венском уединении, я думаю, так приятно сочинять, - продолжала пытать меня Нимфодора, устремив прямо мне в лицо пристальный взгляд. - Да; но я занимаюсь больше хозяйством, - отвечал я, чтоб что-нибудь сказать ей. - О, так вы и хозяин хороший! Как приятно это слышать! - воскликнула Нимфодора. Почему это ей приятно слышать - не понимаю. - Я недавно читала, не помню чье, сочиненье, "Вечный Жид"{336} называется: как прелестно и бесподобно написано! - продолжала моя мучительница. "Что ж это такое?" - думал я, не зная, что с собой делать и куда глядеть. - Нынче, так это грустно, - снова продолжала Нимфодора, не спуская с меня пристального взгляда, - мы не имеем где книг доставать. Когда здесь жил, в деревне, Рафаил Михайлыч{336}, с которым мы были очень хорошо знакомы и почти каждый день видались и всегда у них брали книги. Тут я у них читала и ваше сочинение, "Тюфяк" называется - как смешно написано. Я начинал приходить в совершенное ожесточение. Чтоб спасти себя хоть как-нибудь от дальнейших разговоров с Нимфодорой, я высунул голову в окно и стал будто бы с большим вниманием глядеть на толпящийся тут и там народ. Из толпы, окружающей кабак, вышел Пузич с Козыревым; оба они успели, видно, порядочно выпить. Я еще прежде слышал, что Пузич подрядился у Фомкиной госпожи строить новый флигель, и у них, вероятно, были поэтому слитки{337}. Пузич, увидев меня, остановился и поклонился, а Козырев, нахмуренный и мрачный, немного пошатываясь и засунув руки в карманы плисовых шаровар, прошел было сначала мимо, но потом тоже остановился и, продолжая смотреть на все исподлобья, стал поджидать товарища. - Ваше высокоблагородие, позвольте с вами компанию иметь, - проговорил Пузич пьяным голосом. - Нет, братец, в другое уж время, - сказал я, показывая ему рукой, чтоб он отправлялся, куда шел. - Барин!.. Писемский!.. Господин! Позвольте с вами компанию иметь! - прокричал Пузич на всю уж улицу, так что Арина Семеновна, как хозяйка, обеспокоилась этим и подошла к окну. - Нехорошо, нехорошо, Пузич, - сказала она, - мужик вы хороший, богатый, а беспокоите господ. Ступайте, ступайте! - Арина Семеновна, позвольте компанию иметь! - воскликнул опять Пузич. - Ежели теперича барину, господину Писемскому, деньги теперича нужны - сейчас! Позови только Пузича: "Пузич, дай мне, братец, денег, тысячу целковых" - значит, сейчас, ваше высокопривосходительство. Что мне деньги! Денег у меня много. Мне барин, господин Писемский, его привосходительство, значит, отдал теперича все деньги сполна, и я благодарю, должон благодарить. Теперича господин Писемский мне скажет: "Подай мне, Пузич, деньги назад!" - "Изволь, бери..." Позвольте, ваше привосходительство, компанию мне с вами иметь?.. В это время вышел из-за угла Матюшка, что-то с несвойственным ему печальным лицом, и робко подошел к Пузичу. - Дядюшка, дай два рублика-та, - пробормотал он. Физиономия Пузича в минуту изменилась: из глупо подлой она сделалась строгой. - Какие твои два рубли? - сказал он, обернувшись к Матюшке лицом и уставив руки в бока. - Мамонька наказывала серп купить, жать нечем, - проговорил тот. - Какие твои деньги у меня? За какие услуги? Говори! Ежели теперича ты пришел у меня денег просить, как ты смеешь передо мной и господином в шапке стоять? Тебе было сказано, на носу зарублено, чтоб ты не смел перед господами в шапке стоять, - проговорил Пузич и сшиб с Матюшки шапку. Тот только посмотрел на него. - Что дерешься? И на тебе шапка не притаченная, - проговорил он, поднимая шапку. - Молчать! Поговори еще у меня! - продолжал Пузич. - Когда, значит, подрядчик с тобой разговаривает, какой разговор ты можешь иметь! - Пузич, идемте, - проговорил октавой Козырев, которому уж, видно, наскучило ждать. - Идем, идем, Флегонт Матвеич, - отвечал Пузич, - дураков, значит, надо учить, ваше привосходительство, коли они неумны, - отнесся он ко мне и, очень довольный, что удалось ему перед всем народом покуражиться над Матюшкой, пошел с Козыревым опять, кажется, в кабак. Бедняга Матюшка издали последовал за ним. - Что? Тебя не рассчитывает подрядчик? - спросил я его. - То-то-тка, все вот жилит да дерется еще, - отвечал он, уходя. Не прошло четверти часа после этой сцены, мы сидели еще с барышнями у Арины Семеновны в ожидании отца Николая, который присылал из церкви с покорнейшею просьбою подождать его, приказывая, что, как он освободится, так сам зайдет просить достопочтенных гостей. Чтоб отклонить для Нимфодоры всякую возможность вступить со мною в разговор о литературе, я продолжал упорно смотреть в окно. "Однако отец Николай что-то долго нейдет, думал я, неужели он все еще молебны служит?" Около церкви никого уж не видать, а между тем в противоположной стороне, к кабаку, масса народа делается все гуще и гуще. Наконец, я увидел ясно, что туда идут и бегут. - Кажется, пожар! - сказал я, вставая. - Ах, боже мой! - воскликнула Нимфодора и даже Минодора с довольно, по-видимому, твердыми нервами. В это время вошел отец Николай, бледный и запыхавшийся. - Батюшка! Что такое случилось? Откуда вы? - спросил я. - Что, сударь! Случилось несчастье: убийство в кабаке! Сейчас ходил напутствовать дарами, да уж поздно - злодеи этакие! - Скажите! - произнесли опять Нимфодора и Минодора в один голос. - Кто такие? Кто кого убил? - спросил я. - Плотники... стали пьяные в кабаке с хозяином разделываться... слово за слово, да и драка... один молодец и уходил подрядчика насмерть, - отвечал отец Николай, садясь и утирая катившийся с лица его крупными каплями пот. - Не Пузича ли это? - сказал я. - Его, его, Пузича, коли знаете. Плутоватый был мужичонко. - Кто ж его убил? Он сейчас здесь был. - Да я уж и не знаю. Петром, кажется, зовут парня, высокий этакой, худой. - Батюшка! Нельзя ли еще как-нибудь помочь убитому? - воскликнул я. - Вряд ли! - отвечал отец Николай, сомнительно покачивая головой. Но я, схватив попавшийся мне на глаза перочинный ножик, чтоб пустить Пузичу кровь, пошел как мог проворно к кабаку. Место происшествия, как водится, окружала густая толпа; я едва мог пробраться к небольшой площадке перед кабаком, на которой, посредине, лежал вверх лицом убитый Пузич, с почерневшим, как утопленник, лицом, с следами пены и крови на губах. У поддевки его правый рукав был оторван, рубаха вся изорвана в клочки; правая рука иссечена цирюльником, но кровь уж не пошла. В стороне стоял весь избитый Матюшка и плакал, утирая слезы кулаком связанных рук. Сидевшему на лавочке Петру, тоже с обезображенным лицом и в изорванном кафтане, сотский вязал ноги. - Злодей, что ты наделал? - сказал я ему. Он взмахнул на меня глазами, потом посмотрел на церковь. - Давно уж, видно, мне дорога туда сказана! - проговорил он и прибавил сотскому: - Что больно крепко вяжешь? Не убегу. В толпе между тем несколько баб ревело, или, лучше сказать, голосило: - Батюшка, кормилец мой! - завывала одна. - Что ты надсажаешься? Али родня? - говорил ей мужской голос. - Ну, батюшка, как не надсажаться! Все человеческая душа, словно пробка выскочила! - отвечала женщина. - Пускай поревет; у баб слезы не купленные, - заметил другой мужской голос. - О, о, о, ой! - стонала еще другая баба. - Куда теперь его головушка поспела? - Удивительная вещь, удивительная вещь! - толковал клинобородый мужик с умным лицом и, должно быть, из торговцев. - Как у них это случилось? - отнесся я к нему. - Пьяные, сударь, - отвечал он, - Пузич с утра с Фомкой пьет; пьяные-с! Поначалу они принялись вдвоем в кабаке этого толсторожего пария бить; не знаю, про што его и связали: он ничем не причинен!.. Цаловальник видит, что дело плохо: бьют человека не на живот, а насмерть, караул закричал. Мы в кабак-то и вбежали, и Петруха-то вошел. "За что, говорит, парня бьете?" - и стал отымать, вырвал у них его, да и на улицу: они за ним, да и на него. Пузич за волосы его сгреб, а Фомка под ногу подшибает, и Петруха - на моих глазах это было - раза два их отпихивал, так Фомка и поотстал, а Пузич все лезет: сила-то не берет, так кусаться стал, впился в плечо зубами, да и замер. Мы было с сотским начали разнимать их - где тут! За ноги хотели было их растащить, так Пузич как съездил меня сапогом по голове, так шабаш - на-ли шабалка затрещала. Сотский стал уж кричать: "Воды! Водой разливайте!" Я было побежал зачерпнуть - прихожу: все уж порешено. Петруха, говорят, оборанивался, оборанивался, и как ухватит его запоперек, на аршин приподнял, да и хрясь о землю - только проохнул. А Козырев испугался, вскочил на своего живодерного коня и лупмя почал его лупить плетью, чтоб ускакать. Ребята тут смеются ему: "Возьми, говорят, кол; ишь плетью-то не пробирает, бока больно толсты!" Такой дурак: угнал - словно не найдут. Я вышел из толпы; мне попался старик Сергеич, проворно шедший туда своей заплетающейся походкой. - Дедушка! Слышал ли, что ваш Петр начудил? - сказал я ему. - Ой, государь милостивый! Слышал, слышал! За то его, батюшка, бог наказал, что родителя мало почитал. Тогда бы стерпел - теперь бы слюбилось, - отвечал старик и прошел. Потом меня нагнали барышни, перебиравшиеся от Арины Семеновны к отцу Николаю. По просьбе их я рассказал им все подробности. - Гм!.. - глубокомысленно произнесла младшая, Минодора. - Что за народ эти мужики! - сказала в нос старшая, Нимфодора. ПРИМЕЧАНИЯ ПЛОТНИЧЬЯ АРТЕЛЬ Рассказ впервые опубликован в журнале "Отечественные записки" (1855, No 9), с подзаголовком "Деревенские записки". Закончен он бил 15 июля 1855 года. Отзываясь с похвалой о народных рассказах Писемского, Некрасов особо отметил язык "Плотничьей артели": "...народный язык в этом рассказе удивительно верен"*. ______________ * Н.А.Некрасов. Полное собрание сочинений, т IX, М., 1950, стр. 314. В этом произведении автор сумел правдиво очертить типичные крестьянские характеры (плотник Петр, старик Сергеич) и дать колоритный образ кулака-мироеда Пузича. Горький вспоминал: "Изо всех книжных мужиков мне наибольше понравился Петр "Плотничьей артели"; захотелось прочитать этот рассказ моим друзьям, и я принес книгу на ярмарку"*. Прослушав "Плотничью артель", молодой рабочий Фома после долгого молчания сказал: "Петр правильно убил подрядчика-то". ______________ * М.Горький. Собрание сочинений, т. XIII, М., 1951. стр. 469. Подготовляя текст "Плотничьей артели" для издания Стелловского, Писемский, добиваясь художественной законченности, заново отредактировал отдельные выражения. В "Отечественных записках" шутка Петра о старике Сергеиче звучала так: "...Ни одного зуба во рту, а по закоулкам ходит". В издании Стелловского вместо последних слов более резкое выражение: "...за девками бегает". В журнальном тексте лошади вылетели из сарая, "как обозленные черти", в издании Стелловского - "как бешеные". Автор произвел также некоторые сокращения, одно из которых приводим. В последней главе после слов "Я начинал приходить в совершенное ожесточение" (стр. 336) было: "Тебе смешно, - думал я, - что написано в "Тюфяке", а разве ты не смешнее в эти минуты всего, что когда-либо я писал? Отчего же ты этого смешного не чувствуешь в себе и не молчишь, как сердито молчит сестра твоя?" Вся эта тирада в издании Стелловского отсутствует. В настоящем издании рассказ печатается по тексту: "Сочинения А.Ф.Писемского", издание Ф.Стелловского, СПб, 1861 г., с исправлениями по предшествующим изданиям, частично - по посмертным "Полным собраниям сочинений" и рукописям. Стр. 289. "Барыня" - популярная песня, печатавшаяся в песенниках с 1799 года. Музыка композитора И.А.Козловского (1757-1831). Павел - П.А.Писемский (1850-1910), старший сын писателя. Николай - Н.А.Писемский (1852-1874), младший сын писателя. Стр. 293. Сенновская божья матерь - икона богоматери в церкви на Сенной площади Петербурга. Стр. 336. "Вечный жид" - роман французского писателя Эжена Сю, в переводе на русский язык вышедший в 1844-1845 годах. Рафаил Михайлыч - Зотов (1795-1871), писатель и драматург, театральный деятель, автор широко известных в свое время романов "Леонид или черты из жизни Наполеона I" и "Таинственный монах". Стр. 337. Слитки (литки) - пирушка, завершающая какую-либо сделку. В.А.Малкин