Кейт Лаумер. Похититель тел ----------------------------------------------------------------------- Keith Laumer. The Shape Changer (1972) ("Lafayette O'Leary" #3). Пер. - С.Москотина. Авт.сб. "Укротитель времени". М., "Селена", 1993. OCR & spellcheck by HarryFan, 26 November 2001 ----------------------------------------------------------------------- 1 Над дворцовыми садами ярко сияла луна. Сэр Лафайет О'Лири крадучись удалялся от двери буфетной. Он беззвучно шел на цыпочках по гравийной дорожке, ведущей вдоль рододендроновой изгороди, окружающей королевский огород Артезии и огибающей птичий двор, в котором клохтала сонная курица, недовольная его появлением. У калитки на улицу он помедлил, чтобы оглянуться на темные башни, размытый силуэт которых вырисовывался на фоне ярких облаков. Слабый огонек светился в окнах его покоев на четвертом этаже. Там, наверху, его ждала Дафна, свернувшись калачиком между шелковыми простынями. Он отправил ее спать, сказав, что придет, как только внимательно прочитает еще одну главу из новой книги по гипнозу. Вместо этого он крался как вор в ночи на тайное свидание с неизвестным лицом или лицами, все из-за этой нелепой записки, найденной под салфеткой с послеобеденным напитком. Он вытащил неряшливый кусок бумаги из кармана и перечитал при тусклом свете лампы стенного бра: "Дарагой сэр Лафает. Я нивидил вас сто лет, но многа думал о вас. Я пишу вам патаму што мне удалось дастать штуку с каторой мне без вас нисправица. Сичас я нимагу больше ничиво сказать а то кто нибуть можит все захватить. Но встричайти миня в полнач в Сикире и Драконе и я вас патключю Х (вместо подписи)" "Наверно, это от Рыжего Быка, - думал Лафайет. - Никто больше так затейливо писать не может. Но к чему эти замашки "плаща и кинжала"? Можно подумать, что О'Лири все еще зарабатывает на жизнь, срезая кошельки, а не является легендарным героем, заслужившим королевское помилование и Орден Дракона за службу короне. Похоже, он взялся за старые проделки. Вероятно, у него какой-нибудь сумасбродный план обмана соседей либо идея превращения неблагородного металла в золото. Будь у меня хоть капля здравого смысла, я бы сейчас же вернулся и забыл об этом". Но вместо того чтобы вернуться, О'Лири засунул записку в карман и без дальнейших колебаний вышел из калитки. Здесь, в узком переулке, ветер казался прохладней и доносил слабый запах дворцового свиного загона, где пара призовых китайских свиней ожидала завтрашнего пира. Когда Лафайет проходил мимо, он услышал грустное похрюкивание. В дальнем углу загона Жорж, четырехсотфунтовый хряк, толкался о стенку, как бы отступая от чуть менее грузной Джемимы. "Бедный Жорж, - подумал Лафайет. - Наверно, тебя так же несправедливо проклинали, как и меня". Тут Жорж, казалось, поймал его взгляд. Отчаянно подпрыгнув, он уклонился от амуров свиньи и продрался к Лафайету, издавая жалобное бормотание. - Не повторяй моей ошибки, Жорж, цени то, что имеешь, пока не потерял все, - посоветовал Лафайет борову, который тщетно пытался перепрыгнуть через забор и наконец шлепнулся обратно в грязь с оглушительным шумом. - Пойди к Джемиме, извинись и забудь о неизбежном празднестве, - Лафайет запнулся, так как Жорж бросился на забор Раздался зловещий скрип толстых досок. - Ш-ш-ш, - шепнул Лафайет. - Ты поднимешь дворцовый караул! Будь благоразумен, Жорж, живи, пока живется. Но печальное похрюкивание преследовало его, пока он быстро удалялся по темной улице. На фронтонах, нависающих над булыжной мостовой, редко светились окна со свинцовым стеклом: добропорядочные жители столицы в это время уже видели сны. Лафайет подумал, что только такие авантюрные натуры, как он и тот, к которому он шел, могли в такой час очутиться на улице. Вдалеке слышались окрики городского сторожа, делающего обход, лай собаки, звон колокольчика. Паровая машина прогромыхала мимо перекрестка; над ее задней дверцей болтался красный фонарь, а железные колеса грохотали по булыжной мостовой. Вдали виднелась вывеска со знакомой эмблемой: нос корабля викингов и боевая секира с длинным древком. Под ней - низкая дубовая дверь с железным переплетом и прочными скобяными петлями. Вид вызывал пикантные воспоминания. "Секира и Дракон" - это первое, что он увидел, очутившись в Артезии. Несколько лет назад его внезапно перенесли из Колби Конерз, США, психические энергии, сфокусированные при помощи гипноза по методу профессора, доктора Ганса Иосифа Шиммеркопфа, описанному в толстом томе "Наука гипноза". Там же его сразу арестовали за колдовство королевские мушкетеры, так как он, не задумываясь, перелил несколько галлонов первосортного вина из литровой бутылки, Он добился помилования только отчаянным обещанием победить дракона. В конце концов дракона он убил, вернее, одного из них. А второй стал служить ему домашним любимым конем... Еще он истребил страшного двуглавого гиганта Лода, что было в какой-то мере стыдно: одна из его голов была совсем недурна. Лафайет на этом не остановился, он сверг узурпатора Горубла и восстановил правление принцессы Адоранны. С тех пор он и его очаровательная жена, бывшая горничная, Дафна - почетные граждане необычного королевства Артезии. Они занимают просторные покои в западном крыле дворца. У них самые дружеские отношения с Адоранной и принцем Аланом, ее супругом. А теперь он снова на холодной темной улице, вновь приближается к двери, которая когда-то открыла перед ним такие приключения... Но он твердо решил, что на этот раз приключений не будет. В прошлый раз он извлек хороший урок и просто жаждал спокойной жизни. За то что он вмешивался не в свое дело, Центральная, главное ведомство межпространственной службы, прислала ему безумное задание. В результате он чуть не остался навсегда в заброшенном параллельном мире в весьма затруднительном положении. Но на этот раз он будет осмотрителен. Он пришел сюда просто шутки ради. В принципе было довольно весело, поеживаясь от холода, вспоминать ушедшие денечки, когда он был чертежником без гроша в кармане, загнанным в пансион миссис Макглинт, и жил на сардинах, приправленных мечтами, но это только потому что его ждала уютная кровать во дворце. Он думал о том, как ужасно действительно оказаться каким-нибудь бездомным цыганом без крыши над головой в такой час, голодным и холодным, без всякой надежды на лучшее. - Долой мрачные мысли, - решительно прервал он сам себя, подходя к двери таверны. - Через час я укутаюсь вместе с Дафной, а после активной прогулки по ночному воздуху это еще приятнее. И в самом благодушном настроении он скинул плащ и шагнул в теплый пивной аромат "Секиры и Дракона". Угли, тлеющие в огромном камине, тускло освещали длинную узкую комнату, ряды дощатых столов, винные и пивные бочонки. Казалось, никого не было, кроме молчаливого буфетчика за стойкой на опорах, пока из тени в дальнем конце комнаты не поднялась большая фигура. - Сюда, дружище! - пробасил дружелюбный голос. - Отдохни немножко, и мы поднимем стаканчик-другой в память о былом! - Рыжий Бык! - воскликнул Лафайет, нагибая голову под низкими, почерневшими от времени перекладинами. - Я так и знал, что это ты! Он пожал загрубевшую руку богатыря, который смотрел на него, радостно улыбаясь. Небольшие глаза с покрасневшими веками сияли на массивном лице, покрытом шрамами. Лафайет отметил появление седины в густых щетинистых рыжих волосах над ушами, напоминающими цветную капусту. Больше судьба по доброте своей ничего не изменила в знакомом облике. - Где ты скрывался? - спросил Лафайет, усаживаясь на предложенный стул. - Я тебя здесь уже год, а то и больше, не видел. - Послушай, я дам тебе дружеский совет, - грустно сказал Рыжий Бык, наполняя вином стакан О'Лири. - Держись подальше от этих провинциальных тюряг. - Уж не принялся ли ты за старое? - сурово потребовал ответа Лафайет. - Я-то думал, ты взялся за ум, Рыжий Бык. - Теперь они повязали меня за то, что я сел на клячу, на которой было тавро какого-то другого раззявы. Ведь ты же знаешь, как все эти гнедые кобылы походят друг на друга на стоянке? - Я тебя предупреждал насчет твоего беспечного отношения к праву собственности, - напомнил Лафайет. - В первый же вечер нашей встречи, прямо здесь, за этим самым столом. - Ага, потому я и выбрал это местечко для сентиментальных воспоминаний, - признался великан и вздохнул. - Ты, приятель, верно рассудил, бросил срезать кошельки и пошел по прямой дорожке, и теперь... - Ты опять подумываешь о старом? - грозно спросил Лафайет. - Я никогда не был карманником, не знаю, откуда у тебя такие мысли. - Ладно, дружище, не бери в голову, - Рыжий Бык подмигнул, при этом каждая черточка его грубого липа пришла в движение. - Пусть это останется между нами, что ты бывал неуловимым разбойником, жутким привидением. - Это все чушь собачья. Рыжий Бык, - прервал его Лафайет, пробуя вино, - уже потому только, что, когда ты меня впервые встретил, на мне быка куртка из бордового бархата и бриджи из коричневой замши. - Да, и они сидели всегда без морщиночки, правда? Прямо по бедрам. И у тебя была французская шляпа, заломленная на лбу, и кусок кружева у подбородка. - Это имеет никакого значения, просто так вышло, что я вызывал... Я имею в виду, - спохватился он, сообразив, что чуть не усложнил дело: Рыжий Бык никогда не понял бы функционирования психических энергий. - Я имею в виду, что на самом деле я собирался надеть серый костюм и фетровую шляпу, во что-то не пошло, и... - Да ладно, слышал я уже всю эту ерунду, приятель. Все равно я в газетах видел, что в ту ночь луна будет как призрачный галеон, и ветер разгонит тьму, и тому подобное, вот я и... ну... - Давай, пожалуйста, к делу, - отрезал Лафайет. - Мне и в самом деле давно пора спать... - Само собой, дружище. Пей вино, пока я тебя посвящаю. Дело, видишь ли, вот в чем. Тащусь я вдоль заставы из местечка, где мне дельце пришили; тут настигла меня ночь. Ну, я нашел приют в пещере, а утром - как же я удивился, что булыжник, который я держал за подушку, оказался аккуратненьким маленьким бочоночком, навроде сейфика для вкладов. - Ну да? - Ага. Ну, я его потряс маленько, дверки и отстали. Угадай, что внутри? - Деньги? Драгоценности? - пытался угадать Лафайет, сделав еще глоток вина. Это была противная жидкость, слабая и кислая. Очень жаль, что Центральная наложила это ограничение, а то они могли бы запросто пить дворцовый Лафит-Ротшильд. - Как бы не так, - ехидно заметил Рыжий Бык. - Там была какая-то фигня - помесь консервной открывалки с набором для штопки. Только, похоже, она сломалась. Я уж хотел ее выкинуть, но засек, что на дне написано. - Что там написано? - зевнул Лафайет. - "Сделано в Японии"? - Глянь-ка сам, приятель. - Рыжий Бык запустил свою изрезанную шрамами пятерню в грязный кожаный камзол, вынул маленький приборчик, отдаленно напоминающий, как показалось Лафайету, патентованную кофеварку шестидюймовой высоты, а может, миниатюрный патефон-автомат. У вещицы было круглое донышко темно-красного цвета, на котором возвышался корпус из чистого пластика, сквозь который просвечивала путаница из проводков, колесиков, рычажков, шестеренок, крохотных кусочков цветного стекла и пластика. - Что бы это могло быть? - заинтересовался Лафайет. - Это же похоже на конденсаторы и транзисторы, но это глупо. Никто еще не изобрел транзисторы в Артезии. - Отлично, приятель! - воскликнул Рыжий Бык. - Я знал, что ты получишь прямую подсказку. - Я не получаю подсказок, ни прямых, ни косвенных, - возразил О'Лири. - Не имею ни малейшего понятия, что это за штука. - Нахмурившись, он повернул ее. - Для чего она, Рыжий Бык? - Ха! До этого мне не допетрить, дружище. Но я тут подумал, что она делает что-то сногсшибательное, и стоит нам только догадаться, что именно, и дело - в шляпе! - Чушь! - оттолкнул прибор Лафайет. - Рад был повидаться, Рыжий Бык, но, боюсь, ты попусту отнимаешь у меня время. Ты уверен, что не сам это состряпал? В жизни не видел, чтобы механические и электронные детали были перемешаны подобным образом. - Кто, я? - возмутился Рыжий Бык. - Я бы не стал водить за нос тебя, приятель! Как я уже говорил, я нашел штучку в пещере, и... - Фу, Рыжий Бык. - Лафайет допил вино, отодвинул кружку. - Я иду домой спать, там мое место. Забегай как-нибудь вечерком, и мы поболтаем о прошлом, когда я был бездомным простачком без друзей, без денег и надо мной навис смертный приговор. - Эй, приятель, погоди! Ты же не видел, что написано на дне: я и не выбросил эту штуковину только когда увидел это! Лафайет нетерпеливо хмыкнул, взял устройство и взглянул на дно с другой стороны. Он нахмурился, поднял его повыше к свету. - Так что же ты мне сразу не сказал? - воскликнул он. - Это же может быть что-то важное! Где, говоришь, нашел? - В пещере схоронили. И как только я увидел королевский герб, то сразу и смекнул, что нам подфартило, правда, браток? - Личный картуш Горубла, - бормотал Лафайет. - Но, похоже, его вручную проштамповали на металле. Там еще что-то... - Что там написано, браток? - Рыжий Бык нетерпеливо перегнулся через стол. - Ты что, не читал? - изумился Лафайет. - У-у, я не шибко-то посещая школу, когда был мальчуганом, - смутился здоровяк. - Трудно читать при таком освещении, но я различаю: "Собственность Центральной лаборатории вероятностей". - Лафайет потер потускневшую поверхность пальцем - на ней проступили другие буквы: ГЛАВНЫЙ РЕФЕРЕНТ - ПЕРЕМЕННЫЙ РЕЖИМ (ПОЛНЫЙ РАДИУС ДЕЙСТВИЯ), МОДЕЛЬ МАРК III. ОСТОРОЖНО - ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНАЯ МОДЕЛЬ. ДЛЯ СЛУЖЕБНОГО ПОЛЬЗОВАНИЯ. - Ух ты! - оценил Рыжий Бык. - Боже мой! - сказал Лафайет. - Бьюсь об заклад, это часть добычи, которую двадцать пять лет назад привез в Артезию Горубл. Он утащил ее из Центральной службы управления! Никодеус, помню, рассказывал, что они обнаружили "Травелер" с грузом оборудования из лаборатории, которую он наспех смонтировал в катакомбах дворца, но отчеты показывают, что не все удалось найти. - Он помолчал. - Рыжий Бык, эта пещера, ты можешь ее найти? Там может быть целая прорва других деталей! - Именно об этом я тебе и толкую, приятель, - обиженно ответил он. - Как только я смекнул, что напал на дельные вещи, я пошарил вокруг и нашел целую кучу чудных штуковин под настилом. Я не могу притащить все сразу, вот я их опять запрятал и поспешил к тебе рассказать обо всем. - Бог мой. Рыжий Бык, этот клад - динамит! Если бы он попал в плохие руки... - Верно, браток! Поэтому я и подумал о тебе! Ладно, насколько до меня доходит, я приношу по паре вещичек, так? И при помощи твоих старых связей с тех времен, когда ты был в игре, мы вскоре сможем сорвать куш. - Куш! Ты что, с ума сошел? Это же экспериментальное оборудование из Лаборатории Времени, где проводятся эксперименты по вероятности, путешествиям во времени, отношениям между измерениями. Только ввяжись в это, и одному Богу известно, каких вероятностных потрясений ты наделаешь. Ты же можешь сместить половину Артезии в другую фазу существования, а то и хуже! Рыжий Бык помрачнел: - Что общего между моим предложением и расписанием времени? Уж кому-кому, а мне-то можно сделать послабление; пять лет в одной компании, и все, что мы делали... - Ты не понимаешь, Рыжий Бык! Нам нельзя продавать это барахло. Оно принадлежит Центральной! Горубл его украл! Нам придется вернуть все сразу, пока не произошло что-нибудь ужасное! - Послушай, приятель, - убеждал Рыжий Бык. - Будет хуже, если какой-нибудь другой сукин сын доберется до клада. - Рыжий Бык, постарайся вбить себе в голову одну мысль, - строго сказал Лафайет. - Эта штука потенциально опаснее атомной бомбы, хотя ты не знаешь, что такое атомная бомба. Просто поверь мне на слово: необходимо передать все властям Центральной сразу... Если я смогу с ними связаться, - добавил он не столь уверенно. - Не-е, приятель, - огромная ручища Рыжего Быка накрыла лежащий на изрезанном столе прибор. - Только передай прибор этим спекулянтам, и они прикарманят добычу себе. Нет уж, дудки! Если не хочешь в долю, я сыграю один. - Нет, Рыжий Бык, ты так ничего и не понял! Слушай, я обещаю тебе хорошее вознаграждение, если отдашь это мне. Скажем, сотню золотых монет. - А как насчет остального? - недоверчиво спросил Рыжий Бык, потирая огрубевшей рукой свой давно не бритый подбородок, щетина которого трещала, как сало на горячей сковородке. - Нам нельзя ничего трогать. Я позвоню по особому телефону в старую лабораторию Никодеуса, чтобы связаться с Центральной и добиться командировки Инспектора по континуумам сюда. Он взял бы все в свои руки. - Ты говорил о вознаграждении. Как насчет десяти тысяч долларов наличными на месте? - Уверен, можно договориться. Нет проблем, Рыжий Бык. Я позабочусь, чтобы твои интересы были соблюдены. - Что ж, это уже лучше. Жаль, конечно, мы с тобой могли бы славно поработать: мой ум и твои ловкие фокусы, вроде прогулок по небу или превращения в дым под самым носом у Джонов. - Ты несешь чепуху, Рыжий Бык. Поверь мне, я позабочусь, чтобы ты на этом не проиграл. Теперь расскажи мне точно, где эта пещера? - Ну... я не знаю, приятель, - неуверенно промямлил Рыжий Бык. - Ты честный простак и все такое, но это самая большая возможность преуспеть на моем пути. - Он поднялся. - Мне надо в уборную, - признался он. - Дай мне минутку обдумать дела. Он важно прошествовал в глубь таверны. Лафайет взял модель Марк III и вгляделся в ее содержимое. Модель не напоминала ни один прибор из тех, которые он когда-либо видел. Это было похоже на детали часов с восьмидневным заводом или переносного телевизора, тщательно перемешанные и упакованные. С одной стороны около донышка была маленькая плоская кнопка, привлекавшая слабым свечением. Лафайет нажал ее. _Вселенная вывернулась наизнанку. Лафайет, прижимаясь к внутренней стенке обширной тверди, окружающей пустой пузырь, в который обратилась Земля, смутно сознавал, что его тело теперь заполняет пустоту бесконечного пространства, в то время как его глаза, находившиеся в самом центре реальности, воззрились друг на друга, исследуя бездонное небытие, которое закручивалось, расширялось_... Стены комнаты плыли мимо как замедляющая вращение карусель. Лафайет зажмурился от головокружения, нащупал свой бокал с вином, от души хлебнул и сел. Его сотрясала дрожь, и для восстановления дыхания он сделал несколько глубоких вздохов. В рассеянности он заглотил кусок пищи размером с крутое яйцо, отодвигаясь как можно дальше от невинного на вид приборчика, лежащего перед ним на столе. - Да, О'Лири, ты гений, - пробормотал он про себя, похлопывая карман в поисках платка, чтобы промокнуть со лба холодный пот. - Читаешь Рыжему Быку лекцию об опасности общения с экспериментальным оборудованием Лаборатории Времени, а сам тычешь в кнопку, и чуть... чуть... не делаешь, что же я чуть не сделал?! Неожиданно со стороны аллеи за таверной послышался шум драки. Бармен вышел из-за стойки с толстой дубинкой в руке. Он резко остановился, уставившись на Лафайета. - У нас закрыто, ты! - грубо заявил он. - Как ты вообще сюда попал, а? - Через дверь. Том, как всегда, - парировал Лафайет. - И что дальше? - Выметайся со своими манатками, ты, гнусный мошенник! - Бармен показал толстым большим пальцем на дверь. - Вон! - Что на тебя нашло. Том? - вспылил О'Лири. - Пойди, вытри стакан или еще что-нибудь. - Послушай, оборванец, я открыл кабак, чтобы мой старый кореш, Рыжий Бык, мог спокойно повидаться с важным человеком. Это не значит, что всякий уличный мерзавец может греться у моего камина. - Да, стоящий камин, - огрызнулся Лафайет, - "Секира и Дракон" когда-то был недурным погребком по сравнению с другими забегаловками, но сейчас испортился. - Он поперхнулся, так как Том дал ему дубиной под дых, схватил за шиворот и пособил встать со скамьи. - Говорят тебе, вон, бродяга, значит, вон! Когда хозяин толкнул Лафайета к двери, он, спотыкаясь, схватился за один из столбов, которые поддерживали прогибающиеся балки, завернул за него и прямо в подбородок ударил бармена. Тот кубарем полетел на утоптанный земляной пол, угодив головой под стол. - Благодарю вас, я как раз собирался уходить, - произнес Лафайет, хватая Марка III со стола, и заметил, что его голос стал хриплым и дребезжащим. И неудивительно после такого вероломного нападении старого знакомого. - Думаю, тебе лучше отложить испытания посетителей. Том, Это разлагает твою личность. - Он задержался у двери, чтобы поправить пальто в отогнуть лацканы. Ткань оказалась необъяснимо сальной. Он посмотрел вниз, в ужасе уставился на грязные бридже, рваные чулки в истасканные туфли. - Всего-то из-за одной небольшой потасовки? - вслух удивился он. Хозяин с трудом выполз из-под стола. - Погодите-ка, мистер, - невнятно бормотал он, - мы еще не расквитались. - Когда он встал, пошатываясь, Лафайет выскользнул на темную улицу. Заморосил холодный дождь, подул порывистый ветер. Рыжего Быка нигде не было. - И куда же он запропастился? - вслух удивился Лафайет, собираясь обернуться плащом. Но тут обнаружил, что теплая вещь пропала. - Проклятье! - выругался он, вновь оборачиваясь к двери таверны. - Том, я кое-что забыл! - крикнул он, но, как только он заговорил, огонь внутри погас. Лафайет изо всех сил забарабанил кулаками, во все впустую. Дубовая дверь была крепко заперта. - Хорошенькое дело! - зарычал он. - Теперь он на меня взъелся, а это был мой чуть ли не самый лучший плащ. Тот, что сшила Ларди, тетушка Дафны. Лафайет поднял ворот пиджака, рассеянно отметив, что он из грубой шерсти; смешно, что он схватил пиджак в темном чулане. Только он не мог припомнить, чтобы в его гардеробе вообще имелись такие потрепанные вещи. Может, он принадлежит человеку, который приходил очистить трубу от ласточкиного гнезда... - Но это все равно, - твердо решил он. - Главное - передать эту адскую машинку в нужные руки. Я закрою ее в подвале дворца, а потом попытаюсь связаться с Центральной, и... - От дальнейших размышлений его отвлек топот тяжелых сапог по плитам аллеи, проходящей между узкими зданиями на несколько ярдов вперед. О'Лири отступил, инстинктивно хватаясь за рукоятку меча. Но, увы, меча на месте не оказалось - он это понял сразу, как только пальцы сомкнулись на пустом месте. Много лет он не надевал меч, разве что по праздникам, и тогда только легкую модель, усыпанную драгоценностями и предназначенную для представлений. Кроме того, он давно не разгуливал один по полуночным улицам. Так что ему и в голову не пришло, подобно герою мелодрамы, нацепить старое лезвие, которое когда-то сослужило ему службу. Пока он наспех прятал модель Марк III, из проема аллеи показались три человека, все в мягких шляпах с пером, жакетах в желтую и зеленую полоску - цвета Адоранны; широкие алые шарфы, свободные мешковатые штаны над сапогами с отворотами - королевская городская стража. - Эй, старина! Ребята, как я вам рад! - поприветствовал Лафайет всех троих. - Я уж думал, это грабители, а то и хуже. Послушайте, меня нужно сопроводить обратно во дворец, и... - Стой, бродяга! - рявкнул первый мушкетер. - К стене! Повернись и поставь на нее руки над головой, - да ты знаком с процедурой! - скомандовал второй стражник, держа руку на эфесе. - Шутить не время, - строго перебил О'Лири. - Я нашел краденую вещь из королевского подвала. Очень важная штука, Коротышка, - обратился он к невысокому пухлому сержанту с лихо закрученными усами, - ты иди впереди, а вы, двое, замыкайте. - Не смей называть меня по кличке! - заорал сержант, выхватывая клинок. - И мы тебе не ребята! - Какая муха тебя укусила, Коротышка? - опешил Лафайет. - Неужели ты бесишься из-за того, что я выиграл у тебя в кегли со счетом два - пятьдесят вчера вечером? - У его горла тотчас очутился меч. - Если ты не закроешь рот, Клайд, я приколю тебя к стенке! - Коротышка сделал резкий выпад. - Обыщите-ка его, парни. Я чувствую, что этот тип не простой бродяга. - Вы что, все с ума посходили? - завопил О'Лири, когда стражники грубо придавили его к стене и не более деликатно принялись ощупывать карманы. - Коротышка, ты что, в самом деле не узнаешь меня? - Эй, постойте, парни, - остановил мушкетеров Коротышка. - А ну, повернись, ты! - обратился он к Лафайету. - Ты утверждаешь, что я тебя знаю, да? - нахмурившись, он всматривался в лицо О'Лири. - Ну, может, ты опустился с тех пор, как я тебя видел в последний раз. Но я бы не отвернулся от старого приятеля. Как, говоришь, тебя зовут? - О'Лири! - крикнул Лафайет. - Лафайет О'Лири. Сэр Лафайет О'Лири, если хочешь официально! - Чудненько, - спокойно отреагировал Коротышка. - Не ту мишень выбрал, негодяй. Так уж выходит, что мы с сэром Лафайетом во как! - Он поднял два пальца вместе, изображая таким образом близость отношений. - Еще бы, ведь пять лет назад, когда сэр Лафайет в один прекрасный вечер впервые появился в городе, он оказал мне такую услугу... Я этого никогда не забуду, я и Гертруда тоже! - Правильно! - воскликнул Лафайет. - Это было как раз перед тем, как меня всего затрясло, и я чуть не улетучился обратно в пансион миссис Макглинт. Но я застрял здесь ради ваших ребят, а то ведь вы не все смогли бы объяснить судейскому приставу? - Ого! - удивился рядовой. - Глянь-ка, что я нашел, Сарж! Он поднял толстые золотые часы в форме желтой репы. - А-а... откуда они? - спросил Лафайет, заикаясь от недоброго предчувствия. - А как насчет этого? - второй стражник достал драгоценный кулон из другого кармана О'Лири. - А это? - он выставил на обозрение лосиный зуб, инкрустированный серебром, богато отделанную табакерку с бриллиантовым гребнем и пригоршню безделушек помельче. - Похоже, твой старый приятель работал, Сарж! - Это мае подстроили! - запротестовал в негодовании Лафайет. - Это мне кто-то подсунул! - Брось прикидываться! - рявкнул Унтер. - Дурачка нашел, ишь ты! Посидишь на червивом хлебе да на тухлой воде с месяц-другой еще до суда, умник! - Давайте только сходим во дворец! - кричал Лафайет. - Мы попросим Дафну, графиню Дафну, выйти к тебе, недоумок; она подтвердит моя слова. А когда все выяснится... - Надень ему браслеты, Фред, - предложил Коротышка. - О-ля-ля, через десять минут смена дежурства. - О нет! - прошептал Лафайет себе под нос. - Нельзя допустить, чтобы все обернулось одним этих идиотских фарсов, в которых все попадают из огня да в полымя только потому, что ни у кого не хватает ума выяснить обстоятельства. Нужно спокойно и уверенно поговорить с этими совершенно разумными блюстителями порядка, и... Неожиданно из ближайшей аллеи послышалось шарканье кожаных подошв о булыжник. Коротышка резко обернулся, схватившись за рукоятку меча, когда замаячили темные фигуры. Раздался неясный звук, будто резко ударили битой по седлу. У Коротышки-сержанта свалилась шляпа с пером, и он, попятившись, упал. Клинки уже покинули ножны, и остальные три мушкетера, получив удар в челюсть, рухнули под звон стали, хлопанье перьев на шляпах и шелест шелковой ткани. Три высокие темные фигуры в отделанных драгоценностями кожах и ярких шелках, свидетельствующих об их принадлежности к банде "Племя путников", окружили Лафайета. - Пошли, Зорро, - шепнул один из них, и хрипота его голоса явно указывала на пораженные голосовые связки, что подтверждал длинный рубец поперек смуглого горла, который не мог скрыть грязный шарф, завязанный на узел. Другой член шайки, одноглазый проныра с массивной золотой серьгой, быстро обшаривал карманы сбитых с ног караульных. - Эй, подождите минуточку! - в замешательстве выпалил О'Лири. - Что здесь происходит? Кто вы? Почему избиваете караульных? Что... - Спятил, Зорро? - грубо оборвал его главарь. - У меня чуть ноги не подкосились, когда увидел тебя в лапах этих собак Роуми. - Он наклонился и коротким движением ножа длиною в один фут срезал с ремня ближайшего мушкетера кинжал в искусно сработанных ножнах. - Скорее, - прохрипел главарь, - кто-то сюда идет. - Он схватил О'Лири за руку и потащил к аллее, из которой несколькими минутами раньше выскочили налетчики. - Парии, погодите! - пытался возразить Лафайет. - Послушайте, я пеню ваш поступок и все такое, но в этом нет необходимости. Я просто заскочу куда следует, все выложу, объясню, что это все недоразумение, и... - Бедный Зорро, от удара по голове у него поехала крыша, Луппо, - посочувствовал маленький смуглый человечек с огромной бородой. - Неужели вам непонятно! - решительно настаивал Лафайет, вынужденный бежать вдоль аллеи. - Я хочу в суд! Вы только хуже делаете! И перестаньте называть меня Зорро! Меня зовут О'Лири! Главарь шайки развернул Лафайета к себе лицом и внимательно посмотрел на вето. Его длинная - около семи футов - поджарая фигура возвышалась над О'Лири. - Хуже? Что это значит, Зорро? Ты что, не закончил свою большую ходку? - Он тряхнул О'Лири так, что у того хрустнули кости. - И ты решил, что, вместо того чтобы предстать перед бароном Шосто, ты чуток поболтаешься у Роуми в арестантской, так, что ли? - Нет, чертова горилла! - крикнул Лафайет и со всего размаха врезал по мощной голени Путника. Пока жертва вопила, потирая ушибленное место, Лафайет рывком высвободился, но, обернувшись, увидел полдюжины охотничьих ножей, зажатых в коричневых кулаках. - Послушайте, парни, давайте поговорим, - начал было Лафайет, но в этот момент со стороны улицы, где остались лежать три мушкетера, раздался вопль. Лафайет открыл рот, чтобы ответить, но успел лишь заметить, как над его головой мелькнул плащ. Его завернули в кисло пахнущую материю, подняли, перекинули через костлявое плечо и унесли с места происшествия. 2 Завернутый в вонючий плащ и стянутый веревками, Лафайет лежал, судя по тарахтению необшитых колес по булыжникам и скрипу упряжи, на скамье фургона. Он пытался кричать, что ему душно, но в ответ получал лишь сильные тычки, после чего смирился и посвятил все усилия тому, чтобы не задохнуться. Теперь он лежал, не шевелясь, но ушибленные места пульсировали с каждым толчком громоздкой повозки. Через некоторое время булыжники сменились более мягкой, немощеной поверхностью. Кожа заскрипела, когда накренилась скамья фургона, это свидетельствовало о том, что дорога пошла на подъем. Воздух становился прохладнее. Наконец, накренившись в последний раз, фургон остановился. Лафайет попытался сесть, но его быстро схватили и передали через край фургона, где чьи-то руки сразу подхватили его под гортанные звуки голосов, говоривших на отрывистом диалекте. Веревки развязали, сняли удушливый плащ. Лафайет чихнул, сплюнул пыль, протер глаза и глубоко вдохнул холодный, пахнущий смолой воздух. Он стоял на опушке леса. Ясный лунный свет струился сквозь ветки высоких сосен и освещал старые палатки и фургоны с высокими колесами и когда-то яркими экипажами. Теперь они облупились, выгорели и выглядели блекло. Пестрая толпа черноволосых мужчин, женщин и детишек с оливковой кожей серьезно рассматривала его. Все были разодеты в грязные наряды ярких, безвкусно подобранных тонов. Любопытные лица выглядывали из палаток и слабо освещенных окон фургонов. Стояла глубокая тишина, которую нарушал лишь мягкий шорох листьев деревьев, встревоженных дуновением ветерка, да стук копыт лошадей, перебирающих на месте ногами. - Однако... - начал было Лафайет, но приступ кашля помешал ему выдержать возмущенный тон. - Полагаю, к-ха, вы меня похитили, к-ха, к-ха, с целью... - Обожди, Зорро, не торопись, - обратился к нему одноглазый разбойник, - тебе сейчас все объяснят. Ряды заколебались, толпа расступилась. Подошел пожилой человек, все еще сохранивший величественную осанку, несмотря на убеленные сединой волосы и обветренное лицо. На нем была пурпурная атласная рубашка с розовыми нарукавными повязками, мешковатые штаны цвета шартреза поверх коротких красных сапожек с загнутыми носами. Толстые пальцы были унизаны кольцами. Шея, испещренная шрамами, была украшена нитью бус. Из-за широкого зеленого ремня из крокодиловой кожи торчали пистолет и нож с большим лезвием. В пластмассовой рукоятке ножа красовались фальшивые изумруды и рубины. Он остановился перед Лафайетом и оглядел его с ног до головы с неодобрительным выражением на давно не бритом лице цвета красного дерева. - Ха! - заговорил он. - А мистер Большеротый Зорро не такой уж смельчак, как он о себе воображает. - Он ухватил длинный кудрявый волосок, торчавший из носа, вырвал его, поднял, посмотрел и перевел прищуренные глаза на Лафайета. - Послушайте, я не знаю, чем занимается этот Зорро, - сказал О'Лири, - но если вы в ответе за этот зверинец, то, может быть, не откажетесь выделить мне кого-нибудь для сопровождения обратно в город, пока ситуация не вышла из-под контроля. Я могу поправить дела, стоит только замолвить слово парню в отделе регистрации, и все будет шито-крыто, а... - Довольно! - оборвал Лафайета старик. - Ты думаешь, что выпутаешься из положения, если притворишься, что у тебя не все дома? Бесполезно, Зорро! Это против древнего закона племени, а он еще действует! Окружающие одобрительно зашумели. Раздались отдельные смешки, и только в первом ряду кто-то очень юный и черноглазый сдавленно зарыдал. - Какое отношение имеет закон вашего племени ко мне? - горячился Лафайет. - Я спокойно шел по своим делам, когда ваша шайка головорезов схватила меня... - Хорошо, я передам этой шайке, - перебил старик, свирепо сверкнув глазами и зловеще оскалив зубы. - Вчера вечером ты выпил несколько бутылок Старой Серной, и на тебя нашла большая дурь. Ты осмелился приставать к племяннице барона! По закону племени это предложение; оно не может остаться без внимания, даже если его делает такой пустоголовый болван как ты! Значит, так, бедный старина: барон Шосто дает тебе шанс! - Смуглый человек ударил себя в грудь. - Слушайте, вы меня с кем-то спутали, - сказал Лафайет, - меня зовут О'Лири, и... - Но, само собой, чтобы получить право ухаживать за Гизель, ты сперва должен принести домой трофей. Ради этого ты пробрался в город под покровом тьмы. Я послал Луппо и еще несколько парней присмотреть за тобой. И - первым делом полицаи Роуми хватают тебя. Хорошенькое дело! Ха! - Похоже, что это вы обознались, - вновь пустился в объяснения Лафайет. - Я в жизни не видел вас раньше. Мое имя О'Лири. Я живу во дворце с женой, графиней Дафной, и я не знаю, о чем вы думаете!.. - О? - коварно улыбнулся старый главарь. - О'Лири, э? У тебя есть свидетельство? - Конечно! - быстро выпалил Лафайет, щупая карманы. - У меня множество... документов... только... - Сердце у него упало, когда он увидел грязный красный носовой платок, который был в кармане его штанов. - Только, кажется, я забыл бумажник в другом костюме... - Какая жалость! - покачал головой барон Шосто, коварно улыбнувшись своим помощникам. - Он забыл его в другом костюме, - улыбка сошла с его липа. - Ладно, давай посмотрим, что у тебя в этом костюме, похвались после ночной работы! Покажи нам трофей, который докажет ловкость твоих пальцев! Все глаза устремились на Лафайета: он неуверенно порылся, нашел измятую пачку ядовитых на вид черных сигарет, перочинный нож с искусственным жемчугом на рукоятке, набор старых медных кастетов, еще один очень грязный носовой платок ядовито-зеленого цвета и обглоданную зубочистку слоновой кости. - Я, к-кажется, схватил чужой пиджак, - попробовал объяснить он. - И чьи-то чужие штаны, - прошипел барон Шосто. - И эти чьи-то штаны принадлежат Зорро! - Внезапно огромный нож появился в руке старика, принявшегося размахивать им перед носом О'Лири. - Сейчас я вырежу тебе сердце! - зарычал он. - Только это слишком быстрая смерть! - Минуточку! - Лафайет сделал шаг назад, но его схватили и крепко держали жаждущие крови добровольцы. - Наказание за то, что не принес домой добычу, - смерть на Тысяче Крюков! - громко объявил Шосто. - Даю ночь на гулянье и выпивку, чтобы настроиться и сделать дело подобающим образом! - Зорро! А как же потайные карманы? - раздался плачущий женский голос. Девушка, проявлявшая признаки беспокойства с самого прибытия Лафайета, вырвалась вперед и схватила его за руку, как бы пытаясь освободить его из рук мужчин. - Покажи им, Зорито! Покажи, что ты такой же вор, как и они! - Гизель, иди, испеки пиццу! - гневно прикрикнул на нее старик. - Это не твоего ума дело! Эта трусливая свинья умрет! - Но это та самая трусливая свинья, которую я люблю! - вопила девушка, всем своим видом выказывая непокорность. - С меня хватит! - закричал Шосто. - Ты... и этот собиратель отбросов! Эта ядовитая змея на моей груди! Этот выскочка! Не видать ему тебя! - Зорито! - девушка вновь, рыдая, обратилась к О'Лири. - Неужели ты не помнишь, что я подшивала тебе потайные кармашки, а ты собирался набить их вещичками? Неужели у тебя нет ни одного подарочка после прогулки, чтобы показать им? - Потайные кармашки? - недовольно переспросил Шосто. - Что еще за бред? - В рукавах у него! - Гизель схватила Лафайета за манжету, отвернула ее и обследовала своими смуглыми пальчиками. С радостным возгласом она вытащила изящные серебристые часики, свисавшие с мерцающей цепочки. - Видите? Зорито, мой герой! - Она обвила руками шею Лафайета, а Шосто схватил часы и уставился на них. - Эй! - воскликнул мужчина по имени Луппо. - Можете считать меня олухом, если это не часы лорда мэра Артезии, из чистой платины! - Где взял? - потребовал ответа Шосто. - Что... я, ой... - заикался Лафайет. - Да украл он, ты, негодяй, - крикнула Гизель. - Ты что думаешь, он их в ломбарде купил? - Ладно, Шосто, похоже, на этот раз Зорро провел тебя, - высказался кто-то. - Он не только часы лорда мэра стянул, он еще и комедиант-то какой! - восхитился другой член шайки. - Готов поклясться, у него не было общеизвестного окошка, чтобы это выкинуть, и ведь все это время он припрятывал кражу в подшивке своей куртки! - Давай, Шосто, будь другом! - подзадоривал еще один. - Признай, что вы были заодно! - Ну, может, я дам ему еще шанс. - Шосто наградил себя ударом в грудь, от которого человек послабее пошатнулся бы, и неожиданно оскалился в улыбке. - Три тысячи чертей, гром и молния на жестяной крыше! - заорал он. - Это действительно повод для того, чтобы погулять! А ну, всем веселиться, не отменять же праздник! Жаль, что придется отказаться от удовольствия присутствовать на смерти на Тысяче Крюков, - добавил он с сожалением, глядя на Лафайета. - Но мы еще можем передумать, если он не угодит моей маленькой Гизель! - барон сделал величественный жест, и люди, державшие Лафайета, отпустили его. Путники собрались вокруг него, хлопали по спине, трясли руку. Кто-то заиграл мелодию на концертино, другие присоединились. Появились кувшины и пошли по рукам. Как только Лафайету удалось освободиться, он воспользовался зеленым платком, чтобы вытереть пот со лба. - Большое спасибо, - сказал он Гизели. - Я вам очень благодарен за участие, мисс. Она порывисто сжала его руку и взглянула на него с ослепительной улыбкой. Глаза ее были огромные, темные с искринкой, носик приятно вздернут, губы очаровательно изогнуты, а щеки - с ямочками. - Не думай об этом, Зорито. В конце концов, я же не могла отдать тебя им на растерзание, правда? - Рад, что хоть кто-то здесь так думает. Но как же мне все-таки попасть домой? Не могли бы вы помочь мне нанять лошадь - только на ночь, конечно... Взрыв смеха с галерки был ответом на вопрос. Гизель поджала губы и властно взяла Лафайета за руку. - Ну и шутник же ты, Зорито! - сухо произнесла она, а потом улыбнулась. - Но это все равно. Я тебя люблю несмотря ни на что! А теперь - праздновать! - Она схватила его за руку и закружила под звуки музыки. Прошло три часа. В двадцатигаллоновой цистерне оставалось полдюйма пунша с осадком и кашицей; жареного вола ободрали до костей. Музыканты уже давно сползли под скамьи и храпели. Только несколько крепких выпивох еще хрипло орали старые песни Путников. Гизель ненадолго удалилась по своим делам. Действовать нужно было сейчас или никогда. Лафайет поставил кожаную чашу, которую нежно держал, и молча скользнул в тень. Никто его не окликнул. Он пересек залитый лунным светом участок лужайки и притаился в тени деревьев. Пьяное пение не прекращалось. Лафайет повернулся и скрылся в лесу. Сотня футов вверх по тропе - и вот уже затерялись звуки и запахи праздника в сочном аромате сосен и легком шепоте ветра в тяжелых ветвях. Лафайет остановился убедиться, нет ли погони. Никого не заметив, он сошел с тропы и прямым путем направился в столицу, которая, по его подсчетам, была милях в десяти к югу. Дальняя, конечно, прогулка, но она стоила того, чтобы избавиться от сборища маньяков. Маленькая Гизель была единственным здравомыслящим существом в лагере, но даже у нее наблюдались серьезные отклонения. Ладно, он пошлет ей что-нибудь симпатичное на память, если доберется до города целым и невредимым. Бусы, например, или выходное платье. Если ее принарядить, то приятно было бы посмотреть. Он представил себе Гизель в официальном придворном туалете с драгоценностями в волосах, с накрашенными ногтями и надушенную за ушком. Может, я даже приглашу ее на пир или бал, размышлял он. Ее чуть-чуть почистить, так она сенсацией будет. Может, даже найдется хороший молодой человек, который наденет кольцо ей на палец, и... Наклонив голову под низкой длинной веткой, Лафайет остановился, недовольно уставившись на пару больших ботинок под кустом. Он перевел взор на ноги хозяина ботинок, затем на туловище и, наконец, на недружелюбное лицо Луппо. Тот стоял, подперев бока руками, и криво улыбался с высоты своего роста. - Что-нибудь потерял, Зорро? - спросил он сиплым голосом. - Я просто немного размялся, - ответил Лафайет, выпрямляясь и принимая достойный вид. - Если бы я страдал подозрительностью, - ворчал Луппо, - я бы подумал, что ты хочешь напасть на мою сестру как грязная коварная крыса. Пробормотав "хм", Лафайет повернулся и пошел назад по тропе. Большой разбойник иронически прищелкнул языком ему вслед. Считая, что уже ушел на значительное расстояние от Луппо, Лафайет выбрал местечко, где подлесок был пореже, вновь сошел с тропы и подался влево. Густые заросли ежевики преградили ему путь. Чтобы их обойти, он, срезав угол, поднялся на холм, пролез под колючками, взобрался на выросшую из-под земли скалу, повернулся, чтобы взять свои пожитки, и увидел Борако, который, опершись о дерево, небрежно строгал палку. Путник посмотрел вверх и сплюнул. - Еще один короткий путь? - полюбопытствовал он с хитрой улыбкой. - Точно, - запальчиво ответил Лафайет. - Думаю, напал на редкую разновидность лысухи на этом пути. - Не лысуха, - возразил Борако. - Я думаю - дикий гусь. - Ладно, некогда мне тут болтать, - надменно прервал его Лафайет. - Гизель будет беспокоиться. Он пошел назад в лагерь. Сзади Борако топал башмаками. Гизель ждала его у опушки. - Зорито! Иди сюда! Пора готовиться к свадьбе. - А что, у кого-нибудь будет свадьба? - спросил Лафайет. - Ладно, я думаю, будет весело, ценю предложение, но... - Возражение было оборвано сразу, так как Гизель обвила его шею руками. - Уф, Гизель! - начал было он. - Я должен тебе кое-что сказать... - Зорито! Замолчи! А то как я тебя поцелую? - Ты уверена, что знаешь меня достаточно хорошо? - Он замолчал, так как она прильнула к нему. - Есть старый обычай племени, - проворковала Гизель, покусывая его ушко, - стащить небольшой образец перед покупкой... - Покупкой? - Лафайет задержался. - Ты имеешь в виду кражу, да? Гизель хихикнула: - Само собой, ты понял, о чем я? Пошли! - Она поймала его за руку и потащила к своему фургону. Когда они приблизились к нему, из тени вышел верзила. - Ну чего тебе надо, дубина ты здоровенная? - бойко вскинув голову, спросила Гизель. - Древний Закон не говорит ничего о том, чтобы жертве давали сильное успокоительное перед свадьбой, - угрюмо заявил разбойник. - А тебе-то что, Борако? - Ты знаешь, ты меня допекла, Гизель! - Сделай так, чтоб тебя искали, - вступил в разговор Лафайет. - Разве ты не видишь, что беспокоишь леди? - Может, пройдемся по аллее, и ты повторишь, что сказал? - грозно наступал Борако. - Нет! - крикнула Гизель, набросившись на него. Он грубо отшвырнул ее. - Эй, ты! - воскликнул Лафайет. - Не смей! - Посмотрим, как ты меня остановишь! - Борако сорвал с ремня широкий нож и пошел на Лафайета, припадая к земле. Когда он размахнулся, Лафайет уклонился, поймал запястье противника сложным захватом двумя руками и, сорвав его с места, перекинул через бедро. Борако сделал сальто и, тяжело рухнув на челюсть, остался смирно лежать на месте. Нож с подскоком полетел по траве. - Зорито! Мой герой! - взвизгнула Гизель, бросаясь на шею Лафайету. - Думаю, на некоторое время мы в безопасности! Но ты же защитил меня, рискуя жизнью! Ты в самом деле любишь меня, мой герой! - Ты сделала то же самое для меня, - пробормотал Лафайет между поцелуями благодарной девушки. - Это все от быстроты реакции, - произнес Лафайет с акцентом племени, но тут же повторил без него. - Ага! Сбился! Забыл про свой поддельный акцент! - Гизель обняла его еще крепче. - По правде, я уж стала немного удивляться... - Послушай, - сказал Лафайет, отстраняясь и держа ее на расстоянии вытянутой руки. - Посмотри на меня! Что, я действительно похож на этого самого Зорро? - Ну и шут же ты, Зорито! - Гизель схватила его за уши и, шутя, покусала за щеку. - Конечно, ты похож на себя, глупый! Почему бы нет? - Потому, что я - не я! Я имею в виду, что я не тот, кого зовут Зорито! Я Лафайет О'Лири! Я - мирный Роуми, я просто случайно пробирался в темноте по своим делам и был пойман городской стражей, а Луппо со своими головорезами по ошибке спас меня! А теперь, кажется, все думают, что я - не я! Гизель с сомнением смотрела на него: - Никто не может быть так похож на моего Зорито и быть не Зорито... если только, может, у тебя есть брат-близнец? - Нет, я не близнец, - твердо ответил Лафайет. - По крайней мере, не близнец, если не считать таких лиц, как Лоренцо и Лотарио О'Лири, и, конечно, Лоэнгрин О'Лири, и Лафкадио, и Ланселот, - он остановился. - Но я тебя только с толку сбиваю. Их на самом деле нет, во всяком случае в этом континууме. - Ты, конечно, порешь ерунду, Зорито, - сказала Гизель. - О! Я знаю! Сними одежду! - А... ты думаешь, у нас есть время? - уклонился Лафайет. - Я имею в виду... - У тебя родимое пятнышко на пояснице, - объяснила Гизель. - Дай посмотрю, скорей! - Минуточку, кто-нибудь может прийти и не так понять! - протестовал Лафайет, но девушка уже схватила его рубашку, вырвала ее из-под ремня и стащила пояс, чтобы обнажить поясницу. - Видишь? Именно так, как я помню! - Она, торжествуя, показала пятно в форме бабочки на оливковой коже. - Я знала, что ты дурачился все это время, Зорито! - Это невозможно, - сказал Лафайет, уставившись на пятно. Он даже ковырнул его на всякий случай. - У меня в жизни не было родимого пятна. Я... - Его голос надломился, когда взгляд упал на кончик пальца. Это был длинный тонкий палец с грязным, здорово обгрызенным ногтем. - Это, - сказал Лафайет, с трудом проглотив ком, подступивший к горлу, - это не мой палец! - Я в полном порядке, - успокаивал себя Лафайет, сосредоточившись на внутренней стороне век. - Пульс шестьдесят, кровяное давление и температура нормальные, сенсорные впечатления четкие, память отличная. - Зорито, - сказала Гизель, - почему ты стоишь с закрытыми глазами и разговариваешь сам с собой? - Я разговариваю не сам с собой, моя милая. Я разговариваю с тем, в кого я обратился, кто, я бы сказал, является объектом, имеющимся в наличии, понимаешь ли... - Зорито, ты ни в кого не обращаешься, ты все равно - ты! - Я понимаю, что у нас будут кое-какие недоразумения и неясности, - сказал Лафайет, чувствуя, что начинает впадать в состояние, над которым скоро потеряет контроль. Усилием воли он взял себя в руки. - Я уже пробовал объяснить твоему дядюшке, что у меня важное дело в столице... - Важнее твоей брачной ночи? - Моей брачной ночи? - повторил ошеломленный Лафайет. - Твоей и моей, - мрачно сказала Гизель. - Подожди минуточку, - попросил Лафайет, - это уже слишком далеко зашло! Во-первых, я даже не знаю тебя, а во-вторых, у меня уже есть жена, и... - Он отпрыгнул как раз вовремя, так как в девичьей руке сверкнуло тонкое лезвие. - Так вот, значит, как, да? - прошипела она, надвигаясь. - Ты думаешь, что можно играть сердцем Гизель? Ты думаешь, что можно поцеловаться и убежать, да? Я тебя так отделаю, что ты никогда больше не сможешь разбить сердце бедной девочки, ты, травяная гадина! Она подскочила, Лафайет стукнулся о другую стенку фургона; над ним взметнулось лезвие... Но Гизель не ударила его, она заколебалась. Неожиданно из-под длинных ресниц брызнули слезы. Стилет выпал из разжавшихся пальцев, и она закрыла руками лицо. - Я не могу, - рыдала она. - Теперь обо мне все будут судачить, но мне все равно. Я себя убью лучше... - Она нащупала нож на полу, но Лафайет взял ее за руки. - Нет, Гизель! Остановись! Послушай меня! Я... Я... - Ты... значит, я тебе не безразлична? - дрожащим голосом спросила Гизель, мигая от слез. - Конечно, не безразлична! Я имею в виду... - Он подождал, пока пикантное лицо девушки не перестанет менять выражения. - Теперь ты вспомнил, как ты меня любишь? - настойчиво спросила она. - Нет - я имею в виду, что не помню, но... - Бедненький мой, милый! - Внезапное раскаяние преобразило черты Гизели. Она теперь напоминала ангела милосердия. - Луппо сказал, что тебя ударили по голове! От этого у тебя потеря памяти, да? Поэтому ты не помнишь о нашей большой любви! - Это... наверно, поэтому, - замешкался Лафайет. - Мой Зорито, - ворковала Гизель. - Это из-за меня тебя стукнули по голове. Пойдем в дом, скоро ты все вспомнишь. - Она повернула его к двери фургона. - Но... а если твой дядя нас увидит... - Пусть это изгложет его сердце, - небрежно бросила Гизель. - Отлично, а если он вместо этого решит вырезать мое сердце? - Тебе больше незачем разыгрывать невинность, Зорито. Ты свое дало сделал. Теперь получай награду. - Она подняла тяжелую щеколду и решительно распахнула дверь. Свеча на столе отбрасывала романтический свет на гобелены, иконы, тряпки, вышитую бисером занавеску, за которой виднелась высокая кровать с красно-черным атласным покрывалом и множеством розовых и зеленых подушечек, а также тусклое овальное зеркало. Как зачарованный, Лафайет глядел на узкое смуглое черноглазое лицо, отражавшееся в зеркале. Блестящие иссиня-черные волосы, растущие треугольником на лбу над высоко изогнутыми бровями. Нос длинный и с горбинкой, рот хорошо очерчен, разве что чуть безвольный, но зубы как из белого фарфора, кроме одного золотого переднего вверху слева. Лицо было бы ничего, думал Лафайет, если может нравиться лицо, блестящее от обильного масла для волос. Нерешительно он потрогал пальцем ухо, ткнул в щеку, скривил губы. Лицо в зеркале передразнило каждый жест. - Зорито, почему у тебя губы кривятся? - забеспокоилась Гизель. - У тебя не будет припадка, а? - Как знать? - ответил он с безнадежным смешком, пощупывая худой, но твердый бицепс. - Меня, кажется, снабдили чьим-то чужим телом, которое может иметь что угодно, от полупаралича до грудной жабы. Думаю, это выяснится, как только будет первый приступ. - Ты противный мальчишка, Зорито. Не сказал мне, что ты больной человек, - укоризненно отметила Гизель. - Но это ничего, я все равно за тебя пойду. Интереснее будет жить! - Она ласково поцеловала его. - Я быстро, - выдохнула она и ускользнула в соседнюю комнату, мягко позвякивая бусами. Сквозь занавеску было неясно видно, как она ловко отбросила что-то из нарядов. Он разглядел, как блестела ее кожа цвета слоновой кости при цветном освещении. - Чего ты не устраиваешься? - тихо сказала она. - И налей-ка нам по стаканчику смородинового вина. Оно в буфете над столом. "Надо выбираться отсюда, - подумал Лафайет, отводя глаза от соблазнительного видения. - Дафна никогда не поймет закона племени". - Он на цыпочках подошел к двери, взялся за ручку, но за спиной прозвучал голос Гизели: - Глупый - это не буфет. Соседняя дверка! Он обернулся. Она стояла в проеме двери в невидимом нижнем белье. - А, конечно. Ты же знаешь, потеря памяти, - он отдернул руку. - Ничего, что потеря памяти, - отрезала она, - ты не думаешь, что я кого-нибудь еще пускала в спальню, а? - Не обижайся, - быстро сказал Лафайет, заставляя себя смотреть в угол комнаты, а не на ее фигуру. Гизель подавилась смешком: - Ой, мальчик, какой был бы сейчас сюрприз, если бы ты вышел и наскочил на Борако. Один твой вид сводит его с ума от ревности. - Может, я лучше выйду и поговорю с ним? - предложил Лафайет. - Не надо слишком-то геройствовать, мой Зорито. Борако пока еще лучше всех владеет ножом, даже несмотря на то что ты его случайно опрокинул. Лучше дай ему время, пусть остынет... - Она подошла к нему, обняла за шею. - А сейчас лучше поцелуй меня, пока я не остыла, мой любимый! - А... м-м-м, - протянул Лафайет, когда их губы соприкоснулись. - Я только что вспомнил, что мне нужно... Гизель сделала быстрое движение, нож блеснул под носом у Лафайета. - Думаю, ты вспоминаешь не то и не вовремя, мальчик, - сказала она холодно. - Лучше выполняй то, что следует! - Ты что, все время носишь этот нож при себе? - поинтересовался Лафайет, уклоняясь от занесенного клинка. - Пока на мне остается последний клочок одежды, чтоб его спрятать, - не без ехидства произнесла она. - А, - сказал Лафайет. - В таком случае, я имею в виду, что... - Ты забыл про вино, - сказала Гизель. Она прошмыгнула мимо него, достала бутылку темно-красного цвета, две рюмки на длинной ножке и налила их до краев. - За наше семейное счастье, - прошептала она и пригубила вино. - В чем дело? Ты не пьешь? - недовольно спросила она, видя, что Лафайет замешкался. - А... за семейное счастье, - сказал он и выпил. - А теперь, почему бы нам, э-э, не выпить за... м-м... брачное ложе? - Гизель хихикнула. - Я потушу свет, - сказал Лафайет и быстро задул свечу. - Тебе что, неприятно на меня смотреть? - надула губки Гизель. - Ты считаешь меня безобразной? - Я опасаюсь сердечного приступа, - ответил Лафайет, - можно, я... м-м-м... помогу тебе раздеться? - Как пожелаешь, кариссимо, - выдохнула она. Пальцы Лафайета прошлись по атласной коже, и шуршащее неглиже оказалось у него в руках. По колену шлепнуло нечто тяжелее чистого шелка - нож в тонких кожаных ножнах. - Теперь бери меня, мой Зорито, я - твоя! - Ох, я лучше проверю, закрыта ли дверь, - сказал Лафайет, отступая прочь от звука ее голоса. - Не беспокойся по пустякам в такой момент! - нетерпеливо шептала она. - Где ты, Зорито? - А задняя дверь? - настаивал Лафайет, нащупывая в темноте дверную ручку. - Здесь нет задней двери! - Я только еще раз проверю, - сказал Лафайет, найдя щеколду. Он распахнул дверь, выскользнул на яркий лунный свет, захлопнул дверь и забил болт на место. За стеной Гизель растерянно звала его, Лафайет быстро спустился с трех крутых ступенек. В тени, футах в пятидесяти от фургона, росло гигантское дерево. От него отделилась грузная фигура Борако. - Ха! - зловеще сверкнул при лунном свете широкий белозубый оскал. - Выдворила, да? Вот как получается... Так теперь-то я тебя насовсем пристрою. - Борако сорвал с ремня нож и потер его о волосатое предплечье, приближаясь к Лафайету. - Слушай, Борако, - сказал Лафайет, отступая от него. - Я тебя уже один раз ткнул головой о землю. Видимо, придется повторить... - В тот раз ты перехитрил меня, - огрызнулся Борако. - Теперь я с друзьями, они будут судьями. - Тут из густой тени выросли три гиганта. - Ну, раз уж вас четверо, можете сыграть в гольф, - съязвил Лафайет. Дверь в фургоне непрерывно сотрясалась, раздался пронзительный разъяренный крик, затем гневный стук женских кулачков в стены. - Эй, ты что с нею сделал? - в голосе Борако звучала угроза. - Ничего, - ответил Лафайет, - поэтому она и бесится. Как только шайка бросилась к закрытой двери, Борако, зарычав, набросился на Лафайета. Тот сделал ложный выпад, увернулся и подставил ногу, зацепив ею лодыжку Борако. Путник влетел головой в колесо фургона, и она крепко застряла между большими деревянными спицами. Остальные трое были при деле - они мешали друг другу открыть дверь. Лафайет проскользнул за фургоны, повернулся и дал стрекача, надеясь укрыться в глухом лесу. 3 Битых полчаса О'Лири лежал лицом вниз, скрывшись, как потом он выяснил, в ежевичных кустах, а вокруг то ближе, то дальше раздавались голоса мужчин, обыскивающих кусты. В конце концов их энтузиазм иссяк, и, выругавшись напоследок, они удалились. Наступила тишина. Лафайет выбрался, отряхнул пыль, морщась от разнообразия болевых ощущений, приобретенных за время ночных приключений. Он прощупал пиджак изнутри. Марк III был на месте. Лафайет внимательно вгляделся в темноту вниз по склону. Опасные террасы, образованные в результате выветривания скальных пород, вели вниз. Он начал спускаться, изо всех сил стараясь не смотреть на черные кроны деревьев внизу. Двадцать минут тяжелого спуска - и Лафайет плюхнулся на широкий выступ отдохнуть. "Не в форме, - с отвращением подумал он. - Лежу во дворце без всякого движения, только время от времени партия большого тенниса. Старею я от этого. Когда вернусь, придется сесть на диету и регулярно выкладываться. Я буду бегать трусцой рано утром, скажем, десять кругов по садам, пока еще на розах роса, потом хороший легкий завтрак, некоторое время без шампанского, затем, перед ленчем, немного поработаю с нагрузкой..." Он остановился, заслышав внизу, в кустах, слабый звук. Кошка на охоте? Или Борако со своими дружками все еще продолжает поиск?.. Лафайет встал и снова начал осторожно спускаться. Луна зашла за облако. В кромешной тьме он искал точку опоры. Камень сдвинулся под ногой. Он поскользнулся, хватаясь за гибкие корни, неожиданно скатился по крутому откосу и, сильно ударившись, остановился. Мелкие камни вокруг него продолжали катиться вниз. Некоторое время он лежал неподвижно, прислушиваясь к шорохам, доносившимся сверху. Ночная тишина нарушалась только слабым высоким звуком, будто жужжало пойманное насекомое. Лафайет осторожно встал на ноги. Еще несколько дюймов от места его падения - и выступ обрывался вертикально вниз. По бокам от него было примерно по ярду. - Ничего себе, О'Лири! Попался, как кур во щи! Глаза его ухе привыкали к темноте, но внезапно он заметил слабое свечение, исходящее из вертикальной трещины в скале в двух шагах вправо от уступа. Он перегнулся через край, всматриваясь в узкий затененный проем, уходящий в глубь скалы и едва различимый из-за слабого свечения невидимого источника. "Может, туда можно протиснуться, - подумал он, - ж мажет, там, с другой стороны, тоже есть выход? Или есть, или ух придется провести здесь остаток ночи, ожидая восхода солнца, чтобы Борако и Луппо нашли меня". Не раздумывая, он сделал рывок, нащупал ногой опору и протиснулся в узкое отверстие. Тесный проход уходил на десять шагов вглубь, резво сворачивая направо, и неожиданно открывал широкую прохладную пещеру, залитую призрачным голубым светом. Пещера, в которой очутился Лафайет, имела высокий свод, гладкий пол и грубо отесанные стены. Сверхъестественный свет исходил от объекта, расположенного в центре на двух подставках. Объект этот неприятно напоминал гроб. Он имел семь футов в длину, фут в высоту, а ширину до трех футов на одном конце, резко сужаясь на другом. Множество проводков и трубочек тянулось от дна саркофага - если это был саркофаг - вниз, к тяжелому основанию, на котором ядовито-желтым светом горело множество цифр. Не переживай, успокаивал себя Лафайет. Тут нет ничего, смахивающего на видения. Все совершенно естественно. Скоро снаружи взойдет солнце. Просто здесь оказалась пещера с ящиком, и все... О'Лири обошел вокруг гроба, если это был гроб. Он упрямо не верил своим глазам, подавляя тенденцию волос встать дыбом на затылке. Больше в пещере ничего не было. Не было и другого выхода из нее. Тишину нарушало мягкое гудение, напоминавшее работу морозильной установки большой мощности. - Холодильник в форме гроба? Кому это понадобился холодильник в форме гроба? - бодро поинтересовался О'Лири вслух. Но его слова прозвучали глухо, отозвались эхом, и вышло невесело. Лафайет молча приблизился к ящику. Он был покрыт толстым слоем свинца и опечатан полосой губки. Подойдя поближе, он увидел пыль на гладком серовато-зеленом пластике. Лафайет провел пальцем по поверхности, оставляя отчетливый след. - Пыль за несколько дней или за несколько недель, - заключил он. - Итак, что бы это ни было, здесь оно находится с недавних пор. Сбоку на ящике оказалась маленькая табличка. Лафайет с трудом различил написанное при слабом освещении. STASIS POD, MARK XXIV 220 V, 50 A, 12 л.с. Под этой выразительной надписью были тщательно затерты другие слова, металл выскоблили дочиста. Лафайет почувствовал, что начинает сильно волноваться. - Опять оборудование Центральной, - прошептал он. - Сначала Главный Референт, да слухи о других таких же приборах в какой-то пещере, а теперь вот это - в другой. Должна быть связь, и эта связь должна увязаться с тем, что я кто-то, а не я... Он ощупал пластиковый ящик в поисках дополнительных ключей к разгадке его предназначения. Руки чувствовали слабую вибрацию, а также едва ощутимый намек на электрический ток, идущий по поверхности. Палец нашел небольшое углубление. Когда Лафайет его исследовал, глубоко внутри контейнера раздался мягкий щелчок. Звук прибора сразу изменился, стал ниже тоном. Лафайет, вздрогнув, отпрянул. Из ящика раздались щелчки и треск, как от срабатывающего реле. Звук очень напоминал тот, что бывает при запуске мотора вентилятора. Отсветы мигающих огней падали на плиту. Стрелки на циферблатах пришли в движение и запрыгали, продвигаясь к красным делениям. Лафайет схватил переключатель, который он задел, и отчаянно задергал его, но процесс, приведенный им в действие, спокойно продолжался. Он поискал другой переключатель, но его не было. Встав на четвереньки, Лафайет всматривался в циферблаты прибора, но читались лишь загадочные письмена: 97.1 SBT; ВМ 176... 77...78; NF 1.02; 1АР 15 Kpsc - Ну, вот я и сделал это, - пробормотал он. Поднимаясь на ноги, он сильно ударился головой о дно контейнера. Голова закружилась. Сквозь мгновенно затуманившееся сознание ему показалось, что верхняя часть ящика медленно поползла в сторону, открывая внутреннюю часть, подбитую красным атласом. - Похоже на гроб Дракулы, - прошептал он, держась за голову обеими руками. - В нем даже... - Он запнулся, так как из открытого отверстия показалась пара ног в узконосых черных туфлях. - У него даже ноги как у Дракулы... и... Теперь уже видны были все ноги, обтянутые пурпурной материей. Длинный плащ закрывал колени и бедра. У талии висела тяжелая золотая цепь. Руки с длинными костлявыми пальцами были сложены на широкой груди. На них во мраке сверкали кольца. Появилась белая борода, скрывающая морщинистый, но волевой подбородок. Показался большой ястребиный нос, закрытые глаза под густыми черными бровями, благородная линия лба, пурпурного бархата берет поверх откинутых назад белых локонов. - Не Дракула, однако, - сообразил О'Лири. - Это Мерлин... Словно зачарованный, Лафайет наблюдал, как грудь спящего поднималась и опускалась. Шевельнулся палец. Губы приоткрылись, раздался вздох. Веки дрогнули, открылись. Лафайет уставился в огромные бледно-фиолетовые глаза, взгляд которых неподвижно сфокусировался на нем. - Я... о, извините, сэр, - торопливо заговорил О'Лири, - я просто случайно оказался рядом, и я... ах, случайно, кажется... э-э... вмешался в ваши планы. Надеюсь, я не причинил вам серьезного неудобства, - он говорил, пятясь. Гипнотические глаза преследовали его. - Я пойду за подмогой, - сказал О'Лири, подбираясь к выходу, - и прежде, чем вы успеете опомниться... - Голос его начал терять уверенность, так как пристальный взгляд старика, казалось, буравил его насквозь. Мерлин неожиданно сел. Его благородные черты исказило выражение жестокости. Он глубоко вздохнул, страшно зарычал и бросился вперед... Словно исцелившись от паралича, О'Лири одним махом подскочил к выходу, протиснулся в узкий проход, ободравшись о трещину в скале. Нога болталась в воздухе. Он за что-то ухватился, поскользнулся, завопил... И полетел в пространство. Довольно долго он чувствовал порывы ветра, видел звездный полог над собой... Затем беззвучный взрыв наполнил мир искрами. "Как здорово, - мечтал Лафайет, - лежать в большой мягкой кровати, теплой и уютной, без всяких проблем". "Да, действительно, - шептал успокаивающий голос. - Давай - расслабься и прокрути в уме все события за последние несколько недель. До первой встречи с ним. Это было... где..." "Кто? - равнодушно спросил Лафайет, - или с кем?" Ему было не очень интересно. Намного лучше было бы просто пустить все это по морю из черных взбитых сливок... "Скажите мне! - настаивал голос менее терпеливо. - Где он теперь? И где это? Говорите!" "Извините, - отвечал Лафайет. - Я сейчас не расположен строить догадки. Найдите кого-нибудь другого для этой игры! Я просто хочу еще чуть-чуть подремать, а потом Дафна принесет мне чашечку кофе и расскажет обо всем, что запланировано на день, начиная с завтрака на балконе..." Он минуту помедлил, погрузившись в приятные размышления, и не мог вспомнить, какой сегодня день. Воскресенье? Возможно... но как-то не похоже на воскресенье. И что-то еще подспудно сверлило его мозг, когда он подумал об этом. Что-то он должен был сделать... Он пытался проигнорировать навязчивую мысль и снова заснуть, но все уже нарушилось. Он просыпался нехотя, несмотря на инстинкт подсознания, который говорил о том, что, чем дольше он проспит, тем ему будет приятнее. Он открыл глаза, посмотрел на навес из переплетенных трав и листьев. - О, так рано проснулся? - живо спросил веселый голос где-то совсем рядом. - Как насчет легкого завтрака? Лафайет повернул голову. На него, широко улыбаясь, смотрело круглое лицо в морщинах. - Кто... - просипел Лафайет и прокашлялся, почувствовав, как сильно пульсирует задняя часть головы. - Кто вы? - Я? Ну, что касается имени, можете звать меня Лом. В самом деле, имя ничуть не хуже других, правда? А как насчет баварской ветчины, яичницы "бенедикт", овсяного хлеба, слегка обжаренного на несоленом датском масле, и кусочка лимонного мармелада и, конечно, кофе? Он в новоорлеанском стиле. Надеюсь, не возражаете против капельки цикория? - Не говорите мне об этом, - прошептал Лафайет, у которого слюнки потекли. - Я умер и попал туда, куда попадают сознательные грешники. - Вовсе нет, дорогой сэр. - Хозяин Лафайета слегка прищелкнул языком. - Вы малость ушиблись, но ничего, мы вас скоро приведем в полный порядок. - Прекрасно... но... где я? - Лафайет поднял голову и увидел грубые стены навеса из палок и яркое солнце весеннего утра, пробивающееся сквозь дверь. - Да, вы разделяете со мной мое скромное жилище, - сказал Лом. - Извините за несколько примитивное убранство, но здесь сделано все, что возможно из подручных средств, э? - А мы раньше не встречались? Ваш голос кажется мне знакомым. - Сомневаюсь... хотя кто знает, а? - Лом лукаво посмотрел на О'Лири. - Последнее, что я помню, - сказал Лафайет, - это как я падал с утеса... - Он шевельнулся, пытаясь сесть, но боль пронзила правую руку. - Ой, вы лучше не двигайтесь, - поспешно сказал старик. - Понимаете, вы неудачно упали. Но вам повезло, что вы пролетели мимо ряда верхушек деревьев, а потом упали в заросли папоротника. - Который час? - спросил О'Лири. - Какой сегодня день? - О, я бы сказал, что сейчас пол-одиннадцатого, - весело ответил Лом. - А какой день... м-м-м. Боюсь, я потерял счет. - Но когда я вас нашел, была прошлая ночь, или, точнее, раннее утро. Боже, какой вы устроили грохот! - Пол-одиннадцатого, о, боги! Я теряю время. - О'Лири еще раз сделал попытку подняться, во Лом вновь заставил его лечь. - Милый друг, не думайте пока выходить. Боюсь, последствия будут самые серьезные. - Они будут вдвое серьезнее, если я не пойду своей дорогой, - запротестовал О'Лири, но обмяк и лег. Лом повернулся и, подняв уставленный яствами поднос, поставил ему на колени. - Ну вот. Кусочек-другой - и вам полегчает. - Да, но, - начал было Лафайет и набрал полный рот яичницы, от которой шел мягкий пар. - М-м-м, ням-м-м ням-м-м-м. - Вот так, молодец, а теперь кусочек ветчинки, ну? - Вкусно! - оценил Лафайет, не переставая жевать. - Но вы не понимаете, мистер Лом, я на деле не тот, кем кажусь. То есть, у меня есть неотложные важные дела. - Он откусил большой кусок горячей масленой гренки. - Понимаете, я должен... - Он помедлил; под мягким взглядом доброго старика дело, о котором он собирался поведать, казалось слишком нереальным. - ...А... сделать кое-какие дела, - сказал он, - а потом, я должен... м-м-м... сделать кое-какие другие дела. - Конечно, - сочувственно кивнул старик. - Кусочек мармелада? - Я вовсе не хочу казаться таинственным, - продолжал Лафайет, принимаясь за бледно-зеленое желе, - но это очень секретно, понимаете? - А-а... По правде, я никак не мог понять, что это вас занесло на высоту, но если вы но делу... - Лом понимающе улыбнулся. - Совершенно верно. А теперь скажите, сколько отсюда до города. - Лафайет вытянул шею и посмотрел через щель в стене. Похоже, что все вокруг было покрыто дикорастущей листвой. - Недалеко, ворона долетит, - ответил Лом. - Но, должен признаться, что трудновато вести переговоры между городом и здешними местами. - Можно мне спросить, - сказал Лафайет, от души хлебнув кофе, - почему вы здесь живете совсем один? Старик вздохнул: - Действительно, здесь одиноко. Но спокойно. Созерцательный образ жизни имеет свои преимущества. - Что вы делаете, когда идет дождь? - настаивал Лафайет, заметивший дыры в крыше из листьев папоротника, сквозь которые виднелось ярко-голубое небо. - О, я принимаю соответствующие меры. - Лом ушел от проблемы, махнув рукой. - Похоже, вы управляетесь здесь очень неплохо, - согласился Лафайет. - Люди свыкаются с некоторыми неудобствами, - сказал Лом извиняющимся тоном. - Само собой... Я не собираюсь совать нос не в свое дело, мистер Лом. - Просто Лом, не надо мистер. Я пренебрегаю светскими титулами. - О! Ладно, Лом, завтрак мне, конечно, очень понравился. Но сейчас мае действительно необходимо отправиться в путь. - Глупости, мой мальчик. Вам нельзя двигаться по крайней мере неделю. - Вы же еще не все знаете, Лом. От одного моего вовремя сказанного слова зависит будущее королевства! - У меня идея, - живо предложил Лом. - Может, я передам ваше сообщение? - Очень любезно с вашей стороны, Лом, но дело слишком важное, чтобы доверить его кому-то другому. Лафайет отодвинул поднос, сел, игнорируя рой ярких огоньков, плывших перед глазами. Он свесил ноги с узкого тюфяка, на котором лежал, и с беспристрастным интересом стал наблюдать, как пол подскочил и нанес ему жуткий удар по голове. - ...действительно нельзя! - расплывался голос Лома. Лафайет опять лежал в постели, часто мигая от дурманящего тумана в голове. - Я не отвечаю за последствия! - Кажется... чуть слабее... чем думал, - задыхался Лафайет. - Да, в самом деле. А теперь сообщение: что мне передать? - Это благородно с вашей стороны, Лом, - слабо ответил Лафайет. - И вы не пожалеете об этом. Пойдите прямо к принцессе Адоранне, или нет, лучше сначала к Дафне. Это графиня Дафна О'Лири. Бедная девочка с ума сойдет! Скажите, где я и что... - О'Лири помолчал. - Что, ох, есть какие-то артефакты... - Какие артефакты? - Извините, не могу вам сказать. Но в любом случае эти артефакты есть. Скажите ей, что в этом будет очень заинтересован Никодеус. И они спрятаны... - Спрятаны... - подсказывал Лом. - Ну, я не могу вам сказать, где. Это очень опасная информация, вы ведь понимаете. Но если она свяжется с кем нужно, то он ей покажет, где. - Могу я узнать имя того, кто нужен? - Секретно, - сказал О'Лири. - С этим все. Вы можете все это запомнить? - Думаю, могу, - ответил Лом. - Что-то где-то спрятано, и кто-то может ей сказать, где это находится. - Хм-м. Если такое сказать, то мало что понятно. - Мальчик мой, посмотрите правде в глаза: это ведь дребедень какая-то. - В таком случае... мне придется идти самому, несмотря ни на что. - Если бы вы могли хоть капельку яснее выразиться... - Невозможно. - Для вас также невозможно пуститься в путь, пока вы не наберетесь сил. - Тем не менее, я иду. Лом задумчиво потер подбородок. - Хм-м. Послушайте, мой мальчик, если уж вы решились - а я вижу, что да, - мне, конечно, и в голову не придет вам воспрепятствовать. Но отчего бы вам не отдохнуть еще минут пять. Ну, чтобы переварить завтрак - только спазма желудка вам и не хватает. А потом я вас быстренько выведу на дорогу. - Ладно. Нужно заметить, меня слегка шатает... - Лафайет лег и закрыл глаза. - Не спать! - сказал он про себя. - Головокружение пройдет, как только я встану на ноги и начну двигаться. Это не может быть далеко... через час-другой приду на какую-нибудь ферму, найму повозку - и рано утром буду во дворце... дозвонюсь... - Да? - ответил телефонист. - Центральная слушает. Говорите, пожалуйста! - Это Лафайет О'Лири. Я звоню из Артезии. Локус Альфа 9-3. - Извините, сэр. Такого пункта нет в справочнике Центральной. Пожалуйста, перезвоните. - Подождите минуточку! Не кладите трубку! Мне, может, только через несколько лет удастся опять до вас дозвониться. А это срочно! Это касается тайника с незаконным оборудованием, которое украли из Центральной. - Никто не докладывал о пропаже оборудования, сэр. Прошу вас повесить трубку, схемы нужны. - Я видел его! Есть прибор, который называется Главный референт и еще что-то, на чем написано STASIS POD. И мне сообщили о целой пещере с другим оборудованием. - Весьма неправдоподобно, сэр. Вероятно, вы заблуждаетесь. - Говорю же вам, я его видел! Фактически Марк III у меня сейчас в потайном кармане куртки! Я знаю, о чем говорю! Я аккредитованный заочный агент Центральной! Если вы не верите мне, поговорите с Николасом. Он все подтвердит! - В нашем справочнике служащих никто не числится под таким именем. - Значит, ваши записи неточны. Он тот, кто помог мне раскрыть заговор Горубла о захвате страны! - Да, сэр! И как же вас зовут? - О'Лири! Лафайет О'Лири! Сэр Лафайет О'Лири! - Ах, да! Это имя у меня записано... Но ваш голос не соответствует кодовому образцу О'Лири, и визуальное изображение не похоже на фото мистера О'Лири в нашей картотеке. Из этого я должен сделать заключение о том, что вы - самозванец. Наказанием... - Я не самозванец! Я просто так выгляжу! Я могу объяснить! - Хорошо. Объясните. - Ну, на самом деле объяснить я не могу, но... - Если вам больше нечего добавить, сэр, я должен прервать этот разговор немедленно. Спасибо за звонок. - Нет! Подождите! Вам нужно передать информацию кому следует, пока не слишком поздно. Алло! Алло! Центральная! Лафайет с трудом приходил в себя - он еще слышал собственные крики. "Наверное, задремал", - пробормотал он, оглядывая хижину. Лома нигде не было. Свет снаружи казался другим, сумеречным. - Сколько же я проспал? - прошептал О'Лири. Он через силу встал. Голова была легкой, ноги не подкашивались. - Лом! Где вы? - позвал он. Ответа не последовало. Лафайет вышел. Хижина - шаткая лачуга из палок и листьев - была окружена площадкой диаметром не более двадцати ярдов, окруженной высоким кустарником, за которым отдаленные вершины гор высоко поднимались в окрашенное сумерками небо. - Боже! Уже почти темно! Видно, я проспал несколько часов! - Лафайет продрался сквозь кольцо кустарника и остановился как вкопанный. У его ног обрывался на головокружительную глубину вертикальный утес. Он резко отпрянул. Через пять минут до него дошло, в какое он попал положение. - Изолирован! - прорычал он. - Заброшен на столовую гору. Следовало бы подумать, прежде чем довериться типчику, живущему в травяной хижине, да на баварской ветчине... Далеко внизу расстилалась зеленая опрятная долина с образцово возделанными полями и извивающимися дорогами. Вдали сверкали башни дворца, ярко-красные от заходящего солнца. Самый близкий пик, маячивший над воздушной бездной, окружавшей Лафайета, был, по его мнению, милях в пяти. - Я сюда упал, да? Откуда? И как только этот маленький тщедушный старичок приволок в эту хижину мои сто семьдесят пять фунтов без посторонней помощи? Видно, я был чокнутый, раз не учуял предательства. Неожиданно мелькнула мысль, Лафайет схватился за куртку. Марк III исчез. - Здорово тебя обошли, О'Лири! - поздравил он сам себя после получаса безрезультатных поисков на плоскости в пол-акра. - Ты прямо как чемпион прошел каждый дюйм пути. С той самой минуты, когда ты получил эту идиотскую записку, ты был олицетворением проницательности. Тебе бы не удалось зайти в более безнадежный тупик, даже если бы это было запланировано. Он остановился, прислушиваясь, как эхо вторило его словам. - Запланировано? Конечно же все было запланировано, но не тобой, болван! Рыжий Бык, верно, был замешан в этом; может, кто-то заплатил ему, чтоб он подвел меня, а потом... - Он призадумался. - А потом... что? Зачем было по-бандитски нападать на меня, давать мне чужое лицо и сажать меня на вершину горы? - Я не знаю, - ответил он. - Но сейчас это оставим. Сейчас важнее спуститься. Лому это удалось. Мне тоже следует этого добиться. - Может, он использовал веревки? - А может, я кенгуру? - Возможно. Давно не проверял? Лафайет осмотрел свои руки, ощупал лицо. - Пока я Зорро, - заключил он. - Это хуже. - А там, внизу, кто-то еще на свободе. И вполне вероятно, что он может сместить Артезию в другой континуум. А что ты тут сделаешь? - Как бы в ответ на его вопрос небо задрожало, словно дефектный отрезок кинопленки, и потемнело, но не постепенно, а резко переходя от ранних сумерек к глубокому мраку. Пушистые розовые облака, плывшие у близлежащей вершины, пропали, исчезли из поля зрения, как пыль под тряпкой. И это еще не все. В тот самый головокружительный момент О'Лири понял, что ушла сама вершина, равно как и соседние. Он увидел, что остатки света растворились и оставили его в кромешной тьме. Он сделал шаг назад и почувствовал, что почва под ногами становится мягче и мягче. Он проваливался, падая все быстрее в черную пустоту. 4 Ветер с воем бил в лицо Лафайета. Инстинктивно он расставил руки, как бы замедляя безудержное падение. Струя воздуха сначала слегка рванула, будто для пробы, а затем накатила мощной волной, от которой затрещали кости в плечах. Он автоматически взмахнул руками, складывая их под углом, чтобы загородиться от потока воздуха. Он почувствовал рывок притяжения, ответный подъем гигантских крыльев, почувствовал, что с уверенной скоростью взлетает высоко во тьму. - Господи! - вырвалось у него. - Я лечу! Взошла луна, обнаружив далеко внизу лесной пейзаж. На мгновение Лафайет испытал бешеное желание ухватиться за что-нибудь, но инстинкт, приобретенный вместе с крыльями, предупредил его судорожное движение внезапным, захватывающим дух снижением. - Спокойно! - раздался полуистерический крик в какой-то части его мозга. - Пока ты спокоен, все будет хорошо. - Прекрасно, но как мне приземлиться? - Об этом будешь беспокоиться потом. Одинокая птица, похоже сова, подлетела, оглядела его холодными птичьими глазами и улетела по своим совиным делам. - Может, мне удастся продлить полет? - подумал он. - Если долечу до столицы и Дафны... - Он безуспешно осматривал горизонт в поисках городских огней. Он осторожно попробовал развернуться, но грациозно исполнил круг влево. Внизу до горизонта расстилалась темная земля, беспросветная, хоть глаз выколи. - Я пропал, - прошептал О'Лири. - Никто еще в жизни так не влипал! Он попробовал взмахнуть руками, мгновенно потерял скорость и вошел в плоский штопор. Он силился выправиться, постепенно выпрямился и полетел ровно. - Это коварнее, чем кажется, - сказал он, задыхаясь, чувствуя, как его сердце сильно бьется в груди, а может, это был просто порыв ветра? Трудно сказать. Вообще трудно что-либо сказать, таскаясь в этой темнотище. _Нужно спуститься, ступить ногами на землю_... Он накренил крылья, горизонт медленно поплыл вверх; звук ветра в ушах стал выше. Воздух стал бить сильнее. - Пока все в норме, - поздравил он себя. - Я просто буду держать курс, пока не наберу скорость, потом вырвусь и... - Он заметил, что горизонт поднялся еще выше. Фактически ему пришлось изогнуть шею, чтобы его увидеть. И даже когда он закатил глаза вверх, горизонт продолжал отдаляться. - Боже мой! Я вертикально падаю! - Он сжал растопыренные пальцы, но это было все равно что сунуть руку в Ниагарский водопад. - Ничего такого не было в свободном полете, - пробормотал он, скрипя зубами от усилий. - И чего я не отрастил несъемные прочные крылья, пока я этим занимался... Гряда гор, поросшая деревьями, неслась ему навстречу с невероятной скоростью. Лафайет положил все силы на последнюю попытку спастись. Он силился напрячь крылья и тщетно ими хлопал. Темная масса листвы вырастала перед ним... С оглушительным грохотом он пробил зеленый заслон, чувствуя, как ломаются ветви... или кости. Что-то сильно ударило его по голове и скинуло в бездонную тишину. "Как хорошо, - размышлял в полусне Лафайет, - лежать на снежном берегу и грезить, что ты в большой мягкой кровати, теплой и уютной. А поблизости пахнет ветчиной, яичницей и кофе..." Он немного задержался на этих приятных мыслях и удивился, почему все это кажется таким знакомым. Что-то его подспудно тревожило. Он смутно ощущал, будто это с ним уже было. "О, нет, нет! - он решительно оборвал цепь своих размышлений. - Я знаю, что со мной не все в порядке. Это галлюцинация, но я ей не поддамся без борьбы..." "Ты и прежде тоже так думал, - возразил бесстрастный голос опыта. - Но в прошлый раз это не прошло и сейчас не поможет. У тебя проблемы, О'Лири. Просыпайся и приступай к их решению!" "Но есть хоть одно утешение, - пришел он к заключению. - Какие бы проблемы передо мной ни стояли, они не так глупы, как те, что мне снились. Уже вот крылья есть. И шайка Путников за мной по следу, и ожившая мумия, и..." "Не смотри сейчас, О'Лири... у тебя будет шок". Лафайет приоткрыл один глаз. Сквозь занавес необычно больших листьев он смотрел на верхушки деревьев в отдалении... верхушки деревьев размером с цирковой тент. Они виднелись насколько мог охватить пространство глаз. Он судорожно хватался в поисках опоры, его взгляд упал на ровную поверхность грубой шоколадно-коричневой коры, на которой он лежал. - О, нет! - сказал он. - Это, должно быть, не шутка. Я на самом деле не разбился о вершину дерева, когда превратился в человека-птицу. Он начал карабкаться, пытаясь встать, но почувствовал острую боль. Она начиналась примерно за десять шагов от кончика пальца и горячей волной выстреливала вверх, к шее. Повернув голову, он увидел громадное золотистое крыло, раскинутое над широким суком, на котором он лежал. Перья были испачканы и в беспорядке. Он попробовал свести лопатки и заметил соответствующее движение незнакомых конечностей, сопровождающееся еще одним приступом острой боли. Это напоминало боль, когда случайно надкусишь осколочек кости чувствительным зубом. - Это правда, - с удивлением констатировал Лафайет. Он осторожно сел, нагнулся и посмотрел вниз сквозь густую листву. Где-то внизу была земля. - А я здесь, наверху, со сломанным крылом. Одному Зорпу известно, как это высоко. Значит, спуститься мне будет трудна - Он присмотрелся к ветви под собой. Шириной она была в два ярда и шла под лиственными сводами к затененной колонне ствола. - Похоже, диаметр футов пятьдесят. Такого не бывает. В Артезии нет таких деревьев, и нигде нет, особенно с листьями как у переросшего платана. - Правильно, - быстро решил он. - Мило рассудил. Дерева не может быть, твоих крыльев не может быть, все это невозможно. И что же теперь делать? - Спускайся вниз. - И тащить сломанное крыло? - Если у тебя нет идеи получше. - Выбирай, О'Лири, - прошептал он. - Дерзай и разбейся насмерть либо останься здесь и умри со сравнительным комфортом. - Поправочка, - напомнил он себе. - Ты не можешь умереть, пока Рыжий Бык жаждет продать запасы Горубла за обед с цыпленком любому проходимцу. - Кроме того, - приободрился он, - я еще и сам съем несколько обедов с цыпленком. - Вот это по-нашему! Вперед и вверх! Сказано - сделано! Лафайет встал, превозмогая боль и поддерживая поврежденную конечность. Повернув голову, он увидел, что крылья растут от спины между плечами и основанием шеи. Грудь вздута, как у голубя, мускулы твердые. Он проверил их, потыкав длинными тонкими пальцами, которые были ему незнакомы. Его лицо, судя по результатам ощупывания, было узким с высокими скулами и маленькими, близко поставленными глазками. Кустики волос росли углом на лбу. Даже без зеркала он знал, что они черные и блестящие, а глаза зеленые и лучистые, зубы белоснежные, а лицо загорелое. - Прощай, Зорро, - прошептал он. - Было отчасти приятно быть тобой. Интересно, кто я теперь? Или что? В листьях кто-то захлопал крыльями, раздалось резкое "кви-кви!". На него налетела маленькая белая птичка. Лафайет сильно стукнул ее от неожиданности, почти потерял равновесие и громко взвыл от пронзительной боли в крыле, пытаясь найти опору. Птичка выжидала, непонимающе квикая. Через минуту к ней присоединились еще две. Лафайет прислонился спиной к ветви и отражал их беспрерывные попытки прорваться ближе. - Прочь! Будьте вы прокляты! - кричал он. - Мало мне горя, еще не хватало, чтобы меня клевали кровожадные какаду! Птицы все слетались. Издавая негодующие пронзительные крики, они кружились над головой Лафайета. Он пятился по ветке. Птицы преследовали. Лафайет уперся спиной в гигантский ствол. Теперь вокруг него хлопало крыльями не менее дюжины птиц. - Подождите, по крайней мере, пока я не умру! - кричал он. Внезапно рядом раздался резкий свист. Все птицы в мгновение ока разлетелись. Ветвь под ногами Лафайета слегка задрожала. Лафайет насторожился. Показалась маленькая изящная фигурка, окутанная плащом из перьев. - Нет, не плащом, - О'Лири присмотрелся повнимательнее, - крыльями. В десяти шагах перед ним стоял еще один человек-птица. Мужчина был узкоплечий, узколицый, с длинным острым носом, поджатыми губами и треугольными бровками над светлыми сверкающими глазами. На нем были облегающие зеленые брюки, свободная туника, украшенная золотыми петлями на манжетах. Ноги босые. Длинные хрупкие пальцы ног захватывали грубую кору. - Ит ик икик; риз изит тиз тиззик ик? - спросил пришелец высоким музыкальным голосом. - Извините, - сказал Лафайет, замечая, как неловко слетело слово с его губ. - Я не... ох, не понима-а-ю вашу т-а-а-рабарщину. - Тиб, ит, ик икик; рзи изит тиз тиззик ик, изйик! - Тон летающего человека был нетерпелив, но вряд ли Лафайет это заметил. Какой-то частью своего ума он воспринимал лишь серию свистящих отрывистых звуков, но другой - различал смысл речи: - Я спросил, в чем дело? Ты что, ел ягоды сники? - Не, - ответил Лафайет, но почувствовал, как произнес нечто вроде "ниф". - Я думал, может, этот зик-зик нашел червяка зазз, - ясно проступил смысл сквозь жужжание и пощелкивание. - Я думаю, они пытались меня живьем съесть, - сказал О'Лири и услышал, как сам выводит такие же рулады. - Хаз, ты хорошо себя чувствуешь? - Летающий человек подошел быстрой семенящей походкой. - Ты говоришь, как будто у тебя каша во рту. - Если честно, - ответил О'Лири, - я не слишком хорошо себя чувствую. Боюсь, у меня головокружение от высоты. Ты не мог бы мне сказать, как быстрей спуститься? - Сбоку, конечно, как же еще? - Летающий человек удивленно уставился на Лафайета. Он скользнул взглядом по крылу О'Лири, которое тот прислонил к стволу для опоры. - Эге... похоже... вот те раз, чего ж ты молчишь? Или это фриблярная кость сломана, или ковылять мне по земле! - Полагаю, - ответил Лафайет, но вдруг ему показалось, что голос раздается откуда-то издалека. - Полагаю... это так... к тому же... Сознание покрыла пелена тумана. Он сообразил, что его подхватили чьи-то руки, слышал над собой щебетанье и свист, чувствовал, что его несут по неровной тропе, поднимают, тянут. Он ощущал приступы боли от перелома, слабые и отдаленные, а потом - момент давления - давления внутри костей, в мозгу, мгновение странного головокружения, будто мир вывернулся наизнанку. Затем была прохлада и тьма и запах камфары; он утопал в мягкой постели под шепот, растворившийся в мягком зеленом сне. - Уже три раза, - проговорил он, просыпаясь. - Мой череп больше не выдержит. - Чего, Тазло, милый? - прошептал мягкий нежный голос. - Ударов тупым предметом, - ответил О'Лири. Он с трудом открыл глаза и взглянул на пикантное женское лицо, склонившееся над ним с выражением нежного участия. - Бедный Тазло. Как это случилось? Ты всегда так искусно летал... - Ты правда здесь? - спросил Лафайет. - Или это еще сон? - Я здесь, мой Тазло. - Мягкая рука с изящными пальцами нежно дотронулась до щеки Лафайета. - Очень больно? - Очень, если учесть, что мне пришлось вынести. Странно. Хожу месяцами, да что там месяцами - годами, ни разу не споткнувшись, и вдруг - бам, плюх, бах! И мою голову начинают использовать как макет для отработки ударов. Вот как я всегда могу сказать, что приключение начинается. Но больше я уже не в силах терпеть. - Но теперь ты в безопасности, милый Тазло. - У-у-у-х, - он лениво улыбнулся девушке. - А вот и награда за непоседливый образ жизни: эти восхитительные сновидения перед пробуждением. Он осмотрел комнату. Она была круглая, стены из дерева вертикальной структуры. Темный отшлифованный пол, очень высокий потолок, теряющийся в сумраке, сквозь который пробивался луч света. У кровати, на которой он лежал, была резная подставка и мягкий как пух матрац. - Полагаю, минуту спустя я обнаружу, что сижу на острой ветке на высоте сто ярдов над узким ущельем, которое поросло кактусами или кишит крокодилами, - покорно сказал он, - но пока мне не на что пожаловаться. - Тазло, пожалуйста... - Ее голос прервался от сдавленных рыданий. - Говори вразумительно, скажи, что ты знаешь меня, твою маленькую Сисли Пим. - Ты Сисли Пим, моя милая? - Я Сисли Пим, твоя суженая! Ты меня не помнишь?! - Миниатюрное личико сморщилось от слез, но она сдержалась усилием воли и выдавила слабенькую улыбку. - Но ты не виноват, я знаю. Это ты ударился головой и стал странным. - Я странный? - Лафайет снисходительно улыбнулся. - Я единственный нормальный во всем этом глупом сновидении, нет, ты, Сисли, не глупость, ты просто восхитительна... - Ты так считаешь? - Она очаровательно улыбнулась. При слабом освещении Лафайет решил, что ее волосы похожи на султаны из перьев. Бледно-фиолетовые, они обрамляли ее лицо сердечком. - Да, конечно! Но все остальное - это мои типичные сновидения перед тем, как проснуться. Вот и этот язык, на котором я говорю, всего лишь плод моего подсознания для завершения окружающей картины - просто тарабарщина какая-то, но сейчас он кажется вполне осмысленным. Плохо, что я не могу записать это на магнитофон. Интересно было бы узнать, имеет ли этот язык свою систему, или это просто набор случайных звуков. - Тазло, пожалуйста, не надо! Ты меня пугаешь! Ты... ты даже говоришь не по-своему! - Действительно, - признал О'Лири. - На самом деле меня зовут Лафайет О'Лири. Но не пугайся, я не опасный. - Тазло, не надо! - прошептала Сисли. - Вдруг Уизнер Хиз тебя услышит? - Кто это? - Тазло, Уизнер Хиз - смотритель Таллатлона! Он может не понять, что ты просто бредишь, потому что ударился головой! Он может всерьез принять твои речи, будто ты кто-то другой! Вспомни, что случилось с Фуфли Ханом! - Боюсь, я забыл. Что случилось с бедным стариком Фуфли? - Они... Они заставили его слушать пение до умопомрачения. Лафайет прищелкнул языком: - Сисли, если уж кто высидит на концерте королевской филармонии Артезии, то никакой другой хор ему не страшен. - Лафайет сел и ощутил острую боль в пояснице. Эта боль начиналась где-то в воздухе фута на два выше и влево от лопатки. Он повернул голову и увидел кипу белых повязок, из которых торчали довольно грязные золотисто-коричневые перья. - Как... вы все здесь? - Кто? - тревожно спросила Сисли. - Тазло, надеюсь тебе не мерещатся невидимые враги? - Я говорю об этих чертовых крыльях, - ответил Лафайет. - Мне снилось, что я летел по воздуху легче легкого, а потом разбился о верхушку дерева. Затем последовало нечто вроде нападения плотоядных голубей, потом появился человек-птица и... и это все, что я помню. - Он потер голову. - Смешно, сейчас мне следовало бы уже проснуться и хорошенько повеселиться по поводу всего этого. - Тазло, ты бодрствуешь! Разве ты не видишь? Ты здесь, в Таллатлоне, со мной! - А до того как я начал летать, - продолжал Лафайет, хмурясь от напряжения мысли, - я был изолирован на вершине горы. Совершенно явная символика, отражающая мое ощущение изоляции вкупе с проблемой. Понимаешь, я нашел Главный Референт - разновидность прибора вероятностных энергий, думаю, украденного из Центральной. Я ужасно намучился, пытаясь добиться разговора с властями... - Тазло, забудь об этом! Это был просто страшный сон! Теперь ты проснулся! Ты совсем поправишься, как только заживет твое крыло! - Я считаю, что если восстановить все события сна сразу же после пробуждения, то можно зафиксировать его в сознательной памяти. Итак, надо подумать: в пещере находился человек - это было привидение. Он был, пожалуй, под чарами, если не учитывать, что логическая часть моего мозга сохранила нечто под названием STASIS POD, чтобы все рационализировать. Предположим, он олицетворяет Мудрость. Но факт его нападения наводит на мысль, что у меня скрытый страх перед непознанным. - Тазло, может, нам выйти на солнышко, чтобы рассеялись эти нездоровые фантазии... - Постой, это же очень интересно. Я и не знал, что можно проводить самопсихоанализ, разбирая собственные сны! Я всегда думал, что верю в Науку, а на самом деле она меня подспудно пугала! Так, теперь посмотрим: был еще старичок, похожий на ангелочка. Он нашел меня, когда я упал с утеса, принес меня домой и накормил роскошным завтраком, - Лафайет улыбнулся при воспоминании. - Тогда даже не казалось странным, что у человека, живущего в травяной хижине, полный холодильник гастрономических продуктов. - Ты голоден, Тазло? У меня прекрасный большой булфрут, только что сорван. - Конечно, отчего бы и нет? - Лафайет довольно улыбнулся девушке. - Я могу попробовать все, что в этом сне, включая тебя... - Он поймал ее руку и нежно поцеловал в губы. - Тазло! - Сисли взглянула на него, и было ясно, что она приятно удивлена. На близком расстоянии он видел бархатисто-гладкую поверхность ее щеки, длинные ресницы, обрамляющие светло-зеленые глаза, и пушистые кудрявые перья на гладком лобике. - Ты хочешь... ты правда хочешь... - Хочу чего? - рассеянно спросил Лафайет, впервые замечая грациозные белые крылья, закрывающие Сисли словно сверкающим плащом из перьев. - Ты хочешь жениться на мне! - Подожди минуточку, - улыбнулся Лафайет, - с чего ты это взяла? - Но ты... ты же поцеловал меня, да? - Ну, конечно, а кто бы это не сделал? Но... - О, Тазло! Это самый чудесный миг в моей жизни! Я должна сейчас же сказать папе! - Она вскочила - изящное миниатюрное существо, сияющее от счастья. - Погоди минуточку... давай не будем никого вводить в этот сон. Мне нравится именно так, как есть! - Папа будет так счастлив! Он всегда мечтал об этом дне! Я на минуточку, мой самый дорогой, я сразу вернусь. - Сисли повернулась и исчезла. Лафайет неуверенно встал, помычал от боли в перевязанном крыле, поковылял за ней и... налетел на твердую стену. Он отступил, ощупал грубо отесанную поверхность дерева в поисках двери, в которую вышла Сисли. - Она должна быть здесь, - пробормотал он. - Я видел ее собственными глазами, или уж хотя бы теми глазами, которыми пользуюсь сейчас... - Но несколько минут поиска не привели ни к какому результату: стена была сплошной. - Мой мальчик! - раздался за спиной свистящий носовой голос. О'Лири пришел в смятение: посреди комнаты стоял угловатый морщинистый древний старик. На лице его светилась беззубая улыбка. - Моя малышка только что сообщила мне счастливую новость! Поздравляю! Я, конечно, согласен, милый юноша! Приди в мои объятия! - Старик бросился вперед, чтобы обнять Лафайета, который с недоумением уставился поверх лысой головы старика на пару молодцов с рельефными бицепсами, которые молча появились и встали возле Сисли Пим, скрестив руки на груди с выражением скуки и снисходительности. - Папа сказал, что церемонию можно провести прямо сегодня вечером, Тазло! - воскликнула Сисли. - Правда, здорово? - Все произошло слишком быстро, - ответил Лафайет, - вы делаете поспешные выводы. - Он помедлил, неожиданно заметив, что лица двоих молодых людей - по-видимому, ее братьев - нахмурились. - Что ты имеешь в виду? - спросил один из них. - Я хочу сказать, что... мне, конечно, очень нравится Сисли... но... - Но что? - запальчиво перебил второй молодец. - Но я не могу... то есть... ну, черт побери, я не могу жениться на ней или еще на ком-нибудь! - Эй! В чем дело? - прощебетал старик, отступая и царапая Лафайета взглядом, как острыми когтями. - Не можешь жениться на моей дочери? Сисли Пим издала жалобный вопль. Оба брата угрожающе наступили. - Я хочу сказать... Я не могу быть женихом! - выпалил Лафайет, отступая на шаг. - Как это... не можешь? - заинтересовался старик. - У тебя запас желудей есть, так? - напомнил один из братьев. - Гнездо у тебя подходящее, так? - наступал другой. - И ты же поцеловал ее, - вновь вмешался первый брат. - И она не возражала, - поддержал его второй, - значит, она согласна, так? - А тогда, какие могут быть препятствия? - прокаркал старик, будто дело было уже решенное. - Просто... просто... - Тазло... ты не... не... не... - Надеюсь, ты не хочешь сказать, что уже обещал какой-нибудь другой девице в Таллатлоне? - с угрозой спросил один из братьев, тот, что был покрупнее. - Конечно, нет! Но я не могу просить Сисли Пим выйти за меня замуж, - твердо сказал Лафайет. - Сожалею, что поцеловал ее. Я не имел это в виду. Внезапно сверкнул стальной клинок, и в горло Лафайета уперся конец ножа, который сжимал в сильном смуглом кулаке меньший брат. - Сожалеешь, что поцеловал мою сестру, да? - прошипел он. - Нет, на самом деле я