Понимаешь  ли, дорогая моя, цена может  быть и  ниже, - сказал он и в
глазах  его  загорелся дружелюбный  огонек. -  Все  зависит от  тебя.  -  Он
аккуратно пересчитал  деньги и сунул в карман. - Не  очень-то  хочется брать
деньги с таких симпатичных девушек, как  ты.  - Его  улыбка обнажила  гнилые
обломки зубов. - Ты ведь меня понимаешь?
     Да, она все понимала и, плотно закрыв дверь, прислонилась к ней спиной.
     В  тюрьме, когда сержант,  устав наконец  от ее всхлипываний,  позволил
повидаться с Айваном, все, о чем тот мог говорить, так это о встрече с Миста
Хилтоном.
     - Скажи ему, что моя мама умерла в деревне - или скажи, что я заболел и
попал  в больницу. Все что угодно, только пусть  знает,  что скоро я приду к
нему с двумя кайфовыми песнями.
     У Эльзы  сердце в  пятки ушло, когда она стояла в  толпе, наблюдая, как
Хилтон ходит по студии, громким голосом отдает приказания сотрудникам, резко
отклоняет  просьбы и отпускает неприличные шутки,  над которыми все послушно
смеются.
     - Бог мой, а ведь тебя Миста Хилтон не останавливает, ха-ха-ха!
     Хилтон был,  как выражался пастор Рамсай, глубоко  мирской  человек. Он
был богатым и о нем часто писали в газетах как о "светском льве" и  "ведущем
бизнесмене".  Хотя  он ругался  и шутил с явно черным  акцентом и говорил на
сленге  простых  людей,  сразу  было  видно,  что  он -  большой босс.  Люди
улыбались ему, и когда он окликал  кого-нибудь  по  имени, даже  если  хотел
по-свойски   отругать,  человек   радовался,  словно  ему  даровали  великую
привилегию.  Он напомнил Эльзе об  одном  человеке,  которого  она не  сразу
смогла  вспомнить,  но   в   конце  концов   это  сравнение  расстроило  ее.
Посмеиваясь, Хилтон окоротил группу  тусовщиков и  остановился  перед ней, с
улыбкой на бородатом лице, поблескивая на солнце темными очками.
     -  А  что  с тобой, любовь  моя? Ты что-то  хочешь?  Спорим, ты  хочешь
сделать  запись  -  для  меня.  - Голос  у него  был мягким и  заигрывающим,
особенно эта пауза перед  "для меня". Тусовщики  издали легкий смех и  стали
подталкивать друг друга локтями.
     - Миста Хилтон ничего не пропускает! - восхищались они.
     - Что и говорить, он - человек природы.
     - Нет, Миста Хилтон, - сказала Эльза довольно строго, - только послание
для вас - от Айвана.
     -  Айвана?  Какого-такого  Айвана? -  Хилтон  выглядел  озадаченным, но
прежде чем она продолжила, ассистент что-то прошептал ему на ухо.
     - Ах да, от Звездного  Мальчика. Так ты, значит, посланница? Что же это
за послание такое? - Он погладил бороду и улыбнулся.
     Эльза чувствовала, что его глаза под очками ее буквально раздевают. Она
замялась и долго не могла выговорить свою тщательно отрепетированную ложь.
     - Айван сказал, что его мама умерла и ему придется  ехать в деревню. Но
у него будут для вас две новые песни, как только он вернется.
     -  Ну  и ну,  -  прогремел  Хилтон,  -  посланница нравится мне  больше
послания! Какая она красивая, правда? - обратился он к окружающим.
     - Да, Миста Хилтон, красивая девочка, сэр.
     - У Миста Хилтона глаз наметан, мне она тоже понравилась.
     Лицо Эльзы налилось густой краской под взглядами стольких мужчин.
     Хилтон стоял и с веселым выражением на лице неторопливо изучал ее.
     -  Так  ты  уверена,  что не  хочешь  сделать  запись?  -  Для зрителей
повторение шутки, должно быть, прозвучало еще смешнее.
     - Ты первая из тех, кто входит в эту дверь, но не хочет сделать запись.
Если передумаешь, сладкая, дай знать... все будет сделано в лучшем виде.
     - Что сказать Айвану, сэр?
     - Ах да, пусть, как только вернется, разыщет меня.
     Эльза  поспешила  выйти,  с  горящими  щеками,   сопровождаемая  едкими
замечаниями и смехом.
     Вспоминая теперь свое смущение, она приходила в ярость.  "Только  из-за
Айвана, -  говорила  она себе,  -  я не  сбежала  оттуда  или, хуже того, не
надерзила.  Бее  эта  чертова  свобода...  "  Но  не только  снисходительная
фамильярность Хилтона вывела ее из себя. Этот человек и его студия произвели
на Эльзу какое-то  странное  впечатление.  Он  - в своей студии,  окруженный
прислужниками.  Это   навеяло  какое-то  смутное  воспоминание,  которое  ее
дразнило и тут же ускользало. Быть может,  Айван что-то такое о нем говорил?
Вроде бы  нет.  Но она не знала больше никого, похожего на  этого  человека,
богатого,  наделенного  властью  и,  как  говорили люди, любителя  женщин  и
мирских радостей. Как это ее касается? Она выросла в доме пастора и не могла
знать таких людей. Хилтон просто должен предоставить Айвану его шанс, вот  и
все.
     Айван  заворочался и застонал, и Эльза испугалась,  что он опять начнет
бредить. Но  остаток  ночи  он  проспал спокойно,  видимо, она и сама смогла
уснуть, потому что  следующее,  что она помнила,  - это раннее  утро, голова
Айвана на ее коленях, он проснулся и стал плакать и обнимать ее.
     - Все хорошо, Айван, все хорошо - все уже позади.
     -  Эльза,  - всхлипывал он. - Эльза Иисусе, Эльза  Иисусе...  - и снова
заснул.
     При дневном свете  она не могла  отвести  глаз от рубцов на его  спине,
кроваво-красных, с желтыми присохшими подтеками гноя по краям.
     В комнате царил сладко-соленый запах плоти, выставленной на тропическую
жару.
     Проснувшись в следующий раз, Айван уже напоминал себя  прежнего:  голос
его, хотя и слабый, звучал увереннее, а речь была разборчивой.
     - Эльза, какой сегодня день?
     - Среда. Ты плохо себя чувствуешь?
     - Нет,  ничего.  Среда...  Бог  мой,  я,  кажется, ничего  не  помню  с
понедельника?
     - Кажется, да, - ответила она.
     - Что с моей спиной?
     - Айван, я даже смотреть на нее не могу. Как ты себя чувствуешь?
     - Так и чувствую. Эльза, ты ходила к Хилтону?
     - Да,  да, я видела его.  Не  беспокойся.  Он велел тебе зайти  к нему,
когда вернешься из деревни. - Вспомнив свою ложь, она засмеялась.
     - Здорово, - прошептал он, и вдохновение снова заиграло в его глазах. -
Здорово, если это так, то все отлично. Остальное неважно.
     - У  меня тоже кое-что для  тебя есть,  - сказала Эльза с  таинственным
видом. - Угадай что?
     - Что? - Озадаченный, он глядел на нее в предвкушении.
     - Смотри! - Она потянулась за чем-то спрятанным под кроватью.
     Айван нагнулся вслед за ней и вскрикнул от боли.
     -  Смотри,  -  повторила  она   и,  просияв,  вытащила  из-под  кровати
велосипед. - Я его забрала.
     - Что сказал пастор?
     - А я не спрашивала, взяла и все. - Она не могла скрыть своей гордости.
     - Эльза, ты - львица. - Он выглядел задумчивым. - Где мы сейчас?
     - Это наша комната,
     - И  я здесь уже три дня? Пора начинать работу над второй песней. Ойее!
- Он снова застонал, и лицо его дернулось от боли.
     -  Тебе надо  подождать,  пока спина чуть-чуть поправится.  О  чем твоя
новая песня?
     - Об  успехе, - сказал он  улыбаясь.  - О чем  же  еще? -  Улыбка  была
слабой, но это была улыбка того Айвана, которого она знала раньше.
     Все гонения ты должен снести, Ты ведь знаешь, что тебе победить, И твои
мечты парят высоко, Все грехи свои ты сбросишь легко.
     - Как звучит?
     - Звучит айрэй, давай дальше.
     - Тогда слушай:
     Ты получишь все, что ты хотел,
     Но ты старайся,
     Старайся,
     Старайся,
     Давай-давай-давай-давай-давай.
     ВЕРСИЯ ВАВИЛОНА
     - Ты видел это? - смеялся Хилтон. - Уверяю тебя, что бвай уже чувствует
себя звездой.
     - У него и впрямь звездный джемпер, да, - согласился его ассистент Чин,
с улыбкой глядя
     на большую желтую звезду Давида, которую Эльза вышила в центре  рубашки
Айвана.
     - Знаете, сэр, а ведь он  чертовски хорош. "Не столько хорош, - подумал
Хилтон, - сколько  талантлив". Он  смотрел, как Айван танцует и с  важностью
расхаживает  в своей  рубашке, прилипшей  к  его  худому торсу,  и его глаза
ослепительно горят в  экзальтации. Мальчик, скорее  всего, учился в  церкви,
как  большинство из них, но  с церковной музыкой это не имеет ничего общего.
Это что-то глубоко  личное, более глубокое и архаичное, чем все, чему он мог
где-то  научиться. Айван лихо оседлал  музыку,  взял ее  в оборот, слился  с
ритмом, угрожающе играя  с микрофоном,  бросаясь  в самый огненный  центр  и
отскакивая, отплясывая свой танец вызывающе и непокорно.
     - Да, бвай все чувствует как надо, - сказал Чин. - Дух забрал его.
     Во  второй  песне  присутствовал  тот  же  напористый  бунтарский  дух,
возведенный на вершину бодрого ритма полуреггей, наложенного Хилтоном. Слова
были  лишь одним из элементов - голос был что надо, глубоко интонированный и
гибкий,  легко  катящийся вместе с  музыкой - но общий  эффект достигался за
счет  комбинации слов, мелодии и ритма, сплавленных в страстное  утверждение
некоего  видения, тяжелого,  упорного,  отчаянного и мужественного,  как сам
городок лачуг.
     Ууум. Я говорю... Меч их
     Да внидет в сердца их, Всех и вся...
     Эти  песни наверняка произведут  умопомрачительный эффект  на  молодежь
Тренчтауна,
     подумал  Хилтон, и  деньги  потекут  к нам  рекой. Это была как раз  та
музыка, за запись которой его критиковали; именно такую музыку правительство
хотело  запретить как разрушающую устои и  пускающую ростки  заразных идей в
головы "страдальцев".
     Он уже  слышал их вопросы. Скажите  нам, Хилтон, кто такие эти "они", в
чьи  сердца войдет меч  и чье падение вы празднуете? Вы отдаете себе отчет в
том, что делаете? Черт возьми, конечно, отдаю. Музыка еще никого не убивала.
Все как раз наоборот, я работаю в сфере развлечений.
     Ладно, смотрите на  куаши  этих. Мальчик привлек к себе их внимание. Но
они-то ведь не простая аудитория, их нелегко раскачать, а ведь он взял их за
горло! Каждый крутой парень кружится и пляшет в триумфе, веря в свою победу.
Пока  играет эта  музыка. Пока Айван кружится,  отплясывает  и  завывает под
смелый ритм, разбивая воздух кулаком, и торжество сверкает  в его  глазах, и
боль горит огнем на лице. Обретя свою веру, он же и стал рьяным обращенным:
     Но пусть лучше я свободным лягу в гроб,
     Чем прожить всю жизнь как кукла или раб
     Но, как солнце мне сияет наяву,
     Я возьму свое там, где его найду...
     В  тот  момент  он был звездой. Он знал это,  и это  знали те,  кто его
слушал.  Хилтон позволил  ему петь  еще долго  после  того, как  записал все
необходимое.
     -  Отличный  кусок.  Достаточно. -  Ему  дважды пришлось  крикнуть  это
музыкантам, прежде  чем  они остановились, оставив  в студии эхом отдающуюся
тишину.
     Айван был  опустошен. Он  стоял с  открытым  ртом,  внезапно  брошенный
музыкой, словно некое существо, отторгнутое от  своего привычного окружения,
оказавшееся в каком-то странном месте, со всех сторон уязвимое. Он  заморгал
и тряхнул головой, словно выбираясь из сна  и стараясь собраться, взять себя
в  руки.  После  чего вытер капли пота с  лица и  засветился в  нетерпеливом
ожидании.
     - Все в порядке, - предвосхитил Хилтон его вопрос. - Нам это подходит.
     - Здорово, сэр, здорово. Так когда она будет выпущена, сэр?
     - Выпущена?  Спокойнее,  ман,  сначала  о деле. Прочитай-ка вот  это. -
Хилтон протянул ему контракт и стал следить за  выражением его лица. Мальчик
так  взволнован, что  не в силах скрыть  свои чувства. Даже неловко опускать
его  так.  Он подает  хорошие надежды,  и  чем  скорее придет  в  согласие с
реальностью, тем  лучше для него и  для всех. Хилтон уже насмотрелся на тех,
кто, записав  один-единственный  сингл, считал, что должен  немедленно стать
миллионером,  и  на  тех, кто потом на всех  углах твердил, что его безбожно
обокрали. Мальчик вперился в бумагу так, как будто там написано неразборчиво
или не по-английски.
     - Что... В чем смысл этого контракта, сэр?
     -  Ты ведь умеешь читать. Смысл  в  том, что там написано. Ты получаешь
пятьдесят долларов за запись. Двадцать пять за каждую сторону сингла.
     - И это все?!
     Хилтон  еще  раньше все заметил.  Смена  настроения  Айвана  немедленно
отразилась  на  его  лице.  Сначала  с него исчезла  радостная улыбка; затем
последовало разочарование и шок; вскоре - тотальное смятение, самоосуждающая
улыбка  человека, извиняющегося за дурацкую  ошибку, которая  сопровождалась
крепнущими подозрениями, что это  вовсе не  ошибка, и,  наконец, безуспешная
попытка скрыть свой гнев и разочарование. Черт побери, бизнес есть бизнес, и
жизнь  - тяжелая штука, подумал Хилтон. Он уже знал наперед, что произойдет,
но еще  не  встречал  ни  одного,  кто  не  захотел бы увидеть  свое  имя на
пластинке.
     - Ну так что, молодой человек?
     - Двадцать пять долларов за сторону, сэр? По-моему это несправедливо.
     - Оу, а что же, по-твоему, справедливо? - Ну, я  сразу не могу сказать,
но...
     - Подожди-ка, - голос Хилтона  выдавал нетерпение. - У тебя должны быть
какие-то  предложения,  иначе  ты не  вправе говорить  "это  несправедливо".
Высказывай их, ман!
     Айван закусил губу, и по его лицу пробежало выражение мольбы.
     - Ну, допустим, какой-то процент с продажи, если это хит, сэр, - или по
крайней мере долларов двести.
     Хилтон рассмеялся.
     - Нет, сэр. Я не буду подписывать контракт за пятьдесят долларов, Миста
Хилтон. Айван отвернулся, на его лице были написаны гнев и упрямство.
     - Кажется, в нашем бизнесе  появился  новый продюсер,  а, Чин? Пожелаем
ему удачи.
     Чин ничего не сказал.
     -  Слушай,  -  сказал  Хилтон  Айвану,  -  подойди поближе.  Я  человек
справедливый.  Тебе  не  нравятся наши условия? Жаль, что мы не обсудили  их
раньше. Но... если не разбить горшок, молоко само не прольется.  Не нравятся
условия - не подписывай. Можешь сам все устроить. Ты можешь купить  пленки и
сам   заняться  микшированием,   так  ведь?  Пятьдесят  долларов  стоит  час
студийного времени, пятнадцать долларов в час придется заплатить  сессионным
музыкантам. Уверен, что ты преуспеешь в своем  бизнесе - ты и сам можешь все
это поднять,  правда?  А я тебе все отпечатаю. Тысячу экземпляров по полтора
доллара каждый. Свыше тысячи  - по доллару. Что может быть честнее, чем это?
Сколько ты собираешься продать -  тысячу, две, три? Решись на это  и высылай
их наложенным платежом, о'кей? Помести  объявление. Деньги  вперед...  Ты не
хочешь  помещать объявление?  Чо, ман,  ты меня разочаровываешь.  Но подумай
сперва хорошенько - ты ведь теперь знаешь, как меня найти?
     Листок с контрактом выпал из рук Айвана, и  он пошел к дверям. Важность
слетела  с него,  и теперь  он  шел, как слепой, на  ватных  ногах, совершая
движения  автоматически, как боксер, побитый и продолжающий двигаться только
благодаря рефлексу.
     -  Будем  его  микшировать  и выпускать, сэр?  - спросил Чин, глядя  на
ботинки Хилтона.
     - Да, только небольшим тиражом. Ничего не делайте, пока я не скажу.
     -  Хорошо,  мистер  Хилтон, -  тихо  сказал Чин.  Черт возьми, скоро он
вернется  -  через день, самое большее через два, подумал Хилтон.  Возможно,
придет обиженный, дерзкий, но, скорее всего, станет извиняться и заговорит о
новой записи. Ладно, он может  на  меня рассчитывать  - месяцев через шесть,
после того  как  подучится хорошим манерам. Уж чего-чего, а  дефицита в этих
подающих надежды певцах нет. Впрочем, надо бы еще раз прослушать эти записи.
В парне есть что-то экстраординарное - какой-то особый дух,  особое чувство,
не так  просто  определить. Но  в  любом случае -  даже  если он кому-то еще
понравится  -  все  равно  придется  вставать  в  общую очередь. Его следует
укрощать, как скаковую лошадь или молодую девушку.
     Прошла  неделя,  а  Айван  так  и  не  появился.  Хилтон  верил  своему
инстинкту. Парень ужасно хочет  услышать,  как  его имя произносят по радио,
как его голос звучит на дискотеках, это было видно по нему с первой секунды.
Но все  может случиться - он так разозлился, когда уходил, что  мог наделать
глупостей и попасть в руки  полиции. Как его зовут-то? Айван, а дальше? Надо
проверить. Черт возьми, он даже не спросил. Ладно... Дадим ему еще месяц  и,
если он  не  проявится,  в  любом случае выпустим пластинку. А  потом, когда
появится, купим его. Не в первый раз.
     Месяц уже почти истек, когда Хилтон  увидел Айвана  в  очереди  у ворот
студии.  Выражение  обиды на  его лице говорило о  том,  что он  не научился
ровным счетом ничему.
     - Что тебе надо, сынок? Хочешь сделать еще одну запись?
     - Нет.
     - Тогда чего ты хочешь?
     - Получить деньги, - тихо пробормотал он.
     - Что ты сказал? Говори громче, ман, я тебя не слышу.
     - Я пришел получить деньги за запись.
     - Какие деньги? Какие  деньги,  ман? Говори  громче.  Ты имеешь в  виду
сорок долларов?
     Айван  посмотрел на  него.  Что-то  блеснуло  в его  глазах, но  быстро
сменилось выражением упрямой отверженности.
     - Я должен ее выпустить, - сказал он мрачно.
     - Конечно,  должен,  ман.  - Хилтон вынул из кармана деньги. - И ты еще
счастливчик. Но с тобой я больше  бизнесом не  занимаюсь.  Теперь скажи  мне
свое полное имя.
     - Айванхо Мартин.
     - Айванхо кто?
     - Мартин.
     - О'кей. Распишись здесь, и - на будущее - когда будешь в следующий раз
записывать пластинку, помни,  что  весь  музыкальный  бизнес  в этом  городе
контролирую я. И  еще кое-что - я  делаю хиты. Не публика и не ди-джеи. Хиты
делаю я, ты понял?
     Но Айван его не слушал.  Отвернувшись, он сунул банкноты в карман, даже
не глянув на них.
     - Нет, сынок, ты все-таки  пересчитай!  Так- то  лучше.  Как  видишь, я
накинул  тебе  десять долларов сверху.  Не надо  было этого делать - но я не
хочу, чтобы ходил слух, будто Байси Хилтон несправедливый человек.
     И, усмехнувшись, он ушел.
     Каждый  день во  время  ланча Чин курил  один-единственный сплифф,  для
лечения, как он утверждал,  своей астмы. Он поднял свои ничего не выражающие
глаза, когда вошел Хилтон.
     - Помнишь  того  парня, который не хотел подписывать  контракт?  Теперь
можно выпускать запись.
     - Он подписал? - голос Чина был нейтральным.
     - Да, только вели ди-джеям его не продвигать.
     - Но ведь запись отличная, сэр. - Чин взглянул так, словно сам удивился
своим словам, и пожалел, что они слетели с его губ.
     - Пусть так, но я не хочу видеть  его в  чартах.  Нет смысла продвигать
этого бвая. Слишком наглый - с ним бед не оберешься. Чертов бедолага.

        Глава 14 И КТО БЫ ЯМУ НИ РЫЛ

     И кто бы яму ни рыл,
     Тот упадет о нее,
     Упадет в нес,
     Упадет в нее.
     И если ты большое дерево,
     Я - маленький топор.
     ВЕРСИЯ БРАДАТОГО ЧЕЛОВЕКА
     Густая стена разросшихся кустарников окаймляла железнодорожную насыпь и
скрывала все,  кроме синего неба  и протянувшихся  вдаль пустых  путей.  Это
место,  захватывающее   своей  пустынностью  и  ограниченностью,   не  могло
предложить  тем, кто искал абсолютного одиночества, ничего, кроме временного
убежища. Маленький мальчик, весь съежившись, неподвижно  сидел на  корточках
возле шпал,  добавляя в общую  картину  некое  гнетущее  впечатление. Он был
болезненно хилым и еще совсем ребенком. Сморщенное личико под густой короной
дредов казалось лицом старика.
     Появившийся там мужчина усилил впечатление изоляции и пустынности этого
места. Он был увеличенной копией мальчика. Глубокие задумчивые глаза и башня
дредов придавали ему вид слегка помраченного  в уме аскета. Он был худым, но
не  тощим,  как  мальчик, и  его  лицо,  несмотря  на  всю  напряженность  и
интеллигентность,    не    несло    на    себе    печати    присущей    тому
старости-не-по-годам. Когда  он подошел к мальчику, его  глубоко  посаженные
глаза  увлажнились  и  омрачились,  словно  он сдерживал  какую-то  глубокую
внутреннюю боль.
     Мальчик  не  подал вида, что  услышал  медленные шаги, даже  когда тень
мужчины упала на него.
     Мужчина ласково положил руку на тонкое плечо мальчика.
     - Пошли, Ман-Ай, идем домой.
     Мальчик повернул голову, чтобы  взглянуть на отца, и  отец погладил его
по щеке.
     - Пойдем, - сказал мужчина, ласково  обнимая его за плечи.  - Теперь мы
одни остались, ты да я. Пойдем домой.
     Слезы мгновенно наполнили глаза мальчика  я покатились по щекам, а лицо
на мгновение помолодело. Он встал на ноги, взял отца за руку, и они медленно
и молча побрели вместе по шпалам по направлению к городу.
     ВЕРСИЯ ВАВИЛОНА
     "Хонда" Жозе, лавирующая среди автомобилей, обогнала и "Форд  Кортину".
Водитель  выругался  и погнался  за  ним, нажимая  на  сигнальную сирену. Он
осадил мотоцикл Жозе и велел ему прижался к тротуару.
     - Полиция, - сказал водитель. - Остановись и покажи руки.
     Жозе  слез  с  мотоцикла и, расставив ноги,  положил  ладони  на  крышу
автомобиля. Водитель обыскивал его,  не обращая  внимания на притороченный к
сиденью "хонды" мешок с ганджой.
     - Черт возьми, у тебя что-то случилось, Жозе?
     - Беда, Маас Рэй, большая беда,  сэр.  -  Жозе был весь в  поту, и  его
взгляд выражал неподдельное горе.
     - Что за беда?
     - Утром в деревне застрелили жену Педро, сэр.
     - Кто застрелил?
     - Солдаты, Маас Рэй. Полицейский снова выругалсяю
     - Она мертва?
     - Да, так говорят.
     - При ней была ганджа?
     - Педро ушел с ганджой, сэр.
     - Ладно, предоставь это мне. - Он направился к машине.
     - Но, Маас Рэй, что я скажу нашим торговцам?
     - Ничего не предпринимать, ждать от меня команды.
     - Но, сэр... - По его голосу было понятно, что Жозе тяжело. Полицейский
остановился и смерил  его холодным взглядом. - Послушайте,  сэр, - продолжил
Жозе после паузы.  - Они оплачивают защиту, понимаете, сэр, и сейчас одна из
них мертва. Как же так получается?
     - О'кей, это  проблема,  я согласен. Но  предоставь все это мне. Просто
вели им подождать, пока я тебя не позову. Не беспокойся.
     - А как быть с женой Педро?
     - Что  ты  имеешь в виду?  Делай, как  сочтешь  нужным. Найди надежного
человека, который ее заменит. И поддерживай со мной связь таким же образом.
     Когда Маас Рэй  садился в  автомобиль, он был  вне себя от раздражения.
Да, это проблема, и не ясно еще, во что  она выльется. Эти долбоебы,  ковбои
армейские, неужели они нарочно  начали разрушать его  каналы? Нечего им, что
ли, больше делать, кроме как бегать по травяным плантациям и пулять из своих
игрушек? Или жужжать на вертолетах над горами и делать  все возможное, чтобы
разрушить  крестьянскую  экономику?  Нет,  нужно  держать  их в  казармах  и
выпускать  только  на  парады. Пусть трубят  отбой и  маршируют  под  своими
знаменами. Несчастное правительство считает, что стране таких размеров нужна
своя армия, и это не укладывается в его голове. Если все дело в национальной
гордости и эти дураки рвутся в бой, почему бы не послать их в Родезию, а еще
лучше в Южную Африку, где буры как  нельзя лучше надерут  им  задницы? Какое
право имеют  они вмешиваться в  дела внутренней безопасности? В каком  тогда
свете выглядят полицейские подразделения? Более  или менее  успокоившись, он
связался по рации с главным штабом армии.
     - Джонс на проводе. Соедините меня с комиссаром.
     Старый пердун будет мычать  и мямлить, но  ничего толком не предпримет.
Это  был тип из старой  гвардии и к тому  же  первый черный,  получивший это
назначение.  Следовательно,  он  особо чувствителен  к  любой  критике  и  к
малейшему намеку на то, что  его  престиж падает. Кроме  того, он купается в
иллюзиях, что отношения между двумя службами - нечто вроде сердечного союза,
усиленного веселым и бодрым соревнованием во имя национальной безопасности.
     -  Да,  господин  комиссар. Джонс  на проводе,  сэр.  Меня  только  что
проинформировали,  что солдаты снова прочесали местность  и убили одного  из
моих людей.
     - Да,  мне об  этом уже известно. Одного из  ваших людей?  Никто мне об
этом не сообщил...
     -  Нет,  сэр,  не  офицера. Одного  из моих  осведомителей  в  торговле
ганджой.
     -  А.. - Голос на другом  конце, казалось, зазвучал легче, хотя  в  нем
слышалось  нетерпение.  -  Очень  жаль.  Да,  мы  немного  прошлись  по  той
территории. Но я не могу поднимать из-за этого шум. Нам просто  ответят, что
не  в  их  компетенции  отслеживать,  кто  из  нарушителей  закона  является
полицейским осведомителем.
     Капитан Джонс глубоко вздохнул. Как всегда,  никакой  поддержки. Старый
манекен, и точно таким же он был, когда работал в полиции...
     -  Я понимаю  вас,  сэр.  У вас  щекотливое  положение. Но,  когда  мои
информационные каналы перекроются и уровень преступности станет расти, никто
не обвинит в этом армию, сэр.
     Джонс услышал, как  он и рассчитывал, раздраженное мычание. Но ему было
наплевать. Комиссар заговорил голосом, исполненным холодной формальности:
     - Господин капитан, как мне расценивать ваши слова?
     - Так и  расценивайте, сэр. Конечно,  нам это не  особенно нравится, но
уровень   законности   в  Западном  Кингстоне   непосредственно  зависит  от
помогающих нам  людей,  которые вступают в контакт с  самыми  нежелательными
элементами. Если  мои  операции будут  и дальше  страдать  от  вмешательства
военных сил, случайных или  нет, эффективность присутствия  полиции во  всем
Западном  Кингстоне будет  поставлена  под  сомнение. Уже...  -  Джонс решил
хорошо продумать дальнейшее.
     -  Да,  Джонс?  Что  "уже"?  - голос  комиссара мягко  подталкивал  его
досказать свою мысль.
     - Я приношу извинения, сэр, за свои слова, но вы  должны это  знать. За
последние  две недели мои  парни схватили трех преступников,  находившихся в
розыске.  И, сэр, всякий раз, когда у нас появлялась  возможность  допросить
их,  нежданно-негаданно   объявлялись  офицеры   из   Министерства  обороны,
размахивая  разрешением от министра и болтая  о  национальной  безопасности.
(Проглотите это, мистер Долбоеб. )
     - От министра? Вы уверены...
     -  К  сожалению,   это  так,  сэр.   Формируется  сообщество  известных
преступников, получившее от армии что-то вроде статуса неприкосновенности. Я
так и не смог понять, в чем  смысл этой игры. Зачем высшим  армейским  чинам
влезать  в  наши  уголовные расследования.  (Что на  это  скажете,  господин
комиссар?  Бандиты  орудуют  в  моем  районе   под  покровительством  твоего
школьного дружка, министра. )
     - Хорошо, капитан, я переговорю по этому  вопросу с министром. Но  вряд
ли  можно  дать  реальное  объяснение  тому,  что  торговцы  ганджой  должны
находиться под нашей, гм-м, защитой.
     - Я понимаю вас,  сэр. Но для нас будет неоценимой помощью, если  будет
поставлен на вид тот факт, что силы спецназа контролируют то, что происходит
в их районе, и это  очень деликатная, очень тонкая ситуация, где постороннее
вмешательство недопустимо. Да, сэр. Спасибо, сэр.
     Капитан Джонс повесил трубку и нахмурился.
     - Ты  прав, черт побери, да-сэр-спасибо-  сэр,  -  пробормотал он. -  А
иначе  начнется  настоящая война. Вооруженные силы мочат одного нашего -  мы
мочим двух из Вооруженных сил.
     После чего премьер-министр будет засыпать их письмами и жалобами.. Силы
спецназа не пророчат блаженства ни одному грязному бандюгану.
     Он   задумался,  нахмурившись,  и  забарабанил  костяшками  пальцев  по
приборной доске. Маас Рэя  выводило из себя расстройство его планов. В таких
случаях  по  его  лицу  пробегало раздражение,  а сам  он напоминал надутого
школьника. Он снова взял трубку жестом человека, принявшего смелое решение.
     - Это  опять я, дайте мне сержанта Филлпот-са из Отдела  особой службы.
Ау, Фогги? Как  проходит наблюдение? Хорошо. Четыре человека? А кто там еще?
Ладно, это не важно. Слушай, возьми тактический отряд из Хармонских казарм и
хватай  их. Нет, лучше отрядом из десяти  человек, при полной экипировке, не
оставь им никаких шансов.  Я хочу, чтобы их взяли сегодня! Не беспокойся,  я
все улажу. И еще вот что, они должны  ответить на несколько вопросов, а если
нет, что ж. Такова жизнь. Но  это  не имеет значения,  если вы  их возьмете.
О'кей?  Нет,  нет, вы  в полной  безопасности. Всыпьте им  хорошенько,  черт
возьми.
     ВЕРСИЯ ЗВЕЗДНОГО МАЛЬЧИКА
     Эй,  но  ведь это  айрэй  и  всего  за  пятнадцать  долларов,  -  Эльза
разозлится, конечно, но вещь  стоит того. Он  отступил  на шаг  от зеркала и
сделал  несколько ликующих пируэтов, чтобы посмотреть,  как сверкает золотая
вышивка. Айрэй, айрэй, айрэй! Мальчик-звезда, черт возьми! Сегодня моя ночь.
Чо, уже поздно, где же Эльза?
     Почему  ее  до сих пор нет? Он  надел черную  жилетку  из кожзаменителя
поверх  золоченой  рубашки.  Сегодня моя  ночь,  и я  готов. Да,  этот  бвай
начинает  движение.  Между  кроватью  и  вешалкой  не  хватало места,  чтобы
двигаться, не говоря уже о том,  чтобы танцевать, но Айван не мог усидеть на
месте.
     Чо, только бы Эльза правильно повела себя сегодня. Я тоже удивляюсь ей!
Только бы она оставила  сегодня все  свои  глупости -  святость, очищение...
Бвай,  этот чертов пастор накачал ей  голову порядочным  дерьмом. Все пугает
ее, куда ни посмотри - везде одни грехи...
     Но  все-таки девчонка эта - львица. Как она взяла на себя  все, когда у
меня спина  болела,  и я даже не  знал,  где я и что со  мной. И когда  меня
опустил этот пес поганый Хилтон, ворюга желтолицый, я же совсем с ума сошел,
когда понял, что все  кончено.  Снова в кровать слег  -  и  двинуться не мог
много дней.  Она тоже  была в шоке, но пыталась все скрыть и делать все так,
словно ничего не произошло. И ни слова больше  о том, что "сначала  жениться
надо",  ничего такого, легла рядышком, обняла  и прошептала: "Мы ведь  и так
всегда  были друг с дружкой,  Айван". Просто пришла ко мне, ласковая такая и
голенькая - хорошая-хорошая девочка. Во всяком случае, дело сделано. Сегодня
выходит  пластинка,  и никто  уже  меня  не остановит. Ни  Хилтон, ни пастор
Рамсай, никто.
     И, как солнце мне сияет наяву, Я возьму свое там, где его найду.
     Он услышал ее шаги за дверью и с нетерпением ждал, когда она откроется.
- Эй, Эльза, угадай что было?
     - Что Айван? - Она устало прошла  к кровати, тяжело  опустилась и стала
снимать  туфли. -  Эти ноги  убьют меня. -  Эльза была так поглощена  своими
ногами,  что не  заметила ни его новой одежды, ни вдохновенного вида.  Но...
как  устало она  смотрит: на лице и  в глазах тяжесть, подумал Айван. Ладно,
подождем, когда она услышит новости. Тогда она лучше себя почувствует. И все
с сегодняшнего дня должно пойти к лучшему. Грядут лучшие времена.
     -  Эльза, пластинка!  Она вышла! - Он ждал, когда  на ее лице загорится
радость.
     - Правда? - вымолвила она.
     - Слушай, Эльза, надо отпраздновать, понимаешь? Это для тебя.
     - Для меня? - Она устало подняла  глаза, с полным непониманием глядя на
коробку, которую он распаковывал. - На что ты деньги свои потратил? Ты купил
еду, как я тебя просила?
     Айван старался не  впасть в  раздражение, услышав  ноту осуждения  в ее
голосе и увидев, как она отодвигает коробку.
     - Чо, забудь о еде, ман. Открой ее. Сегодня великая ночь!
     Он  сорвал  с  коробки  крышку и  достал  оттуда  кусок материи  смелой
расцветки.
     - Мини, ман. Последний писк. Сексуально, а?
     Эльза  взглянула на  юбку, чуть-чуть загоревшись  его  энтузиазмом,  но
вскоре ее лицо опять помрачнело.
     -  Айван, ты ведь знаешь, я  это никогда не  буду  носить.  Неужели  ты
думаешь, что я такое надену?
     -  А почему  бы и нет?  Это же  последний  писк. Надень ее, ман, будешь
самой сексуальной девочкой Кингстона, и мы отпразднуем выход пластинки.
     - Что  праздновать? Ты продал Хилтону запись за пятьдесят  долларов,  у
тебя нет больше денег, ты сам знаешь. У тебя хоть что-то осталось?
     - Да, но... когда  другие  продюсеры про нее услышат и когда она станет
хитом,  я еще денег  получу,  и даже  сам смогу заработать. Бвай, мы  завтра
съезжаем с этого места. Давай одевайся, ман.
     - Айван, я устала. Я весь день ходила и искала работу.
     -  Чо,  пойдем  со  мной,  ман, смотри,  если не  захочешь,  можешь  не
танцевать...
     -  У нас нет даже денег на это.  Я хочу купить какой-нибудь еды и опять
пойду работу искать, а в воскресенье схожу в церковь.
     - Ага, вот оно что! Ты хочешь, чтобы и я пошел клянчить у богатых людей
работу?  Неужели ты  ничего  не понимаешь? У меня пластинка вышла.  И с этим
теперь покончено.
     - А у меня не покончено. Я ноги стерла в кровь, а ты о танцах говоришь?
     - Вот ты куда клонишь, за дурачка меня принимаешь? Ты не  веришь, что я
все как надо сделаю? Не веришь?
     - Я хочу сказать только одно - я устала.
     - Нет, ты  хочешь, чтобы я ходил и просил у богачей поработать  садовым
мальчиком за десять долларов в неделю - и так всю оставшуюся жизнь? А теперь
пойми меня  правильно - лучше я умру.  Во всяком случае,  я никому ничего не
должен.  Я сам все  сделаю как  надо,  слышишь? Я  сделаю все,  бэби. Айван,
Айван, какой ты мечтатель...
     Мечтатель?  Мечтатель?  -  Он  чуть  не  затрясся  от  разочарования  и
возмущения.  - Я  вовсе не мечтатель! Мечтатели  те, кто ходит  в церковь  и
болтает о сладком медовом пироге  на небе. Это я-то мечтатель? Вот что, я не
ищу на  небе ни мед, ни молоко, я хочу БЗЯТЬ свое здесь и сейчас. Для меня и
для тебя. Ты это понимаешь? Пойду-ка я лучше отсюда, знаешь.
     Говорят, на небесах мне подан мед,
     Ждет меня, когда я умру,
     Но, как солнце мне сияет наяву,
     Я возьму свое, там где его найду.
     Танцпол  был забит до отказа. Люди чуть  ли не  прилипали друг к другу,
качаясь  под густой  размеренный ритм исконного  реггей. Да уж, Тренч-таун в
пятницу вечером!  Разноцветная масса  людей, разодетых во все  цвета радуги,
блестящих золотом  и  серебром,  которые  вовсю  отплясывали,  притоптывали,
кружились, прыгали, а кто просто покачивался  в ритме  - все это производило
впечатление.  Айван  надел небольшую кепку.  Не  такую,  конечно, похожую на
гигантский цилиндр, которую носят Растафари, чтобы спрятать свои дреды. Но в
своих очках, кепке, рубашке и жилетке  он, без сомнения,  казался себе самым
крутым  руд-бваем  в этом  месте.  Он  вполне  подходил на  роль только  что
родившейся звезды, сверкнувшей на небесном своде.
     Движения захватили его, гнев и разочарование  стали  отходить. И все же
он не мог все сразу  забыть: Эльза глубоко обидела его тем, что не  пошла  с
ним и отказалась примерить мини, которое он так тщательно  выбирал и покупал
с самыми добрыми чувствами. Но  еще больше его расстроили ее  безнадежность,
усталость и страх, которые красноречивее любых слов сообщили ему, что она не
разделяет его воодушевления, а значит, и его веры.
     Он со всей предусмотрительностью выбрал именно это место.  Были места и
помоднее, чем  "Райские  сады". Со времен  его первой  ночи в городе  многие
места становились модными, а потом  бесследно исчезали. Но это было то самое
место. Публика здесь собиралась крутая и утонченная, и проигрывались здесь в
основном записи  Хилтона. Кроме  того, в первый раз он был  здесь безвестной
деревенщиной, с расхлябанными манерами и  играющим в крутого. Сегодня он уже
прожженный городской парень, блестящий как сало, дерзкий как сталь, холодный
как  лед, и  стоял он на самом  краю  своей судьбы... Оу,  да,  этот  парень
начинает движение...
     Общее  возбуждение,  подгоняемое  тяжелым  ритмом,  захватило  его,  не
позволяя остановиться.  Плывя на своей  волне, он  слился с  толпой  и  стал
постепенно  пробиваться  к  проигрывателю. Он  не мог  скрыть  свой восторг,
разглядывая  колонны с рекламными плакатами новых синглов  и  отыскивая  там
свое  имя.  Он  вглядывался снова  и  снова,  уверенный,  что  в спешке  его
пропустил. Ладно, как бы там ни было, Хилтон точно  дал команду запустить ее
на дискотеку - пластинка  только что вышла! Он уже слышал ее утром по радио.
У Спиди, оператора, она  точно есть. Он  просто  выжидает правильный момент,
ждет,  когда зал будет набит  битком,  чтобы  представить  последнюю новинку
Хилтона.
     Но  ожидание  было совсем  не легким. Толпа,  раскачиваясь, приплясывая
так, словно это обыкновенная дискотека в ночь  на пятницу, была  удивительно
равнодушной к важности  предстоящего события. Айван  сдержал себя,  чтобы не
начать  подходить к людям и представляться в качестве  свежего - и одного из
величайших  - исполнителя в  истории  реггей. Он  держался холодно,  скрывая
глаза за темными стеклами очкоз, уже оседлав свою судьбу с пятью долларами в
кармане. Наверное, ему  следовало попросить Бо-гарта и компанию  прийти сюда
вместе  с ним? А если  пластинку не станут играть? Невероятно! А  если? Быть
может, ему стоит открыть свое присутствие  и подойти  к  Спиди? И вдруг  без
всяких предупреждений и предисловий его  голос вырвался из колонок, заполняя
собой пространство и легко катясь поверх ритма. Аайяя, вот это жуткая жуть!
     Но в те дни, когда родился ты и жил,
     Они даже не услышали твой плач.
     И пусть меч их... Да ими дет в сердца их.
     Да, сэр! Вот  она!  И  она завладела их  вниманием.  Даже самые  сонные
танцоры  задвигались быстрее и стали  прислушиваться. Эй,  взбодри себя и не
будь тяжел. Он слышал вокруг одобрительное бормотание  и даже крики "Айрэй".
Но  едва ли  это  все. Дьявольщина!  Признание, слава,  благополучие, любовь
женщин, уважение мужчин, обожание толпы  -  все  это  едва ли  казалось  ему
достаточным.   Стократно   усиленный   голос    раздвигал   пространство   и
гипнотизировал толпу. Мурашки побежали у него по коже. Вот это да!
     И это  все? Пластинка кончилась, и он почувствовал себя опустошенным. И
это все?!!
     -  Вот так песня сейчас  была,  а? - обратился он  к  человеку рядом  с
собой.
     - А?
     - Я говорю, шикарная песня, ман, стопроцентный хит.
     - Ничего. -  Человек бесцеремонно  пожал  плечами. - Неплохая.  -  Этот
парень еще не знал, насколько близок был к насильственной смерти.
     Айван прекратил танец.
     - Оу, а я, кажется, тебя знаю? - Кто-то положил ему руку на плечо.
     Айван нетерпеливо обернулся, уверенный, что рука принадлежит  человеку,
который  понял величие этой песни  и тут же связал ее с ним. Но наткнулся на
Жозе, на его темные поблескивающие очки и легкую ухмылку.
     -  Черт  возьми, а  ты неплохо выглядишь,  братан,  - сказал  Жозе так,
словно  они расстались на прошлой неделе. Он  почти не изменился, и  по  обе
стороны  от  него  стояли две  красивые  стильные  девочки,  разодетые,  как
говорится, "до кончиков ногтей".
     - Это мою песню только что играли, - сказал Айзан.
     - Врешь!
     - Нет, ман, клянусь Богом, моя песня эта - сегодня вышла. Что скажешь?
     - Айрэй,  ман,  хорошая песня, ман. Отличная,  отличная  песня. Так  ты
хорошо поднимаешься, а?
     - Поднимаюсь, да,  - скромно  сказал Айван. Одобрение  Жозе было вполне
искренним и  доброжелательным, и на  лицах  девушек  оно  отразилось, как  в
зеркале. Жозе обнял Айвана за плечи.
     - Когда он только приехал в город, я ему все тут показывал. Я вру?
     Этим легким жестом  Жозе взял  на  себя все похвалы, но Айвану было все
равно.
     - Возьмем пива и отпразднуем, - сказал Жозе, лучезарно улыбаясь Айвану,
словно любимому племяннику. - Да,  да,  это  мой бвай. Так,  значит,  запись
только-только вышла? Сколько раз ее проигрывали, один?
     Айван кивнул.
     - Подожди, - скомандовал Жозе и с вальяжным видом зашагал в толпу.
     - Так ты - друг Жозе? - спросила одна из девушек многообещающим тоном.
     Айван кивнул, во  все глаза наблюдая за тем, как долговязая фигура Жозе
настойчиво пробирается между танцующими и подходит к  оператору. Все  тот же
самоуверенный  Жозе,   с  его  высокомерной   развязной  походкой,  беспечно
раздающий по пути приветствия.
     - Так,  значит... ты  друг Жозе и выпустил  пластинку  - это приятно, -
снова промурлыкала девушка.
     Айван   скромно  кивнул.  Зачем  Жозе  направился  туда?  Жозе  пальцем
показывал в их сторону. Спиди отрицательно  качал головой. Жозе наклонился к
нему,  и они стали  разговаривать. Музыка прервалась. Внезапная тишина стала
почти осязаемой. Затем ее заполнил голос Жозе:
     - Слушайте меня все, говорит Жозе. Жозе, которого вы все хорошо знаете.
-  Он  поднял  руки, чтобы  привлечь  внимание.  - Сегодня дирекция "Райских
садов", известных больше как  просто "Сады", рада представить вам последний,
самый горячий диск - чистое реггей! - только что вышедший в Империи Хилтона,
уах! Живительная реггей музыка - йеее! Только  сегодня вышла песня,  которая
готовится  стать номером  один на предстоящем Фестивале реггей  - "Солнце  в
зените". Слушайте  ее хорошенько и запомните, где вы ее впервые услышали - в
"Райских садах"! Песня называется "Меч их да внидет в сердца их", и автор ее
- плохой, самый  плохой  парень  по  имени  Айван-Риган,  восходящая звезда,
записывающийся  артист, только что возвратившийся из  триумфального турне по
островам Лючиа  и Сент-Джеймс. Перед вами  человек дня - Айван-Риган! Просим
на сцену, ман!
     Он затащил Айвана на сцену и поднял его руки высоко вверх.
     - Дамы и господа, этого юношу зовут Айван!
     Айван  улыбнулся и  помахал рукой, веря в  каждое слово Жозе. Потом  он
заметил,  что  Спиди  не очень-то  доволен  тем,  что Жозе  подобно политику
кланяется,  улыбается  и размахивает руками. Когда тот  повел Айвана  в бар,
снова  заиграла  его  пластинка.  Жозе  кланялся,  махал  рукой  и  принимал
поздравления, собирая все внимание, как будто это был его триумф. В какой-то
степени так  оно  и  было. Но Айвану было  все равно.  Когда они вернулись к
девушкам, Жозе подмигнул им.
     - Вот так нужно представлять новую  запись, - сказал он уверенным тоном
знатока высших стандартов, - кроме всего прочего.
     Когда песня  кончилась,  они  стали  центром  всеобщего  внимания:  все
подходили  к  ним  с поздравлениями,  надеясь погреться в лучах славы. Айван
принимал все спокойно, но содержание адреналина в крови подскочило до высшей
отметки.  Он  был благодарен  Жозе, который все  это устроил  и, находясь  в
радостном настроении, предлагал выпивку первому встречному.
     Он заволновался, увидев, что  Жозе не спешит  расплачиваться. Возможно,
думает, что если у Айвана вышла пластинка, так он в состоянии купить выпивку
для   всей  толпы?  Ситуация  стала  казаться  Айвану  все   более  и  более
стеснительной.
     - Я пойду поищу одного парня, Жозе. Скоро вернусь. - Сказав это обычным
тоном,  он  решил поскорее  смыться. Очень  не хотелось уходить  отсюда,  но
ситуация явно вышла из-под контроля.
     Жозе перехватил его у самого выхода.
     - Подожди, чего это ты такой быстрый, братан?
     - А в чем тут смысл, ман? Кто будет платить за всю эту выпивку, а?
     -  Чо,  пускай  курочки все доклюют,  за все  заплачено. Смотри. - Жозе
достал из кармана смачную кипу денег. - Но мне понравилось,  как ты смылся -
кое-чему ты  все-таки научился. Только не  пытайся  больше одурачить Жозе. -
Между их глазами за темными очками произошла короткая стычка.
     - Кто  тебя дурачит? -  возмутился Айван. - Кстати, у тебя  не найдется
для меня немного денег?
     Они снова смерили друг друга взглядами из-под очков, и внезапно тяжелое
лицо Жозе расплылось в чарующей улыбке.
     - Да, кое-чему ты научился.
     Он перебросил руку через плечо Айвана. Айван  был настороже. Он помнил,
как Уильям Хол-ден делал такой же жест в "Улицах Лоредо".
     Но Жозе был вполне беспечен.
     - Да,  ты поднимаешься.  Очень это  приятно. Записал хорошую пластинку,
стал  бэдмэном,  порезал  Длиньшу  как  ветчину.  Да,  мне  с  первого  раза
понравился твой стиль. Мой дух принял тебя.
     Он  тянул  эти фразы  с  интонациями гордости  и  удивления. Айван  был
ошеломлен, как много Жозе  известно, и это  ему польстило. Тон Жозе сменился
на деловой:  - Но... про пластинку эту мне кое-что сказали. Спорим, у тебя в
кармане нет и двадцати долларов. Твое счастье, если  Хилтон  заплатил за нее
пятьдесят.
     -  Видишь  ли... - начал было  сочинять Айван, но был слишком впечатлен
его осведомленностью.
     -  Чо,  можешь  ничего  не  придумывать, я знаю весь  расклад  и  этого
коричневого хрена  тоже... Более того, до меня уже  дошло, что ты больше  не
получишь за нее ни цента.
     - Откуда ты знаешь?
     - Связи, ман. Большие связи. Но не  беспокойся, со мной не пропадешь. У
меня есть  для  тебя  занятие.  Я  ищу  хорошего парня,  светлого  бвая.  Ты
справишься с большими деньгами?
     - Конечно, - ответил Айван. - Я уверен.
     - И будешь держать рот на замке?
     - Конечно, ман, но о чем ты говоришь?
     - О том, что у меня есть для тебя хороший шанс - никакого пота,  легкие
деньги.
     Несмотря на свой растущий  интерес, Айван отступил. Он помнил, что Жозе
уже принимал добровольное участие в его судьбе.
     -  Хорошо,  только  сначала  я должен понять, как  все  пойдет, ман,  -
настаивал Айван.
     - Чо, пошли со мной, - скомандовал Жозе. Айван поплелся за ним. - Что с
тобой, сэр? Ты боишься благополучия? Что случилось?
     - Я хочу, чтобы была какая-то ясность, вот и все, брат.
     Он понимал,  что его  слова  звучат неубедительно,  но ему было  стыдно
признаться,  что он хочет еще  раз услышать свою пластинку и посмотреть, как
люди будут танцевать под нее.  К  тому же куда в последний  раз Жозе  привел
его, он даже сам не помнит...
     - Чо, ты свое  имя  хочешь еще раз  услышать,  так ведь?  - голос  Жозе
прозвучал сочувственно.
     - Ну да, вроде того, - признался Айван. Жозе покачал головой.
     -  Бвай, ты и впрямь не понимаешь, как вещи устроены. Ты хочешь еще раз
услышать свою песню, да? Все. Песня сыграна, братан.
     - Что ты имеешь в виду?  - запротестовал Айван. -  Ты ведь сам  сказал,
что запись отличная и она только что вышла.
     -  Йеее,  отличная  запись,  -  засмеялся Жозе,  -  но  Хилтону  ты  не
нравишься.  Он уже дал  команду эту запись не  продвигать. Она  не попадет в
двадцатку, это мне Спиди сказал. Вообще не попадет ни в какие чарты. Так что
лучше пойдем со мной.
     Айван плелся вслед за Жозе, уходившим в темноту, и обдумывал его слова.
Он  имеет в виду, что Хилтон достаточно богат для того, чтобы не класть себе
деньги в карман - и все это только затем, чтобы один бедный черный бвай знал
свое место. И это имеет какой-то  смысл? Так он, выходит, не просто  так все
говорил?  Он сильно опустил  меня,  но я считал, что, если  пластинка вышла,
значит, у меня появилась возможность продвинуться. Он украл запись, это меня
больно ударило, но не насмерть. Но сейчас просто  настоящее злодейство, ман!
Какой  гнусный  человек!  Он  сделал  запись, это ладно, но  у  него нет  ни
уважения к музыке, ни понимания ее -  иначе бы  он так не поступил. Для него
это  только бизнес. Лягушка сказала: "Что шутка  для тебя, для меня смерть".
Так оно и есть. Убил мою пластинку и таким образом дешево от меня отделался.
Но Айван не сердился, только горечь и разочарование поднимались в его груди,
а сам он становился каким-то онемелым и бесчувственным.
     Жозе   остановился   возле  мотоцикла  "Хонда",  который  выглядел  как
новенький. Любая вещь у него отлично смотрится, подумал Айван. А почему бы и
нет?
     - Так, Жозе, - пробормотал он, удивившись как ровно звучит его голос, -
надеюсь, что этот- то наконец твой?
     - А, так ты уже слышал эту историю,  - засмеялся Жозе. - Все в порядке,
ман. В те годы я был  совсем еще  молодой. А сейчас оставил детство и взялся
за ум. Все кайфово, братан, наслаждайся ездой.

        Глава 15. И ГДЕ МЫ ПЛАКАЛИ

     И где мы плакали,
     Когда мы вспоминали Зайон.
     И как нам спеть песню Короля Альфа
     На этой странной земле?
     -  Меня  зовут Рас Петр, - сказал худощавый дредлок, -  но все называют
меня  Педро,  - Он церемонно  протянул  руку Айвану и, когда  они обменялись
рукопожатием, слегка поклонился.
     - Лучший резчик во всем Кингстоне, - сказал Жозе.
     Дредлок чуть  склонил голову,  словно давая понять, что эти слова -  не
более чем  формальность,  и сел за  стол, на  котором были  разложены плотно
свернутые цилиндрические упаковки ганджи.
     - Слышал уже эту песню,  "Меч  их да  внидет  в  сердца их "? - спросил
Жозе.
     Рас Петр кивнул.  Его медузообразная голова склонилась над  травой:  он
изучал  каждую шишечку, вдыхал  ее запах и пробовал  на ощупь и только после
этого с видом эксперта нарезал се своим остро заточенным резаком.
     - Это Айван - он ее сочинил, - сказал Жозе.
     Дредлок,  казалось, был  не  в себе,  и  вокруг  него  стояла атмосфера
глубокой меланхолии.
     - Ну да, - пробормотал он, и на миг на его губах промелькнула улыбка. -
Я слышал ее однажды - будет великая песня. - Он посмотрел на Айвана, кивнул,
и вновь Айван почувствовал в нем неизбывную печаль.
     - Тут вся трава? - спросил Жозе, указывая на стол.
     - Вся до последней, - сказал Петр.
     -  Хорошо,  скоро  мы сможем все реализовать. Мне дали  слово, - сказал
Жозе, пристально смотря на Расту. - Завтра и  начнем,  если  хочешь.  Как ты
сам?
     Нож  замер. Петр  медленно поднял голову, и Айван увидел  доброе лицо с
большими глазами, в которых затаилась боль, ушедшая на самое дно и мерцающая
темным огнем.
     - Бвай-Жозе,  я так скучаю  по королеве  моей - и мальчик мой... -  его
голос стал  еще  глуше, и он покачал головой. - Мальчик мой, он  так по маме
скучает, так скучает...
     Мужчины  замолчали,  окруженные  тягостной  тишиной.  Раздавался только
ровный шипящий звук лезвия, нарезающего траву.
     И где мы плакали,
     Когда мы вспоминали Зайон.
     И как нам спеть песню Короля Альфа
     На этой странной земле?
     -  Грядут  лучшие  времена, -  неуверенно  проговорил Жозе. - Ладно,  я
привел сюда этого  братца  работать  с  тобой -  хороший парень  -  если ты,
конечно, согласен.
     - Ты  пришел  сюда ради бизнеса? -  спросил Рас Петр чуть  надтреснутым
голосом, не поднимая головы, словно разговаривал сам с собой.
     Айван почувствовал, что они здесь лишние.
     - Ладно, я не говорю, что так считаю. Мой бвай больной совсем - грудь у
него слабая от рождения. Не уверен, будет ли он в порядке без
     своей  мамы...  -  Голос сам  собой потух,  и Рас Петр устремил взор на
своих посетителем. Хотя Айван был убежден, что он никого не видит.
     Жозе  топтался на  месте и  явно хотел что-то сказать, но не сказал,  и
снова  воцарилась  гнетущая  тишина.  Айвану  было не  по себе, это  усилило
чувство  неловкости  их незваного вторжения. Он  наблюдал за Жозе, ожидая от
него какого-нибудь знака, и пытаясь представить  себе, что скрывается за его
невозмутимостью  и  темными  стеклами  очков. Наконец  Жозе  молча  встал  и
направился к двери.
     -  Ладно, Педро, мы в другой  раз. Пойдем, Айван. - Его голос прозвучал
для этой комнаты слишком громко.
     Рас Петр не  шевельнулся и ничего  не ответил. Оказавшись под звездами,
Айван почувствовал огромное облегчение.
     - Фууух,  - выдохнул  Жозе, -  бвай, тяжело-то  там как, да? Брат Педро
сейчас под очень тяжелым прессом.
     - А что случилось? - спросил Айван, вспоминая скорбное лицо Педро.
     - Солдаты застрелили мать его ребенка, сказали -  по ошибке. Прошло уже
полмесяца  - я  думал,  Педро  готов  снова начать  торговлю. -  Он  покачал
головой. - Ладно, оставим его в покое на время.
     Айван не двинулся.
     - Что случилось? - спросил Жозе.
     - Ты иди, - сказал Айван. - А я останусь.
     Он  сказал это, повинуясь  внезапному  импульсу, и сам  не  вполне  был
уверен, хочет ли он вернуться в  тягостную атмосферу этого маленького  дома.
Но он был убежден, что "Райские сады"  ему сегодня уже неинтересны.  И кроме
того,  было  в  тихих манерах молодого Раста  что-то такое,  что глубоко его
тронуло.
     Жозе посмотрел на него с удивлением. Потом улыбнулся.
     - Отличная мысль, брат,  -  может, так все и заработает. Педро - лучший
резчик из всех, кого я знаю. У него есть чувство травы.
     Айван подождал, пока  рев  "хонды" удалится, и робко  постучал в дверь.
Ответа  не было. Он потянул за ручку, и дверь с  громким скрипом отворилась.
Рас Петр  неподвижно  сидел перед  горками  ганджи,  распространявшими  свой
особенный запах.
     - Вот, знаешь, я опять пришел, - смущенно сказал Айван.
     - Одна  любовь,  ман, - сказал Рас Петр и поклонился.  Затем  его  губы
задвигались, но слов было не разобрать.
     - Что ты сказал? - спросил Айван.
     Рас Петр мягко улыбнулся и повторил громко: - Как радостно и славно для
нас, братья, пребывать в единстве.
     - О, - сказал Айван.
     - Как будто  прекрасный дождь  омывает  нас, стекает  по  волосам  и по
бороде. - Рас Петр поклонился и улыбнулся. - Добро пожаловать, дорогой.
     Айван был смущен.
     - Скажи мне кое-что, - сказал Рас Петр, напряженно в  него вглядываясь.
- Жозе послал тебя сюда?
     -  Нет,  - ответил Айван удивленно.  - Никто меня  не  посылал.  Я  сам
захотел прийти.
     -  Это Любовь единая,  брат, садись со мной, покурим благословенную Джа
траву.
     Они молча сидели и курили, и Айван чувствовал, как атмосфера в  комнате
незаметно  преображается.  Молчание  стало  переноситься  легче.   Рас  Петр
обращался с  травой с щепетильной и уважительной заботливостью. Он церемонно
протянул ему чалис, странным образом напомнив Айвану о  Маас  Натти. Дым был
смоляной,  богатый на вкус и  очень сильный, и  Айван немедленно  воспарил в
заоблачные сферы, где мысли  лениво проплывали, как  облака,  превращаясь  в
какие-то тщательно вырезанные, словно острым лезвием  света, формы и фигуры.
Через стол, как будто на далеком расстоянии, спу-таные-сваляные столбы волос
восставали из  головы Растамана и  в своем  змеевидном  бешенстве  обрамляли
лицо,   резко   контрастируя   с   его   деликатными  чертами  и   печальной
безмятежностью. Неожиданно удары судьбы и текущие проблемы показались Айвану
не  такими  уж  насущными,  почти  смехотворными.  Рас   Петр  весь  ушел  в
опустошающую  рефлексию.  Что  и  говорить,  подумал  Айван,  в  его  голове
умещается  целая Библия,  а  он  находит отдохновение  в  одном-сдинственном
скорбном стихе, который повторяет с гипнотической монотонностью.
     - Даже сегодня, - сказал Рас Петр, - я жалуюсь и горюю... Удар оказался
сильнее,  чем я мог выдержать, да. - Кивая  косматой головой,  он, казалось,
подтверждал произносимые  слова.  - Как  заново родился,  - сказал он. Затем
внезапно поднялся и кивком велел Айвану следовать за ним.
     Заглянув  в спальню, Айван почувствовал,  что стал вдвое  выше,  что он
видит все в двойном свете и вне времени. Там лежал юный дредман, уменьшенная
копия Рас Петра.  Он  спал,  но его прерывистое дыхание  выдавало болезнь, и
лихорадка сияла на  воспаленном лице,  которое было  совсем нехорошим. Айван
видел, что Рас-таман смотрит на сына глазами, горящими от гордости, страха и
трепета. Его губы  снова зашевелились, как будто распространяя заклинания  в
собравшемся вокруг мальчика  душном воздухе, он  мог  отогнать  то, чего так
боялся.
     - Те,  кто сеет нечестье  и плодит злобу,  пожнут их сполна, - пообещал
он. - И кто копает яму, тот в нее упадет.
     Они вернулись в  комнату. Время от  времени  Рас  Петр выхолил  из нее,
чтобы  вытереть мальчику пот. Или же, едва держась на ногах, с беспокойством
в  глазах, беззвучно шевеля губами, смотрел на лицо спящего, которое, как  в
зеркале, отражало его собственные черты.
     Айван вдруг  обрел  дар  речи  - поначалу, чтобы отвлечь  Рас Петра. Но
порой перед ним возникало лицо Эльзы, и он рассказывал, как она вылечила его
от безумия и остановила боль...  К  тому времени, когда взошло солнце, между
ними все было улажено.
     ВЕРСИЯ ЭЛЬЗЫ
     - Боже, Айван-ман, чо! Так не может  быть, ман? Забудь это, ман. К тому
же равнодушие не грех. - Голос  Эльзы был  на  грани  тихого  шепота, но  ее
раздражение было очевидным.
     Айван стал  пародировать  се беспокойство. Обхватив  ладонями голову  в
преувеличенном  жесте  отчаяния,  он  заговорил  пронзительным  истерическим
голосом:
     - Айван, ты с ума сошел!  Как  ты  только мог подумать, что  я на такое
способна? Боже, Айван, ку-ку. Я честная христианка. Как ты мог подумать, что
я  стану  мешаться  с такими, как  они? Разве для этого я  покинула дом  Его
преподобия? Господи Иисусе!
     -  Заткни свой  глупый  рот,  -  прошипела она.  - Хочешь,  чтобы  тебя
услышали? Я умру от стыда, если они услышат.
     Если бы спящие  в соседней  комнате Рас Петр и Ман-Ай  услышали,  какой
невежественной и  глупой она может быть, стыд убил бы  ее. И она не могла бы
обвинить их в  том,  что  ее  убили. Еще  одна вещь,  за  которую она  будет
благодарна  пастору  Рамсаю.  В его доме Растафари  считались  безбожниками,
слугами Антихриста, отрицателями  Бога,  распространителями ереси. Они  были
хуже, чем оккультисты  из балм-ярда и знахари-колдуны, поскольку их духовная
деградация была агрессивной, сознательной и вызывающей. Их злобное отрицание
обычного общества и рабское  пристрасти  к  гандже  вели  к извращенности  и
завершались безумием.  Как  и все  прочее,  о чем говорил пастор Рамсай, она
взяла это на свою душу.
     Но только представьте себе, а?  Что это за штука -  невежество?  Трудно
было поверить,  что в ней  когда-то такое было. Смотрите, как печаль-ноликий
маленький бвай Ман-Ай прильнул  к ней - ее сердечные струны  тронуло то, что
он  воспрял  духом  и все  больше  набирается сил с тех пор, как  она  стала
приглядывать за ним.
     Рас Петр  тоже это видит, и он ей безумно благодарен. Он показывает это
как может. Подумать только,  как она  раньше боялась  Раста и презирала  их.
Сейчас же  она  дождаться не может, когда  наступит  вечер,  Рас  Петр будет
читать  слова  Джа  и  своим глубоким  проникновенным  голосом  беседовать с
мальчиком и с ней. От  него  она  ничего другого не  видела, кроме  братской
любви и уважения. Ни в голосе его, ни в глазах, ни в манерах. Это все тоже к
лучшему, потому что почти каждую  ночь Айван стал куда-то уходить. Обычно он
говорит, что идет  смотреть  движущиеся  картинки, но рано  утром петух  уже
кукарекает вовсю, а его  "хонды"  во  дворе  по-прежнему  нет. Смешно, но ее
почти не волнует то, что по ночам он  где-то пропадает. Непонятно почему, но
ей  кажется,  что она-то  должна злиться на это,  потому что любит  его. Она
думает, что всегда будет любить его, и знает, что и у него  глубокие чувства
к  ней. Но ее бвай - это что-то особенное. Маленький Ман-Ай нуждается в ней,
а значит - и  отец его. Она чувствует как в ней что-то открывается навстречу
этой нужде, что-то распускается, расцветает. Пастор Рамсай умер бы, смеялась
она  про себя, если бы увидел, что я живу не  с  одним мужчиной, а с тремя -
причем двое из них Растаманы.
     Крохотная комнатка  в коммунальной квартире оставила  по  себе недобрую
память:  голодные  сальные  взгляды  жирного  домовладельца;  пьяные  голоса
девушки-соседки  и  ее  посетителей;  вечные  паломники,  весь  день  тщетно
стучащие в дверь в поисках работы -  вот, что окружало ее. Впервые в жизни у
нее появилось то, что  она вправе  назвать семьей, и вдобавок  такая богатая
обстановка, о которой  она и мечтать не  смела. А я ведь так долго не хотела
сюда перебираться!
     Поначалу Эльза решила,  что Айван помогает  Петру с его рыбацким каноэ,
но вскоре ей стало понятно,  что здесь что-то  другое. Теперь-то она  знает,
что на оплату этого маленького дома, где она так счастливо хозяйничает, идут
деньги, вырученные с продажи  ганджи.  И на покупку напитков,  особой  еды и
лекарств,  в  которых  нуждается  мальчик.  Как-то  Ман-Ая  пришлось  срочно
доставить в больницу и сделать переАйвание крови. Если бы не деньги с ганджи
- на что была бы похожа его жизнь? Болезненная и короткая. Она и подумать об
этом боялась.
     Когда Эльза  обо всем узнала, она серьезно обеспокоилась тем, что Айван
добывает средства к существованию противозаконно,  за счет ганджи, "чертовой
травки", как  утверждали послушники в Молитвенном доме, - многие назвали  бы
его преступником.  Да, она согласилась бы с ними  до  комнаты в коммунальной
квартире, и записи  пластинки,  и этих дней, когда она стирала  ноги в кровь
под палящим солнцем, выпрашивая работу у богатых женщин, отдыхавших на своих
верандах  и  смотревших  на  нее  так,  словно  ока  воровка или  того хуже.
Возможно,  все  дело  в  Рас  Петре.  Было  в  нем  что-то такое,  чему  она
доверилась. Он никогда не мог,  просто не способен был причинить близким ему
людям  боль.  Рас Петр  говорил, что  трава -  это то, что  Джа  дал черному
человеку, чтобы он нашел отдохновение в  период  угнетения. Это, говорил он,
единственная хорошая вещь, которая есть у  черного человека и на которую еще
не посягнули белые, - хотя уже и начали жадно на нее поглядывать...
     Но не все они, конечно, такие. Взять, к примеру, этого высокого черного
по имени Жозе,.. Что-то есть в нем такое, что ей отвратительно, что-то в нем
сильно ее пугает, слишком уж  он хвастливый. Айван как раз посередине  между
ним и Рас Петром. Она  так надеется, что Айван не будет подражать Жозе.  Да,
еще ведь и полиция - вот что беспокоит ее в этой торговле.
     Стоит  только увидеть  полицию,  у  нее сердце  в  пятки  уходит и  она
чувствует себя в чем-то виноватой.
     Если  бы  речь  шла только  о  больших  деньгах  и хорошей  жизни, она,
наверное, чувствовала бы себя грешницей. Но все совершенно  не так. На самом
деле после уплаты  денег за дом,  еду,  лекарства и  "хонду", которую Петр с
Айваном взяли напрокат, на руках у них ничего не остается.
     Айван деньги не  копит,  да и вряд ли ему нужны все эти  броские одежды
звезды-бвая, которые он так любит - по примеру  Жозе, как она считает. И  не
то, чтобы  он выглядит  в них по-ду-рацки, но  все  это не более  чем пустая
экстравагантность. Как сказал однажды Рас  Петр: "Брат наш молод,  дочь моя,
ему  надо  еще  испытать этот мир. А  раз он  молол и дух его горяч, Вавилон
Великий кажется ему хорошим. Пусть он идет своим путем, скоро он угомонится,
дочь моя". Рас  Петр глянул на нее с хитрой  улыбкой: "Быть  может, когда ты
подаришь ему сына, его дух охладится".
     Ладно, забудем про мотоцикл и одежды,  главное - есть крыша над головой
и еда, а этим в городке лачуг наделены далеко не все. Она почувствовала себя
невероятно счастливой.
     Услышав,  что кто-то  ходит  по дому, Эльза вскочила  с кровати и пошла
разжигать огонь.
     - Петр, доброе утро! Как Ман-Ай?
     - Хвала Богу, дочка, спал всю ночь хорошо - ему уже не нужны лекарства.
     - Надеюсь, он скоро поправится. Я молюсь за него, - сказала она.
     Рас Петр  просиял улыбкой благодарности  и кивнул  на дверь, откуда она
вышла.
     - Брат наш все еще спит?
     - Да, он пришел далеко за полночь, - ответила она.
     -  Ничего,  Эльза,  просто  парень  дух  свой  разгоняет,   долго   так
продолжаться  не  будет. Пока у  меня не  было  Ман-Ая и  волосы  свои я  не
посвятил любии Джа, я был точно такой же. Но это всего лишь на один сезон.
     -  Вот  что,  - сказала Эльза, меняя  предмет  разговора. - Сходи-ка  и
принеси хвороста, а я вынесу во двор жаровню и что-нибудь  приготовлю. Пусть
Ман-Ай поест яиц...
     ВЕРСИЯ РИГAHA
     Да, Жозе этот действительно все  знает. Он  прав оказался насчет песни.
Читает все, как по книге. Около двух недель, не больше, песня была на радио,
ман. В тот первый день на Параде, когда я услышал ее у входа  в  музыкальный
магазин, моя песня  и мой голос всю  улицу  заполнили, и  какой-то мальчишка
танцевал  на  тротуаре и на меня показал, когда меня заметил.  Да,  какое-то
время она была везде,  куда ни  глянь.  Люди  ее пели.  По радио крутили,  в
клубах исполняли. А потом тишина. Ее не было даже в передаче по заявкам, где
можно заказывать старые песни. Никаких заявок. Тишина...
     Как-то  ночью они  с  Богартом  продвигались  по  Западному Кингстону в
поисках исправного телефона,  набрали  номер  ди-джея, который  называл себя
"Нумеро Уно,  кайфовый и клевый,  с живой изюминкой"  и попросили  поставить
"Меч их да внидет  в  сердца их", эту "айрэй-айрэй  песню  крутого  парня по
имени Айван". Но  после того  как обольстительный  голос заверил их, что это
сильная-сильная  песня,  что на  нее то и дело поступают заявки и что  им не
следует выключать свои приемники, потому что  скоро они ее услышат,  ни сама
песня,  ни  их  просьба в эфир  не попали. А  вскоре запись  исчезла вдруг с
прилавков   магазинов.  Но  Хилтон  не   стал  утруждать  себя  музыкальными
проигрывателями, стоящими в барах по всему городу, и время от времени песня,
подобно насмешливому эху, достигала ушей Айвана, когда они с Жозе спешили по
делам. Не  то  чтобы  он слишком убивался  из-за этого.  Вовсе  нет,  но все
случилось так неожиданно, словно языком пробуешь разбитый зуб и, несмотря на
возрастающую  боль,  не  можешь  остановиться.  Иногда  он  даже  ставил  ее
послушать для себя.
     Но Айван все меньше и меньше об этом думал, поскольку  Жозе завалил его
работой и  он находился в сплошных разъездах. Эльза была счастлива, взяв  на
себя заботу  о Ман-Ае,  а сам Айван  чувствовал себя свободнее и счастливее,
чем  когда бы то ни было. Они отлично справлялись со своими делами. Поэтому,
услышав свою песню в баре, он воспринимал ее как неожиданный сюрприз, что-то
из далекого  прошлого,  подобно  боли,  которую  чувствуют иногда  на  месте
ампутированной  конечности, и  только. Он создал ее.  Его  злая шутка  будет
разить Хилтона, пастора Рамсая и "всех и вся", кто пытался угнетать его.
     Йеее,  пусть  они  теперь посмотрят на него. Он разъезжает на  "хонде",
груженной  ласковой-ласковой горной готшит-ганджа,  с деньгами в кармане,  и
перед ним - открытая дорога. "Я сделал все как  надо, - напевал он, мчась на
мотоцикле и легко объезжая стоящие и движущиеся  препятствия. - Этот паренек
выжил, да. И поднимается вверх! "
     И имя  его  тоже  зазвучало.  Люди  показывают  на него - вон  он,  тот
парнишка  с  плохой песней, которую запретил  Вавилон.  Друг  Плохого  Жозе.
Человек, который  порезал  Длиньшу,  как сало.  Парень, к которому  лучше не
приставать. Одевается всегда стильно, и денежки в кармане имеются. Даже если
Жозе и кинул его в  ту первую ночь, а Айван в этом теперь не сомневался,  он
все отбил сполна - и даже с лихвой.
     Айван вез с  собой мешок отличной  травы. По  крайней мере, сам  он так
думал, но  очень  хотел услышать,  что про нее скажет Педро. Ни  у одного из
торговцев  не  было такого чутья  на траву,  как  у Педро. Он разглядывал ее
цвет, нюхал, растирал пальцами, пробовал на вкус, а потом  говорил, где  она
растет, как  долго  ее культивировали,  рано  или, наоборот,  слишком поздно
собрали урожай, и  объяснял, как ее  следует резать и как курить. Вот почему
дела у них идут так хорошо. Серьезные курильщики - а кто в Тренчтауне не был
серьезным курильщиком? - знали, что если Рас Петр приложил руку к траве, сам
ее выбрал и сам порезал, то качество гарантировано. "Педро не продаст буш".
     Они  подъезжали  к   Уотерворкс,  где  обычно   дежурит  постовой.  Вид
полицейского,  как всегда,  привел Айвана  в  оцепенение. До сих пор  он  не
чувствовал в себе легкости,  разъезжая  по Вавилону с мешком травы, как если
бы это были плоды  хлебного дерева для продажи  на рынке. Но Педро ничем  не
выдавал беспокойства.
     - Рас Петр-ман, ты разве не видишь, Вавилон там стоит?
     - Расслабься, ман. Наслаждайся ездой, - протянул Педро так,  словно эти
слова его развлекли.
     - Он что, не может нас остановить, брат?
     - Виновный бежит даже тогда, когда его не преследуют, - засмеялся Педро
и помахал постовому офицеру.
     - Подожди, он что тоже в организации?
     - Не задавай  лишних вопросов. Я лжи не скажу, - объяснил Педро. - Тебе
довольно  знать следующее:  если его нет, или он  не помахал тебе, тогда жди
беды.
     - Какой беды?
     - Армейской проверки  на  дорогах. Или патруля.  В этом случае сверни с
дороги или развернись и сбрось мешок в  заросли. Только  как следует запомни
то  место, где  спрятал траву.  Как-  то мы с моей королевой спрятали  целый
мешок,  бвай, да  так  и не нашли  его.  Я обыскал все тростниковые  поля от
Кайманас до города. До сего дня колли так и не нашлось.
     И все-таки Айван не мог расслабиться. А что, если на посту стоит другой
Вавилон? Тот, что ничего не знает про соглашение? Айван помахал, полицейский
улыбнулся и  отдал  ему  честь. Это  было частью общей игры. Но  раньше  они
никогда не  были так  близки к тому, что их остановят. Все-таки он знал, что
случилось  с  женой  Педро,  помнил  слова  Педро  про  то,  как  все  может
обернуться, но это только разжигало его азарт.
     Педро заметил это и постоянно предостерегал Айвана, чтобы  тот напрасно
не рисковал. Сам  он  не был подвержен чувству  гнева, и, казалось, ничто не
могло заставить его совершить  безрассудный поступок. "Оставь это, - говорил
он, - уходи от  этого,  брат. Как пес возвращается  к своей блевотине, так и
дурак к  своей  глупости. Мудрый человек  знает  страх и  воздерживается  от
гнева;  только  сердце  дурака  гневливо".  По  каким-то  причинам  торговцы
прислушивались к Педро с уважением, граничившим с любовью. Они принимали его
упреки и выговоры с благодарностью, которую не проявляли  ни к кому, включая
Жозе. Всегда  вызывающий  и резкий на  слово Жозе тушевался перед аскетичным
Растаманом с его вкрадчивым голосом.
     Айван завернул во двор и выключил мотор.  Эльза и Ман-Ай выбежали из-за
дома.
     - Что ты, интересно, нам привез? - крикнула она.
     - "Нам"? -  спросил он. - Кто это  "мы"? Это для Педро, это для Ман-Ая,
если  он  будет  принимать  свои  лекарства, как  примерный мальчик.  А  что
касается Эльзы, то Эльзе придется подождать.
     - Чо, надоели твои грубости, Айван!
     - Бвай, ты слушался сегодня мисс Эльзу? - спросил Айван строго. Мальчик
печально закивал, а потом расцвел в той улыбке, которая отличала его отца. -
Ты все свои таблетки проглотил?
     - Очень горькие были и язык мне  сожгли, - серьезным голосом проговорил
Ман-Ай, с таким  совершенством копируя папу,  что  все рассмеялись,  а Айван
протянул ему пирожное.
     Педро  появился  чуть позже, шагая медленно и  скрывая свою радость  за
показным безразличием.
     - Ага -  ты  уже здесь. Слава  Богу! А что ты мне  привез? Надеюсь,  не
потратил все деньги на буш?
     - Буш, Джа? Не говори так. Цвет травы! - похвастался Айван.
     - Ну что ж,  надо посмотреть.  Ман-Ай,  принеси-ка  папин  нож. - Педро
открыл  мешок  и  запустил  туда  ладонь, ощупывая траву.  -  Гм-м, кажется,
придется продать буш тем туристам, - пробормотал он, словно размышляя вслух.
     Айван  надеялся, что это шутка, но взгляд Педро, обнюхивающего шишечку,
был совершенно  серьезный. Он отломил  от нее  кусочек и попробовал на вкус.
Ничто  не отразилось на его лице. Нахмурившись, то ли от  сосредоточенности,
то ли выражая  отчаяние,  он  вынул  зернышко, оценил  его  размеры,  цвет и
полноту, а потом раздавил в руке.
     - Так  вот на что  мой  партнер потратил наши деньги? - проговорил  он,
покачивая головой и заглядывая в мешок.
     -  Да ведь  это цветущая трава!  - настаивал Айван. - И цена хорошая. Я
пробовал  ее,  прежде чем купить.  Что  в  ней  плохого?  -  закончил  он  в
нетерпении.
     Рас  Петр  не  ответил.   Он  сложил  нож   и  медленно  поднял  глаза.
Меланхоличное выражение его лица сменилось широкой улыбкой.
     - А разве я сказал о ней что-нибудь плохое? - Он засмеялся.
     Педро  разложил  и рассортировал  траву, опытной  рукой мешая  листья и
шишечки, и принялся ее нарезать. Айван складывал кучки в маленькие
     коричневые кульки. Скоро нужно будет развозить траву по барам, клубам и
кафе в их районе, собирая заодно  выручку прошлой недели. Как  всегда, Педро
оставил долю Жозе. Потом отложил  деньги на следующую покупку и спрятал их в
руль мотоцикла. Все было распределено поровну.
     - Неплохо, - сказал он, - совсем неплохо.
     - Эй, Педро!
     - Хайле, ман.
     - Все остальные торговцы, они тоже платят Жозе так много?
     - Некоторые еще и больше.
     - Тогда почему же Жозе не стал богачом?
     -  Постой, ты  разве  не ухватываешь ход вещей? Деньги  у Жозе долго не
задерживаются.
     - А кто их в таком случае берет?
     - Ты опять задаешь много вопросов, ман. У нас плохо идут дела?
     - Нет, но понимаешь...
     - А остальное нас не касается, - его ответ был краток.
     - Сдается мне, - настаивал Айван,  - что Вавилон кое-что с этого имеет,
и все-таки...
     -  Слушай,  брат.  Я  ничего  ке знаю да и  знать не хочу.  Можешь  мне
приплатить, а я все равно ничего узнавать не  буду. Если хочешь сотрудничать
и дальше, отучись задавать глупые вопросы.
     Айван был  удивлен  и больно задет тоном Педро.  Тот никогда не повышал
голос и не ругался и всегда заботился о чувствах товарищей.
     - Хорошо, - расстроенно пробубнил Айван.
     -  Надо  попробовать  твою  траву,  -  сказал  Педро более  дружелюбным
голосом.
     Кафе  "Одинокая звезда" было тем местом,  где  Жозе еженедельно собирал
выручку.  Там собирались  все  торговцы.  Выстроенные  в  ряд  "хонды"  были
серьезной  наводкой,  если  бы  кто-то  ими  заинтересовался.  Эти мотоциклы
являлись своеобразной торговой маркой, а также знаком благосостояния элитной
группы  ганджа-предпринимателей. В глубине  кафе  находилась  комната,  куда
допускались  только торговцы. Когда  Айван  и Педро  вошли  туда, там сидели
трое:  Сидни,  высохший  маленький  паренек  с бегающими  глазками,  толстый
хриплый парень по прозвищу Ночной Ковбой и его партнер Даффус.
     Они тепло  поприветствовали Рас Петра и Айва-на.  Рас Петр, прежде  чем
заняться травой,  снял шапку, обнажив  свои впечатляющие  дредлоки.  Набивая
бамбуковую водяную трубку, он объяснял:
     - Это  выбор моего партнера, братья. Мы готовы выслушать ваши мнения. -
Он сделал несколько глубоких  затяжек, чтобы разжечь трубку, и сказал: - Как
говорит  Джа, вот, я  дал вам всякую траву,  сеющую семя, какая есть на всей
земле.
     - Селаах! - хором провозгласила группа.
     - Как радостно и славно для нас, братья, пребывать в единстве.
     - Блажен муж, - ответили ему, - иже не иде по пути грешных, на седалище
мучителей не седе и на месте развратителей не ста.
     Айвана согрели  их восхваления и  рассудительные  отзывы о траве,  пока
чалис  передавали  по  кругу.  Вскоре  их  всех  понесло  на  волне  теплого
дружелюбия.  В  комнате  стало бурлескно.  Ночной  Ковбой, сидевший рядом  с
Айваном, внимательно смотрел на него.
     - Говори, брат, - потребовал Айван,
     - Это тебя зовут Риган?
     - Правда.
     - Значит, ты новичок здесь.
     - Ну да.
     - Тебе нужна защита.
     - Какая защита?
     Ночной  Ковбой выпрямился и полез в свой  мешок. Он вынул оттуда что-то
завернутое в ткань, которую медленно и благоговейно развернул.
     - Вот такая, - сказал он нежно.
     Айван почувствовал, что у него перехватило дыхание.
     - Отличная пара, - прошептал Ночной Ковбой. - Тридцать второй калибр.
     Револьверы  лежали  на  мягкой ткани, как жертва на  алтаре,  мерцая  в
полусвете.   Рукоятки  с  тщательно  выбитым  рельефом  были   из  кремового
перламутра,  коварно   изогнутые.   Казалось,  металл  существует   какой-то
собственной  жизнью.   Айван  сглотнул  слюну  и  осторожно  прикоснулся   к
револьверам. Вид оружия открыл в нем что-то такое, чего раньше он никогда  в
себе не замечал.
     - Давай, Риган, - настаивал Ковбой, - почувствуй баланс, мам. Из них не
промахнешься.
     -  Да?  -  пробормотал  он,  осторожно  взвешивая  револьверы. -  А они
заряжены?
     - Главное, не спускай курок, - сказал Ковбой, и кто-то засмеялся.
     Как удобно они ложатся в  руку, подумал  Айван.  Как будто  неизвестный
оружейный мастер сделал их специально  для  меня. Револьверы  разместились в
его ладонях, словно естественное завершение рук.
     - В какую цену? - спросил он  и почувствовал вдруг, что  во  рту у него
пересохло.
     - Пятьдесят долларов пара - вместе с патронами.
     - Дорого, - пробормотал Айван.  Но сколько еще они могут  стоить? Такие
шедевры.
     - Дешевле, чем твоя жизнь, - сказал Ковбой. Даффус сопроводил его слова
смехом.
     - Что скажешь, Педро? - обратился к нему Айван.
     -  Кого ты собираешься убивать,  брат мой? - спросил Педро.  - Ты готов
пустить кровь человека?
     - Никого. Никого не собираюсь, - сказал Айван,  защищая  себя и немного
устыдившись отчаянного желания, вскружившего ему голову.
     - Тогда оставь их, Джа. Брось их,  Айван. Мудрость  лучше, чем оружие и
война,  - сказал Педро. - Один дурак разрушил как-то целый город, - закончил
он, глядя на Ночного Ковбоя.
     - Эй, брат-ман, они дешевле, чем твоя жизнь, - повторил Ковбой.
     Айван  снова  взвесил  на  руках  револьверы,  почувствовав   баланс  и
изумляясь  тому,  как  естественно  расположились  они  в  его  ладонях.  Он
пошевелил запястьями, чтобы  посмотреть, как яркий свет играет на стволах. В
стиле  вестернов он, просунув  указательный палец в отверстие для спускового
крючка,  крутанул оба револьвера назад и остался доволен  тем, как они снова
легли в его ладони.
     - Гром и молния!  - вымолвил Ковбой.  - Настоящий стрелок, черт возьми.
Вот он - бвай- звезда!
     - Невежество. Грубая сила и невежество, - огрызнулся Рас Петр.
     Заботливо,  но с большой неохотой Айван  положил оружие  на развернутую
ткань. Он не мог отвести взгляд от гипнотизирующего сияния металла.
     Ночной Ковбой не прикасался к ним.
     -  Они  подходят  тебе,  -  сказал  он.  -  Не  видел  еще,  чтобы пара
револьверов так подходила человеку.
     - Пусть там  и  лежат, - сказал Рас  Петр. -  Они не принесут тебе даже
святой травы Джа.
     Ковбой удивленно покачал головой.
     - Они подходят ему, - повторил он.
     - Айван, завидую тебе, ибо ты не мучитель,  - убеждал его Рас Петр, - и
не идешь ни по одному из  его  путей.  Это дела  Вавилона  - грубая  сила  и
разрушение. Пойдем отсюда,  слышишь меня? - Внезапно  он  встал. - Ты идешь,
Айван?
     -  Дешевле, чем твоя  жизнь, - сказал Ковбой. Они проехали уже полпути,
прежде чем Педро заговорил задумчивым и грустным голосом:
     - Скажи мне честно, ты хочешь их купить?
     -  Ну, видишь ли,  - попробовал увильнуть  от  ответа Айван, -  пока не
знаю... быть может. - Но он  прекрасно знал, что  врет. Как он мог объяснить
Рас Петру отчаянное желание, посетившее его в тот  самый момент, когда он их
увидел. Такое чувство, что нашел наконец то, что так долго искал. Оставшуюся
часть пути между ними висела натянутая тишина.

        Глава 16 ДВОЙНАЯ ОТДАЧА

     Умножающий знания умножает скорбь.
     Рас Петр
     "Время  пришло...  сейчас  или  никогда". Эти  слова  прозвучали в  его
голове,  и  Айван кивнул в знак  согласия.  Его  посетило  ясное  и  сильное
чувство:  наконец-то время пришло.  Замысел давно  уже подступал  к нему, но
поначалу Айван принял его без всякой теплоты. И тем не менее стал безотчетно
делать  какие-то  приготовления,  не  сознаваясь  себе  в  том, что все  уже
продумал.  И наконец в  какой-то момент понял:  пора. Он встал  с кровати  и
начал собираться, вот и все.
     Конечно, не совсем так -  в его холщовом мешке из-под ганджи уже лежали
доказательства  его намерений: голубая  шелковая  ковбойская  рубашка, почти
такая же, как и на нем, пара затемненных мотоциклетных  очков, которые здесь
называли   "будь  хладнокровнее"   или  "Ма-катас"  по   имени   знаменитого
американского генерала, женские ручные часы из светлого  золота, на тридцати
восьми  (как  клялся Ковбой)  камнях, стоившие того,  чтобы  отдать  за  них
пятнадцать долларов. И книга для Маас  Натти - "Философия и суждения Маркуса
Гарви",  которую Айвану рекомендовал продавец, "очень сознательный"  молодой
браток из  Университета. Только одно забыл взять - собственную  пластинку. А
ведь специально хранил ее для этой поездки...
     Бессознательно Айван уже все спланировал, кроме точного дня отъезда, но
все откладывал  последний  шаг, пока не встал  как-то утром  с кровати  и не
прислушался  к  утренним звукам.  Солнце только-только  вставало, и  рассвет
забрезжил над горой Дьябло.
     Мотоцикл рычал,  фыркал  выхлопными газами,  и колеса несли его вверх в
гору.  Воздух был бодрящим и  свежим  и, когда туман  начал рассеиваться под
солнечными  лучами,  стал  на  удивление  прозрачным.  Пора  дождей  недавно
миновала,  сверкавшая на солнце обновленная листва была изумительно зеленого
цвета.  Омытый  свежестью  сельский  пейзаж  блистал   на  утреннем  солнце.
Настроение Айвана было приподнятым, и вовсе не  от ганджи.  Ветер дул ему  в
лицо, донося запахи промокшей от дождя земли, которые властно напоминали ему
о бабушкиных посадках ямса. Сейчас, после пролетевшего как один миг времени,
после всех этих проволочек и отговорок, внезапная  жажда оказаться в деревне
заставляла его трепетать от страстного нетерпения.
     С этим возбуждением нелегко было справиться. Забыв про опасность, Айван
продолжал набирать скорость. Он хотел прокричать в долину и  услышать оттуда
эхо:  "Риган едет домой! Раасклаат,  едет домой бвай!  " -  но сдержал  свое
желание.  Солнечный  свет, играя на  роскошных листьях, был слишком  резким.
Словно   находясь  под   ганджой,  Айван  видел,  как  листва  вибрирует   и
переливается  всеми  оттенками  зеленого, голубого и  даже  пурпурного.  Это
опьяняло его. Прилив энергии  не убывал.  У него в  кармане лежали деньги, и
ехал  он на  новом  мотоцикле.  На нем была красивая одежда, он вез с  собой
подарки.  Он  был  настоящим артистом, хотя и забыл взять  с  собой  главное
доказательство. Айван с небывалой ясностью видел  все: дом Маас Нат-ти, кафе
мисс  Иды, возможно,  Дадус чинит  лодку своего  отца в бухте,  и они смогут
сплавать  на ней  к рифам. Айее, в деревне  еще  долго будут судачить о  его
возвращении домой.  Может быть,  удастся провести там несколько дней и снова
проплыть по большой реке, величаво текущей мимо зеленых молчаливых холмов.
     Сгорая от нетерпения, Айван отодвинулся назад и вытянулся к рулю, почти
распластавшись  на бензобаке. Он поддал газу,  и "хонда"рывком  вписалась  в
крутой поворот.  Громкий  повелительный рев  заглушил звуки  его  мотоцикла.
Иисусе, если это Кули Ман, я уже мертвый, подумал Айван и прижался поближе к
краю узкой дороги. Он направил  переднее колесо на узкую полоску травы между
асфальтом и горным склоном. Испуская черный мазутный дым и отбрасывая гравий
из-под колес,  рядом  с ним  промчался  огромный грузовик, обдав его порывом
ветра. Айван не терял контроль над мотоциклом.
     - Кому суждено  быть  повешенным, тот не утонет, - радостно  сказал  он
себе и сбавил скорость.
     Ему показалось,  будто кузов грузовика слегка погладил его по  плечу, и
Айван  понял, что пора немного себя охладить и расслабиться. В конце концов,
к  чему  такая спешка? В деревне ничего не  изменилось, и никто  его  там не
ждет. Полегче, ман. Радуйся дороге. Открывай для  себя, как вольно и  славно
раскинулась земля  Отца  нашего.  В  его голове  прозвучал голос Рас  Петра.
Дорога шла вдоль горного кряжа рядом  с  глубокой долиной, тесной, с крутыми
склонами.   У   края   дороги  остановилась  машина,   и   водитель   что-то
фотографировал. Айван тоже притормозил и посмотрел вниз. Там, на дне ущелья,
виднелась  мутная  речка  с  липким илом  -  каким-то маслянистым  веществом
светло-красного  неестественно-химического оттенка,  медленно  взбиравшимся,
казалось, по склонам долины.
     Айван решил, что у него  начались галлюцинации. Но все  было совершенно
реально: неестественное присутствие чего-то диссонансом  врывающегося в  эти
зеленые склоны.
     - Вы знаете, что это такое, сэр? - спросил он мужчину.
     - Да, знаю.
     Айван  подождал.  Водитель,  казалось,  не  обращал  на  него  никакого
внимания.
     -  Пожалуйста, сэр, расскажите,  что это?  - робко спросил он, стараясь
скрыть свое разочарование.
     - Это  прогресс, - ответил мужчина, не  глядя  на него. -  Промышленные
отходы с  фабрики  бокситов.  - Жесткая манера,  в которой  он ему  ответил,
отметала дальнейшие вопросы.
     Айван поехал  дальше, углубившись в свои мысли. Когда было возможно, он
то и  дело бросал взгляды в долину и видел все ту же смертоносную речку, что
текла  внизу  вдоль  дороги.  Он  думал,  как долго еще будет  тянуться этот
кровавый поток из сердца его страны. В конце концов он остановился и выкурил
сплифф,  уставившись  на красноватую маслянистую поверхность и гадая, откуда
все это тут взялось и что оно вообще означает.
     Довольно  быстро Айван  достиг вершины горы. Все то  же бескрайнее поле
раскинулось перед
     ним, напомнив о том  времени, когда он видел его из автобуса Кули Мана.
Сейчас  нанесенные земле рубцы  казались зловещими.  Путешествие, только что
казавшееся  бесконечным,  получилось  совсем  коротким. До  Голубого  Залива
оставался лишь час езды. Все эти годы он был совсем недалеко оттуда - далеко
он был только мысленно. В это трудно  было  поверить. Ощущение близости дома
снова взбодрило его. Долго сдерживаемые воспоминания хлынули, не  подчиняясь
никакому порядку  или  контролю. Лица, места,  звуки, голоса, запахи - все в
сумасшедшей одурманивающей  последовательности.  Холмик у входа в  дом  мисс
Аманды,  дерево  безумца  Изика, раскачивающееся в лунном свете, злато-зубая
улыбка мисс Иды, глаза марунов Мирри-ам,  коралловый  риф - все какими он их
когда-то знал.
     Дорога тянулась  теперь по побережью, и  Айван чувствовал,  что вот-вот
будет поворот на холмы. Первое, что он сделает, - подарит Маас Натти книгу и
посидит рядом с ним.  Теперь уже у самого Айвана есть истории, которые  надо
рассказать. От него  он  и узнает  все  про  Дадуса и  Мирриам. Потом поищет
Дадуса - где же ему быть, как не на пляже? После этого он не знает еще...
     "Ну-ка подожди! Но ведь... это уже Голубой Залив за поворотом? Не может
быть! Как  же я мог проскочить поворот? Невероятно,  ман. Это уже город.  Но
ведь прямо  здесь был рыболовецкий причал.  А что  это за  стена  и  большие
крыши? Неужели рыбацкий  берег? Может быть,  это не Голубой Залив?  Я еще до
него не доехал, а это другой городок? Бвай, неужели я ничего
     не помню? Какие-то ворота приближаются. Что там написано? "
     ЧАСТНОЕ ВЛАДЕНИЕ КОНДОМИНИУМЫ СОЛНЕЧНОЙ БУХТЫ
     попрошайничать запрещено
     Ворота были  закрыты, но за ними он  увидел подъездную дорогу из белого
гравия, подстриженные газоны и выбеленные виллы,  притаившиеся за изгородями
цветущих кустов.  Айван  совсем  растерялся.  Ничто не  соответствовало  его
воспоминаниям.   Это   ведь   рыбацкий  берег!  Какая,   к  черту,   частная
собственность? Айван был разгневан и  вместе с тем подавлен, и все никак  не
мог понять, в  тот ли городок попал. Он поехал медленнее, глядя по сторонам,
в надежде узнать что-то знакомое  и собраться с мыслями. Он  был  совершенно
сбит с толку. Ладно, надо бы зайти в кафе. Оно было там, за углом. Айван уже
заметил очертания пней кокосовых деревьев. Там должны  быть люди, которых он
знает.  Они  объяснят ему, что  означает эта стена. Он дал газ и свернул  за
угол.
     Маленькое кафе по-прежнему стояло на узком мысу. Черт возьми! Что стало
с деревьями  и с  берегом,  кто его  так вымостил? Бамбо! Все выглядело так,
словно гигантское мачете откуда-то с неба срубило верхушки деревьев, оставив
только высокие пни, выглядевшие  как бесполезные издевательские стражи. Кафе
осталось неизменным, за исключением  того, что вместо песчаного берега здесь
был  кафельный  пол, обнесенный низкой  стеной.  На этом месте  группа белых
людей  раскинулась  в шезлонгах.  Они лежали в темных очках, в купальниках и
загорали на солнце. Айван  затормозил,  стиснул зубы и  в полном непонимании
уставился на них.  Единственным черным был официант в белой жилетке, который
вышел из кафе с подносом. Надо спросить его про мисс Иду. Но почему-то Айван
уже знал, что здесь ее нет.
     Все  головы  повернулись на  звук  мотора.  Официант  энергично  кивнул
головой мужчине, которого обслуживал, и направился в кафе. Потом  появился с
той стороны кафе,  что выходила на дорогу,  и дождался, пока подъедет Айван.
Он был не  старше Айвана и  не  знаком  ему. Когда  их  взгляды встретились,
официант  никак его  не поприветствовал. Айван  медленно подъехал к зданию и
остановился.
     - Чего-хочешь-приятель? -  спросил официант, не делая промежутков между
словами и гнусавя в нос. - Это частный клуб, меен.
     Меены  - вот кто теперь здесь  хозяйничает! Айван сразу понял, что этот
гнусавый голос был старательной копией акцента янки - голоса его господина.
     - Повтори, что ты сказал? - потребовал Айван.
     - Частный клуб, приятель, вход только членам, врубаешься?
     - Врубаюсь, - протянул Айван  и  присел, с закипающей  яростью глядя на
парня. - Скажи-ка мне теперь, ты знаешь леди по имени мисс Ида?
     - Ида? Нет, дэдио, точно нет. - Официант повернулся и двинулся прочь. -
Мне по делам надо, меен, врубаешься?
     -  Врубаюсь,  -  сказал  Айван.  -  Будь повежливее, бвай,  я  с  тобой
разговариваю.
     Было  что-то   такое   в  голосе   Айвана,  что   заставило   официанта
остановиться.
     - Что ты еще хочешь спросить? - сказал он нелюбезно.
     - Так-то  лучше,  бвай.  Ты знаешь парня по  имени  Дадус?  -  Официант
покачал головой. - Дадус Томас? Его отца зовут Маас Барт.
     - Ты имеешь в виду Батча? Он работает здесь официантом.
     - Где он живет?
     - В Голубом Заливе.
     - Где в Голубом Заливе?
     -  По  соседству  с Общественными работами.  -  Официант  направился  в
здание.
     Айван настиг его  у  дверей, схватил за  ворот,  развернул  и, прижав к
стене, уставился в его ошеломленные глаза.
     - Ты, жопа гнусная!  Здесь я родился и вырос, понял? Говоришь о частном
клубе? Ты меня знаешь?
     Мальчик энергично покачал головой. Айван встряхнул его.
     - Откуда тебе меня знать! Твоя жизнь в моих  руках сейчас,  засранец. Я
нутро твое порежу  и заплачу за это, понял? В следующий раз, когда брат твой
задаст тебе вопрос, будешь  отвечать с манерами, ясно?  - Он сноза встряхнул
его.
     Мальчик кивнул.
     - Что, эту сраную  работу  белого  человека ты любишь  больше, чем свою
жизнь, да?
     Мальчик отрицательно покачал головой, и Айван оттолкнул его.
     Теперь  он поехал медленнее,  и ярость в нем постепенно уступила  место
смятению  и  грусти.  Хамство  официанта  разозлило  его, но  он  знал,  что
по-настоящему  его  тревожит  что-то  другое,  более  глубокое.  Захваченный
набегающими одна за другой мыслями, Айван повернул в сторону городка. Как он
мог не подумать  об изменениях? Но так оно и было. Он  понимал, конечно, что
люди станут  старше, кто-то умрет, дети подрастут... Но только не такое. Кто
же мог ожидать?
     Отыскав домик, прилегающий к дому Общественных работ, Айван остановился
и долго его изучал. Он уже решил не заходить туда, как вдруг дверь открылась
и вышел упитанный молодой человек  в черных  брюках и  белой  рубашке. Айван
сразу же узнал Дадуса.
     - Прошу меня простить, вы,  кажется,  кого- то ищете? - вежливо спросил
Дадус.
     - Так и есть, - ответил Айван.
     - Здесь живу только я и моя семья. Кто вам нужен?
     - А ведь я кого-то знал когда-то, - сказал Айван.
     Дадус сморщил лицо в недоверчивой гримасе и сделал несколько осторожных
шагов в сторону мотоцикла.
     - Подожди-ка? - Он прищурился и сделал еще пару шагов. - Быть не может!
Ну-ка подожди. - Он продолжал приближаться.
     - Да, - протянул Айван. - Это я, Айван. - Он снял очки.
     - Бог мой! - крикнул Дадус. - Это правда ты?
     Они с воплями и проклятиями бросились друг к другу в объятия. На шум из
дома вышла худощавая молодая женщина с ребенком на руках.
     - Черт возьми, Дадус, ну и растолстел же ты!
     -  Хорошая  жизнь,  ман.  Бог мой,  смотри  сюда  - это  Айван!  Айван,
бомбаклаат! - радовался Дадус.
     -  Так ты тот  самый Айван,  о  котором я столько  слышала? -  спросила
молодая женщина.
     Вид ребенка  вызвал у Айвана долгий приступ смеха. Ребенок был толстый,
коричневый, круглолицый, в веснушках и невероятно жизнерадостный.
     - Чо, Дадус, от такого не отвертишься, что это не твой! - сказал он.
     - Айван  такой, Айван  сякой,  Айван в печенках  у  меня  уже сидит,  -
сказала его жена,  изучая, насколько Айван  соответствует  сложившимся у нее
представлениям.
     - Слушай, сходи-ка за пивом, - сказал ей Далус.
     - Я угощаю, - сказал Айван и полез в карман.
     - Ни за что, - возразил Дадус.
     - Давай я довезу тебя до магазина, - сказал Айван.
     Мотоцикл вызвал восхищенные восклицания, и он  покатал всех по очереди.
Да,  они  слышали его песню по  радио.  У всех она  есть. Они ждут следующей
записи. Айван стал  восхищаться домом, мебелью и снова  ребенком.  Они  пили
пиво и болтали, пока Дора готовила.
     Он узнал, что Маас Натти  умер  в том  же году, когда уехал Айван.  Его
немного  огорчило, что Дадус не сразу  вспомнил, кого он имеет в виду.  Мисс
Ида продала  кафе белому человеку и  отбыла  неизвестно куда.  Дадус не  был
уверен,  что  знает  место,  где похоронили  старика, и что  случилось с его
землей. Он не жалеет, что бросил ловить рыбу. Работать в кафе легче,  меньше
грязи и больше денег. Дадус посмотрел  на жену, подмигнул Айвану и изобразил
губами какую-то фразу. Айван разобрал только что-то о "белых женщинах". Маас
Барт, сказал  он,  все  еще в  силе,  но  он тоже больше не рыбачит, а возит
туристов  и показывает им коралловый риф. С ним работает мальчик-ныряльщик -
отламывает от коралла кусочки, которые они потом высушивают и продают.
     - Он ныряет под риф? - спросил Айван.
     - Не он один, - ответил Дадус. - Это хорошие деньги.
     Айван покачал головой,  вспоминая,  как  Маас  Барт смеялся,  попыхивая
трубкой и приговаривая: "Вот так красотища, ман".
     -  Мирриам вышла замуж. Детишек нарожала. Угадай,  за кого она вышла? -
Дадус изобразил  на лице  таинственную  улыбку. Айван  пожал  плечами.  - За
Черного Рафаэля.
     - Врешь! За своего кузена?
     - За него, мы еще называли его Король Реки.
     - Вот это да! Но ведь у него нет средств, чтобы кормить семью и детей.
     - Ты на реке уже был?
     - Нет еще.
     -  Так  сходи и посмотри,  - сказал  Дадус с той же  таинственностью. -
Прогресс, ман. Ты что, не заметил, что ли, как у нас все преобразилось?
     - Да видел я.
     -  Ты, наверное, думаешь, -  сказал Дадус сияя, - что прогресс только в
Кингстоне.
     - Нет, - ответил Айван, - вижу, что не только там.
     Внезапно им  овладело сильное беспокойство. Он  вручил Дадусу  шелковую
рубашку  и  очки,  а  Доре,  немало  удивленной   и  переполненной  чувством
благодарности,  подарил  золотые  часы.  Пообещав  вернуться   к  обеду,  он
направился к реке, с тревогой предугадывая, какие формы там принял прогресс.
Он  надеялся  увидеть   Мирриам  хотя   бы  издали.  Но   больше  всего  его
заинтриговала таинственность Дадуса. Какие там, интересно,  изменения? Каким
это  образом одинокий нелюдим Рафаэль превратился в кормильца большой семьи?
Возможно,  Рафаэль  по-прежнему  выращивает  свою  легендарную  высокогорную
ганджу, и они вместе смогут делать бизнес?
     Ничто, казалось, не  соответствовало его воспоминаниям. А река? Что они
могли  сделать с  рекой? Он ничего не смог придумать, но,  судя по тому, что
уже видел, вряд ли что-нибудь хорошее.  А Дадус - это вам не Батч - гордится
этим. Айван давно здесь не был,  поэтому для него все так неожиданно... Черт
возьми, как ему хочется, чтобы все оставалось таким, как он помнит. Но жизнь
течет, и ничего постоянного в мире нет.
     Мост не изменился  с тех пор, как он прыгнул с  него. Разве что казался
теперь  не  таким высоким  - и все  же это  был адский прыжок, особенно  для
ребенка.  Река,  неторопливо  катившая  свои  воды между  гор, была такой же
зеленой,  загадочной  и  спокойной.  Добавился только маленький белый  домик
рядом с пляжем. Горы  такие же высокие, величественные  и прекрасные, какими
он их запомнил. Бог Всемогущий, есть все-таки что-то неизменное,  наконец-то
можно сказать, что все происходило в реальности, а не в мечтах и видениях.
     Айван  присел на мосту,  устремив  глаза  и  душу  вверх, к  холмам,  и
позволив воспоминаниям реять в свободном потоке, и почувствовал, как на него
нисходит мир и покой.  Он еще никого  не видел,  но слышал пение:  где-то за
излучиной реки женщины  стирали белье. Легко и радостно он  представил себе,
что мисс Аманда и Мирри-ам стирают вместе со всеми.
     Солнце начало  спускаться  к реке, омывая своим светом речную долину  и
окаймляя холмы с  детства знакомым  багрово-золотым свечением. Пронзительная
тишина, которую только подчеркивало отдаленное пение, воскресила его детство
с такой силой, что ему захотелось плакать, - но не от горя или гнева, и даже
не от боли, а  от железной тирании времени. Сейчас Айван был  уже  далеко от
своей бездумной надежды, что все  здесь будет прежним,  охваченный смиренным
чувством благодарности  к тем немногим вещам, которые  остаются неизменными.
По реке плыли плоты, неспешно продвигаясь в сторону моря. Два или три из них
огибали  далекую  излучину  -  темные,  постепенно увеличивающиеся пятна  на
зеленом фоне. Айван  смотрел на поток, в  который  он с такой бесшабашностью
когда-то прыгнул - как давно это было! Вряд ли он  сумеет  сегодня повторить
этот прыжок.  Но  было  что-то живительное, почти  гипнотическое в том,  как
бесшумно закручивались крохотные водовороты.
     Когда Айван снова поднял глаза, плоты подошли ближе. Они были массивные
и нагруженные,  но  не грузом,  а людьми. Рафаэль благоговейно  совершает  с
семьей  воскресную  прогулку  по  реке,  которую   некогда  держал  в  своем
подчинении?  Тогда  там  наверняка  окажется  Мир-риам,  которая  может  его
заметить.  Не лучше  ли ему уйти? Узнает ли его Мирриам? Эта  мысль повергла
Айвана в  шок,  сковала нерешительностью.  Он  внимательно посмотрит  на  ее
старшего  ребенка...  Тот  день,  проведенный  на  реке,  когда умерла  мисс
Аманда...  Возможно, этим и объясняется ее внезапное замужество?  Ладони его
покрылись потом.
     Вскоре Айван разглядел, что,  не считая тех, кто управлял плотами,  все
люди  на  них были  белыми. В  ярких  шикарных одеждах, с фотокамерами через
плечо,  они  громко  разговаривали,  и   ветер  донес  до  него  обрывки  их
разговоров.  Дребезжащий звук расколол  тишину и диссонансом ворвался  в его
настроение. Белые  люди сидели на возвышениях,  а  черные, упершись в багры,
выгибали свои потные спины. Если бы Джонни Байсмюллер с  гиканьем свалился с
одного из нависших над рекой деревьев и схватился в воде  с крокодилом, вряд
ли это удивило бы его больше.
     Река несла плот к нему, он подплывал к мосту. Айван молча изучал людей,
ни словом не ответив на веселое приветствие, которым  наградила  его толстая
пара,  разлегшаяся  на  небольшом возвышении.  Он  был  уверен, что человек,
который управляет плотом,  и  есть Рафаэль. Эти гигантские мускулистые плечи
непревзойденной черноты явно принадлежали  ему. Когда плот подплыл  к мосту,
полная женщина  наклонилась и что-то сказала  Рафаэлю.  Айван  заметил, что,
пока она говорила, ее рука небрежно  погладила Рафаэля по ноге. Но ничуть не
интимно, а с той рассеянностью  и бесцеремонностью, с какой гладят  любимого
скакуна.  Рафаэль  наклонился к ней,  стараясь понять  смысл  ее  слов.  Она
засмеялась, и только после этого лицо Рафаэля расплылось в глупой улыбке. Он
покорно   закивал,   его  зубы  ослепительно  блеснули  на   солнце.  Затем,
по-прежнему улыбаясь, отошел в дальний  конец плота, напряг мускулы и принял
позу. Мощные  мускулы налились как блестящие черные  гроздья,  но сама  поза
была вымученной и подобострастной, а лицо превратилось в маску заискивающего
и  глуповатого дружелюбия. -  Изумительно!  -  сказала женщина, засмеялась и
щелкнула фотоаппаратом. Течение унесло их под мост.
     Так, значит, дело не в реке. Вот, оказывается, что случилось с одиноким
и нелюдимым гигантом,  которого они звали Король Реки. Каких же  кровей этот
улыбчивый шут, занявший королевское место?
     Айя!
     Выиграл или проиграл,
     Но ты получишь свое.
     Неудивительно, что Айван  пропустил поворот  и оказался  на  каменистой
тропинке, крутой и нехоженой, поднимающейся к самой вершине горы.  Мотоцикл,
объезжая корни, прыгал и брыкался, словно мул. Все казалось  ему незнакомым,
даже  очертания   деревьев,  когда-то  такие  родные  и  близкие,  выглядели
непривычно. Раньше он  знал здесь  каждое деревце, каждую тропку. Теперь ему
приходилось  напоминать себе:  бабушкин дом  в четырех милях отсюда,  то  ли
через  одну, то ли  через две  водонапорные колонки. Ориентируйся на большое
сливовое дерево. Он  едва не  проехал колонку. А  сливовое дерево неожиданно
оказалось там, где  он обычно стрелял цесарок. Нет, дерево другое -  то было
большое-большое. Постой, оно и есть, только стало теперь маленьким - а что с
тропинкой?  Вся поросла  кустами. Но... может быть, это не то  место? Где-то
рядом должна показаться жестяная крыша. Кусты, что ли,  так разрослись,  что
скрыли ее?
     Айван оставил  мотоцикл и стал  выискивать какой-нибудь ориентир, чтобы
не  заблудиться,  но вскоре  им  овладела паника, и  он вслепую  бросился  в
заросли,  где, как  подсказывала ему память,  находились бабушкины владения.
Виноградные лозы били его по ногам и хлестали по лицу, колючки царапали кожу
и цеплялись за одежду. Айван продвигался медленно  и с трудом. Сквозь завесу
густой  листвы он старался отыскать  хлебное дерево, отбрасывающее  тень  на
могилы его предков. Тщетно. Где кухня?  Где свиное стойло? Кофейные посадки?
Загон для коз? Господа Иисусе, еде я нахожусь?
     В отчаянном  волнении,  весь  исцарапанный,  Айван  повернул  назад,  к
дороге. Задыхаясь,  липкий  от  пота,  он был  словно в лихорадке.  Царапины
болели.  Он утер пот со лба и взобрался на сливовое дерево. Берега маленькой
бухты  вес  поросли кустами.  Но  это было  то самое место,  он узнал вид на
долину и противоположный  холм!  Там виднелись  проглядывающие сквозь листву
крыши, поднимающийся  от кухонных костров дым... Люди по-прежнему там живут.
Где-то там растет дерево безумного Изика. Это было то самое место...
     Айван увидел  хлебное дерево, но каменной ограды  не заметил. Небольшое
плато, на котором когда-то располагался дом, кухня, скотный двор и фруктовые
деревья,  буйно  поросло   растительностью.  Никаких  следов   человеческого
присутствия!  Порядок,  организация,   кустарное  производство  -   все  это
бесследно исчезло, и ему понадобилось бы мачете, чтобы прорубить себе путь к
могилам  своих  предков.  Ни  малейшего   следа  присутствия  многочисленных
поколений,  чей  разум,  усердие,  трудолюбие  и  умение  создали   когда-то
поселение. Ничего. Полное разорение.
     Иисус  Христос Боже Всевышний... Не  могу в  это поверить... Не верю...
Айван обреченно покачал головой... Ничегошеньки, ни единой вещи не осталось.
Ничего  нет,  я  даже  спуститься  туда не могу... Господи  Иисусе, мои люди
там... Люди мои. Господи Иисусе, люди мои!
     Айван  тупо  уселся под  деревом. Запах разбросанных  по земле  гниющих
фруктов ударил ему  в ноздри, рядом жужжали слетевшиеся на сладкое мухи. Ему
нелегко  было снова обрести согласие  с самим собой  и переварить то чувство
горя и разорение, с которым он столкнулся. Я