аю, что ее друзья будут падать в обморок при одном упоминании ее имени. А если к тому же у нее имеется недурное состояние и недурной повар, к ней даже будут приезжать пообедать, невзирая на совершенный ею мезальянс, и почтят господина Пиоцци своим любезным вниманием. Следуя совету госпожи Бернштейн, Джордж возвратился из Раниле в дом ее милости, а Гарри отправился в клуб, куда обычно съезжались, чтобы поужинать, а затем засесть за карты. Никто, разумеется, и словом не обмолвился по поводу кратковременного исчезновения мистера Уорингтона, и мистер Рафф, его бывший домохозяин, прислуживал ему столь почтительно и любезно, словно между ними никогда не происходило никаких недоразумений. Мистер Уорингтон еще утром приказал перевезти свои сундуки и все свое имущество с Бонд-стрит на другую квартиру, куда он и водворился вместе с братом. Однако после того как с ужином было покончено и господа, как обычно, собрались подняться наверх и сесть за макао, Гарри заявил, что он больше не намерен играть. Он уже крепко обжегся и не может позволить себе новых безрассудств. - Почему же, - сказал мистер Моррис довольно дерзким тоном, - ведь в конечном счете, вы, должно быть, выиграли больше, чем проиграли, мистер Уорингтон. - А вы, должно быть, лучше разбираетесь в моих делах, чем я сам, мистер Моррис, - резко сказал Гарри, ибо он не забыл, как вел себя мистер Моррис, узнав об его аресте. - Но я руководствуюсь другими соображениями. Несколько месяцев и даже несколько дней назад я был наследником большого поместья и мог позволить себе проиграть немного денег. Но теперь, благодарение небу, я больше не наследник. - И, сильно покраснев, он обвел глазами кучку господ, его партнеров по картам, - кое-кто из них уже успел усесться за стол, кое-кто расположился у камина. - Что вы хотите этим сказать, мистер Уорингтон? - воскликнул милорд Марч. - Вы просадили и свое виргинское поместье тоже? Кто же его выиграл? А я сам мечтал сразиться с вами, если вы поставите его на карту. - И вывести там улучшенное племя колониальных рабов, - заметил кто-то. - Поместье выиграл его настоящий владелец. Вы слышали от меня о моем старшем брате-близнеце? - О том, который участвовал в походе Брэддока и был убит в сражении два года назад? Как же. С нами крестная сила, надеюсь, дорогой мой, он не воскрес из мертвых? - Он прибыл в Лондон два дня назад. Полтора года он находился в плену у французов, но ему удалось бежать, и вскоре после своего освобождения он покинул наш родной дом в Виргинии, чтобы отправиться сюда. - Вы, вероятно, даже не успели заказать себе траур, мистер Уорингтон? - с добродушной улыбкой спросил мистер Селвин, и простосердечный Гарри даже не понял его шутки, пока брат не растолковал ему скрытый в ней смысл. - Пусть меня повесят, но этот малый прямо-таки в восторге от того, что его чертов братец воскрес из мертвых! - воскликнул лорд Марч, когда молодой виргинец покинул общество, продолжавшее обсуждать новость. - У этих дикарей все еще в ходу примитивные добродетели, вроде нежной привязанности друг к другу, они там, в Америке, почти не тронуты цивилизацией, - промолвил Селвин, зевая. - Они любят свою родню и снимают скальпы со своих врагов, - жеманно улыбнулся мистер Уолпол. - Это не по-христиански, но это естественно. А ты не хотел бы побывать на состязании по снятию скальпа, Джордж, и поглядеть, как с человека заживо сдирают кожу? - Старший брат человека - его исконный враг, - невозмутимо проговорил мистер Селвин, раскладывая перед собой на столе монеты и фишки. - Пытки - это как крепкий бульон с перцем. После этого обыкновенное повешение покажется тебе недостаточно лакомым, Джордж, - продолжает Уолпол. - Пусть меня повесят, если есть в Англии хоть один человек, который желает долгой жизни своему старшему брату, - сказал милорд. - Или отцу, не так ли, милорд? - воскликнул Джек Моррис. - Впервые слышу, что у вас тоже был отец, Джек. Дайте мне фишек на пять сотен. - Внезапное воскресение из мертвых убитого брата - это, конечно, прекрасно, - продолжал Джек, - но только я вот что скажу: кто мне поручится, что все это не было уговорено между ними наперед? Сначала появляется один молодчик и объявляет себя Юным Счастливчиком, виргинским принцем и дьявол его знает еще чем, втирается в наше общество... Слова "наше общество" вызывают дружный хохот. - Да откуда мы можем знать, что все это не подстроено? - продолжает Джек. - Младший должен явиться первым. Жениться на богатой наследнице, а после того как он ее заполучит - бац, хлоп, появляется старший братец! А когда этот старший братец появился? Да вот как раз, когда планы младшего сорвались и у него все полетело вверх тормашками! Кто мне поручится, что этот второй не жил все время у Севн Дайелс или в каком-нибудь погребе, питаясь рубцами и студнем из копыт, покуда у младшего все не сорвалось? Черт побери, мы, джентльмены, должны, я считаю, намотать себе это на ус, а также не забывать и о том, что этот мистер Уорингтон слишком много позволял себе здесь, в нашем клубе. - А кто ввел его сюда? По-моему, это Марч рекомендовал мистера Гарри в члены клуба, - сказал кто-то. - Правильно. Но милорд считал, что он представляет нам совершенно другую особу, не правда ли, Марч? - Придержи свой грязный язык, не лезь не в свое дело, - произнес сей аристократ. Однако предположение, высказанное Джеком Моррисом, нашло немало сторонников в свете. Многие почли крайне неприличным то, что мистер Гарри Уорингтон мог хоть на миг поверить в смерть своего брата. И вообще, в появлении этого молодого человека и в его последующем поведении было, по их мнению, много подозрительного, а посему следовало проявить особенную осторожность по отношению ко всем этим иностранцам, авантюристам и тому подобным личностям. Гарри же, невзирая на то, что он был теперь на свободе и его денежные затруднения кончились; невзирая на щедрое даяние тетушки; невзирая на воскрешение из мертвых любимого брата, сожалеть о чем у него и в мыслях не было, хотя все его приятели из кофейни Уайта были уверены в обратном; невзирая на то, что Мария проявила большое благородство, когда с ним приключилось несчастье, - невзирая на все это, он, оставаясь один, был далеко не весел и покуривал свою виргинскую трубку в довольно смятенном состоянии духа. И не потому, что он лишился родового имения, - эта потеря нимало его не тревожила, он знал, что его брат выделит ему его долю, как выделил бы он сам брату, - но после всех сомнений и споров с самим собой оказаться бедняком и в то же время быть связанным неразрывными узами с немолодой кузиной! Да, она была немолода, это он знал твердо. Да что там, когда она пришла к нему в эту отвратительную каморку на Кэрситор-стрит и обильно лившиеся из глаз слезы смыли румяна с ее щек, она показалась ему не моложе его матери! Кожа на лице у нее была желтая, сморщенная, и при воспоминании об этом он и сейчас чувствовал такую же растерянность, как в тот день, когда ей стало дурно в карете по дороге в Танбридж. Что скажет его мать, когда он приведет такую супругу в дом? И, боже милостивый, какие баталии начнутся между ними! Ему придется уехать, поселиться на одной из плантаций - чем дальше от дома, тем лучше - и взять с собой нескольких негров; он постарается стать хорошим хозяином и будет много времени проводить на охоте; но будь то в Каслвуде или в собственном доме, - что за жизнь готовит он для бедной Марии, которая привыкла бывать при дворе и на раутах, танцевать на балах и все ночи напролет играть в карты! Если бы он мог хотя бы заняться управлением имения... О, он бы честно вел дело и постарался бы восполнить все, что потерял за свою бесполезно прожитую жизнь и сумасбродства последних месяцев! В полгода промотать пять тысяч фунтов - все наследство и все сбережения, сделанные за долгий период его несовершеннолетия! Он нищий, - если бы не доброта его дорогого Джорджа, у него не было бы никаких средств к существованию, ничего, кроме старой жены. Да, он нищий, нарядный нищий, разодетый в бархат с серебряными галунами (бедняга, как на грех, был в самом лучшем своем костюме)! Каким фертом явился он в Европу и вот к какому концу пришел! И среди всех этих сумасбродств в компании своих светских друзей - на скачках в Ньюмаркете или в кофейне Уайта - был ли он счастлив хоть единый миг здесь, в Европе? Да, было три-четыре счастливых дня, да еще вчерашний вечер в доме дорогой, дорогой миссис Ламберт, и доброго бравого полковника, и этих славных приветливых девушек. И прав был полковник, укоряя его за безрассудство и мотовство. А он показал себя грубой скотиной, когда сердился на него, и да благословит их всех бог за то, что они так великодушно старались ему помочь! Такие мысли поведал Гарри своей трубке, утопая в клубах дыма и поджидая возвращения брата от тетушки Бернштейн, ^TГлава LIV,^U на протяжении которой Гарри сидит дома, покуривая трубку Дед наших виргинцев с материнской стороны, полковник Эсмонд, о котором упоминалось уже не раз, покинул Англию, чтобы обосноваться в Новом Свете, и некоторую часть долгого американского досуга посвятил писанию мемуаров о днях своей юности. В этих записках немалая роль была отведена госпоже Бернштейн (в девичестве Беатрисе Эсмонд), и так как Джордж не раз читал и перечитывал писания своего деда, он познакомился с этой своей родственницей - молодой, красивой, своевольной девицей, какой была баронесса полстолетия тому назлд, задолго до того, как он ее увидел; а теперь ему довелось снова свести с ней знакомство, уже на склоне ее дней. Когда поблекли щеки и потускнел взгляд, радостно или печально женщине, утратившей свою красоту, вспоминать о тех днях, когда эта красота была в расцвете? Когда сердце одряхлело, приятно ли вспоминать о том, как горячо оно билось, согретое чувством? Когда наш дух стал томен и вял, хотим ли мы помнить, как свеж и бодр он был когда-то, как радужны были надежды, как живо участие, как пылко и жадно радовались мы жизни? Увы, они увяли теперь: и первые весенние бутоны, и пышные розы - зрелая красота лета - и сочные плоды осени... увяли, осыпались, и голые ветви дрожат от зимней стужи. "А ведь она когда-то была красавицей!" - проносится в голове у Джорджа Уорингтона, когда его тетушка - нарумяненная, вся в бриллиантах, входит в комнату, возвратившись с раута. И эти руины были блистательным дворцом! Толпы поклонников вздыхали у этих дряхлых ног, и блеск этих глаз смущал их покой. Джорджу припомнилось, как у них дома в Уильямсберге жгли фейерверк в честь дня рождения короля и он смотрел потом на обгорелый скелет огненного колеса и пустые патрончики от римских свечей. Когда он раздумывал над мемуарами своего деда, ослепительно яркая жизнь его тетки Беатрисы прошла перед его глазами. Наш простодушный Гарри тоже видел эти мемуары, но он не был книгочием и перелистал их с пятого на десятое; да если бы даже он их и прочел от корки до корки, они бы, вероятно, не заставили его погрузиться в такие глубокие размышления, как его старшего брата, ибо Гарри никогда не был в такой мере, как Джордж, склонен к философствованию. Мистер Уорингтон полагал, что у него нет оснований сообщать тетушке о том, сколь основательно знаком он с ее прошлым, и потому хранил на сей предмет молчание. Когда они поужинали, тетушка, указав тростью на секретер, попросила служанку подать ей лежавшее там под чернильницей письмо, и Джордж, узнав надпись на конверте, понял, что это то самое послание, которое он привез из дома. - Судя по этому письму, - сказала старая дама, пристально глядя на племянника, - после вашего возвращения домой у вас с моей сестрой далеко не все шло гладко? - Вот как? Не думал я, что госпожа Эсмонд станет писать вам об этом, - сказал Джордж. Баронесса достала огромные очки, и глаза, метавшие когда-то огненные взгляды и воспламенившие немало сердец, на минуту приковались к письму; затем она протянула его Джорджу, и он прочел следующее: "Ричмонд, Виргиния, 26 декабря 1766 года Милостивая государыня и сестра! Спешу с благодарностью уведомить Вас, что письмо Вашей милости от 23 октября сего года доставлено мне нынче с пакетботом "Роза", и я незамедлительно отвечаю Вам в эти праздничные дни, кои должны были быть исполнены мира и благоволения для всех, однако мы, по воле неба, и в эти дни несем наше бремя земных печалей и тревог. Мое ответное послание доставит Вам мой старший сын - мистер Джордж Эсмонд-Уорингтон, самым чудесным образом возвратившийся к нам из Долины Теней (о чем уже был уведомлен в предыдущих письмах мой бедный Генри) и пожелавший, не без моего на то согласия, посетить Европу, хотя он и пробыл с нами весьма недолго. Я очень опечалена тем, что судьбе было угодно, чтобы мой дражайший Гарри появился на родине, - я имею в виду в Англии, - так сказать, под чужой личиной и был представлен его величеству, всей моей родне и родне его отца в качестве наследника отцовского состояния, в то время как мой дорогой сын Джордж был жив, хотя мы и считали его умершим. Ах, сударыня! Какие муки разрывали сердце матери и брата в течение этих полутора лет его плена! Мой Гарри - нежнейшее существо из всех живущих на земле. Радость при виде мистера Эсмонда-Уорингтона, возвращенного к жизни, заставит его забыть о суетной мирской утрате постигшей его самого. Он не будет слишком страдать, оказавшись, - весьма относительно, конечно, - в положении бедняка. Самый великодушный из людей и самый покорный из сыновей, он охотно отдаст своему старшему брату наследство, которое досталось бы ему, если бы не случайность рождения и не чудесное спасение моего сына Джорджа, возвратившегося к нам по воле провидения. Ваше благорасположение к моему дражайшему Гарри особенно дорого нам сейчас, когда его доля наследства, как младшего сына, становится ничтожной! Много лет назад нам представлялась весьма заманчивая возможность прочно укрепить его положение в наших краях; сейчас он был бы уже хозяином крупного поместья со значительным количеством негров-рабов и влиятельной фигурой в наших кругах, если бы в свое время посчитались с желанием матери и небольшое состояние, оставленное ему отцом и помещенное под скромные проценты в английские бумаги, было бы использовано для этого необычайно выгодного приобретения. Но юридические формальности и, как ни грустно мне в этом признаваться, сомнения, выраженные моим старшим сыном, одержали верх, и великолепный случай был упущен! Гарри убедится в том, что его личный доход тщательно сберегался и накапливался, - да будет его жизнь долгой, долгой и да принесут эти сбережения ему радость! И да благословит небо Вас, дорогая сестрица, за все то, что Ваша милость соблаговолит добавить к его небольшому капиталу! Как я заключила из Вашего письма, назначенное Гарри содержание не могло покрыть его расходов в том избранном обществе, в котором он вращался (а внук маркиза Эсмонда, уже почти ставший его наследником, само собой разумеется, имеет право быть принят как равный в любом кругу английской знати), и посему, располагая некоторой суммой, давно предназначенной мной для моего дорогого дитяти, я доверила часть ее моему старшему сыну, искренне, надо отдать ему справедливость, привязанному к своему брату, и поручила ему распорядиться этими деньгами с наибольшей выгодой для Гарри". - Эту сумму я употребил вчера на то, чтобы вызволить его из-под ареста, сударыня. Полагаю, что лучшее применение этим деньгам трудно было бы найти, - сказал Джордж, прервав чтение письма, - Нет, сударь, я никак с этим не согласна! Почему было не купить ему офицерский чин или какое-нибудь поместье с неграми, если ему хочется пожить своим домом! - воскликнула старая дама. - Тем паче, что я имела намерение сама покрыть его долг. - Вы позволите, надеюсь, сделать это за вас его брату. Я хочу, чтобы мне предоставлена была возможность быть в этом случае его банкиром и, рассматривая эту сумму как взятую в долг у матушки, выплатить ее моему дорогому Гарри. - Вот как, сударь? Налейте-ка мне вина! Вы сумасбродный юноша! Читайте дальше и увидите, что именно так думает ваша маменька. Пью за ваше здоровье, племянник Джордж. Это неплохое бургундское. Ваш дед не любил бургундского. Он признавал только кларет, да и вообще пил мало. Джордж снова взялся за письмо. "Посланная мною сумма должна, мне кажется, с лихвой покрыть все расходы, которые мой бесценный Гарри мог себе позволить, находясь в заблуждении относительно своего истинного положения. Я была бы счастлива, если бы могла с такой же уверенностью положиться на благоразумие его старшего брата, как на моего Гарри! Но боюсь, что, даже побывав в плену, мистер Эсмонд-У. не научился истинно христианскому смирению, кое я всегда пыталась воспитать в своих детях. Если вам угодно будет дать ему прочесть эти строки, когда величественный океан разделит нас, - да хранит господь тех, кто пускается в открытое море на корабле! - он увидит, что благословение и молитвы любящей матери всегда и везде пребудут с обоими ее детьми и что любой мой поступок, любое мое желание, сколько бы мало ни был он склонен ему последовать, всегда продиктованы только одним - горячей заботой о благополучии моих дражайших сыновей". Здесь большая клякса, словно на бумагу упала капля влаги, и какое-то слово как будто соскребли перочинным ножом. - Ваша маменька хорошо умеет писать, Джордж. Должно быть, у вас с ней были кое-какие размолвки? - вкрадчиво спросила тетушка. - Да, сударыня, и немало, - с грустью отвечал молодой человек. - Последняя размолвка произошла у нас из-за денег - из-за выкупа, который я обещал старому поручику, помогавшему мне бежать. Я уже говорил вам, что он имел сожительницу - индианку, и она тоже помогла мне и была очень ко мне добра. Месяца через полтора после моего возвращения домой эта бедняжка появилась в Ричмонде; она проделала такой же путь через леса, как и я, и принесла мне один предмет, который Мюзо должен был мне прислать, ибо таков был наш с ним уговор, когда он согласился на мой побег. В Дюкен, как я узнал, назначили нового коменданта, вместе со значительным подкреплением для гарнизона, а против Мюзо было, по-видимому, выдвинуто обвинение в казнокрадстве, но его посланница не могла ничего объяснить толком. Так или иначе, его арестовали, он пытался бежать, но оказался не столь удачливым, как я, был ранен при попытке перебраться через крепостную стену и уже в тюрьме, лежа на смертном одре, нацарапал мне записку, в коей просил меня переслать ce que je savais {Здесь: то, о чем уговорились (франц.).} некоему нотариусу в Гавре для передачи родственникам в Нормандии; эту записку вместе с часами моего деда и доставила мне его индианка. Бедняжку наверняка скальпировали бы где-нибудь по дороге, если бы мой приятель охотник по прозвищу Серебряные Каблуки не помог ей добраться до меня. Но в нашем доме бедную женщину приняли крайне сурово. Ее еле пустили на порог. Я не стану распространяться о том, какие подозрения зародились на наш с ней счет. Несчастная стала напиваться, как только ей удавалось раздобыть хоть грош. Я распорядился, чтобы ей были предоставлены кров и пища, и она сделалась мишенью насмешек всех наших негров и предметом скандальных сплетен всех выживших из ума болтунов нашего городка. По счастью, губернатор оказался человеком здравомыслящим; я сумел с ним договориться и раздобыл для нее пропуск, дабы она могла вернуться к своим. Она очень горевала, расставаясь со мной, и это, разумеется, только укрепило злопыхателей в их подозрениях. Какой-то проповедник, говорят, обличал меня с кафедры. Еще одного молодчика мне пришлось отделать тростью. Кроме того, я выдержал жестокую ссору с госпожой Эсмонд из-за того, что настаивал на выплате наследникам Мюзо денег, которые обещал ему за мое освобождение из плена, и эта ссора не забылась и по сей день. Как видите, сплетни цветут пышным цветом и в самых отдаленных уголках земли, и в Новом Свете так же, как и в Старом. - Я сама немало пострадала от них, мой милый, - скромно потупившись, произнесла госпожа де Бернштейн. - Наполни твою рюмку, дитя мое! Глоточек вишневой наливки никак тебе не повредит, "Что же касается женитьбы моего дорогого Гарри, - писала дальше госпожа Эсмонд, - то хотя мне, по собственному печальному опыту, слишком хорошо известно, какие опасности подстерегают нас в юности, и хотя я готова любой ценой оградить от них моего мальчика и, разумеется, не могу не желать, чтобы он нашел себе супругу не менее знатного рода, чем наш, однако о браке с леди Марией Эсмонд не может быть и речи. Она почти одного возраста со мной, и, кроме того, мне известно, что мой брат Каслвуд очень мало оставил после себя своим дочерям. Мой Гарри - самый послушный сын, и я не сомневаюсь, что моего слова будет вполне достаточно, чтобы отклонить его от такого опрометчивого союза. Какие-то глупцы утверждали некогда, что я сама подумываю о втором браке и к тому же с человеком более низкого, нежели я, происхождения. О нет! Я знаю свой долг перед детьми. Судьба мистера Эсмонда-Уорингтона, наследующего после меня это поместье, полностью обеспечена. Теперь мой долг позаботиться о его менее удачливом младшем брате, и так как я плохо переношу одиночество, пусть он не слишком медлит и поскорее возвращается к нежно любящей его матери. Мое сердце преисполнено самой горячей признательности за те слова, которые Вы, Ваша милость, почли возможным сказать о моем Гарри. И в самом деле, он такой сын, какого только может пожелать себе любая мать, А год, проведенный в Европе, придал ему ту утонченность и лоск, которых он не мог бы приобрести в нашей скромной Виргинии. Мистер Стэк - один из наших бесценных духовных пастырей в Ричмонде - получил письмо от мистера Уорда, который был воспитателем моего дорогого мальчика в детстве. Мистер Уорд знаком с леди Уорингтон и ее превосходным семейством, и он сообщает, что мой Гарри в последнее время часто бывал в доме у этих своих родственников. Мне очень отрадно знать, что мой мальчик имеет счастье находиться в обществе своей доброй тетушки. Пусть же он следует ее советам и прислушивается к голосу тех, кто истинно желает ему добра! Прощайте, высокочтимая сударыня и сестра! От всей глубины материнского сердца приношу Вам благодарность за Вашу доброту к моему мальчику. Мы долгое время были отторгнуты друг от друга, так пусть эти узы добра сближают нас все больше и больше. Благодарю Вас также и за Ваши слова о моем дорогом отце. Да, без сомнения, он был один из лучших людей на свете! Я знаю, что и он тоже благодарен Вам за любовь к одному из его внуков, а дочь его остается всегда покорной слугой Вашей милости и исполненной признательности сестрой, Рэйчел Эсмонд-Уорингтон, P. S. Я посылаю письмо также и леди Марии, но не вижу необходимости ставить в известность ее или моего дорогого Гарри о том, что его мать, а быть может, и Ваша милость рассчитывают несколько увеличить его небольшое состояние. Этот брак невозможен со всех точек зрения". - Письмо моей матери не содержит ничего для меня нового, сударыня, - сказал Джордж, откладывая письмо в сторону. - Я всегда знал, что Гарри - любимый сын госпожи Эсмонд, как он того и заслуживает. У него множество достоинств, которыми я, к несчастью, не обладаю. У него более красивая внешность... - Ну, нет, в этом вы ему не уступите, - сказала старая дама, бросив на него лукавый взгляд. - И если б не ваши каштановые, а его белокурые волосы, вас бы и не отличить друг от друга. Мистер Джордж поклонился, и легкий румянец окрасил его бледные щеки. - У него нрав легкий, а у меня угрюмый, - продолжал он. - Гарри всегда весел, а я скорей наоборот. Он знает секрет привлекать к себе все сердца, а мой удел иметь очень немногих друзей. - У вас с моей сестрицей было несколько маленьких стычек, - сказала баронесса. - Такие стычки, помнится, постоянно происходили прежде и в нашей семье, и если моя сестрица пошла в нашу матушку... - Моя мать никогда не называла ее иначе, как сущим ангелом, - поспешно возразил Джордж. - Ах, так всегда говорят о тех, кого уже нет в живых! - воскликнула баронесса. - Да, Рэйчел Каслвуд, если хотите, была ангелом... во всяком случае, так считал ваш дед. Но позвольте мне сказать вам, сударь, что ангелы порой не слишком commodes a vivre {Удобны для совместной жизни (франц.).}. Возможно, им трудно жить среди нас, грешных, и дышать одним с нами воздухом. Моя дорогая маменька была столь совершенна, что никак не могла простить мне моих несовершенств. О, боже, как она угнетала меня этим своим ангельским видом! Джордж опустил глаза и невольно вспомнил свою невеселую юность. Ему совсем не хотелось открывать семейные тайны этой любопытной и циничной светской старухе, которая, однако, невзирая на его молчаливую сдержанность, словно бы читала его мысли. - Я вполне понимаю вас, сударь, хотя вы и держите язык за зубами, - сказала баронесса. - Проповедь с утра, проповедь на сон грядущий и две-три проповеди в воскресный день - вот и все, что требуется, чтобы прослыть высоконравственным человеком в глазах людей; всякое развлечение греховно; все мы, светские люди, подлежим отлучению от церкви; танцы - мерзкая разнузданность; посещать театры - как можно! Игра в карты - прямой путь к погибели. Да разве это жизнь? Бог мой, разве это жизнь? - Мы могли играть в карты в любой вечер, стоило нам только захотеть, - улыбаясь, сказал Джордж. - А мой дед так любил Шекспира, что и матушка ни слова не смела сказать в его осуждение. - Да, помню. Он знал целые страницы наизусть, хотя, на мой взгляд, мистер Конгрив писал куда лучше. И потом, еще этот ужасный скучнейший Мильтон, - ваш дед и мистер Аддисон всегда зачем-то делали вид, будто они его обожают! - вскричала старая дама, постукивая веером. - Если ваша милость не жалует Шекспира, то вы сойдетесь с моей матушкой, ибо она тоже совершенно к нему равнодушна, - сказал Джордж. - И, право, мне кажется, что вы не совсем к ней справедливы. Любому бедняку она готова помочь; любому больному она... - Ну еще бы! Она, конечно, тут как тут со своими ужасными слабительными и пилюлями! - прервала его баронесса. - В точности как моя маменька! - Но она по мере сил старается вылечить их! Она исполняет свой долг так, как понимает его, и хочет только добра. - Я не порицаю вас, сударь, за то, что вы исполняете ваш долг и остаетесь при своем мнении относительно госпожи Эсмонд, - сказала старая дама. - Но, во всяком случае, в одном вопросе мы все трое, безусловно, сходимся: этому нелепому браку необходимо помешать. Вам известен возраст Марии? Я могу сообщить вам это, хотя она и вырвала титульный лист из нашей фамильной библии в Каслвуде. - Моя матушка хорошо помнит возраст своей кузины, и разница в летах между нею и моим бедным братом приводит ее в отчаяние. И в самом деле, женщине ее возраста, выросшей в городе, привыкшей к лондонским развлечениям, к роскоши, жизнь в нашем виргинском поместье покажется крайне унылой. К тому же и дом там, в сущности, Гарри не принадлежит. Видит бог, он там всегда желанный гость, более желанный, быть может, чем я, законный наследник поместья, однако, как я уже ему говорил, весьма сомнительно, чтобы его жене... чтобы ей понравилось у нас в колонии, - слегка покраснев, с запинкой произнес Джордж. Старая дама резко рассмеялась. - Ах, племянник Уорингтон, - сказала она, - вы можете говорить со мной без стеснения. Я не стану передавать наш разговор вашей маменьке. Будто я не знаю, что у нее нрав крутой и она любит поставить на своем. Гарри тоже держал язык за зубами, однако, даже не будучи особым прозорливцем, можно догадаться, кто у вас там верховодит в доме и какую жизнь устроила вам моя сестрица. Я так люблю мою племянницу, нашу дорогую леди Молли, что была бы очень рада, если бы она годика два-три пожила в Виргинии под властью вашей маменьки. Вы, кажется, смущены, сударь? Да, Гарри сказал мне все же вполне достаточно, чтобы я поняла, кто заправляет всем в вашей семье. - Сударыня, - улыбаясь, сказал Джордж, - я могу добавить только одно: не позавидуешь той женщине, которая войдет в наш дом против воли моей матушки, и моему бедному брату это слишком хорошо известно. - Как? Вы уже обсуждали это с ним? Вижу, что обсуждали! И это глупое дитя считает, что долг чести обязывает его... Ну, разумеется, он так считает, бедный ребенок! - Он говорит, что леди Мария вела себя необычайно благородно по отношению к нему. Когда он был в заключении, она отнесла ему все свои драгоценности и безделушки и все деньги, до последней гинеи. Этот поступок так его растрогал, что теперь он считает себя связанным с ней еще более крепкими узами. Но должен признаться, что брат, по-видимому, сильнее ощущает узы долга, чем узы любви... Сейчас, по крайней мере, его чувства таковы. - Мой дорогой, - вскричала госпожа Бернштейн, - разве вы не понимаете, что Мария принесла грошовые безделушки и полдюжины гиней мистеру Эсмонду, наследнику обширного поместья в Виргинии, а не младшему сыну, который, в сущности, нищ и только что промотал все свое состояние до последнего шиллинга? Клянусь честью дворянки, что я, зная упрямство Гарри и понимая размеры несчастья, которое он готов на себя навлечь, пыталась путем подкупа заставить Марию порвать с ним и потерпела фиаско только потому, что не могла предложить достаточно крупную сумму! Когда он находился в заключении, я послала к нему моего стряпчего с приказом немедленно покрыть его долги, если он согласится расстаться с Марией, но Мария опередила меня, и после этого Гарри решил, что он не может отступиться от своего нелепого обещания. А теперь позвольте мне рассказать вам, что тут произошло за этот месяц! И старая дама со всеми подробностями изложила уже известную нам историю, не скупясь на циничные выражения, что было довольно обычно в те времена, когда в высшем свете даже самые утонченные дамы позволяли себе называть вещи теми именами, которые никто из нас не рискнет ныне произнести в обществе. И должен сказать, что это к лучшему. Возможно, что мы не более добродетельны, но как-то больше уважаем приличия; быть может, мы не стали чище, но, несомненно, стали чистоплотнее. Госпожа Бернштейн говорила так долго, так много и так умно, что осталась очень довольна собой и своим слушателем, и, отдавая себя в руки камеристки, перед тем как отойти ко сну, сообщила ей, что изменила свое мнение о старшем племяннике: мистер Джордж весьма недурен собой, явно умнее бедняжки Гарри (которого, что греха таить, господь не наделил большим разумом) и у него чрезвычайно bel air {Здесь: интересная внешность (франц.).}, этакая меланхоличность... и какое-то особенное благородство и достоинство, je ne sais quoi {Не знаю, как это выразить (франц.).}, и все это так живо напомнило ей полковника... Бретт слышала от нее когда-нибудь о полковнике? Десятки раз, конечно. И баронесса тут же рассказала Бретт о полковнике еще раз. Тем временем ее новый фаворит был, по-видимому, далеко не в таком восторге от своей тетушки, как она от него. Какую странную картину жизни и нравов нарисовала старая дама своему изумленному племяннику! Как высмеивала она все и вся! В каком беспощадном свете показала свое семейство и заодно, невольно, самое себя! Какими себялюбцами, погрязшими - от колыбели до заката дней - в унылом беспутстве и приевшихся удовольствиях, изобразила всех до единого! Какие низменные открылись цели! Какая бешеная алчность в борьбе за самую ничтожную добычу! Какое убогое честолюбие! "И это наследники благородного рода? - думал Джордж, за полночь возвращаясь от тетушки и проходя мимо домов, где у подъездов при свете догорающих факелов зевали носильщики портшезов, поджидая светских гуляк - своих хозяев-полуночников. - И это носители доблестных имен, гордые хранители чести своих предков? Или те при жизни были не лучше этих? Все ветви нашего родословного древа украшены благородными гербами, и титулы наши мы получили задолго до Вильгельма Завоевателя и крестовых походов. Как же поступал рыцарь в старину, узрев друга в беде? Разве он поворачивался к нему спиной? Бросал ли он на произвол судьбы соблазненную им беззащитную девушку? Принимая у себя в доме юного родственника, старался ли вельможа в те давно прошедшие времена обыграть его в кости и сбывали ли в старину рыцари негодных лошадей обманом? Возможно ли, что эта коварная светская женщина, какой описывает ее моя тетушка, заманила бедного Гарри в ловушку, что слезы ее притворны и она откажется от него, лишь только обнаружит, что он беден? Не лучше ли нам поскорее упаковать наши сундуки и занять каюту на первом же корабле, отплывающем в Америку?" Вот какие мысли бродили в голове у Джорджа, когда Гамбо, зевая, со свечой в руке отворил ему дверь и он увидел Гарри, дремлющего у угасающего камина, а на столе возле него - кучку пепла, выбитого из трубки. Гарри приподнялся, открыл затуманенные дремотой глаза, и они сразу засветились радостью при виде его дорогого Джорджа. Рассмеявшись весело, как мальчишка, он обнял брата. - Ну, вот, слава тебе господи, ты здесь, цел и невредим! - сказал он. - А я сейчас видел тебя во сне, Джордж, - мне снилось, будто мы отвечаем урок Уорду! Ты еще не забыл линейку, Джордж? Ого, да, никак, уже три часа, будь я проклят! Где это вы изволили шататься, мистер Джордж? Ты ужинал? Я ужинал в кофейне Уайта, но теперь уже проголодался снова. Я не играл в карты, сударь, - нет, нет; это развлечение не для младших братьев! И милорд Марч уплатил мне свой долг - пятьдесят фунтов. Я ставил на лошадь герцога Гамильтона против его лошади! Сегодня утром они оба участвовали в скачках в Ньюмаркете, и милорд проиграл, потому что ему не хватило веса, и уплатил мне проигрыш, хотя и рычал при этом, как медведь. Давай выкурим трубочку, Джордж! Ну хоть одну! И, покурив, молодые люди отправились на покой, а я, со своей стороны, желаю им приятного сна, ибо, право же, это очень приятно и радостно - видеть братьев, которые любят друг друга. ^TГлава LV^U Братья беседуют Само собой разумеется, что наши молодые люди потолковали между собой о доме, и обо всех домочадцах, и о том, как там идут дела, и каждый поведал другому во всех подробностях, что с ним произошло за время их разлуки. А как собаки, а как поживает мистер Демпстер, и старый Натан, и все прочие? В добром ли здравии Маунтин? А Фанни уже, верно, совсем взрослая девушка, и притом хорошенькая? Так, значит, дочка пастора Бродбента обручилась с Томом Бейкером из Саванны и они собираются поселиться в Джорджии! Гарри признался, что было время, когда он сам вздыхал по дочке пастора Бродбента, и посему распил немало крепких напитков с ее отцом и проиграл ему довольно много денег в карты, дабы иметь предлог находиться в обществе этой девушки. Однако госпожа Эсмонд никогда бы не потерпела, чтобы, упаси господи, он снизошел до Полли Бродбент. Итак, значит, жена полковника Джорджа Вашингтона оказалась очень приятной, добродушной и привлекательной женщиной, да к тому же состоятельной? Полковник привез ее в Ричмонд и нанес официальный визит госпоже Эсмонд? Джордж с большим юмором описал необычайно церемонную встречу этих двух дам и убийственную вежливость, с которой его мать принимала жену мистера Вашингтона. "Пустое, мой дорогой Джордж, - сказала миссис Маунтин. - Хотя полковник и женился на другой, а все-таки я помню, как двум хорошо мне знакомым молодым людям грозила участь приобрести отчима ростом в шесть футов два дюйма". Но ведь это Маунтин, - у нее всегда на уме свадьбы! Стоит только молодому человеку и девушке сесть вдвоем за карты или за чайный столик, как ей уже мнится, что они связаны нерасторжимыми узами. И, конечно, это она - глупая болтушка - распустила слухи насчет несчастной индианки. Однако госпожа Эсмонд беспощадно высмеяла его преподобие Стэка, когда он заявился к ней с этими сплетнями, и сказала: "С таким же успехом я могу поверить, что мистер Эсмонд украл серебряные ложечки или надумал жениться на негритянке-судомойке". Но хотя госпожа Эсмонд с презрением отвергла выдвинутое против бедняжки Лани обвинение, и даже благодарила ее за проявленную ею заботу о Джордже во время его болезни, тем не менее она столь высокомерно держала себя с этой несчастной, что та затаилась в людской и пыталась утопить свою тоску в вине. Словом, два месяца, проведенных Джорджем дома, выглядели в его описании довольно безрадостно. - Право первородства принадлежит мне, Гарри, - сказал он, - но любимчиком остаешься ты, и да поможет мне бог! И наша матушка, сдается мне, даже имеет на меня зуб за это. Как посмел я совершить этот pas {Шаг (франц.).} - опередить вашу милость при появлении на свет! Будь ты старшим сыном, к твоим услугам был бы лучший винный погреб и лучшая кобыла и ты, несомненно, сделался бы самым популярным человеком во всей округе, в то время как я совершенно не умею располагать к себе людей и даже отпугиваю их своим угрюмым видом; я должен был бы родиться вторым и стать стряпчим или отправиться в Англию, завершить там свое образование, возвратиться на родину пастором и читать благодарственные молитвы за столом вашей милости. Распалась связь времен. Почто же я скрепить ее рожден! - Да ты, никак, говоришь стихами, Джордж! Ей-же-ей, ты говоришь стихами! - воскликнул Гарри. - Боюсь, мой милый, что эти стихи уже произнес до меня кто-то другой, - с улыбкой отвечал Джордж. - Ну да, это из какой-нибудь твоей книжки. Честное слово, мне кажется, ты прочел все книги на свете до единой! - заявил Гарри и тут же рассказал брату, как ему довелось увидеть двух писателей в Танбридже и как он снял перед ними шляпу. - Не потому, что я так уж люблю их книги, - для этого я, пожалуй, недостаточно умен. Но я вдруг вспомнил, как мой дорогой старина Джордж не раз говорил мне про них, - сказал Гарри дрогнувшим голосом, - вот почему мне было так приятно увидеть этих господ. Ах, братец, это прямо как в сказке - вот гляжу на тебя, и не верится, что это ты. Как подумаю, что нож кровожадного индейца был занесен над головой моего Джорджа! Хотелось бы мне отблагодарить чем-нибудь мосье де Флорака, который спас тебе жизнь... да только нет у меня ничего, кроме моих золотых пряжек для панталон, а они стоят не больше двух гиней. - Ты имеешь ровно половину того, что имею я, друг мой, и мы разделим все поровну, как только я расплачусь с французом, - сказал Джордж. Тут Гарри, не зная, как выразить свою пылкую радость и любовь к брату, разразился не только словами благодарности, но начал клясться, что нет и не было на земле второго такого брата, как его Джордж. Все эти дни после возвращения брата он не сводил со своего Джорджа глаз; когда они сидели вместе за столом, он вдруг откладывал в сторону нож, или вилку, или газету и заливался беспричинным смехом от переполнявшей его радости. Прогуливаясь с Джорджем в Хайд-парке или по Пэл-Мэл, он поглядывал вокруг, как бы говоря: "Взгляните, господа! Это он. Это мой брат, который был мертв, а теперь воскрес! Может ли хоть один человек во всем христианском мире похвалиться таким братом, как мой?" И, конечно, Гарри тоже считал, что Джордж должен выплатить наследникам Мюзо обещанный выкуп. Это обещание было причиной многих неприятностей, которые Джорджу пришлось претерпеть в отчем доме. Мюзо умер, - с большой горячностью и немалым раздражением твердила госпожа Эсмонд, - и, следовательно, сделка сама собой распалась, и сын ее свободен от данного им слова. К тому же человек этот, если на то пошло, был мошенник. Она не желает вознаграждать беззаконие. Мистер Эсмонд получил небольшое независимое состояние после смерти своего отца и может промотать его, если ему угодно. Он ужа совершеннолетний, и деньги находятся в его распоряжении, но она не желает потакать подобной расточительности. Подумать только: подарить двенадцать тысяч ливров кучке каких-то крестьян в Нормандии (которые, кстати сказать, находятся с нами в состоянии войны), чтобы все эти деньги перешли, в чем можно не сомневаться, в карманы католических попов и папы Римского. Нет, она не может поощрять столь богопротивных поступков, и если Джордж хочет бросить на ветер отцовские деньги (кстати, надо заметить, что прежде он никогда не проявлял такого безрассудства и решительно отказывался истратить хоть пенни, когда этого требовали интересы Гарри!), повторяю, если он хочет бросить их на ветер, почему бы не отдать их тому, кто одной с ним плоти и крови, почему бы не отдать их бедному Гарри, столь внезапно лишившемуся наследства, вместо того чтобы оделять ими кучку французских крестьян, околпаченных попами-католиками? Этот спор между матерью и сыном бушевал в течение всех последних дней, проведенных Джорджем дома. Он так и остался неразрешенным. В день отъезда Джорджа госпожа Эсмонд после бессонной ночи подошла утром к постели сына и спросила, по-прежнему ли упорствует он в своем намерении пустить по ветру доставшиеся ему от отца деньги. Растерянный, огорченный до глубины души, Джордж отвечал, что он дал слово и должен поступить так, как повелевает ему честь. Мать сказала, что будет молить господа, дабы он смягчил его черствое сердце, а ей дал силы нести свой тяжкий крест. Она так и осталась в памяти Джорджа: бледное лицо, сухие воспаленные глаза. Помедлив еще секунду у его постели, она повернулась и вышла из комнаты. - Где обучился ты искусству привлекать к себе все сердца, Гарри? - продолжал Джордж. - И как это у тебя получается, что все сразу становятся твоими друзьями? Преподай мне хотя бы несколько уроков, как завоевывать популярность. Впрочем, нет, едва ли я ими воспользуюсь. Когда мне становится известно, что я кое-кому не по душе, меня это не гневит, а скорее доставляет удовольствие. Поначалу мистер Эсмонд-Уорингтон - единственный спасшийся из плена после разгрома армии Брэддока, тяжело раненный, претерпевший уйму злоключений и невзгод, стал на какой-то срок всеобщим любимцем в своем родном городке Ричмонде и был обласкан и на официальных приемах, и в частных домах. Священник посвятил моему чудесному избавлению проповедь, соседи приезжали засвидетельствовать свое почтение спасенному из плена; закладывался семейный экипаж, и мы с госпожой Эсмонд отправлялись отдавать визиты. Мне кажется, какие-то славные малютки были даже не прочь поймать меня в сети. Однако матушка сразу это пресекла, отпугнув всех своим необычайным высокомерием, и моя популярность уже начала идти не убыль еще до того, как произошло некое событие, нанесшее ей роковой удар. Для общества наших офицеров мне не хватало веселости и легкомыслия, к тому же я не испытывал пристрастия к их пирушкам, игре в кости и сквернословию. Саркастический склад моего ума не нравился дамам. На меня же их чаепития со злословием действовали не менее отупляюще, чем похвальба мужчин и вечные их разговоры о лошадях. Не могу тебе передать, Гарри, как одиноко было мне там среди всех этих сплетен и вздорных перебранок, и я не раз с сожалением вспоминал свой плен, где так свободно текли мои думы в одиночестве и тишине. Должно быть, я слишком замкнут. Я могу делиться своими мыслями лишь с очень немногими людьми. С другими же я молчу. Когда мы с тобой оба жили дома, ты один болтал за столом и время от времени вызывал улыбку на устах матушки. Когда же мы с ней оставались наедине, нам не о чем было говорить, разве что между нами возникал спор по правовым или богословским вопросам. Словом, мужчины решили, что я чересчур чванлив и собеседник скучный (и были, мне кажется, правы), а дамы нашли, что я слишком холоден и насмешлив; они никак не могли решить, когда я шучу, а когда говорю всерьез, и, по-видимому, единодушно пришли к заключению, что я малоприятный господин; с появлением же бедняжки Лани моя репутация погибла окончательно. Ну и аттестовали же они меня тут, друг мой! - разгорячась, воскликнул Джордж. - И хорошенькую устроили мне жизнь, после того как злополучная посланница Мюзо появилась в нашем городе! Мальчишки принимались улюлюкать, стоило этой бедняжке показаться на улице; дамы при встрече со мной, небрежно присев, спешили перейти на другую сторону улицы. Наш дражайший духовный пастырь путешествовал от одного чайного стола к другому и громил соблазн и чудовищную распущенность, в которую впадают молодые люди в католических странах, откуда они потом привозят эту заразу на родину. Появление бедной индианки в нашем доме через несколько недель после моего возвращения объясняли тем, что между нами существовал сговор, а наиболее осведомленные утверждали даже, что она ждала на другом берегу реки, пока я не подам ей сигнала присоединиться ко мне в Ричмонде. В кофейнях офицеры поддразнивали меня и отпускали неуклюжие шутки по адресу моей избранницы. О да, наше общество отличается высоким христианским милосердием! Я был взбешен и уже подумывал отправиться в Каслвуд и поселиться там в полном одиночестве - ибо наша матушка находит пребывание там крайне скучным и черпает отраду только в проповедях милейшего мистера Слэка, - но тут до нас долетела весть о том, что и тебе не повезло с одной дамой, и, к обоюдному, как мне кажется, удовольствию, возник предлог для моей поездки в Европу. - Попадись мне только кто-нибудь из этих мерзавцев, которые осмелились сказать о тебе дурное слово, я им все их поганые кости переломаю! - загремел Гарри, стремительно расхаживая из угла в угол. - Мне пришлось примерно таким же способом вправить мозги Бобу Клабберу. - Как? Этому подлому, трусливому, угодливому сплетнику, который вечно обивает пороги милорда в Гринуэй-Корт и живет за счет всех джентльменов в округе? Если ты задал ему жару, Джордж, то, надеюсь, сделал это по всем правилам? - Нас заставили дать обещание не нарушать спокойствия и порядка, и тогда я предложил ему отправиться в Мэриленд и там решить наш спор, после чего добрые соотечественники немедленно заявили, что, поскольку я проявил неуважение к седьмой заповеди, мне ничего не стоит нарушить и шестую. В общем, мой милый Гарри, я' будучи не более повинен во всех этих грехах, чем, скажем, ты, оставил после себя такую худую славу, что хуже некуда. Ах, какой великолепный случай извлечь мораль! О, если бы только уважаемый читатель и его покорный слуга могли знать всю ту ложь и клевету, которая была сказана о каждом из нас с той минуты, как мы достигли совершеннолетия, изложить это все на бумаге и составить книгу и опубликовать ее, снабдив иллюстрациями, какое страшное и увлекательное чтение явил бы собой такой роман! Ведь миру известно о нас не только решительно все, но и куда, куда больше. Еще не так давно добрый почтальон доставил мне газету, содержащую ценнейший критический материал, где говорилось: "Автор утверждает, что он родился в таком-то году. Это ложь. Год его рождения такой-то". Критику это известно лучше. Ну, само собой разумеется, как же ему не знать лучше! Другой критик (оба они происходят из страны, давшей жизнь Маллигану) следующим образом предостерегает одного из своих друзей: "Только не говори с ним о Новом Южном Уэльсе. У него там брат, чье имя никогда не упоминается в его семье". Впрочем, тема эта слишком высока и обширна, чтобы обсудить ее в одном абзаце. Я напишу статью, или давайте привлечем к этому une societe de gens de lettres {Общество литераторов (франц.).} и создадим серию биографий: "История жизни различных джентльменов, рассказанная их ближайшими друзьями, с которыми они не имели чести быть знакомыми". После того как Джордж поведал о своих подвигах и испытаниях, Гарри, естественно, не мог не открыть душу старшему брату и дал ему полный отчет о состоянии своих личных дел. Он вывел на чистую воду всех членов семейства Каслвуд, начав с милорда, - и не за то, что тот обыграл его в карты, ибо Гарри, сам игрок, готов был платить, проиграв, и брать деньги, выиграв, - а за то, что он бессердечно отказался помочь капеллану в тяжелую минуту и под лживым предлогом отослал его пи с чем; мнение о мистере Уилле сложилось у Гарри в результате известной истории с лошадью, после чего он без стеснения оставил наглядную оценку поведения этого джентльмена на его носу и под глазами; о графине и леди Фанни Гарри отозвался в более сдержанных, по также не слишком хвалебных выражениях. Об этих дамах ходят самые различные слухи. Графиня - старая кошка - не выпускает из рук карт. Леди Фанни - отчаянная кокетка. Откуда это ему известно? О, он слышал много кое-чего от одной особы, чрезвычайно близко с ними знакомой. Короче говоря, в дни, когда он пользовался доверием леди Марии, она, не чинясь, сообщала кузену немало забавных историй о своей мачехе и о своей сводной сестре - историй, далеко не лестных для этих дам. Что же касается самой леди Марии, тут наш герой проявил самую горячую и стойкую преданность. - Возможно, что я поступаю неблагоразумно. Я не стану этого отрицать, Джордж. Возможно, что я дурак. Я сам так думаю. Я знаю, что матушка и Мария никогда не сойдутся характерами, и дома начнется что-то ужасное. Ну что ж! Мы можем жить отдельно. Наше поместье достаточно обширно, чтобы мы могли избежать ссор, и я логу поселиться где угодно - не обязательно в Ричмонде или Каслвуде. А ты, вступив во владение, уделишь мне какую-нибудь малость... И, во всяком случае, матушка сдаст мне в аренду кусок земли и не потребует высокой платы... А может быть, из меня получится образцовый фермер или управляющий? Я не могу, да и не желаю разлучаться с Марией. Она проявила столько благородства по отношению ко мне, что я буду последним негодяем, если откажусь от нее. Подумать только - принесла мне все, до самой последней безделушки, - милое, великодушное создание! Все, все, до последней монетки высыпала мне на колени и... и... Да хранит ее бог! - Тут Гарри смахнул рукавом слезу, топнул ногой и добавил: - Нет, братец, я не расстанусь с ней, даже если бы меня за это сделали завтра губернатором Виргинии, и мой дорогой Джордж никогда, я уверен, не посоветует мне поступить так. - Меня прислали сюда, чтобы дать тебе именно такой совет, - отвечал Джордж. - Меня прислали сюда, чтобы я разрушил этот союз, если только смогу, и, признаться, более неудачного брака я себе даже вообразить не могу. И все же я не стану советовать тебе нарушить данное тобою слово, мой мальчик. - Я знал, что ты так скажешь! Что сделано, то сделано, Джордж. Что посеешь, то и пожнешь, - уныло сказал мистер Гарри. К такому решению пришли эти двое достойных молодых людей, обсудив любовные дела мистера Гарри. Однако, потолковав с тетушкой и получив более полное представление о своих родственниках из сообщений, сделанных ему этой проницательной старой светской дамой, Джордж, отличавшийся скептическим складом ума, проникся недоверием не только к братьям и сестре леди Марии, но и к ней самой, и теперь помолвка Гарри внушала ему все больше сомнений и тревог. Что привлекло Марию к Гарри - его богатство или его молодость и красота? Насколько близки к истине истории, которые рассказывала про нее тетушка Бернштейн? Конечно, он не может посоветовать Гарри нарушить слово, однако надо постараться и придумать какой-то способ подвергнуть испытанию привязанность Марии к брату. Этим решением Джорджа и следует объяснить его не слишком благожелательное на первый взгляд поведение в последующие дни. ^TГлава LVI^U Ариадна Милорду Каслвуду принадлежал дом на Кенсингтон-сквер, достаточно вместительный, чтобы в нем могли расположиться все члены его благородного семейства, и находящийся притом в удобной близости от дворца, где они несли службу во время пребывания там его величества. Миледи устраивала приемы и карточные вечера для тех, кто готов был на них прибыть, однако сто лет тому назад путь от Лондона до Кенсингтона был совсем не близким, и Джордж Селвин, например, заявил, что он боится подвергнуться ночному ограблению; имел ли он в виду разбойников в масках или нарумяненных дам за карточным столом - сие нам неведомо. На другой день после того, как Гарри снова появился в кофейне Уайта, все его почтенные родственники собрались в полдень за завтраком в столовой, и даже мистер Уилл восседал на своем месте, ибо ему предстояло нести дежурство во дворце лишь после обеда. Первыми к своим чашкам шоколада явились дамы; к ним присоединился мистер Уилл в придворном мундире; последним неспешно спустился к столу сам милорд в шлафроке и ночном колпаке, еще без парика. И тут за столом мистер Уилл преподнес им новость: накануне вечером он ужинал в "Звезде и Подвязке" в компании молодых людей, которые слышали все это собственными ушами в кофейне Уайта и видели все это собственными глазами в Раниле. - Все это видели и все это слышали? А что же именно? - спросил глава семейства, берясь за "Дейли адвертайзер". - Спросите Марию! - промолвила леди Фанни. Милорд повернулся к своей сестре, которая сидела за столом бледная как мел, с торжественным и скорбным выражением лица. - Очередная милая и любезная выдумка нашего Уилла, - отвечала Мария. - Нет! - вскричал Уилл, подкрепив это градом своих излюбленных крепких словечек. - Никакая не выдумка! Том Клейпул из Норфолка видел их обоих в Раниле, а Джек Моррис пришел от Уайта, где он слышал всю эту историю от самого Гарри Уорингтона. И, черт побери, я очень рад! - загремел Уилл, хлопнув ладонью по столу. - Вот вам ваш Юный Счастливец, вот вам ваш Виргинский Принц, с которым вы, ваше сиятельство, столько носились! А он-то, оказывается, всего-навсего младший сын! Ну, что вы на это скажете? - Старший брат, следовательно, не умер? - спросил милорд. - Не больше умер, чем вы сами. Никогда и не умирал. Ручаюсь, что у них был просто сговор. - Мистер Уорингтон не способен на такое двуличие! - воскликнула Мария. - Надеюсь, вы согласитесь с тем, что я никогда не поощряла этого молодого человека, - заявила миледи. - Да и Фанни тоже. Нет, только не мы! - Этот малый - просто нищий, - продолжал Уилл. - Он, верно, не в состоянии даже уплатить за кафтан, который у него на плечах. И я очень этому рад, потому что терпеть его не могу, будь он проклят! - Ну, ты смотришь на него слишком косо, особенно после того, как он слегка подпортил тебе глаз, Уилл, - усмехнулся милорд. - Так, значит, бедный малый обрел брата и потерял имение! - Тут милорд обернулся к своей сестрице Марии, чей трагический вид, по-видимому, породил какие-то веселые воспоминания в юмористически настроенном братце, ибо, пристально поглядев на нее с минуту, он пронзительно расхохотался, отчего щеки бедняжки запылали, а из глаз брызнули слезы. - Это бессовестно! Бессовестно! - всхлипнула она и уткнула лицо в носовой платок. Ее сводные брат и сестра переглянулись. - Мы совершенно не в состоянии уяснить себе, что вы находите смешного в некоторых вещах, - с укором заметила графиня. - А этого от вас и не требуется, - холодно ответствовал милорд. - Мария, дорогая, приношу свои извинения, если я позволил себе сказать... если я позволил себе чем-то оскорбить твои чувства. - Чем-то оскорбить! Вы ограбили этого бедного юношу, когда он был богат, и потешаетесь над ним теперь, когда он разорен! - сказала Мария, поднимаясь из-за стола и горящим взором окидывая своих родственников. - Извини меня, дорогая сестрица, я потешался вовсе не над ним, - кротко возразил милорд. - О, это не имеет ни малейшего значения, над кем или над чем вы потешаетесь, милорд! Вы отобрали у него все, что он мог отдать. Весь свет говорит, что вы обираете своих родственников. А после того как вы все у него отняли, вы еще смеетесь над его несчастьем! - И Мария прошелестела вон из комнаты, с вызовом поглядев на всех оставшихся. - Теперь, когда горе моей сестры не будет служить нам помехой, расскажи-ка, Уилл, что же все-таки произошло или что тебе довелось слышать? И Уилл с нескрываемым ликованием, с бесчисленными подробностями поведал о постигшей Гарри беде, изложив облетевшую весь Лондон историю о внезапном воскресении из мертвых Джорджа Уорингтона. Сообщение это огорчило лорда Каслвуда: Гарри - славный малый и пришелся ему по душе, разумеется, в той мере, в какой светские люди такого сорта способны испытывать симпатию друг к другу. Да, конечно, он играл с Гарри в карты и воспользовался своим преимуществом перед ним, а почему бы и нет? Почему бы ему не полакомиться этим сочным плодом, который, несомненно, сорвал бы кто-нибудь другой. "Если бы это было единственным пятном на моей совести, я мог бы чувствовать себя вполне спокойно!" - подумал милорд. - Где же проживает этот мистер Джордж Уорингтон? Уилл изъявил готовность провалиться в преисподнюю, если местопребывание этого господина ему известно или хоть в малейшей мере его интересует. - Его следует пригласить к нам и принять с самым большим почетом, - заявил милорд. - Включая партию в пикет, надо полагать! - проворчал Уилл. - А может, ты пригласишь его в свои конюшни и уговоришь купить одну из твоих чистокровных кляч, Уилл? - осведомился лорд Каслвуд. - Ты бы крепко обработал Гарри Уорингтона, но жульничал столь неуклюже, что он расквитался с тобой кулаками. А я настаиваю на том, чтобы моему кузену Уоринттону было оказано самое большое внимание. - И чтобы вас, конечно, никто не беспокоил, когда вы с ним засядете за карты, милорд! - воскликнула леди Каслвуд. - Я, сударыня, желаю только одного: чтобы с мистером Уорингтоном, так же как и со мной или любым членом нашего дражайшего семейства, соблюдались правила приличия, - в крайнем раздражения возразил лорд Каслвуд, - Да поможет небо бедному юноше, если ваше сиятельство намерены оказать ему покровительство, - промолвила графиня, делая реверанс, и одному богу известно, как долго мог бы еще продлиться этот семейный диспут, если бы в эту минуту к дому не подкатил фаэтон, в котором восседали оба молодых виргинца. Это был тот самый экипаж, который наш блудный сын приобрел в дни своего благоденствия. Он правил сам, рядом с ним сидел Джордж, а слуги-негры помещались сзади. Впрочем, Гарри готов был безропотно уступить брату вожжи и кнут, а заодно и весь экипаж. - На что такому бедняге, как я, собственный выезд, Джордж? - смиренно сказал Гарри. - Кроме этого кафтана и кошелька, подаренного тетушкой, у меня ровным счетом ничего нет. Садясь и правь лошадьми, братец; мне тогда как-то легче будет на душе. Джордж отвечал со смехом, что он не знает дороги, а Гарри она известна; что же касается экипажа, то он может принять только половину его, как уже принял половину братнина гардероба. - Но уж если пополам, так все пополам; если ты делишься со мной своими кафтанами, так я должен разделить с тобой содержимое моих карманов, Гарри, иначе это будет нечестно! И Гарри снова и снова клялся, что нет и не будет на всей земле второго такого брата, как его Джордж. И с каким же грохотом летел он по дороге, погоняя лошадей! И как он был доволен и горд, что везет такого брата! Они прибыли в Кенсингтон в отличнейшем расположении духа, и Гамбо обрушил такой град ударов на парадную дверь лорда Каслвуда, что самый дюжий ливрейный лакей Сент-Джеймского дворца был бы им посрамлен. В комнате, куда были проведены молодые люди, находилась только леди Каслвуд и ее дочь леди Фанни. Уилл не выказал особого желания повстречаться с Гарри лицом к лицу, милорд был еще введет, и у Марии тоже имелись свои причины отсутствовать - до тех пор, по крайней мере, пока не высохнут слезы на глазах. Когда мы теперь, в наши дни, подкатываем в карете шестеркой к дому кого-либо из друзей, когда Джон докладывает о нас хозяевам, когда наконец мы вступаем в гостиную, с нашими лучшими шляпами в руках и с нашими лучшими воскресными улыбками на устах, приходит ли нам в голову, что наше вторжение прерывает семейную ссору? Что мы с притворными и жеманными улыбками ступаем по не остывшему еще пеплу семейного пожара? Что в то время, пока мы шествовали от парадной двери до гостиной, мистер Джонс, миссис Джонс и барышни Джонс успели перегруппироваться в небольшую семейную живую картину: одна из девиц с невинным видом переставляет цветы в вазе; другая склонилась над молитвенником; маменька с модной вышивкой в руках возлежит на софе, успев спрятать счета мясника и бакалейщика под подушку и высунуть из-под края платья кончик маленькой ножки, а честный Джонс, вместо того чтобы произнести: "Черт бы побрал этого Брауна, опять его принесла нелегкая", - дружелюбно простирает вам руку и, изобразив на лице радость, восклицает: "Браун, друг мой, рад вас видеть! Надеюсь, вы останетесь позавтракать с нами?" Итак, повторяю: разве не случалось нам становиться жертвами маленьких домашних хитростей и зрителями семейных комедий, разыгрываемых специально для нас? Так будем же благодарны не только лицам, но и маскам! Не только искреннему радушию, но и лицемерию, которое скрывает от нас неприятные нам истины! И пока я, к примеру сказать, эдак непринужденно болтаю с вами, какое, собственно, имеете вы, сударь мой, право знать, что на самом-то деле творится у меня в душе? Быть может, меня терзает подагра, или мой старший сын только что прислал мне из колледжа на тысячу фунтов неоплаченных счетов, или я еще не оправился от нападок "Неподкупного стража", доставленного мне по почте, или я из рук вон плохо пообедал остатками вчерашнего ужина, на который вас не пригласил, и тем не менее скрываю свои муки, натягиваю на лицо веселую улыбку и говорю: "Пришли пообедать с нами, чем бог послал, Браун, друг мой? Бетси! Прибор для мистера Брауна! Кушайте! Будьте как дома! Не обессудьте, чем богаты..." Я утверждаю, что этот обман - не что иное, как прекрасное самопожертвование, и что лицемерие - это истинная добродетель. Поверьте, если бы каждый из нас напрямик высказывал то, что у него на душе, жизнь в нашем обществе стала бы невыносима! Как только слуга доложил о молодых виргинцах, леди Каслвуд поднялась им навстречу с самым непринужденным и приветливым видом. - До нас уже дошли слухи, Гарри, об этих совершенно поразительных событиях, - сказала она, с подчеркнутым дружелюбием глядя на младшего брата. - Милорд Каслвуд только что во время завтрака сказал нам, что намерен сегодня же побывать у вас, мистер Уорингтон, а вы, кузен Гарри, поверьте, что наша любовь к вам никак не уменьшится оттого, что вы обеднели. - Теперь мы получили возможность доказать вам, что любим вас не за ваши земли, Гарри, - подхватила вслед за маменькой леди Фанни. - А будете ли вы любить меня, которому теперь достались эти земли? - с улыбкой спросил мистер Джордж, отвешивая поклон. - О, кузен, мы будем любить вас за то, что вы так похожи на Гарри! - отвечала находчивая леди Фанни. Ах, кого, знающего свет, не приводила в восхищение та изумительная легкость, с какой знатные дамы то дают вам отставку, то дарят вас своим расположением? Обе дамы адресовались теперь почти исключительно к младшему брату. О, они были вполне учтивы и с мистером Джорджем, но уж к мистеру Гарри исполнены самой горячей любви; они были с ним непринужденно дружелюбны, ласковы и добры и нежно его журили: как мог он столько, столько, столько дней не посещать их! - Лучше бы Гарри удовольствовался чашкой чая и партией в пикет с нами, чем проводить время кое с кем другим, - заметила леди Каслвуд. - Мы получаем удовольствие, выигрывая у вас на пакетик булавок, и большего нам не надобно. Но, к сожалению, молодые люди не понимают собственного блага. - Теперь, когда у вас нет больше денег на настоящую игру, вы можете приходить и играть с нами, кузен! - воскликнула добросердечная леди Фанни, подняв кверху пальчик, - и ваше несчастье обернется счастьем для нас. Джордж был озадачен. Прием, оказанный его брату, был совсем непохож на то, чего он ожидал. Каким вниманием окружили они младшего брата, какие комплименты ему расточают, невзирая на то, что у него нет ни гроша за душой! Быть может, люди все же не столь плохи, как их изображают? Говорят же, что даже самый черный из Сонма Черных Сил не столь страшен, как рисуют его иные. Эта задушевная беседа велась минут двадцать, а затем появился милорд Каслвуд - уже в парике и при шпаге. Он очень любезно приветствовал обоих молодых людей, не отдавая предпочтения ни тому, ни другому. - Раз судьбе было угодно, чтобы вы появились в нашем доме, - а я от всего сердца этому рад, - то можно только сожалеть, что это не произошло несколькими месяцами раньше! Тогда некая партия в пикет вероятнее всего не состоялась бы. Младший брат проявил бы тогда, вероятно, большее благоразумие. - О да, разумеется, - сказал Гарри. - Или некий его родственник - большую участливость. Однако боюсь, что страсть к игре у каждого из нас в крови. Я унаследовал ее от отца, и она сделала меня самым нищим из всех пэров Англии. Эти прелестные дамы, которых вы видите перед собой, тоже не являются исключением. Мой бедный брат Уилл - несчастная жертва этой страсти, а я... что ж, то, что я выигрываю сегодня, то проигрываю завтра. Это просто ужасно, как свирепствует страсть к карточной игре у нас в Англии. Все банкноты, выигранные мною у нашего бедного кузена, тут же за одни сутки улетучились из моего кармана. - Мне тоже, как и прочим людям нашего сословия, приходилось играть в карты, но чересчур много я еще никогда не проигрывал, да и, по правде говоря, так никогда к этому виду развлечений и не пристрастился, - промолвил мистер Уорингтон. - Когда мы услышали, что милорд играл с Гарри, мы ужасно его бранили, - воскликнули дамы. - Но не будь меня, так кто-нибудь другой заполучил бы твои денежки, и ты сам это отлично понимаешь, кузен Гарри. Конечно, это утешение слабое, но все же ты должен им воспользоваться и быть рад, что эти деньги достались твоим друзьям, которые желают тебе добра, а не чужим людям, которым на все наплевать, лишь бы обобрать тебя как липку. - Ну, если вам вырвали зуб, милорд, так его уже нет на месте, даже если вырвал ваш родной брат! - со смехом заметил Джордж. - А Гарри должен нести наказание за грехи и расплачиваться, как положено. - А у меня и в мыслях ничего другого не было. Настоящий англичанин, проиграв, никогда не выдаст свою досаду, - сказал Гарри. - Твою руку, кузен! Вот речь, достойная мужчины! - восхищенно вскричал милорд, а дамы обменялись улыбками. - Я вижу, что моя сестра в Виргинии сумела воспитать своих сыновей истинными джентльменами! - восторженно подхватила леди Каслвуд. - Право же, теперь, когда вы обеднели, вам не требуется быть еще любезнее, кузен Гарри, - сказала кузина Фанни. - Ах, маменька, когда он был Юным Счастливцем и Виргинским Принцем, мы не знали и половины его истинных достоинств. Вы как две капли воды похожи на него, кузен Джордж, но все же, право, не можете быть столь же милы, как ваш брат! - Если я и Виргинский Принц, то, боюсь, Юным Счастливцем меня никак не назовешь, - без улыбки отвечал Джордж. Тут Гарри начал было: - Клянусь богом, он же самый лучший... - Но в эту минуту из верхних комнат долетели звуки клавикордов. Юноша смешался и покраснел, дамы улыбнулись. - Это Мария играет, - сказала леди Каслвуд. - Давайте, кто пожелает, поднимемся к ней. Дамы встали и направились к двери; Гарри, еще гуще покраснев, последовал за ними. Джордж хотел было тоже присоединиться к ним, но его остановил лорд Каслвуд. - Нет, нет, если уж все дамы окружают вашего брата, - сказал милорд, - то позвольте хотя бы мне воспользоваться приятной возможностью насладиться вашим обществом и побеседовать с вами. Я жажду услышать от вас рассказ о вашем пленении и избавлении из плена, кузен Джордж. - О, нам бы тоже хотелось послушать! - вскричала одна из дам, приостановившись в нерешительности на пороге. - Я человек жадный и не хочу делить это удовольствие ни с кем, - сказал лорд Каслвуд, бросив на нее суровый взгляд. И, проводив дам, он с учтивым поклоном затворил за ними дверь. - Ваш брат, надо полагать, ознакомил вас с теми событиями, которые произошли с ним в этом доме, кузен Джордж? - спросил он. - Да, включая и его ссору с мистером Уиллом и помолвку с леди Марией, - с легким поклоном отвечал Джордж. - Не прогневайтесь на меня, милорд, если я скажу, что пребывание в вашем доме не принесло ему счастья. - И никто не сожалеет об этом более горячо, чем я. Мой брат водит компанию с жокеями, конюхами и с самыми бесшабашными кутилами в городе, и мы с ним не слишком симпатизируем друг другу. Не будь мы так бедны, нам не следовало бы жить совместно. Этот дом принадлежал нашей бабке, которая затем уехала в Америку и вышла замуж за полковника Эсмонда. Многое из этой старинной мебели досталось нам от нее. - Джордж не без любопытства окинул взглядом гостиную с обшитыми панелью стенами. - Дом пришел в некоторый упадок за последние двадцать лет, хотя мы и были приближены ко двору и пожалованы титулом. Но несчастная страсть к игре всех нас доводит до разорения. В моем лице вы тоже видите злополучную жертву этого порока, и только гордость мешает мне продать себя и свой титул какой-нибудь roturiere {Мещаночке (франц.).}, как делают многие, менее щепетильные, представители нашей знати. Гордость - вот мой грех, дорогой кузен. Я всегда помню о своей родословной! - И милорд прижал руку к жабо, закинул ногу за ногу и устремил на своего кузена открытый, исполненный благородства взгляд. Джордж Уорингтон по натуре своей был склонен верить всему, что ему говорят. Но, будучи хоть раз обманут или же обманувшись сам в своей оценке человека, он уже становился крайне недоверчив, и потому благородная речь милорда породила в его душе язвительную улыбку, хотя наружно он оставался вполне серьезен и не позволил ни единой иронической лотке прозвучать в его словах. - У каждого из нас свои недостатки, милорд, а страсть к игре во все времена считалась простительной в нашем кругу. От всего сердца простив ее моему брату, я, разумеется, никак не могу взять на себя право стать судьей вашему сиятельству и могу только искренне пожелать, чтобы оба вы, играя, не проигрывали, а выигрывали! - И я тоже желаю этого от всей души! - со вздохом сказал милорд. - Я заключаю из ваших слов, как велика ваша доброта, так же как и вага житейский опыт и знание света, которые, на мой взгляд, далеко не обычны в человеке вашего возраста. У вашего славного брата Гарри золотое сердце, но я не уверен, что у него такая уж светлая голова. - Да, не слишком, вы правы. Но он обладает даром легко заводить друзей, и, невзирая на его безрассудства, почти все любят его. - Так же, как и я... так же, как и все мы, разумеется. Мы любим его, как родного брата! - воскликнул лорд Каслвуд. - В своих письмах он не раз описывал нам, какой радушный прием был оказан ему в вашем доме, милорд. Наша матушка свято хранит все его письма, вы можете в этом не сомневаться. Стиль их, быть может, не слишком учен, но сердце у Гарри такое доброе, что читать эти письма приятнее, чем самые остроумные послания. - Я могу, конечно, заблуждаться, но мне кажется, что его брат наряду с добрым сердцем обладает также и острым умом! - упрямо оставаясь изысканно-любезным, заметил милорд. - Я таков, каким меня создал бог, кузен; быть может только, на мою долю выпало несколько больше огорчений и испытаний, чем обычно бывает в моем возрасте. - А в результате этого несчастья, постигшего вашего брата... я хотел сказать, в результате вашего столь неожиданного и счастливого возвращения к жизни... Гарри, вероятно, не остался совсем без всяких средств к существованию? - весьма деликатно осведомился лорд Каслвуд. - Без единого гроша, если не считать того, что может достаться ему после смерти матушки, или того, что смогу уделить ему я. А у вас какова обычно доля наследства младшего брата, милорд? - Хм! Младший брат у нас... ну, вы сами знаете... Словом, что такое младший брат, это каждому известно, сударь, - сказал милорд, пожав плечами, и пристально поглядел на своего собеседника. Джордж продолжал: - Мы с братом, конечно, большие друзья, но ведь каждый из нас человек из плоти и крови, и я не намерен делать вид, что моя помощь ему будет превышать ту, что обычно оказывают младшим братьям. К чему давать ему деньги? Чтобы он промотал их на скачках или за карточным столом? Карты и скачки есть и у пас в Виргинии, милорд, и мой бедный Гарри уже отличался на этом поприще у себя на родине, до того как прибыть сюда. Он унаследовал нашу семейную слабость к разгульной жизни. - Ах, бедняга, бедняга; как мне его жаль! - Наше поместье обширно, но доходы у нас, как изволите видеть, невелики. То, что мы получаем от продажи табака в Англии, - вот, в сущности, почти и все наши доходы, да и от этого остается немного, так как наш табак возвращается к нам в виде одежды, кожи, бакалейных товаров, скобяных изделий и даже в виде вина и пива для нас и для нашей челяди. Гарри может вернуться домой и пользоваться вместе с нами тем, что мы имеем! В конюшне для него найдется лошадь, на столе - кусок дичины, в кармане у него будут позвякивать монеты на мелкие расходы, и каждый год он получит один-два новых кафтана. Все это он будет иметь, пока моя мать жива, если, конечно, он не поссорится с госпожой Эсмонд, что весьма вероятно. И, разумеется, пока я жив, он может находиться под моим кровом и пользоваться всем, что есть у меня. Однако, если я умру не бездетным, его присутствие в доме будет становиться все менее желанным. Его будущее, милорд, представляется мне весьма печальным, если, разумеется, не произойдет какого-либо неожиданного поворота в его судьбе, рассчитывать на который было бы просто глупо. Пока что он обречен на зависимое положение, а я не знаю участи плачевней, чем находиться в зависимости от женщины столь своенравной, как наша матушка. Он пустил здесь на ветер деньги, которые должны были обеспечить ему положение на родине. Он растранжирил свое родовое наследство, и теперь его удел - бедность и зависимость. Мистер Уорингтон произнес эту речь очень гладко и с большим жаром, и кузен выслушал его с уважением. - Вы хороший оратор, мистер Уорингтон, - сказал он. - У вас не появлялось намерения испробовать свои силы на общественном поприще? - Разумеется, я подумывал об общественной деятельности, как и всякий человек моего ранга, - я хочу сказать, всякий, чьи интересы не ограничены конюшней и игрой в кости, - отвечал Джордж. - Я рассчитываю, милорд, занять подобающее мне положение, а моему незадачливому братцу придется удовольствоваться тем, какое ему досталось. Я не случайно упомянул об этом, ибо он поставил меня в известность о некоторых взятых им на себя обязательствах, кои, вздумай он их сейчас выполнить, могут принести лишь несчастье обеим заинтересованным сторонам. - Логика ваших рассуждений очень сильна, - заметил милорд. - А не подняться ли нам наверх, к дамам? На площадке лестницы у нас висит картина, которая, как говорят, написана вашим дедом. Но прежде, чем вы нас покинете, дорогой кузен, я просил бы вас назначить день, когда мое семейство будет иметь честь принять вас у себя. Наш Каслвуд должен стать для вас родным домом, кузен. Судя по вашему описанию, он похож на ваш виргинский Каслвуд. Вы найдете у нас в изобилии и говядину, и баранину, и пиво, и дрова, а вот денег у нас прискорбно мало. Они поднялись в гостиную, где, однако, обнаружили лишь одну из дам. Это была леди Мария, которая выступила им навстречу из оконной ниши, где она вела беседу с Гарри Уорингтоном. Джордж приветствовал ее самым изысканным поклоном, она его самым глубоким реверансом. - Вы и в самом деле поразительно похожи на своего брата, кузен Джордж, - сказала Мария, протягивая ему руку. - И, судя по его словам, такой же хороший человек, как и он. При виде ее заплаканного лица и покрасневших глаз Джордж почувствовал легкий укол совести. "Бедняжка, - подумал он. - Гарри тут распинался, превознося мое благородство и великодушие, а я тем временем разыгрывал из себя своекорыстного старшего брата! Но она же очень немолода! И как только он мог влюбиться в эту женщину?" Как? Да потому что он смотрел на нее не вашими глазами, мистер Джордж. Возможно, что теперь и он уже прозрел. Однако я не знаю, следует ли поздравлять человека или сочувствовать ему, когда он начинает рассуждать здраво. Некоторое время леди Марии удавалось поддерживать непринужденную беседу, однако несмотря на то, что женщины, по моему наблюдению, более искушены по части светского притворства, нежели мужчины, бедняжка после двух-трех фраз потеряла самообладание, разрыдалась и выбежала из гостиной, жестом остановив Гарри, который хотел за ней последовать. Гарри, бросившийся было за ней, остановился. Милорд заметил, что его бедная сестрица вообще подвержена этим нервным припадкам, а сегодня к тому же чувствовала себя плохо с самого утра. После этого молодые люди почли неуместным продолжать свой визит. Лорд Каслвуд проводил их вниз по лестнице до парадной двери, похвалил их лошадок и фаэтон и дружелюбно помахал им на прощанье рукой. - Итак, мы любезничали и нежничали у окошка и расстались добрыми друзьями, верно, Гарри? Так или не так? - спросил Джордж брата. - О, право же, она превосходная женщина! - воскликнул Гарри, нахлестывая лошадей. - Я уверен, что, узнав ее поближе, ты сам в этом убедишься. - Когда? После того как ты привезешь ее домой, в Виргинию? Хороший прием окажет ей там наша матушка! Она никогда не простит мне, если я не помешаю этому браку, и никогда не простит тебе, если ты его заключишь. - Я не могу иначе, Джордж!.. Что ты все бубнишь мне в ухо, убери свою безобразную башку, Гамбо!.. После того, что между нами было, я честью обязан сдержать данное ей слово. Если она не видит препятствий для нашего союза, я не должен их искать. Я сказал ей все. Я предупредил ее, что госпожа Эсмонд будет на первых порах ворчать и брюзжать, но так как она очень меня любит, то в конце концов смягчится. А когда мой дорогой Джордж вступит в права наследства, он, конечно, поделится со мной. В этом я уверен, ибо слишком хорошо его знаю, сказал я. - Ах, ты уверен, черт побери? Так позволь сказать тебе, мой дорогой, что я сообщил нечто совсем противоположное милорду Каслвуду. Я, видишь ли, сказал, что как старший брат намерен сохранить за собой все свои права... Эй, да но стегай ты так эту кобылу... И что тебя в будущем не ждет ничего, кроме стесненного и зависимого положения. - Как? Ты не собираешься мне помочь? - вскричал Гарри, побелев как полотно. - Я не могу этому поверить, Джордж, хотя и слышу это из твоих уст! Вслед за этим исполненным отчаяния возгласом наступило минутное молчание. Гарри сидел в позе угрюмой скорби, уставив взор прямо перед собой и не решаясь взглянуть на брата. Он направил экипаж так близко к тумбе, что коляска неминуемо опрокинулась бы, не схвати Джордж вовремя вожжи. - Лучше бы уж вы сами правили лошадьми, - сказал Гарри. - Я же говорил, что лучше править вам. - Я когда-нибудь покидал тебя в беде, Гарри? - спросил Джордж. - Нет, прежде этого не бывало никогда, - отвечал Гарри, и по щекам его покатились слезы. - Друг мой, придет время, и ты, думается мне, сам скажешь, что я только исполнил свой долг. - Как же ты это сделал? - спросил бедняга Гарри. - А вот как: я сказал, что ты, будучи младшим братом, пустил на ветер свою долю отцовского наследства, а твоя доля в родовом имении совершенно ничтожна. Разве это не так? - Это так, но я бы никогда не поверил, что ты можешь такое сказать, даже если бы тысяча людей присягнула в том. Я был твердо уверен в одном: что бы со мной ни случилось, на тебя-то я всегда могу рассчитывать, Джордж Уорингтон. - Гарри умолк и до конца поездки пребывал в крайне угнетенном состоянии духа. Вскоре после их возвращения домой им был подан обед, но Гарри почти не притронулся к еде, зато отдал щедрую дань возлияниям. - Вино - плохой утешитель в беде, Гарри, - заметил старший брат. - Другого у меня нет, сэр, - угрюмо ответствовал Гарри и, в полном молчании осушив один за другим еще несколько бокалов, схватил шляпу и покинул столовую. Возвратился он только через три часа. Джордж, снедаемый тревогой, не выходил из дома и, запасшись терпением, коротал время за чтением и трубкой. "Низко я поступил, сказав, что он не может рассчитывать на мою помощь, и, видит бог, это неправда. Я же не оставлю его без поддержки, даже если он возьмет в жены арапку, - размышлял Джордж. - Я и так уж нанес ему немалый ущерб своим возвращением к жизни. И куда он теперь отправился? Может, засел за карты?" - Боже милостивый, что еще с тобой стряслось? - воскликнул Джордж Уорингтон, когда его брат, бледный как мертвец, возник на пороге. Гарри подошел к брату и взял его за руку. - Теперь я могу пожать твою руку, Джордж, - сказал он. - Быть может, ты поступил правильно, хотя я все равно никогда не поверю, что ты способен покинуть брата в беде. Слушай, что я тебе скажу: я сидел, обедал и вдруг подумал: "Пойду-ка я снова к Марии и поговорю с ней. Я скажу ей: "Мария, пусть я беден, но вы вели себя по отношению ко мне столь благородно, что, бог свидетель, я - ваш и в вашей власти принять меня или отвергнуть. Если вы принимаете меня - вот я перед вами. Я завербуюсь в армию, буду трудиться, постараюсь так ли, сяк "и заработать на пропитание, и мой брат... и мои родственники, верно, смягчатся тогда и дадут нам средства к существованию". Вот что я решил сказать ей, и я это выполнил, Джордж. Я бежал всю дорогу до Кенсингтона под дождем, - видишь, я промок до нитки, - и застал их всех за обедом, всех, впрочем, кроме Уилла. Они сидели за столом, попивая вино, и я тут же выложил им все. "Мария, - сказал я, - один бедняк хочет сдержать свое слово, данное им, когда он воображал себя богачом. Согласны ли вы принять его теперь?" Тут я почувствовал, что мне не нужно лезть за словом в карман, я совсем не запинался, как сейчас, и говорил довольно долго, а кончил тем, что пообещал всеми силами постараться выполнить свой долг по отношению к ней. Когда я умолк, она, вся исполненная доброты, подошла ко мне, взяла мою руку и при всех поцеловала ее. "Мой бесценный Гарри, вы лучший из людей, - сказала она (это были ее подлинные слова, иначе я бы нипочем не стал так расхваливать себя). - У вас благородное сердце, и я от всей души вас благодарю. Но я уже давно поняла, дорогой мой, что вами руководит чувство долга и только оно заставляет вас выполнить необдуманное обещание, данное молодым человеком пожилой женщине. Позволить вам сдержать его - значило бы сделать вас несчастным. Я до глубины души благодарна вам за вашу верность и преданность, мой дорогой кузен, но освобождаю вас от вашего слова и даю вам свое благословение, а моя любовь пребудет с вами вечно". И, приблизившись ко мне, она поцеловала меня у всех на глазах и горделиво, не проронив ни единой слезы, покинула комнату. Все плакали, особенно обливался слезами милорд - он прямо рыдал навзрыд. Никогда бы не подумал, что он такой чувствительный. А она-то, Джордж? Ну скажи, не благородное ли это создание? - Так выпьем же за ее здоровье! - воскликнул Джордж, наполняя бокал. - Гип, гип, ура! - подхватил Гарри. Он был вне себя от радости, что обрел свободу. ^TГлава LVII,^U в которой положение мистера Гарри по-прежнему остается плачевным Госпоже де Бернштейн результат последнего свидания Гарри с леди Марией доставил не меньше удовольствия, чей ее виргинским племянникам. Джордж в тот же вечер известил ее о случившемся запиской, а вскоре и ее племянник Каслвуд, не слишком часто обременявший тетушку своими визитами, пожаловал к ней, дабы засвидетельствовать свое почтение, и без обиняков доложил о том, что произошло, ибо милорд Каслвуд умел, как никто, быть, когда нужно, откровенным, а после того как помолвка Гарри и леди Марии была расторгнута, скрытничать и лицемерить не имело уже никакого смысла. Ставка была сделана, карта бита, и теперь милорд мог без стеснения говорить о своих стратагемах, маневрах, уловках. - Она как-никак мне сестра, - с чувством произнес милорд, - а много ли еще будет у нее возможностей, - во всяком случае, таких возможностей, - выйти замуж и устроить свою судьбу? По многим причинам я не мог, конечно, полностью одобрить этот брак и даже испытывал известное сочувствие к этому виргинскому юнцу - любимчику вашей милости, но тем не менее упустить такой случай было бы неразумно, и я должен был соблюдать интересы родной сестры. - Ваша откровенность делает вам честь, ваше сиятельство, - сказала госпожа де Бернштейн, - а ваша любовь к сестре поистине должна служить примером! - Куда там, мы же проиграли, - и я говорю это sans rancune {Без всякой злобы (франц.).}. А вам, сударыня, поскольку вы оказались в выигрыше, злопамятность не к лицу, - с поклоном произнес милорд. Госпожа де Бернштейн заверила его, что он ошибается, - она никогда еще не была в столь превосходном расположении духа. - Признайся же теперь, Юджин: это ведь все ты придумал - по твоему наущению Мария отправилась к Гарри, когда он сидел под арестом, и разыграла эту трогательную сцену с возвращением подарков? - Разве сострадание к молодому человеку и сознание своего долга по отношению к жениху, попавшему в беду, не могли побудить Марию поступить так? - скромно потупившись, произнес лорд Каслвуд. - И все же она действовала по твоей указке, мой дорогой племянничек? Пожав плечами, лорд Каслвуд признался, что он действительно посоветовал своей сестрице повидаться с мистером Гарри Уорингтоном. - Но мы бы все равно выиграли, невзирая на все старания вашей милости, - добавил он, - не появись тут на сцене его старший брат. Тогда я постарался, по мере сил, утешить мою бедную Марию, доказав ей, как нам в конечном счете крупно повезло, что мы не сорвали этот банк. - А что, если бы она вышла замуж за Гарри, а после этого объявился бы кузен Джордж? - Effectivement! {Вот именно! (франц.).} - воскликнул Юджин и сунул в нос понюшку табака. - Раз уж могиле угодно было вернуть мертвеца на землю, возблагодарим могилу за то, что она сделала это вовремя! Должен признаться, что мистер Джордж Уорингтон показался мне человеком вполне здравомыслящим и не более эгоистичным, чем другие старшие братья и светские люди. Моя бедная Молли вообразила было, что он окажется таким же... ну, как бы это сказать... желторотым, что ли, как его братец. Она трогательно надеялась, что он возымеет желание поделить все поровну со своим младшим братом-близнецом, и в этом случае она готова была взять этого юнца себе в мужья, до такой степени он пленил ее сердце. "Гарри Уорингтон и половина каравая - это еще куда ни шло, - сказал я ей, - но Гарри Уорингтон и никакого каравая... опомнитесь, моя милая!" - Как так - почему же без каравая? - спросила баронесса. - А так. Если, конечно, не считать тех крох, что могут перепасть ему со стола его старшего брата. Тот сам это сказал. - Вот жестокосердый негодяй! - вскричала госпожа де Бернштейн. - А, полноте! Я с вами в открытую играю, тетушка - cartes sur table! {Карты на стол! (франц.).} Мистер Джордж поступил так, как на его месте поступил бы каждый, и мы не вправе возмущаться. Молли сама согласилась с этим, когда первый взрыв горя миновал, и я заставил ее внять голосу рассудка. Вот старая дуреха! В ее-то возрасте и так потерять голову из-за мальчишки! - Я почти готова поверить, что это была подлинная страсть, - сказала госпожа де Бернштейн. - А вы бы послушали, как она с ним прощалась! C'etait touchant, nia parole d'honneur! {Это было трогательно, честное слово! (франц.).} Я плакал. Как перед богом, я не мог удержаться от слез. Мы сидим себе, обедаем, и вдруг этот малый, взъерошенный, в заляпанных грязью чулках, вламывается к нам и клянется Марии в верности, и, надо сказать, довольно хорошим слогом, а наша Молли ему отвечает. Клянусь честью, мне даже вспомнилась миссис Уоффингтон в новой шотландской пьесе, той, что написал мистер Дуглас, один из фаворитов лорда Бьюта... как бишь она называется-то? Так вот, Молли повисает на шее у этого малого и прямо-таки душераздирающим голосом произносит слова прощания. А затем в горделивом отчаянии покидает столовую!.. Нет, благодарю вас, я не хочу больше шоколада. Если она совершила mauvais pas {Ложный шаг (франц.).}, то никто не сумел бы с большим достоинством выйти из положения. Это было великолепное, по всем правилам отступление после поражения на поле боя. Нас взяли измором и заставили сдать позиции, но свою честь мы не уронили. - Ну, Молли от этого разочарования не умрет! - заметила баронесса, поднося чашку к губам. Милорд ухмыльнулся, обнажив желтые зубы. - Хе, хе, - произнес он. - Ей уже случалось переболеть этой болезнью, и в весьма тяжелой форме, однако всякий раз она отлично восстанавливала силы. В возрасте Молли эта болезнь не смертельна, как, без сомнения, известно и вашей милости. Каким образом это может быть известно ее милости? Она была уже не девочкой, когда вышла замуж за доктора Тэшера. А баронессой де Бернштейн сделалась еще много позже. Однако, как говорит поэт, старую Дидону горе не миновало, и поэтому она умела проявлять сочувствие к страдальцам. В низших слоях общества люди, как я слышал, побранившись, подравшись, облив друг друга грязью, пребывают затем долго в непримиримой вражде. Но в высшем свете в наш век ведут себя куда мудрее. Когда между людьми возникают размолвки, они перестают встречаться друг с Другом. Потом наступает примирение, встречи возобновляются и о прошлом никто не поминает. Сбившемуся с пути сыну, как заблудшей овце, милостиво даруется отпущение грехов, хотя всем известно, что он проводил свои дни в дурной компании. На протяжении полугода две ветви эсмондовского рода - Каслвуды и госпожа де Бернштейн - были отчуждены друг от друга, находясь в состоянии войны за обладание бедным Гарри Уорингтоном. После того как вопрос этот решился сам собою, ничто не препятствовало больше их встречам, и они могли делать вид, будто никаких размолвок никогда и не возникало, и госпожа де Бернштейн отправилась в парадной карете на званый вечер к леди Каслвуд, а дамы Эсмонд прибыли, сияя улыбками, на призывный звук барабана под знамена госпожи де Бернштейн, и все, как прежде, были исполнены взаимной любви друг к другу. - Слышала я, сударь, что вы проявили себя жестокосердым чудовищем по отношению к вашему бедному брату Гарри! - с удовлетворением произносит баронесса и шутливо грозит Джорджу тростью. - Я действовал в согласии с полученным от вашей милости намеком и стремился установить, сам ли по себе Гарри или только его предполагаемое богатство расположило к нему его родственников, - густо покраснев, отвечает Джордж. - Ну, разумеется, Мария не может выйти замуж за этого бедняка, раз у него самого нет ничего за душой, а старший брат заявил, что не даст ему ни полпенни! - Я сделал это из самых лучших побуждений, сударыня, - возражает Джордж и краснеет еще пуще. - Ну, а то как же! Ах ты, лицемер! - восклицает старая дама. - Лицемер! Почему же, сударыня? - вопрошает мистер Джордж Уорингтон и с достоинством распрямляет плечи. - Мне все известно, дитя мое! - говорит баронесса по-французски. - Ах, ты вылитый дед! Подойди, я хочу тебя обнять! Гарри все мне рассказал, и я знаю, что ты поделил с ним поровну свое маленькое наследство! - Иначе и быть не могло, сударыня. Кошельки наши, как и наши сердца, принадлежат друг другу с колыбели. Я нарочно притворялся бездушным, чтобы испытать этих людей, - говорит Джордж, и слезы увлажняют его взор. - И виргинское поместье ты поделишь с ним тоже? - спрашивает баронесса. - Этого я не сказал. Это было бы несправедливо, - отвечает мистер Уорингтон. - Землю должен наследовать старший в роде, и только таким путем она могла бы отойти к Гарри: может ведь статься, что я умру или матушка переживет нас обоих, Но половина того, чем я владею, принадлежит Гарри. Нельзя забывать, что он был расточителен только потому, что заблуждался относительно своего истинного положения. - Да это же рыцарь добрых старых времен, это Баярд, это дед Джорджа, вставший из могилы! - воскликнула баронесса, укладываясь с помощью камеристки в постель. Вечером, когда братья подошли к ней, чтобы попрощаться, бедному Гарри были протянуты два пальца, а Джорджу подставлена для поцелуя ярко нарумяненная щека, что заставило его, принимая от своей почтенной родственницы этот знак расположения, залиться ответным румянцем. И хотя зависть была Гарри Уорингтону чужда и он отдавал должное брату как своему руководителю и наставнику, во всех отношениях его превосходящему, все же не приходится удивляться, если он испытал некоторое разочарование и почувствовал себя слегка уязвленным, когда развеялся окружавший его ореол Юного Счастливца и наследника необъятных виргинских поместий. Его кенсингтонские друзья могли сколько угодно клясться, что любят его ничуть не меньше, а даже больше после его свержения с престола, в ответ на что Гарри отвешивал поклоны и благодарил, однако не мог же он при этом не приметить, что на пышном приеме, которым милорд Каслвуд почтил своего новообретенного родственника, все внимание сиятельного кузена было сосредоточено на одном только Джордже, что только о нем и было разговору, что все petits soins {Знаки внимания (франц.).} и комплименты расточались только ему, в то время как на него, на Гарри, никто уже не обращал внимания, кроме бедняжки Марии, не сводившей с него задумчивого взора, в котором читался скорбный укор и, как и следовало ожидать, осуждение за то, что она его покинула. "Ах, Гарри! - казалось, говорил ему этот взор. - Вы приняли из моих рук свободу, которую я вам даровала, но могла ли я ожидать, что вы будете так счастливы ее обрести". Она отвергла его, но никак не могла ему простить, что он поймал ее на слове. Она не хотела принадлежать ему, но она хотела им обладать. О, мои юные друзья! Как восхитительна бывает весна любви и сколь недостойный ждет ее порой конец! Нет сомнения, что именно так чувствовал себя Гарри Уорингтон, когда, прибыв в Кенсингтон, он встретил печальный, полный укора взгляд кузины. Что говорить, положение его довольно глупо, но вместе с тем разве не пробуждается в вашем сердце грусть, когда, заглянув в дом, служивший вам прежде кровом, вы видите лишь темные проемы окон и запустение и вспоминаете, как приветно мерцал здесь когда-то огонь очага? Грусть? О да! Но, увы, еще горше, еще печальнее и еще смешнее будет ваше положение, если в плену сентиментальных воспоминаний вы вздумаете пройти мимо дома номер тринадцать и увидите в окне ухмыляющуюся физиономию того, кто, по-видимому, неплохо поладил с хозяйкой! Я, по крайней мере, всегда испытываю обиду при виде чужих пожитков и сапог перед знакомой мне дверью, даже если это всего лишь дверь гостиничного номера, в котором мне не раз доводилось останавливаться. Неужели эти сапоги возлежали на кушетке, на которой когда-то покоился я сам? И я отшвыриваю ногой эти грязные вульгарные предметы. И потому Гарри, понимая, что для него срок аренды истек, и если Мария еще не впустила в свое сердце нового постояльца, то готова это сделать, чувствовал себя с ней не в своей тарелке, так же, как, вероятно, и она в его обществе. Он обнаружил при этом, что ему нечего ей сказать, а то, что она сообщает ему, и скучно и банально, и красный мундштук его белой виргинской трубки сейчас влечет его к себе куда сильнее, чем самые нежные модуляции голоса и меланхоличные moues {Гримасы (франц.).} Марии. Вот почему, когда Джордж снова собрался в Кенсингтон, Гарри не проявил особого желания сопровождать его и сослался на дела. Однако и в доме дядюшки на Хилл-стрит бедного Гарри не ожидало ничего приятного - его почтенные родственники попросту не пожелали его видеть. Когда он прибыл туда, дамы без стеснения приказали слугам объявить ему, что их нет дома. Гарри не верил своим ушам: и это после такого радушного приема, какой ему здесь оказывали, после того как он был так обласкан, после всех заверений в любви! Однако, когда он вслед за своим неудачным визитом к тетке заглянул к Ламбертам, ему примерно через час пришлось быть свидетелем того, как перед домом ее милости появился пустой портшез и эта дама собственной персоной вышла из подъезда, села в портшез и даже не покраснела, когда ее племянник, стоя у окна в доме напротив, отвесил ей поклон. Вот как! Значит, родственники не хотят его принимать! Эта дверь, которая так гостеприимно распахивалась перед ним, теперь захлопывается перед его носом! "Просто никогда бы этому не поверил", - твердил себе бедный простодушный Гарри. Право, кажется, дверной молоток, хотя он и отлит из меди, и тот был бы мягкосердечней, чем леди Уорингтон, - ведь лицо этой добродетельной дамы, когда она проплыла мимо стоявшего у окна племянника, оставалось столь же каменно-неподвижным, как сей неодушевленный предмет! - И это жена родного брата моего отца! Чем мог я ее обидеть? О, тетушка Ламберт, тетушка Ламберт, видели вы когда-нибудь подобное жестокосердие? - с обычной для него горячностью вскричал Гарри. - Но разве наше отношение к вам хоть сколько-нибудь изменилось? - спросила тетушка Ламберт, украдкой бросив взгляд на младшую из своих дочерей. - Светское общество, может быть, и охладело к вам, но мы не причисляем себя к нему, и вы можете без опаски наведываться в наш дом. - Да, здесь, у вас, все совсем по-другому, - ответил Гарри. - Не знаю уж почему, но я чувствую себя как-то на редкость спокойно и приятно в вашем доме. Quis me uno vivit felicior? aut magis hae est Optandum vita dicere quis potuit? - {* Кто жил счастливее меня? И кто может сказать, Что есть что-то желаннее этой жизни? (лат.).} продекламировал генерал Ламберт и, обратись к своему сыну, приехавшему из колледжа домой на пасхальные каникулы, спросил: - А вам, господин студент, известно, чьи это стихи? - Вы читали стихи Катулла, сэр, - отвечал этот грамотей. - Ничего похожего, сэр. Это стихи моего любимого Демокрита Младшего - старика Бэртона, у которого многие нерадивые студенты набирались учености. Произведения этого автора, наряду с книгами Монтеня, были любимым чтением доброго генерала. ^TГлава LVIII,^U в которой мы действуем по пословице: "Даже кошке не возбраняется взглянуть на короля" Как мы уже сообщали, наши виргинцы, проявив здравый смысл, не столь уж редкий в юном возрасте, заявили себя решительными сторонниками якобитов и открыто исповедовали несокрушимую преданность пребывавшей в изгнании королевской семье. Поскольку принц-изгнанник закрепил за отцом госпожи Эсмонд титул маркиза, она не видела причин особенно сильно гневаться на сей незадачливый королевский род, который как-никак с готовностью признал заслуги ее семьи. Что же касается небольшого скандальчика, связанного с ее сестрой госпожой де Бернштейн и Старым Шевалье, то она считала ниже своего достоинства даже вспоминать