от, с ужасом подумал Мишка. Или вообще это все одно и то же, и никакого Афганистана, кроме этого, не существует - просто все знают, что он есть, и этого достаточно. А где-то в другом месте существует такой же СССР... а может, и вся Земля... и весь мир... Отвернувшись от того, что внизу, Мишка стал пристальнее рассматривать место, где он оказался. Больше всего это напоминало палубу самоходной баржи - такая же вытянутая огороженная площадь с надстройкой на одном конце, захламленная, заставленная чем-то малозначащим: штабелями коробок и ящиков, катушками кабеля, толстыми связками арматуры. Стояла полуразобранная машина: нечто среднее между снегоуборочной и комбайном. Проходя мимо нее, Мишка чуть не упал: нога покатилась на стреляных пистолетных гильзах. Здесь их были многие тысячи. У парапета валялась изрешеченная в кружево железная бочка. Почему-то вид этой бочки подтолкнул Мишку к размышлениям. Так, я вошел. Было темно. Выключил свет - там, под козырьком, загорелись лампочки. А внизу оказался день. А если выключить - станет ночь? Ночь - время духов, так говорили. Не мое это дело, мешаться в смену дня и ночи. Но ведь уже вмешался. Попробовать? Чувствуя, что делает что-то не то, Мишка подошел к выключателю и повернул ручку. Наступила полнейшая тьма. Лишь через несколько минут Мишка смог различить контур парапета на чуть более светлом фоне неба. Он медленно, чтобы не налететь в темноте на что-нибудь, двинулся к нему, и в этот миг завизжала открываемая дверь. Сработал какой-то звериный инстинкт: Мишка метнулся назад, коснулся ладонями стены и по стене скользнул за угол. Он видел, как плясали беспорядочно и быстро световые пятна от мощных фонарей. - Не трогай,- сказал чей-то голос.- Пусть поспят. - До сраки мне ихние сны,- отозвался другой голос, молодой и злой.- Они там спать будут, а я тут коленки расшибать. - Говорю - не трогай. - Ладно, заладил, как... - Как кто? - Как училка. - Смотри у меня. - Давно уж смотрю... - Что-то ты оборзел. Забыл, как говно жрут? - Я же сказал: молчу. Молчу. - Ну и молчи. - Ну и молчу. - Поднимись наверх, там посмотри. Я тут поброжу. Молодой буркнул неразборчиво и, шумно загребая сапогами, прошел впритирку с Мишкой, одарив его крутым запахом давно не мытого тела. Потом пятно света и шаги скрылись за углом, и тут же загрохотала железная лестница. Оставшийся, негромко дудя под нос неразборчивый мотивчик, походил взад-вперед, потом достал что-то шуршащее... закуривает, догадался Мишка... Вспышка спички на миг осветила лицо: обычное, простоватое, с маленьким курносым носиком. Мотивчик сменился другим, и этот Мишка узнал: "На тебе сошелся клином белый свет..." Это была когда-то дворовая песня, только слова другие: "По тебе проехал трактор "Беларусь"..." Красный огонек, вспыхивая и угасая, описывал замкнутые кривые в пространстве, а потом замерцал и стал удаляться: тот, кто курил, направился к парапету. Шагов его Мишка не слышал. Ну, ребята, влип... Мишка почувствовал, что руки его обхватили гранату и что пот заливает глаза. Это была неразрешимая коллизия, потому что руки не желали размыкаться, а зрение надо было как-то спасать. Наконец, он справился и с руками, и с потом. Держаться, надо держаться. Холодно и расчетливо. Они ищут не меня и почему-то не желают включать свет. Это хорошо, это уже половина успеха... Тот, что курил у парапета, с размаху бросил сигарету вниз. Красный зигзаг секунду висел в воздухе, медленно тая. - Сашок, ты это чего? - спросил голос над головой. - А вот...- с хрипотцой отозвался куривший.- Щас добавим... В тишине громко и железно клацнуло, и ударило два выстрела. Потом, через пару секунд, еще два. Потом еще. Вспышек видно не было: стрелявший перегнулся через парапет. - Ракетный обстрел Кандагара,- чуть сдавленно объявил он, распрямляясь; Мишка уже довольно хорошо видел его поясной, как на мишени, силуэт.- Забегали, шурави... - Слушай, я тут пломбы трогать не стал, через дверь посмотрел,- сказал голос наверху.- Календарь опять засбоил. Должна быть ночь с четвертого на пятое, а там с пятого на шестое. Надо опять инженера звать. - Инженера... Слушай, Чуха, а ты замок на двери менял? - Вчера, как ты сказал... - Не было замка, Чуха. Я подумал, что ты опять профилонил, хотел на обратном пути тебя носом потыкать. Так, говоришь, пломбы целы? - Целы, Сашок, точно говорю: целы. - Слава Аллаху. Ладно, придется засветлять. Проверишь балкон - и спускайся. Да ствол держи наготове. - Понял, Сашок. Иду. Наверху застучали сапоги, а человек у парапета перезарядил пистолет и скользящими, почти беззвучными шагами пошел назад. У меня же топор, в отчаянии подумал Мишка, можно же топором... Он не двинулся с места. Щелкнул выключатель, загорелись лампы - и засветилось небо. Солнце скользнуло из-за гор и остановилось невысоко. Мишка обтер ладонь о штаны, взялся за рубчатое тельце гранаты и потянул его на себя. Чека не отпускала. Он рванул - и чуть не выронил гранату из руки. Этого он испугался. Другого он не боялся ничего. А может быть, боялся так, что уже не чувствовал своего страха. Человек вышел из-за угла. Он был одет в черный, наподобие танкистского, комбинезон. Лицо было то же самое, простоватое, курносое, только глаза были мертвые. Он увидел Мишку, гранату в его руке и все просчитал и все понял. И Мишка все понял, глядя в эти глаза, и уже не слышал, как тот сказал: - Эй, парень, поосторожней с этой штукой! При первых звуках голоса Мишка ослабил пальцы, и предохранительная скоба полетела, вращаясь, как бумеранг; хлопнул капсюль, и запахло пистонами - как от детского пистолетика. Мишка держал гранату в поднятом как бы в ротфронтовском приветствии кулаке. У человека в черном делались нормальные глаза и что-то менялось в лице; потом он стал медленно падать назад, одновременно отворачивая лицо и закрывая руками голову. Чудак, подумал Мишка, это же "фенька", от нее не закроешься локтями. Ему было легко и спокойно. И даже предчувствие чего-то радостного возникло и дало себя ощутить... Все это длилось слишком долго. Человек в черном зашевелился, приподнял плечи и, повернув голову, посмотрел на Мишку. Мишка так и стоял - с неразорвавшейся гранатой, поднятой к плечу. - Бросай,- сказал человек и ткнул рукой: вон туда.- Бросай. Мишкина рука неловко распрямилась, и граната отлетела шагов на десять, костяно ударилась о пол и покатилась, рокоча. - Вот и молодец... молодец...- Человек поднялся и, пошатываясь, подошел к Мишке.- Ты кто такой? - Я здешний,- неожиданно для себя ответил Мишка и удивился своему голосу: тонкому и противному.- Я здесь живу. На втором этаже. И, чтобы его лучше поняли, пальцем показал на потолок. Палец трясся. - А, понятно,- улыбнулся человек в черном.- А я-то испугался, что это сайр к нам пробрался. А ты наш. Это хорошо... И Мишка с трудом подавил в себе желание улыбнуться ему в ответ. - Видишь, Чуха: гость у нас,- сказал человек в черном подходящему молодому.- На втором этаже, говорит, живет. Молодой заржал. - Крутой парень,- продолжал человек в черном.- Чуть что не по нем - гранатой. Фамилии не спросясь. Хорошо, граната тухлая была, а то соскребал бы ты меня веничком... Афганец, одно слово. Афганец, да? - Нет,- сказал Мишка. С первого раза сказать у него не получилось, и он повторил упрямо: - Нет. Я русский. - Русский по паспорту. А афганец по душе. Так говорят. В голосе его чувствовалась непонятная издевка. - Я русский,- повторил Мишка.- Афганцы те, которые там живут. - Не хочешь, значит, афганцем быть? - Я русский. - Хороший парень,- сказал человек в черном.- Культурный. Все понимает... Он сделал неуловимое движение плечом, и в глазах его Мишка увидел жадное любопытство - а потом Мишку вдруг подняло непонятной силой вверх и куда-то понесло, и без боли ударило о плиты пола, и перевернуло так, что пол оказался над головой, а небо и солнце внизу. Это было неправильно, но повернуться Мишка не смог. Он смотрел, как белое солнце превращается в черный круг на желтой стене. Он так и не понял, что умирает. - Одним ударом,- подобострастно сказал Чуха.- Одним ударом, Сашок, а? - Сними с него все,- прыгающим голосом велел Сашок. - Ты что, хочешь... - Снимай, падаль! Чуха стал стаскивать с мертвого Мишки сапоги, запутался в штанах... - Срезай, козел! Срезать было легче. - Все. А теперь отойди... Нож дай. Чуха смотрел, что Сашок делает с Мишкиным телом. Потом его замутило. - Слушай, хватит, а? Зачем уж так? - Ништяк...- улыбаясь и часто дыша, Сашок выпрямился.- Пацаны злее будут. Берись, поволокли. Они подтащили то, что осталось от Мишки, к парапету. Сашок перегнулся через парапет и стал смотреть вниз. Постепенно пейзаж внизу менялся: раздалось и поднялось, вырастая в размерах, каменистое горное плато. То, что было рядом с ним, съеживалось и сжималось, мертвея. Наконец, плато увеличилось до размеров естественных. До него было метров пять. Видна была россыпь зеленоватых автоматных гильз. - Подняли...- сказал Сашок.- Перекинули... Изуродованное до неузнаваемости тело Мишки с тупым звуком упало на камни. - Иди-ка еще вон... гранату принеси... Чуха послушно сходил и принес гранату. И перебросил ее следом за телом. - Орденок теперь дадут... посмертно...- все с той же улыбкой сказал Сашок. Он отвернулся от парапета, и плато стало оседать и уменьшаться, уменьшая вместе с собой и мертвого Мишку, лежащего на нем. - А представляешь, если бы это сайр был? - подстраиваясь под старшего, сказал Чуха. - Был бы это сайр... так мы бы с тобой... там лежали...- Сашок согнал улыбку с лица.- Козлы мы с тобой и разъебаи. Сайр бы нас на счет "раз" положил. Да только вряд ли сайр сюда пролезет. Нет им, гадам, сюда пути...- Глаза Сашка опасно сузились, голос побелел. - Щуплый пацан,- уходя от опасной темы, завертел головой Чуха.- А кровищи, что с борова. - Засохнет,- плюнул Сашок. 11. Татьяна Накормили последних. Хотелось лечь и никогда больше не вставать. Маленькие ревели вперебой. Те, что чуть побольше, азартно смотрели в небо. Только что нечисть - одни крылья и ноги - попыталась свалиться на головы. В нее попали, и с жалобным воем нечисть скрылась. Всей еды было: тридцать буханок черного и два ведра лапши на порошковом молоке. Это на без малого две сотни народу. Завтра не будет и того, сказал Василенко, хлебозавод - все. Не удержали. Василенко был черный и худой. Как Дим Димыч, спросила Татьяна, отходит? Не знаю, Танюха, сказал Василенко, я его с позавчера не видал. Вроде живой. Загляните к нему, Федор Игнатьевич, вы ж мне не чужой, попросила Татьяна, ведь мне отсюда - ни на шаг. Ладно, Танька, загляну. Передать ему что? Передать? - Татьяна вдруг смешалась. Передать: что жива и что люблю. Она с вызовом посмотрела на Василенко. Он вдруг улыбнулся. На запекшихся черных губах появились алые трещинки. Ладно, сказал он, для этого дела специально съезжу... Она двигалась уже как манекен: высаживала на горшки, вытирала слезы, разнимала драки, успокаивала, как умела, играла в пантеру и в лису Алису, надувала прохудившийся мяч, вставляла кукле ноги... Наконец, Фома Андреевич поймал ее за бок и посадил рядом с собой. - Передохни, дочка. Не одна ты тут, пусть и мамки не только за своими походят... Она послушно сидела, беспрерывно куда-то проваливаясь. Потом, похоже, заснула, потому что, открыв глаза, обнаружила себя лежащей и прикрытой пиджаком. Рядом кто-то тоненько плакал, подвывая. - Ума решилась, бедная,- сказал один голос. - Водки ей дайте,- сказал другой. - Разойдитесь, просто разойдитесь,- сказал Фома Андреевич.- Не стойте над душой. А ты поплачь, родная, поплачь. Рта не затыкай, не насилуй себя. Поплачь. Татьяна опять уснула. Окончательно она проснулась в полной темноте. Тусклое кольцо луны терялось в перепутанных ветвях. Фома Андреевич дышал рядом. - Спи дальше,- сказал он.- Если что - разбужу. - Фома Андреевич,- сказала Татьяна,- вы-то сами когда спали последний раз? - Сегодня часок ухватил. А что? - Да неловко мне. - Неловко только метлой париться,- сказал Фома Андреевич.- А вам, молодым, сна больше требуемо. Я вот сижу и в небо смотрю, и мне хорошо. - Выспалась я,- сказала Татьяна. - На фронте, помню: спать хотелось и есть. Только спать и есть. И все. Остальное тоже вроде помню, но так... сквозь кисею. А спать и есть - страшно... - Вот и у нас так. - Еще немножко не так. Но у нас и хуже, опять же. Там хоть ждали чего-то. И, все-таки, мужики одни... легче. В сорок четвертом, зимой, к нам из Белоруссии партизанский отряд прорвался. Баб и ребятишек человек сто да бойцов полсотни. Из блокады, голодные, шатаются... Командира с комиссаром перед строем расстреляли, а бойцов приодели слегка, жратвы какой-то дали, патронов - и назад. Ну а семьи - в тыл. Так командир с комиссаром обнялись перед смертью и расцеловались. Знали, видно, на что шли - с самого начала знали... - Почему расстреляли-то? За что? - Оставление позиций. - Так что - лучше бы дети перемерли? - Командование считало - лучше... - Вот же сволочи... - Может и сволочи... А может и нет. Кто знает? Про Ноя же ты читала? - Читала. Про ковчег. - Это Писание... А есть еще предание - неписаное. Про соседа Ноева, по имени Орох. Был он завистлив и подозрителен. Увидел Орох однажды, что Ной с сыновьями начал строить огромную лодку, и подумал: с чего бы это? Ной, говорят, праведник, Господь любит его. Не иначе, что-то должно случиться. И стал Орох строить такую же лодку. Долго строил, но закончил в срок. И все смеялись над ним и над Ноем. А потом начались дожди. И реки вышли из берегов, и ручьи превратились в потоки. И стала заливать вода жилища. Тогда поняли люди, что Бог прогневался на них, но не было у них сил душевных принять этот гнев как подобает. И бросились они к ковчегам... Но затворил Ной ворота ковчега, и напрасно стучали в них люди. Женщины поднимали детей над волнами и питали надежду, что хоть безвинных младенцев примет праведник Ной. Но был Ной послушен воле Господа. А Орох не вынес плача и мольб - и отворил ворота. Взошли люди на ковчег Ороха, но слишком много их было, и не смог он затворить ворота, не смог выбрать того, перед кем их затворить... - Вы это сами сочинили? - помолчав, спросила Татьяна. - Не знаю, дочка. Может и сам. А может, слышал от кого... - Значит, мы потомки того праведника... Интересно, спал он спокойно в оставшуюся жизнь? - Он спал спокойно. - Тогда, наверное, все, что было потом - это искупление его праведности. Включая нас и вот это... Они помолчали. Слышалась далекая перекличка часовых - видимо, в районе ремзавода. Потом там же застрелял тракторный мотор, и с лязгом, слышимым даже здесь, куда-то направился архиповский броневик. - Третья ночь без стрельбы,- сказал Фома Андреевич.- Замечаешь, дочка? - И правда,- сказала Татьяна.- Неужели выдохлись? - Или готовят что-то. - Или готовят... Медленно прошли, разговаривая, четверо караульных: один с дробовиком, двое с огнеметами, у четвертого на плече лежала пика с поперечной перекладиной. Оборотня было мало поразить картечью или поджечь - нужно было еще и держать, пока не сдохнет. Да, растратили серебро в первые дни, теперь приходится ухищряться... Кто же знал, что все это затянется черт знает на сколько времен? Ах, война-то еще долго протянет, на то она и война... Миша, Миша, как же это так, а? Забрали, убили, сунули обратно: хороните... будто так и надо. ...трехлинеечки, четырежды проклятые, бережем, как законных своих. А вот законных не бережем. Мишку убили, Валера умер, Дима тяжелый... И вдруг внезапно, будто вспыхнул свет, она поняла, что должна увидеть Диму - немедленно, сейчас, пусть он без сознания, пусть не видит, не слышит. Почему-то получалось так, что нет ничего важнее этого... Что-то должно было случиться в эту ночь. До больницы двадцать минут - днем. Здесь хватит рук и без нее. Правда, если отлучку обнаружат... Но об этом лучше не думать. Тем более - что-то должно случиться. И это что-то требует ее присутствия рядом с Димой. - Фома Андреевич,- Татьяна поднялась.- Вы не проводите меня до больницы? А то у меня только три патрона. Несколько секунд Фома Андреевич молчал. Потом встал. - Сюда возвращаться будешь? - спросил он. Татьяна прислушалась к себе. - Не знаю. По обстоятельствам. - Тогда я захвачу свой мешок... Чудный старик, подумала она. Чудный и чудной. Впрочем, как выяснилось, многие оказались не такими, как были прежде. Взять того же Диму... Фома Андреевич, с мешком за плечами и архиповской многозарядкой в руках, возник рядом. Но с ним, к ужасу Татьяны, возникла и Василиса - директор второй школы, а теперь комендант лагеря "Верхний"... - Я все знаю, девочка,- сказала она неожиданно.- Пойдем, а то вас без меня пристрелят в воротах... На улицах оказалось неожиданно светло. Почти как в нормальную лунную ночь. То, что глаза, нагруженные светом костров, керосиновых ламп и свечей, воспринимали как непроницаемую темноту, через несколько минут стало мостовой, заборами, домами, крышами, небом... Черным небо было лишь над северным горизонтом; вокруг же тусклого кольца луны расплывалось серо-сиреневое пятно, дающее довольно яркий, но бестеневой свет. Отсутствие теней, контрастов, объема делало город туманно-призрачным. - Второе полнолуние встречаем,- тихо сказал Фома Андреевич.- С первого, по сути, началось... - По-моему, еще весной началось,- сказала Татьяна. - Не определить нам, когда это началось, и лишь когда кончится, будем видеть все. Восьмая часть нас сейчас осталась, а должна остаться двенадцатая... - Фома Андреевич,- медленно начала Татьяна,- вот мы с вами много говорили обо всем таком... я до сих пор не пойму: неужели вы и вправду верите в предначертания? Ведь это же...- она поискала слово,- неинтересно. Фома Андреевич ответил не сразу. Татьяне даже показалось, что он вообще не будет отвечать - так размеренно он шел, поворачивая голову из стороны в сторону и поводя толстым стволом своей пушки. Но шагов через сто он заговорил. - Если предначертанное сбывается: раз, другой, третий, сотый... можно ли это отбрасывать? Или стоит поискать объяснение? Допустим, нас не устраивает простейшее из них: что все кому-то известно наперед, а, поскольку мир неизменяем, то мы волей-неволей исполняем предписанное. Согласен: обидно, сил нет. Хотя никто не доказал, что мир обидным быть не должен. Но зайдем с другого конца: предположим, предначертания исполняются потому, что люди верят в то, что они исполнятся. Чем больше людей, чем сильнее они верят - тем вернее исполнение... Он остановился и прислушался. Тонкий вой возник вдалеке, поднялся - и оборвался. И, как бы погребая его, нарос лязг броневика. - Что-то утюжит Архипов... Потом раздались крики - уже человеческие. Мокрый удар - и чавканье, как от шагов по болоту. И снова - вой, визг, бульканье... Желтый огненный пузырь вздулся над крышами. - Однако, поторопился я - про затишье,- пробормотал Фома Андреевич. Коротко рванул автомат. Потом еще раз. - Пойдемте,- сказала Татьяна.- Все равно мы... Почти бегом они двинулись вниз по мощеной булыжником Социалистической улице, которую все звали по-старому: Прямым Взвозом. Она шла от самой пристани до каменных лабазов наверху; там же было пожарное депо с каланчой и вторая школа, раньше - реальное училище. Теперь все это вместе называлось "Верхним лагерем" и давало приют трем сотням людей, в основном - детям и женщинам. Верхний лагерь было легко оборонять, там были самые большие запасы продовольствия, но воду приходилось возить снизу. Самый большой и самый важный - но и самый беспокойный и уязвимый - лагерь образовался вокруг ремзавода. В нем было человек семьсот. Третий был - больница и два десятка домов вдоль набережной. Полторы сотни людей удерживали его. И было то, что называлось постами: электростанция, пакгаузы у пристани, хлебозавод... все, хлебозавод можно вычеркнуть. С самого начала он висел на ниточке... Улицы и дороги, соединявшие лагеря, по непонятным причинам оставались ничьей землей. Людям здесь было небезопасно появляться - но и нечисть, дневная и ночная, не занимала дома и не взрывала землю. По крайней мере, слухачи, сутками напролет обычными докторскими стетоскопами выслушивающие подземную колготню, здесь ничего не находили. Что-то заставило Татьяну замереть; Фома Андреевич тут же остановился и повернул голову к Татьяне, но, повинуясь жесту, промолчал. Странная возня происходила в палисаднике дома, с которым они поравнялись. Возня, возбужденный крысиный писк... и с шипением, как от влетающей ракеты, вспыхнуло белое пламя! Клочья чего-то горящего вымахнуло на высоту крыши. И тут же, рядом - вторая вспышка. Крысы завизжали. Смотри, смотри! - зашептал Фома Андреевич, но Татьяна видела и сама, хоть и сквозь лиловые пятна: из палисадника на доски тротуара выбрались какие-то гномики. Двое несли третьего. Потом появился четвертый. Заметив людей, они замерли, но тут между штакетин просунулось сразу несколько крысиных морд. Гномики перебежали тротуар и спрыгнули на мостовую. Фома Андреевич дослал патрон и дважды выпалил по крысам. Полетели щепки. Штакетник завалился и повис на кустах. Крыс, конечно, смело. Гномики встали, подняли своего пострадавшего товарища и, поглядывая на людей, пересекли мостовую. Татьяна присела, чтобы лучше их разглядеть. Они были вполне обычными - только маленькие. Ей показалось, что последней шла женщина - впрочем, одетая, как все остальные. Значит, Мишка ничего не придумал... значит, все так и было, как он говорил... - Эй! - позвала она.- Вернитесь! Мы вам поможем! Но никто не вернулся и не отозвался. 12. Вито, или Сайр Гэбрил Ксимен Что Гэбрилу определенно нравилось в новом тоуне, Джаллаве, так это естественность поведения. Если тоун Джаллав был доволен - все знали, что он доволен; если что-то его не устраивало, то все знали, что именно, и не требовалось вычислять и угадывать, кого и за что наказывает тоун, понижая в чине, допустим, референта вице-председателя Малого круга. Может быть, пройдет двадцать лет - и Джаллав научится делать загадочные жесты, ставящие в тупик всю команду - но пока ничего кроме облегчения никто не испытывал. Сегодня тоун был встревожен, тревоги не скрывал, но, тем не менее, все, собравшиеся на Большой круг, знали, что ни с какими иными трудностями, кроме реальных, не столкнутся. Прежнего тоуна, Сондж-Такши, никто не вспоминал, руководствуясь мудрым правилом: о мертвых хорошее или ничего. Правило действовало, хотя Сондж-Такши был жив, здоров и шумно проматывал свое неимоверное выходное пособие. Гэбрил видел его однажды, но сделал вид, что он сам на задании, а в теле его жокей. Оперативная обстановка внезапно осложнилась, говорил тоун Джаллав, причем в нескольких уровнях одновременно. Особые опасения внушают уровни Вав, Зайин и Хет, где события развиваются по образцу "Припарийской катастрофы", но в значительно большем масштабе. Уже очевидно, что процесс охватывает все три уровня, локализуясь в каждом из них на площади от одного до трех миллионов квадратных миль. "Припарийская катастрофа", как все помнят, началась на территории в несколько сот квадратных миль - и привела к гибели половины населения планеты и деградации оставшейся, что, в свою очередь, резко ослабило наши позиции в отдаленных уровнях. Ничего себе, ослабило, подумал Гэбрил. Уровни выше Коф практически недоступны... Понятно, что события в уровне Коф, в Припарии, произошли еще тогда, когда мы не обладали даже минимумом необходимых средств, продолжал Джаллав, а главное - не имели представления об истинной причине происходящего. Сегодня мы имеем возможность локализовать подобные процессы в течение дней и даже часов. Не далее как в прошлом году была проведена успешная операция в слое Ламед - хотя и небезупречная с этической точки зрения... В сущности, за эту операцию Сондж-Такши и сняли. На ИТ-тест отреагировал один из заливов мелкого и чрезвычайно населенного ламедианского океана. Сайр-команда организовала там столкновение двух танкеров: с нефтью и с какими-то кислотами. После чего в заливе не стало даже бычков. С другой стороны, если болезнь запустить... в уровне Коф погибло полтора миллиарда. Правда, там был чисто сухопутный вариант. Но с морскими аналогами "преображения" бороться было бы практически невозможно. Поэтому неизвестно, что хуже. Вообще неизвестно, что хуже. Похоже, что выжившие в уровне Коф не так уж бедствуют. Хотя живут странно - по нашим понятиям. А по своим - хорошо. Спокойно живут. Многие из нижних уровней поменялись бы с ними... если те согласятся, добавил про себя Гэбрил. А может быть, и меняться не придется... Джаллав закончил вступление и спросил, не нужно ли что уточнить? Это был обязательный ритуальный вопрос на Большом круге. И встал магнус Зоунн. - Мой командир,- сказал он,- как давно появились признаки "преображения" в этих уровнях? - Ретропроекция показывает: в уровне Вав - около трех лет назад, в уровне Зайин - около полугода, в уровне Хет - более двадцати лет назад. - А идентификация состоялась?.. - Две недели назад. Ропот прокатился по залу. Сейчас спросит: чья вина? - подумал Гэбрил. - Мой командир, есть ли объяснения тому, что в сроках ретроспекции мы имеем двадцатикратный разнос? - Объяснений...- тоун чему-то, известному только ему, улыбнулся.- Объяснений до чярта. Лично я отдаю предпочтение двум: во-первых, методы ретроспекции крайне несовершенны, во-вторых, противник сознательно оттягивал момент инвазии в слой Зайин. Подчеркиваю: сознательно. Он создал плацдармы: сверху и снизу; накопил силы... Мы с вами знаем, какова роль уровня Зайин для равновесия системы, для защиты Алефа. Думаю, противник знает это не хуже нас. Пора перестать относиться к нему как к безмозглому животному, как к явлению природы - этим многие из нас грешат до сих пор. Я ответил на ваш вопрос, квинтал? - И последнее: почему допущена такая поздняя идентификация признаков? - Потому что формально этих признаков нет. ИТ-тесты отрицательны в Зайин и Хет, сомнительны - в Вав. Вновь прокатился ропот. - Мы отстали от событий,- подождав, когда установится полная тишина, продолжил тоун,- и упустили из виду многие изменения, произошедшие с нашим противником. Скажем, резчайшее усиление способностей к маскировке - или к мимикрии, если так будет угодно господам арбореям. Хотя, как я понял из рапортов группы Ауэбба, эту тему они разрабатывают минимум четыре года... Гэбрил посмотрел на Ауэбба - его место было в ложе руководителей групп, но он всегда сидел со своими расчетчиками. Сейчас он был бледнее обычного и смотрел строго перед собой. В пересечении сотен взглядов ему было неуютно. - Именно этим путем, путем самообмана, самоуспокоения мы пришли к ситуации, обозначившейся в последние недели. Но буквально до сегодняшнего дня мы не подозревали о том, что положение не просто несколько осложнилось...- тоун помолчал, глядя на пустой пюпитр.- Я даже не могу сказать, что мы на грани катастрофы - потому что, боюсь, мы давно перешагнули эту грань. В наступившей тишине кто-то закашлялся. - Мой командир...- поднялся штаб-магнус Манхолт, но тоун жестом усадил его на место. - Сейчас я по возможности кратко опишу то, с чем столкнулись наши службы за последний месяц, а также то, что происходит сейчас в уровнях Вав, Зайин и Хет. После чего объявлю о своем решении. Прошу выслушать меня внимательно. Странно, что я ничего не чувствую, подумал Гэбрил. А должен бы. Или уже все перегорело?.. - Ровно месяц назад сайр Бэлард, следуя в авторежиме из уровня Йод, пропал где-то между уровнем Зайин, который был отмечен мониторингом, и - Гиммель, где, как вы знаете, имеется стацрегистратор. Мониторинг прервался при прохождении уровня Вав. Судьба сайра Бэларда неизвестна. Это была первая потеря такого рода. В течение недели точно так же пропали еще двенадцать человек - все при прохождении уровня Вав. Магнус Зоунн организовал спецгруппу, занятую исключительно поиском и прямым подуровневым возвращением наших разведчиков. Не имеет смысла, очевидно, говорить о том, что авторежим теперь применяется в самых исключительных случаях. Но, как вы понимаете, наблюдатели и разведчики, покинувшие Алеф более месяца назад, об этом не знают, продолжают им пользоваться - и пропадают при пересечении уровня Вав... Один из них, наконец, найден и возвращен сегодня. Это сайр Ксимен, рапорт которого проливает свет на многое. Хотя, возможно, и не на все. Теперь все смотрели на Гэбрила. Он постарался этого не заметить. - Естественно, отдел структурной разведки стал уделять самое пристальное внимание уровню Вав. Зоной сопряжения энергетических минимумов Базы Алефа и пространства Вав является большой портовый город Альбаст на юге бывшей Империи гипербореев. Общий уровень технического развития государств Вав достаточно высок, в основном это касается сферы информатики. Антропогенное давление на среду переходит за критические пределы. Классических признаков самоорганизации среды не отмечено - но в истории зафиксирован случай создания артефакального биокибернетического анклава. Попытка закончилась катастрофой, информационным коллапсом - однако это, похоже, ничему их не научило. Более десяти лет ведутся работы, в том числе и в военных целях, над снятием межличностных блоков и установлению симпатических связей как между индивидами, так и между индивидом и внешней информсистемой. Наши попытки сорвать эти работы пока почти ни к чему не привели. Далее: практически все информационные системы технически развитых государств Вав, развиваясь стихийно, оказались соединенными в единую сеть, причем это касается как высокосложных специализированных систем, так и бытовых, широко распространенных там. Возможно, впрочем, что имел место не только стихийный процесс, но и желание правительств иметь возможность обеспечить при необходимости тотальный контроль над информацией, поскольку новейшая история этих государств отличается сверхкритической нестабильностью. В полном соответствии с теорией бесконечно-замкнутых систем в сети стали зарождаться информпакеты, воздействующие на сознание и подсознание людей с целью побудить их к свершению тех или иных действий. Процесс этот идет по экспоненте, принимаемые меры, естественно, запаздывают, так как нацелены на ликвидацию последствий уже состоявшихся событий, а не на опережение. Корпус эрмеров - так называется организация, созданная для защиты от этого бедствия - слаб, плохо оснащен технически и обладает минимумом возможных полномочий. Очевидно, что предотвратить очередной, теперь уже тотальный, информационный коллапс он не сможет. Если же мы попытаемся событийно совместить тотальный информационный коллапс с выходом из-под контроля разработок по снятию межличностных блоков и созданию симпатической связи - а это произойдет неизбежно - то совершенно ясным становится итог: образование в непосредственной близости от Алефа гигантской аморфной безличностной биокибернетической системы, которую противнику не потребуется даже завоевывать - она будет полностью открыта для него. Тем более, что плацдарм противника в уровне Вав существует, по всей вероятности, уже не один десяток лет... Он перевел дыхание. Тишина стояла гробовая. - Детального изучения событий вокруг артефакального информационного коллапса не проводилось, но из тех материалов, что - часто вопреки воле непосредственного руководства - доставляли наши наблюдатели, становится очевидным следующее: некоторая часть населения уровня Вав, по крайней мере в местностях, прилежащих к центру событий, потенциально тропна к противнику. Эти люди составляют, по различным подсчетам, от одной десятой до трех процентов населения и отличаются повышенной чувствительностью к неофициальным раздражителям. Магнус Ауэбб считает, например, что можно говорить о формировании у них зачаточной третьей сигнальной системы, совместимой с сигнальной системой противника. Точно известно, в частности, что они способны принимать и генерировать модулированное ультрафиолетовое излучение, причем это излучение четко и однозначно влияет на уровень активности коры головного мозга - вплоть до возникновения некупируемого судорожного синдрома. Есть данные, хотя и менее полные, о воздействии химических раздражителей в микродозах... В общем, это люди, но уже не совсем люди. И, вполне возможно, их поступки диктуются не только их собственным разумом. У нас нет достоверных данных о происхождении этих людей, и лишь по некоторым косвенным намекам мы предполагаем, что они появились в результате вирусной инвазии в наследственную плазму минус третьего поколения. Причем это с абсолютной точностью напоминает эксперименты по генному инженерингу, выполнявшиеся в Алефе примерно в то же время... Понадобилось несколько секунд, чтобы осознать сказанное. Тоун Джаллав обводил глазами зал, вглядываясь в лица, и Гэбрил понял, что тоун, помимо всего, решает сейчас и кадровую задачу. Для самого Гэбрила этот вопрос был уже решен, поэтому он вполне мог позволить себе самую естественную реакцию на слова тоуна: отвалить челюсть. Боже правый! Минус третье поколение, поколение дедов, не имевших и понятия о структуре мира, об уровнях выше первого... воинственных дедов, немало сил вложивших в науку о самоуничтожении... по-дурному бесстрашных дедов, творцов монстров и оборотней - созданий несчастных и несущих несчастья... И - вот какой поворот темы... - Мы не можем пока судить о характере процессов, превративших Вав в непреодолимую преграду для наших возвращающихся разведчиков,- помолчав подобающее время, продолжал тоун.- Информация, предоставленная сайром Ксименом, интересна, но не проверена. Чисто спекулятивно можно предположить, что это одно из следствий возникновения в информационной сети специфических информпакетов, именуемых там "кодонами". По крайней мере, сам сайр Ксимен был переправлен из уровня Вав в уровень Зайин после того, как воспринял один из таких пакетов. Я не берусь делать выводы из уникального пока факта, но случай крайне интересный и требует внимательного анализа. И, возможно, экспериментальных проверок... Это он осторожничает, подумал Гэбрил. Нутром чую: все, кого найдут, расскажут одно и то же: поймали кодон. И вообще - сама ситуация с исчезновениями заставляет задуматься над обоснованием многослойной системы. Как бы не оказалось, что уровни, начиная с Бет, вовсе не являются дочерними реальностями, возникшими в результате функционирования Алефа - так, по крайней мере, считается до сих пор,- а суть вполне самостоятельные миры, и Алеф - равный в ряду прочих... и, может быть, даже не первый? Никто ведь, кажется, не пытался проникнуть под? А ведь это может оказаться богатой идеей - проникнуть под Алеф... Как? Он стал думать, как это можно сделать, и пропустил момент, когда тоун перестал рассуждать о Вав и перешел к Зайин. - ...с Базой сопряжен малонаселенный район, и самый большой город имеет население около четырнадцати тысяч человек. Поскольку уровень Зайин имеет важное стратегическое значение, мы держим там постоянно около двадцати наблюдателей. Признаков проникновения, известных нам по предыдущим вторжениям, нет до сих пор, но я беру на себя ответственность за следующее заявление: в уровень Зайин, причем в район, сопряженный с Базой, осуществляется массированное вторжение сил противника. То, что происходит там, я бы назвал преображением реальности - поскольку преображение коснулось не растительности, как на уровне Коф, не части каждого царства живого мира, как в Вав, а всей совокупности живой, мертвой и идеальной сфер - пусть и на ограниченном пока участке. Зона вторжения оказалась огороженной непроницаемым в обе стороны барьером, причем если изнутри барьер видим и осознаваем, то снаружи - нет. Сотни квадратных миль территории, город, несколько поселков исчезли без следа, исчезли память и упоминания о них, люди, жившие там, будто никогда не существовали... Мы еще ни разу не встречались с подобным феноменом. Возможно, это самое грозное из последствий вторжения. Борьба с ним будет одним из приоритетных направлений нашей деятельности... Внутри барьера происходит истребление населения - по меньшей мере, две трети на сегодняшний день - и внедрение в реальность форм жизни, никогда не существовавших ни там, ни где-либо еще... за исключением, может быть, верхних, закрытых для нас уровней. Гэбрил помнил, какими возвращались сайры из верхних уровней после Припарийских событий. Многих списали - у ребят не выдерживала психика. Сколько я провел в Зайин? Меньше суток? Вернувшийся позже Гайт рассказывал страшные вещи. И за это время, наверное, все стало еще хуже. Как там они? - вдруг сдавило сердце. Мы тут болтаем, а они держат оборону, умирают, защищая нас... А по идее - мы должны умирать, защищая их. Так это виделось поначалу. - Вторжение противника в уровень Хет, случившееся, очевидно, лет двадцать назад, мы умудрились не заметить. Как ясно сейчас, противник контролирует огромную территорию, королевство Альбаст, и готовит оккупацию всего слоя. Преображение в слое Хет коснулось прежде всего людей и лишь в последние месяцы перенеслось на животных, диких и домашних. Причиной столь позднего обнаружения деятельности противника можно считать ту самую мимикрию, о которой я говорил вначале. Уровень Хет характеризуется чрезвычайно высоким развитием магических начал, и потому очень грязную и шумную возню противника мы сочли просто особенностью пейзажа... Не удержался, лягнул Сонджа, подумал Гэбрил. Выражение "особенность пейзажа" было у него из любимейших... - На территории Альбаста нами зафиксировано свыше пятидесяти очагов сосредоточения преображенных людей. По оценкам магнуса Ауэбба, в ближайшее время преображение охватит до трех четвертей населения королевства. Это почти двадцать миллионов человек. Почти весь интеллектуальный потенциал преображенного человека переориентирован на создание коллективного интеллекта, каковой интеллект, как вы все понимаете, полностью совместим с интеллектом противника... И все это было в отчетах, подумал Гэбрил, и наблюдатели сидели там и все видели - в общем, здорово мы работаем. Умно, главное. Тесты отрицательные - значит, все в порядке. Что-то есть в этом от Провозвестников... А как все было задумано, как начиналось! Гэбрил был мальчишкой, когда первый отряд добровольцев-сайров отправлялся в Далет, чтобы там противостоять "косной природе". Тогда все поголовно считали, что противник - "косная природа", для которой человек - инородное и раздражающее существо... Сайров знали в лицо, у них брали автографы, девушки гроздьями свисали с их широких плеч. Далет отстояли - хотя, похоже, вторжением там и не пахло, а происходили сложные, но вполне автономные процессы взаимоадаптации биосферы и техносферы. Вторжения начались позже... - ...только решительные преобразования в самой структуре Ордена! - от этих слов Джаллава Гэбрил вздрогнул, хотя и знал точно, что они прозвучат.- Поэтому властью, данной мне, объявляю упраздненными все существующие ныне отделы, а их сотрудников - уволенными с месячным выходным пособием. Поручаю магнусу Зоунну сформировать команду "пси-лавверов", в которую он имеет право кооптировать любого сайра вне зависимости от прежнего звания и должности. Общая численность команды Зоунна - семьсот человек. Поручаю магнусу Ауэббу сформировать команду инструментальной дистант-разведки. Условия кооптирования те же. Численность команды - на усмотрение магнуса Ауэбба. Список представить сегодня. Бюджет и необходимое инженерное дооснащение - завтра утром. Интенданту Македу - сформировать группу инженерно-технического обеспечения. Составить список специалистов, не входящих в Орден, привлечение которых желательно. Срок исполнения - два дня. Бюджет неограничен. Доктор Штром, на вас - все медицинское обеспечение. Срок тот же. Моим заместителем по кадрам назначаю штаб-магнуса Манхолта, заместителем по оперативной части - медиуса Алексозо. Начальником штаба прошу быть штаб-магнуса Бари. Все, господа. Большой Круг распускается до окончательной победы, малые Круги будут проводиться по моему представлению. Всем спасибо. Прошу расходиться. "Когда все утихнет, подойдете ко мне",- накануне сказал магнус Зоунн. Гэбрил, встав, озирался. Да, не похоже, что утихнет скоро. Голова квинтала - теперь, понятно, уже командира - Зоунна то показывалась над морем голов, то скрывалась. Можно пойти покурить и попить пива... В кантине было шумно и нервно. Гэбрил, стараясь не прислушиваться к разговорам, взял две кружки у пивника - это было много дороже, чем в автомате - но без толпы,- подал серебряную бумажку, вместе со сдачей получил знак сочувствия и сожаления и возразил знаком "у меня все прекрасно". Пивник, не поверив, поднял брови, и тогда Гэбрил сказал словами: "Я уже устроился". "Поздравляю, господин Ксимен,- сказал пивник.- В прежней должности?" Гэбрил кивнул, взял пиво и отошел к незанятому еще концу стола - у самого подоконника. На самом деле это было не окно - кантина, как и большинство помещений Базы, находились под землей - а голо, снятое неизвестно где и неизвестно когда: пологий, уходящий вниз склон, роща в виде клина, лежащая между холмами, а справа, чуть видные за выпуклостью склона, укутанные пышными плодовыми лозами - темно-красные высокие крыши. Гэбрил не знал, да и не интересовался, истинный это пейзаж или синтезированный, а если истинный - то записан или транслируется. Могло быть все, что угодно, и ничего от этого не менялось и не зависело. Даже приметы сайров не были связаны с пейзажем в окне кантины - хотя по части примет сайры были недосягаемы. Вот сегодня, скажем, за окном шел дождь... - Привет, Гэб,- сказали рядом, и Гэбрил оглянулся: это был дистантник Айз Топ-Ворош, в общем, полузнакомый щуплый узкоплечий парень в перекошенных старообразных очках и с ранней сединой в длинных, до плеч, прямых волосах.- Что, уже обмываешь удачу? - Привет,- откликнулся Гэбрил.- О какой удаче ты говоришь, птица? - Птицами звали дистантников - по эмблеме на рукаве. Пси-лавверов в тряпе называли "скачками". - То есть как? - удивился Айз.- Ты что, еще не знаешь? Тебя же назначили квинталом. Это скачок, это я понимаю! - Боже правый...- Гэбрил почувствовал, как его брови задираются вверх. - С тебя кружка - за радостную весть,- сказал Айз. - Бери, птица, теперь мне из нее не пить,- Гэбрил придвинул к нему одну из своих.- А у тебя-то как дела? - Начинаю просаживать выходное пособие. - Вот как... Извини. А почему? - Я, видишь ли, арборей. Теперь это не в почете. - И из-за этого?.. - Как же иначе? - Н-не знаю... Я думал... ну... это разные взгляды, не более... - Я до некоторых пор тоже так думал. Знаешь что, Гэб... тебя ведь пошли искать, ты там нужен... давай вечером обо всем этом потолкуем? Часов в десять? У меня накопилось кое-что... будет жаль, если пропадет. Заходи. Зайдешь? - Хорошо, птица, жди. Но, если опоздаю, не теряй. Все равно приду. Гэбрил осушил начатую кружку, сунул ее под крышку стола на ленту транспортера, кивнул Айзу и пошел к выходу из кантины, проталкиваясь сквозь густеющую массу ставших внезапно безработными сайров. На лифтовой площадке остановился, стараясь угадать, какой лифт придет первым. Кажется, этот... Клавиша вызова светилась красным, Гэбрил, думая о чем-то, смотрел на нее - и вдруг почувствовал, что не может отвести взгляд. Сделав над собой усилие, он рванулся, но свет не отпускал, держал вязко и цепко, потом потянул к себе, к себе... Краем глаза Гэбрил увидел, что открывается дверь прибывшего лифта, кто-то выходит, он шагнул в дверь - и стал падать в бездонную шахту, полную багровым клубящимся светом, лицо опалило встречным жаром, а потом вдруг оказалось, что он лежит на чем-то мягком, вокруг полумрак и движение теней, и кто-то сказал: эй, как ты себя?.. Парни, сказал Вито, до чего же мне паршиво, ну, еще бы, отозвался кто-то - Томаш? Томаш, это ты? Я, конечно, кто же еще... Ребята, дайте глотнуть чего-нибудь, Стас, ты там ближе всех, достань, где это мы? Едем, едем, на чистое место едем, остались чистые места, пей вот, коньяк, да я воды просил, ну, да ладно, сойдет и коньяк... Ноэль, ты зафиксировал режим, обижаешь, начальник, работа такая сволочная - обижать, знаешь, старик, сколько мы с тобой мудохались? Трое суток! Трое? Трое, трое, ты хоть помнишь что-нибудь? Вито сосредоточился. Помню. Да, помню. Слушайте, я же все помню! Я все помню!!! 13. Микк - Пожалуйста,- санитар выложил на стол бумажник, жетон детектива, удостоверение личности, зеркальце, расческу, ключи и горсть мелочи.- Пятнадцать динаров мы удержали за чистку и ремонт одежды. Остальное все здесь. Чувствуете вы себя хорошо? Вызвать такси, или вы желаете воспользоваться больничной развозной машиной? - Я позвоню другу,- сказал Микк. - Телефон на стене,- сказал санитар.- Бесплатный. - Спасибо... В голове у Микка шумело, как в раковине, приложенной к уху... смешно, в ухе есть улитка, в ней тоже шумит море, то есть раковина приложена к уху изнутри, а снаружи тоже есть раковина, ее так и называют: ушная раковина, следовательно, мы должны слышать шум моря постоянно, а мы почему-то не слышим... и ноги слушаются плоховато. А номер, номер, номер... ага. Кипрос снял трубку после второго гудка. - Привет, Кип, это я, Микк. - Ты? - безмерное удивление в голосе. - Да, я. Я в больнице, Кип, в этом, как его... - В вытрезвителе? - Нет, хуже. По кодонам... забыл. - В гипнологии? - Да. Так ты меня заберешь? - Конечно. Жди. Микк повесил трубку. Ну, вот. Приедет Кип, все будет хорошо. Который же час? Половина четвертого... утра, наверное. А голос у Кипа свежий. Не спал еще. Вообще неизвестно, когда он спит. Микк почувствовал вдруг на себе тяжелый взгляд санитара. Как странно: санитар вовсе не смотрел на него, перебирал себе бумаги на столе, вот вообще отвернулся и полез в тумбочку - а взгляд его, как бы отдельный от хозяина, сверлил, и сверлил, и сверлил голову Микка: затылок, виски, переносицу... От него нельзя было скрыться. Нашки, неуверенно подумал Микк. Нафаршировали всякой химией, вот и мерещится черт-те что... Он сел на банкетку, прижался затылком к стене. Где-то в глубине стены еще сохранился холод - с тех доисторических времен, когда вечера и ночи были прохладны. Мягкой лапкой коснулся холод человека... Это было упоительно. - Вы в порядке? - спросил санитар. Взгляд его на мгновение рассеялся. - В порядке,- пробормотал Микк.- Еще бы не в порядке... Еще бы не в порядке, подумал он про себя, из головы выдрали здоровенный кусок чего-то и заморозили так, что не понять и не почувствовать, что же именно выдрали, и это называется порядок... - Развозная машина будет через полчаса,- сказал санитар. - Пусть,- сказал Микк. Минут через десять снаружи зашуршали шины, скрипнули тормоза - остановилась машина. Микк с трудом открыл глаза: через дверь проходили Кипрос и с ним какая-то незнакомая девушка. Смотреть было больно, веки запеклись. Микк сглотнул. Глотать тоже было больно. Заболеваю, что ли?.. - Вот он ты где,- сказал Кипрос.- А я сначала заехал к военным, на площадь Элентроп. Вообще-то там сегодня прием... - Сударь был доставлен на попутной машине добрыми гражданами,- со своего места пояснил санитар.- Понятно, что мы не могли отправить его в другую больницу, не оказав помощи. - Спасибо,- сказал Кипрос. - Это наша работа,- сказал санитар. - Увези меня,- шепотом сказал Микк.- Я не могу больше... Он сам не знал, чего он больше не может. - Но ты в порядке? - с тревогой спросил Кипрос. - Да, да. Только увези. Здесь мне... не могу я здесь... - Ему нужно выспаться,- сказал санитар.- После этого все немного не в себе, всем надо выспаться. Часов двенадцать... - Понятно,- сказал Кипрос.- Пойдем, что ли. Машина была не его. Микк вздрогнул, когда понял это, и расслабился, когда увидел, что за руль садится девушка. Некоторое время казалось, что пристальный взгляд санитара проникает и сюда, через дверь, через пространство улицы, через металл и стекло машины. Потом это прошло. Заурчал мотор, машина тронулась. - Извините, сударыня, мы незнакомы...- начал Микк, и Кипрос похлопал его по колену: - Знакомиться будешь завтра. Вообще ее зовут Флора. Она племянница Агнессы. - Понял. Значит, твоя будущая...- Микк задумался, вспоминая степени родства. - Агнесса пропала, Микки. Я тебя искал вчера и сегодня, хотел, чтобы ты занялся поисками. - Господи, Кип... Когда? - Дней пять назад. - А это не... как раньше?.. - Боюсь, что нет. На этот раз - нет. - Хорошо, Кип. Я буду ее искать. Добудь мне только что-нибудь просветляющее: декседрин, эфедрин... - А просто много кофе не пойдет? - Нет. Калибр не тот. - Ладно, добуду. И?.. - Еще нам будет нужен Ноэль. - Это сложнее. Я пытался его найти. - Повторим попытку. Нужно, чтобы он мне вправил мозги. Я ведь понял - все - про исчезнувших... но с этими делами...- он кивнул назад.- Все как в киселе. И тут на секунду - отдернули штору. Микк сам не знал, что увидел за ней, не успел разобрать, понять, почувствовать - но жутковатое осознание прямой повторности происходящего легло на душу... - Ты что так смотришь? - слегка испуганно спросил Кипрос. - Н-ничего...- сквозь болезненный спазм в горле выдавил Микк.- Уже прошло... 14. Лот Дверь открылась, и из темноты коридора кто-то сказал: пойдемте. С готовностью - и злясь на себя за эту готовность - он встал, обулся и пошел следом за позвавшим его. Проходя мимо зеркальца у двери, бросил взгляд и остался доволен. В зеркальце был толстый тупой заспанный идиот. Голова все еще кружилась, зеленая муть не осела. Вчера его чем-то кололи, долго не могли попасть в вены, о чем напоминает бинт на левом локте... - Сюда, пожалуйста,- сказал провожатый и открыл перед ним железную дверь лифта. Это был очень старый лифт, даже без кнопочной панели, управляемый рычагом: вверх-вниз-стоп. Лот смутно помнил, что уже ездил в этом лифте. - Повернитесь лицом к стене,- попросил провожатый.- Не смотрите пожалуйста... Лот встал так, как просили. Скрежетнул рычаг, пол чуть-чуть надавил на пятки. Лифт поднимался очень медленно, производя всевозможные звуки. В частности, пощелкивая клиньями. Лот насчитал двенадцать щелчков. Значит, шесть этажей от того, где была его каморка. Рычаг снова скрежетнул, лифт задергался и остановился. - Сюда, прошу вас,- провожатый, выпустив его из лифта, показал рукой. Короткий, освещенный медными бра коридор, зеленая ковровая дорожка, уходящая под зеленые портьеры... Они пошли по дорожке, Лот впереди, провожатый на полшага сзади и справа, шагнули под портьеры. Там было светло, слишком светло, неистовый свет снаружи прорывался сквозь жалюзи, и Лот, глаза которого за эти дни привыкли к очень умеренному освещению, зажмурился - но успел увидеть двух мужчин, вольно сидящих в тяжелых старинных креслах, и узнать одного из них... - Господин Бенефициус,- сказал его провожатый странным тоном, и Лот напрягся, ожидая продолжения, но продолжения не последовало, и он понял, что провожатый формально представляет его. Будто они не знают... Сквозь ресницы Лот видел, как мужчины встают ему навстречу. - Очень приятно,- сказал один из них, помоложе, крупный, крепко сбитый.- Я - майор Брауде. А это - профессор Меестерс, доктор наук. Присаживайтесь. - Я слушал ваши лекции, профессор,- сказал Лот почтительно. Меестерс сделал вид, что улыбнулся: - Поэтому я здесь. - Садитесь, садитесь,- майор без усилий подкатил и развернул третье кресло.- Амо, принеси нам что-нибудь этакое... Вы курите, господин Бенефициус? - Нет,- сказал Лот. - И пьете мало и редко,- кивнул майор.- И никогда не использовали наркотики, правда? - Н-ну... в общем, да. - Когда-то пробовали, и это не доставило удовольствия? Лот кивнул. - Вот видите, профессор,- майор улыбнулся,- наш человек! Меестерс продолжал молча рассматривать Лота. Лот изобразил смущение - благо, это не потребовало усилий. - А я вас помню,- сказал, наконец, Меестерс.- Вы были старше остальных студентов... сколько вам было? - Лет двадцать шесть... или двадцать семь? Двадцать семь, кажется. - Да, наверное... И ходили еще с такой смуглой девочкой, похожей на турчанку... - Она и была турчанка. Лия Хамди. - А почему печальный оборот: "была"? - Я слышал, что она умерла где-то в провинции... - Это ложные известия. Лот внимательно посмотрел на него. - Вы хотите сказать?.. - Совершенно верно. Слух о смерти госпожи Лии Хамди был распущен по моему поручению. Она жива и пребывает в добром здравии, хотя и вынуждена носить пока другое имя. Хотите встретиться с ней? - Это... возможно? - Лот сглотнул. - Возможно. За портьерой раздались шаги, и Лот стремительно обернулся - но это был приведший его сюда, по имени Амо, кажется - с подносом в руках. На подносе были ваза с виноградом, высокая бутылка и три бокала. Амо поставил поднос на низкий столик и стал заниматься сервировкой. Лот разочарованно отвернулся. - Господин Бенефициус,- спросил майор,- а почему вы в таком солидном возрасте решили стать студентом? - В армии я был санитаром,- сказал Лот.- После армии поступать в университет не решился, пошел в училище - на субалтерна. Два года потом отработал на скорой, там меня и уговорили - добирать образование. - В армии - в каких войсках служили? - В пехоте. - Это были годы?.. - Восемьдесят первый - восемьдесят второй. - Номер части помните? - Четырнадцатая отдельная мотопехотная бригада, шестой батальон, первая рота. Командир роты капитан Счастный. Майор нагнулся вперед и, глядя Лоту в глаза, тихо спросил: - Капери? - Капери,- сказал Лот.- Вернее: деревня Розум, у федерального шоссе номер четыре. А весь участок бригады... - Не надо, мы знаем,- перебил Меестерс.- Неужели вы так все помните? - Так? - переспросил Лот.- Так может помнить кто угодно. Вы не представляете себе, как я помню... Вы там были? - Да,- сказал Меестерс.- Только с другой стороны. Внутри кольца. Лот обнаружил у себя в руке бокал с вином и отхлебнул глоток. Вино было слишком сладким. - Тогда вы все это знаете... Меестерс задумчиво покивал: - Да, если не все, то многое... Господин Бенефициус, я хочу спросить вас еще вот о чем: теперь, двадцать с лишним лет спустя вы, человек со специальным образованием, с опытом работы... как вы интерпретируете те события? - Я не хочу...- Лот сглотнул,- говорить об этом... - Если вы опасаетесь за свою безопасность, то зря,- сказал Меестерс.- Ничто вам не угрожает... кроме того, что угрожает всем нам... - Причем тут это? - начал Лот - и вдруг увидел глаза майора. Глаза были белые. На белом лице. - Не хочет говорить,- прошептал майор.- Никто не хочет говорить. Остаться чистеньким. Не опоганиться. И ничего не нужно больше. Все такие. Себя поберечь. Только себя... - Спокойно, Дитрих,- сказал Меестерс.- Человек имеет право. - А я - человек? Я - имею? - Я тебе говорю - успокойся. Нервы еще понадобятся. - Извините,- буркнул майор.- Вы тоже извините,- повернулся он к Лоту.- Устал. - Я не могу сразу,- сказал Лот.- Поймите: я всю жизнь запрещал себе... - Ладно, поговорим о приятном,- сказал Меестерс.- Или, может быть, вы хотите спросить о чем-нибудь нас? - Вопрос у меня, собственно, один: кто вы такие и почему меня держите под замком? - Это называется о приятном,- сказал Меестерс.- Ну, во-первых, с этой минуты вас под замком уже не держат: можете встать и идти. - Вот так прямо?.. - Да, конечно. Амо выпустит вас. Когда вы доберетесь до обитаемых районов - уже ваша проблема. Впрочем, это не так трудно. - Понятно. Может быть, скажете мне, где мы находимся? - В Старом порту. Гостиница "Золотая наяда". Теперь вы знаете практически все... но ответьте: нет ли у вас желания пережить все то, что было двадцать лет назад - но в большем масштабе? - В Капери и окрестностях было восемьдесят тысяч человек,- сказал майор.- Здесь в зоне возможного карантина - миллионов десять. - Так...- Лот закрыл глаза.- Это точно? - Что? - Насчет... повторения? - По крайней мере, существуют очень серьезные опасения,- сказал Меестерс. - Мой доклад от мая этого года вы читали? - Нет. Какой доклад? - Я подал доклад в Министерство природы... - Не читали. О чем был доклад? - О том, что численность мутирующих форм в регионе нарастает по экспоненте...- Лот приподнялся.- Дома у меня есть запись. - Каков мутагенный фактор, по вашему мнению? - Меестерс подался вперед, глаза его сверкнули. - Может быть, это прозвучит дико... Мне кажется, это вирусный перенос чужеродных генов. Насколько я знаю, такой механизм применяется при генно-инженерных операциях; здесь мы имеем природный аналог. - Вот! А теперь - пожалуйста - попробуйте вспомнить - как это пришло вам в голову? - Ну, это было давно... Я как раз заинтересовался работами по генному инженерингу, шла речь о выведении насекомых, которые уничтожали бы промышленные отходы... но из этого, кажется, ничего не получилось. И задумался - а не работает ли такой механизм в природе? Стал искать... - И нашли. - Да. Похоже, что нашел. - То есть не было этакого гениального озарения? Лот покачал головой. - Скажите, если не секрет,- тихим голосом начал майор,- зачем вы пытались украсть из больницы ту девушку? - Не секрет,- стараясь говорить небрежно, ответил Лот.- Хотел проверить еще одну идею. - Какую? - О природе фобического шока. - Если можно - подробнее. - Тоже - из безумных... Перенос генов - это, как понимаете, побочное действие вируса, оно проявляется только в потомстве. Я подумал, что одним из проявлений прямого действия может оказаться этот самый фобический шок... - Вам понадобился свеженький экземпляр... - Да. - ...и вы, презрев должностные инструкции... - Совершенно верно. - Хватит, Дитрих,- сказал Меестерс.- На сегодня достаточно. А вас, доктор,- он улыбнулся,- я прошу пройти в лабораторию. Там мы поговорим еще - более предметно. Возражений у вас нет? - Вы, вообще-то, так и не сказали мне, с кем я имею дело. - Формально - с ведомством научной разведки при Министерстве обороны. Фактически - лично со мной,- Меестерс изобразил поклон.- Я гарантирую вам полную научную независимость. Оклад - какой назовете. А главное...- он помолчал.- Я подозреваю, что нет ничего важнее того, чем мы занимаемся сейчас. - Извините, профессор,- сказал Лот.- Я боюсь, что моя квалификация... - Помимо всего прочего,- сказал Меестерс,- помимо квалификации, образования, таланта, черт возьми... есть что-то еще. После Капери я перестал пить и курить. И Дитрих - так и не начал. Ему там было двенадцать лет. В общем... - Я, кажется, понимаю,- сказал Лот. - Тогда пойдемте. Это в другом здании... 15. Ника, или Аннабель Господи, только бы он жил! Только бы жил! Что еще надо сделать? Я сделаю все. Я смогу. Только бы жил! Хоть бы был день. Днем не так страшно. Днем почему-то проще. Как я устала. Силы берутся откуда-то, но это не мои силы. Моих не осталось. Я устала. Берт его держит. Просто держит руками, чтобы он не ушел. Сердце останавливалось дважды. Рана страшная - пройдет кулак,- и все разорвано внутри. Берт держит. Генерал жив. Мой генерал. Сейчас, сейчас. Как медленно срастается все. Я делаю, не зная, что делаю. Как называется. Но кровь уже не вытекает наружу. Он дышит - с трудом, но сам. И Берт - держит. Держит. Я знаю, чего это стоит. Мы сможем. Скорей бы утро. Темень убьет меня. И пот. Глаза съел пот. Не думать. Все там, в ране. Осталось мало. Края. Грязь выйдет сама. Вот так. Сколько ее. Задышал легче. Глубже. Хорошо. Еще грязь. Скопилась. Берт, уже лучше. Расслабься. Сделай, чтобы он просто спал. Помоги закрыть. Просто сведи руками и держи. Вот так. Больше ничего. Скоро, Берт. Несколько минут. Несколько минут. Держи. Не отпуская. Держи. Сейчас. Сейчас. Сейчас. Сей... Все, Берт. Можешь убрать руки. Можешь убрать. Убери руки. Ну, что ты. Вот так. Понемногу. Одну. Другую. Ляг, Берт. У нас все получилось. Я тоже лягу. Мы спасли его, Берт. Слышишь? Мы его вытащили. Он живой. Он дышит. Он пойдет дальше. Нужно только отдохнуть. Не знаю, где мы. Плевать. Найдемся. Бернард сторожит. Невидимы. Да, невидимы. Скорей бы день. Господи, как я устала... 16. Вито - Хорошо,- неторопливо, как и раньше, произнес Томаш.- Тогда скажи, пожалуйста, какова вероятность того, что на пустом перекрестке в твою машину втыкается другая, причем в этой другой на заднем сиденьи лежит человек, которому ты нужен до зареза? И при этом оказывается, что он владеет информацией, нужной до зареза нам? И, больше того... - О, черт! - Ноэль рубанул кулаком по воздуху.- Да я тебе то же самое пытаюсь втолковать, только другими словами! - Но ведь ты не станешь утверждать, что столкновение это кем-то подстроено? - А почему, собственно? Именно подстроено. - Кем?! - Этими... Вито, как они называются? - Сайрами,- подсказал Вито. - Вот именно. Сайрами. Очаровательное название. - Ребята,- сказал Томаш,- мне кажется, вы поймали зелененького. Провериться не желаете? - Два-ноль,- сказал Ноэль. - Ну, друг...- Томаш разочарованно пожал плечами.- Если только для этого... - Знаешь, Том,- сказал Вито,- хотя наш общий друг и показал тебе сейчас носик, но: по существу он прав - на мой, конечно, взгляд,- а кроме того, с тобой трудно разговаривать всерьез - стало трудно. Уж очень постная у тебя морда после столиц. Так что я предлагаю гол не засчитывать и считать предположение серьезным. - Что - насчет сайров? - Угу. - Тогда я ничего не понимаю. Ведь это же был кодон, галлюцинация. Комбинация былых впечатлений... - А история нашего нового друга Микка тебя не настораживает? - А какое отношение?..- начал было Томаш, замолчал - и задумался. Вито подмигнул Ноэлю, взглядом показал на дверь, и они вышли, оставив Томаша размышлять. Вряд ли он это заметил. В большой и пустой гостиной - почти зале, впору устраивать танцы - развернули два стац-эрма и весь вспомогательный комплекс. Эрмы работали пока в беспилотном режиме, прочесывая сеть в поисках источников материала "черного шара". Стас и Вильгельм сидели спина к спине и смотрели, не мелькнет ли что-нибудь интересное. Прочесывание, по сути, только началось, ждать настоящих результатов было рано. Кое-что эрмы взяли на заметку, бледные разноцветные шарики пульсировали над столом проектора. Вот когда они сведутся в точки, когда между ними пролягут линии - тогда наступит черед пилотов. А пока... пока нужно запастись терпением. - Ты знаешь,- сказал Ноэль,- все это, конечно, смешно, но если меня еще немного подкачать, я взорвусь. - Слушай, а этот твой приятель...- начал Вито. - Он мой друг,- перебил Ноэль. - Друг,- согласился Вито.- Что мы будем с ним делать? - Что ты имеешь в виду? - Не ершись. Друг моего друга - мой друг. Дело святое. Вот я и спрашиваю... - Куда спешить? - Ноэль помрачнел.- Ты лучше меня знаешь, что такое Штольц-Гусман. Я сделал ему белый релакс, пусть отдышится. Ведь - просто напинали по мозгам. Гады. Это, кстати, в ту же копилку. Не зря же нас не допускают к обвалившимся. Вито кивнул: не зря. Значит, что-то мы могли бы из них наковырять. Но что? Он уставился в стену. Красивые здесь стены... и вообще повезло с домом, мог подвернуться какой-нибудь склад, или подвал, или... странного для дерева палевого цвета панели, сложный и что-то смутно напоминающий узор волокон, темных и светлых: острова в бушующем море, безысходные лабиринты, осенний плющ на скалах... - Давай-ка, пока он в релаксе, прогоним через него "пьяное эхо",- предложил Вито. - Можно попробовать,- согласился Ноэль. Комната на втором этаже, куда поместили гостей, была невелика и почти уютна. Хозяева, уезжая, забрали не всю мебель, и сюда удалось насобирать практически все, что нужно. Микк лежал на широкой кушетке, рядом с ним в плетеном кресле-качалке сидел Кипрос; девушка спала, свернувшись калачиком, на коротком диване. Компакт-эрм попискивал на полу, через маску-дисплей вводя в подкорку Микка бальзамирующие кодоны. Белый релакс был великолепным средством для лечения психических травм, но медики его не признавали, и вряд ли только по причине корпоративной неприязни к Корпусу... впрочем, и эрмеры далеко не все признавали его. В госпитале Корпуса, например, имели и использовали свою методику... - Ты бы поспал, Кип,- сказал Ноэль.- Боюсь, что завтра... - Я думал,- сказал Кипрос.- Я могу рассказать, до чего додумался. Но только взамен на гарантии, что вы меня не засадите в психушку. - О психушке нам остается только мечтать,- сказал Вито.- Как о несбыточном и прекрасном. - Поговорим, Кип,- сказал Ноэль.- Сейчас мы запустим одну забавную штучку... "Пьяное эхо" было развитием знаменитого "детектора лжи", но служило для других целей. Компьютер выбрасывал слово, требовалось в ответ сказать другое. Отслеживались степень и характер ассоциативности, вегетативные реакции, скрытые или подавленные мышечные и глазодвигательные ответы. Результатом было составление схемы активных полей коры и некоторых подкорковых зон. В общих чертах это напоминало зондаж информсетей в поисках источников загрязнения. Ноэль сменил маску-дисплей Микка на управляющие очки, приладил наушники и ларингофон. Несколько секунд лицо Микка было ничем не прикрыто. Вито передернуло: было противно видеть замаслившиеся, чуть прищуренные глаза в обрамлении погибельно-черных век. Неразборчиво буркнуло в наушниках, и Микк тотчас отозвался. - Жизнь,- хрипло сказал он. Снова буркнуло. - Холод,- сказал Микк. - Предупреждаю, парни: все это в порядке бреда,- начал Кипрос.- Никакой точной информации у меня нет, так - слухи, обрывки... домыслы... Короче: где-то здесь, в Альбасте, была - а может, и есть до сих пор - лаборатория по принципиально новым типам биологического оружия. Абсолютного оружия. Суть которого вот примерно в чем: не убивать солдат противника, а заставлять их воевать на своей стороне. И даже не то чтобы воевать... Короче, враг - по нажатии, условно говоря, кнопки,- становится своим. А свои, естественно - все, как один... В общем, не знаю, как именно - в деталях - все это должно было выглядеть, но механизм был примерно такой: крупный - крупнее оспенного - вирус поражает мозговую ткань, сама болезнь протекает легко, ну, не в этом дело: дело в том, что помимо репродуктивной программы вирус вводит в клетку - в нейрон - еще и специальную программу, и по этой программе клетка делится, прорастают в заданных направлениях аксоны, дендриты - короче, создается дополнительная нервная сеть. В норме она себя никак не обнаруживает. Но по особому сигналу - активизируется, практически отключает сознание, человек становится восприимчив к непривычным для него раздражителям, ультразвуку, например... в общем, становится неким биороботом, готовым выполнять скрытно подаваемые команды. Я абсолютно уверен - правда, доказать не могу - что лет десять назад прошла серия опытов по созданию таких биороботов - правда, хирургическим путем - и они закончились успешно. Но у военных возникли трения с НБ. На какое-то время пришлось - ну, не законсервировать тему, но хотя бы сделать вид. Тогда и перенесли лабораторию сюда. И вот то ли во время перебазирования, то ли каким-то образом после - произошла утечка. Я думаю, порядка пяти лет назад. То ли этого не заметили, то ли не придали значения. А вирус оказался тропным не только к человеческой мозговой ткани... и вообще - мутировал... вирусы мутируют прекрасно... Короче: наш город - дома, подвалы, всяческие подземелья, канализация, свалки, пустыри, я не знаю - в общем, все, что угодно - все это стало одной огромной генноинженерной лабораторией. В роли скальпеля - тот вирус, в роли хирурга - случай... Микк принес мне двух десятиногих тараканов, которые обходятся без кислорода, живут в бензине и жрут стекло. Медленно, но жрут. В машине, пока мы ехали, он пытался рассказывать о них же - якобы они под всем городом прорыли ходы и проникают в дома, чтобы... чтобы жрать людей. А люди ничего не могут сделать, потому что все заражены, у всех в мозгах дополнительная схема, которая реагирует на этот тараканий запах и отключает сознание. Или вгоняет человека в шок. Или еще что-нибудь. Я слышал о желтых крысах, они не прогрызают норы, а способны просачиваться - буквально - в самые узкие щели. Новых мух видели все: очень деликатные, не пристают, но всегда держатся поблизости. Или этот мох на газонах... Так вот: ребята, которые сбацали все это, озабочены теперь, чтобы не полезла квашня из кадки. Про дополнительную нашу схему они знают на порядок больше нас. И знают, чем и как воздействовать на нее. И воздействуют. И поэтому мы почти не замечаем того, что происходит вокруг, и уж совсем - не боимся. Не общаемся ни с кем за пределами привычного круга. Супер, если бы это был не ты - хрен бы я мог что-нибудь сказать. Тебе - могу. Это пока сильнее. Может быть, только пока. Это карантин, ребята, и вместо колючки на столбах - электроды в мозгах. Причем такие электроды, которые не выдрать. А пока мы гуляем там, где можно гулять - они размышляют, как бы нас приморить без особого шума и без вони. Поэтому, парни, давайте прислушаемся сейчас к себе и скажем: может ли кто-нибудь из нас дать немедленно деру, а если нет - то почему? - А где обещанный бред? - спросил Вито. - До бреда дойдет,- пообещал Кипрос.- Так что? Слабо сбежать? Куда-нибудь в горы? Ладно, пропустим. Продолжаю: в девяносто седьмом году в Бразилии проходил длительный эксперимент из серии "земных звездолетов" - сбалансированная экология и прочее. Тогда впервые применили компьютерную систему оптимизации флоры: датчики собирали информацию о самочувствии растений, процессор ее обрабатывал, эффекторы производили необходимые действия: подкормку, поливку, облучение - в общем, все, что нужно. И замкнули систему на экипаж - по типу сенситивного управления телерамами: рама сама выбирает ту программу, которая обеспечивает наилучшее самочувствие и настроение хозяина. Ну, и там: все нацелено на то, чтобы экипажу было очень хорошо. Им и было очень хорошо, психологи руками разводили. Полгода они провели в этом биостате, а через полгода после выхода все четверо - их там четверо было - перемерли; кто-то из окна выбросился, кто-то от инфаркта - уже не помню подробностей. Можно не комментировать, да? Так вот, помимо всех прочих странностей, там была такая: все они вели дневники. По условному календарю. И у всех в этих дневниках было не по сто восемьдесят записей, как должно бы быть - по числу дней - а у кого на три, у кого на пять больше. Причем невозможно было понять, откуда взялись эти дополнительные дни, и даже четко вычленить их так, кажется, и не удалось. - Я читал об этом,- сказал Вито. - Короче, эта сбалансированная биосфера, стремясь сделать ребятам приятное, стимулировала выработку эндорфинов и, возможно, аутогенных галлюциногенов. И у ребят возникала какая-то мнимая реальность, в которой они жили, как в обычной, первой... - И ты хочешь сказать...- начал Ноэль, но Кипрос перебил: - Да. То же самое. Только в масштабах города - и с отягчающими факторами. - Вряд ли это самое страшное, что может произойти,- сказал Вито. Кипрос набрал в грудь воздуха, чтобы достойно ответить, но не успел - Ноэль обнял его за плечи. - Расслабься, Кип,- сказал он.- Ты связался с эрмерами, а эрмеры - люди простые, грубые, гипотез не измышляют... Понимаешь, какая штука: материал, с которым нам приходится работать, позволяет резвиться, как хочешь - в поисках объяснения. Объяснение обязательно найдется, полное, универсальное, может быть, даже изящное... Но если ты в него поверишь, то тебе тут же подвернется нечто такое... понимаешь, да? Мы поначалу очень объяснениями увлекались, и все об это как следует стукнулись: и Вито, и я... нам хорошо, мы хоть живы остались. А был у нас такой Сихард, талантливейший парень... вот. Пытался проверить свою теорию... - Подождите, ребята...- Кипрос помотал головой.- Ноэль, ты что - хочешь сказать, что вы не пытаетесь объяснить... все это? Не верю. - Давай я скажу,- Вито тронул Ноэля за локоть.- Видишь ли, Кип, мы имеем дело с чем-то, на сегодняшний день объяснения не имеющим. Одна закономерность, впрочем, известна: если связно сформулировать какую-нибудь гипотезу и начать ее проверять, то сначала она получит блестящее подтверждение, а потом будет начисто опровергнута. И опровергнута, как правило, шумно и грязно. Понимаешь, почему мы не проявляем энтузиазма? - Хотя, естественно, в анналы мы все, что ты сказал, занесем,- усмехнулся Ноэль.- У Вильденбратена, помнишь: "Жизнь, конечно, имеет смысл, но человеку он недоступен"? Вот что-то подобное и в нашем деле. - Знаешь, как в Корпус отбирают? Тебе Ноэль не рассказывал? - Вито зашарил по карманам в поисках сигарет.- Всякие предварительные проверки - это чепуха. Главный тест - на стрельбище. Мишени движущиеся, управляются якобы компьютером... то есть и компьютером, конечно. Но главный фокус в том, что когда ты прицелился и давишь на спуск, срабатывает датчик, на мишень подается сигнал - и она или прячется, или отходит в сторону... Короче, все сделано так, что попасть ты в нее не можешь, но на то, чтобы сообразить - времени тебе не отпущено... плюс всяческие шумовые эффекты. Короче, если ты истратил больше двух патронов, эрмером тебе не быть. В идеале - ты должен вообще ни разу не выстрелить. Хотя объявленная цель - поразить десять, что ли, мишеней. Понимаешь? - Кажется, да...- медленно сказал Кипрос. - Томаш расстрелял все патроны сразу и попросил еще,- сказал Ноэль.- Это чтобы ты не думал, будто мы суровые догматики. - Томаша мы любим не за это,- сказал Вито.- Томаш - это особая статья. - Статья расходов,- уточнил Ноэль. - Ладно, можно меня не убеждать,- сказал Кипрос.- Я рассказал - вы услышали. Может, пригодится. - Пригодится, дружище,- сказал Вито. - Микки, слушай меня внимательно,- глядя Микки в глаза, заговорил Ноэль.- Я нашел, что именно тебя беспокоит. Тебе довольно грубым способом загородили доступ из долговременной памяти в сознание. Это, собственно, и есть цель методики Штольца-Гусмана. Я разобрался в их кодировке и могу этот барьер убрать. Давай сейчас без эмоций подумаем, следует ли это делать. Там, за барьером, память о том, что происходило не в действительности - а в так называемой мнимой реальности. Возможно, конечно, вместе с этими оказались и какие-то необходимые сведения... Микк поднял руку ладонью вперед. - Это я все знаю,- сказал он.- К тому же барьер этот не сплошной, что-то через него проходит - короче, я имею представление, чего именно я не помню. Это важное,- он голосом подчеркнул: важное.- Так что... давай. - Ладно,- сказал Ноэль, поднимая гипноген.- Смотри сюда. Вито отошел на два шага и встал, слегка сгорбившись, опустив чуть согнутые в локтях руки - готовый, в общем, ко всему... 17. Татьяна Топили на огне воск и лили в воду - плошку за плошкой. Воздух был тяжелый и сырой. Керосиновый чад плыл по ногам. Нити сажи тянулись с потолка, колебались и вздрагивали. Кто-то бубнил в углу. Мерзли пальцы. Слабый свет раннего утра дрожал в высоком окне. Леониде помогал Куц - Куцый, как звали его в школе, в этом году он ее закончил и, напуганный исчезновениями одноклассников, не поехал, как собирался и заранее хвастался, в Ленинград, в какое-то там особое училище рисования, а просидел пол-лета на берегу с планшетом и цветными карандашами. У Леониды он брал книги и разговаривал часто и подолгу и с ней, и с Фомой Андреевичем - и после этих разговоров во взгляде его появлялось превосходство, и за это Татьяна его не любила. Его вообще мало кто любил. А вот теперь он, голый по пояс, обмотанный веревками, с медной на груди пластиной, помогал Леониде в ее малопонятном пока деле. Дима крупно вздрогнул, задремывая, и Татьяна погладила его по голове, так уютно лежащей у нее на коленях. За эти странные сутки Диме стало намного лучше, и все-таки он еще слаб - ветром качает... и спит, каждый удобный момент - спит. Но тут почему-то все спят, даже Фома Андреевич, она видела: свернулся в уголке на телогрейке... и сама она - как все... Каменные стены позволяли чуть расслабиться. Леонида тихонько запела, и Куцый ей вторил: голосом, без слов. Тихое это пение наполнило пространство. Звучал сам воздух. Ярче стал свет. Шевельнулись люди. Медленно сойдя в тишину, голос стих, и все улеглось, и люди замерли - уже в тревожном ожидании. Да, теперь, наверное, уже скоро... Незадолго до полудня, сказала Леонида. И поправила себя: полдень у нас - это примерно половина одиннадцатого. А незадолго - это, может быть, и за два часа... Татьяна не слышала, как подошла Окса, наклонилась над плечом, шепнула: пойдем, велено помыться. Татьяна осторожно высвободилась из-под Диминой головы, подменила себя свернутым ватником, грустно и с нежностью подумала: вот будет разочарование у человека... Окса держала в руках сложенное в стопку упрессованное белье. Сама она его и шила вчера - по Леонидиным наброскам. Мылись в темной каморке рядом, поливая друг другу ковшиком из кадки с теплой, почти горячей, водой - впервые за бог знает сколько дней. Татьяна, Окса и Марья Петровна, сорокаслишнимлетняя продавщица орсовского магазинчика - все три женщины отряда. Если не считать Леониды. Но Леониду было почему-то затруднительно числить и женщиной, и членом отряда. Она была отдельно от всех. Вытершись, оделись: в просторные бязевые рубахи и мешковатые штаны. Все: горловина, рукава, штанины, пояс - затягивалось вязками наглухо, как кисет. Что ж ты, Ксюша, швы-то не заделала? - спросила недовольно Марья Петровна. Разлезется ведь... А, махнула рукой Окса, мой Васька как говорил: танк рашшытан на сорок минут боя, и усе. На раз надеть. Бог свят, перекрестилась Марья Петровна. Леонида вновь тихо напевала, когда они к ней подошли. Окса шагнула первая, но Леонида покачала головой, посмотрела на Татьяну. Татьяна встала перед ней, развела руки. Хотелось закрыть глаза. Истонченное почерневшее лицо Леониды было страшно. Окуная пальцы в растопленный воск, Леонида медленными движениями стала наносить какие-то знаки на рубаху Татьяны. В местах прикосновений кожа съеживалась. Повернись, без слов сказала Леонида, и Татьяна послушно повернулась. Знаки легли на спину. Еще раз повернись. Горячий палец коснулся скулы, очертил линию над бровями, через другую скулу спустился у уголку рта, прошел под нижней губой, поднялся, замыкая линию. Татьяна была уже где-то не совсем здесь. Прикосновение к ушам, к ноздрям, жгучее движение между ног, жар в коленях, стонущая боль в кончиках пальцев - были уже не ее. Далекий шепот пришел откуда-то, коснулся глаз. Она видела теперь, что все вокруг состоит из слов, из незнакомых знаков, воздух распадается на знаки, некоторые вещи пропадают совсем, зато стены превращаются в страницы книги. Нимрод, прочитала она название главы, и заметалось эхо: Нимрод, Нимрод, Нимрод... Та, что облачалась потом в ватные штаны и телогрейку, натягивала сапоги, укутывала голову шерстяным платком, мазала руки какой-то быстро сохнущей, стягивающей кожу дрянью,- была не она. Она лишь рассеянно следила за этими странными действиями и пыталась разобраться в письменах, из которых состояли стены. И люди были письменами - перемещаясь и меняясь, они составляли все новые и новые фразы, слагающиеся в строки и строфы. Смысл их был ясен, но нельзя было сказать то же словами простого языка... Бледный, как бумага, Дима - между черно-железным Архиповым и краснолицым Малашонком, матросом с застрявшего у лесоперевалочной пристани буксира, все в одинаковых белых бязевых рубахах и кальсонах, означали: бесконечность имеет размер - нет лишь способа измерения ее; с появлением же способа бесконечность обратится в свою противоположность, в ноль; точно так же нет способа определить, полон наш мир или недостаточен - и если появится способ, исчезнет мир... Как узнать, с какой стороны зеркала находимся мы? Пение Леониды будило застывшие когда-то письмена, они обретали блеск и движение. Ртутными ручейками текли они по стенам, и из-под истекших выступали другие - древние и жуткие. Как само время. Год - эпоха. Четверть века - смена знаков. Три века - новый язык, а значит - новое все. Тысячелетие - мрак. Три тысячелетия - бесконечность. Шесть - возврат. Соприкосновение. Муки рождения и смерти. Возобновление царств. Нет ничего в прошлом. Прошлое родится заново - как оправдание настоящему. Вспыхнет, как звезда, и остынет темными планетами-брызгами... И не будет солнца в этом мире, ибо свет станет тьмой, а тьма - светом. И ложь воплотится в тела и предметы, став истиной, а истины утратят имя свое. И никто не скажет на белое - "это белое", а на черное - "это черное", ибо ни белого, ни черного не останется в том мире из этого, а то, что останется, назовут другими словами. Одиннадцать, стоящие в ряд у стены, значат: сгустились тучи, и поднимается ветер. Небо темнеет от стрел. Дым полей застилает солнце. Враг, вышедший на брань, горд собой, и нет ему равного в схватке. Не увидят ушедших плачущие, и много сирот пойдет по дорогам, не в силах забыть тепло. Лишь к живущим жестока судьба... Автомат странно мягок в руках. 18. Аннабель Невидимые, они прошли мимо стражников, сонно обвисших на древках крестовидных копий. Похожая на желоб дорога уходила в седловину меж двух холмов, а за холмами лежало то, что Аннабель недавно видела сверху, посылая на разведку дымок, генерал и улан - в прежней службе, и только Берт еще не видел. Может быть, стоило бы это обойти, но нужны были лошади - а лошади там были. Лошади, упряжь, повозки. И лишь два солдата в белом. Был резок свет раннего дня, безветрие угнетало. Над невообразимой пустошью Эуглека - сюда их вынесло из изнаночного мира - лишь начинали собираться плоские еще, похожие на шляпки от Кроллиана, облака на вершинах термиков. После полудня они набухнут, как грозди, прольются - или не прольются - дождем, прибивая тонкую пыль когда-то цветущей долины... Нежна была дорога под ногами. Пронзительно стояла тишина. Молча кружили впереди вороны. Изогнулась трава на обочинах. Изогнулась и посерела. Оставшись живой. Страшно хотелось пить. Генерал был бел, как сама смерть, но шел, отказавшись от помощи, сам. Берт и улан лишь страховали его. Даже ранец он не отдал, как ни просили. После полудня может собраться дождь. Может и не собраться. Боже, как глупо все. Как бездарно. Привыкнув к скоростям, невыносимо перебирать ногами и делать вид, что движешься. Пологий подъем незаметно перешел в пологий спуск, и открылся взгляду котлован. А на секунду раньше - настал смрад. Но - смрад, непохожий на смрад человеческих скоплений: такой она знала и не относилась к нему слишком нервно. И ее доля бывала в том, так стоило ли морщить нос? Нет, этот смрад напоминал почему-то о тех уровнях в логове Дракона, ниже которых их не пускали; или о дымных осенних вечерах на ферме Зага Маннерса, ее первого антрепренера. Или даже о парфюмерных фабриках Дэнниусов, там ей приходилось бывать... Необозримое море тел открылось им. Голубовато-бледные, голые, уродливые, тела лежали, или сидели, или бродили меж других таких же тел; ни осмысленности, ни тоски не было в этих перемещениях. Взявшись за руки - попарно, по трое, по четверо - исполняли медленные движения, как на репетициях танцкласса. И где-то в глубине этого моря, как остров, чернело пустое пространство, и в центре этого пространства, этого голого острова поднималась, похожая на росток бамбука, коленчатая башня. Ревматические сочленения ее светились красным, видимым даже днем светом. Она была омерзительна. Стократ омерзительнее голых и грязных тел, копошащихся у ее подножия. Берт булькнул горлом. Аннабель покосилась на него. По серому лицу Берта катились крупные капли. - Идем,- сказала Аннабель и сглотнула, сдерживая позывы к рвоте.- Бернард, завяжите глаза. Я думаю, нам тоже стоило бы завязать... - Я смогу, дочка,- сказал генерал.- Кому-то надо видеть и глазами... - Только не вам, генерал,- сказал Берт.- После этой ночки - нет. - Это уж точно,- подтвердила Аннабель.- Ладно, не будем делать проблему. Пойдем с закрытыми глазами, надо будет - откроем... - Ваше величество, я мог бы...- начал улан, но Берт похлопал его по плечу и молча покачал головой. Аннабель уже закончила накладывать "кошачий глаз", когда заметила перемены в поведении людского теста. Там, ближе к башне, вдруг начались непонятные мелькания, рябь, обозначился такой вот рябящий круг - с два футбольных поля, не меньше - и в круге этом рябь все усиливалась, все убыстрялась, а потом вдруг кажущееся сплошным полотно тел лопнуло, разошлось на отдельные полосы, и полосы эти побежали от границ круга к центру, пересекаясь под углом и образуя острый клин, все увеличивающийся и темнеющий, и вдруг стало понятно, что в этом клине люди стоят, или лежат, или что еще делают? - не в один, а в два, в три, в четыре слоя, и все новые волны набегают на него, увеличивая, увеличивая, увеличивая толщину этого страшного месива... А через миг клин задрожал, как желе, расплылся - и распался на мельчайшие пылинки, и там, где следовало ожидать увидеть груды раздавленных, изувеченных тел, не оказалось ничего... Серая земля. - Может, все-таки лучше обойти? - неуверенно сказал Берт.- Попадем в такую давильню... - Не обойдем мы,- сказала Аннабель.- Лучше и не пытаться. Она не смогла бы описать то, что видела и чувствовала в своем развоплощенном полете, но все ее новые знания и инстинкты буквально кричали: не подходить! Не трогать! Даже не смотреть пристально на это!.. Похоже было на то, что вся странная, нечеловеческая магия гернотов воплотилась в мертвых почерневших деревьях, низких каменных лабиринтах, стелах из красного кирпича и выдавленных в земле, как в сургуче, печатях с неразборчивыми письменами. Не темным, неразборчивым и злым веяло от них - нет: четким, холодным, выверенным, бесстрастным, мертвым - мертвым и обращающим в мертвое просто по природе своей. Аннабель с высоты смотрела вниз, видела черные деревья, стелы из красного кирпича и выдавленные в земле печати, но сквозь все это проступало и исчезало тут же то бронзовое сочленение, то стальные жвалы, то ажурный скелет крыла, то фасетчатый глаз... - Только прямо,- тихо сказала она.- Без паники. И ни во что не вмешиваться... Аромат истлевших, раздавленных цветов принял их в себя. Он пьянил, как светлое вино, и отнимал часть веса, как вода. Идти было легко, труднее - держать равновесие. Край людской толпы был близок, но приближался как-то слишком медленно - медленнее, чем они шли. Будто кто-то невидимый подбрасывал на дорогу лишние футы. Потом, как из тумана, на земле поперек пути проступила красная полоса. Аннабель подошла к ней и остановилась. Справа и слева подошли и остановились спутники. Полоса - точно такая же - появилась бы, если бы сквозь щель на землю падал резкий и яркий чистый красный свет. В ней было около шести футов ширины. Можно было тронуть ее ногой или острием меча или присесть и протянуть руку - но Аннабель знала уже, что не будет этого делать. Прыгнуть - пожалуйста. А дотрагиваться... Пусть пьяные ежики дотрагиваются. Если посмотреть глазами... Она открыла их и тут же закрыла, ошеломленная. Будто вихрь горящих бабочек налетел на нее. Нет, глазам здесь делать нечего... А как же тогда улан? Чуть позже. Сначала - самой. Она отошла на три шага, разбежалась и прыгнула. Это был странный замедленный прыжок, почти полет, растянутый на долгие секунды, и можно было успеть посмотреть по сторонам, и вперед - и выбрать место приземления, и вниз - просто из любопытства... Бездонная пропасть, прикрытая полузеркальной пленкой, проплывала под ней. Никогда еще не-зрение не обманывало ее, может быть, не обманывало и на этот раз. Она, не отрываясь, смотрела на утесы внизу, на скальные обломки, на далекие тонкие пики, на уходящие все ниже и ниже ступени террас и карнизов, на багровое зарево, подсвечивающее оттуда, снизу, прикрывающую пропасть тончайшую пленку - а потом, будто кто-то щелкнул выключателем, она видела уже лишь отражение в этой пленке и не видела ничего кроме... Большой и полный человек, держа ее за руку, вел за собой, безвольную и вялую, по длинному коридору с бесконечным рядом окон с одной стороны и бесконечным рядом дверей - с другой. Квадраты солнечных отпечатков лежали на полу, готовясь перебраться на стену. Они шли, и шли, и шли, молча, обреченно, никуда уже не торопясь, и за их спинами открывались, и открывались, и открывались двери, и что-то выходило из дверей и шло следом, пристально глядя в затылок... Аннабель коснулась ногами земли и тут же обернулась. Да, с этой стороны пропасть была видна, и было видно, до чего же она широка. Не выше оловянных солдатиков, стояли на том краю ее спутники. Вот Берт и улан, отступив на несколько шагов, разбежались и прыгнули разом. Улан оттолкнулся сильно, с запасом, и теперь уходил в высоту, почти в зенит, уменьшаясь и теряясь из виду. Берт, наоборот, плыл над самой закрывающей пропасть пленкой, руками и ногами делая медленные движения - как снятый рапидом бегун, разрывающий финишную ленту... Медленно. Медленно. Не верить ничему. Ничего нет. Есть только земля под ногами. Есть то, что надо обойти, и есть те, кто идет за тобой. Ни вправо, ни влево не ведут никакие дороги. Нет лестниц вверх и ходов вниз. Нет пути назад. Лишь вперед - как по ущелью. Тупое спокойствие. И - медленно, медленно, медленно. Игра на скрипке. Чародейский вид. Литые башни без проникновения. И окон нет... Не-зрение утрачивало власть. Безумное стремление остаться. Безумное втройне, нет - вчетверне. Загадочная книга прорицаний... Где провозвестник высших архенонов вдруг предстает фанерным силуэтом, читающим заученные тексты. Смятенна явь... наслаивалось что-то непрямое, но косвенно присущее природе пространства при престранных преломлениях Эй, кто-нибудь, рискните отозваться! Молчание и эхо. Пустота. Железный тихий звон. Злосчастные хариты... И вас минет та чаша искупленья. Кровавых казней кончена кадриль. Законы бытия непостижимы... (как уровни грозы - от пузырей на лужах до перьев самых верхних облаков, все составляло полное единство, и ритм ударов грома) Ритм! навевал воспоминания о полных наслажденья Ритм! Ритм! Ритм! Не сметь! Остановиться! (египетских ночах и вавилонском - нет, не пленении: соблазне) Не дышать - пока не завертятся огненные круги перед глазами. Толчок в спину. Стоять! Всем стоять! Не двигаться! Не подчиняться! Против ритма! В подчинении - смерть! Алые цветы смерти... Обманчиво... Увитая плющом лежало обратиться любовь к огню и краски витражей немногое осталось даже нищий отдаст и тот последний долг последний поцелуй рискуя всем родятся от искусства уходя жестоко знать и мир и благодать придя в багровых облаках вновь без ответа (просто трясет, трясет, как по проселку... где? А, вот они) заранее поверившие в бегство, в возможность бегства вперебой желая уступить Ржавчина! Ржавчина! (не поддаваться ритму!) РЖАВЧИНА! Все рухнет, если дотронуться. Нет! Стойте, генерал, стойте! Я вам приказываю! Не оборачиваясь - идет. Узкий, не разминуться вдвоем, железный мостик - раскачивается под ним. Внизу, в ущелье - пламя. Любовь к огню - любовь к Богу... Ущелье плотно набито огнем. Жар колеблет видимый мир. Как все качается и скрипит!.. Он стоял спиной к ней и смотрел в окно.  - Пока вам везет,- сказал он, а может быть и не он, потому что Аннабель не видела его лица.- Но это ничего не значит. Яппо запускает креатур, герноты их уничтожают, убито уже больше ста, не знаю, сколько точно. Это все выдохлось, как выдыхаются все неудачные наступления. Вы можете пройти еще сто миль, можете дойти до столицы, можете ворваться во дворец, даже можете убить несчастного короля Германа... Не изменится ни-че-го! Потому что территория, которую по привычке называют Альбастом, давно не Альбаст. Альбаст умер, и из шкуры его сделали механическое чучело. И думать надо не о том, как вдохнуть жизнь в то, что уже не может быть живым, а о том, как уничтожить его, потому что опасность неоспорима, и в этом я с Яппо согласен полностью. - Что делают герноты с трупами убитых креатур? - спросила Аннабель почему-то мужским голосом. - Закапывают в землю - что же еще? - пожал плечами человек у окна. - И Яппо это, конечно, знает...- сказала Аннабель.- Может быть, он умнее, чем мы о нем думаем. - Возможно. Возможно, ты и прав. Да, такой вариант мне в голову не пришел бы... - Помнишь, ты говорил как-то, что верующие считают, будто Бог создал окаменелости, когда творил мир, чтобы у людей возникла иллюзия бесконечного прошлого? А не кажется ли тебе, что сейчас мы разглядываем некую окаменелость, которая призвана создать иллюзию бесконечного будущего? А на самом деле... Человек у окна заинтересованно обернулся, и Аннабель с ужасом узнала его... 
без верха и низа без трения и тепла без луны руками изготовления тип наискось полный пламени лава раскаленная лава там бунтарей и благ день гнева до костей и кровь кровь полная железа осталась неподвижно парить в вере и синь озер взъяренная обитатели рая МЕРТ
Солнце клонилось к вершинам истонченно-высоких сосен, длинной шпалерой выстроившихся вдоль старой имперской дороги. Туда же, к тем же соснам, катил фургон, запряженный четверкой разномастных лошадок. Аннабель дремала на сложенном ввосьмеро ковре. Ей было холодно и неуютно в новом обличии. Стареющая акробатка с вялым лицом, жилистыми ногами, сухой, как солома, волосней и похожими на пустые мешочки грудями. Жонглер и клоун Берт спал, лежа на животе и уткнув лицо в скрещенные руки. Генерал превратился в огромного - гора мускулов - горбуна-негра, а улан стал человеком-змеей, тонким, гибким, способным завязаться узлом. С новыми личинами они получили новые имена, новые характеры и даже новые воспоминания - все было учтено. Они бежали из Кикоя, охваченного волнениями. Деревенский маг Дило, по прозвищу Чернотел, сплотил вокруг себя несколько тысяч фанатиков, которые повырезали гарнизоны в главном городе провинции, Хтооге, и двух городах поменьше: Сапре и Альше. Не дожидаясь, когда гнев гернотов обрушится на мятежников, все незаинтересованные люди побежали из Кикоя. Позади, по слухам, начинались эпидемии, пожары, необъяснимые умертвия и выход из земли чудовищ. Бродячие циркачи стремились к торговому городу Эствель, где скоро будет ярмарка и можно будет заработать. А денег надо много, потому что одни звери съедают столько, что можно прокормить двадцать человек... Зверей было четверо: горный лев и львица, усмиренные и послушные, серый худой медведь, умеющий все, и удав. Аннабель испытывала неловкость перед зверьми - слишком уж суровая шутка обрушилась на ни в чем не повинных настоящих циркачей. Успокаивало совесть одно: так циркачи оказывались в гораздо большей безопасности, чем в людском своем обличии. Имена от них перешли захватчикам: Аннабель звалась Стеллою, Берт - Адамом, генерал - Пальмером, а улан - Иппотропом. С именами перешли привычки и мелкие давние отношения... - Ты мошной впредь не тряси,- дребезжащим тенорком ввинчивал Иппотроп Пальмеру, и тот согласно кивал пегой головой.- А то вишь, какой ще-едрый. За общий-то счет. Хошь чего - меня спроси или вон Стеллу. Мы - понимаем. А ты, дурак здоровый - не понимаешь. - Подумаешь, чего я там переплатил - три монеты. Пить хотелось, вот и все. А дешевле он не давал...- оправдывался Пальмер за провинность недельной давности. - Вот, говоришь, три монеты. А на эти три монеты, глядишь... - Тпру-у-у, черти! - лениво сказал Пальмер, и мерный рокот окованных железом колес по щебенке мгновенно смолк. Стелла приподнялась на локте. Сворачивая с имперской дороги, к ним направлялись два десятка всадников... 19. Лот