монарха.  Верженн  и  Бомарше   пытались   сломить
нерешительность Людовика XVI, подчеркивая, что  Франция  упустит  счастливую
возможность отомстить Англии, что Лондон может пойти на уступки  колонистам,
помириться с ними и с их помощью захватить богатые  французские  владения  в
Карибском,  бассейне,  являвшиеся  тогда  одним  из  главных  производителей
сахара. Но и это не переубедило короля, как и не сняло  возражения  министра
финансов  Тюрго,  угрожавшего,  что   война   может   привести   к   полному
экономическому банкротству.  Поэтому  Верженн  предложил  политику,  которая
сводилась к оказанию тайной помощи колонистам и обещанию в будущем заключить
с ними военный союз с целью воспрепятствовать их примирению  с  метрополией.
План Верженна встретил полную поддержку Испании. И в  Париже,  и  в  Мадриде
надеялись, что затяжная война между Англией и восставшими колониями  истощит
силы обеих сторон к выгоде французского и испанского дворов.  К  тому  же  к
Франции перейдет торговля с колониями, ранее сосредоточенная в руках Англии.
Наконец, можно будет подумать и об отвоевании потерянных владений.
     2 мая 1776 г. Людовик XVI, согласившись  с  планом  Верженна,  приказал
выделить 1 млн. ливров для тайной помощи колонистам  и  предписал  продавать
для  этого  по  низкой  цене  лишнее  оружие,  хранившееся  во   французских
арсеналах. Покупателем выступила фирма "Хорталес и К<sup>o</sup>",  которую  возглавлял
Бомарше под именем Дюрана и капитал которой был составлен из  ассигнованного
королем миллиона.
     Английская разведка не сразу заметила новый этап,  в  который  вступила
французская политика поддержки колонистов. 1  мая,  за  день  до  подписания
Людовиком XVI приказа о предоставлении для тайной помощи колонистам  1  млн.
ливров из Парижа было отправлено донесение на имя лорда Уэймауса,  преемника
лорда  Рочфорда  на  посту  министра,  относительно  подозрительных   вояжей
французского писателя Бомарше в Лондон. За предшествовавшие  18  месяцев  он
совершил восемь поездок в  Великобританию.  По  мнению  английского  агента,
Бомарше посещал Англию, чтобы добыть  деньги  для  закупки  оружия,  которое
собирался переправить  колонистам.  Эта  информация  могла  только  запутать
английское правительство относительно планов версальского двора.
     Получив деньги и королевское разрешение, Бомарше  начал  действовать  с
присущей   ему   энергией,   которая   преодолевала   даже   инертность    и
некомпетентность  французской  бюрократии.  Переписываясь   с   американским
делегатом Артуром Ли, Бомарше  ни  единым  словом  не  упоминал,  что  фирма
получила деньги из правительственных фондов. Предполагалось, что в обмен  на
оружие "Хорталес и К<sup>o</sup>" будет поставлена крупная партия американского табака.
     В начале июля 1776 г. в Париж прибыл  представитель  колонистов  Сайлес
Дин - сын кузнеца, в прошлом школьный учитель, а позднее делец,  преуспевший
в торговых операциях. 4 июля Второй  континентальный  конгресс  провозгласил
независимость колоний, но эта новость  вследствие  медлительности  тогдашних
сообщений и британской блокады достигла Дина  лишь  через  три  месяца.  Дин
изображал богатого купца с Бермудских островов, впрочем,  не  очень  искусно
играя взятую роль. Верженн некоторое время  колебался,  принимать  ли  Дина.
Дело в том,  что  английская  разведка  заранее  узнала  о  его  прибытии  и
британский посол в Париже лорд Стормонт выразил протест Верженну.  Решившись
все же принять Дина, Верженн предложил  дальнейшие  переговоры  вести  через
первого  секретаря  французского  министерства  иностранных  дел  Жерара  де
Райвеналя. При этом и Жерар предпочитал письменно  договариваться  только  о
дате и месте очередной встречи и не рисковал подписывать свои записки  Дину.
А Верженн еще при первом свидании специально предостерегал американца против
британских шпионов и советовал остерегаться всех англичан,  находившихся  во
Франции.
     По всей вероятности,  даже  сам  многоопытный  французский  министр  не
подозревал, насколько своевременным было его предупреждение.  Вскоре  Сайлес
Дин узнал, что вслед за ним, когда он ехал из Бордо в Париж, двигались  двое
джентльменов  -  сэр  Ганс  Стенли  и  сэр  Чарлз  Дженнинсон  -  английские
разведчики,  которым  было  поручено  следить  за  действиями  представителя
колонистов во Франции. Дин поспешил  сменить  имя  и  гостиницу,  в  которой
проживал  в  Париже.  Еще  через  некоторое  время  Дин  известил,  что  для
наблюдения за ним прибыли из Лондона  очень  важные  персоны  -  генеральный
прокурор Уэддерберн и бывший министр лорд Рочфорд, не  говоря  уж  о  мелких
агентах. "Все кафе, театры и другие общественные места кишат их эмиссарами",
- писал на родину встревоженный Дин.  Однако  более  опасным,  чем  все  эти
агенты, оказался человек, которому Дин по  рекомендации  своих  американских
друзей и советников считал нужным  оказывать  полное  доверие,  которого  не
заподозрили никто  -  ни  Верженн,  ни  посол  колоний  -  известный  ученый
Бенджамин Франклин, ни Джон Адаме и Томас Джефферсон, оба последних  ставшие
последовательно президентами Соединенных Штатов. Его заподозрил только Артур
Ли, но тот настолько впал в шпиономанию, что  его  подозрения  стоили  очень
мало. Истина вскрылась лишь более полувека спустя... Но об этом речь  пойдет
в дальнейшем, а пока вернемся к лету 1776 г.
     Бомарше  поспешил  связаться  с  Сайлесом  Дином.   Верженн,   намекнув
американцу, что он может целиком полагаться на Бомарше, долгое  время  делал
вид, что ему ничего не  известно  о  деятельности  фирмы  "Хорталес  и  К<sup>o</sup>",
которая заняла спешно  отремонтированное  здание  "Отель  де  Голланд",  где
некогда размещался нидерландский посол. Если Дин и был новичком,  путавшимся
в сложных  сплетениях  европейской  политики,  то  в  вопросах  торговли  он
оказался искушенным человеком. Где же видано,  писал  он  в  Америку,  чтобы
человек, который, подобно Бомарше, еще несколько месяцев назад скрывался  от
кредиторов, теперь ворочал огромными суммами. Это столь "необычный факт, что
он перестает быть тайной", добавлял практичный американец.
     К тому времени французское правительство ассигновало для тайной  помощи
американским колонистам уже  два  миллиона,  миллион  был  ими'  получен  от
Испании и такая же сумма в виде кредитов от частных лиц -  судовладельцев  и
купцов. Позднее последовали  и  новые  миллионы  из  французской  казны.  За
короткий  срок,  к  октябрю  1776  г.,  в  Марсель,  Бордо,  Нант  и  другие
французские порты было доставлено обмундирование на  30  тыс.  человек,  200
артиллерийских орудий, много тысяч ружей, большие  запасы  пороха,  пушечных
ядер и других видов военного снаряжения. Были зафрахтованы восемь  кораблей,
благополучно, правда после длительных проволочек, доставившие это снаряжение
колонистам. Только один из кораблей этого флота был перехвачен англичанами и
то после выгрузки части товаров на острове Мартиника. Задержки были  вызваны
помимо разных бюрократических неурядиц резкими протестами  лорда  Стормонта.
Дин пытался побудить к посылке кораблей в колонии и другие купеческие  фирмы
во Франции, Голландии и Германии, однако  со  значительно  меньшим  успехом.
Колонисты терпели в первый период войны одно поражение за  другим,  и  среди
негоциантов находилось мало охотников рисковать своими  капиталами  в  столь
неверном деле. Постепенно положение изменилось. В  1777  г.  уже  более  100
французских   кораблей   участвовало   в   контрабандной   доставке   оружия
колонистами. За годы войны "Хорталес и К<sup>o</sup>" предоставила Америке  товаров  на
сумму 42 млн. ливров, большая часть которых осталась неоплаченной.
     Дину приходилось принимать все решения самостоятельно. С Артуром Ли его
разделяло личное соперничество, а связи с  родиной  были  очень  затруднены.
Каждое письмо отправлялось в трех экземплярах на разных кораблях в  надежде,
что хотя бы  одно  достигнет  цели.  По  дороге  большая  часть  этих  писем
перехватывалась  .британскими  шпионами  или  спешно  выбрасывалась  в  море
капитанами при приближении английских военных кораблей.
     В декабре 1776 г. в  Париж  прибыл  полномочный  представитель  колоний
доктор  Бенджамин  Франклин,  который  принял  на  себя  общее   руководство
действиями молодой  американской  дипломатии  в  Европе.  Ученый  с  мировым
именем, представлявший страну, которая поднялась на  освободительную  войну,
Франклин был восторженно встречен во  Франции,  которая  сама  находилась  в
преддверии своей великой революции. Франклин умело использовал  общественные
симпатии и стремился их укреплять, печатая свои (разумеется,  неподписанные)
брошюры в защиту дела колонистов. Поддержка общественности  была  тем  более
нужна  Франклину,  что  военные  неудачи  армии  Вашингтона  очень  охладили
Верженна.  В  Мадриде  первым  министром  вместо  дружественно  настроенного
Гримальди стал граф Флоридабланка, который не скрывал  опасений,  что  новое
американское государство, отстояв  свою  независимость,  будет  представлять
опасность для испанских владений в Западном полушарии.
     Однако, умело используя благоприятное отношение  общественного  мнения,
что было очень необычно для той эпохи, Франклин  вместе  с  тем  должен  был
волей-неволей сосредоточить  внимание  на  секретной  дипломатии.  А  тайная
дипломатия переплеталась с тайной войной в значительно большей степени,  чем
предполагал сам Франклин.
     В то время как Сайлес Дин продолжал жить в гостиницах и вел свои  якобы
частные  операции  с  "Хорталес  и  К<sup>o</sup>"  и  другими  торговыми  фирмами,   в
распоряжение Франклина в марте 1777 г.  было  предоставлено  уютное  здание,
ставшее  неофициальным  американским  посольством.   А   пост   генерального
секретаря этой небольшой миссии любезно принял на себя старый друг и  ученик
Франклина доктор Эдуард Банкрофт. Выходец из колонии Массачусетс,  он  давно
уже поселился в Лондоне. В ученых кругах английской  столицы  весьма  ценили
Банкрофта не только как врача, но  и  как  ботаника  -  знатока  тропических
растений, специалиста по  естественным  красителям.  По  инициативе  доктора
Франклина в 1773 г. Банкрофт  был  избран  в  Королевское  общество-  честь,
которая редко оказывалась уроженцам колоний. Банкрофт занимал еще  и  другие
почетные  и  выгодные  научные  посты.  И  тем  более  было  похвально,  что
приобретенная известность не заставила  его  забыть  интересы  родины  -  он
выступил с памфлетами, в которых горячо отстаивал дело колонистов.  Так  или
примерно так рисовался облик Банкрофта и для  публики,  и  даже  для  хорошо
знакомого с ним Франклина, который нечасто ошибался в оценках людей. Мог  ли
Франклин предполагать, что памфлеты в защиту американской революции выходили
из-под пера платного агента английской разведки? Банкрофт играл на бирже,  и
1000 ф. ст., которые ежегодно уплачивала ему  британская  секретная  служба,
были очень нужны  для  его  финансовых  спекуляций.  По  сравнению  с  этими
деловыми соображениями такие  понятия,  как  верность  родине  или  друзьям,
представлялись доктору Банкрофту  не  заслуживающими  внимания.  Правда,  он
порой не был чужд и благородных порывов, оказывая  своим  знакомым  землякам
личные услуги, которые как будто прямо не диктовались интересами  английской
разведки. Впрочем, действительно ли  не  диктовались?  Ведь  такие  поступки
поддерживали общее представление о Банкрофте как об испытанном человеке,  на
искренний патриотизм, бескорыстную  преданность  и  помощь  которого  всегда
можно рассчитывать в затруднительных случаях.
     Когда Сайлес Дин направился в Европу, Франклин  и  другие  руководители
колонистов  очень  рекомендовали  ему  использовать  помощь  влиятельного  и
верного доктора Банкрофта. Едва прибыв в Бордо, Дин поспешил воспользоваться
этим советом, написав длинное письмо Банкрофту. Достойный патриот ответил  в
самых теплых выражениях и действительно с тех  пор  не  оставлял  неопытного
Дина своими заботами. Рекомендации Банкрофта представляли, по  мнению  Дина,
такую ценность, что он по просьбе доктора добился оплаты  этих  консультаций
американским казначейством. Доктор впоследствии не раз шумно досадовал,  что
выплата  ему  американским  конгрессом  компенсации  за  труд  и   опасности
производилась далеко не регулярно. Надо признаться, что эти жалобы  были  не
вполне основательными, если учесть, что сразу  же  после  получения  первого
письма Дина Банкрофт настрочил о нем подробный  отчет  английской  разведке,
при этом потребовав и  добившись  солидного  увеличения  установленного  ему
оклада. Банкрофт просил Дина подробнейшим образом держать его в  курсе  всех
действий, которые предпринимал американский представитель во Франции. В свою
очередь, доктор сообщил Дину информацию о передвижении английского  флота  и
планах правительства, исходившую  из  самых  осведомленных  кругов  Лондона.
Конечно,  известия,  посылавшиеся  Банкрофтом,  обычно   успевали   порядком
устареть и иногда содержали неверные сведения. Но как  обойтись  без  этого,
когда с риском для жизни добываешь столь секретные данные? Все эти  сведения
Банкрофт переправлял Дину через французского поверенного в делах  в  Лондоне
Гарнье, друга Франклина, так что с информацией Банкрофта  могли  уже  совсем
бесплатно знакомиться и в Версале, где очень ценили рвение и осведомленность
почтенного ученого.
     И вот теперь этот бесценный человек в  Париже.  Ему  пришлось  покинуть
Лондон из-за преследований со стороны британских властей.  Доктор  некоторое
время даже провел в английской тюрьме. Этот маскарад  был  частью  тщательно
продуманного плана английской секретной службы. В задачу  Банкрофта  входило
подробно извещать своих нанимателей о ходе переговоров  между  Франклином  и
версальским двором, о французской помощи колонистам, об американских портах,
о позиции Испании, об американских представителях  в  Вест-Индских  колониях
Франции и многих других подобных  вопросах.  Легко  понять,  какую  ценность
представляла такая информация для Лондона, стремившегося помешать заключению
франко-американского союзного договора, и  для  британского  адмиралтейства,
старавшегося  не  допустить  переброску  оружия  колонистам   и   уничтожить
американские каперы,  нарушавшие  английское  торговое  судоходство.  Мистер
Уильям  Иден  осведомил   Банкрофта,   что   готов   получать   копии   всех
сколько-нибудь важных документов, хотя все же  предпочтительнее  было  иметь
оригиналы.
     Связь  с  Банкрофтом  было  поручено  поддерживать   другому   крупному
английскому  разведчику  -  Полу  Уэнтворту.  Подобно  доктору,  выходец  из
колоний, родственник губернатора Уэнтворта, этот ловкий делец был именно тем
лицом, которое привлекло Банкрофта на службу в британскую разведку.  Роднила
Уэнтворта с Банкрофтом и страсть к игре на бирже. Те 500 ф. ст., которые ему
платили, сама по себе весьма  солидная  сумма,  мало  значили  для  богатого
Уэнтворта.  Он  предоставил  свои  недюжинные   способности   и   бесспорную
находчивость в распоряжение Идена в обмен на  обещание  места  в  английском
парламенте и особенно получение громкого дворянского титула.  Иден  вряд  ли
сообщил  Уэнтворту,  что  ханжески  благочестивый  Георг  III,  от  которого
зависело такое пожалование, хотя и восхищался размахом  работы,  проделанной
американцем, самого его считал спекулянтом и развратником.
     Уэнтворт часто приезжал в Париж, изображая богатого прожигателя  жизни,
и получал от Банкрофта  устные  отчеты.  Для  конспирации  даже  при  тайных
встречах Банкрофта с Уэнтвортом и лордом  Стормонтом  собеседники  именовали
доктора Эдуардом  Эдвардсом.  Кроме  того,  еженедельно  Банкрофт  составлял
письменное донесение. Оно наносилось на бумагу невидимыми чернилами, а между
строк обычными чернилами  писалось  любовное  письмо  некоему  "Ричардсону".
После этого Банкрофт относил свою депешу в сад Тюильри и  незаметно  спускал
на веревке на дно глубокого дупла букового дерева. Каждую неделю во  вторник
вечером у  дерева  появлялся  агент  британского  посла,  брал  донесение  и
оставлял взамен очередные инструкции "мистеру Эдвардсу".
     Отчеты  Банкрофта  относительно  хода  франко-американских  переговоров
позволяли  лорду  Стормонту  выражать  очень  убедительные   протесты.   Они
нервировали Верженна, но не очень путали планы Франклина. Быть  может,  даже
наоборот - ведь его задачей как раз было довести  дело  возможно  скорее  до
открытого конфликта между  Лондоном  и  Парижем  и  выступлению  Франции  на
стороне   восставших   колоний.   Иначе   обстояло   дело   с   информацией,
поставлявшейся Банкрофтом, о планах  американских  каперов  -  она  являлась
прямой помощью английскому адмиралтейству. Надо  учитывать,  что  с  помощью
рейдов каперов из французских гаваней Франклин и Дин рассчитывали не  только
усилить оппозиционные настроения в Англии против войны, но и  способствовать
достижению главной цели - разрыву между Францией и Великобританией.
     Протесты  лорда  Стормонта,  опиравшегося  на   информацию   Банкрофта,
конечно, в известной степени  связывали  руки  Верженну  в  оказании  помощи
колонистам, но мало способствовали улучшению англо-французских отношений. На
пользу колонистам играли объективные факторы, оказывавшиеся неизменно  более
весомыми, чем усилия агентов Уильяма Идена. Не  помогла  даже  установленная
английской разведкой слежка за капитанами каперских судов.
     Один из них, Джо Хайнсон, прибыл с секретным поручением в Лондон. Людей
было мало, и выбор в этом случае пал на человека, являвшегося чем-то средним
между шекспировским Фальстафом  и  традиционной  фигурой  любящего  приврать
старого морского волка. Недалекий, самовлюбленный хвастун проболтался  своей
домохозяйке о данном ему поручении, а та решила посоветоваться о  доверенной
ей тайне со своим духовным  пастырем.  Почтенная  вдова  Элизабет  Джамп  не
подозревала, что этот молодой  священник  Вардилл  родом  из  Нью-Йорка  был
доверенным агентом Идена,  продавшись  за  200  ф.  ст.  в  год  и  обещание
предоставить ему  кафедру  теологии  в  Королевском  колледже  (впоследствии
Колумбийском университете). Однако если миссис  Джамп  не  ведала  о  второй
профессии Вардилла, то тот совсем не случайно взял вдову под  свою  духовную
опеку. В гостинице Элизабет Джамп часто останавливались американские моряки,
а будущему профессору была поручена слежка именно за этим беспокойным людом.
Вардилл встретился с Хайнсоном и угрозой суда и виселицы, с одной стороны, и
обещанием небольшой пожизненной пенсии, с другой, сумел склонить капитана  к
измене. Своим приятелям Хайнсон сообщил, что Вардилл пытался побудить его  к
предательству, но он отверг все угрозы и предложения.  По  заданию  Вардилла
Хайнсон должен был выполнить возложенную на него колонистами миссию - купить
в  Англии  шхуну,  которую  можно  было  бы   использовать   для   пересылки
корреспонденции в  Америку.  Таким  образом  английская  разведка  надеялась
заполучить  оригиналы  отчетов,  которые  Франклин  собирался  направить  на
родину. Предполагалось даже, что подобную операцию можно будет повторить  не
раз: заранее извещенное британское военное судно  перехватывало  бы  корабль
Хайнсона, конфисковывало бы документы, а  сам  капитан  мог  "вырываться  из
английского плена" и снова являться в Париж. В конце концов этот план рухнул
по чистой случайности - Франклин  решил  использовать  Хайнсона  для  других
заданий, и семь британских кораблей тщетно поджидали встречи со  шхуной  под
командой нового английского агента. Разгневанный Георг III писал Идену:
     "Я всегда сомневался, можно ли хоть в какой-то мере доверять  Хайнсону.
Теперь я пришел к твердому убеждению, что он, как и любой  другой  шпион  из
Северной  Америки,  действует  по  наущению  Дина  и  Франклина  и  сообщает
информацию только для обмана". Иден  не  стал  разубеждать  короля,  но  сам
придерживался совсем другого мнения. Посовещавшись с Уэнтвортом, он пришел к
выводу,  что  Хайнсона  можно  будет  еще  использовать  для  большой  игры.
Фактический глава британской разведки  задумал  завербовать  самого  Сайлеса
Дина и его деятельного помощника Уильяма Кармайкла. Хайнсону  было  поручено
играть   роль   американского   патриота,   стремящегося    к    прекращению
братоубийственной войны, и докладывать дважды в неделю об успехах  секретарю
лорда Стормонта. Попытки Хайнсона  выступать  в  качестве  посредника  между
сражавшимися   сторонами   вызвали   лишь    веселые    насмешки    у    его
приятелей-капитанов. Стормонт должен был сообщить в Лондон, что  Хайнсон  не
пользуется доверием Франклина и Дина и поэтому мало что знает полезного.
     Эта пессимистическая оценка  не  вполне  оправдалась.  Через  некоторое
время, в октябре 1777  г.,  Хайнсон  встретил  в  Нанте  капитана  Фолджера,
которому было поручено доставить секретные документы в колонии. Хайнсон, как
только Фолджер отлучился на четверть часа, умело вскрыл его морской сундук и
похитил переписку Франклина и Дина с французским  правительством,  а  взамен
засунул чистую бумагу. Фолджер обнаружил пропажу, только прибыв в Америку, и
был посажен в тюрьму, где просидел три месяца,  пока  была  установлена  его
невиновность. Хайнсон, похитив бумаги, поспешил в Лондон, и уже  20  октября
Иден переслал выкраденные документы королю, добавив, что надо будет еще  раз
попытаться использовать отличившегося агента,  пока  его  не  раскроют.  "Он
честный мерзавец, - добавлял Иден,  -  и  не  дурак,  хотя  с  виду  кажется
тупицей". Впрочем, Дин еще не знал о краже бумаг,  но,  получив  известие  о
поездке Хайнсона в Лондон,  заподозрил  неладное.  Вопреки  надеждам  Идена,
использовать Хайнсона больше не удалось. Когда он вернулся в  Париж,  с  ним
почти никто не захотел иметь  дело,  хотя  даже  много  позднее,  уже  после
получения  известия  о  краже  бумаг  у  Фолджера,  не  было  неопровержимых
доказательств виновности капитана. Убедившись, что в Париже Хайнсон не может
принести пользы,  британская  разведка  отправила  его  на  военный  корабль
"Кентавр", охотившийся за американскими торговыми судами.  Какими-то  путями
Хайнсон раздобыл сведения о выходе в море одного  такого  судна,  груженного
оружием для колоний, и оно было захвачено англичанами.
     Хотя Хайнсон еще ранее был забракован как человек, которому можно  было
бы поручить завербовать Сайлеса Дина и его  помощника  Кармайкла,  сам  этот
план не был отставлен. Кармайкл упоминает в своих письмах, что  его  пытался
подкупить  какой-то  английский  агент,  предлагая   выступить   сторонником
компромиссного мира между колониями и метрополией. Этим агентом вряд ли  мог
быть Банкрофт - он рисковал быть разоблаченным, - хотя доктор усиленно ездил
с Кармайк-лом в оперу, на  маскарады,  всячески  втягивал  в  омут  светских
развлечений. К Сайлесу Дину был приставлен английской  разведкой  некий  Ван
Зандт, сын богатого торговца из Мэриленда, давнего  знакомого  американского
уполномоченного.  Находясь  в   Лондоне,   избалованный   купеческий   сынок
неожиданно перестал из-за превратностей военного времени  получать  денежные
переводы от отца и стал  легкой  добычей  сладкоголосого  вербовщика  -  уже
знакомого нам священника Вардилла.  Правда,  как  раз  в  это  время  пришли
наконец долгожданные  отцовские  деньги  в  Амстердам,  однако  Уильям  Иден
распорядился, чтобы молодой повеса так и не узнал об этой посылке  и  считал
себя целиком зависящим от  жалованья,  которое  ему  выплачивала  британская
разведка. Принятый  первоначально  хорошо  Дином,  новый  шпион  под  именем
Джорджа Лаптона регулярно снабжал Лондон не только сплетнями, которые слышал
за обеденным столом,  но  и  обрывками  сведений  об  американских  каперах,
некоторые из них в результате попали в руки англичан. Как подобает истинному
сыну  негоцианта.   Лаптоп   разбавлял   подлинную   информацию   отдельными
выдуманными деталями или просто пересылал в  Лондон  продукты  самой  чистой
фантазии.  В  конце  концов  он  вызвал  подозрение  Дина.  В  страхе  перед
разоблачением и спасаясь от кредиторов, Ван Зандт поспешил удрать из Парижа.
     Английским шпионом был и секретарь Артура Ли майор  Джон  Торн-тон.  Он
вначале вкрался  в  доверие  к  Франклину,  представившись  благотворителем,
пекущимся о быте американских военнопленных в английских тюрьмах.  При  этом
Торнтон уверил,  что  знаком  с  премьер-министром  лордом  Нортом  и  может
добывать  важные  военные  секреты.  Через  Торнтона   британская   разведка
подбросила Ли поддельные оперативные планы английского командования на  1777
г., прямо  противоположные  действительным  планам.  Эта  фальшивка  была  в
феврале спешно отправлена  Артуром  Ли  за  океан  и  способствовала  многим
успешным действиям английских войск. Ли послал Торнтона в Портсмут и  Плимут
разведать состояние английского флота. Торнтон вернулся с сообщением,  будто
флот находится в полной боевой готовности, что совершенно не соответствовало
действительности и, возможно, было одной из причин,  побудивших  французское
командование после начала войны с Англией отказаться от намерения  атаковать
британские  эскадры.   Убедившись,   что   Торнтон   вовлечен   в   какие-то
сомнительные, неугодные Ли финансовые операции, американский  уполномоченный
подыскал нового секретаря священника Форда. Стоит ли говорить, что и он  был
платным английским шпионом, причем об этом догадывались  даже  в  Вирджинии,
где  он  подвизался  до  того  времени.  Конгресс  послал   Ли   специальное
предостережение на сей счет.  Ли  игнорировал  предупреждение,  а  ведомство
Идена настолько изучило слабости Артура Ли, что без труда  устраивало  своих
агентов на работу к этому американскому уполномоченному, подозревавшему всех
без исключения и обвинявшему всех, кто вызывал его недовольство или  задевал
и без  того  уязвленное  тщеславие.  Британская  разведка  подбирала  людей,
которых Ли направлял в Англию для  сбора  секретной  информации  и  особенно
всяких слухов, порочивших Франклина и  Дина.  К  числу  таких  "агентов"  Ли
принадлежали  английские  шпионы  братья  Томас  и  Джордж  Диггеры.  Помимо
выполнения приказов Идена братья проявляли  и  собственную  инициативу  -  в
краже  доверенных  им  денег,  которые  предназначались   для   американских
военнопленных. Близким к Артуру Ли оказался еще один английский шпион -  его
бывший  школьный  товарищ  доктор  Джон  Беркенхаут.  Еще  накануне  военных
действий против повстанцев  Беркенхаут  был  послан  в  составе  специальной
миссии лорда Карлайля в колонии и занялся подкупом членов конгресса,  причем
действовал настолько беззастенчиво, что угодил, правда ненадолго, в  тюрьму.
Хотя личность Беркенхаута не вызывала ни у кого сомнений, Артур Ли продолжал
поддерживать тесные связи с этим шпионом.  Однажды  Уэнтворт  явился  к  Ли,
которого не оказалось дома, и забрал его личную печать;  с  нее  была  снята
точная копия.
     Летом 1777 г.  Ли  отправился  в  Берлин,  надеясь  добиться  поддержки
Фридриха II. Английский посол Хью Эллиот подкупил  слугу  в  гостинице,  где
остановился американец, и  получил  ключи  от  номера  Ли.  Эллиот  лично  в
отсутствие Ли побывал в его  комнате,  похитил  находившиеся  там  бумаги  и
поспешил  в  посольство.  Там  несколько   человек   принялись   лихорадочно
переписывать  похищенные  документы,  а  Эллиот  тем  временем  вернулся   в
гостиницу  и,  изображая  из  себя  путешественника,   сочувствующего   делу
колонистов, встретил возвратившегося  Ли  и  втянул  в  длинную  двухчасовую
беседу. Лишь в 10 часов вечера Ли поднялся к себе в комнату.  Вскоре  оттуда
раздались вопли: "Разбой! Ограбление!" Между тем англичанин  покинул  отель,
наскоро переоделся в посольстве и, прихватив документы, с которых  уже  были
сняты копии, опять появился в гостинице. Он передал бумаги  портье,  сказав,
что они были вручены ему каким-то незнакомцем, который после  этого  немедля
исчез.
     Атташе английского  посольства  Листон,  загоняя  лошадей,  помчался  в
Гамбург, чтобы оттуда с первым кораблем добраться до Лондона.  Подозрения  в
краже бумаг, естественно,  пали  на  Эллиота.  А  тот  со  свойственным  ему
цинизмом и бесцеремонностью даже не отрицал этого, небрежно  объяснив,  что,
мол, один из его слуг из чрезмерного усердия  похитил  бумаги,  но  он,  как
только узнал об этом,  поспешил  вернуть  их  законному  владельцу.  Даже  в
Лондоне были несколько смущены поведением Эллиота, хотя вполне  оценили  его
рвение. В конечном счете буря улеглась, а Эллиот получил от правительства  в
виде подарка 500 ф. ст.
     Как подсчитал один историк, к лету 1777 г. шпионы численно превосходили
собственно дипломатов в Париже в соотношении 10:1.
     Эффективность  английской  разведывательной   службы   сказывалась   на
политике   континентальных   правительств,    действовавших,    исходя    из
предположения, что  они  находятся  под  постоянным  наблюдением  британских
шпионов. Когда Артур Ли отправился переодетым в костюм британского купца  из
Франции  в   Испанию,   дружески   настроенное   к   колонистам   мадридское
правительство задержало его на границе: оно  уверяло,  что  не  поддерживает
никаких связей с "мятежниками", и опасалось, что  о  прибытии  американского
уполномоченного  немедленно  станет  известно  в  Лондоне,  а  это  повлечет
нежелательные дипломатические осложнения.
     На протяжении почти всего 1777 г. из  Америки  поступали  сообщения  об
успехах только английских войск, и политика  правительства  Людовика  XVI  в
отношении колоний приобретала все  более  нерешительный  характер.  С  одной
стороны, правительство не препятствовало  расширявшемуся  вывозу  в  колонии
оружия,  боеприпасов,  обмундирования  и  покупке  по  дешевке  французскими
купцами  захваченных  американскими  каперами  английских  судов.  С  другой
стороны,  под  давлением  протестов  лорда  Стормонта   часть   американских
капитанов и матросов была арестована.  Учитывая,  что  Франция  пыталась  не
допустить  открытого   разрыва,   британская   дипломатия   усилила   нажим.
Параллельно  английская  секретная  служба  по  приказу  Георга  III  решила
прибегнуть к шантажу. Для этой цели был использован английский  разведчик  в
Париже Натаниэль Паркер Форт, который поддерживал дружеские связи  с  главой
французского правительства Морепа. Форт доверительно сообщил  своему  Другу,
что  Англия,  вероятно,  в  ближайшие  дни  объявит  войну   Франции,   если
версальский двор  не  примет  требований,  предъявленных  лордом  Стормонтом
(запрещение приводить захваченные английские  суда  во  французские  гавани,
выдача находившихся там трех каперских  кораблей  и  т.  д.).  Встревоженный
Морепа поспешил созвать совещание. В конечном  счете  английские  требования
были отчасти удовлетворены. Блеф удался, если учесть, что Лондон и не  думал
сам объявлять войну Франции и,  напротив,  всячески  старался  ее  избежать.
Более того, Георг  III  даже  раздражался,  когда  читал  отчеты  Уэнтворта,
который, ссылаясь на донесения Банкрофта,  сообщал  о  надвигавшейся  угрозе
войны. Так, вскоре после того, как удалось заставить Париж отступить,  Георг
писал: "Два письма, полученные от мистера Уэнтворта, несомненно,  любопытны.
Однако поскольку Эдвардс (Банкрофт. - Е. Ч.) биржевой  игрок  и  к  тому  же
шпион-двойник, в его донесениях нельзя верить ничему, кроме того, что в  его
личные намерения входит побудить нас считать, что французский  двор  намерен
начать  войну.  На  деле  же,  безусловно,   имеются   серьезные   основания
предполагать, что эта возможность ныне является  более  отдаленной,  чем  мы
могли предполагать шесть месяцев назад". Уэнтворт в этом королевском  письме
был также удостоен нелестных эпитетов...
     Осенью 1777 г. сведения об успехах английской стороны  стали  приходить
реже; наоборот, поступали известия об отдельных неудачах; начало выявляться,
что  британские  планы  уничтожения  армии  колонистов   очень   далеки   от
осуществления. В середине ноября Георг  III  приказал  послать  Уэнтворта  в
Париж, чтобы с помощью Банкрофта выяснить, не собирается ли Испания вступить
в войну. Уэнтворт  прибыл  во  французскую  столицу  крайне  озлобленным  на
Банкрофта:  они  вместе  спекулировали  на  бирже,  и  доктор  не  поделился
выигрышем со своим компаньоном.
     Дело заключалось в том, что  Банкрофт,  узнав  об  очередном  поражении
британской  армии,  приказал  своему  лондонскому  поверенному   играть   на
понижение английских ценных бумаг. Он, видимо, не учел, что все  его  письма
тщательно просматривались в "черном кабинете",  который  функционировал  под
руководством начальника лондонского почтамта Энтони Тодда. Как-то раз Уильям
Иден спросил Тодда, умеют ли его подчиненные подделывать  письма  и  ставить
фальшивые печати. Почтмейстер с гордостью ответил: возможно, в Англии  среди
молодежи имеются лучшие подделыватели, чем его ребята, но зато его  -  самые
надежные, ведь он  сам  обучил  их  этому  ремеслу.  Действительно,  "черный
кабинет" Тодда сумел скопировать  переписку  Франклина  с  лидерами  вигской
оппозиции - лордами Шелборном и Кэмденом, Томасом  Уолполом  и  др.  Мы  еще
познакомимся с  тем,  как  использовала  английская  разведка  эти  полезные
сведения, а пока что вернемся к тому,  что  люди  Тодда  перехватили  письмо
Банкрофта и Уэнтворт узнал о проделках своего приятеля.
     Банкрофта не смутило недовольство  Уэнтворта  -  чего  не  случается  в
делах. Игра на бирже требовала  новых  средств,  и  доктор  решил  заставить
раскошелиться  обе  воюющие  стороны.  Он  отправил   письмо   комитету   по
иностранным делам американского конгресса с настоятельным требованием оплаты
года беспорочной службы, а от Уэнтворта запросил за информацию о  намерениях
Испании 500 ф. ст. Уэнтворт отказал. Но ссориться дальше не было расчета,  и
Банкрофт сообщил: Испания пока еще не согласна вступить в войну  на  стороне
колонистов. Вынужденный даром уступить столь ценные сведения,  "Эдварде",  в
свою очередь, упрекал Уэнтворта и особенно лорда Стормонта в том, что  посол
в своих нотах протеста почти буквально повторял  содержание  бумаг,  которые
были списаны у Франклина и Дина Банкрофтом  и  оставлены  в  дупле  букового
дерева в саду Тюильри. Это обратило уже внимание и  Верженна,  и  Франклина.
Верженн заподозрил, что это дело рук Кармайкла. Банкрофт навел подозрения на
секретаря  Бомарше,  но,  очень  опасаясь   разоблачения,   просил   заранее
британский  паспорт  на   случай   бегства   и   вмешательства   английского
правительства, если "мистера Эдвардса" арестуют французские власти. На  этот
раз визит Уэнтворта вызвал полное  удовлетворение  у  Георга  III,  ведь  он
привез известие, что нет угрозы немедленного вступления Испании в войну.
     Однако через две недели дипломатическая обстановка резко изменилась:  в
конце ноября 1777 г. в Париж пришла весть о крупной  победе  колонистов  под
Саратогой - взятии  в  плен  английской  армии  под  командованием  генерала
Бургойня. В Версале теперь уверились, что Англии не  выиграть  войну  против
восставших колоний. Но Верженн, обрадованный тем, что его политика строилась
на верном расчете, вместе с тем начал опасаться, что Англия пойдет  на  мир,
признав независимость колоний, и Франция упустит свой лучший шанс  в  борьбе
против  главного  соперника.   Сразу   же   последовало   обещание   Версаля
предоставить колонистам дополнительную субсидию в 3 млн. ливров и  заключить
союзный договор,  от  подписания  которого  правительство  уклонялось  целых
полтора года. Разумеется, все действия версальского  двора  через  Банкрофта
становились немедленно известными в Лондоне.
     По указанию премьер-министра Норта  в  начале  декабря  Уэнтворт  снова
отправился в Париж, на этот  раз  для  переговоров  с  Франклином  и  Дином.
Британский кабинет был  теперь  готов  на  любые  уступки,  кроме  признания
независимости колоний. Уэнтворт учитывал, что колонисты не подозревают,  что
он английский шпион, и рассматривают его  как  бывшего  патриота,  в  начале
войны перешедшего в лагерь лоялистов. Он рассчитывал прежде  всего  получить
свежую информацию от Банкрофта, но того  не  оказалось  в  Париже  -  доктор
спешно отбыл в  Лондон  для  осуществления  очередной  биржевой  спекуляции.
Миссия  Уэнтворта  оказалась  серьезной   ошибкой   британской   дипломатии.
Франклин, получив предложения Лондона, три недели  уклонялся  от  встречи  с
британским эмиссаром. В то же время Франклин известил об  этих  предложениях
Верженна и, усилив опасения французского министра, что примирение колоний  и
метрополии все же возможно, побудил ускорить заключение франко-американского
союзного договора.
     В канун Рождества в  Париж  вернулся  Банкрофт.  Он  выиграл  на  бирже
столько денег, что предложил Уэнтворту  выплатить  английской  разведке  все
полученное от нее жалованье.  Банкрофт,  чувствуя,  что  Англия  проигрывает
войну,  стал  особенно  опасаться  разоблачения.  Его  страхи   заразили   и
Уэнтворта, который начал бояться, что французские агенты, следившие за ним и
пытавшиеся взломать  его  сейф,  могут  при  случае  прибегнуть  и  к  удару
кинжалом. В панике Уэнтворт сжег находившиеся при нем письма и  даже  просил
уничтожить все его донесения, хранившиеся в  ведомстве  Уильяма  Идена  (эта
просьба была оставлена без внимания).  Он  потребовал  от  Стормонта  как-то
легализовать его положение, добился приема у Верженна  и  поспешил  убраться
восвояси, не рискуя больше появляться в Париже. Вскоре  произошло  то,  чему
Георг III отказывался верить  до  последней  минуты,  -  франко-американский
договор стал фактом. И как следствие этого Франция, а вслед за  ней  Испания
вступили в войну против Англии.
     Положение Англии стало  очень  серьезным,  шла  речь  о  сохранении  ее
позиций как колониальной державы. Ведомство лорда Сеффолка и  Уильяма  Идена
начало работать с  удвоенной  энергией.  Как  раз  в  это  время  английской
разведке удалось  достигнуть  цели,  к  которой  она  тщетно  стремилась,  -
привлечь на сторону Англии одного из уполномоченных американского  конгресса
-  Сайлеса  Дина.  Обстоятельства,  которые  заставили  Дина  пойти  на  это
отступничество, неясны. Известно, что Дин насмерть рассорился с Артуром Ли и
его братьями, составлявшими влиятельный политический клан. В ноябре 1777  г.
они добились принятия конгрессом  решения  об  отзыве  Дина,  которое  стало
известным в Париже уже в следующем году. Его преемником  был  назначен  Джон
Адаме.  Братья  Ли  публично  обвиняли  Дина  в   бесчисленных   вымышленных
преступлениях, за исключением одного действительного - установления связей с
британской разведкой. Это тем более удивительно, что Ли бросал  обвинения  в
шпионаже  направо  и  налево  всем,  за  исключением  своих   секретарей   и
помощников, которые действительно почти все  без  исключения  были  платными
английскими агентами.
     Роль змия-искусителя сыграл Уэнтворт (еще до своего отъезда из Парижа).
Он  намекнул  Дину,  что  тот  может  получить  крупный  пост  в  английской
администрации. Не клюнуло. Тогда Уэнтворт, отлично осведомленный  Банкрофтом
о  делах  Дина,  нащупал  другой,  более  эффективный  путь  воздействия  на
американского  уполномоченного.  Разведчику  было  известно,  что,  выполняя
поручения конгресса. Дин  не  прекращал  и  собственных  торговых  операций.
Вместе с крупным американским негоциантом Робертом Моррисом,  пользовавшимся
большим влиянием в политических кругах колоний. Дин задумал  создать  вторую
компанию типа "Хорталес и К<sup>o</sup>" с целью вывоза из Англии через Францию изделий
для населения колоний, испытывавшего большую нужду  в  привычных  британских
товарах. Ожидавшееся вступление  Франции  в  войну  против  Англии  помешало
осуществлению  этого  плана.  Насколько  можно   судить   по   сохранившимся
документам, Уэнтворт предложил Дину сделку на следующих условиях:  создается
- частично на казенные средства  -  Британская  торговая  компания,  которая
будет  доставлять  английские  промышленные  изделия  в  Нью-Йорк,   занятый
английскими  войсками,  и  оттуда  продавать  либо  передавать   их   людям,
назначенным Дином и его братьями,  также  занимавшимися  крупными  торговыми
операциями.  Дин  выразил  согласие  с  этим  планом  и  готовность,  взамен
получаемых услуг, сообщать в Лондон имевшуюся у него  секретную  информацию.
Все это прямо следует из корреспонденции Георга III, лорда Норта и секретаря
британского казначейства, относящейся к январю 1778 г.
     В начале февраля Георг III писал своему премьер-министру, что сведения,
поступающие от Бенсона (псевдоним Дина), "очень важны".  В  марте  1778  г.,
узнав об отъезде Дина на родину, король считал, что  это  надо  использовать
для достижения приемлемого мира с колониями. Новый  английский  агент  отбыл
вместе с французской эскадрой и  с  оригиналомфранко-американского  союзного
договора, который был ратифицирован конгрессом в начале мая  1778  г.  Враги
Дина добились того, что конгресс занялся расследованием его деятельности  во
Франции. Дина обвиняли в краже части французского займа, даже хищении денег,
будто бы им самим посланных в Америку. Артур Ли и Джон  Адаме  присылали  из
Франции  все  новые  обвинения.  Однако  по-прежнему  никто  (возможно,   за
исключением  бывшего  помощника  Дина   -   Кармайкла)   не   подозревал   о
действительной вине Дина - сговоре с Полом Уэнтвортом и британской секретной
службой.  В   конечном   итоге   конгресс   счел   обвинения   против   Дина
необоснованными.
     Через два года после своего прибытия на родину Дин снова уехал,  уже  в
качестве частного лица, в Европу. Он был ожесточен  преследованиями  и  тем,
что конгресс не заплатил ему 12 тыс. ф. ст. за товары, купленные и посланные
им в первые годы войны. Дин,  обедневший  и  психически  не  уравновешенный,
поселился в австрийских Нидерландах, в Генте. Из Гента Дин  снова  установил
связи с англичанами - теперь он был широко известным человеком и мог продать
свое имя. Как раз в это время  английская  разведка  занималась  фабрикацией
подложных писем - вплоть  до  корреспонденции  самого  Вашингтона,  -  якобы
конфискованных при захвате американских судов. По  соглашению  с  английской
разведкой Дин начал писать письма, призывавшие  к  примирению  с  британской
короной. Они будто бы потом были перехвачены  британскими  кораблями.  Георг
III  внимательно  читал  письма  и  очень  одобрительно  отзывался   об   их
содержании. В бумагах Дина имеются его письма к Банкрофту и связанные с ними
по содержанию письма к "Э. Эдвардсу", которые, возможно, содержат и какой-то
зашифрованный текст. К этому времени Дин, видимо, уже знал о роли, сыгранной
главным английским шпионом. Впрочем, может быть, ему и раньше было  известно
о деятельности "Эдуарда Эдвардса"? Категорический ответ на этот вопрос  дать
нельзя, главным  образом  потому,  что  бумаги  Банкрофта  более  чем  через
полстолетия были сожжены его внуком, когда всплыла наружу  правда  о  дважды
оплаченном "патриотизме" достопочтенного члена Королевского общества.
     Английская разведка считала Дина лишь  наполовину  своим  агентом,  ему
платили только предоставлением права вывозить английские товары в колонии во
время войны, чем занимались и многие американские  купцы,  не  состоявшие  в
списках британской секретной службы. После окончания  военных  действий  Дин
поселился в  Англии,  где  встречался  с  Бенедиктом  Арнольдом,  с  которым
познакомился еще в молодые годы, и пытался вместе с  Банкрофтом  возобновить
различные  торговые  дела.  Умер  Дин  в  сентябре  1789   г.   Известие   о
предательстве  Дина  вызвало  чувство  торжества  у  друзей  Ли.   Напротив,
Франклин, сурово осуждая отступничество своего бывшего коллеги,  по-прежнему
ценил работу, проделанную Дином в пору их совместной борьбы  в  первые  годы
американской революции.
     Интересно  отметить,  что  письма  Дина  печатал  во  все  еще  занятом
англичанами   Нью-Йорке   Джеймс   Ривингтон,   издатель   "Ройял    газетт"
("Королевской газеты"). Торговым партнером Ривингтона в 1779 г. стал  Роберт
Таунсенд,  который,  изображая  из  себя  лоялиста,  на  деле   был   членом
разведывательной организации "Калпера". Ривингтон не был осведомлен об этом.
В свою очередь, Таунсенд тоже не знал, что Ривингтон  с  1781  г.  регулярно
стал посылать донесения в штаб Вашингтону и одновременно дурачил английского
губернатора  ложными  сведениями  о   планах   главнокомандующего   войсками
колонистов. В результате Клинтон оставался в бездействии в Нью-Йорке,  когда
главная английская армия была окружена и принуждена к сдаче в Йорктауне.
     Время от времени в США появляются и парадоксальные, бьющие на  сенсацию
книги о тайной войне в годы войны  за  независимость.  Американский  историк
Сесил Кэрри в своей  изданной  в  1972  г.  книге  "Кодовый  номер  72.  Бен
Франклин.   Патриот   или   шпион"   пытается   опровергнуть    традиционное
представление о  Франклине  как  о  деятеле  революции.  Мнения  его  врагов
отвергались как клевета, заявляет Кэрри,  между  тем  стоит  задуматься,  не
являются  ли  их  оценки  более  соответствующими  фактам,  чем  утверждения
Франклина. И прежде всего мнения гордого и сварливого вирджинца  Артура  Ли.
Его считают не просто человеком с тяжелым характером, а почти параноиком, но
такие оценки опять-таки прежде всего базируются на  том,  что  было  сказано
Франклином об этом очень мешавшем ему коллеге. В чем, однако, мешал Артур Ли
Бенджамину Франклину? Он мешал его дипломатическим акциям во Франции и болел
шпиономанией. Но ведь по крайней мере в отношении многих лиц  подозрения  Ли
не оказались беспочвенными, и он не ошибался в главном  -  что  американские
представители были опутаны густой сетью английской  агентуры.  До  революции
Франклин глубоко увяз в спекуляциях и надеялся, что компания капиталистов, в
которую он входил, получит во владения огромный земельный массив на Западе -
колонию Вандалию. Быть может, Франклин рассчитывал при компромиссном  исходе
войны  за  независимость,  имея  заслуги  перед  английским  правительством,
добиться этого земельного пожалования? Одним из его коллег по этой  компании
был доктор Банкрофт.  Американский  историк  считает,  что  другой  соратник
Франклина -Сайлес Дин сразу же по прибытии в Париж был завербован Банкрофтом
и  стал  британским  агентом.  Окруженный  шпионами,  Франклин  не  принимал
элементарных мер предосторожности в отношении секретной служебной переписки,
на что сразу же обратил внимание тот же Артур Ли. Может  быть,  столкновения
Франклина с Ли были порождены тем, что доктор со своими  друзьями  во  время
войны пытался извлекать доходы из каперских операций и из покупки оружия  за
счет французских субсидий и не хотел,  чтобы  вирджинец  разобрался  в  этих
махинациях? Джон Адаме - будущий президент США, - приехав в Париж  на  смену
С. Дину, при первой же встрече с Франклином услышал массу  упреков  в  адрес
Ли. Однако Джон Адаме, вначале  убежденный  этими  доводами,  вскоре  принял
сторону Ли в  его  конфликте  с  Франклином.  Анализ  английских  документов
показывает, что в Лондоне строили расчеты на содействие "Моисея", или "э 72"
(кодовое обозначение Франклина). Анализ действий Пола Уэнтворта  показывает,
что он  исходил  именно  из  этих  расчетов,  в  частности,  при  встрече  с
Франклином в январе 1778 г. Это был лишь один из многих контактов  Франклина
с тайными эмиссарами британского правительства,  о  которых  он  лишь  очень
неполно уведомлял своих коллег. Даже после открытого перехода  Сайлеса  Дина
на сторону англичан он воздерживался от прямого осуждения своего компаньона.
     По мнению  Сесила  Кэрри,  "Франклин  стремился  выиграть  американскую
революцию. Кто бы ни проиграл - Соединенные Штаты, Франция, Англия, он хотел
выиграть", и он выиграл, по крайней мере в том смысле, что все порочащее его
репутацию осталось неизвестным и он  был  всячески  восхваляем  и  награжден
соотечественниками, не ведавшими истины. Такова концепция Кэрри,  являвшаяся
формой  протеста  против  ура-патриотического,  восторженного  тона  прежних
биографий Франклина " аналогичные критические работы появлялись и  о  других
деятелях американской революции). Американский  историк  Д.  Шенбран,  автор
монографии "Триумф в Париже. Подвиг Бенджамина  Франклина"  (Нью-Йорк,  1976
г.), справедливо  заметил,  что  книга  Кэрри,  "намеренно  спорная  и  даже
вызывающая..,  в  конечном  счете  непоказательная",  является  своего  рода
противоядием в отношении некритической апологетики.

       Кем же был Монтегю Фокс?

     К  1780  г.  сформировалась  антианглийская   коалиция.   Международное
положение  Великобритании  стало  очень  сложным.   Не   менее   напряженная
обстановка сложилась и внутри страны. Усиление народного недовольства грозно
проявилось  в  выступлении  трудящихся  Лондона  в  начале  июня  1780   г.,
получившем название Гордонова  мятежа  (по  имени  лорда  Гордона,  которого
считали вождем восставших). Массовое движение, вылившееся в уродливую  форму
борьбы против предоставления прав католикам,  было  по  существу  выражением
глубокого возмущения экономическим и  политическим  гнетом.  Народ  разрушил
тюрьмы и выпустил на свободу  арестованных,  разгромил  здания  судов,  дома
крупнейших  государственных  сановников.  Против  повстанцев  была   двинута
10-тысячная  армия;  только  через  несколько  дней  правительству   удалось
подавить волнения. А еще через неделю, 16 июня 1780 г., к испанскому послу в
Голландии  виконту  Эррериа  явился  приятного   вида   молодой   английский
джентльмен по имени Монтегю Фокс и попросил о  встрече.  Это  свидание  было
непродолжительным, и уже через час Эррериа  взволнованно  вбежал  в  кабинет
своего друга французского посла герцога Лавогийона.
     34-летний герцог, принадлежавший  к  самым  верхам  французской  знати,
сравнительно недавно стал делать дипломатическую карьеру и мечтал  заставить
говорить о себе в Версале. Вначале это плохо удавалось - слишком опытным был
его противник британский посол в Гааге Джозеф Йорк, 20 лет  занимавший  свой
пост и опиравшийся на влиятельную про-английскую группировку  в  правящих  и
финансовых кругах Голландии.  Сэр  Джозеф  создал  в  Голландии  собственную
разветвленную  сеть  шпионажа  (независимую  от  разведки   адмиралтейства).
Лавогийон  пытался  следовать  его   примеру,   хотя   французский   министр
иностранных дел граф Верженн весьма  скептически  оценивал  полезность  этих
действий. С тем большим интересом  выслушал  герцог  рассказ  взволнованного
Эррериа о разговоре с Монтегю Фоксом. Этот англичанин  словно  послан  самим
провидением, чтобы Лавогийон смог преодолеть  недоверие  в  Париже  к  своим
способностям  дипломата  и  разведчика,  достигнуть  действительно  крупного
успеха.
     Монтегю Фокс, оказавшийся весьма  образованным  и  любезным  человеком,
рассказал Эррериа и повторил, встретившись в тот же день с Лавогийоном,  что
он является представителем партии вигов, которая во главе с Чарлзом  Фоксом,
лордом Шелборном,  герцогом  Ричмондским  и  другими  видными  политическими
деятелями решительно  осуждала  политику  правительства  Норта  и  требовала
достичь соглашения с колонистами. Монтегю Фокс признался, что он  переодетым
принимал участие в Гордоновом мятеже. Когда  толпа  разгромила  дом  первого
лорда адмиралтейства, Фоксу удалось овладеть рядом секретных  бумаг.  Вскоре
он был арестован, брошен в Тауэр, но сумел бежать еще до суда.  Спасаясь  от
преследования, эсквайр на первом же корабле уехал в Голландию,  прихватив  с
собой нужные бумаги. Англичанин добавил, что готов  передать  их  испанскому
или французскому послу, и подчеркнул, что при  этом  не  требует  взамен  ни
одного пенса. Его  цель,  как  и  всей  оппозиции,  -  создать  максимальные
трудности для кабинета Норта, сделать невозможным продолжение борьбы  против
колонистов, которая превратилась одновременно и в войну  против  европейских
держав - Франции и Испании. Бумаги, которые привез Фокс, были  действительно
первостепенной важности. Они подробно перечисляли военные корабли  и  полки,
которые включались в состав экспедиции, направлявшейся для занятия испанских
колоний в Южной Америке, содержали инструкции  соответствующим  адмиралам  и
генералам,  губернатору  Ямайки.  Даже  беглое  ознакомление  с  документами
говорило  об  их  подлинности;  если  же  это  была  подделка,  то  подделка
исключительно ловкая.
     Эсквайр  дал  знать,  что  ему  более  чем   понятны   сомнения   своих
собеседников, и добавил,  что  настоящая  цель  его  миссии  совсем  другая:
драгоценные  документы  являются  своего  рода  паспортом  или  верительными
грамотами, которые должны ему, Фоксу, облегчить начало переговоров от  имени
оппозиции. Она готова знакомить Францию и Испанию с самыми важными  военными
и дипломатическими секретами британского правительства. О,  конечно,  нельзя
каждый раз, переодевшись в костюм простолюдина,  врываться  в  дом  морского
министра - первого лорда адмиралтейства лорда Сэндвича. Но  оппозиция  имеет
своего человка - клерка в адмиралтействе,  который  будет  снимать  копии  с
нужных бумаг, их будут суммировать в Лондоне люди, сведущие в военном  деле,
и пересылать в распоряжение  французского  и  испанского  правительств.  Что
оппозиция желает получить взамен? Конечно, не деньги (ее возглавляют  многие
из богатейших людей Англии), а на первых порах  4  тыс.  ружей.  Да,  именно
ружей. У оппозиции имеется план организовать вооруженное выступление  против
лорда Норта на юго-западе Англии, в Корнуэлле,  народ  которого  говорит  на
диалекте, близком к языку французской Бретани, и тяготится  зависимостью  от
правительства Лондона. В результате Норту придется  уйти  в  отставку,  виги
придут к власти и поспешат заключить мир с колонистами, а также с Францией и
Испанией.
     Оба посла обещали подумать над предложением, переданным через эсквайра,
и  известить  свои  правительства,  что  они  и  поспешили  сделать.  Герцог
Лавогийон, тщательно обдумав все, что ему сообщил Фокс, пришел к выводу, что
тот говорит правду, - такой  вывод  было  тем  более  приятно  сделать,  что
документы,  полученные  от  этого  английского  джентльмена,   предоставляли
наконец герцогу долгожданный случай показать  себя  на  королевской  службе.
Фокс явился через два дня и попросил паспорт  для  поездки  в  Париж,  чтобы
лично передать графу Верженну предложения лидеров  вигов.  Лавогийон  охотно
пошел навстречу желаниям эсквайра и по его просьбе даже дал рекомендательное
письмо к американскому послу в Париже Бенджамину Франклину.
     Надо сказать, что Верженн с самого начала очень недоверчиво отнесся  ко
всему, связанному с именем Фокса. Хитрому министру Людовика  XVI  показалась
очень подозрительной история похищения бумаг во время разгрома  толпой  дома
лорда Сэндвича,  который,  казалось,  должен  был  находиться  под  надежной
военной охраной. Однако вскоре пришли более подробные известия о  Гордоновом
мятеже, и стало очевидным, что рассказ англичанина, по крайней  мере  в  той
части, в которой он поддавался проверке, несомненно соответствовал истине, -
дом  морского  министра  действительно  подвергся  разгрому  и  разграблению
разъяренной толпой. Однако и после получения этих сведений,  а  также  после
встречи с Фоксом подозрения Верженна  не  рассеялись.  В  своих  инструкциях
Лавогийону он высказывал большие сомнения насчет того, способен  ли  "Дюмон"
(так для конспирации именовался в переписке Фокс) выполнить  свои  обещания,
имеет ли он действительно влиятельных  друзей.  Министр  рекомендовал  послу
соблюдать величайшую осторожность. Соблюдать  осторожность,  но  все  же  не
прерывать завязавшихся связей.
     Лавогийон опасался, что разочарованный крайне холодным приемом в Париже
эсквайр  может  вообще  отказаться  от  дальнейшего   выполнения   поручений
британской оппозиции. Однако англичанин по  возвращении  в  Гаагу  явился  к
герцогу и даже между прочим сообщил, что  к  нему,  Фоксу,  обратился  агент
британского правительства с предложением  щедрого  вознаграждения,  если  он
согласится выполнять поручения  английской  разведки.  Эсквайр,  разумеется,
отверг это предложение. Его,  видимо,  не  смущало  недоверие  Верженна.  Он
считал естественными сомнения при подобных обстоятельствах, тем более что  у
него, заметил Фокс, есть способ рассеять подозрения. Он  обещал  съездить  в
Лондон  и  вернуться  с  бумагой,   подписанной   руководителями   вигов   и
уполномочивающей его  на  дальнейшие  переговоры.  Итак,  Монтегю  Фокс  сам
предлагал лучшее средство проверить,  является  ли  он  тем,  за  кого  себя
выдает. Было бы глупо не воспользоваться этим средством.
     В середине  августа  1780  г.  Монтегю  Фокс  возвратился  в  Гаагу  из
лондонской  поездки.  Он  привез  документ,  подписанный   Чарлзом   Фоксом,
Шелборном и  другими  вождями  вигов.  Эта  бумага  уполномочивала  эсквайра
Вильямса Монтегю (псевдоним Монтегю Фокса) вести переговоры  за  границей  с
целью борьбы против "антиконституционных и тиранических мер правительства...
и восстановления конституции". Вместе с тем  подчеркивалось,  -что  Фокс  не
должен делать никаких  предложений  или  уступок  без  получения  для  этого
дополнительных указаний от лидеров оппозиции.
     Одновременно эсквайр привез копии ряда приказов  морского  министерства
командующим британскими эскадрами адмиралам Роднею и Гири, а также  сведения
о состоянии английских доков и другие важные материалы. Вместе  с  тем  Фокс
выразил  крайнюю  озабоченность  оппозиции  тем,  что  начались   сепаратные
переговоры между Лондоном и Мадридом. Заключив мир с Испанией, правительство
Норта ведь собирается с удвоенной энергией  вести  войну  против  Франции  и
утверждать тиранию  в  самой  Англии.  Французская  дипломатия  получила  от
мадридского двора сведения об этих  переговорах,  и  ей  было  крайне  важно
проверить  их  испанскую  версию  материалами,  полученными  из   английских
источников. Лавогийон не скрывал своего удовлетворения - бумаги  были  очень
важными и позволяли наконец преодолеть ни на чем  не  основанный  скептицизм
Верженна.
     В ходе дружеского разговора герцога с Монтегю  Фоксом  выяснилась  одна
пикантная подробность: англичанин,  оказывается,  приходился  родней  самому
главному врагу Лавогийона -  британскому  послу  Джозефу  Йорку.  Эсквайр  с
иронической усмешкой даже показал собеседнику письмо, в котором  сэр  Джозеф
горько упрекал своего  родственника  за  связи  с  французским  и  испанским
послами,  которые  не  остались  не  замеченными  британской  разведкой,   и
советовал, пока  не  поздно,  поддержать  правительство,  как  это  подобает
джентльмену и патриоту. Фокс, по его словам, вежливо ответил Йорку, что  ему
не нравится политика правительства и он будет  действовать,  как  и  прежде,
исходя из своих убеждений.
     Документы,  привезенные  Фоксом,  произвели  впечатление  и  на   графа
Верженна. Нет, министр отнюдь еще не избавился от своих подозрений,  но  все
же считал случай слишком соблазнительным, чтобы пройти  мимо  него.  Верженн
поручил Лавогийону выплачивать Фоксу ежемесячно немалую сумму - 50 луидоров,
разъяснить ему, что Франция не ставит целью  подорвать  позиции  Англии  как
великой державы, и просить о присылке новой  информации.  Лавогийон  передал
это Фоксу, а тот обещал сделать все возможное для доставки нужных  сведений.
Эсквайра лишь беспокоило, как бы сэр Джозеф, убедившись, что его советам  не
вняли, не добился от голландского правительства выдачи своего  родственника,
как уголовного преступника - участника грабежей во время  Гордонова  мятежа.
Нельзя ли было бы, между прочим спросил Фокс, как-нибудь  пристроить  его  в
штат русского, прусского или шведского посольств,  что  будет  нетрудно  при
таких связях, которыми располагает герцог Лавогийон? Посол ответил, что это,
к сожалению, никак невозможно осуществить. Англичанин не настаивал.
     Вскоре Фокс снова съездил в Лондон и вернулся с  письмом,  которое  ему
послал один из  видных  вигов  и  в  котором  излагался  ход  англоиспанских
переговоров. Через несколько дней - это происходило уже в сентябре 1780 г. -
он предложил найти британских  лоцманов  для  помощи  французскому  флоту  в
осуществлении десанта в Англии (подготовка к  этому  усиленно  велась  в  то
время). Фокс  вызвался  даже  нанять  лоцманов  за  собственный  счет,  если
Лавогийон даст ему письменное обязательство возместить расходы.
     Между тем герцогу пришлось заняться снова убеждением графа Верженна,  у
которого пробудилось прежнее недоверие. Отчет об англо-испанских переговорах
показался ему слишком туманным, сведения военного характера  -  малоценными,
просьба Фокса пристроить его в штат одного из европейских посольств - крайне
подозрительной. Но все это были скорее придирки - не  было  никаких  данных,
которые  свидетельствовали  бы,  что  англичанин  пытается  обмануть   своих
французских контрагентов. Лавогийон, внутренне убежденный  в  беспочвенности
сомнений Верженна, тем не менее прямо сказал Фоксу: Париж хотел бы  получить
дополнительные свидетельства, что эсквайр действительно действует в качестве
агента  оппозиции  вигов.  Фокс,  как  обычно,  не  возражал.  Невозмутимого
британца нисколько не оскорбляло недоверие, он понимал, что в такой ситуации
нельзя   возражать   против   просьбы   предоставить    самые    безусловные
доказательства  лояльности.  Конечно,  привезенное  им  письмо  относительно
англо-испанских переговоров основано на  слухах,  но  он  надеется  получить
точную  копию  официального  отчета  британской  делегации   о   ходе   этих
переговоров, а также данные о положении гарнизона Гибралтара, который в  это
время держали в блокаде испанцы и французы,  о  состоянии  эскадры  адмирала
Гири и планах нападения на испанское  побережье.  Собственно,  информацию  о
состоянии Гибралтара Фокс уже имел на руках и передал ее французскому послу.
А через две недели, 1 октября. Фокс снова посетил герцога. На  этот  раз  он
привез целый ворох документов, и каких!
     Здесь  был  меморандум,  составленный  министром  лордом   Хилсборо   и
подытоживавший  содержание  депеш,  которые  были  получены  в  августе   от
английских уполномоченных, о ходе  переговоров  с  Испанией;  имелась  копия
новых инструкций, посланных лордом Хилсборо английским делегатам. В  них,  в
частности, говорилось,  что  правительство  не  считает  возможным  уступить
Гибралтар во время, когда внутри  страны  столь  усилилось  брожение.  Иначе
говоря, англичане, вопреки тому, что они заявляли ранее, все же считались  с
возможностью позднее передать Гибралтар Испании как плату за отход от  союза
с Францией. Наконец,  Фокс  привез  несколько  весьма  важных  документов  о
составе  английских  эскадр,   вооружении   кораблей,   о   планах   прорыва
франко-испанской блокады Гибралтара, о строительстве  новых  военных  судов.
Короче говоря, эти документы в целом создавали совершенно  ясную  картину  о
численности  вооружения  и  дислокации  британского  королевского  флота,  о
намерениях его командования. Фокс  подчеркнул,  что  недовольство  в  Англии
скоро достигнет  критической  точки  и  что  оппозиция  готова  действовать.
Обрадованный Лавогийон поспешил переслать драгоценные сведения в Париж.
     В октябре и сам посол уехал в Париж для обсуждения сложной обстановки в
Голландии. 16 декабря 1780 г. Англия объявила войну Голландии,  и  появление
британского  подданного  на  нидерландской  территории  стало   невозможным.
Вернее, так казалось, потому что Фоксу удалось посетить французского посла в
Гааге дважды: сначала - в конце января, а потом -  через  месяц,  на  исходе
февраля 1781 г. Второй раз эсквайр прибыл опять с  кипой  бумаг,  еще  более
важных, чем те, которые он доставил в октябре прошлого года. Среди них  были
новые "верительные грамоты" - лидеры оппозиции  герцог  Ричмондский  и  лорд
Шелборн письменно засвидетельствовали свою  полную  поддержку  комитета,  по
поручению которого действовал Монтегю Фокс. Это  веское  подтверждение,  что
эсквайр действительно выступал от имени руководства вигов,  было  совсем  не
лишним Для Лавогийона  -  он  побывал  в  Париже  и  подвергся  разъедающему
воздействию скепсиса, с которым Верженн продолжал смотреть на Фокса.  Письмо
герцога Ричмондского и  лорда  Шелборна  произвело  должное  впечатление  на
французского дипломата. Среди бумаг особое значение  имели  копия  донесения
адмирала  Роднея  о  состоянии  его  эскадры  и  детальные   планы   занятия
французских колоний, в частности  Санто-Доминго  и  Гваделупы.  Далее  среди
бумаг  был  составленный  адмиралом   Хьюзом   подробный   план   завоевания
голландских колоний  в  Южной  Африке  и  Азии.  Привлекали  внимание  также
оригиналы двух депеш - от 17 и 24 октября 1780 г.,  -  посланные  британским
уполномоченным  лордом  Кэмберлендом  из  Мадрида,  о  ходе  англо-испанских
переговоров. В то же время Фокс пожаловался на утечку информации в Париже, в
результате чего британское  правительство  получило  известие,  что  Франция
извещена о ходе его переговоров с Испанией. Фокс обещал добыть во что бы  то
ни стало вскоре новые ценные сведения.
     Документы были немедленно пересланы Верженну, тот предписал обязательно
получить от Фокса новые  бумаги,  в  частности  оригинал  письма  испанского
министра Кастехона, адресованного лорду Хилсборо. В Версале  еще  не  совсем
расстались с подозрениями. Одновременно с этой директивой от Верженна  посол
получил письмо от Фокса. Он  переслал  инструкцию  адмиралтейства  коммодору
Джонстону от 12 февраля  1781  г.,  она  предписывала  адмиралу  с  эскадрой
двинуться на помощь Гибралтару и конвоировать британские  торговые  корабли.
Затем  эсквайр  отбыл  в  Англию  за  оригиналом  письма  Кастехона.  Он  не
возвращался два месяца. За это время Лавогийон, нисколько не  обескураженный
этим отсутствием, попытался добиться увеличения суммы, которая выплачивалась
эсквайру для возмещения его расходов. Верженн не разрешил.
     В середине апреля Фокс появился снова. Ему все еще не  удалось  достать
письмо Кастехона, зато он привез  датированную  20  февраля  1781  г.  копию
приказа   генерал-майору    Медоусу,    которому    поручалось    возглавить
экспедиционный корпус для занятия голландских колоний  в  Вест-Индии.  Устно
англичанин сообщил послу совершенно невероятную новость: он, Фокс, участвует
в переговорах о продаже оппозицией Голландии 10 фрегатов с вооружением от 24
до 36 пушек каждый. В письме Верженну Лавогийон  извиняющимся  тоном  писал,
что это известие  выглядит  довольно  фантастически.  Однако  по  наведенным
вскоре справкам герцог мог убедиться, что Фокс и в этом случае не солгал,  -
действительно,  велись  переговоры  о  продаже,  правда,  не  фрегатов,   но
вооруженных 24 или 36 пушками купеческих судов. Фокс,  не  являясь  военным,
мог не придать значения такому различию.
     В конце апреля Фокс в очередной раз съездил в Лондон,  и  4  мая  посол
получил от  своего  добросовестного  разведчика  еще  один  пакет  секретных
документов с инструкциями командующему эскадрой  в  Северном  море  адмиралу
Паркеру и другим военным чинам. Но главное было  даже  не  в  этом,  эсквайр
привез новый  план  оппозиции.  Французский  флот  должен  был  одновременно
атаковать устье Темзы и побережье Шотландии около Эдинбурга, это вызвало  бы
необходимость разделить  английские  морские  силы.  Одновременно  оппозиция
должна была поднять восстания в разных частях Англии. Сообщая об этом  плане
Верженну,  взволнованный  Лавогийон  хотел  сам  отправиться  в  Париж   для
обсуждения деталей с морским министром де Кастри.  Однако  у  Верженна  план
вызвал сильное подозрение, несмотря на  то  что  он  признавал,  что  многое
говорило в пользу Фокса,  его  искренности.  Лавогийон  съездил  в  Париж  и
вернулся в  Гаагу  через  месяц,  в  конце  июня,  явно  под  влиянием  того
недоверия, которое вновь возобладало в настроениях  министра,  предписавшего
порвать отношения с Фоксом. При получении плана оппозиции герцог не  обратил
особого внимания на то, что Фокс так и не привез обещанного уже неоднократно
письма Кастехона.  Теперь  он  напомнил  Фоксу  об  этом  обещании  и  решил
несколько помедлить с выполнением приказания  министра.  5  июля  состоялась
встреча с Фоксом, и тот неожидан-.  но  заявил,  что  ему  рекомендовали  не
выпускать из рук  письма  Кастехона.  Посол  запротестовал:  это  совершенно
подорвет всякое доверие  к  Фоксу,  его  предложениям  и  документам.  Посол
добавил, что видел в Париже  присланные  из  Испании  документы,  написанные
рукой британского делегата лорда Кэмберленда, и они разительно отличаются от
тех, которые были получены  от  Фокса.  Англичанин  с  обычным  бесстрастием
отверг это обвинение: вероятно, испанцы передали французам фальшивку; к тому
же проверить  почерк  Кэмберленда  очень  легко,  так  как  он  сам,  будучи
драматургом, регулярно переписывается с  рядом  французских  писателей.  Это
было правдоподобно, и Лавогийон даже писал Верженну, что, может быть, Мадрид
сознательно переслал в Париж подложные бумаги, чтобы  скрыть  действительный
ход переговоров.
     Тем не менее вскоре подозрения самого посла тоже усилились. 24 июля ему
сообщили, что продажа английских судов не состоялась  и  что  Фокс  разорвал
отношения с голландскими  представителями,  с  которыми  велись  переговоры.
Вдобавок посол узнал, что Фокс пытался сманить на английскую службу  некоего
француза по фамилии Монина, авантюриста,  вернувшегося  из  Польши,  где  он
командовал отрядом наемников, и собиравшегося вместе с ними завербоваться  в
войска   голландской   Ост-Индской   компании.   Это   была   йепонятная   и
непростительная ошибка, раскрывавшая Фокса как британского  разведчика.  Тем
не менее разъяренный посол, самолюбие  которого  было  уязвлено  тем,  сколь
долго его водили за нос, все же решил еще раз встретиться с  эсквайром.  При
свидании англичанин заявил, что его патроны изменили  свое  решение:  письмо
Кастехона может быть передано в обмен на определенную сумму денег, часть  из
которых" должна была быть выплачена сразу, по получении этого  документа,  а
остальная - после того, как выяснится его подлинность.
     Герцог отказался платить, не видя самой бумаги, и в конце  концов  Фокс
уступил. Одного взгляда на письмо было достаточно Лавогийону, чтобы  понять,
отчего англичанин так долго не хотел передавать этот документ французам. Оно
не содержало сколько-нибудь существенных сведений, да  и  сообщаемые  в  нем
выглядели  очень  неправдоподобно.  Вдобавок  письмо   было   подписано   De
Castegonde,  тогда  как  действительное  написание  фамилии  министра   было
Castejon.
     Герцог тут же презрительно расстался с Фоксом, прекратив с  ним  всякие
отношения.  В  действительности  же  послу  менее  всего  удалось  сохранить
хладнокровие, он рвал и метал, настаивал, чтобы английский шпион не ушел  от
наказания. Лавогийон предложил послать вслед  за  Фоксом,  возвращавшимся  в
Англию, полицейского офицера Ресевера, оказавшегося в  Гааге,  чтобы  тот  в
Бельгии заманил  англичанина  на  французскую  территорию.  Верженн  выразил
полное согласие.  Были  отданы  приказы  соответствующим  властям.  Впрочем,
Монтегю Фокс был стреляной птицей и быстро заметил ловушку. Ничего из планов
его поимки не вышло, и Верженн  поспешил  в  начале  августа  отдать  приказ
прекратить   всякие   попытки   ареста   увертливого   агента    британского
адмиралтейства. С тех пор архивы молчат о Монтегю Фоксе.  Возможно,  правда,
они сообщают о нем под другим именем, ведь "Монтегю Фокс", несомненно, такой
же псевдоним, как "Вильям Монтегю" и "Дюмон"  -  фамилии,  под  которыми  он
фигурировал в привозимых им документах  и  переписке  герцога  Лавогийона  с
графом Верженном.
     Английский разведчик и автор ряда работ о секретной службе Р. Сет -  из
его книг, основанных на  материалах  французских  и  английских  архивов,  и
извлечены данные  о  Фоксе  -  считает  шпиона  адмиралтейства  классическим
примером агента-провокатора. Организаторы этого дела имели полные сведения о
характере и слабостях  честолюбивого  французского  представителя  в  Гааге.
Именно на этой основе было принято решение подослать к герцогу  джентльмена,
к которому посол должен был почувствовать известное доверие как  дворянин  к
дворянину.  Провокация  Фокса  имела  сразу  несколько   целей.   Во-первых,
максимально втянуть Францию - традиционного врага Англии в - пусть мнимые  -
связи с оппозицией и тем самым скомпрометировать вигов в глазах  английского
населения.  В  1780  г.  это  было  особенно  важно  для   кабинета   Норта,
непопулярность политики которого росла с каждым месяцем. Ссылки на  Корнуэлл
придавали правдоподобие рассказу Фокса о подготовке к восстанию.
     Во-вторых, с помощью Фокса Лондон  пытался  подорвать  франко-испанский
союз. Переговоры лорда Кэмберленда были заведомо обречены  на  неудачу,  так
как Англия не собиралась  удовлетворять  требование  Мадрида  о  возвращении
Гибралтара. Однако эти переговоры вызывали чувство  беспокойства  в  Париже;
Фокс должен был усилить это чувство.
     В-третьих, задачей Фокса  было  снабдить  Париж  максимально  возможным
количеством ложной информации об английских военных планах,  чтобы  помешать
успешному  действию  французского  и  испанского  флотов.   Каждая   крупица
информации, содержавшаяся в бумагах Фокса,  была  ложью:  если  в  подлинном
приказе британской эскадре предписывалось  атаковать  испанские  владения  к
северу и к востоку от Ямайки, то в фальшивке говорилось, конечно, - к югу  и
к западу. Поддельные документы должны были оттянуть морские силы французов и
испанцев как раз от тех мест,  где  английское  адмиралтейство  предполагало
наносить удары. В  числе  других  целей  были  попытка  запугать  голландцев
угрозой их владениям, сбор информации о  намерениях  других  держав  (беседы
разведчика с Лавогийоном и попытки  попасть  с  помощью  этого  французского
дипломата в штат одного из посольств нейтральных государств). Адмиралтейству
не составило  особого  труда  так  подделать  собственные  документы,  чтобы
фальшивки носили все внешние черты подлинности, сфабриковать дипломатическую
корреспонденцию или письма от  лидеров  оппозиции.  В  "деле  Фокса"  немало
ловких  ходов,  остроумно  придуманных  деталей.   Например,   использование
Гордонова мятежа,  обострения  борьбы  оппозиции  против  правительства  или
объявления разведчика родственником британского посла  сэра  Джозефа  Йорка.
Ошибки, правда очень грубые, были допущены только в  самом  конце  (попытка)
вербовки Монина, неправильное  написание  фамилии  Кастехона).  Ошибки  были
настолько  грубыми,  что  никак  не  вязались  с  ювелирной  отделкой  всего
остального. Причины этого странного обстоятельства на  основе  сохранившихся
материалов вряд ли поддаются объяснению.
     В 1783 г. война за независимость  американских  колоний  окончилась  их
победой. Но Англия долго не хотела отказываться от  надежды  вернуть  власть
над  своими  прежними  владениями.  После  войны  одной  из   главных   форм
продолжавшегося вмешательства Великобритании в дела ее бывших колоний  стала
активность британской секретной службы. Руководство этой деятельностью  было
возложено на опытного разведчика Д. Беквита,  сумевшего  еще  в  годы  войны
сплести свою агентурную сеть и теперь назначенного английским  резидентом  в
Нью-Йорке. Уже в 1787 г. Беквит установил связи с властолюбивым  Александром
Гамильтоном   -   министром   финансов,   придерживавшимся    консервативных
монархических  взглядов.  Англичанин  использовал  стремление  Гамильтона  и
стоявших за ним крупнобуржуазных и  плантаторских  кругов  к  восстановлению
тесных экономических связей  с  бывшей  метрополией.  Гамильтон  -  министр,
приближенный президента Вашингтона - превратился, по существу, в британского
агента "э 7" (как он обозначался в шифрованной переписке Беквита). Гамильтон
не  останавливался  перед  выдачей  англичанам   государственных   секретов,
занимался компрометацией в глазах президента неугодных Лондону  американских
дипломатов. Особенно усердно  клеветал  Гамильтон  на  представителя  США  в
Лондоне  Мориса,  который  следовал  инструкциям   нового   государственного
секретаря Т. Джефферсона. После того  как  Джефферсон  стал  догадываться  о
связях Гамильтона с Беквитом, англичанин был отозван  под  предлогом  замены
его официальным дипломатическим представителем Д. Хаммондом.  Тот,  конечно,
также поспешил установить контакт  с  "э  7".  Во  многом  из-за  Гамильтона
американской дипломатии не удалось  добиться  выполнения  Англией  некоторых
статей мирного  договора  (в  частности,  эвакуации  британских  войск,  еще
остававшихся на  территории  США).  Гамильтону  страна  была  обязана  также
подписанием крайне неравноправного торгового договора с  Англией  ("договора
Джея"). Он вызвал  широкое  возмущение  и  был  ратифицирован  только  после
исключения из  текста  статей,  ущемлявших  интересы  молодого  государства.
Гамильтону удавалось сохранять свои связи с британской разведкой в  глубокой
тайне.  Давно  уже  были  опубликованы  личный  архив   Гамильтона,   отчеты
английского губернатора Канады Дорчестера, через которого  Беквит  пересылал
свои донесения в Лондон.  Однако  и  эти  публикации  не  пролили  света  на
подлинную роль  "э  7",  которого  в  США  принято  было  считать  одним  из
отцов-основателей республики. (Лишь в 1964 г. профессор Д. П. Бойд  в  своей
книге "э 7" осветил связи Гамильтона с Беквитом, остававшиеся не  раскрытыми
более 175 лет.)
     Британские разведчики еще долго продолжали  орудовать  в  США,  поощряя
англофильские элементы и сепаратистские тенденции отдельных  штатов.  Особую
активность проявляли британские  агенты  накануне  англо-американской  войны
1812-1814 гг. Один английский шпион, Джон Генри, решил выдать своих хозяев и
напечатал  в  1809  г.  в  газете  "Бостон   пэтриот"   свою   переписку   с
государственными деятелями Англии, уличавшую их в шпионаже против США.

       Дебюты

     В 1789 г. вспыхнула  Великая  французская  революция,  открывшая  новую
страницу в мировой  истории.  Она  оказалась  заметной  вехой  и  в  истории
разведки.  Тайная  война,  которую  повели  против   революционной   Франции
реакционные правительства других европейских стран, приобрела особый  размах
во время открытой вооруженной интервенции, начавшейся весной 1792 г.
     Важным  австрийским  шпионом  во  Франции  был  депутат   Национального
собрания, друг Мирабо граф де Ламарк. Ему  удалось  завербовать  в  качестве
своего агента бывшего  секретаря  Мирабо  -  Пеллена.  Венский  двор  платил
Ламарку 7 тыс. ливров в  год.  На  протяжении  более  чем  двух  десятилетий
Ламарку поручали тайные разведывательные миссии, в частности  в  Германии  и
Польше. Агентом  Вены  был  и  один  из  наиболее  известных  публицистов  и
идеологов роялистского лагеря - Малле дю Пан. Нередко центром шпионажа в эти
годы становились банкирские  конторы,  поддерживавшие  связи  с  заграницей.
Шпионаж часто дополнялся финансовыми спекуляциями. Шпионскую сеть  создал  и
царский посол во Франции Симолин,  осуществлявший  контрреволюционные  планы
Екатерины II. Через секретаря посольства Мешкова он привлек к себе на службу
в качестве секретного агента одного их чиновников французского  министерства
иностранных дел. При его посредстве Симолин получил и переслал  в  Петербург
шифр, которым пользовались в своей переписке министр иностранных дел Франции
граф Монморен и французский поверенный в делах в России Жене.  В  результате
французская дипломатическая переписка свободно прочитывалась  в  Петербурге.
Даже когда Симолин покинул  революционную  столицу,  он  продолжал  получать
подробные разведывательные донесения от своих осведомителей во Франции.
     ...В ночь с 20 на 21 июня  1791  г.  на  площади  Карусель  стояли  две
большие старомодные кареты. Постепенно стали собираться пассажиры, и экипажи
тронулись в путь. В одном из них, судя по паспорту, сидела  баронесса  Корф,
вдова полковника царской службы. После смерти мужа  баронесса  поселилась  в
Париже, из которого уезжала теперь вместе с  детьми  за  границу,  вероятно,
почувствовав себя неуютно  в  охваченном  революционными  событиями  городе.
Баронессу сопровождало несколько  горничных  и  слуг.  Ничто,  казалось,  не
возбуждало подозрения в этом отъезде богатой иностранки. Ведь  встречающиеся
по дороге патрули национальной гвардии не могли знать,  что  одна  баронесса
Корф с точно таким же паспортом уже успела уехать в Германию.
     На  деле  происходило  весьма  важное  событие   революционной   эпохи.
Роялистские заговорщики, включая фаворита  Марии-Антуанетты  графа  Ферзена,
давно готовились  к  похищению  короля,  ставшего  пленником  революционного
Парижа. В случае побега за границу Людовик  XVI  должен  был  стать  центром
притяжения контрреволюционных сил и при поддержке иностранных армий  двинуть
их против непокорного народа Франции.
     Дубликат паспорта  баронесса  Корф  получила  под  тем  предлогом,  что
оригинал сгорел. Роль баронессы  играла  воспитательница  королевских  детей
герцогиня де Турзель. Людовик изображал лакея, а Мария-Антуанетта  и  сестра
короля - горничных баронессы  Корф.  Карету  сопровождали  также  под  видом
лакеев трое дворян  из  лейб-гвардейского  полка.  Действительные  горничные
ехали в ранее отбывшем экипаже. Наконец, по другой дороге уехал  и  добрался
до Бельгии брат короля граф Прованский. Бегство короля  происходило  на  два
дня позже  намеченного  срока,  и  поэтому  некоторые  отряды,  выставленные
заранее роялистским генералом  Буйе  на  пути  следования  кареты,  пришлось
отвести в сторону, чтобы не  возбуждать  подозрения.  По  дороге  у  экипажа
сломалось колесо, что тоже вызвало потерю целого часа  драгоценного  ночного
времени. Но все бы это сошло с рук, если бы не  бдительность  революционного
народа, которую недооценили заговорщики.
     В то время, когда не существовало фотографии, нелегко  было  узнать  по
рисункам человека, переодетого в чужую одежду. Однако почтмейстер небольшого
селения  около  Варенна  Жан  Батист  Друэ  был  стойким  и   проницательным
революционером. Он знал о том, что уже неоднократно предпринимались  попытки
вывезти Людовика XIV из революционного Парижа. Друэ поразило сходство  лакея
в карете баронессы Корф с портретом короля на  ассигнациях:  та  же  толстая
фигура и нос с горбинкой на типичном бурбонском лице! Другие  факты  усилили
мелькнувшее подозрение: лошади самой высокой породы  для  экипажа  баронессы
(заказаны были  самим  герцогом  Шуазелем)  и  подозрительный  кавалерийский
отряд, приближавшийся к городку (им командовали дворяне-монархисты).
     Друэ не терял времени.  Быстро  созвал  местную  национальную  гвардию,
чтобы задержать отряд, а сам вскочил на  коня  и  помчался  в  Варенн,  куда
отбыла королевская  карета.  Окольными  путями  почтмейстер  обогнал  экипаж
мнимой баронессы. За немногие минуты, которые были в его распоряжении,  Друэ
и несколько встреченных им жителей перегородили с помощью опрокинутой телеги
мост, по которому должна была проехать карета.  Потом  Друэ  разбудил  мэра,
который призвал к оружию национальную гвардию Варенна.  Зазвенел  набат,  со
всех сторон из города и окрестных деревень сбегались вооруженные люди; когда
показался королевский экипаж, все было подготовлено к встрече. Король и  его
спутники были  арестованы.  А  прибывшие  кавалерийские  эскадроны,  которые
следовали за королем, отказались повиноваться офицерам-роялистам  и  перешли
на  сторону  народа.   Роялистский   заговор   потерпел   полное   крушение.
Арестованных отправили обратно в Париж.
     В истории бегства в Варенн остается неясным,  насколько  царский  посол
барон  Симолин  был  посвящен  в  планы  заговорщиков.  В  его  переписке  с
Петербургом имеются фразы, которые можно истолковать в том смысле, что посол
не знал о назначении выданного по его приказу дубликата  паспорта  баронессы
Корф. Но в то же время это  неведение  царского  дипломата,  игравшего  роль
одновременно разведчика и полицейского, наблюдавшего за поведением  русских,
которые оказались во Франции, маловероятно.
     10 августа 1792 г.  французский  народ  сверг  монархию,  страна  стала
республикой. 29  августа  границы  революционной  Франции  пересекли  войска
интервентов.  Их  авангардом  был   отряд   французских   дворян-эмигрантов,
жаждавших  мщения  и  расправы  с   ненавистными   революционерами.   Костяк
80-тысячной интервенционистской армии составляли пруссаки.  2  сентября  был
занят Верден. Главнокомандующий войсками контрреволюционной коалиции  герцог
Брауншвейгский считал, что французская армия, большая часть офицеров которой
дезертировала или перешла на сторону врага, не сумеет оказать  сопротивление
лучшим прусским дивизиям. Что же касается отрядов волонтеров,  спешивших  на
границу для сражения с интервентами,  то  в  прусском  штабе  их  вообще  не
принимали  всерьез,  рассматривая  как   неорганизованную   толпу,   которая
разбежится после первых  же  выстрелов.  Действительность  оказалась  совсем
иной.  Интервенты  наткнулись  на  нескрываемую  враждебность  населения  на
занятых территориях; крестьяне вооружались и нападали  на  небольшие  отряды
неприятельских солдат; снабжение армии стало серьезной проблемой.
     20 сентября у  селения  Вальми  прусские  войска  после  артиллерийской
канонады предприняли попытку наступления на позиции  французов,  которая  не
принесла успеха. Революционная армия выдержала  испытание  огнем,  и  вскоре
началось общее  отступление  пруссаков,  которые  довольно  быстро  покинули
французскую территорию. Причины  такого  поспешного  отступления  не  вполне
ясны. Не кто иной, как Наполеон  I,  считал  это  отступление  загадкой.  Во
всяком случае, само сражение при Вальми не является ключом к объяснению этой
загадки. Дело в том, что неудача пруссаков вовсе не носила стрль  серьезного
характера, чтобы  вызвать  последующее  отступление.  По  мнению  крупнейших
авторитетов в области военной истории, канонада у Вальми была  смехотворной,
а действия прусских войск  носили  столь  жалкий  характер,  что  напоминали
скорее  имитацию  наступления,  чем  серьезные  атаки.  Решительный  натиск,
несомненно, мог изменить ход сражения в пользу пруссаков.
     Чем же объяснить отступление интервентов?  Возможно,  к  этому  времени
прусское командование пришло  к  выводу,  что  война  против  Франции  будет
затяжной и дорогостоящей кампанией, что, завязнув  в  ней,  Пруссия  рискует
остаться в проигрыше при  намечавшемся  новом  разделе  Польши  и  в  других
вопросах, в  которых  интересы  Берлина  сталкивались  с  интересами  других
участников антифранцузской коалиции,  особенно  Австрии  и  царской  России.
Подобные мотивы выявились во  время  переговоров  с  французами,  в  которые
вступил герцог Брауншвейгский для прикрытия отступления своих  войск.  Между
"тем отступавшие  вместе  с  интервентами  эмигранты  не  только  проклинали
герцога за "измену", но и распространяли о причинах отхода его армии нелепые
слухи, будто главнокомандующий прусскими войсками был подкуплен  комиссарами
Конвента: те якобы передали герцогу бриллианты французской королевской семьи
для оплаты его миллионных долгов.
     Но, может быть, есть еще какие-то объяснения случившегося? В  1839  г.,
через 47 лет после битвы при Вальми, в газете "Журналь де виль и де кампань"
был опубликован рассказ одного  современника  революции,  который  проливает
необычный свет на прусское отступление. Автор этого рассказа  аббат  Сабатье
принимал участие во  многих  событиях  революционных  лет  и  был  знаком  с
известными политическими деятелями и писателями того  времени.  Сабатье  был
близким приятелем Бомарше и именно от него узнал  историю,  которую  поведал
почти полвека спустя читателям "Журналь де виль и де кампань".
     ...В середине сентября 1792  г.  Бомарше  отправился  навестить  своего
старого друга известного комедийного актера Флери, который участвовал еще  в
премьере "Женитьбы Фигаро". Дома оказалась только 10-летняя девочка, знавшая
Бомарше и охотно ответившая на его вопросы. Судя по ее словам, Флери не было
в столице, восемь или десять дней назад он  уехал  в  Верден.  Писатель  был
изумлен. В Верден, который был уже занят прусаками? Какие дела были  в  этом
городе у парижского актера? Во всяком случае, Верден был самым  неподходящим
местом для того, чтобы пытаться там  выступать  в  театре.  Через  некоторое
время Бомарше снова заехал к Флери и на этот раз застал его  дома.  Писатель
поспешил с вопросами, но здесь его неожиданно  ждало  разочарование.  Обычно
разговорчивый Флери наотрез отказался  сообщить  что-либо  о  цели  поездки,
более того, уверял, будто вообще  не  покидал  Парижа.  Это,  конечно,  лишь
разожгло любопытство  Бомарше  -  воображение  признанного  мастера  интриги
подсказало ему самые различные причины для скрытности словоохотливого Флери.
Правда, узнать  что-либо  определенное  было  невозможно,  артист  продолжал
отмалчиваться или отделываться голословным отрицанием.
     Но Бомарше не был бы Бомарше, если бы не создал тем не менее  гипотезу,
которая, несмотря  на  всю  свою  экстравагантность,  получила  впоследствии
косвенное подтверждение в одной легенде, относящейся к  пребыванию  прусской
армии  в  Вердене.  Говоря  о  том,  что  ее  главнокомандующим  был  герцог
Брауншвейгский, мы до сих пор не упоминали еще одно лицо,  имевшее  решающий
голос в штаб-квартире, - самого прусского  короля  Фридриха  Вильгельма  II,
сопровождавшего свои войска во французском походе.
     Фридрих Вильгельм был племянником Фридриха II,  который  почти  полвека
занимал прусский престол. Фридрих Вильгельм II  ничем  не  напоминал  своего
умного, образованного, ловкого и циничного дядю, которого сменил  на  троне.
Новый король был неспособным, ограниченным,  туповатым  человеком,  вдобавок
отличавшимся странными причудами.  Он  был  поклонником  оккультизма,  столь
блестяще представленного графом  Калиостро,  состоял  в  тайном  мистическом
обществе "золотых розенкрейцеров"  и,  кажется,  еще  в  каких-то  секретных
орденах. Одним словом, лучшей жертвы для одурачивания было не найти.
     Но  вернемся  в   занятый   пруссаками   Верден,   как   раз   в   дни,
предшествовавшие сражению при Вальми. Его Величество в один из вечеров давал
бал в честь прусских офицеров и французских дворян-роялистов. На  балу  было
шумно  и  весело;  темой  разговоров  были,  конечно,   неминуемый   разгром
революционеров и вступление в Париж. Неожиданно к королю почтительно подошел
какой-то человек, весь в черном, и шепотом произнес несколько слов.  Фридрих
Вильгельм вздрогнул  -  эти  слова  были  хорошо  известным  королю  паролем
таинственного ордена "золотых розенкрейцеров".  Повинуясь  знаку,  поданному
незнакомцем, Фридрих Вильгельм  вышел  из  шумного  зала.  Пройдя  роскошные
апартаменты,  предназначенные  для  знатных  гостей,  король  и   незнакомец
очутились в небольшой комнате. Ее  стены  были  окрашены  в  темный  цвет  и
зловеще освещались  отблесками  пламени,  которое  вырывалось  из  пылавшего
камина. Пока король оглядывал это мрачное помещение, незнакомец исчез. Тут у
Фридриха Вильгельма впервые возникло легкое опасение, не завлекли ли  его  в
ловушку. Он уже сделал движение, чтобы двинуться в обратный путь, когда  его
остановил мягкий голос, звучавший приглушенно, как будто из другого мира.
     - Остановись! Не уходи отсюда, пока не  выслушаешь  того,  что  я  тебе
скажу...
     В полутьме король различил какую-то фигуру -  нет,  это  не  был  живой
человек. Перед Фридрихом  Вильгельмом  стоял  призрак  его  покойного  дяди.
Сомнений быть не  могло,  даже  в  полумраке  король  мог  разглядеть  столь
знакомое худое лицо с плохо  выбритыми  щеками,  характерный  профиль,  нос,
запачканный табаком, живые глаза, сгорбленные плечи. Фридрих II  -  конечно,
это был он и никто другой - явился одетый в свой силезский сюртук, известный
каждому, видевшему короля в последние годы его жизни. Старый  Фриц  опирался
на трость, ручка которой была покрыта  кожей,  сильно  потертой  от  долгого
употребления.
     - Ты узнал меня? - спросил призрак голосом покойного Фридриха II,  хотя
в нем, быть может, звучали  какие-то  нотки,  вызывавшие  сомнение.  Но  кто
знает, какие изменения претерпевает голос человека в ином,  загробном  мире!
Впрочем, убедившись, с каким вниманием  и  почтением  его  слушают,  призрак
быстро приобрел былую уверенность в себе.
     - Ты меня узнал? Когда ты  двигался  из  Баварии  в  Бреслау  вместе  с
войсками, которыми я тебе поручил командовать, я заключил, тебя в объятия  и
сказал: "Ты больше чем мой племянник, ты мой сын; ты унаследуешь мою  власть
и мою славу". Так  вот  сегодня  я  пришел  потребовать  от  тебя  сыновнего
послушания. Я пришел повторить тебе слова, которые император Карл VI услышал
в лесу Манса: "Не езди более впереди на коне, тебя предали".
     Призрак поведал Фридриху Вильгельму, что французские роялисты  вовлекли
Пруссию в  опасное  предприятие,  что  французы  в  массе  своей  не  желают
вмешательства иностранцев в свои дела...
     На следующий день прусские войска, которые должны были возобновить свое
движение в сторону Парижа,  неожиданно  получили  контрприказ  оставаться  в
Вердене. Две недели прусская армия топталась на  месте.  А  потом  произошло
сражение при Вальми, где  нерешительность  прусского  командования  являлась
одной из главных причин неудачи попытки  сломить  сопротивление  французских
войск. Вслед за тем последовало отступление интервентов.
     Бомарше, тщательно  собрав  все  слухи,  ходившие  тогда  в  Париже,  и
сопоставив их с известными  ему  сведениями,  пришел  к  убеждению,  которое
поведал  аббату  Сабатье:  Флери  ездил  в  Верден,  чтобы  предстать  перед
суеверным прусским королем в виде призрака Фридриха II. За несколько лет  до
этого Флери уже пришлось сыграть на парижской сцене роль Фридриха, причем  с
огромным успехом. Побуждаемый добросовестностью  подлинного  артиста,  Флери
научился искусно гримироваться под Фридриха, копировать его жесты  и  голос;
знавшие прусского короля единодушно утверждали,  что  было  трудно  отличить
"копию" от "оригинала". Флери даже  ухитрился  получить  из  Берлина  старую
шляпу,  сапоги  и  сюртук  прусского  короля...  Бомарше  был  убежден,  что
французское правительство решило использовать талант Флери, поручив ему  еще
раз сыграть роль Фридриха II. Идея, вероятно, принадлежала Дантону  или  его
секретарю Фабр д'Эглантину, который сам писал пьесы и хорошо  был  знаком  с
актерами "Комеди Франсез". Конечно, эти предположения Бомарше, о которых  мы
знаем вдобавок только из рассказа аббата Сабатье,  являются  не  больше  чем
догадками.  Это  признает  и  известный  французский  историк   Ж.   Ленотр,
раскопавший всю эту историю, погребенную в газетах первой половины XIX в. Но
если предположения Бомарше и  неправильны,  если  история  поездки  Флери  в
Верден и  не  является  правдой,  она,  как  говорит  известная  итальянская
пословица, настолько хорошо придумана, что заслуживает упоминания в  анналах
тайной войны.
     Впрочем, существовала и  легенда,  объяснявшая  непонятное  отступление
прусских войск "масонскими кознями". Ее  сторонники  ссылались  на  то,  что
прусской армией командовал герцог Брауншвейгский - глава  немецких  масонов,
так называемых лож "строгого послушания". Однако на  деле  этим  главой  был
герцог  Фердинанд  Брауншвейгский,  скончавшийся  почти  за  три  месяца  до
сражения при Вальми, а войска интервентов возглавил его  племянник  правящий
герцог  Карл  Вильгельм  Фердинанд   Брауншвейгский,   позднее   запретивший
масонский орден в своих владениях.
     ...В тайную войну  революционных  лет  постепенно  втягивались  опытные
профессионалы   времен   старого    режима.    Любопытна    история    одной
профессиональной шпионки, которую много позднее  сравнивали  со  знаменитыми
разведчицами XX в.
     Этта Любина Иоганна Елдерс родилась в 1743 г. в семье не  то  владельца
бумажной мануфактуры, не то хозяина гостиницы в Голландии. Этте  было  шесть
лет, когда умер отец и семья впала  в  бедность.  С  ранней  молодости  Этта
обучилась извлекать  выгоду  из  своей  незаурядной  красоты,  а  живой  ум,
способности  к  языкам  -  она  научилась  бегло  говорить  по-французски  и
по-немецки - еще более увеличили число ее кавалеров.
     В 19 лет она  вышла  замуж  за  сына  прокурора  из  Харлема,  студента
Лодевика Палма, но тот недолго выдержал постоянное  присутствие  поклонников
своей жены, возбудил дело о разводе и уехал в нидерландскую Индию,  навсегда
исчезнув из жизни Этты. Последствием этого брака  было  лишь  то,  что  Этта
стала теперь подписываться Палм д'Елдерс, добавив сама себе к  этой  фамилии
титул баронессы.
     Поскольку от мужа не поступало известий, Этта сочла себя  вдовой  и  из
числа добивавшихся ее  благосклонности  выбрала  молодого  адвоката  Иоганна
Мунника, тоже в это время разводившегося е женой, и с ним в 1768  г.  успела
съездить в Сицилию, куда Мунник был назначен консулом. Вернувшись на родину,
она быстро нашла богатого покровителя. Это был генерал-лейтенант Гровестиус,
близкий к придворным кругам. Он увез свою  любовницу  в  Брюссель,  где  при
помощи своего друга голландского посла ввел ее в  аристократические  салоны.
Поднабравшись великосветских манер,  Этта  Палм  в  1773  г.  без  сожаления
-бросила своего любовника и отправилась в Париж. Не  имея  гроша  за  душой,
мнимая  баронесса  Елдерс  сняла  роскошные  апартаменты  и   повела   жизнь
великосветской куртизанки. В числе  ее  обожателей  оказался  и  назначенный
Людовиком XVI в 1774 г. на пост первого министра 75-летний граф Жером-Фелипо
Морепа.   Старый   придворный   интриган   оказался    в    сетях    опытной
обольстительницы,  которая  сразу  же  стала  строить  планы  утилизации   с
наибольшей выгодой для себя влияния этого сановного прожигателя жизни. Ведь,
несмотря на крупные средства, которые давало ей занятие  "первой  древнейшей
профессией", расточительная голландка залезла по уши в  долги.  Морепа  даже
послал Этту с полуофициальной  миссией  в  Гаагу  с  целью  выяснить,  какую
позицию займет Голландия в  случае,  если  Франция,  поддерживая  восставшие
английские колонии в Северной Америке, вступит в войну с Великобританией. На
родине Этта  встретилась  с  Мунником,  который  к  этому  времени  сделался
английским шпионом. А вернувшись во французскую столицу, Этта завела роман с
голландским послом.
     Морепа  умер  в  1781  г.,  а  Этта  продолжала  вести  прежнюю   жиань
хлебосольной и любвеобильной хозяйки салона на улице Фавар, не пренебрегая и
своей новой профессией шпионки.
     Во время бурных политических событий в  Голландии  во  второй  половине
80-х годов  она  держала  сторону  штатгальтера.  После  начала  французской
революции салон Этты Палм стали заполнять новые люди, в том  числе  депутаты
Учредительного и Законодательного собраний,  а  позднее  -  члены  Конвента,
например Теодор Ламет и  Петион.  Наряду  с  ними  ее  регулярно  навещал  и
прусский посол граф де Гольц. Министр иностранных дел Монморен писал 9 марта
1791 г. об Этте Палм, что это "интриганка, продавшаяся принцессе Оранской  и
Пруссии". Многие современники подозревали Этту  Палм  в  шпионаже  в  пользу
Австрии. Нелестное мнение о ней высказывала и парижская пресса.
     Пытаясь приобрести репутацию ревностной республиканки, Этта Палм  стала
изображать рьяную поборницу женского равноправия, выступать в патриотических
обществах с речами, подавать петиции, словом,  всячески  старалась  быть  на
виду. Она выразила протест против законопроекта, который предписывал полиции
подвергать  двухмесячному  заключению   замужних   женщин   за   супружескую
неверность, тогда как измены мужей объявлял ненаказуемыми. "Подобный  закон,
- заявила подательница петиции, - стал бы яблоком раздора в семьях,  могилой
свободы". Тем не менее саму Этту тогда же ненадолго арестовали,  правда,  по
подозрению в шпионаже в пользу иностранных держав. Один  из  ее  любовников,
депутат  законодательного   собрания   Шудье,   писал   в   своих   мемуарах
(напечатанных  только  в  конце  XIX  в.),  что  Этта  Палм  стала  отдавать
предпочтение только якобинцам и что она была прусской  шпионкой.  Другим  ее
любовником стал депутат  Конвента  Базир,  секретарь  Комитета  общественной
безопасности,  назначенного  для  борьбы  против  роялистского  подполья   и
иностранных агентов. Его ввел в салон мнимой баронессы бывший капуцин, также
ставший депутатом Конвента, Шабо. Базир и Шабо принадлежали к числу  главных
действующих лиц скандала с Ост-Индской компанией и иностранного  "заговора",
сыгравших такую большую роль в ходе политической борьбы осенью 1793 г.  и  в
первые месяцы 1794 г.
     Что же касается Этты Палм, то она еще  в  октябре  1792  г.  предложила
жирондистскому министру Лебрену отправить ее с разведывательными заданиями в
Голландию. Предложение было принято, но донесения Этты из Гааги не содержали
ничего  важного.  Сменивший  после  падения  жирондистов  Лебрена  на  посту
министра иностранных  дел  Дефорж  сообщил,  что  в  ее  услугах  больше  не
нуждаются. После этого Этта сделала попытку  снова  поступить  на  службу  к
голландским  властям.  В  1795  г.  Голландию  заняли  французские   войска,
штатгальтер и его правительство бежали в  Англию,  а  международную  шпионку
арестовали как личность, представлявшую угрозу для вновь созданной Батавской
республики.  Разведывательная  карьера  Этты  Палм  закончилась.  Она   была
выпущена из заключения по амнистии в декабре 1798  г.  и  через  три  месяца
неожиданно умерла от простуды.

       Золото Питта

     Летом и осенью 1789 г. во Франции как среди роялистов, так и в  широких
кругах буржуазии были широко распространены слухи о том, что  Англия  тратит
крупные суммы денег на разжигание "беспорядков" в их  стране.  Из  переписки
французского министра иностранных  дел  Монморена  с  французским  послом  в
Лондоне Лялюзерной явствует, что, хотя оба дипломата  признавали  отсутствие
доказательств английского  участия  в  подстрекательстве  к  "анархии",  оно
казалось им более чем вероятным. Обоим сановникам, видимо,  не  приходила  в
голову мысль о том, насколько не подходил британский  посол  лорд  Дорвет  к
роли вдохновителя революции ("адских козней", по выражению Лялюзерны).
     Примерно  два  года  спустя,  24  и  27  апреля  1791  г.,  французское
министерство  направило  Лялюзерне  два  письма,  в  которых   перечислялись
действия английской агентуры  во  Франции.  Посол  на  этот  раз  был  более
осторожен, подчеркивая в своем ответе, что, хотя  английское  пр