жна была вам это говорить. - Дитя мое, - объяснял ей он, - вы говорите мне это с тех самых пор, как мы упомянули вашего мужа. - Так что ж, это неважно? - снова спросила она. - Мне кажется, - отвечал он, - это зависит от того, как он утратил вашу любовь. Джейн молчала. Правды она сказать не могла, да и сама ее не знала, но в душе ее вдруг возник стыд за себя и жалость к мужу. - Виноват не только он, - проговорила она. - Наверное, нам не надо было жениться. Теперь не отвечал хозяин. - Что бы вы... что бы эти ваши повелители сказали мне? - спросила Джейн. - Вы действительно хотите знать? - в свою очередь переспросил хозяин. - Очень хочу. - Они сказали бы так: "многие грешат против послушания, ибо любят мало, а вы утратили любовь, греша против послушания". Раньше она рассердилась бы или рассмеялась, но сейчас слово "послушание" окутало ее, как странный, опасный, соблазнительный запах. Однако, Марк тут был ни при чем. - Прекратите! - негромко крикнул хозяин. Она растерянно посмотрела на него. Запах постепенно улетучился. - Так вы говорили, дитя мое?.. - продолжил он, как ни в чем не бывало. - Я говорила, что любовь - это равенство, свободный союз... - Ах, равенство! - подхватил хозяин. - Мы как-нибудь об этом поговорим. Конечно, все мы, падшие люди, должны быть равно ограждены от себялюбия собратьев. Точно так же все мы вынуждены прикрывать наготу, но наше тело ждет того славного дня, когда ему не нужна будет одежда. Равенство - еще не самое главное. - А я думала, самое, - уперлась Джейн. - Ведь люди, в сущности, равны. - Вы ошибаетесь, - серьезно произнес он. - Именно по сути своей они не равны. Они равны перед законом, и это хорошо. Равенство охраняет их, но не создает. Это - лекарство, а не пища. - Но ведь в браке... - Никакого равенства нет, - пояснил хозяин. - Когда люди друг в друга влюблены, они о нем и не думают. Не думают и потом. Что общего у брака со свободным союзом? Те, кто вместе радуются чему-то, или страдают от чего-то - союзники; те, кто радуются друг другу и страдают друг от друга - нет. Разве вы не знаете, как стыдлива дружба? Друг не любуется своим другом, ему было бы стыдно. - А я думала... - начала было Джейн и остановилась. - Знаю, - сказал хозяин. - Вы не виноваты. Вас не предупредили. Никто никогда не говорил вам, что послушание и смирение необходимы в супружеской любви. Именно в ней нет равенства. Что же до вас, идите домой. Можете к нам вернуться. А пока поговорите с мужем, а я поговорю с теми, кому подвластен. - Когда же они к вам придут? - Они приходят, когда хотят. Но мы с вами слишком торжественно беседуем. Лучше я покажу вам умилительную и смешную сторону послушания. Вы не боитесь мышей? - Кого? - удивилась Джейн. - Мышей. - Нет, - растерянно ответила она. Он позвонил в колокольчик, и почти сразу явилась Айви Мэггс. - Принесите мне завтрак, пожалуйста, - сказал он. - Вас покормят внизу, дитя мое, и посущественней. Но можете посмотреть, как я ем. Я покажу вам одну из радостей нашего дома. Айви Мэггс вернулась с подносом, на котором были бокал, маленькая бутылка и хлебец. Поставив поднос на столик у тахты, она ушла. - Видите, - показал хозяин. - Но это очень вкусно, - и он отломил себе хлеба, налил вина и смахнул крошки на пол. Теперь сидите тихо, Джейн. Он вынул из кармана серебряный свисток и извлек из него тихий звук. Джейн сидела не шевелясь, пока комната наполнялась весомым молчанием; потом она услышала шорох и увидела, что три толстые мыши прокладывают путь сквозь ворс ковра. Когда они подошли ближе, она различила блеск их глазок и даже трепетанье носиков. Хотя она сказала, что не боится мышей, ей стало неприятно, и она с трудом заставила себя сидеть все так же тихо. Именно поэтому она и увидела мышь, как она есть - не какое-то мельканье, а маленького зверька, похожего на крохотного кенгуру, с нежными ручками и прозрачными ушками. Все три сидели на задних лапах, бесшумно подбирая крошки, а когда съели, что могли, хозяин свистнул снова, и они, взмахнув хвостами, юркнули за ящик для угля. - Вот, - сказал хозяин, весело глядя на Джейн ("нет, как же я могла подумать, что он старый!.."). - Все очень просто: людям надо убирать крошки, мыши рады убрать их. Тут и ссориться не из-за чего. Видите - послушание - скорее танец, чем палка, особенно, когда речь идет о мужчине и женщине - то он ее слушается, то она его. - Какие же мы для них великаны!.. - невпопад прошептала Джейн, думая о мышах; но вдруг поняла, что уже думает именно о великанах и даже ощущает их рядом. Какие-то огромные существа приближались к ней. Ей стало трудно дышать, ее покинули и силы, и чувства. В поисках защиты она взглянула на хозяина и увидела, что он такой же маленький, как она. Вся комната была маленькой, словно мышиная норка, и потолок как-то накренился, будто надвигающаяся громада сдвинула его. Сквозь страх Джейн услышала заботливый голос. - Скорее! - произнес он. - Уходите! Здесь не место таким, как мы, но я привык. Ступайте домой! Когда Джейн покинула деревушку на холме и спустилась к станции, она увидела, что туман рассасывается и там. В нем открылись окна, и когда поезд тронулся, он то и дело нырял в озера предвечернего света. В дороге ее душа так расслоилась, что можно было насчитать целых три или четыре Джейн. Первая Джейн вспомнила каждое слово хозяина и каждый его взгляд. Небольшой набор современных идей, составлявший до сих пор выделенную ей долю мудрости, смыло потоком чувств, которых она не понимала и не могла сдержать. Вторая Джейн пыталась сдержать его и на первую глядела косо, ибо всегда недолюбливала таких женщин. Однажды, выйдя из кино, она слышала, как молоденькая продавщица говорит подружке: "Если бы он на меня так посмотрел, я бы пошла за ним куда угодно". Была ли права вторая Джейн, приравнивая к ней Джейн первую, мы не знаем; но она приравнивала и вынести этого не могла. Нет, сдаться, как дуре, при первом же слове какого-то чужого человека, забыть о своем достоинстве (и самой того не заметить), о своей свободе, которую она так ценила и даже считала главной для взрослой, уважающей себя умной женщины... это попросту низко, пошло, вульгарно. Третья Джейн была совсем новой. Первая, с грехом пополам, существовала в детстве; вторую Джейн считала "своим истинным, нормальным я". О третьей она и не подозревала. Из неведомых источников благодати или наследственности ей являлись мысли, которые она до сих пор никак не связывала с реальной жизнью. Если бы они подсказывали ей, что нельзя так относиться к чужому мужчине, она бы еще поняла; но они, наоборот, обвиняли ее в том, что она не относится так к своему мужу. То, что она испытала недавно - жалость к Марку, вину перед ним - не покидало ее. В тот самый час, когда душа ее была полна другим мужчиной, из неведомых глубин поднималось решение дать Марку много больше, чем прежде. Ей даже казалось, что она, тем самым, даст что-то "ему". Все это было так странно, что чувства ее смешались, и верх то и дело брала четвертая Джейн, не прилагая к тому никаких усилий и не делая выбора. Четвертая Джейн просто радовалась. Три других не могли с нею сладить, ибо она вошла в сферу Юпитера, туда, где свет и песня, и пир, здоровье и жизнь, сиянье и пышность, веселье и великолепие. Она едва помнила странные чувства, предшествовавшие ее уходу, и радовалась, что ушла. Подумав об этом, она снова вспомнила о "нем". Все возвращало ее к этой мысли, а значит - к радости. Глядя в окошко на прямые лучи солнца, пронзавшие вершины деревьев, она сравнила их со звуками трубы. Взгляд ее останавливался на кроликах и коровах, и сердце трепетало от праздничной нежности к ним. Ее восхитили несколько фраз старого попутчика, и она оценила острую и светлую мудрость, крепкую, как лесной орех, и английскую, как меловой холм. С удивлением подумала она о том, что музыка очень давно ушла из ее жизни, и решила сегодня же вечером послушать Баха. Или нет, она почитает на ночь сонеты Шекспира. Даже голод и жажда радовали ее, и она думала, что сделает дома очень много гренок. Радовала ее и собственная красота - без всякого тщеславия она ощущала (верно ли, неверно), что та распускается волшебной розой. Поэтому незачем удивляться, что когда ее попутчик вышел в Кьюр Харди, она встала и посмотрела в зеркало на стене. Действительно, выглядела она хорошо, на удивление хорошо, но и в этой мысли почти не было тщеславия. Краса ее цвела для других. Она цвела для него. Он владел ею так безраздельно, что мог уступать другим, и это было выше, полнее, радостней, чем если бы он оставил ее себе. Когда поезд прибыл в Эджстоу, Джейн решила, что не пойдет на автобус и с удовольствием прогуляется до Сэндауна. Но что же это? Платформа, всегда пустая в это время, кишела народом, как лондонский вокзал в пятницу. Она едва протиснулась сквозь толпу. Люди двигались во все стороны, грубили, сердились, толкались. "Садись обратно в поезд!" - орал кто-то. "Гони отсюда, если не едешь!" - ревел другой. "Какого черта?" - рычал третий над самым ее ухом, потом запричитала женщина: "Ой, Господи, Господи, что творится!.." С улиц несся страшный шум, как с футбольного стадиона. Было светлее, чем обычно. Через несколько часов, перепуганная и усталая до смерти, Джейн шла по незнакомой улочке - под охраной институтских полицейских и каких-то девиц. До этого она двигалась так, как двигается человек, которого то и дело отбрасывает приливом. По Уоррик-стрит пройти не удалось - там громили лавки и что-то жгли. Джейн пошла в обход, но и здесь было то же самое. Она решила сделать петлю побольше, но опять ничего не вышло. Наконец, она увидела, что на Боун-лейн пусто и тихо. Больше деваться было некуда. Почти сразу ее остановили институтские полисмены, на них она натыкалась повсюду, кроме тех мест, где шли наибольшие беспорядки. "Здесь хода нет", - сказали они. Потом они отвернулись. Было темно, Джейн совсем вымоталась и попробовала проскочить. Они ее схватили. Вот почему она оказалась в ярко освещенной комнате, перед женщиной в форме, стриженой, седой, с большим квадратным лицом. Все было перевернуто, словно полицейские ворвались в чей-то дом и превратили его в участок. Женщина жевала незажженную сигару и не проявляла интереса, пока Джейн себя не назвала. Тогда она посмотрела ей в лицо. Джейн очень устала и перепугалась, но тут ощутила что-то новое: лицо этой женщины было ей мерзко, как бывали мерзки в ранней юности лица толстых мужчин с похотливыми глазками и липкой улыбкой. Оно было до ужаса бесстрастно и до ужаса алчно. Джейн видела, что женщина что-то подумала, потом отказалась от этой мысли, потом ее приняла и зажгла свою сигару. Если бы Джейн знала, как редко мисс Хардкастл это делает, она бы испугалась еще сильней. Полицейские и девицы это знали. Сама атмосфера в комнате изменилась. - Джейн Стэддок, - отчеканила Фея. - Я про вас, миленькая, все знаю. Мы с вашим мужем большие друзья. - Говоря это, она писала на зеленом листе бумаги. - Так, так, - продолжила она. - Скоро вы его увидите. Мы вас подбросим в Беллбэри. Теперь такой вопрос. Что вы тут делали в ночное время? - Я шла со станции. - А где вы были, лапочка? Джейн не ответила. - Мужа нет, а она гуляет, - процедила мисс Хардкастл. - Отпустите меня, пожалуйста, - взмолилась Джейн. - Уже очень поздно, а я устала. Мне пора домой. - Так вам же не домой, - поправила Фея. - Вам с нами, в Беллбэри. - Мой муж меня туда не звал. Мисс Хардкастл покачала головой. - Ах, какой! Нехорошо, нехорошо. Ну, мы вас подбросим. - Я не совсем понимаю. - А мы вас арестовали, - заявила мисс Хардкастл и положила перед Джейн зеленую бумагу. Джейн увидела то, что и видишь, глядя на документ - какие-то пункты, что-то заполнено, что-то нет, где-то карандашные пометки, где-то твое собственное имя, а понять ничего нельзя. - Господи! - вскричала Джейн и кинулась к двери. Конечно, она до нее не добежала. Придя в себя, она заметила, что ее держат двое полицейских. - Пылкая дамочка! - игриво заметила мисс Хардкастл. - Ну, мы выгоним нехороших дядей... - она что-то приказала, полисмены вышли и закрыли за собой дверь. Вот тут Джейн почувствовала, что у нее не осталось совсем никакой защиты. - Так, - сказала мисс Хардкастл двум девицам в форме. - Посмотрим, посмотрим. Четверть первого... там все идет хорошо. Что ж, Дэйзи, можно и передохнуть. Крепче, Китти, вырвется! Вот так. Говоря это, мисс Хардкастл сняла ремень, китель и бросила их на диван. Перед Джейн предстал могучий бюст (как и полагал Ящер, лифчика она не носила) рыхлый, уродливый, едва прикрытый - такое мог бы изобразить сошедший с ума Рубенс. Фея снова села, вынула изо рта сигару, выпустила дым в лицо своей жертве и спросила ее: - Откуда ехала? Джейн не ответила и потому, что не могла произнести ни слова, и потому, что знала теперь точно: это и есть те враги рода человеческого, о которых говорил "он", и отвечать им нельзя. Героиней она себя при этом не чувствовала. Все стало для нее нереальным, и она словно в полусне слышала приказ: "Лапочки, давайте-ка ее сюда". Как в полусне она видела, что мисс Хардкастл сидит на стуле, словно в седле, широко расставив обтянутые сапогами ноги. Девицы ловко и умело поставили ее между этими ногами, и мисс Хардкастл свела колени, зажав таким образом пленницу. Рядом с этой людоедкой было так страшно, что Джейн уже совсем не боялась за себя. Мисс Хардкастл долго глядела на нее и курила ей в лицо. Потом сказала: - А она ничего. Помолчала опять, потом спросила: - Куда ездила? Джейн глядела на нее и не отвечала. Мисс Хардкастл наклонилась, отодвинула ворот блузки и прижала к обнажившемуся плечу свою сигару. Потом, помолчав, опять спросила: - Где была? Сколько раз это повторялось, Джейн не помнила. Во всяком случае, настало время, когда мисс Хардкастл обратилась не к ней, а к одной из девиц. - Чего тебе, Дэйзи? - Я хочу сказать, мэм, что уже пять минут второго. - Да, летит время... Ну и что? Ты не устала? Она у нас легонькая. - Нет, мэм, спасибо. Вы сами сказали, мэм, что ровно в час вас ждет капитан О'Хара. - О'Хара? - сонно повторила мисс Хардкастл и вдруг очнулась. Она вскочила, надела китель. - Ну и ну! - причитала она. - И дуры вы у меня! Что раньше не сказали? - Боялись, мэм. - Боялись они! А для чего вы тут, интересно? - Вы не любите, когда вам мешают, мэм. - Ладно, разговорились! - прикрикнула мисс Хардкастл и ударила свою подчиненную по щеке. - Так. Ее веди в машину. Потом застегнешь, дура. Я сейчас, только морду ополосну. Через несколько секунд Джейн сидела между Дэйзи и Китти. На заднем сиденьи помещалась и мисс Хардкастл (оно было на пятерых). Машина двигалась сквозь мрак. "Город объезжай, Джо, - инструктировал голос мисс Хардкастл. - Там сейчас веселье. Ты задами, задами". Даже и так они время от времени натыкались на толпу. Потом машина вдруг стала. "Ты чего?! - взвизгнула мисс Хардкастл. Шофер только сопел и что-то дергал. "Что это?" - повторила она, и он отвечал: "Не знаю, мэм". "Хоть за машиной смотреть бы умел! - сказала мисс Хардкастл. - Да, полечить бы вас как следует..." Дорога была пуста, но где-то рядом, судя по шуму, была улица, и далеко не мирная. Шофер вылез и открыл капот. "Значит так, - сказала мисс Хардкастл. - Вы обе ловите машину. Не поймаете, через десять минут идите обратно. Живо!" Девицы исчезли в темноте. Мисс Хардкастл бранила шофера, шофер копался в моторе. Шум усиливался. Вдруг шофер выпрямился (Джейн увидела в свете фар, как блестит пот на его лице) и сказал: - А, может, хватит? Если вы такая умная, чините сами. - Ты это брось, Джо - прорычала мисс Хардкастл. - А то сообщу кое-что о тебе в настоящую полицию. - Ну и что? - заявил Джо. - Куда ей до вас! Где я только ни был, а перед вами - детские игрушки. Там хоть с тобой как с человеком. И начальник мужчина, а не баба. - Да, Джо, - процедила сквозь зубы мисс Хардкастл. - Только теперь ты так легко не отделаешься! - Вон как? А если и я о вас кое-что расскажу? - Ой, мэм, говорите с ним получше! - завопила бегущая к ним Китти. - Они идут! И впрямь какие-то люди - по двое, по трое - показались на дороге. - Тихо, - цыкнула на девиц мисс Хардкастл. - Давай сюда. Дэйзи и Китти вытащили Джейн из машины и быстро поволокли куда-то. Мисс Хардкастл шла впереди. Они свернули с дороги в какую-то аллею. - Дорогу знаете? - спросила мисс Хардкастл. - Нет, мэм, - ответила Дэйзи. - Я не здешняя, мэм, - отрапортовала Китти. - Ну и народец у меня, - возмутилась мисс Хардкастл. - Хоть что-нибудь вы знаете? - Тут вроде нет пути, мэм, - сказала Китти. Действительно, они зашли в тупик. Мисс Хардкастл постояла с минуту. В отличие от своих девиц, она казалась не испуганной, а приятно возбужденной, и ее даже забавляло, что они так трясутся. - Да, - заметила она. - Ночка - что надо. Сама жизнь, а, Дэйзи? И чего эти дома пустые? Закрыты все. Лучше нам стоять, где стоим. Шум усилился, и было видно, что большая толпа движется куда-то к западу. Вдруг крики стали совсем дикими. - Поймали Джо, - определила мисс Хардкастл. - Если он их переорет, то натравит их на нас. Так. Значит, ее отпустим. Чего трясешься, дура? Беги. Бежим поодиночке. Через толпу мы пройдем. Головы не теряйте. Что бы ни было, не стрелять! От развилки идите на Биллингэм. Ну-ну-ну! Меньше крику, скоро увидимся. И она исчезла. Джейн видела, как она нырнула в толпу. Девицы поколебались и последовали за ней. Джейн села на ступеньки. Ожоги болели, но больше всего ее мучила усталость. Кроме того, ей было очень холодно и немножко мутило. Но усталость была хуже всего, просто хоть засни. Джейн встряхнулась. Кругом было тихо, она совсем замерзла, у нее болели ноги и руки. "Кажется, я и впрямь уснула..." - подумала она. Она встала, распрямилась и пошла по пустынной аллее к шоссе. Там шел только один человек в железнодорожной форме. "Доброе утро, мисс", - сказал он на ходу. Она постояла и пошла направо. Убегая, Дэйзи и Китти швырнули ей пальто; в кармане обнаружилось полплитки шоколада, и она жадно откусила кусок. Когда она доедала шоколад, мимо проехала машина и остановилась: - Вы не ранены? - спросила женщина. - Нет... ничего... не знаю... - глупо ответила Джейн. Мужчина поглядел на нее и вышел. - Что-то вы мне не нравитесь, - заключил он. - Вам не плохо? - и спросил о чем-то женщину. Джейн казалось, что она очень давно не слышала нормального голоса, и она чуть не заплакала. Незнакомые люди усадили ее в машину, дали ей бренди и бутерброд, потом спросили, не подвезти ли ее домой. Где она живет? К своему удивлению, Джейн услышала, что говорит: "В Сент-Энн". "Вот и прекрасно, - сказал мужчина. - Мы в Бирмингем, как раз по дороге". Джейн опять заснула и проснулась лишь тогда, когда женщина в пижаме, Айви Мэггс, открывала ей дверь. Но она так устала, что не понимала, как добралась до кровати. 8. ЛУНА НАД БЕЛЛБЭРИ - Меньше всего на свете, мисс Хардкастл, - сказал Уизер, - я хотел бы вмешиваться в ваши... э-э-э... частные развлечения. Но помилуйте!.. Едва начался рассвет, однако ИО был в обычном своем виде, только еще небритый. Быть может, он просидел в кабинете всю ночь, но тогда оставалось неясным, почему в камине нет огня. Оба они - и Уизер, и Фея - стояли у холодной черной решетки. - Куда она денется? - проворчала Фея. - Возьмем в другой раз. А попытка, знаете, не пытка. Если бы я вытянула, где она была... мне бы еще минутку-другую... Может, это как раз _и_х_ штаб. Всех бы сразу и накрыли. - Обстоятельства вряд ли располагали... - начал Уизер, но она его перебила. - У нас, миленький, времени в обрез. Фрост жалуется, что ему трудно, это... входить в контакт с ее сознанием. По вашим метапсихологиям, или как их там, это значит, что она попадает под чужую власть. Сами же говорили! Хороши мы будем, если он потеряет контакт, пока я его не наладила! - Мне всегда интересны... э-э-э... ваши взгляды, - заметил Уизер. - Я глубоко ценю их... э-э-э... самобытность... не всегда уместную, прибавим... но существуют предметы, которые не совсем входят в вашу... э... компетенцию. Ваш профессиональный опыт, если можно так выразиться, иного порядка... На этой фазе мы ареста не планировали. Я опасаюсь, как бы нашему ГЛАВЕ не показалось, что мы вторглись в несколько чужую область. Я никак не хочу сказать, что я разделяю это мнение. Но все мы согласны с тем, что самовольные действия... - Бросьте, Уизер! - перебила Фея, присаживаясь на край стола. - Я вам не Стил и не Стоун. Сама не маленькая. Так что гибкость оставим. Какой случай, прямо вышла на девчонку! Не взяла бы я ее, сами бы мололи про отсутствие инициативы... Пугать меня нечего, все мы повязаны, пропадем - так все вместе. А пока не пропали, хороши бы вы были без меня. Девочку сцапать надо? Надо. - Но не таким же путем! - возмутился Уизер. - Мы всегда избегали какого бы то ни было насилия. Если бы арест мог обеспечить... э... расположение и сотрудничество м-сс Стэддок, мы не утруждали бы себя общением с ее супругом. Но если мы даже предположим (гипотетически, конечно), что вашим действиям можно найти оправдание, дальнейшие ваши поступки не выдерживают, как это ни прискорбно, никакой критики. - Ну откуда я могла знать, что эта чертова машина сломается?! - Боюсь, - сказал Уизер, - что ГЛАВА не сочтет инцидент с машиной единственным вашим промахом. Поскольку интересующее нас лицо оказало, пусть слабое, но сопротивление, вряд ли имело смысл прибегать к использованным вами методам. Вы прекрасно знаете, что я везде и всегда стою за полнейшую гуманность. Такие взгляды, однако, вполне допускают применение более решительных средств. Умеренная боль, которую выдержать можно, попросту бессмысленна. Не в ней, нет, не в ней доброта к... э-э... пациенту. Мы предоставили в ваше распоряжение более научные, более цивилизованные средства, способствующие принудительному исследованию. Я говорю неофициально, мисс Хардкастл, и ни в малейшей степени не решусь предвосхищать реакцию Главы. Но я бы изменил своему долгу, если бы не напомнил вам, что не впервые слышу о вашей склонности к... э... некоторому эмоциональному возбуждению во время работы, которое отвлекает вас от прямых обязанностей. - А вы найдите кого-нибудь другого на такое дело, - хмуро откликнулась Фея. ИО взглянул на часы. - Ладно, - подвела черту Фея. - На что я сейчас Главе? Всю ночь на ногах, могу я хоть выкупаться и пожевать? - Путь долга, - заметил ИО, - не бывает легким. Надеюсь, вы не забыли, что у нас особенно высоко ценится пунктуальность. Мисс Хардкастл встала и потерла руками лицо. - Выпью-ка я раньше, - сказала она. Уизер умоляюще воздел руки. - А вы не опасаетесь, что Глава... э... ощутит запах? - спросил он. - Бросьте, Уизер, иначе не пойду, - отрезала Фея. Он открыл шкаф и налил ей виски. Оба они вышли и долго шли, в другую часть здания. Всюду было темно, мисс Хардкастл освещала фонариком сперва коридоры, увешанные картинами и устланные коврами, потом - коридоры беленые, устланные линолеумом. Сапоги ее ступали тяжело, шлепанцы Уизера скользили бесшумно. Наконец они достигли освещенных мест, где пахло животными и химией, сказали какие-то слова в какую-то дырку, и им открыли дверь. Встретил их Филострато в белом халате. - Входите, - пригласил он. - Вас ждут. - Он что, ругается? - спросила мисс Хардкастл. - Ш-ш!.. - зашипел Уизер. - Во всяком случае, моя дорогая, о нем не следует говорить в подобном тоне. Он столько перенес... положение его так исключительно... - Идите скорей, - торопил Филострато. - Одевайтесь, мойтесь и идите. - Стоп, - качнулась Фея. - Минуточку. - Что такое? - обернулся Филострато. - Сейчас сблюю. - Здесь нельзя, - забеспокоился итальянец, - возвращайтесь к себе. Нет, я сперва сделаю вам укол. - Ладно, все, - отстранила его мисс Хардкастл. - И не такое видела. - Тише, прошу вас, - взмолился Филострато, - не открывайте вторую дверь, пока мой ассистент не закроет за вами первую. Говорите лишь самое необходимое. Даже не отвечайте "да". Глава поймет, если вы согласны. Не делайте резких движений, не подходите близко, не кричите, а главное - не спорьте. Идем. Давно взошло солнце, когда Джейн, еще в полусне, ощутила непонятную радость. Она открыла глаза, на кровать падал утренний зимний свет. "Теперь меня не выгонят", - подумала она. Немного позже вошла Айви Мэггс, принесла завтрак, растопила камин. Джейн присела в кровати и посмотрела на ожоги, алевшие сквозь слишком широкую для нее ночную рубашку. Айви Мэггс вела себя как-то иначе. "Вот хорошо, что мы обе здесь!" - сказала она, словно они были связаны теснее, чем Джейн казалось. Вскоре пришла и мисс Айронвуд. Она осмотрела ожоги и сказала, что позже, днем, можно будет встать. "А пока бы я полежала, м-сс Стэддок. Что вы хотите почитать? У нас много книг". Джейн попросила "Мэнсфильд-парк" [роман Джейн Остин], сказки Макдональда [Джордж Макдональд - шотландский писатель XIX века, друг Льюиса Кэррола; писал прекраснейшие сказки и притчи] и сонеты Шекспира. Когда их принесли, она заснула опять. Часа в четыре Айви Мэггс зашла посмотреть, как она, и Джейн сказала, что хочет встать. "Хорошо, - согласилась Айви, - сейчас я вам чаю принесу. Ванная тут рядом, только там мистер Бультитьюд. Целый день сидит, когда холодно!.. Лентяй он у нас... Ничего, я его выгоню". Когда она ушла, Джейн решила встать сразу, надеясь, что и сама договорится с эксцентричным Бультитьюдом. Ей казалось, что сейчас, сразу, ее ждут веселые приключения. Она надела халат, взяла полотенце и направилась к ванной, так что через минуту, поднимаясь по лестнице, Айви Мэггс услышала крик и увидела, как бледная Джейн выскакивает из ванной. - Ах ты, Господи, - запричитала Айви. - Ну, ничего, мы сейчас, - и, поставив на площадку поднос, двинулась к двери. - Он вас не тронет? - пролепетала Джейн. - Да что вы! - успокоила ее Айви. - А вот слушается плохо. Вот если бы здесь была мисс Айронвуд, или хозяин - тогда другое дело. Она открыла дверь. Рядом с ванной, пыхтя и сопя, сидел огромный бурый медведь с крохотными, словно бусинки, глазками. Айви долго упрекала его, охала, просила, толкала, даже шлепала, и, наконец, подняв тяжелое тело, он медленно вышел. - Пошел бы, погулял, - наставляла его Айви... - Ох ты, ох ты, как не стыдно! Сидишь тут, людям мешаешь!.. Вы его не бойтесь, миссис Стэддок. Он у нас смирный. Погладить себя даст. Иди, иди, поздоровайся! Джейн нерешительно протянула руку, но м-р Бультитьюд был не в духе и прошел мимо. Шагах в десяти он тяжело сел на пол. Зазвенели чашки и ложечки на подносе, еще стоявшем на полу, и все, кто был на первом этаже, узнали, что медведь присел отдохнуть. - А не опасно держать его в доме? - спросила Джейн. - М-сс Стэддок, - торжественно заявила Айви. - Даже если бы хозяин завел тигра, мы бы не боялись. Такой уж он со зверями. Да и с нами. Поговорит - и больше тебе никто и не нужен. Вот увидите. - Не отнесете ли вы чай ко мне? - попросила Джейн и пошла в ванную. - Хорошо, - сказала Айви Мэггс, стоя в открытых дверях. - Вы бы и при нем купаться могли... только большой он, совсем как человек... не знаю, пристойно ли... Джейн попросила ее закрыть дверь. - Ну, мойтесь на здоровье, - пожелала Айви, не двигаясь. - Спасибо, - поблагодарила Джейн. - У вас все есть? - спросила Айви. - Спасибо, все. - Тогда я пойду, - сказала Айви, но снова обернулась. - Мы в кухне - и Матушка, и я, и все. - М-сс Димбл сейчас дома? - спросила Джейн. - Мы ее Матушкой зовем, - пояснила Айви. - И вы зовите. Ничего, вы к нашим делам привыкнете. Только не очень долго мойтесь, чай остынет. И в ванну не лезьте, ранки не заживут. Ну, я пошла. Когда Джейн помылась, поела, оделась и причесалась как можно тщательней, хотя зеркало и щетки тут были не очень хорошими, она пошла по дому туда, где были люди. В коридоре стояла ни с чем не сравнимая тишина - та самая, что стоит наверху, в больших усадьбах, зимним днем. Джейн дошла до развилки и услышала странный звук: "поб-поб-поб...". Взглянув направо, она увидела, что в конце другого коридора, у окна, м-р Бультитьюд, стоя на задних лапах, задумчиво ударяет передними по большому мячу, подвешенному к потолку. Она свернула налево и вышла на галерею, оттуда лестница вела в большой холл, освещенный и дневным светом, и пламенем камина. Если спуститься туда, поняла она, и подняться снова, по другой лестнице, попадешь к хозяину. Отсюда была видна, хотя и в тени, та часть второго этажа, от нее веяло величием, и Джейн спустилась в холл почти на цыпочках, вспоминая впервые, что было с ней в синей комнате. Из холла она спустилась еще на две ступеньки, прошла по коридору мимо чучела в стеклянном футляре, мимо старинных часов и, ориентируясь на голоса, вышла на кухню. В большом очаге горел огонь, освещая м-сс Димбл, которая сидела в кресле и, по-видимому, чистила овощи. Айви Мэггс и Камилла делали что-то у плиты (должно быть, в очаге не стряпали), а в других дверях стоял, вытирая руки, высокий полуседой человек. Вероятно, он только что вышел из сада. - Идите к нам, Джейн, - радушно пригласила м-сс Димбл. - Сегодня мы не ждем от вас работы. Посидите тут со мной, поболтаем. Это м-р Макфи, хотя сегодня не его день. Пускай он лучше сам представится. М-р Макфи вытер, наконец, руки, бережно повесил полотенце за дверью, подошел и не без учтивости поклонился. Джейн протянула ему руку. У него рука была большая, шершавая, а лицо - умное и худое. - Рад вас видеть, м-сс Стэддок, - произнес он. - Не слушайте его, Джейн, - усмехнулась м-сс Димбл. - Он тут ваш первый враг. Снам вашим не верит. - М-сс Димбл! - повысил голос Макфи. - Я неоднократно объяснял вам разницу между субъективной верой и научной достоверностью. Первая относится к психологии... - ...а от второй просто жизни нет, - закончила миссис Димбл. - Это неправда, м-сс Стэддок, - обиделся Макфи. - Я очень рад вам. Мои личные чувства никак не связаны с тем, что я считаю своим долгом требовать строго научных опытов, которые подтвердили бы гипотезу относительно ваших снов. - Конечно, - неуверенно, даже растерянно согласилась Джейн, - вы имеете полное право на собственное мнение... Женщины засмеялись, а Макфи ответил, перекрывая голосом смех: - М-сс Стэддок, у меня нет мнений. Я устанавливаю факты. Если бы на свете было поменьше мнений (он поморщился), меньше бы говорили и печатали глупостей. - А кто у нас больше всех говорит? - спросила Айви Мэггс, и Джейн удивилась: Макфи не отреагировал. Он вынул оловянную табакерку и взял понюшку табака. - Чего вы тут топчетесь? - заворчала Айви Мэггс. - Сегодня женский день. - Вы мне чаю оставили? - спросил Макфи. - Надо вовремя приходить, - отрезала Айви, и Джейн подумала, что она говорит с ним точно так же, как и с медведем. - Занят был, - оправдывался Макфи, садясь к столу. - Пропалывал сельдерей. Уж в чем-в чем, а в огороде женщины не разбираются. - А что такое "женский день"? - спросила Джейн. - У нас нет слуг, - пояснила Матушка Димбл. - Мы сами все делаем. Один день - женщины, другой - мужчины. Простите? Нет, это очень разумно. Он считает, что мужчины и женщины не могут хозяйничать вместе, обязательно поссорятся. Конечно, мы в мужские дни не слишком придираемся, но вообще все идет нормально. - С чего же вам ссориться? - спросила Джейн. - Разные методы, дорогая. Мужчина не может помогать. Сам он хозяйничать может, а помогать - нет. А если начнет - сердится. - Сотрудничество разнополых лиц, - заявил Макфи, - затрудняет главным образом то, что женщины не употребляют существительных. Если мужчины хозяйничают вместе, один попросит другого: "Поставь эту миску в другую, побольше, которая стоит на верхней полке буфета". Женщина скажет: "Поставь вот это в то, вон туда". Если же вы спросите, куда именно, она ответит: "ну, туда!" и рассердится. - Вот ваш чай, - сказала Айви Мэггс. - И пирога вам дам, хоть и не заслужили. А поедите - идите наверх рассказывать про ваши существительные. - Не про существительные, а при помощи существительных, - поправил Макфи, но она уже вышла. Джейн воспользовалась этим, чтобы тихо сказать м-сс Димбл: - М-сс Мэггс тут совсем как дома. - Она дома и есть, - отвечала Матушка Димбл. - Ей больше негде жить. - Вы хотите сказать, наш хозяин ее приютил? - Вот именно. А почему вы спрашиваете? - Ну... не знаю... Все же странно, когда она зовет вас Матушкой. Надеюсь, я не сноб, но все-таки... - Вы забыли, он и нас приютил. Мы тут тоже из милости. - Вы шутите? - Ничуть. И мы, и она живем здесь, потому что нам негде жить. Во всяком случае, нам с Айви. Сесил - дело другое. - А он знает, что она так со всеми разговаривает? - Дорогая, откуда мне знать, что знает он? - Понимаете, он мне говорил, что равенство не так уж важно. А у него в доме... весьма демократические порядки. - Должно быть, он говорил о духовном равенстве, - разъяснила Матушка Димбл, - а вы ведь не считаете, что вы духовно выше Айви? Или же он говорил о браке. - Вы понимаете его взгляды на брак? - Дорогая, он очень мудрый человек. Но он - мужчина, да еще и неженатый. Когда он рассуждает о браке, мне все кажется, зачем столько умных слов, это ведь так просто, само собой понятно. Но многим молодым женщинам невредно его послушать. - Вы их не очень жалуете, м-сс Димбл? - Да, может быть, я несправедлива. Нам было легче. Нас воспитывали на молитвеннике и на книжках со счастливым концом. Мы были готовы любить, чтить, повиноваться и носили юбки, и танцевали вальс... - Вальс такой красивый, - вставила Айви, которая уже принесла пирог, - такой старинный... Тут открылась дверь, и послышался голос: - Если идешь, иди! И в комнату впорхнула очень красивая галка, за нею вошел м-р Бультитьюд, за ним - Артур Деннистоун. - Сколько вам говорить, - сказала Айви Мэггс, - не водите вы его сюда, когда мы обед готовим! Тем временем медведь, не догадываясь о ее недовольстве, пересек кухню (как он думал, никому не мешая) и уселся за креслом Матушки Димбл. - Доктор Димбл только что приехал, - сказал ей Артур, - он пошел наверх. Вас тоже там ждут, Макфи. Марк спустился к завтраку в хорошем настроении. Все говорили о том, что бунт прошел прекрасно, и он с удовольствием прочитал в утренних газетах свои статьи. Еще приятнее ему стало, когда он услышал, как их обсуждают Стил и Коссер. Они явно не знали, что статьи написаны заранее, и не подозревали, кто их написал. У него все шло в это утро как нельзя лучше. Еще до завтрака он перекинулся словом о будущем Эджстоу и с Фростом, и с Феей, и с самим Уизером. Все они считали, что правительство прислушается к голосу народа (выраженному в газетах) и поставит город хотя бы на время под надзор институтской полиции. Введут чрезвычайное положение, дадут кому-нибудь полную власть. Больше всего подошел бы Фиверстоун. Как член парламента, он представляет нацию; как сотрудник Брэктона - университет, как сотрудник института - институт. Словом, в нем слились воедино все стороны, которые иначе могли бы прийти к столкновению; статьи, которые Марк должен был написать об этом к вечеру, напишутся сами собой. Но и это не все. Из разговоров стало ясно, что есть и другая цель: в свое время, когда вражда к институту дойдет до апогея, Фиверстоуном можно и пожертвовать. Конечно, говорилось это туманней и короче, но Марку было совершенно ясно, что Фиверстоун уже не в самом избранном кругу. Фея заметила: "что с Дика взять, политик!..", Уизер, глубоко вздохнув, был вынужден признать, что дарования лорда Фиверстоуна приносили больше плодов на ранней стадии его научного пути. Марк не собирался подсиживать его и даже не хотел сознательно, чтобы его подсидел кто-нибудь другой; но все это было ему приятно. Приятно было и то, что он (как выражался про себя) "вышел на Фроста". Он знал по опыту, что везде есть незаметный человек, на котором почти все держится, и большой удачей было даже узнать, кто это. Конечно, Марку не нравилась рыбья холодность Фроста и какая-то излишняя правильность его черт, но каждое его слово (а говорил он мало) било в точку, и Марк наслаждался беседами с ним. Вообще, удовольствие от беседы все меньше зависело от приязни к собеседнику. Началось это, когда Марк стал своим среди прогрессистов; и он считал, что это свидетельствует о зрелости. Уизер был с ним более чем любезен. К концу беседы он отвел его в сторону и отечески спросил, как поживает супруга. ИО надеялся, что "слухи о ее... э-э-э... нервной дистонии сильно преувеличены". "И какая сволочь ему сказала?" - подумал Марк. "Дело в том, - продолжал Уизер, - что, ввиду вашей высокой ответственной работы, институт пошел бы на то... э-э-э... конечно, это между нами... я говорю по-дружески, вы понимаете, неофициально... мы допустили бы исключение, и были бы счастливы видеть вашу супругу среди нас". До сих пор Марк не знал, что меньше всего на свете он хотел бы увидеть здесь Джейн. Она не поняла бы стольких вещей - и того, почему он столько пьет... ну, словом, всего, с утра до ночи. К своей (и к ее) чести, Марк и представить себе не мог, чтобы она услышала хотя бы один из здешних разговоров. При ней самый смех библиотечного кружка стал бы пустым и призрачным; а то, что ему, Марку, представлялось сейчас простым и трезвым подходом, показалось бы ей, а потом - и ему - цинизмом, фальшью, злопыхательством. Окажись здесь Джейн, Беллбэри обратится в сплошное непотребство, в жалкую дешевку. Марка просто затошнило при одной мысли о том, как он учил бы Джейн умасливать Уизера или подыгрывать Фее. Он туманно извинился, поблагодарил несколько раз и поскорее ушел. Позже, днем, Фея подошла к нему и сказала на ухо, облокотившись на его кресло: - Ну, доигрался! - Что такое? - спросил он. - Не знаю, что с тобой, но старика ты довести умеешь. Опасные штучки, опасные... - О чем вы говорите? - Мы тут сил не жалеем ради тебя, ублажаем его, думали - все. Он уже собирался зачислить тебя в штат. Так нет же, пять минут поговорили - пять минут, это подумать только! - и все к чертям. Психический ты, что ли... - Да что ж такое случилось? - Это ты мне скажи! Он про жену твою не говорил? - Говорил. А что? - Что ты ему ответил? - Чтобы он не беспокоился, то, се... ну, поблагодарил, конечно. Фея присвистнула. - Да, - сказала она, нежно постучав по его голове костяшками пальцев, - напортачил ты здорово. Ты понимаешь, на что он пошел? Такого у нас в жизни не было. А ты его отшил. Он теперь ходит, ноет: "не доверяют мне", "обидели". Ничего, он тебя обидит будь здоров! Раз ты не хочешь ее брать, значит - не прижился у нас, так он понимает. - Но это же бред какой-то! Я просто... - Ты что, не мог ему сказать: "Хорошо, вызову"? - Мне кажется, это мое дело. - Мало ты по жене скучаешь!.. А мне говорили, она очень даже ничего. Тут прямо на них пошел Уизер, и оба они замолчали. За обедом Марк сел рядом с Филострато - поблизости не было никого из своих. Итальянец был в духе и говорил много. Только что он приказал срубить несколько больших красивых буков. - Зачем вы это сделали, профессор? - спросил его кто-то через стол. - От дома они далеко. Я даже люблю деревья. - Да, да, - отвечал Филострато. - Садовые деревья красивы. Но не дикие! Лесное дерево - сорняк. Однажды я видел поистине цивилизованное дерево. То было в Персии. Французский атташе заказал его, ибо там была скудная растительность. Оно было металлическое. Грубо сделано, примитивно - но если его усовершенствовать? Изготовить из легкого металла, скажем - алюминия. Придать ему полное сходство с настоящим... - Вряд ли оно будет похоже, - усомнился его собеседник. - Но какие преимущества! Вам надоело, что оно стоит на одном месте - двое рабочих перенесут его, куда вы захотите. Оно бессмертно. С него не опадают листья, на нем не вьют своих гнезд птицы, ни сырости, ни мусора, ни мха. - Вероятно, экземпляр-другой был бы даже забавен... - Почему же один-другой? Согласен, теперь нам нужны леса, ради атмосферы, но мы найдем химический способ. Зачем же тогда лес? По всей земле не будет ничего, кроме искусственных деревьев. Мы очистим планету. - Вы хотите сказать, - уточнил другой ученый, - что растительность не нужна? - Вот именно. Сами же вы бреетесь, - даже каждый день. А в свое время мы побреем всю землю. - А как же птицы? - Я не оставил бы и птиц. На искусственном дереве будут сидеть искусственные, заводные птицы. Устали - выключите. Ни перьев, ни гнезд, ни яиц, ни всей этой грязи. - Так и всякую жизнь уничтожишь! - воскликнул Марк. - Безусловно. Гигиена этого требует. Послушайте, друзья мои. Когда вы видите гниющий плод, вы ведь бросаете его - ибо в нем кишит жизнь! - Интересно... - заметил первый ученый. - А что вы называете грязью? Не органические ли продукты? Минералы, говоря строго, грязи не порождают. Истинная грязь происходит от организмов - пот, слюна, прочие выделения. "Нечистое" и "органическое" - синонимы. - К чему же вы клоните, профессор? - удивился второй ученый. - Ведь мы и сами организмы, в конце концов. - Именно. В человеке органическая жизнь произвела Разум. Она сделала свое дело. Больше она нам не нужна. Мы больше не нуждаемся в мире, кишащем жизнью. Его словно покрыла плесень. И мы избавимся от нее. Конечно, постепенно. Мы уже постигаем, как этого добиться. Мы учимся поддерживать разум без тела. Мы учимся поддерживать тело химическими веществами, а не мертвыми животными и растениями. Мы учимся воспроизводить себе подобных без совокупления. - Ну, в этом радости мало... - улыбнулся первый ученый. - Дорогой мой, вы уже отделили от деторождения то, что вы зовете радостью. Более того, сама ваша радость исчезает. Конечно, вы так не думаете. Но взгляните на ваших женщин. Больше половины фригидны! Видите? Сама природа начинает избавляться от анахронизмов. Когда они окончательно исчезнут, станет возможной истинная цивилизация. Если бы вы были крестьянином, вы бы это поняли. Станет ли кто пахать на быках? Нет, нет, здесь нужны волы. Пока существует пол и все, что с ним связано, порядка не будет. Когда человек отбросит его, человеком можно будет управлять. Обед кончился и, вставая из-за стола, Филострато тихо сказал Марку: - Сегодня в библиотеку не ходите. Понятно? Вы в опале. Зайдите ко мне, побеседуем. Марк пошел за ним, удивляясь и радуясь, что, хотя он в немилости у самого ИО, Филострато остался ему верен. В кабинете, на втором этаже, Марк уселся у камина, но хозяин продолжал расхаживать из угла в угол. - Мне очень неприятно, мой молодой друг, - начал он, - что вы испортили отношения с Уизером. Надо их снова наладить, понятно? Если он предлагает вам вызвать жену, то почему бы вам ее не вызвать? - Я и не думал, - сказал Марк, - что ему это так важно. - Это важно не ему, - уточнил итальянец. - Этого хочет Глава. - Глава? - удивился Марк. - Так он же подставное лицо! А ему-то зачем моя жена? - Вы ошибаетесь, - заметил Филострато, - он никак не подставное лицо. Тон его был странен. Оба помолчали. - То, что я говорил за обедом, - продолжил наконец профессор, - истинная правда. - Нет, зачем Джайлсу моя жена? - настойчиво повторил Марк. - Джайлсу? - переспросил Филострато. - Причем тут Джайлс? Я сказал вам, что за обедом говорил правду. Мы создаем стерильный мир. Чистый разум, чистые минералы, больше ничего. Что унижает человека? Рождение, соитие, смерть. По-видимому, мы сумеем освободить его от всего этого. Марк стал сомневаться в том, нормален ли Филострато или хотя бы не пьян ли. - Кстати, жене вашей я не придаю никакого значения, - заметил тот. - Что мне чьи-то жены? Вся эта сфера внушает мне отвращение. Но если ему это важно... Видите ли, друг мой, вся суть в том, собираетесь ли вы стать одним из нас. - Я не совсем понимаю, - замялся Марк. - Вы слишком далеко зашли, чтобы остаться в стороне. Вы - у перекрестка, друг мой. Если вы попытаетесь пойти назад, вас ждут неприятности, как этого глупца Хинджеста. Если же вы поистине объединитесь с нами - весь мир... что я - вся Вселенная лежит у ваших ног! - Конечно, я хочу быть с вами, - промолвил Марк, все больше волнуясь. - Глава полагает, что вы можете стать поистине нашим, если привезете свою жену. Вы нужны ему целиком, все - или ничего. Везите ее сюда. Она тоже должна быть нашей. При этих словах Марка словно окатило холодной водой. И все же... все же здесь, сейчас, под взглядом блестящих глазок итальянца, он вообще не мог представить себе Джейн. - Глава скажет это вам, - продолжал Филострато. - Джайлс приехал? - осведомился Марк. Филострато, не отвечая, отдернул гардину и включил свет. Туман рассеялся, поднялся ветер. Полная луна глядела на них. Казалось, на них катится мяч. Бескровный свет залил комнату. - Вот он, мир чистоты, - сказал Филострато. - Голый камень - ни травы, ни лишайника, ни пылинки. Даже воздуха нет. Ничто не портится, не гниет. Горный пик - словно пика, острая игла, которая может пронзить ладонь. Под нею - черная тень, в тени - небывалый холод. Если же сделаешь шаг, выйдешь из тени, ослепительный свет режет зрение, словно скальпель, камень обжигает. Вы погибнете, конечно. Но и тогда не станете грязью. В несколько секунд вы станете кучкой пепла - чистым, белым порошком. Никакой ветер не развеет его, каждая мельчайшая пылинка останется на месте до конца света... но это бессмыслица. Вселенной нет конца. - Да, - согласился Марк, глядя на луну. - Мертвый мир. - Нет! - почти прошептал Филострато, даже прошелестел, хотя обычно голос у него был резкий. - Там есть жизнь. - Мы это знаем? - спросил Марк. - О, да, разумная жизнь. Внутри. Великая, чистая цивилизация. Они очистили свой мир, почти избавились от органической жизни. - Как же... - Им не нужно ни рождаться, ни умирать. Они сохраняют разум, сохраняют его живым, а органическое тело заменяют истинным чудом прикладной биохимии. Им не нужна органическая пища. Вам понятно? Они почти свободны от природы, они связаны с ней тонкой, очень тонкой нитью. - Вы думаете, - спросил Марк, указывая на луну, - все это сделали они сами? - Что же здесь странного? Если убрать растительность, не будет ни воздуха, ни воды. - Зачем же это? - Ради гигиены. Однако, дело их еще не кончено. Там есть и внешние жители, как бы дикари. На другой стороне существует грязное пятно, с лесами, водой и воздухом. Великая раса стремится дезинфицировать планету, но дикари еще сопротивляются. Если бы перед вами предстала другая сторона, вы бы увидели, как уменьшается зеленовато-голубое пятно, словно кто-то чистит серебряную посуду. - Откуда же вы это знаете? - Я скажу вам об этом в другой раз. У Главы много источников информации. Сейчас мне важно вдохновить вас. Я хочу, чтобы вы узнали, что можно сделать... что мы сделаем. Мы победим смерть, другими словами - победим органическую жизнь. Мы выведем из этого кокона Нового Человека, бессмертного, свободного от природы. Природа была нам лестницей, и мы ее оттолкнем. - Вы думаете, вам удастся сохранить разум без тела? - Мы уже начали. Сердце у Марка сильно забилось, он забыл и Уизера, и Джейн. - Глава, - проговорил Филострато, - уже по ту сторону смерти... - Как, Джайлс умер? - Причем тут Джайлс? Речь не о нем. - А о ком же? Тут постучали в дверь, и, не дожидаясь ответа, голос Страйка спросил: - Готов он? - О, да! Ведь вы готовы, мой друг? - Вы ему объяснили? - спросил Страйк, входя. - Пути назад нет, молодой человек. Глава ждет вас. Вы поняли? ГЛАВА. Вы узрите того, кто был убит и живет. Воскресение Христово - символ. Сегодня вы увидите то, что оно означало. - О чем вы говорите?! - хрипло закричал Марк. - Друг мой прав, - пояснил Филострато. - Глава живет вне животной жизни. С точки зрения природы, это смерть, но вы услышите живой голос, и скажу вам между нами - подчинитесь ему. - Кому? - изумился Марк. - Франсуа Алькасану, - ответил Филострато. - Он же казнен... - проговорил Марк. Оба кивнули. Казалось, два лица висят над ним в воздухе, как маски. - Вы боитесь? - спросил Филострато. - Вам нечего бояться. Вы не из тех, нет. Мы победили время. Мы победили пространство - один из нас летал на другие планеты. Да, его убили, и записи его неясны, но мы создадим другой корабль... - Воцарится бессмертный человек, - сказал Страйк. - О нем глаголят пророки. - Конечно, - заметил Филострато, - поначалу это будет дано избранным, немногим... - А потом - всем? - спросил Марк. - Нет, - отвечал Филострато, - потом это будет дано одному. Вы ведь не глупы, мой друг? Власть человека над природой - басни для бедных. Вы знаете, как и я, что это означает власть одних над другими при помощи природы. "Человек" - абстракция. Есть лишь конкретные люди. Не человек вообще, а некий человек обретет все могущество. Алькасан - первый его набросок. Совершенным будет другой, возможно - я, возможно - вы. - Грядет царь, - вещал Страйк, - вершащий суд на земле и правду на небесах. Вы думали, это мифы? Но это свершится! - Я не понимаю, не понимаю... - бормотал Марк. - Ничего трудного здесь нет, - пояснил Филострато. - Мы нашли способ сохранять жизнь в мертвеце. Алькасан был умным человеком. Теперь, когда он живет вечно, он становится все умнее. Позже мы облегчим его существование - надо признаться, оно сейчас не слишком комфортабельно. Вы понимаете меня? Одним мы его облегчим, другим... не очень. Мы можем поддерживать жизнь в мертвецах независимо от их воли. Тот, кто станет владыкой Вселенной, будет давать вечную жизнь, кому захочет. - Бог дарует одним вечное блаженство, другим - вечные муки, - вставил Страйк. - Бог? - переспросил Марк. - Я в Бога не верю. - Да, - согласился Филострато, - Бога не было, но следует ли из этого, что его и не будет? - Здесь, в этом доме, - сказал Страйк, - вы увидите первый набросок Вседержителя. - Идете вы с нами? - спросил профессор. - Конечно идет, - изрек бывший священник. - Или он полагает, что можно не пойти и остаться в живых? - А что до жены, - заключил профессор, - сделаете так, как вам велят. Теперь Марка могли поддержать лишь бренди, выпитое за обедом, и сбивчивое воспоминание о часах, проведенных когда-то с Джейн или с друзьями. И еще - то омерзение, которое внушали ему два освещенных луной лица. Всему этому противостоял страх, а помогала страху присущая молодым мужчинам вера, что "потом все образуется". К страху и этому подобию надежды присоединялась мысль о том, что ему доверили великую тайну. - Да, - прошептал он, - да... конечно... иду. Они вывели его из комнаты. В доме было уже тихо. Когда Марк споткнулся, они взяли его под руки. По длинным коридорам, которых он не видел, они дошли до ярко освещенных мест, где пахло чем-то непонятным. Филострато что-то сказал в отверстие; открылась дверь. Марк оказался в помещении, похожем на операционный зал. Встретил их какой-то человек в белом халате. - Снимите костюм, - указал Филострато. Раздеваясь, Марк увидел, что стена напротив него вся в каких-то счетчиках. От пола к стене тянулись трубки и шланги, и казалось, что перед тобой многоокая тварь со щупальцами. Человек в халате смотрел на дрожащие стрелки. Когда все трое разделись, они долго мыли руки, и Филострато вынул щипцами из стеклянного бака три белых халата. Дали им и маски, и перчатки, как у хирургов. Потом на счетчики смотрел Филострато. "Так, так, - приговаривал он. - Еще немного воздуха. Нет, меньше, до деления 0,3. Теперь свет. Немного раствора. Так (он обернулся к Страйку и Стэддоку). Готовы?" И он повел их к двери в многоокой стене. 9. ГОЛОВА САРАЦИНА - Это был самый страшный сон, - рассказывала Джейн следующим утром. Она сидела в голубой комнате перед Ним и Грэйс Айронвуд. - Да, - согласился он. - Пожалуй, вам труднее всего... пока не начнется битва. - Мне снилась темная комната, - продолжала Джейн. - Там странно пахло, и раздавались странные звуки. Потом зажегся свет, очень яркий, но я долго не могла понять, на что смотрю. А когда я поняла... я бы проснулась, но я себе не позволила. Сперва мне показалось, что в воздухе висит лицо. Не голова, а именно лицо, вы понимаете, - борода, нос, глаза - нет, глаз не было видно за темными очками. А над глазами - ничего. Когда я привыкла к свету, я очень испугалась. Я думала, что это маска или муляж, но это была не маска. Скорее это был человек в чалме... я никак не могу объяснить. Нет, это была именно голова, но срезанная, верх срезан... и что-то... ну, выкипало из нее. Что-то лезло из черепа. Вокруг была какая-то пленка, не знаю что, как прозрачный мешок. Я увидела, что масса эта дрожит или дергается, и сразу подумала: "Убейте же его, убейте, не мучайте!.." Лицо было серое, рот открыт, губы сухие. Вы понимаете, я долго смотрела на него, пока что-то случилось. Скоро я разобрала, что оно не держится само собой, а стоит на какой-то подставке, на полочке, не знаю, а от него тянутся трубки. То есть, от шеи. Да, и шея была, и даже воротничок, а больше ничего - ни груди, ни тела. Я даже подумала, что у этого человека - только голова и внутренности, я трубки приняла за кишки. Но потом, не знаю как, я увидела, что они искусственные - тонкие резиновые трубочки, какие-то баллончики, зажимы. Трубки уходили в стену. Потом, наконец, что-то случилось... - Вам не дурно, Джейн? - участливо спросила Грэйс Айронвуд. - Нет, ничего, - поблагодарила Джейн. - Только трудно рассказывать. Так вот, внезапно, как будто машину пустили, изо рта пошел воздух с каким-то сухим, шершавым звуком. Потом я уловила ритм - пуф, пуф, пуф - словно голова дышала. И тут случилось самое страшное - изо рта закапала слюна. Я понимаю, это глупо, но мне его стало жалко, что у него нет рук, и он не может вытереть губы. Но он их облизал. Как будто машина налаживалась... Борода совсем мертвая, а губы над ней шевелятся. Потом в комнату вошли трое, в белых халатах, в масках, они двигались осторожно, как кошки по стене. Один был огромный, толстый, другой - худощавый. А третий... - Джейн остановилась на секунду. - ...Это был Марк... мой муж. - Вы уверены? - переспросил хозяин. - Да, - крикнула Джейн. - Это был Марк, я знаю его походку. И ботинки. И голос. Это был Марк. - Простите меня, - сказал хозяин. - Потом все трое встали перед головой, - продолжала Джейн, - и поклонились ей. Я не знаю, смотрела она на них или нет, глаза закрывали темные очки. Сперва она вот так дышала. Потом заговорила. - По-английски? - спросила Грэйс Айронвуд. - Нет, по-французски. - Что она сказала? - Я не очень хорошо знаю французский. И говорила она странно. Рывками... как будто задыхалась. Без всякого выражения. И, конечно, лицо у нее не двигалось... - Хоть что-то вы поняли? - переспросил хозяин. - Очень мало. Толстый, кажется, представил ей Марка. Она ему что-то сказала. Марк попытался ответить, его я поняла, он тоже плохо знает французский. - Что он сказал? - Что-то вроде: "через несколько дней, если смогу". - И все? - Да, почти все. Понимаете, Марк не мог это выдержать. Я знала, что он не сможет... я даже хотела ему сказать. Я видела, что он сейчас упадет. Кажется, я пыталась крикнуть: "Да он падает!" Но я не могла, конечно. Ему стало плохо. Они его уволокли. Все помолчали. - И это все? - нарушила тишину Грэйс Айронвуд. - Да, - подтвердила Джейн. - Больше я не помню. Я, наверное, проснулась. Хозяин глубоко вздохнул. - Что ж, - обратился он к Грэйс Айронвуд. - Положение становится все яснее и яснее. Надо сейчас же это обсудить. Все дома? - Нет, д-р Димбл поехал в город, у него занятия. Он вернется только вечером. - Значит, вечером и соберемся, - он помолчал и обернулся к Джейн. - Боюсь, это очень печально для вас, дитя мое, а для него - еще печальней. - Для Марка, сэр? Хозяин кивнул. - Не сердитесь на него, - сказал он. - Ему очень плохо. Если нас победят, плохо будет и нам. Если мы победим, мы спасем его, он еще не мог далеко зайти. - Он снова помолчал, потом улыбнулся. - Мы привыкли беспокоиться о мужьях. У Айви, например, муж в тюрьме. - В тюрьме? - Да, за кражу. Но он хороший человек. С ним все будет хорошо. Каким страшным и гнусным ни казалось Джейн то, что окружало Марка, этому все же нельзя было отказать в величии. Когда же хозяин сравнил его участь с участью простого вора, Джейн покраснела от обиды и ничего не ответила. - И еще, - продолжал хозяин дома. - Надеюсь, вы поймете, почему я не приглашаю вас на наше совещание. - Конечно, сэр, - сказала Джейн, ничего не понимая. - Видите ли, - пояснил Хозяин, - Макфи считает, что если вы узнаете нашу догадку, она проникнет в ваши сны и лишит их объективной ценности. Его переспорить трудно. Он скептик, а это очень важная должность. - Я понимаю, - отозвалась Джейн. - Конечно, речь идет только о догадках, - уточнил хозяин. - Вы не должны слышать, как мы будем гадать. О том же, что мы знаем достоверно, знать можете и вы... Макфи и сам захочет вам об этом поведать. Он испугается, как бы мы с Грэйс не погрешили против объективности. - Я понимаю... - снова сказала Джейн. - Я бы очень хотел, чтобы он вам понравился. Мы с ним старые друзья. Если нас разобьют, он будет поистине прекрасен. А что он будет делать, если мы победим, я и представить себе не могу. Наутро, проснувшись, Марк почувствовал, что у него болит голова, особенно затылок, и вспомнил, что упал... и только тогда вспомнил все. Конечно, он решил, что это страшный сон. Сейчас это все исчезнет. Какая чушь! Только в бреду он видел когда-то, как передняя часть лошади бежит по лугу, и это показалось ему смешным, хотя и очень страшным. Вот и здесь такая же чушь. Но он знал, что это правда. Более того, ему было стыдно, что он перед ней сплоховал. Он хотел "быть сильным", но добрые качества, с которыми он так боролся, еще держались, хотя бы как телесная слабость. Против вивисекции он не возражал, но никогда ею не занимался. Он предлагал "постепенно элиминировать некоторые группы лиц", но сам ни разу не отправил разорившегося лавочника в работный дом и не видел, как умирает на холодном чердаке старая гувернантка. Он не знал, что чувствуешь, когда ты уже десять дней не пил горячего чаю. "В общем, надо встать, - подумал он. - Надо что-то сделать с Джейн. Видимо, придется привезти ее сюда". Он не помнил, когда и как сознание решило это за него. Надо ее привезти, чтобы спасти свою жизнь. Перед этим казались ничтожными и тяга в избранный круг, и потребность в работе. Речь шла о жизни и смерти. Если они рассердятся, они его убьют, а потом, может быть, оживят... О, Господи, хотя бы они умертвили эту страшную голову! Все страхи в Беллбэри - он знал теперь, что каждый здесь трясся от страха - только проекция этого, самого жуткого ужаса. Надо привезти Джейн. Делать нечего. Мы должны помнить, что в его сознании не закрепилась прочно ни одна благородная мысль. Образование он получил не классическое и не техническое, а просто современное. Его миновали и строгость абстракций, и высота гуманистических традиций; а выправить это сам он не мог, ибо не знал ни крестьянской смекалки, ни аристократической чести. Разбирался он только в том, что не требовало знаний, и первая же угроза его телесной жизни победила его. И потом, голова так болела, ему было так плохо... Хорошо, что в шкафу есть бутылка. Он выпил и тогда смог побриться и одеться. К завтраку он опоздал, но это было неважно, есть он все равно не мог. Выпив несколько чашек черного кофе, он пошел писать письмо Джейн и долго сидел, рисуя что-то на промокашке. На что им Джейн, в конце концов? Почему именно она? Неужели они поведут ее к Голове? Впервые за всю жизнь в душе его забрезжило бескорыстное чувство; он пожалел, что встретил ее, женился на ней, втянул ее в эту мерзость. - Привет, - раздался голос над его головой. - Письма пишем, да? - Черт! - подскочил Марк. - Я прямо ручку выронил. - Подбери, - посоветовала мисс Хардкастл, присаживаясь на стол. Марк подобрал ручку, не поднимая глаз. С тех пор, как его били в школе, он не знал сочетания такой ненависти с таким страхом. - У меня плохие новости, - начала Фея. Сердце у него подпрыгнуло. - Держись, Стэддок, ты же мужчина. - В чем дело? Она ответила не сразу, и он знал, что она смотрит на него, проверяя, натянуты ли струны. - Узнавала я про твою, - сказала она наконец. - Все так и есть. - Что с моей женой? - крикнул Марк. - Т-ш-ш! - шикнула на него мисс Хардкастл. - Не ори, услышат. - Вы мне скажете, что с ней? Она опять промолчала. - Что ты знаешь о ее семье? - Много знаю. Причем это здесь? - Да так... Интересно... и по материнской линии, и по отцовской? - Какого черта вы тянете? - Ай, как грубо! Я для тебя стараюсь. Понимаешь... странная она какая-то. Марк хорошо помнил, какой странной она была в последний раз. Новый ужас накатил на него - может, эта гадина говорит правду? - Что она вам сказала? - спросил он. - Если она не в себе, - продолжала Фея, - послушайся меня, Стэддок, вези ее к нам. Тут за ней присмотрят. - Вы мне не сказали, что она такое сделала. - Я бы твою жену не отдала в вашу тамошнюю психушку. А теперь - тем более. Оттуда будут брать на опыты. Ты вот тут подпишись, а я вечером съезжу. Марк бросил ручку на стол. - Ничего я не подпишу. Вы мне скажите, что с ней. - Я говорю, а ты мешаешь. Она несет какой-то бред - кто-то к ней вломился, или на станции напал - не разберешь - и жег ее сигарами. Тут, понимаешь, увидела она мою сигару - и пожалуйста! Значит, это я ее жгла. Как тут поможешь? Я и уехала. - Мне надо немедленно попасть домой, - твердо сказал Марк, вставая. - Ну прямо! - Фея тоже встала. - Нельзя. - То есть, как это - нельзя? Надо, если это правда! - Ты не дури, - посоветовала Фея. - Я знаю, что говорю. Положение у тебя - хуже некуда. Уедешь без спросу - все. Давай-ка я съезжу. Вот подпиши тут, будь умница. - Вы же сами только что сказали, что она вас не выносит. - Ладно, перебьюсь. Конечно, без этого было бы проще... Эй, Стэддок, а она не ревнует? - К кому, к вам? - спросил он, не скрывая омерзения. - Куда тебя несет? - резко спросила Фея. - К Уизеру, потом домой. - Ты со мной лучше не ссорься... - Да идите вы к черту! - огрызнулся Марк. - Стой! - крикнула Фея. - Не дури, так-перетак! Но Марк был уже в холле. Все стало ясным для него. Сперва - к Уизеру, не просить, чтобы тот отпустил, а просто сообщить, что он уходит, жене плохо, и не ждать ответа. Дальнейшее было туманней, но это его не тревожило. Он надел пальто, шляпу, взбежал наверх и постучался к ИО. Ответа не было. Тогда Марк заметил, что дверь прикрыта неплотно. Он толкнул ее и увидел, что ИО сидит к нему спиной. "Простите, - сказал Марк, - можно с вами поговорить?" Ответа не последовало снова. "Простите", - сказал он громче, но Уизер не шелохнулся. Марк нерешительно обошел его и тут же испугался - ему показалось, что перед ним труп. Нет, Уизер дышал, даже не спал, глаза у него были открыты. Он даже скользнул по Марку взглядом. "Простите", - снова начал Марк, но тот не слушал. Он витал где-то далеко, и Марку явилась дикая мысль - а вдруг душа его газовым облачком летает в пустых и темных тупиках Вселенной?.. Из водянистых глаз глядела бесформенная бесконечность. В комнате было холодно и тихо, часы не шли, камин погас. Марк не мог говорить, но не мог и уйти, ибо Уизер его видел. Наконец, ИО заговорил, глядя куда-то, быть может - в небо: - Я знаю, кто это. Ваша фамилия Стэддок. Почему вы сюда вошли? Вам лучше не входить. Удалитесь. Именно тогда нервы у Марка окончательно сдали. Он кинулся вниз через три ступеньки, пересек холл, выскочил во двор и побежал по дорожке. Все снова стало ясно. Вон по той тропинке он за полчаса добежит до автобусной станции. О будущем он вообще не думал. Важны были только две вещи: выбраться отсюда и вернуться к Джейн. Тоска по ней, вполне телесная, не была вожделением - он чувствовал, что жена его дышит милостью и силой, смывающими здешнюю мерзость. Он уже не думал о том, что она сошла с ума. По молодости своей не веря в настоящую беду, он знал, что надо только вырваться из сети, и все будет хорошо, и они будут вместе, словно ничего и не случилось. Он уже вышел из сада, переходил дорогу - и вдруг остановился. Перед ним, на тропинке, стоял высокий, немного сутулый человек и что-то мямлил про себя. То был Уизер. Марк повернулся, постоял; такой боли он еще не испытывал. Потом - устало, так устало, что глаза у него заслезились - он медленно побрел назад. У м-ра Макфи была на первом этаже комната, которую он называл кабинетом. Женщины входили туда только с его разрешения. И сейчас в этом пыльном, но аккуратном помещении сидела Джейн, которую он пригласил, чтобы "объективно рассмотреть ситуацию". - Скажу вам, м-сс Стэддок, - начал он, - что хозяина нашего я знаю очень давно. Он был филологом. Не берусь утверждать, что филология - точная наука, но в данном случае я лишь отмечаю, что он безусловно умен. У нас не частная беседа, и я не буду предвосхищать выводы, а потому не скажу, что воображение было у него всегда развито. Его фамилия Рэнсом. - Неужели тот, который написал "Диалектическую семантику"? - спросила Джейн. - Он самый. Так вот, шесть лет назад - у меня все записано, но сейчас это неважно - он исчез в первый раз. Совершенно исчез на девять месяцев. Я думал, он утонул. И вдруг он оказался у себя, в Кембридже, и его немедленно отправили в больницу. На три месяца. Где он был, он рассказал только самым близким друзьям. - Где же? - поинтересовалась Джейн. - Он сказал, - и мистер Макфи взял понюшку табака, - что он был на Марсе. - Он бредил? - Нет, нет. Он и сейчас так говорит. Судите, как хотите, а он говорит так. - Я ему верю, - сказала Джейн. - Я сообщаю вам факты, - продолжил Макфи. - Он же сообщил нам, что его похитили и увезли на Марс профессор Уэстон и некий Дивэйн, теперь лорд Фиверстоун. Но он от них сбежал и был там какое-то время один. - Там нет жизни? - Мы знаем лишь то, что сообщает он. Вы, конечно, понимаете, м-сс Стэддок, что даже здесь, на земле, человек в полном одиночестве, скажем - географ-исследователь - может впасть в самое странное состояние. Мне говорили, что он может забыть, кто он. - Вы думаете, ему все примерещилось? - Я ничего не думаю. Я излагаю. По его словам, там есть самые разные формы жизни - может быть, поэтому он развел здесь такой зверинец. Но не в том дело. Нам важно, что он там встретил так называемых эльдилов. - Это животные? - Вы пытались когда-нибудь определить, что значит слово "животное"? - Н-нет... Я хотела спросить, это разумные существа? Они говорят? - Да. Они разумны, хотя это не одно и то же. - Значит, они и есть марсиане? - Ничуть не значит. Судя по его словам, они бывают на Марсе, но живут в космосе. - Так там же нечем дышать! - Я вам рассказываю, что говорит д-р Рэнсом. По его словам, они не дышат, и не размножаются, и не умирают. Как вы понимаете, последнее утверждение не основано на опыте. - На что же они похожи? - Я не вполне готов ответить на этот вопрос. - Большие они? - против воли спросила Джейн. - Суть дела в ином, м-сс Стэддок, - Макфи высморкался. - Д-р Рэнсом утверждает следующее: с тех пор, как он вернулся на Землю, эти существа посещают его. Он исчез еще раз, отсутствовал более года и, по его словам, был на Венере, куда его доставили они. - Они и на Венере живут? - Простите, этот вопрос показывает, что вы не совсем меня поняли. Они вообще не обитают на планетах. Если мы допустим, что они существуют, придется представить себе, что они как бы плавают в космосе, присаживаясь на ту или иную планету, словно птица на дерево. По его словам, некоторые из них как-то связаны с определенными планетами, но, повторяю, не обитают на них. - Они людям не вредят? - Д-р Рэнсом полагает, что не вредят, но есть одно исключение. - Какое? - Эльдилы, которые издавна связаны с Землей. Нам, землянам, не повезло с паразитами. Здесь-то мы и подходим к сути дела. Джейн ждала, удивляясь тому, что совсем не удивляется. - Короче говоря, - продолжал он, - или этот дом посещают эльдилы, или мы все подвержены галлюцинациям. Именно эльдилы открыли Рэнсому, что существует заговор против человечества. Более того, именно они советуют ему, как бороться... если здесь применимо это слово. Вы спросите: как же можно победить могучих врагов, поливая грядки и дрессируя медведей? Я и сам задавал ему этот вопрос. Ответ всегда один: мы ждем приказа. - От эльдилов? Нет, я все-таки не пойму. Вы сами сказали, что наши, земные, человеку враждебны. - Вот это хороший вопрос. Но к нам земные не ходят. У нас другие, космические. - Неужели они сюда приходят? - Так полагает доктор Рэнсом. - Должны же вы знать, правда это или нет? - Откуда? - Вы их видели? - На ваш вопрос нельзя ответить ни положительно, ни отрицательно. Я видел многое - и радугу, и зеркало, и закат, не говоря о снах. Признаю, что здесь, в этом доме, я наблюдал явления, которые объяснить не могу. Но их не бывало, когда я собирался вести запись или хоть как-нибудь их проверить. - Разве видеть самому - недостаточно? - Достаточно - для детей и животных. - А для разумных людей? - Мой дядя, д-р Дункансон (быть может, вам доводилось о нем слышать) говорил: "Поклянитесь мне на слове Божьем" - и клал на стол большую Библию. Так он усмирял тех, кто хотел рассказать о видениях. У меня, м-сс Стэддок, вера иная, но принципы те же. Если кто-нибудь хочет, чтобы Эндрю Макфи в него поверил, пусть явится, будет так добр, открыто, при свидетелях, не стесняясь ни фотоаппарата, ни термометра. - Значит, вы что-то видели? - Да, но это не разговор. Бывают обманы чувств, бывают фокусы... - Чтобы он!.. - сердито воскликнула Джейн. - Никогда не поверю!.. - Я бы предпочел, миссис Стэддок, обходиться без слов этого типа. Что такое "верить"? Честный исследователь обязан принимать в расчет и фокусы. Если такая гипотеза противоречит его чувствам - тем более. Существует сильная психологическая опасность, что он о ней забудет. - Есть же верность, в конце концов, - заметила Джейн. Макфи, бережно закрывавший табакерку, поднял глаза. - Да, - согласился он. - Она есть. Когда вы станете старше, вы поймете, что такую большую ценность нельзя отдавать отдельным лицам. Тут раздался стук в дверь. - Войдите, - сказал Макфи, и вошла Камилла. - Вы закончили, мистер Макфи? - спросила она. - Джейн обещала погулять со мной до обеда. - Что ж, дорогие дамы, гуляйте, - печально произнес шотландец. - Они захватят всю страну, пока мы прохлаждаемся. - Жаль, что вы не читали стихов, которые я сейчас прочла, - сказала Камилла. - Там все сказано в двух строчках: Не торопи грядущего, глупец. Терпения от нас потребует Творец. - Что это? - спросила Джейн. - Тэлейсин - уэльсский поэт VI века - ответила Камилла. - М-р Макфи, наверное, любит одного Бернса. - Бернса! - презрительно выговорил Макфи, доставая из письменного стола огромный лист бумаги. - Не буду вас задерживать. - Он все рассказал? - спросила Камилла в коридоре. - Да, - ответила Джейн и, что редко с ней случалось, схватила спутницу за руку. Ими обеими владело чувство, которое они не сумели бы назвать. Когда они отворили дверь в сад, они увидели то, что, при всей своей естественности, потрясло их, словно знамение. Ветер дул весь день, и небо очистилось. Холод обжигал, звезды сурово сверкали, а высоко наверху висела луна - не томная луна любовных песен, но охотница, дикая дева, покровительница безумных. Джейн стало страшно. - Он сказал... - начала она. - Я знаю, - сказала Камилла. - Вы поверили? - Да. - А он объяснил, почему у Рэнсома такой вид? - Молодой? То есть, как у молодого, но... - Да. Такими становятся те, кто вернулся с планет. Во всяком случае, с Переландры. Там и сейчас райский сад. Попросите, он вам расскажет. - А он умрет? - Его возьмут на небо. - Камилла! - Да? - Кто он? - Человек, моя дорогая, Пендрагон, повелитель Логриса. Весь этот дом, все мы, и м-р Бультитьюд, и Пинчи - то, что осталось от Логрского королевства. Идем туда, на самый верх. Какой ветер! Наверное, сегодня они придут. Джейн купалась под присмотром барона Корво, пока остальные совещались у Рэнсома. - Так, - заключил Рэнсом, когда Грэйс Айронвуд кончила читать свои записи. - По-видимому, все это правда. - Правда? - переспросил Димбл. - Я не совсем вас понимаю. Неужели они смогут это делать? - А как по-вашему, Макфи? - спросил Рэнсом. - Могут, могут, - ответил Макфи. - Такие опыты давно ставят на животных: отрежут голову, а тело выбросят. Если кровь подавать под нужным давлением, голова какое-то время продержится. - Что ж это, Господи! - всхлипнула Айви Мэггс. - Вы хотите сказать, что голова останется живой? - спросил Димбл. - Это слово не имеет четкого значения. Какие-то функции в ней сохранятся, и с обычной, житейской точки зрения, она будет жива. Что же до мышления... если бы речь шла о человеке... не знаю. - Речь шла о человеке, - подтвердила Грэйс Айронвуд. - Такой опыт ставили в Германии. С головой казненного. - Это точно? - с большим интересом спросил Макфи. - А вы не знаете, какие были результаты? - Нет, больше не могу! - запричитала Айви и быстро вышла из комнаты. - Значит, эта мерзость - не сон, - проговорил м-р Димбл. Он был очень бледен. Жена его, напротив, являла лишь ту сдержанную гадливость, с какой дамы старого закала выслушивают неприятные подробности, если этого нельзя избежать. - Доказательств у нас нет, - сказал Макфи. - Я сообщаю факты. То, что она видела во сне, возможно. - А что это за чалма? - спросил Деннистоун. - Что у него там выкипает? - Сами понимаете, что это может быть, - сказал Рэнсом. - Я не уверен, что понимаю, - возразил Димбл. - Предположим, - продолжил Макфи, - что все это правда. Тогда исследователям этого типа прежде всего захочется подстегнуть мозг. Они будут пробовать разные стимуляторы. Потом, вероятно, они откроют череп, чтобы... да, чтобы мозг выкипал наружу. По их мнению, это должно увеличить его возможности. - А на самом деле? - спросил Рэнсом. - Мне кажется, здесь они ошиблись, - сказала Грэйс Айронвуд. - Это приведет к безумию или не даст ничего. Однако, я не знаю точно. Все помолчали. - Можно предположить, - заметил Димбл, - что ум его усилился, но преисполнен страдания и злобы. - Мы не можем судить, - сказала Грэйс Айронвуд, - насколько он страдает. Вероятно, поначалу болела шея. - Важно не это, - подчеркнул Макфи. - Важно решить, что теперь делать. - Одно мы знаем точно, - сказал Деннистоун. - Их движение проникло и в другие страны. Чтобы получить эту голову, они должны были иметь своих людей хотя бы во французской полиции. - Логично, - Макфи потирал руки. - Но возможно и другое допущение: взятка. - Нет, знаем мы и другое, - сказал Рэнсом. - Мы знаем, что, в определенном смысле, они умеют достигать бессмертия. Они создали новый вид, как бы новую ступень эволюции. Для них и мы, и все люди - просто кандидаты в бессмертные. - Однако, - пошутил Макфи, - надо ли нам терять голову, если кто-то потерял тело? Выкипают у него мозги или нет, но мы с ним потягаемся - и вы, д-р Димбл, и вы, д-р Рэнсом, и Артур, и я. Мне хотелось бы узнать, какие будут приняты меры. И, постучав костяшками пальцев по колену, он строго посмотрел на Рэнсома. Лицо Грэйс Айронвуд преобразилось, словно занялись поленья в камине. - Быть может, м-р Макфи, - вспыхнула она, - вы разрешите нашему руководителю решать самому? - Быть может, доктор, - сказал Макфи, - вы разрешите совету узнать о его планах? - Что вы имеете в виду? - спросил Димбл. - Вот что, - проговорил Макфи. - Простите за напоминание, но враги захватят всю страну, пока мы выжидаем. Если бы меня послушались полгода тому назад, страну бы захватили мы. Я знаю, вы скажете, что так действовать нельзя. Может, и нельзя. Но если вы и нас не слушаете, и сами ничего не решаете, зачем мы тут сидим? Не набрать ли вам лучших советников? - А нас распустить? - переспросил Димбл. - Вот именно, - ответил Макфи. - У меня нет на это прав, - улыбнулся Рэнсом. - Тогда, - спросил Макфи, - по какому праву вы нас призвали? - Я вас не призывал, - сказал Рэнсом. - Тут какое-то недоразумение. Вам казалось, что я вас выбирал? - Никто не отвечал ему. - Казалось вам? - Что до меня, - пояснил Димбл, - все случилось само собой. Вы ни о чем меня не просили. Потому я и считал себя как бы попутчиком. Я думал, с другими было иначе. - Вы знаете, почему мы с Камиллой здесь, - сказал Деннистоун. - Конечно, мы не загадывали заранее, на что мы можем пригодиться. Грэйс Айронвуд заметно побледнела. - Вы хотите? - начала она, но Рэнсом взял ее за руку. - Нет, - остановил он ее, - не рассказывайте, кто как сюда попал. - Вижу, куда вы гнете, - Макфи ухмыльнулся. - Мы попали сюда случайно. Но позволю себе заметить, д-р Рэнсом, что все это не так просто. Не помню, кто и когда назначил вас нашим начальником, но вы ведете себя как вождь, а не как хозяин дома. - Да, я вождь, - сказал Рэнсом. - Неужели вы думаете, что я бы отважился на это, если бы решали вы или я? Вы не выбирали меня, и я не выбирал вас. Даже те, кому я служу, меня не выбирали. Я попал в их мир случайно, как попали ко мне и вы, и даже звери. Если хотите, мы - организация, но не мы ее организовали. Вот почему я не вправе и не могу вас отпустить. Все помолчали снова, и было слышно, как потрескивают поленья. - Если больше обсуждать нечего, - заметила Грэйс Айронвуд, - не дадим ли мы отдохнуть доктору Рэнсому? - Нет, - сказал Рэнсом. - Надо еще поговорить о многом. Макфи, начавший было стряхивать с колен крошки, замер, а Грэйс Айронвуд с облегчением расслабилась. - Сегодня мы узнали, - сказал Рэнсом, - о том, что творится сейчас в Беллбэри. Но я думаю о другом. - Да? - серьезно сказала Камилла. - О чем это? - спросил Макфи. - О том, - сказал Рэнсом, - что лежит под Брэгдонским лесом. - До сих пор думаете? - спросил Макфи. - Я не думаю почти ни о чем другом, - отвечал Рэнсом. - Мы кое о чем догадывались. Вероятно, это опаснее Головы. Когда силы Беллбэри объединятся с древними силами, Логрис, то есть человек, будет окружен. Мы должны им помешать. Но сейчас еще рано. Мы не можем проникнуть в лес. Надо дождаться, пока они найдут... его. Я не сомневаюсь, что мы об этом узнаем. А сейчас - надо ждать. - Не верю я этой басне, - сказал Макфи. - Я думала, - сказала Грэйс Айронвуд, - что мы не употребляем слов типа "верить". Я думала, мы наблюдаем факты, избегаем поспешных выводов... - Если вы будете препираться, - сказал Рэнсом, - я вас поженю. Поначалу никто из них не мог понять, зачем институту Брэгдонский лес. Почва там не вынесла бы огромного здания (во всяком случае, для этого пришлось бы проделать много дорогих работ), а город для института не подходил. Несмотря на недоверие Макфи, Рэнсом, Димбл и Деннистоун занялись этим вопросом и пришли к важным выводам. Все трое знали теперь о временах короля Артура то, до чего наука не дойдет и за сотни лет. Они знали, что Эджстоу лежит в самом центре Логрского королевства, что деревня Кьюр Харди хранит былое имя, и что исторический Мерлин жил и колдовал в этих местах. Что именно он там делал, они не знали; но, каждый своим путем, зашли так далеко, что не могли уже считать сказкой предания о его силе, или отнести эту силу к тому, что люди Возрождения звали магией. Димбл даже утверждал, что хороший филолог может распознать по тексту, о магии идет речь, или об ином. "Что общего, - говорил он, - между таинственными оккультистами вроде Фауста или Просперо, с их ночными бдениями, черными книгами, пособниками-бесами и Мерлином, который творит невозможное просто потому, что он Мерлин?" Рэнсом с ним соглашался. Он полагал, что ведовство, или точнее, ведение Мерлина - остаток чего-то очень древнего, попавшего в Западную Европу после того, как пал Нуминор, и хранившего следы тех времен, когда отношения духа и материи были на Земле иными. Ведение это по самой сути своей отличалось от ренессансной магии. Вероятно (хотя и не наверное), оно было гораздо невиннее; и уж во всяком случае, пользы от него было гораздо больше. Ведь Парацельс и Агриппа почти ничего не достигли, и сам Бэкон - возражавший против магии только по этой причине - признал, что маги "не преуспели в величии и верности трудов". Поистине, могло показаться, что магия, столь бурно расцветшая в эти времена, вела лишь к тому, что человек губил душу, не получая ничего взамен. Если догадки были правильны, это значило очень многое. Это значило, что ГНИИЛИ, в самой своей сердцевине, связан уже не только с нынешней, научной формой власти. Конечно, другой вопрос, знали ли об этом сотрудники института; но Рэнсом напоминал себе: "Дело не в том, как СОБИРАЮТСЯ действовать люди - это все равно решат темные эльдилы - а в том, как они БУДУТ действовать. Возможно, домогаясь Брэгдонского леса, они знают, чего ищут; возможно, они придумали какую-то причину - теорию о почве, о воздухе, о неизвестных излучениях - чтобы это объяснить". Рэнсом полагал, что в определенной степени важен сам лес - ведь не зря считают, что место не безразлично. Однако, сон о спящем под землею многое объяснил. Значит, главное внизу, под лесом; и это - тело Мерлина. Когда эльдилы сказали ему, что так оно и есть, он не удивился. Не удивлялись и они; земные формы бытия - зачатие, рождение, смерть - были для них не менее странными, чем пятнадцативековый сон. Для них, созидающих нашу природу, ничто не является "естественным". Они всегда видят неповторимость каждого акта творения. Для них нет общего; все, по отдельности, рождается, словно шутка или песня, из чудотворного самоограничения Творца, отбрасывающего мириады других возможностей ради этого, вот этого творения. Эльдилы не удивлялись, что тело лежит нетленно пятнадцать веков; они знали миры, где нет тления. Эльдилы не удивлялись, что душа осталась связанной с ним - они знали бесконечное множество способов, какими дух соединяется с материей, от полного слияния, создающего нечто третье, до встреч, коротких, как соитие. Они принесли не весть о чуде, а важную новость. Мерлин не умер. Жизнь его, при определенных условиях, вернется в тело. Они не сказали этого раньше, потому что не знали. В спорах с Макфи Рэнсому особенно мешало то, что шотландец - как, впрочем, и многие - почему-то считал: если есть существа мудрее и сильнее людей, они всеведущи и всемогущи. Конечно, эльдилы были очень сильны, они вполне могли разрушить Беллбэри, но сейчас это не было нужно. Сознания же человека они прямо увидеть не могли. О Мерлине они узнали не иначе, как по особому сочетанию признаков, указывающему на то, что в этом месте кого-то увели с главной дороги времен в неведомые нам поля. Ведь не только прошлое и будущее отличны от настоящего. Вот почему Рэнсом не спал и думал, когда остался один. Он не сомневался, что враги нашли Мерлина; а если нашли - сумеют разбудить. Тогда соединятся две силы, и это решит судьбу Земли. Несомненно, темные эльдилы веками подготавливали это. Естественные науки, невинные и даже полезные сами по себе, уже при Рэнсоме пошли куда-то в сторону. Конечно, их сводили с пути в определенном направлении. Темные эльдилы непрестанно внушали ученым сомнения в объективной истине, а потом и равнодушие к ней, и это привело к тому, что важна стала лишь сила. Смутные толки об этом и заигрывания с панпсихизмом воскрешали понемногу любезную магам Мечту о предназначении человека и его далеком будущем, извлекали из могилы старое человекобожие. Опыты над животными и работа на трупах приучали к тому, что ради прогресса нужно прежде всего перебороть себя и делать то, что душа делать не позволяет. Теперь это все достигло такой степени, что стоящие за этим решили: можно выгнуть науку назад, чтобы она сомкнулась с древними забытыми силами. По-видимому, раньше это было невыполнимо. Этого нельзя было сделать в XIX веке, когда твердый материализм не позволил бы ученым поверить в такие вещи; а если бы они и поверили, унаследованная порядочность не позволила бы им касаться нечистого. Пережитком этого века был Макфи. Теперь все изменилось. Вероятно, мало кто знал в Беллбэри, что происходит, но если они и узнают, то будут, как солома на ветру. Что сочтут они непотребным, когда нравственность для них - побочный продукт биологических и экономических процессов? Времена созрели. С точки зрения преисподней, к этому вела вся человеческая история. Падший человек уже может стряхнуть те ограничения, которые само милосердие наложило на его силу. Если он это сделает, воплотится ад. Дурные люди, ползающие сейчас по маленькой планете, обретут состояние, которое прежде обретали лишь по смерти, и станут прямым орудием темных сил. Природа станет их рабыней, и предел этому положит лишь конец времен. 10. ЗАХВАЧЕННЫЙ ГОРОД До сих пор, что бы ни случилось днем, Марк спал хорошо, но в эту ночь он спать не мог. Письма он не написал и весь день слонялся, скрываясь от людей. Ночью, лежа без сна, он ощутил свои страхи с новой силой. Конечно, в теории он был материалистом; конечно (тоже в теории) он давно вышел из возраста ночных страхов. Но сейчас это ему не помогло. Тех, кто ищет в материализме защиты (а их немало), ждет разочарование. Да, то, чего вы боитесь - немыслимо. Что ж, лучше вам с этого? Нет. Так как же? Если уж видишь духов, лучше в них верить. Чай принесли раньше, чем всегда, а с ним - и записку. Уизер настоятельно просил зайти к нему немедленно по чрезвычайно срочному делу. Марк пошел. В кабинете была Фея. К удивлению и (сперва) к радости Марка, ИО, по всей видимости, не помнил об их последнем разговоре. Он был вежлив, даже ласков, но очень серьезен. - Доброе утро, доброе утро, м-р Стэддок, - сказал он. - Я ни за что на свете не стал бы вас беспокоить, если бы не был уверен, что вам самому лучше узнать обо всем как можно раньше. Вы понимаете, конечно, что разговор наш сугубо конфиденциален. Тема его не совсем приятна. Надеюсь, в ходе беседы вы поймете (садитесь, садитесь), как мудро мы поступили в свое время, оградив от постороннего вмешательства нашу полицию, если можно ее так назвать. Марк облизнул губы и присел. - Ты потерял бумажник, Стэддок, - вдруг обратилась к нему Фея. - Что? - переспросил Марк. - Бумажник? - Да. Бумажник. Штуку, в которой лежат всякие бумажки. - Потерял. Вы его нашли? - В нем три фунта десять шиллингов денег, корешок от почтового перевода, письма, подписанные именами Миртл, Дж.Хитоншоу, Ф.Э.Браун, М.Бэлчер, и счет за костюм от мастерской "Саймонс и Сын", Маркет-стрит, 32, Эджстоу? Так? - Примерно так. - Вот он, - она указала на стол. - Нет, не бери! - Что происходит? - спросил Марк тем голосом, каким говорил бы всякий при подобных обстоятельствах и который в полицейском протоколе назвали бы "угрожающим". - Этот бумажник, - пояснила мисс Хардкастл, - обнаружен за пять с небольшим ярдов от тела Хинджеста. - Господи! - вскричал Марк. - Вы же не думаете... нет, чепуха какая! - Незачем апеллировать ко мне, - сказала мисс Хардкастл. - Я не адвокат, не судья, не присяжный. Я излагаю факты. - Но вы считаете, что меня могут обвинить?! - Напротив, - сказал Уизер. - Перед нами один из тех случаев, когда особенно очевидна польза собственной исполнительной власти. Перед нами ситуация, которая, как мне это ни прискорбно, могла бы доставить вам множество огорчений, имей вы дело с обычной полицией. Не знаю, достаточно ли ясно дала вам понять мисс Хардкастл, что бумажник нашли ее подчиненные. - Что вы хотите сказать? - переспросил Марк. - Если мисс Хардкастл не считает, что я виноват, зачем все эти разговоры? Если считает, почему не сообщит, куда надо? Это ее долг. - Дорогой мой друг, - промолвил Уизер допотопным тоном. - В делах такого рода мы и в малейшей степени не намерены определять предел правомочий нашей, институтской полиции. Я не беру на себя смелости утверждать, в чем состоит долг мисс Хардкастл. - Значит, - сказал Марк, - у мисс Хардкастл, по ее мнению, достаточно фактов для моего ареста, но она любезно предлагает их скрыть? - Усек! - отметила Фея и, впервые на его памяти, закурила свою сигару. - Но я не хочу этого! - продолжал он. - Я ни в чем не виноват. - Бремя свалилось с него, но он, почти не замечая этого, гнул в другую сторону. - Я сам пойду в настоящую полицию. - Хочешь сесть, - сказала Фея, - дело твое. - Я хочу оправдаться, - кипятился Марк. - Обвинение немедленно рассеется. Зачем мне его убивать? И алиби у меня есть, я был здесь, спал. - Да?.. - протянула Фея. - Что такое? - Знаешь ли, мотив найдется всегда. Всякий может убить всякого. Полицейские - люди как люди. Запустят машину, надо же им что-нибудь доказать. Марк уговаривал себя, что ему не страшно. Если бы только Уизер не топил так жарко, или хоть открывал окно... - Вот письмо, - сказала Фея. - Какое письмо? - Твое. Какому-то Палему, из вашего Брэктона. Написано полтора месяца назад. Вот, пожалуйста: "А Ящеру пора в лучший мир". Марк вспомнил, и ему стало просто физически больно. То была записочка, и такой стиль очень ценили "свои" люди. - Как оно к вам попало? - спросил Марк. - Мне представляется, м-р Стэддок, - сказал Уизер, - что вы не вправе требовать от мисс Хардкастл подобных разъяснений... Конечно, это ни в малой степени не опровергает моих постоянных заверений в том, что все сотрудники института живут поистине единой жизнью. Однако, неизбежно существуют различные сферы, не ограниченные друг от друга, но выявляющие собственную сущность, тесно связанную, конечно, с эгосом целого... и некоторая излишняя откровенность... э-э-э... наносила бы урон нашим же интересам. - Неужели вы думаете, - возмутился Марк, - что эту записку можно принять всерьез? - А ты что-нибудь объяснял полицейскому, - спросила Фея, - твоему, настоящему? Марк не ответил. - Алиби тоже никуда, - продолжала мисс Хардкастл. - Ты говорил с Биллом за столом. Когда он уезжал, вас видели вместе у выхода. Как ты вернулся, никто не видел. Вообще, неизвестно, что ты делал до самого утра. Мог уехать с ним и лечь так в 2:15. Ночью понимаешь, подморозило. Грязи на ботинках могло и не быть. Как в былое время, в приемной у зубного врача или перед экзаменом, все сместилось, и Марку уже мерещилось, что тюрьма и эта закрытая комната, собственно, одно и то же. Главное - вырваться на воздух, от кряканья ИО, Феиной сигары, огромного портрета на стене. - Вы советуете мне, сэр, - сказал он, - не идти в полицию? - В полицию? - удивился Уизер, словно об этом и речи не было. - Это было бы, по меньшей мере, опрометчиво, м-р Стэддок... и не совсем порядочно по отношению к своим коллегам, особенно к мисс Хардкастл. Мы не могли бы в дальнейшем оказывать вам помощь... - Именно, - подчеркнула Фея. - Если ты в полиции - ты в полиции. Минута решимости ушла, и Марк этого не заметил. - Что же вы предлагаете? - спросил он. - Я? - переспросила Фея. - Ты скажи спасибо, что это мы нашли бумажник. - Это исключительно счастливая случайность, - произнес Уизер, - и не только для м-ра Стэддока, но и для всего института. Мы не могли бы оставаться в стороне... - Одно жаль, - сказала Фея. - У нас не твоя записка, а копия. Конечно, и то хлеб. - Значит, сейчас ничего нельзя сделать? - спросил Марк. - В настоящее время, - сказал Уизер, - вряд ли возможны какие-либо официальные действия. Но все же я бы вам советовал в ближайшие месяцы соблюдать... ээ... крайнюю осторожность. Пока вы с нами, Скотланд-Ярд вряд ли сочтет удобным вмешиваться без совершенно явных улик. Вполне вероятно, что они захотят помериться с нами силами, но я не думаю, что они воспользуются именно этим случаем. - А вы не собираетесь искать вора? - осведомился Марк. - Вора? - спросил Уизер. - У меня нет сведений о том, что тело ограблено. - Того, кто украл бумажник. - Ах, бумажник!.. Понятно, понятно... Следовательно, вы обвиняете в краже одного или нескольких сотрудников института?.. - Да, Господи! - вскричал Марк. - А сами вы что думаете? Вы думаете, я там был? Может, я и убил? - Я очень попросил бы вас не кричать, м-р Стэддок, - перебил его ИО. - Прежде всего, это невежливо, особенно при даме. Насколько мне помнится, никаких обвинений мы не выдвигали. Лично я пытался порекомендовать вам определенную линию поведения. Я уверен, что мисс Хардкастл со мной согласна. - Мне все одно, - процедила Фея. - Не знаю, чего он орет, когда мы хотим его выручить, но дело его. Некогда мне здесь околачиваться. - Нет, вы поймите... - начал Марк. - Прошу вас, возьмите себя в руки, м-р Стэддок, - сказал Уизер. - Как я уже неоднократно говорил, мы - единая семья, и не требуем от вас формальных извинений. Все мы понимаем друг друга и одинаково не терпим... э-э-э... сцен. Со своей же стороны позволю себе заметить, что нервная неустойчивость навряд ли вызовет благоприятную реакцию у нашего руководства. Марк давно перестал думать о том, возьмут его или нет, но сейчас понял, что увольнение равносильно казни. - Простите, сорвался, - оправдывался он. - Что же вы мне советуете? - Сиди и не рыпайся, - отчеканила Фея. - Мисс Хардкастл дала вам превосходный совет, - сказал ИО. - Здесь вы у себя дома, м-р Стэддок, у себя дома. - Да, кстати, - отметил Марк. - Я не совсем уверен, что жена приедет - она прихворнула... - Я забыл, - сказал ИО, и голос его стал тише, - поздравить вас, м-р Стэддок. Теперь, когда вы видели Его, мы ощущаем вас своим в более глубоком смысле. Несомненно, вы не хотели бы оскорбить его дружеские... да что там, отеческие чувства... Он очень ждет м-сс Стэддок. - Почему? - неожиданно для самого себя спросил Марк. - Дорогой мой, - отвечал Уизер, странно улыбаясь, - мы стремимся к единству. Семья, единая семья... Вот, мисс Хардкастл скучает без подруги. - И прежде, чем Марк опомнился, он встал и зашлепал к дверям. Марк закрыл за собой дверь и подумал: "Вот, сейчас. Они оба там". Он кинулся вниз, выскочив во двор, не задерживаясь у вешалки, быстро пошел по дорожке. Планов у него не было. Он знал одно: надо добраться до дому и предупредить Джейн. Он даже не мог убежать в Америку - он знал из газет, что США горячо одобряют работу ГНИИЛИ. Писал это какой-то бедняга вроде него. Но это была правда - от института нельзя скрыться ни на корабле, ни в порту, нигде. Когда он дошел до тропинки, там, как и вчера, маячил высокий человек, что-то напевая. Марк никогда не дрался, но тело его было умней души, и удар пришелся прямо по лицу призрачного старика. Вернее, удара не было. Старик исчез. Сведущие люди так и не выяснили, что же это означало. Марк крайне изумился, что ИО просто мерещился ему. Быть может, сильная личность в полном разложении обретает призрачную вездесущность (чаще это бывает после смерти). Быть может, наконец, душа, утратившая благо, получает взамен, хотя и на время, суетную возможность умножаться в пространстве. Как бы то ни было, старик исчез. Тропинка пересекала припорошенное снегом поле, сворачивала налево, огибала сзади ферму, ныряла в лес. Выйдя из лесу, Марк увидел вдалеке колокольню; ноги у него горели, он проголодался. На дороге ему повстречалось стадо коров, они пригнули головы и замычали. Он перешел по мостику ручей и, миновав еще один луг, добрался до Кеннингтона, откуда ходил автобус. По деревенской улице ехала телега. В ней, между матрасами, столами и еще какой-то рухлядью, сидела женщина и трое детей, один из которых держал клетку с канарейкой. Вслед за ними появились муж и жена с тяжко нагруженной коляской; потом - машина. Марк никогда не видел беженцев, иначе он сразу понял бы, в чем дело. Поток был бесконечен, и Марк с большим трудом добрался до автобусной станции. Автобус на Эджстоу шел только в 12:15. Марк стал бродить по площадке, ничего не понимая - обычно в это время в деревне было очень тихо. Но сейчас ему казалось, что опасность - только в Беллбэри. Он думал то о Джейн, то о яичнице, то о черном, горячем кофе. В половине двенадцатого открылся кабачок. Он зашел туда, взял кружку пива и бутерброд с сыром. Народу там почти не было. За полчаса, один за другим, вошли четыре человека. Поначалу они не говорили о печальной процессии, тянувшейся за окнами; они вообще не говорили, пока человек с лицом, похожим на картошку, не обронил в пространство: "А я вчера Рэмболда видел". Никто не отвечал минут пять, потом молодой парень отметил: "Наверное, сам жалеет". Разговор о Рэмболде шел довольно долго, прежде чем хоть как-то коснулся беженцев. - Идут и идут, - сказал один. - Да уж... - подтвердил другой. - И откуда берутся... - удивился третий. Понемногу все прояснилось. Беженцы шли из Эджстоу. Одних выгнали из дому, других разорил бунт, третьих - восстановление порядка. В городе, по всей видимости, царил террор. "Вчера, говорят, штук двести посадили", - сказал кабатчик. "Да, ребята у них... - заметил парень. - Даже моему старику въехали..." - он рассмеялся. "Им что рабочий, что полицейский", - сказал первый, с картофельным лицом. На этом обсуждение застопорилось. Марка очень удивило, что никто не выражал ни гнева, ни сочувствия. Каждый знал хотя бы одного беженца, но все соглашались в том, что слухи преувеличены. "Сегодня писали, что все уже хорошо", - сказал кабатчик. "Кому-нибудь всегда плохо", - проронил картофельный. "А что с того? - сказал парень. - Дело, оно дело и есть". "Вот я и говорю, - заключил кабатчик. - Ничего не попишешь". Марк слышал обрывки собственных статей. По-видимому, он и ему подобные работали хорошо; мисс Хардкастл переоценила сопротивляемость "простого народа". Автобус оказался пустым, все двигались ему навстречу. Марк вышел на Маркет-стрит и поспешил к дому. Город совершенно изменился. Каждый третий дом был пустым, многие витрины - заколочены. Когда Марк добрался до особняков с садиками, он увидел почти на