есь очень нравится. - Мама пила третью чашку кофе. Она собиралась вскоре уходить. - Можно я сама отвезу Финна домой? - Тебе же всего шестнадцать лет. А водительские права ты получишь, когда тебе исполнится семнадцать. - Мама, видимо, решила повторить правила дорожного движения в штате Нью-Джерси - у нее был экзамен на следующей неделе. - У меня есть специальные права, для фермеров. Мне можно брать машину, если нужно съездить к соседям. А это как раз наш случай. - Мама все равно не разрешит, я знал это. - Хорошо, только не очень быстро. - Мама поцеловала меня в щеку. - Не задерживайся слишком долго, ягненок. - В эту минуту я не возражал даже против того, что меня назвали ягненком. Музыка играла до четырех часов утра. Потом официантки выкатили тележки, нагруженные вареными яйцами, сосисками и беконом. К тому времени я уже перезнакомился с двадцатью (или больше) друзьями Майи. Их имен я, конечно, не запомнил, но общались мы так, будто знали друг друга тысячу лет. Мы играли в шашки, используя вместо фишек рюмки с текилой, и, прячась в кустах выдували друг другу в рот дым марихуаны. Все они общались со мной по-дружески. В основном, конечно, потому, что со мной была Майя. Кроме того, Пейдж представила историю с покупкой кокаина так, что можно было подумать, что я - настоящий бунтарь (из частной средней школы). Мне же оставалось только улыбаться и кивать, когда они рассказывали о шикарных нью-йоркских ночных клубах и барах (им тоже не хотелось ударить в грязь лицом). Я делал вид, что мне это тоже не в диковинку, хотя обо всех этих заведениях я слыхом не слыхивал. В обкуренном виде легче внушить к себе симпатию. Потом Иэн и итальянец, которого, оказывается, звали Джакомо - впрочем, я упорно продолжал называть его Пиноккио, и это, как сказала мне Майя, было просто уморительно, потому что тот постоянно врал, - пригласили меня поиграть с ними в гольф. И я согласился! В этот момент я понял, что мне действительно хватит курить. Майя отвезла меня домой на "Лендровере", подаренном ей на день рождения. Он был раскрашен в черно-белые полоски, и поэтому напоминал мне зебру из телепередачи, в которой рассказывалось о приключениях одного врача в Африке. Это была идея Брюса - он обожал эту программу. К тому моменту я уже так свыкся с ролью богатенького Буратино, что сказал бы, что машина выглядит слишком скромно, если бы ее не стали раскрашивать на заказ. Мы ехали по дальним дорогам, проезжали по фермерским участкам и колесили по всем уголкам Флейвалля. Ночное небо стало ярко-синим. Начинался рассвет. А мы все катили по выбоинам сельской дороги, скрытой туманом. Когда Майя пропустила нужный поворот, мы, смеясь, просто скатились на обочину. Она даже не остановилась, просто продолжала ехать прямо по кустам, подскакивая на попадавшихся пнях. Огни фар танцевали в лесу, освещая то одно дерево, то другое. Так Майя искала дорогу. Вдруг мы заметили машину Двейна; огни фар выхватили на секунду из темноты довольно упитанное тело Джилли. Они занимались любовью, сидя на заднем сиденье. Из-за этого зрелища я тоже почувствовал возбуждение. А Майя заорала: "Вперед, ребята!". Мы остановились у моего дома. Майя потянулась ко мне, чтобы поцеловать, забыв нажать на тормоз, так что "Лендровер" въехал прямо на клумбу. - У меня для тебя сюрприз. - Какой? - Узнаешь послезавтра. - Зачем ждать?- Она стала заводить мотор. Но я не хотел, чтобы эта ночь заканчивалась. - Дедушка приглашает тебя на обед. Он хочет с тобой познакомиться. 14 Когда я проснулся и открыл глаза, то увидел маму, сидящую на краю моей кровати. Она смотрела на меня. Вчера (то есть пять часов назад) я успел снять только свой пиджак и одну туфлю, после чего сразу заснул, лежа на застеленной кровати. Голова болела так, будто эту ночь я провел в бетономешалке. - Ты пил вчера ночью? - Не-ет. - Когда мама закурила сигарету и выдохнула дым мне прямо в лицо, мне показалось, что меня сейчас вырвет. - Но я же видела, как ты пил вино за ужином. - А почему ты тогда ничего не сказала? - Я не хотела устраивать сцену. Мне казалось, что будет лучше, если мы поговорим об этом при свете дня. - Да это был имбирный эль, а не вино! Честно! - Мама подала мне стакан с кока-колой. - Но мне сказали, что ты пил. - Спасибо за колу. - Мне не хотелось ссориться, и я пытался сменить тему разговора. - Послушай, я знаю, что это делал не только ты. Дочка доктора Леффлера, Бупи, пришла домой уже ночью, и ее вырвало прямо на постель. - Фу, какая гадость. - Смутно я припоминал, как мы с ней наперегонки пили текилу. У нее были темные волосы и огромные глаза. Ее называли Бупи, потому что ее отец думал, что она похожа на Бетти Буп*, что только доказывает, что он уже вообще ни черта не соображал, этот доктор. <Персонаж короткометражных мультфильмов 1920-30-х, кокетливая дамочка с огромными удивленными глазами, и обычно с некоторым непорядком в туалете. В результате стала первым мультперсонажем, запрещенным американской киноцензурой>. - А что, Леффлер позвонил тебе специально для того, чтобы сказать, что я пил? Или он хотел поведать о том, как его дочь выблевала свой ужин? - Вообще-то, он позвонил мне для того, чтобы пригласить в театр. - А его жена тоже пойдет? - Он разведен. - Но разве мы не приглашены на ланч к мистеру Осборну? - Он хотел поговорить с тобой наедине. - Видимо, маму это беспокоило. - Только он и я? - Мама кивнула. Теперь уже и я стал нервничать. Мне-то казалось, что и Майя, и все остальные тоже будут там присутствовать. - Зачем это нужно? - Не знаю. Но я не собираюсь спокойно наблюдать за тем, как мой сын превращается в алкоголика. - Собираешься меня наказать? - Я вспомнил о том миллионе винных бутылок, которые я вынес из нашего дома в мусорный бак, когда мы жили в Нью-Йорке. - Мне не хочется этого делать, но придется. - Ну, хорошо, тогда скажи ему, что ты не разрешила мне выходить из дома, и поэтому я не смогу пообедать с ним. А все из-за того, что вчера вечером на его вечеринке официанты постоянно наливали мне выпивку. - Пообещай, что не будешь пить. Тебе ведь еще шестнадцати нет. - Учителя хорошие были. - Хочешь меня обидеть? - Просто пытаюсь быть честным. - Это на нее подействовало. - Ну ладно. Тогда сейчас ты пойдешь к мистеру Осборну, но после этого тебе две недели нельзя будет выходить из дома без моего разрешения. - Я знал: она хочет, чтобы я пошел. На ручке шкафа в моей комнате висела свежевыглаженная рубашка. - Не, не согласен. - Ты что, думаешь, я с тобой шутки шучу? - Ну да. - Было ясно, что первый раунд я выиграл. Я зашел в душ и стал намыливаться розовым душистым мылом. Все мои мысли были о Майе. Тут в ванную зашла мама. - Алкоголь убивает клетки мозга. Мне хотелось сказать "Это только доказывает, что с моей стороны было бы неразумно прислушиваться к твоим словам", но решил, что это будет слишком, и поэтому вместо этого сказал: - Помнишь, что сказал психолог, когда мы говорили о каких-то границах, правилах, которые должны существовать в каждой семье? Могу я побыть один, когда принимаю душ? Мама сама отвезла меня к Осборну. Она избрала самый кошмарный вид молчаливого выражения своего одобрения - она стала петь. Ей казалось, что будет здорово, если она поставит кассету с каким-то старьем. "Помогите! Мне нужен человек...". Мама обожала "Битлз". Довольно странный выбор. Она очень гордилась тем фактом, что когда она училась в средней школе, то однажды сбежала в город, чтобы попасть на концерт знаменитой четверки. У нее просто в сознании не укладывалось, что группа распалась. Я решил, что лучше не поднимать вопрос о том, почему она не ставит те песни, в которых ее торчки поют о ЛСД или героине. "Помогите!" - опять запела мама. Осборн был чрезвычайно богат. На пути к его дому мы встретили восемь сельскохозяйственных рабочих. Потом еще шесть человек, которые косили газон. В саду работали три японца (Джилли утверждала, что, по словам Двейна, они были гомосексуалистами и даже были женаты по какому-то восточному обычаю - "Пока смерть не разлучит нас" и все такое - эта история меня действительно заинтересовала). Наконец, из будки у ворот, которая была частью кирпичной ограды высотой в два метра, окружавшей дом Осборна и английский сад, выглядывали два охранника. И все это - в выходной день. Мама въехала в мощенный булыжником внутренний двор перед домом. Сам дом был слишком большим, чтобы назвать его просто большим, и слишком маленьким, чтобы назвать его грандиозным. Водитель в униформе укладывал чемоданы в темно-бордовый длинный "Мерседес". Мама по-прежнему молчала. Она ждала, что я сделаю первый шаг. Я же был готов высказать ей все прямо сейчас, пусть даже к окну подойдет Осборн и все услышит. Потом вспомнил о том, что Майя пообещала мне преподнести какой-то сюрприз, глубоко вздохнул и порывисто обнял маму за шею. - Мам, прости меня. Ты права насчет выпивки. Я сделал ошибку. Честное слово, если я сделаю это еще раз, то прямиком отправлюсь в ад. - Мама начала плакать еще до того, как я упомянул о преисподней. - Милый мой мальчик, это все, что мне было нужно. - Мне это было прекрасно известно, и именно поэтому я врал так беззастенчиво. - Просто я беспокоюсь о тебе, и хочу, чтобы ты был счастлив...чтобы мы были счастливы... и сейчас, и потом. - Знаю, мама. - Удивительно, но, когда она, плача, обнимала меня, мне было очень хорошо, и в то же время у меня было такое чувство, что я не просто сказал то, что думаю, а действительно обрек себя на вечное проклятие. - Все у тебя будет хорошо, Финн. - Я в этом вовсе не был уверен. - Позвони мне, чтобы я приехала и забрала тебя, когда вы закончите. - Мама протянула мне трость, которую я должен был отдать мистеру Осборну. - Мама... - Она взглянула на меня вверх, когда я выходил из машины. - Я все еще под домашним арестом? - Нет, Финн, конечно, нет. - Когда она покатила назад, и я услышал, как она начинает напевать еще какую-то дурацкую песню "Битлз", то чувство вины мгновенно исчезло. Дом Осборна занимал площадь, приблизительно равную половине городского квартала. У него было шесть колонн, крыша, словно у древнегреческого храма, и фонтан размером с бассейн - с бронзовыми нимфами и еще каким-то типом, который держал трезубец. Все это напоминало мне декорации, оставшиеся после съемок фильма о гладиаторах. Когда я шел к входной двери, то вспомнил, как в "Спартаке" они говорили: "Идущие на смерть приветствуют тебя". Не успел я дотронуться до кнопки звонка, как массивная бронзовая дверь со скрипом приоткрылась. Мне стало страшно. Это была жена Осборна. Она была одета в черный брючный костюм с большими белыми пуговицами. А на лице у нее сияла улыбка - губы были накрашены кроваво-красной помадой. При свете дня она меньше напоминала мумию, скорее - старшую злобную сестру Круэллы де Виль* <Злодейка из диснеевской комедии "101 далматинец">. - Здравствуйте, меня зовут Финн, - сказал я, протягивая ей руку. Но вместо того, чтобы пожать ее, она мягко взяла меня за подбородок и повернула мое лицо к свету, после чего пристально уставилась на меня через очки, которые висели на ее шее на украшенной драгоценными камнями золотой цепочке. - Сходство небольшое, но, судя по тому, чему я была свидетелем вчера ночью, ты унаследовал его гормоны, в этом не может быть никакого сомнения. - Руки у нее были холодные и влажные. - Вы знакомы с моим отцом? Она рассмеялась и отпустила мой подбородок. - Да. И настолько близко, насколько это вообще возможно. Ничего себе! Мне было трудно представить, что папа, который так свежо выглядел в этом фильме про яномамо, может иметь что-то общее с этой засушенной виноградиной миссис Осборн. Впрочем, я прожил в Флейвалле достаточно долго, чтобы понять, что здесь вообще все возможно. Одно я знал наверняка: она говорила о чем-то, о чем я и понятия не имел, и вовсе не был уверен, что хочу об этом знать. Дворецкий Герберт стащил с лестницы круглую коробку, и вручил ей сумочку с логотипом фирмы "Hermes". Первый раз в жизни я увидел дворецкого. Вообще-то, он был больше похож на дипломата: только униформа его выдавала. Миссис Осборн набрала несколько цифр на замке сумки, открыла ее и проверила содержимое. Лежащих там брюликов хватило бы на то, чтобы украсить витрину в магазине "Тиффани". Тогда она с довольным видом захлопнула сумочку и крикнула через плечо: - Я уже уезжаю, так что подслушивать не буду, знакомьтесь на здоровье. Как только дворецкий закрыл за ней дверь, открылась дверь, ведущая в библиотеку. Из нее вышел Осборн. - Что ж, теперь, когда мы можем быть уверены, что моя жена действительно оседлала свое помело, мы и вправду можем поговорить о том о сем. - Голос у него был низкий, и какой-то смешной. Он напомнил мне Фогхорна-Легхорна*. <Петух, персонаж мультфильмов>. Только Осборн говорил не так медленно. Он был одет в гавайскую рубашку, на которой было написано "Aloha", и блейзер с эмблемой Нью-Йоркского клуба яхтсменов, а также старые военные брюки цвета хаки, которые впрочем, были хорошо выглажены. На ногах у него были золотистые мокасины из тюленьей кожи. Я прошел за ним в библиотеку, которая была размером с домик, в котором жили мы с мамой. Полки доходили до самого потолка, и все они были набиты книгами. Еще там стояла раскладная лестница, но мне сразу стало ясно, что он на нее давненько не взбирался. На стене висела картина с изображением обнаженной женщины. Кожа у нее была синяя. Нарисовал ее Пикассо - судя по полуметровой подписи. Кроме того, комната была украшена множеством черно-белых фотографий, на которые мне было бы очень интересно взглянуть, но как-нибудь в другой раз - сейчас у меня в голове вертелось столько вопросов, что у меня не было желания любоваться красотой окружающей меня обстановки. - Неужели миссис Осборн правда знает моего папу? - На улице было не меньше девяноста градусов и кондиционер работал во всю мощь, но в камине горел огонь. - Это она так думает. - Осборн подбросил в огонь еще одно полено, из камина вылетели горящие щепки и упали на персидский ковер. Он беззаботно отшвырнул их ногой обратно, даже не заметив, кажется, что они оставили на ковре отметины. - Как это понимать? - Моя жена убеждена, что я - твой отец. У меня появилось такое чувство, словно меня кто-то лягнул меня ногой прямо в живот. - Не беспокойся, это не так. - Тогда почему она так думает? - Я был зол. В основном, потому, что они все никак не оставляли меня в покое. Но и потому, что на какую-то долю секунды я почувствовал, как где-то в самой глубине своего жадного сердца я возрадовался тому, что могу унаследовать частичку этого великолепия. - Она может думать так по двум причинам, но ни одна из них тебя не касается. Понятно? - Он отрезал кончик сигары и засунул ее в рот, даже не поднеся к ней зажигалку. Он не собирался отчитываться в своих действиях перед кем бы то ни было, и уж тем более перед желторотым юнцом. - С другой стороны, никогда не узнаешь, можно ли доверять человеку, если не расскажешь ему о том, что для тебя действительно важно. Поэтому я расскажу тебе. Итак, во-первых: мне не очень приятно говорить об этом, но где-то по этой планете действительно бегают незаконнорожденные ребятишки, отцом которых являюсь я. Я был влюблен в их матерей... чаще всего. В общем, хорошо ли это, плохо, или это вообще неважно, но у всех моих отпрысков есть счета в банках, которые я для них открыл. Так что, хоть они и самые обыкновенные ублюдки... Но только я не ублюдок. Что касается второй причины... - курить незажженную сигару ему явно не понравилось, и тогда он чиркнул спичкой. - То, что я курю сигару, и то, что я говорил сегодня, навсегда останется между нами? - Ясное дело. А вторая причина? - Вторая причина - твоя мама. - Я знал это, но все-таки был шокирован. - То есть вы с моей мамой... - Он знал, о чем я говорю. Миллиардер улыбнулся и сощурил глаза, словно он смотрел на солнце, а не на синий зад, стоивший четыре миллиона долларов. - Мы с ней друзья. К сожалению. - Вы хотите сказать, что, несмотря на то, что ваша жена уверена в том, что я - ваш ребенок, между вами и моей матерью ничего не было? - Он был удивлен тем, каким тоном я разговаривал. Да я и сам был удивлен. Ему, кажется, понравилась моя дерзость. Надеюсь, что так. - Я не сказал "ничего". Кроме того, богатому человеку несложно найти себе любовницу, а вот друга - чертовски сложно. - Я слушал его, обратившись в слух. Когда в дверь постучали, я вздрогнул. Это был дворецкий. Он катил перед собой столик, на котором был накрыт ланч. Блюда лежали на серебряных подогреваемых блюдах с крышкой. Когда он вышел, Осборн продолжил: - Моя жена не верит, что я способен дружить с женщиной, с которой не спал... Да, пожалуй, "дружить" - это наиболее подходящее слово. Я и не знал, что мне делать - то ли заорать на него, то ли заплакать. - Слушайте, я знаю, что вы трахаетесь с моей матерью. - Мне казалось, что сейчас он вышвырнет меня за дверь, и в тот момент мне хотелось именно этого. Не понимаю этих людей. Да что они к нам прицепились? Я был напуган. Тогда мне стало ясно, что даже если они не хотят мне вреда, то и ничего хорошего ждать от них не приходится. - Знаешь это библейское изречение? "Скорее верблюд пройдет в игольное ушко, чем богатый человек во врата рая". Если тебя что-то не устраивает, то проваливай из моего дома. Потом он стал медленно расстегивать ремень. Я был в ярости. Он снял брюки и трусы - в это время я окидывал взглядом комнату, чтобы найти, чем бы его стукнуть. Это было страшнее, чем любой фильм ужасов. Потом он стащил свою рубашку - тогда мне стало уже не так страшно, потому что Осборн выглядел просто отвратительно. Его кожа была болезненного бледно-желтого цвета, словно старый фарфоровый писсуар. Варикозные вены были расширены, а живот, со следами многочисленных шрамов, свидетельствующими о том, что жизнь у него была бурная, раздут. Но он хотел показать мне что-то другое. - Смотри внимательно, сынок, потому что второго раза не будет. - Он приподнял свой длинный безжизненный необрезанный член и, усмехнувшись, указал на воспаленный красный шрам, который находился как раз в том месте, где полагалось быть мошонке. - Эта медицинская процедура называется орхоэктомия. Это, собственно, значит, что тебе отрезают яйца, для того, чтобы приостановить развитие рака. Тогда болезнь становится не такой прожорливой, не такой голодной. Я был в бессознательном состоянии, и тогда моя жена дала согласие на проведение операции. Почки у меня отказали, и простата стала размером с бейсбольный матч. Tout le monde mange, et je suis le diner. <Весь мир ест, и я ужинаю>. Когда я познакомился с твоей матерью, то думал, что мои дни сочтены. У тебя есть еще вопросы? Наверное, мне нужно было извиниться, но я только кивнул ему в ответ. Старик опять натянул брюки и застегнул ремень. - Ну что, есть-то мы будем? Аппетит у меня пропал, но я все-таки согласился. - Вот и отлично, потому что сегодня повар приготовил лучшего в мире цыпленка. - Но вместо того, чтобы приняться за еду, он выпил полдюжины таблеток, которые лежали на серебряном блюде рядом с бокалом с водой. - Вина хочешь? - Когда мы сюда ехали, я пообещал маме, что никогда больше не буду пить. - Что ж, а теперь у тебя появилась возможность проверить, можно ли доверять мне. - У вина был привкус осеннего дыма. Не помню, как назывался этот виноградник, но его владельцем был сам Осборн. - Не хочу вам надоедать своими вопросами, но как так получилось, что вы с моей мамой подружились? - Она спасла мне жизнь. - Он жевал с открытым ртом. - Вы что, и правда думаете, что она может исцелять своим массажем? - Нет. Но когда она пришла в мою больничную палату впервые, я держал в руках вот это. - Он вытащил из кармана пиджака маленький револьвер с ручкой из слоновой кости. - И я бы давно вышиб себе мозги, но у меня так тряслись руки, что когда я пытался зарядить его, то уронил пули. Но ко мне присоединили такое количество трубок, что я даже не мог встать с кровати, чтобы поднять их. - Рассказывая эту историю, он улыбался. Видимо, у нее был счастливый конец: он же не застрелился, в конце концов! - И тогда я сказал ей... - "Не могу достать свои патроны" - закончил я за него. - Так она тебе рассказала? - Я слышал, как она сказала эту фразу, когда говорила с вами по телефону за день до того, как мы приехали сюда. - Когда меня выписали из больницы, я сказал ей, что если когда-нибудь ей понадобится моя помощь, то все, что ей нужно сделать - это произнести эту фразу, - золотой зубочисткой он выковырял из зуба кусочек курицы. - А что она сделал, когда вы попросили ее поднять патроны? - Она заявила, что если после того, как она сделает мне массаж ступней, я все еще захочу покончить жизнь самоубийством, она сама зарядит пистолет и нажмет курок. - Мы оба рассмеялись. - А больше вам никогда не хотелось этого сделать? - Много раз, особенно в первое время. Но потом ко мне в больницу стала приходить твоя мама, и мы подолгу беседовали. Знаешь, с ней очень интересно разговаривать, особенно после того, как она понюхает кокаин. - В каком-то смысле мне было приятно узнать, что я не единственный, кто считает, что трезвый образ жизни сделал маму более скучной. - Знаете, у моей матери полно газетных вырезок со статьями о вас. - Я не думал, что подвожу маму; мне казалось, он будет польщен. - Знаю. Я сам ей дал. - Зачем? - Я хотел, чтобы она знала обо мне как можно больше, чтобы помочь принять одно решение. - Даже не знаю, что и думать: мне было приятно, что он советовался с моей мамой; с другой стороны, это настораживало. - Какое решение? - Мне хотелось понять, есть ли в жизни хоть какой-то смысл, или она абсолютно его лишена, как мне всегда казалось. Теперь он вовсе не напоминал мне героя мультфильма. Перед уходом Осборн показал мне фотографии в рамочках, которые были развешаны по всей комнате. На снимках были запечатлены счастливые времена. Действие происходило в самых невероятных местах: охота на тигров в Непале, игра в поло в дворце Белого Раджи* в Сараваке*... <Малазийская часть острова Борнео. В 19 веке здесь правил единственный в истории Азии Белый раджа, англичанин Брук. Княжеский титул "раджа" использовали только в Индии, и то, что его получил европеец - случай необыкновенный>. Осборн пояснил, что тот парень, который сидит с ним в катере, рассекающем эолийские воды - это один из Рокфеллеров, которого впоследствии съели каннибалы. Еще там были Джорджия О'Кифи, убивающая гремучую змею где-то в Мексике, и Билли Холлидей*, явно обкуренная до крайности, лежащая на смятых простынях на светлой деревянной кровати в салоне самолета - было между ними что-то или не было? <Американская художница>, <Джазовая певица>. Это была моя любимая фотография. Все вместе это было можно назвать так: "Белые люди развлекаются. Дата: двадцатый век". Именно так обозначил это Осборн. Тут мама просигналила нам, сидя в машине у окна, чтобы дать понять, что она готова забрать меня. Старик проводил меня к двери, и тогда я отдал ему его трость из слоновой кости. - Спасибо, что одолжили ее мне. - Оставь себе. Кто знает, может, тебе повезет, и она опять тебе понадобится. 15 Когда мы вернулись домой, позвонила Майя. Мы опять обменялись репликами типа "я-по-тебе-скучала-а-я-по-тебе-еще-больше", и я почувствовал, что член у меня затвердел. К тому времени, когда мы договорились до признаний в любви, он был не мягче стального клинка. Когда Майя сказала "Мы с дедушкой говорили о тебе", то даже он вздрогнул. - И что он сказал? - Что ты лежкий продукт. - Я уже был достаточно хорошо знаком с деревенской жизнью, и знал, что так называются яблоки и другие продукты, которые могут долго храниться. - Это значит, что я ему нравлюсь? - Для него это самый большой комплимент. - А как насчет моего сюрприза? - Подумав об этом, я расстегнул джинсы. У меня никогда в жизни не было секса по телефону. Наверное, она это имела в виду. - Какой ты нетерпеливый. - Я не нетерпеливый, а любопытный. - Мы поедем на пикник. Ночью. Вот и все, что я могу тебе сказать. - Звучит заманчиво. - Я тяжело дышал в трубку. - Ты смеешься надо мной? - Нет. - Хорошо. - Почему хорошо? - Потому что Брюс любит надо мной подтрунивать, а меня от него уже тошнит - Если тебя от него тошнит, то и меня тоже. - Все-таки у меня здорово получается говорить людям то, что они хотят услышать. - Я за тобой заеду в полседьмого. - Когда она повесила трубку, мне вдруг стало смешно. Наверное, это выглядело забавно: в руке я до сих пор сжимал свой член. Я вспомнил, как видел на вокзале писсуар, на котором было нацарапано: "Любовь такая большая, когда ты держишь ее в своей руке". Следующие двадцать четыре часа мои гормоны вырабатывались в таком количестве, что я пребывал в блаженстве от предвкушения чего-то очень важного, что молодые мужчины часто принимают за удовлетворение. Теперь я уже не боялся и не надеялся втайне, что моя мать - любовница Осборна, и у меня появилось много свободного времени, чтобы мечтать о том, что за сюрприз подготовила мне Майя. Я был уверен, что мне пообещали секс. После того удовольствия, которое доставила мне ее рука под столом на вечеринке в честь ее шестнадцатого дня рождения - возраст невинности, как известно, - я был просто одурманен распутными мыслями о том, что готовит мне судьба в тот момент, когда мы с Майей останемся в темноте наедине. Я пришел, нашел, и теперь собирался победить жаркую и загадочную женскую сущность, жаркие мечты о которой посещали меня еженощно - тех самых пор, когда я начал прятать журналы между обшивкой кровати и матрасом. Да, мы сделаем это. Без вопросов. Я был так счастлив, что когда мама уехала утром делать массаж Осборну, мне стало ее жаль. Она была ему симпатична; меня же любили по-настоящему. Когда я услышал, что она уезжает, то бросился к автомобилю и постучал в окно, чтобы она остановилась. А когда мама спросила меня, что случилось, я ответил: "Ничего, просто хотел поцеловать тебя на прощание". Мама так никогда и не узнала, что после этого я пошел домой и заправил кровать из сострадания к ней. Моя жесткость была и невинна, и прекрасна. Я поджидал Майю, сидя на газоне. Солнце уже садилось в пурпурно-синие облака. Вечернее небо было похоже на восхитительный синяк. Я был так взволнован, что когда запрыгнул в машину и уселся рядом с ней, то наклонился поцеловать ее с такой слепой страстью, что наши передние зубы столкнулись, и она закричала: "О Боже, у меня кусок зуба откололся". Девочки-подростки часто еще менее романтичны, чем мальчики. Я был разочарован, и Майя, кажется, почувствовала это. Когда я увидел в зеркале заднего вида, что она улыбается, то решил, что она хочет дать мне еще один шанс. Но она спросила только: "Ты когда-нибудь "Лендровер" водил?". Видимо, думает, что я действительно отбил кусочек от ее переднего зуба. - Конечно! - разумеется, я соврал. Я дергал за сцепление, вертел и со скрежетом дергал какие-то рычаги, так что скоро стало ясно, что на самом деле я сижу за рулем такой машины впервые. Майя смеялась, а я чувствовал себя ужасно глупо. Мы катили по проселочной дороге по направлению к тому большому сюрпризу, который (теперь я был в этом убежден) мне никогда не получить. Мы подпрыгивали на ухабах, останавливались и вновь продолжали движение через поля с кукурузой, которая теперь уже доходила мне до плеч, и залежными землями, засеянными лавандой. Вокруг нашей машины скакали олени: они то появлялись, то вновь скрывались в море зелени, словно дельфины. Когда мы подъехали к ущелью, в глубине которого текла речка, Майя сказала, чтобы я дал полный газ. Машина накренилась, все четыре колеса вращались. Передняя шина наехала на камень. Руль выскользнул у меня из рук. Крыло машины натолкнулось на дерево. Раздался металлический скрежет. Задняя фара разбилась - в нее влетел камешек. Мы два раза повернулись вокруг своей оси. Все четыре колеса были заляпаны грязью. Я задрожал от прилива адреналина и от смущения, а потом повернулся к Майе и тихо сказал: - Извини меня, пожалуйста. - За что? По-моему, было круто. - Мы вышли из машины, сразу оказавшись по колено в грязи, и осмотрели повреждения. - Я заплачу за ремонт. - Да что ты! Я скажу, что это я сделала. - Ей это все понравилось гораздо больше, чем мне. - И вообще, теперь она выглядит гораздо лучше. - Майю не волновали вещи, которые можно было починить. Наверное, если бы она не настояла на том, чтобы заплатить за ремонт самой, я бы сказал, что она всего лишь избалованная богатая девчонка. Но когда она облокотилась на поцарапанную дверь машины и притянула меня к себе, я подумал совсем о другом. Я поцеловал ее в губы именно так, как хотел сделать это в первый раз, когда отбил ей кусочек зуба. От нее пахло сигаретами и жевательной резинкой. Я засунул руку ей в брюки. - Эй, ты так мой сюрприз испортишь. - Майя оттолкнула меня и достала из машины кусок цепи. Я наблюдал за тем, как она прицепила один конец к дереву и вытащила лебедку. Ее руки и ноги были покрыты грязью. Она поехала в сторону. Правила Майя одной рукой, а во второй у нее была зажата сигарета. Наверное, было похоже на то, что это она парень, а я - девушка. Я никогда не думал, что быть тряпкой - это такое возбуждающее чувство. Когда мы проезжали по сосновому лесу, примыкающему к заповеднику, и в свете фар показалось маленькое озеро, Майя заглушила двигатель. Она сняла футболку и подошла к воде, чтобы смыть грязь. Лифчика на ней не было. - Ты умеешь грести? Мы поедем на каноэ. - Она стала вытираться своей майкой. Я совсем ошалел. Это было лучше любого снимка в порнографическом журнале. - Умею. Не хуже, чем водить машину. - Я так и думала. - Она поцеловала меня, и подтащила зеленую лодку к воде. Футболку она надевать не стала. - Куда мы поплывем? - Я надеялся, что мы все-таки займемся любовью прямо здесь. - На мой остров. - Она показала пальцем куда-то на середину озера. Скорее, это было больше похоже на большой камень. На нем стояла парочка деревьев, возвышаясь над землей, словно кокетливый чубчик. Все-таки это было здорово. - Он твой? - Она, кажется, не слышала в моем голосе обиды. - Да, дедушка подарил мне его, когда мне исполнилось двенадцать лет. А когда мне было двенадцать, дедушка подарил мне бейсбольную перчатку. Правда, она была на правую руку. Он забыл, что я левша. - А у Брюса есть остров? - Да нет, ты не понял. Дед каждый год нам что-то дарит, чтобы платить меньше налогов. - А как вы деньги делите? - Невежливо спрашивать людей о деньгах. - Она надела футболку и добавила: - Особенно богатых людей. - Это все равно что не говорить с горбуном о его горбе? Нужно просто делать вид, что его нет? - Да, что-то в этом духе. - Она раздраженно протянула мне весло. - Не беспокойся. Мне прекрасно известно, что значит иметь невидимый горб. - Садись вперед. - Я покажу тебе свой, а ты мне - свой. - Она рассмеялась и брызнула в меня водой. Я почувствовал большое облегчение. - У тебя одно на уме! Оказалось, что грести у меня получается лучше, чем водить машину. Когда мы доплыли, то вытащили лодку на каменистый пляж. Она проводила меня к маленькой лачуге с жестяной крышей и деревянным крыльцом. В этом домике была всего одна комната. Раньше в нем жили куры, но потом Осборн приказал починить его и перевезти его на остров. На двери висел висячий замок и вывеска, на которой детской рукой было написано: "Держитесь отсюда подальше. Всех касается". Потом Майя зажгла керосиновую лампу. Я даже удивился. Там было полно маленьких игрушечных лошадок с крошечными седлами и уздечками. Все они были аккуратно выстроены на полочке. На окнах висели награды, которые получали лошади, участвовавшие в соревнованиях. На кровати лежали мягкие игрушки, как будто она до сих пор играла с ними. Детские цветные рисунки украшали стены домика. На них была изображена Майя, скачущая на своем пони по имени Прыгун. На каждой картинке было написано: "Кентер", "Рысь", "Галоп". Мне всегда казалось, что Майя меня старше. Но сейчас, в оранжевом свете фонаря, она могла бы сойти за двенадцатилетнюю девочку. Если бы не ее грудь, конечно. Она торжественно смотрела на меня. - Ты - первый мальчик, которого я сюда привезла. - Я ей верил. Она вытащила пробку из бутылки с вином, за которое в ресторане пришлось бы выложить долларов сто пятьдесят, не меньше (я об этом, естественно, понятия не имел), и мы оба сделали по большому глотку. Вино по вкусу тоже напоминало пробку, но я сделал вид, что оно мне понравилось. Затем она поставила кассету, которую стащила из дома, и включила магнитофон на полную мощность. Она сказала, что это любимая группа Брюса. Я никогда о ней не слышал. Она называлась "Мертвые Кеннеди". Припев был такой: "Сегодня ночью бедных убьем". Я не совсем понимал, что от меня требуется, поэтому просто сел на ее детскую кроватку и взял в руки медвежонка. На шее у него болтался галстук-бабочка. От него пахло плесенью. - Как его зовут? - Это не он, а она. Ее зовут Ворчунья. - Вдруг из живота Ворчуньи выскользнула прятавшаяся там мышь. Я вскрикнул от испуга. Тогда напряжение спало. Майя достала огромный охотничий нож с очень длинным лезвием. Этим ножом она стала намазывать арахисовое масло на крекеры. Мы взяли вино и одеяло и пошли на улицу, чтобы поесть на улице, сидя на черном камне. Она чиркнула спичкой по отбитому зубу, а потом стала изображать факира. У нее был баллончик с газом для зажигалки, так что через десять секунд у нас был настоящий костер. Я от нее балдел. Майя позволила мне себя поцеловать, но, кажется, ей вовсе не хотелось продолжать. Я был несколько разочарован, поэтому посмотрел на рюкзак, из которого она достала крекеры и масло, и спросил: "А что на десерт?". Я ожидал, что она вытащит конфеты или печенье, но вместо этого она сказала: - Раздевайся. Я был так заворожен тем, что она сказала, что даже не был уверен, что расслышал правильно. Она потянула меня за ремень, недовольная моей медлительностью. Когда я попытался поцеловать ее, Майя толкнула меня вниз, на одеяло, и прошептала: - Ложись на спину и закрой глаза. - Мне казалось, что со мной говорит девушка из моих влажных сновидений. Когда я приоткрыл глаза, чтобы посмотреть, как она стягивает с меня джинсы, она закрыла мне глаза ладонями. - Не надо, Финн! А то сюрприз не получится. Теперь она уже снимала с меня нижнее белье. Я покраснел, потому что мой набухший член выскользнул из-под эластичной материи и громко хлопнул меня по животу. Майя захихикала. Звук был такой, будто кто-то уронил на пол кухни кусок сырого мяса. - Не беспокойся, привязывать я его не буду. Затем я почувствовал, как по моему телу заскользило что-то острое и мокрое. Майя шумно дышала. Видимо, она была чем-то очень увлечена. Мне было щекотно от ее касаний. В комнате запахло чем-то вроде клея, только это был не клей. Школьный запах. Еще пару минут я принюхивался, а потом меня осенило - она пишет на мне маркерами! Я тут же открыл глаза - она решила подшутить надо мной! Вы представить себе не можете, как я удивился, когда увидел, что она разрисовывает меня знаками племени яномамо. На одном боку у меня были красные круги, на другом - черные полосы. Когда она закончила, я стал наносить эти знаки на ее тело. Костер горел, в ночи раздавались таинственные шорохи. У меня было такое чувство, будто мы далеко-далеко от Нью-Джерси. Майя крепко зажмурила глаза. На лице у нее было странное выражение, и когда я коснулся ее кончиком кисти, она вздрогнула. Следы фломастеров смыть легко; но из моей памяти эти минуты не сотрутся никогда. Мы разделись догола. На наших телах были священные знаки. Мы были обнажены, как люди племени яномамо. Теперь мы сами стали членами этого племени. В Майе я видел себя самого, только более смелого, грозного и потому прекрасного - словно те люди, о которых я читал в географических журналах. Не говоря ни слова, мы стали целовать и ласкать друг друга, и я уже был уверен, что мы займемся любовью прямо здесь и сейчас, но она отпрянула назад и тихо сказала: - Подожди, сначала ты должен посмотреть на себя. Мы встали у края воды, взявшись за руки, и стали любоваться на свое отражение. Мы не были жестокими людьми, мы были жестокими детьми. - Вот это да! Все, чего нам не хватает - это щепотки энеббе. - Я знала, что тебе этого захочется. - Она отцепила серебряный флакончик, который болтался у нее на шее, отвинтила крышку и достала оттуда небольшое количество зеленого искрящегося порошка. - Энеббе я достать не смогла, так что позаимствовала у Брюса чуть-чуть кокаина. - Но он же зеленый... - Я его покрасила - краской для пасхальных яиц. Мы сделали две понюшки, после чего эрекция у меня спала. Я ужасно разнервничался, наблюдая за тем, как она нюхает порошок. После каждого раза она начинала трясти головой, как лошадь, которой в ноздрю залетела муха. - Ты когда-нибудь пробовала кокаин раньше? - Я подумал о маме. - Я живу в захолустье, но это не значит, что я деревенщина. - Мы опять выпили по глотку вина. - Первый раз - в Аспене, с Брюсом. - Так назывался виноградник, где делали вино, которым ее дедушка угощал меня за ланчем. - Как ты думаешь, из-за этой краски у нас рак мозга не начнется? - Я не засмеялся, и тогда она спросила: - Что-то не так? Мне ужасно хотелось сказать ей, что я ничего не знаю о кокаине, и что меня арестовали тогда, когда покупал его для своей матери. Что я вообще ни черта не знаю. Ей же было прекрасно известно, что я в Нью-Йорке все было не так, как я об этом рассказываю, так почему бы не выложить ей всю правду до конца? Мне припомнились слова Осборна: "Невозможно узнать, можно ли доверять человеку, пока не расскажешь ему свой секрет". Но они-то могли пойти на риск. А я нет. Я говорил себе, что все дело в том, что у них есть деньги. Мне не приходило в голову, что, на самом деле, все очень просто: я любил людей, но не верил, что они тоже могут любить меня. - Что-то не так? - повторила Майя. - Да... Мне вроде не хватило. - Не знаю, это ли она хотела слышать, но мой ответ ей явно понравился. Это было сказано прямо, уверенно и резко. Мой ответ был острым, как финка, которой она намазывала масло на крекеры. Мы сидели на корточках у огня, глаза у нас слезились от дыма, и мы передавали друг другу кокаин и вино. А над нашими головами летучие мыши охотились за комарами. Наркотик сделал меня нервным до крайности - так что у меня не осталось сил для мнительности и осторожности. Я понял, почему мама так полюбила его - кокаин делает тебя упрямым, смелым и бесстрашным. Теперь мне было легко спросить Майю о том, о чем раньше нипочем не осмелился бы, даже если несколько дней - или даже недель - собирался с духом. - Откуда у тебя шрам на лице? - Он уродливый, да? - Нет, на самом деле, я его очень люблю. Он делает тебя... более настоящей, что ли. - Меня как-то лошадь по земле протащила - нога у меня застряла в стремени. - И тебе по-прежнему нравятся лошади? - Не просто нравятся. Я их люблю. Они всего боятся. Но никогда не лгут. - Чем-то они на меня похожи, - сказал я с сарказмом. Но она, видимо, решила, что я серьезно, и поцеловала меня. Нет, все-таки я ей не пара, честное слово. - Чего же ты боишься? - Она опять понюхала кокаин и по-лошадиному затрясла головой. - Тебя. - Теперь я говорил серьезно (наконец-то!), но она решила, что я шучу. - Ты не выглядишь испуганным. - Нет, выгляжу. - Я толкнул ее на одеяло и коленом с усилием раздвинул ей ноги. Теперь испугалась она, и это придало мне смелости. - Финн, я никогда этого ни с кем не делала, ну, ты понимаешь, о чем я. - Мне же довольно убедительно удавалось делать вид, что собаку в этом деле съел. - Правда? - Мне хотелось, чтобы она сказала это еще раз. - Да, правда. - В темноте моя улыбка была не видна. Майя замолчала. - Ну, то есть это не совсем правда. Однажды я разрешила соседу потрогать меня там, внизу - мне просто хотелось узнать, на что это похоже. - Ясно, хорошо. - Это было самое вежливое, что я мог придумать. Честно говоря, мне хотелось сказать ей, чтобы она заткнулась. - Что тут хорошего? - Что он не был одним из яномамо. - Когда Брюс узнал об этом, он его избил, - сказала она мягко. - Правильно сделал. - Вдруг я почувствовал себя очень спокойно и расслабленно, а Майя превратилась в чудесное видение, которое я мог трогать и пробовать на вкус в ласковых сумерках. Если бы не действие кокаина, я бы кончил через несколько секунд. Но наркотик словно оглушил меня, и сильное возбуждение длилось долго, очень долго. Ощущение было такое, будто это не я, а кто-то другой наслаждается самой счастливой ночью в его жизни. Это удовольствие уже испытывал кто-то; но это только еще больше заводило меня. Майя постанывала в моих объятиях, и благодаря этому я чувствовал себя сильным и уверенным. Я вспомнил, что мне сказал психолог: "Жизнь вовсе не так прекрасна, как хотелось бы. Но если принимать ее такой, какой она есть, то она покажется бесконечно более интересной". Интересно, какой интерес имел в виду этот врач, когда давал мне совет? По крайней мере, моя жизнь оказалась куда более, бесконечно более насыщенной сексом, чем раньше. Майя, задыхаясь, страстно шептала мое имя. Но мне никак не удавалось войти в нее. Мы оба старались протолкнуть мой член внутрь ее тела. Нам это почти удалось, как вдруг я почувствовал, как напряглось ее тело. - Ты слышишь? - Но я не слышал ничего, кроме ударов своего сердца. Майя быстро вскочила на ноги. Мы прижимались друг к другу мокрыми от пота телами, так что знаки на наших телах почти стерлись. - Я слышала чьи-то шаги, Финн. - Мы стояли спина к спине, вглядываясь в темноту. Майя шмыгнула носом. Хрустнула ветка. Энеббе, столь популярный в стране янки, и удушливый страх сделали так, что теперь в темноте мы видели демонов. - Может, это какое-то животное? - говорила она не очень убедительно. - Какое? - Ну, может, это олень, или енот. Но когда раздался смех, мы сразу поняли, что это за животное. Вода, темнота и огромное пустое пространство изменили звук, и поэтому нам казалось, что шаги слышатся то перед нами, то за нами. Потом стало тихо. Майя потянулась за своими шортами - и этот человек опять расхохотался. Это был гадкий, злой смешок. Он был где-то рядом. "Да перестаньте вы!" - заорала Майя. Вдруг шаги стали приближаться - человек быстро, беспокойно ходил по подлеску. В этом было что-то жуткое. Я схватил Майю за руку, и мы побежали оттуда. Когда мы подбежали к воде, я скомандовал: "Залезай в лодку!". Но вдруг мы увидели, что наш преследователь забрал ее. Майя толкнула меня в воду. "Поплыли!". До берега было не меньше половины мили. До этого я плавал только в детском бассейне (туда и обратно) на Двадцать третьей улице. Стиль у меня был особый - "по-собачьи". Через сотню метров я стал задыхаться и захлебываться водой. Наркотическое опьянение только подстегивало мою панику. Когда мы, наконец, вылезли из воды, Майя сказала о том, что в озере водятся мокасиновые змей и кусачие черепахи, которые могут пребольно укусить. Я был очень благодарен ей за то, что она не сообщила мне об этом, пока мы были в воде. Только когда мы залезли в машину, закрыли окна и двери и покатили по дороге, мы смогли рассмеяться и сделать вид, что все это было очень смешно. Я заставил Майю развернуться, и выкрикнул из окна: "Чтоб ты сдох, Двейн!". - Ты думаешь, это был он? - А кто же еще? Через час я уже был дома, и провел остаток ночи, наслаждаясь горячей водой в душе и холодным пивом. Я не слышал, как мама вернулась домой после увеселительной поездки в Нью-Йоркский театр вместе с доктором Леффлером. Когда я вышел из ванной, дверь в мою спальню была открыта. Мама стояла на лестнице, рассматривая себя в зеркало. Ей явно нравилось то, что она видела. Я еле успел завернуть пивную бутылку в полотенце, которое болталось у меня на талии. - Мам, я голый. - Ну, тогда закрой дверь. - Она отвернулась, так что я спрятал бутылку в шкаф и снова завернулся в полотенце. - Ну, как, хорошо развлеклись с Леффлером? - Ты на что намекаешь? - Нет, я просто хотел узнать, понравился ли вам спектакль. Любишь ли ты мюзиклы и все такое. - Мама расслабилась и улыбнулась. - Знаешь, такое свидание было у меня в первый раз в жизни. Все было просто чудесно. - Так это все-таки было свидание? - Лучшая защита - это нападение. - Ну, я не знаю, как сказать по-другому. Почему ты принимаешь душ в час ночи? - Мы ездили купаться на озеро, и я совсем замерз. - Вы с Майей вдвоем ездили купаться? - Нет, втроем. - Это могло быть опасно. - Знаю. 16 Прошло четыре дня. Я плескался в самой глубокой части бассейна Лэнгли, стараясь подслушать разговор Майи и ее матери. Они сидели под аркой из роз у бассейна. Судя по выражению лица и жестам Майи, ей не нравилось то, что ей говорили. Стоя на одной ноге, она расчесывала конец своей косы, закрыв волосами свой шрам, а второй топала по земле, словно непослушная лошадка. Потом резко повернулась и побежала к бассейну, не слушая то, что кричала ей вслед миссис Лэнгли. - Мне наплевать на то, что ты говоришь. В Ист-Гепмтон я не поеду, - выкрикнула Майя и нырнула в бассейн. Она коснулась дна у водостока и, оттолкнувшись, вынырнула на поверхность. Когда она подплыла ко мне, один из ярко-красных треугольников ее бикини соскользнул набок, обнажив грудь. "Ой", - воскликнула Майя, но и не подумала его поправлять. Ее мать наблюдала за нами. Меня это очень смущало. Поэтому, когда моя девушка крепко обхватила меня руками и ногами и потянула под воду, я, стараясь удержать голову на поверхности, набрал полный рот воды. Потом миссис Лэнгли двинулась к бассейну. В руках у нее были садовые ножницы и банка с лимонадом. Тогда мы переместились на мелководье, так что я мог стоять на дне бассейна. Я задыхался от кашля, и мне хотелось, чтобы Майя слезла с меня, но я боялся, что ее мать заметит, что у меня эрекция. В последнее время это случалось со мной чуть ли не ежеминутно. Каждый день я узнавал о Майе что-то новое. Ее тело до сих пор оставалось для меня неисследованной территорией. Вот сейчас, например, когда я сжимал ее в объятиях, покуда ее мать попивала лимонад и смотрела на нас сверху, я увидел, что на ее у нее есть родимое пятно на левом плече. Формой она напоминало Доминиканскую республику. И потом, когда она спросила, не голоден ли я, я заметил, что у нее на задних зубах золотые пломбы. - Мамуля, - так Майя всегда называла миссис Лэнгли, когда хотела к ней подлизаться, - можно Финн останется поужинать с нами? - А может, он бы предпочел поужинать с нами в Ист-Гемптоне? - Сегодня? - буркнул я. В Флейвалле все возможно. Миссис Лэнгли рассмеялась. - В отличие от моего отца мы не настолько богаты, чтобы заводить собственный вертолет. Вообще-то, я собиралась полететь туда завтра на самолете. Хочешь поехать с нами, Финн? Мы пробудем там неделю или две. Понежимся на пляже. Я могла бы позвонить твоей матери и... - Нет, он хочет остаться здесь, со мной. - Честно говоря, я был в восторге от идеи поехать в Ист-Гемптон. На пляже, который назывался "Голубые просторы", у них был дом. Они называли его коттеджем, но комнат в нем было столько, что он вполне мог бы сойти за гостиницу. Мне очень хотелось побывать в этом шикарном месте, в котором было так много воды и денег. Кроме того, последние три дня в Флейвалле стояла нестерпимая жара. Казалось, градусники и барометры зашкаливало - даже после наступления темноты. Майя посмотрела на меня и объяснила, что я должен сказать. - Мне и здесь хорошо. - Но мне в голову пришла другая мысль - а не будет ли мне еще лучше в Ист-Гемптоне? Все на свете относительно. Тут меня укусил овод, словно в наказание за неблагодарность. - Давайте поедем, хоть отдохнем от этой жары. - Миссис Лэнгли не видела, что у меня эрекция, но чувствовала, что я уже готов соблазниться. - Брюс так хочет поехать! Да и Финн тоже, он отказывается из вежливости. - Финн никогда не врет. Если бы он хотел поехать, он бы так и сказал. Поезжай вместе с Брюсом. А я останусь здесь с Бирди. - Так звали их кухарку. - Вчетвером нам было бы веселее: мы могли бы играть в теннис в местном клубе... - Финн не умеет играть в теннис. - Он быстро научится. - Мне нравилось слушать, как они спорят, пока Майя не дала понять, что дело вовсе не во мне. - Ты же понимаешь, что Финн здесь не при чем. Я не хочу ехать в Ист-Гемптон, потому что мне нужно видеть папу. - Теперь Майя ходила в больницу каждый день. - Он скоро выздоровеет. Ты же слышала, что сказал врач. - Майя, твой отец был бы рад узнать, что нам весело. - Ты говоришь так, будто он умер. Миссис Лэнгли отхлебнула свой напиток. - Неужели ты не понимаешь, что мне его тоже не хватает? Я любила его больше жизни. Когда с ним произошел этот несчастный случай, мне было так плохо, что я представляла... - Ее губы дрожали. Казалось, она разговаривает с ножницами. - Я до сих пор представляю, что он лежит со мной ночью в одной постели. Майя обхватила руками доску из пенопласта. Она беспокойно переводила взгляд то на меня, то на свою маму, словно пытаясь понять, где же в этой Вселенной найдется место для нее. - Мама, я не хотела тебя расстраивать. - А я тебя. - Миссис Лэнгли запрокинула голову, подставив лицо солнцу, словно для того, чтобы ее слезы закатились обратно. - Что ж, во всяком случае, Финн теперь узнает, что миллионеры не такие холодные и бездушные люди, как о них принято думать. Потом она встала и медленно пошла к дому, держа в руке свою банку. Я последовал за Майей, которая направилась к раздевалке. Она тоже плакала, а когда я обнял ее, то начала громко всхлипывать. - Я знаю, что он выздоровеет. А ты в это веришь, скажи? - Я утвердительно кивнул, несмотря на то, что вовсе в это не верил. Я хотел ее утешить, успокоить, чтобы она перестала плакать. У меня было мало надежды на то, что удастся и то и другое, поэтому, чтобы отвлечь Майю от грустных мыслей, я стянул с нее верх купальника, а потом, когда ее трусики сползли до лодыжек, прошептал: - Давай опять поедем на остров. - Ты хотя бы иногда думаешь о чем-то еще? - Теперь она уже смеялась. Слава Богу. - Это плохо? - Нет, хорошо. От прыщиков помогает. - Она вытерла нос задней стороной руки. - А если бы мы не занимались любовью, я бы тебе нравилась меньше? - На такой вопрос довольно сложно ответить, особенно когда его задает голая девочка, чье лицо залито слезами. - Тогда бы я не знал тебя так хорошо. - Здорово! Мне удалось ответить, не соврав. - Было бы лучше, если бы мы познакомились не сейчас, а немного позже. - Почему? - Тогда мы смогли бы пожениться. Еще до того, как все изменится. - А что должно изменится? - В моем голосе явственно слышался ужас. - Все меняется. - Это очень печально. - А если бы все оставалось на местах, было бы еще печальнее. - Тут Майя заметила, что ее слова меня очень расстроили. - Думаю, нам нужно сохранить что-то для того, чтобы, когда мы станем старыми и противными, или если, например, меня сошлют в женский монастырь куда-нибудь в Южную Америку... - Какой еще монастырь? Кого сошлют? - Ее слова напугали меня. - Как ты не понимаешь! Если нас разлучат, то у нас по-прежнему останется что-то, благодаря чему мы снова будем вместе, даже если нам будет сто лет. - Что, например? - Что-то такое, чего мы будем ждать, надеяться... - И все-таки? - Может, нам не стоит этим заниматься. - Но я думал, что ты хочешь... Мы же практически... - Я ныл, словно разочарованный ребенок. Потому что в тот момент был именно им. - Но это не значит, что больше нам нечем будет заняться. Есть масса интересных занятий. - Она зажмурилась, словно кошка, увидевшая блюдце с молоком, затем стащила мои плавки и опустилась на колени. Для меня это был первый раз. Для нее, по всей видимости, тоже. Потом Майя сказала, что на вкус это напоминает мыло. Дорогое мыло. Мы выкурили половину сигареты с марихуаной, потом повалились на большие зеленые подушки у бассейна, и Майя стала учить меня играть в триктрак. Мне удалось четыре раза подряд метнуть кости так, что выпадали две шестерки. Тем не менее, я проиграл. Дело в том, что я только учился играть, а слишком много везения - это не всегда хорошо. В четыре часа к нам подошла Бирди и попросила Майю съездить в клуб и забрать оттуда Брюса. Чтобы развеселить меня, девушка предложила мне сесть за руль ее новой машины. Мы побежали к дому, и по пути в рот мне попала муха. Я пошутил насчет того, чем ей приходится питаться. Но вкус от нее во рту был очень странный. Майя стала искать ключи, а я отхлебнул лимонада из банки, которую ее мама оставили на столе в кухне. Больше этот напиток напоминал водку, чем лимонад. Этого я не ожидал, и поэтому выплюнул его прямо на пол. - Да что с тобой? - спросила Майя. - В этом лимонаде что-то было. - Миссис Лэнгли забрала у меня банку. - Букашка какая-то. - Я стал вытирать пол, и тогда она добавила: - Ты хорошо воспитан, мой мальчик. В клубе было очень много людей, потому что в этот день проходил турнир по гольфу, в котором могли участвовать и приезжие. Брюс выигрывал его два года подряд. Парковка была так густо уставлена блестящими новыми "БМВ" и "Мерседесами", что можно было подумать, что здесь находится представительства этих двух компаний. Еще там было полно грязных пикапов, явно побывавших в авариях: у них были дребезжащие глушители, наспех примотанные проволокой. Сзади стояли "Плимуты" и "Субару" с разноцветными дверцами и с ржавыми колесными дисками. Прислуга металась взад и вперед, накрывая столики к обеду. Я слышал, как женщины с сальными волосами кричали своим мужьям, чтобы они починили какие-то приборы и не забыли поставить запеканку в духовку. Это был другой Флейвалль, невидимые члены племени, которые в этом мире должны были удовлетворять все прихоти моих новых друзей. Мне было больно стоять босыми ногами на горячем щебне. Я совсем изнежился в праздной неге дней и вечеров, которые проводил в бассейне у дома Лэнгли. Мы с Майей, охая, прошлись по стоянке. Я заглядывал внутрь машин и видел на их задних сиденьях крошки крекеров и детские бутылочки с кислым молоком. Еще там валялись склянки с какими-то косметическими средствами, пакеты с бигуди и щетки, которые кто-то распаковал, но почувствовал себя слишком уставшим, чтобы убрать их обратно, а тем более - чтобы использовать по назначению. У меня со всеми этими людьми было гораздо больше общего, чем с Майей, и из-за этого я разнервничался и почувствовал себя виноватым. Я вспомнил, сколько часов мы провели с мамой, крася и шпаклюя ту вонючую дыру, в которую нам пришлось переехать из старой квартиры - после того, как нам подняли арендную плату (как раз в тот день, когда мы закончили ее ремонтировать). Я чувствовал себя самозванцем. Вдруг кто-то резко просигналил за моей спиной. Заскрипели шины автомобиля, едущего по щебню. У меня пропала охота предаваться воспоминаниям. Это был Двейн. Он щелчком отбросил сигарету в мою сторону. Видимо, чтобы я понял, как мне повезло, что он меня не переехал. Джилли уселась чуть ли не на колени к нему. Она была одета в униформу - надо полагать, собиралась прислуживать и на этой вечеринке. Майя потянула меня за локоть. "Пошли отсюда быстрее", - было написано на ее лице. Пожалуй, это была неплохая идея, учитывая то, что последней моей фразой, адресованной ему, было: "Чтоб ты сдох". Если бы на мне были кроссовки, я бы уже давно убежал, но босым по щебню далеко не убежишь. Я знал, что Двейн будет преследовать меня по всей стоянке. - Привет, Джилли. Привет, Двейн. - Я хотел говорить спокойно, но вместо этого мой голос стал выше чуть ли не на октаву. - Почему ты со мной здороваешься? - Интересно, как понимать его тон, подумал я в панике. Может, на самом деле, он хочет сказать "Я не богатый, и хочу помочь тебе"? Все-таки я был ужасно мнительным. - Ты друг моего друга. - А ты хочешь быть моим другом? - Когда я смотрел на Двейна, то видел только уши МакКаллума. - Конечно. - Я собираюсь на озере порыбачить. Хочешь поехать со мной? - На заднем сиденье у него лежали две удочки и переносной холодильник. - Может, в другой раз? - А почему не сейчас? У меня еще одна удочка есть. - Он говорил, улыбаясь, и из-за этого мне было очень страшно. - Мы уже договорились с Майей и Брюсом. - Двейн посмотрел на Майю. - А ты хочешь со мной дружить, Майя? - Не-а. - Она сказала это таким тоном, что Джилли рассмеялась. - Ладно, мне нужно работать. - Выбираясь из автомобиля, она прошептала мне: - Ты что, с ума сошел? - Надеюсь, ты не на червяков ловишь. - Майя предпочитала мух. К тому же, она была бесстрашной. - Нет, на банки с пятновыводителем. - С тебя станется. - Что ж, раз ты хочешь, чтобы мы подружились, Финн, я, пожалуй, заеду как-нибудь к тебе, чтобы мы могли узнать друг друга получше... поболтать немного. - Отлично. Буду ждать с нетерпением. Майя посмотрела на меня. - Это будет что-то вроде свидания. - Из-под колеса его машины выскочил камешек, который чуть не попал мне в лицо. Двейн рассмеялся. - Зачем тебе было разговаривать с ним? - Потому что мне казалось, что если я поговорю с этим ублюдком, то перестану его бояться. - Мы шли с ней, взявшись за руки, по краю поля для гольфа, и в эту минуту я не просто чувствовал себя в безопасности, но верил всей душой, что в этом мире мне вообще ничто не угрожает. - Ну и как, помогло? - Нет. Майя рассмеялась. - Не беспокойся, я знаю, какой ты смелый. - Почему ты так думаешь? - Потому что общаться с моей семьей гораздо страшнее, чем с каким-то Двейном. Мы обнаружили Брюса у бара, под навесом у бассейна. Он стоял, повернувшись к нам спиной и бил по мячу. А рядом было еще десять-пятнадцать игроков в гольф и пара теннисистов. Я узнал многих из них. Все они присутствовали на вечеринке в честь дня рождения Майи. Иэн, Слим, Пейдж, Джакомо, Бупи - в основном, это были подростки, но была там и парочка парней, которым явно было лет под тридцать, судя по тому, что у них уже образовывался пивной животик. Видимо, они предпочитали развлекаться с "молодежью", как называла друзей Майи миссис Лэнгли. Некоторые из них были обыкновенными развратниками, как, например, Томми Фаулер, который каждой девчонке говорил одно и то же: "Зачем ты носишь лифчик? Еще в шестидесятые женщины решили, что тело должно чувствовать себя свободно". Это было похоже на заезженную пластинку. И когда мы подошли к нему, он опять затянул ту же песню, глядя прямо на грудь Пейдж. Другие, вроде лысого Джорджа, который был важной шишкой в одной крупной финансовой корпорации, в основном только смотрели по сторонами и прислушивались к чужим разговорам, словно пытаясь понять, что они пропустили. Майя объяснила, что с ними водятся только потому, что Томми снабжает всех антидепрессантами, а Джордж - первоклассной марихуаной. Когда моя подружка увидела Брюса, она сказала: - По-моему, его что-то взбесило. Люди в толпе смеялись, но я услышал, как он спокойно сказал своим глубоким голосом: "У меня есть идея". - Он не кажется взбешенным. - Он всегда показывает карточные фокусы, когда начинает терять терпение. Брюс действительно держал в руках колоду карт. Он развернул их веером, а потом стал демонстрировать, как умеет управляться с картами одной рукой, словно заправский работник казино. - Как так получилось, что ты не выиграл турнир? - спросила Майя. - МакКаллум не допустил меня к соревнованиям, потому что я надел саронг. - Это был тот же самый кусок ткани, который был на нем на вечеринке по случаю дня рождения. Со смокингом он смотрелся лучше, чем с кроссовками для гольфа. - Ненавижу эти дурацкие правила. Они специально ввели этот пункт, чтобы не допускать Маркуса к соревнованиям. - Он как раз вышел из туалета и сел на пустое кресло, стоящее рядом со Слимом. Брюс протянул колоду карт Бупи, дочери доктора Леффлера. - Тащи карту. - Бупи вытащила одну и захихикала. - Мне не показывай. А теперь постарайся запомнить ее, хоть это и требует от тебя значительных умственных усилий. Потом положи ее обратно в колоду. - Она сделала все так, как он ей сказал. Иэн взял с блюда последний орешек кешью и объявил: - Маркус не имеет никакого отношения к тому, что тебя дисквалифицировали. В Уставе клуба сказано... - Иэн открыл книгу, - "На все мероприятия, проводимые Клубом, его члены и гости должны являться в соответствующей случаю одежде". Маркус, в отличие от тебя, не напяливал на себя саронг. - А все потому, что он отдал его в химчистку. - Маркус и Слим решили, что это очень забавная шутка. - Они нас испугались, - крикнул Маркус. - И вы это знаете, сударь. - Просто удивительно, как легко Брюс заткнул рот Иэну. Джакомо снял колоду и перемешал карты, после чего брат Майи разложил их по кругу на столе рубашкой кверху, а потом взял одну из них. - Бупи, ты какую карту загадала? - Тройку черви. - Брюс перевернул ту карту, которую держал в руке. Естественно, это была тройка черви. Когда все начали аплодировать, Томми наклонился поближе к Майе и спросил: - Слушай, зачем ты носишь лифчик? - Я тебе скажу, только сначала купи нам пива. - К правилам продажи спиртных напитков в Клубе относились с большим вниманием, если по счетам не платил мистер Осборн. Томми подписал чек, и передал бумажку Майе, которая громко сказала: - Видишь ли, Томми, я ношу лифчик по единственной причине: мне не нравятся, когда старые пошляки вроде тебя пялятся на мои сиськи. Все, за исключением жены Томми, решили, что это просто уморительная шутка. На голове у нее была повязана бархатная лента. Она только что подошла к нам, потому что искала служанку-португалку (та как раз объясняла Джакомо на ломаном английском, что из-за лифчиков грудь обвисает). Майя прошла пальцами по внешней стороне левой руки - в семье Лэнгли этот тайный знак переводился как "пора сматываться". Мне же это все показалось очень интересным. Когда Брюс начинал выставляться, я мог наблюдать за тем, как эти люди ведут себя, когда им не нужно по-светски болтать или выглядеть крутыми. Кто-то из толпы выкрикнул: - Покажи еще хотя бы один фокус, Брюс! - Его не нужно было долго уговаривать. - Что ж, напоследок я предскажу вам будущее, чтобы это грандиозное представление закончилось достойным финалом. - Брюс стал раздавать карты. - Он был единственным из собравшихся, кто не пил пиво или еще какие-нибудь алкогольные напитки. - Теперь приложите карты, которые я вам дал, прямо к сердцу. - Брюс, сколько же в тебе этого дерьма! - Было забавно наблюдать за Иэном, который был зачарован тем, что происходило. В то же самое время было видно, что его просто тошнит от происходящего. - Отдай мне свою карту, Иэн, если ты боишься узнать свое будущее. - Но тот, видимо, не приходил в ярость от одной мысли о том, чтобы ему придется отдать что-то Брюсу. Поэтому он прижал карту груди, так же, как и все остальные. Сначала он решил погадать Пейдж. Брюс потянулся за картой (всего на секунду дольше, чем требовалось, его рука лежала у нее на груди), после чего медленно взял ее и приложил себе ко лбу, а потом прикрыл глаза и попросил сохранять молчание. Когда все затихли, он улыбнулся. - Брюс, я надеюсь, это будет хорошее предсказание. - Пейдж нравилось находиться в центре внимания. - Что ж, я уже сейчас вижу, что для меня это будет очень хорошо. Надеюсь, тебе это тоже понравится. Предсказываю: накануне Дня Труда мы с Пейдж проведем ночь, полную наслаждений. - Все рассмеялись. - Ну, все, ты обещал. - Было ясно, что их союз - это вопрос времени. Со Слимом Брюс проделал то же самое. Приложив карту ко лбу, он заявил: - Я не совсем уверен, но мне видится, что через двадцать лет наш друг будет или мертв, или знаменит. А если ему повезет, то и то, и другое. - Но этот раз Маркус не засмеялся. Следующим был сын Гейтса. Когда Брюс взял его карту и приложил себе ко лбу, его лицо сделалось серьезным. Он торжественно объявил: - Маркус Гейтс, сенатор благословенного штата Нью-Джерси. - Все радостно заорали, кроме Иэна. Маркус встал и поклонился. Пользуясь моментом, Брюс схватил карты Иэна, затем Джакомо, Томми Фоулера и еще двух человек, стоявших в толпе. Их имен я не запомнил. Он выровнял их, хлопнув по столу, а потом опять приложил их ко лбу. - Ничего не понимаю! Не хочешь ли ты сказать, что всех нас ожидает одно и то же будущее? - протестующее воскликнул Джакомо, после того, как крикнул "Чао!" португальской нянюшке и миссис Фоулер. Брюс открыл один глаз. - Вы все унаследуете деньги, которые лежат сейчас на одном банковском счету. - Все засмеялись. Я не понял, в чем заключается шутка. Майя шепотом объяснила мне, что все они были двоюродными братьями. Брюс опять закрыл глаза и напусти на себя таинственный вид. - Вижу связь между прошлым и будущим... о да. - Он понюхал воздух. - Чую, что здесь не обошлось без колдовства. Ваш прапрадедушка добился успеха, занимаясь такими делами, за которые сейчас отправляют в тюрьму. Он заставлял детей работать в шахтах, а когда они вырастали и начинали бастовать, их просто расстреливали. И еще он спал с женой своего сына. - Это не смешно! - Иэн рассердился не на шутку. - Я знаю. В этом-то все и дело, - продолжил Брюс. - Все дело в проклятии. - Какое еще проклятие? - удивленно спросил Джакомо. - В наказание этому злодею у него рождались одни недоумки. Целых три поколения недоумков, причем со временем они становились все глупее и высокомернее. - Да пошел ты, Брюс. - Иэн принялся поедать арахис. - О каком проклятии он говорит? - Трастовый фонд, созданный для того, чтобы управлять вашим наследством, будет терпеть огромные убытки из-за ошибок его руководства. Вам будет не хватать денег, чтобы подпитывать ваше чванство и чувство превосходства над другими людьми, которое развилось у вас, несмотря на стремительное обнищание и рекордно низкие оценки за учебу. - Все слушали молча. Брюс наслаждался вниманием. - Когда вам всем исполнится по сорок лет, вам придется на коленях ползать перед теми людьми, с которыми вы бы сейчас даже на один унитаз не сели. - Да ты просто говнюк! - Иэн швырнул в Брюса блюдо с орехами. Джордж, лысый биржевой маклер, положил свою карту на стол. - Пойду отсюда, пока я на это способен. Майя взяла меня за руку и потянула за собой. - Нам пора, Брюс. - Подожди, я же не предсказал будущее Финна. - Он выхватил мою карту, несмотря на то, что я отрицательно мотал головой, и прижал ее ко лбу. - Вижу разные события, и хорошие, и плохие. Кое о чем тебе пока знать не нужно. Благодаря своему характеру и силе воли, ты добьешься успеха в жизни. Одно можно сказать наверняка: мы будем друзьями, и эта дружба продлится очень долго. - Я с облегчением рассмеялся, а Брюс хлопнул меня по спине и сказал: - Держись ко мне поближе, парень, и ты узнаешь о том, о чем и не подозревал. Он взвалил на плечи позвякивающие клюшки для гольфа, и мы втроем направились к машине. Майя заметила: - Все-таки это было довольно жестоко. - Зато честно. Они все неудачники. - Но это не значит, что тебе нужно было об этом говорить. Иэну, конечно, должен был кто-то об этом сказать. Но остальные этого не заслужили. - Но я же не всего лишь предсказатель, а не волшебник. Знаешь, мой дар накладывает на меня огромную ответственность. - И саронг тебе одевать не следовало. - Все равно в гольф играть не хотелось. 17 - Все дело в том, как ты двигаешь рукой. - Каждый день Майя учила меня чему-то новому. Сегодня мы удили на наживку из мух, сидя у пруда у гостевого домика. Речка тоже протекала поблизости. - Держи удочку так, чтобы она не заходила дальше десяти и двенадцати "часов". - Она повторяла мне уроки, которые когда-то давали ей дедушка и отец. Между джинсовой бахромой ее шорт и зеленых резиновых сапог, доходящих до ляжки, виднелись три дюйма ее обнаженной ноги. Эти три дюйма меня здорово отвлекали. - Смотри, как это делается. - Майя грациозно замахнулась, муха пролетела над водой, и поплавок приземлился на гладкой и темной поверхности воды у валуна, словно какое-то насекомое. Все казалось так просто. Было ясно, что Майя знает, что делает. И доказательство не заставило себя ждать: на поверхности воды появилась форель и жадно заглотила наживку. Тогда маленькая охотница спокойно и беззаботно дала рыбе почувствовать, вкус наживки, а потом слегка потянула удочку. Она не торопилась. Было очевидно, что ей нравится этот довольно жестокий и волнительный вид спорта. Майя держала удочку одной рукой: леска в катушке дребезжала, а рыба металась в воде. - Хочешь его вытащить? Я покачал головой. Мне хотелось самому поймать рыбу. - Откуда ты знаешь, что это он, а не она? - Рыбы всегда самцы. Стараясь делать все так, как говорила Майя, когда объясняла про часы, я еще раз закинул удочку. Первые два раза закончились ничем: я ловил только ветки у себя за спиной, и только впустую расходовал наживку. Третий раз у меня, казалось, получилось - но вдруг я почувствовал, как что-то впилось в мое правое ухо. - Твою мать! - Что случилось? - Я сам себя поймал. Майя вытянула рыбу на берег, ловко схватила ее, вытащила крючок, и осторожно выпустила ее обратно в воду. А потом поспешила мне на помощь. - Тебе повезло, что у нас крючки без зазубрин. - Она поцеловала меня, будто для того, чтобы у меня перестала течь кровь. Мне стало как-то грустно. Это было глупо, но я начал злиться. - Знаешь, когда папа впервые взял меня на рыбалку, крючок зацепился за мою бровь. Когда на них есть зазубрины, это гораздо больнее. Его пришлось кусачками вытаскивать. - Она показала мне шрам, и я поцеловал его, потому что знал, что она ждет от меня именно этого. Каждый день я узнавал о ней что-то новое. - Понятно. И сколько тебе тогда было лет? - Семь. Сегодня она еще собиралась учить меня ездить верхом. Я жалел о том, что не сказал ей раньше, что боюсь лошадей. И вдруг мне показалось вопиюще несправедливым, что Майя умеет столько всего, тогда как мне всему этому еще только предстоит научиться. Она стояла у меня за спиной, сжимая бамбуковую рукоятку самодельной удочки. Ее рука лежала поверх моей. Пальцами левой руки она показывала мне, как натягивать провисающую леску, когда поплавок находится высоко в воздухе. Ее спокойная уверенность раздражала меня. Майя направляла мои руки, обучала, мягко прикасаясь ко мне, но ее беспечный смех действовал мне на нервы. Когда мы увидели в воде форель, которая схватила муху, она продемонстрировала мне, как вытаскивать ее на берег. А я думал о том, кем бы я был, если бы меня воспитывали так же, как ее. - Тебе никогда не приходилось испытывать чувство вины? - перебил я ее, когда она стала рассказывать мне, как правильно вытаскивать крючок изо рта рыбы. - Они ничего не чувствуют. Взмахнув хвостом, рыба исчезла в глубине речки, и радуга на ее брюшке растворилась в воде. - Нет, я имею в виду другое. Ты не чувствуешь себя виноватой за то, что у тебя столько денег? - Концом удочкой я указал на домик и обвел окрестности. - За то, что у тебя есть столько всего, чего нет у обычных людей? - То есть ты хочешь сказать, что сейчас я должна кормить голодающих детей в Бангладеш, а не развлекаться здесь с тобой? Эта идея мне тоже не понравилась. - Нет, я не это хотел сказать. - У меня только одно отличие от других людей: у меня больше денег. - Да, конечно. Но это все равно что сказать инвалиду: "Мы ничем не отличаемся. Только я могу ходить". - Я не могу отказаться от своего богатства, пока мне не исполнится двадцать один год. Так что расслабься и получай удовольствие. - Ты что, собираешься отказаться от наследства? - эта идея меня ужаснула. - Да что с тобой такое сегодня? Из-за чего ты так беспокоишься? Меня беспокоило очень многое, но я стал говорить о том, что раньше даже не приходило мне в голову. - Зачем ты говоришь всем, что моя мама и твой дедушка - старые добрые друзья? - Я довольно похоже изобразил ее интонацию. - Ну... они действительно друзья. - Мама - массажистка твоего дедушки. Мне интересно, почему ты не говоришь людям правду о том, кто я такой? Ты меня стыдишься? - Мне самому было стыдно. - Что ты собираешься делать осенью, когда ты опять вернешься в закрытую частную школу со своими друзьями? Я-то буду ходить в обычную. Вместе с Двейном. - Двейна выгнали из местной школы два года назад. Кроме того, тебе вовсе не обязательно ходить в бесплатную среднюю школу. - Нет, ты, кажется, не понимаешь. У нас нет денег. Моя мать - не врач. Я все это выдумал. - Поверить не могу, что действительно сказал ей это! - Надеюсь, мы не будем ссориться из-за того, что у меня есть много денег, а у тебя нет? Это не повод для расставания. - Такое впечатление, что она уже не в первый раз произносит эту фразу. Мне не хотелось думать, что я не первый бедный молодой человек, которого она пригласила на свою вечеринку. - Потому что, если ты считаешь, что это большая проблема, то мне придется... - Она осеклась, почувствовав, что ее тон становится чересчур резким. - Я просто спросил, случается ли тебе когда-нибудь испытывать чувство вины. - Тут я вспомнил, как одиноким был еще совсем недавно. - Все, понимаешь, все, если только они не святые или еще кто-нибудь в этом роде, хотят быть богатыми. Люди, по крайней мере, большинство людей, тратят свою жизнь на то, чтобы заработать как можно больше денег, потому что думают, что деньги помогут им решить все проблемы. - Ну, в каком-то смысле так оно и есть, разве нет? - Папе наши деньги не особо помогли. - Зато многое другое становится проще. - Да, так легче уладить какие-то неприятности. Тебя принимают в школы, которые на самом деле, не хотят тебя принимать, и тому подобное. Но иногда деньги только все усложняют. - Например? - Мы закончили рыбачить и теперь просто сидели на камне, болтая ногами в прохладной воде. - Папа однажды сказал, что по-настоящему богатые люди не верят, что существует что-то, чего они не могут купить, и ненавидят все то, что могут. - А что конкретно он имел в виду? - Богатые люди часто выглядят идиотами. А все потому, что им не нужно работать целыми днями, чтобы прокормить себя, и у них больше времени, чтобы вести себя естественно. - А твой отец из богатой семьи? - Нет. Мама сама купила кольцо, чтобы он подарил его ей по случаю помолвки. Его родители преподавали в колледже. - Где они познакомились? - В Африке. Он работал в Корпусе мира*, а мама с дедушкой приехали туда, чтобы побывать на сафари. <Агентство, созданное в 1961 по инициативе президента Дж. Ф.Кеннеди и с одобрения Конгресса США в рамках государственного департамента в целях формирования положительного имиджа США в развивающихся странах. В задачи агентства входило оказание помощи населению развивающихся стран в получении элементарных технических знаний и трудовых навыков. В 1981 превращено в независимое ведомство. Добровольцы Корпуса мира работают за символическую плату во многих странах мира>. Потом дедушка назначил его главой своего Фонда. - Как он попал в эту аварию? - Был сильный снегопад. Мы разыскивали собаку Брюса. Папа подошел к самому краю, и... - Она указала на обрыв, с которого стеклянной стеной падала вода. Глубина ущелья была футов сорок, не меньше. - Должно быть, он поскользнулся. Я посмотрел на край обрыва, пытаясь представить, как это могло случиться. То ли он пытался спуститься поближе, то ли просто забыл, что в пропасть легко сорваться... Вдруг кто-то заорал: - Вы что там, голые там, что ли? - Это был Осборн. Он стоял на балконе домика. - Дедушка, ну почему ты решил, что мы голые? - А почему бы и нет? - Он неуклюже потоптался на месте, а потом вошел в маленькую кабину лифта, которая медленно отвезла его вниз, на каменную террасу у верхнего бассейна. - Очки в машине оставил. Ни черта не вижу. Мы пошлепали по мелководью, потом взобрались на берег и подошли к нему. Он не прошел и тридцати метров, но весь вспотел и запыхался. Пожимая мне руку, Осборн искоса взглянул на меня. В эту минуту он был похож на раздражительного мистера Магу*. <Куинси Магу (Мистер Магу) \\ Близорукий, раздражительный и неловкий человечек, персонаж ряда мультфильмов (1940-60-е), в которых он выступал в роли знаменитых персонажей: м-ра Скруджа, Франкенштейна, д-ра Ватсона и т.д.>. - Если бы это был не ты, Финн, я бы дал тебе по носу за то, что ты хотел похитить эту девушку. - Надеюсь, что в старости я буду похож на этого старого миллиардера. Непонятно только, казался ли бы он мне таким обаятельным, у него не было столько денег. - Поймали что-нибудь? - Майя две штуки поймала. - Вторую - общими усилиями. - А она предупредила тебя о том, что в реке сидит водолаз, которому платят за то, что он насаживает для нас рыбу на крючок? - Это была довольно глупая шутка, но он сказал ее так, что мне стало смешно. Майя не засмеялась. - Скажи, дедушка, ты когда-нибудь испытываешь чувство вины за то, что тебе принадлежит так много всего, тогда как многие люди страдают от бедности? - задав вопрос, Майя посмотрела на меня. - За то, что у меня больше денег, чем у других? - Это было, по меньшей мере, мягко сказано. - В том числе, - встрял я. - А Тед Уильямс* чувствовал себя виноватым за то, что отбил больше четырехсот подач? <Бейсболист, один из лучших бэттеров и хиттеров в истории высших лиг. С 1939 играл в команде "Бостон ред сокс". За время карьеры поставил множество рекордов (среди них - 521 круговая пробежка). В 1946 и 1949 получал звание "самого ценного игрока"; обладатель престижного приза "Тройная корона" (в 1942 и 1947) и др. Ушел из спорта в 1960, в 1969-72 был менеджером команды "Вашингтон сенаторс" (позднее - "Тексас рейнджерс"). В 1966 избран в Национальную галерею славы бейсбола>. - Он посмотрел на свои дрожащие руки и продолжил: - Но раньше мне приходилось чувствовать себя виноватым за то, что я думал, что многое можно уладить при помощи денег. - О чем это ты думал? - спросила Майя. - Хотел сделать людей счастливее... хоть они этого и не заслуживают. - Все мы на минуту задумались. - Послушайте, ребята, а не могли бы вы оказать мне одну любезность? - Только скажи. Для тебя все, что угодно! - воскликнула Майя. - Пожалуйста, поезжайте в Ист-Гемптон со своей матерью и братом, - не успела она возразить, как он продолжил: - Я знаю, что ты беспокоишься об отце. Обещаю, что буду навещать его каждый день, хоть он меня до коликов ненавидел. - Вот это новость! - Не ненавидел, а ненавидит! Он же не умер! - Принимаю возражение. - Мы им не нужны! - А мне кажется, они очень в вас нуждаются. - Так сказал вождь. Когда я пришел домой, то узнал, что звонила миссис Лэнгли. Она хотела узнать, могу ли я поехать с ними. Судя по тому, что, когда я вошел в дом, мама гладила мои рубашки, она согласилась отпустить меня. И она была так приятно взволнована, что можно было подумать, что на курорт берут ее, а не меня. Она дала мне две новенькие стодолларовые бумажки, и сказала, что когда мы пойдем обедать или ужинать в первый раз, я должен настоять на том, чтобы заплатить по счету. Если только дело не будет происходить в частном клубе. Мне уже надоело чувствовать себя новичком, и выслушивать чужие поучения, и поэтому я резко сказал маме, что мне, видимо, лучше знать, как вести себя в обществе этих людей. Мама даже гладить перестала. - Почему ты так решил? - Потому что они ведут себя по-другому, когда рядом нет обслуживающего персонала. - Мама посмотрела на меня так, будто хотела прыснуть мне в глаза жидкостью для глажки. Я положил в карман купюры. Мне было прекрасно известно, что семья Лэнгли никогда не позволит мне платить за что бы то ни было. Что бы они ни говорили, я знал, что вину они чувствуют. У меня просто нюх на такие вещи. Знакомый запах, знаете ли. Самолет должен был улететь в одиннадцать часов утра следующего дня. Мы опаздывали, из-за того, что до последней минуты укладывали мои вещи. Мама нервничала из-за того, что у меня нет "подходящей" одежды. Я пытался объяснить ей, что за все время я не видел, чтобы Майя носила что-то, кроме купальника и джинсов. Брюс предпочитал саронг. И так все время. Не считая праздничной вечеринки, когда им пришлось надевать смокинги. Но мама настояла на том, чтобы я взял с собой ее монструозный розовый пластиковый чемодан. Туда она положила смокинг, синий костюм, блейзер, шесть пар выглаженных брюк, три пары обуви, и пару дорогих белых шортов для игры в теннис. Все эти вещи мы нашли в шкафу нашего дома. Таким образом, у меня были наряды на все случаи жизни - от вечеринки по случаю совершеннолетия до похорон. - Лучше, чтобы все это у тебя было, если даже и не понадобится в дальнейшем, чем наоборот, милый, - так говорила мама, пытаясь объяснить, зачем мне нужно тащить с собой всю эту груду вещей. Когда мы подъехали к взлетной площадке, семья Лэнгли в полном составе уже была там. Майя помахала мне рукой. Она пыталась распутать поводки, на которых держала двух терьеров. Они же наперегонки старались взобраться на ее трехногого лабрадора. Миссис Лэнгли сжимала банку с лимонадом, а Брюс разговаривал с летчиками. Меня несколько опечалил и даже разочаровал размер их самолета. Я-то думал, мы полетим в огромном аэробусе! А ведь раньше мне никогда не приходилось видеть частного самолета, и уж тем более, летать на нем. Мама стала вылезать из машины, но я остановил ее, сказав: - Пожалуйста, не надо! Давай здесь попрощаемся. А то я смущаюсь. - А мама-то специально наряжалась все утро, чтобы поразить миссис Лэнгли! На ней была трикотажная двойка кораллового цвета, на голове - бархатная лента. Наконец, еще более по-флейвалльски она стала выглядеть благодаря своему последнему приобретению: на ногах у нее были довольно странного вида туфли болотного цвета с маленькими бантиками. Их почему-то называли "бельгийскими". - Сама не понимаю, почему плачу. - Я и не заметил, что у нее в глазах слезы. Мне совсем не хотелось, чтобы она вылезала из машины. - Что случилось? - Мне пришло в голову, что впервые в жизни ты уезжаешь куда-то без меня. - Прошлым летом я ездил к бабушке с дедушкой в Мэн. - Это совсем другое дело. - Это правда. Прошлым летом я ездил в Аугусту (городок, где жили ее родители) на рейсовом автобусе. Отправлялся он с вокзала на Сорок второй улице. А в этом году полечу на частном самолете в Ист-Гемптон. - Успокойся, все хорошо. - Да, только разве тебе не кажется... понимаешь, все происходит слишком быстро. - Я быстро поцеловал ее в щеку, достал из багажника розовый чемодан и похлопал по дверце машины, словно напоминая о том, что ей пора уезжать. Лэнгли взяли с собой всего три небольшие сумочки. Когда Брюс увидел мой багаж, он воскликнул: - Как долго ты собираешься оставаться у нас? - Потом помог мне дотащить его и спросил: - Да что у тебя там? - Книги. А вдруг начнется дождь? Лучше уж пускай они у меня будут, даже если они мне и не понадобятся, чем наоборот. - Мамино изречение пришлось очень кстати. Миссис Лэнгли была очарована. Видимо, она не знает, кто такой Эдди Хескелл*. <Персонаж сериала "Предоставьте это Биверу", мальчик, который подлизывается к взрослым>. - Видишь, мама, я же тебе говорил! Наш друг - джентльмен и ученый. Майя поцеловала меня в губы, а ее мать - в обе щеки. - А вы знаете, что в пасти у собаки меньше микробов, чем во рту человека? - объявил Брюс. Пилоты были одеты в рубашки с коротким рукавом и галстуки. Майя сказала, что раньше они служили в ЦРУ. Меня вовсе не беспокоило, что мы полетим на таком маленьком самолете. Но потом, когда они включили мотор, я увидел, что за пультом управления сидит Брюс. Тут мне стало не по себе. Второй пилот стал угощать нас прохладительными напитками и печеньем, которое испекла сегодня утром его жена. - А что, Брюс сам будет управлять самолетом? - Мама считает, что если он получит права на вождение самолета, мы будем чувствовать себя в большей безопасности. Что, если у Пита и Тома одновременно случится сердечный приступ? - То есть, у него нет лицензии? - Есть, но только на вождение самолета с меньшим количеством двигателей, - объяснила Майя. - Не беспокойся, Пит рядом, и он поможет, если мой братик напортачит. - Как раз в эту минуту Брюс оторвался от штурвала, чтобы взять что-то. Затем вышел из кабины, и, проходя рядом с моим креслом, прошептал: - Кислоты хочешь? Я как раз захватил с собой пару таблеточек. - В руке у него были зажаты две розовые пилюли. Майя услышала то, что он сказал. - Это не смешно. Повернувшись к матери, Брюс расхохотался. - Мама, я принес тебе лекарство, как ты просила. - А потом тихо добавил, обращаясь к нам с Майей: - Она будет летать в неведомых мирах весь уик-энд. - Это было смешно. Потом Брюс надел зеркальные очки. Он деловито проверил состояние приборов, поговорил с диспетчером и все такое - прямо как в кино. Это произвело на меня впечатление. Особенно мне понравилось, что ему удалось поднять наш сине-голубой самолетик в воздух (он также принадлежало мистеру Осборну), не разбив его вдребезги. Я посмотрел вниз. Флейвалль выглядел маленьким, игрушечным: аккуратные поля, фальшивые французские шато, роскошные дома в колониальном стиле с крытыми шифером крышами, "итальянские" виллы, живописные озера и речки. Он был так не похож на тот штат, в чьих границах находился, что казался ненастоящим, словно какой-то фольклорный парк, или парк аттракционов. Когда мы набрали высоту шесть тысяч футов, одна из собак испортила воздух. Майя утверждала, что это сделал терьер, но, по-моему, это у лабрадора был виноватый вид. Пока Брюс вел самолет, один из пилотов играл с нами в карты. Мы ставили на кон по пять центов. Я уже выиграл семьдесят восемь долларов, как вдруг Брюс нервно закричал из кабины: - Том, не мог бы ты сам повести самолет? У нас тут кое-какие проблемы. Все вздрогнули. Я застегнул ремень безопасности и выглянул в окно. Мне казалось, что сейчас я увижу языки пламени и дым, вырывающийся из двигателей. Лицо у Брюса сделалось мертвенно-белым. Он неловко уселся рядом со своей матерью и сказал: - Звонили из больницы. Что-то там с папой случилось. Они не смогли найти Леффлера, но дедушкин врач считает, что мы должны вернуться. - Неужели папа... - зарыдала Майя. - Они не сказали. Когда мы приземлились, у взлетной полосы нас уже поджидал Гейтс. Они поспешили к его машине. На бегу Майя небрежно помахала мне и прокричала: "Позвони мне". Пит предложил отвезти меня домой. Когда мы ехали в машине, я пытался вытянуть из него подтверждение того, что он работал в разведывательном управлении. Но потом, увидев на дороге машину Леффлера, сразу потерял интерес к тайной жизни летчика, и попросил его высадить меня, не доезжая до нашего дома. - Ты уверен? - Конечно. Я осторожно прикрыл дверь машины и махал ему до тех пор, пока он не скрылся из виду, а потом спрятал свой розовый чемодан за кустом сирени. Мне хотелось сразу зайти в дом, чтобы застать их на месте преступления, но мешало странное чувство - смесь благоразумия и любопытства. Какой же я дурак - решил, что она нацепила свои бельгийские туфли, чтобы поразить миссис Лэнгли! Пару минут я топтался на краю газона. Потом решил, что это просто глупо. Возможно, они с доктором Леффлером просто друзья. Войду в дом и поздороваюсь с ним. Тут я услышал, как мама всхлипнула: "О Боже!". Дело было не в том, что загорелся тостер. Это было ясно еще до того, как она удовлетворенно простонала "О да!". Я попытался убедить себя, что Леффлер подходит ей гораздо больше, чем Осборн или тот рок-н-ролльщик. Наверное, это здорово, что ей удалось подцепить этого лекаришку. Все-таки он был разведен, и у него была хорошая работа. Кроме того, если она увлечется им, ей некогда будет вмешиваться в мою жизнь. Они говорили так громко, что мне без труда удалось подкрасться поближе, чтобы подслушать их разговор. - Я чувствую себя такой виноватой. - Мне было довольно приятно, что это были первые слова, которые мама произнесла после того, как они закончили. Они были в гостиной. Интересно, где именно? На диване? На полу? Один из них (а может, оба) курил - из окна поплыли завитки дыма. - Почему ты чувствуешь себя виноватой, дорогая? - Дорогая? Это звучало ужасно фальшиво. Впрочем, пусть лучше он ее так называет, чем малышкой. - Ты же знаешь, что они говорят всем, кто только начинает ходить на собрания анонимных алкоголиков. - Мама вздохнула. - Необходимо ходить на все собрания в течение трех месяцев, и не заводить романов с членами группы - хотя бы полгода. - Похоже на то, что обо мне здесь даже не вспоминали. - Но ведь это я ручался за тебя. Поэтому я должен чувствовать себя виноватым. - Никогда бы не подумал, что Леффлер - это возродившийся к новой жизни алкоголик. Впрочем, мама тоже не была похожа на человека, который всего месяц назад дополнял свою диету при помощи коктейля из героина и кокаина. - Ты не жалеешь... о том, что произошло? - робко спросила мама. Словно пятнадцатилетняя девочка. Она прекрасно знала, что прозвучит в ответ, но, тем не менее, страстно желала это услышать. - Сейчас я чувствую себя таким счастливым, каким не был уже долгие годы. - Сколько месяцев назад он развелся со своей женой, хотел бы я знать? Наверное, Леффлер говорит только то, что мама хочет услышать. Они некоторое время молчали. Затем послышался довольный стон. Я был скорее удивлен, чем зол. Впрочем, меня все равно здорово взбесило, что уже через час после того, как я уехал из города, мама начала тешить свои мощи в нашей гостиной прямо посредине белого дня! Я не собирался стоять там и фантазировать на тему того, чем они там занимаются. Поэтому просто посмотрел в окно. Мама сидела верхом на Леффлере. Его одежда была раскидана по всей комнате, а ее аккуратно висела на спинке стула. То есть у нее было время подумать о том, что она делает. Подушки были смяты. Видимо, начали они на диване. А потом переместились на пол. Без одежды мама выглядела моложе. Неуклюже переваливаясь, они поменяли позу. Один носок Леффлер не снял. Вообще, все это было похоже на то, что пытались сделать мы с Майей. За тем исключением, что им это удалось, по крайней мере, один раз - на столике лежала открытая упаковка от презерватива. - Господи, какая же ты красивая! - Услышав этот комплимент, мама, казалось, покраснела всем телом. К потной спине Леффлера прилип кусочек обертки от презерватива. - Готова поспорить, что ты это всем своим девушкам говоришь. - Нет никаких других девушек. - Правда? - Правда. - Все это были фальшивые, лживые фразы. Как только они могут вслух произносить все это! Я отошел от окна. Сейчас я чувствовал себя ребенком, и в то же время - мудрым стариком. Ведь людей, которые чувствуют себя взрослыми, не существует. Я решил, что мне лучше оставить их на некоторое время, и пойти погулять. Но потом доктор Леффлер сказал: - Я знаю, что это эгоистично, но мне хотелось бы просто сесть с тобой на самолет и улететь далеко-далеко. - А как же дочки? - Со старшей сестрой Бупи мне встречаться не доводилось. - Мать о них позаботится. Кроме того, большую часть года они проводят в пансионе. Черт побери, у меня есть право на личную жизнь, в конце концов! - Хороший папочка. - Мне это чувство знакомо. - Чувство было такое, будто мне дали пощечину. Ревность моя возросла до предела, и превратилась в бешенство. Мама продолжала: - Если ты их бросишь, то вскоре поймешь, что тебе их очень не хватает. И тогда счастливого бегства не получится. Как бы Финн не действовал мне на нервы, я знаю, что не смогу жить без него. - Ну, спасибо, мам. Она побежала на кухню, чтобы взять пачку сигарет. Я все еще стоял у окна. Возвратившись, она громко сказала: - Знаешь, Финну здесь очень нравится. Он прекрасно со всеми ладит. Я так рада за него! Кстати, когда я решила последовать твоему совету и поговорить с ним по поводу выпивки, он сразу согласился, что был не прав, смотрел мне прямо в глаза и вообще, вел себя как мужчина. Это было поразительно. Я в его возрасте не была способна на такое. Даже два месяца назад я вряд ли была на это способна. - Тут уже я почувствовал себя виноватым. Но доктор Леффлер быстро избавил меня от этого чувства: - Мне не хотелось бы влезать в ваши отношения, но когда я был в клубе на следующий день после вечеринки, то видел, как он держал в руке бокал с пивом. - Ты уверен? - Абсолютно. Но я ничего не сказал, потому что решил, что это не мое дело. - Но он же мне поклялся... - Ее тон ясно свидетельствовал о том, что она была, скорее, взбешена, чем расстроена. - Дети часто врут. - Леффлер изображал медицинское светило. А их родители не врут, что ли, засранец? Хорошо бы вломиться сейчас в дом и застать их нагишом. Пусть они мне кое-что объяснят. Только нужно решить, как это лучше сделать. Изобразить, что я оскорблен до глубины души или попытаться выдавить слезу? Нет, я был слишком зол, чтобы плакать. Было бы здорово проскользнуть сейчас на кухню, прокрасться на цыпочках по лестнице и сфотографировать этих голозадых лицемеров. Только, к сожалению, я истратил все кадры пленки, снимая Майю и ее глупую лошадь. - Как ты считаешь, что мне следует предпринять? - Я не его отец, но, судя по тому, что видел, Финну необходимо понять, что жизнь бывает очень сурова. - Это мне как раз-таки было прекрасно известно. - Когда имеешь дело с подростками, необходимо установить определенные границы. Они должны знать, кто взрослый, а кто ребенок. - Я был вне себя от злости, и горько прошептал себе под нос: "Как вы мне надоели, чертовы взрослые". - Не могу поверить, что он мне солгал. Что же я делала неправильно? - Ты сделала так, что он решил, что жизнь полна удовольствий. - Его жизнь не состояла из одних удовольствий. - Если кто-то не объяснит ему, что это не так, дела пойдут все хуже и хуже. - Он говорил спокойным, умиротворенным голосом. Наверное, он мог бы и лысому расческу продать. - Есть правила для взрослых и правила для детей. Ему необходимо это уяснить. И, уверяю тебя, он быстро исправится и начнет вести себя намного лучше, если почувствует это на собственном опыте, а не просто послушает твои увещевания. Он должен знать, что все наши действия влекут за собой определенные последствия. И, ради бога, вели ему держаться подальше от Лэнгли. Майя и Брюс ужасно избалованы. Конечно, у них столько денег, что это избавляет их от любых неприятностей, только вот у Финна таких денег нет. - Он уехал с ними в Ист-Гемптон. - На твоем месте я бы немедленно позвонил туда и приказал ему возвращаться домой. Он нарушил свое обещание. И закон. Пятнадцатилетний подросток не имеет права пить в клубе. - Ты прав. - Хорошо, что мамин предпредпоследний любовник так и не подарил мне воздушное ружье. Я бы сейчас их обоих застрелил. - Знаешь, в Колорадо открылся новый лагерь для детей. Он называется "Маленькие странники". Довольно модное заведение. - Как же, как же. Родители Пейдж сослали ее туда прошлым летом. На праздник Труда всем воспитанникам этого лагеря выдали крючок для ловли рыбы, пластиковый пакет для мусора и три спички. Этого должно было хватить, чтобы выжить в течение двух праздничных дней. Пейдж называла это заведение "гулагом для богатеньких детей". Один из воспитателей заразил ее герпесом. - Строгая дисциплина ему не повредит. У него появится чувство собственного достоинства, которое поможет ему противостоять влиянию друзей. И у тебя появится больше времени для себя самой. - А это дорого - послать его туда? - Если ты решишься сделать это, я сам заплачу за его путевку. - Нет, я не могу позволить тебе сделать это для меня. - Я сделаю это ради нас. - Что ж, этого мне было достаточно, чтобы принять решение. Я прятался в лесу, пока Леффлер не проехал по дорожке на своем автомобиле. На лице у него была довольная и хитрая усмешка, словно у кота, который съел канарейку. Точнее, в данном случае, трахнул. Я подождал еще пять минут, потом вытащил из-за куста сирени розовый чемодан и вошел в дом, изображая возбуждение и беспокойство. - Мам, ты не поверишь! Тут такое было! - Почему ты не в Ист-Гемптоне? - Одеться она успела, но я заметил, что в руке она сжимала обертку от презерватива, но сделал вид, что не вижу этого - это дает мне тактическое преимущество. - Когда мы уже почти долетели, вдруг позвонили из больницы. Что-то случилось с мистером Лэнгли. Самолет развернули, и мы полетели обратно. Гейтс повез их в больницу, а меня штурман подбросил. Слушай, у нас есть чем перекусить? Умираю от голода. - Мне показалось, что последняя фраза сделала мою речь особенно убедительной. Голод всегда представляется нам самым невинным побудительным мотивом. - Случилось что-то серьезное? - Видимо, да. Миссис Лэнгли сказала, что они звонили доктору Леффлеру, но никто не знал, где его можно найти. - Мама смутилась. - Что ж, я думаю, мы должны серьезно поговорить. Прямо сейчас. Я налил себе стакан молока и откусил кусочек шоколадного печенья. - Что за человек этот Леффлер? - Поговорим об этом потом. А сейчас я о другом хочу сказать. - Ну, если дело в том, что ты случайно встретилась с ним, - перебил я ее, - и он сказал тебе что-то обо мне... В общем, я видел его недавно в клубе и он очень странно посмотрел на меня. Наверное, потому, что у меня в руке был бокал с пивом. Это Джордж Уэстовер попросил меня подержать его. Он никак не мог подкурить сигарету, потому что стоял на ветру. - Кто такой Джордж Уэстовер? - Лысый парень, который заправляет в "Морган Стенли". - И что же, доктор Леффлер как-то странно посмотрел на тебя? - Да, на всех бросал косые взгляды. Наверное, это потому, что у него были проблемы с алкоголем, и ему, конечно, было тяжело видеть, как люди напиваются прямо посреди дня. Мне самому было неприятно на это смотреть, сказать по правде. - У доктора Леффлера нет никаких проблем с алкоголем. - Нет, сейчас нет. Но ведь все знают, что он ходит на собрания Общества анонимных алкоголиков, и, как ты сама говорила, в этом нет ничего постыдного - это просто болезнь и вс