ьчики и девочки; это известие привело меня в ужасное смятение). Еще я ревновал ее к преподавателям. А однажды мне приснилось, что она собирается заняться любовью с парнем, который был точь-в-точь похож на ее брата. Знаете, когда мастурбируешь с такими мыслями в голове, особого удовлетворения это не приносит. Если такие мысли посещали меня наяву, я отдергивал руку, включал свет и начинал вспоминать периодическую таблицу, или принимал холодный душ. Но когда я засыпал, от этих видений избавиться было невозможно. Мои сны предавали меня. Я просыпался, задыхаясь, а моя пижама была запачкана спермой. Мне ничего не оставалось делать, кроме как дожидаться рассвета. Когда наступила зима, и окна покрылись морозным узором, сон перестал приносить мне отдых. Ночи терзали меня. Когда футбольный сезон закончился, я начал кататься на коньках, потому что надеялся, что после многочасовых тренировок буду спать без задних ног. К сожалению, вместо этого меня записали в группу, которая занималась бегом с препятствиями, и все, что я получил - это разбитые ноги, которые я постоянно расчесывал, сдирая струпья. В общем, спорт мне не помог. Тогда я отдал свой чемодан и сшитый на заказ гардероб одному моднику из шестого класса в обмен на сильное снотворное. Таблетки были упакованы в целлофановый пакет. Нелегкое это было дело - травиться этой дрянью. Если я выпивал одну таблетку, то чувствовал страшное возбуждение. Если две - то не просыпался, даже если Джакомо лил мне на лицо воду из своей трубки для гашиша. И видел вместо снов только пустую темноту. 33 С деревьев облетели все листья, а трава покрылась инеем. Солнце садилось в пять часов вечера. Как-то раз, когда я возвращался с последнего урока, то увидел новый блестящий черный "Мерседес" седьмой серии, который недавно приобрел себе Брюс. Он стоял у знака, запрещающего парковку. Вокруг него толпились почти все, кто жил в общежитии. Казалось, еще секунда - и Брюс начнет раздавать автографы. Он улыбался так, будто впереди нас ждало только счастье, и ничего, кроме счастья. На нем повисли две перезрелые девицы. Коко я сразу узнал, потому что видел ее на фотографии. Брюс обратился к блондинке, одетой в кожаные брюки: - Я же говорил тебе, что он хорошенький! Все обалдели. Наверное, у него были хорошие новости - иначе Брюс стал бы привозить с собой этих девиц. Он пошел мне навстречу, распахнув мне свои объятия. "Она от тебя без ума", - тихо сказал он. Мне это показалось странным. - А что с Майей? - поинтересовался я. Когда мы отошли подальше от людей, он загадочно сказал: - Главное - участие, а не победа. - В каком смысле? - А разве Майя ничего тебе не сказала? - Нет, а что такое? - Господи... Извини меня, но я думал, что ты уже в курсе... Потому и решил захватить с собой Фиби. - Какое отношение Фиби имеет к Майе? - Знаешь, Финн, я даже не знаю, как тебе объяснить. Майя поступила очень некрасиво. И несправедливо. Воспитанный человек никогда бы так не сделал. Она должна была поговорить с тобой... в общем, у нее появился новый парень. У меня было такое ощущение, что меня засасывает в воронку в гигантском унитазе. - Спасибо, что сказал мне об этом. - Что ж, я это заслужил. - Финн, мне очень жаль, что она так с тобой поступила. - Я сам виноват. - Приходи к нам ужинать. Фиби любит встречаться с парнями, которые младше ее. - Что? - Я бы не хотел показаться грубым и бесчувственным, но дедушка всегда говорил: если тебя бросили, то нужно встать и опять сесть в седло. - В другой раз, хорошо, Брюс? - Можешь всегда на нас рассчитывать. Я направился в общежитие. Падал снег. Ничто не предвещало, что начнется буря. Небо было ясным и спокойным, как вдруг снег начал падать такими густыми хлопьями, так что, когда я оглянулся, то увидел, что все исчезло в белом вихре. Снег засыпал мои следы. Я, конечно, добрался до общежития, но некоторые в тот вечер заблудились. Когда я вошел в комнату, то обнаружил, что все мои вещи перевернуты. Джакомо чуть не плакал. - Прости меня, Финн! - Наплевать. - Честно говоря, комната выглядела сейчас куда опрятнее, чем утром, после того, как я ушел на занятия. - Не совсем. Комендант делал обыск, чтобы найти наркотики. - И что, нас исключат? - Нет. - Сказать по правде, я был даже немного разочарован. Странно, правда? - Но мне пришлось все смыть в унитаз: гашиш, лекарство от кашля, снотворное и даже "Ноудоз"*. <Легкий стимулятор; содержат кофеин и витамины>. Porco dio. А трубку я припрятал в дренажной трубе, - он пытался выудить ее из водостока при помощи плечиков для одежды. Несмотря на то, что уже больше месяца я не представлял жизни без этих таблеток, я воспринял печальную новость довольно спокойно. - Может быть, это к лучшему. - Ой, не надо! Ты что, серьезно? - Вполне серьезно. В полночь Джакомо уже храпел, а я печатал последнее из тысячи слов собственной истории греха и искупления. Это была моя собственная версия "Алой буквы"* <Роман Н.Готорна>. Не очень оригинально с моей стороны, но мне просто хотелось довести до конца хотя бы одно дело. К тому времени я уже придумал, как сбежать отсюда, и целый час пролежал на кровати одетым, слушая, как снегоуборочная машин ездит взад и вперед, убирая снег. Это было практически бесполезно, потому что он валил хлопьями, и на земле быстро вырастали новые сугробы. Сначала я собирался оставить записку, чтобы попрощаться, но мне было трудно подобрать подходящие слова. Интересно, додумался бы я до такого простого решения, если бы Джакомо не пришлось смыть мои таблетки в унитаз? Кто знает. Главное - никаких снов больше не будет. Я молча встал с кровати, открыл окно и надел головной убор шамана, который подарил мне Осборн. Наверное, этим я хотел показать, что думал о нем в тот момент. Потом целую минуту, которая продлилась очень долго, ждал, пока снегоуборочная машина отъедет в сторону. И сделал шаг в пустоту - как раз в тот момент, когда Джакомо открыл глаза и завопил: "Порко дио!". Мы жили на четвертом этаже. Теперь все будет хорошо. Когда земля стала стремительно приближаться ко мне навстречу, я закрыл глаза и закричал. Все было не совсем так, как я ожидал. Не было слышно хруста ломающихся костей, и моя жизнь не пронеслась в одно мгновение у меня перед глазами. Всего лишь скучный, безжизненный глухой звук удара. Дышать я не мог, и двигаться тоже. Я ничего не чувствовал. Но был жив. Я упал на землю, покрытую щебнем - в общем, честно стремился к "исходу", как выразился потом врач. Потом в моем больном мозгу пронеслось всего одно слово: "парализованный". "Твою мать!" - заорал я во все горло. Мой голос отразился эхом в снежной темноте. Джакомо сидел на корточках у окна и щелкал зубами от холода; потом посмотрел вниз, увидел меня и завопил. Он был похож на обезьянку. - Фантастико, мать моя женщина! Я приземлился у окна подвала, которое было засыпано снегом, который убирала машина. Когда я начал подниматься из сугроба, в общежитии стали зажигаться окна. А потом из них повалились мои одноклассники - один за другим. Я смотрел на это в тупом изумлении. Их пижамы и халаты трепетали и развевались на ветру, слышались тоскливые, испуганные и восторженные крики. Их отзвуки разносились в снежной ночи. Я наблюдал за тем, как лучшие, умнейшие представители моего поколения падают около меня на снежные кучи, которые громоздились вокруг здания, и именно там, именно в ту самую минуту я решил, что если буду жить дальше, то что-то в моей жизни должно измениться. Мне было только не совсем ясно, как и с чего начинать. 34 На День Благодарения все разъезжались по домам. За день до этого я позвонил маме, чтобы попросить у нее разрешения провести выходные у своего одноклассника, который жил в Нью-Йорке. - Нет, ягненочек мой, это абсолютно невозможно, - она говорила как будто бы ласково, но мне было ясно, что ее здорово разозлило то, что я вообще осмелился спрашивать об этом. - Только не подумай, что я не хочу тебя видеть. - Мне и без мамы хватало проблем в жизни. И поэтому я хотел как можно быстрее от нее отделаться. - Мистер Осборн пригласил нас к себе. Он будет нас ждать. Брюс и его родители тоже придут. И миссис Лэнгли хочет тебя видеть. Бедная женщина! Кажется, последняя операция по пересадке кожи прошла неудачно. Она сказала мне, что с нетерпением ждет, когда сможет поговорить с тобой. Теперь вы понимаете, почему я дрожал от страха при мысли, что мне придется ехать домой? - Я не хочу приезжать. - Разумеется, мама не знала, что я пытался покончить жизнь самоубийством, выпрыгнув из окна, или о том, что у Майи появился парень. - Знаешь, Финн, я так старалась для того, чтобы мы хорошо отпраздновали этот день! Я приготовила соус из клюквы, испекла три пирога... - Тут я вспомнил, как, когда мы жили на Сейнт-Джонс-стрит, и она только начала принимать наркотики. Тогда она, помнится, подпевала Ван Моррисону и раскатывала тесто для лапши бутылкой, которую только что допила, потому что у нее не было скалки. В этот момент мне даже показалось, что идея приехать домой не так уж плоха. - А что за пироги? - С мясом, с тыквой и с яблоками. Я был готов сдаться. - Зачем ты их пекла? Нас же пригласил Осборн. - Ну, мне просто хотелось принести что-то с тобой, поскольку мистер Осборн был так добр, что позвал также Джеральда и его дочерей. - Джеральдом звали ее дружка-финансиста. - Понятно. - Ты еще не все знаешь. Осборн собирается вложить деньги в тот проект, который мы с Джеральдом подготовили. - А я тогда зачем тебе нужен? - Я чуть не сказал, что у меня время заканчивается, но потом вспомнил, что это она платит за звонок. - Мы же одна семья. - А бабушка с дедушкой приедут? - Приедут, представь себе. - Тогда знаешь что? Начини индейку валиумом, чтобы все были в хорошем настроении. А то мало ли что они выкинут! - Почему бы нам просто не порадоваться тому, что у нас все хорошо? - Я не хочу ссориться. Просто хочу провести День Благодарения с моим другом в Нью-Йорке. - Почему ты так на этом настаиваешь? Ведь в Флейвалль приедут все твои приятели, которые учатся в других школах. Тебе не стоит забывать людей, с которыми ты здесь познакомился. - Мама, пожалуйста, не заставляй меня! - Даже не проси. Ты должен приехать на выходные домой. И хватит на эту тему. Что ж, придется действовать по-другому. - Мне казалось, ты говорила, что я должен извлечь от своей учебы в Сейнт-Марк все, что можно. - Ты моешь съездить навестить своего друга в Нью-Йорке на следующей неделе. - Было бы здорово. Только, к сожалению, Джеки Кеннеди пригласила к себе его родителей на День Благодарения, а не на следующие выходные. - Последовала долгая пауза. Я знал, что человеку, помешанному на Джеки, было над чем призадуматься. - А Джеки Онассис знает, что ты тоже придешь? - Мамин голос дрожал. Она предвкушала блестящие возможности, которые могут выпасть на долю парнишки, знакомого с этой женщиной. - Вообще-то, сейчас она носит фамилию Кеннеди, кажется. Ну да, родители моего приятеля спросили, не возражает ли она против того, что они приведут с собой еще одного человека, она спросила, кто я такой, а потом, когда они объяснили ей, сказала, что не возражает. - Во всем рассказе не было ни слова правды, но если бы говорить маме правду было бы слишком жестоко. Она не привыкла к таким издевательствам. И не заслуживала этого. Даже она. Нашей семье достаточно одного самоубийцы. Кроме того, мой рассказ ее словно оглушил. - А Джон-Джон и Кэролайн тоже приедут? - Мне даже показалось, что она стала насвистывать мелодию из "Камелота"*. <По всей видимости, кинофильм; одновременно является прозвищем ближайшего окружения президента Дж.Ф. Кеннеди>. - Ему не нравится, когда его так называют. В общем, да, мы действительно будем сидеть за одним столом. Все вместе. - Что ж, это просто замечательно, Финн! - Я так и думал, что эта идея тебе понравится. - Но почему же ты сразу мне не сказал, что тебя пригласили на вечеринку с Кеннеди? Почему я должна все выпытывать? - Я боялся, что ты обидишься. - Ты странный мальчик, сынок. А как фамилия твоего приятеля? На самом деле, это Джакомо пригласил меня отпраздновать День Благодарения вместе со своей семьей. В данный момент она состояла из его матери-итальянки и третьего по счету отчима - немца по национальности. Еще они пригласили кучу иностранцев. Не то чтобы мне очень хотелось туда ехать, но это было лучше, чем сидеть в Флейвалле и делать вид, что все в порядке. Разумеется, в Нью-Йорке мне тоже придется напускать на себя веселость, но перед незнакомыми людьми легче притвориться, что ты вовсе не пытался покончить жизнь самоубийством, выпрыгнув из окна. Я мог бы, конечно, сказать, что это Джакомо пообещал свести меня с Кеннеди. Но дело в том, что один из его бывших отчимов жил в Флейвалле. И я живо представлял, как мама сталкивается с ним где-нибудь в городе и начинает распространяться о том, как мне повезло, что меня познакомили меня с Джеки О. - Их фамилия Марс. - Я увлекался шоколадными батончиками. - Ты имеешь в виду миссис Марс? Это они разбогатели на сладостях? - Черт! Лучше бы я ел шоколадки "О'Генри". - Ты ее знаешь? - Я бы очень хотела с ней познакомиться. У нее лошадиная ферма в Фар-Хиллс. - Это было местечко в двадцати милях от Флейвалля. - Говорят, она очаровательная женщина. Миллиардерша. - Да, они ужасно богатые. Слушай, мам, тут люди ждут. - Финн, не клади трубку! Это важно! - Да, что такое? - Мне не хотелось, чтобы она говорила, что любит меня, потому что я и так чувствовал себя виноватым. - Ты еще не потратил те сто долларов, которые я дала тебе? Я покупал на эти деньги марихуану - еще до того, как почувствовал настоятельную потребность в снотворном. - Когда приедешь в Нью-Йорк, купи в "Бальдуччи" банку белужьей икры для Джеки. - Отличная идея, мам! - Я уже собирался положить трубку. - Да, и еще кое-что! - Да, мам? - Сейчас она скажет, что любит меня. - Не забудь снять ценник. 35 Поезд, который шел в Нью-Йорк, был набит учащимися закрытых школ, которые ехали домой на каникулы. Когда мы с Джакомо залезли в вагон, то обнаружили, что в последних трех купе вечеринка была в самом разгаре. Там образовалось приятная компания. Орала музыка. Подростки передавали друг другу бутылки с пивом и дешевой водкой. Воздух был наполнен табачным дымом и подростковыми гормонами. Пару человек уже вырвало, прежде чем они успели добраться до туалета. Когда проводник пригрозился позвать полицию, все развеселились, словно немецкие штурмовики, получившие приказ удирать из России. Было приятно вспомнить о том, что быть молодым - значит веселиться. - Милый вагончик, - сказал Джакомо. А через тридцать минут, благодаря его общительности, мы уже стояли на холодном тамбуре с двумя девахами-переростками (они учились в лютеранском колледже), которые на школьную форму надели короткие кожаные куртки, а на ноги - военные ботинки. В этом прикиде они здорово смахивали на панков. Кроме того, ругались они больше, чем все участники группы "Секс Пистолз", вместе взятые. Клетчатые юбки едва прикрывали их зады, и каждый раз, когда дул ветер, я мог видеть, какого цвета у них трусики. В такие минуты мне начинало казаться, что жизнь - не такая уж плохая штука. Мне было трудно понять, какая девушка больше нравиться Джакомо. Сначала сказал одной из них: "У тебя волосы, как у Матери божьей". Это было забавно, потому что ее волосы были выкрашены в голубоватый цвет и уложены при помощи геля в какую-то странную прическу. В следующую минуту, когда порыв ветра приподнял юбку второй девицы, продемонстрировав красный треугольник ее белья, он влюбленно посмотрел на ее ноги и протянул: "В моей стране женщина не показывает мужчине меню, если не собирается накормить его обедом". Я засмеялся. Когда он произносил все эти непристойности с итальянским акцентом, они казались ужасно смешными. Меня эти девицы ни капли не интересовали, но его пример меня вдохновлял. Когда девушки пошли обратно в вагон, чтобы пописать, Джакомо сказал мне: "Дай пять!". А потом заорал: "Оргия!". Я занервничал. Потом, когда девушки вернулись, они согласились встретиться с нами завтра, чтобы попробовать новый наркотик под названием МДМА. Люди, которые употребляли этот амфетамин, могли заниматься любовью всю ночь. "А почему бы и нет?", - подумал я. Мы курили траву, и поэтому каждый раз, когда одна из них говорила "твою мать", мне казалось, что смешнее ничего не бывает. Поезд внезапно тронулся. Одна из девушек была явно не прочь познакомиться со мной поближе, потому что резкий гудок привел ее прямо в мои объятия. Тут я забыл и о Джакомо, и о его подружке, и решил поцеловать ее, когда мы будем проезжать через туннель. Ответит ли она на мой поцелуй? Понравится ли мне прикасаться к ее покрытым гелем волосам? По сравнению с косой Майи они выглядели грязными и жирными, но мне было все равно. Теперь мне уже не казалось, что мысли о ней будут причинять мне боль. В общем, я чувствовал себя распрекрасно, черт побери, и был вполне доволен тем, как у меня идут дела, пока Джакомо не сообщил, что его мать собирается подать на вечеринке суши вместо индейки с пюре. Даже не знаю, почему это так меня расстроило. Но когда он объяснил мне, что суши делают из сырой рыбы, я пошел в первый вагон, сел рядом с кондуктором и стал сокрушаться о том, что меня не пригласили на вечеринку с Джеки Кеннеди. Мать Джакомо была элегантной, слегка небрежно одетой итальянкой из Милана, которая в качестве pied-a-terre* <временное пристанище - фр.> в Нью-Йорке избрала пентхаус в доме, который находился недалеко от Центрального парка. В их квартире было четыре спальни. Стены были выкрашены черной краской и отделаны золотом, а мебель обита тканью ядовито-зеленого цвета. Наверное, если бы мне довелось бывать в "Студии 54", это не показалось бы мне таким уж экзотичным сочетанием. Она сказала, чтобы я называл ее Доната; меня же она величала "прекрасное дитя". На ее руках звенели золотые браслеты, которые она скупала, когда ездила отдыхать в страны Третьего мира. Волосы у нее были выкрашены в платиновый цвет. Вид у нее был слегка озадаченный - как у любого человека, прожигающего жизнь. Джакомо сказал, что она принимала ЛСД. Его отчима звали Дитер. Он был бароном. Я сдуру спросил его, чем он занимается, на что он с гордостью ответил, что ничем не занимается, насколько это вообще возможно. На праздничный бранч собралось около тридцати человек. Суши я есть не стал. Но мне не хотелось, чтобы меня приняли за провинциала, поэтому я, по своему обыкновению, наврал: сказал Донате, что у меня такая аллергия на рыбу, что если я хотя бы коснусь ее языком, у меня немедленно распухнет горло, и тогда ей придется делать мне трахеотомию. Ей стало так меня жалко, что она немедленно пошла на кухню и приготовила мне макароны - своими собственными увешанными браслетами руками. Раньше мне не приходилось встречать по-настоящему богатых людей, которые умели бы готовить. Все много говорили о Красных бригадах и банде Баадер-Майнхофа. Люди вспоминали о своих знакомых, которым террористы отрезали уши, хоронили живьем или держали в плену, требуя заплатить за них выкуп. Некоторые супружеские пары ссорились, когда начинали спорить о том, сколько каждый из них готов бы был заплатить, чтобы вернуть другого обратно. Это было смешно. - Если у вас есть сто миллионов долларов, то выложить один миллион долларов за то, чтобы бандиты отпустили вашу жену или ребенка - это ерунда. Но если у вас есть всего два миллиона, поневоле придется призадуматься, - сказал мужчина. - О чем? - спросил я. - Может быть, будет дешевле жениться еще раз или усыновить ребенка? В общем, как я и говорил - это было довольно забавно. Даже не знаю, чувствовал бы я себя таким отверженным, если бы присутствовал на вечеринке у миссис Кеннеди или у миссис Марс. Выглянув в окно, я увидел, как мимо меня проплывает пара могучих рогов. Не подсыпала ли Доната кислоты в соус для спагетти? В этом не было ничего невозможного - по крайней мере, они курили траву в перерывах между блюдами. Затем я вспомнил, что это, должно быть, праздничный парад, который устраивает в День Благодарения универмаг "Мейси". Рога, видимо, принадлежали Буллуинклу*. <Мультипликационный лось, герой телешоу "Рокки и его друзья" (1959-61), позднее главный герой телевизионного "Шоу Буллуинкла" (1961-73) и газетных комиксов. Вместе со своим другом Рокки - Летающей белкой он победил ужасного злодея по имени Борис Баденов>. Когда я был ребенком, у мамы все никак не находилось времени, чтобы отвести меня посмотреть на это красочное шествие. Дитер наклонился ко мне и доверительно сказал: - Знаешь, американские аристократы - очень умные люди. Им удалось убедить весь мир в том, что их не существует. - Тут в окне показалась еще одна платформа. Чем больше Дитер напивался, тем больше напоминал мне полковника Клинка из сериала "Молодчики Хогана". - Так, конечно, безопаснее. А мы-то подставляем себя под огонь. - Он, видимо, решил, что мы с ним одного поля ягода. Мне казалось, я участвую в грандиозном розыгрыше. Я выглянул из окна и помахал Касперу - доброму привидению. - А почему никто не смотрит парад? Все подбежали к окну и стали хлопать в ладоши, когда мимо проплывали герои мультфильмов. Доната приказала принести еще шампанского, и, указывая на маленькие фигурки людей, которые стояли внизу, сказала: - Мы здесь, наверху, а они там, внизу, за что я очень благодарна своей судьбе. - Она зачем-то надела темные очки, несмотря на то, что и не собиралась выходить на улицу. Прямо как Джеки О. Дитер закурил сигару и посмотрел вниз. - Это очень умно с вашей стороны. В Америке говорят, что каждый может разбогатеть, и поэтому, если люди ненавидят богатых, это значит, что они ненавидят самих себя. Это парализует их волю, и все, что им остается делать - это обжираться. Тогда все стали шутить насчет величины порций в американских ресторанах и о том, какие жирдяи живут между Нью-Йорком и Лос-Анджелесом. Это было довольно обидно. Тут вошел бармен и прошептал что-то на ухо Донате. - Тебя просят подойти к телефону, - сказала она мне. Я вышел в восьмиугольный холл с зеркальными стенами. Казалось, что я был везде, и одновременно нигде. Мама меня выследила. Поднося трубку к уху, я уже пытался придумать подходящее объяснение тому, что не нахожусь в закромах миссис Марс, готовясь поедать индейку вместе с кланом Кеннеди. - Да что с тобой, Финн? - Такой простой вопрос. Но я меньше всего ожидал услышать его от Майи. Когда я понял, что это и вправду ее голос - такой мягкий, со знакомой хрипотцой, - мне показалось, что все мои воспоминания и чувства уставились на меня, изумленно распахнув глаза и открыв рот. Мне представилось, как в ожидании моего ответа она выпускает изо рта кольцо дыма, напоминающее нимб, и протыкает его пальцем. А рядом с ней сидит ее новый парень. Вообще, у меня довольно богатое воображение. В трубке послышался шум. - Ты знаешь, что со мной. - Я был взбешен и счастлив одновременно. - Это правда. Я знаю. - Она затянулась сигаретой. - Ну, как дела в Швейцарии? - Мне довольно хорошо удавалось изображать хладнокровие. Правда, голос у меня дрожал, и к тому же я чуть не задыхался оттого, что в горле стоял огромный комок. - Я сейчас в Нью-Йорке. Этого я не ожидал, и некоторое время раздумывал, что сказать в ответ. Потом решил, что нужно готовиться к худшему. - А где твой парень? - Не успел я вымолвить эти слова, как уже пожалел об этом. - Может, ты мне скажешь? До меня все еще не дошло. - Что за странные шутки, Майя? Брюс сказал мне, что у тебя появился бойфренд. Могла бы написать мне хотя бы одно письмо. - Я не получала твоих писем. И у меня нет никаких бойфрендов... если не считать тебя. - Это было именно то, что я жаждал услышать, и именно поэтому в это невозможно было поверить. - Так зачем же Брюс... - Финн, у меня нет ни малейшего желания говорить сейчас о Брюсе или о том, что произошло в Флейвалле, - перебила она меня. - Но нам все-таки придется об этом поговорить. - Если ты хочешь меня видеть, то пообещай, что не будешь задавать никаких вопросов. - Но я хочу знать! - Я расскажу тебе все завтра. - Почему? - Просто пообещай мне это. - Ладно, обещаю. - Поклянись. - Хорошо, клянусь, что не буду задавать никаких вопросов. - Но уже через секунду я нарушил свое обещание: - Да какое это имеет значение - на день раньше или на день позже? - Если я проведу с тобой ночь, то буду чувствовать себя сильнее. - И когда это случится? - Выгляни в окно. - На улице все еще продолжалось праздничное шествие. Вдруг она помахала мне рукой. Майя стояла в толпе, которая окружила телефонную будку на углу Шестьдесят седьмой улицы. Когда я повесил трубку, то заметил, что в дверном проеме стоит улыбающийся Джакомо. - Ты что, подумал, что я пригласил тебя в Нью-Йорк ради стряпни моей мамочки? Майя позвонила мне три дня назад, и я рассказал ей, как ты выпрыгнул из окна. - Джакомо все это время делал вид, что считает мой поступок забавной шалостью. Казалось, он не понимал, что я нырнул с четвертого этажа, словно верный лебедь, только для того, чтобы свести счеты с жизнью. В общем, я не заслуживал того, чтобы у меня был такой хороший сосед. - Я сказал ей, что тебе очень хреново. Ты не сердишься? - Нет. - В данный момент меня обуревали самые различные чувства. - Ты счастлив? Мне не очень понравилось то, что она запретила мне задавать вопросы, но все-таки я ответил: - Да. Наверное, это так называется. - Бениссимо. Надеюсь, ты не будешь злиться на меня за то, что я съел твою таблетку экстази? Я ушел, не прощаясь. У меня не нашлось времени на то, чтобы поблагодарить хозяйку или хотя бы взять свой чемодан. На улице вовсю дудели волынки и маршировали пожарные. А над головами проплывала огромная надувная индейка. За полицейским кордоном в десять рядов стояли люди, и толпа чуть было не проглотила меня. Я не мог двинуться с места. Майю я тоже не видел, хотя то и дело подпрыгивал на месте, стараясь разглядеть ее. Но все было тщетно. И вдруг... Я почувствовал, как меня коснулись ее губы. Она медленно прошептала хриплым голосом: "Мне... тебя... не хватало". Никогда в жизни мне не приходилось слышать, чтобы человек говорил так уверенно. Я уже говорил, что ее шепот сводил меня с ума. А когда она поцеловала меня, я забыл и думать о том, что когда-то сердился на нее, и что вообще когда-то сердился на кого бы то ни было. Ее губы пахли жевательной резинкой и сигаретами. Да, она ведь отрезала свою косу, и теперь ее волосы были короче моих. На левой щеке явственно проступил шрам, который раньше не было видно из-за загара. Она была одета в длинный кожаный плащ и берет. На плечах у нее болтался рюкзак. В общем, она выглядела так, будто все еще была в бегах. Нам было неудобно разговаривать, стоя в толпе. Майя крепко схватила меня за руку. Перепрыгивая через заграждения, сталкиваясь с участниками шествия (теперь по улице шли польские эмигранты), мы бросились по направлению к парку. Я оттолкнул ее с дорожки и прижал к стволу засохшего дерева. Потом резко сунул руку под пальто, так что одна пуговица оторвалась и покатилась по земле. На Майе был свитер и нечто вроде длинных бриджей из кашемира. Кажется, это называется леггинсы. Я даже не поцеловал ее, просто грубо запихнул свои холодные грязные руки ей в трусики и в лифчик, и стал ощупывать и тискать тело, мысли о котором не давали мне заснуть всю эту осень. Я был одинок, и это приводило меня в ярость - и Майя знала это. Даже не знаю, чего мне на самом деле хотелось: трахнуть ее или причинить ей боль. А может, и то, и другое вместе. На земле валялись использованные презервативы. Я спустил брюки, и они болтались у меня на лодыжках. В метре от нас крыса стащила кусок черствого хлеба у стайки голубей. Майя повернула лицо к зимнему солнцу и прикрыла глаза, чтобы не видеть, какая уродливая обстановка нас окружает. Она дрожала, трепетала под моими пальцами, и была похожа на ребенка, который ждет, когда врач сделает ему укол. Она знала, что сначала ей будет больно, а потом - хорошо. Майя готова была разрешить мне все что угодно. Главное - чтобы я не задавал вопросов. - Почему ты сказала, что не получала моих писем? Черт, да я же писал тебе каждый день! - Я перестал терзать ее и начал выкрикивать вопросы: - Что ты делаешь в Нью-Йорке? Опять сбежала? - Она не ответила. Просто заплакала. От этого мне стало легче. Наконец, Майя, всхлипывая, сказала: - Это была ошибка, - потом поправила трусики и застегнула пальто. Эрекция у меня все еще не прошла. - Надо было подождать. Сама виновата. Но мне не хотелось быть сегодня ночью одной. - Ты расскажешь мне все завтра? Майя кивнула и вытерла нос рукавом пальто. - Поверь мне, я все устрою. - Мы взялись за руки, словно потерявшиеся дети, и, не говоря ни слова, пошли по парку. Потом я проследовал за ней во вращающиеся двери отеля "Плаза". Наконец, Майя закрыла дверь нашего номера люкс на шестом этаже, и опустила занавески, чтобы для нас наступила ночь. Но я все еще не понимал, куда она меня ведет. - Хочешь, раздербаним мини-бар? - Майя нервничала, но старалась, чтобы голос звучал спокойно, и, не дождавшись моего ответа, стала смешивать для нас какой-то коктейль. Она небрежно бросила свою сумку на стул, стоявший рядом с холодильником с блестящей поверхностью. На пол выпали золотая кредитная карточка "Голден Экспресс", билет на "Конкорд", и розовая пластинка с противозачаточными таблетками. Майя передала мне ром с кока-колой и увидела, как я таращусь на содержимое ее рюкзака. - Я начала принимать их, когда мы познакомились. - О, как романтично! - Она меня не убедила. - Тогда мне действительно так казалось. - Майя положила в рот три штуки и запила их двумя большими глотками коктейля. - Постоянно забываю их принимать. Как ты думаешь, у меня усы вырастут? - Она рыгнула. Я засмеялся. Но мне не очень верилось, что она стала принимать их только из-за меня. Если я был единственным ее любовником, то почему она продолжала пить таблетки, когда сбежала из дома, и после того, как ее поймали и отправили в Швейцарию? Потом она подошла ко мне с очередной порцией бурбона и колы, села со мной рядом на кровать, взяла меня за руки и положила их себе на колени. Мы с Майей остались вдвоем в шикарном гостиничном номере с мини-баром и огромной кроватью - что еще нужно для счастья Казалось бы, наступил тот самый момент, когда я мог воплотить в жизнь свои самые разнузданные мечты. Но я мог думать только об одном: сколько швейцарских членов трогали ее пальцы, пока меня не было рядом? - О чем ты думаешь? - спросила она меня. - О том, какое это счастье - видеть тебя. - Естественно. Что еще я мог сказать? - Да ладно тебе. Все это так странно. И мы оба это знаем. - Майя встала, взяла из бара еще две мини-бутылочки с виски, вылила их содержимое в наши стаканы, в которых таял лед, и опять хлопнулась на кровать. - Мне казалось, что если я скажу это, то на самом деле почувствую это. - Поэтому ты всегда говоришь людям только то, что им хочется услышать? - Майя подняла с пола свой билет на самолет и нахмурилась. Усталость от многочасового перелета и разочарование сделали маленькие морщинки на ее лице более заметными. Особенно когда она смеялась. Когда она постареет, эти складочки превратятся в гусиные лапки. Вообще-то, она уже чуть-чуть постарела. - Возможно, если бы я был богаче, то мог бы позволить себе говорить людям правду. - Мне вовсе не хотелось ее злить. Это вышло случайно. - Знаешь, когда ты вырастешь и разбогатеешь, то поймешь, что деньги не имеют никакого отношения к честности. - С чего ты взяла, что я когда-нибудь разбогатею? - Дедушка так думает. - Ерунда какая. - Но тебе приятно это слышать, правда? Я ничего не ответил. Тогда она порылась в своей сумке и вытащила оттуда сигарету. Майя добавила: - Он считает, что ты на него похож. - Потом закурила, выпустила колечко дыма и проткнула его пальцем. Этот жест раньше казался мне прелестным. - Дедушка говорит, что у тебя есть все, что для этого нужно. Так что у тебя будет самые дорогие игрушки, не беспокойся. - И как это понимать? - Мне вовсе не хотелось накуриваться до бессознательного состояния, но, тем не менее, я взял у нее самокрутку. - Ты не веришь в то, что можешь быть счастливым. После того, как мы выпили все, что можно было смешать с колой, я открыл бутылку джина. Мама часто говорила, что от джина люди начинают беситься со злости. Но я был слишком пьян, чтобы вспомнить о том. А Майя так напилась, что когда хотела покрасить губы, то забыла снять с помады колпачок. Я пытался заполнить нелепую паузу, но это выходило у меня очень неуклюже. Я начал лепетать что-то о забитом голе (естественно, не упоминая о том, что мяч срикошетил от моей спины). В общем, рассказывал об этом так, словно в истории Чемпионата мира не было более ослепительного мига. Но она перебила меня: - Ты по мне скучал? - Да я из-за тебя жопу рвал! - Из-за меня? - Твой дед сказал, что если я стану одним из лучших учеников, он отвезет меня в Швейцарию - И тебе это удалось? - А тебя это так удивляет? - Все считают тебя амбициозным. - И что из этого? - Мы начали обмениваться колкостями. - Это не мои слова. Люди так говорят. - Что именно? - Что ты сумел правильно использовать время, чтобы втереться в доверие ко всем нужным людям. Все тебя любят: я, дедушка, Брюс... Мама считает, что вы это все спланировали еще до того, как приехали в Флейвалль. - Чушь собачья. - Хорошо, если так. - Майя сказала это серьезным тоном. Но когда она посмотрела мне в глаза, то запрокинула голову назад и захохотала. В руке у нее была банка лимонада, и в этот момент она была страшно похожа на свою родительницу. Голова у меня кружилась от выпитого алкоголя, чувства вины и стыда, и я отпрянул от нее, словно ребенок, который испортил чужую вещь - дорогую и ценную, с которой, как ему было прекрасно известно, не разрешалось играть. - Я лучше пойду домой. - Хочешь, покажу тебе свою татуировку? - Я уже стоял у двери, и вряд ли остановился бы, чтобы посмотреть на нее, если бы Майя не добавила: - Я сама ее сделала. Покачиваясь, она встала на ноги, и закатила рукав. На тыльной стороне ее бледной левой руки, на которой виднелись прожилки голубых вен, было несколько отвратительных надрезов. Это было мое имя. - Я сделала это бритвой и углем. - Совсем как яномамо. - Извини, что не дописала второе "н". Я упала в обморок. Вот так-то. Fin. - Она произнесла последнее слово на французский манер, как будто хотела сказать "конец". - Так что, как видишь, я думала о тебе, когда хотела... - Мне много раз представлялось, что она безжалостно бросает меня, но такой способ даже не приходил мне в голову. Вдруг у меня возникло такое чувство, будто я опять выпрыгиваю из окна общежития. Пол стремительно помчался мне навстречу. Теперь я знал, что мы оба сломаны, что мы оба падаем вниз, и мне не нужен был никто, кроме нее. Мы были пьяны, но я отчетливо помню, что мы решительно помогли друг другу раздеться, и упали на кровать. Это было похоже на чудо, потому что мы оба были живы. И обнажены. 36 Когда я проснулся, тени все еще лежали на полу. Я не сразу понял, что уже наступило утро. Потом включил лампу и увидел, как на электронных часах поменялась цифра. Они показывали одиннадцать часов сорок три минуты. По всей комнате была разбросана одежда, нижнее белье и бутылочки из-под джина и виски (оказывается, ром мы тоже пили). Голова у меня болела, а скомканные простыни пахли так, что сразу было ясно, что на них происходило. Майя включила в ванной воду - все это казалось мне смутно знакомым. Так делают взрослые. Кажется, нечто подобное я видел в фильмах, на которые дети до шестнадцати лет не допускаются. Вдруг я почувствовал, что мои пальцы и член покрыты засохшей кровью. - Если ты проснулся, то не смотри, пожалуйста, под одеяло, - выкрикнула Майя из душа. Естественно, это было первым, что я сделал. Я потянулся и дотронулся до влажного темно-красного пятна посредине кровати. Странно. Засохшее симметричное пятно растекшейся крови напоминало мне картинку из теста Роршаха - помнится, когда я был в восьмом классе, дедушка заставил меня пройти его, чтобы узнать, не сойду ли я в один прекрасный день с ума, как моя мама. Разумеется, он не говорил этого, когда доставал свои чернильные кляксы. Но я до сих пор помню, как он противным голосом спокойно выспрашивал у меня: "А здесь что ты видишь, Финн?". Словно мистер Роджерс в Швейцарии. Это пятно напоминало красную летучую мышь. Когда я смотрел на него, то вспоминал о кровавых жертвах, которые приносят яномамо. Кроме того, это доказательство того, что Майя была девственницей. Или это какая-то болезнь? Одно из двух. Я сразу перестал предаваться воспоминаниям и ассоциациям, и осмотрел свой окровавленный член на предмет повреждений, но никаких ран не увидел. Именно в эту минуту мне показалось, что события начинают складываться в единую цепь. Привиделось ли мне, или я видел на самом деле, как насильник вытащил из моего тела опавший член, покрытый темной кровью, мерцающий в темноте, словно угорь, а потом поднялся на ноги? На самом ли деле он уронил зажигалку, закуривая сигарету после того, как насладился моим бездыханным телом? Или это фантазии моего воспаленного мозга? Я потянулся за сигаретой, и чиркнул спичкой. Мне казалось, что никотин поможет мне избавиться от тяжелых мыслей. Вместо этого я вспомнил о пожаре. Об этом мне тоже думать не хотелось. Но дом, в котором жила Майя, все еще теплился - по крайней мере, в моем воображении. И там, под обломками и пеплом, лежала Пейдж - обгоревший кусок мяса с бриллиантом в зубах. Потом Майя опять выкрикнула из ванной: - Не хочешь ко мне присоединиться? - Спичка обожгла мне пальцы. Я потушил ее, и задернул одеялом простыню, чтобы спрятать улики. Мне очень хотелось принять с ней душ, не опасаясь того, что сейчас появятся взрослые и помешают нам. И мне никак не удавалось отогнать мысль о том, что теперь мы связаны кровью. Мы проделали это еще дважды. Один раз - стоя в душе, а второй - на диване, ожидая, когда нам принесут в номер завтрак. Потом, уписывая яичницу с беконом, я начал подумывать о том, не стоит ли нам попробовать те позы, которые предпочитали люди племени яномамо и респонденты журнала "Пентхаус". Но тут Майя потянулась через поднос, поцеловала меня щеку, оттопыривающуюся из-за того, что я набил рот едой, и предложила: - Теперь можешь задавать мне свои вопросы. - Прямо сейчас? - Пожалуй, было бы безопаснее просто продолжать заниматься любовью. - Ты ведь этого хотел, кажется. Я на нее разозлился. Зачем он все усложняет? - Почему ты не отвечала на мои письма? - Я получила их только на прошлой неделе. - Она подошла к своему чемодану и вытащила оттуда пачку открытых конвертов, перевязанных обувным шнурком. - Брюс дал мне этот адрес. Я знаю, что он правильный: месье Буре, Рю де Рен 26, Женева. - Месье Буре - это Билли Буре, дружок Брюса. Он закончил Гарвард на год раньше моего брата, и решил поработать годик учителем геометрии в школе Ле Роси, чтобы кадрить богатых девиц. - Какого черта этот засранец не отдавал тебе письма? Майя посмотрела на меня так, что мне сразу стало ясно: ее ответ мне не понравится. - Это Брюс попросил его об этом. Меня затошнило, прямо как в те бессонные ночи, когда я лежал и воображал, как Майя трахается с другими парнями. Меня предали, и это было ужасно. Слишком ужасно. После того, как Майя застала меня с Джилли, у нее, конечно, были причины на меня злиться. Но что такого я сделал Брюсу, чтобы он не хотел, чтобы его сестра получала мои письма? Если он решил, что я говнюк, и недостаточно хорош для Майи, то почему он продолжал звонить мне? Зачем он приезжал в школу с Коко и знакомил меня с той блондинкой - как там ее зовут? А потом сказал мне, что у Майи появился парень? - Что ты имеешь в виду? - настаивал я. - Мне казалось, что Брюс хорошо ко мне относится, и что он хочет, чтобы мы были вместе. Это он сказал мне, чтобы я пришел к вам домой и помирился с тобой - в ту ночь, когда случился пожар. Он же был моим другом! Зачем ему нужно, чтобы мы расстались? - Он боялся, что когда мы с тобой помиримся, я расскажу тебе, из-за чего начался пожар. - Майя нервно одернула простыни и выглянула в заснеженный парк. Мне казалось, что я сижу в автомобиле, который въезжает в кирпичную стену. Машину вела Майя. Сейчас, вот сейчас она скажет мне, что это она подожгла дом. Вряд ли я смогу дать ей разумной объяснение своим поступкам. Пейдж погибла, и она не воскреснет, если я начну орать на Майю. Кто знает, может, это был несчастный случай. Кроме того, возможно, что, если я промолчу, то Майе по-прежнему ничего не будет угрожать, а Брюс поверит в то, что я - один из них. Моя подруга пустилась в объяснения: - Когда меня поймали в Филадельфии, Брюс пытался уговорить дедушку, чтобы он заставил меня подписать какую-то бумагу, по которой меня лишат наследства, если я расскажу кому-нибудь о том, что произошло. Но дед сказал, что, во-первых, это дело будет разбираться в суде, а во-вторых, я уже достаточно взрослая, чтобы понимать... как он это сказал, не помню... - Майя дрожащими пальцами сжала сигарету и, подражая Осборну, продолжила: - Грязное белье не станет чище, если стирать его прилюдно. - О чем я мог рассказать, по мнению Брюса? - Он заявил, что в один прекрасный момент ты решишь, что у тебя есть отличное средство, чтобы заставить нас платить. - За что платить? Я недоумевал. Неужели он действительно полагал, что шестнадцатилетний подросток может попытаться выжать из них деньги? Я едва поспевал за ее словами. - Я пообещала, что не скажу тебе, но он понял, что я вру, и поэтому устроил все так, что мне не передавали твои письма. Видимо, он решил, что если я подумаю, что у тебя нет желания мне писать, а ты - что мне некогда тебе отвечать, потому что я развлекаюсь, то мы скоро забудем друг о друге. И тогда ему не придется беспокоиться о том, что когда-нибудь, сидя рядом с тобой, я расскажу, что... это моя мать подожгла дом. - Этого не может быть. Я все видел. Миссис Лэнгли никак не могла этого сделать. - Мне надоело, что мне постоянно врут. Поэтому я заорал: - Твою мать! Ты, кажется, пообещала, что скажешь мне правду! - Ты что, правда думаешь, что это сделала я? Я промолчал. - Значит, все то, что ты мне писал - что ты знаешь о том, что я ни в чем не виновата, что ты меня любишь, и всегда будешь любить - неправда? Ты такой же, как все. - Нет. Майя чуть не перевернула столик на колесиках, когда кинулась к своему чемодану. - Между прочим, Финн, мама подтвердила это, когда мы с Брюсом и дедушкой навещали ее в больнице, после того, как ее выписали из отделения интенсивной терапии. Мне очень хотелось ей верить. Я стал припоминать все, что случилось той ночью. Сначала я проскользнул в дом и случайно забрался в комнату миссис Лэнгли, затем побежал вниз, открыл дверь, увидел огонь, а потом... Нет, версия Майи не соответствовала действительности. Огонь развели, пока я и ее мать были на втором этаже. - Она вообще наговорила много всякой ерунды. - Например? - Она перестала собирать вещи. - Ну, что я - герой, который спас ее. На самом деле, я обыкновенный трус, потому что даже не собирался искать тебя или помогать твоей матери - наоборот, я отталкивал ее и даже ударил ногой. Я думал только о том, как спастись самому. - Это мне известно. - Майя подошла, чтобы обнять меня. Но мне было так стыдно, что ее утешения на меня совсем не подействовали. - Это Брюс захотел, чтобы все думали иначе. - Зачем? - Он сказал, что если мы будем говорить всем, что ты спас маму, то никто не заподозрит, что она хотела покончить жизнь самоубийством. - Странно, но я готов был простить Брюсу все, но только не то, что он заставил меня разыгрывать из себя героя. - А мистер Осборн знал об этом? - Сначала нет. - А что он сказал, когда узнал? - Что герои бывают разные. - Да, здорово. - Дедушка все еще злится на Брюса из-за этого. Он тебе сочувствует. - Можешь передать своим родственникам, что им не о чем беспокоиться. Я получил стипендию на обучение в престижной школе. Мама - массажистка, которую Осборн называет врачом. Я еще не совсем с ума сошел, и поэтому не буду никому ничего говорить. Но это не меняет дела. Твоя мать не имеет никакого отношения к этому пожару, черт бы его побрал, и она вовсе не пыталась покончить жизнь самоубийством. - Нет, пыталась! И это моя вина! - Майя завыла так, что я сразу заткнулся. Теперь она уже не была малолеткой, которая изображает тридцатитрехлетнюю особу. Она стала рыдать, как виноватый ребенок. Внимательно разглядывая носки своих туфель, делая длинные паузы и слизывая слезы, она дрожащим голосом медленно и подробно рассказала, что произошло в тот день. Я внимал каждой паузе, каждому изменению тона ее голоса. Дело не в том, что мне хотелось понять ее, просто я хотел уловить тот момент, когда она соврет. Мне не терпелось узнать о еще одном предательстве, чтобы я, наконец, смог повернуться спиной к этому племени и освободиться от болезненной, унизительной потребности быть любимым этими людьми. - Я страшно злилась на тебя из-за Джилли. Она пришла ко мне в то утро и сказала, что вы делали это всего один раз, и то только потому, что с тобой случилось что-то ужасное. Джилли сначала подумала, что ты шутишь, но потом поняла, что это не так, что ты говорил вполне серьезно. Но она так и не объяснила мне, что имеет в виду, и тогда я просто взбесилась: орала, чтобы она убиралась, что ее отца уволят, хотя, конечно, никто никого не уволил. У меня просто в голове не укладывалось, что ты доверяешь ей больше, чем мне. - Я хотел тебе рассказать, но... Майя закрыла мне рот рукой, совсем как маленький ребенок, который просит маму замолчать. - Потом все расскажешь, если захочешь. Дай мне закончить. В общем, я села в машину и поехала искать маму, чтобы сказать, что мы с Пейдж поедем в Нью-Йорк и остановимся там у ее брата. Я увидела, что ее автомобиль припаркован у лесного домика. Дверь была закрыта. Я заглянула внутрь и увидела ее голой. Она сидела на каком-то мужчине. - Кто это был? - Я видела только его ноги, и когда она слезла, он начал... - Майя задыхалась от слез. - Понимаешь, она ждала все эти годы, пока папа был в больнице, а когда он выздоровел, то... Я решила подождать, пока она выйдет оттуда. Тогда она сделала вид, что вспотела от игры в теннис. Я припомнил две совокупляющиеся фигуры, закрытую дверь, и миссис Лэнгли в теннисном костюме: время сжалось до одной секунды, которая изменила мою жизнь. В моей жизни тоже было что-то похожее. Помню, в один прекрасный летний день я тоже разыскивал маму, и, так же, как и Майя, набрел на голубой "Пежо", припаркованный у домика. И дверь дома была закрыта. Я смотрел в то же окно, что и она. Но что я там видел? Женское тело и светловолосую голову меж ее раскинутых ног. Когда в окне появился Брюс, я разговаривал с его матерью. Он сделал мне знак молчать. Потом, когда миссис Лэнгли ушла, Брюс повернулся и сказал что-то Джилли. Но ее я не видел. А потом, когда поинтересовался у нее, не ревнует ли ее Двейн к Брюсу, она так расхохоталась... "Ты - единственный человек, к которому он может меня приревновать". Она вовсе не хотела меня обмануть. Просто сказала правду. Но если Брюс был там не с Джилли... То с кем?.. Тут я чуть не сказал вслух то, о чем думал, но Майя меня перебила: - Я вошла в дом, чтобы посмотреть, с кем она там была, но этот человек закрыл дверь изнутри. Он не впускал меня, а мама кричала: "Ты ничего не понимаешь, это не то, что ты думаешь". Я изо всех сил сдерживался, чтобы не проболтаться. Иначе наш разговор превратился бы в страшный скандал. За закрытой дверью был Брюс. В этом не было никаких сомнений. Он был там не с Джилли, а со своей матерью. Когда их застали, Брюс представил все так, чтобы я решил, что он развлекается с горничной. - Как ты думаешь, кто был там с твоей матерью? - Бен Николсон. - Кто это? - Этот ублюдок - ее теннисный тренер. Ты же видел, как они мило общались на моем дне рождения. - Я не видел, но даже если бы и так, это ничего не меняло: с ее матерью был Брюс, а не какой-то Бен Николсон. Однако я закивал с глубокомысленным видом. В свою защиту могу сказать только одно: не так уж легко, знаете ли, сообщить человеку, что его мать и брат - любовники. Но я молчал не только по этой причине. - Что случилось после этого? - Теперь, когда мне был известен их отвратительный секрет, я почувствовал нечто вроде превосходства. Представляете, препарируете вы какое-то экзотическое животное, и вдруг обнаруживается, что оно гораздо больше похоже на человека, чем вы сами! - Я поехала домой и стала собирать сумку. Мне хотелось уехать как можно быстрее. Но потом пришел Брюс. - Ты сказал ему, что застала маму с этим теннисистом? - Майя утвердительно кивнула. - И что он тогда сделал? - Он такой хороший, ты знаешь. Брюс заплакал - прямо как на Рождество, когда его заставляли раздавать свои подарки, а потом пошел к ней в комнату, и, когда вернулся, сказал, что она сделала ошибку, но это больше никогда не повторится. Он просил меня пообещать, что я никогда не расскажу об этом папе или дедушке. Как будто такое могло прийти мне в голову! Из комнаты вышла мама. Со своей банкой лимонада, естественно. И когда она увидела чемодан, то ударила меня, и стала кричать, что не разрешает мне уезжать без спроса, и что у меня нет никакого права судить ее, потому что я сама готова сбежать из дома, чтобы трахаться с тобой. И зачем только я сказала ей, что собираюсь рассказать все дедушке... - Майя, уткнувшись лицом мне в шею, сотрясалась от рыданий. - Ты ему рассказала? - Оказывается, точек, которых необходимо было объединить в одну линию, было больше, чем я предполагал. - Нет. Я поехала в Нью-Йорк. Гуляла по Гринич-Виллидж. Спала в машине. Я собиралась возвращаться домой, но потом увидела фотографию Пейдж в газете. Мы ведь хотели вместе уехать, но она купила эти транквилизаторы, а потом, пока меня не было, она, видимо, приняла их, залезла в спальню Брюса и заснула там. Он ей всегда нравился. - Он нам всем нравился. Я, конечно, сказал ей, что все понял, хотя это было не так. Майя перестала плакать только тогда, когда я рассказал ей, как, когда мы жили на Грейт-Джонс-стрит, я просыпался ночью и слышал, как мама трахается с какими-то мужиками. Не помню точно, что именно рассказывал ей. Пока мы болтали, я все вспоминал о том, как Брюс распевал "трахать и убивать", когда мы смотрели фильм про пир "жестоких людей". 37 В тот день мы не выходили из номера. Но в покое нас не оставляли. Даже когда мы переставали говорить о Брюсе, мне все равно казалось, что он где-то рядом - когда мы закусывали, смотрели телевизор, занимались любовью (особенно тогда, когда мы занимались любовью). Он постоянно около нас вертелся, но только сейчас я начал его за это ненавидеть. Когда Майя засыпала в моих объятиях, она прошептала: - Мне стало легче, когда я рассказала тебе все. Я лежал без сна, разглядывая потолок, но притворился, что засыпаю, и сонным голосом пробормотал: - Мне тоже. В действительности мне казалось, что меня отравили. Секреты Брюса были такими грязными. У меня было такое чувство, что я надышался радиоактивными отходами. Я лежал в темноте и думал. Все это были смертоносные, отвратительные мысли, слишком опасные, чтобы делиться ими с человеком, который тебя любит. Мне было стыдно из-за того, что я не был так уж шокирован, когда обнаружил, что Брюс спит со своей матерью. Вместо того, чтобы возмущаться и негодовать, я вспоминал, как что-то звякнуло в низу моего живота в тот момент, когда мама сорвала занавеску в ванной, и поток горячей воды толкнул ее прямо в мои объятия. Было странно вспоминать, как я впервые встретился с Брюсом у лесного домика. Когда я увидел "Пежо", и его голову между женских ног, то сначала решил, что он жадно упивается телом моей матери. Это, конечно, нелепо, но в каком-то смысле я даже восхищался тем, как хитро он заставил меня поверить в то, что это была Джилли. Теперь, когда мне было известно, что происходило там на самом деле, я понял, что эти короткие женские ноги никак не могли принадлежать семнадцатилетней девушке: на ляжках были следы целлюлита. Почему никого не удивляло, что Брюс, этот виртуозный дамский угодник, великолепный жеребец, лучший представитель американской золотой молодежи, интеллектуал из Гарварда, никогда не пользовался уступчивостью девиц, которые вздыхали по нему в Флейвалле? Пейдж буквально умоляла его переспать с ней. И если тогда я в упор не видел такой очевидной теперь вещи, то чего не замечал теперь? Разумеется, меня бы куда больше ошеломило то, что Брюс спал со своей матерью, если бы приблизительно шесть часов тому назад я не осознал, что он хотел убить меня, устроив пожар в доме. Когда он посоветовал мне залезть к ним в дом, чтобы помириться с Майей, ему было прекрасно известно, что она в Нью-Йорке. Кроме того, он хотел избавиться от своей матери, потому что, видимо, боялся, что однажды она выпьет столько лимонадных банок с водкой, что выдаст их секрет. Что ж, в этой извращенной логике был какой-то смысл. Но зачем Брюсу было надо, чтобы я тоже оказался внутри горящего дома? Может, он собирался представить дело так, будто я - виновник пожара? Или он полагал, что мне известно нечто такое, о чем я, на самом деле, даже не догадывался? Брюс всегда принимал меня за более смышленого парня, чем я был на самом деле. Теперь мне понятно, почему он так боялся нашей встречи с Майей. Он знал, что когда я поговорю с его сестрой, то сразу пойму, кто истинный виновник пожара. Моя подруга была права. Он не то чтобы меня ненавидел, просто, пока я был рядом, он уже не мог изображать того человека, к которому все привыкли. Если он уже пытался убить меня один раз, то почему бы ему не повторить попытку? Мне стало по-настоящему страшно, когда я подумал о том, что, возможно, попыток было несколько, но неудачных - а я этого даже не заметил. В комнате было жарко и влажно. От ужаса я весь покрылся холодным потом. А в четыре часа утра понял, что это Брюс толкнул меня в грязь, а потом надел мне на голову мешок и изнасиловал. Когда я представил, что он лежит на мне, острая боль пронзила меня, и я открыл рот, чтобы закричать. Потом вспомнил: Осборн говорил, что они с Брюсом беседовали об этом чертовом молодежном центре, когда на меня напали. То есть он ночевал в его доме. Осборн был в библиотеке, когда Гейтс привез меня к нему. Помню, как Брюс в халате пришел в комнату. Осборн не стал бы мне лгать. Это точно. Странно, но когда я понял, что это сделал Брюс, мне стало... спокойнее, что ли. Майя подкатилась поближе ко мне, и я чуть не подпрыгнул от испуга. Теперь между нами в кровати лежал Брюс. От него не было спасения. У меня не было ни малейшего желания будить Майю и рассказывать ей о брате. Во-первых, у меня не было никаких доказательств. Во-вторых, если мне и удастся убедить ее, то в результате она поймет только, что жизнь еще гаже и страшнее, чем ей сейчас кажется. Да и кто нам поверит? Ведь Майя - всего лишь избалованная богатенькая девчонка, которая подожгла школьное общежитие и ставила капканы на браконьеров. Еще ее арестовывала полиция, и это показали по телевизору. А я - парень, которого задержали, когда он покупал наркотики. Я выпрыгивал из окон и сочинял истории о том, как королева шоколадных батончиков пригласила меня на праздничный ужин по случаю Дня Благодарения у Джеки Кеннеди. Майя была угрозой для общества, а я - шутом. Да и кому мы могли бы рассказать эту омерзительную историю? Гейтсу? Родителям Пейдж? Моей маме? Осборн, возможно, поверил бы нам. Но что бы он предпринял? Как бы он стал стирать свое белье - на публике или в семейной обстановке? Разумеется, он бы никогда не выдал своего внука. И вообще - он не Господь Бог. Да и что делать с Брюсом, непонятно. Когда выяснилось, что его отец возвращается домой, появился новый человек, который носил классические костюмы и очки в роговой оправе и собирался привезти негров в Флейвалль. Не знаю, почему он это делал. Может, просто притворялся, изображал паиньку, чтобы отвлечь внимание от своих неприглядных деяний. А может, как и я, просто пытался стать человеком, которым хотел бы быть? В общем, это не имеет значения. В любом случае, Брюс будет все отрицать. И то, как он изменился, заставит людей говорить, что мои обвинения - это полная чушь. Они скажут, что я ему завидую, ревную, схожу с ума, что я хочу быть похожим на него. Все это так, за исключением последнего пункта. Он, разумеется, не преминет упомянуть о том, что Майя убежала из Швейцарии, чтобы укрыться со мной в отеле. Скажет, что это доказывает, что она сумасшедшая, а я - похотливый авантюрист. Это нам придется оправдываться, а не ему. А потом будет еще хуже. Брюс не упустит возможности напомнить Майе о том, что я делал с Джилли. Он поймает меня на тысячи неточностей, узнает, что я врал про ужин с Джеки Онассис. У них были деньги, и они были родными по крови, так что у меня не было никаких шансов победить. Конечно, Майя поддержит своих родственников, и они будут действовать сообща. Я чувствовал, что яд подбирается прямо к сердцу. 38 Майя спала на животе, закинув на меня ногу и прижавшись грудью к моей правой руке. Волосы в низу ее живота щекотали мое бедро. В таком положении думать о чем бы то ни было невозможно. Мне удалось высвободиться из ее объятий и тихо выскользнуть из кровати, не разбудив ее. Но я знал, что дверца ловушки захлопнулась. Я пошел в туалет, опорожнил мочевой пузырь, а потом, выйдя из него, увидел телефон и припомнил, как в детстве, когда мама привозила меня утром в детский садик, она всегда говорила: "Если тебе будет здесь плохо, ты всегда можешь вернуться домой. И мы будем вместе смотреть мультики". Глупо, конечно, но в ту минуту мне хотелось только одного: снова стать ребенком, сидеть в нашей квартирке на Грейт-Джонс-стрит и следить вместе с мамой за приключениями Космического Гонщика. Моя тоска по забытым временам, когда все было так просто, была такой сильной, что я чуть не набрал мамин номер - мне так хотелось, чтобы она назвала меня "ягненком", а потом собрала вещи в свой старый розовый чемодан и заперла дверь в нашем флейвалльском доме. Мне казалось, что мы действительно вполне можем сбежать в какой-нибудь маленький городок, в котором есть тротуары, а по дорогам ездят американские автомобили, и спрятаться там. И чтобы никаких частных самолетов, Охотничьих клубов, миллионеров и шестнадцатилетних охотниц за браконьерами. Я надеялся, что тогда у нас появится второй "второй шанс". Я уже собирался снять трубку, как вдруг зазвонил телефон. - Да, нелегко было выследить тебя, парень. - Это был Брюс. Когда я это понял, то чуть не описался от страха. - И как это тебе удалось? - Да вот, случайно налетел на Джакомо в ночном клубе. Как там моя сестренка? - Отлично. - Что она сказала, когда ты спросил ее о новом друге? - Он проверял меня. - Я ее не спрашивал. - На тебя это не похоже. - Если бы я стал скандалить и устраивать сцены ревности, то вряд ли находился бы сейчас вместе с ней в этой гостинице. Верно? - Ты здорово поумнел, - рассмеялся он. - Хочешь поговорить с Майей? Сейчас она, правда, спит, но я могу ее разбудить. - Теперь я его проверял. - Не надо. Я не хочу, чтобы она думала, что я суюсь в ее дела. Знаешь, она ведь такая скромница - умрет от стыда, если узнает, что мне известно о том, что вы провели вместе ночь - Две ночи, сказать по правде. - Стараетесь нагнать потерянное время? - Вроде того. - Что ж, наслаждайтесь моментом. Слушай, я вообще-то звоню тебе затем, чтобы сказать тебе, что вчера твоя мама застряла в снегу у нашего дома. Была сильная буря. - Странно. А здесь снега не было. - Я выглянул в окно. С восточной стороны парка поднималось солнце. - Да? А у нас все завалило. В общем, твоя мама ночевала у дедушки. И она сказала мне, что миссис Марс предложила тебе провести праздник с семьей Кеннеди. - Неплохо, правда? - Финн, я всегда говорил, что ты джентльмен и ученый. И превосходный лжец. - Раньше, когда он говорил это, я хихикал. - Да не беспокойся, приятель, я тебя не выдам. Но если ты приедешь домой раньше, чем она, я могу позвонить, прежде чем она наберет номер миссис Марс. Твоя мать умирает от желания узнать, что надела Джеки. - Спасибо, что предупредил, Брюс. - Ну, я тоже на тебя рассчитываю. Пообещай мне, что Майя вернется в школу вовремя. Нам бы не хотелось, чтобы у нее опять начались неприятности. - Все будет в порядке. Она сегодня улетает. - Правда? - Он сказал это так, будто не поверил. - Ну, в таком случае, приезжай домой. Я могу рассказать тебе, как выглядит квартира Джеки. В Бостоне мы с Кэролайн и Джоном часто видимся... Мне не терпится услышать, как ты будешь расписывать все это своей матери. Ты бы умер со смеха, если бы видел, как на одной вечеринке она хвасталась твоими успехами. Ты превратился в настоящего светского льва! Меня это взбесило. Было ужасно неприятно слушать, как Брюс издевается над тем, что моя мама хочет добиться более высокого положения в обществе. Когда это делал я, то посмеивался не над ее мечтой, а над тем, как она добивается ее осуществления. Мне хотелось его одернуть, но я сдержался. Было не совсем понятно, что мне делать, но одно я знал наверняка: Брюс ни в коем случае не должен был знать, что ему удалось меня рассердить. Нужно было поменять тему разговора. - Много у вас снега насыпало? - Сантиметров тридцать. Сначала это был дождь со снегом, но потом стало подмораживать. - Брюс так мило болтал о погоде. В жизни бы не подумал, что он действительно хотел убить меня. Он говорил, не останавливаясь. Мне хотелось попросить его заткнуться. Вдруг он сказал: - Помнишь тот большой клен, который стоял с правой стороны вашего дома? Он переломился, прямо посередине. - Какой клен? - Он стоял у самого дома. Ветки пробили крышу, теперь там большая дыра. Так что еще неделю твоя мама будет жить у деда. - Спасибо, что приютили ее. - Да ладно тебе. Приезжай домой. Поедем на коньках кататься. - Я не умею. - Мама всегда говорила, что ты быстро учишься. - Когда я повесил трубку, то уже принял решение, которое навсегда изменило мою жизнь. Через час Майя наконец-то проснулась. Она открыла один глаз и потянулась, потом увидела меня и улыбнулась. Я сидел в углу комнаты и курил, глядя на нее. Одеваться у меня не было желания. - Знаешь, мне всегда казалось, что ваши причиндалы довольно уродливы. Я в этот момент думал о том, на какое озеро собрался повести меня Брюс, чтобы преподать свой урок. - Какие причиндалы? - У тебя очень красивый член. До этого момента я не осознавал, что всю свою жизнь ждал, что какая-нибудь девушка скажет мне это. Но, вместо того, чтобы порадоваться комплименту, я только позавидовал тому, что у Майи есть невидимая броня, сделанная из невинности, безразличия и уверенности в себе, благодаря которой она могла просто наслаждаться происходящим. Не то чтобы в ее мире не было никаких забот и проблем; просто она верила, что там всегда найдется кто-то, кто позаботится о том, чтобы все они были решены. Вполне вероятно, что именно поэтому у нее так хорошо получалось удить рыбу и заниматься любовью. Майя села ко мне на колени, поцеловала, прошептала, что любит меня, и, видимо, удивилась тому, что у меня не встал. По моему плану, теперь я должен был сказать ей ровно столько, чтобы она всегда впоследствии думала, что я был с ней абсолютно честен. - Брюс звонил, пока ты спала. - Мне пришлось сказать об этом, потому что впоследствии этот факт мог выплыть на поверхность. - Джакомо сказал ему, что мы здесь. - Представляю, как он лепетал! Ты же, наверное, начал орать на него за то, что он хотел разлучить нас? - Я и не думал на него орать. - Это ее удивило. И расстроило. Майя встала с моих коленей и надела халатик. Теперь я в ее глазах был тряпкой. Мне предстояло убедить ее в том, что в действиях ее брата не было недоброжелательности по отношению к нам.- Я ничего не сказал ни о письмах, ни о твоей матери, ни о пожаре. Вообще ничего. - Ты, видно, сошел с ума! Поверить не могу! - Мне просто не хочется, чтобы у нас или у твоей семьи были неприятности. Пусть все будет так, как было раньше. - В каком-то смысле, это действительно было самым большим моим желанием. - Ну, а я позвоню ему прямо сейчас и скажу, что он - говнюк. - Майя подошла к телефону. Это не входило в мои планы. Брюс должен был думать, что я ему доверяю. А мне теперь приходится изображать спокойствие. Это было тяжелее всего. Я попытался сделать вид, что беззаботно подкуриваю сигарету, но руки у меня тряслись, а сердце билось как сумасшедшее. Мне было так плохо, что я буквально заставлял себя дышать. - Знаешь, если Брюс позвонит в твою школу и скажет, что ты полетела в Нью-Йорк, чтобы переспать здесь со мной здесь в гостинице, они тебя непременно выкинут. - Ей это явно в голову раньше не приходило. Но и сейчас не особенно испугало. - Зачем так рисковать? Мы оба знаем правду. Если ты улетишь на следующем самолете в Женеву, то все будет шито-крыто, и тогда мистер Осборн возьмет меня с собой на Рождество в Швейцарию. И мы будем вместе кататься на лыжах. - Дело в принципе, Финн. Кто-то должен остановить этого ублюдка. Он зашел слишком далеко, и я собираюсь сказать ему об этом. Майя уже набирала его номер. Она могла все испортить. - Может, ты его боишься? Зато я не боюсь. - Тут я вытащил последний козырь. - Ничего подобного. Мне просто его жаль. - Она положила трубку. Надежда есть. - С какой это стати ты его жалеешь? Я знал, что она имеет в виду "ведь у него есть все, а у тебя ничего". Но от этого я не стал любить ее меньше. Просто теперь мне стало легче изображать добряка, которым я на самом деле не являлся. - Твоя брат просто хотел защитить миссис Лэнгли. В огне погибла Пейдж, и поэтому твою мать могли отправить в тюрьму. Брюс начал врать, и попал в ловушку. Бедняга, да ведь он, наверное, сходил с ума от отчаяния, а ведь он просто пытался помочь ей. - Сам не понимаю, о ком я тогда говорил на самом деле - о Брюсе или о себе самом? - Думаешь, он знал о Бене Николсоне? Я не сразу понял, что Майя до сих пор считает, что ее мать была в лесном домике со своим тренером. Мне и раньше приходилось действовать в двух параллельных мирах. В одном из них жила Майя, а в другом - я. Теперь это стало очевиднее. - Наверное... Только представь, что Брюсу пришлось пережить. Он не мог отступить назад. После пожара у него не было возможности поговорить с дедом или с адвокатами, чтобы они посоветовали ему, что делать. Он понял, что это миссис Лэнгли подожгла дом. И что он должен был предпринять? Сдать ее полиции? А ты бы как поступила? Он же не знал, что Пейдж пробралась в дом. Но ему было известно, что со мной все в порядке. Брюс не знал, что кто-то погиб в пожаре. Он лгал мистеру Осборну, Гейтсу, следователям, но нам-то он не врал! На твоем месте я бы не сердился на брата, а постарался понять его. Знаете, это ужасно выматывает - защищать человека, который тебя предал. Брюс постоянно лгал мне, не говоря уже о том, что он хотел меня убить, когда поджег дом, в который я забрался. В общем, это было довольно утомительно. Но Майя заплакала - значит, мне удалось ее убедить. Я чувствовал себя виноватым за то, что погибла Пейдж. Бедная девушка. Да еще этот дурацкий бриллиант в ее зубе... Несчастная, невинная жертва. Майя опять села мне на колени, обняла меня и заплакала. - Ты очень хороший друг, Финн. Но мне кажется, Брюс не заслуживает такого доброго отношения. 39 С Флейваллем прямого сообщения не было. По крайней мере, автобусы и поезда до него не ходили. Майя поехала на лимузине в аэропорт "Кеннеди", чтобы лететь в салоне бизнес-класса в Женеву. Ее самолет вылетал в 14.30. Я же направлялся в штат Нью-Джерси, находившийся на другом берегу Гудзона, на подземке. Ее называли Тропа. На железнодорожной станции города Хобокен мне пришлось целый час ждать поезд, который шел на запад. Видимо, снежная буря обошла Нью-Йорк стороной. Когда поезд остановился в двадцать седьмой раз, снег уже нападал на полметра - это было в Гледстоуне. Помню, мы ездили в этот городок с Майей, чтобы купить блесны. На занесенной снегом станции вместе со мной сошли три негритянки в церковном облачении и пара из Португалии - они дрожали от холода, потому что были одеты в спортивные костюмы. Я их не узнал без униформы. А ведь это были те самые люди, которые все это славное лето накладывали мне в тарелку отбивные, открывали передо мной двери и смешивали коктейли. Потом к вокзалу на старом большом грузовичке подъехал Брюс. На задних колесах автомобиля были цепи. Не успев вылезти из машины, он окликнул португальцев и спросил, как чувствует себя их ребенок, и предложил самой пожилой монашке подвезти ее. Потом направил свои чары на меня. - Давно не виделись, братишка. Брюс подошел ко мне. Утоптанный снег скрипел у него под ногами. Брюс был так спокоен, что действительно можно было подумать, что ему хочется, чтобы этот момент длился как можно дольше. Он будто бы потолстел и даже вырос. На нем была надета ярко-красная парка и вязаный свитер с оленем. Брюс широко улыбался, показывая белые зубы, пар от его теплого дыхания клубился в воздухе. В общем, он был похож на кинозвезду. Или на Сатану, aprs-ski* <после лыжной прогулки - фр.>. Я увидел в его зеркальных очках отражение своего лица. На нем было написано, что мне очень страшно. Моя паника была осязаема. Когда Брюс потянулся, чтобы обнять меня, я отпрыгнул назад и поскользнулся на накатанном льду. Он поймал и поддержал меня, и слуги-португальцы засмеялись, когда он со шутливым тоном объявил: - Нет уж, ноги можешь ломать только после того, как мы сходим на каток. Когда мы выехали с парковки, Брюс опять обратился ко мне: - У меня для тебя подарок, - он бросил мне небольшой сверток, перевязанный ленточкой. Можно было подумать, что в этом году Рождество наступило раньше, чем обычно. - Если ты заставишь свою маму поверить, что получил это в подарок от Джеки О, я готов заплатить тебе пятьсот долларов. - Внутри лежала кассета с альбомом группы "Мертвые Кеннеди". Я поблагодарил Брюса, но не стал ловить его на слове. - Как поживает Майя? - с невинным видом поинтересовался он. - Замечательно. - Я старался не думать о том, что он со мной сделает, если ему удастся застать меня врасплох. - Я очень рад, что вы помирились, ребята. А Джакомо что поделывает? - У него тоже все отлично. - Опять пошел снег. Хлопья были такими огромными, что казались ненастоящими. У меня было такое чувство, что я нахожусь внутри стеклянного шара, внутрь которого кладут фигурки из папье-маше, и Брюс вертит его в руках. - Слушай, позвони мне, если тебе понадобится моя помощь - рефераты, контрольные работы, или что там еще... Ну как, приятно быть отличником? - Он так живо и искренне интересовался моей жизнью, что мне вдруг стало страшно: а вдруг я все это выдумал? Вдруг это какая-то ошибка? - Вот и чудесно. - Мне очень хотелось в это верить, но я знал, что не стоит тешить себя несбыточными надеждами. После того, как я в пятый или шестой раз робко заверил Брюса, что у всех все в порядке, он вставил кассету в магнитофон, нажал на тормоза и вошел в штопор. В тот момент мы ехали по крутому склону, недалеко от Охотничьего клуба. Когда мы повернули, я вопросительно взглянул на него, но он только улыбнулся и стал подпевать "Мертвым Кеннеди". Машина буксовала. Началась метель. Снег падал крупными хлопьями. Небо потемнело. Брюс опять попытался развернуть грузовик. Тут я заметил металлический плуг снегоуборочной машины, которая расчищала дорожку, ведущую к дому МакКаллумов. Я закричал, чтобы он остановился, но он только пожал плечами. Мы скользили прямо к снегоочистителю, и мне было ясно, что сейчас мы или столкнемся с ним, или перевернемся. А может, сначала перевернемся, а потом столкнемся. Брюс продолжал напевать песню "Выходные в Камбодже". Я закрыл глаза и замер, ожидая удара. Машина дернулась и остановилась, когда мы наехали на асфальт, на котором не было снега. Мы чудом избежали столкновения со снегоуборочным комбайном. - Пора тебе открыть глаза, - внезапно заявил Брюс. - За каким чертом ты это сделал? - Мне надоело, что ты твердишь о том, что все хорошо, и поэтому захотелось встряхнуть тебя немного. Теперь у меня не осталось никаких сомнений. Нет, я не собираюсь смиренно ожидать, пока он расправится со мной. Я придумаю способ спастись. Но мне нужно время. И поэтому, пока мы ехали к Флейваллю, я стал весело голосить припев песни, чтобы Брюс продолжал думать, что я ни в чем его не подозреваю: - Пол Пот, Пол Пот, Пол Пот, Пол Пот, Пол Пот, Пол Пот, Пол Пот, Пол Пот. Самое ужасное - это то, что эта песня опротивела мне еще до того, как мне пришлось исполнять ее вместе с Брюсом. Мы въехали во владения Осборна через задние ворота, и стали двигаться по тому же маршруту, что и в первый день, когда Гейтс привез нас сюда с мамой. Теперь все было по-другому. И дело не только в снеге. Наш желтый дом, на крыше которого скопились снежные сугробы, а с карнизов свисали сосульки, казался мне меньше и уютнее, чем в тот день, когда я увидел его впервые. Через пролом, который проделал упавший клен, я мог видеть чердак, в котором валялся старый розовый чемодан моей мамы. - Не мог бы ты остановиться? Мне хотелось бы взглянуть на это. - Не беспокойся. Дом был застрахован. - Я хочу посмотреть, большая ли там дыра. - Ну, если это так для тебя важно... Это было гораздо важнее, чем он мог себе представить. Но я не рассчитывал на то, что он тоже начнет вылезать из грузовика. Я сделал вид, что меня очень заинтересовала поврежденная крыша. Ствол огромного клена, который рос недалеко от двери в кухню, треснул прямо по середине. Трещина была огромной - она шла до самых корней. Внутри все сгнило, и ствол был полым. Если бы Брюс не забыл в машине сигареты и не пошел за ними, мне бы так и не удалось нащупать под опавшими листьями и скорлупками орехов то дупло, где раньше жили белки. На секунду мне показалось, что там ничего нет. Я просунул руку глубже, и, наконец, обнаружил пистолет, который дал мне Брюс - я спрятал в дупле этого высохшего дерева, когда мне стало казаться, что мои проблемы можно разрешить, только пустив себе пулю в лоб. Пистолет был довольно тяжелым. Надеюсь, он еще стреляет. Я едва успел засунуть его в карман, как ко мне подошел Брюс. - Ладно, поехали отсюда. Давай лучше на коньках кататься. - Еще одна остановка. - Это вовсе не было частью плана, просто мне внезапно захотелось увидеть маму до того, как я нажму на курок. Когда мы подъезжали к особняку Осборна, то в сумерках я заметил, как вдалеке по склону холма движется какое-то маленькое пятнышко. Когда мы приблизились к нему, то оказалось, что это была лошадь породы бельгийский тяжеловоз. Она шла по направлению к веранде с колоннами, рядом с которой находился замерзший фонтан. Потом я разглядел, что эта лошадь везет санки - в них сидел Осборн. В руках он держал поводья. На нем была надета меховая шуба и красный вязаный колпак с помпоном. Стегнув лошадь, он приветственно помахал нам рукой, одетой в варежку. В общем, вылитый Санта-Клаус. Брюс предупредил мою маму, что я приезжаю, и ей удалось подбежать к двери быстрее, чем дворецкому. - Господи, малыш, ты выглядишь таким взрослым! - Не знаю, то ли она хотела меня подбодрить, то ли забыла надеть контактные линзы. Уже три дня я не снимал одежду, которая была на мне сейчас надета. Мама обняла меня и поцеловала Брюса в щеку. Мне не очень понравилось, что в ответ на это он по-хозяйски обнял ее за плечо и громогласно объявил: - Да, наш малыш стал мужчиной, Лиз! - Перестань, Брюс! - Она нервно рассмеялась. Его фамильярность явно не привела ее в восторг. Но его это не остановило. - Даже не знаю, как сказать тебе об этом, Финн, но я, кажется, по уши влюбился в твою мать. - Наверное, ему хотелось подействовать мне на нервы. А может, он в нее и правда влюбился. - Брюс, ты готов на все, лишь бы оказаться в центре внимания! - Сейчас мама говорила, как Майя. В голове у меня все перемешалось. Брюс готовился убить меня. И его невозможно было остановить. Собирался ли он подождать до весны, чтобы потом пригласить мою мать в лесной домик? Или он надеялся заронить в нее искру, утешая на похоронах? Я так увлекся, представляя себе, как он начнет ухаживать за ней после моей смерти, что даже не почувствовал, как Герберт снимает с меня пальто. Представляю, что бы он подумал, если бы обнаружил в кармане моего пальто пистолет. - Ну, пойдем же, - мама потянула меня к дивану. - Сядь сюда и расскажи мне, как это было. - Мы приехали всего на минуту. Брюс хочет научить меня кататься на коньках. - Нам некуда торопиться. За ночь лед не растает. - Казалось, он играл со мной, как кошка с мышкой. - Герберт сварит нам кофе. Мне тоже ужасно хочется узнать, как прошел ужин с семьей Кеннеди. Мама только этого и ждала. - Герберт, вас не затруднит сварить нам кофе? - Вообще-то, ему платили за это. После того, как мама переночевала в доме Осборна, она уже вела себя так, будто всю жизнь прожила в доме с дворецким. Я знал, скоро это все закончится, но, как ни странно, меня это не сердило. - Знаешь, Брюс, я хотел бы поговорить с мамой наедине, если не возражаешь. - Да, пожалуйста. Говорите, сколько хотите. Нам спешить некуда. - Мы с мамой проследовали к обитому мраморными панелями фойе, а он добавил: - Понимаю. У матери и сына могут быть свои секреты. Это так трогательно Мама закрыла дверь библиотеки. - Это было невежливо, Финн. Мы здесь гости. Мне надоело быть гостем. - Мне нужно сказать тебе кое-что. И тебе это не понравится, я уверен. Мама присела на позолоченный стул и внимательно посмотрела на меня. - Тебя выгнали из школы, да? - Это не имеет к школе никакого отношения. Это ее так обрадовало, что она вскочила со стула, чтобы обнять меня. - Ох, Господи, как ты меня напугал! Целую осень все только и говорили о том, как кого-то исключили из школы. Сначала - сына Гиги Мейер из школы Дирфилд - за то, что он курил марихуану. Потом мальчика МакКаллумов вышвырнули из Роллинзской школы. Я столько ужасных историй выслушала в клубе, что готовилась к самому худшему. - Забавно, что "самым худшим" она считала исключение из школы. Правда, у меня была не самое веселое настроение - как никак, в моем кармане не лежал револьвер. - Так о чем таком ужасном ты хотел мне рассказать? - Мама посмотрела в зеркало, чтобы удостовериться, что тушь не растеклась, а потом повернулась ко мне, приготовившись выслушать плохие новости. Я столько раз лгал ей, и столько раз попадал в неприятности из-за этого, что теперь мне не терпелось узнать, на что это похоже - говорить правду. - Я тебе соврал, когда сказал, что миссис Марс пригласила меня на праздничный ужин с Кеннеди. Я все выдумал: мы с этой женщиной не знакомы, и ее сын не учится в моей школе. - Так зачем ты... - мама покачала головой, не веря своим ушам. Она стала рыться в сумочке в поисках сигареты с таким рвением, будто искала последний грамм кокаина. - Потому что мне не хотелось ехать домой. Потому что я знал, что если я буду ублажать миллионершу, разбогатевшую на шоколадках и лизать задницу Джеки Кеннеди, ты будешь думать, что мне дали Нобелевскую премию, не меньше. Я сказал тебе то, что тебе хотелось услышать. Ты же любишь все это дерьмо. - Я был уверен, что она придет в бешенство. - Финн, я люблю тебя. - Пожалуйста, только не надо опять говорить, что ты делаешь все это только для меня. - Нет. Я делаю это для себя, а не для тебя. Здесь мне легче притворяться. - Притворяться? - Да. Что я в безопасности. - Чего ты боишься? - Себя. - Она закурила сигарету и отвернулась. Мне показалось, что она заплакала. Если бы это было так, она бы все испортила. Но она не стыдилась своих слов и не собиралась извиняться за них или жалеть себя. - Где же ты отмечал День Благодарения? - У Джакомо. Мне позвонила Майя, и мы провели два дня в гостинице. Я думал, что она засыпет меня вопросами, но вместо этого она просто поцеловала меня в щеку и пошла к двери. - Тебе не интересно узнать, как это было? - Это воспоминания принадлежат только тебе и ей, - мама покачала головой. Нет, не совсем. Рядом с нами всегда находился Брюс. Но я не мог поведать об этом маме, не рассказав и обо всем остальном, в том числе о своем умысле. И даже несмотря на то, что я не мог рассказать ей этого, все равно мы с мамой никогда прежде не были так близки. Мне не хотелось, расставаться с этим чувством. Я боялся открывать дверь, потому что ненавидел Брюса и его мир, и не хотел впускать его сюда. Наверное, это прозвучит слащаво и ненатурально, но в эту минуту мне казалось, что у меня самая лучшая мама на свете. Иногда мне было сложно любить ее, но я знал наверняка: она одна может помочь мне понять, почему я чувствую себя таким опустошенным. - Было чудесно. Только грустно, - выдавил из себя я. Мне нужно было, чтобы кто-то поддержал меня. Она положила руки на мои плечи и посмотрела мне в глаза. Это напоминало сцену из фильма. Кажется, мы простояли так довольно долго. Мама почувствовала, что этого мне недостаточно. Она собиралась сказать что-то, как вдруг в дверь постучали. Брюс открыл ее еще до того, как хотя бы один из нас успел сказать "Входите". - Кое-кто хочет с тобой поговорить, - он вкатил в комнату кресло, на котором сидела миссис Лэнгли. Когда она выпрыгнула из окна горящего дома, то поломала почти кости на правой стороне своего тела. Врачи говорили, что она еще встанет на ноги... когда-нибудь. Когда я посмотрел на ее лицо, то сразу вспомнил, как хрустнули ее кости, когда я свалился на нее после того, как мы выпрыгнули из окна. Ее бледное, словно тесто, лицо было покрыто красными волдырями от ожогов и шрамами. Были заметны границы между обгоревшей и пересаженной кожей. Кончики пальцев на одной руке были ампутированы. А ее глаза горели кровью и бешенством - будто огонь, который сжигал ее изнутри, еще не вырвался наружу. Брюс стал массировать ей плечи. - Ей еще должны сделать несколько пластических операций, но уже сейчас мама выглядит замечательно. Правда? - Да, замечательно. - Мне было трудно придумать, что сказать, как тогда, когда мы сидели в машине. Мама повернула инвалидное кресло так, чтобы миссис Лэнгли не могла увидеть себя в зеркало, и постаралась сменить тему. - Как твое бедро, Пилар? Она ей даже не ответила. - Финн, милый...- Ее голос звучал так, словно она выкурила перед завтраком миллион сигарет. - Как поживает мне спаситель? - Чудесно, - ответил вместо меня Брюс, - разве не заметно? - И он обнял меня за плечи. - Нам так тебя не хватало, Финн. - Миссис Лэнгли выпростала то, что осталось от ее руки, чтобы обнять меня. Мама сразу поняла, что мне было страшно, что она до меня дотронется. - Брюс и Финн собирались пойти покататься на коньках. - Она знала, что мне хотелось быстрее выбраться из комнаты. - Ну, хоть поцелуй его! Ты ведь должна его поблагодарить! - Брюс тихонько подтолкнул меня к своей матери. Сбежать было невозможно. Она пахла какими-то притираниями и лавандой. Миссис Лэнгли поцеловала меня прямо в губы, и в этот момент ее красный глаз широко раскрылся. - Я просила Брюса, чтобы он позаботился о тебе. - Без него я бы пропал, - промямлил я. Все мы дружно притворялись, и это был еще не конец представления. Как в театре, в этот момент вошел мистер Лэнгли. Передвигался он теперь без труда, но мысли его витали где-то далеко. У него был счастливый вид - видимо, как раз благодаря тому, что сознание еще не полностью вернулось к нему. - Мой сын говорил мне, что мы уже встречались ранее, но мне до сих пор очень трудно запоминать имена. - Меня зовут Финн. Рад вас видеть, мистер Лэнгли. - Он пожал мне руку, оскалив зубы, словно идиот. - Знаешь, папа, Финн может рассказать нам новости о Майе. - Ты ее видел? - резко спросила миссис Лэнгли. Я не ожидал этого вопроса. Ее муж все еще тряс мою руку. Нельзя было допустить, чтобы у Майи были из-за меня неприятности. - Мы часто пишем друг другу. - На адрес месье Буре? - Брюс понял, что мне все известно. - Ну да. - Мне хотелось как можно быстрее сменить тему. - Ну что, поехали кататься, а? - Да, пора. - Он опять обнял меня. Когда я повернулся, мама остановила меня. - А ты не простынешь? Может, тебе лучше взять у Брюса куртку? Я заявил, что все и так прекрасно. Мне действительно так казалось. Последней ее фразой было: - Мне было приятно поговорить с тобой, Финн. - Это было не просто приятно, это было прекрасно. - Ладно, пойдем, - Брюсу это наскучило. - Сначала мне нужно сходить в ванную. - В лесу сходишь. - Мне надо руки помыть. Он наклонился ко мне поближе и прошептал на ухо: - Ты сначала трогаешь член, а потом моешь руки, или наоборот? Я запер дверь ванной и открыл кран. Потом достал свой револьвер с серебряной рукояткой. За этим внимательно наблюдали мистер Осборн и Альберт Швейцер - их фотография, заключенная в рамочку, висела на стене. Потускневшая поверхность пистолета местами заржавела. Наверное, белки решили, что детали из слоновой кости съедобны. Или это были мыши. Я вложил в барабан пули. Помнится, мне не удалось попасть в стеклянную банку с грушей с пяти метров. Но это не имеет никакого значения. Теперь у меня другая цель. Я навел пистолет свое отражение в зеркале. Выглядело это довольно глупо, но убедительно. Как это ни странно, но мне вовсе не было страшно. Дело не в том, что я такой храбрый. Просто мое отчаяние превратилось в холодный фатализм. Когда я смотрел на пули, лежащие у меня в ладони, то даже не задумывался о том, как они могут изуродовать человеческую плоть. Меня беспокоило только одно: а что, если они не вылетят? Что, если сквозь медную обшивку просочилась вода? Вдруг я нажму на курок, а все останется по-прежнему? Я вытер пули туалетной бумагой, как будто это могло помочь. - Да что ты там делаешь? - Услышав голос Брюса, я вздрогнул и нечаянно уронил одну пулю. Она покатилась за унитаз. Мне пришлось встать на четвереньки, чтобы достать ее. Руки у меня дрожали. От моего спокойствия не осталось и следа. - Подожди секунду. - Я спустил воду, чтобы у него не возникло никаких подозрений. В унитазе возникла воронка из воды, и, когда я глядел на нее, меня чуть не стошнило. Но ничего не вышло. Лицо у меня было зеленого цвета, и я весь покрылся холодным потом - в общем, был похож на одну из тех лягушек, которых мы препарировали на уроках биологии. Кровь отхлынула от моего лица. Сердце стучало, как сумасшедшее. Я побрызгал в туалете освежителем воздуха. Мне казалось, что от меня несет каким-то смрадом. Когда я вышел, Брюс внимательно оглядел меня. - Если сейчас у тебя не то настроение, мы можем пойти завтра. - Он был ужасно вежливым и милым, этот Брюс. - Да нет, я готов. Всегда готов. - Эту фразу я слышал в одном военном фильме. - Вот это дело! На заднем сиденье машины валялись две пары коньков и хоккейные клюшки. Мы медленно тронулись в путь. Снег идти перестал; высоко в небе светила луна. Штат Нью-Джерси был похож на планету, на которой царит вечная мерзлота. Потом мы застряли в сугробе на дороге, которая вела из фермы к озеру. Я вышел, чтобы толкнуть грузовик. Мне пришлось внимательно следить за тем, чтобы Брюс не мог зайти сзади. Разумеется, он замышлял что-то против меня, но было бы слишком нелепо просто ударить его и убежать. Когда мы повернули в сосновый лес, окружавший озеро, показалось стадо сонных оленей. Деревья росли так густо, что машине было очень трудно протиснуться между ними. Брюс прибавил скорость, и ветки хлопали по дверцам машины, царапая их. Было бессмысленно просить его не ехать так быстро. Потом он направил машину прямо на лед. У меня дыхание перехватило. На мгновение мне показалось, что он собирается утопить нас обоих. - Да расслабься ты. Тут лед сантиметров тридцать толщиной. - Он выключил мотор. Когда мы, наконец, затормозили, он добавил: - А вот здесь можно начинать беспокоиться. - Он указал на темную дыру во льду на дальней стороне озера, огражденную козлами для пилки дров. - Там бьет источник, который питает все озеро. Температура в этом месте никогда не меняется - будь то зима или лето, всегда тридцать семь градусов. Если упадешь туда, то сразу пойдешь камнем на дно, как "Титаник". - Я вспомнил, как в ту ночь, когда мы уплывали с Майей с острова, на котором нас преследовал чей-то отвратительный смех, я почувствовал в томящей теплоте летнего воздуха это холодное течение. Это был настоящий хоккейный каток - с воротами и всем остальным. Майя рассказывала мне, что ее брат был единственным человеком за всю историю Гарварда, который стал играть за университетскую команду еще на первом курсе. Старшие члены команды над ним издевались. Мне стало смешно: его сестра говорила, что он решил бросить хоккей, потому что эта игра казалась ему очень жестокой. Лед был покрыт тонким слоем снега. Мы подошли к маленькому трактору со снегоочистителем, который стоял под брезентовым навесом. - Сначала мне нужно расчистить лед. А потом начнется наш урок. Сейчас или никогда. Люди удивятся, что он стал расчищать лед, прежде чем застрелиться. Нет, все будет так, как задумал я. Я репетировал это все сто раз, и был готов к любому вопросу, который мог задать мне Гейтс, Осборн, Майя и даже моя мама после того, как произойдет эта ужасная трагедия. Я собирался сказать, что он признался мне в том, что поджег дом. Теперь его терзает чувство вины - ведь по его вине погибла Пейдж, а мать стала инвалидом. Брюс не мог жить с таким грехом на совести. Осборна и Гейтса я отведу в сторонку, чтобы сообщить им, что он, видимо, слегка тронулся умом, потому что говорил мне ужасные вещи - якобы он спал со своей матерью. После этого они сразу замолкнут и перестанут задавать вопросы. - Брюс, подойди ко мне, пожалуйста, мне нужно тебе кое-что сказать. - Он зашагал ко мне, сняв перчатки и согревая дыханием сложенные руки. Мне было нужно, чтобы он стоял близко - так, чтобы я мог в него выстрелить. Он должен был дотронуться до пистолета. На его и моих руках будет кровь и следы пороха. Потом я буду сокрушаться и винить себя за то, что не смог его остановить. Если мне не удастся убить его после первого выстрела, то я выстрелю еще раз, а потом объясню, что мы боролись, потому что я хотел вырвать у него револьвер. В общем, у меня все было продумано. - Ну, в чем проблема? - Брюс зажал в зубах сигарету и стал рыться в кармане в поисках зажигалки. Мысленно я отмерил расстояние между нами. Он должен был стоять достаточно близко, чтобы схватить пистолет, но не настолько близко, чтобы вырвать его у меня. Это был мой последний шанс. Наступил решающий момент. Мой палец лежал на спусковом крючке. В кармане, кроме пистолета, ничего не было. Когда Брюс вытащил из кармана зажигалку "Зиппо", я нацелил его прямо ему в сердце. Огонь зажигалки озарил его лицо, и в эту секунду он заметил пистолет. Я опустил палец на курок. Он уронил зажигалку и стал вырывать у меня пистолет, обхватив руками мои запястья. Пистолет не выстрелил. Я изумленно посмотрел на него. Курок ударил по пальцу Брюса. Он два раза с силой двинул мне прямо по животу, затем ударил по лицу, чуть не сломав нос, а потом выкрутил из рук револьвер. Теперь он был в его руках. Казалось, он не столько испугался, сколько развеселился. Брюс посмотрел сначала на меня, потом на него, а потом запрокинул голову назад и захохотал. Его смех эхом пронесся по озеру, и тут я понял, что это его гогот преследовал нас на острове. - Ты хотел меня убить. Это его рассмешило. Он улыбнулся, задрал вверх голову и замолчал. Видимо, наслаждался новыми ощущениями. - Круто. Знаешь, такого со мной еще не было. А с тобой такое уже случалось раньше? - Я знаю, что ты сделал. - Я хренову тучу вещей переделал, знаешь ли. - Он поднял зажигалку и подкурил сигарету. - Может, ты имеешь в виду, что у нас с мамой тесная духовная связь? Насколько я помню, это она меня совратила. Или ты о том, что я поджег дом, когда ты был внутри? Жарко было, правда? Или, мой милый Финн, ты вспоминаешь о том, как... - Да пошел ты в жопу! - изо всех сил заорал я. - Нет, моя жопа здесь не при чем. В отличие от твоей. - Он открыл барабан револьвера. - Поразительно. Он заряжен. Я ринулся к нему, но не успел сжать пальцы на его шее, как он коленом двинул меня прямо в пах, причем с такой силой, что я взлетел в воздух. Потом, сгибаясь и зажав свою промежность рукой, я лежал у его ног, задыхаясь от боли. Когда она немного утихла, ее место занял страх. Брюс прижал дуло пистолета к моему виску, держа палец на курке. - Одевай коньки. - Со мной все было кончено. А с ним - нет. Ботинки были жесткими и сырыми, а у меня на ногах были тонкие носки. Дрожащими руками я стал натягивать коньки (они были изготовлены компанией "Бауэр" - как сейчас помню). Когда я зашнуровал их, Брюс предупредил: - Надеюсь, они подходят тебе по размеру. Я не хочу, чтобы ты сломал себе ногу, ягненок. Когда шнурки были завязаны, он приказал мне встать на ноги. Я уже говорил, что мне никогда не приходилось делать этого раньше. Ноги у меня подгибались, и я размахивал руками, словно ветряная мельница. Как только мне удалось выпрямиться, он толкнул меня в грудь. Потом достал из машины коньки, клюшки и шайбу. Когда он повернулся, я попытался схватить его за лодыжку. В ответ он двинул меня ботинком по виску. Потом стал зашнуровывать ботинки, насвистывая песню "выходные в Камбодже". Я заплакал. -Разве ты не хочешь узнать, почему я это делал? - мягко спросил он. Казалось, он говорит серьезно. - Ты сумасшедший! - крикнул я. - А ты что, нормальный? Твоя мать - массажистка, а ты всем рассказываешь, что она врач, получивший образование в Париже. И все тебе верят. Не выдумывай, Финн. Это они сумасшедшие, а не мы с тобой. - Я все рассказал Майе. - Но он не испугался. - Неправда. Она позвонила мне из аэропорта, и рассказала, как ты убеждал ее в том, как мне было тяжело, когда я покрывал свою мать. С твоей стороны очень умно было сделать вид, что ты беспокоишься обо мне. Ты как бы готовил ее к тому, что я могу покончить с собой, нагнетал обстановку. Так ведь? Я все правильно понимаю? Майя пообещала мне, что не будет звонить брату. - Пошел ты. - Ладно, хватит об этом. Слушай, мне хочется, чтоб ты знал, как мы до этого докатились. Не подумай, что я в восторге от того, что происходит. Ты мне всегда нравился. Да и сейчас нравишься. Но потом, когда выяснилось, что дедушка дал тебе пленку, чтобы ты проявил ее... Видишь ли, ни я, ни моя маменька и понятия не имели, что в доме установлена видеокамера. Теперь ты понимаешь, что я был просто вынужден что-то предпринять? - Я ее не проявлял. Она находится за трубой с горячей водой в моем туалете. Можешь ее забрать. - Забрать? А она что, принадлежит тебе? Ну что ж, спасибо. Теперь я знаю, где ее искать. - Он прижал дуло пистолета к моему лбу. - Ты сам виноват, Финн. Зачем ты стал подлизываться к деду? Зачем ты предложил ему проявить пленку? В старые добрые времена он бы никогда не стал якшаться с такими прощелыгами, как ты и твоя мамочка. Но теперь он постарел и стал сентиментальным. Он готов проглотить все, что ему скармливают. Поэтому мне так легко удалось обдурить его в ту ночь, я тебя поимел: я просто подложил таблетку со снотворным к остальным его лекарствам. Предложил ему молоко и печенье. Старый хрен так и понял, что той ночью меня в доме не было. Он мирно посапывал, пока мы с тобой...как бы это выразиться? В антропологии это, кажется, называется "первый контакт". Брюс отдернул пистолет от моего лба и с задумчивым видом почесал им подбородок. - Я вовсе не хотел, чтобы все обернулось именно так. Мне было ясно, что просто так вы с мамой не уедете, но я был уверен, что ты не сможешь сохранить свой секрет в тайне. Вот я и решил намекнуть тебе на то, что вам пора сваливать отсюда. Понимаешь, Финн, приходится признать - обычный ребенок, которого жестоко избили, а потом изнасиловали, не сможет не поделиться этим со своей матерью. Иначе у него случится нервный срыв. Так что сначала я даже подумал, что тебе понравилось то, что я с тобой сделал. Но потом, когда я увидел, как ты со своей мамусенькой из кожи вон лезешь, чтобы тебя приняли в престижную школу и разрешили снимать дом за доллар в год... Теперь ты возвращаешься домой, вооружившись пистолетом... Ненавижу избитые фразы, но некоторые из них очень точно описывают ситуацию: то, что тебя не убивает, делает тебя сильнее. - В голове у меня все еще звучали его слова: "избили, а потом изнасиловали". - Но зачем ты... - Ну же, скажи это вслух, Финн! Тебе сразу станет легче. Зачем я тебя трахнул? - Брюс уставился на меня, чтобы насладиться тем, как на меня подействовали его слова. Но мне было все равно: он не мог унизить меня еще сильнее. Он быстро продолжил: - Вообще-то, я планировал только избить тебя, чтобы напугать. Но потом, когда увидел тебя, такого беспомощного, даже более беспомощного, чем сейчас... Ты лежал там без сознания, на голове у тебя был мешок... Я мог делать с тобой все, что мне в голову взбредет, и мне действительно захотелось узнать, на что это похоже. Понимаешь, всем интересно узнать, что это значит - делать только то, что хочешь. Но немногие готовы идти до конца. Взять то, чего тебе хочется, и не просить, и не платить за это, и не писать благодарственных писем. Понимаешь, это называется утолить свой голод. Тут он понял, что я его не слушаю. - Будем считать, что я тебя просветил. - Он заткнул пистолет за пояс и покатил ко мне, а потом бросил мне клюшку. - Лови. Так тебе будет легче удерживать равновесие. Я встал на колени и взял клюшку. Когда он подъехал ближе, я швырнул ее в него, но промахнулся. Он подкати