Кит Ломер. Планета катастроф 1 Я придерживал свой резвый новенький турбоавтомобиль на скорости сто сорок миль в час: дорога, разделяющая два американских штата, могла преподнести любой сюрприз, вплоть до гигантской расщелины. Вглядываясь в полотно шоссе сквозь облака пыли и вулканического смога, я с досадой думал о том, что в Далласе так и не разыскал авторемонтную мастерскую. Но что было делать, если добровольная охрана городов, высокопарно именующая себя Национальной гвардией, усвоила отвратительную манеру сначала стрелять, а потом уже спрашивать, куда и зачем едешь. Зато я с пользой посетил один спортивный магазинчик, правда, без ведома его хозяина. Но он сам, еще до моего прибытия, успел податься на север. Впрочем, как и большая часть жителей города. Теперь я с удовлетворением вспоминал свой визит в лавку, ощущая в кармане приятную тяжесть "Смит-Вессона" 38-го калибра. По правую руку высились вулканы, над ними вился черный дымок, предвещающий очередное извержение. Понимая, что так и будет, я держался поближе к безопасной зоне, пролегающей вдоль океанского побережья, между территорией, где раньше находился Новый Орлеан, и мелководным морем, разлившимся на месте северной Флориды. Прежде чем я доберусь до Атланты - а до нее еще шестьдесят миль, - мне нужно решить, куда свернуть: на юг или на север. Север - поближе к Аппалачам, - район сравнительной тектонической стабильности. Но там уже наверняка полным-полно беженцев, а следовательно - проблемы с водой и продуктами, не говоря уже о жилье. Юг - это большой остров, который раньше называли южной Флоридой с ее городами Тампа, Майами, Ки Уэст, и огромная песчаная пустыня, которая всего несколько месяцев назад была морским дном. Что предпочесть? Мне и раньше нравилось старое шотландское виски, яркое солнце, белый песок пляжей и компания отдыхающих, которая не прочь рискнуть за карточным столом. Все это я скорее найду на юге, нежели на севере. К тому же поймать по радио танцевальную мелодию можно лишь на Пальмовом берегу. Это как раз то, что держит меня в форме. Если наша Земля развалится - черт с ней; пока я жив, я распоряжусь собой так, как мне нравится. Я взглянул на экран-карту, что была в моем автомобиле. Так... Неподалеку - городок, скорее даже поселок. До катастрофы его население составляло тысяч десять. Да это и к лучшему. Большие города начисто разграблены. Время близилось к вечеру. Солнце - злобный огнедышащий шар - мрачно высвечивало трещины и вздыбленные глыбы асфальта, которые были когда-то тротуарами. Кое-где улицы перегораживали баррикады: рухнувшие стены домов, кузова автомобилей, кровати, мешки гниющей картошки. Особенно пострадал центр города: не сохранилось ни одного здания выше двух этажей. Картина была такой, словно последняя океанская волна, достигшая городка, докончила дело, начатое землетрясением и пожаром. Отъехав на три квартала от главной трассы, я увидел то, что искал: жалкую улочку, которая зачахла еще до катастрофы. Вдоль тротуаров тянулись дешевые бары, ломбарды типа "последняя надежда", комиссионки, завлекающие ржавыми револьверами, сломанной мебелью и пачками истрепанных порножурналов. Попадались вывески, предлагавшие "чистую постель этажом выше", и далеко не чистые кафе. Возле продуктовой лавочки из тех, что вмещают не больше двух покупателей одновременно, я снизил скорость. Остановившись, я подождал некоторое время, пока осядет густая пыль, и только после этого откинул верх машины. Натянув респиратор, я выбрался, разминая затекшие ноги. Когда-то, судя по вывеске, в лавочке можно было быстро перекусить. Теперь вывеска болталась на одном шурупе и отчаянно скрипела при порывах ветра. Издалека донесся глухой звук: похоже, кирпичная стена рухнула на толстую подушку пыли. В ответ вся пыль в округе поднялась и закружилась в воздухе. Оседая, она разбегалась по земле кругами, словно рябь по воде. Вдруг улица вздыбилась и стала наступать на меня. Я упал. В полуметре от моего носа выросла глыба бетона, каскадом посыпался щебень, всего в двух шагах возник террикон сырой красной глины. Все сопровождалось грохотом, как при артобстреле. Тротуар подо мной брыкался, как необъезженный жеребец. Взбешенная улица то вскидывалась, то коварно ускользала, скрипя при этом подобно мелу на огромной школьной доске. Я поднялся на четвереньки и сделал усилие, чтобы отползти в сторону. Очередная ударная волна вновь опрокинула меня, снова тротуар пошел пупырышками, словно ляжка озябшей толстухи. Постепенно грохот начал затихать, дрожь асфальта унялась. Облака пыли рассеивались, открывая картину разрушений. Посреди улицы зиял громадный ров, из глубины которого вилась струйка дыма. Даже сквозь маску я чувствовал запах серы. Где-то сзади все еще падали глыбы, падали как-то лениво и задумчиво. Словно не было никакой спешки в том, чтобы разрушить до основания городок Гринлиф в штате Джорджия. Немного придя в себя, я стал озираться в поисках машины. Так и есть! Она осталась на другой стороне пропасти. Я подошел к краю: ширина - не меньше двух ярдов, на далеком дне поблескивает сырая глина. Прыгнуть я не решался: ноги дрожали, как у хилого пса. Надо разыскать доску на роль мостика. Наверняка среди такой жуткой разрухи это не будет проблемой. Дыра, зияющая в стене бывшей комиссионки, открывала вид на кронштейны, увешанные подержанными костюмами, припудренные пылью, они все стали одного цвета. Развороченный прилавок как раз и представлял собой склад досок. Пробравшись через завалы, я схватился за конец одной из них и потянул на себя, рискуя разбудить новое бедствие. Пыль все еще оседала. Ветер утих, наступила мертвая тишина. Я перебросил доску через пропасть, она легла наподобие мостика, ворчливо скрипнув при этом. Я шел по ней осторожно, на цыпочках, словно опасаясь, что звук моих шагов разбудит дьяволов, дремлющих в недрах земли. Миновав дверь "быстрой" закусочной с выбитыми стеклами, я, затаив дыхание, остановился. Секунды тянулись медленно. Потом я отчетливо услышал то, что чудилось мне раньше: чьи-то стоны и вздохи. Доносились они изнутри разрушенной продуктовой лавки. Я замер, стараясь понять, действительно ли слышу эти звуки или стонет мой собственный организм. В этом мертвом городе даже намек на жизнь способен был вызвать шок, как мелькающие тени на кладбище. И все же я решился войти в лавку. - Кто здесь? - звуки собственного голоса пугали. Что-то шевельнулось в глубине помещения. Царапая нервы, лязгнули консервные банки под ногами. Запах... Даже сквозь маску проникала вонь, исходящая от гнилых продуктов. Наступая на разбитые бутылки кетчупа, я благополучно миновал ряды антрекотов, распахнутые холодильники... и вдруг подпрыгнул, как ужаленный: мимо промчалась крыса величиной с башмак. - Кто там? Выходи! - приказал я твердо, тоном полицейского. И услышал в ответ прерывистое дыхание. Я пошел вперед, ориентируясь только на мутный прямоугольник запыленного окна. В полумраке лавки я увидел его. На полу, прижавшись к стене, сидел человек, между его согнутыми ногами высилась гора штукатурки и битого стекла. Въевшаяся в лицо грязь не могла скрыть застарелых шрамов и свежих ран. Левая рука, тощая, как когтистая лапа, сжимала автомат 45-го калибра, нацеленный прямехонько на мое левое колено. Прыжок - и я вышиб автомат у него из рук. - Не стоило... этого делать... - пробормотал незнакомец слабым, как у умирающего, голосом. И правда, он уже никому не способен был причинить вреда. В пять минут я освободил его от осколков стекла и штукатурки и перетащил в более светлый угол. Потом усадил поудобнее, прислонив к мешкам с мукой. Мужчина тут же заснул, о чем возвестил его громкий храп. Запах тела незнакомца соперничал с "ароматами" лавки. Заходящее солнце бросало последние лучи через пыльное окно, словно приглашая выйти полюбоваться картиной дымного заката. Движением ножа я раскроил на незнакомце брюки. Обе ноги были сильно разбиты, задушенные раны говорили о том, что несчастье случилось с ним несколько дней назад, последний подземный толчок был уже ни при чем. Мужчина открыл глаза. - Вы не из той команды? - проговорил он тихо, но отчетливо. - Вы давно здесь? - спросил я в ответ. Он едва заметно покачал головой: - Не знаю, может, с неделю. - Я принесу вам воды. - У меня было ее полно, воды этой. И консервных банок. Зато ни одной открывалки. Крысы досаждали больше всего. - Не отчаивайтесь. Хотите есть? - Не будем тратить время, нам лучше убраться отсюда. Здесь подземные толчки повторяются через каждые несколько часов. Но последний - это что-то невероятное... - Все-таки я вас сначала накормлю, а уж потом перетащу в машину. - Бесполезно, мистер. У меня внутренности... разворочены. Даже двигаться больно. А вы бегите... пока есть возможность. Перерыв кучу банок, я нашел пару целых и открыл. Запах фасоли в томате и яблочного соуса свел мне скулы. Незнакомец покачал головой. - Вам надо... сматываться. Оставьте мне только автомат. - Вам он не понадобится. - Понадобится, мистер. - Голос его вдруг обрел твердость. - Я бы прикончил себя... но надеялся, что они меня найдут. Заодно и их бы парочку прихватил. - Забудьте это все, ветеран. Вы... - Нет времени болтать. Они здесь, в городе. Я их видел раньше. Такие не сдаются. - В глазах его появилась тревога. - Вы говорили, у вас есть машина? Я кивнул. - Они ее засекут. Может, уже... Бегите! Я попробовал засунуть фасоль ему в рот на кончике ножа: - Ешь, ешь, моряк, тебе нужны силы. - Как ты узнал, что я моряк? - он пристально посмотрел на меня. Я молча показал на его руку. Он приподнял ее, потом опустил снова. - А-а, кольцо. Мне нужно было бы от него избавиться. - А теперь нажимай на фасоль, старый вояка. - Не могу есть, - заартачился он. - Боже, какая боль... - Лицо его исказилось, зубы скрипнули. Я отступился: - Пойду подгоню машину и вернусь за тобой. - Послушай, - прохрипел он, - ты думаешь, у меня бред, но я знаю, что говорю. Сматывайся из этого города, срочно. Мне некогда объяснять, ты, главное, двигай. Цыкнув на него, я вышел на улицу, нашел свою доску и перекинул на другой край пропасти. Сейчас мостик казался еще более шатким, так что я решил перебраться по нему на четвереньках. Когда я уже собрался встать и шагать как следует, то уловил впереди какое-то движение. Машина моя стояла на прежнем месте, но вокруг нее осторожно кружил какой-то человек. Он водил рукой по крыше, заглядывал внутрь. Я распластался на доске. Подо мной зияла пропасть... Но машина, видно, не так уж занимала человека. Его интересовал... я. Сделав вид, что рассматривает разрушенные фасады вдоль улицы, он незаметно вытащил маленький револьвер, поднял руку и выстрелил. Пуля взметнула пыль прямо перед моим носом, срикошетив, пролетела через улицу и, судя по звуку, впилась во что-то деревянное. Два других выстрела прозвучали еще до того, как смолкло эхо первого. Все три - в течение секунды. Нет, это уж слишком... Сквозь дым я отчетливо видел одно: черный галстук убийцы. Подходящая мишень! Наши выстрелы прогремели одновременно. Он отлетел назад, стукнулся о бок машины и рухнул на спину, прямо в пыль. Подойдя вплотную, я обыскал незнакомца, но карманы его были пусты - ни бумажника, ни удостоверения личности, он был анонимен, как манекен в витрине. Почему же этот мерзавец безо всякой причины хотел меня укокошить? Вернувшись в лавку, я нашел своего знакомого там же, где и оставил. Он смотрел на меня стеклянными глазами. - Я встретил твоего друга, - сообщил я и с трудом узнал собственный голос: он прозвучал как из могилы. - И ты остался жив? - ахнул он. - Да, он был не слишком расторопным, этот тип, - сказал я, - торчал на виду, как мишень. Но поскольку начал он, то мне просто пришлось ответить - выхода не было. - Голос у меня дрожал: не могу сказать, что я привык убивать людей. - Забудь его? Беги! - просипел незнакомец. - Забудь его, говоришь? - я присел на корточки рядом с моряком. - Прямо вот так и забудем? Влезем в мою машину и укатим, насвистывая веселую песенку. Я тебя спрашиваю, кто он был?! - Эти слова я уже прорычал, тряся его за плечо. У меня, знаете, тоже нервы... - Ты... не поймешь. - Объясни! - я сжал его плечо еще крепче. - Давай, давай, моряк! Что за история? Кто ты такой? Что ты делал здесь? Почему он тебя преследовал? Зачем он стрелял в меня? Кто он? - Ну ладно, - выдохнул мужчина. Лицо его все больше напоминало мумию. - Так и быть. Я расскажу. Но ты все равно не поверишь. - Это началось год назад, - начал он. - Я работал на станции-спутнике "Шепард", когда произошло первое землетрясение. Мы все видели сверху: черная дымовая завеса днем и свет пожаров по ночам. Тогда нам приказали эвакуировать станцию, я так точно и не понял, с какой стати. - Москва повлияла, - подсказал я. - Ну да. Все ударились в панику. Да еще наш "челнок" навернулся где-то около Гаваны. Я и еще двое парней выжили. Мы провели несколько дней в Ки-Уэсте, потом меня отправили в Вашингтон. Вы не представляете, какое это кошмарное зрелище: руины, пожары, река Потомак вышла из берегов, разлилась по Пенсильвания-авеню, а Вашингтонский монумент торчал всего лишь на двадцать футов над водой. Купол Капитолия упал, а там, где раньше была гора Верной, извергался вулкан. - Да знаю я это все. Кем был человек, застреленный мной? Он проигнорировал вопрос. - Я дал свои показания: следов вражеской деятельности нет. Просто природа разбушевалась с адской силой. Там был один профессор, который владел всеми фактами: когда он закончил речь, поднялось такое... Сенаторы повскакивали с мест и заорали, члены парламента тоже, старый адмирал Конахи покраснел как рак... - Ты отвлекся, - напомнил я, - вернись к нашей теме. - Один профессор заявил, что земная кора сползает. Да, я вспомнил его имя - Полнак, крупное имя. Приехал из Венгрии. Ледяная шапка Южного полюса, сказал он, растет и сбивает с ритма все естественные процессы. Это беспрецедентное явление заставило скользить литосферу. Он утверждал, что к тому времени она уже сместилась на сорок миль. А что будет через два года... - Мне все это известно, читал в газетах. Когда их еще печатали. - Потом попросил слова адмирал Конахи. Следует сбросить эту лишнюю шапку с Южного полюса, сказал он, взорвать ее. Он подсчитал, что пятидесяти водородных супербомб будет достаточно. - Да они бы своей радиацией погубили все живое... - Нет-нет... это была просто пропаганда. Потом вышел Хейли со своим проектом: тайно послать на Южный полюс отряд, вооруженный новейшим водородным генератором. Я был среди тех, кого он выбрал для своей экспедиции. - Вице-адмирал Хейли погиб в очередном орбитальном полете, как раз в то время, о котором вы говорите, - сказал я, зло сощурившись. - Об экспедиции на Южный полюс не говорилось ни слова. - Кто же будет публиковать такие сведения! Наша операция под названием "Разморозка" была сверхсекретной. - Так ты утверждаешь, что находился в гуще тех событий... Он слабо кивнул. Вся его энергия уходила теперь на повествование: - В Рождество мы отправились из Сан-Хуана на двух подлодках, назывались они "Мейн" и "Жемчужина". - Они же погибли раньше, у Гуама, вместе со всеми подводными лодками. - Нет. Они были в нашем распоряжении. Плюс еще десяток меньших кораблей да команда в три тысячи моряков. Это была мощная сила. К тому моменту Нью-Йорк уже погиб, так же как и Бостон, Филадельфия, большая часть Восточного побережья. Сан-Диего. Да ты и сам все это помнишь. Панамский перешеек затопило водой. Дьявол! После ураганов мы встречали в океане мертвые тела, унесенные на тысячи миль от дома. Пемза плавала на поверхности вплоть до самого Тьерра дель Фуэго. Просыпались новые вулканы, зарево которых окрашивало небо на сотни миль. И всюду - лед. Дело в том, что от полюса оторвался ледяной скалистый массив, и теперь голубые айсберги тут и там возвышались над водой. Вершины их покрывала копоть. Зрелище это, признаюсь, леденило душу. - Голос его затих, взгляд устремился куда-то далеко, в прошлое. - А человек с револьвером, - вновь вмешался я, - когда появился он? - Мы прибыли к месту назначения, основали лагерь, - продолжал моряк, опять не ответив надой вопрос, - и начали работать. Под моим началом был северный комплекс, то есть шесть буровых площадок, разбросанных на сорока квадратных милях, - и все это на сверкающей ледяной поверхности. Работа спорилась: каждый день мы углублялись в ледяную толщу на двести футов. Однако спустя месяц меня вдруг срочно вызвали на четвертую станцию. Я отправился на снегоходе. От Тренча, начальника станции, я еще раньше знал о каких-то темных пятнах во льду, которые обнаружила его команда. Мне и поручили выяснить, что там такое. На вид их скважина была самой обыкновенной. Опускаясь в лифте, я внимательно осматривал стены шахты: лед как лед - где-то голубой, а где-то перемешан с грязью. Но вот мы достигли дна. Там по приказанию Тренча уже прорубили пещеру шириной в тридцать футов; стены у нее - ну прямо черное стекло, а вокруг сыро и холодно. Вода струится по стенам сверху, под ногами хлюпает. Воют насосы, откачивающие эту жижу, стоит запах гнили. Трест сказал мне: "Теперь - сюда" - и мы вошли в боковой тоннель, прорубленный во льду. Вслед за нами спустился адмирал. Не успел он прибыть, как сразу начал орать: что это, мол, за дурацкая "экскурсия на природу", кто позволил отклониться от курса... Вместо ответа я только ткнул пальцем в стену. В ледяной толще застыло странное животное. Хобот его был воинственно устремлен вверх, а бивни блестели в свете наших фонарей. Ну вылитый старый слон. Такого я видел в детстве в зоопарке. Отличался он разве что шкурой, клочковатой и очень длинной. Черно-рыжие космы прилипли к телу животного, словно мокрые. Хейли застыл на месте. Он стоял с открытым ртом, а потом дал команду врубаться навстречу слону. Мы расступились, и рабочие затарахтели отбойными молотками. Попутно из стен выпадали какие-то мелкие зверюшки, растения, просто грязь. Когда до животного оставалось совсем немного, адмирал приказал приостановить работу. Теперь мы видели его близко, словно сквозь стекло в витрине. И сам он будто ожил - в свете фонарей сверкнули глаза, стала хорошо видна полуоткрытая розовая пасть, чуть высунутый язык, бивень с отломанным кончиком... - Я знаю, как выглядит мамонт, - перебил я, - тоже мне невидаль, их во льду находили и раньше. Он пристально посмотрел в мою сторону. - Такого, как этот, раньше не находили. То был не мамонт! То был мастодонт. И кроме того, запряженный в повозку, как цирковой пони. 2 - Мастодонт в упряжке! - фыркнул я. - Значит, в Антарктиде когда-то было гораздо теплее, чем сейчас, ее населяли люди, которые держали домашних слонов. В другое время было бы довольно интересно пофантазировать на эту тему. Но не сейчас. Так все-таки, почему вы убиваете друг друга? Мой собеседник полулежал с закрытыми глазами, грудь его неровно вздымалась. Когда я пытался нащупать пульс, запястье показалось мне мертвым. Вдруг глаза его открылись - казалось, только они продолжают жить во всем существе этого странного человека. - Это лишь начало истории, - произнес он таким слабым голосом, словно вещал откуда-то издалека. - Мы спустились еще ниже по главному стволу и на глубине в семьдесят пять футов наткнулись на геологический слой, наполненный предметами быта, как, скажем, музей естественной истории в Чикаго. Там находилась посуда, мебель, остатки каких-то жилищ, предметы одежды. Вся одежда была связана из грубой, яркой шерсти. А потом мы увидели... человека. Лицо рассказчика исказилось, и он замолчал. Я ждал продолжения. - Невысокий, ростом не больше пяти футов, коренастый, мускулистый, как борец, - собрался с духом моряк. - Он был покрыт мехом, так же как тот слон. Волосы светлые, лицо бледное. Тонкие, растянутые в безобразную улыбку губы демонстрировали угрожающий оскал. Но что самое удивительное - в руках его застыло оружие сродни современному, нечто вроде карабина с большим барабаном. Позже мы его испробовали: эта штука проделала во льду воронку диаметром в сорок футов. Ее устройство так досталось непонятным. Мы двинулись дальше. Вскоре на нашем пути возникла гора. Приглядевшись, мы поняли, что на самом деле это дом. Расплавив лед, удалось даже открыть дверь и войти. Внутри льда не было. Видимо, этот и подобные дома погребла снежная лавина, а жители сумели спастись раньше. Дальше последовали находки более современные: человеческий скелет нормального роста, череп его был проломлен, многочисленные предметы из металла и керамики, причем совсем не примитивные, а сделанные с большим искусством. А вскоре мы услышали непонятные звуки, а следы говорили о том, что кто-то здесь побывал до нас, причем совсем недавно. Будто в подтверждение этому стали пропадать наши люди: потом одного нашли мертвым, с раной в теле. Хейли запросил подкрепление и не получил ответа. Он решил, что связь прервана, и послал меня с двумя парнями на разведку. Когда лифт доставил нас наверх, ребята вышли наружу, а я остался, чтобы проверить связь с шахтой. Она была исправна. К телефону подошел Хейли. Он что-то прокричал мне, но я не разобрал слов. Потом прогремели выстрелы, и все стихло. Я хотел было покинуть кабину, но лифт понесся вниз, куски льда сыпались мне на голову. Потом перед глазами сверкнуло пламя... Придя в себя, я понял, что все еще нахожусь в лифте. Кругом кромешная тьма. Когда глаза привыкли к темноте, я увидел где-то наверху слабый свет. Стало быть, лифт застрял не так уж далеко от поверхности. Выбравшись из кабины, я стал отчаянно карабкаться наверх. В последний раз подтянувшись на локтях и забросив ногу на край шахты, я уже открыл было рот, чтобы позвать тех двух парней, однако понял, что вокруг нет никого и ничего: никаких признаков нашего лагеря, ни одного человека. Только ледяные просторы. Следов землетрясения - и тех не было. Лишь на месте входа в шахту курилось нечто похожее на кратер. Тем же успехом увенчались мои попытки обнаружить третью, а за ней и четвертую станции. Пешком, ориентируясь по солнцу, без рукавиц и защитной маски для лица, которые я потерял, я кружил по ледяной пустыне. Результат один: ни палаток, ни оборудования, ни людей. Шахты закрыты и покинуты. Через четыре дня я добрался до о морского берега. В свое время мы ставили там на мелководье небольшое суденышко. Команда исчезла бесследно. Однако запасы продовольствия и горючего оставались. И я рискнул. Семь дней я провел в открытом море. В это трудно поверить, но на восьмой я увил ал берега Батон-Гуж. Из осторожности я подплыл к порту ночью, выбрал дальний причал и как следует спрятал лодку. Пошел в город. Пытался связаться с Вашингтоном, но безуспешно. В Батон-Гуж уже царил хаос, начинался голод: все беженцы с побережья и других опасных районов искали пристанища именно там. Атмосфера раскалилась, словно в плавильном цеху, в воздухе носилась сажа, и подземные толчки повторялись ежедневно. Найдя подходящий автомобиль, я направился на восток. Но и на шоссе все было не слава Богу: меня "пасла" какая-то "тачка", постоянно норовя сбросить в кювет. Но не на того напали. В момент, когда эта сволочь вновь начала прижимать меня, я резко прибавил скорость, и машина-преследователь, выведенная из равновесия, закувыркалась по дороге. Я вернулся и осмотрел "трофей": без признаков жизни застыли двое мужчин, одетые в штатское. Документов при них не было. На вид - лет сорок-пятьдесят, а других примет никаких, ни национальных, ни социальных... На всем пути города почти перестали существовать: большие дома рухнули, малоэтажки разграблены дочиста, редкие машины на дороге держатся как-то робко. Сюда, в Гринлиф, я прибыл на третий день. Кажется, это было неделю назад. Но здесь меня накрыло землетрясение. - Ты думаешь, что полярную экспедицию уничтожили те же люди, которые преследуют тебя здесь? - перебил я его. - Да я могу поклясться жизнью! - прохрипел он. - Они и сейчас здесь, в городе. Они повсюду, они меня ищут. Но я схитрил: оставил машину за несколько кварталов отсюда. Думал вернуться... - Их уже нет, - пытался я его успокоить. - Рыщут по городу, - возразил моряк. - Они не сдадутся, они меня найдут в конце концов. Но я их встречу. - Он приподнял руку, гнев на его лице сменился недоумением. - Где же мое оружие? - Оно тебе не понадобится, - сказал я. - Я увезу тебя... - Они его украли, - слеза покатилась у него по щеке. - Когда я заснул... - Поехали, - приказал я. - Пора двигаться. - Я встал, надел респиратор и попытался поднять раненого. Он издал неестественно тонкий крик. - Возьми вот это, в кармане, - простонал он. - Покажи им... Пусть выслушают... - Нижняя челюсть бедняги отвисла, глаза остекленели, я пощупал пульс - его не было. Целую минуту в полной тишине я смотрел на бездыханное тело незнакомца, соображая, была ли хоть доля смысла в том, что он мне рассказал. Очень похоже на бред. Он, кажется, упомянул карман... Но в обоих была только пыль. Продолжая поиски, я обнаружил у пояса маленький старомодный кармашек для часов, какие делались на брюках в старые добрые времена. Запустив туда пальцы, я нащупал что-то гладкое и прохладное. Вытащил. Это оказалась большая увесистая монета, чуть меньше серебряного доллара. На одной стороне ее Красовалось стилизованное изображение какой-то птицы, на другой - сложнейшая вязь. Я опустил монету в карман, немного постоял, как вдруг услышал шум с улицы. Я упал плашмя на груду битого стекла и кирпича, прямо под оконным проемом. Рука судорожно сжимала револьвер. Шум повторился. Теперь я понял, что это под чьими-то ногами стонет моя доска, переброшенная через пропасть. Перепрыгивая через груды консервных банок и бутылок, я незаметно выскользнул из магазина. Спрятавшись за углом, я следил за развитием событий. Человек в темном костюме вышел из "моей" продовольственной лавки. Подойдя к оврагу, он ступил на доску. Скрип ее взорвал давящую тишину мертвого города. Преодолев пропасть, "черный костюм" спрыгнул на землю. Если он нашел в лавке мертвого моряка, то на какое-то время должен успокоиться, а может, и убраться восвояси. Кажется, можно покинуть свое укрытие. Я вышел из-за угла. "Щелк!" - услышал я сухой звук и, еще не успев понять, что произошло, пригнулся и покатился по щебню. И снова характерное "щелк!" - звук выстрела. Откуда целились, я из-за пылевой завесы не понял. Но ко мне явно кто-то приближался. Шаги замедлились, теперь этот кто-то стоял совсем рядом. Времени на раздумья не оставалось; я собрался в пружину и ринулся вперед. Моя пуля угодила во что-то мягкое. Тяжело дыша, я обыскал его карманы. Они были пусты: ни часов, ни кольца, ни водительских прав. Через десять минут, так и не отдохнув и не поев, я снова влез в свою машину и помчался на восток, держась на одном адреналине. По грунтовой дороге я постепенно выбрался на шоссе 90. 3 Через час после того как совершенно стемнело, я остановился у небольшого мотеля с кафе и бензоколонкой. Долговязый белобрысый парень, чей рот напоминал незастегнутый карман, встретил меня с ружьем в руках, но потом, успокоившись, наполнил бак бензином и даже напоил меня кофе с пирогом, испеченным, кажется, из черепицы с ванилью. Я сунул ему потрепанную двадцатку и, уже отъезжая, заметил хитрую улыбку на его лице: поистине вековые традиции обсчета клиентов не вытравить даже землетрясению. Через час моему взору открылось океанское побережье. Теперь вода простиралась много дальше обычного. На целую милю из нее торчали крыши и верхушки деревьев. До наводнения здесь была слегка холмистая местность, которую облюбовали фермеры. Суша исчезла у меня под колесами без предупреждения, и я быстро задействовал воздушные подушки своего автомобиля. В принципе делать это над водой не рекомендуется: рискуешь потопить машину, но у меня не было ни времени, ни желания искать лодку. Я прибавил газу и взмыл над водой... Рассвет я встретил, мчась по аллее, на местоположение которой указывали лишь верхушки деревьев, возвышающиеся над водой. В тот момент, когда мрачное красноватое солнце начало свой поход, я выбрался на сушу. Это был Майами. Его пляжи совершенно опустели и превратились в полосу голого песка, хотя в самом городе и на берегу все еще красовались белые здания. На воде чернели куски пемзы и переливались радугой нефтяные пятна, берег покрывали кучи хлама, принесенного океаном. Однако жизнь здесь, кажется, была более-менее стабильной. Судя по сохранившимся домам-башням разных цветов - кораллового, зеленовато-желтого и бирюзового, землетрясение не тронуло город. Может быть, сыграло роль то, что дома в этой ветреной местности строили особо прочные. С облегчением я заметил, что торговля идет нормально, всюду достаточно полицейских, весело горят огни в магазинах и ресторанах, по улицам снуют автомобили. Народу, правда, было поменьше, чем в былые времена, но это как раз меня устраивало. Я остановился в гостинице "Гольфстрим", роскошном стопятидесятиэтажном здании, где я бывал и раньше. За стойкой портье я увидел знакомое лицо: Сэл Анзио работал в свое время в Лае-Вегасе. Он потряс мою руку и скривил левую щеку, что означало улыбку. - Мэл Айриш! - не задумываясь, выпалил он. Что привело тебя в наш город? - Кисловато жилось на юге, - ответил я. - Когда что-нибудь не так, мексиканцы приходят в возбуждение и валят всю вину на американцев. А что интересного здесь? - Да всякое. Когда докатилась весть о землетрясениях, кое-кто из туристов отчалил, но большая часть осталась. У нас все о'кей. В отеле есть электричество, вода, большие запасы еды. Каждая гостиница готовилась к сезону, как обычно, значит, забила подвалы всем необходимым. В "Гольфстриме" всего хватит на полгода, не меньше. А если что - у меня припасена лодка. За хороший куш оставлю и тебе местечко. Я ответил, что подумаю, взял у него ключ от номера на сто двенадцатом этаже и вошел в кабину скоростного лифта. Комната мне досталась приятная, просторная, обставленная со вкусом, с двуспальной кроватью. Ванна была такой величины, что в ней свободно можно было выкупать маленького гиппопотамчика. Я смыл с себя грязь, накопленную за время скитаний, позвонил в гостиничную службу и заказал новый костюм. Потом пропустил рюмочку прямо в номере и, ощущая потребность в общении с себе подобными, спустился на десятый этаж, где располагалась открытая обеденная терраса. Наступал час мрачного заката. Тучи, черные, как ночь, обрамленные золотом, угрожающе нависли над чернильно-фиолетовым океаном. Бледное желто-зеленое небо бросало жуткий таинственный свет на террасу, на пальмы в кадках, на парочки за столиками. В северной части небосвода мерцал приглушенный свет - отражение раскаленной докрасна лавы. Поверхность залива тоже выглядела необычно: в безветренную погоду волу рябило из-за несильных, но постоянных колебаний дна. Однако на нашей террасе джаз-оркестр потихоньку наигрывает что-то о любви, люди улыбались и поднимали бокалы за здоровье друг друга. И - к черту все, что ждет нас завтра. После очень недурного обеда - порции гондурасских креветок и розового анжуйского вина - я отправился на третий этаж, где располагался игорный зал. Сэл Анзио был уже на месте; облаченный во фрак сиреневого цвета, он осматривал столики очень по-деловому, то есть был похож на любимого палача Цезаря, выбирающего очередную жертву. - Привет, Мэл! - окликнул он, окинув меня взглядом, способным пересчитать содержимое бумажника до последнего цента. - Не желаешь ли попытать счастья? - Может, чуть попозже, - ответил я. - А кто есть в городе? - Он тут же отбарабанил фамилии не очень богатых завсегдатаев Плюс паразитов, которые ухитряются наживаться даже на них. Я слушал его рассеянно. Это был приятный вечер, мимо сновали милые посетители, но что-то не давало мне покоя: то и дело вспоминался незнакомец с перебитыми ногами и безмолвные, какие-то заторможенные люди, которые почему-то стремились убить сначала его, а потом и меня. Двое из них уже мертвы. И убил их я - вполне мирный человек. Но разве я мог выбирать? Они охотились за мной, а я лишь оказался быстрее. - ...Люди в городе, - говорил тем временем Сэл. - Странноватые типы, но при деньгах, Мэл, все при деньгах. - А кто это? - спросил я, кивнув в сторону человека в черном фраке с белой бабочкой. Среди модной толпы он выделялся консерватизмом. - Этот? Не знаю. - Сэл отвернулся, словно не желая о нем говорить. - Один из тех, что слетелись на свой съезд. - Какой съезд? - переспросил я, потому что в этом человеке мне что-то не понравилось. Этакий ухоженный господин лет сорока, но лицо - не выразительнее омлета. - Да эти съехались, как их... нумизматы, что ли. Заняли два этажа: двадцать восьмой и двадцать девятый. Такой толпы чокнутых я еще в жизни не видел. С ними каши не сваришь, Мэл. Нумизматы? Люди, собирающие монеты. А ведь у меня есть монета, тяжелая, золотая, предсмертный подарок человека, который успел поведать такие ужасы, что на ночь рассказывать не стоит. Он хотел, чтобы я взял эту монету и передал ее кому-то вместе с его историей. Ничего себе история. Если рассказать ее где-то в официальном месте, меня либо спустят с лестницы." либо запрячут всерьез и надолго. Мастодонты, вмерзшие в ледяные стены, пещерные люди, стреляющие из современного оружия. Может, бедный малый бредил, и это был последний, самый яркий бред в его жизни? Нечего мне трепыхаться по этому поводу. Монета, возможно, отлита недавно, состоит из никеля с небольшой добавкой золота, а выпущена в честь победы баскетбольной команды местного масштаба примерно в 1997 году. Все-таки - это мои домыслы. Нумизматы как-никак разбираются в монетах. Стоит потратить десять минут на то, чтобы один из них осмотрел мое наследство и высказал компетентное мнение. Это решит вопрос раз и навсегда, и я смогу, ни на что не отвлекаясь, подумать о более серьезных вещах, а именно о том, как и на что жить некоему Мэлкому Айришу, недавно демобилизованному из военно-морских сил США и влившемуся в армию безработных. У парня, между прочим, хороший аппетит и неуемное желание испытать все мыслимые удовольствия. - Спасибо, Сэл, - сказал я и направился к лифту. На двадцать восьмом этаже было тихо, осветительные трубки, составлявшие на потолке геометрический орнамент, излучали мягкий розовый свет. В конце коридора я увидел двустворчатую стеклянную дверь, а за ней - ярко освещенную комнату, в которой беседовали приглашенные на коктейль люди. Ступая по роскошному светлому ковру, я окунулся в ровный гул разговора. Ко мне со всех сторон повернулись лица - невыразительные, ординарные и такие бесстрастные, словно их одолевала смертная скука. Откуда-то вынырнул официант с подносом и предложил мне выбрать что-нибудь из напитков. Взяв один из них, я окинул взглядом собравшихся. Почему-то здесь были одни мужчины - неопределенного возраста, одетые в вечерние костюмы темных тонов, и только некоторые - поярче и помоднее. Когда я двинулся вдоль комнаты, их взгляды последовали за мной, не отрываясь. Откуда-то возник высокий субъект с зализанными седыми волосами и как-то ненавязчиво пристроился рядом. Мне оставалось либо заговорить с ним, либо отодвинуть локтем. Я постарался улыбнуться как можно более открыто: - Не подумайте, что я случайный гость. Ли правда ни с кем не знаком, но тоже интересуюсь монетами. - Понимаю, сэр, - промурлыкал он. Углы его губ чуть-чуть приподнялись в улыбке. - Вы, видимо, любитель, вольный стрелок? - Да, наверное, так. Собственно говоря, мне хотелось бы знать мнение специалиста по поводу монеты, попавшей ко мне не так давно... - С этими словами я выудил из кармана свою добычу. Она сверкнула при свете ламп. - Может, это и подделка, - продолжал я, словно не придавая особого значения этому факту, - но вдруг вы сможете сказать мне что-либо определенное? - Я протянул ему монету. Он не взял ее в руки, однако смотрел, не отрываясь. Протокольная улыбка исчезла, на лице залегли морщины. - Не беспокойтесь, я не прошу бесплатной консультации, - поспешил заверить я, - понимаю, что мнение эксперта стоит дорого. - Н-да, - ответил он. - Не соблаговолите ли вы, сэр, пройти со мной ненадолго к одному господину? Я попрошу его взглянуть на вашу... находку. У него был какой-то легкий акцент и немного странная интонация. Он повернулся и направился к выходу. Я последовал за ним. Спустившись по ступенькам, мы оказались в маленькой гостиной, словно предназначенной для приватных бесед. - Будьте любезны на минуту присесть, - предложил мне седой, указав на очень низкое мягкое кресло, и исчез за дверью. Я остался стоять, зажав монету в ладони. Наверное, она из чистого золота, уж больно тяжела. А может, через минуту меня ждет разочарование. Какой-нибудь дока с презрительной улыбочкой переведет надпись на монете: "Каждую минуту в мире рождается простофиля" - или что-нибудь в этом роде. Зажав монету между зубами, я слегка прикусил ее и почувствовал, что на металле образовалась вмятина. Если это золото, то абсолютно чистое. Дверь открылась у меня за спиной, и я вздрогнул, как человек, слишком долго и напряженно чего-то ждавший. Мой провожатый вернулся с маленьким полноватым мужчиной; взгляд его был беспокойным, а тщательно уложенные черные волосы напоминали парик. - Познакомьтесь с мистером Заблуном, - сказал Седой. - Он с удовольствием взглянет на монету мистера... - Филберта, - подсказал я. - Меня зовут Джимми Филберт, я проживаю в штате Монтана. Короткая шея мистера Заблуна дернулась как-то резко, на прусский манер. Подойдя ко мне, он протянул сразу все свои пальцы, сколько у него их было. Я вложил в них монету, и он быстро поднес ее к глазу таким манером, словно был ювелиром и смотрел через лупу. Потом, прищелкнув языком, нацелил на объект другой глаз. После этого он обменялся взглядом с Седым. Я протянул руку за монетой, но мистер Заблун направился к боковой двери. - Приглашаем вас, мистер Филберт, последовать за нами, - сладко пропел Седой. Он сделал изящный жест, указывая направление, и я потащился вслед за ними по узкому коридору. Потом мы оказались в комнате с низким потолком, в которой стоял простой стол, а над ним чертежная лампа. Заблун быстро открыл один из ящиков стола, вытащил оттуда какой-то прибор, набор линз и начал колдовать над моим трофеем. Седой стоял рядом с застывшим лицом и не говорил ни слова. Наконец Заблун выпрямился и произнес как-то равнодушно: - Монета настоящая. Это золото, проба двадцать девять. Чеканка. - Вам раньше такие попадались? - спросил я. - Не такая уж редкость. - А откуда она? - Несколько лет назад подобные экземпляры появились на Крите. Не такие новые, как ваша; эта еще не была в обращении. - Монета греческая? - Точное происхождение неизвестно. А где вы ее достали? - Он спрашивал все это с каменным лицом, как дежурный полисмен, снимающий показания по стандартному протоколу. - Я выиграл ее в покер в Потаен, недели две назад. Боялся, что меня надули. Кстати, какова ее стоимость? - Могу предложить вам пятьдесят долларов сразу, мистер Филберт, - вмешался Седой. - Мне не хотелось бы продавать ее прямо сейчас, - ответил я. - Это красивый сувенирчик. - Протянув руку, я взял монету со стола. - Просто хотел знать, нефальшивая ли. - А если я предложу вам сто долларов?.. - Дело совсем не в цене. - Я беззаботно улыбнулся. - Она мне досталась за десятку. Подержу у себя, может, она счастливая? Недавно я остался в живых, а в наши дни это уже везение. Я направился к двери. Седой, обогнал меня, указал дорогу обратно в зал с кремовым ковром. - Сколько я вам должен? - спросил я, доставая бумажник и непринужденно улыбаясь. - Да что вы! - Седой отмахнулся от денег, - но если все же вы передумаете... - Я вам первому сообщу, - пообещал я. Он наклонил голову, а я продефилировал в сторону лифта. Уже у дверей я обернулся: в большой комнате, где шел прием, стали гасить свет. В лифте я снова вынул из кармана золотой кружок и внимательно его осмотрел: вмятина, оставленная моими зубами, исчезла. Заблун подменил монету. 4 Бизнес и любопытство для Сэла Анзио - вещи, исключающие друг друга. Пятидесятидолларовая бумажка, перешедшая к нему, обеспечила мне беспрепятственный доступ в никем не занятый номер на двадцать девятом этаже, что находился в пустынном северном крыле отеля. Отсюда был виден абсолютно весь западно-восточный блок, тем более что Сэл снабдил меня и сильным биноклем, который позаимствовал в бюро забытых вещей. Еще десятку стоили мне услуги парня, нанятого следить за каждым шагом Седого, жившего в отеле под именем Р.Сэтис. В первую же ночь я заказал ужин на 12 ночи и съел его в темноте, наблюдая за деятельностью "нумизматов", которых видел в освещенные окна занимаемых ими двух этажей. Не могу сказать, что это было захватывающее зрелище. Мистер Заблун что-то вещал группе людей, а они слушали его с безразличием монументов. Входили и выходили какие-то мужчины, двигаясь неторопливо и с достоинством. Я не видел, чтобы нумизматы ели или пили, женщин тоже не наблюдалось. Не заметил я, признаться, и каких-либо занятий нумизматикой. Через несколько часов бесплодных наблюдений я покинул пост, прошел в свой номер и лег в кровать. Перед сном я успел подумать, что вряд ли Заблун присвоил монету ряди золота. Уж очень странно он держался. Тут все сложнее. А может быть, это моя фантазия, и монета вообще не имеет никакого-отношения к истории с моряком. Что если он был опасным преступником, а анонимные парни - агентами ЦРУ, которым приказали пристрелить его на месте. То, что они стреляли в меня, могло оказаться заурядной ошибкой. Опять не сходится... Трудно представить, чтобы цэрэушники стреляли так отвратительно, как эти безликие. Мои размышления прервал телефонный звонок. - Мэл, происходит что-то странное, - услышал я голос Сэла. - Эти твои - как их, филателисты? - почему-то страшно переполошились. Твой приятель Седой выскочил через парадный подъезд пару минут назад и теперь орет на служащего гаража, чтобы тот немедленно вывел его машину. А она, черт возьми, стоит в самом низу, на четвертом уровне. - Я спускаюсь, - крикнул я. - Достань мне машину - любую!!! Причем прежде, чем Седой получит свою. Шесть минут спустя (если верить моей "Омеге") я уже устраивался на сиденье приземистого автомобиля, который подогнал Сэл. - Ради всех святых, верни потом машину, - молил Сэл. По лицу его стекали капли дождя. - Я позаимствовал ее у нефтяного короля, что остановился в центральном корпусе. - Можешь доложить, что я украл ее, - сказал я на прощание, вручая Сэлу еще пятьдесят долларов. Турбины ровно загудели, как только я прикоснулся к стартеру, под черным квадратным капотом таилась страшная сила. Я вывел машину из укрытия, понаблюдал, как Седой вместе с тремя другими "нумизматами" садится в свой тяжелый темно-бордовый "Моноджаг", и дал им отъехать на добрую сотню ярдов. Только после этого я осторожно двинулся за ними. Этот город, старый добрый Майами, я знал когда-то очень хорошо, но то было давно. Ураганы и наводнения оставили страшные следы. Однако большая часть города - та, где расположены знаменитые роскошные двухсотэтажные отели, магазины с умопомрачительными ценами, особняки богачей в центре ухоженных лужаек, словом, престижный район к северу от Рио - все это уцелело. Я мчался по Флаглеру, под многочисленными виадуками шоссе 509, соединяющего разные штаты, ни на минуту не упуская из виду "Моноджаг". Мы свернули к западу, в район массивных бетонных складов и пищевых фабрик. Теперь я вел свое авто медленно, почти что полз со скоростью десять миль в час. Темно-бордовая машина впереди меня остановилась. Я прижался к обочине и тоже затормозил. Из "Моноджага" проворно выскочили двое, их фигуры отбросили длинные, нелепые тени - рядом светил уличный фонарь. Не заметив моей машины, они вернулись к началу переулка и углубились в него. Водитель снова завел авто, довольно быстро достиг следующего угла и свернул налево, потом еще раз налево. Хлопнули дверцы машины. "Моноджаг" я настиг уже пешком. Он стоял с открытой дверью. Рядом находились двое: один из них был, видимо, Седой, официально - мистер Сэтис. Пройдя пару шагов, они моментально скрылись, словно прошли сквозь стену. Немного поразмыслив, я догадался, что они с другого конца заходят в тот переулок, где исчезли первые двое. Понятно, кого-то окружают. Но они учли не все. Там, где я оставил "свое" авто, между солидными фасадами домов спряталась узкая щель. Я не был уверен, но очень надеялся, что эта щель пересекает переулок, куда вошли "нумизматы". А если так, то "кролик", за которым они охотятся, найдет ее. Недолго думая, я нырнул в щель навстречу кому бы то ни было. Не было слышно ни выстрелов, ни криков - хотя погоня происходила где-то рядом, в складах. Не попалось даже случайного пьяного. Стоял лишь ваш покорный слуга, чувствовавший себя довольно нелепо в пальто, надетом прямо на пижаму, в ботинках на босу ногу в три часа ночи да еще под дождем. Я не сводил глаз с монолитной стены склада и пытался понять, почему еще несколько минут назад я с таким упорством стремился сюда. А может, эти склады принадлежат Седому? Возможно, он крупный импортер каких-то товаров, а сегодня приехал проверить, нет ли в помещении мышей. Не исключено, что он член добровольной пожарной команды и пытается предупредить воспламенение. Меня вдруг охватил жгучий интерес к тому, что он делает там, внутри склада; захотелось просто подойти к нему и сказать: - Привет, мистер Сэтис, я случайно заметил, что вы отъехали куда-то среди ночи, и вот решил исследовать за вами... Но тут из узкой щели между домами послышались какие-то звуки, напоминающие осторожные, торопливые шаги. Я прислонился к стене, прижимая к груди свой 38-калиберный, словно священник - крест. Теперь можно было расслышать дыхание, прерывистое и тяжелое, как у загнанной жертвы. А позже - шум погони, которая топочет вовсю, не боясь быть обнаруженной. Я затаился, не шевелясь. Любой шорох гулко отдавался в этом замкнутом пространстве. По всей видимости, дистанция между беглецом и преследователем сокращалась, но на сколько, судить было трудно. Потом послышалось сопение, сдавленный крик, звуки ударов, тяжелое дыхание двоих. Видимо, беглеца настигли в нескольких метрах от меня. Кто бы это ни был, его захватили молодчики Седого. Я пока что не замечен... А не влезть ли мне назад в свой роскошный "Хамбер", пока не поздно? И не укатить ли восвояси? Скоро вся история забудется, да и вообще покажется немыслимым бредом. Если, конечно, сейчас я не сваляю дурака... Обмозговав все это, я свернул в узкий переулок. Шагах в пяти от меня стоял здоровый детина, обхватив руками маленькое щупленькое существо в слишком длинном пальто. До этой "живой картины", очерченной светом фонаря, было три моих прыжка. Я схватил детину за шиворот и приложил своим револьвером. Он качнулся и отлетел к стене, следующим ударом я угостил его в челюсть. Потеряв равновесие, детина осел; я стукнул его еще раз, собрав всю силу, какую только мог, - он растянулся на земле. Взглянув вверх - как раз вовремя, - я увидел огромный стальной шар, из тех, которыми рушат старые дома; кто-то пустил его в стену склада, прямо над моей головой. Осколки камня посыпались на меня, из глаз полетели не то что искры, а самый настоящий фейерверк; все цвета радуги поплыли передо мной и я кружился вместе с ними. Смутно, через пелену я услышал чей-то визг, потом по моему распластанному телу прошлись чьи-то ноги, кто-то пнул меня в зад, как упрямого осла. Цепляясь за шершавую стену и пытаясь подняться, я смутно увидел какие-то две фигуры, сцепившиеся в странном, диком танце. Снова раздался крик, скорее сдавленное рыдание. Сделав шаг вперед, я наткнулся на свой револьвер; схватил его, приподнялся на цыпочки и шарахнул по голове детину, вложив в этот удар если не всю свою силу, то всю массу. Удар пришелся по чему-то твердому, огромная спина наклонилась и рухнула, открыв того, кого он загораживал. Я увидел худенькое, испуганное лицо и огромные, черные, как антрацит, глаза. Это была женщина. Я схватил ее за руку и потащил за собой. - Бежим, - крикнул я, - у меня машина неподалеку. По ее щеке текла струйка крови. Я снова потянул ее за руку, и она, поколебавшись, побежала. Казалось, прошла вечность, прежде чем мы достигли того места, где я оставил машину. Я все еще держал свою спутницу за мокрый рукав пальто, другой сжимал револьвер, а в голове прокручивал возможную встречу с мистером Сэтисом и его дружками, которые наверняка поджидают меня в конце пути. Однако все было тихо. Усадив женщину, я влез на сиденье сам и включил зажигание. "Хамбер" взвыл и моментально набрал скорость. Стукнувшись сперва пару раз бамперами об ограждение, он быстро выровнял ход и пошел плавно и горделиво, готовый на любые подвиги. Они наверняка ждут меня около "Гольфстрима", эта теплая компания из трех мужчин. Мокнут под дождем без головных уборов, подумал я, и проехал мимо главного входа. Машину я оставил в пяти-шести кварталах от отеля, на полупустой стоянке, усеянной опавшими пальмовыми ветвями. Женщина, сидевшая рядом, огляделась вокруг, потом посмотрела на меня. - Отсюда пойдем пешком, - сказал я. Язык слушался плохо. Головная боль переросла в глухие удары, я качался, как подвыпивший матрос на штормовом ветру. Помогая женщине выбраться из машины, я на минуту задержался, чтобы стереть с подбородка кровь. Потом быстрым шагом повел ее к освещенному ночному бару - огонек уютно светился сквозь туман. В баре я занял столик поближе к двери. Сначала - хоть немного живительной влаги. К столику подошел худой загорелый официант с маленькими глазками в сетке морщин. Я заказал два двойных шотландских виски. Моя прекрасная леди, с тех пор как я ее увидел, еще не проронила ни слова. Официант принес нашу выпивку, я сделал большой глоток. Что касается моей спутницы, то она, последовав моему примеру, тоже изрядно отхлебнула. Видно, бедняжка пьянствовала впервые. Крепость напитка ее просто испугала - она закашлялась и чуть не выронила бокал. - Ничего страшного, - подбодрил я ее и предложил стакан с водой. Она жадно схватила его, сперва недоверчиво понюхала, а потом выпила воду до последней капли. - Вы, наверное, голодны, - сказал я. К нам снова подошел официант, неся чистое полотенце. - У вас на лице небольшая царапина, - сказал он. - Да и мышка побывала в переделке. - Бросив наметанный взгляд, он приметил все: голодные глаза, мокрые от дождя волосы и не по росту пальто, при свете оказавшееся и вовсе шинелью. - Спасибо, - сказал я, приняв у него полотенце. - Не принесете ли нам что-нибудь поесть? Например, горячего супчика? - О'кей, что-нибудь организую, - официант ушел, не задавая лишних вопросов, нам явно с ним повезло. Уличив момент, пока толстый сосед из-за соседнего столика отошел к кассе, я наклонился к спутнице и спросил, глядя в ее встревоженные черные глаза: - Кто вы такая, мисс? - тон у меня был самый задушевный. - Из-за чего была вся эта заваруха? Лицо незнакомки напряглось. Я успел заметить, что зубы ее ровные, белые плотно стоят рядом, как солдаты в строю. - Я влез в эту драку, чтобы вас выручить, ведь так? - продолжал я, улыбаясь. - Любой враг Сэтиса - мой друг. В ответ она только вздрогнула. Ее пальцы сцепились намертво. Я положил мою руку сверху и убедился, что они к тому же холодны, как лед. - Тебе, конечно, пришлось очень нелегко, - продолжал я, перейдя на "ты", - но теперь все позади. Отдыхай. У нас есть что рассказать защитникам порядка. Тебя пытались убить - а этого даже сейчас хватит, чтобы поднять среди ночи шефа полиции. Вернулся официант, неся поднос с двумя большими тарелками ухи и бутербродами. Девушка следила за тем, как он ставит перед ней тарелку, потом внимательно осмотрела ложку, цепко схватила ее и набросилась на еду. Размеренные движения ложки прекратились лишь тогда, когда тарелка опустела. Потом она заглянула в мою тарелку. Я наблюдал за ней, буквально открыв рот, - в последнее время это стало моим обычным выражением лица. - Не спеши так, детка, - сказал я. - Попробуй бутерброд. - Положив один из них перед ней - это были аппетитные куски хлеба с ветчиной, я жестом пригласил ее не стесняться. Она сняла верхний ломтик хлеба, понюхала его, потом стала методично поедать ветчину, отправляя ее в рот руками. Покончив с бутербродом, она облизала пальцы, как ребенок. - Хорошо, - сказал я. - Может, теперь продолжим разговор? Ты не сказала, кто ты такая. Она подарила мне ласковый взгляд, сверкнула зубами, изобразив улыбку, и произнесла слова, прозвучавшие примерно так: - Итхат отток атаку. - Замечательно, - ответил я. - Это проясняет дело. Ты единственный человек в этом безумном мире, который мог бы сказать, кто за тобой гнался. А ты изъясняешься на южно-зулусском или еще каком-то наречии. - Отток олл хитасса, - согласилась она. - Кома Си кьямо? - рискнул я. - Парле ву франсе? Ви хайссен зи? Вод хетер ду? - Итхат олл утрук молола йо, - сказала она. - Мрэк. Я смотрел на нее, покусывая нижнюю губу. В голове у меня все еще стучало, глаза резало, словно туда насыпали песка. - Нам придется найти тихое местечко, чтобы укрыться, - сказал я скорее себе, чем ей. - Хорошо было бы уехать из Майами, но - черт с ним. Мистеру Сэтису не удастся выжить меня из города. Мне здесь нравится. Человек среднего роста в темном костюме, до сих пор сидевший у стойки, слез с высокого стула и не спеша приблизился к нашему столику. Он стоял метрах в трех и выбирал сигарету: автоматическая сигаретница предлагала широкий ассортимент. Ему было лет тридцать пять (плюс-минус два года), выглядел обыкновенно, волосы цвета соломы и подбородок чуть меньше, чем надо. "Что-то уж слишком долго он выбирает сигарету", - подумал я. - Сиди здесь, - сказал я девушке, притворно-спокойным тоном, потом встал, резко отодвинув стул. Парень метнул на меня взгляд, повернулся и пошел к двери. Я последовал за ним на улицу, где все еще лил дождь и все утонуло в тумане. Он шел так быстро, что оторвался от меня метров на шесть. Догнав, я схватил его за плечо и развернул к себе лицом. - Давай выкладывай, что задумал, - рявкнул я. - Если ты при оружии - не пытайся стрелять, мое уже нацелено на вторую пуговицу твоего плаща. У парня отвисла челюсть. Он отступил назад и вытянул вперед руки, словно хотел меня отодвинуть. Я не отставал. - Говори быстро, мистер, и не ври. У меня болит голова, и в такие моменты я слегка нервничаю. - Слушай, - сказал он задушенным голосом, - не стреляй, ладно? Я тебе отдам и бумажник, и часы. У меня приличные часы... - он начал их снимать. - Это отложим, - прорычал я. - Говори, кто такой Сэтис? Зачем ему моя монета? Что за люди преследовали моряка? И зачем, черт возьми, нужно было нападать на девушку? Он снял часы, повертел их в руке, потом бросил на тротуар. Пытаясь увернуться от меня, он прижимался к стене. Лицо было вялым и желтым. - Это твой последний шанс, - я наставил на него револьвер. Человек издал какой-то блеющий звук и ухватился за ствол, я выдернул "пушку" и саданул его в челюсть. Прикрывая голову руками, он издавал отрывистые вопли. - Давай бумажник, - скомандовал я. - Посмотрим, что там. - Порывшись в кармане, он достал бумажник, я рывком раскрыл его и достал несколько удостоверений, согласно которым передо мной был Джим Эззард, проживающий по Аллее Тюльпанов, д.319, застрахованный фирмой "Этерна Мьючуал", работающий в фирме "Стандарт ойл", член каких-то спортивных клубов. Я швырнул бумажник на землю. - Куда ты так спешил, Эззард, или как тебя там? Что собирался донести своему боссу? Он смотрел на бумажник, все еще валявшийся под ногами, из которого выглядывало несколько потрепанных банкнот. По его лицу было заметно, что он что-то замыслил. - Ты что... сыщик? - выдавил он. - Я... - Неважно, кто я. Мы говорим о тебе. - Ты ничего не нашел у меня. - Он быстро пришел в себя, отряхнул плащ, вправил рукой челюсть. - Я чист, как стеклышко, можешь спросить у барменши, что работает у Симонса. - Брось про барменшу у Симонса, - оборвал я. - Выверни карманы. - Ворча, он подчинился, но я не увидел ничего, кроме стандартного набора: мелочи, скрепок, надорванных билетов в кино. - Вы, ребята, слишком много на себя берете, - бубнил он, - честный парень не может высунуть нос на улицу - вы, сразу... - Пошел вон, - сказал я, - или я начну сначала. Я отчалил под аккомпанемент его ругательств. Вернувшись в кафе, я застал девушку на том же месте. - Все в порядке, - доложил я, - ложная тревога. Дошел до того, что начал придираться к приличным людям. Мне все кажется, что у каждого в кармане нож и запас цианистого калия. Девушка улыбнулась - на сей раз это была, без сомнения, улыбка. С ней все-таки было приятно разговаривать, хотя она и не отвечала, а только сверкала зубами. - Пошли, - я взял ее за руку и помог подняться. - Мы снимем номер в каком-нибудь второсортном отеле тут неподалеку. Нам нужно, отдохнуть. А утром... Тут официант сделал таинственный знак, и я подошел к нему. Продолжая расставлять на подносе перечницу, солонку и все прочее, он как бы между прочим сообщил: - Не знаю, имеет ли это к вам отношение, но вон там у входа прогуливаются двое. Мы прошли черным ходом. Это был темный коридор, заполненный мусорными баками, горой картонных ящиков, разным хламом - признак того, что городская система уборки перестала работать. Что и говорить, я все ближе знакомился с изнанкой жизни, а этот угол выглядел одним из самых неприглядных. Девушка не отставала от меня ни на шаг, озираясь по сторонам. По-моему, она без слов понимала, что происходит. Впрочем, она не паниковала, что мне нравилось. Почти прижимаясь к стене, я продвигался по коридору. И вдруг моя спутница издала приглушенный возглас. Я увидел парня, стоящего на улице примерно в двадцати футах от нас, и потянул ее за руку, мы снова двинулись вперед - она чуть позади меня. Я надеялся, что он не заметил нашего секундного замешательства. Где-то в нескольких шагах от него я начал оживленно обсуждать местные климатические условия. Еще несколько шагов, еще... Резко развернувшись, я заехал ему между ребер, и вовремя, поскольку он собирался последовать за нами. Согнувшись пополам, он пропахал носом мою ногу ниже колена. Рухнув, он перевернулся на спину; я наступил ему на кисть руки и увидел блеск металла - это заскользил по тротуару маленький револьвер. Дернувшись, парень попытался укусить меня за ногу. Подняв его за шиворот, я поставил парня на ноги. Я сверкнул глазами на спутницу. Моя умница выдернула пояс из его пальто и, опустившись на колени, соединила его руки за спиной, дважды обмотав их поясом, ловко, словно няня, всю жизнь пеленавшая грудных младенцев. - Ну-ка расскажи мне правду, мистер, - прошептал я ему в ухо. Он извивался, брыкался, даже плюнул в меня. Мышцы на шее у него вздулись, как тросы, поднимающие лифт. Вдруг изо рта у него пошла пена, и парень неожиданно затих. Я пощупал пульс - его не было. - Наверное, я не зря подозревал, что у каждого припасен цианистый калий, - сказал я своей спутнице. Пока я обыскивал карманы парня, она смотрела на него расширенными от ужаса глазами - они стали еще больше, чем раньше. В карманах мертвеца не было ничего. Просто ничего. - Чист, как приборное стекло, - сказал я, вставая. - Не знаю, что за игру они затеяли, но, по-моему, мы проигрываем, несмотря на впечатляющие победы. Видимо, у них тьма-тьмущая ребят, возложенных на жертвенный алтарь. Неясно только, кому. Через десять минут, пройдя кварталов пять на восток от места нашей стычки, мы набрели на покосившийся трехэтажный дом с вывеской: "СДАЮТСЯ КОМНАТЫ, на день, неделю, месяц". В окне нижнего этажа горел свет. Хозяин, дремавший за письменным столом, осмотрел нас придирчиво, словно вахтерша женского пансиона, подозревающая, что девицы навеселе. - Десять долларов, причем вперед, - сказал он. Я заплатил, добавив еще пять. - Это за ваше гостеприимство, - намекнул я. - Кстати говоря, если вы забудете, что видели нас, я добавлю на выпивку. - А что, у вас на хвосте полиция? - Да нет, скорее брат юной леди, который хочет всю жизнь продержать ее на кроличьей ферме. А мы намерены разводить шотландских терьеров. Мигая, он смотрел то на меня, то на нее. Потом губы его раздвинулись в хитроватой улыбке. - Меня это не касается. - После чего вручил нам два алюминиевых ключа на резиновых кольцах величиной с автошину. - На сколько? - Дней на пять, - сказал я с глубокомысленной миной. - Имейте в виду - плата вперед, каждое утро. - Я знал, что на вас можно положиться, - сказал я. Обогнув бочку с засохшим кактусом, мы поднялись по лестнице. Обернувшись, я увидел, что хозяин внимательно следит за нами. 5 Две комнаты, которые мы сняли, были изобретательно созданы из одной, разгороженной пополам. В каждой оказался встроенный в стену шкаф, по форме напоминающий гроб, поставленный на попа. Пол давно уже вспучился, а обои, видимо, даже в день покупки страдали от старческих недугов. Крошечная ванная, втиснутая между этими конурами, могла похвастаться только потрескавшимся унитазом и ржавым душем. Что касается раковины, в ней можно было выстирать пару носков, да и то с трудом. Я занял конуру поближе к лестнице - на случай, если ночью возникнет подозрительный шум. Вместо кровати я обладал диванным матрасом, поставленным на металлическую раму, еще у меня был старый комод, в котором не хватало одного ящика, но зато покрытый кружевной салфеткой, стул из гнутых труб с красным пластиковым сиденьем, прожженным сигаретами, прикроватная тумбочка с пепельницей (и с окурками в ней) и Библия на той же тумбочке. На окне с двойными рамами я увидел криво установленный кондиционер, а включив его, услышал звуки, напоминающие работу старого трактора. - Роскошные апартаменты, - сказал я своей спутнице. - Главное, кроме нас, тут никого нет. - Я проводил ее во вторую конуру, которая была обставлена по крайней мере не хуже моей. Девушка села на кровать, и я увидел, что лицо ее бледно до синевы. Видимо, наступила последняя степень изнеможения. - Ну что ж, давай снимем твою форму, - сказал я. Войдя в ванную, я взял желтоватое колючее полотенце и принес девушке. Она все так же сидела на кровати, явно борясь со сном. - Сними одежду, - повторил я, - она же промокла насквозь. Хороша ты будешь к утру с воспалением легких. Девушка даже рукой не шевельнула. Тогда я сам расстегнул пальто, потом поставил свою незнакомку на ноги, чтобы помочь ей раздеться. Она шаталась от усталости. - Ничего, еще две минутки, и ты ляжешь, - успокоил я. Снимая пальто, я обнаружил, что оно на редкость грязное, с полосой жира у воротника и все в пятнах. Возможно, девушка подобрала его на помойке. Желая сострить по этому поводу, я повернулся к ней и застыл, открыв рот. На девушке был туго обтягивающий комбинезон из темно-зеленой ткани, отливающий металлом; он покрывал от подбородка до самых пят фигуру, которая сделала бы честь примадонне из Фоли-Бержер или другого мюзик-холла. Подняв руки, она размотала шарф, покрывавший голову вместо платка, и на плечи упала роскошная грива вьющихся волос. Тут силы оставили ее, и девушка рухнула на кровать. Я положил ее поудобнее, вытер полотенцем сначала ее лицо, потом свое собственное. Глядя на нее, я гадал, какой она национальности: мексиканка или арабка? А может, полинезийка? Нет, не то. Женщин такого типа я прежде не встречал. И главное - молодая, не старше двадцати пяти. Во сне она выглядела невинной и беспомощной. Но я помнил, какой она была в темной аллее, где мы встретились, как она боролась с тем типом, чтобы дать мне время хотя бы подняться. Я спас ее, а она спасла меня, этого было достаточно, чтобы я стал сторожевым псом на все то время, что она будет отдыхать. Я пробрался в свою конуру и заснул прежде, чем моя голова коснулась подушки. На следующее утро дождь все еще лил. Проснувшись, я какое-то время лежал, наблюдая, как с крыши стекает струя. Головная боль так и не прошла, я чувствовал ее сквозь сон, она была фоном моих сновидений: погоня по колено в кроваво-красной воде. Шея моя не гнулась, правый глаз распух, и к нему было больно прикоснуться, а верхняя губа выглядела так, словно за нее засунули сардельку. Я сел. Пружины матраса взвизгнули, и, вторя им, взвыл я. Теперь стало понятно, что болит еще и рука. Так и есть: кожа на пальцах содрана. Вспоминать, где и когда - бесполезно. Дверь, ведущая в душевую, приоткрылась, и я схватился за свой 38-калиберный. Ложная тревога. Это была она, гибкая, как ящерка, в своем облегающем блестящем комбинезоне. Глядя на револьвер, она улыбнулась как ни в чем не бывало. Кто знает, знаком ли ей вообще этот предмет? - Доброе утро, - положив "пушку" на кровать, я встал. - Добуто, - она улыбнулась чуть пошире. Сегодня ее волосы были убраны назад и перехвачены тесьмой. - А, так ты все-таки говоришь по-английски! - Моя радостная улыбка стоила мне боли в трех точках лица. - Слава Богу. Может, теперь мы хоть как-то продвинемся вперед. Я не знаю, чем ты так разозлила Сэтиса, но я решительно тебя поддерживаю. А теперь скажи, что произошло. - От оттрок атахру, - ответила она нерешительно. - Ты опять за свое? А зачем? Я же слышал, ты сказала "доброе утро", как настоящая леди. - Добуто, - повторила она. - Нашаледи. - Ах ты. Боже мой, - улыбка на моем лице сменилась гримасой. - Прямо как попугай. - Капагай, - отозвалась она. - Ну что ж, может, с этого и начнем. - Я положил руку на ее ладонь. - Слушай, детка, я совсем не педагог, даже свою собаку не смог научить приносить газету. Но если мы постараемся, ты сможешь сносно овладеть языком и рассказать мне о себе. - Тут я ткнул пальцем себя в грудь: - Милком Айриш. - Акмалирис, - повторила она. - Ладно, отбрось "ак", просто "Мал" или "Мэл", как хочешь. - Акмал, - она не понимала, а может, и упрямилась. - Ну ладно, будь по-твоему. А тебя как зовут? - Акриссия, - ответила она без промедления, учтиво и даже как-то официально наклонив голову. - Акриссия, - повторил я, теперь лицо ее озарила радостная улыбка. - А можно я буду называть тебя "Риссия", так будет короче да и красивее. Она колебалась, по лицу тенью пробежали несколько явно противоречивых мыслей, затем снова склонила голову и прошептала: - Риссия... Мал... - Прикусив губу, она сняла с пальца серебряное кольцо и протянула его мне - застенчиво, как ребенок предложил бы конфетку. Я взял кольцо, оно было массивным и увесистым. - Очень красивое, - похвалил я. Казалось, она ждет какого-то ответного жеста. Может, хочет, чтобы я вернул вещь? Нет, не похоже. Я надел кольцо на свой мизинец и поднял руку вверх - она заулыбалась, взяла мою руку в свои, и что-то прошептала. Мне показалось, что этими словами она скрепляет нашу дружбу. - Спасибо, милая, - сказал я. - Очень красивый подарок. А теперь продолжим нашу учебу. - Взяв ее руку в свою, я только теперь заметил, как грязны ее пальцы с обломанными ногтями. - Риссия, ты спала в этой пещере, теперь пора из нее вылезти и привести себя в порядок. Прими душ, а я пойду присмотрю тебе кое-что из одежды, да и мне не помешают новые носки. Я открыл воду в душе и показал жестом, будто скребу себе спину мочалкой. Риссия наблюдала и послушно кивала головой. Закрывая дверь, я успел заметить, что она стала расстегивать какие-то невидимые молнии на своем комбинезоне. Встретив хозяина внизу (его, как выяснилось, звали Бобом), я объяснил ему, что именно я прошу его купить, дал денег и прибавил еще пять долларов сверху, эти "чаевые" привели его в такой восторг, словно он ничего не ведал о полном крахе нашей экономики. Надев пиджак, который напомнил наряд утопленника, только что вытащенного из воды, хозяин долго запирал свой металлический сейф, а потом затрусил к выходу. Через полчаса он ввалился в мою конуру, увешанный пакетами; здесь были и продукты, и туалетные принадлежности, и прочие вещи. Прежде всего он окинул жилье орлиным оком, в надежде обнаружить развороченные постели или другие признаки бурных страстей, а потом не торопился уходить, явно настроенный на приятельские откровения. Я его выпроводил, намекая на неплохие деньги, которые он получит позже. Постучав в дверь ванной, я засунул в нее бумажный мешок с туалетным мылом, розовой водой, расческой, зубной щеткой, полным маникюрным набором, мочалкой и всякой косметической дребеденью. - Поторопись, - сказал я, - у меня уже живот подвело от голода. Пока она приводила себя в порядок, я, стянув кружевную салфетку с комода, расставил на ней яства: хлеб, сыр, мясные консервы, фрукты, кофе и бутылочку бренди с подозрительной наклейкой. Минуты тянулись невыносимо долго. Потом скрипнула дверь, появилась Риссия, свежая и отмытая, словно младенец в своей первый день рождения. Одета девушка была, как прежде, но из волос она соорудила замысловатую башню, перевив ее красной пластиковой лентой, снятой с косметической коробки. Ногти сверкали розовым лаком, духи едва напоминали о себе тонким цветочным ароматом. - Прелестно, - похвалил я, стараясь не выдать своего замешательства. - Ты выглядишь очень мило, но, знаешь, несколько экзотично. Все-таки советую тебе переодеться. Порывшись в пакетах, я вытащил нейлоновое белье и присовокупил к нему нечто верхнее, на ярлыке которого значилось: "костюм для прогулок". Она приняла подарки с выражением изумления, и мне пришлось разыграть целую пантомиму, показывая, что куда нужно надевать. Риссия весело смеялась. Теперь, когда смылась грязь, на ее шее отчетливо обозначился синяк. Увидев еду, она бросила одежду на мою кровать и села к столу с азартным блеском в глазах. Ее заинтересовали коробки, открыв одну из них, она вытащила апельсин, понюхала его и откусила кусочек. Плод понравился ей, хотя она не догадалась снять кожуру. Сидя рядом и глядя, как апельсиновый сок стекает по ее лицуй шее, я раздумывал, что же за создание подбросила мне судьба. Риссия проявила удивительные способности к запоминанию слов, которым я ее учил, и столь же решительное равнодушие к правилам поведения за столом. От кофе она морщилась, консервированным мясом давилась. Что такое хлеб, она явно раньше не знала, но приняла его безоговорочно и уписывала за обе щеки. Единственным, что было ей в какой-то мере знакомо, оказались фрукты. Уже через час - время нашего обеда - она говорила короткими фразами типа "Риссия ест", "Мэл ест", "хорошо", "нет", "сегодня", "завтра", "гулять". - Нам нужно посидеть дома до темноты, - толковал я. - Это называется: "пока спадет жара". Мне жаль, что еда тебе не нравится, но здесь по-соседству больше ничего не купишь. В Майами становится плохо с продуктами. Хотя девять десятых населения уехало, город не может без конца жить старыми запасами. Она кивала, словно понимала, что я говорю. Может, она понимала больше, чем я предполагал, как улавливают смысл неведомых им слов дети. Сейчас она сидела перед овальным зеркалом в своей комнатушке, сооружая и разрушая разные прически из пышных волос. А я меж тем мысленно разрабатывал план дальнейших действий. Идти в полицию не имело смысла. По городу валяется так много трупов, что расследованием никто заниматься не станет: законы военного времени. Пытаясь объяснить все это Риссии, я мерил шагами конуру, как тигр. - Здесь много воды и лодок, - продолжал я, - можно попытаться достать небольшой катер. Этот тип, Сэтис, зажал нашу монетку, ну что ж, пусть подержит. Может, мертвый моряк был прав, и слоны подо льдом есть, но пусть пока подождут. Мое любопытство могу удовлетворить и попозже. Сейчас надо держать путь на север, выбрать спокойный городок в горах и там переждать климатические катаклизмы. - Сэтис - нет. Мал и Риссия ходить, сегодня. - Вид у нее был испуганный, а может, просто озабоченный, поскольку она не могла понять, что говорю я, и выразить свои собственные мысли. - Ну, Риссия, попробуй, скажи, - нервничал я. - Кто такой Сэтис? Почему он послал в погоню за тобой этих бандитов? Откуда ты взялась? Посмотрев на меня, она покачала головой, словно хотела сказать: все поняла, но не могу ответить. Я смирился. А может, мне не так уж и нужны были ее ответы. Наступили сумерки - время, когда солнце озаряет все таинственным красно-зеленым светом. Пробившись сквозь пыль, оно осветило комнату, словно сцену, из угла в угол пролегли длинные тени. - Я выйду и попробую нанять суденышко, - предупредил я. - Никого не впускай, покуда не вернусь. Не забудь, у тебя есть оружие, - я вложил револьвер в ее руку, потом показал, как прицеливаться и нажимать на спусковой крючок. - Стреляй, не раздумывая, - продолжал я, - в любого, кто ворвется в комнату. За ее милой улыбкой пряталась тревога. Девушке не хотелось оставаться одной, ей не нравился револьвер, но другого выхода не оставалось ни у нее, ни у меня. Внизу я встретил Боба, хозяина "меблирашек", который покосился на меня как-то подозрительно. - А ты, я вижу, бороду отрастил, - заметил он таким тоном, словно я проносил мимо краденые вещи. - Ты очень проницателен, - ответил я. - Для этого и снимал комнаты, чтобы в них отращивать бороду? - А почему бы и нет? - Что, маскируешься? - Он заговорщицки подмигнул. - Наоборот, чтобы мои старые друзья меня узнали, - ответил я. - Понимаешь, раньше у меня была борода. Пару дней назад я собирался занять деньжонок у одного из приятелей, а он меня отшил. - Вот как? - рявкнул Боб. - А я хотел как раз предупредить: со следующей недели повышаю плату за комнаты. - Он пожевал губами, вычисляя будущую ренту. - С понедельника будешь выкладывать по пятнадцать в сутки. - Ладно, пятнадцать так пятнадцать. - Это начнется послезавтра, - пояснил он. - Можешь еще один день жить за десять. - Слушай, Боб, - сказал я, доверительно опершись о его стол. - Мне бы следовало сказать тебе раньше, но я боялся, что ты запаникуешь. - Я внимательно оглядел комнату, недовольным взглядом окинул застекленные шкафы с пыльными кипами бумаг, перевел взгляд на кактус в бочке. Боб следил за моим взглядом, не отрываясь. - Я веду работу по розыску бомб. Есть такое отделение полиции в Майами. Эта крошка, которая со мной, - медиум. Экстрасенс, знаешь такое слово? Очень помогает в нашей работе. И еще выявляет психопатов. Ну, понимаешь, у одного ферма рухнула, у другого теща утонула, ну и всякое такое. Те, кто послабее нас с тобой, не выдерживают, психовать начинают. И, между прочим, на улицах уйма этих типов. - А при чем тут бомбы? - Боб уже дрожал, как струна. - Я думал, ты знаешь. Дело в том, что ты все видишь, Боб, соображаешь, да и дела у тебя идут неплохо. Значит, у тебя есть завистники и враги. Ходят слухи, что есть бомба - не больше одноразовой ампулы для венериков, - но сила такая, что срывает крыши с домов и швыряет остатки этих домов в залив. Мы уже засекли одну в туалете на третьем этаже. Так что не спускай воду, пока я не дам тебе знать. - Так что, значит... - Держи это в своей черепушке, Боб. Мы тебя не бросим. Завтрак вечеру получишь дальнейшие инструкции. - Завтра?! Что же мне, сидеть и слушать, как она тикает? - Ты храбрый малый, Боб. Нервы у тебя - канаты. - Я притворился печальным. - Честно говоря, иногда мне самому страшновато. - Слушай, ты куда уходишь? Оставляешь меня с этой штуковиной наедине? - Я ненадолго. Попробую купить парочку фунтов индийского чая. - Я открыл дверь и вышел. Вокруг меня рушился мир, пахло смертью, битым, кирпичом и гнилью. И среди этого хаоса, как бузина меж развалин, росла и пускала побеги жадность. Сильные мира сего погибли, а Бобы выжили, чтобы остаться в нем навсегда. Я вышел на улицу, которая когда-то - может быть, лет двадцать назад - была весьма оживленной. Она и раньше не блистала магазинами для богатых. Лавки зазывали туристов среднего класса, предлагая товар массового спроса, низкопробный, но зато с наклейкой "Майами", что должно было произвести впечатление на провинциальную родню. Теперь даже эти дешевые, аляповатые сувениры из картона и пластика исчезли, и жалкий обман витрин сменился откровенной бедностью и обветшанием. Неубранный мусор, гонимый ветром по обочинам, собирался в кучи около скамеек, фонарных столбов, у порога гостиницы, где мы жили. Выйдя из дома, я осмотрелся: опасности не наблюдалось. Подняв воротник грязной шинели, взятой напрокат у Риссии, я направился к более оживленной улице за углом. Берег залива был в десяти кварталах. Я шел неторопливо, стараясь приметить среди прохожих мужчин в немодной одежде и с невыразительными лицами. Малочисленный транспорт не мешал моим наблюдениям. Побережье погружалось в темноту, причалы были огорожены и заперты на замки. Я шагал на север, к той части набережной, которая некогда пользовалась особой популярностью. Теперь здесь гнили заборы, ржавели проволочные ограждения, медленно рушились маленькие пивные и бутербродные, выгорали вывески, предлагающие свежую рыбу и креветок. Повсюду рос высокий бурьян, бродили во множестве одичавшие, тощие, с безумно горящими глазами кошки. Казалось, на свете перевелись все мыши, и им ничего не осталось, как поедать друг друга. Впереди показался бетонный ангар, на облупившихся стенах которого я смог разобрать надпись: "ПРОДАЖА КАТЕРОВ И ЛОДОК". Огромный замок висел на двери главного входа, но рядом на одной петле болталась маленькая служебная дверца. Я вошел внутрь: контора полностью разгромлена. Минуя перевернутые столы и опрокинутые сейфы, я вышел к причалу. В доке были пришвартованы три судна: два ярко раскрашенных, легких, и один большой, угрюмый, видавший виды катер. Вот это, пожалуй, то, что нужно. Взобравшись на борт, я обнаружил штук шесть тяжелых ящиков, с надписью, гласившей: "Продукты питания для летного состава". "Для целого батальона - на неделю", - прибавил я про себя. А это что за штука? Из-за ящиков я извлек нечто громоздкое, завернутое в брезент. Ага, оружие: один "Ветерби" 75-го калибра и зловещий автомат 25-го калибра с запасной обоймой. Такого я прежде не встречал, но приходилось слышать, что эта модель способна опорожнить свой тысячезарядный барабан в две секунды, причем его автоматная очередь - это стальной ураган, который может разрезать пополам даже носорога. "Н-да, кто-то серьезно готовился к тому, чтобы отвалить", - подумал я. Дальнейшее обследование катера подтвердило эту мысль: здесь был компактный опреснитель морской воды, запас одежды, установка, меняющая микроклимат, бар с хорошим запасом выпивки и даже полка с книгами. Нет, мне явно везло. Осталось только проверить, смогу ли я задраить дверь. Вода билась о борт и бурлила снаружи, пытаясь ворваться внутрь, пока я искал рычаг. Но вот уже он у меня в руках, и дверь послушно, хотя и со скрипом, поддалась. Закрыв ее, я проверил, в порядке ли якорные канаты - на случай, если придется отчаливать в спешке. Ну что ж, полная готовность! Пора возвращаться. Я вышел на улицу. Уже совсем стемнело. Или это потемнело у меня в глазах? Тротуар под ногами пошел вниз, а через секунду встал на дыбы. Земля морщилась, словно пруд, подернутый рябью. Я побежал, но на следующей же "волне" упал, потом встал и продолжил путь. В конце улицы показалась машина, она не катила, а дергалась какими-то невероятными зигзагами, отчаянно визжа. Попав в следующую "волну", она рванула в сторону, потом на дикой скорости понеслась вперед и, подпрыгнув, взорвалась буквально в двадцати шагах от дверного проема, в который успел заскочить я. За грохотом взрыва последовал обвал - градом сыпались кирпичи и камни. Выйдя из своего укрытия, я бросил взгляд на адский огонь, охвативший ближайшие дома, и помчался дальше. Теперь на улице появились люди - они заполнили ее, как кипящая лава. Женщина с дикими глазами металась от одного подъезда к другому, смешались людские крики, стоны, что-то разбивалось с грохотом или падало с тяжелым стуком. Следующий толчок поверг людей навзничь, словно то была пулеметная очередь. Вокруг непрерывным дождем падали осколки и обломки. Издалека приближалась целая группа людей - как в немом кино - ни голосов, ни топота ног не слышно из-за непрекращающегося грохота, в беззвучном крике застыли открытые рты. Неподалеку валялся опрокинутый автомобиль, у которого все еще горели фары. Из окон домов вырвалось красное пламя и валил черный дым. Я растянулся на земле, а поднявшись, увидел, что фасады домов рушатся, выгнувшись как-то странно, словно человек животом вперед. Крыши соскальзывали вниз, увлекая за собой куски штукатурки; все это сыпалось на головы бегущим людям. А они, словно растревоженные муравьи, метались из стороны в сторону, падали, поднимались, потом исчезали в клубах пыли. Я видел, как фонарный столб оторвался от своего основания и, словно артист балета, сделав несколько па на одной ноге, грянул оземь со звуком, способным переломить хребет. Впереди показались наши "меблирашки": невзрачное серое зданьице теперь, в отсвете пожара, было зловеще багровым. Вбежав в зияющий, с оторванной дверью проем, по искалеченным ступеням я громадными скачками ринулся на свой этаж. Вестибюль представлял собой груду битого стекла и деревянных щепок. Из нее росла безжизненная рука хозяина гостиницы. Бедняга Боб! Так и не дождавшись расплаты за свое молчание, он сомкнул уста навсегда. В свою конуру я ворвался с криком: "Риссия!" Никакого ответа. Покореженная кровать, растерзанные оконные жалюзи, на полу - россыпь флаконов и баночек. Я звал, силясь перекрыть грохот землетрясения, я распахнул двери гардероба, даже отодвинул кровать от стены - ни следа моей Риссии... Что ж, может, это и к лучшему, что она, ослушавшись, ушла из дома, избежала гибели под обломками. Лучше уж никаких следов, чем... Вероятно, она где-то на улице, и я скоро найду ее. Я снова пробрался вниз, на первый этаж... и увидел нацеленный на меня пистолет. Его держал в руке Седой, тот, что называл себя мистер Сэтис. 6 Он стоял в холле, в десяти шагах от меня, неподвижный, как могильная плита. Дуло его пистолета тоже замерло. Мне показалось, что он готов нажать на крючок, и как раз в этот момент подо мной закачался пол. Сэтис тоже покачнулся и взмахнул рукой для равновесия; раздался выстрел, пуля звякнула о батарею, как колокольчик. Сэтис отступил назад, сбалансировав на широко расставленных ногах, и тщательно прицелился во вторую пуговицу моего пиджака. В это время потолок покосился и вдруг упал, образовав между нами преграду. Еще толчок, еще удар... Когда я осторожно выглянул из-за импровизированной баррикады, Сэтис неподвижно лежал, придавленный балкой. Небольшое это удовольствие - рыться в карманах покойника. Но именно это я проделал с тщательностью и без особой надежды на улов. На сей раз мне повезло, я обнаружил карту, сложенную в несколько раз. Это было красочное изображение всех океанов мира, изданное Институтом океанографии. Карта обозначала не только рельеф дна, но также и места, где покоятся затонувшие когда-то корабли. Одна пометка на карте привлекла мое внимание: это был остров Крит, обведенный неровным кружком. Помню, этот остров упомянул Заблун, тот самый коротышка, который так нагло подменил монету. Мысль была интересной, но не совсем своевременной: из потолка вывалился еще один изрядный кусок и грохнулся рядом со мной - я счел это личным выпадом. Исследования в океане могут подождать, подумал я, а пока что надо спасать свою шкуру. Отбросив карту, я выскочил на улицу. Скорее всего Риссию увели эти негодяи... Причал, где я оставил катер, был пока цел, судно раскачивалось на высокой волне с самым деловым видом. Взойдя на борт, я заметил, что на гребнях черных волн появились белые барашки - приближался шторм. Я завел мотор, который словно ждал этого, задним ходом вывел катер из акватории и лег на курс в открытое море. Мои мысли вернулись к Риссии, Я вспомнил тревожный, но вместе с тем полный надежды и доверия взгляд, которым она меня проводила. Она вверяла себя моим заботам, а я потерял ее и вот теперь спасаюсь бегством. Но, черт возьми, что может сделать мужчина, если город проваливается в тартарары у него на глазах? Мне самому нужно остаться в живых. Я вспомнил о кольце, которое она мне подарила, это был талисман, знак ее доверия. Кольцо как бы пощипывало мне руку, напоминая о невыполненном долге, о предательстве. Ну ладно, что толку бередить рану! Я слегка потянул кольцо, чтобы снять, но чем сильнее тащил, тем плотнее оно охватывало палец. Ладно, рано или поздно я от него избавлюсь и навсегда забуду ту, что его подарила. Меж тем предстояло наметить курс моего вояжа. Самое разумное - следовать на север, огибая материк до тех пор, пока не найду подходящую бухту и не вольюсь в людской поток, объединивший сейчас почти все население Америки. Потом найду тихий городок, построенный на скалах, твердо стоящих на своем месте уже несколько миллионов лет. Там я пережду этот катаклизм, а потом, глядишь, дым рассеется, зарево пожаров погаснет и жизнь войдет в свою колею. Но тревожная мысль о Риссии не отпускала. Мерещились парни со злыми глазами, сжимающие вокруг нее живое кольцо. Они, наверное, вышибли дверь и утащили ее с собой... Дьявол бы их побрал, да и ее вместе с ними! Где же теперь ее искать? Наверняка не в Майами. В мозгу всплыло слово "Крит". Почему Сэтис отметил его на карте? Заблун тоже упоминал этот остров, потому что монета пришла оттуда. Вытащив золотистый кружок из кармана, я стал рассматривать его в неясном свете фонаря. Тусклое золото словно подмигивало мне, птица с распростертыми крыльями замерла, готовясь улететь в неведомые края. Крит... Путь не близкий, но с моими-то запасами можно совершить даже кругосветное путешествие. Я развернул карту Северной Атлантики, проверил компас и перевел курс на три румба к северо-востоку. Чувствовал я себя при этом последним дураков, даже смеялся над собой... Но, как ни странно, на душе полегчало. Только к рассвету я определился с направлением. Слева лежал Большой Багамский остров, теперь имевший вид горной цепи. Это была гряда зеленых вершин, поднявшихся над равнинами из вонючего серого песка, лежавшего волнами и хранившего форму морского дна, которым он не так давно был. Песок поблескивал в зловещем свете раннего утра. По левому борту я видел силуэты кораблей, покоящихся на равнине: ржавые корпуса пароходов, ребра каркасов старинных парусников и прочий лом - все это затонуло давным-давно. Через четыре часа хорошего хода слева должны были показаться Бермуды. Однако я их не увидел: то ли мои навигационные приборы сработали неточно, то ли еще один кусок суши ушел на дно морское. Дальше начался длинный перегон; катер мой шел на большой скорости в открытом море. Сквозь густую завесу тумана солнце казалось плоским красным кругом, нижний слой атмосферы был пропитан запахом раскаленных камней и серы. На палубе под ногами хрустел черный песок остывшей лавы. По волнам плыли деревья, ящики, мусор самого разного происхождения. Казалось, произошло какое-то грандиозное кораблекрушение. Питался, однако, я отлично. На борту нашлись и копченые индейки, и артишоки, и пресноводные креветки, а также большой запас хлеба из шотландской муки, самые разнообразные свежемороженые овощи, даже яблоки, не тронутые радиацией. Специальный маленький холодильник был забит кубиками льда для виски, что же касается подбора вин, то бывший хозяин катера проявил отличный вкус: к яичнице с ветчиной я мог подать себе охлажденный "Дом Периньон", ко второму завтраку - испанское розовое, а к мясу на ужин - "Шато Лафитт-Ротшильд". Благодаря такому меню я постоянно пребывал в алкогольном дурмане, но это меня вполне устраивало. Радио не приносило никаких вестей, кроме шума и треска, похожего на взрывы новогодних хлопушек, однако на судне имелся музыкальный центр, который день-деньской был настроен на музыку Вагнера и Сибелиуса, а бриллиантовая россыпь звуков Дебюсси и Бородина очень соответствовала огненно-красному солнцу на небе и закату, пылающему, как пожар. Наконец-то исчез запах, смерти и гниения, свежий морской ветер выдул его бесследно. На третьи сутки я завидел Мадеру, она маячила туманным зеленым холмом севернее моего курса. Ближе к сумеркам показался берег Африки. А на рассвете я уже входил в Гибралтар. Еще два часа стремительного плавания, и мой катер достиг спокойных вод у мыса, где расположен Тетуан. Город выглядел мирно. После четырех суток, проведенных в море, я тосковал по суше. Причалив к пристани, я помахал рукой худому марокканцу, который возился со снастями. - Мне нужна пресная вода, - крикнул я. Он понимающе кивнул и указал на дырявый сарайчик, стоявший на берегу. "Стоявший" - громко сказано. По всей видимости, лачуга держалась только потому, что стену ее подпирала ободранная доска с рекламой пепси-колы. Войдя внутрь, я увидел толстую женщину, руки которой по локоть унизывали браслеты. Она подала мне теплое испанское пиво, поставив кружку на стойку красного дерева, сооруженную, верно, из обломков корабля. После чего, обмахиваясь красным пластиковым веером, она охотно занимала меня беседой на ломаном испанском языке, повествуя о своих неприятностях. Не спорю, у нее их было много, но со мной в этом деле вряд ли кто мог потягаться. В кабачок вошел мужчина с двумя юношами. - Ваша хорошая лодка, - похвалил он. - Где вы на ней едит? - Я направляюсь на Крит, - ответил я. Двое мужчин принялись оживленно обсуждать эту информацию, помогая себе жестикуляцией в особо трудных местах. Несколько раз я слышал слова "Крита" и "Сицилия". Потом юноша обратился ко мне: - Нет дорога на Крета, синьор. Нет вода. Там все, - он сделал широкий жест рукой, - сухой земля кругом. Расспросив их еще немного, я получил более или менее внятную информацию. Сицилия перестала быть островом, южная часть ее суши соединилась с мысом Бон, а северная - с основной территорией Италии. Так что перспектива приятного морского вояжа отпала сама собой. Я вручил им кипу денег, которые уже ничего не стоили, и вернулся на катер. В последнюю минуту, какой-то старик сунул мне кувшин дешевого красного вина; я бросил ему пачку сигарет и отчалил. Марокканцы оказались правы: я пробрался по проливу южнее Сардинии, почти задевая килем дно, а воздух с каждой пройденной милей становился асе удушливее. Через день, плавания по обмелевшему морю я оказался в бухте Неаполя, сохранившей приличный уровень воды, хотя над самим городом нависла пелена смога, изредка озарявшаяся вспышками извержений Везувия. Надев противогаз, я вышел на пристань. Средь бела дня царила кромешная тьма, как при затмении солнца. За полчаса мне удалось сбыть катер какому-то типу. Старинный противогаз делал его похожим на марсианина, а белый в прошлом костюм был теперь, видимо, самым грязным на всей планете. Деньги я выручил небольшие, зато их хватило как раз на то, что мне было нужно, а именно: автомобиль "Турина" последней модели, довольно крепкий на вид. Я перенес с катера в автомобиль два ящика продуктов, потом оружие в чехле, при виде которого мой покупатель заволновался; однако я остановил его на полувзгляде, и он предпочел не спорить. Час спустя, проехав Неаполь насквозь, я выскочил на дорогу. Мой новый деловой знакомый утверждал, что, начиная отсюда, я смогу преодолеть на воздушной подушке примерно семьдесят миль по бывшему морскому дну, до самой Греции. Про Крит он не знал ничего, но считал, что весь этот путь я проделаю, "не замочив ног". Это предсказание сбылось, и после дня пути в лучах закатного солнца показался Крит. Найдя укромный уголок бывшего пляжа под сенью скал, я спрятал машину и забылся сном до рассвета. Берег Крита был скалист и безжизнен. Восходящее солнце окрасило пейзаж в зловещие тона - здесь можно было писать картину ада. По узкой петляющей дорожке я дошел до населенного пункта, обозначенного на карте как г.Ханиа. На самом деле это была самая настоящая деревня: бедные лачуги лепились к каменистой дороге, уходящей штопором вверх по скале. Приостановившись, чтобы перевести дух, я взглянул вниз, и к немалому удивлению отчетливо увидел в долине современный город - с высокими домами. Широкими улицами и суетливыми горожанами. Все было цело, вплоть до церковных шпилей. Я вернулся к машине, завел мотор и уже через десять минут въезжал на городскую площадь. Припарковав автомобиль, я двинулся пешком обследовать местность, минуя уличных торговцев, расположившихся на тротуаре, и обходя голубей, которые что-то клевали прямо под ногами прохожих. В городе царила атмосфера лихорадочной деятельности, какая бывает на пляже курортного города прямо перед штормом. Впечатление дополнял ветер, гнавший с севера необычный для здешних мест холод. Пройдя полквартала, я остановился под неоновой вывеской бара. Взору входящих открывалось заведение тихое и строгое, как судейская скамья. Я сел на высокий табурет напротив бармена, наводившего глянец на стойку. - Бренди, - заказал я. Наклонившись, он достал из-под стойки квадратную бутылку и налил жидкость в стакан. Подняв стакан жестом "ваше здоровье", я сделал большой глоток. Словно холодный дым пробежал по моему пищеводу. - Это "Метакса", друг, - сказал бармен. - Его не пьют большими глотками. - Виноват. Выпейте со мной, - предложил я. Достав еще один бокал, бармен налил спиртное себе, мы чокнулись и стали медленно его потягивать. - Только что приехали с юга? - спросил он. Я лишь покачал головой, а он не стал добиваться подробностей. Открылась дверь, с улицы влился сумеречный свет. Вошедший сел на табурет рядом со мной. Я увидел его в зеркале напротив - квадратное загорелое лицо, светлые волосы, шею, могучую, как бетонная свая. На душе потеплело: я узнал этого нью-йоркского грека. - Бокал для мистера Кармоди, - заказал я. Знакомец моментально повернулся ко мне; его улыбка, словно луч прожектора, прорезала сумрак бара. Ладонь величиной с лопату охватила мою и затрясла так, будто хотела вырвать из сустава. Мы громогласно принялись вспоминать случаи из былой жизни. Потом я многозначительно посмотрел на бармена, возившегося в дальнем конце стойки, и понизил голос: - Я здесь не ради праздной прогулки, Кармоди. Веду небольшую частную разведку. - Видимо, что-то серьезное, если ты уехал так далеко от веселых мест, - ответил он. - Да, довольно серьезное. У меня близкий человек пропал - то ли украли, то ли убили. - Кого-нибудь подозреваешь? - И да, и нет. Кажется, я уже понял, кто это, однако мотивы мне неизвестны. - И ты надеешься выяснить это - на Крите? Достав золотую монету, я передал ее Кармоди. Нахмурившись, он внимательно рассмотрел ее с обеих сторон. Бармен снова приблизился к нам. - Ник не помешает, - сказал Кармоди так тихо, что даже я расслышал эти слова с трудом. Разглядывая птицу на монете, Кармоди спросил: - Ты думаешь, монета отсюда? - Так говорят. - А какое отношение она имеет к твоему близкому человеку? - Вероятно, никакого. Но только она может навести на след. - Где ты достал монету? - Если у тебя есть несколько минут, я расскажу. Он Прикончил свою выпивку залпом и встал. - Когда речь идет о тебе, дружище, я всегда свободен. Давай присядем к столику. Кармоди занял столик в тихом углу бара, откуда просматривались обе двери: он всегда предпочитал наблюдать, кто входит и кто выходит. Бармен снова принес нам выпивку. Пока мы потягивали бренди, я рассказал всю историю, начиная от Гринлифа, вплоть до последней сцены в Майами, когда Сэтис погиб в землетрясении. - Не знаю, может, девушка спаслась, а может, ее схватили эти молодчики, - сказал я в заключение. - В последнем случае я почти уверен, что ее убили, это их стиль. - А тот моряк, - спросил Кармоди, - он назвал тебе свое имя или чин? - Не назвал, но я полагаю, что он взобрался довольно высоко по служебной лестнице, был командиром корабля или что-то в этом роде. - Есть в его истории вещи, в которые ты не веришь? - Почти нет, если не считать сказки о том, что первобытный человек стрелял из современного оружия. Официальная версия была такова: адмирал Хейли погиб в космосе, а два корабля, которые упоминал моряк, провалились в тартарары во время одного из первых извержений вулкана. Вполне возможно, что это дезинформация - операцию явно хотели сохранить в тайне. - А то, что моряк этот добрался до Америки в спасательной шлюпке, - может такое быть? - А почему нет? Я же переплыл Атлантику на катере. - Ты подстрелил двух "птичек" в Гринлифе, а как ты думаешь, остались ли еще подобные им? - Не знаю. Больше я их не видел. - Похоже, этот Сэтис действовал по наводке, уж очень быстро он нашел тебя. - Вполне возможно. - А девушка была приманкой? Я ответил не сразу. - Могла быть. Хотя вряд ли сознавала это. - Как ты думаешь, почему он честно сказал, что твоя монета из чистого золота, а потом поменял ее на эту? - Видимо, это хорошая подделка. - Я звякнул монетой о стол. Кармоди взял ее, взвесил на ладони, потом повертел в пальцах и поцарапал ногтем. - Тоже, между прочим, золотая, - заключил он и стал внимательно разглядывать птицу на одной стороне. - Такой птички я раньше не видел, но мне кажется, я ее знаю: это дикий гусь. - Может быть, - сказал я, забирая монету. Бармен Ник подошел неслышно, как рысь, подстерегающая добычу. - Как ты думаешь, Ник, - спросил Кармоди, - здесь есть человек, разбирающийся в старом золоте? - Может, Хурос? Тот, что живет в сарае, в паре миль отсюда. Он, может, и разбирается. - Да, пожалуй, ты прав. Поехали, Мэл. Нанесем визит старому джентльмену. Дорога кончилась примерно за четверть мили от того места, к которому мы направлялись. Дальше шел крутой подъем по козьей тропе, она вела к хижине, прилепившейся к краю скалы под развесистой оливой, Хурос был дома, он лежал во дворе, на железной койке в тени беседки, образованной одной виноградной лозой. Это был небритый старик лет шестидесяти с маленькими черными