ассказывала, что у нее с давних пор болела правая рука, а как это
началось, боль прошла и рука стала здоровой.
Январь-февраль 1995.
Передача седьмая
Сапарби жаловался, что ему нечего залить в лампу и выпрашивал у всех
керосин, бензин, солярку. Сегодня при стрельбе завалился его старый сарай.
Прихожу к нему с сочувствиями, стоим, разговариваем. Вдоль внутренней
стороны ветхого забора вижу ряд бутылок. Подошел ближе. Двадцать две
бутылки, и все заполнены смесью бензина и керосина. Горлышки заткнуты
тряпочными пробками. Говорю Сапарби, что, если это увидят солдаты, его
зальют свинцом. Он, бедный, растерялся. Оказывается, он не подозревал о
существовании этой батареи -- ее заготовили его пацаны, прежде чем он
отправил их в село. Мы вылили содержимое бутылок в емкость -- 12 литров.
Сегодня приехали на большой автомашине солдаты и ограбили улицу
Шекспира. Грабили, правда, только дома, оставленные хозяевами. Машину
нагрузили вещами, ящиками. Солдаты говорят, что их "вахта" в Чечне
кончилась. Значит, их сменят другие и тоже будут нас грабить. Кого хотят
бьют. Остановили БТР, сошли, избили трех стариков, один после этого не мог
идти. Ни за что ударом приклада вырубили пятидесятилетнего мужчину. Мы
зашумели, на нас вскинули автоматы, дали несколько очередей поверх голов.
Старая русская женщина не выдержала: "Ну, что вы делаете, ребята!". Они
послали ее так, что она побежала от них с плачем. Ворота, двери, окна домов
ломают, взрывают, все, что не забирают с собой, ломают, разбрасывают,
топчут, рвут, расстреливают из автоматов. Вахтовая война. Отвоевал свой
срок, остался жив -- набери "трофеев" и отправляйся домой. А дома будут
рады, что сын подарки привез -- матери -- платок, снятый с чеченской матери,
невесте -- золотое кольцо, снятое с руки убитой чеченской девушки... А
другой русской матери привезут обглоданные собаками кости сына или вообще
ничего не привезут, скажут: не знаем, не видали, убежал, наверное, к
чеченам, дезертировал. Некоторые грабят только по ночам, сначала открывая
бешеный огонь, чтобы все вокруг попрятались и ничего не видели. Это те, у
кого место, где была совесть, еще, значит, не высохло. А те, кто грабит
белым днем, всячески показывают, что им нравится делать это на виду.
В молодости Сапарби сидел. Посажен был на десять лет. Взяли с ребятами
магазин и другие дела делали, все -- от голода и нужды, говорит он. В лагере
из чеченцев он был один, кличка у него там была "Ручной Зверь". Парень он
был крепкий. Он и сейчас, в 66 лет, мужик кряжистый и совершенно а здоровый,
хотя курит и пьет по -- черному. В лагере он был отказником, то есть,
отказывался работать. Он протыкал себе вену на ноге швейной иголкой и вводил
туда молоко (когда случалось достать хоть каплю этой драгоценной жидкости).
Нога распухала, и он не выходил валить лес. Его подолгу держали в карцере, в
одном белье. В карцере был настоящий мороз, понизу мело снегом. Однажды он
снял рубашку, сделал удавку, зацепил за решетку окна и повесился -- но так,
чтобы не задохнуться. Вбежали надзиратели, отвели его в санчасть. Потом в
лагере появился еще один чеченец. Ему было за тридцать. Он сказал: "Сапарби:
ты не отчаивайся, их суд -- не суд, на сколько нас Бог осудил, столько и
отсидим, не порть себе здоровье, не калечь себя, иди на работу". И Сапарби
пошел, и уже без работы не мог. Через два года после смерти Сталина его
освободили. Он отсидел 5 лет и два месяца. Что и говорить, бывалый волк.
"Борз санна кант" -- парень, что волк -- лучшая похвала чеченскому молодцу.
Народ говорит: у глупого начала не будет умного конца. Начав глупое
дело, главное -- заставить себя остановиться, но обычно тот, кто способен
остановиться, редко начинает такое дело. Того, кто начал глупое дело, уповая
на свою силу, заставляет остановиться другая сила, которую он не ожидал
встретить. Так и будет.
Сапарби принес "срочную телеграмму", что Китай пригрозил Москве войной,
если ее войска не уйдут из Чечни и что китайская армия уже на сто километров
продвинулась в глубь России. Я сказал, что это глупость, и у него упало
настроение.
К названиям стран и городов чеченцы прибавляют слово "мать": Мать
Грузия, Мать Дагестан, Мать Москва. Так выражается уважение, восхищение,
доброжелательность. Детям принято давать имена разных народов: Герман --
Германия, Япо -- Япония, Зихи -- адыгеец, Гиалгио -- ингуш, Арби -- араб,
Гиумки -- кумык, Турко -- турок, Гуьрже -- грузин, Геберто -- кабардинец,
Росе -- Россия . Сегодня на нашей улице арестовали троих: Япо, Арби и Росе.
Одного при этом ранили.
Двенадцатилетний мальчик хотел пройти через солдатский пост с гранатой
в кармане. Его остановили и стали "шмонать". Он вытащил гранату, вырвал
кольцо и, говоря: "У меня ничего нет", протянул ее солдату -- взорвал себя и
двух солдат. Таких мальчишек солдаты называют "гаврошами". Говорят: "Эти
чеченские гавроши самые опасные. " Еще в прошлом веке, когда шла
русско-кавказская война, кто-то на Западе сказал: "Врожденное чувство
свободы на Кавказе можно истребить, лишь истребив последнего мальчишку ".
В село Алхазурово сбросили десант. Он был взят в плен. Их было 50
человек, из группы "Витязь". Пленных распределили по домам жителей. Командир
попал в семью где были только мать и сын. Сын -- здоровый парень. Он
сторожил офицера, но не из опасения, что тот убежит, а чтобы его кто-нибудь
не убил. Относились к нему хорошо, угощали национальными блюдами. Когда он
просыпался, рядом стоял хозяин и говорил: "Спите спокойно, вас никто не
обидит". Пленный был тронут таким приемом и рассказал, с какой задачей была
заброшена их группа. Им было приказано уничтожать мужчин от 14 до 56 лет.
Солдаты пришли в дом и попросили компота. Молодой хозяин полез в
погреб, а они бросили туда гранату. Двух братьев Исаевых тоже убили таким
способом. Одного парня заставили спуститься погреб и бросили гранату, а его
брата прошили очередями из автоматов. Двое других были убиты за то, что
похоронили родственника. Им сказали: "Мы своих не хороним, и вы не хороните
своих." Больше всего таких убийств в Заводском районе. Там, по словам
беглеца, убивали всех подряд. Там не просто солдаты, а контрактники, которые
никого не щадят.
Сапарби, оказывается, четыре года чабановал в Ростовской области и за
все это время украл только 30 баранов. После такой исповеди он показался мне
довольно честным человеком. Салавди долго работал грузчиком и ничего не
украл. Правда, начальник дал ему немного гвоздей, они сохранились у него до
сих пор. Целыми отарами и вагонами воровали начальники -- "большие воры",
как определил их Салавди.
Солдат ударил прикладом совершенно безобидного старика -- русского, с
улицы Энтузиастов, он хороший паяльщик. Старик в ответ выматерил солдата и
назвал извергом. Началось с того, что солдат выстрелил из автомата в козу,
которая паслась у трансформаторной будки, а тот мужик сказал, что он позорит
русский народ. Солдат хотел, как он выразился, "замочить" старика, но
случившиеся тут люди загалдели, задвигались, и старика удалось спасти.
В Костромской области можно поместить вместе взятые Чечню, Ингушетию,
Осетию, Кабарду. Такие леса, поля, реки, дичь, рыба, ягода, грибы, такой
воздух -- благодатный край! И некому в нем жить. Целые заброшенные деревни
кособочатся подгнившими завалинками. Человек средней хозяйственности и
среднего трудолюбия может за пять лет стать настоящим кулаком. Пусти на
тамошние лесные поляны старика -- чеченца или аварца с косой -- на сто коров
сена накосит. А коровы какие! В Чечне 10 коров не дают столько молока,
сколько одна костромская. Картошка -- с вымя чеченской коровы. Народ
тамошний -- с хорошим, как у нас говорят, сердцем, но что с ним сделалось! В
сельском райцентре я с трудом нашел человека, который держал корову. Приехав
туда летом, как-то случайно обломил высокую крапиву -- оказалась еще
съедобной, у нас к этому времени она уже стареет. Побежал сок, будто вода из
крана. Удивился, приготовил на обед по-нашему -- растер с солью. Зашла
секретарша первого секретаря райкома Галина Григорьевна, попробовала и шумно
побежала к шефу. Тот пришел, тоже попробовал и не оторвался. А было ее там
-- весь район зарос, под окнами райкома -- чащоба. Секретарь не дурак был
выпить, а делалось это там "закусывая рукавом". Он довел до сведения местной
"секты Бахуса" открытие новой закуски, а лучшую, чем крапива, растертая с
солью, трудно придумать, и через неделю райцентр был очищен от этой, злой на
вид, но очень полезной растительности. Пьющих было много, от 13 лет и до
покойников. Многие покидали бренный мир в нетрезвом состоянии. Пил райком,
райисполком, милиция, прокуратура, больница, больные, врачи и
присоединившийся ко всем я сам.
Сегодня наша тройка -- Салавди, Сапарби и я -- обсуждала хакимов --
начальников. Чеченцы терпеть не могут начальников своей крови. Попасть на
работу каждый старается туда, где руководитель "русскоязычный". С ним можно
поругаться и помириться, с чеченцем это обычно заходит далеко. Русский
"хаким" знает, что вверенное ему хозяйство -- не совсем его собственность, а
чеченский этого не знает и знать не желает. Приказ о своем назначении он
воспринимает как жалованную грамоту. Конечно, где-то наверху, в
министерстве, райкоме, обкоме сидят "компаньоны", с которыми он должен
делиться, но на самом предприятии владелец -- он. Чеченский начальник
ревностно следит за тем, как воруют его рабочие и служащие и при этом, в
отличии от русского, считает, что воруют лично у него, а не у государства.
Русский начальник не ревнивый -- ворует сам и дает воровать другим.
Чеченский хаким хочет воровать только сам, а остальным милостиво выделять
что-нибудь на пропитание. Русский может без особых проволочек подписать
заявление, что-то выписать рабочему и не будет об этом вечно помнить,
чеченский -- если и выпишет, обставит это так, что ты будешь обязан ему по
гроб. Чеченец набирает на работу родственников. Поскольку воровство -- в
природе людей, пусть воруют свои. Превосходит обоих начальник-ингуш. После
него и его родственников предприятие обычно ликвидируется, так как на нем
уже нечего делать -- унесено все, вплоть до гипсового бюста вождя мирового
пролетариата.
При описании народа, тем более, народа, который полтора века пребывал
под прессом, сталкиваешься со множеством противоречий. Чеченское общество --
как бы волосы на голове. Проведешь по ним расческой вверх -- они торчат в
разные стороны, вниз -- ложатся гладко. Вот и думаешь, как тут быть:
взъерошивать или приглаживать.
Сегодня стояли на улице и политиканствовали. Руслан, муж ингушки Шуры,
сказал, что у Дудаева есть секретное оружие. Еще Дудаев будто бы заявил, что
возьмет Владикавказ, а затем и Ставрополь. Алахмад привел чеченскую притчу.
В очень холодный день стоял на базаре один человек в рубище и трясся от
мороза. На худом бешмете у него торчал кремниевый пистолет. Кто-то спросил:
"Зачем таскаешь его с собой? Тот ответил: " Чтобы выстрелить в свой самый
трудный день! " Спрашивавший посмотрел, как герой трясется от холода, и
воскликнул: " Так стреляй же! "
Все бегут. Убежали и мои соседи. Шура, приехавшая с мужем, снова
уехала. Даже Сапарби и Салавди исчезли куда-то. Упорней стали слухи, что у
Дудаева есть атомная бомба. Вчера зашла Екатерина Георгиевна, очень
взволнованная, напуганная, советовала бросить все и бежать. Они с дедом
собрались, но не знают куда. Поселок мертв. Еще больше стало собак.
Впечатление такое, что Грозный уже полностью принадлежит им -- Собачий град.
Вычитал у Салтыкова -- Щедрина: "Все тихо, все мертво: на сцену выступают
собаки. " Странно в целом поселке проснуться одному, во всяком случае, без
близких соседей со всех сторон. Не думал, что Салавди, Сапарби -- "старые
фронтовики", как мы себя называли, удерут.
Купил две бочки воды и напоил скотину вдоволь, как положено. Мать Тома
выпила четыре ведра. Побрился, помылся, постриг себя -- теперь готов сесть в
лодку перевозчика через известную реку. Чеченец должен умереть чистым,
желательно бы, конечно, и жить так. Долго играл с Томом. Он уже стал
принюхиваться к прошлогодней телочке, пытается на нее забраться, и, когда
начинаю его стыдить, бросается бодаться. На улице будто полная весна, даже
кое-где зелень начала пробиваться. Коровы мгновенно проглатывают пучки сена,
что даю им, и начинают вопросительно смотреть на меня. Я убегаю. На март у
меня для них 15 маленьких тюков. Должен буду давать по одному на день. Это
пяти головам скотины и двум баранам! Завтра -- 23 февраля, годовщина
депортации, пятьдесят первая. Сегодня, наверное, многие хотели бы
подвергнуться выселению из этого ада.
Когда в 44-м в село пришли солдаты, рассказывал Сапарби, они вырыли
вокруг него окопы и поставили пулеметы. Всех мужчин от тринадцати лет
согнали в школу, а оттуда по одному отпускали к семьям, которые уже были на
подводах. Соседнее село Беной восстало против выселения, и там многих
перестреляли.
Сапарби тогда было 16 лет. Его семья взяла с собой два мешка кукурузной
муки, мешок фасоли и сушеного мяса. Солдаты были черные -- грузины или
армяне, они положили им в подводу два своих чемодана. Когда эти чемоданы
были открыты в Казахстане, в них обнаружились большие пачки махорки, одежда,
обувь.
Проклятья у нас -- прерогатива женщин. Уважающий себя мужчина никогда
не произносит их. Но женщины! Если миллиардная доля их сегодняшних проклятий
будет услышана, никакие "нюрнбергские процессы" не понадобятся для хозяев
этой войны. Самой мерзкой смертью у чеченцев считается смерть мужа от руки
своей жены. И самому презренному говорят: чтоб ты от руки своей жены
скончался! Сегодня это часто слышится.
Время работает против России, а пушки -- против Чечни. Все вокруг
трясется. Нет, кажется это уже не пушки, а "грады". Сегодня самый
беззащитный -- мирный человек. Воюющий может отступить, окопаться, стрелять,
защищая свою жизнь. А мирный как привязанная собака, наверное, так на него и
смотрят российские солдаты и их командиры. Вообще-то сейчас вряд ли у
чеченцев есть вооруженная сила, способная серьезно потеснить российскую
армию. То, что солдаты на малейший шорох поднимают шум, будто Берлин берут,
-- еще не война в точном смысле слова. Но как это неумно -- заставлять
пацанов бездумно палить во все стороны и гибнуть, гибнуть. Чем дольше все
это тянется, тем больше на обе стороны надвигается Средневековье... Думаю о
беженцах в горах. Наверное, все съестное там уже кончилось. Бедные подались
в горы, а самые бедные -- воевать. Война всегда достается самым-самым --
таков ее закон.
Прошелся по поселку. Сколько разрушенных домов! Не знал, что их так
много. В один попало семь танковых болванок! Только болван и может столько
металла выпустить в одну цель -- в дом русской учительницы. Она сложила эти
штуки и говорит, что будет требовать компенсацию. Вышел на
Старопромысловское шоссе, прошел четыре остановки. На ташкалинском
перекрестке много солдат, БТРы, танк, дзоты. Все обнесено колючей
проволокой.
Слева, где поляна, появились могилы с деревянными крестами. Насчита=CC
восемь, все явно братские -- большие.
Произошло приятное событие -- пришел Абу, мой однокашник по МГУ. Он
геолог, давно безработный. Последние два года мыкался в Москве, но дела свои
не поправил. Абу мечтает разбогатеть, но разбогатеть, можете себе
представить, честным путем. Это не мешает ему считать себя бывалым
человеком. Свои неудачи он объясняет тем, что ему не везет: то один его
подведет, то другой, будто в мире, куда он суется для честной наживы, есть
люди, которые при случае не снимут с покойника саван. Увидев мою тетрадь,
спросил, чем это я занимаюсь. Я сказал, что ругаю Москву. А он: "Правильно,
ведь она тебя в лучшем своем вузе как раз для этого и обучила. " Рассуждали
с ним, что такое Запад в тайном представлении всех, кто кончал этот и другие
вузы, и тем более, тех, кто не кончал никаких. Запад есть место, где всего
вдоволь: хорошего пива, настоящей русской водки, колготок, "мерседесов". Как
это достигнуто, нас не интересует, нам подавай все то же самое сразу, а
подать должно, конечно, начальство... Гадали, разделим мы, чеченцы, после
этой войны участь евреев: объявят ли нас виноватыми в российских бедах. Чем
хуже человек управляется со своими делами, со своей жизнью, тем больше он
винит в этом других. Встречал ли кто-нибудь англичанина, который бы
жаловался, что ему мешают жить евреи или цветные? Иван Грозный говорил: все,
что ни случается с нами плохого, -- все из-за германцев.
Передача восьмая
"Раз-два, коли чечена! "- командовал русский офицер на плацу, обучая
своих солдат, за год до войны. Рассказывал, кто сам видел. Рассказчик
удивлялся: "Москва учит солдат, как колоть чеченцев, а те считают, что она
никогда не пойдет на них с войной- мировая общественность не позволит! "
Некий штабс-капитан Жилинский называл прошлую кавказскую войну "золотым
временем". Наверное, так же думают сегодня и многие наследники его славы,
мародерствующие в Грозном. Участник той же войны князь Чавчавадзе описал
такую историю. На праздник Пасхи были повешены 200 чеченцев. Чеченцы в
отместку захватили русских, в том числе и самого Чавчавадзе. Нет, чеченцы их
не повесили-пристыдив, отпустили! Чавчавадзе воскликнул: "Лучше бы мой род
не появился на свет! " и подал в отставку. Брали в плен чеченцы и
Багратиона, тогда еще молодого поручика. Он был ранен. Чеченцы отнесли его в
русский стан, не сняв с него даже дорогую саблю. Так они отдали ему должное
за то, что храбро сражался против них.
С Томом мы почти неразлучны. Забодал меня совсем, не дает ничем
заниматься. Увяжется, то под ноги лезет, то сзади налетит, свалит- здоровый
стал, со всеми дерется. Боюсь, что его сглазят. Он уже начал пить воду, есть
вареную пшеницу, сено суданки. Жует все. А стоит ему услышать гул машины,
бежит, задрав хвост и прижав уши, с улицы во двор.
Приехал Рамазан, племянник Салавди. Он находился все это время в
Толстой-юрте. Там прошел слух, что Дудаев взял Грозный и движется дальше.
Куда дальше, слух не уточняет. Несколько дней назад в Толстой-юрте затеяли
между собой войну армия и спецназ, убито было 240 человек.
Что представляет собою чеченское сопротивление? В разных местах
вооруженные молодые люди непрерывно нападают на блокпосты и на отдельные
подразделения российской армии. Ожиданием этих вылазок живут российские
солдаты и их командиры. В ответ на вылазку нескольких человек открывает
огонь чуть ли не вся армия. Генералы говорят: "Наши вооруженные силы ведут
крупные боевые действия с бандформированиями. " Так будет до тех пор пока
армия не уйдет. Как либо иначе покончить с этими формированиями невозможно,
поскольку всегда найдется несколько парней, которые налетят на блокпост или
военную колонну.
Весь день бродил по разрушенному городу. Кажется все уцелевшее
население взялось за тележки, тачки, велосипеды и занимается мародерством --
открыто утаскивают из разбитых квартир и домов чужое имущество. Размах этого
явления потряс так, что разболелась голова. Пытался заглядывать в глаза этим
людям. Выражение каждого лица говорит: знаю, что ты обо мне думаешь, но мне
все равно. Много пожилых, старых, много и подростков, большинство составляют
женщины.
По улице идти невозможно- завалена стволами повергнутых деревьев,
столбами, проводами. По узкой проезжей части непрерывно движется
бронетехника с солдатами. Несколько раз: смеясь, стреляли поверх меня. На
площади "Березка" стояли выпившие солдаты и болтали. Один, лет тридцати, с
усами, в камуфляже и с большим ножом на боку, говорил: "Покончим с этими --
пойдем Ельцина и его сук пороть. " Показалось, что он офицер, хотя знаков
различия они не носят. Среди людей в военном попадаются немолодые, даже с
сединой. Сигареты курят только американские и пиво пьют только баночное --
немецкое, голландское. У всех полно денег в крупных купюрах, платят не
торгуясь. Партиями продают консервы. Ворованные вещи, в основном, меняют на
водку, а если продают, то очень дешево, Новую норковую шубу солдат продал за
400 тысяч рублей.
Почти каждый встречный сокрушается, что большинство населения
разложилось -- очерствело, одичало. Получается, что человеческие качества
сохранили только он, его близкие, ну и ты -- его слушатель.
Во время русско-кавказской войны прошлого века бывало так, что
проигравшийся в карты офицер брал солдат и совершал вылазку в ближайший аул,
чтобы добыть средства для продолжения игры. Если не все возвращались
обратно, жителей того аула называли дикарями. Был у армии тогда и другой
бизнес-похищения людей для получения выкупа от родственников. Это было
довольно развито. Торговали и трупами. Теперь все это возрождается. У
чеченцев прибавилось хлопот в жизни: выкупать родственников, увезенных
военными. За самого бедного берут пять миллионов, мертвый идет со скидкой.
Ночью шел мокрый снег, а сейчас мелкий дождь. Мы рады- вода все же.
Жена бездумно тратит воду. Я молчу, но внутренне содрогаюсь, когда вижу, что
она берет полное ведро и начинает полоскать в нем штанишки детей. Ясное
дело, она не испытала безводья, как я. Денег у нас совсем нет.
Пришел Сайд-Эмин, сосед, живущий через дом. У него есть автомашина.
Уговорил его проехаться по городу. Сперва поехали до "Березки", а потом и до
центра. Караваны груженых чужим добром тележек, тачек движутся во всех
направлениях. Поехали по улице Первомайской, там дом двоюродного брата
Сайд-Эмина. Крыша дома снесена, потолки обвалились. В доме орудовали пожилые
мужчина и женщина, видимо, муж и жена. Они уже погрузили на тележку газовую
горелку, тумбочку, разбитую люстру, флягу. Чувствовали они себя не скованно.
На возмущение Сайд-эмина спокойно ответили: " Люди берут и мы берем. " Я не
стал укорять их словами Льва Толстого: "Один из самых больших соблазнов,
ведущих в большим бедствиям, есть: все так делают.
"Нам нужно было заправить машину. Кто-то сказал, что на Соленой Балке
бензин можно купить у солдат. Поехали туда, а там сонмище людей, пришедших
по воду. Много женщин, которые там и стирают. Действительно, нашли солдат и
купили у них бензин -- по 700 рублей за литр. Один привязался с просьбой
достать анашу или опиум, взамен обещал и бензин, и консервы в неограниченном
количестве. Тут же, вытащив из кармана, предложил мне горсть автоматных
патронов калибра 5, 45. Другой солдат клятвенно заверял нас, что ровно за
стакан анаши пригонит, куда скажем, новую БМП (боевую машину пехоты) с
полным комплектом, проведя ее через все российские посты. Видели колонну
грузовых "мерседесов" с крестами на флажках. Это Красный Крест вез
гуманитарную помощь- очередную порцию для воров. Лучше бы раздавал ее прямо
на дороге женщинам и детям.
Многие родственники самых ярых недругов Дудаева воюют сегодня против
тех, кого привели в Чечню их близкие.
Возвращается додудаевская власть. Все желающие получить должности
собираются в центре города -- перед зданием правительства. Чеченцы говорят:
у мясной лавки всегда собаки слоняются.
По оценкам очевидца, Гудермес защищают примерно 2 тысячи человек. У них
автоматы, пулеметы и гранатометы. Во вторник туда из станицы Петропавловской
продвинулось 150 единиц бронетехники и много солдат. Они стали занимать
позиции -- рыть окопы, вкапывать технику. Перед ними на окраине города
окопались несколько десятков чеченцев. Они вели себя спокойно, будто ничего
не видят. Российские командиры были удивлены и подумали, что тут какой-то
подвох. А дело в было в том, что главные умельцы из чеченцев отлучились с
позиции кто куда. Что-то предпринимать без них оставшиеся не решались.
Стрелять из пулемета, гранатомета -- это не просто нажимать на спусковые
устройства. К вечеру умельцы вернулись из "самоволки", и было решено ударить
по армии изо всего сразу. Как только началась стрельба, вся группировка
снялась с позиции и оставляя машины, снаряжение и БМП, которые сразу,
естественно, не завелись, в беспорядке бросилась обратно в Петропавловскую.
Солдаты не хотят воевать.[x]
Самолеты летают в туманную погоду и бомбят горные села. В ясные дни
летать боятся. Бомбят с большой высоты.
Среди расстрелянных в Петропавловске мирных жителей были мои
односельчане: Хушалаев Бай-Али, Демхаев Супьян, Бедигов Ваха. Это были
безобидные молодые мужики[x]. Они выросли на моих глазах. Ваха, правда, остался
жив. Их сбросили в обрыв, думая, что все мертвые, а он очнулся и выбрался
оттуда. Его имя Ваха означает "живи". У Хушалаева Бай-али осталось шестеро
детей, старшему 11 лет.
Наблюдал, как солдаты фотографировались у разбитого президентского
дворца. На лицах было написано, что дело происходит перед Рейхстагом.
До остановки "Нефтянка" пришел пешком и присел там передохнуть. Тут
подъехал автобус. Я обрадованно вскочил в него. На Ташкалинском перекрестке
нас остановили. Там полукругом стояли солдаты. Один из них приставил ствол
автомата к виску чеченца. Это был небольшого роста худощавый парень, как я
понял, водитель автобуса, который там стоял. Один солдат ударил его кулаком
в ухо, другой стал откручивать то же самое ухо. Все в автобусе охали, ахали,
большинство в нем были женщины. Я сказал, что надо всем выйти, чтобы парня
не убили, но водитель не открыл дверь, так как солдат с жезлом махнул ему,
чтобы проезжал. Все это шло очень быстро, как кинокадры.
Из моего села приехала тетя Хажар, привезла кучу неприятных вестей.
Невдалеке, в Ведено, при одном налете вертолетов погибло 11 человек и 16
было ранено. Женщину убило, а ее двухлетней девочке оторвало ноги. Девочка
еще жива, но все желают ей скорейшей смерти. Там находятся врачи из
Международного красного креста, они и лечат ее. В нашем селе, где нет и ста
дворов, погибло уже двадцать семь человек. Добиралась тетя на попутной. В
колонне было четыре машины. В Шали на них налетели вертолеты. Люди выскочили
из машин, стали прятаться кто куда. Тетя забежала в чей-то двор и спустилась
в подвал. Вертолеты стреляли с полчаса. Когда они улетели, люди собрались у
машин. Одной женщины не было. Стали ее искать и нашли убитой в соседнем
дворе. Между Шали и Сержен-юртом их еще раз обстреляли из вертолетов. В
одной машине были отец, дочь, два сына и жена одного из них. Всех убило.
Из города население вытеснили в окрестные села, оттуда -- дальше, еще
дальше, до самых гор. Загнав людей в горы, устраивают месиво из трупов.
Горные селения совершенно беззащитны. Люди из них тропами, по речкам,
ущельям бегут в города, в несуществующий Грозный.
Собственно, село Ведено и Веденский район и есть "Ичкерия", к ней еще
относится часть Нажай-юртовского района. "Ичкерия" по-кумыкски означает
"внутренняя земля". Чеченцы никогда не говорили "Ичкерия". Это кому-то из
послесоветской власти пришло в голову назвать так всю Чечню. Все ищут
звучное название: то "Чечения" -- назовут, то "Ичкерия". Как дети. А Чечня
-- она и есть Чечня: Нохчийче -- жилище чеченцев. Один скажет глупость, а
другой повторяет ее, остерегаясь, что его обвинят в отсутствии патриотизма,
если не будет этого делать.
Приходил Имран, мой старый товарищ. Родом он из аула Гуни. О гуноевцах
говорят, что они произошли от казаков, и они это не отрицают, Имран
журналист, редактор журнала "Стелаад"-Радуга. В свое время редакция этого
журнала была центром общественной мысли Чечни. Мы там собирались ежедневно.
В Грозный Имран пробирался через Курчали и видел там 17 тел погибших в Шалях
ребят. Их колени были опутаны проволокой. Они договорились не отступать и,
связав себя с друг другом, сражались до последнего. Это давняя традиция,
шамилеских времен. Связанным строем чеченцы ходили с кинжалами на штыки.
Имран знает, кто куда смылся, кто на какую должность устроился при
последудаевской власти. Рассказал чеченскую притчу: "Бывает время, когда
тебе кажется, что твой отец знает все, потом приходит время, когда кажется,
что ты знаешь столько же, сколько и отец, потом приходит период, когда
думаешь, что знаешь больше отца, -- и, наконец, узнаешь, что ни ты, ни твой
отец ничего не знали".
По городу бродит много пьяных и обкуренных солдат. Придираются к
прохожим, глумятся: "Почему ты черный? " "Почему не бритый?" "Ты замужняя?"
"Твой муж может?"
Редко увидишь чеченца, сломленного горем и еще реже -- не сломленного
вдруг свалившимся на него богатством, неожиданным счастьем. Мы хорошо держим
удары судьбы, но плохо подготовлены к ее ласкам.
Самолеты, звено за звеном, летят в сторону Бамута, к очередной цели
после Самашек. Там будет, наверное, иначе. Бамут никто не покинет, за него
будут сражаться, и его не просто взять, а когда его возьмут и поставят там
гарнизон, он растает, как снег под солнцем. В Самашках чеченских боевиков не
было, только несколько человек. В Бамут, конечно, "стекутся толпы молодцев
из гор Ичкерии далекой"
Невооруженным глазом видно, что солдаты никем не управляются. Они ходят
по домам, разгуливают по базарам, бьют, крадут, изымают, торгуют, меняются,
уже автоматы предлагают. Местные парни отводят их за закоулки и -- или
покупают или отбирают, это уж как получится. На солдатах уже и одежда не
военная, а комбинированная. У Денилбека прямо из загона солдаты увели двух
баранов. У старика, что живет выше нас, -- сразу 12. Сказали: "Старик, ты
старый, тебе мясо вредно кушать, ешь свой чеченский чурек"
В Москве спорят о числе убитых в Самашках. Одни говорят: семьсот,
другие -- пятьсот, третьи -- двести. Но приехал самый лучший
"бухгалтер-ревизор" Государственной думы Говорухин и всех успокоил, сообщив,
что убито 30 и то -- в рукопашной схватке, и нечего из пустяка поднимать
шум. Все, кроме него, могилы врут, свежие еще, а Говорухин прав, все должно
быть, как он "говорухит". Эти могилы, которых за сотню, должно быть, вырыты
так, от нечего делать...
Жил в Урус-Мартане человек по имени Данга. Это был крупного
телосложения мужчина лет сорока. Я его видел, он был светловолосым, чуть ли
не рыжим. Человек он был блаженный. Услышав о Самашках и что там будут
похороны жертв, Данга пошел туда. Из Урус- Мартана в Самашки километров 25,
пожалуй. Первый пост его пропустил, второй, что у въезда в село, остановил.
Данга требовал, чтобы его пропустили. Тогда солдаты стали его избивать,
втыкали ему иголки под ногти, говоря, что он притворяется сумасшедшим. Данга
кричал: Аллах Акбар! (Аллах Велик). Это приводило истязателей в еще большую
ярость, и они замучили Данга до смерти... Я попал в Урус- Мартан в день
похорон Данги. Хоронить его вышли все: и стар, и млад, и женщины, которые
обычно в похоронной процессии не участвуют. Кладбище в Урус-Мартане далеко
за селом, но покойника провожала живая река из десятков тысяч человек.
Каждый хотел коснуться носилок, на котором лежал мученик. Когда он шел в
Самашки, его встретили несколько мужчин и спросили: "Куда идешь?" Говорят,
Данги ответил, что сегодня он идет на похороны в Самашки, но завтра будут
его похороны, чтоб они пришли обязательно.
Вчера появился Зелимхан, старый мой друг, компьютерщик. Да, он был
тогда в Самашках. Там находился отряд чеченских боевиков. Между солдатами и
этим отрядом произошел бой. Русские, понеся потери, отступили и сказали
старикам, что сотрут село с лица земли артиллерией, если они не выпроводят
боевиков. В подтверждения нанесли артудар по лесу близ села. В конце --
концов старики уговорили боевиков, и те неохотно ушли. Тогда военные
потребовали от самашкинцев сдать оружие и назвали количество: 264 автомата.
Жители сдали сначала 5 автоматов, а потом еще 6. Шестнадцать человек свои
автоматы не сдали, а больше людей с оружием в селе не было. Часть жителей,
чувствуя неладное, ушло в соседний Серноводск. Военные ворвались в село,
которое, избавившись от боевиков, считало себя уже в безопасности. Солдаты
стали убивать жителей. Тех, кто прятался в подвалах, забрасывали гранатами и
поджигали огнеметами. Видя такое, те, у кого остались автоматы, 16 человек,
стали сопротивляться. Кроме них, в селе оказались еще местный боевик,
оставшийся ночевать, и один "крутой парень" из Молочного совхоза, тоже
оставшийся переночевать по пути домой. У парня был собой гранатомет, которым
он нанес противнику большой урон, -- подбил самый современный, с какой-то
дополнительной броней, танк. Когда у него ничего не получилось со стрельбой
по горизонтали, он забрался на крышу дома и уничтожил эту махину выстрелом
сверху. Боевик из села Самашки был убит. Парень с гранатометом, когда у него
кончился боезапас, ушел. Ушли и те 16 человек с автоматами, когда у них
кончились патроны. Убиты там были невооруженные люди: женщины, дети,
старики, девушки, всего 241 человек. Еще 11 человек были убиты до нападения
на село, во время артобстрела. Есть список всех убитых.
Мальчик в горах очень пугался, когда появлялись самолеты и бомбили.
Родители повесили ему на шею талисман с заговором от испуга. Когда после
этого появились самолеты и стали бомбить, мальчика спросили: " Теперь тебе
страшно? " -- "Мне страшно, а ему не страшно", -- ответил тот, указывая на
свой талисман.
Осень 1999
Конец
В Грозном находится чеченский писатель Султан Яшуркаев, автор книги
"Ях", которую впервые обнародовала наша радиостанция. Книга представляла
собой дневник, который автор вел в Грозном в первые дни и недели предыдущей
чеченской войны. Представляем вам страницу из нового "Грозненского дневника"
Султана Яшуркаева:
Новый "Грозненский дневник"
Грозный -- осажденный город. Как и положено в таких случаях, в городе
нет воды, газа, света, связи с внешним миром и множества других вещей. Воду
-- жидкую ржавчину берут из отопительных батарей, которые теперь ни к чему,
еду готовят, разводя огонь прямо во дворах, а свет и не обязательно нужен --
после нескольких ночей в темноте человек привыкает к ней и может совершать
свои дела и без света, тем более, что дел особых и нет, а имеющиеся зачастую
и сами темные. Поскольку каждому надо дожить всего лишь до смерти, на
которую он обречен, некоторые процедуры личной гигиены тоже не особо нужны.
Кто будет требовать от мертвеца белозубой улыбки? Все, строго следуя
рекомендациям древнего философа, ложатся и встают в том же, в чем ходят
днем. И вообще все свое имеют при себе.
Так как российское радио повторяет, что все порядочные чеченцы из Чечни
бежали, -- остались, мол, одни бандиты и их семьи, то многие с таким
статусом смирились. Резко упала цена жизни, и те, кто еще вчера был в
отчаянии от безысходности положения, сегодня выглядят обыкновенно, даже
буднично. Вопреки тому, что переда?т Москва, беженцами стали не самые
беспомощные и беззащитные люди, -- беженцами стали те, кто все же мог
оплатить проезд хотя бы до Ингушетии или имел свой транспорт. А тут остались
одни "бандиты", у которых ни гроша за душой. Но маленькая Ингушетия не может
стать доброй тетей для всех, и многие вынуждены возвращаться -- с твердой
решимостью умереть под крышей дома своего отпетыми "бандитами", чем на чужих
задворках в ожидании гуманитарной помощи.
Продукты питания в городе тают и, следовательно, дорожают. Но худа без
добра не бывает -- российские бомбардировщики не только бомбят и убивают, но
и надолго отбивают аппетит. Многие говорят, что не ели несколько дней и не
хочется. На базаре, ставшим не таким уже многолюдным, иностранка, которую
одни считали английской корреспонденткой, другие -- российской шпионкой,
восхищалась невозмутимостью торговцев, которые, ленивыми взорами провожая
стремительных штурмовиков, похожих на гигантских ласточек, спорили об их
летно-технических характеристиках и по какому "скоплению террористов" те
нанесут на этот раз "точечный удар". Корреспондентка совсем плохо владела
русским и очень хорошо -- своими тугими бедрами, втиснутыми в выцветшие, но
все еще крепкие джинсы, на что не мог не обратить внимание не особо
воспитанный "элемент". Один даже позволил себе фамильярно обнять
представительницу "четвертой власти". Та в восторге спросила его: "Вы меня
похищать"? "Элемент" испуганно отпустил ее и отступил на задний план.
Немногочисленные иностранные корреспонденты, приехавшие
засвидетельствовать предстоящую "гибель Помпеи", никак не могут определить,
где в настоящее время находятся российские войска: поселок Горагорск,
например, расположенный в 40 км от Грозного, отодвинули от него на 70 км.
Базар диктовал -- корреспонденты записывали: от Грозного до Горагорска -- 40
км, до Бамута -- 60, Моздока -- 115, Пятигорка -- 300 км, Тбилиси -- 300,
Баку -- 600, Махачкалы -- 180 км, Гудермеса -- 38 км. А от российского
президента до чеченского -- 2200 км.
Квартирные воры, почувствовав "сезон охоты", днем мертвецки спят, а
ночью обчищают грозненские квартиры московских чеченцев, которые просят
премьера Путина и министра обороны Сергеева немедленно взять Грозный.
По мере исчезновения в городе нужных вещей, резко усилилось
производство слухов. Кто-то сам видел, как Аушев дал пощечину Путину, другой
-- как на митинге радуевцев выступал Бин Ладен. Этот Ладен, будь он не
ладен, будто бы обещал открыть на каждого чеченца счет в "Банке Нью-Йорка".
Некоторые лично видели факс от генерала Дудаева, который вернется в Чечню на
днях, чтобы возглавить начатое им дело.
Мир, кажется нам отсюда, не знает о той гуманитарной катастрофе,
которая творится в самом Грозном. Говорят только о той, что в Ингушетии.
Битва за Грозный будет страшная!
октябрь 1999