ь в кости можно день и ночь. Или нет? Как по-твоему, Ронья? - Играть в кости можно день и ночь. А особенно сейчас, - ответила Ронья и быстренько потащила его за собой по крутой подземной лестнице подземелья. Она играла в кости с Пером Лысухой до тех пор, пока Лувис не запела Волчью песнь. Но мысли о Бирке не выходили у Роньи из головы. "Завтра! - Это бьма ее последняя мысль перед тем, как заснуть в ту ночь. - Завтра!" -И. вот наступило это "завтра", и теперь она должна пойти к Бирку. Ей нужно отправиться в путь как можно скорее. Надо улучить миг, когда другие станут заниматься своими утренними делами, а она останется одна в каменном зале. Ведь в любую минуту мог вынырнуть Пер Лысуха, а ей хотелось избежать его вопросов. "Я могу поесть и в подземелье, - думала она. - Здесь все равно спокойно не поешь". Она быстро сунула хлеб в кожаный мешочек и налила козьего молока в деревянную флягу. И, никем не замеченная, исчезла под сводами подземелья. Вскоре она была уже у каменной осыпи. - Бирк! - закричала она, страшась, что он не придет. Но никто не ответил ей за грудами камней, и она почувствовала такое разочарование, что чуть не заплакала. Подумать только! А если он не пришел? Может быть, он обо всем забыл? А может, раскаялся? Ведь она была из шайки Маттиса, врага Борки. В конце концов, быть может, он не захотел иметь дело с такой, как она. И вдруг кто-то за ее спиной дернул Роньго за волосы. Она так испугалась, что вскрикнула. И ьадо же было снова подкрасться сюда этому Перу Лысухе! Шныряет тут и мешает ей. Но это был не Пер Лысуха. Это был Бирк. Он стоял и смеялся, а его зубы блестели в темноте. При свете фонарика она больше ничего разглядеть не могла. - Я долго ждал тебя, - сказал он. Ронья почувствовала, как в душе ее затеплилась радость. Подумать только, у нее есть брат, который долго ждал ее! - Ну а я? - сказала она. - Я ждала с тех самых пор, как избавилась от ниссе-толстогузок. Потом они некоторое время не могли произнести ни слова, и только молча стояли, несказанно довольные тем, что они наконец вместе. 236 Бирк поднял свою сальную свечу и осветил лицо Роньи. - У тебя по-прежнему черные глаза, - сказал он. - Ты все такая же, только чуточку побледнела. И тут Ронья заметила, что Бирк не похож на самого себя, каким она его помнила. Он сильно исхудал, лицо его стало совсем-совсем узким, а глаза большими-пребольшими. - Что ты с собой сделал? - спросила она. - Ничего, - ответил Бирк, - но я не так уж много ел все это время. Хотя мне и доставалось еды больше, чем кому-либо другому в крепости Борки. Ронья не сразу поняла, что он имел в виду. - Ты хочешь сказать, что у вас нет никакой еды? Что вы не наедаетесь досыта? - Сытым никто из нас не был давным-давно. Все наши припасы уже кончаются, И если весна наступит не скоро, мы все уберемся отсюда. Точь-в-точь как ты хотела, помнишь? - спросил он и снова засмеялся. - Но это было тогда, - возразила ему Ронья, - в тот раз у меня не было брата. А сейчас у меня есть один. Она раскрыла свой кожаный мешочек и дала ему хлеб. - Ешь, если ты голоден, - сказала она. Бирк издал какой-то странный звук, похожий на легкий вскрик. И он взял в каждую руку по толстому ломтю хлеба, а потом стал есть. Казалось, Роньи там не было. Он был наедине с хлебом и проглотил его весь, до последнего ломтика. Тогда Ронья протянула ему флягу с молоком, и он жадно поднес ее к губам и пил до тех пор, пока фляга не опустела. После этого он смущенно посмотрел на Ронью. - Ты должна была съесть и выпить это сама? - Дома у меня есть еще, - сказала Ронья. - Я не голодна. И она мысленно увидела пред собой богатейшие запасы в кладовой Лувис: чудесный хлеб, козий сыр и масло из молочной сыворотки, и яйца, а также бочонки с солониной, копченые бараньи окорока, висевшие под потолком, лари с мукой, и крупами, и горохом, кувшины с медом, корзинки с орехами и мешочки, набитые разными травами и листьями, которые Лувис собирала и сушила как приправу к куриной похлебке, которой она иногда всех их кормила. Ал, эта куриная похлебка! Ронья почувствовала, как ей захотелось есть, когда она вспомнила, как вкусна курятина, особенно после солонины и копченостей, которыми разбойники кормились всю зиму напролет. Но Бирк, видно, голодал по-настоящему, она не понимала почему. И ему пришлось ей объяснить. - Сейчас мы просто нищие разбойники, понимаешь?! До того, как мы пришли сюда, в Маттисборген, у нас тоже были и козы, и овцы. Теперь у нас остались только лошади, и их мы приютили на зиму у одного крестьянина, далеко за лесом Борки. Спасибо и за это, ведь иначе мы бы их, верно, уже съели. У нас был небольшой 237 запас муки, но теперь и он истощается. Тви, тьфу, ну и зима у нас была! Ронья чувствовала себя так, словно на ней и на всем Маттисбор-гене лежит вина за то, что Бирку пришлось так тяжко и что он стал теперь такой тощий и изголодавшийся. Но, несмотря ни на что, он мог еще смеяться. - Нищие разбойники, так оно и есть! Разве ты не чувствуешь, что от меня несет дерьмом и нищетой? ~ ухмыляясь, спросил он. - У нас почти что не было воды, Нам пришлось растапливать снег, потому что слишком долго нельзя было спуститься в лес и достать из-под снега воды из ручья. А потом еще поднять ведро с водой наверх по веревочной лестнице в страшную снежную бурю. Ты пробовала когда-нибудь? Нет, иначе бы ты знала, почему от меня пахнет, как от настоящего грязного разбойника! - Так пахнет от всех наших разбойников тоже, - заверила его Ронья, чтобы хоть немножко утешить Бирка. От нее самой пахло очень хорошо, потому что Лувис мыла ее в большой деревянной бадье, стоявшей перед очагом, каждый субботний вечер и вычесывала из волос вшей у нее и у Маттиса каждое воскресное утро. Хотя Маттис жаловался, что она заодно вырывает у него еще и волосы, и не желал, чтобы его причесывали. Но это ему не помогало. - Хватит с меня и двенадцати лохматых, вшивых разбойников! - говаривала обычно Лувис. - Вашего хёвдинга я намереваюсь вычесывать на этом и на том свете, пока я в силах держать в руках частый гребень. Ронья испытующе посмотрела на Бирка при свете фонаря. Даже если ему и вычесывали вшей, все равно волосы покрывали ему голову, словно медный шлем, и собой он был ладный, с прекрасной осанкой. "Красивый у меня брат", - подумала Ронья. - Не беда, что ты нищий, вшивый и грязный, - сказала она. - Но я не хочу, чтоб ты ходил голодный. Бирк засмеялся. - Откуда ты знаешь, что я вшивый? Ну да, конечно, у меня вши! Хотя пусть я лучше буду вшивый, чем голодный, это уж точно! Внезапно он стал серьезным. - Тви, тьфу, ужасно быть голодным! Но все же следовало мне приберечь краюшку хлеба для Ундис! - Я, пожалуй, смогу принести еще! - подумав, сказала Ронья. Но Бирк покачал головой: ~ Нет, я ведь не могу забрать домой хлеб для Ундис и не сказать, где я его взял. А Борка с ума сойдет от ярости, если узнает, что я принимаю от тебя хлеб, да еще вдобавок стал твоим братом! Ронья вздохнула. Она понимала, что Борка, должно быть, ненавидит людей Маттиса так же, как Маттис ненавидит людей Борки. Но как это мешало ее дружбе с Бирком! - Мы всегда сможем встречаться только тайком, - печально сказала она, а Бирк подтвердил: 238 - Да, это так! А я ненавижу делать что-либо тайком! - Я тоже, - сказала Ронья. - Нет ничего хуже на свете, чем лежалая соленая рыба и длинная зима. Но еще хуже делать что-то тайком, это просто глупость! - Но ты все-таки это делаешь?! Ради меня?! Погоди, весной станет лучше, - сказал Бирк, - а пока мы сможем встречаться в этом ледяном подземелье. Оба они мерзли так, что стучали зубами, и в конце концов Ронья сказала: - Мне, пожалуй, пора идти, пока я не замерзла насмерть. - Но ты ведь придешь завтра снова? К своему вшивому брату? - Я приду и принесу частый гребень и кое-что еще, - пообещала Ронья. И свое слово она сдержала. Каждый день ранним утром, пока продолжалась зима, встречалась она с Бирком внизу, в подземелье, и поддерживала в нем жизнь припасами из кладовых и клетей Лувис. Иногда Бирку было стыдно принимать ее лары- - Мне кажется, я вас объедаю, - говорил он, Но Ронья лишь смеялась в ответ: - Может, я не дочь разбойника? Почему же я не должна грабить? Вообще-то, она знала, что большая часть припасов, хранившихся у Лувис, уже была украдена у богатых лавочников во время разбойных набегов. - Разбойник берет не спрашивая и безо всякого разрешения, это-то я наконец поняла, - сказала Ронья. - А теперь я сама так поступаю, будто меня этому научили. Так что давай ешь! Каждый день она приносила ему также мешочек муки и мешочек гороха, чтобы он тайком добавил их к припасам Ундис. - До чего же я дотла! Помогаю выжить разбойникам Борки! Если бы Маттис узнал про это! Бирк говорил ей спасибо :sa ее доброту. - Ундис каждый день удивляется, что в ее ларях не иссякли еще мука и горох. Она думает, что это проделки каких-то диких виттр, - сказал, рассмеявшись, Бирк, Теперь он стал чуть больше походить на юбя самого, и глаза его уже не казались больше голодными, и Ронья так радовалась атому. -- Кто его знаег, - продолжал Бирк, - может, матушка правду говорит, можс!, эго в самом деле проделки диких виттр. Потому что ты, Ронья, похожа на маленькую виттру. - Хотя и добрую, без коггей! - подхватила Ронья. - Да. такой доброй ви-ггры свет не видывал! Сколько раз еще собираешься ты спасать мне жизнь, сестренка? - Столько же, сколько ты спасешь меня, - ответила Ронья. -Ведь нам друг без друга никак не обойтись. Теперь я это поняла. - Да, это правда, - подтвердил Бирк. - И пусть потом Матгис и Борка думают что хотят. Но Маттис и Борка ничего об JTOM нс думали, ведь они ничего 239 не знали о встречах названых сестры и брата под сводами подземелья. - Ты сыт? - спросила Ронья. - Тогда я иду к тебе с частым гребнем. Подняв гребень, словно оружие, она двинулась к нему. У нищих разбойников Борки не было даже частого гребня? Тем лучше! Ей нравилось ощущать под руками мягкие волосы Бирка и вычесывать их гораздо дольше, чем требовала этого, строго говоря, необходимость. - Я уже и так избавился от вшей, даже слишком, - сказал Бирк. - Так что, по-моему, теперь ты вычесываешь меня зря! - Поглядим - увидим! - пообещала Ронья и с силой провела частым гребнем по его волосам. Суровая зима мало-помалу становилась мягче. Сугробы начали лонемногу таять, а однажды Лувис хорошей метлой выгнала разбойников на двор, чтобы они выкупались в снегу и крепкой щеткой смыли с себя самую страшную грязь. Сами они этого не хотели и всячески противились. Фьосок даже утверждал, что купаться в снегу, мол, опасно для здоровья. Но Лувис стояла на своем. - Пришла пора изгнать из замка зимний запах, - сказала она, - даже если ни один разбойник не согласится на это. Безжалостно выгнала она их на снег. И вскоре повсюду по заснеженным склонам холмов, спускавшихся вниз, к Волчьему ущелью, катались голые, дико вопящие разбойники. Они ругались так, что только пар шел, проклинали бесчеловечную жестокость Лувис, но все-таки усердно терли себя снегом, как она велела, не смея ей перечить. И только Лер Лысуха все еще отказывался купаться в снегу. - Помереть я и так помру, - говорил он. - И пусть моя грязь останется при мне. - Твое дело! - отвечала Лувис. - Но перед смертью ты мог хотя бы постричь волосы и бороды остальным бешеным баранам. Пер Лысуха сказал, что охотно это сделает. Он умел ловко орудовать ножницами, когда надо было стричь овец и ягнят, так что постричь какой" угодно бешеного барана для него, верно, не составит труда. - Но мои собственные две волосинки я стричь не стану. К чему лишняя морока, ведь мне все равно скоро на тот свет! - сказал он и ласково погладил свое лысое темя. Тут Маттис схватил его своими огромными ручищами и приподнял над землей. - На тот свет тебе? Это ты брось; Я еще не прожил ни единого дня своей земной жизни бе i тебя, старый ты дурень! И ты не смеешь меня предать, ни с тою ни с сего умереть и бросить меня, ясно? - Милый мой мальчик, это мы еще посмотрим! - сказал Пер Лысуха. Вил у него был очень довольный. 240 Остаток дня Лувис кипятила и стирала во дворе замка грязные лохмотья разбойников. А в каморе, где хранилось старье, разбойники искали, что бы им натянуть на себя, пока их собственная одежда сушится; большей частью это были вещи, которые награбил и притащил домой дедушка Маттиса. -- Неужто кто-нибудь, у кого есть хоть капля разума в голове, может надеть на себя такое? - удивлялся Фьосок, нерешительно напяливая через голову красную рубаху. Однако с ним еще куда ни шло! Хуже обстояли дела с Кнутасом и Коротышкой Клиппом, которым пришлось довольствоваться юбками и лифами, поскольку вся мужская одежда кончилась, когда они пришли и захотели одеться. Женская одежда не улучшила их настроение. Но Маттис и Ронья как следует повеселились. Чтобы помириться со своими разбойниками, Лувис угостила их в тот вечер куриной похлебкой. Они сидели, набычившись, за длинным столом, вымытые дочиста, подстриженные и совершенно неузнаваемые. Даже запах в замке стал другим. Но когда могучий аромат сваренной Лувис куриной похлебки распространился над длинным столом, разбойники перестали хмуриться. А поев, стали, по своему обыкновению, петь и плясать, впрочем, немного пристойнее, чем всегда. Даже Кнутас и Коротышка Клипп не стали беситься, как прежде, когда подпрыгивали чуть ли не до потолка. -И- вот, словно ликующий крик, над лесами вокруг Маттисборгена поднялась весна. Снег растаял. Со всех горных склонов стекали потоки воды, искавшие дорогу к реке. А река ревела и пенилась, опьяненная весной; ее водопады и пороги распевали безумную песнь весны, песнь, которая никогда не смолкала. Ронья слышала ее каждую минутку, когда не спала, и даже в ночных своих сновидениях. Длинная, ужасная зима миновала. Волчье ущелье давным-давно освободилось от снега. Там бежал теперь шумящий ручеек, и вода плескалась под копытами лошадей, - когда Маттис со своими разбойниками однажды ранним утром проезжали через узкий скалистый проход. Минуя его, разбойники пели и свистели. Эх, наконец-то снова начнется чудесная разбойничья жизнь' И наконец-то Ронья могла отправиться в свой лес, по которому так тосковала. Ей давно уже не терпелось поглядеть, что творится в ее угодьях с того самого момента, когда снег растаял и все льды вместе с талой водой унеслись прочь. Но Маттис упорно не пускал ее из дома. Он утверждал, что весенне-эимний лес полон опасностей, и отпустил ее на волю не раньше, чем настала пора ему самому выезжать за добычей вместе со своими разбойниками. - Ну, Ронья, теперь можешь идти, ~ разрешил он. - Да смотри только, не утони в какой-нибудь маленькой подлой луже. 241 - Да, гак я и сделаю, - сказала Ронья, - чтобы у тебя наконец-то было из-за чего шипеть. Маттис посмотрел на нее огорченно. - Дх ты, моя Ронья! - со вздохом произнес он. Затем прыгнул в седло и во главе своих разбойников пустился вскачь по склонам холмов и исчез. Не успела Ронья увидеть хвост последней лошади, исчезающей в Волчьем ущелье, как она тут же помчалась следом. Да, она тоже пела и свистела по-разбойничьи, переходя вброд холодные воды ручья. А потом побежала. Она бежала и бежала, пока не очутилась у озера. А там ее уже ждал Бирк. Как и обещал. Он лежал, растянувшись на каменной плите, и грелся на солнце, Ронья не знала, спит он или бодрствует, и, взяв камень, бросила его в озеро, чтобы проверить, услышит ли он плеск потревоженной воды. Бирк услыхал и, мигом взлетев вверх по склону, пошел ей навстречу. - Я долго ждал тебя, - сказал он, и она снова ощутила, как в душе ее разливается нежная радость оттого, что у нее есть брат, который ждал ее и хотел, чтобы она пришла. И вот - она здесь! И Ронья, горя нетерпением, с головой окунулась в весну и стала радостно купаться в ней. Повсюду вокруг нее все было так чудесно, что душа ее переполнилась через край. И она закричала, как птица, громко и пронзительно. Кричала она долго, а потом стала объяснять Бирку: - Я должна выкричаться. Это мой весенний клич. Иначе я лопну. Слушай! Ты тоже должен слышать весну! Ори молча постояли некоторое время, слушая, как щебечет, и шумит, и поет, и журчит их лес. На всех деревьях, во всех водах и зеленых зарослях жизнь била ключом, повсюду звучала звонкая, безумная песнь весны. - Я чувствую, как зима выходит из меня, - сказала Ронья. - Скоро я буду такая легкая-прелегкая, что смогу летать. Бирк подтолкнул ее: -- Тогда лети! Там, наверху, немало диких виттр, - можешь лететь вместе с их стаей. Ронья рассмеялась: - Да, я погляжу еще, как у меня получится. Но тут она услыхала топот лошадей. Где-то они мчались быстрым галопом вниз, к реке, и она заторопилась: - Идем! Я так хочу поймать дикую лошадку! Они помчались к реке и увидели сотни лошадей, которые с развевающимися гривами неслись по лесу так, что земля гудела под их копытами. - Должно бьп ь. их напугал медведь либо волк, - сказал Нирк. - А иначе чего бы им бояться? Роньн покачала головой: - Они не боятся, они просто носятся, вытряхивая зиму из тела. Но когда они устануг и будут пастись на поляне, я поймаю одну из них и отведу ее домой, в Маттисборген, я давно об этом мечтала. 242 - В Маттисборген? Зачем тебе там лошадь? Ведь скакать верхом ты будешь в лесу! Пожалуй, мы поймаем двух лошадей и будем кататься здесь верхом! Немного подумав, Ронья сказала: - Видать, даже у людей из рода Борки бывает иногда разум в черепушке. Так и сделаем! Пошли! Посмотрим! Она развязала свой кожаный ремень. У Бирка теперь тоже был такой же, и со своими лассо наготове они укрылись за камнем рядом с лесной поляной, где обычно паслись дикие лошади. Им было вовсе не скучно ждать. - Я могу просто так сидеть здесь и радоваться, и купаться в весне, - сказал Бирк, Ронья украдкой посмотрела на него и тихо пробормотала: - Потому-то ты мне и нравишься, Бирк, сын Борки! Они долго сидели там молча, радостно купаясь в весне. Они слышали, как громко, на весь лес, поет черный дрозд и кукует кукушка. Новорожденные лисята кувыркались возле своей норы совсем близко от них, на расстоянии брошенного камня. Белки суетились на верхушках сосен, и дети видели, как по мшистым кочкам скачут зайцы и исчезают в лесных зарослях. Совсем рядом с ними мирно грелась на солнце гадюка, у которой вот-вот должны были появиться на свет змееныши. Они не мешали ей, а она не мешала им. Весна была для всех. - Ты прав, Бирк, - сказала Ронья. - Зачем я потащу с собой лошадь из леса, где ее дом? Но ездить верхом я хочу. А теперь - пора... Поляна внезапно заполнилась лошадьми, которые тут же начали щипать траву. Они спокойно паслись, наслаждаясь свежей зеленью. Бирк показал Ронье двух молодых каурых лпшадок, которые вместе паслись поодаль от табуна. - Что ты скажешь об этих? Ронья молча кивнула головой. И с лассо наготове приблизились они к лошадям, которых собирались поймать. Они подкрадывались к ним сзади, медленно и беззвучно, очень медленно, но все ближе и ближе. И тут какая-то веточка надломилась под ногой Роньи, и тотчас весь табун насторожился, прислушиваясь и готовясь бежать. Но так как ничего опасного не было видно, ни медведя, ни волка, ни рыси, ни какого-либо другого врага, они успокоились и снова стали пастись. И две молодые лошадки, которых выбрали себе Бирк и Ронья, сделали то же самое. Теперь они были совсем близко. Дети молча кивнули друг другу, и тут же, разом, взметнулись их лассо... В следующий миг слышно было лишь, как дико ржали обе захваченные в плен лошади... А потом - громкий топот копыт, когда остальной табун бежал прочь и скрылся в лесу. Они поймали двух диких молодых жеребцов, которые брыкались, и били копытами, и вырывались, и кусались, и яростно пытались освободиться, когда Бирк и Ронья хотели привязать их к деревьям. 243 Под конец им удалось привязать своих пленников, и, когда наконец это было сделано, дети быстро отскочили прочь, чтобы их не задели взлетающие над их головами копыта лошадей. Потом они стояли, задыхаясь и глядя, как брыкаются их норовистые лошади, а пена так и течет по их бокам. - Но нам надо ездить верхом, - сказала Ронья. - А эти не дадут оседлать себя с первого раза. Бирк это тоже понимал. - Сперва нам надо дать понять, что мы не желаем им зла. - Я уже пыталась это сделать, - сказала Ронья. - Я дала жеребенку ломтик хлеба. И если 6 я не отдернула быстренько руку, то вернулась бы домой к Маттису с парой откушенных пальцев, болтающихся у пояса. Это его не очень бы обрадовало. Бирк побледнел. - Ты хочешь сказать, что этот негодник, этот шалый пытался куснуть тебя, когда ты подошла к нему с ломтиком хлеба? Он в самом деле хотел куснуть тебя? - Спроси его самого, - посоветовала Ронья угрюмо. Она недовольно посмотрела на обезумевшего от ярости жеребца, который продолжал шуметь и бесноваться: - Шалый - хорошее имя, - сказала она. - Так я и буду называть его. Бирк расхохотался: - Тогда ты должна дать другое имя моему жеребцу. - Да, он такой же дикий, как и мой, - сказала Ронья. - Можешь назвать его Дикий. - Послушайте-ка вы, дикие лошади! - заорал Бирк. - Теперь мы вас окрестили. А звать вас Шалый и Дикий, и вы теперь наши, хотите вы того или нет! Шалый и Дикий не хотели, это было заметно. Они рвались на волю, они кусали кожаные ремни, пот лил с них градом, но все-таки они продолжали лягаться и бить копытами, а их дико& ржание пугало животных и птиц во всей округе. Но день клонился к вечеру, и они мало-помалу устали. Под конец они уже тихо стояли, свесив головы, и только время от времени ржали смирно и печально. - Они, верно, хотят пить, - сказал Бирк. - Надо их напоить. И они отвязали своих, уже покорных, лошадей и отвели их к озеру, сняли с них кожаные ремни и дали им напиться. Лошади пили долго. Потом они постояли тихие и довольные, мечтательно глядя на Ронью и Бирка. - В конце концов мы их приручили, - удовлетворенно сказал Бирк. Ронья погладила свою лошадь и, глубоко заглянув ей в глаза, объяснила: - Раз я сказала, что буду ездить верхом, значит буду, понятно? И, крепко схватившись за гриву Шалого, метнулась к нему на спину. 244 - Эй, ты, Шалый! - только и успела произнести она. И тут же, описав широкую дугу, свалилась вниз головой в озеро. Она сразу вынырнула на поверхность, словно для того, чтобы увидеть, как Шалый и Дикий мчатся яростным галопом и исчезают среди деревьев. Протянув ей руку, Бирк вытащил ее на берег. Он сделал это совершенно молча и не глядя на нее. Так же молча вылезла из воды Ронья. Она отряхнулась так, что только брызги полетели. А потом с громким смехом сказала: - Сегодня я, пожалуй, больше верхом не поеду! И тогда в ответ раздался похожий на вой хохот Бирка: - И я тоже! И вот наступил вечер. Солнце село, спустились сумерки, сумерки весеннего вечера, которые на самом деле казались лишь какой-то странной мглой, сгустившейся среди деревьев и никогда не превращавшейся в мрак и ночь. Черный дрозд и кукушка смолкли. Все лисята скрылись в своих норах, все бельчата и зайчишки - в своих дуплах и гнездах, а змея заползла под камень. Ничего больше не было слышно, кроме зловещего уханья филина далеко-далеко отсюда, а вскоре смолкло и оно. Казалось, весь лес спал. Но вот он стал медленно-медленно просыпаться к своей сумеречной жизни. Все обитатели сумерек, жившие там, зашевелились. Кто-то полз, шуршал и пробирался тайком по мшистым кочкам. Среди деревьев шныряли ниссе-толстогузки, косматые тролли-болотники ползали, прячась за камнями, а огромные полчища серых карликов вылезали из своих потайных убежищ и шипели, чтобы напугать всех, кого им надо было утащить к себе. А когда с гор стали спускаться, паря в воздухе, дикие виттры, самые жестокие и самые неукротимые изо всех обитателей сумерек, они казались совсем черными на фоне светлого весеннего неба. Ронья заметила их, и это зрелище пришлось ей не по душе. - Здесь снует куда больше всякой нечисти, чем добрых и полезных тварей. А теперь я хочу домой, я вымокла насквозь и вся в синяках. - Да, ты вымокла насквозь и вся в синяках. Зато ты целый день радовалась весеннему лесу. Ронья знала, что она слишком много времени проводит в лесу. И, расставшись с Бирком, она стала придумывать, как бы ей уговорить Маттиса не сердиться на нее за то, что она так долго радовалась, купаясь в весне, и поздно воротилась домой. Но ни Маттис, ни кто другой не заметили, когда она вошла в каменный зал. Им было просто не до нее, потому что у них появились новые заботы и огорчения. На звериной шкуре перед очагом лежал Стуркас, бледный, с за- 245 крытыми глазами. А возле него на коленях стояла Лувис и перевязывала рану у него на шее. Все остальные разбойники, подавленные, стояли вокруг, не отрывая от них глаз. Только Матгис непрерывно шатался по залу, словно разъяренный медведь. Он кричал, шумел и ругался: - О, эти поганцы из рода Борки и их дерьмовые прихвостни! Ах, эти бандиты! О, я буду щелкать их одного за другим до тех пор, пока ни один из них не сможет больше шевельнуть ни рукой, ни ногой в этой жизни. О, о! Затем речь изменила ему и перешла просто в вопли, которым не было конца, пока Лувис не указала ему строго на Стуркаса. Тогда Маттис понял, что бедняге не становится лучше от слишком большого шума, и неохотно смолк. Ронья поняла, что именно сейчас с Маттисом говорить не стоит. Лучше спросить Пера Лысуху, что случилось. - Таких, как Борка, нужно вешать, - сказал Пер Лысуха. И рассказал почему. - Маттис и его бравые молодчики сидели в засаде у Разбойничьей тропы, - рассказывал Пер Лысуха. - И тут им очень повезло, так как появилось множество проезжих купцов с огромными тюками, со съестными припасами, кожей и мехами, да еще, кроме того, при больших деньгах. Купцам и прочему странствующему люду не хватило мужества защищаться, и потому им пришлось расстаться со всем, что у них было! - А они не разозлились? - невесело спросила Ронья. - Догадайся сама! Если б ты знала, как они проклинали нас и кричали! Но купцам этим пришлось быстренько оттуда убраться. Думаю, они отправились жаловаться фогду. Пер Лысуха усмехнулся. Но Ронья подумала, что тут нечему смеяться. - А потом, представляешь, - продолжал Пер Лысуха, - коща мы чинно-благородно погрузили все награбленное на лошадей и собирались домой, явился Борка со своим сбродом и пожелал получить свою долю добычи. И эти разбойники принялись стрелять, вот негодяи! Стуркасу стрела попала прямо в шею. И тогда мы, ясное дело, тоже стали стрелять, да, да! Пожалуй, двоим-троим из них досталось так же, как и Стуркасу. Подошедший к ним Маттис услыхал как раз эти последние слова и заскрежетал зубами. - Погодите, ведь -по только начало, - сказал он. - Я перестреляю всех, одного за другим. До сих пор я оставлял их в покое. Но теперь уж всем разбойникам Борки придет конец. Ронья почувствовала, как в ней закипает ярость. - Но тогда придет конец и всем разбойникам Маттиса, ты не подумал об этом? - Я и не собираюсь думать об этом! - ответил Маттис. - Потому что этому не бывать! - Откуда ты знаешь! - сказала Ронья. 246 Потом она пошла и села возле Стуркаса. Положив руку ему на лоб, она почувствовала, что у него жар. Открыв глаза, он посмотрел на нее и слегка улыбнулся. - Меня им не так-то просто убить, - прошептал он невнятно. Ронья взяла его за руку и сказала: - Нет, Стуркас, тебя им не так просто убить. Она долго сидела возле него, держа его руку в своей. Она не плакала. Но душа ее плакала так горько! 1 aha у Стуркаса болела, и ^i^ лихорадило три дня. Он был совсем плох и лежал в забытьи. Но Лувис, знавшая искусство врачевания, ухаживала за ним, как мать, лечила его травами и припарками, и, всем на удивление, на четвертый день он встал на ноги, хоть и слабый, но почти здоровый. Стрела угодила ему в шейное сухожилие, и, по мере того как оно заживало, рана стягивалась все больше и больше. От этого голова у Стуркаса наклонилась набок, что придавало ему довольно печальный вид, но он не унывал и был весел, как всегда. Все разбойники радовались тому, что дело у него шло на поправку, хотя они теперь и называли его в шутку Кривой шеей. И Стуркаса это вовсе не печалило. Печалилась лишь одна Ронья. Раздоры между Маттисом и Бор-кой доставляли ей немало хлопот. Она надеялась, что эта вражда потихоньку прекратится сама собой. А вместо этого она разгорелась еще сильнее и стала опасной. Каждое утро, когда Маттис со своими людьми выезжал верхом через Волчье ущелье, она с тревогой думала о том, сколько из них вернется домой целыми и невредимыми. Она успокаивалась лишь когда все они усаживались вечером за длинным столом. Но на следующее утро она снова просыпалась в тревоге и спрашивала своего отца: - Для чего вам с Боркой драться не на жизнь, а на смерть? - Спроси Борку, - отвечал Маттис. - Он пустил первую стрелу: Стуркас тебе об этом расскажет. Но под конец и Лувис не выдержала: ~ Ребенок умнее тебя, Маттис! Ничего путного из этого не выйдет. Дело кончится кровавой баней, а что тут хорошего? Увидев, что и Ронья, и Лувис протип него, Маттис разозлился. - Ничего хорошего? - заорал он. - Для чего я дерусь? Для того, чтобы выгнать его наконец из своего дома. Ясно вам, дурехи? - Неужто для этого надобно проливать кровь, покуда все не погибнут? - спросила Ронья. - Неужто нет другого пути? Маттис бросил на нее недовольный взгляд. Ладно бы еще препираться с Лувис. Но то, что и Ронья не хотела его понять, для него было слишком. - Придумай тогда другой способ, раз ты такая умная! Выкури Борку из Маттисборген;) Л после пусть он со своей воровской шай- 247 кой заляжет где-нибудь в лесу спокойно, как лисье дерьмо. Тогда я их больше не трону- Он помолчал, подумал, а после пробормотал: - Хотя Борку я убивать не стану, а не то все разбойники назовут меня негодяем! Ронья каждый день встречала в лесу Бирка. Только это и утешало ее. Но теперь ни сна, ни Бирк не могли больше беспечно радоваться весне. - Из-за этих двух упрямых разбойничьих хёвдингов нам и весна теперь не в радость. Они просто спятили, - сказал Бирк. Как жаль, думала Ронья, что Маттис стал старым и упрямым до глупости. И это ее Маттис, ее мачтовая сосна в лесу, сильный и смелый! Почему теперь она может лишь с одним Бирком поделиться своими горестями? - Кабы ты не был мне братом, - сказала она, - что бы я стала делать? Они сидели у лесного озерка, вокруг них цвела весна, но они этого не замечали. - Правда, если бы я не считала тебя своим братом, я, может, и не печалилась бы оттого, что Маттис хочет сжить Борку со свету, - добавила Ронья. Она взглянула на Бирка и рассмеялась: - Значит, это у меня из-за тебя столько огорчений! -- Я не хочу, чтобы ты тревожилась, - ответил Бирк. - Но мне тоже нелегко. Они долго сидели опечаленные, но вместе им все же было легче переносить все горести. Хотя - обоим им было невесело. - Знаешь, как страшно ждать, гадая, кто из них вернется вечером живым, а кто мертвым? - сказала Ронья. - Пока никто еще не погиб, - возразил Бирк. - Но это, видно, потому, что кнехты фогда теперь снова рыщут по лесам. Маттису и Борке просто некогда сводить счеты. Теперь у них главная забота прятаться от кнехтов. - Так оно и есть, и это здорово. Бирк засмеялся: - Подумать только, и кнехты фогца на что-то пригодились, ну и дела! - Все же неспокойная у нас с тобой жизнь, - вздохнула Ронья. - И, верно, всегда будет неспокойной. Они поднялись, пошли и вдруг увидели, что на лужайке пасутся дикие лошади. В этом табуне были также Шалый и Дикий. Бирк посвистел, подзывая их. Они оба подняли головы и нерешительно посмотрели на него, а после снова принялись щипать траву. Видно было, что он им ни к чему. - Настоящие зверюги, а с виду такие кроткие, - возмутился Бирк. Ронья решила идти домой. Из-за двух старых, упрямых, как быки, разбойников ей теперь и в лесу покоя не было. 248 В этот день они с Бирком расстались, как всегда, далеко от Волчьего ущелья, далеко от всех разбойничьих троп. Они знали, где обычно проезжал Маттис и где пролегали дороги Борки. И все же они боялись, чтобы кто-нибудь не увидел их вместе. Ронья велела Бирку уходить первым. - Увидимся завтра, - сказал он и убежал. Ронья задержалась ненадолго, чтобы поглядеть на новорожденных лисят. Они играли и так потешно прыгали. Но Роньго и они не порадовали. Она мрачно смотрела на них и думала: будет ли снова когда-нибудь все как прежде? Может, ей уже не придется больше радоваться в этом лесу. Потом она отправилась домой и подошла к Волчьему ущелью, Там стояли на карауле Юен и Коротышка Клипп. Они улыбались, довольные. - Давай-ка, поторапливайся, - сказал Юен, - дома увидишь, что случилось. - Наверно, что-то приятное, судя по вашим рожам? - полюбопытствовала она. - Да, уж это точно, ~ ухмыльнулся Клипп, - сама увидишь. Ронья пустилась бежать. Чего-нибудь приятного ей сейчас ужасно хотелось. Вскоре она уже стояла перед закрытой дверью каменного зала и слышала, как смеется Маттис. Это был громкий, грохочущий смех, который согревал ее и прогонял прочь тревоги. И ей захотелось поскорее узнать, что его рассмешило. Она быстро скользнула в каменный за;]. Увидев ее, Маттис подбежал к ней, обхватил ее руками, потом поднял и закружил по залу. - Ронья, дочка моя! - закричал он. - Твоя правда! Ни к чему нам проливать кровь, Теперь Борка уберется отсюда раньше, чем успеет пукнуть спросонок. Уж поверь мне! - А почему? - спросила Ронья. Маттис показал пальцем: - Погляди-ка! Погляди-ка, кого я только что поймал собственными руками! В каменном зале было полным-полно разбойников, они громко шумели, прыгали, и Ронья не сразу разглядела, на что ей указывал Маттис. - Ясно тебе, Ронья? Мне теперь стоит только сказать Борке: "Уберешься ли ты теперь отсюда? Хочешь получить обратно своего змееныша или нет?" И тут она увидела Бирка. Он лежал в углу, связанный по рукам и ногам. Лоб его был окровавлен, а в глазах затаилось отчаянье. Вокруг него скакали разбойники. Они хохотали и кричали: - Эй ты, сыночек Борки! Когда же ты отправишься домой к папочке? Ронья громко вскрикнула, из глаз ее покатились слезы ярости. - Ты не посмеешь этого сделать, зверюга! - кричала она, набросившись с кулаками на Маттиса. - Не посмеешь! 249 Маттис резко отшвырнул ее от себя. Смеяться он перестал. Лицо его побелело от злости. - Что это я не посмею сделать? О чем это говорит моя дочка? - грозно прорычал он. - Я скажу тебе, о чем! - крикнула Ронья. - Ты можешь грабить деньги, золото и разное там барахло, но людей красть я тебе не позволю, а не то я тебе больше не дочь! - Да неужто это человек? Я поймал змееныша, вошь, щенка-ворюгу и наконец могу освободить замок моих предков. А останешься ли ты моей дочерью или нет - дело твое, - сказал он каким-то не своим голосом. - Тьфу на тебя! - крикнула Ронья. Пер Лысуха встал между ними, ему стало страшно. Никогда он еще не видел, чтобы у Маттиса было столь окаменевшее и грозное лицо. - Разве можно говорить такое отцу! - сказал Пер Лысуха и взял Ронью за руку, но она вырвалась. - Тьфу на тебя! - снова крикнула она. Казалось, Маттис не слышал ее, будто для него теперь ее вовсе не было. - Фьосок! - приказал он таким же грозным голосом. - Ступай к Адскому провалу и вели послать весть Борке, мол, я желаю видеть его на восходе солнца. Да пусть поторапливается, ему же будет лучше! Так и скажи. Лувис стояла и молча слушала, Она нахмурила брови и ничего не сказала. Потом она подошла к Бирку и, увидев кровавую рану у него на лбу, принесла глиняную кружку с целебным травяным настоем и хотела было промыть рану, но Маттис прорычал: - Не смей дотрагиваться до змееныша! - Змееныш он или нет, но рану я ему промою. И промыла. Тогда Маттис подошел к ней, схватил ее за руку и швырнул на пол. Если бы Кнутас не придержал ее, она ударилась бы о ножку кровати. - А ну, прочь отсюда, все, кроме Роньи! - закричала Лувис. - Катитесь подальше подобру-поздорову. От вас один только вред. Слышишь, ты, Маттис, убирайся! Маттис бросил на нее мрачный взгляд. Он мог бы испугат!. кого угодно, но только не Лувис. Она стояла, скрестив руки на груди, и смотрела на Маттиса, выходившего из каменного зала вместе со своими разбойниками, которые уносили Бирка. Перекинутый через плечо Маттиса Бирк лежал, как мертвый, медно-рыжие волосы свесились на глаза. - Тьфу на тебя, Маттис! - крикнула вдогонку ему Ронья, прежде чем тяжелая дверь захлопнулась за ним. В эту ночь Маттис не спал в своей постели рядом с Лувис, и, где он был, он-' HP -wia. 250 - Какое мне до него дело, - сказала она, - теперь я могу растянуться на постели хоть вдоль, хоть поперек. Но спать она не могла. Она слышала, как горько плачет ее дитя, но дитя не подпускало ее к себе и не позволяло утешить себя. Эту ночь Ронья должна была пережить в одиночестве. Она долго лежала с открытыми глазами. Ненависть к отцу заставляла ее сердце сильно сжиматься. Но как тяжело ненавидеть того, кого ты привык так сильно любить всю свою жизнь! И потому эта ночь была для Роньи самой трудной из всех. Под конец она заснула, но, как только Начало светать, в страхе проснулась. Скоро солнце встанет, и тогда ей нужно успеть к Адскому провалу, посмотреть, что там будет. Лувис пыталась удержать ее, но Ронья не послушалась. Она пустилась в путь, а Лувис молча пошла за ней. И вот они снова стояли по обе стороны Адского провала, Маттис и Борка со своими разбойниками. Ундис тоже была там. Ронья издалека услыхала ее вопли и проклятия. Она проклинала Маттиса, да так, что всем жарко стало. Но Маттиса это нимало не смущало. - Заставь-ка свою жену замолчать, Борка, - сказал он. - Не худо тебе послушать, что я скажу. Ронья встала за его спиной, чтобы он не увидел ее. Видеть и слышать все это ей было просто невыносимо. Рядом с Маттисом стоял Бирк. Теперь он не был связан по рукам и ногам, но шею его сдавливал ремень, а конец ремня держал Маттис. Можно было подумать, что он ведет собаку на поводке. - Ты человек жестокий, Маттис, - сказал Борка, - и подлый. Что ты хочешь выжить меня отсюда, я понимаю. Но схватить моего сына, чтобы добиться своего, это подло! - Больно интересно мне знать, что ты обо мне думаешь! - ответил Маттис. - Я хочу знать лишь, когда ты уберешься отсюда! Борка помолчал. От обиды слова застряли у него в горле. Он долго стоял молча, но под конец сказал: - Сначала мы должны найти место, где нам разбить лагерь. А это не так просто. Но, если ты вернешь мне сына, я дамтебе слово, что мы уйдем до конца лета. - Ладно, - ответил Маттис, - тогда я дам тебе слово, что ты получишь своего сына до конца лета. - Я хочу, чтобы ты отдал его мне сейчас. - А я хочу сказать, что ты его не получишь, - ответил Маттис, - Кстати, у нас в замке есть тюрьма в подземелье, там крыши для всех хватит, если лето будет дождливое. Так что не печалься. Ронья тихонечко застонала. До чего жестокий у нее отец. Заставляет Борку убираться немедля, прежде чем он успеет пукнуть спросонок. А не то он засадит Бирка в темницу до конца лета. Ронья знала, что так долго он там не выживет. Он умрет, и у нее не будет больше брата. 251 Любимого отца у нее тоже теперь не будет, и это тоже причиняло ей боль. Ей хотелось наказать Маттиса за это и за то, что она теперь не сможет быть ему дочерью. О, как ей хотелось заставить его страдать так же, как страдала она сама! Как горячо она желала разрушить все его планы, помешать его козням! И вдруг она догадалась, как это сделать. Как-то давно она в порыве ярости сделала это, а сейчас она была вовсе вне себя. Не раздумывая, она разбежалась и перемахнула через Адский провал. Маттис увидел, как она прыгнула, и издал вопль, похожий на вой смертельно раненного зверя. Такого вопля разбойники еще не слышали, и кровь застыла у них в жилах. И тут они увидели Ронью, свою Ронью рядом с врагом. Ничего хуже и непонятнее нельзя было вообразить. Разбойники Борки не могли ничего понять. Они уставились на Ронью, словно к ним вдруг спустилась дикая виттра. Борка тоже растерялся, но быстро пришел в себя. Он понял: теперь все изменилось. Явилась дочь Маттиса, эта дикая виттра, и выручила его из беды. Для чего она поступила столь безрассудно, он понять не мог, но поспешил, хихикая, накинуть ей на шею ремень. Потом он крикнул Маттису: - На этой стороне у нас тоже есть подземелья. И для твоей дочери найдется крыша над головой, коли лето будет дождливым. Будь спокоен! Но какой уж там покой для Маттиса! Он стоял, раскачиваясь тяжелым телом, словно подстреленный медведь, чтобы заглушить невыносимые муки. Глядя на него, Ронья плакала. Он выпустил из рук ремень, надетый на шею Бирка, но мальчик продолжал стоять, не двигаясь, глядя на плачущую Ронью на другой стороне Адского провала. Тут Ундис подошла и толкнула ее: - Плачь, плачь! Я тоже плакала бы, кабы моим отцом был такой зверюга! Но Борка велел ей убираться прочь. Мол, не ее это дело. Ронья сама назвала отца зверюгой, но теперь ей все же хотелось утешить его, ведь это из-за нее он сейчас мучился так сильно. Лувис тоже хотела ему помочь, ведь в беде она всегда помогала мужу. Она стояла рядом с ним, но он ее даже не замечал. Он не замечал ничего. В этот миг он был один во всем мире. Тут Борка крикнул ему: - Эй, Маттис, отдашь ты мне сына или нет? Маттис наконец очнулся. - Ясное дело, отдам, - равнодушно ответил он. - Когда пожелаешь. -- Я желаю, чтоб ты вернул мне его сейчас. Не в конце лета, а сейчас! Маттис кивнул. - Я сказал, когда пожелаешь. Казалось, ему теперь это было безразлично. Но Борка, широко ухмыляясь, добавил: 252 - И в тот же миг я верну тебе дочку. Меняться так меняться, ясно тебе, скотина? - У меня нет дочки. Веселая улыбка исчезла с лица Борки. - Это что еще? Опять ты замышляешь недоброе? - Иди, забирай своего сына, - ответил Маттис. - А мне возвращать дочь не надо. У меня ее нет. - А у меня есть! - крикнула Лувис истошным голосом, от которого даже вороны вспорхнули. - И ты мне ее вернешь, Борка! Ясно тебе? Сию же минуту! Потом она бросила гневный взгляд на, Маттиса: - Не моя вина, что отец вовсе спятил! Маттис повернулся и тяжелой походкой зашагал прочь. 10 Л-есколько дней Маттис не показывался в каменном зале. Не было его и у Волчьего ущелья, когда обменяли детей. Дочку приняла Лувис, с ней бьгли Фьосок и Юен, которые привели Бирка. Борка и Ундис ждали со своими разбойниками по другую сторону Волчьего ущелья. Разозленная и торжествующая Ундис, завидев Лувис, выпалила: - Видно, Маттису, укравшему ребенка, стыдно показываться нам на глаза! Лувис сдержалась и не ответила. Она прижала к себе Ронью и хотела поскорее, не говоря ни слова, увести ее. Прежде она никак не могла понять, почему ее дочь добровольно отдалась в руки врагов, и лишь теперь стала смутно догадываться. Ронья и Бирк смотрели друг другу в глаза, словно они были одни в Волчьем ущелье и вообще во всем мире. Да, эти двое бьши друзьями, это заметили все. Ундис сразу поняла это, и это ей не понравилось. Она резко дернула Бирка за руку: - На что она тебе? - Она моя сестра, - ответил Бирк, - и она спасла мне жизнь. Ронья прижалась к Лувис и заплакала. - Так же, как Бирк спас мою, - пробормотала она. Но Борка покраснел от злости: - Стало быть, сын за моей спиной якшается с отродьем моего врага? - Она моя сестра, - повторил Бирк и поглядел на Ронью- - Сестра! - крикнула Ундис. - Поглядим, что будет через пару лет! Она схватила Бирка и потянула его назад. - Не тронь меня! ~ воскликнул Бирк. - Я сам пойду, не хочу, чтобы ты дотрагивалась до меня! Он повернулся и пошел. А Ронья жалобно закричала: - Бирк! 253 Но он ушел, не оглядываясь. Когда Лувис осталась вдвоем с РоньеЙ, она хотела было расспросить ее о том, что случилось, но дочка попросила: - Не говори мне ничего! Лувис оставила ее в покое, и они молча пошли домой. Пер Лысуха встретил Ронью в каменном зале так, словно она избежала смертельной опасности. - Слава Богу, ты жива, - сказал он. - Бедное дитя, как я за тебя боялся! Но Ронья пошла в угол, молча легла на свою постель и задернула полог. - Одни напасти у нас в замке да и только, - сказал Пер Лысуха, с мрачным видом покачивая головой. Потом он шепнул Лувис: - Маттис у меня в спальне. Лежит, смотрит в потолок и не говорит ни слова. Не хочет ни вставать, ни есть. Что нам делать с ним? - Придет, когда хорошенько проголодается! - ответила Лувис, Но она была озабочена. На четвертый день она вошла в каморку Пера и сказала: - Иди, поешь, Маттис! Нечего дурака валять! Все сидят за столом и ждут тебя. Под конец Маттис пришел, мрачный, похудевший, не похожий на себя. Он молча сел за стол и принялся за еду. Все разбойники тоже молчали. В каменном зале еще никогда не было так тихо. Ронья сидела на своем обычном месте, но Маттис ее не замечал. Она тоже избегала смотреть на него. Лишь разок она украдкой бросила на него взгляд и увидела, как он изменился, как не похож на того Матти-са, которого она знала! Да, все так изменилось, и все было так ужасно! Ей хотелось убежать прочь, исчезнуть, не видеть больше Маттиса, побыть в одиночестве. Но она продолжала сидеть в нерешительности, не зная, куда деваться со своим горем. - Ну, что, наелись, весельчаки? - не выдержав молчания, с горечью сказала Лувис, когда трапеза была окончена. Разбойники поднялись из-за стола, что-то бормоча, и быстро побежали к своим лошадям, которые четвертый день стояли без дела в стойлах. Эти удальцы не могли отправиться на добычу, покуда их предводитель лежал на кровати, уставясь в потолок. Они были недовольны, ведь как раз в эти дни по лесу проехало множество людей. Маттис куда-то исчез, не сказав ни слова, и целый день его никто не видел. А Ронья снова помчалась в лес. Три дня она искала Бирка, но он не пришел, она не понимала почему. Что они сделали с ним? Неужели они заперли его, чтобы он не мог убежать в лес и встретиться с ней? Нелегко ей было ждать, ничего не зная о нем, Она долго сидела у лесного озера, а вокруг нее по-прежнему цвела весна. Но без Бирка она была Ронье не в радость. Она вспомнила, как когда-то бродила по лесу одна и была счастлива и весела. Как давно это было! А теперь ей хотелось, чтобы Бирк всегда был рядом. 254 Но, видно, и сегодня он не придет. Она устала ждать и поднялась, чтобы идти домой. Но вот он пришел. Она услышала, как он свистит в ельнике, и радостно бросилась ему навстречу. И вот она увидела его! Он тащил на спине большой мешок. - Я буду теперь жить в лесу, - сказал он. - Не могу дольше оставаться в крепости Борки. Ронья с удивлением уставилась на него. - Это почему? -- Таков уж я есть, не могу больше выслушивать брань и упреки. Трех дней с меня довольно! "Молчание Маттиса еще хуже, чем упреки", - подумала Ронья. И тут же она поняла, что ей нужно делать, чтобы больше не мучиться. Бирк сделал это, почему бы и ей не сделать? - Я тоже не хочу больше жить в Маттисборгене, - воскликнула она. - Не хочу и все! И не буду! - Я родился в пещере, - сказал Бирк. - И могу там жить. А ты сможешь? - Вместе с тобой я могу жить где угодно, - ответила Ронья. - А лучше бы всего в Медвежьей пещере! В окрестных горах было много пещер, но лучшая из них была Медвежья пещера. И Ронья это давно знала. С тех самых пор, как начала бродить по лесу. Ей показал ее Маттис. Мальчишкой он сам жил там не одно лето. Зимой там спали медведи, об этом ему рассказывал Пер Лысуха. Поэтому Маттис назвал эту пещеру Медвежьей, так она и стала с тех пор называться. Вход в пещеру был на высоком берегу реки, между двумя отвесными скалами. Чтобы попасть туда, нужно было карабкаться по крутым опасным уступам, походившим на узкую лестницу. Но ближе к входу в пещеру эта лестница расширялась и заканчивалась широкой площадкой. На этой площадке, возвышавшейся над ревущей рекой, можно было сидеть и смотреть, как солнце, поднимаясь, заливает светом горы и леса. Ронья сидела там так много раз и знала, что можно жить там. - Я приду сегодня к Медвежьей пещере, - сказала она. - А ты там будешь? - Ясное дело, буду. И стану ждать тебя. В этот вечер Лувис, как всегда в конце каждого дня, веселого или грустного, пела Ронье Волчью песнь. "Но сегодня вечером я слушаю ее в последний раз", - думала Ронья, и это были печальные мысли. Тяжко было расставаться с матерью, но еще тяжелее перестать быть дочерью Маттиса. Потому она и решила уйти в лес, даже если она уже не услышит больше Волчью песнь. И вот час настал. Лувис уснула, а Ронья ждала, уставясь на огонь. - Заткни уши, сейчас прозвучит мой весенний крик! - сказала Ронья. И она закричала так громко, что эхо отозвалось в горах. - Вот сейчас мне больше всего пригодился бы мой самострел, когда бы на твой крик явились дикие виттры. . - Тогда принеси его. Он в крепости Борки? - Нет, рядом с ней, в лесу. Всего разом не захватишь, Поэтому я завел тайник в дупле дерева и сложил там кое-что, а потом приг.ицу все это сюда. - Маттис не захотел дать мне даже самострел, - сказала Ронья, - но я могу смастерить лук и стрелы, если ты дашь мне ненадолго свой нож. - Ладно, только береги его. Помни, что это у нас с тобой самое драгоценное. Без ножа нам в лесу не обойтись. - Нам без многого не обойтись, - сказала Ронья. ~ Как, например, мы будем носить воду без ведра? Об этом ты подумал? Бирк засмеялся. - Ясное дело, подумал. Но думалкой воду не зачерпнешь. - Ну и хорошо, теперь я знаю, где мне его раздобыть. - А где? - У целебного источника Лувис. В лесу, возле Волчьего ущелья. Она послала вчера Стуркаса за целебной водой, чтобы полечить живот Перу Лысухе. Но на Стуркаса напали виттры, и он вернулся домой без ведра. Лувис велела ему принести ведро сегодня, уж она заставит его! Но если я потороплюсь, то, может быть, приду туда раньше него. И они оба поспешили туда. Живехонько пробежали они длинную дорогу по лесу, взяли что им бьшо нужно и вернулись назад в пещеру. И все же времени на это ушло немало. Ронья принесла ведро, Бирк - самострел и то, что он припрятал в дупле. Он разложил свои сокровища на каменной плите у входа в пещеру, чтобы показать их Ронье: топор, точило, небольшой котелок, рыболовные снасти, силки на лесную птицу, стрелы для самострела, короткое копье - самые нужные вещи для того, чтобы прожить в лесу. - Я вижу, ты знаешь, что нужно лесным людям, - сказала Ронья. - Добывать еду и защищаться от диких виттр и хищных зверей. - Да уж точно, знаю, - ответил Бирк. - Уж как-нибудь мы... Он не договорил, потому что Ронья рывком схватила его за руку и испуганно прошептала: - Тихо! В пещере кто-то есть. Они затаили дыхание и прислушались. Да, кто-то был у них в пещере, видно, он пробрался туда, пока их не было. Бирк взял копье, и они стояли, молча ожидая. Они слышали, как кто-то возился внутри, и было ужасно неприятно, ведь они не знали, кто это такой. Впрочем, казалось, что их там было несколько. А вдруг в пещере полным-полно виттр, и они в любую минуту могут вылететь и вонзить в них когти? и. 259 Под конец им стало невмоготу ждать молча. - Выходите" виттры! - закричал Бирк. - Если только хотите поглядеть на самое острое копье в этом лесу! Но никто не вышел, Изнутри послышалось злобное шипение: - Чч.Lчеловек зз-.здесь в лесс-су cc..-серых кк... карликов.' Бросс.-.сайтесь на него, сс...серые кк...карлики, бейте и кусс.-.сайте его! Тут Ронья рассердилась не на шутку. - Вон отсюда, серые карлики! - крикнула она. - Катитесь отсюда подальше! А не то я войду в пещеру и выдеру вам все волосы! И тогда из пещеры повалили серые карлики. Они шипели и рычали на Ронью, она кричала на них, а Бирк грозил им копьем. Серые карлики пустились наутек вниз по склону. Они спешили вниз к реке, цепляясь за крутые уступы. Некоторые из них не сумели удержаться и, злобно пища, попадали прямо в стремнину. Целые гроздья серых карликов поплыли вниз по течению. Но под конец они все же умудрились выбраться на берег. - Здорово плавает эта нечисть! - воскликнула Ронья. - И хлеб они здорово едят! - сказал Бирк, войдя в пещеру и увидев, что серые карлики слопали целый каравай хлеба из их запаса, Других бед они натворить не успели, но хватало и того, что они побывали здесь. - Плохо дело, -- огорчилась Ронья. -- Теперь по всему лесу пойдет слух, эта серая нечисть станет повсюду шипеть и хрипеть про нас, и скоро ккаждая дикая виттра узнает, где мы живем. Но Ронья с малолетства знала, что в лесу Маттиса нельзя никого бояться. И они с Бирком решили, что заранее печалиться просто глупо. Они навели порядок в пещере, сложили аккуратно запас еды, оружие и всякую утварь. Потом они принесли воды из лесного ручья, поставили рыболовные сети в реке, натаскали с берега реки плоских камней, устроили на площадке возле пещеры настоящий очаг и исходили весь лес, пока не наломали можжевеловых веток Ронье для лука. Они увидели диких лошадей, которые паслись на той же полянке, что и всегда. Они попробовали подойти поближе к Шалому и Дикому, говорили им ласковые слова, но все было напрасно, Ни Шалый, ни Дикий не понимали ласковых слов. Лошади умчались прочь легко и резво, чтобы пастись в другом месте, где им никто не мешает. Остаток дня Ронья провела сидя возле пещеры, вырезая лук и две стрелы. Тетиву она сделала, отрезав полоску от своего кожаного ремня. Она решила испробовать лук и выпустила обе стрелы, Потом она до темноты искала свои стрелы, но так и не натла их. Огорчаться из-за этого она не стала. -'Вырежу новые завтра утром, - решила она. - Да смотри, не потеряй нож, - напомнил ей Бирк. - Я знаю, что у нас самое драгоценное. Нож и топор! Тут они заметили, что уже наступил вечер, И что они проголода- 260 лись. Хлопот у них было так много, что день пролетел незаметно. Они бродили и бегали, таскали поклажу на себе и волочили волоком, наводили порядок в пещере и забыли про еду. Но сейчас они принялись с аппетитом уплетать хлеб с козьим сыром и бараниной, запивая еду прозрачной водой из источника, как и предсказывала Ронья. В эту пору темных ночей не бывает, но они, устав от дневных трудов, почувствовали, что уже поздно и пора спать. В полумраке пещеры Ронья спела Бирку Волчью песнь, на этот раз у нее получилось лучше. И все же она снова опечалилась и спросила Бирка: - Ты думаешь, они вспоминают нас в Маттисборгене? Я говорю о наших родителях. - А то как же! - ответил Вирк. Ронья помедлила немного, сдерживая слезы, потом продолжала: - Может, они горюют? Бирк, подумав, ответил: - Ундис наверно горюет, но еще больше злится. Борка тоже злится, но еще сильнее печалится. - Лувис горюет, я знаю, - сказала Ронья. - А Маттис? - спросил Бирк. Ронья долго молчала, а после сказала: - Я думаю, он доволен. Тем, что я далеко, что он может теперь забыть меня. Она пыталась уверить себя, что так оно и есть. Но в глубине души она знала, что это неправда. Ночью ей приснилось, будто Маттис сидит один в темном еловом лесу и плачет так сильно, что у его ног натекло целое озеро, а в глубине этого озера сидит она сама, еще совсем маленькая, и играет шишками и камешками, которые он подарил ей. 12 Проснувшись ранним утром, они отправились к реке посмотреть, попала ли в сеть рыба. - Сеть нужно вытаскивать до того, как прокукует кукушка, - сказала Ронья. Она шла по тропинке впереди Бирка, весело подпрыгивая. Тропинка была узкая и извилистая. Она спускалась вниз по горному склону, поросшему молодым березняком. Ронья вцыхала аромат молодых березовых листьев. Они пахли хорошо, они пахли весной! Это радовало Ронью, оттого-то она и подпрыгивала всю дорогу. Следом за ней шел еще совсем сонный Бирк. - Может, в сетях вовсе и нет рыбы! Ты, поди, думаешь, что там ее полным-полно? - В этой реке водится лосось, - ответила Ронья. - Странно будет, если ни одна из рыбин не запрыгнет в нашу сеть. 261 - Странно будет, если ты, сестренка, не прыгнешь скоро носом в реку. - Это мои весенние прыжки. Бирк засмеялся: - Эту тропинку словно нарочно проложили для весенних прыжков. Как ты думаешь, кто протоптал ее? - Может быть, Маттис. Когда жил в Медвежьей пещере. Он любит лососину. Она замолчала, ей не хотелось думать о том, что Маттис любит и чего он не любит. Ронье вспомнился ночной сон, и его она тоже хотела забыть. Но мысль о нем возвращалась снова и снова, как назойливый слепень, и не хотела оставлять ее в покое. Но тут она увидела, что в сети бился, поблескивая, лосось. Это была большущая рыбина - на много дней еды хватит. Бирк вытащил лосося из сети и сказал, довольный: - Теперь, сестренка, мы с голоду не умрем, уж это я тебе обещаю. - До зимы, - добавила Ронья, Но до зимы было далеко, стоило ли сейчас думать о ней? Она решила отгонять назойливые мысли-слепни. Они надели лосося на палку, взвалили его на плечи и отправились в пещеру. Вдобавок они тащили волоком поваленную ветром березу. Они привязали ее кожаными ремнями к поясам и с трудом волокли вверх по склону, как ломовые лошади. Им нужно было дерево, чтобы смастерить миски и прочую утварь. Когда Бирк обрубал ветки, топор скользнул по стволу и поранил ему ногу. Ступая по тропинке, он оставлял кровавый елец, но это его вовсе не печалило. - Пустяки, пусть себе кровоточит, пока ей это не надоест! - Ишь ты, како - Тогда я покажу ему откуда - своим копьем! - Лувис всегда прикладывает к кровоточащей ране сушеный белый мох, - задумчиво сказала Ронья. - Надо будет и мне запасти побольше мха. Кто тебя знает, когда ты вздумаешь в следующий раз садануть себя в ляжку! Так она и сделала, принесла из лесу целую охапку белого мха и положила на солнышке сушиться. А Бирк угостил ее жаренным на углях лососем. И ела она эту рыбу не в последний раз. Несколько дней подряд они только и делали, что ели лососину и мастерили деревянные миски. Нарубить березовые заготовки было делом нехитрым, они рубили их по очереди, и ни один из них не поранился. Вскоре пять отличных деревянных болванок были готовы. Оставалось только вырезать из них миски. Они решили, что нужно именно пять посудин. Но уже на третий день Ронья спросила: - Бирк, что, по-твоему, хуже: жареный лосось или волдыри на руках? 262 На этот вопрос Бирк не мог ответить, потому что и то и другое было отвратительно, - Да, я знаю, что нам нужен какой-то другой инструмент. Вырезать посуду ножом - адская работа. Но другого инструмента у них не было, и они по очереди строгали и скоблили, покуда не смастерили что-то похожее на миску. - Больше я ни одной посудины делать не буду ни за что на свете. Наточу ножик в последний разок. Дай-ка мне его! - Нож? - удивилась Ронья. - Да ведь он у тебя! Бирк покачал головой: - Нет, это ты брала его только что, Давай его сюда! - Нет у меня ножа! Ты не слышишь, что ли, что я тебе говорю? - А куда ты его подевала? Ронья рассердилась: - Куда т ы его подевал? Ты брал его в последний раз. - Не ври! - ответил Бирк. Обозленные, они молча стали искать нож. Обшарили всю пещеру и площадку перед ней. Но нож исчез. - Разве я не говорил тебе, что без ножа в лесу пропадешь? - спросил Бирк, - Тогда тебе нужно было получше беречь его! - ответила Ронья. - И вообще, ты порядочное дерьмо! Сам потерял, а на других сваливаешь! Бирк побледнел от злости: - Помолчала бы ты, дочь разбойника'. На тебя это больше похоже! И с такой вот мне приходится жить в одной пещере! - А ты не живи! Оставайся со своим ножом! Если только найдешь его! И вообще, катись-ка ть1 отсюда! Слезы обиды брызнули у нее из глаз. Она уйдет в лес, подальше от него. Ни за что на свете не захочет она больше ни видеть его, ни говорить с ним! Бирк видел, как она скрылась в лесу. Это разозлило его еще больше, и он крикнул ей вслед: - Катись ко всем виттрам! Туда тебе и дорога! Он поглядел на мох, лежавший у входа пещеру, как куча мусора. Глупая выдумка Роньи. Он в ярости расшвырял мох ногами. Подо мхом лежал нож. Бирк уставился на него и взял его не сразу. Ведь они перебрали весь мох. Откуда здесь взялся ножик? И кто виноват в том, что он оказался здесь? Во всяком случае, это Ронья притащила мох, значит она и виновата. И вообще, она упрямая, глупая и просто невыносимая. Он мог, конечно, побежать за ней и рассказать, что нож нашелся. Но ей только полезно будет посидеть в лесу, покуда не надоест дурака валять. Он хорошенько наточил нож, Потом он сидел с ножом в руке. Держать его было так приятно. Отличный нож, здорово, что он нашелся! Да вот только Роньи тут не было. Не потому ли сердце у него как-то странно сжималось? 263 "Оставайся со своим ножом!" - сказала она. Он снова разозлился. Где она сама-то будет теперь жить? Конечно, ему до этого нет дела, пусть катится куда угодно. Только если она сейчас не вернется, пусть пеняет на себя. Тогда путь в Медвежью пещеру будет для нее закрыт. Ему хотелось сказать Ронье об этом. Но не бежать же в лес разыскивать "ее! Ничего, сама придет и станет проситься назад. Вот тогда-то он ей и скажет: - Раньше надо было приходить! А теперь поздно! Он сказал это вслух, чтобы услышать, как это звучит, и ужаснулся. И это он говорит своей названой сестре! Но ведь она сама виновата! Он ее не прогонял, Ожидая ее, он поел немного жареного лосося. Первые три раза лососина была ужасно вкусная. Но на десятый раз казалось, будто куски во рту вырастали, и их было никак не проглотить. И все-таки это была еда. А что ест тот, кто блуждает по лесу? Что ест сейчас Ронья? Поди, корешки и зеленые листочки, если она только сумела найти их! Но какое ему до нее дело! Пусть себе бродит там, пока не зачахнет, Сама пожелала! И вернуться не подумала! Время шло. И в пещере без Роньи было удивительно пусто. Без нее он никак не мог придумать, чем бы заняться. А сердце сжималось все сильнее. Над рекой стал подниматься туман. И Бирк вспомнил, как он однажды, когда-то давно, боролся с подземным народцем за Ронью. Потом он никогда ей об этом не рассказывал, и она, верно, не знала, что подземный народец мог легко заманить ее к себе. И до чего же неблагодарна к нему она тогда была! Укусила его за щеку, у него до сих пор остался небольшой шрам. И все-таки она пришлась ему по душе. Да, она понравилась ему с первого взгляда. Но она этого не знала, Он никогда ей об этом не говорил, А теперь было уже поздно. С этого дня он будет жить один в пещере. ^Оставайся со своим ножом", - как она могла сказать ему такие жестокие слова! Он охотно бросил бы этот нож в реку, лишь бы вернуть Ронью. Теперь он точно это знал. Туман над рекой часто поднимался вечерами, тут нечего было бояться. Но кто знает, а вдруг этим вечером туман пополз в лес? Тогда подземный народец может вылезти из своих темных глубин. Кто тогда защитит Ронью, кто помешает им заманить ее своими песнями? Правда, теперь это уже не его дело. Нет, как бы там ни было, он не может больше ждать! Он должен пойти в лес, должен найти Ронью. Бирк бежал так быстро, что запыхался. Он искал ее по всем тропинкам, по всем местам, где, как ему казалось, она могла быть. Он звал ее так долго, что стал бояться собственного голоса, стал бояться привлечь внимание любопытных жестоких диких виттр. "Катись ко всем виттрам!" - крикнул он тогда ей вслед. Теперь он со стыдом вспоминал об этом. Быть может, они уже утащили ее, раз он не мог ее нигде найти. А может, она отправилась в замок Маттиса? Может, она стоит перед Маттисом на коленях и умоляет 264 кровью. Тогда они приложили побольше мха и привязали его крест-накрест кожаным ремнем. Лошадь стояла смирно, не двигаясь, будто понимая, что они делают. А высунувший голову из-за ближайшей ели ниссе-толстогузка не мог понять, чем они занимаются. - Что вы это еще придумали? - мрачно спросил он. Но Ронья и Бирк обрадовались ему, ведь это значило, что медведь ушел. Медведь и волк боялись сумеречного народца. Ни ниссе-толстогузкам, ни серым карликам нечего было бояться хищных зверей. Одного лишь запаха сумеречного народца было достаточно, чтобы медведь тихонечко скрылся в лесных дебрях. - А где жеребенок-то? Нет его больше! Конец ему пришел! Не будет больше резвиться! ~ Знаем без тебя, - печально ответила Ронья. Эту ночь они провели возле лошади. Не спали, мерзли, но все им было нипочем. Они сидели рядышком пол густой елью и говорили, говорили... но о своей ссоре не упоминали. Казалось, они о ней забыли. Ронья начала было рассказывать, как медведь убил жеребенка, но замолчала. Это было слишком тяжело. - Такое случается в лесу Маттиса, - сказал Бирк, - да и в каждом лесу. Посреди ночи они поменяли мох на ране, потом вздремнули немножко и проснулись, когда начало светать. - Погляди-ка, - сказала Ронья, - кровь перестала идти, Мох сухой! Они отправились домой, в пещеру. Лошадь они не могли оставить и повели ее с собой. Ей было больно и тяжело идти, но она охотно последовала за ними. - Но ведь карабкаться по горе она даже здоровая не смогла бы, - сказал Бирк. - Куда мы ее денем? Рядом с пещерой, таясь в ельнике и березняке, протекал ручей, из которого они брали воду. Они подвели к нему лошадь. - Пей, и у тебя появится новая кровь, - сказала Ронья. Лошадь пила долго и жадно. Потом Бирк привязал ее к березе. - Пусть она остается здесь, пока рана не заживет. Уж сюда-то не придет никакой медведь, за это я ручаюсь! Ронья погладила лошадь. - Не горюй, на будущий год у тебя будет новый жеребенок. Они увидели, что из вымени лошади капает молоко. - Это молоко должен был сосать твой жеребеночек, - сказала Ронья. - Но теперь ты можешь отдать его нам. Ронья сбегала в пещеру за деревянной миской, вот когда она пригодилась! Девочка надоила в нее молока - до краев. Для лошади было облегчением почувствовать, что набухшее вымя выдоили. А Бирк радовался молоку. - Теперь у нас есть домашняя скотина. Как мы ее назовем? - Давай назовем ее Лиа. У Маттиса в детстве была лошадка, и ее так звали. И они оба решили, что это подходящее имя для лошади. Теперь 266 лошадь уже не погибнет. Лиа будет жить, они уже поняли. Дети принесли ей трапу и хвою, и она стала жадно есть. Тут они почувствовали, что сами проголодались, и решили пойти в пещеру утолить голод. Лиа повернула голову и с тревогой посмотрела им вслед. - Не бойся! - крикнула Ронья. - Мы скоро вернемся. Спасибо тебе за молоко! До чего же было здорово снова напиться молока, свежего, охлажденного в ручье. Они сидели на площадке возле пещеры, ели хлеб, запивая его молоком, и смотрели, как занимается новый день. -- Жаль, что нож потерялся! - воскликнула Ронья. Тогда Бирк вынул нож и вложил его ей в руку: - Хороню, что он нашелся. Он лежал себе подо мхом и ждал, пока мы спорили и ругались. Помолчав немного, Ронья сказала: - Знаешь, о чем я сейчас думаю? О том, как легко все испортить безо всякой причины. - С этой поры мы не будем ссориться зря, - ответил Бирк. - А знаешь, о чем я сейчас думаю? О том, что ты дороже тысячи ножей! Ронья посмотрела на него и улыбнулась: - Ну, теперь я вижу, ты, вовсе спятил! Это были слова Лувис, она не раз говорила так Маттису. 13 Дни бежали, весну сменило лето, наступила жара. Потом полил дождь. Дни и ночи поливал он лес, и лес напился вволю, зазеленел пуще прежнего. Л когда дождь прекратился и засияло солнце, от хвои на жаре поднялся душистый парок. Ронья спросила Бирка, есть ли другой лес на земле, в котором так сладко пахнет, как здесь. И Бирк решил, что другого такого леса не найти. Рана у лошади давно зажила. Они отвязали ее, и она снова паслась с дикими лошадьми. И все же Лиа по-прежнему давала им молоко. По вечерам ее табун пасся недалеко от пещеры, и тогда Ронья с Бирком шли в лес и звали ее. Она отвечала им веселым ржаньем, чтобы они знали, где она находится, мол, приходите подоить меня. Вскоре и другие табуны диких лошадей перестали бояться детей. Иногда они приходили и смотрели с любопытством, как доят Лиа. Такого чуда они прежде не видели. Шалый и Дикий тоже часто приходили и пели себя до тою назойливо, что Лиа прядала ушами и отгоняла их копытами. Но они, нс обращая на это внимания, продолжали наскакивать друг ш друга, прыгали, кидались из стороны и сторону. Они были молоды, и им хотелось играть. Потом вдруг пускались галопом и исчезали в лесу. Но на следующий вечер они появлялись сноса. Они уже стали прислушиваться, когда дети им что-то говорили. А потом они даже стали разрешать себя погладить- Ронья и Бирк ласково хлопали их, и лошадям это, видно, нравилось. И все же в глазах у них все время светился шаловливый огонек: нас, мол, не проведешь. Но однажды вечером Ронья сказала: - Раз я решила, что буду ездить верхом, значит, буду! Была очередь Бирка доить Лиа, а Шалый и Дикий стояли рядом и смотрели. - Ты слышал, что я сказала? Этот вопрос она задала Шалому. И тут же Ронья вцепилась коню в гриву и вскочила ему на спину. Он сбросил ее, но уже не так легко, как в первый раз. Теперь она была к этому готова и пыталась удержаться. Ему пришлось немало побрыкаться, прежде чем он избавился от нее, но наконец это ему удалось. И Ронья, взвыв от злости, шлепнулась на землю. Поднявшись на ноги, цела и почти невредима, она потерла ушибленные локти. - Как был ты шалым, таким и остался, - сказала она. - Но уж еще разок-то я прокачусь! И она прокатилась не раз. Каждый вечер после дойки и она, и Бирк пытались научить Шалого и Дикого хорошим манерам. Но никакая наука к этим паршивцам не приставала. Ронью Шалый сбрасывал столько раз, что она сказала: - Теперь у меня ни одного живого места нет. И толкнула Шалого: - Это все ты виноват, дрянь ты этакая! Но Шалый стоял спокойно и, казалось, был вполне доволен собой. Она поглядела, как Бирк продолжал бороться с Диким, который был таким же норовистым. Но Бирк сумел удержаться у него на спине до тех пор, пока Дикий не устал и не покорился. - Погляди-ка, Ронья! - крикнул Бирк. - Он стоит смирно! Дикий беспокойно ржал, но стоял смирно. А Бирк ласково похлопывал коня, не переставая хвалить его. Ронья возмутилась: - Да ведь, по совести говоря, он тоже порядочное дерьмо! Ронье стало обидно, что Бирк укротил Дикого, а ей никак не справиться с Шалым. А еще досаднее было, что в последние вечера ей приходилось все время доить Лиа одной, а Бирк, сидя на спине у Дикого, кружил вокруг нее, покуда она, стоя на коленях, доила кобылу. Это чтобы показать, какой он лихой наездник! - Плевать на синяки! - сказала Ронья. - Вот сейчас кончу доить и прокачусь! Сказано - сделано. Шалый ничего не подозревал, и вдруг на спине у него опять очутилась Ронья. Он изо всех сил старался сбросить ее и, когда это у него не получилось, обозлился и испугался. *Нет, на этот раз у тебя ничего не выйдет", - решила Ронья. Она намертво вцепилась в гриву коня, крепко сжала ему спину коленями и удержалась. Тогда он во всю прыть помчался в лес. Еловые ветки и верхушки сосен мелькали с такой быстротой, что у Роньи в ушах свистело. Конь понес, и Ронья в страхе закричала: - Помогите! Пропадаю! Помогите! 268 Но Шалый вовсе ошалел. Он мчался так, словно хотел разорваться на куски, и Ронья ждала, что вот-вот она упадет и сломает себе шею. И тут за ними помчался Бирк на Диком. А резвее коня было не найти. Дикий скоро поравнялся с Шалым и обогнал его. Бирк успел ухватить его за гриву. Шалому пришлось на всем скаку резко остановиться, и Ронья съехала ему на шею, чуть не свалившись. Но она все же удержалась и снова выпрямилась, сидя у него на спине. Шалый стоял понуро, он перестал беситься. Морда у него покрылась пеной, он дрожал всем телом. Но Ронья ласково похлопывала его, гладила и хвалила за то, что он скакал так быстро. И это успокаивало его. - По правде говоря, тебе следовало бы надавать по морце, - сказала она. - Чудо, что я осталась жива! - Еще большее чудо, что мы их укротили! - добавил Бирк. - Подумать только, обе эти животины поняли наконец, как себя вести и кто здесь хозяин. Спокойной рысью они поехали назад, к Лиа. Забрали молоко и, предоставив Шалому и Дикому резвиться в лесу, отправились домой, в свою пещеру. - Бирк, ты заметил, что Лиа стала давать меньше молока? - спросила Ронья. - Да, у нее, наверное, будет новый жеребенок. И скоро молоко у нее вовсе пропадет. - Тогда нам снова придется пить одну ключевую воду. И хлеб у нас тоже вот-вот кончится. Мука, которую Ронья принесла из дому, кончилась. Они испекли на горячих камнях очага последние жесткие лепешки. Дети уже доедали их. Скоро им предстояло остаться без хлеба. Голода они не боялись, в лесу было много озер, богатых рыбой, да и лесной дичи здесь водилось немало. Если будет голодно, они всегда могут поставить силки на тетерева и глухаря. Ронья собирала растения и зеленые листочки, которые годились в пищу, этому ее научила Лувис. К тому же поспела земляника. Она алела повсюду на южных склонах, а скоро поспеет и черника. - Нет, голодать мы не будем, - сказала Ронья. - Но первый день без хлеба и молока вряд ли нам покажется веселым! И этот день пришел раньше, чем они ожидали. Правда, Лиа преданно отвечала им, когда они звали ее по вечерам, но теперь ей явно не хотелось, чтобы ее доили. Под конец Ронья могла выдоить лишь несколько капель, и Лиа ясно дала ей понять, что доить ее больше не надо. Тогда Ронья обняла ее голову и поглядела ей в глаза. - Спасибо тебе, Лиа! Будущим летом у тебя будет жеребенок. Ты это знаешь? И тогда у тебя снова появится молоко. Но уже не для нас, а для твоего жеребенка. Ронья ласково гладила Лиа. Ей хотелось верить в то, что лошадь понимает ее слова. И она сказала Бирку: 26Q - Скажи и ты ей спасибо! И Бирк послушался ее. Они долго оставались с ней, а когда пошли домой, Лиа долго шла за ними в тот светлый летний вечер. Казалось, она понимала: пришел конец тому удивительному, что случилось с ней, столь необычному для жизни дикой лошади. Маленькие люди, сотворившие это чудо, уходили теперь от нее навсегда, и она долго стояла, глядя им вслед, пока они не скрылись а ельнике. А потом она вернулась в свой табун. Иногда по вечерам, приходя в лес, чтобы прокатиться верхом, они видели Лиа издали, окликали ее, и она отвечала им веселым ржаньем, но никогда не покидала ради них свой табун. Она была дикой лошадью и домашним животным никогда бы не стала. Но Шалый и Дикий, завидев Ронью и Бирка, охотно бежали к ним. Теперь они были рады скакать взапуски с седоками на спине. А Ронье и Бирку эти верховые прогулки в лесу доставляли большое удовольствие. Но однажды вечером за ними погналась дикая виттра. Лошади обезумели от страха и перестали подчиняться седокам. А Ронья и Бирк не стали их принуждать и позволили им скакать, куда их несли ноги. Виттры ненавидели людей и норовили поймать их, а не лесных животных. Для Роньи и Бирка опасность была велика. В страхе они разъехались в разные стороны. И в этом было их спасение. Их обоих виттра схватить не могла, но они знали, что она глупа и непременно попытается это сделать. Пока она гналась за Бирком, Ронья успела улизнуть от нее. Бирку пришлось труднее, Но когда виттра в ярости решила поискать, куда делась Ронья, она на короткий миг забыла про Бирка, и он, быстро соскочив с коня, спрятался между двумя большими камнями. Он сидел там долго, ожидая, что она вот-вот найдет его. Но таковы уж дикие виттры: то, чего они не видят, для них не существует, Сейчас для нее людей, которым ей хотелось выцарапать глаза, больше не было, и она полетела, разъяренная, рассказать об этом своим злобным сестрам. Бирк увидел, что она исчезла, и, удостоверясь в том, что она не вернется, крикнул Ронью. Она вылезла из своего убежища под елью. и они, радуясь своему спасению, стали весело плясать. Какое счастье! Виттре не удалось задрать их до смерти или утащить в горы и заточить на всю жизнь в плен. - В лесу Маттиса бояться нельзя, - сказала Ронья. - Но когда дикие виттры хлопают крыльями у самых твоих ушей, поневоле испугаешься. Шалый и Дикий куда-то запропастились, и детям пришлось весь долгий путь домой, в Медвежью пещеру, идти пешком. - Да я готов хоть всю ночь идти пешком, лишь бы избавиться от диких витгр, - сказал Бирк. И они брели по лесу, держась за руки, и не переставали болтать, веселые и оживленные после пережитого страха. Начало смеркаться, 270 был прекрасный летний вечер, и они говорили о том, как прекрасно жить на свете, даже если здесь водятся дикие виттры. Как прекрасно жить в лесу, на свободе! Днем и ночью, под солнцем, под луной и звездами. Во все времена года, которые неторопливо сменяют друг друга; только что ушедшей весной, только что наступившим летом, осенью, которая скоро придет. - А зимой... - сказала Ронья и замолчала. Они увидели, как ниссе-толстогузки и тролли-болотники с любопытством выглядывают здесь и там из-за елей и камней. - А сумеречный народец и зимой живет себе преспокойно. И она снова замолчала. - Но ведь сейчас лето, сестренка! И Ронья поняла, что он прав. - Это лето я запомню на всю жизнь! - сказала она. Бирк поглядел на темнеющий лес, и в душе у него возникло какое-то странное чувство, непонятно отчего. Он не понял, что причиной этого чувства, похожего на грусть, была лишь красота и тишь летнего вечера. - Да, сейчас лето, -сказал он и взглянул на Ронью, - и это лето я буду помнить до конца своей жизни. Я это знаю. И они вернулись домой, в Медвежью пещеру. А на площадке у входа в пещеру сидел Коротышка Клипп и ждал их. 14 Да, там сидел Коротышка Клипп, такой знакомый и дорогой: приплюснутый нос, косматые волосы, косматая борода. Ронья бросилась к нему с радостным криком: - Коротышка Клипп! О, это ты?.. Это ты!.. Ты пришел! От радости она стала заикаться. - Красивый отсюда вид, - сказал Коротышка Клипп, - на лес и на реку! Ронья засмеялась. - Да, на лес и на реку! Потому-то ты и пришел сюда? - Нет, Лувис прислала вам хлеба. Он развязал кожаный мешок и достал пять больших круглых караваев. Тут Ронья снова закричала: - Бирк, погляди-ка! Хлеб! У нас теперь есть хлеб! Она схватила один каравай, поднесла к лицу, стала вдыхать его запах, и на глазах у нее показались слезы. - Хлеб, который испекла Лувис! Я и забыла, что на свете есть такое чудо! Она стала отламывать от каравая большие куски и пихать их в рот. Она хотела накормить и Бирка, но он, помрачнев, стоял молча и, отказавшись от хлеба, скрылся в пещере. - Ну вот, Лувис решила, что хлеб у вас к этому времени, поди, уже кончился. Ронья не переставала жевать. Вкус хлеба казался ей самым прекрасным на свете и напомнил ей о Лувис. И тут она спросила Клиппа: - А как Лувис узнала, что я в Медвежьей пещере? - Уж не думаешь ли ты, что мать у тебя глупа? Где же тебе еще быть? - фыркнул Клипп. Он посмотрел на нее и задумался. Вот она сидит, их милая, красивая Ронья, и уплетает хлеб, словно больше ей ничего на свете не нужно. А он должен сейчас выполнить поручение, Лувис сказала, чтобы он сделал это похитрее. Но Коротышка Клипп хитрить особо не умел. - Послушай, Ронья, - осторожно сказал он. - Ты не собираешься воротиться домой? В пещере что-то загремело. Видно, их кто-то подслушивал. И этот кто-то захотел, чтобы Ронья поняла это. Но Ронью сейчас занимал только Коротышка Клипп. Ей так много нужно было узнать у него, хотелось расспросить его обо всем. Клипп сидел рядом с ней, но, задавая ему вопросы, она, казалось, не видела его. Глядя на реку и лес, она тихо, еле слышно спрашивала его: - Как сейчас там у вас, в замке? И Клипп говорил ей чистую правду: - Невесело сейчас в замке. Вернись домой, Ронья! Ронья продолжала смотреть на речку и лес. - Это Лувис велела просить меня об этом? Клипп кивнул: - Да, плохо нам без тебя, Ронья. Все ждут дня, когда ты вернешься домой. Ронья поглядела на речку и на лес, а потом тихо спросила: - А Маттис? Он тоже хочет, чтобы я вернулась? Коротышка Клипп выругался: - Эта чертова скотина! Кто знает, чего он хочет! Снова наступило молчание, а после Ронья снова спросила: - Он говорит когда-нибудь обо мне? Клипп заерзал, ему велели схитрить, поэтому он просто промолчал. - Скажи честно, упоминает он хоть когда-нибудь мое имя? - Не-а... - неохотно признался Клипп. - И другим не велит говорить при нем о тебе. Черт побери! Вот он и выболтал то, о чем Лувис велела молчать. Вот так схитрил! Он умоляюще поглядел на Ронью: - Однако все будет хорошо, дружочек, как только ты воротишься домой. Ронья покачала головой: - Я никогда не вернусь! До тех пор, пока Маттис не считает ме- ня своей дочкой. Так и скажи ему. Да погромче, чтобы слышно было во всем замке! - Нет уж, спасибо, такую весть даже Пер Лысуха не посмел бы ему принести! Коротышка Клипп рассказал, что Пер Лысуха хворает. Да и не мудрено, раз в доме такая беда. Маттис все время не в духе, то и дело рычит на всех. И с разбоем нынче дела плохи. В лесу полным-полно кнехтов, они схватили Пелье и посадили к фогду в темницу, на хлеб и воду. Там сидят двое из людей Борки. Сказывают, фогд поклялся, что скоро пересажает всех людей из банды Маттиса, чтобы наказать их по заслугам. А какое им выйдет наказание, кто знает? Поди, смертная казнь. - А что, он теперь больше никогда не смеется? Коротышка Клипп удивился: - Кто не смеется? Фогд? - Я спрашиваю про Маттиса, - ответила Ронья. И Клипп уверил ее, что с тех пор, как Ронья на его глазах перепрыгнула через Адский провал, никто не слыхал его смеха. Клиппу надо было возвращаться до темноты. Он собрался идти, заранее печалясь о том, что он скажет Лувис. Напоследок он решил попросить еще разок: - Ронья, воротись домой! Будь умницей! Послушай меня, воротись! Ронья покачала головой и сказала: - Передай привет Лувис, да скажи ей тысячу раз спасибо за хлеб! Клипп быстро сунул руку в кожаный мешок. - Ой-ой-ой! Чуть было не забыл! Ведь она послала тебе еще мешочек соли! Хорошенькое было бы дельце, кабы я принес его назад домой! Ронья взяла мешочек. - Моя мать обо всем позаботится! Она знает, без чего в лесу не обойтись. Но как она догадалась, что у нас осталось всего несколько крупинок соли? - На то она и мать, - ответил Клипп. - Мать сердцем чует, когда ее дитяти чего-то не хватает. - Только такая мать, как Лувис, - ответила Ронья. Она долго стояла и смотрела Клиппу вслед. Он ловко спускался по крутой узкой тропинке. Когда Клипп исчез из виду, Ронья вернулась в пещеру. - Так ты не пошла с ним домой, к отцу? - спросил Бирк. Он лежал на постели из еловых веток. Ронья не видела его в темноте, но слова его расслышала, и они ее рассердили. - У меня нет отца, - ответила она. - А если ты будешь меня злить, то не будет и брата! - Прости, сестренка, если я тебя обидел. Но я знаю, о чем ты думаешь иногда. - Да, - отвечала из темноты Ронья. - Я думаю иной раз о том,что я жила на свете одиннадцать зим, а на двенадцатую умру. А мне бы так хотелось еще побыть на земле. Ясно тебе? - Забудь про зимы, сейчас лето. И в самом деле, было лето. День ото дня оно становилось все теплее и теплее, ласковее и безоблачнее. Такого лета в их жизни еще не бывало. Каждый день в полуденную жару они купались в холодной речке. Они плавали и ныряли, как выдры, и позволяли течению уносить себя, пока грохот водопада Ревущий не предупреждал их об опасности. Ревущий обрушивал воды реки с огромного утеса, и никто, попав в его водоворот, не выходил из него живым. Ронья и Бирк знали, когда им начинала грозить опасность. - Как только покажется утес Ревущий, поворачивай назад, не то пропадем, - сказала Ронья. Утес Ревущий, огромный камень, стоял посреди реки, чуть повыше водопада. Для Роньи и Бирка он был предостерегающим знаком. Им пришлось выбраться на берег, а это было нелегко. Потом они долго лежали на прибрежных камнях, запыхавшиеся и посиневшие от холода, греясь на солнышке и с любопытством глядя на вьвдр, без устали плавающих и ныряющих у берега. Когда спустилась вечерняя прохлада, они отправились в лес, чтобы покататься верхом. Шалый и Дикий несколько дней не показывались. Их испугала виттра, но они опасались и тех, кто сидит у них на спине. Теперь же они перестали бояться и радостно выбежали навстречу детям, не прочь снова побегать взапуски, Ронья и Бирк позволяли им вначале скакать во всю прыть, а после ехали шагом, прогуливаясь по своему любимому лесу. ~ Хорошо кататься теплыми летними вечерами, - сказала Ронья. А про себя подумала: "Почему в лесу не может круглый год длиться лето? И почему у меня не радостно на душе?" Она любила свой лес и все, что в нем было, что в нем жило и росло: все деревья, маленькие озерца и болота, ручьи, мимо которых они проезжали, все замшелые валуны, земляничные полянки и черничники, все цветы, всех зверей и птиц. Отчего же тогда ей иногда становилось так грустно и отчего непременно должна наступить зима? - О чем ты думаешь, сестренка? - спросил Бирк. - О том... что вот под тем валуном живут тролли-болотники. Я видела, как они плясали прошлой весной. Я люблю трофей-болотников и ниссе-толстогузок, но не серых карликов и диких виттр, сам знаешь! - А кто их любит! Стало раньше смеркаться. Время светлых ночей прошло. Вечером они сидели у огня и смотрели на загоравшиеся в небе бледные звезды.'Чем сильнее сгущалась темнота, тем больше их становилось, тем ярче горели они над лесом. Пока это было еще летнее небо, но Ронья знала, что говорили звезды: "Скоро придет осень!" - Нет, диких виттр я ненавижу! - сказала она. - Удивительно, что они так давно не охотились за нами. Может, они не знают, что мы живем в Медвежьей пещере? - Это потому, что их пещеры на другом конце леса, а не у реки, - ответил Бирк. - И серые карлики, наверно, на этот раз не разболтали про нас, иначе виттры давно бы уже явились сюца. Ронья поежилась. - Лучше про них не говорить. А не то мы можем приманить их. Наступила ночь. Потом настало утро и новый теплый день. Дети, как всегда, пошли купаться. И тут появились дикие виттры. Не одна, не две, а множество, огромная свирепая стая. Они кружились над рекой, кричали и выли: - Хо-хо! Красивые маленькие человечки в воде! Сейчас прольется кровушка, хо-хо! - Ныряй, Ронья! - крикнул Бирк. Они нырнули и плыли под водой до тех пор, пока не вынуждены были выплыть наверх и набрать воздух, чтобы не погибнуть. Увидев, что тучи виттр затмили небо, они поняли: это им не поможет, на этот раз им от виттр не уйти. "Виттры позаботятся о том, чтобы нам не пришлось тревожиться о зиме", - с горечью подумала Ронья, слушая их не смолкающие крики: - Маленькие красивые человечки в воде! Сейчас мы их раздерем в клочья! Сейчас прольется кровушка, хо-хо! Но дикие виттры любят пугать и мучить свои жертвы прежде, чем нападают. Потом они рвут их когтями, убивают, но не менее приятно для них сначала полетать, повыть, попугать. Они ждут, когда Большая виттра подаст знак: "Пора!" А Большая виттра, самая дикая и кровожадная из них, описывала над рекой большие круги. "Хо-хо!^ - она не торопилась! Погодите, скоро она первая вонзит когти в одного из этих, барахтающихся в воде. С кого же ей начать? Вон с этой, черноволосой? Того, с рыжими волосами, что-то не видно, но он, поди, тоже вынырнет. Хо-хо! Много острых когтей ждет его, хо-хо! Ронья нырнула и вынырнула вновь, хватая воздух ртом. Где же Бирк? Его нигде не видно. Она застонала от отчаяния. Где же он, не-ужто утонул? Неужели оставил ее одну на растерзание виттрам? - Бирк! - закричала она в страхе. - Бирк, где ты? И тут Большая виттра с воем кинулась на нее. Ронья закрыла глаза... "Бирк, брат мой, как ты мог покинуть меня в самую трудную, в самую страшную минуту?* - Хо-хо! - выла виттра. - Сейчас прольется кровушка! Нет, она подождет еще чуть-чуть, самую малость, а потом... Она сделает еще один круг над рекой, И тут Ронья услыхала голос Бирка: - Ронья, сюда! Быстро! Течение реки несло поваленную березу с еще зеленеющими листьями, и Бирк крепко ухватился за нее. Ронья увидела его голову рядом со стволом дерева. Вот он, он не оставил ее в беде. Ах, какая радость! ' Хотя стоит ли торопиться? Поток уносит Бирка; и ей его не догнать. Она нырнула и поплыла, собрав все силы... и... догнала его. Он подал ей руку и притянул к себе. Секунда... и они оба повисли на плывущей березе. Густая листва березы скрывала их. - Послушай, Бирк, - пролепетала, задыхаясь, Ронья. - Я думала, ты утонул. - Пока еще нет, но скоро утону. Ты слышишь грохот Ревущего? И Ронья услышала рев водопада, голос Ревущего. Поток нес их в эту бездну, они были к ней уже слишком близко, она это видела. Река мчала их все быстрее, и все громче ревел водопад. Она уже чувствовала, что водопад неумолимо засасывает их. Скоро, совсем скоро он швырнет их в пучину, прокатит их в первый и в последний раз. Ей захотелось быть поближе к Бирку. Она подвинулась к нему вплотную и знала, что он думает о том же, о чем и она: "Лучше Ревущий, чем виттры". Бирк обнял ее за плечи. Что бы ни случилось, они будут вместе, брат и сестра, теперь их ничто не разлучит, А виттры метались в ярости. Куда подевались маленькие человечки? Пора вонзать в них когти. Куда они запропастились? По воде плыло лишь дерево с ветвистой кроной. Поток быстро гнал его вниз по течению. Что скрывала зеленая листва, виттры видеть не могли. Воя от злости, они продолжали кружить в поисках людей. Но Ронья и Бирк были уже далеко и не слышали их воя. Они слышали лишь все усиливающийся рев водопада и знали, что теперь он совсем близко. - Сестренка моя! - позвал Бирк. Ронья не слышала его слов, но читала их по губам. И хотя брат и сестра не могли расслышать ни словечка, они вели разговор. О том, что нужно высказать, пока не поздно. О том, как прекрасно любить кого-то так сильно, что можно не бояться даже самого страшного в жизни. Они говорили об этом, хотя не могли слышать ни единого слова. А потом они уже больше не говорили. Они держались друг за друга, закрыв глаза. И вдруг они почувствовали сильный толчок, заставивший их очнуться. Береза наткнулась на утес Ревущий. Толчок заставил дерево повернуться и изменить направление. И прежде чем поток снова подхватил его, оно подплыло ближе к берегу. - Давай попытаемся, Ронья? - крикнул Бирк. Он оторвал ее от дерева, в которое она вцепилась, и они оба оказались в пенящемся водовороте. Теперь каждый должен был бороться за свою жизнь, сражаясь с безжалостным потоком, который изо всех сил старался утащить их к водопаду. Совсем рядом, у берега вода была спокойной, но добраться до нее было нелегко. "-В конце концов Ревущий победит", - думала Ронья. Силы у нее иссякли. Ей хотелось сдаться, лечь неподвижно, позволить потоку унести ее и исчезнуть в водопаде. Но впереди плыл Бирк. Он оглянулся и посмотрел на нее. Потом он оборачивался снова и снова, и тогда она решила попытаться еще раз. Она опять стала бороться, пока совсем не обессилела. Но теперь она уже очутилась в спокойной воде, и Бирк потащил ее к берегу. И тут силы тоже оставили его. - Мы должны... мы должны... - говорил он, задыхаясь. В полном изнеможении они выбрались на берег. Согревшись на солнышке, они тут же уснули, не успев понять, что спасены. Домой, в Медвежью пещеру, они вернулись уже перед заходом солнца. А на площадке перед входом в пещеру сидела Лувис и ждала их. 15 - Дитя мое, - сказала Лувис, - отчего у тебя мокрые волосы? Ты купалась? Ронья стояла молча и смотрела на мать, которая сидела, присло-нясь к стене пещеры, сильная и надежная, как сама скала. Ронья смотрела на нее с любовью, но все же ей хотелось, чтобы Лувис пришла к ним в другой день, только не сейчас! Сейчас ей хотелось побыть наедине с Бирком. Ей казалось, будто в душе у нее все дрожит от пережитого ужаса. Ах, как нужно ей было в эту минуту спокойно поговорить с Бирком и порадоваться, что они остались живы! Но вот здесь сидит Лувис, ее милая Лувис, которую она так давно не видела. И мать не должна подумать, что сейчас она нежеланная гостья. Ронья улыбнулась ей: - Мы с Бирком поплавали немного!.. Бирк! - Она увидела, что он поднимается к пещере, а это было некстати. Не нужно ему было сейчас встречаться с Лувис. Ронья бросилась ему навстречу и тихонько спросила: - Ты не хочешь поздороваться с моей матерью? Бирк холодно посмотрел на нее: - С незваными гостями не здороваются. Этому научила меня мать, когда еще носила меня на руках! Ронья чуть не задохнулась от возмущения и отчаяния, сердце у нее до боли сжалось. Неужели это Бирк смотрит на нее ледяным взглядом? Тот самый Бирк, который только что был ей настолько дорог, что она готова была следовать за ним даже в кипящую бездну Ревущего! А сейчас он предал ее, стал чужим. О, как она ненавидела его за это! Никогда она еще не испытывала такой ярости! По правде говоря, она ненавидела не только Бирка, но все на свете. Все, что мучило ее сейчас так, что она была готова лопнуть от злости: и Бирка, и Лувис, и Маттиса, и виттр, и Медвежью пещеру, и лес, и лето, и зиму, и эту Ундис, которая вбила в голову Бирка такие глупости, когда он еще был грудным младенцем, и этих проклятущих виттр... нет, их она уже упоминала! Хотя она ненавидела и многое другое, что забыла перечислить, ненавидела до того, что ей хотелось кричать! Она уже сама не помнила почему, но крикнуть ей нужно бьшо непременно, да так, чтобы горы рухнули! Но она не закричала, а лишь прошипела Бирку: - Жаль только, что твоя мать не научила тебя вежливости. И юркнула в пещеру. Она пошла назад, к Лувис, и объяснила, что Бирк устал. И замолчала. Она села на каменную плиту рядом с матерью, и уткнулась лицом в ее колени, и заплакала, но не громко, не так, чтобы горы рухнули, а тихо, совсем неслышно. - Ты знаешь, зачем я пришла? - спросила Лувис. И Ронья, всхл - Уж, верно, не за тем, чтобы принести мне хлеба! - Нет, - ответила Лувис, гладя дочку по голове. - Хлеб у тебя будет, когда ты вернешься домой. Ронья продолжала всхлипывать. - Я никогда не вернусь домой. - Тогда дело кончится тем, что Маттис утопится в реке. Ронья подняла голову. - С какой стати ему топиться? Это из-за меня-то? Да он обо мне даже не вспоминает! - Правда, днем он о тебе не вспоминает. Но каждую ночь зовет тебя во сне. - Откуда ты знаешь? Он что, опять спит в твоей постели, а не в каморке Пера Лысухи? - Да, Перу он мешал спать. Да и мне мешает. Но кто-то должен терпеть его, когда ему так худо.Она долго молчала, потом добавила: - Знаешь, Ронья, тяжко смотреть на человека, когда он так мучается. Ронья боялась вот-вот взвыть так, что горы рухнут. Но она сжала зубы и тихо спросила: - Скажи, Лувис, если бы ты была ребенком и твой отец отказался бы от тебя и даже не хотел бы упоминать твоего имени, ты вернулась ULI к нему? Если бы он даже не подумал прийти и попросить тебя об этом? Лувис помедлила немного с ответом. - Нет, не вернулась бы! Пусть бы он попросил меня вернуться! - Но Маттис никогда не попросит! - воскликнула Ронья. Она снова уткнулась в колени Лувис и смочила ее юбку из грубой шерсти тихими слезами. Наступил вечер, стемнело. Самый тяжелый день был на исходе. - Ложись спать, Ронья, - сказала Лувис. - Я посижу здесь, подремлю, а как станет светать, пойду, домой. - Я хочу заснуть у тебя на коленях, а ты спой мне Волчью песнь! Она вспомнила, как однажды пыталась спеть эту пест. Бирку, но ей это скоро надоело. А теперь Ронье не придется больше петь ему песни, это уж точно. Но Лувис запела, и весь мир сразу преобразился. Положив голову на колени матери, Ронья заснула при свете звезд глубоким и сладким детским сном и проснулась лишь ясным утром, Лувис в пещере уже не было. Но свою серую шаль, которой она укрыла Ронью, Лувис не взяла. Проснувшись, Ронья ощутила тепло этой шали и вдохнула ее запах. Да, это был запах Лувис. Еще он напомнил Ронье, как пахло от зайчонка, который был у нее когда-то. У огня, опустив голову на руки, сидел Бирк. Рыжие пряди волос свисали ему на лицо. Он казался таким безнадежно одиноким, что у Роньи кольнуло в сердце. Она тут же все забыла и, волоча шаль, подошла к нему. Потом, остановившись, помедлила: а вдруг он не хочет, чтобы ему мешали? И все же спросила: - Что с тобой, Бирк? Он взглянул на нее и улыбнулся: - Да вот, сижу здесь и горюю, сестренка! - Из-за чего же? - Из-за того, что ты мне по-настоящему сестра лишь когда Ревущий зовет меня. А не тогда, когда твой отец присылает людей с разными вестями. Потому-то я и веду себя иной раз как скотина, а после жалею об этом, если хочешь знать. "А кому хорошо? - подумала Ронья. - Разве мне не обидно, что я никак не могу никому угодить?" - Правда, я не могу тебя за это упрекать, - продолжал Бирк. - Я знаю, что так оно и должно быть. Ронья робко посмотрела на него. - Так ты все же хочешь быть мне братом? - Сама знаешь, что хочу. Я и так тебе брат везде и всегда. А теперь я скажу тебе, почему я хочу, чтобы нынче нас оставили в покое, чтобы никто из замка не приходил сюда. И почему я не хочу говорить о зиме! Это Ронье хотелось узнать больше всего. Она удивлялась тому, что Бирк не боялся зимы. "Ведь сейчас лето, сестренка", - говорил он спокойно, будто зима никогда не настанет. - У нас с тобой только одно лето для нас двоих, - сказал Бирк. - А когда тебя со мной не будет, мне и жизнь не в жизнь. Придет зима, и тебя здесь не будет. Ты вернешься в замок к Маттису. - А как же ты? Где ты будешь жить? - Здесь, конечно. Я бы мог попроситься назад, в крепость Борки. Они бы меня не выгнали, я знаю. Но к чему мне это? Тогда я тебя все равно потеряю. Я даже не смогу видеться с тобой. Уж лучше я останусь в Медвежьей пещере. - И замерзнешь насмерть. Бирк засмеялся: - Может, замерзну, а может, и нет. Надеюсь, ты будешь прибегать иногда ко мне на лыжах и приносить немного хлеба и соли. Да прихватишь мою волчью шубу, если сумеешь вызволить ее из крепости Борки. Ронья покачала головой: - Если зима будет такая, как в прошлом году, на лыжах далеко не уйдешь. Я не смогу пройти через Волчье ущель