что она симпатична. Я подумал, что, может быть, ты...- Он неловко пожал плечами, не зная сам, что хочет сказать. Семирамида привстала на цыпочки и коснулась губами его щеки. - Это не поцелуй, - рассмеялся он. - Если ты хочешь проститься... Она приложила палец к губам: - Ты на самом деле лучше, чем пытаешься притвориться, киммериец. - С этими словами она выскользнула из его объятий. Думая о том, были ли женщины сотворены теми же богами, что и мужчины, он смотрел, как Семирамида подходит к Лаэте. Обе тихо заговорили, посмотрели на него, а затем вместе отправились к свободному столу. Когда они ели, Конан вдруг вспомнил о собственных делах. Он подошел к стойке и поймал за рукав проходившего мимо хозяина. - Насчет лошади, Абулет... Глава 6 Темнота беззвучно висела над Шадизаром, по крайней мере в той его части, где находился дворец Перашанидов. Мужчина с грубыми чертами лица, с бородой, разделенной на три косички, одетый в грязный тюрбан и испачканную кожаную жилетку, вышел из тени и замер, когда ночную тишину нарушил лай собаки. Затем снова стало тихо. - Фаруз, - позвал тихо бородатый. - Джхаль, Тирджас. Трое названных вышли из темноты, каждый в сопровождении десятка кезанкийских горцев. - Истинные боги направляют наши сабли, Джинар, - тихо сказал один из горцев, когда они проходили мимо бородатого. Сапоги глухо стучали по мостовой, каждая из колонн спешила к назначенной ей цели. Фаруз проведет своих людей через западную стену сада, Джхаль - через северную. Тирджас должен наблюдать за воротами дворца и сделать так, чтобы никто из них не вышел... живой. - Давай, - скомандовал Джинар, и десять угрюмых горцев поспешили за ним к восточной стене сада. У основания стены два горца согнулись, подставив руки, чтобы на них могли стать сапоги Джинара. Джинар ухватился за верхний край стены, вскарабкался на нее и спрыгнул с другой стороны. Он удивился тому, сколько здесь было затрачено труда. Сколько пота ради каких-то растений. Воистину люди городов безумны. Тихий звук прыжков возвестил о том, что к нему присоединились его люди. С шорохом металла о кожу ножен были выхвачены сабли, и один горец яростно проговорил: - Смерть неверным! Джинар зашипел, требуя соблюдать тишину, не желая говорить, чтобы не показать своим людям чувства, возникшие у него оттого, что он находится в городе. Столько народу собрано в одном месте. Столько домов. Столько стен давит вокруг. Джинар дал горцам знак, чтобы они следовали за ним. Колонна тихо пробиралась по саду. Двери во дворец были открыты. Все идет хорошо, подумал Джинар. Остальные наверняка уже пробираются во дворец в других местах. Тревогу никто не поднял. Благословение древних богов действительно с ними, как сказал ималла Басракан. Неожиданно перед ними возник человек в белой рубахе слуги, который уже раскрыл рот, чтобы закричать. Сабля просвистела еще до того, как горец успел подумать, и перерубила слуге горло. Глядя на дергающееся тело в луже крови, растекающейся по мраморному полу, Джинар обнаружил, что волнение его прошло. - Разойтись! - приказал он. - Никто не должен остаться в живых и поднять тревогу. Вперед! Издавая низкие горловые звуки, горцы разбежались с обнаженными саблями в разные стороны. Джинар тоже побежал, отыскивая комнату, описанную ему Аккаданом, обливавшимся потом под взглядом ималлы Басракана. Еще три человека, разбуженные топотом ног, пали жертвой окровавленных клинков. Все были безоружные, и среди них была одна женщина, но все они были неверными, и Джинар не дал им возможности даже вскрикнуть. Но вот он уже у цели, и все было в точности так, как говорил толстяк. Большие квадратные плитки красного, черного и золотистого цветов покрывали пол, образуя геометрические узоры. Стены были по пояс выложены красным и черным кирпичом. На мебель он не обратил внимания. Ъажно было лишь то, что горели лампы, и он мог видеть все плитки и кирпичи. Все еще сжимая окровавленную саблю, Джинар забежал в ближайший уголок и надавил на черный кирпич - четвертый сверху и четвертый от угла. Горец довольно крякнул, когда кирпич провалился под его нажимом. Он быстро обошел остальные три угла - еще три кирпича провалились в стены. Стук сапог в коридоре заставил его обернуться и поднять саблю. В комнату ворвался Фаруз со своими горцами. - Нам надо спешить, - прорычал Фаруз. - Лысый старик проломил Кариму вазой череп и сбежал в сад. Он успеет поднять тревогу, прежде чем мы найдем его. Джинар чуть не выругался. Торопясь, он поставил четырех человек на колени перед далеко отстоящими друг от друга золотистыми плитками, образовав квадрат. - Нажать всем вместе, - приказал он. - Помните, вместе. Давай! С резким щелчком все четыре плитки опустились. Под ногами послышался скрежет. Медленно две секции пола поднялись вверх и открыли ведущую вниз лестницу. Джинар бросился по лестнице и оказался в маленькой камере, выдолбленной в скале под дворцом. Сверху падал тусклый свет, выхватывая из темноты полки, уставленные ларцами. Торопясь, горец открыл один ларец, затем другой. Изумруды и сапфиры на золотых цепочках. Опалы и жемчуг, вставленные в серебряные броши. Резная слоновая кость и янтарь. Но только не то, что он искал. Не обращая внимания на богатства, бородатый горец высыпал содержимое ларцов на пол. Драгоценные камни и золото падали на пол. Он топтал ногами сокровища, сравнимые с царскими, но даже не думал глядеть на них. С проклятием он бросил последний пустой ларец и взбежал по лестнице. Подошли еще горцы, столпившиеся в комнате. Теперь некоторые уже протолкнулись мимо Джинара в нижнюю камеру. Ссорясь между собой, они запихивали себе под рубахи драгоценности. - Огненных глаз здесь нет, - объяснил Джинар. Люди внизу, задыхаясь от жадности, не обратили внимания на эти слова, но у оставшихся наверху в комнате вытянулись лица. - Вероятно, женщина взяла их с собой, - предположил один, со шрамом в том месте, где раньше было левое ухо. Фаруз громко плюнул. - Это ты, Джинар, говорил, давай подождем. Трубит рог, и она отправляется на охоту, говорил ты. Она возьмет с собой стражу, и нам будет проще. Джинар оскалил в ответ зубы: - Это ты, что ли, Фаруз, предлагал нам поспешить? Ты не тратил время в тех местах, где женщины отдают свое тело в обмен на монеты? - Он сдержал гнев. Ощущение давящих стен вернулось. Что теперь делать? Возвратиться к ималле Басракану с пустыми руками, получив приказ доставить Огненные глаза... Он содрогнулся при этой мысли. Если Огненные глаза у заморской девки, значит, надо найти ее. - Остался кто-нибудь в живых из этих шакалов? Все стали качать головой, давая отрицательный ответ, но Фаруз сказал: - Джхаль оставил в живых одну девку, пока не насладится. Ты что, вместо того чтобы выполнять задание ималлы, хочешь присоединиться к нему? Джинар вдруг выхватил кинжал. Он проверил лезвие мозолистым пальцем. - Я иду задавать вопросы, - произнес он и зашагал вон из комнаты. За его спиной споры о награбленном сделались громче. Глава 7 Конан опустил поводья, которые упали на шею лошади, идущей медленным шагом, и принялся пить из бурдюка воду. Раньше он пил больше, даже когда солнце не палило так жарко с безоблачного неба, как палило сейчас, хотя оно поднялось лишь на три пяди над горизонтом. Накидка была скатана и примотана сзади седла, а на голове он кожаным шнурком закрепил кусок рубашки, как повязку бедуина. Всюду, насколько мог видеть глаз, были холмы, иногда показывалась скала или огромный, ушедший наполовину в землю валун, и ни одного деревца, никакой растительности, кроме редких участков, поросших грубой травой. Дважды с тех пор, как Конан покинул Шадизар, ему попались следы больших групп людей, и один раз он увидел заморийскую пехоту, направлявшуюся на север. Он решил не попадаться на глаза солдатам. Маловероятно, что у Баратсеса могло хватить влияния отправить в погоню армию, но человек той профессии, какую имел Конан, быстро понимал, что лучше избегать случайных встреч с большим числом солдат. Жизнь более спокойна и менее сложна без солдат. Следов охоты княжны Йондры он не встречал. Заткнув бурдюк пробкой, он перекинул его через плечо и снова стал рассматривать следы, по которым шел сейчас. Одна лошадь, легко нагруженная. Всадник, возможно женщина. Он пнул свою чалую лошадь, и она поплелась трусцой, своим самым быстрым аллюром. Киммериец намеревался поговорить с Абулетом, когда вернется в Шадизар, тихо побеседовать о том, что тот сообщил торговцам лошадьми. Друг хозяина таверны утверждал, что у него нет других животных, кроме этого мерина, еле стоящего на ногах, и торговался так, будто знал, что у молодого человека есть веские причины для того, чтобы побыстрее убраться из Шадизара. Конан снова ударил каблуками, но лошадь быстрее не пошла. Из-за холма доносилось становящееся все громче рычание. Въехав на холм, киммериец увидел все, что происходило внизу. Десяток волков делили труп лошади. Шагах в двадцати от них на валуне балансировала, сидя на корточках, княжна Йондра, сжав в руке лук. Еще пять огромных серых зверей ждали внизу, сосредоточив взгляд на ней. Вдруг один из них быстро вышел вперед и прыгнул, пытаясь дотянуться до девушки на валуне. Она воспользовалась луком как дубинкой. Волк перевернулся в воздухе, его мощные челюсти схватили лук и вырвали его из рук княжны. Сила толчка вывела ее из равновесия, и она начала соскальзывать с валуна. Она вскрикнула, отчаянно цепляясь за камень, и повисла, находясь теперь ближе к тварям внизу. Она подтянула ноги, но следующий прыгнувший волк легко дотянется до них. - Кром,- пробормотал Конан. Раздумывать было некогда. Он ударил пятками чалую лошадь, отчего та, спотыкаясь, засеменила вниз по склону.- Кром! - взревел он и выхватил меч из потертых ножен. Волчья стая поднялась на ноги и стала поджидать киммерийца. Йондра глядела на него, не веря своим глазам. Чалая, вытаращив глаза и издавая ржание от ужаса, вдруг понеслась галопом. Два волка прыгнули, пытаясь вцепиться ей в морду, и еще два бросились сзади, чтобы перекусить сухожилия. Переднее копыто раздробило серую мохнатую голову. Меч Конана рассек череп другому волку. Чалая лягнула и сломала ребра третьему, но четвертый вонзил ей в ноги сверкающие клыки. Жалобно заржав, лошадь споткнулась и упала. Конан соскочил с седла, когда лошадь падала, успев встретить серую тварь взмахом меча. Волк упал, рассеченный почти пополам. Конан слышал, как за его спиной чалая пытается подняться на ноги с диким ржанием, нанося копытами удары, достигающие цели. Не было возможности даже бросить взгляд на лошадь или посмотреть на Йондру, поскольку вся стая собралась вокруг него. Конан принялся отчаянно рубить серых тварей, мечущихся вокруг, будто демоны. Кровь окрасила серый мех, и не вся эта кровь была волчьей, ибо клыки их были как бритвы и он не мог отогнать всех зверей сразу. Он сознавал, что не может позволить себе упасть даже на мгновение. Если он потеряет равновесие, то сделается кормом для волков. Кое-как он сумел взять в левую руку карпашский кинжал и стал размахивать вокруг себя уже двумя клинками. Киммериец ни о чем больше не думал, кроме битвы: он дрался с дикой яростью, как и сами волки, не прося и не давая пощады. Он помнил лишь о драке. Драться, а проигравший пусть достанется воронам. Так же неожиданно, как и начался, бой прекратился. В одно мгновение сталь боролась с мелькающими клыками, а в следующее огромные серые звери уже побежали за холмы, хромая на трех лапах. Конан огляделся по сторонам, удивляясь тому, что остался жив. Девять волков валялись, будто куски пропитанного кровью меха. Чалая снова лежала, но теперь она уже больше никогда не поднимется. Из зияющей раны на шее била струя крови, образуя лужу, которая уже начала впитываться в каменистую почву. Услышав шум, Конан оглянулся. Йондра соскользнула с валуна и взяла с земли свой лук. Плотно облегающая рубаха и красновато-коричневые штаны подчеркивали каждый изгиб ее фигуры с полной грудью. Надув губки, она осмотрела царапины, оставленные зубами на склеенных деревянных и костяных пластинах. Руки ее дрожали. - Почему ты не подстрелила хотя бы нескольких? - спросил Конан. - Ты бы могла спастись до того, как я подъехал. - Мой колчан...- Голос ее оборвался, когда она посмотрела на обглоданный труп лошади, но она превозмогла себя и подошла к трупу. Из-под окровавленной массы она вынула колчан. Вдоль одной, покрытой лаком стороны бежала трещина. Проверив стрелы, княжна выбросила три сломанных, затем закинула колчан за спину. - Мне было не достать его, - сказала она, поправляя лямки колчана. - Первый волк перекусил сухожилия моему мерину так быстро, что я даже не увидела. Это было счастье, дарованное Ханнуманом, что я добралась до этого камня. - В этой местности женщине не следует разъезжать одной, - проворчал Конан, поднимая скатанную накидку и вытирая окровавленный меч о седельную сумку. Он понимал, что с этой женщиной нужно вести себя иначе. Он, в конце концов, проскакал почти пол-Заморы для того, чтобы украсть у нее драгоценности. Но вот он стоит здесь, когда лошадь его мертва и дюжина порезов, хотя и несерьезных, жгут и кровоточат, так что он не был расположен вести с кем-либо учтивые беседы. - Последи за своим языком! - бросила ему Йондра. - Я скакала... - Вдруг, казалось, она будто в первый раз увидела его. Сделав шаг назад, она подняла перед собой лук, будто это был щит. - Ты! - Это слово прозвучало почти шепотом. - Что ты здесь делаешь? - Я здесь хожу, так как лошадь моя убита в драке ради того, чтобы спасти тебе жизнь. За что, как я заметил, я еще не услышал ни благодарности, ни предложения перевязать мои раны в твоем лагере. Открыв рот, Йондра глядела на него, и по лицу ее было заметно, что в ней борются гнев и удивление. Глубоко вздохнув, она встрепенулась, будто пробудилась ото сна. - Ты спас мне жизнь...- начала она, но замолчала. - Я не знаю даже твоего имени. - Меня зовут Конан. Конан из Киммерии. Йондра едва заметно кивнула, и улыбка ее немного дрогнула. - Конан из Киммерии, я приношу тебе искреннюю благодарность за то, что ты спас мне жизнь. А также я предлагаю тебе остаться в моем лагере столько времени, сколько ты пожелаешь. - Она взглянула на мертвых волков и содрогнулась. - Я добыла много трофеев, - сказала она нетвердым голосом,- но никогда не думала, что сама могу стать трофеем. Шкуры, конечно, твои. Киммериец покачал головой, хотя ему и было жалко бросать мех, который мог бы пригодиться. И к тому же дорогой, если его только доставить в Шадизар. Он поднял бурдюк и посмотрел на большую дыру, прорванную клыками. Последние несколько капель упали на землю. - Без воды мы не можем тратить время на то, чтобы сдирать шкуры. - Он прикрыл глаза ладонью и поглядел, какой путь еще осталось проделать солнцу, чтобы достичь зенита. - Жара еще усилится. Как далеко до твоего лагеря? - Верхом мы бы добрались туда к тому моменту, когда солнце достигнет высшей точки, или немного позже.- Пешком...- Она пожала плечами, отчего ее тяжелые груди колыхнулись под шелковой рубахой. - Я мало хожу пешком и не могу судить. Конан с трудом заставил себя думать о деле. - Значит, надо отправляться сейчас. Тебе придется идти без перерыва, так как если мы остановимся в такую жару, то, скорее всего, не сможем двигаться снова. Ну, в какую сторону? Йондра колебалась, явно она настолько же не привыкла подчиняться командам, как и ходить пешком. Надменные серые глаза вступили в борьбу с холодными голубыми сапфирами; проиграли серые. Без слов, но с раздражением на лице, высокая аристократка взяла лук, вложила в него стрелу и пошла в сторону южнее восходящего солнца. Конан поглядел на нее, прежде чем пойти следом, отнюдь не любуясь видом перекатывающихся ягодиц. Эта глупая женщина почему-то не хотела, чтобы он шел сзади. Неужели она боится, что он возьмет ее силой. Постепенно, однако, его досада уступила место удовольствию, получаемому от созерцания того, как она идет по холмам. Шелковые штаны для верховой езды обтягивали ягодицы, будто собственная кожа, и это зрелище заставило бы любого мужчину позабыть обо всем. Солнце поднималось все выше - оранжевый шар, палящий землю. Горячий воздух дрожал, а подошвы сапог нагрелись, будто ими ступали по горячим углям. Каждый вдох уносил из легких влагу, иссушал горло. Солнце двигалось по небу к зениту и дальше, изжаривая плоть, выжигая все внутренности. Теперь солнце, вдруг понял Конан, взбираясь по склону, сделалось центром его внимания, оттеснив женщину. Он попытался посчитать, сколько времени у него остается, чтобы отыскать воду, пока силы не начнут оставлять его. Попытка смочить потрескавшиеся губы оказалась бесплодной, поскольку слюна тут же испарилась. Он не видел никакой пользы в молитвах. Кром, бог его суровой родины, не слушал молитв, не признавал обетов. Человек получал от Крома лишь два дара - жизнь и волю, и больше ничего. Воля будет вести его до темноты, решил киммериец. Затем, протянув день, он попытается протянуть и ночь, а затем еще один день и еще одну ночь. В девушке он был не очень уверен. Она уже начала покачиваться и спотыкаться о камни, которые легко бы переступила в начале пути. Вдруг камень размером с ее кулак подвернулся у нее под ногой, и княжна упала. На четвереньки она поднялась, но не более того. Голова ее бессильно повисла, девушка тяжело дышала, пытаясь получить достаточное количество воздуха. Добравшись до княжны, Конан поднял ее на ноги. Она вяло повисла у него на руках. - Мы идем в том направлении? А? - Как ты... смеешь, - проговорила она потрескавшимися губами. Он яростно встряхнул ее; голова княжны бессильно повисла. - Направление! Говори! Она посмотрела вокруг плавающим взглядом. - Да,- сказала она наконец.- Я... полагаю. Вздохнув, Конан взвалил ее на плечо. - Так... неприлично,- выговорила она задыхаясь.- Поставь... меня. - Никто не видит,- ответил он ей. И вероятно, и не увидит, добавил он про себя. Отточенное тренировкой инстинктивное чувство направления будет вести его туда, куда указала Йондра, до тех пор пока он сможет двигаться; инстинкт выживания и несгибаемая воля будут заставлять его двигаться даже тогда, когда обычный человек уже лишится всяких сил. Он найдет ее лагерь. Если она действительно верно указала дорогу. Если он не слишком долго прождал, чтобы спросить ее. Если... Выбросив из головы сомнения и не обращая внимания на слабые попытки Йондры освободиться, Конан направился немного южнее той линии, где проходило солнце, поднимаясь. Постоянно глаза его выискивали признаки воды, но тщетно. Слишком дерзко надеяться, что появятся ветви пальм, склонившиеся над источником. Сейчас, однако, он не видел даже растений, которые указали бы ему место, где можно выкопать ямку, чтобы в нее набралась вода. Никаких следов зелени не встречал его взгляд, кроме низких жестких колючек, которые могут расти и там, где ящерица сдохнет от жажды. Палящее солнце клонилось к западу. Конан окинул взглядом горизонт: ничто не нарушало однообразия каменистых склонов перед ним. Он шел размеренным шагом вперед - сначала неутомимо, затем, когда тени удлинились, с железной целеустремленностью, не допускающей мысли о том, чтобы сдаться. С водой наступающая ночь была бы раем. Без нее останавливаться не придется, ибо если они остановятся, вполне может случиться так, что они не смогут больше сделать и шагу. Темнота опустилась сразу, без сумерек. Казалось, что вытягивавшиеся тени вдруг слились и пропитали воздух за считанные мгновения. Жгучий жар быстро рассеялся. Вспыхнули звезды, будто хрустальные осколки на черном бархате, и с ними повеяло холодом, который стал так же терзать кости, как и мучило до этого солнце. Йондра зашевелилась на плече киммерийца и что-то тихо пролепетала. Конан не разобрал слов и не стал тратить силы даже на то, чтобы поинтересоваться, что могла она говорить. Он начал спотыкаться, понимая, что это не только из-за темноты. Горло его было сухим, как камни, которые подворачивались у него под ногами, и холод мало успокаивал потрескавшуюся на солнце кожу на лице. Он видел лишь немигающие звезды. Приковав взгляд к горизонту, к неясной линии, едва различимой в темноте, он продолжал идти. Вдруг он заметил, что три звезды все-таки мерцают. И находятся они ниже горизонта. Костры. Заставив ноги передвигаться быстрее, Конан почти побежал в сторону лагеря, поскольку это должен быть лагерь Йондры или чей-либо еще. Чей бы ни был этот лагерь, они должны пойти туда, так как им нужна вода. Свободной рукой он ослабил меч в ножнах. Им нужна вода, и он намерен добыть ее. <Звезды> действительно оказались кострами, окруженными двухколесными телегами и круглыми шатрами. Конан, спотыкаясь, вышел на освещенное место; люди в коротких кольчугах и широких белых штанах вскочили на ноги. Руки потянулись к копьям и саблям. Киммериец сбросил Йондру и положил руку на рукоять меча. - Воды, - прохрипел он. Он мог выговорить лишь одно это слово. - Что ты сделал? - спросил высокий человек с орлиным носом. Конан пытался собственной слюной смочить горло, чтобы спросить, что он имеет в виду, но тот не стал ждать. - Убить его, - прорычал он. Конан выхватил меч, и в свете костров в ответ тут же заблестела сталь копий, готовых вонзиться в киммерийца. - Нет! - прозвучала еле слышный приказ. - Нет, я сказала! Конан краем глаза увидел, как один человек в кольчуге заботливо прижал бурдюк с водой к губам Йондры, плечи которой поддерживала Тамира в короткой белой рубахе служанки. Не опуская меча - поскольку остальные тоже не опустили оружия, - Конан рассмеялся сухим, хриплым смехом облегчения. Горлу было больно, но он не обращал на это внимания. - Но, моя госпожа, - запротестовал человек с орлиным носом. Конан вспомнил его теперь: в тот день в Шадизаре это он был рядом с Йондрой. - Замолчи, Арваний, - прикрикнула Йондра. Она сделала еще два жадных глотка из бурдюка, затем оттолкнула его и властно протянула руку, требуя, чтобы ей помогли подняться. Человек, державший бурдюк, поспешил исполнить требование. Стояла она нетвердо, но отстранила пытавшихся поддержать ее. - Этот человек спас меня от волков, Арваний, и нес меня, когда я не могла идти. В то время как вы сидели у костра, он защищал меня. Дайте ему воды. Перевяжите его раны и позаботьтесь о том, чтобы ему было удобно. Неуверенно глядя на обнаженный клинок Конана, человек, державший бурдюк, протянул его огромному киммерийцу. Оправдываясь, Арваний развел руками: - Мы искали, моя госпожа. Когда ты не вернулась, мы искали до темноты, затем разожгли костры, чтобы ты могла их увидеть и выйти к лагерю. С первыми же лучами мы бы... - С первыми лучами я была бы мертва! - бросила ему Йондра. - Я отправляюсь в свой шатер, Арваний, и буду благодарить Митру, что спасать меня пришлось не тебе. Прислужи мне, Лиана. Ее гордое удаление было слегка испорчено тем, что она споткнулась; княжна тихо выругалась и скрылась в своем алом шатре. Конан огляделся вокруг - сабель и копий видно не было - и убрал меч в ножны. Когда киммериец поднимал бурдюк, он встретился глазами с Арванием. Черные глаза распорядителя охотой были полны ненависти, исходящей из самой глубины души. И не один он глядел на киммерийца. Во взгляде Тамиры читалось отчаяние. - Лиана! - позвала Йондра из шатра. - Иди ко мне, или я... - В тоне ясно была выражена угроза. Мгновение Тамира постояла в нерешительности, глядя на Конана, затем бросилась в шатер. Лицо Арвания по-прежнему оставалось враждебным, но Конан не знал причины и не интересовался ею. Важно было лишь то, что теперь он точно доберется до ожерелья и тиары раньше молодой воровки. Это - и больше ничего. Усмехнувшись, он запрокинул бурдюк и присосался к нему. Глава 8 Высокий сероглазый мужчина ткнул ногами в бока лошади, когда вид окрестностей подсказал ему, что он приближается к своей деревне. Последние клочки утреннего тумана задержались в ветвях огромных дубов, что часто происходило в этой части Бритунии, недалеко от Кезанкийских гор. Затем показалась сама деревня - несколько низких, сложенных из камня домиков с соломенными крышами. Дома самых богатых жителей стояли в беспорядке среди строений, сплетенных из ветвей, которые жались по сторонам двух немощеных улиц, лежавших под прямым углом друг к другу. Когда он въехал в деревню, на улице столпились люди. - Элдран, - кричали они, и рядом с лошадью бежали собаки, добавляя свой лай к общему шуму. - Ты вернулся! Буданецея говорила, что ты не вернешься! Мужчины были одеты так же, как и он, рубахи их по вороту украшала вышивка, а обмотки, закрывавшие ноги до колена, были перевязаны крест-накрест. Платья женщин представляли собой удлиненный вариант тех же рубах, но с обилием алого, желтого и голубого (в то время как у мужчин преобладали коричневые и серые цвета) и вышитыми по подолу и по краям рукавами. - Конечно, вернулся,- сказал он, слезая с лошади. - Куда я денусь? - Люди столпились вокруг него, каждый старался протиснуться ближе. Он заметил, что все мужчины имели при себе мечи, что было редко в обычные дни; и многие опирались на копья и несли круглые щиты, сделанные из липового дерева и обитые по краям железом. - Что здесь случилось? Какое отношение к этому имеет жрица? Ответом ему был общий крик, отдельные голоса в котором перекатывались друг через друга, будто ручей, текущий по камням. - ...сжег хутора... - ...мужчины убиты, женщины убиты, скот убит... - ...некоторые съедены... - ...дьявольский зверь... - ...ушли охотиться на него... - ...Элландун... - ...все погибли, кроме Годтана... - Тихо! - крикнул Элдран. - Я не могу слушать всех сразу. Кто говорил об Элландуне? С моим братом все в порядке? Наступила тишина, слышалось лишь шарканье ног. Никто не хотел встречаться с ним взглядом. В дальнем конце толпы послышался ропот, и люди расступились, чтобы дать пройти высокой женщине со спокойным лицом, на котором нельзя было прочесть возраста. Волосы ее, черные с проседью, свисали до пят и были перевязаны на лбу белой льняной повязкой. Одежда была также из белого льна с вышитыми листьями и ягодами омелы. На поясе висел маленький золотой серп. Она могла ходить в Бритунии где угодно, и даже самый бедный человек не прикоснулся бы к этому серпу, и даже самый буйный не тронул бы ее пальцем. В светло-серых глазах Элдрана появилось беспокойство, когда они встретились со взглядом ее карих глаз. - Скажи мне, Буданецея, что случилось с Элландуном? - Ступай за мной, Элдран. - Жрица взяла его под руку. - Пройди со мной, и я расскажу тебе что смогу. Он послушно пошел туда, куда она его повела, и никто больше не стал провожать. Он видел только сочувственные взгляды, при виде которых сердце его наполнилось страхом. Они молча шли по пыльной улице. Он сдерживал свое нетерпение, поскольку прекрасно знал, что жрицу торопить нельзя. Перед серым каменным домом, в котором она жила, Буданецея остановила Элдрана: - Войди, Элдран. Посмотри на Годтана. Поговори с ним. Затем выслушай мой рассказ. Элдран поколебался, затем толкнул дверь из тщательно обработанного дерева. Встретила его внутри низенькая худая женщина, одетая, как Буданецея, но с темными блестящими волосами, заплетенными в косы и плотно уложенными на голове в знак того, что она еще только ученица. - Годтан, - смог лишь выговорить Элдран. Он хотел прокричать вопрос об Элландуне, но уже начал бояться ответа. Ученица молча отдернула черную шерстяную занавеску на двери и жестом пригласила его войти в комнату. Он ощутил выворачивающую желудок смесь запахов. Целебные травы и примочки. Горелое мясо. Гниющее мясо. Он подавил тошноту и шагнул в комнату. Ученица опустила за ним занавеску. Это была простая комната с чисто выметенным полом из гладких досок и единственным окном, занавески на котором были раздвинуты, чтобы впустить свет. Стол с глазурованным глиняным тазом и кувшином стоял рядом с кроватью, на которой лежал обнаженный человек. Или то, что раньше было человеком. Правая сторона лица была выжжена, на оставшуюся же часть лица падали седые волосы. От плеча до колена вся правая сторона была месивом из горелой плоти, где сквозь трещины в черной корке проглядывало красное мясо. Пальцев не было на скрюченной палке, бывшей раньше правой рукой. Элдран хорошо помнил эту правую руку, поскольку она учила его владеть мечом. - Годтан. - Имя застряло в горле. - Годтан, это я, Элдран. Оставшийся глаз человека с ужасными ожогами бессильно открылся и повернулся в сторону говорившего. Элдран простонал, увидев там безумие. - Мы шли следом,- прохрипел Годтан.- В... горы. Убить его. Мы собирались... мы шли... Мы не знали... Его... цвета. Кра... сивый. Красивый... как смерть. Чешуя... развернулся... наши стрелы... как солома. Копья не могли... Дыхание его... огонь! Безумный глаз дико выкатился, и Элдран сказал: - Отдыхай, Годтан. Отдыхай, а я... - Нет! - Слово, вырвавшееся из перекошенного рта, прозвучало как приказ. - Никакого отдыха! Мы... бежали от него. Должны были бежать. Горцы... нашли нас. Схватили Элрика. Схватили... Элландуна. Думали... что я... мертв. Обманул их.- Годтан хрипло каркнул, Элдран понял, поежившись, что это, очевидно, был смех.- Один... из нас... должен был... сообщить о том... что произошло. Я... должен был.- Его единственный глаз посмотрел на лицо Элдрана, и на мгновение безумие сменилось удивлением и болью.- Прости... меня. Я... не хотел... оставлять его. Прости... Элдран. - Я прощаю тебя, - проговорил тихо Элдран. - И благодарю за то, что ты сумел вернуться и рассказать о том, что произошло. Ты по-прежнему остаешься лучшим среди всех нас. Благодарная улыбка тронула оставшуюся часть рта Годтана, и глаз медленно закрылся, будто слишком много усилий требовалось, чтобы держать его открытым. Скрипнув зубами, Элдран вышел из здания, открыв дверь так резко, что она ударилась о камень стены. Глаза его были серыми, как кованая сталь, твердая и холодная после закалки, и, когда он стал перед Буданецеей, он, чтобы сдержать гнев, сжал кулаки так, что ногти врезались в ладони. - Теперь расскажешь мне? - проговорил он. - Огненный зверь, - начала она, но Элдран оборвал ее: - Детские сказки! Скажи мне, что произошло! Она потрясла кулаком перед его носом, и гнев ее, столь же сильный, как и его собственный, выплеснулся на него: - А откуда, как ты думаешь, Годтан получил ожоги? Подумай! Детские сказки, говоришь ты. Ха! Несмотря на ширину твоих плеч, мне всегда было трудно считать тебя взрослым, ибо я помогала твоей матери произвести тебя на свет и впервые запеленала тебя этими руками. Сейчас ты снова будишь во мне сомнения. Я знаю, у тебя яростное сердце мужчины. Но есть ли у тебя соображение? Несмотря на свой гнев, Элдран был поражен. Он знал Буданецею с самого детства и никогда не видел, чтобы она выходила из себя. - Но ведь Годтан... я думал, что... он безумен. - Да, безумен, и это даже лучше. Он проделал в таком состоянии весь путь от Кезанкийских гор, чтобы рассказать нам о судьбе своих товарищей, желая получить помощь своего народа. Мою помощь. Но ни одно из моих заклинаний или зелий не может помочь ему. Когда он пришел к нам, зеленая гниль проникла уже слишком глубоко. Теперь ему поможет только некромантия. - Она коснулась золотого серпа на поясе, чтобы оградить себя от зла при одной мысли об этом, а Элдран сделал знак серпа. - Значит... дьявольский зверь действительно приходил? - сказал Элдран. Она кивнула. - Пока ты был на западе. Вначале сгорел один хутор, дотла, повсюду были лишь обглоданные останки людей и скота. Люди, чтобы успокоить себя, придумывали рассказы о пожаре, погубившем всю семью и скот, и о волках, набросившихся на останки, после того как пламя погасло. Но затем второй хутор был уничтожен, и третий, и четвертый, и... - Она глубоко вздохнула. - Всего двадцать три, и все ночью. Семь в одну лишь прошлую ночь. После этого горячие головы решили заняться этим делом. Элрик. Годтан. Твой брат. Два десятка других. Они говорили так же, как и ты, когда я сказала об огненном звере после трагедии с первым хутором. Детские сказки. Затем они нашли следы. Но они все же не верили мне, когда я говорила, что ни одно оружие, выкованное руками простых людей, не сможет причинить зверю вреда. Они держали свой замысел в тайне и украдкой вышли из деревни до рассвета, чтобы не попасться мне на глаза. - Если никакое оружие, выкованное людьми...- Элдран в гневе сжимал и разжимал кулаки.- Буданецея, я этого так не оставлю. Горцы заплатят за моего брата, а зверь должен быть убит. Да поможет мне Виккана, должен быть убит! Не только из мести, но для того, чтобы никогда не смог причинить людям вреда. - Да. - Жрица произнесла это слово почти беззвучно. - Подожди здесь. - Буданецея быстро - не будь в ней столько достоинства, можно было бы сказать, что она торопилась, вошла в дом. Она вернулась в сопровождении пухленькой ученицы с веселыми карими глазами. Ученица несла плоский, покрытый красным лаком ларец, на котором лежала аккуратно сложенная белая ткань и стоял глиняный кувшин, покрытый белой глазурью. - С этого мгновения, - сказала Буданецея Элдрану, - ты должен в точности выполнять то, что я тебе скажу, и не делать ничего больше. Чтобы сохранить свою жизнь, Элдран, и свой рассудок, слушайся меня. Теперь идем. Они образовали процессию: впереди жрица, затем Элдран, а следом за ним ученица. Женщины шли мерным шагом, и Элдран обнаружил, что идет в ногу с ними, будто невидимый барабан отбивает ритм. У Элдрана зашевелились волосы на затылке, когда он понял, куда они направляются. В Священную рощу Викканы, самую старую из священных рощ Бритунии, где стволы самых молодых дубов были такие же толстые и высокие, как у самых старых деревьев в окружающих лесах. Лишь жрицы и их ученицы посещали священные рощи теперь, хотя когда-то, много веков назад, простые люди тоже совершали такие путешествия. Эта мысль не утешила Элдрана. Ветви, толщиной с человеческое тело, образовывали над головой полог, а под ногами шуршали сухие прошлогодние листья. Вдруг перед ними открылась поляна, на которой был широкий и низкий, поросший травой курган. На склоне, обращенном к подошедшим, лежала наполовину ушедшая в почву грубая гранитная плита, длиной и шириной в рост человека. - Попытайся сдвинуть камень, - приказала Буданецея. Элдран удивленно посмотрел на нее. Он был более чем на голову выше большинства мужчин в деревне, имел хорошую мускулатуру и широкие плечи, но знал, что этот вес ему не по силам. Затем, вспомнив ее первое наставление, он подчинился. Сев на корточки перед огромным камнем, он попытался подкопаться под него руками, чтобы взяться за нижний край. Первые пригоршни земли вынулись легко, но неожиданно земля стала твердой, как скала. Внешне она оставалась такой же, но Элдран не мог процарапать ее ногтями. Оставив эту попытку, он всем своим весом навалился на плиту, надеясь сдвинуть ее. Напряглась каждая жилка, и по лицу и телу ручьями тек пот, однако гранит казался частью кургана. Камень не шелохнулся. - Достаточно, - сказала Буданецея. - Подойди и стань на колени здесь. - Она указала на место перед плитой. Ученица открыла крышку ларца, и в нем оказались запечатанные бутылочки и горшочки, покрытые глазурью цвета омелы. Буданецея повернула Элдрана спиной к пухленькой ученице и заставила его преклонить колена. Из белого кувшина она полила ему на руки чистой воды и вытерла их мягкой белой тканью. Другим смоченным куском белой ткани стерла ему с лица пот. Сделав это, жрица заговорила: - Ни один мужчина и ни одна женщина не могут сдвинуть этот камень и войти в курган без помощи Викканы. Но с ее помощью... К ней подошла ученица, держа зеленый горшочек. Золотым серпом Буданецея отрезала прядь волос Элдрана. Он поежился, когда она бросила волосы в горшочек. Взяв по очереди каждую руку Элдрана, она кольнула большие пальцы острием серпа и выдавила в горшочек несколько капель крови. Ученица с горшочком поспешила прочь. Буданецея смотрела ему в глаза. Он слышал, как пухленькая женщина позвякивает бутылочками, бормочет заклинания, но не мог оторвать взгляда от лица жрицы. Затем ученица вернулась, и Буданецея взяла у нее горшочек и длинный побег омелы, который тут же погрузила в него. Закинув голову, жрица начала нараспев говорить. Слова, которые она произносила, Элдран никогда не слышал, но сила их пронзила его холодом до самых костей. Воздух вокруг сделался ледяным и неподвижным. Дрожь ужаса пробежала по телу, когда он вдруг вытянул вперед руки ладонями вверх без всякой команды. Будто он вдруг узнал, что должен сделать это. Омела ударила его по ладоням, и ужас сменился таким сильным ощущением здоровья и блаженства, какого он никогда не испытывал. Буданецея продолжаема говорить, и речитатив ее делался все громче. Влажный побег омелы ударил по одной щеке, затем по другой. Вдруг Элдрану показалось, что тело его не имеет веса; ему показалось, что его может унести самый легкий ветерок. Голос Буданецеи затих. Элдран качнулся, затем поднялся на ноги. Необычное ощущение легкости оставалось в нем. - Подойди к камню. - Голос Буданецеи повис в хрустальном воздухе. - Отодвинь камень. Элдран молча подошел к плите. Плита на вид была прежней, к тому же, вместо того чтобы чувствовать прилив сил, ему казалось, что он совершенно ослаб. Однако он подчинился словам жрицы. Нагнувшись к камню, он взялся за него руками, потянул... и открыл рот, когда камень поднялся, будто перышко, и беззвучно перевалился. Элдран глядел на камень, на свои руки, на наклонный ход, ведущий под курган, на Буданецею. - Спустись, - сказала она ему. Лицо ее было неподвижно от напряжения. - Спустись и принеси то, что найдешь. Сделав глубокий вдох, Элдран, шатаясь, пошел по наклонному ходу. Пыль не поднималась у него под ногами. Широкие, длинные каменные плиты были тщательно подогнаны друг к другу и образовывали стены и потолок. Неожиданно ход расширился и вывел в круглую камеру, шагов десять в поперечнике, со стенами и потолком из того же серого грубого камня, что и в коридоре. Ламп не было; но мягкий свет заливал помещение. Не было также ни паутины, ни пыли, как он ожидал. В воздухе висел запах свежей зелени. Запах весны. Не было никаких сомнений в том, что именно он должен принести наверх, так как в камере было пусто и лишь в центре на простом постаменте из бледного камня лежал старинный меч. Его широкий клинок ярко блестел, будто его только что выковали руки мастера. Бронзовая рукоять была обмотана кожей, которую вполне могли изготовить в этом году. Перекрестие заканчивалось когтистыми лапами, сделанными так, будто должны были держать что-то, но сейчас они были пусты. Когда Элдран взглянул на меч, он ощутил, что его влечет к нему. Он схватил оружие и почти побежал назад - наверх, к солнечному свету. Как только Элдран ступил на траву поляны, он облегченно вздохнул. И тут же почувствовал себя так, как чувствовал до того, как пришел сюда. Все необычные ощущения исчезли. Почти против собственной воли он посмотрел через плечо. Огромный камень лежал там, где лежал и вначале, и не было заметно, что его беспокоили. Даже того места, где Элдран пытался подкопаться, не было видно. Он содрогнулся всем телом. Лишь тяжесть меча в руке - обычного, как казалось, хотя и старинного клинка - убеждала его в том, что действительно что-то произошло. Элдран, боясь потерять рассудок, не стал интересоваться, чем это что-то могло быть. - Губитель огня, - тихо произнесла Буданецея. Рука ее протянулась к клинку, но не коснулась его. - Символ нашего народа, меч наших героев. Он был выкован великими волшебниками около трех тысяч лет назад как оружие против огненного зверя, поскольку тогда зло Ахерона начало насылать эти колдовские создания на людей. Когда-то эти когти держали два огромных рубина, Огненные глаза, и меч мог управлять зверем и мог убить его. Ибо он может убить зверя. - Почему ты мне об этом ничего не сказала? - спросил Элдран. - Почему ты привела меня, ничего не объяснив, как овцу на... - Голос его затих, поскольку ему не понравились мысли, вызванные этим образом. - Это часть наложенного на меч заклятия,- ответила жрица. - И на нас, на тех, кто хранит меч. Без помощи жрицы никто не может получить его. Но жрица не может рассказывать о мече никому, кто не держит его в руках. Очень тщательно следует избирать человека, которому достанется этот клинок, ибо кроме того, что его можно использовать против огненного зверя, он может дать огромную власть человеку, стремящемуся к ней. Он осторожно повертел в руке меч. - Власть? Какого рода? - Ты ищешь власти, Элдран? - спросила она сурово. - Или ты хочешь убить зверя? - Убить зверя, - прорычал Элдран, и жрица одобрительно кивнула: - Хорошо. Я избрала тебя, как только узнала, что это за зверь. Ты признан в Бритунии как человек, лучше всех владеющий мечом, самый ловкий наездник и самый меткий стрелок. Говорят, что, когда ты идешь по лесу, даже деревья не знают о твоем продвижении, что ты можешь выследить даже ветер. Именно такой человек нужен для охоты на огненного зверя. И вот еще о чем помни. Не оставляй меча, даже когда спишь, иначе ты больше никогда не возьмешься за его рукоять - меч вернется (лишь Виккана знает как) на свое место под плитой. Много раз его теряли, но всегда, когда он нужен и камень поднят, меч там. Однако это не поможет тебе, если ты его потеряешь, ибо меч можно дать человеку лишь один раз в жизни. - Я его не потеряю, - произнес Элдран мрачно. - Он выполнит свою работу, и я сам верну его сюда. Но сейчас я должен забрать его отсюда. - Он пошел к деревьям, чтобы выйти из рощи, и к нему вернулось прежнее беспокойство: снова казалось, будто это не то место, где обычным людям можно долго оставаться. - Нельзя терять времени, я должен быстро набрать себе людей. - Людей? - воскликнула Буданецея, задержав его у края рощи. - Я хотела, чтобы ты пошел один. Один быстрый охотник должен убить... - Нет. Надо кровью отомстить за Элрика и Элландуна и за всех остальных, убитых горцами. Ты сама знаешь, что так должно быть. - Знаю, - вздохнула она. - Твоя мать была мне как сестра. Я надеялась когда-нибудь подержать в руках ее внука, надеялась задолго до этого. Теперь я боюсь, что этого не случится. - Я вернусь, - сказал он и вдруг рассмеялся, отчего испугался сам. - Ты еще погуляешь на моей свадьбе. Она подняла ветку омелы в знак благословения, и Элдран склонился, принимая его. Но даже во время этого ритуалу он уже составлял в уме список тех, кого он возьмет с собой в горы. Глава 9 Сидя в высоком заморийском седле, Конан разглядывал местность, куда двигались охотники. Плоские покатые холмы, по которым они ехали, мало изменились за три дня, прошедшие после того, как он спас Йондру, разве что низкой травы здесь было больше и иногда каменистые склоны покрывал колючий кустарник. Впереди, однако, холмы становились выше, наваливались друг на друга, сливались вместе и переходили наконец в острые пики Кезанкийских гор. Это был отрог гряды, протянувшейся на юго-запад вдоль границы между Заморой и Бритунией. Конан не слышал, чтобы там водилась какая-нибудь дичь, которая могла бы привлечь такого охотника, как Йондра, кроме горных баранов, живущих среди крутых скал. А также среди диких племен, Он не мог поверить, что княжна собирается туда. Охотничья группа сердитой змеей вилась среди низких холмов, избегая перевалов. Несущие копья бормотали проклятия, когда их сандалии скользили на каменистых склонах, и обменивались ругательствами с едущими верхом лучниками. Вьючные животные ржали, и погонщики мулов бранились. Погонщики быков кричали и били длинными хлыстами бедных животных, тянущих двухколесные повозки с запасами. Только та часть колонны, в которой шли запасные лошади, поднимающие больше пыли, чем вся остальная партия, не вносила свой вклад в общий беспорядок. Йондра с Арванием и десяток всадников скакали впереди и не замечали шума за спиной. Так не входят на территорию горских племен. Конан был рад, что хотя бы собак оставили в Шадизаре. Тамира, с трудом удерживающая равновесие, сидя на свернутом шатре, лежащем на трясущейся телеге, помахала ему рукой, и Конан подъехал к телеге. - Ты меня удивляешь, - сказал он. - До этого ты избегала меня все три дня. - Княжна Йондра слишком загружает меня работой, - ответила она. Поглядев на погонщика, шагающего рядом с быками, она пересела подальше назад. - Зачем ты преследуешь меня? - яростно прошептала она. Конан лениво улыбнулся: - Преследую тебя? Возможно, я хочу подышать свежим воздухом. Я слышал, что верховые прогулки полезны для легких. - Для легких... - оскорбленно фыркнула она. - Говори правду, киммериец! Если ты хочешь помешать мне... - Я уже поведал тебе о своих намерениях, - перебил он ее. - Ты... ты серьезно? - проговорила она, не веря. Будто опасаясь, что он может накинуться на нее прямо сейчас, Тамира перелезла на другую сторону повозки и посмотрела на киммерийца через свернутый шатер. - Княжна Йондра требует, чтобы ее служанки были целомудренны, киммериец. Ты думаешь, что, если ты спас ей жизнь, это дает тебе право на вольности, но она аристократка и быстро позабудет о благодарности, стоит тебе нарушить установленные ею правила. - Значит, мне нужно быть осторожным, - сказал Конан и отстал от нее. Тамира обеспокоенно глядела на него, в то время как телега тряслась дальше. Конан изобразил на лице довольную улыбку. Он был уверен, что Тамира не поверила в то, что его не интересуют украшения Йондры, - она не была дурой, иначе она не смогла бы столько времени воровать в Шадизаре, - но она, по крайней мере, будет считать, что интерес его поделен между ней и драгоценностями. Почти все женщины, как обнаружил Конан, упорно считают, что мужчины питают к ним вожделение при всех обстоятельствах. А если Тамира так считает, то она будет нервно оглядываться, забирая украшения. Взгляд огромного киммерийца привлек почерневший холм в стороне от их пути, и он из любопытства повернул свою лошадь. От колючего кустарника, когда-то покрывавшего склон, ничего не осталось, кроме обгоревших пеньков и золы. Не похоже на удар молнии, подумал он, поскольку молния ударила бы в вершину холма, а не в склон. Лошадь вдруг остановилась, раздувая ноздри, и пугливо заржала. Конан пытался подъехать ближе, но лошадь не повиновалась и даже пятилась назад. Он нахмурился, не видя ничего предвещающего опасность. Что может напугать лошадь, думал он, обученную для охоты на льва? Спрыгнув на землю, он отпустил поводья и убедился, что лошадь не убежит. Бока ее дрожали, но выучка заставляла стоять на месте. Удовлетворенный, Конан подошел к выжженному месту. И ослабил меч - на всякий случай. Вначале сапоги его ступали лишь по золе, лежавшей на почерневшей почве и камнях. Затем носок сапога ударился о что-то иное. Киммериец поднял сломанный рог дикого быка с куском черепа. Рог был обуглившимся, так же как и куски мяса, оставшиеся на костях, но сам кусок черепа обгоревшим не был. Киммериец медленно осмотрел выжженное место. Больше костей он не нашел, даже обглоданных, какие оставили бы гиены от жертвы, задранной львом. Он осмотрел и место вокруг пожарища. Подскакал Арваний и стал рядом с ним, подергивая поводья, чтобы заставить лошадь плясать, пока он глядит на Конана. - Если ты отстанешь, варвар, - бросил презрительно человек с орлиным носом, - тебе вряд ли повезет встретить еще кого-нибудь, кто подберет тебя. Конан сжал рог в кулаке. Украшения, напомнил он себе твердо... - Я это нашел в золе и... - Бычий рог, - фыркнул распорядитель охотой,- и удар молнии. Без сомнения, для такого, как ты, это является каким-то предзнаменованием, но у нас нет лишнего времени. Сделав глубокий вдох, Конан продолжал: - Здесь следы... - У меня есть следопыты, варвар. Мне не нужны твои услуги. Тебе лучше отстать. Уходи, варвар, пока можешь. Развернув свою лошадь и подняв тучу пыли, Арваний помчался вслед быстро удаляющейся колонне. В бычьем роге была глубокая трещина, и Конан обнаружил, что рог развалился у него в руках. - Девять кругов ада Зандру, - проговорил он. Выбросив обломки рога, он опустился на колени, чтобы осмотреть найденный им след. Это была лишь часть отпечатка лапы животного, поскольку каменистая почва не давала четких оттисков. По крайней мере, ему показалось, что это отпечаток животного. Два пальца заканчивались длинными когтями, а царапины на почве могли означать остальную часть следа. Конан приставил указательный палец к следу когтя. Коготь был в два раза больше пальца киммерийца. Конан никогда не слышал о зверях, которые могут оставлять такие следы. Йондра по крайней мере, подумал он, охотится не на него. А также он подумал о том, что не станет предупреждать ее. Из того, что он знал о княжне, можно было заключить, что она ухватится за первую возможность поохотиться на незнакомое животное, особенно если это опасно. Однако сам он будет начеку. Вскочив в седло, он поскакал за охотничьей партией. Конан догнал охотников раньше, чем ожидал. Колонна стояла. Люди держали лошадей за морды, чтобы животные успокоились, а погонщики держали быков за кольцо в носу, чтобы те не мычали. Тамира перестала ненадолго выбивать пыль из своей рубахи, чтобы состроить Конану гримасу, когда он проезжал мимо телеги с шатром. Где-то впереди раздавались размеренные удары барабанов. Впереди Йондра и несколько охотников лежали на животах у вершины холма. Оставив свою лошадь у подножия, Конан пробрался к ним, упав на живот, прежде чем голова показалась над холмом. Здесь удары барабана слышались лучше. - Уходи, варвар,- прорычал Арваний.- Ты здесь не нужен. - Молчи, Арваний, - сказала тихо Йондра, но в голосе слышался металл. Конан не обратил на обоих внимания. На расстоянии трети лиги маршировала другая колонна, и эта колонна шла по прямой, не заботясь о том, чтобы обходить холм. Колонна заморийской армии. Около двухсот всадников в остроконечных шлемах скакали под знаменем с головой леопарда. За ними шли двадцать барабанщиков, все вместе поднимая и опуская палочки, а за ними... Киммериец подсчитал примерно копья, идущие ряд за рядом, ряд за рядом. Там маршировали пять тысяч пехотинцев заморийской армии. Конан повернул голову и посмотрел на Йондру. Под его взглядом щеки ее покраснели. - Почему ты избегаешь встречи с армией? - спросил он. - Разобьем лагерь, - сказала Йондра. - Найди место, Арваний. - Она начала отползать вниз, и распорядитель охотой пополз следом. Конан, нахмурясь, смотрел, как они удаляются, затем отвернулся, чтобы понаблюдать за солдатами, последить за тем, как они скрываются из виду за холмами на севере. Когда Конан спустился, лагерь был уже разбит: на ровном месте между двух холмов стояли широкие конические шатры. В центре площадки возвышался большой алый шатер Йондры. Быков стреножили, а лошадей привязали дальше, за повозками. Костров не разожгли, заметил Конан, и повара раздавали вяленое мясо и плоды. - Я смотрю, варвар,- сказал Арваний, жуя кусок вяленого мяса, - ты подождал, пока не сделают всю работу. - Почему Йондра избегает встречи с армией? - спросил Конан. Человек с орлиным носом сплюнул кусок недожеванного мяса. - Госпожа Йондра, - сказал он резко. - Проявляй по отношению к ней должное почтение, варвар, или я... - Рука его схватила рукоять сабли. На лице Конана медленно появилась улыбка - улыбка, которая не затронула глаз, ставших вдруг ледяными. Мертвецы могли бы рассказать Арванию об этой улыбке. - Что, охотник? Попробуй, если хватит смелости. Тут же кривой клинок Арвания был обнажен, и, хотя рука Конана не была рядом с рукоятью меча, его меч был выхвачен в то же мгновение. Арваний заморгал, пораженный быстротой реакции киммерийца. - Знаешь ли ты, кто я такой, варвар? - Голос Арвания слегка дрожал, отчего он нахмурился. - Ты зовешь меня охотником, но я сын князя Анданеза, и если бы родившая меня не была наложницей, я был бы заморийским князем. В моих жилах течет благородная кровь, варвар, кровь, достойная самой княжны Йондры, в то время как твоя... - Арваний! - хлестнул, будто плетью, голос Йондры. Побледневшая княжна подбежала и остановилась в двух шагах от мужчин. Ее плотно облегающая кожаная жилетка была туго зашнурована на груди, красные сапоги доходили до колен. Арваний глядел на нее со страдальческим выражением лица. Княжна взглянула Конану в глаза, но тут же отвела взгляд. - Ты забываешься, Арваний, - сказала она нетвердо. - Убери оружие. - Она бросила взгляд на Конана. - Оба. На лице Арвания отразились самые разные эмоции: гнев и стыд, страсть и отчаяние. С нечленораздельным криком он всадил саблю обратно в ножны, будто в ребра киммерийца. Конан подождал, пока сабля не будет в ножнах, убрал свой меч, затем сурово сказал: - Я по-прежнему хочу знать, почему ты прячешься от собственной армии. Йондра посмотрела на него, колеблясь, но заговорил Арваний, быстро, настоятельно: - Моя госпожа, этому человеку не следует быть среди нас. Он не охотник, не лучник, не владеет копьем. Он не служит тебе, как... как служу я. Усмехнувшись, Конан мотнул своей черной гривой: - Это правда, что я сам по себе, но я такой же охотник, как и ты, замориец. А что касается копья, не хочешь ли посоревноваться со мной? За монеты? Он понимал, что должен превзойти этого человека в чем-то, иначе ему придется постоянно ссориться с ним все то время, что он остается среди охотников. И он специально не упомянул лук, о котором мало что знал - кроме того, как его держать. - Согласен! - воскликнул распорядитель охотой. - Согласен! Принести мишени! Быстро! Я покажу этому дикарю, как обращаться с копьем! Йондра разинула рот, будто пытаясь что-то сказать, затем снова прикрыла его, когда весь лагерь развил бурную деятельность: одни спешили расчистить место для метания, другие бежали к повозкам, чтобы притащить тяжелую тренировочную мишень. Плотный тюк, сплетенный из соломы, был неудобным грузом, чтобы брать его с собой на охоту, но он не ломал стрел или наконечников копий, что происходило бы, если стрелять или метать копья в цели на склоне холма. Бритоголовый человек с длинным носом вспрыгнул на перевернутый бочонок. - Делайте ставки! Даю один к двадцати в пользу Арвания. Не толпитесь. Несколько человек подошли к нему, но большинство считало исход соревнования предрешенным. Конан заметил, что Тамира тоже подошла к бочонку. Затем она медленно прошагала мимо киммерийца. - Постарайся, - сказала она, - и я выиграю серебряный...- Она подождала, пока грудь его не начала раздуваться от гордости, и, смеясь, закончила фразу: - Так как я поставила на другого. - Мне будет приятно помочь тебе расстаться с медяками,- ответил он сухо. - Прекрати заигрывать, Лиана, - прикрикнула Йондра. - Для тебя есть работа. Тамира скорчила рожицу, но так, что высокая женщина не видела, отчего Конан невольно улыбнулся. - Ты будешь метать, варвар? - спросил, поддразнивая, Арваний. Высокий охотник держал копье в руке и уже разделся по пояс, обнажив твердые бугры мускулов. - Или, может быть, предпочтешь остаться со служанкой? - На девушку действительно смотреть приятнее, чем на твое лицо, - ответил Конан. Арваний нахмурился, услышав всплеск смеха, вызванный словами киммерийца. Замориец провел концом копья на земле черту. - Ты не должен переступать этой линии, иначе тебе будет присуждено поражение, как бы хорошо ты ни метал. Однако я не думаю, что тебе следует об этом беспокоиться. Скинув рубаху, Конан взял поданное ему одним из охотников копье и подошел к черте. Он оглядел тюк, стоящий в тридцати шагах от него. - Вроде недалеко. - Но посмотри на мишень, варвар. - Смуглый распорядитель охотой улыбнулся, указывая рукой. Один из охотников как раз заканчивал закреплять на соломе кружок из черной ткани, размером не больше ладони. Конан вытаращил глаза. - А-а-а, - прошептал он, и улыбка человека с орлиным носом стала еще шире. - Чтобы быть справедливым,- громко объявил Арваний, - я дам тебе преимущество. Сто к одному. - Среди зрителей поднялся ропот, а здесь был уже весь лагерь. - Ты говорил о монетах, варвар. Если только не хочешь уже сейчас признать мое превосходство. - Сто к одному кажется мне справедливым, - ответил Конан, - принимая во внимание похвалы, которые ты сам себе расточал. - Ропот удивления, вызванный предложением Арвания, сменился взрывом хохота. Киммериец прикинул вес своего кошелька. - У меня есть пять серебряных. Смех оборвался, и наступило молчание. Мало кто считал, что человек с орлиным носом может проиграть, но размер проигрыша, хотя и невероятного, поразил зрителей. Арваний не дрогнул. - Согласен. - Это было все, что он сказал. Он отошел от линии, сделал два быстрых шага и метнул. Копье его вонзилось в центр черного куска ткани, приколов его к соломе плотнее. Десятки охотников издали приветственные крики, а некоторые уже начали забирать свой выигрыш. - Согласен, - повторил Арваний и рассмеялся, издеваясь. Конан повертел в руке копье, стоя у черты. Древко имело толщину в два пальца, а железный наконечник был длиной с предплечье. Вдруг он отклонился назад и сделал бросок рукой, одновременно помогая корпусом. Соломенный тюк отъехал назад, а копье вошло на расстоянии толщины пальца от уже торчащего там копья. - Может быть, отодвинуть подальше, - произнес он, как бы думая вслух. Арваний скрипнул зубами. Весь лагерь молчал, пока человек на бочонке не нарушил тишину: - Равные ставки! Я делаю равные ставки на Арвания и на - как его? Конан? - и на Конана! Равные ставки! - Заткни глотку, Телад! - крикнул Арваний, но вокруг бритоголового начали толпиться люди. Распорядитель охотой рассерженно указал рукой на мишень: - Назад! Отодвинуть назад! Два человека бросились вперед, чтобы оттащить тюк еще на десять шагов, затем вернулись, принеся копья. Гневно взглянув на Конана, Арваний снова занял место у черты, отошел, разбежался и метнул. Снова его копье прошло сквозь ткань. Конан сделал шаг назад, и опять его бросок был одним нераздельным движением. Копье его коснулось копья Арвания и вонзилось в черную мишень еще ближе от другого копья, чем раньше. Среди охотников послышались восхищенные крики. Киммериец был удивлен, увидев улыбку на лице Йондры, и удивлен еще больше, увидев другую - на лице Тамиры. Лицо Арвания было искажено от ярости. - Еще дальше! - кричал он, когда принесли копья. - Дальше! Еще дальше! Когда тюк был оттащен на шестьдесят шагов, зрители напряженно затихли. Попасть будет трудно, подумал про себя Конан. Даже очень трудно. Бормоча что-то, охотник разбежался и, крякнув, бросил копье. Оно воткнулось в тюк. - Промах! - заорал Телад. - Ткани коснулось, но промах! Один к пяти в пользу Конана! Замахнувшись, Конан разбежался. В третий раз копье взмыло в воздух. Поднялся крик, и все начали стучать своими копьями о землю в знак восхищения. Телад соскочил с бочонка и побежал вприпрыжку к Конану, чтобы пожать ему руку. - Ты дорого мне обошелся сегодня, северянин, но зрелище стоило этих денег. Вытаращив глаза, Арваний издал сдавленный крик: - Нет! - Он вдруг побежал к тюку, расталкивая людей. Он начал оттаскивать тяжелый соломенный тюк дальше. - Попади так, презренный дикарь! - кричал он, борясь с весом тюка. - Чтоб тебя побрал Эрлик с твоими проклятыми уловками! Попади так! - Но здесь же сто шагов! - воскликнул Телад, качая головой.- Никто не...- Его речь прервалась, когда Конан взял копье у одного из стоявших рядом охотников. Как антилопы, разбегающиеся при виде льва, люди очистили пространство между киммерийцем и мишенью. Арваний истерично смеялся, повторяя: - Попади так, варвар! Попробуй! Взвесив в руке копье, Конан вдруг пришел в движение. Мощные ноги понесли его вперед, рука замахнулась, и копье полетело. Человек с орлиным носом посмотрел, раскрыв рот, на летящее к нему копье, затем закричал и бросился в сторону. От тюка поднялась пыль, когда копье вошло в солому рядом с двумя уже торчащими там копьями. Телад подбежал к мишени, не веря своим глазам, затем вскинул вверх руки: - Во имя всех богов, он попал в ткань! Вы, считающие, что владеете копьем, признайте мастера! Он попал в мишень на расстоянии ста шагов! Вокруг Конана собралась толпа охотников, выкрикивавших похвалы и пытавшихся пробиться, чтобы пожать ему руку. Крики вдруг затихли, когда подошла Йондра. Охотники расступились перед ней, напряженно ожидая того, что она скажет. Некоторое время, однако, она стояла в несвойственной ей нерешительности, прежде чем начать говорить. - Ты задал мне вопрос, киммериец, - сказала она наконец, глядя скорее через его плечо, а не в лицо.- Я никогда не сообщаю о причинах своих действий, но ты спас мою жизнь и ты замечательно метаешь копье, так что тебе я скажу. Но наедине. Идем. Гордо держа спину и не глядя по сторонам, она развернулась и пошла к алому шатру. Конан медленно пошел за ней. Когда он нагнулся, чтобы пройти под пологом, аристократка стояла спиной к входу, теребя шнурки кожаной жилетки. На полу лежали дорогие иранистанские ковры с раскиданными по ним шелковыми подушками, а на низких бронзовых столиках стояли золотые лампы. - Ну? - сказал Конан. Она вздрогнула, но не обернулась. - Если армия послала такие силы, - проговорила она рассеянно, - значит, ожидаются какие-то неприятности. Солдаты наверняка попытаются вернуть охотничью партию, а мне не хочется тратить силы на споры с каким-нибудь генералом, доказывая ему то, что я не позволяю армии командовать мной. - И ты держишь это в секрете? - спросил, нахмурясь, Конан.- Ты думаешь, твои охотники и сами этого не поняли? - Лиана действительно такая, как ты говоришь? - спросила она. - На нее приятно смотреть? Приятнее, чем на меня? - Она симпатичная. - Конан улыбнулся, увидев, как напряглась ее спина, и благоразумно добавил: - Но не такая красивая, как ты. - Он был молод, но достаточно разбирался в женщинах, чтобы не говорить одной женщине о красоте другой. - Я заплачу за Арвания, - сказала неожиданно Йондра. - У него нет пятисот серебряных. Высокий киммериец заморгал, удивленный неожиданной сменой темы. - Я не возьму от тебя денег. Я спорил с ним. Она склонила голову и пробормотала, явно не замечая, что говорит вслух: - Почему у меня перед глазами стоит все тот же? Почему он должен быть варваром? Она вдруг обернулась, и Конан едва не вскрикнул от удивления. Она расшнуровала жилетку и обнажила тяжелые круглые груди с напряженными розовыми сосками. - Ты думаешь, я привела тебя в свой шатер только для того, чтобы отвечать на твои вопросы? - выкрикнула она. - Я не позволяла ни одному мужчине касаться себя, а ты не протянешь даже и руки. Ты хочешь вынудить меня быть бесстыдной, как... Слова молодой аристократки оборвались, когда киммериец притянул ее к себе. Его большие руки скользнули под жилетку, обхватывая пальцами гладкую кожу ее спины, плотнее прижимая к себе ее полные груди. - Я протягиваю обе руки, - сказал Конан, снимая с нее и бросая на ковер жилетку. Прильнув к нему, княжна положила свою голову на его широкую грудь. - Охотники узнают... они догадаются, что я... что ты... - Она поежилась и прижалась еще сильнее. Конан нежно поднял ее голову и посмотрел в глаза, серые, как облака утром в горах. - Если ты боишься того, что они подумают, - сказал он, - тогда зачем? Она облизала губы кончиком языка. - Я бы не смогла так бросить копье, - проговорила она и потянула его вниз на шелковые подушки. Глава 10 Конан отбросил меховое одеяло и поднялся на ноги, оценив взглядом обнаженное тело Йондры. Она вздохнула во сне и закинула за голову руки, отчего ее груди колыхнулись так, что он начал думать, стоит ли ему сейчас одеваться. Усмехнувшись, он, однако, протянул руку за рубахой. Запертые железные ларцы ни на мгновение не задержали на себе его внимания. Три дня прошло с тех пор, как он метал копье, размышлял Конан, и, несмотря на все ее опасения по поводу того, что могут подумать ее охотники, нужно было быть слепым и глухим, чтобы все еще не знать о том, что произошло между ним и Йондрой. Она в ту первую ночь не позволила ему выйти из шатра даже для того, чтобы поесть, и в последующие две ночи было то же самое. Каждое утро, явно не замечая улыбок охотников и гнева на лице Арвания, она настаивала на том, чтобы Конан сопровождал ее во время охоты, которая продолжалась лишь до того момента, пока Йондра не находила укромное местечко, где была тень и ровная поверхность, достаточная для двоих. Целомудренная, благородная Йондра вдруг обнаружила, что ей нравится лежать с мужчиной, и она быстро наверстывала упущенное. Но нельзя сказать, что она была поглощена только тем, что требовала плоть. В тот первый день, когда она вернулась с Конаном, ее недовольство вызвало пройденное колонной расстояние. Княжна скакала вдоль всей линии, осыпая людей проклятиями до тех пор, пока они не почувствовали себя так, будто их исхлестали плетью. Арвания она отозвала в сторону, и того, что она ему говорила, никто не слышал, но, когда он скакал обратно, губы его были плотно сжаты, а черные глаза горели. Больше не было случая, чтобы продвижение колонны не удовлетворяло ее. Накинув свой черный хауранский плащ на плечи, Конан вышел на холодный утренний воздух. Он с удовольствием отметил, что наконец развели костры из кизяка, как он и предполагал, для приготовления пищи. От них не поднимался дым, который мог бы привлечь внимание, а сейчас это было важно, как никогда. В дне пути к северу от лагеря, или по крайней мере в двух днях, лежали хребты Кезанкийских гор, выделяясь на горизонте темной ломаной линией. Сам же лагерь находился на вершине холма, среди кривых низких деревьев, плохо растущих на сухой каменистой почве. Все теперь постоянно носили кольчугу и остроконечные шлемы, и никто не отходил к траншее для отправления естественных потребностей без копья или лука. Обливающаяся потом Тамира, мечущаяся под надзором толстого повара от костра к костру, состроила Конану очередную гримасу, поворачивая мясо на вертеле. Арваний, сидевший у костра скрестив ноги, угрюмо погрузил лицо в кружку с вином, когда увидел киммерийца. Конан не обратил на них обоих внимания. Он напрягал слух, ожидая, что снова услышит звук, который, как показалось ему, он слышал. Вот. Он схватил Тамиру за локоть. - Пойди разбуди Йо... свою госпожу,- сказал он ей. Уперев руки в бока, Тамира поглядела на него с кривой улыбкой. - Иди, - прорычал он. - Сюда приближаются всадники. По лицу Тамиры пробежало удивление, затем девушка бросилась к большому алому шатру. - Что за чушь ты несешь? - спросил Арваний.- Я ничего не вижу. К человеку с орлиным носом, пробежав через весь лагерь, приблизился Телад. - Мардак утверждает, что слышит на юге лошадей, Арваний. Выругавшись, распорядитель охотой бросил кружку на землю и поднялся на ноги. На лице его отражалось беспокойство. - Горцы? - спросил он Телада, и бритоголовый пожал плечами. - Маловероятно, чтобы они шли с юга, - произнес Конан. - Однако не помешает сообщить об этом остальным. Но тихо. - Когда мне понадобится твой совет... - начал Арваний, но не закончил фразы. Вместо этого он обратился к Теладу: - Обойди всех людей. Скажи им, чтобы были готовы. - Лицо его передернулось, и он добавил, пробормотав: - Но тихо. Хотя его и не просили об этом, киммериец присоединил свои усилия к усилиям Телада, переходя от одного человека к другому и тихо предупреждая. Мардак, седой косой человек с длинными тонкими усами, тоже передал это сообщение. Охотники восприняли новость спокойно. То здесь, то там кто-нибудь поглаживал рукоять сабли или придвигал поближе лакированный колчан, но все продолжали заниматься своими делами, хотя и поглядывая постоянно на юг. Когда Конан вернулся в центр лагеря, из-за вершины холма уже показались десять всадников, которые сейчас направляли своих лошадей шагом к лагерю. Арваний проворчал: - Этих бы мы быстро перерезали. Кто это такие? Явно не горцы. - Бритунийцы, - ответил Телад. - Разве есть за что их убивать, Арваний? - Варварское отродье, - презрительно бросил человек с орлиным носом. - Они даже не видят нас. - Они нас видят, - сказал Конан, - иначе они не перешли бы через холм. И почему ты думаешь, что мы видим их всех? Двое заморийцев обменялись удивленными взглядами, но Конан сосредоточил свое внимание на приближающихся. На всех были меховые обмотки, отороченные мехом накидки, сбоку были привешены мечи, а за седлами закреплены круглые щиты. Девять всадников несли копья. Один, едущий впереди, имел при себе длинный лук. Бритунийские всадники въехали на холм и остановили лошадей на границе лагеря. Человек с луком поднял руку. - Меня зовут Элдран, - сказал он. - Можем ли мы быть гостями здесь? Арваний молчал с кислым выражением лица. Конан поднял над головой правую руку. - Меня зовут Конан,- сказал он.- Я приглашаю вас быть нашими гостями, если вы не замышляете против нас ничего плохого. Слезайте с коней и садитесь к кострам. Элдран с улыбкой слез с лошади. Он был почти так же высок, как и Конан, хотя и не имел такой мощной мускулатуры. - Мы не можем долго здесь оставаться. Нам нужны сведения, затем мы поедем дальше. - Мне тоже нужны сведения, - сказала Йондра, подойдя к мужчинам. Волосы ее, светло-каштановые, выгоревшие на солнце, спутались, узкие штаны и куртка из изумрудного шелка надеты были второпях.- Скажите мне...- Слова ее затихли, когда она посмотрела Элдрану в глаза, такие же серые, как у нее, и рот так и остался открыт. Наконец она нетвердым голосом сказала: - Из... какой вы страны? - Они бритунийцы,- сказал Арваний.- Дикари. - Молчать! - Гневный крик Йондры удивил мужчин. Конан и Элдран поражение глядели на нее. Арваний побледнел. - Я говорю не с тобой, - продолжала она дрожащим голосом. - Молчать, пока тебя не спросят! Ты меня понял, распорядитель охотой? - Не дожидаясь ответа, она снова обратилась к Элдрану. Щеки ее раскраснелись, а голос был нетвердым, хотя и спокойным: - Значит, вы охотники? Вам вдвойне опасно охотиться в этих местах. Здесь находится заморийская армия и всегда могут появиться горцы. - Заморийская армия, кажется, не замечает нас, - ответил бритуниец. Его товарищи, сидевшие на конях, рассмеялись. - А что касается горцев... - Голос казался непринужденным, но глаза сурово сверкнули. - Я назвал свое имя, женщина, но не слышал твоего. Она выпрямилась во весь рост, но все равно достала головой лишь до его плеча. - Ты говоришь, бритуниец, с княжной Йондрой из дома Перашанидов из Шадизара. - Знатное происхождение. Тон его был нейтральным, но Йондра поморщилась, будто над ней насмехались. Странно, но это каким-то образом привело ее в себя. Голос ее окреп: - Если ты охотник, ты, вероятно, видел зверя, на которого я охочусь, или его следы. Мне сказали, что тело его, как у огромной змеи, покрыто разноцветной чешуей. Его следы... - Огненный зверь, - проговорил один из бритунийцев, сидящих верхом, а остальные описали рукой перед грудью дугу, будто сделав некий магический знак. Лицо Элдрана было мрачно. - Мы тоже ищем этого зверя, Йондра. Наш народ знает его давно. Мы можем объединить усилия. - Мне не нужно больше охотников,- быстро ответила Йондра. - Это существо убить сложнее, чем ты думаешь, - настаивал бритуниец. Рука его плотно сжала рукоять старинного меча с перекрестием, заканчивающимся когтями, будто орлиная лапа. - Дыхание его - огонь. Без нашей помощи ты лишь погибнешь, пытаясь убить его. - Так говорят у вас,- сказала она, издеваясь, - в детских сказках. Я говорю, что убью зверя без вашей помощи. Я также говорю вам, что лучше не пытаться охотиться на моего зверя. Трофей мой, бритуниец, ты меня понял? - Глаза твои - будто утренний туман, - сказал он, улыбаясь. Йондра задрожала: - Если я тебя встречу еще раз, то из твоих глаз будет торчать по стреле. Я... Она вдруг выхватила лук у одного из своих лучников. Бритунийцы опустили копья, а лошади их начали взволнованно пританцовывать. Охотники потянулись к саблям. Одним движением Йондра натянула стрелу и выстрелила в воздух. Высоко над лагерем вскрикнул ворон и начал беспорядочно бить крыльями, падая к далекому холму. - Смотри, - воскликнула Йондра, - и бойся моих стрел. Не успела она договорить, как ворон вдалеке вдруг дернулся и камнем полетел вниз, пронзенный второй стрелой. - Ты неплохо стреляешь, - сказал Элдран, опуская лук. Он ловко вскочил в седло. - Я бы остался, чтобы пострелять с тобой, но мне надо охотиться. Не оглядываясь, он развернул лошадь и поскакал вниз с холма, и его люди последовали за ним, не понимая, казалось, того, что их спины открыты для лучников из лагеря. Арванию эта мысль быстро пришла в голову. - Лучники,- начал было он, но тут Йондра бросила на него гневный взгляд. Она не произнесла ни слова, да и необходимости в этом не было. Распорядитель охотой попятился от нее, опустив глаза и бормоча: - Прошу прощения, моя госпожа. Затем она обратила свое внимание на Конана. - Ты, - зашипела она. - Он со мной так разговаривал, а ты не сделал ничего. Ничего! Огромный киммериец посмотрел на нее бесстрастно: - Возможно, он прав. Я видел следы зверя, который может убивать огнем. И если бритуниец был прав в этом, он, возможно, прав также, говоря, что убить его трудно. Возможно, тебе следует вернуться в Шадизар. - Возможно, возможно, возможно. - Она презрительно выплюнула каждое слово. - Почему мне не доложили об этих следах? Арваний, что ты знаешь об этом? Охотник бросил на Конана взгляд, полный злобы. - Пожар от молнии, - сказал он угрюмо. - И несколько старых костей. Этот боится собственной тени. Или тени от горы. - И это неправда? - Йондра вопросительно поглядела в лицо Конану.- Ты ведь не выдумываешь сказки, боясь, что тебя убьют горцы? - Я не боюсь смерти, - спокойно произнес Конан. - Когда она придет, настанет лишь темнота. Но только дурак ищет смерти без пользы. Аристократка надменно вздернула голову. - Так, - сказала она, и опять: - Так. - Не взглянув больше на Конана, она твердо зашагала прочь, громко крикнув: - Лиана! Приготовь мне умыться! Арваний злорадно скалился, глядя на Конана, но киммериец не видел его. <Все сделалось намного сложнее, чем я предполагал, покидая Шадизар, - подумал Конан. - Что мне теперь делать?> Был один известный ему способ сосредоточить свои мысли для решения задачи. Вынув из сумки небольшой брусок, он достал меч, сел и, поджав под себя ноги, принялся точить старинный меч и думать. Ималла Басракан глядел на мертвого ворона, лежавшего на полу, и дергал в отчаянии свою раздвоенную бороду. Воронов-разведчиков достать было нелегко. Птенцов надо выращивать, и лишь одна пара из двадцати выживала после заклятий, связывающих птиц так, что одна птица видела и чувствовала то же самое, что видела и чувствовала другая. Нужно время, чтобы вырастить птиц, и время, чтобы наложить заклятия. У него не было времени заменить проклятую птицу. Вероятно, другая досталась ястребу. А их у него так мало. Проворчав, он пнул мертвую птицу, отчего она ударилась о голую каменную стену. - Грязная тварь, - прорычал он. Одернув свое красное одеяние, он повернулся к шести нашестам, установленным в середине комнаты. На пяти из них сидели вороны, склонив головы и глядя на ималлу черными глазами-бусинками. Крылья их, подрезанные, чтобы они не могли улететь, бессильно свисали. В комнате, кроме нашестов, почти ничего не было. На столе, инкрустированном перламутром, стояла бронзовая лампа и были разбросаны приспособления для занятий магическим искусством. На полке вдоль стены стояли фолианты по некромантии, собранные ималлой в течение жизни. Никто не входил в эту комнату, как и в другие, отведенные для его занятий, кроме него, и никто, кроме его последователей, не знал, что происходит там. Басракан зажег от лампы лучину и начал описывать ею в воздухе перед первой птицей замысловатую фигуру. Крохотные глазки следили за пламенем, отражающимся на их черной поверхности. Рисуя фигуру, Басракан нараспев бормотал слова, взятые из тома, переписанного на пергамент, сделанный из человеческой кожи, слова, которые наполняли воздух до такой степени, что, казалось, стены начинали дрожать. С каждым словом след пламени делался все более осязаемым, пока между ималлой и вороном не повис нечестивый символ. Ворон медленно раскрыл клюв и проскрипел слова, едва узнаваемые: - Холмы. Небо. Деревья. Облака. Много-много облаков. Колдун хлопнул в ладоши, огненный символ исчез, и птица перестала скрипеть. С этими тварями почти всегда так. Заклятия, связывающие птиц, заставляют их прежде всего говорить о людях, но если людей не было, то вороны будут бубнить обо всем, что им пришлось увидеть, и будут говорить бесконечно, если не заткнуть их. Тот же ритуал, исполненный перед следующей птицей, дал тот же результат, иным было лишь описание ландшафта, и то же произошло и со следующей птицей, и со следующей. Когда ималла дошел до последней птицы, он уже спешил. В соседней комнате важное дело требовало его внимания, и он уже был уверен в том, о чем доложит птица. Нараспев произнося заклинание, он нарисовал огненный символ, уже готовый хлопком в ладоши уничтожить его. - Солдаты,- прокаркал ворон.- Много-много. Много-много. У Басракана перехватило дыхание. Никогда он так не жалел о том, что вороны не могут называть цифры. - Где? - спросил ималла. - На юге. На юге от гор. Ималла задумчиво погладил бороду. Если они идут с юга, то это, должно быть, заморийцы. Но что с ними делать? Птицу, которая в действительности видела солдат, можно заставить вернуться и указать дорогу его воинам. Горцы расценят это как еще один символ благоволения истинных богов, ибо птицы - это творение духов воздуха. И это будет первой победой, первой из многих побед над неверными. - Возвращайся! - крикнул Басракан. - Возвращаюсь,- проскрипел ворон и замолчал. Сколько же там солдат, думал ималла, выходя из комнаты, и сколько же воинов истинных богов послать против них? Проходя через следующее помещение, со стенами, отделанными гладким дубом, таким же дорогим в горах, как жемчуг, он задержался, чтобы поглядеть на девушку, забившуюся в угол. Из ее темных глаз текли слезы, а полные губы беспрестанно дрожали. Кожа у нее была гладкая и мягкая, и одежда не мешала ималле смотреть на нее. Лицо Басракана исказилось от отвращения, и он вытер руки о свою алую одежду. Лишь восемнадцать лет, а уже сосуд похоти, уже пытается завладеть умами мужчин. Как и все женщины. Ни одной нет истинно чистой. Ни одной, достойной древних богов. Очнувшись от своих мрачных мыслей, святой человек поспешил дальше. Он не боялся, что девушка уйдет. Заклятие, которое он наложил на нее, не позволит ей покинуть это помещение, пока он не даст ей разрешения, пока не сочтет ее достойной. В коридоре он встретил только что вошедшего ималлу Джбейля. Тощий человек склонился, зашуршав своей черной одеждой. - Да будет с тобой благословение истинных богов, ималла Басракан. Я пришел с дурными вестями. - Дурные вести? - произнес Басракан, не вспомнив о приветствии. - Говори! - Много воинов присоединилось к тем, что были у нас, но почти никто из них не видел символа благоволения истинных богов. - Глаза Джбейля горели лихорадочным огнем истинной веры, и рот его презрительно скривился, когда он говорил о тех, кто был менее полон веры, чем он сам. - Раздается много голосов, требующих показать жертвоприношение. Даже те, кто видел, шепчут сейчас, что существо, посланное древними богами, покинуло нас, раз его не видно уже столько дней. Некоторые из вновь пришедших говорят, что вообще нет никакого символа, что все это ложь. Они произносят это украдкой, между собой, но делать так они будут не вечно, и, я боюсь, они легко могут завладеть сердцами сомневающихся. Басракан в отчаянии скрипнул зубами. Его мучило то же опасение, он боялся, что они покинуты, и по ночам, в одиночестве, бичевал себя за недостаток веры. Он уже пытался вызвать огненного зверя, пытался, и это ему не удалось. Но он все еще там, говорил себе ималла. Все еще под горой, ждет, чтобы выйти снова. Ждет - у него перехватило дыхание - символа их веры. - Сколько собралось воинов? - спросил он. - Больше сорока тысяч, ималла, и каждый день прибывают еще. Очень трудно кормить стольких, хотя они, конечно, и правоверные. Басракан вытянулся во весь рост. Его лицо светилось верой, подкрепленной сообщением о численности его армии. - Дай воинам знать, что мне известно о недостатке их веры. - Он произносил слова размеренно, с плавным ударением, убежденный, что они вдохновлены истинными богами. - Дай им знать, что если они хотят видеть желаемое зрелище, то от них требуется сделать то, что я скажу. Явится птица, ворон, символ, данный духами воздуха. Половина всех собравшихся должна последовать за птицей, и она приведет их туда, где находятся неверные, солдаты Заморы. Воины должны убить их, не давая уйти никому. Никому. Если это будет исполнено так, как приказано, то им будет дарован символ благоволения истинных богов. - Птица, - прошептал Джбейль. - Символ, данный духами воздуха. Воистину велики древние боги, и воистину ималла Басракан велик пред их лицом. Басракан небрежно отмахнулся рукой от похвалы. - Я всего лишь человек, - сказал он. - Теперь ступай! Проследи, чтобы все было исполнено по моему приказу. Последователь в черном поклонился перед колдуном, и Басракан, как только тот ушел, принялся тереть виски. Столько на него навалилось. От этого болит голова. Но есть еще девушка. Показав девушке зло, заключенное в ней, избавив ее от этого зла, он облегчит боль. Он изгонит из нее похоть. С видом аскета, страдающего во имя долга, Басракан пошел назад. Глава 11 Джинар лежал в темноте на животе и изучал лагерь охотников, мирно отдыхающих на соседнем холме. Темная одежда горца сливалась с тенями на каменистой земле. Лишь тлеющие угли напоминали о кострах; сам же лагерь оставался в темноте, в которой шатры и повозки были лишь смутными очертаниями, и только в большом алом шатре горела лампа. Над острыми пиками гор на севере высоко висела луна, но густые облака пропускали ее свет лишь изредка. Отличная ночь для нападения. Он провел рукой по заплетенной в три косички бороде. Вероятно, древние боги действительно с ними. Это казалось очевидным все эти дни, когда след охотничьей партии шел прямо, как стрела. Может быть, Огненные глаза притягивают каким-то образом к ималле и истинные боги действуют среди людей даже через заморийскую блудницу? Холодок, будто дуновение ледяного горного воздуха, пробежал по спине Джинара, и волосы на голове зашевелились. Ему показалось, что древние боги ходят по земле прямо у него перед глазами. Сзади зашуршали камни, Джинар вскрикнул от страха. Рядом с ним на каменистую почву опустился Фаруз. - Часовые? - спросил наконец Джинар. Он был доволен, что голос его звучал ровно. Подошедший презрительно фыркнул: - Их десять. Но они почти спят. Они умрут легко. - Так много? Такую охрану выставляют солдаты, а не охотники. - Я говорю тебе, Джинар, они чуть ли не храпят. Глаза их закрыты. - Двадцать глаз, - вздохнул Джинар. - Достаточно, чтобы заметила одна пара. Если лагерь будет разбужен, нам придется нападать на них сначала снизу... - Ба! Нам надо было напасть на них тогда, когда мы их только заметили, когда они шли. Или ты все еще боишься бритунийских собак? Их уже давно здесь нет. Джинар не ответил. Лишь потому, что Шармаль один пошел справлять естественную потребность, увидели его бритунийцы, которые шли, как привидения, по следу охотников из Шадизара. Бритунийцы и заморийцы не очень любили друг друга, это правда, но и те и другие отложат взаимное убийство для того, чтобы омочить свои клинки кровью горцев. Фаруз вклинился бы с горцами между двумя вражескими отрядами - по крайней мере между сорока бритунийцами и раза в полтора большим числом заморийцев, - думая лишь о том, скольких он сможет убить. - Если твоя... осторожность приведет нас к неудаче, - проговорил Фаруз, - не надейся защититься от гнева ималлы Басракана, свалив вину на других. Правда станет известна. Фаруз, решил Джинар, не доживет до того, чтобы вернуться к правоверным ималлы Басракана. Древние боги сами позаботились об этом. Снова за спиной послышался шорох сапог, но на этот раз Джинар просто посмотрел через плечо. Шармаль, худой молодой человек с жидкой бородкой, заплетенной множеством косичек, сел на корточки рядом с Джинаром и Фарузом. - Неверные бритунийцы все еще идут на восток, - сказал молодой человек. - Они не остановились с наступлением темноты? - спросил, нахмурившись, Джинар. Ему никогда не нравилось необычное поведение, а ведь никто не путешествует ночью без веских на то оснований, тем более вблизи Кезанкийских гор. - Когда я возвращался на закате,- ответил Шармаль,- они все еще скакали на восток. Я... я не хотел пропустить битву. - Если вообще будет битва, - усмехнулся Фаруз. Джинар громко скрипнул зубами. - По коням, - приказал он. - Окружить лагерь и медленно приближаться. Не наносить ударов без моей команды, если только не будет поднята тревога. Понятно, Фаруз? Говоришь ты с жаром. Может ли твоя рука подтвердить эти слова? Зарычав, Фаруз вскочил на ноги и бросился вниз по склону - туда, где стояла его косматая лошадь. Джинар, угрюмо улыбаясь, последовал за ним и взобрался в высокое седло. Он осторожно объехал холм, направляясь к лагерю на вершине соседнего холма. Стук неподкованных копыт по камням не беспокоил Джинара, сейчас не беспокоил. Он был убежден, что заморийцы не услышат. С ними древние боги. Он и другие горцы сливались с темнотой. Он разглядел часового, оперевшегося на копье, ничего не замечающего, не видящего еще одной подкрадывающейся тени. Джинар вынул из ножен кривую саблю. Впереди могут идти по земле истинные боги, но здесь также присутствовало что-то еще. Смерть. Он чуял ее. Смерть для многих. Смерть для Фаруза. Улыбнувшись, Джинар ударил пятками в бока лошади, и она бросилась вперед. Часовой успел в ужасе вытаращить глаза; затем кривой клинок, к которому была приложена сила руки Джинара, и вес несущейся лошади, снес голову с плеч. Темноту разорвал крик Джинара: - Во имя истинных богов, бей их! Не щадить! С воплями из ночи выскочили горцы, обнажив алчущую крови сталь. Конан лежал, завернувшись в накидку, под открытым небом, приоткрыв глаза. После такого ее поведения он решил не ходить в шатер, несмотря на призывно горящие лампы, которые светились еще и сейчас. Но разбудили, однако, его не мысли о шелковистой коже, а посторонний шум. Он слышал дыхание ближайшего к нему часового, дыхание слишком спокойное и глубокое для человека на страже. Эти придурки не слушают его советов, подумал он. Они слушают, но не слышат, точнее. На храп часового наслоился другой звук: на склоне зашуршали и покатились камни. На всех склонах холма. - Кром! - произнес киммериец. Одним движением он сбросил черную накидку, поднялся на ноги и выхватил меч. Он открыл рот, чтобы поднять тревогу, но в данный момент в этом уже не было необходимости. Следом за влажным ударом стали, погрузившейся в плоть, раздалось: <Во имя истинных богов, бей их! Не щадить!> В темноте начался хаос: со всех сторон появились орущие горцы, жаждущие крови неверных, а из шатров вылезали охотники и молили своих богов дать им увидеть еще один рассвет. Огромный киммериец побежал к часовому, дыхание которого он слышал до этого. Разбуженный часовой попытался опустить копье, но, получив по лицу удар саблей, с криком покатился по земле. - Кром! - взревел Конан. Горец дернул за поводья и развернул косматую лошадку над повалившимся часовым в сторону огромного человека, вышедшего из темноты. - Такова воля истинных богов! - проорал горец. Размахивая над тюрбаном окровавленной саблей, он ударил пятками в бока лошадки. На долю мгновения Конан остановился, расставил ноги так, будто собирался встретить летящую на него лошадь. Вдруг он бросился вперед, пригнувшись под просвистевшим над головой стальным полумесяцем и вонзил в живот горца меч. Сила удара сбила киммерийца с ног, а горец, казалось, прыгнул через круп лошади и упал на землю. Поставив ногу на грудь трупа, Конан выдернул свой меч. Некий инстинкт предупредил его, покалывание между лопаток. Он обернулся и увидел другого врага на лошади и кривую саблю, уже приближающуюся к голове. Не оборачиваясь, киммериец уже поднимал свой меч, и его острый как бритва клинок полоснул по уже опускавшейся кисти. Рука и сабля полетели, и горец с жалобными криками ускакал в ночь, высоко подняв обрубок руки, из которого бил фонтан крови, будто так он не позволит крови вытечь. Две повозки уже пылали как костры, и пламя быстро поглощало пять круглых шатров. Над всем висел шум битвы: звон стали о сталь, крики раненых, стоны умирающих. Вспыхнула еще одна повозка. Огонь отодвигал ночь от сражающихся людей, пляшущих с окровавленными клинками среди тел, усеявших вершину холма. Среди лежащих без движения было больше тех, кто носил кольчугу и остроконечный шлем заморийцев, чем тех, чьи головы были обмотаны тюрбанами. Все это Конан охватил взглядом в долю секунды, но одно среди всего остального привлекло его внимание. Йондра, выгнанная из-под мехового одеяла и голая, если не считать перекинутого через плечо колчана, стояла перед алым шатром и спокойно стреляла из лука, будто это была стрельба тто соломенным мишеням. И там, куда попадали ее стрелы, умирали горцы. Киммериец заметил, что на нее обратил внимание не только он. Горец в дальнем конце лагеря издал вдруг протяжный крик и послал свою лошадку галопом в сторону обнаженной лучницы. - Йондра! - крикнул Конан, но, даже когда кричал, он знал, что она не услышит его в таком шуме. И что ему никак не успеть добежать до нее. Перебросив меч в левую руку, он двумя прыжками добрался до часового, лежащего на спине, обратив лицо, похожее на раскроенную маску, к черному небу. Безжалостно поставив ногу на отброшенную руку часового, киммериец вырвал из мертвого захвата тяжелое охотничье копье. С отчаянной быстротой он распрямился, обернулся, метнул и замер, когда копье было в воздухе. Ни воли, ни мысли не осталось для движения, поскольку и то и другое было сейчас приковано к толстому копью. Лошадь горца находилась в двух шагах от Йондры, его клинок почти упирался в ее спину, и все же девушка ничего не слышала и не обернулась. А горец согнулся в конвульсиях, когда его грудь пронзил наконечник копья. Лошадь его продолжала мчаться, а тело горца медленно заваливалось назад и упало наконец, будто мешок с песком, перед женщиной. Йондра вздрогнула, когда почти у самых ее ног упало тело, но продолжала еще некоторое время шарить руками в опустевшем колчане в поисках еще одной стрелы. Неожиданно она отбросила лук и выхватила из руки мертвого горца саблю. Конан обнаружил, что снова может дышать. Он сделал шаг в сторону княжны... и что-то огнем полоснуло его по спине. Огромный киммериец тут же перекатился вперед, встал на ноги и обернулся, отыскивая нападавшего. За спиной было много народу - и горцы, и охотники,- но все, кроме Арвания и Телада, были заняты тем, что убивали друг друга, и даже эти двое, пока Конан смотрел, сцепились с врагами в тюрбанах. Нет времени выбирать себе противника, подумал Конан. Их хватит на всех. В нем пробудилась темная ярость. Когда он снова посмотрел вперед, Йондры уже не было, но мысли о ней глубоко вошли в его потемневшее от битвы сознание: Конан был рожден на поле битвы. Первым запахом, который вошел в него с первым вдохом, был медный запах свежепролитой крови. Первым звуком, приветствовавшим его слух, был лязг стали. Первым видом, который открылся его глазам, были вороны, кружащие в небе и ждущие, когда живые уйдут и отдадут им во власть то, что осталось. С боевой яростью, родившейся вместе с ним, Конан шагал сквозь пламя и крики, и меч его нес смерть. Киммериец искал бородатых людей в тюрбанах, и те, которых он находил, представали перед Черным троном Эрлика, унося с собой воспоминания о том, что видели в мире людей последним: глаза, горящие лазурным огнем. Его старинный меч грозно сверкал в свете горящих шатров, сверкал до тех пор, пока залитый алым клинок мог еще сверкать, но, казалось, стал пожирать свет так же, как пожирал жизнь. Люди встречали его, люди падали перед ним, и наконец люди от него бежали. Настало время, когда киммериец стоял один, и взгляд его не мог больше видеть тюрбанов, кроме как на мертвых. Были и стоящие люди, понял Конан, когда туман боевой ярости немного рассеялся и сознание его прояснилось. Заморийские охотники собрались вокруг него широким кругом и глядели с удивлением и страхом. Он взглянул каждому в лицо, и каждый под его взглядом отступил на шаг. Даже Арваний не мог устоять на месте, хотя его лицо и залилось краской злости, когда он понял, что сделал. - Горцы? - спросил Конан. Он стянул грубую шерстяную накидку с убитого горца и вытер о нее меч. - Ушли, - ответил Телад тонким голосом. Он прочистил горло. - Бежали немногие, большая часть, мне кажется...- Он обвел рукой всю вершину холма, усеянную телами и сгоревшими шатрами, освещенную пылающими повозками. - Это ты нас спас, киммериец. - Яйца Ханнумана! - взревел Арваний. - Вы что, все женщины? Нас спасло ваше собственное оружие, мечи в ваших руках! Если варвар и убил нескольких, то он спасал собственную шкуру. - Не говори глупостей, - бросил ему Телад. - Тебе в первую очередь не следует выступать против него. Конан дрался как демон, в то время как мы пытались проснуться и понять, что это не страшный сон. Люди, стоявшие кругом, подтвердили его слова, закивав головами. Арваний с искаженным яростью лицом открыл рот, но Конан заговорил первым: - Если кто-нибудь из них бежал, то он может привести других. Нам следует уйти отсюда, и побыстрее. - Вот чего стоит ваш герой, - презрительно говорил Арваний. - Уже готов бежать. Горцы редко собираются в банды более многочисленные, чем та, что напала на нас и теперь ожидает червей. Кто еще осмелится напасть на нас! Я, кроме того, считаю, что мы убили всех горских собак. - Некоторые все-таки бежали, - возразил Телад, но Арваний продолжал говорить, заглушая Телада: - Я не видел, чтобы кто-нибудь бежал. Если бы я видел, ему бы не удалось бежать. Если мы побежали, как кролики, значит, мы есть кролики, испугавшиеся тени. - Твои оскорбления начинают меня беспокоить, охотник, - сказал Конан, приподняв меч. - До этого я воздерживался от того, чтобы убить тебя, по разным причинам. Теперь тебе пора усмирить свой язык, или я усмирю его за тебя. Арваний хмуро глядел в ответ, сабля его подрагивала в руке, но он молчал. Остальные охотники расступились. Тишину нарушила Йондра, подойдя в глубоком парчовом халате до пят, который она удерживала на шее двумя руками. Она посмотрела на обоих противников, прежде чем начать говорить: - Конан, почему ты думаешь, что горцы вернутся? Она пыталась не обращать внимания на напряжение, как понял киммериец, и таким образом разрядить его, но дать ответ на ее вопрос важнее, чем убить Арвания. - Это правда, что банды горцев обычно небольшие, но в Шадизаре говорят, что кезанкийские племена объединяются. То, что мы видели солдат, идущих на север, подтверждает это, поскольку также говорят, что против горцев послана армия. Уйдя, мы ничем не рискуем; оставшись же, рискуем тем, что эти немногие бежавшие приведут тысячу. - Тысячу! - презрительно фыркнул человек с орлиным носом. - Моя госпожа, хорошо известно, что горские племена постоянно враждуют друг с другом. Если соберется тысяча горцев, они за день перережут друг друга. А если каким-нибудь чудом так много людей и соберется вместе, они прежде всего будут думать о солдатах. В любом случае я не верю в базарные слухи о том, что племена объединяются. Это противоречит всему тому, что я знаю о горцах. Йондра задумчиво кивнула, затем спросила: - А наши раненые? Сколько их и какова тяжесть ранения? - Много царапин и порезов, моя госпожа,ответил Арваний, - но лишь четырнадцать человек можно считать ранеными, и лишь двое ранены тяжело. - Он поколебался. - Одиннадцать убиты, моя госпожа. - Одиннадцать, - вздохнула она и закрыла глаза. - Было бы больше, моя госпожа, если бы не Конан, - сказал Телад, и Арваний накинулся на него: - Перестань болтать о своем варваре! - Хватит! - крикнула Йондра. Ее голос мгновенно успокоил охотников. - Я решу, что нам делать, завтра. А сейчас раненых перевязать, костры потушить. Арваний, проследи за этим.- Она помолчала, делая глубокий вдох и не глядя ни на кого определенно, затем сказала: - Конан, пройди в мой шатер. Прошу. - Последнее слово было вымученным, и, произнеся его, она быстро отвернулась, отчего халат ее разошелся и открыл обнаженное бедро, и поспешила вон из круга мужчин. Посещения Конаном шатра Йондры и ее постели были тайной, известной всем, но об этом открыто не говорили. Все мужчины поэтому старались сейчас не смотреть на Конана и друг на друга. Арваний был явно поражен. Тамира одна взглянула в лицо киммерийцу, и взгляд ее был гневным. Покачав головой при мысли о непредсказуемости женщин, огромный киммериец вложил в ножны меч и пошел за Йондрой. Она ожидала его в алом шатре. Когда он нырнул под полог, княжна сбросила с плеч парчовый халат, и Конан обнаружил, что держит в руках гладкое, мягкое голое тело. Княжна вцепилась в киммерийца, прижавшись к его ребрам полными грудями. - Мне... мне не следовало тогда говорить,- проговорила она. - Я не сомневаюсь в том, что ты видел, и я хочу, чтобы ты спал в моей постели. - Это хорошо, что ты мне веришь, - сказал он, гладя княжну по волосам, - поскольку я действительно видел то, о чем рассказал. Но сейчас не время говорить об этом. - Она вздохнула и прижалась плотнее, если это только было возможно. - Сейчас время поговорить о возвращении. Твои