директора крупнейших компаний, о которых постоянно пишут в журнале "Форчун". Надеюсь, он не забудет снять пижаму, прежде чем надевать официальный костюм. Осборн сказал мне также, что идея заключается в том, чтобы Брюс был так занят строительством "компромиссных" приютов Лэнгли по всей стране, чтобы он забыл о том, что собирался начать с Флейвалля. - А почему вы просто не скажете ему, что вам не нравится его идея? - Да нет же, я не против этого, наоборот, Господи! На самом деле, мне гораздо больше понравилось бы видеть в центре этого города дешевые однотипные домики. - Забавно, что он называет "центром города" овощную лавку. - Было бы чудесно, не правда ли, Финн? Вокруг носились бы разноцветные ребятишки. - Мы говорили по телефону, но я прямо видел, как он улыбается, придя в восторг от своей идеи. - Я бы всем им выплачивал стипендию, чтобы они ходили в нашу школу. - В местной школе было всего восемь классов. После ее окончания все разъезжались по частным заведениям. - А в чем тогда проблема? - Я просто хочу, чтобы мой внучок подождал, пока Уолтер Пикл не уйдет на пенсию или умрет. И чтобы никто не трогал моих "такернакеров". - Так называлась порода свиней. - А разве им что-то грозит? - А как же! Ох уж эти американские потребители. Их перестали разводить, потому что у них не так много мяса, и выращивать их не очень прибыльно. Мы с Уолтером спасли их от вымирания. Это ведь те самые свиньи, которых привезли с собой первые поселенцы/колонисты. Потом первопроходцы отвезли их на запад. Эта страна появилась благодаря их бекону! Уолтер выполнил все свои обязательства, и, если он перестанет заботиться о моих хрюшках, им конец. И я просто не хочу, чтобы все было похерено в один момент прямо на моих глазах. - Я не знал, что сказать. - Почему бы тебе не поехать с нами в Вашингтон? Майя тоже там будет, - прервал молчание Осборн. - Спасибо, но сейчас я как раз собирался написать своему отцу. - Это была просто отговорка. Папа использовался мной для прикрытия. - Мне бы хотелось познакомиться с твоим отцом. - Мне тоже. - Осборн решил, что это очень смешная шутка. Он так ржал, что начал хрипеть. - Ладно, я кладу трубку. Всегда хотел умереть смеясь, но надеюсь, это произойдет не сегодня. Мама была в лесном домике, где встречалась с флористом, чтобы обсудить, какие букеты будут стоять на столах на вечеринке по случаю моего дня рождения. Осборн пригласил ансамбль Слима. Ожидалось около ста гостей. Все в городе только и говорили о том, какого бога или богиню они собираются изображать. Майя готовилась нарядиться Дианой, богиней охоты. Она раскрасила свой арбалет золотой краской. Мама уже почти решила шить костюм Афины, но Осборн напомнил ей, что у той было шесть грудей. Миссис Лэнгли намеревалась изображать Шиву. Она, видимо, не знала, что Шива - богиня разрушения. Дело в том, что Лэнгли ездили в Индию на Рождество, и она привезла оттуда кучу необработанных рубинов. Теперь у нее был повод их нацепить. Всем хотелось знать, в кого бога хочу воплотиться я. Но мне было трудно решить: в конце концов, я сузил выбор до Иисуса Христа и Огдена Осборна. Я никак не мог определиться с тем, какой вариант ярче продемонстрирует, насколько у меня плохой вкус. Настал день, когда Джилли должна была прийти убираться. С того момента, как ее приняли за птичку в дымоходе, казалось, прошли не недели, а года. Когда ее мама привезла ее к нашему дому, я как раз читал в журнале статью о ДНК и генах. Прическа ее мамаши напоминала осиное гнездо, волосы были выкрашены в цвет сырных чипсов. Ее зад был размером с холодильник. Интересно, а Джилли не боится, что когда-нибудь превратится в копию своей матери? На прощание эта баба сказала ей: "А ну-ка заткнитесь, юная леди". Горничная была одета в обтягивающий топик и обрезанные джинсы. Униформу, как обычно, она расстегнула до талии. Джилли всхлипывала и терла покрасневшие глаза. Она явно была чем-то огорчена. Но у меня было столько собственных проблем, что мне было абсолютно не до нее. - Привет, Джилли. - Я сделал вид, что очень увлечен изучением картинки, на которой была изображена двойная спираль ДНК. Она стала собирать пылесос, потом вдруг закричала: "Черт!". Я попытался улизнуть на кухню, но она последовала за мной. - Спасибо за проявленный интерес и сочувствие. - Если ты так страдаешь из-за своей аллергии на шерсть, то можешь просто снять платье. - Пошел ты в жопу! - Сама пошла. - Думаешь, у тебя одного проблемы? - Я бы с тобой с удовольствием поменялся. - Ладно, ну тогда расскажи сначала, что у тебя за неприятности. - Минуту я размышлял, стоит ли выложить ей все начистоту, или лучше постепенно подготовить ее. - Пообещай, что никому не расскажешь. - Обещаю. - Нет, поклянись. - Ладно, клянусь. Так в чем дело? - У меня травка закончилась. - Какой же ты засранец. - Она бросила мне сигарету, которую я сразу же закурил. - Хорошо. Я скажу тебе правду. Тот парень не только избил, но еще и трахнул меня. - Я затаил дыхание. Мне стало легче, правда, легче. Но она возмутилась: - Очень смешно! - Да нет, не очень. - Я смотрел на свои ноги. - Не будь идиотом, Финн. - Ладно, рассказывай теперь, что с тобой стряслось. - Мама не разрешает мне взять деньги, которые я копила на обучение, со своего банковского счета. - А зачем они тебе? - Не твое дело. - Почему Двейн тебе не даст? - Двейн говорит, что он здесь не при чем. - У меня был озадаченный вид. - Я беременна. Внезапно мне показалось, что я смотрю на свою маму. Такой она, наверное, была, когда узнала, что ей предстоит родить меня. - А Брюсу ты сказала? - Я вспомнил о том, что видел в окно лесного домика. - А ему до этого какое дело? - Ее взбесило то, что я упомянул о нем. - Не знаю, я просто подумал... Ты хочешь сделать аборт? - Нет, но я... - Она зарыдала, не в силах вымолвить слово. - Я сейчас вернусь. - Ты ведь никому не скажешь? - Я умею хранить секреты. Когда я спустился вниз, она сморкалась в кухонное полотенце. - Этого хватит? - Я вручил ей шестьсот сорок пять долларов, которые получил от Осборна. Она отдала мне сто долларов. По моему мнению, мир вполне может обойтись без еще одного несчастного ребенка. - Оставь себе. Вдруг понадобится. Джилли обняла меня и грустно улыбнулась. - Я у тебя в долгу, Финн. - Она сжала меня в объятиях, потом отпустила. Посмеиваясь и всхлипывая, она стащила с себя майку. - У меня так грудь набухла, что болит. Мы улыбнулись друг другу. Мы были очень несчастны, и нам было приятно, что никому из нас ничего не было надо от другого. А потом случилось что-то странное: мы начали целоваться. Если бы кто-то рассказал мне, как такое произошло с ним, я бы подумал, что это довольно неправдоподобно. Но в тот это было так естественно. Джилли отступила от меня на шаг, и я думал, что сейчас она пошутит или еще что-нибудь в этом роде. Я чуть было не начал извиняться, как вдруг она взяла меня за руку и повела в спальню. Мы разделись, не говоря ни слова. Нам не хотелось причинять друг другу боль ненужными словами. Раздевшись, я взгромоздился на нее, обхватил ее сосок губами и вообразил, что ощущаю вкус молока. Эта мысль не казалась мне странной. Я вошел в нее, и был счастлив от этого. Как приятно - ни о чем не думать. Быть просто телом. Мы использовали друг друга, чтобы обрести утешение. Секс - куда более сильный наркотик, чем любовь. Было забавно. Когда я кончил, то сразу подумал о Майе. Теперь, когда мне удалось сделать это с Джилли, ради себя, я был уверен, что смогу осуществить это и с ней. Теперь все будет хорошо. Мне казалось, что я справился со всеми трудностями, как вдруг внизу со скрипом отворилась дверь, и я услышал, как Майя крикнула: - Привет, Финн, угадай, кто решил не ехать в Вашингтон? Джилли уже была на пути к ванной, а я натягивал свои брюки и орал: "Подожди меня внизу", но она уже входила в мою спальню. Майя посмотрела на меня, и я заплакал. Звучит патетично, но это правда. Мне было бы не так плохо, если бы она закричала, завизжала или ударила меня. Но она просто сказала: "Ну, до свидания, Финн". Я десять раз звонил ей домой. Горничные повторяли, что она не может подойти к телефону. Наконец, трубку взяла миссис Лэнгли. Она говорила медленно и разборчиво. Я прямо видел, как она стоит с открытой банкой из-под лимонада и сигаретой, смотрит куда-то в пространство и произносит: - Не знаю, как решит Брюс, но ни я, ни Майя на твой день рождения не придем. - Тон у нее был не просто ледяной - арктический. - И, пожалуйста, будь так добр, изволь не звонить больше моей дочери. Прояви элементарную вежливость. Это она просила передать тебе. А я запрещаю тебе это. - Миссис Лэнгли, мне очень жаль. - Это тебе не поможет. Я три часа напролет просидел у телефона, наблюдая за тем, как растет моя тень. Когда стемнело, она исчезла. Мама вернулась в восемь. - Прости, что задержалась, ягненок. Мы с доктором Леффлером отрабатывали восьмой шаг. - Что еще за восьмой шаг? - Мама сняла с плеча сумку с клюшками и включила свет. Видимо, какой-то термин, который используется среди анонимных алкоголиков. - Нужно составить список людей, которых ты когда-либо обидел, чтобы мысленно постараться загладить свою вину. - Она поцеловала меня в макушку и поспешила на кухню. - Пожалуй, приготовлю спагетти. - Длинный у тебя список? - Ну... Он у всех длинный. Окурок косяка, который выкурили мы с Джилли, лежал в пепельнице. Но мне было лень вставать и прятать его. - Я пригласила на ужин доктора Леффлера. Он так одинок. Его жена и дочери уехали в Нантакет. Ты ведь не возражаешь? - Мама поставила на газ кастрюлю с водой и стала накрывать на стол. - Мне все равно. - Мы так красиво украсим лесной домик для твоей вечеринки! Это просто фантастика! А ведь мы в первый раз устраиваем здесь праздник. Доставят лилии, белые скатерти с золотой бахромой, пурпурные салфетки, лавровые венки. В общем, это будет похоже на древний Рим. - Голос у мамы стал таким, будто у нее начался приступ мании величия. - Некоторые приведут с собой людей, которые у них гостят, так что нам потребуется еще два стола. С большинством из тех, кто придет, мы не знакомы, но разве это не прекрасный способ узнать друг друга? - Я не хочу никаких вечеринок. - Послушай, Финн, мы же это уже обсуждали. Мы с Майей столько всего сделали... - Мы с ней поссорились. Даже не поссорились, а расстались. Звонила ее мать. Они не придут. Маме вовсе не хотелось этого слышать. - Ну, так сейчас же позвони и помирись с ней. - Ты не понимаешь. Я действительно виноват. - Как же мне сказать ей о том, что произошло? - Тогда звони и извиняйся. Скажи ей то, что она хочет услышать. - Мама стала раздражаться. - Она не будет со мной разговаривать. - Но это же твой день рождений! Если малышка Майя собирается изображать избалованную соплячку, то праздник состоится и без нее. Мне всегда казалось, что она плохо воспитана. - Мама не слушала меня, потому что ей не хотелось расстраиваться. - Ты что, не понимаешь меня? Я же сказал: я все просрал. - Прекрати разговаривать со мной в таком тоне! Кухню осветили огни фар - Леффлер подъезжал к нашему дому. - Неприятно, конечно, когда тебе говорят "просрал", но все-таки не так неприятно, как наблюдать за тем, чем вы занимаетесь с этим подлым Леффлером на полу в гостиной! - Мама обратилась во слух. - Так что ты такого сделал? - Я был с Джилли... и Майя нас застала. - Что вы делали? - А ты как думаешь? Мы лежали в моей кровати. - Так вы с Джилли... - Это был первый раз. - Ты решил бросить Майю Лэнгли, чтобы переспать с горничной? - Не совсем так. Да и вообще, какая разница - горничная Джилли или нет? Какое это имеет значение, черт побери? - Потому что эта малявка - внучка Осборна. Господи ты мой боже, Финн, неужели ты не понимаешь, что мы живем здесь только благодаря тому, что мистер Осборн хорошо к нам относится? - Ты же спасла ему жизнь. - А ты, мой милый, используя твое прелестное выражение, обосрал его внучку, и обосрал свою мать. Когда-то мне казалось, что когда мама ругается, это выходит у нее забавно. - Я и так все это знаю! - завыл я. - А я все-таки напомню тебе об этом. Потому что ко мне это тоже имеет отношение. Что мы будем делать, если он меня уволит? Ведь я же пригласила на твой день рождения своих родителей. - Я говорил тебе, что не хочу никаких вечеринок. - Заткнись. Ты разрушил все то, чего мы так упорно добивались. - Я ничего не добивался. - Это была ложь. - Зато я добивалась! - Мама швырнула на стол тарелку, которую держала в руках. Она разбилась, и один кусочек отлетел вверх и поцарапал ее щеку, но она даже не вздрогнула. - Второй шанс не получают два раза в жизни. - Выглядело это так, будто у нее текут кровавые слезы. - Ты думаешь, я не знаю? - закричал я. Тут в кухню вошел Леффлер. - Ты это видела, Лиз? - спросил он, показывая ей самокрутку. Мама изумленно уставилась на меня. Наверное, в этот момент она думала, что мое появление на свет было большой ошибкой. - Да ты просто идиот! - Что вы на это скажете, молодой человек? - вопросил он, тыча мне косяком прямо в лицо. - Огонька не найдется? Мама дала мне такую затрещину, что я отлетел в сторону и упал на стул. Во рту я почувствовал вкус крови. Она хотела ударить меня еще раз, но отдернула руку. - Теперь у тебя такая мать, какую ты заслуживаешь. Леффлер обнял ее за плечи. - Лиз, не надо так убиваться. Позвони Гейтсу. Пусть им займется полиция. Только так он чему-то сможет научиться. - При чем здесь полиция? - Не делай вид, что не понимаешь. Твоя мать рассказала мне, что тебя арестовали в Нью-Йорке, когда ты покупал кокаин. - Неправда. Леффлер стал набирать номер Гейтса. - Положи трубку. - Лиз, ты не должна делать ему поблажек. - Я хочу поговорить со своим сыном наедине. Я остался дома. Доктор уехал. С нами обоими было все кончено. 25 Следующим утром у нашего дома опять появилась машина Осборна, как будто ничего не случилось. Потом Герберт открыл мне дверь и проводил к лифту. Все, как обычно. Когда я стал перебирать фотографии, то немного отвлекся и успокоился, пока мне не попалась та, на которой были мы с Майей. - Ну, как тебе? - Я повернулся к двери и увидел там стоящего в проеме Осборна. Он прикрепил рога, копыта и фальшивую бороду. - Рога вам очень идут. А вот копыта - это выглядит несколько претенциозно. - Претенциозный сатир. Господи! Это облачение стоило мне тысячу баксов! - Мистер Осборн, я не хочу, чтобы мы устраивали вечеринку. - Мама объявила мне сегодня за завтраком, что мне нельзя будет выходить из дома все лето. За исключением дня рождения и работы у Осборна. - А твоя мать хочет. - Они, судя по всему, уже обсуждали это. - А я нет. - Финн, мне ли не знать, как это бывает. Все забудется куда быстрее, если мы просто сделаем вид, что ничего не случилось, и устроим вечеринку. - А мама говорила, что вы будете на меня злиться. - Это его удивило. - Я сукин сын, а не лицемер. - Вдруг мне показалось, что все мои переживания только забавляют его. - Такое бывает. По крайней мере, со мной это бывало. И не раз. Старый сатир снял рога и закурил сигару. - Уж поверь мне. Через двадцать лет вы оба будете думать, что это было забавно. Впрочем, Майя, возможно, будет только притворяться, что так думает. Я замотал головой. Осборн зажигал спичку за спичкой, чтобы подкурить сигару. - После пары неудачных браков за спиной, вы будет до усрачки смеяться над тем, что произошло сейчас, когда столкнетесь нос к носу лет через двадцать. - Безнадежно влюбленный отрок шестнадцати лет предпочел бы услышать что-то другое. - Вы будете смеяться, флиртовать, а потом, если повезет, напьетесь, и будете весело хихикать. Потом обнаружите, что лежите вдвоем в постели, и все это будет так странно и вместе с тем так знакомо... Вы будете радоваться тому, что потеряли что-то, чего у вас никогда не было, и будете притворяться, что вновь обрели это. - Вы ошибаетесь. Осборн наконец-то понял, что разговаривает сам с собой. - Если бы ты, Финн, не разочаровал ее, она сама бы проделала это с тобой. - Майя не такая, как вы или я. - Да, она женщина, если ты это имеешь в виду. - Осборн смотрел на снимок, на котором его мать изображала Статую Свободы. - Она не боится доверять людям. - Вдруг мне захотелось уйти. - Тогда ты оказал ей большую услугу. - Да пошли вы со своей вечеринкой. Я с шумом захлопнул за собой дверь, но все-таки услышал, как он кричит мне вслед: - Ты будешь очень страдать, мой мальчик, но мне нравится твоя манера выражаться. Мне хотелось домой. Я не имею в виду желтый деревянный домик, в котором жили сейчас мы с мамой. И не чердак на Грейт-Джонс-стрит. За завтраком мама, после того, как объявила о моем домашнем аресте, сказала, что сдала нашу квартирку за двойную цену какому-то человеку из Охотничьего клуба, чья дочь хотела учиться в Нью-Йорке на художника. Мама превратилась в человека того типа, который мы с ней всегда ненавидели. Она стала похожей на какого-то чиновника. Когда я шел по грязной дороге, то, оглянувшись, заметил, что за мной едет одна из машин Осборна. Он, наверное, послал за мной вдогонку водителя. Тот дважды просигналил, чтобы я остановился, но я в ответ только махнул рукой, даже не остановившись. Когда он опять загудел, я заорал: "Оставьте меня в покое, мать вашу!". Машина обогнала меня и остановилась. В ней сидел Брюс и мистер Шиллер. Брат Майи стал вылезать из машины. У меня не было ни малейшего желания говорить с ним. "Оставьте меня в покое". Я выбежал на поле, понятия не имея, что делать дальше. Мне просто хотелось, чтобы меня никто не трогал. Брюс закричал, чтобы я остановился, а потом побежал за мной, но я не заметил этого, пока он не дотронулся до моей спины. Это было ужасное ощущение: ведь он толкнул меня сзади, и это было на том же самом поле, где меня так же толкнули, а потом, когда я упал на землю, изнасиловали. Это было настолько отвратительное воспоминание, что я завизжал, стал извиваться, лягать и толкать его: - А ну-ка слезь с меня, черт бы тебя побрал! - Не волнуйся так, Финн. - Он медленно помог мне встать на ноги. Как только я вскарабкался с земли, то в бешенстве занес руку, чтобы ударить его, но Брюс поймал меня за запястье. Просто удивительно, каким он был сильным. - Я же твой друг. Доктор Шиллер тоже стал вылезать из машины. Брюс закричал ему, что у нас все в порядке. Потом он, улыбаясь, взглянул на меня. - Финн, я отпускаю твою руку. - Я извивался, стараясь вырваться из его тисков. - Если тебе хочется кого-то ударить, ударь меня. Но только один раз. - Я почувствовал, что веду себя глупо. Но, как обычно, Брюс очень мягко дал мне это понять. Он зажмурил один глаз, словно в ожидании удара, который, как ему было прекрасно известно, не последует. В ту минуту мне казалось, что он - единственный друг, который у меня остался. - Брюс... То, что было у нас с Джилли - это не совсем то, что ты думаешь. - Не мне тебя судить. - Я не хотел ее обидеть Майю, просто... - Тебе следует сказать это ей, а не мне. - Слишком поздно. - Я знаю свою сестру. Если бы она видела, в каком ты сейчас состоянии, она дала бы тебе второй шанс. - Но она не станет говорить со мной, она даже трубку не берет. Твоя мать сказала, чтобы я не смел звонить вам домой. - У меня не было выхода, и это доводило меня до отчаяния. - Просто приходи к нам. - Я не могу. - Она целыми днями сидит в своей комнате и плачет. - Это меня обнадежило. И все-таки, мне плохо верилось в то, что это разумная затея. - Приходи сегодня вечером. Мы с мамой поедем в больницу, чтобы навестить папу. Потом будем ужинать в городе. Слуги уходят в девять вечера. Нас не будет в доме до полуночи. Я оставлю входную дверь открытой, и ты сможешь зайти в дом и поговорить с Майей. - А что, если он скажет, что ненавидит меня? Брюс на минуту задумался. - Такое может случиться, конечно. Если она так скажет, тебе останется только повернуться и пойти домой. Во всяком случае, ты будешь знать, что сделал все, что мог. - Даже не знаю. Брюс понял, что я подумал о том, что случилось со мной, когда я в прошлый раз пытался незаметно проникнуть в их дом. - Если ты боишься ходить один ночью, я могу заехать за тобой. - Не нужно этого делать. - Мне не хотелось, чтобы Брюс понял, что я готов расплакаться от благодарности. - Возьми с собой пистолет, который я тебе дал. На всякий случай. Я, конечно, не собирался говорить ему, что спрятал его в дупло. - А где находится спальня Майи, скажи, пожалуйста? 26 Вечером мама выказала мне свое отношение по полной программе. На ужин мне достались только холодные макароны в банке и консервный нож, который лежал у плиты. Мама же весело подпевала Барбре Стрейзанд, наслаждаясь ее замшелым альбомом "Забавная девчонка". Она не обращала на меня никакого внимания: сидела за столом в комнате, склонившись над столом, покрытом желтой скатертью. Перед ней лежал калькулятор, толстенный том под названием "Пособие для начинающих игроков на фондовом рынке" и кипа книжонок типа "Как разбогатеть за десять дней". В руке у нее был карандаш, и она кусала губы, быстро записывая цифры: было похоже на то, что она решила изобразить, как ее сынок выполняет задания по математике. - Что ты делаешь? - Я решила, что мне нужны деньги. - Какая ты энергичная и предприимчивая! - Хотя бы один из нас должен стать таким. - Может, я долго запрягаю, да быстро еду? - Будем надеяться. Я поднялся в спальню и подождал, пока она не уляжется спать. Было уже пол-одиннадцатого, а она все еще сидела внизу. Больше я не мог ждать, поэтому взял ботинки в руки и осторожно спустился по лестнице на кухню, стараясь не наступать на те ступеньки, которые скрипели. Засвистел чайник - я замер, дожидаясь, пока она нальет себе чая и вернется в столовую. Мама уселась в кресло, которое жалобно скрипнуло. Я на цыпочках прокрался в кухню, потом бесшумно открыл входную дверь и даже успел занести одну ногу прямо в ночную темноту. - Куда это ты собрался? - Мне нужно поговорить с Майей. - Я же запретила тебе выходить из дома без моего разрешения. - Мама захлопнула дверь и закрыла ее на замок. - Позвони ей. - Ее мать не разрешает мне говорить с ней. Мама сурово вгляделась в мое лицо, а потом отворила дверь: - Удачи тебе. Я просто обалдел. Мама разрешила! Когда дверь за моей спиной захлопнулась, я решил, что был несправедлив к ней. - Финн, не забудь сказать Майе, что завтра мы с ней должны проверить все еще раз. Когда я выбежал на газон, залитый лунным светом, я крикнул ей в ответ: - Знаешь, мама, я тоже энергичный и предприимчивый! Я не стал бежать по дороге, потому что мне вовсе не хотелось налететь на машину Гейтса. Не исключено, что миссис Лэнгли попросила его проследить, чтобы я держался подальше от их дома. В лесу было довольно шумно. Ветер раскачивал верхушки деревьев, и ветки падали рядом со мной. Мне пришло в голову, что мой обидчик вполне может быть где-то рядом, приготовившись напасть на меня вновь. Но все мои мысли были заняты Майей, и поэтому мне некогда было думать о призраках. Мне нужно было ее видеть. Мне казалось, что все так просто: если она меня простит, то я и сам смогу простить себя. Огромный розовый особняк Лэнгли выглядел так безмятежно. Горело только одно окно на втором этаже. Я никогда раньше не был в спальне Майи. Представляю, как сейчас она лежит, растянувшись на кровати, и грустит: а все из-за того, что я так и не пришел к ней, чтобы извиниться и хоть как-то объяснить свое недостойное поведение. Понятия не имею, как бы мне это удалось, но я был готов рассказать ей все - как случилось, что мы приехали в Флейвалль, как меня изнасиловали, как Джилли забеременела и решила сделать аборт - меня могло извинить лишь то, что мне пришлось многое пережить. Я так отчаялся, что теперь мне казалось, что только полная откровенность может меня спасти. Я вскарабкался на забор. Собаки, которые сидели в будках за амбаром, залаяли. Мне была нужна хорошая карма, поэтому я совершил доброе дело: помог тонущей жабе вылезти из бассейна. Входная дверь была открыта, как и обещал Брюс, а фойе заставлено мебелью, которую передвинули из библиотеки, где художник рисовал на стене портрет семьи Лэнгли. По моему плану я должен был проникнуть в эту комнату, а потом взобраться наверх по лестнице в спальню, которая находилась рядом с комнатой Майи. Но на двери библиотеки было написано: "Осторожно, окрашено. Убью того, кто пройдет по полу". Я заглянул внутрь. Пол был окрашен таким образом, что напоминал старое лоскутное одеяло, и теперь блестел, заново покрытый свежим слоем полиуретановой краски. Настенная роспись была завершена. Миссис и мистер Лэнгли сидели в карете, Майя с Брюсом - верхом на лошадях, а Осборн прислонился к колесу "Бентли", на переднем сиденье которого восседала свинья. В небе летел их личный самолет - из иллюминатора выглядывало крошечное личико миссис Осборн. На заднем плане был нарисован дом и все окружавшие его постройки. Там были карикатуры на всех, кто жил и работал у Осборна: художник изобразил садовников-японцев, шофера, дворецкого Герберта, Уолтера Пикла, стоявшего у загончика для свиней, отца Джилли. Он, вместе со всей своей семьей (Джилли, ее мамой и братом, которого я никогда раньше не видел) выстроились по росту рядом с молочной фермой. В углу был наш маленький желтый дом. Может, я с ума сошел, а может, это запах краски так на меня подействовал, но мне померещилось, что мы с мамой тоже присутствовали на этой картине. Этот парень был и вправду хорошим художником: если это действительно были мы, то нас было трудно отличить от куста и поилки для птиц. Я повернулся, чтобы пойти к другой лестнице, и опрокинул банку со скипидаром. Потом кое-как вытер лужу тряпкой, и, стараясь не наследить, поднялся по лестнице наверх. На полу лежали ковры, и поэтому я передвигался бесшумно. На втором этаже было большое сводчатое окно, которое выходило на восток. Где-то далеко горели огни: там была другая жизнь. Настоящая. Я и забыл, что она так близко. Я открыл дверь, а потом осторожно прикрыл ее за собой. Брюс сказал, что Майя будет дома одна, но мне не хотелось рисковать. Я находился во флигеле - самой старой части дома. В узком длинном коридоре было темно. Мне никогда не приходилось здесь бывать. Из проема двери в конце коридора пробивался свет. Я подошел ближе и услышал, как кто-то всхлипывает. Мне хотелось закричать "Майя, это я, я здесь, рядом!", но было страшно, что она закроет дверь на ключ и прикажет мне убираться из своего дома. Для того, чтобы сказать правду, мне нужно было смотреть ей в глаза. Когда я взялся за ручку двери, свет погас. Дверь тихонько скрипнула. В комнате было темно. Она лежала на застеленной кровати, повернувшись ко мне спиной. - Это я. - Я знала, что ты придешь. - Она зарылась лицом в подушки, и голос был плохо слышен. Потом перевернулась на спину и потянулась, чтобы включить свет. Ее халат-кимоно распахнулся. - Майя... - Она зажгла свет. На прикроватном столике стояла банка с лимонадом "Таб" и открытая склянка с каким-то лекарством. - Миссис Лэнгли, простите...- Она смотрела прямо на меня широко раскрытыми глазами, явно одурманенная каким-то лекарством. - Я по тебе скучала. - Язык у нее заплетался. Она потянулась ко мне и взяла меня за руку, но я отпрянул и попятился к выходу. Ее ногти царапнули мне руку. Потом миссис Лэнгли попыталась встать с кровати, но споткнулась и упала. Белья на ней не было. Теперь она лежала на полу, расставив ноги. Ее промежность странно выделялась на фоне загорелого тела. Казалось, эта женщина побывала в радиоактивной зоне. - Не уходи. - Она меня не узнавала. Я быстро сбежал по лестнице в холл, надеясь, что когда она проснется, то подумает, что ей просто приснился плохой сон. Вполне вероятно, что так и будет, учитывая ее состояние. Ничего, Брюс меня прикроет. Приду повидаться с Майей завтра утром. Время у меня еще есть. Я распахнул дверь в конце коридора и замер, не веря своим глазам. Мебель в фойе горела. Языки пламени вздымались вверх по лестнице, шелковые китайские обои пузырились от жара. У потолка клубился дым. Картина катастрофы словно зачаровала меня. Огонь и удушающая гарь словно ошеломили меня. Я сделал вдох. Дым наполнил легкие. Вслед за этим пришла паника. Кашляя, я с грохотом захлопнул дверь и понесся по коридору. За мной поползли клубы дыма. Я не стал кричать "Пожар!", просто побежал. И вдруг из двери, пошатываясь, вышла миссис Лэнгли и крепко ухватилась за меня. - Какого черта ты делаешь в моем доме? - В руке она, как обычно, сжимала свою банку. Наконец, она поняла, кто я такой, но совершенно не осознавала, что я пытаюсь ей сказать, и что по коридору стелется дым, из-за которого она сразу же закашлялась. - Вон отсюда! - заорала она. Потом, почувствовав, как жарко стало в доме, Лэнгли перепугалась до смерти. Я оттолкнул ее в сторону. - Она не хочет тебя видеть! - вопила она мне вслед. Я стал открывать двери и шкафы с бельем - нет, дело не в том, что я пытался спасти Майю. Мне нужно было найти выход. Миссис Лэнгли, пошатываясь, ковыляла за мной, кашляя и хрипло приговаривая "Оставь нас в покое". Я дошел до второй с конца коридора двери, и, когда открыл ее, эта стерва сильно толкнула меня сзади, так что я налетел на стул. Взглянув вверх, я увидел, как в комнату врываются клубы дыма. "Убирайся!" - продолжала орать она, широко распахнув дверь, ведущую к черному входу. Огромный язык пламени поднялся вверх и коснулся ее - она отшатнулась назад и упала прямо на меня. Ее халатик загорелся. Я чувствовал запах горелых волос. Кимоно тоже воспламенилось. Оно обжигало мне руки. Дышать было нечем. Потолок представлял собой черный прямоугольник - там скапливался ядовитый дым, который постепенно спускался на нас вниз. Я попытался опуститься на колени. Лэнгли просипела "Помоги мне" и схватила меня за шею. Я хотел отпихнуть ее, но у меня не хватило сил, и поэтому я ударил ее и пополз к окну на четвереньках - тогда она вцепилась в мою ногу, а я лягнул ее со всей силы. Я полз, прижимаясь ртом к самому полу, жадно вдыхая, словно в последний раз в жизни - по крайней мере, ощущения в тот момент были именно такими. Потом, собравшись с силами, поднялся на ноги. Глаза у меня слезились, я ничего не видел, но, ощупывая стену, добрался до окна и попытался открыть его. Тут из самого пекла показалась миссис Лэнгли. Ее волосы горели. Мы прижались спинами к окну, чтобы разбить его. Стекло зазвенело. Когда мы выпрыгнули, огонь, кажется, последовал за нами. Он не хотел нас отпускать. А миссис Лэнгли не хотела отпускать меня. В воздухе мы, кажется, даже перевернулись. Она по-прежнему держалась за меня. Мы упали на куст рододендронов, причем я приземлился прямо на нее. Раздался какой-то тошнотворный хруст. Не знаю, что это было: то ли ветки, то ли наши кости. Лэнгли крепко сжимала мою шею - она практически душила меня, злобная ведьма. К нам подбежали Гейтс с Брюсом. Я слышал, как вдалеке завыли сирены. Когда они стащили меня с нее, она посмотрела мне в глаза и улыбнулась. Я все еще кашлял от копоти, когда приехала скорая помощь и пожарная машина. Кто-то накрыл мне плечи одеялом. Огонь полностью поглотил дом. Из грузовичков выскакивали люди, живущие по соседству. Кусок крыши с грохотом обвалился, и искры вместе с кусками угля размером с брикеты, которыми топят печки, попадали прямо на нас. Гейтс стал кричать, чтобы все отошли подальше. Потом я услышал, как пожарный сказал: "Ее уже не спасти". И вдруг я вспомнил, что я потерял, и зачем тайно проник в этот дом, и что надеялся здесь отыскать. Покачиваясь, я шагнул прямо в огонь, выкрикивая ее имя: "Ма-айя-я"! Брюс оттащил меня в сторону. - Ее там нет. - А где она? - Мы не знаем, - ответил за него Гейтс. - Видимо, она уехала куда-то на машине. 27 Я сидел в той же палате, где меня осматривали, когда Майя привезла меня в эту больницу после того, как я попал в ее капкан. Было позднее утро. Леффлер обрабатывал мои ожоги какой-то мазью. Медсестра протянула ему бинт, и он сказал: - Тебе повезло. - Почему вы так говорите? - У тебя не останется шрамов. Бедная миссис Лэнгли... Что ж, - обратился он к своей помощнице, - Вы мне пока не нужны. Зазвонил телефон. Это был Гейтс. Когда врач повесил трубку, я спросил его: - Они нашли Майю? - Ее сестра Пейдж тоже не ночевала дома. Полагают, что они уехали куда-то вдвоем. - Леффлер начал накладывать бинты. Казалось, у меня на руках не повязки, а белые перчатки. Он действовал очень осторожно и мягко, несмотря на то, что терпеть меня не мог. - Я был несправедлив к тебе. - Да нет, что вы. - Ты поступил благородно, когда стал спасать миссис Лэнгли. Я знал, что все так думают. Но мне-то было прекрасно известно, что я делал, а что нет. Мне не хватило смелости даже для того, чтобы заорать "Пожар!" - лишь бы спастись самому. Я знал, что Майя, возможно, находится в доме, но не знал, где именно. Я просто бежал. Что касается миссис Лэнгли, которая якобы спаслась только благодаря мне... Я отталкивал ее, ударил кулаком, лягнул ногой - и все для того, чтобы самому избежать смерти в огне. Могу себе представить, что все подумают, когда она расскажет им, что произошло на самом деле. Я посмотрел на носки своих ботинок и промямлил: - Я ничего такого не сделал. - Почему ты так говоришь? Хочешь выглядеть крутым? Наконец-то ты поступил, как достойный человек, а ведешь себя, как... - Леффлера взбесило то, что я, по его мнению, решил проявить ложную скромность. В дверь постучали. - Я занят, - ответил врач. Тем не менее, дверь открылась. Это были Брюс и мистер Осборн. Они оба внимательно смотрели на меня. - Мама рассказала мне о том, что ты сделал, - бесстрастно проговорил Брюс. Мне показалось, что сейчас он меня ударит. Наклонив голову, я ждал, когда на нее обрушится топор. - Мне очень жаль. - Слезы потекли у меня из глаз. Я начал всхлипывать. Самое удивительное, что я действительно обрадовался тому, что сейчас меня выведут на чистую воду. - Когда я увидел огонь, то просто не знал, что мне делать. - Так что же произошло на самом деле? - Леффлер с самого начала знал, что героя из меня не выйдет. - Этот мальчик... - мускулы лица Брюса напряглись. Ему было трудно говорить. Он весь дрожал. Осборн положил ему руку на плечо, чтобы успокоить, и посмотрел на пол. Я стремительно терял расположение окружающих меня людей, и готовился уже к самому худшему, как вдруг мой бывший друг, прочистив горло, продолжил: - Только благодаря тому, что этот мальчик не думал о собственной безопасности, моя мать осталась жива. Я не верил своим ушам. Леффлер с трудом скрывал свое разочарование. - Вы говорили с ней? - Только Брюс. - Осборн, чуть не плача, воззрился на меня. - Когда я подъехал, она уже спала - ей дали снотворное. Леффлер неохотно протянул мне таблетки и бумажный стаканчик с водой. Потом собрался дать мне упаковку с болеутоляющими, но передумал: - Я отдам их твоей матери, чтобы она проследила за тем, чтобы ты принимал их по назначению. На этикетке все написано. - Он хотел показать Осборну, что не доверяет мне. - А миссис Лэнгли рассказала, как начался пожар? - Она помнит только, что Финн разбудил ее и помог спуститься в холл. Когда она надышалась дыма, то потеряла сознание. Он поднял ее и подтащил к окну. Мама запаниковала, но он заставил ее выпрыгнуть вместе с ним. - Ничего не понимаю. Зачем ей понадобилось делать из меня героя? Брюс обнял меня, прошептав: - Мы никогда не забудем, что ты сделал для нашей семьи. Осборн же улыбнулся и потрепал меня по щеке дрожащей рукой, ласково возразив: - А он и так член нашей семьи, черт побери! - От этого мне стало еще хуже. Мне хотелось сказать правду. Хоть кому-нибудь. - А Майя здесь? - Нет, она еще не приехала. - Осборн пытался говорить так, будто в этом не было ничего особенного. Брюсу удавалось изображать спокойствие еще лучше. - Видимо, Пейдж уговорила ее съездить в Нью-Йорк. - Вообще-то, у нее отобрали права за вождение в нетрезвом виде. - Я уже позвонил во все бары, где они любят бывать. Я и понятия не имел, что Пейдж и Майя часто посещали нью-йоркские заведения. Теперь, ко всему прочему, мне придется воображать, как студенты клеят ее, спаивая ее ледяными "Лонг-Айлендами". Ненавижу! Пейдж говорила, что ее сосед ее брата, которого выперли из Принстона, по Майе с ума сходил. Я ведь переспал с Джилли, чтобы утешиться - так почему бы и Майе не сделать то же самое? - Я вернусь к дому, и буду ждать ее там, - объявил Брюс. - Она с ума сойдет, когда увидит все это. Потом я услышал, как мама идет по коридору. Что ж, все только начинается. 28 Когда мы с мамой покидали парковку у больницы, она обратилась ко мне: - Ты поступил, как настоящий мужчина. - Это они так говорят. - Эти люди тебя не забудут, - задумчиво вздохнула она. Ты не понимаешь. - Она вела машину, как дедушка: не забывая посмотреть по сторонам, и внимательно разглядывая местность. - Благодаря твоему поступку тебе откроются многие двери. - Мама улыбнулась, глядя на свет фар проезжающих перед нами машин. - Господи! Ты говоришь так, словно пожар - это шанс сделать карьеру. - Я этого не говорила, Финн. И мне очень жаль Пилар. Это настоящая трагедия. - Да нет, трагедия заключается в том, что мама называет именовать миссис Лэнгли Пилар. - Но то, что ты сейчас сказал, характеризует тебя с лучшей стороны, ягненок. - Мама отвела взгляд от дороги всего на секунду, чтобы чмокнуть меня. - Наверное, я не очень хорошая мать, но зато у меня прекрасный сын. - Мама так надулась от гордости, что пропустила поворот на Флейвалль. Я же смотрел в темное окно и пытался представить, что еще может произойти, в довершение моих несчастий. Когда мы подъехали старому железному мосту, по которому можно было подъехать к дому Осборна, нам пришлось вернуться, чтобы дать дорогу пожарным машинам. Мама опустила стекло и помахала им, чтобы они остановились. - Мама, не надо. - Она не обратила на мои слова ни малейшего внимания. - Здравствуйте! Меня зовут Элизабет Эрл. Я просто хотела поблагодарить вас за то, что вы так хорошо работали. -Это прозвучало немного высокомерно. Как будто она всю жизнь прожила в Флейвалле. Когда один из пожарных увидел меня, он сказал: - Ваш сын - храбрый мальчик. А другой прокричал: - Молодец, парень! - Если бы это было правдой, мне было бы легче это выслушивать. Я помахал им забинтованной рукой и улыбнулся, изображая главного героя в финальной сцене фильма с хэппи-эндом. Ну, если моя мама вела себя фальшиво, то что, в таком случае, можно сказать обо мне? Когда мы переехали через мост, мама поинтересовалась: - Ты случайно не знаешь, почему Майя поссорилась из-за тебя со своей матерью? - Даже со мной она говорила, растягивая гласные на великосветский манер! - Не понимаю, о чем ты говоришь. - Дик сказал мне, что служанка Лэнгли слышала, как она со своей матерью орали друг на друга. А потом Майя сбежала. Надеюсь, они действительно спорили из-за меня. А что, если они ссорились из-за того, что миссис Лэнгли возражала против того, чтобы Майя неслась в Нью-Йорк и, сгорая от жажды мести, сношалась там с юнцом по прозвищу Хобот? Лучше бы я никогда не слышал или хотя бы забыл прозвище соседа братца Пейдж. - Может быть, она посоветовала матери обратиться в Общество анонимных алкоголиков? - Мне хотелось, чтобы мама заткнулась. - А что, у миссис Лэнгли есть проблемы? - Господи, мам! На следующее утро я проснулся знаменитым. На первой полосе местной газеты появилось интервью с миссис Лэнгли, в котором она изложила свою версию того, что произошло во время пожара. В "Нью-Йорк Пост" также опубликовали статью под заголовком "Подросток спасает из огня наследницу огромного состояния". Мама показала мне эти газеты, когда я ложился спать. Она купила несколько штук, чтобы послать вырезки Нане и дедушке. Наконец-то она получила доказательство того, что ее воспитание принесло свои плоды. А мне хотелось только одного: чтобы эта история быстрее забылась. Мама стала печь для меня блины. Тут зазвонил телефон. Рука у меня болела, так что мне было сложно держать трубку. Но я был уверен, что звонит Майя. Однако оказалось, что это был журналист, который хотел, чтобы я подтвердил, что информация в его материале соответствует действительности. Еще он хотел меня сфотографировать. Я повесил трубку и сказал маме, что кто-то ошибся номером. Когда через двадцать секунд телефон опять зазвонил, она решила ответить сама. Потом прикрыла трубку рукой и протянула ее мне: - Это репортер. Смотри, не говори ерунды. - Я не собираюсь ничего говорить. - Но ты должен хотя бы что-то сказать. - Ничего я не должен. Мама прочистила горло и прижала трубку к уху. - Мой сын сказал, что каждый на его месте сделал бы то же самое. - Ей всегда удавалось очень точно передать мои мысли. Когда она закончила разговаривать, я напомнил ей: - Мне пора пить лекарство. Мама посмотрела на рецепт, чтобы удостовериться, что я не собираюсь объедаться медицинскими препаратами в неурочное время. В ее глазах я был героем, но это ничего не меняло: кое-какие "проблемы" у меня все-таки были. Я быстро засунул одну таблетку в рот, а остальные четыре штуки зажал в руке, пока она рыскала по ящикам в поисках фотографии, которую можно было бы передать газетчикам. Я до сих пор не мог понять, зачем миссис Лэнгли сказала Брюсу, что я спас ее, но мне было ясно, что она сделала это не для того, чтобы выгородить меня. Ложь, словно ядовитый гриб, разъедала мою жизнь. Я так увлекся, пытаясь придумать способ выбраться из этого зловонного мирка, в котором ложь была неотличима от правды, что не заметил, как мама стала пересчитывать таблетки, лежащие в баночке, которую я только что ей протянул. Она бы наверняка застукала меня, как вдруг в дверь кухни громко постучали. Это был Брюс. Он был небрит, и взгляд у него был, как у безумца - дикий и невидящий. На нем была та же пропахшая дымом одежда, что и вчера ночью. Он сказал: - Майя вчера ночью так и не приехала домой. - Когда он сказал это, мама перестала пересчитывать таблетки. Все ясно. Она занимается любовью с бывшим соседом брата Пейдж. У меня было такое ощущение, что кто-то заехал мне ногой в живот. Я не знал, как выглядит этот ублюдок, но прекрасно понимал, почему его прозвали Хобот. Он свисал у него, словно гигантская личинка Мотра*. <Огромная личинки бабочки, которая появилась в одном из японских фильмов о Годзилле>. Представляю, как он проделывает это с ней. Один раз. Потом еще. И еще. Я стал ударять в стену кулаком, но даже боль не остановила порнофильм, который показывали у меня в голове. - Финн, что ты делаешь? Я разбил себе костяшки пальцев, так что кровь стала сочиться через перевязку. - Она решила мне отомстить. - Как обычно, мне казалось, что весь мир вертится вокруг меня. Мои слова остановили Брюса, который уже собирался уходить. Он медленно повернул голову - это было похоже на то, как вращается видеокамера в продуктовой лавке. Ему хотелось найти кого-то, кого можно было бы обвинить в том, что произошло. - Ты думаешь, что моя сестра подожгла дом? - Никто его не поджигал. - Ты не прав. Дедушка попросил, чтобы расследование начали немедленно, и Гейтс с инспекторами из пожарной охраны просидели в доме до рассвета. Они утверждают, что кто-то совершил поджог. В этом нет никаких сомнений. - Что ты имел в виду, Финн, когда сказал, что Майя хочет отомстить тебе? - Мама говорила так, что сразу стала похожа на бабушку в Управлении по делам несовершеннолетних. - Я подумал, что раз они с Пейдж убежали в Нью-Йорк, то все дело в том, что она хочет свести Майю с приятелем ее брата. Наверное, она... Мне не хочется так думать, но, если она проведет ночь с каким-нибудь парнем, чтобы отплатить мне за Джилли, это будет справедливо. - Мне было стыдно оттого, что теперь они будут знать, о чем я думал. - Хобот сейчас в Европе. - Почему ты его так называешь? Брюс выразительно посмотрел на маму. Когда она поняла, что это значит, то сделала вид, что шокирована. Может, она действительно была шокирована: по крайней мере, она покраснела и постаралась поменять тему. - Как чувствует себя твоя мама, Брюс? - У нее ожоги третьей степени чуть ли не по всему телу. Она, конечно, выживет, но... - Он закусил губу и посмотрел в сторону. - Ей будут пересаживать кожу и сделают несколько пластических операций... но все равно ей наверняка будет страшно смотреть на себя в зеркало. - О Господи! - воскликнула мама, прикрыв рот рукой. - К счастью, ее лицо не обожжено. Ведь она же красавица, вы знаете! Это была правда. - Но с чего они взяли, что кто-то поджег дом? Там же было полно скипидара и тому подобное... Я опрокинул одну банку, когда пробирался на лестницу. - Пожар начался одновременно в двух местах. В холле и у лестницы, которая в библиотеке. - Я даже не заходил в библиотеку. Мама была рада это слышать. - Никто не говорит, что это ты поджег дом, Финн. - Надеюсь, что так. - Мама решила тоже принять участие в разговоре. - Он ведь сам чуть не погиб в огне. - Она закурила сигарету и открыла банку с кока-колой. - Это неправда, мама! - огрызнулся я, встряхивая плечом, чтобы сбросить ее руку. Брюс зажег от маминой спички сигарету и медленно выдохнул дым. - Тот, кто это сделал, видел, как ты входил в дом. Потом подождал, пока ты поднимешься наверх, и развел костер. - Но я был на втором этаже всего пару минут! Затем, когда я увидел огонь, то побежал, и... - тут я чуть не проговорился. - Для того, чтобы разжечь огонь, много времени не потребовалось: этому человеку всего-навсего надо было разлить краску по полу и поджечь спичку. - Судя по тому, что ты говоришь, это сделал какой-то безумец, который хотел, чтобы все, кто находился на втором этаже, погибли. - Гейтс считает, что все произошло именно так, миссис Эрл. В общем, дедушка и Гейтс сейчас дома. Они попросили меня сходить за тобой. - Мама схватилась за сумочку. - Дедушка хочет поговорить с нами наедине. - Что вы собираетесь предпринять, чтобы найти Майю? - Официально она будет считаться пропавшей только через двое суток. Но дедушка уже связался со всеми, с кем только можно. Поверь мне, полиция уже ищет ее повсюду. Надеюсь, у нее была основательная причина, чтобы уехать, потому что если это не так, то, мать ее, я сам готов надрать ей задницу за то, что она так безответственно себя ведет. Я был удивлен тем, что Брюс позволил себе использовать такие выражения в разговоре с моей матерью. Обычно перед взрослыми он изображал паиньку. - Простите меня за грубость, миссис Эрл, но ведь она должна была знать, какой сегодня важный день для нашей семьи. - Я понимаю, Брюс. Мы все очень огорчены из-за того, что произошло. - А что такого особенного случится сегодня? - встрял я. - Папа возвращается домой. Мама обняла его. - Мы так за вас рады! А вот я не особенно. Потом Брюс залез в старомодный зеленый спортивный автомобиль, который я раньше не видел. Крылья и подножка были великолепны. Сзади висели два запасных колеса. - Где ты его откопал? - Это "Морган" моего отца. Он стоял в гараже с тех пор, как произошел несчастный случай. Теперь мне уже не казалось, что семье Лэнгли ужасно повезло. Не то чтобы я думал, что вся удача и везение, выпавшие на их долю, были использованы мистером Осборном для того, чтобы заработать денег. Но теперь мне было понятно, что за пьянящую радость, которая наполняла их жизнь, им нужно было расплачиваться, и поэтому мне было их немного жаль. В то же время, они стали мне больше нравится. Наверное, дело в том, что я почувствовал, что у нас есть что-то общее. Вместо ключа в этой машине была кнопка. Двигатель заработал только тогда, когда Брюс нажал на нее во второй раз. - Когда папа вышел из комы, я приказал, чтобы ее отремонтировали. - Двигатель дал обратную вспышку. Брюс, чуть не плача, обратился ко мне: - Мне просто хотелось, чтобы, когда отец вернется домой, все было так, как раньше. - Машино выглядит просто отлично, - успокоил его я. - Теперь я жалел их всех даже больше, чем себя. Это было новое ощущение. Когда мы отъехали от нашего дома, Брюс остановился у края дороги. - Хочешь сам повести машину? - Он надеялся, что мы оба развеселимся. Я покачал головой и проглотил две таблетки. В голове у меня была целая куча вопросов, но я трусил задать их ему. Мы повернули на другую дорогу. Все это было так странно. Небо было ярко-голубым, словно на открытке, сады цвели, но от пожара было столько копоти, что все цветы стали жемчужно-серыми. От целого дома осталось только два черных дымохода и стена кухни. Утренняя роса еще не сошла. В воздухе отвратительно пахло гарью. Это было похоже на утро после вечеринки, во время которой на пляже зажигают праздничный костер. Мы находились на месте преступления - и не просто видели его, но дышали им, чувствовали его привкус во рту. Избежать этого было невозможно. Медно-красная крыша дома обрушилась вниз. Когда мы приехали туда, туда уже пригнали бульдозер и экскаватор, которые пытались поднять ее. Они приподняли крышу на четыре фута, но один конец соскользнул с ковша экскаватора, и она сорвалась и с глухим ударом шлепнулась прямо на тлеющие угли, из-за чего поднялось тошнотворное облако пепла. Все рабочие отвернулись и надели на лицо специальные маски от пыли. Брюс показал пальцем на один из углов этой крыши: - Раньше там была моя спальня. Когда мы вылезли из машины, Брюс сообщил, что двое мужчин в оранжевых комбинезонах - это следователи, которые раньше работали в ФБР. Один из них говорил что-то прямо в маленький диктофон, переворачивая ногой кучу сгоревших щепок, которые раньше были письменным столом, принадлежавшим самому Томасу Джефферсону. Другой методично вбивал колышки, к которым крепились веревки, чтобы создать точный план расположения комнат. Осборн приказал, чтобы их привезли, прямо посредине ночи. Они прилетели на его вертолете. Старик обмотал лицо белым шелковым шарфом, чтобы не дышать угольной пылью. На голове у него была серая шляпа, а на глазах - нелепые солнцезащитные очки. Сейчас он был похож на Человека-Невидимку. Следователь, державший диктофон, сказал рабочему, что он уже может сгребать остатки мебели, стоявшей в библиотеке, в мусорный бак. Оказывается, это был Двейн - но я узнал его только тогда, когда он снял маску и поднял над головой расплавленную серебряную чашу, которая, видимо, раньше была спортивным кубком. - Это, наверное, выбрасывать не нужно? Брюс поплевал на нее и протер выгравированные слова тыльной стороной ладони. Там было написано: "Майе Лэнгли - за победу в соревновании". - Выбрасывайте, - приказал он. Я удивился. Потом Двейн сказал, что серебро дорого стоит, и поэтому он оставит ее себе. Мне стало стыдно, что это не я спас этот трофей. Пыль немного улеглась, и я заметил, что в кабине экскаватора сидит Маркус, а бульдозере работает отец Джилли. Гейтс, как обычно, командовал, а мистер Осборн жевал незажженную сигару. Я заметил это, когда мы подошли к нему. - Бог мой, а вот и наш герой! - воскликнул Маркус, махая мне рукой. - Это что, вечеринка, по-твоему? - прикрикнул на сына Гейтс. Отец Джилли предложил мне отхлебнуть из его термоса. - Я бы хотел пожать тебе руку, когда с нее снимут повязку. Ты молодчага, раз сумел сделать то, что сделал. Бывшие сотрудники ФБР закончили делать разметку комнат и уставились на меня. Я же только пожал плечами и пробормотал: - Любой на моем месте поступил бы так же. - Мне понравилось мамино выражение. Понятия не имею, как должен вести себя герой, но теперь меня это не особенно волновало - я слишком запутался в своей лжи, и не собирался выкладывать правду кому бы то ни было - в том числе и Майе. Я пытался убедить себя в том, что все так далеко зашло вовсе не по моей вине. Это все из-за миссис Лэнгли! Если бы все не расшумелись так из-за этого пожара, я бы уже давным-давно рассказал, что произошло на самом деле. Но я был сыном своей матери. Наверное, я подлец, потому что не мог не думать о том, что этот пожар для меня - шанс, который выпадает один раз в жизни. Мне было приятно видеть, как потеплел взгляд отца Джилли, когда он сказал, что я молодчага. А потом Осборн обнял меня за плечи - от него пахло каким-то лекарством и ромом, и спросил: "Как твои дела, сынок?". Это понравилось мне еще больше, потому что мне очень хотелось быть чьим-то сыном. Двейн сделал шаг вперед: - Я думаю, ваш дом поджег тот же сукин сын, который побил Финна. - Меня поразила эта мысль. Сегодня утром, когда я проснулся, то впервые не подумал о том, что меня изнасиловали. Мне вдруг показалось, что этот пожар спасет, освободит меня. Я не заслуживал этого, и не оценил вначале шанс, подаренный судьбой. Но было бы глупо не выжать из этой ситуации все, что можно. Рабочие опять стали разгребать мусор при помощи бульдозера и экскаватора. У меня перед глазами стояла картина моего прекрасного будущего. Когда Майя вернется домой (где бы ее сейчас ни носило) и услышит о том, что я, рискуя жизнью, метался по их дому, чтобы спасти ее и ее мать, она меня простит. И мы начнем все сначала. Разумеется, мне было прекрасно известно, что все было не совсем так, но все вокруг только и делали, что твердили о том, какой я замечательный парень, и поэтому я решил, что буду нести свой крест до конца. Тем более, что он был не таким ужтяжелый. Я никак не мог понять, почему миссис Лэнгли солгала. Но если она выйдет из больницы и начнет рассказывать все по-новому, все просто решат, что она немного двинулась умом. Мне стоит только намекнуть на тот общеизвестный факт, что она целыми днями хлестала водку, используя для прикрытия банку из-под лимонада "Таб". Вот как рассуждал тот мерзкий расчетливый молодчик, сидевший у меня в голове. Но тут крышу дома оттащили, и один из следователей заорал: "Камеру сюда, быстрее!". Это была латунная кровать Брюса. Ее всю раскорежило от пламени. Там, где раньше был матрас, лежал обгоревший труп - на его костях оставалась плоть, так что в воздухе сразу запахло горелым мясом. Один из фэбээровцев поднял на плечо видеокамеру, а второй стал осторожно прикасаться металлической палочкой к тому месту, где должны были находиться бедра этого человека, и стал неожиданно визгливым голосом наговаривать на кассету: - Женщина со светлой кожей... похоже, молодая... - Майя... нет! - заорал Брюс, а меня вырвало. Осборн зашатался - казалось, он сейчас упадет, - но потом медленно уселся на угли, закрыв глаза. Потом он посмотрел на труп. Гейтс вызвал скорую помощь, несмотря на то, что она была мертва (в этом не было никаких сомнений). Ее останки уложили на носилки. От того, что раньше было ее лицом, отвалился кусочек. Все отвернулись. Никто не решался посмотреть на нее, но вдруг Двейн сказал: - Это не Майя. - Труп усмехался - в его зубе сверкал бриллиант, которым так гордилась Пейдж. Гейтс помог Осборну встать на ноги. Бог ответил на его молитвы, хотя это явно было не совсем то, на что он надеялся. - Что она делала в твоей постели, Брюс? Он молчал. Никогда в жизни я не видел его таким растерянным, что он не находил слов. Брюс не мог понять, как это произошло. А я понял. - Она говорила, что собирается это сделать, - объяснил я, стирая рвоту с подбородка. - Что именно? - настаивал Гейтс. - Пейдж как-то сказала, что в одну прекрасную ночь она залезет в комнату Брюса и будет поджидать его там. Маркус тоже это слышал. - Гейтс перевел тяжелый взгляд на сына. - Нам показалось, что она шутит, папа. - Да, мы думали, что она это несерьезно. Мы никогда не упоминали о ее словах Брюсу... но он ей нравился, - добавил я, чувствуя себя полным идиотом. Следователь стал снимать нас на камеру. - Она утверждала это, находясь под воздействием алкоголя или наркотиков? - Мы с Маркусом переглянулись и дружно замотали головами. Хотел бы я знать, как это произошло. Возможно, она просто заснула, но не исключено, что Пейдж объелась транквилизаторами, и была не в состоянии встать с кровати, когда в комнате запахло дымом. Я беспрестанно твердил себе, что она не очнулась бы, даже если я закричал, что начался пожар. Они отвезли ее останки в больницу Григгстауна, потому что Флейвалле морга не было. Одна из немногих вещей, которых там недоставало. Гейтс позвонил родителям Пейдж, но горничная сказала, что они уехали, чтобы поиграть в гольф. Тогда он решил, что сначала ему следует записать наши показания, а потом уже ехать в клуб, чтобы сообщить родственникам ужасную весть. Полицейский участок нашего городка представлял собой небольшую комнату, которая находилась за почтовым отделением. Свидетелей было довольно много, и поэтому Осборн предложил составить протокол у него дома. Гейтс посмотрел на него, как на сумасшедшего: - Вы хотите, чтобы мы все туда пошли? - Да, и давайте сделаем это побыстрее. Старик собирался пригласить всех в библиотеку, но Гейтс, глянув на Двейна, заметил: - Кухня вполне подойдет. - Он тоже был снобом. Наверное, эта болезнь очень заразная. Маркус, отец Джилли и Двейн смотрели на все, разинув рот - было ясно, что раньше им никогда не приходилось бывать в большом доме. Двейн был не просто разочарован тем, что его сослали на кухню, он был ужасно зол. Он уселся на золоченый стул с вышитой шелковой обивкой - только для того, чтобы попробовать, каково это - сидеть на такой мебели. Я никогда прежде бывал на кухне в гостинице, но у меня такое впечатление, что кухня в доме Осборна была ее точной копией. Там стояли холодильники с толстыми прозрачными дверьми и четыре плиты, а с потолка свисали медные кастрюли самых разных размеров и форм - словно товары в каком-нибудь ломбарде. Осборн сказал своему повару, что сегодня у него выходной, и сварил для всех нас ужасный кофе. Потом Двейн заметил: - Поверить не могу, мистер Осборн - у нас с вами одинаковая кофеварка! - Это было забавно. Потом Гейтс стал нас опрашивать. Сначала он записал показания отца Джилли, потом - Маркуса и Двейна. Для этого он уводил каждого в комнату, где обедала прислуга, и плотно закрывал дверь. Когда они закончили, шеф велел им возвращаться к работе. Но ему и самому надо было работать, и поэтому обратно их отвез шофер мистера Осборна. Когда они уселись в его "Бентли", Двейн присвистнул: "Хорошо бы всегда так!". Как только они уехали, визгливый следователь положил мне руку на плечо и сказал: - А теперь расскажи нам, Финн, почему ты поджег дом. - От изумления я вздрогнул так, что уронил чашку с кофе. Второй подошел ко мне поближе и внимательно уставился прямо мне в лицо: - Ты разозлился из-за того, что Майя и ее мать не хотели иметь с тобой дела? Осборн был поражен их нападками не меньше меня. А вот Гейтс не очень удивился. Полицейский с высоким голосом, казалось, готов был уже задать мне еще один каверзный вопрос, как вдруг в разговор вмешался Брюс. - Что за ерунда! Финн виновен не больше, чем я сам. Это я предложил ему прийти к нам, чтобы помириться с моей сестрой. Это была моя идея. Господи, да если бы не он, моя мать погибла в огне. Но пожарники на это не купились. - Не исключено, что он поджег дом, а потом передумал. Понимаешь, это наша работа, Финн. Мы обязательно узнаем, как все произошло - рано или поздно. Я покачал головой. К пожару я не имел никакого отношения, но невинной жертвой меня тоже нельзя было назвать. - Это сделал ты. А потом струсил. Наверняка ты знал, что Майи нет дома, и хотел отомстить им. - Если бы это было так, он бы не стал разводить костер сразу в двух комнатах, - Брюс орал на них. - Может, он дебил? - Финн далеко не дебил, - отрезал Осборн, внимательно наблюдая за мной. В разговор вступил Гейтс. - Мне неприятно говорить об этом, но я считаю, что Двейн был прав, когда сказал, что, по его мнению, виновник пожара - человек, который напал на Финна две недели назад. Нам необходимо рассмотреть возможность того, что дом поджег тот или те, кто имеет что-то против этого мальчика. - Напали? - заинтересованно спросил один из следователей - тот, что выше ростом. - Его избили - два сломанных ребра и сотрясение мозга, - спокойно солгал Осборн. Потом он медленно собрал метлой осколки чашки, валявшиеся у моих ног, в совок. - Я хочу, чтобы ты знал, Финн: я и понятия не имел, что эти два джентльмена будут клеветать на тебя. Они, видимо, извиняться не собираются - так что позволь мне самому извиниться за них. - Ничего, - беззвучно прошептал я. - Мы выполняем свою работу. - Вы же пригласили нас сюда, потому что не хотели, чтобы вопросы задавали чиновники из государственной инспекции. Мы полагали, что вы действительно хотите, чтобы мы выяснили, как было дело. - Да, именно этого я и хотел, черт подери. И хочу! - Осборн уселся на поварской стул. Брюс же бесцельно поворачивал ручку на плите. - Видимо, нам необходимо найти Майю, чтобы поговорить с ней. - Думаешь, она кого-то видела? - Вдруг мне пришло в голову, что она могла убежать потому, что испугалась. - Финн, я восхищаюсь твоей верностью. Здорово, что ты ее защищаешь. Но в этом пожаре погибла Пейдж! А моя мама при смерти! - Он посмотрел на деда и Гейтса. - Эти двое готовы Финна на медленном огне поджарить, чтобы он признался в том, чего не совершал, а мы спокойно наблюдаем за этим, несмотря на то, что мы все прекрасно знаем, что Майю выгнали из школы за то, что она подпалила общежитие! - Она это сделала не специально! Майя говорила, что она обкурилась, и поэтому ее обогреватель... - Лучше бы я помалкивал. - Слушай, Финн. Она - моя сестра, и я готов для нее сделать все, что угодно, но ведь уже несколько лет Майя была предоставлена сама себе! Она же с ума сходила - все эти скачки на лошадях, разговоры о том, что нужно перестрелять всех охотников, капканы, которые она ставила на браконьеров... Было видно, что слова Брюса подействовали на следователей. Даже я подумал, что он рассуждает вполне логично. Но это была неправда. Если Майя - сумасшедшая, то кто тогда я? Мне было страшно от мысли о том, что я ошибался в человеке, которому верил всем сердцем. - Да как ты можешь говорить так о ней? - Думаешь, мне легко? Мне не хочется даже думать об этом. Но почему она сбежала? - Из-за меня. Брюс метнул на меня быстрый взгляд. В нем было и восхищение, и презрение. - Может, это действительно так просто. - Осборн задумался. - А может, и нет. В дверь постучали, и в кухню вошел дворецкий, который нес на серебряном блюде таблетки для своего пожилого хозяина. Я смотрел, как Осборн проглатывает их одну за другой, и мысленно прикидывал, удобно ли будет выйти сейчас в туалет. Мне тоже хотелось как-то облегчить свою участь. По пути в уборную я зашел в библиотеку, где быстро проглотил две таблетки кодеина, и, поперхнувшись, запив их водкой. Когда я дошел до ванной, почувствовал себя по-другому. Не лучше - просто по-другому. Мне подумалось, что рюмка водки мне бы сейчас помогла. Я был в отчаянии. И это еще мягко сказано. Когда я шел обратно в библиотеку, дверь, ведущая на улицу, открылась, и в нее вошел отец Майи, вместе с сиделкой, которую я видел в больнице. Он шаркал ногами по мраморному полу, двумя руками вцепившись в специальную тележку, и выглядел смущенным и потерянным. Он был не один. Его сопровождала миссис Лэнгли. Она искоса взглянула на меня. - Мы с вами знакомы, молодой человек? - Не думаю. 29 На следующий день в газете "Пост" поместили фотографию Пейдж, которая была сделана на дне рождения Майи. Над ней было написано: "Загадочная смерть юной девушки". В "Нью-Йорк Таймс" и местных изданиях тоже были материалы о ней, но Пейдж наверняка бы больше всего понравился снимок в "Пост". На нем она выглядела так, словно ей, наконец, удалось сбросить десять фунтов, как она всегда мечтала. В этой статье много говорилось о бриллианте в ее зубе. Еще они посчитали необходимым сообщить, что она посещала клуб "Студия 54", и вообще ее представили такой веселой, модной и разбитной девчонкой, что можно было подумать, что Мик и Бьянка обязательно заявятся на ее похороны. Все это, конечно, было настоящей туфтой, но, тем не менее, Пейдж была бы в восторге. Майя домой так и не вернулась. Уже прошло двое суток со времени ее исчезновения. Ее искали все: и полиция, и ФБР. И даже Осборну не хватило денег, чтобы заткнуть рот газетчикам. Я не знал, почему она убежала. Но когда мама разбудила меня, показывая газету, заголовок которой кричал "Разыскивается внучка миллионера! Полиция считает, что она может сообщить, кто является виновником пожара, в котором погибла девушка", мне стало абсолютно ясно, что по доброй воле она домой не вернется. Рядом они напечатали фотографию закопченного общежития закрытой школы. "Одна из бывших одноклассниц Майи Лэнгли, которая училась с ней в одной из привилегированных школ для девочек, сообщила: "Она тогда уехала, но это было сделано специально. Все знали, что она обкурилась и подожгла комнату. Но ее родители такие лапочки! Они купили всем нам новую одежду. Майя сказала, что это было забавно". Мама была в бешенстве. Не потому, что газетчики сделали из моей подруги малолетнюю преступницу, а потому, что Осборн мог решить, что она тоже приложила к этому руку: дело в том, что она дала журналистам мою фотографию. На ней я был одет в смокинг из секонд-хенда - тот самый, который она купила мне сто лет назад. Но у меня уже не было сил сердиться на нее. По-моему, на следующий день после этого нью-йоркская полиция обнаружила ее полосатый "Лендровер" в одной из подпольных автомастерских Бронкса, в которой разбирали на части угнанные автомобили. Они арестовали какого-то пуэрториканца. Его звали Иисус. Мы ужинали у Осборна, и по новостям сказали, что раньше этого Иисуса уже задерживали за то, что он воровал машины, а один раз - за вооруженное нападение. Брюс забился в истерике, и Леффлеру пришлось отпаивать его каким-то успокаивающим средством. Ее брат был уверен, что теперь она лежит на каком-нибудь пустыре в бессознательном состоянии. А может, ее вообще убили. Теперь, когда появилось разумное объяснение ее исчезновения, никакие таблетки не могли его успокоить. Несмотря на то, что обычно я первый начинаю паниковать, эти новости не особенно расстроили меня. Я вполне верил Иисусу, который утверждал, что какая-то сумасшедшая девчонка со шрамом на лице продала ему этот автомобиль всего за две тысячи долларов. А все потому, что тем утром мне пришла от Майи открытка. Вот что там было написано: Дорогой Финн! Надеюсь, что тебе больше нравится быть шестнадцатилетним, чем мне. Меньше знаешь - лучше спишь. В любом случае, к тебе это не имеет никакого отношения. Я все еще люблю тебя. Майя. Я был рад узнать, что она чувствует себя хорошо - по крайней мере, достаточно хорошо, чтобы писать. Мне было трудно винить ее за то, что она не доверяет мне, и что она не написала мне свой номер телефона или обратный адрес. Но мне было бы приятнее узнать, что она сбежала с Хоботом, чем услышать, что ее побег не имеет ко мне никакого отношения. Пришлось сказать маме, что это открытка от бабушки. Потом я ее сжег. Честно говоря, я до сих пор горжусь тем, что во время этой заварушки я так и не сказал Гейтсу или следователям о том, что она написала мне. Потом и Брюс с Осборном узнали, что она жива - Майя позвонила в полицейское управление Нью-Йорка, и заявила, что Иисус действительно купил, а не украл ее машину, и поэтому его должны немедленно отпустить. Но она повесила трубку слишком быстро, так что они не смогли проследить, откуда она звонила. Когда журналисты узнали об этом, она подняли страшный шум. Она, конечно, была сумасшедшей хулиганкой, но все-таки, оказывается, беспокоилась о других людях. Брюс ужасно взбесился из-за того, что его сестра больше переживала из-за "какого-то грязного пуэрториканца, который угоняет машины", чем о своих родственниках. Либерализм Брюса был не безграничен. Он часто грозно повторял: "Ей нужна наша помощь", так что я начал бояться, что он никогда не простит ее за то, что она сделала. Леффлер посоветовал поместить Майю в ту самую лечебницу, в которую бабушка и дедушка хотели сослать мою маму, когда она отказалась делать аборт, чтобы избавиться от ребенка, то есть от меня. Мама заявила Брюсу, что когда его сестру найдут, она может обратиться к дедушке, чтобы он сделал так, чтобы никто не узнал об этом. Господи, да они представили дело так, будто речь шла об очередной школе-пансионе. Только Осборн за нее заступился: "Прежде всего, мне хотелось бы выслушать то, что она скажет. Только после этого я смогу принять какое-то решение". Но если бы вы видели, что там творилось, вы бы поняли, почему я не хотел, чтобы Майя возвращалась. 30 Июль выдался поразительно жарким. Целых четыре недели, до самого августа, столбик термометра не опускался ниже девяноста градусов. Дождя тоже не было. Поэтому зеленые поля, окружавшие нас, превратились в пожухлую коричневую траву, которая могла загореться от одной спички. Губернатор штата объявил о введении чрезвычайного положения. Теперь поливать газоны было противозаконно - это касалось всех, кроме флейвалльцев, у которых, разумеется, была собственная вода. В усадьбе Осборна, например, фонтанчики на газонах журчали и днем, и ночью. Я слышал, как Уолтер Пикл, набив рот жевательным табаком, сказал как-то отцу Джилли: "Лак для волос разрушает озоновый слой, цена за свинину упала до двадцати двух центов за фунт живого веса, Элвис умер. Господи Иисусе, если это не конец света, то что же это?". Я вернулся к работе и продолжил сортировать фотографии в доме Осборна. Но теперь все было по-другому: когда попадался снимок, напоминавший ему о счастливых днях, он по-прежнему разъяснял мне, кто есть кто из изображенных на нем людей, и где он был сделан, и что произошло сразу после или до того, как сняли эту фотографию. Иногда он даже радовал меня какой-нибудь скабрезной шуточкой, но когда переставал предаваться воспоминаниям, то медленно комкал снимок, и швырял его в мусорную корзину, которую принес сюда именно для этого. "Очко!", - оживленно восклицал он, даже если промазывал. А иногда кричал: "Гол!". Наверное, у него не только сердце было не на месте, но и кое-что другое тоже. Мама отвергла Леффлера, и теперь встречалась с совладельцем известной брокерской компании. Его лысую макушку окружали аккуратные прямые патлы - неприхотливые, словно поля с кукурузой. Он ездил на шоколадно-коричневом "Мерседесе" с откидным верхом. Недавно развелся с женой, которая вместе с их четырьмя детьми жила в Миллбруке, и купил лошадиную ферму неподалеку от усадьбы МакКаллумов. Теперь новый мамин друг учил ее играть на бирже. Он утверждал, что у нее есть нюх. Как-то я видел из окна своей спальни, как она целует его на прощание, после того, как сделала ему минет. Вы шокированы? А вот я ни капли не удивился. Как я уже говорил, теперь все было по-другому. Теперь за огородиком Майи и Брюса, на котором росла марихуана, ухаживали мы с Джилли. Помню, как мы с ней рыли канавку, чтобы трава не засыхала. Это было довольно забавно. Больше никаких приятных воспоминаний о том времени у меня не осталось. Вечерами, когда мамы не было дома, я курил и болтал по телефону. После того, как мою фотографию поместили в газете, друзья Майи - в основном девочки, но и парни тоже, - стали часто мне названивать. Я понятия не имел о том, кто они такие. Да еще эта марихуана - так что мне довольно легко было болтать с ними о чем угодно. Начинали они всегда с того, что очень беспокоятся о Майе. На самом деле, их интересовало только одно - им хотелось выудить у меня хоть что-то, чтобы поразить осведомленностью своих приятелей в Мэдстоуне, Хоб-Саунд, на Бейлис-Бич или еще на каком-нибудь шикарном курорте, на котором отдыхают только белые. Я делал вид, что тоже бывал во всех этих местах. А иногда я просто говорил им, что они вонючие шакалы, и вешал трубку. Бывало и по-другому: на меня нападало говорливое настроение, и тогда я начинал во всех подробностях расписывать, как обгоревшая плоть отваливалась от костей. В общем, это зависело от моего настроения, а также от количества инсектицида на листьях марихуане. Меня ожидал довольно приятный сюрприз. Оказалось, что Хобот неплохой парень - не сомневаюсь, что я ревновал бы Майю намного меньше, если бы знал, что он шепелявит. Когда мне позвонила ее соседка, которая давала интервью газете, я заткнул ей рот, сказав, что верю в карму и не сомневаюсь, что в своей следующей жизни она превратится в жука и проведет жизнь, толкая перед собой навозный шарик. Она заплакала и заявила, что ей очень плохо. Я ответил "Вот и хорошо", и повесил трубку. В ответ она прислала мне приглашение на вечеринку ее сестры, которая жила в Ист-Гемптоне. Мама заставила меня поехать туда, потому что мне нужно заводить полезные связи. Я плохо помню, что делал на этой вечеринке. Кажется, напился. А потом эта девица теребила мой член, пока я не кончил. Я совсем отупел от алкоголя, и поэтому не чувствовал никакой вины. В тот день, когда я вернулся с этой вечеринки онанистов в Ист-Гемптоне, нам позвонил Брюс и пригласил нас с мамой на ужин. Теперь мы обедали у них три-четыре раза в неделю. Мы, конечно, не были членами семьи, но, казалось, нас связывают кровные узы. То, что мы были связаны с кланом Осборна, помогло маме получить членство в Обществе садовников и Женском гольф-клубе. Но сегодня был особенный день. К нам собирался присоединиться мистер Лэнгли. Меня не очень смущало то, что его движения/моторика все еще была заторможенной, и еда чаще приземлялась у него на коленях, чем во рту. Но когда он внезапно спрашивал: "А где же Майя?", разговор замирал. Каждый раз Брюс терпеливо объяснял ему: - Я же говорил тебе, папа, помнишь? Майя решила принять участие в выставке лошадей в Европе. - А где именно? - нетерпеливо, словно ребенок, настаивал мистер Лэнгли, заглатывая еду. - На прошлой неделе она была в Голландии. А завтра начинается выставка - где-то около Брюгге. Она продлится четыре дня. Майя сказала мне, что думает о тебе каждый раз, когда просит добавить полить кетчупом картошку-фри. Брюс врал так изобретательно и изящно, что я и сам был готов поверить, что моя возлюбленная объедается жареным картофелем где-то в Бельгии. Но мистеру Осборну явно не нравилось то, что он лжет. До того, как подали десерт, он четыре раза вставал из-за стола. Сначала - чтобы выпить таблетки, затем - чтобы взять сигарету. Потом ему понадобилась спичка. Наконец, он сказал, что ему нужно сделать срочный телефонный звонок. - Я так скучаю по Майе, а тут еще эти разговоры... Господи, когда же она найдется. Когда сиделка мистера Леффлера отвезла его наверх, чтобы он поспал, Брюс попросил меня сходить за Осборном. Он сидел в биллиардной, жевал незажженную сигару, комкал фотографии своей семьи и швырял их в мусорную корзину. Но у него было такое плохое настроение, что ему даже не хотелось кричать "Гол!". Когда мы спустились в столовую, он велел дворецкому принести фисташкового мороженого и немного шоколадного печенья. Мама решила переменить тему: она стала мягко, но настойчиво спрашивать Осборна, действительно ли одна из его компаний собирается купить другую - ту, которая собирается производить какие-то нелепые приборы, при помощи которых по телевизору можно будет смотреть старые фильмы. С тех пор, как она стала встречаться со своим финансистом, она стала довольно навязчиво выпытывать у Осборна информацию, которую можно было бы использовать при игре на бирже. Осборн разломал печенье и стал соскребать желтыми зубами ванильную начинку. - Извини, Лиз, но сегодня я не в том настроении, чтобы посвящать постороннего человека в тонкости коммерции. - Мама покраснела так, будто он дал ей пощечину. Я улыбнулся: не потому, что она выставила себя полной дурой, а потому, что Осборн, оказывается, не совсем потерял голову от горя. Потом старик забросил в рот печенье без начинки и попросил, чтобы ему принесли бренди. Вдруг у него улучшилось настроение. - По-моему, я до сих пор не поздравил Финна с днем рождения. С меня подарок! Я опустил глаза и прекратил уплетать десерт. Надеюсь, он имеет в виду мотоцикл. - Что вы, вы ничего не должны! Мы вам так обязаны... - В данном случае возражения не принимаются. - Главное - не спрашивать ничего об акциях. - Мама сделала вид, что приняла это за забавную шутку. Осборн, причмокивая, отхлебнул бренди. - Мне бы хотелось, чтобы бы ты учился в колледже Сейнт-Марк. За мой счет. - Это, конечно, был не мотоцикл, но таким образом можно было сбежать из Флейвалля. Я был первым и единственным получателем стипендии, учрежденной Огденом К. Осборном. И мама не имела к этому никакого отношения - сначала она изумилась, а потом так обрадовалась, что кинулась обнимать старика, опрокинув при этом стакан с водой. - Благодарю вас, - сказал я, пожимая ему руку. - Да не за что, Финн. Мне пришлось всего лишь пообещать им отстроить новую библиотеку. Брюс потрепал меня по щеке и радостно заметил, что теперь я буду жить в том же общежитии, в котором раньше жил он. А Осборн намекнул, что у него есть одно условие. - Лиз, надеюсь, ты не подумаешь, что я слишком много себе позволяю, но мне бы хотелось самому отвезти Финна в колледж и проследить за тем, как он там устроится. Мы поедем с ним вдвоем, согласна? Мой успех был и ее успехом тоже, и она, конечно, жаждала разделить мой триумф. Но мама боялась, что Осборн передумает. - Разумеется, согласна. В любом случае, мне нужно будет уехать. Но пообещайте, что вы привезете фотографии. Потом, когда мама поцеловала его в щеку на прощание, я услышал, как он прошептал ей на ухо: - Завтра утром, когда откроются торги, покупайте все акции - сколько сможете. В пятницу, когда их цена достигнет тридцати семи долларов, продавайте. А когда она упадет до семнадцати, опять покупайте. 31 Первого сентября частный самолет Осборна приземлился в аэропорту города Фремингхема, штат Массачусетс. Пока мы выруливали по взлетной полосе, я заметил, как из другого самолета выходил какой-то парень. Мой благодетель пояснил, что это принц из Саудовской Аравии, которого выпроводили из фешенебельной гостиницы за то, что в своей ванной зарезал овцу - хотел отпраздновать окончание месяца рамадан. Осборн взбесился из-за того, что лимузин, который он вызвал для того, чтобы доехать двадцать восемь миль до колледжа, еще не прибыл на место. Он отправился в контору, чтобы задать им перцу. Я тем временем помог пилотам разгрузить мой багаж. У меня с собой было два костюма, смокинг и три пиджака на каждый день, сшитые личным портным Осборна. Все мои вещи были уложены в шикарный дорожный набор известной французской фирмы, который подарил мне на прощание Брюс. Когда прилетаешь на частном самолете, новые вещи уже не выглядят подозрительно. Старик помахал мне из окна закусочной, которая находилась рядом с вокзалом. Нам нужно было подождать машину. Он заказал нам черничный пирог с мороженым. На прилавке стоял немилосердно орущий телевизор. Люди внимательно нас разглядывали. Я решил, что они узнали Осборна, а может, были поражены тем, что мы прилетели на собственном самолете. Не исключено также, что их поразил мой чемодан. Они смотрели на нас так, как я сам раньше глазел на тех, кто был богаче меня. Вдруг я вспомнил, как в то утро, когда мы смотрели папин фильм, Брюс уверял всех, что все сводится к принципу "трахать и убивать". Теперь мне уже не казалось, что я самозванец. Я действительно им стал. Пирог был не очень вкусный, а вот мороженое - вполне. Осборн стал выковыривать кусочек пирога из зуба золотой зубочисткой, а потом достал портфель. - У меня для тебя есть прощальный подарок. - Вы и так много для меня сделали. - Позволь мне самому решать. - Он вытащил из сумки сверток, обернутый в дорогую бумагу. Пахло от него как-то странно - как будто там сидело какое-то животное. Потом старик развернул его, и надел свой подарок мне на голову. Люди, хихикая, стали на нас оглядываться. У меня на голове красовался убор шамана племени яномамо, сделанный из хвоста обезьяны и перьев попугая. Когда я увидел себя в зеркало, то расхохотался, а когда оглянулся на Осборна, то увидел, что по его морщинистому лицу стекает слеза. Я решил, что он плачет потому, что ему будет меня хватать, но потом заметил, что его печальный взгляд прикован к экрану телевизора, стоящему на прилавке. Момент стал менее душещипательным: я заметил, что в новостях показывают, как Майю арестовали в Филадельфии. Двое дюжих парней в куртках с эмблемой ФБР подхватили ее под руки. Осборн дал водителю лимузина сто долларов, чтобы тот помог мне устроиться в общежитии, и засеменил к самолету по асфальтированной взлетной полосе. Потом обернулся, помахал мне и крикнул: - Я позвоню тебе, когда узнаю, что происходит, черт возьми! - Скажите Майе... - крикнул я ему вслед. Он уже поднимался по трапу самолета, а я все еще раздумывал, как облечь мои чувства в слова. 32 Когда мы приехали на место, то еще полчаса разыскивали мое общежитие. Я заявил водителю, что его помощь мне не нужна, и сам затащил наверх свои чемоданы. Мое новое жилище представляло собой старое кирпичное здание. Его построил сынок того парня, который догадался, как производить презервативы из резины. В табличке, которая висела на стене здания, ничего не говорилось о том, как он заработал деньги. Просто Осборн как-то показал мне фотографию этого короля презервативов, когда мы просматривали снимки. Он был сфотографирован на велосипедных гонках в Мэдисон-скуэр-гарден. Хотите верьте, хотите нет, но он назвал своего сына Рамзес. Я стал думать об этом не только потому, что по пути из аэропорта, сидя на заднем сиденье лимузина, проглотил несколько припасенных таблеток и запил их водкой. Дело в том, что я боялся думать о Майе - мне казалось, что если я дам слабину, то сразу начну рыдать. Моя комната находилась на четвертом этаже. Я потащился по лестнице, на каждой ступеньке задевая чемоданом, который стоил две тысячи долларов, железные перекладины. Меня это развлекало. Было приятно портить что-то по-настоящему дорогое. - Бонджорно, Финнито! - Я взглянул наверх. Действительно, Джакомо сто раз говорил, что учится в Сейнт-Марк! Он был обут в кроссовки от "Гуччи", на которые налепил резиновые заплаты, и поигрывал футбольным мячом. Вдруг в коридор вылетело перышко пены для бритья, которое чуть не упало ему на голову. - Porco dio!* <итальянское ругательство>, - завопил он, закидывая мяч в комнату, в которой происходила пенная битва. - Сосите у меня, пейзаны! Мяч вылетел обратно в коридор. В ответ закричали: "Съешь меня, Гидо!". Джакомо повернулся ко мне. - Мы с тобой будем жить вместе. Комната - в конце коридора. Это, конечно, не отель "Ритц", но у нас есть два окна. - Он взял у меня одну сумку и ударил по мячу, чтобы я отбил его. Но у меня было не самое игривое настроение. Потом один из "пейзанов", по имени Роури, схватил меня за плечо. - Ты ведь бойфренд Майи Лэнгли, так? - Не успел я утвердительно кивнуть, как он добавил: - Ну и как, тебе понравилось жарить пироманку? Не слишком горячо было? - Закрой рот! - Не будь дураком. Тебе здесь тяжело придется, если ты шуток не понимаешь. Я резко обернулся, чтобы дать ему ногой в пах, но вместо этого задел футбольный мяч, который угодил ему прямо по носу. Роури согнулся, закрыв лицо руками. Ему удалось растравить мои раны, и это только подогрело мою ярость. Я выбивался из сил, когда тащил по лестнице два чемодана, украшенных коваными деталями, теперь же без труда раскручивал их над головой, планируя обрушить их на его череп. Роури заметил это. Кровь хлестала из его носа, словно из бочки, из которой вытащили пробку. - Господи, ты что, с ума сошел? Все остальные одиннадцать человек, которые жили на этом этаже, высунули головы из своих комнат и стали наблюдали за тем, что происходит в коридоре. Нет никакого сомнения, что я разбил бы ему лицо, если бы не вмешался комендант. - Ты нужен нашей футбольной команде! Как это ни странно, но на нашей планете есть всего два места, где жестокость делает тебя популярным. Во-первых, это та область Южной Америки, где живут яномамо, и, во-вторых, закрытая частная школа. Если бы наша комната была тюремной камерой, то ее можно было бы назвать просторной. Она имела восемь футов в ширину и четырнадцать - в длину. Там стояли два стола и две кровати. И еще в моей комнате проживал итальянец, который не стеснялся дрочить при включенном свете. Я бы обязательно попросил, чтобы меня перевели в другую комнату, если бы Джакомо не предложил в первую же ночь, когда выключили свет: - Слушай, Финн! А может, нам позвонить Брюсу? Наверняка он может сказать тебе, что сейчас с Майей. - Я как раз дожидался, когда он заснет, чтобы поплакать. - Великолепная идея! Правда, у нас нет телефона, тебе не кажется? - У кафетерия стояла телефонная будка, которой могли пользоваться студенты, но на ночь ее закрывали. Воспитатель сказал, что я могу пользоваться его телефоном, если захочу поговорить с мамой. Я вежливо отказался. Мне также приходилось уже раздумывать о побеге, но я забраковал эту идею. Если это не удалось Майе, то у меня и подавно не получится. - А как же мой маленький гешефт? - Я подумал сперва, что Джакомо имеет какое-то отношение к евреям, но он открыл ящик в ногах кровати, и достал оттуда коротковолновый радиоприемник с какой-то странной антенной. - Але, это Эс Эс Пескарь. Подсоедините меня к телефонному оператору, пожалуйста. - Ему удалось убедить оператора, что мы находимся на прогулочной яхте, и они связали нас с бостонской квартирой Брюса. Никто не брал трубку: раздалось шесть гудков. Пока я раздумывал, кому еще можно позвонить, Джакомо стал поджигать комок черного гашиша, который своим видом и консистенцией больше всего напоминал грязь из-под ногтей. "Немедленно убери это", - прошипел я. Не хватало только, чтобы в первый же день меня застали за недозволенными забавами. Мне было уже на все наплевать. Я чуть не попросил девушку соединить меня с домом Осборна в Флейвалле, как вдруг трубку сняла какая-то женщина. Она говорила с английским акцентом, и голос у нее был очень раздраженный. - Брюса здесь нет, - сухо сказала она. Джакомо распахнул окна и стал прыскать в комнате дезодорантом, чтобы избавиться от запаха гашиша. - Э... ну... а вы не могли бы передать ему, что звонил Финн? - Ох, прости, что я так резко тебе ответила. - Она, видимо, успокоилась, и стала разговаривать намного дружелюбнее. - Эти чертовы журналюги трезвонят днем и ночью. Брюс сказал, чтобы я не бросала трубку, если позвонишь ты. Он говорил, что ты захочешь узнать о своей сестре. - Она мне не сестра. - Пардон. Оговорка по Фрейду. Брюс всегда так тепло отзывается о тебе, что мне уже кажется, что ты тоже член их семьи. Мне было так приятно это слышать, что я взял у Джакомо его трубку с гашишем. - Простите, а вы кто? - Коко. - О, живая легенда! Когда Джакомо услышал имя нигерийской принцессы, он спросил: - Как ты думаешь, она сейчас голая? Коко это услышала. - Скажи Джакомо, что сейчас на мне только ремешок. - Мне показалось, что ее стороны это не очень хорошо, что она так легкомысленно относится к нашему разговору. Затем Джакомо развалился на кровати и стал теребить себя между ног, страстно пыхтя и приговаривая что-то по-итальянски. Кажется, он называл Коко прекрасной винной ягодой. Это выглядело так странно и отвратительно, что я захихикал, но потом вспомнил о том, что Майю арестовали, и сразу осекся. - Что с Майей? - Брюс улетел с адвокатами в Филадельфию. - С адвокатами? - Сам не знаю, почему я так удивился. В газете говорилось, что ей собираются предъявить обвинение. - Они все там. И мистер Осборн тоже. Брюс просил передать, что он позвонит тебе, как только у него будут какие-нибудь новости. - С ней все в порядке? - Не знаю точно. Но, судя по тому, что я видела по телику, тот человек, который ее подстриг, должен сидеть в тюрьме. С короткими волосами она выглядит кошмарно. Не понимаю, как они смогли ее поймать - я бы ее никогда не узнала. - Господи, Коко, меня абсолютно не волнуют ее долбаные волосы! - Ох, ну да, действительно, как глупо с моей стороны. Брюс еще сказал мне, что они привезут с собой психолога. Он звонил твоей матери, чтобы она порекомендовала кого-нибудь. Я повесил трубку, даже не попрощавшись. Если они собираются привлечь к делу моего дедушку, то в будущем Майю ожидает или психиатрическая лечебница, или тюрьма. Интересно, куда чаще пускают посетителей? Через три дня преподаватель под конвоем провел меня в кабинет директора. Он держал руку у меня на шее. Крепко держал. Брюс говорил, что он мудак. Жаль, что он не предупредил меня о том, что у него мертвая хватка, как у Вулкана. Я был уверен, что Роури заложил нас, и теперь мне попадет за то, что мы курили марихуану. Учитель спросил меня: - Итак, ваша мать - врач мистера Осборна? - Нет, она его массажистка, - ответил я, и тогда он ослабил хватку и взглянул на меня так, будто я осмелился смеяться над ним. Как это тяжело - говорить правду. Директор сидел, положив ноги на стол, и разговаривал по телефону. На стене висела старая картина, на которой был изображен священник, который основал эту школу. Он неодобрительно взирал на то, как директор вертит в руках макет библиотеки, которую обещал построить Осборн, если они меня примут. Директор сказал в трубку: "Мистер Осборн, позвольте еще раз поблагодарить вас за вашу помощь и средства, которые мы собираемся направить на строительство... Да, он уже здесь". Мне стало ясно, что нагоняя не будет. Я не слышал, что ответил ему мой благодетель, но директор протянул мне телефон, прибавив при этом: "Можете говорить, сколько хотите, мистер Эрл". Они разговаривали со мной очень мило и вежливо. Наверное, эта библиотека была нужна им позарез. Как только они закрыли за собой дверь, я завопил: - Так что там с Майей? - Я же сказал... - Вместо голоса Осборна в трубке раздался какой-то противный треск. - Господи, да снимите же с меня этот слуховой аппарат. - Я и не знал, что он носит слуховой аппарат. Казалось, что он постарел за эти три дня. Его голос звучал очень раздраженно. - С Майей все в порядке, насколько это возможно, учитывая обстоятельства. - Какие обстоятельства? - Окружной прокурор - честолюбивый сукин сын. Этот писюн думал, что прославится, если ему удастся отправить мою внучку под суд. - Почему они арестовали ее? Ведь дом подожгла не она? - От волнения у меня задрожал голос. - К счастью, прокурору хватило ума, чтобы постичь мудрость этого логичного заключения. Я добьюсь того, чтобы этого ублюдка избрали в Конгресс, но сам за него голосовать точно не буду. - Мистер Осборн, я полагаю, что не стоит обсуждать эту тему по телефону, - почтительно прервал его юрист. - То, как легко он признался в том, что дал взятку, конечно, достойно удивления, но еще более странно - это то, как я разволновался, услышав об этом. - Но вы же знаете, что она этого не делала. - Да, она так говорит, и я решил, что буду ей верить. - Я бы предпочел услышать другой ответ. Никому нельзя доверять. - А что там делает мой дедушка? Надеюсь, вы не дадите этому старому ослу уговорить вас сослать ее в Оук-Нолл? - Успокойся, Финн, никто не собирается запирать Майю в психушку. Твой дедушка действительно осел. Это факт. Но, к твоему сведению, именно он проводил психиатрическое обследование, результаты которого убедили прокурора, что она не могла поджечь дом. - Интересно, что дед получил за это? Грант? А может, место штатного психолога в одной из компании Осборна? Или таким образом он избавлялся от угрызений совести за то, как поступил с моей мамой? - Позвольте мне поговорить с Майей. - Мне нужно было только это. - Она сейчас на пути в Швейцарию. - Но если вы ей верите, то зачем ее наказывать? - Если бы я хотел ее наказать, она бы... - Осборн осекся. - Майя должна окончить школу, правильно? Хоть какую-нибудь. Это я плачу за то, чтобы утрясти дело, и поэтому все будет так, как я считаю нужным. Ей будет лучше там, где никто из ее одноклассников и их родственников не будет знать о пожаре и о том, как она сбежала... и так далее. Ей бы здесь нелегко пришлось. - Она спрашивала обо мне? - Я делал паузы после каждого слова, чтобы Осборн не слышал, как я всхлипываю. - Майя сказала, что если ты ей напишешь, она тебе ответит. Я пытался убедить себя, что все могло быть намного хуже. Учитывая обстоятельства. - А куда писать? - Ну вот, так-то лучше. Слушай, знаешь что? Если ты станешь отличником (сказать по правде, сам-то я всегда был разгильдяем), то на Рождество мы вместе полетим в Швейцарию, чтобы навестить Майю. Не исключено, что вам обоим выпадет удовольствие видеть, как я погибну героической смертью, катаясь на лыжах. - Старик хотел подбодрить меня. А может, и себя тоже. Потом он передал трубку Брюсу, чтобы тот продиктовал мне адрес. - Финн, можешь писать на имя месье Буре, Ле Роси, Рю де Рен 26, Женева, Швейцария. Я решил, что Ле Роси - это название школы. Могу себе представить, сколько Осборн заплатил им, чтобы они ее приняли. Теперь я стал лучше понимать, как все делается в этом мире - нравилось мне это или нет. - А кто такой месье Буре? - Воспитатель. Ну, как вы там с Джакомо уживаетесь? Он по-прежнему тешит свою плоть, не выключая свет? - Ага. - Тогда скажи ему, что та штука, которая торчит у него между ног, действительно похожа на пенис. Только по размеру меньше. - Старый Брюс вернулся! Какая радость. Настроение у меня улучшилось. Но тут он сказал: - Знаешь, Майе очень повезло: она может начать жизнь сначала. Мы оба должны сделать все от нас зависящее, чтобы она использовала этот шанс. - Это было что-то новое. Чем-то его тон подозрительно напоминал мамин. - Нам следует внимательнее относиться друг к другу, Финн. - Точно. - Может, Брюс просто хотел меня утешить? Я опять повеселел. - Так ты собираешься ей написать? - А можно я позвоню? - Это очень строгая школа. Никаких телефонных звонков. Наверное, это даже к лучшему. Нам бы не хотелось, чтобы туда названивали репортеры или, тем более, родители Пейдж, и оскорбляли ее. Родители Пейдж. О них я совершенно забыл. Теперь эти люди стали для меня всего лишь еще одним препятствием между мной и Майей. - Хотя бы разок с ней поговорить. - Ты же слышал, что сказал тебе дедушка. Старайся, учись, и повидаешься с ней на рождественских каникулах. Ты умеешь кататься на лыжах, Финн? - Нет. - Ну, ты же способный. Мы с Майей быстро тебя научим. - Ладно... пока. - Мне хотелось быстрее закончить разговор, чтобы не начинать опять клянчить. - Всегда помни, что я люблю тебя, Финн. Он говорил эти слова не так, как мама или бабушка с дедушкой. Это, скорее, было похоже на то, как делала это Майя. Я ему верил. Сначала я писал Майе каждый день, а через две недели стал писать через день. Мне было трудно выдумывать новые способы извиниться за Джилли. В школе было очень скучно. Мои дни были заполнены бессмысленной рутиной, и мне не хотелось снова и снова повторять рассказы о домашних заданиях, потому что я боялся показаться еще большим идиотом, чем был на самом деле. Когда обнаружилось, что мой учитель алгебры заодно является тренером студенческой футбольной команды, я тоже вступил в нее - Джакомо сказал, что он всегда помогает своим игрокам на экзамене. Я не гнушался использовать любую возможность, чтобы улучшить свои оценки. Лишь бы меня взяли в Швейцарию. В общем, я превратился в ботаника: засыпал, сидя над учебниками, искал незнакомые слова в словаре в словаре в кожаном переплете, который прислала мне мама, и занимался дополнительно, когда Джакомо и другие мои приятели развлекались в городе - покупали сигареты и кадрили девчонок. Невероятно, но, тем не менее, это правда - я прослыл зубрилой. Была только одна проблема: Майя на мои письма не отвечала. Мистер Осборн каждые две недели звонил мне, чтобы узнать, как мои дела. Иногда Брюс тоже брал трубку. Они спрашивали, что мне пишет Майя, и я врал - говорил, что у нее все прекрасно и что она чувствует себя великолепно. Дело не в том, что мне было стыдно говорить им правду, а в том, что в глубине души я верил, что если буду повторять одно и то же, то, в конце концов, все действительно так и будет. Время пролетало быстро. Иногда меня уже начинало тошнить от нелепости того положения, в котором я оказался - ведь я отправил ей сорок семь писем, а она не посчитала нужным прислать мне хотя бы одну открытку с видом Альп. Мне оставалось только повторять себе, что она просто хочет помучить меня. Иногда в моей жизни случались нечаянные радости. Например, как-то я получил самую высокую оценку по экзамену по биологии. Потом забил гол (честно говоря, это произошло случайно - просто мяч срикошетил от моей спины прямо в ворота). А однажды мне удалось очень убедительно притвориться, что я чуть не подавился, проглотив колпачок своей шариковой ручки - специально, чтобы отвлечь воспитателя, который уже собирался открыть Библию, в которой Джакомо сделал углубление, чтобы прятать там свою трубку для курения гашиша. В такие дни я, прогуливаясь по территории колледжа, поддавал ногой упавшие листья и говорил себе, что Майя молчит вовсе не потому, что сердится на меня. Наверное, она просто до сих пор стыдится того, что сбежала из дома. В самые удачные дни мне даже казалось, что я вижу, как сейчас Майя сидит за своей партой в швейцарской школе и старается подобрать слова, чтобы написать мне о том, как ей меня не хватает. Но когда в комнатах выключали свет, мне было труднее себя обманывать. Джакомо храпел, а я, лежа в темноте, трогал себя и старался представить, что это ее рука прикасается к моему телу. Мои фантазии обрушивались на меня, и я с ума сходил от возбуждения: вспоминал, как она ласкала меня, и терзался, воображая, что сейчас ее руки и рот касаются чужого тела. Иногда мне виделось, что она ублажает какого-нибудь студента (в школе Ле Роси совместно обучались мал