ольше приводят к мысли, что политическая борьба наложила негативный отпечаток на процесс суверенизации союзных республик. И он приобретал все более острые формы в связи со своеобразной позицией Российской Федерации, высшие органы власти которой во главу угла поставили не столько реформирование Союза, сколько разрушение центра любой ценой. Это оказало решающее воздействие и на позицию других республик. Ситуацией воспользовались сепаратисты. Об этом сейчас не любят вспоминать... Но именно с этого момента начала нарастать война законов, разрушившая функционирование органов власти, повлекшая развал финансов, экономики. -- Когда у нас пошли процессы суверенизации, -- говорил я Котляру, -- мы сразу стали заниматься выяснением -- чей закон старше в иерархии власти: центра или республик. Начались нарушения исполнительных функций, которые быстро вызвали паралич власти и развал экономики. Я чувствовал -- мы движемся к катастрофе. Любое решение центра встречало со стороны республик возражения: не вмешивайтесь, вы нарушаете суверенитет. Конечно, было ясно: старые структуры власти себя изжили. Они требовали коренного обновления -- нового законодательства, новых государственных институтов, определения в другой системе взаимодействия мест центра и республик, новых экономических связей на принципиально иной основе. Да, страна должна была стать другой. Но во всех случаях она может выжить, только будучи единой, -- в ее рамках вполне могли бы существовать независимые государства с общим координирующим центром. Так я понимаю гарантию от возможных опасностей. Но вот теперь пошли иные процессы. Возникло Содружество Независимых Государств без общего центра. Каким же оно может стать? Из Минского соглашения это понять трудно. Оно скорее схематично и концептуально. Но этого мало для обеспечения жизненного взаимодействия всех равноправных членов Содружества. Нужны общие институты, способные осуществить государственные принципы, нужна конституционная преемственность от бывшего Союза. Иначе не заработает экономический механизм. Да и не только это. Много непредвиденного может произойти, если не проработать в деталях все сложные аспекты новых взаимоотношений между членами Содружества. ...Я считаю, что мы можем оказаться перед лицом многих "Карабахов". И опять-таки все будет зависеть от того, какие конституционные нормы станут действовать в странах Содружества. ...Выбираться из сложившегося кризиса, набирать темп в экономике можно только общими усилиями. Попытки насиловать единую экономическую систему, к сожалению, уже имеют место, и что мы получаем в результате -- спад производства, остановка предприятий, массовые увольнения. Нет, это обреченный путь. Даже такие могучие республики, как Россия или Украина, если бы самонадеянно, уповая на свое богатство, попытались освободиться от других регионов, они навлекли бы на уже существующие дезинтеграционные процессы еще дополнительные тяготы и привели бы к окончательному развалу свое народное хозяйство. Все, что говорит Ельцин о направленности реформ, совпадает с моими представлениями. Еще на партийных съездах я настойчиво доказывал: дорога к рынку единственно правильная для общества. И это нашло (не без борьбы) отражение в документах XXVIII съезда. Движение к рынку не вызывает сомнений теперь даже у самых консервативных представителей разных течений. И Б. Н. Ельцин, и я одинаково понимаем выгоду рыночных отношений, когда человек себя чувствует самостоятельным хозяином и в процессе производства, и в распоряжении продуктами собственного труда, и в конкуренции за право лучше производить и больше зарабатывать. Что касается темпов и методов преобразования нашей экономики в рыночную и последовательности этапов перехода к частному способу производства -- тут у меня свое мнение. Россия -- локомотив реформ, который действительно должен привести в действие всю хозяйственную цепочку республиканских экономик. Но добиться успехов можно только всем сообща. Одной России, как бы ни был велик ее потенциал, не справиться с решением задачи. Кроме того, рынок -- это же не самоцель. Он должен работать на благо человека. Для этого нужна целая система мер, и главная среди них -- стимулирование производителя. Не будет производитель заинтересован в своем деле -- не появится и товар. Какой же тут рынок? Вы представьте, что произойдет при отпускаемых ценах в условиях падающего производства! Цены подпрыгнут до самого неба. Люди, зная о грядущем росте цен, должны четко представлять те защитные механизмы, которые общество им гарантирует. Если речь идет, скажем, о работающем в сфере производства, дайте ему возможность зарабатывать столько, сколько необходимо для жизни в новых условиях. Для тех, кто зависит от бюджета государства -- учителей, врачей, студентов, пенсионеров, других категорий граждан, -- необходимы заблаговременные меры, чтобы они могли спокойно воспринять меняющийся уровень цен. Иначе люди могут оказаться просто беззащитными перед ростом дороговизны. И наконец, надо срочно принимать антимонопольный закон. Ведь особенность нашей экономики именно в том, что два-три каких-нибудь предприятия способны диктовать свои условия всей стране, игнорируя интересы простого человека. В разговоре с Борисом Николаевичем я акцентировал его внимание на этой последовательности шагов движения к рынку. Котляр спросил, как я отношусь к тому, что многие не считают необходимым придерживаться исторической справедливости "в отношении Горбачева". -- Сейчас не то время, -- ответил я, -- когда надо мобилизовать прессу на мою защиту. Я не упрекаю людей -- они тут ни при чем. Тяжелая жизнь, нехватка продовольствия, угроза безработицы, бесконечные очереди -- все это вызывает озлобление, и отсюда в адрес Горбачева и тех, кто рядом с ним, направлены нелицеприятные слова. Я уверен, люди понимают, что страна выбрала правильный путь, хотя он и изобилует большими трудностями. Хуже было бы, если бы ничего не предпринималось, вот когда мог произойти социальный взрыв! Сейчас не надо никого винить -- людям надо просто понять: впереди тяжелые зима и лето, дальше придет облегчение и тогда станет ясно, ради чего все эти жертвы. Если осуществится соглашение о Содружестве Независимых Государств, то тогда отставка станет реальной. Но это не означает, что я оставлю политику. У меня большой интерес к тому, чтобы начатые мною процессы завершились успешно... Буду всячески этому содействовать. Если же они приобретут другой характер -- и мои действия будут адекватными. Сказал я корреспонденту "Московской правды", что переживаю за тяжелое положение москвичей. Мало болеть душой, надо еще и предпринимать что-то. Поэтому, зная, что многое осложнилось в последние дни, я прилагаю все силы и использую свои возможности для исправления положения. Москва заслуживает того, чтобы с ней считались. Раньше на союзном уровне, теперь на уровне России и лично ее Президента Москва должна ощущать постоянную заботу. Ну а что касается вопросов, которые ставит московское руководство, думаю, они правы: Москве нужно больше самостоятельности, чтобы она могла действовать, свободно распорядиться собственным потенциалом. Сейчас Москва ограничена в возможности реализации своих прав. Я уже не говорю о других областях и городах -- те просто пасынки. В Иркутске мне говорили --мы хотим и готовы взять на себя ответственность за реформы, но нам для этого необходимы властные права. Республика должна ими поделиться. 23 декабря в 6 часов вечера во время моей беседы с Ельциным мне позвонил премьер-министр Великобритании Джон Мейджор. У нас сложились очень хорошие отношения -- близкие в человеческом плане, а в политическом -- доверие и взаимопонимание. Он очень энергично взялся за свои обязанности координатора "семерки" после летней встречи семи государств в Лондоне и много сделал для налаживания помощи и содействия нашей стране. Мы, начал он разговор, с напряжением и интересом следим за бурным развитием событий в вашей стране, думаем о Вас. Я сказал ему: -- Да, события в нашей стране -- даже при самом оптимистическом взгляде -- нельзя не назвать трудными. Что для меня сейчас самое главное? Я думаю так: пусть не Союз, но нельзя допустить, чтобы все, что происходит сейчас в стране, привело к большим потерям для нас здесь и для вас. Считал и продолжаю считать, что наилучшим вариантом было бы союзное государство, обеспечивающее более тесное сотрудничество, взаимодействие. Но есть реальный процесс, есть позиция республик. И сейчас я думаю о том, какой должна быть моя роль, чтобы она была адекватной тому, что реально происходит. В конечном счете это самое главное. Очень важно сейчас, чтобы это происходило в рамках политического процесса, конституционных норм, согласия. Да, я остаюсь приверженным своей позиции. Но вижу происходящий процесс как он есть. Пока что не вижу опасности, что дело пойдет, как в Югославии. Для меня это самое главное. Надеюсь, и для тебя, Джон. Остальное в конечном счете жизнь расставит по местам. Сегодня с 12-ти часов, то есть уже шесть часов подряд, у меня идет разговор с Ельциным. Мы исходим из понимания нашей общей ответственности перед страной, перед миром, чтобы все начатое в последние годы было продолжено. Я постараюсь, несмотря на различия в подходах, чтобы Содружество жило. Очень велика опасность, что оно не будет жизнеспособным. Хочу помочь Ельцину. У него сейчас непростая роль. Я сказал ему: до тех пор пока будут продолжаться демократические преобразования, реформы, я буду оказывать поддержку и защищать от нападок. Хочу, чтобы Содружество выдержало испытание временем. Потому что, может быть, больше, чем кто-либо, в этом заинтересован. Подчеркиваю, что оно должно базироваться на соответствующих принципах и институтах. У меня просьба: будьте очень внимательны к тому, что у нас происходит. И надо помочь Содружеству, прежде всего -- России. Это сейчас -- главное. Отбросить все рутинные подходы, поддержать усилия, направленные на реформы. Ты сейчас завершаешь выполнение функций координатора "семерки". Ты много сделал. Очень многое изменилось, особенно после лондонской встречи. Это произошло и благодаря тебе. И пусть это будет продолжено. Спасибо тебе за дружбу. От меня и от Раисы Максимовны самый сердечный и теплый привет Норме. Я буду продолжать играть роль в том, чтобы тот курс, который мы вместе выработали, был продолжен. Надеюсь, что то, что между нами возникло, было не данью времени, а гораздо -большим -- и в политическом, и в человеческом плане. Надеюсь, что мы будем поддерживать контакты -- искренние и доверительные. В течение ближайших двух дней я выступлю с заявлением о своем уходе. -- Большое спасибо, Михаил, за все, что ты сказал мне, -- ответил Джон Мейджор. -- Когда мы смотрим в будущее, мы думаем о том, что нельзя потерять то, что достигнуто. Отсюда стремление помочь вашей стране, в основе которого лежит осознание того, что ты сделал в последние несколько лет. Что бы ни произошло дальше в связи с решением, о котором ты намерен объявить в ближайшие два дня, нет сомнений, что ты обеспечил себе особое место в истории страны и всего мира. Мы понимаем, какими трудными будут предстоящие месяцы. Хочу еще раз сказать, что мы испытываем чувство искренней любви к тебе и Раисе. Будем рады видеть вас у нас в гостях, в какой бы роли вы ни приехали. Заверяю вас в этом сейчас и на будущее. Я буду счастлив, если могу содействовать продолжению и развитию того, что сделано в последние несколько лет. Нас тоже волнует вопрос, выдержит ли Содружество испытание временем. Конечно, есть опыт нашего британского Содружества. Оно существует уже 150 лет -- и держится. Может быть, к у вас в стране это получится. Я рад, что вопрос о контроле над ядерным оружием решается надежно и гарантированно. Рад, что, по твоему мнению, происходящее у вас между республиками отличается от того, что происходит в Югославии. Мы очень надеемся, что ты сможешь продолжать взаимодействие в различных фермах с Ельциным. Это отвечало бы интересам и других республик. Есть также один конкретный вопрос. Я хотел бы узнать твою оценку тех трудностей, которые предстоят нынешней зимой в продовольственном снабжении крупных промышленных центров, а также в обеспечении кормов для животноводства. Мы сейчас активно рассматриваем вопрос о том, как мы могли бы помочь вам, и хотелось бы знать твою оценку. Надеюсь, что мы и дальше будем поддерживать тесный контакт. Я звоню из своего загородного дома. Норма просит передать самый сердечный привет тебе и Раисе и надежду, что мы скоро вновь увидимся -- в России или в Лондоне. Наконец, хочу выразить большое удовлетворение в связи с тем, что и в эти трудные дни ты здоров и "в порядке". Я поблагодарил премьер-министра Великобритании за теплоту и внимание. -- Я не прощаюсь, -- продолжал я. -- Думаю, что и дальше будем сотрудничать. Время такое, что возможны всякие изменения, крутые повороты. Может быть, в такое время они и необходимы, и даже неизбежны. Сейчас самое главное -- поддержать Россию. Именно здесь сейчас самое большое социальное напряжение, самая острая ситуация -- в Москве, в Питере, на Урале. Давайте окажем поддержку -- мы здесь, а вы там -- Ельцину, чтобы он смог добиться успеха, ибо это касается всех нас. Сейчас нам необходимо, во-первых, продовольствие, во-вторых, лекарства, в-третьих, корма -- зерно, соевый шрот, протеины. Ельцин решительно настроен на смешанную экономику, на предпринимательство, на создание рынка. Джон, нельзя терять времени, время ушло, надо срочно помогать России. Это хочу еще раз подчеркнуть -- в первую очередь именно России. Мне это ясно, ответил Мейджор. Нужна также финансовая помощь, продолжал я, чтобы рубль стал крепким и стабильным. Джон, нельзя жалеть на это 5--10--15 миллиардов. В противном случае, если процесс преобразований, над которыми мы работали вместе, будет сорван, придется всем заплатить цену в десять, в сто раз большую. Как политик, но и как крупный эксперт в финансовой сфере, ты этого не можешь не понимать. Говорю об этом как человек, поставивший всю свою жизнь на дело радикальных перемен всей нашей жизни: это сейчас необходимо. Говорю со всей откровенностью, может быть, даже злоупотребляя нашей дружбой. Я теперь в ином положении и, наверное, могу себе это позволить. 24 декабря итальянский посол Фердинандо Саллео нанес мне визит и передал послание от президента Коссиги и личное, написанное от руки, письмо председателя Совета Министров Джулио Андреотти. Это было теплое, искреннее письмо, отражавшее дружескую близость, которая установилась между нами за эти годы. Оно меня очень тронуло. Через посла передал следующее: судьба нас с Джулио Андреотти свела на очень важном отрезке истории. Мы оказались участниками больших событий и смогли не только уяснить для себя вызов времени, но и ответить на него практически. Пошли навстречу друг другу и установили такой уровень сотрудничества, который представляет собой совершенно новое явление в мировой политике. Это, сказал я, останется с нами. Отвечая на вопросы посла, сказал, что до тех пор, пока будут продолжаться реформы, демократические процессы в обществе, я буду поддерживать соответствующую политику. Кстати, Ельцин в разговоре со мной выразил удовлетворение, что во время его визита в Италию договорились о кредитах, об экономической поддержке России. Для России сейчас это очень важно. Тут ситуация, пожалуй, самая тяжелая. Много разных опасностей. И на это наложился процесс распада СССР и формирования Содружества. Очень трудный и болезненный. Главное -- чтобы он не сорвался. По вопросу о Союзе и Содружестве у меня одно из важных расхождений с Ельциным. Но раз республики вышли на Содружество, я не только считаюсь с этой реальностью, но и буду в пределах своих возможностей содействовать тому, чтобы оно укреплялось. Повторяю, сейчас особенно важно, чтобы у России был позитивный результат в движении после 1 января. Реакционные силы уже показывают зубы. И если недовольство людей выхлестнется на улицу, эти силы подхватят это недовольство и могут натворить бед. Основные события начнутся со 2 января. И здесь очень важно, чтобы сформировались и начали действовать институты сотрудничества, согласования между государствами СНГ. Главная забота, чтобы состоялись реформы. Нужно построить новую систему, причем так, чтобы она заработала. И если мы не передеремся, решить эту задачу можно. Штурм тоталитаризма, как видите, оказался очень непростым, потому что сидит он во всех нас. Это не просто какой-то четко очерченный объект, его микробы разлиты по всему организму общества, глубоко сидят в общественном сознании. Вот почему так трудно даются перемены и преобразования. Посол говорил о том, что отношения, которые сложились у меня с президентом Италии и с господином Андреотти, отражают чувства всех итальянцев. Заверил меня, что в Италии понимание того, что сделано было за эти годы, глубоко проникло в сознание людей, определило и их эмоциональный подход, и их поддержку политика, который на первый план выдвинул общечеловеческие, моральные критерии. В этот же день, 24 декабря, позвонил премьер-министр Канады Брайан Малруни. Приветствуя меня, сказал лестные слова: -- Я не знаю, что будет происходить в эти ближайшие дни, но уверен: твой личный вклад в историю страны и мира поистине уникален. Твои усилия в деле демократизации СССР, модернизации экономики страны можно охарактеризовать только одним словом -- героические. Они оставят неизгладимый след в мире, равно как и твой вклад в дело разоружения и всеобщего мира. Хочу сказать, что мы в Северной Америке хорошо усвоили одну вещь: у политики есть жестокая сторона, но вклад политика со временем получает должную оценку. Как правило, это происходит уже после его ухода, когда его достижения сравниваются с делами его преемников. Думаю, что и по этому, и по любому другому критерию твой вклад будет оценен как большой, впечатляющий и непреходящий. Я поблагодарил его за эту оценку моей роли и со своей стороны сказал: -- Я очень ценю то, что мы смогли сделать вместе за эти годы. Время распорядилось так, что нашлись политики, которые почувствовали импульсы событий. Хочу отдать должное моим коллегам, тебе, Джорджу Бушу, европейцам, всем, с кем мы вместе работали. Ты знаешь, еще несколько лет назад в беседах с тобой, с Джорджем, с другими я предсказывал: то, что мы начали, дав импульс переменам, -- это такой глубокий процесс, который неизбежно несет в себе элементы нестабильности. Мы должны быть готовы к этому, чтобы удержать курс демократических преобразований. Сейчас -- именно такой этап. Есть большие возможности, но есть и опасности. Надо это понять и действовать соответственно. И главное -- ни в коем случае не паниковать в трудной ситуации. Я считал и продолжаю считать, что мы сможем справиться с нашими проблемами и задачами только в рамках политического процесса, обеспечивающего взаимодействие между республиками. Считал и сейчас считаю, что это возможно в том случае, если страна не рассыпется, если она будет союзным государством. События пошли по другой колее, и это усиливает многочисленные опасности. Но я намерен использовать свои возможности, чтобы помочь Содружеству стать жизнеспособным. В первую очередь оно должно получить институты и механизмы для сотрудничества в политической области и в проведении реформ. Это -- самое главное. Пока у нас здесь все-таки одно общество, одна страна, одна экономика, одна армия. Все переплетено. И если пойти слишком далеко по пути разделения, это может погубить реформы на решающем этапе. Вчера, беседуя с Ельциным, я все время подчеркивал: сейчас надо все сделать для того, чтобы было максимальное сотрудничество республик -- насколько это возможно в рамках Содружества. Хотя сделать это будет труднее, чем в Союзе. Знаю, какими большими правами наделены у вас в Канаде провинции. Но тем не менее есть сферы, которые отданы центру: оборона, внешняя политика, общие правила игры в экономике, налогообложение и другие. Я хочу того же и для нашей страны. Но пока -- обернулось вот так... Однако считаю: сейчас надо отбросить политические разногласия, не допустить конфронтации. Общество в очень трудном состоянии. В Содружестве еще много неясного. Но одно продумано тщательно, и я могу в этом заверить, ибо сам участвовал в этом процессе. Речь идет о контроле за стратегическими и другими ядерными вооружениями. Уверен и хочу, чтобы вы были уверены: он будет обеспечиваться строго и надежно. В ближайшее время приму свое решение. Естественно, я не ухожу из политики и общественной жизни. У меня большие планы, и думаю, мы сможем продолжить контакты и сотрудничество. Хочу обратить твое внимание, Брайан, на следующее: сейчас необходимо оказать большую поддержку России. Здесь очень острая социальная ситуация, и в то же время -- на России большая ответственность за то, чтобы реформы пошли везде. Я хочу, чтобы был успех, несмотря на то что сохраняю критическое отношение к идее Содружества. Еще раз благодарю тебя за дружбу, за взаимопонимание. Надеюсь, что мы будем поддерживать контакты. Работы впереди много. В ответ на соответствующий вопрос я продолжил: -- Позиция канадского правительства и других стран, думаю, должна состоять в том, чтобы помочь Содружеству в главном, то есть ваши шаги должны стимулировать сотрудничество и взаимодействие республик. Разлад, дезинтеграция имели бы опасные последствия также и для Европы и всего мира. Могут возникнуть такие неожиданности, с которыми уже невозможно справиться. Поэтому я думаю, что с вашей стороны было бы правильно быстро идти к признанию. Но необходимо ясное понимание новой ситуации, подтверждение позиций Содружества и республик по важнейшим вопросам. Прощаясь, Малруни от себя лично и "от имени всех канадцев" пригласил меня в Канаду, обещал самое теплое гостеприимство, если бы я принял, например, предложение одного из университетов или исследовательских центров или просто решил отдохнуть в Канаде. 25 декабря состоялся разговор по телефону с президентом Бушем. Я ему сообщил, что примерно через два часа сделаю заявление об уходе. Сказал, что только что направил ему прощальное письмо. Однако, мол, пользуюсь сейчас этим звонком, чтобы еще раз подтвердить, как высоко я ценю то, что нам вместе удалось сделать -- и когда он был еще вице-президентом, и в особенности когда мы оба стали президентами. Выразил надежду, что руководители стран Содружества, в первую очередь России, понимают свою ответственность за то, чтобы капитал, накопленный нами в эти годы в советско-американских и международных отношениях, в целом был сохранен и приумножен. Затем поделился размышлениями о сложившейся ситуации: -- По-прежнему убежден, что существование суверенных республик в рамках Союза позволило бы быстрее решить главные проблемы. Но события пошли по другой колее, чем я рассчитывал и за что настойчиво выступал. Употреблю свои возможности, чтобы СНГ стало эффективным образованием. Главный здесь вопрос -- создание механизмов взаимодействия. Ни в Минске, ни в Алма-Ате этого по-настоящему не сделано. Несомненно, Джордж, надо идти по пути признания государств СНГ. Но я бы попросил иметь в виду следующее. Очень важно и для Европы, и для мира, чтобы в СНГ не обострились противоречия. Поэтому важна поддержка СНГ как межгосударственного образования, а не только его членов в отдельности. Не дезинтеграцию, не разрушительные процессы, а сотрудничество -- вот что надо стимулировать, и это наша общая обязанность. На это я делаю акцент. Второй акцент -- это поддержка России. Нужно, чтобы и США, и ЕС, международное сообщество общими усилиями поддержали Россию. Она возьмет на себя главное бремя реформ. Сейчас мы все -- и я, и, надеюсь, ты, как и другие мои партнеры, -- должны сделать все возможное, чтобы поддержать Россию, которая взяла на себя главное бремя ускорения реформ в стране. Я доволен договоренностью, которая достигнута в Алма-Ате относительно ядерного и стратегического оружия. Надеюсь, что и по другим вопросам, от которых зависит будущее Содружества, в Минске 30 декабря будут приняты решения, способствующие налаживанию сотрудничества и взаимодействия республик. У меня на столе лежит Указ Президента СССР. В связи с прекращением выполнения мной обязанностей Верховного Главнокомандующего я передаю право на использование ядерного оружия Президенту Российской Федерации. Придаю большое значение тому, что эта сторона дела находится под надежным контролем. Как только я сделаю свое заявление об уходе, Указ вступит в действие. Так что вы можете спокойно праздновать Рождество, спокойно спать этой ночью. Что касается меня, то я не собираюсь прятаться в тайгу. Я буду оставаться в политике, в общественной жизни. Мысль моя состоит в том, чтобы помочь налаживанию процессов у нас в стране, утверждению нового мышления в мировой политике. Представители американской прессы много раз спрашивали меня, что я думаю об отношениях с тобой. Хотел бы не только через прессу, но и непосредственно тебе в этот день сказать, что очень высоко оцениваю наше сотрудничество, партнерство, дружбу. Наши роли могут меняться, и они фактически изменятся. Но то, что между нами сложилось и совместно сделано, останется навсегда. Вот что сказал мне на все это Джордж Буш: -- Хочу заверить, что мы сохраним заинтересованность в ваших делах. Будем очень стараться помочь, особенно Российской республике, учитывая те проблемы, с которыми она сейчас сталкивается и которые могут обостриться зимой. Я очень рад, что ты не собираешься "прятаться в тайгу", будешь продолжать политическую и общественную деятельность. Уверен, что это пойдет на пользу новому Содружеству. Я написал тебе письмо, которое будет отправлено сегодня. В нем я выражаю свое убеждение, что сделанное тобой войдет в историю и будущие историки в полной мере оценят твои достижения. Я с удовлетворением отмечаю то, что ты сказал по вопросу о ядерном оружии. Этот вопрос имеет важнейшее международное значение. Я приветствую то, как ты и руководители республик подошли к нему. Я также отмечаю твои слова о том, что передача права применения его Ельцину осуществляется в конституционных рамках. Хочу заверить, что мы и впредь будем самым тесным образом сотрудничать в этом важном вопросе. Теперь о личном. Я обратил внимание на твои замечательные, вполне определенные высказывания об отношениях, сложившихся у тебя со мной и с Джимом Бейкером. Я очень ценю эти слова, они в точности отражают и мои чувства. ...Надеюсь, что наши дороги вскоре снова сойдутся. Ты будешь желанным гостем, мы рады будем тебя принять -- после того как все уляжется, -- может быть, здесь, в Кемп-Дэвиде. Мое дружеское отношение к тебе неизменно и по мере дальнейшего развития событий будет таковым всегда. На этот счет не может быть никаких сомнений. Конечно, я буду с должным уважением, открытостью и позитивно -- и, надеюсь, на прогрессивной основе -- строить отношения с руководителями Российской и других республик. Мы будем вести дело к признанию, с полным уважением суверенитета каждой республики. Будем работать с ними по широкому кругу вопросов. Но это никак не повлияет на мою решимость поддерживать контакты с тобой, прислушиваться к твоим соображениям уже в твоем новом качестве, беречь нашу дружбу с тобой и Раисой. Мы с Барбарой очень дорожим ею. Итак, в этот особый день в году, в день исторического перепутья, я салютую тебе и благодарю за все, что ты сделал ради мира, благодарю за дружбу. -- Спасибо, Джордж, -- сказал я, прощаясь. -- Я был рад услышать, что ты сказал, -- очень теплые слова и очень важные мысли. Желаю тебе всего доброго. Последним из иностранных деятелей, с кем я говорил, будучи еще Президентом, был Ганс-Дитрих Геншер -- министр иностранных дел Германии. Меня обрадовал его звонок: значит, старая дружба не ржавеет, сказал я ему. Вспомнили с ним о том, что нам удалось вместе сделать хорошего в эти годы, -- и для наших стран, для Германии, для Европы. О том, как от встречи к встрече начиная с 1986 года нарастало и укреплялось доверие друг к другу, взаимопонимание, накапливался опыт практического взаимодействия. То, что наработано, -- это не на одно поколение вперед, согласились мы. И пусть те, кто придет после нас, попытаются доделывать начатое на благо народов обеих стран и всей Европы. Сказал я ему, как и Бушу, что в тайгу не собираюсь, буду заниматься общественной деятельностью, содействовать реализации идей, которыми мы руководствовались, сближая Восток и Запад, уводя обе стороны от противостояния и "холодной войны". Геншер заверил меня, что дружба остается, будет продолжение контактов, обмен мнениями, тем более что бурный поток жизни не оставит нас без хлопот. Он благодарил меня за то, что было сделано для объединения Германии, сказал: "Сердца и благодарность немцев навсегда останутся с Вами". Обращение к согражданам. Объявление об уходе 25 декабря вечером, в среду, я выступил по телевидению с обращением к согражданам и объявил о том, что покидаю пост Президента СССР. Кстати, полностью его опубликовали только две газеты. Вот это обращение. "Дорогие соотечественники! Сограждане! В силу сложившейся ситуации с образованием Содружества Независимых Государств я прекращаю свою деятельность на посту Президента СССР. Принимаю это решение по принципиальным соображениям. Я твердо выступал за самостоятельность, независимость народов, за суверенитет республик. Но одновременно и за сохранение союзного государства, целостности страны. События пошли по другому пути. Возобладала линия на расчленение страны и разъединение государства, с чем я не могу согласиться. И после Алма-Атинской встречи и принятых там решений моя позиция на этот счет не изменилась. Кроме того, убежден, что решения подобного масштаба должны были бы приниматься на основе народного волеизъявления. Тем не менее я буду делать все, что в моих возможностях, чтобы соглашения, которые там подписаны, привели к реальному согласию в обществе, облегчили бы выход из кризиса и процесс реформ. Выступая перед вами последний раз в качестве Президента СССР, считаю нужным высказать свою оценку пройденного с 1985 года пути. Тем более что на этот счет немало противоречивых, поверхностных необъективных суждений. Судьба так распорядилась, что, когда я оказался во главе государства, уже было ясно, что со страной неладно. Всего много: земли, нефти и газа, других природных богатств, да и умом и талантами Бог не обидел, а живем куда хуже, чем в развитых странах, все больше отстаем от них. Причина была уже видна -- общество задыхалось в тисках командно-бюрократической системы. Обреченное обслуживать идеологию и нести страшное бремя гонки вооружений, оно -- на пределе возможного. Все попытки частичных реформ -- а их было немало -- терпели неудачу одна за другой. Страна теряла перспективу. Так дальше жить было нельзя. Надо было кардинально все менять. Вот почему я ни разу не пожалел, что не воспользовался должностью генерального секретаря только для того, чтобы "поцарствовать" несколько лет. Считал бы это безответственным и аморальным. Я понимал, что начинать реформы такого масштаба и в таком обществе, как наше, -- труднейшее и даже рискованное дело. Но и сегодня я убежден в исторической правоте демократических реформ, которые начаты весной 1985 года. Процесс обновления страны и коренных перемен в мировом сообществе оказался куда более сложным, чем можно было предположить. Однако то, что сделано, должно быть оценено по достоинству. Общество получило свободу, раскрепостилось политически и духовно. И это -- самое главное завоевание, которое мы до конца еще не осознали, и потому что еще не научились пользоваться свободой. Тем не менее проделана работа исторической значимости: -- Ликвидирована тоталитарная система, лишившая страну возможности давно стать благополучной и процветающей. -- Совершен прорыв на пути демократических преобразований. Реальными стали свободные выборы, свобода печати, религиозные свободы, представительные органы власти, многопартийность. -- Началось движение к многоукладной экономике, утверждается равноправие всех форм собственности. В рамках земельной реформы стало возрождаться крестьянство, появилось фермерство, миллионы гектаров земли отдаются сельским жителям, горожанам. Узаконена экономическая свобода производителя, и начали набирать силу предпринимательство, акционирование, приватизация. -- Поворачивая экономику к рынку, важно помнить -- делается это ради человека. В это трудное время все должно быть сделано для его социальной защиты, особенно это касается стариков и детей. Мы живем в новом мире: -- Покончено с "холодной войной", остановлена гонка вооружений и безумная милитаризация страны, изуродовавшая нашу экономику, общественное сознание и мораль. Снята угроза мировой войны. Еще раз хочу подчеркнуть, что в переходный период с моей стороны было сделано все для сохранения надежного контроля над ядерным оружием. -- Мы открылись миру, отказались от вмешательства в чужие дела, от использования войск за пределами страны. И нам ответили доверием, солидарностью и уважением. -- Мы стали одним из главных оплотов по переустройству современной цивилизации на мирных, демократических началах. -- Народы, нации получили реальную свободу выбора пути своего самоопределения. Поиски демократического реформирования многонационального государства вывели нас к порогу заключения нового Союзного договора. Все эти изменения потребовали огромного напряжения, проходили в острой борьбе, при нарастающем сопротивлении сил старого, отжившего, реакционного -- и прежних партийно-государственных структур, и хозяйственного аппарата, да и наших привычек, идеологических предрассудков, уравнительной и иждивенческой психологии. Они наталкивались на нашу нетерпимость, низкий уровень политической культуры, боязнь перемен. Вот почему мы потеряли много времени. Старая система рухнула до того, как успела заработать новая. И кризис общества еще больше обострился. Я знаю о недовольстве нынешней тяжелой ситуацией, об острой критике властей на всех уровнях и лично моей деятельности. Но еще раз хотел бы подчеркнуть: кардинальные перемены в такой огромной стране, да еще с таким наследием, не могут пройти безболезненно, без трудностей и потрясений. Августовский путч довел общий кризис до предельной черты. Самое губительное в этом кризисе -- распад государственности. И сегодня меня тревожит потеря нашими людьми гражданства великой страны -- последствия могут оказаться очень тяжелыми для всех. Жизненно важным мне представляется сохранить демократические завоевания последних лет. Они выстраданы всей нашей историей, нашим трагическим опытом. От них нельзя отказываться ни при каких обстоятельствах и ни под каким предлогом. В противном случае все надежды на лучшее будут похоронены. Обо всем этом я говорю честно и прямо. Это мой моральный долг. Сегодня хочу выразить признательность всем гражданам, которые поддержали политику обновления, включились в осуществление демократических реформ. Я благодарен государственным, политическим и общественным деятелям, миллионам людей за рубежом -- тем, кто понял наши замыслы, поддержал их, пошел нам навстречу, на искреннее сотрудничество с нами. Я покидаю свой пост с тревогой. Но и с надеждой, с верой в вас, в вашу мудрость и силу духа. Мы -- наследники великой цивилизации, и сейчас от всех и каждого зависит, чтобы она возродилась к новой современной и достойной жизни. Хочу от всей души поблагодарить тех, кто в эти годы вместе со мной стоял за правое и доброе дело. Наверняка каких-то ошибок можно было бы избежать, многое сделать лучше. Но я уверен, что раньше или позже наши общие усилия дадут плоды, наши народы будут жить в процветающем и демократическом обществе. Желаю всем вам всего самого доброго". Передача "ядерной кнопки" Сразу же после этого обращения и краткой пресс-конференции состоялась церемония передачи так называемой "ядерной кнопки". Б. Н. Ельцин отказался прийти на этот акт огромного государственного и мирового значения, хотя об этом мы заранее с ним договорились и определили формат акции. Мне передали, что Президент России недоволен моим выступлением, возмущен и отказывается прибыть, как мы условились, в назначенное время. Предлагает встретиться "в нейтральном месте" (?). Пришли ко мне маршал Е. И. Шапошников и офицеры, которые технически обслуживают систему ядерных команд. Никаких других процедур проводов Президента СССР, как это принято в цивилизованных государствах, не было. Ни один из президентов суверенных государств -- бывших республик СССР, хотя с большинством из них меня связывали многолетние близкие, товарищеские отношения, не счел возможным не только приехать в эти дни в Москву, но и не позвонил мне. Б.Н. Ельцин же очень торопился... Некорректно, неточно по фактической стороне и в довольно грубой форме информировал журналистов о нашей с ним встрече 23 декабря. Затем последовали и другие шаги, оставившие не только у меня, но и у общественности неприятное ощущение. В эти последние дни в Кремле и в тот вечер рядом были самые близкие мне сотрудники и друзья, которые разделяли со мной все огромное напряжение и драматизм последних месяцев президентства. А также журналисты, наши и иностранные. Они проявили подлинное понимание значимости происходящего. Многие "дежурили" в Кремле чуть ли не сутками. И ими двигал не только профессиональный интерес, но и искренние чувства. Я это очень сильно ощутил... тем более что с некоторыми из них бывали у меня в прошлом и конфликты. Прием для журналистов Учитывая желание журналистов пообщаться, поговорить в открытой манере, уже без всякой скидки на официальное мое положение, я согласился с идеей Андрея Грачева -- устроить для них "прощальный" прием. Это мы и сделали в гостинице "Октябрьская" 26-го вечером. Ответам на вопросы -- а это продолжалось в течение двух часов -- предшествовало мое краткое выступление. Вот запись того, что я тогда сказал: "Сейчас надо отодвинуть в сторону все политические привязанности, может быть, даже разногласия. Самый высокий приоритет -- помочь стране двинуть реформы. Это главное. Я и моих коллег приглашал к этому -- прежде всего тех, на ком лежит бремя государственной ответственности. Колебания надо оставить позади и идти решительно, но, конечно, взвешенно, рассчитывая шаги и их последовательность. Это касается и наших зарубежных партнеров, поскольку то, что здесь будет происходить в ближайшие месяцы, определит, как пойдет весь мировой процесс. Мы хотим, чтобы курс преобразований сохранялся. Хотим, чтобы реформы продолжались, чтобы демократия укреплялась. Все это не так просто в реальном контексте бытия. И поэтому я просил бы наших зарубежных партнеров помочь поддержать страну, может, даже переступить через что-то... ибо цена очень велика для всех. На первое место ставлю необходимость поддержать реально -- не только политически, а и во всех отношениях -- Россию. Роль ее будет очень велика и ответственна. Потребуется много мужества, выдержки, маневра, нестандартных решений, чтобы реформы состоялись. А все мы хотим, чтобы они состоялись. И если вы улавливали раньше в моих ответах на ваши прежние вопросы что-то такое, что может казаться различием в позициях, то не об этом сейчас забота. В главном, в основном различий нет. И приоритет отдать сейчас надо этому главному. Если руководство России, ее Президент потерпят неудачу на этом этапе реформ, то мы все потерпим неудачу. Это должно быть абсолютно ясно. Для меня это и теоретически, и политически очевидно. Чем я буду заниматься? Сейчас, в ближайшее две недели, я "исчезну". Ну, не физически (смех)... просто надо прийти в себя. Решения приняты, все сформулировано, и я думаю, логично обозначить разрыв -- концов и начал. Я не хотел бы быть навязчивым: вы знаете -- для меня вопрос морали всегда превыше всего. Может быть, пока и не удалось совсем совместить политику и мораль. Ну что ж! Начало, во всяком случае, положено. Процесс тут не простой. Науку легче совместить с политикой, а мораль и политика -- это, скажем так, вещи капризные по отношению друг к другу. Так вот, исходя из этого, намерения и планы большие. Идут разные разговоры, не возглавит ли Горбачев оппозицию? Какая-то из наших газет так и написала: Горбачев, мол, может себя реализовать, только если он возглавит оппозицию. А я задаю вопрос: против кого? Против какого курса, какой политической линии? Нет, у нас был разговор с Ельциным. Примерно на втором или третьем часу этого разговора к нам присоединился Александр Николаевич Яковлев. Мы беседовали в тот день восемь или девять часов. Это была беседа о многом. Но прежде всего -- об Алма-Ате. Я многое хотел прояснить для себя. Это был необходимый разговор. Отвечая на соответствующий вопрос Президента Ельцина, я сказал, что до тех пор, пока руководство России будет придерживаться курса на демократические преобразования и реформы, оно может рассчитывать не только на поддержку, но и на защиту. Все, чем располагаю я и те, кто останется со мной сотрудничать, будет использовано именно для этого. Ну а если дело пойдет иначе и возникнет другая ситуация, тогда будут оценка, анализ и, естественно, реакция. Но я надеюсь на продолжение реформ. И значит, никакими оппозиционными делами я не мыслю заниматься. Наоборот, надо и внутри и извне, используя соответствующие возможности, помогать, особенно на этом решающем этапе, продвижению реформ вперед. Самое опасное, что могло бы произойти сейчас в обществе и что бы имело самые тяжелые последствия, -- это наша всесоюзная или вселенская драка. Этого нельзя допустить. Общество устало. Оно готово возненавидеть политиков. Оно уже склонно ненавидеть даже все то огромное, что действительно достигнуто в ходе перестройки. Потому что очень тяжела повседневная жизнь. И надо скорее через реформы освободить людей от излишних тягот. Тогда они оценят по-настоящему все, что сделано за последние годы. Я в этом уверен. Не такие уж наши люди неблагодарные. Я опять получаю по тысяче писем и телеграмм в день. Идет и сочувствие, и поддержка. Придет понимание, придет осознание того, что сделано за эти годы. Но нельзя допустить драки. Нельзя. Это было бы просто преступно, учитывая условия, в которых живет сейчас наш человек. Он перегружен проблемами. А по большому счету у меня расхождений с направленностью реформ и демократических преобразований в России нет. Другое дело, что я был против и сейчас против, чтобы пойти с ножницами по карте нашей страны, по этой огромной общности. Перераспределять полномочия, власть, права -- да, но не расходиться. И, с точки зрения конкретных задач, тактических задач в области экономики, социальной политики, финансов, полагал, что союзное государство с эффективными механизмами более необходимо и оправданно, чем нечто непонятное. Но долг каждого патриота -- помогать тому, что стало реальным процессом. Пусть это будут шаги к согласию. Выбирать надо, думая о народе, о жизни -- реальной, сегодняшней. Ну вот, пожалуй, самое главное. Теперь я вас хочу поблагодарить за то, что вы проявили не так уж много злости по отношению ко мне за эти годы и сказали мне много и ценного. Я благодарю вас за это. Я понимаю свое место, вижу роль, которую мне выпало сыграть. Я ее оцениваю не менее критично, чем, может быть, вы. Но, как и вчера, всегда буду защищать тот выбор, который сделал. В этом смысле я непоколебим. И что бы ни происходило, остаюсь верным этому выбору. Это рубеж. Дальше, думаю, проще будет. А может быть, и сложнее. Увидим. Жизнь покажет". На вопрос одного из журналистов, как реагирует мать Михаила Сергеевича на происшедшее, я сказал: "Она давно мне говорит: "Бросай ты это все, приезжай к нам". Я ей сегодня собираюсь звонить. Что она скажет? Я уверен -- то же самое, даже, может быть: "Слава Богу, что так произошло: отдохнешь, придешь в себя". Итальянский журналист произнес горячую речь с высокой оценкой моей деятельности в прошлом. Я его поблагодарил, но заметил: вся Ваша речь обращена только в прошлое. А я думаю, что самые важные события еще впереди. Сразу же после моего обращения по телевидению в связи с уходом с поста ко мне пошел поток писем от граждан, сначала к Новому году, к Рождеству, а потом и без этих предлогов. Письма продолжают поступать, их тысячи, едва успеваю читать. Одни просто шлют пожелания, выражают добрые чувства поддержки и солидарности. Многие делятся своими размышлениями, переживаниями, мыслями о годах перестройки, о будущем. Есть целые аналитические трактаты с глубокими соображениями и выводами. Все это укрепляет в убеждении, что, как бы там ни было, перестройка состоялась. Душевное и интеллектуальное раскрепощение людей стало фактом, и свобода духа будет сильно работать на дальнейшее преобразование общества. Прежде чем покинуть Кремль, я направил письма государственным деятелям, с которыми у меня сложились отношения доверия, партнерства, даже по-человечески дружеские, и в сотрудничестве с которыми много было сделано для улучшения международного климата, формирования новой, позитивной тенденции в мировом развитии. "ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ ДЖОРДЖУ БУШУ, ПРЕЗИДЕНТУ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ АМЕРИКИ, И ГОСПОЖЕ БУШ Дорогой Джордж! Сегодня, когда я заканчиваю выполнение обязанностей Президента СССР, хочу поделиться некоторыми мыслями и чувствами. Скажу откровенно: это сложные переживания. В них немало тревоги и беспокойства за судьбу страны, единство которой я стремился сохранить, а вместе с этим и будущее новых международных отношений, строительству которых мы вместе отдавали столько сил. Многое теперь будет зависеть от жизнеспособности Содружества. Я очень хочу верить, что демократические завоевания последних лет будут спасены, что народы моей страны пойдут вместе на основе Содружества. Мы с тобой не раз в трудных обстоятельствах действовали решительно и ответственно, чтобы удержать развитие событий в правильном русле. В будущем тоже возможны крутые повороты, и я рассчитываю, что взвешенность, разумный выбор не изменят тебе ни при каких обстоятельствах. Я буду помогать тем, кто взял сейчас на свои плечи груз ответственности за дело реформы, демократических преобразований. Но в поддержке и помощи нуждается сейчас прежде всего Россия, именно в России самое тяжелое экономическое положение. А все зависит от нее. Уверен, что у партнерства США с Россией, с другими новыми государствами есть будущее. Мы с тобой заложили хорошие основы для развития отношений на основах доверия и солидарности, понимания высокой ответственности перед всем миром. Наша личная дружба, сложившаяся в ходе совместной большой работы, надеюсь, сохранится. Мы с Раисой храним самые теплые воспоминания о встречах с Барбарой, испытываем к ней чувства сердечной симпатии и уважения. Просим передать ей наши наилучшие пожелания. Были бы рады новым встречам с вами обоими. Всего доброго". "ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ ГОСПОДИНУ ГЕЛЬМУТУ КОЛЮ, ФЕДЕРАЛЬНОМУ КАНЦЛЕРУ ФЕДЕРАТИВНОЙ РЕСПУБЛИКИ ГЕРМАНИЯ, И ГОСПОЖЕ КОЛЬ Дорогой Гельмут! Я оставляю пост Президента СССР. И хотя события пошли не так, как я считал правильным и наиболее целесообразным, не теряю надежды на конечный успех дела, которое я начал шесть лет назад, что Россия и другие государства, вошедшие в новое Содружество, превратятся в современные демократические страны. В этот нелегкий для меня момент я обращаюсь мысленно к тому, что мы сделали с тобой вместе. Объединение Германии -- это крупнейшее событие мировой истории и новой мировой политики. И то, что мы больше, чем кто-либо, способствовали этому, останется, надеюсь, в памяти народов. Хочу, чтобы российско-германские отношения успешно развивались на том фундаменте, который мы вместе заложили в Большом Договоре. От всего сердца желаем мы с Раисой Хеннелоре, всей твоей семье здоровья, благополучия и счастья". "ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ ГОСПОДИНУ ФРАНСУА МИТТЕРАНУ, ПРЕЗИДЕНТУ ФРАНЦУЗСКОЙ РЕСПУБЛИКИ, И ГОСПОЖЕ МИТТЕРАН Дорогой господин Президент! История нашей страны вступила в новый этап. Можно по-разному оценивать возникшую реальность и ее перспективы. Но есть вещи неизменные. Это прежде всего все то, что определяет благополучие людей как во внутреннем, так и в международном плане. К числу постоянных величин международных отношений я бы отнес и отношения между нашими двумя странами. Надеюсь,что такое положение вещей сохранится и впредь. Вспоминая наши с Вами беседы, думаю, что нам удалось немало сделать для этого. Россию, другие государства, входящие в СНГ, ждут непростые времена. Ситуация взрывоопасна. Буду стремиться не допустить новых потрясений, охлократии. Главное -- удержать страну на эволюционном, демократическом пути развития. Помочь удержать положение может зарубежная помощь. Привет и самые теплые пожелания Даниэль от меня и Раисы". "ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ ГОСПОДИНУ ДЖОНУ МЕЙДЖОРУ, ПРЕМЬЕР-МИНИСТРУ СОЕДИНЕННОГО КОРОЛЕВСТВА ВЕЛИКОБРИТАНИИ И СЕВЕРНОЙ ИРЛАНДИИ, И ГОСПОЖЕ МЕЙДЖОР Дорогой Джон! Я сейчас заканчиваю работу над заявлением, о котором шла речь в нашем телефонном разговоре. Вдогонку этому разговору хотелось бы сказать еще несколько слов тебе как политику, как человеку, другу. В свое время, когда мы начинали преобразования в нашей стране, на них нелегко было решиться, даже не зная, какими тяжелыми и болезненными явлениями они будут сопровождаться. Потребовалось мужество для того, чтобы начать их, и для того, чтобы их продолжить. В предстоящие годы от политиков потребуется, может быть, еще большее мужество. На карту поставлено слишком многое -- сама возможность нормального, цивилизованного развития мировых процессов. Я хочу надеяться и верить, что нынешнее и последующее поколения политиков окажутся на высоте новых сложнейших задач. Со своей стороны буду стремиться способствовать продвижению ценностей демократии, свободы, гуманизма. Полагаю, что для этого у меня есть достаточный потенциал, будут и практические возможности. Многое можно сделать для мира, если дела в нашей стране удастся все-таки повернуть к большему сотрудничеству, взаимодействию, если удержать основные завоевания последних лет. Я не оставляю надежд на это. Рассчитываю и на твой вклад. Еще раз передаю тебе и Норме слова признательности за дружбу от себя и от Раисы Максимовны. Надеемся на ее продолжение". "ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ ГОСПОДИНУ ДЖУЛИО АНДРЕОТТИ, ПРЕДСЕДАТЕЛЮ СОВЕТА МИНИСТРОВ ИТАЛЬЯНСКОЙ РЕСПУБЛИКИ Дорогой Джулио! Сегодня, когда я уже собирался написать тебе письмо, пришел посол Саллео, принес твое письмо, которое меня тронуло до глубины души. Твоя личность неразрывно слилась в моем сознании с прекрасной Италией, которую я полюбил с первого взгляда много лет назад. После того как я стал главой государства, ты был моим основным итальянским собеседником и очень скоро -- близким другом. Для меня каждая наша встреча была праздником духа, стимулом для раздумий о мире, о жизни. И это понятно: сегодня найдется в мире не много политиков, равных тебе по уму, опыту и мастерству. Традиционно теплые отношения между нашими странами мы превратили в норму, обогатив их идеями нового мышления. Взяв на себя ключевую посредническую роль, ты сделал так, что Италия стала одним из первых в новое время надежных друзей моей страны. В трудных перестроечных делах я неизменно ощущал страстное сопереживание и горячую поддержку миллионов итальянцев. Это огромная моральная сила, которая, надеюсь, и впредь будет служить дружбе наших народов. Каждая встреча с твоей страной -- а, к счастью, их было немало -- памятна мне. Надеюсь, что судьба будет ко мне благосклонна и я скоро увижу тебя и Италию. Благодарю за приглашение. Обнимаю". "ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ ГОСПОДИНУ БРАЙАНУ МАЛРУНИ, ПРЕМЬЕР-МИНИСТРУ КАНАДЫ Дорогой Брайан! По телефону во вторник мы с тобой попрощались. Я получил твое дружеское письмо. И тем не менее хочу послать тебе несколько слов. Я очень высоко ценю сложившиеся между нами отношения доверия, которые хорошо послужили и нашим странам, Европе и миру. У нас высоко ценят спокойное и уважительное отношение канадцев, поддержку и солидарность в эти трудные годы. Видим, что народ твоей страны желает успеха реформам, демократическим преобразованиям, которые нужны не только нам, но и всему миру. Все это -- признаки нового времени, ради которого и мы с тобой хорошо поработали. И это вдохновляет. Я верю в конечный успех. Благодарю тебя и Милу за дружбу. До свидания". "ИХ ВЕЛИЧЕСТВАМ ХУАНУ КАРЛОСУ I, КОРОЛЮ ИСПАНИИ, И КОРОЛЕВЕ СОФИИ Дорогая королева София! Дорогой Хуан Карлос! Пользуюсь возможностью в последний раз приветствовать Вас в качестве Президента. Наши мадридские встречи стоят у меня перед глазами так живо, как будто это было вчера. Я знаю, как много сделала королевская чета для утверждения демократии и свободы в Испании. Возможно, могу это оценить больше, чем другие, поскольку страстно хочу того же для своей родины. Общение с Вами всегда интересно, обогащает, вызывает хорошие мысли, не говоря уже о человеческой доброте и искренности, которая исходит от Вас. Я желаю самого лучшего вашей прекрасной семье. Льщу себя надеждой увидеть Вас вновь". "ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ ГОСПОДИНУ ФЕЛИПЕ ГОНСАЛЕСУ, ПРЕДСЕДАТЕЛЮ ПРАВИТЕЛЬСТВА ИСПАНИИ, И ГОСПОЖЕ КАРМЕН РОМЕРО ЛОПЕС Дорогой Фелипе! Сложившаяся ситуация предопределила мой уход с поста Президента. Не скрою, испытываю определенную тревогу в отношении ближайшего будущего. Буду стремиться, насколько это от меня зависит, способствовать мирному, спокойному переходу страны в новое состояние, гражданскому согласию, налаживанию взаимодействия в рамках Содружества. Переход, скорее всего, будет очень трудным. Всегда буду тепло воспринимать наши встречи, дружескую, открытую, искреннюю атмосферу диалога, который так много мне дал и в интеллектуальном, и в душевном плане. Думаю, мы оба можем быть довольны результатами нашей работы по сближению наших стран, хотя не все успели. Хотел бы, чтобы наше с тобой дело было продолжено -- прежде всего в отношениях между Испанией и Россией. Я не собираюсь устраняться от общественной и политической деятельности. Уверен, что наша дружба сохранится и мы еще будем видеться. Теплые чувства симпатии я и Раиса шлем Кармен". "ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ ЛЕХУ ВАЛЕНСЕ, ПРЕЗИДЕНТУ РЕСПУБЛИКИ ПОЛЬША Уважаемый господин Президент! В эти ответственные и непростые для меня дни хотел бы написать Вам несколько слов. История распорядилась так, что судьбы наших народов -- народов Польши и России, а затем и Советского Союза -- переплелись так, что, как бы ни менялись формы государственности, отношения между нашими народами остаются существенным общеевропейским фактором. О культурных, духовных, чисто человеческих связях, у которых поистине тысячелетняя традиция, я уж не говорю. Надеюсь, что все это будет принято во внимание политиками, которые возглавили Содружество Независимых Государств. И прежде всего, конечно, лидерами России, Украины, Беларуси. Покидая президентский пост, я не расстаюсь с политикой. Европейские проблемы и развитие добрососедских отношений с Польшей будут занимать приоритетное место в моих занятиях. Был бы рад продолжить с Вами, г-н Президент, контакты". "ГОСПОДИНУ РЕЙГАНУ Дорогой Рональд! Обстоятельства складываются так, что я должен сложить с себя полномочия Президента в трудный и тревожный момент для страны. В эти дни я думаю о сделанном за прошедшие годы. Они вместили множество событий, немалые достижения, нелегкие испытания. Не все получилось так, как хотелось бы. И все же надеюсь, что продолжение исторического процесса все расставит по местам. Одно вызывает у меня безусловное удовлетворение: за эти годы удалось преодолеть раскол мира на враждующие между собой лагеря, сблизить людей в разных странах. Нам с Вами суждено было сделать первые, может быть, самые трудные шаги на этом пути. Вспоминаю наши встречи в Женеве, Рейкьявике, Москве, Калифорнии. Вспоминаю, как возникло взаимопонимание, а потом и дружеские чувства, как ломался лед недоверия в отношениях между нашими странами. Верю, что им еще многое предстоит сделать для человечества, для демократии и свободы. Я намерен в своей последующей деятельности способствовать тому, чтобы то, что мы с Вами вместе начали, не было потеряно, получило достойное продолжение. Уверен, что и Вы сможете внести в это дело свой вклад. Мы с Раисой Максимовной передаем самый теплый привет и искренние пожелания всего наилучшего Нэнси. Возможно, нам еще доведется встретиться. Мы были бы очень рады этому". "ГОСПОЖЕ МАРГАРЕТ ТЭТЧЕР И ГОСПОДИНУ ДЕНИСУ ТЭТЧЕРУ Дорогая Маргарет! Сегодня нелегкий для меня день. Конечно, каждый человек должен быть готов стоически переносить любые испытания. Но дело не только и не столько в моих личных переживаниях. Нелегкое, тревожное время переживает моя страна. Я был и остаюсь приверженцем сохранения нашей единой государственности, отражающей общность исторических судеб народов страны, неразрывность их будущего. Но развитие пошло по иному пути. Реалистически принимая это как факт, я тем не менее обязан был сказать, что не считаю этот путь оптимальным. Я заканчиваю свою деятельность на посту Президента СССР. В новом своем качестве считаю своим долгом делать все возможное для того, чтобы и избранная республиками форма Содружества сложилась в жизнеспособное образование, привела в конечном счете к эффективному взаимодействию и сотрудничеству наших народов, чтобы не произошло окончательного разрыва между ними, который был бы большой бедой для нас и для всего мира. Очень многое в мире будет зависеть от того, что произойдет у нас. Расчленение нашей страны не может не обернуться тяжелыми последствиями для мирового сообщества, для новых международных отношений, у истоков которых мы с Вами стояли. Я с гордостью вспоминаю, что именно вместе с Вами мы сделали первые шаги к преодолению раскола мира на враждебные друг другу, милитаризированные лагеря. Дорогу от недоверия к взаимопониманию, к дружелюбным отношениям нам помогали пройти и другие наши партнеры. Хочу верить, что удастся сберечь все накопленное на этом пути. В эти годы между нами и нашими семьями сложились добрые личные отношения. Они помогали преодолевать трудности, искать решения самых трудных вопросов. Мы с Раисой Максимовной надеемся, что еще не раз встретимся с Вами и Денисом. Передайте ему от нас обоих сердечный привет и наилучшие пожелания". "ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ ГОСПОДИНУ РО ДЭ У, ПРЕЗИДЕНТУ РЕСПУБЛИКИ КОРЕЯ Уважаемый господин Президент! В час, когда я слагаю свои президентские полномочия в связи с прекращением существования СССР хочу выразить признательность и удовлетворение плодотворным сотрудничеством с Вами в истекшие годы. В Вас я встретил внимательного, смелого и готового идти навстречу партнера. Благодаря Вашим качествам государственного деятеля, мы с Вами сумели в кратчайший срок прорвать закостеневшее кольцо отчуждения между нашими странами, выйти на путь конструктивного, а теперь уже и дружественного сотрудничества. Этим мы не только преобразили наши отношения, но и серьезно помогли процессу оздоровления обстановки на Корейском полуострове и в Северо-Восточной Азии. Уверен, что начатое нами дело будет продолжено в Ваших отношениях с Россией и другими государствами Содружества. Примите самые добрые пожелания Вам и народу Республики Корея. Теплые чувства симпатии я и Раиса шлем госпоже Ро Дэ У". "ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ ГОСПОДИНУ МАУНО КОЙВИСТО, ПРЕЗИДЕНТУ ФИНЛЯНДСКОЙ РЕСПУБЛИКИ Дорогой Мауно и госпожа Койвисто! Мне кажется, мы стали достойными восприемниками всего лучшего, что было создано в отношениях между нашими странами в послевоенные годы. Это позволило нашим народам, история которых неразрывно переплетена на протяжении столетий, достойно выдержать испытания последних лет. Сейчас особенно важно сохранить тот особый характер отношений, который прочно зафиксирован в мировом общественном мнении. Сохранить, несмотря на все трудности и испытания. Позиция финского руководства в последнее время мне представляется актом подлинной государственной мудрости. В истории и вашей, и моей страны бывали трудные периоды, время испытаний. Именно в такие моменты и узнается истинное отношение друг к другу. Я счастлив и горд сознавать, что, похоже, прекрасные отношения между нашими странами приобрели необратимый характер. Хочется верить, что в этом есть и наша с Вами заслуга. Хочется верить, что наши преемники, кто бы они ни были, будут беречь и преумножать этот бесценный капитал добрососедства. Еще раз от всей души жму Вашу руку, Мауно. Прошу передать от меня и Раисы самые теплые чувства симпатии госпоже Койвисто". "ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ ГОСПОДИНУ ХОСНИ МУБАРАКУ, ПРЕЗИДЕНТУ АРАБСКОЙ РЕСПУБЛИКИ ЕГИПЕТ Уважаемый господин Президент! По известным Вам причинам я слагаю с себя президентские полномочия. Не могу не попрощаться с Вами, с которым у нас наладились дружеские, плодотворные отношения, хорошо послужившие и нашим народам, и международной политике. Очень ценю Ваши качества государственного деятеля. Благодаря им мы с Вами быстро добились перелома в советско-египетских отношениях. Они приобрели открытый, доброжелательный характер. Возникшее доверие было укреплено взаимодействием в борьбе с иракской агрессией против Кувейта, а потом в ходе подготовки Мадридской конференции. Я верю, что теперь открыта широкая перспектива развития отношений между Египтом и Россией, другими республиками Содружества Независимых Государств. Примите самые добрые пожелания Вам и дружественному народу Египта. От меня и Раисы выражаю чувства симпатии". "ПРЕЗИДЕНТУ СИРИЙСКОЙ! АРАБСКОЙ РЕСПУБЛИКИ ХАФЕЗУ АСАДУ Уважаемый Президент Асад! В час, когда я сложил президентские полномочия в связи с прекращением существования СССР, хочу выразить признательность и удовлетворение сотрудничеством с Вами в истекшие годы. Наши контакты и встречи отличали доверие, уважение, понимание значения взаимодействия наших государств. Я высоко ценю Ваше мудрое решение, позволившее Сирии занять достойное место в ближневосточном урегулировании, принять активное участие в поисках справедливого мира, столь нужного арабам и всему международному сообществу. Я исхожу из того, что отношения Сирии с Россией, с другими государствами СНГ будут развиваться в обоюдных интересах, на пользу прогрессу и всеобщей безопасности. Примите добрые пожелания Вам и дружественному народу Сирии". "ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ ГОСПОДИНУ ИЦХАКУ ШАМИРУ, ЦРЕМЬЕР-МИНИСТРУ ГОСУДАРСТВА ИЗРАИЛЬ Уважаемый господин Премьер-министр! В час, когда я слагаю свои президентские полномочия, не могу не вспомнить о нашей с Вами встрече в Мадриде, которая, надеюсь, обозначила долгожданный прорыв в отношениях между нашими странами. Мы положили конец четвертьвековой изоляции друг от друга, неестественной тем более, что наши народы соединяют давние и живые, я бы сказал, органичные связи. Хотелось бы, чтобы сделанное нами стало прочным фундаментом для динамичного развития взаимообогащающих отношений Израиля в первую очередь с Россией, а также с другими государствами нового Содружества. Примите добрые пожелания Вам и народу Израиля". "ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ ГОСПОДИНУ ВАЦЛАВУ ГАВЕЛУ, ПРЕЗИДЕНТУ ЧСФР Уважаемый господин Президент! Я оставляю пост Президента. Но начавшие складываться добрые отношения позволяют мне обратиться к Вам со словами приветствия и надежды. Сейчас, оглядываясь на шесть лет перестройки и нового мышления, подводя своего рода баланс успехов и просчетов, к первым я отношу и постепенное возрождение добрых отношений между нашими народами. Они наконец стали обретать здоровую основу. Мы без сожаления распрощались с прошлым. Но впереди, особенно в связи с появлением вместо СССР нового Содружества, много проблем, в том числе и касающихся отношений Чехо-Словакии с Россией, Украиной, Беларусью, другими государствами. Надеюсь на лучшее и сделаю все от меня зависящее, чтобы дело, начатое в 1985 году, завершилось успешно. Рассчитываю и на контакты с Вами и Вашими коллегами. С наилучшими рождественскими и новогодними поздравлениями". "ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ ГОСПОДИНУ ХАШЕМИ-РАФСАНДЖАНИ, ПРЕЗИДЕНТУ ИРАНА Уважаемый господин Президент! В час, когда я слагаю свои президентские полномочия в связи с прекращением существования СССР, хочу выразить свои признательность и удовлетворение плодотворным сотрудничеством с Вами в истекшие годы. Совместными усилиями мы добились перелома в отношениях, они приобрели добрососедский, дружественный характер. Открыты горизонты их динамичного и всестороннего развития, наращивания доверия. Убежден, что Иран и республики созданного Содружества Независимых Государств пойдут и далее по этому пути. Примите от меня самые добрые пожелания Вам и дружественному народу Ирана". "ПРЕМЬЕР-МИНИСТРУ НОРВЕГИИ ГОСПОЖЕ ГРУ ХАРЛЕМ БРУНДТЛАНД Уважаемая госпожа Гру Харлем Брундтланд! С удовольствием вспоминаю встречи с Вами, особенно в Осло в памятные для меня дни выступления с Нобелевской лекцией, наши откровенные, глубокие беседы по самым сложным проблемам. У меня сейчас нелегкие дни. Но хочу надеяться, что для народов моей страны они окажутся днями ответственного выбора своей дальнейшей истории, которая принесет им благополучие, согласие. Советский Союз как единое государство, как сверхдержава, которая в течение десятилетий оказывала мощное воздействие на ход мировых событий, уходит в прошлое. Я тем не менее уверен: государства, возникшие в пределах его прежних границ, прежде всего Россия, Украина, Беларусь, Казахстан, смогут продолжить вместе с другими демократическими государствами начатое в последние годы великое движение к новому мировому порядку. Надеюсь и на то, что добрые отношения с Норвегией будут важным звеном в этом процессе. Мы с Вами немало содействовали оздоровлению климата на Севере Европы. Это тоже одно из достижений, которыми надо дорожить, идти дальше. С добрыми воспоминаниями о Вас и наилучшими пожеланиями". * * * Последнее мое интервью в Кремле было для итальянской газеты "Стампа" -- моему старому другу Джульетте Кьеза. Но содержание его больше относится ко второй части книги, к нему я еще вернусь. II. Корни декабрьского поворота (попытка осмысления) В ходе декабрьских событий, может быть, чаще, чем в какой-либо другой период с 1985 года, я встречался с нашими и зарубежными журналистами, давал интервью, часто общался со своими партнерами -- государственными деятелями Запада. Задавали много вопросов, в том числе и о том, как я оцениваю путь, пройденный страной после начала перестройки, свою роль в том, что произошло с нашим обществом, со всеми нами в эти драматические годы, что из задуманного удалось и что не удалось, почему события развивались так, а не иначе. Кое-что об этом сказано в книге "Августовский путч", в помещенной там статье, написанной в Форосе. Декабрь как бы поставил многие точки над "i". Я понимал, что для меня это "час истины", старался быть свободным в суждениях и предельно откровенным. Не уходил от самых трудных вопросов. Я уже ссылался на беседу 28 ноября с нашим известным публицистом, обозревателем "Литературной газеты" Юрием Щекочихиным. Это была продолжительная, очень непринужденная и живая беседа один на один. Именно беседа -- не интервью, в ней не было четкого плана, но было много личных моментов. Ниже я воспроизвожу некоторые ее фрагменты, где речь идет прежде всего о замысле перестройки, о моих мотивах, о многом сокровенном, чего я раньше, по крайней мере так откровенно, не говорил публично. Я знал систему изнутри А замысел был, собственно, в том, чтобы сломать хребет тому тоталитарному монстру, который у нас стали называть Административно-командной Системой, той партийно-государственной структуре, что стремилась подчинить себе и поглотить все общество, каждого человека. Щекочихин, предваряя публикацию беседы, написал: "Нет более загадочной фигуры в современной истории, чем Михаил Горбачев". Не знаю, есть ли тут что-то загадочное... Внутренний протест против системы жестокости созревал давно, исподволь. Об этом был и наш разговор. -- Если бы я сам внутренне не пришел к тому, что надо все менять, я бы работал так, как до меня правили. Как Брежнев -- десять лет можно жить, как император, а после меня -- хоть трава не расти. -- Эти Ваши слова я помню. -- А есть ли еще другой случай в истории, чтобы человек, получив власть, сам же ее и отдал? -- Это-то к Вам и притягивает. Как любая загадка природы. -- И я предполагал, что все так и будет. Потому что эту систему я знал изнутри. Все-таки я почти десять лет проработал первым секретарем крайкома партии. Мне говорят, касаясь путча: "Горбачев что-то скрывает". А я и не собираюсь все рассказывать. -- Да-да, Вы эту загадочную фразу повторили несколько раз. -- И все думают: да что же он знает такого? -- А что все-таки? -- Систему! Систему, которую изучил изнутри. Да, я знал эту систему, в которой партийная машина сплелась с КГБ, с правительством, с другими органами государственной власти. И должен был действовать исходя из этого. Жил ли во мне страх перед КГБ? Нет, страха не было. Если бы я их боялся, то ничего не смог бы сделать. Но я знал их силу! И то, что теперь могу сказать, тогда, раньше, сказать бы не мог. Я должен был их переиграть. Нигде в истории тоталитарные, диктаторские режимы не опирались на тоталитарную собственность. Только у нас! Все остальные существовали при частной собственности, а это уже совсем другое. Поэтому и задача, которая встала перед нами, была абсолютно новая. А еще страна -- многонациональная, отягощенная множеством проблем. Плюс страна огромная. Плюс еще подавление инакомыслия (но это уже характерно для всех тоталитарных режимов) и политическая монополия на идеи. Все это надо было реформировать. Можно ли было так просто прийти к демократии, используя лишь один рычаг -- гласность, слово, а не силу? Я задал своему собеседнику этот вопрос, и у нас последовал такой диалог. -- Может быть, -- сказал Щекочихин, -- наш путь от тоталитарного режима к демократии лежит через тоталитарный режим? -- Возможно, авторитарный, -- возразил я. -- Как в Грузии? -- Там, я считаю, аномалия. На пятом съезде народных депутатов я подошел к депутации Грузии и спросил, что же у них там происходит. Мне ответили "Михаил Сергеевич, не вмешивайтесь. А то и вас испачкают грязью... Мы сами разберемся". Я считаю, там тяжело. Эта ситуация ненормальная для грузинского народа -- умного, талантливого, демократичного... Я все время вспоминаю Мераба Мамардаш-вили, с которым мы не только учились вместе, но и ходили в одну комнату в общежитии, где жили наши будущие жены. Мераб -- это величина не только в философии. Это был человек нравственный. Тут Щекочихин рассказал, что незадолго до того к ним в редакцию пришел грузинский парнишка, студент, которого в Тбилиси выгнали из института за митинг, организованный в память Мераба. Меня поразил этот факт. (Последующие события в Грузии показали, насколько далеко там зашло дело.) Хочу подчеркнуть: с самого начала я стремился удержать процесс преобразований в мирном, демократическом, конституционном русле. -- В мой замысел входило, -- говорил я, -- чтобы впервые за всю многовековую историю страны поворотный этап пройти без крови. -- Но крови-то много и сейчас! -- Знаете, я вам прямо скажу, до большой крови еще не дошло. -- А может дойти? -- Надо все сделать, чтобы не дошло. Поэтому моя задача -- продвигать демократические процессы, и самое главное, чтобы в эти процессы включился народ. Да, сегодня трудно с одним, с другим, с третьим, но нельзя потерять то, к чему мы так долго рвались и не могли прорваться. То есть к этому кислороду, к духовной свободе, к политической свободе -- тому, с чего начинается по-настоящему человек. К той атмосфере, когда воплощаются в жизнь ценности, принципы, при которых человек реализует себя как личность. Да, нужен порядок, но не тот порядок, которого хотели гэкачеписты. Нет, люди уже не хотят расстаться с тем, что обрели. -- Хотя, конечно, ностальгия сейчас колоссальная по прошлому. То ли от усталости, то ли от совершенно пустых полок в магазинах. -- И от того и от другого. В Иркутске я увидел, что запас терпения у людей кончается. И тем не менее я чувствовал движение их душ, видел, что люди осознают весь груз ответственности, который лег на плечи президента. Мы были заряжены на перемены Разговор зашел о поколении "шестидесятников". Чувствую ли я себя человеком из этого поколения? Я ответил -- да. Каждое поколение несет на себе отпечаток своего времени. Тем более поколение, сформировавшееся в эпоху общественного перелома, какой была "хрущевская оттепель". Мы все-таки хлебнули основательно от старого, сталинского. Но в этом поколении, вы заметьте, есть и определенное понимание ценностей жизни предшествовавших поколений. У нас нет пренебрежения ни к судьбам отцов, ни к судьбам дедов. Мы знали и знаем, какую страну они переделали. Я ведь помню довоенную жизнь и наш быт! В университет ехал поступать -- одна спортивная рубашка с короткими рукавами да один пиджак. И все. Хотя отец механизатор, я механизатор, и мать работала -- а жили нищенски. Вот она жизнь была. Но я не ощущал себя нищим и вообще чувствовал себя прекрасно. -- Может быть, потому, что вы считали: одна рубашка -- это норма? -- Да нет, все было -- и плохое и хорошее. У меня такая судьба, что все было. И 37-й год проехался по нашей семье. -- Вы имеете в виду своего деда? -- Да, деда. А другого деда привлекли к суду за то, что он не выполнил план весеннего сева. А был 33-й год, голод на Кавказе, из шестерых его детей трое умерли. Это все было время безрассудной жестокости и жуткого неуважения к человеческой жизни. То есть все было не так просто, и все это во мне. Конечно, идея радикальной перестройки пришла не сразу, не вдруг. Во время одного из последних декабрьских интервью (американской телекомпании 18 декабря) зашла речь о том, с чего все началось. Мне напомнили, что я как-то сказал: "Есть вещи, о которых я не хочу, не могу говорить". Не настало ли время все сказать? Но я вовсе не хотел наводить какой-то туман, напускать на себя загадочность. Просто нужно время, чтобы еще многое обдумать, поразмыслить. Мы находимся в такой ситуации, когда история ускорила свой ход, и как ускорила! Каково же положение политика в этой ситуации? Представьте: вот течет горячая сталь, поток стали. Мы должны в какие-то желоба направить раскаленный этот поток и как-то удержать его, чтобы он не разлился, не спалил и не снес все. Нам, политикам, не хватает времени для того, чтобы основательно вернуться к истокам процессов и корням тех или иных явлений. И кроме того, конечно, я имею более полные и конкретные представления, чем кто-либо, о том, как шли дела в Политбюро, какие шли процессы в партии, в государстве. Есть что вспомнить, есть о чем поразмышлять. Не хочу сказать, что тут что-то такое сногсшибательное. Но вот одна фраза, которая может пролить свет на многое. Мы гуляли по берегу Черного моря с Шеварднадзе. Это был семьдесят девятый год. Тогда мне было сорок восемь, а ему пятьдесят, наверное. В общем, уже зрелые люди, что там говорить. И у нас шел разговор о том, с чем мы сталкиваемся. Мы чувствовали, как в существующей системе трудно работать человеку совестливому, с нравственными понятиями. Эдуард Амвросиевич сказал тогда: вы знаете, все прогнило. Я с ним был согласен. Вот вам ответ на вопрос. А раз так, это же требует очень большого осмысления... Политики -- несчастные люди в том смысле, что когда уж они попали в реформаторский процесс, то, в общем-то, часто опаздывают, им не хватает времени для принятия решений, а уж тем более для исследований и обдумывания... Тут кроется и опасность -- чересчур довериться интуиции, что часто и случается... Поколение "шестидесятников" долгое время жило верой в то, что надо лишь улучшить существующую систему и что это возможно. Когда пришел к заключению, что ее нельзя улучшить, что нужна другая система? Не могу назвать точную дату. Ведь осмысление реальности пришло не как какое-то внезапное озарение. То, что мы начали реформировать в восемьдесят пятом году, это такой феномен, с которым не встречался ни один реформатор за всю историю человечества. Но дело не только в этом. Это был тоталитарный режим, причем в отличие от других подобных режимов он опирался на тотальное господство над собственностью. И на такую мощную машину, какой являлась КПСС с ее монополией на все. Так что это был твердый орешек. И надо все это понять, это надо было понять нам, чтобы реалистически смотреть на реформы, о которых мы думали. Есть вещи, которые уложились в первый этап. Это формирование концепции. Затем пошел этап превращения этой концепции в политику. Наконец, пошла трансформация этой политики в реальные формы жизни. Каждый этап требовал своего времени, условий и освоения, осмысления опыта. У нас, людей шестидесятых годов, есть своя особенность. Мы были сильно заряжены на перемены, на реформы, но много лет мы не могли себя реализовать. И все же мы сохранили в себе этот заряд, нашли волю и силу в этой сложнейшей ситуации, в этом обществе, в этом мире взять на себя ответственность и пойти на реформы. В восемьдесят пятом году у меня еще была уверенность, что систему можно улучшить. На определенном этапе пришел к глубокому убеждению, что мы имеем дело с системным кризисом. И что реформы не пойдут, если не демонтировать весь режим, всю систему. Думаю, прийти к таким выводам помогло и то, что в своих теоретических изысканиях вместе со своими коллегами я все больше освобождался от догм, стереотипов, скованности, которые давили наше сознание и интеллектуальную работу. Да мы просто многого и не знали о своем обществе. Мы не получали необходимой информации ни о себе, ни о мире. Когда же ситуация изменилась и мы увидели, в каком положении оно оказалось, наш анализ привел к выводу, что, в общем-то, мы имеем дело с авантюристической моделью социализма. Это, по сути дела, был не социализм, а утопическая, антидемократическая, антинародная, то есть, по существу, и антисоциалистическая система. Реформы задели интересы многих Егор Владимирович Яковлев, присутствовавший на этой беседе с американскими тележурналистами, увидел в моей позиции противоречие: мол, в восемьдесят пятом году Михаил Сергеевич видел в партии мотор, двигатель реформ, но, когда XXVIII съезд воочию показал, что большинство партийной номенклатуры против перестройки, он не захотел покинуть партию, как поступили в то время другие. Я возразил: в своем анализе он не очень диалектичен. Хотя сам вопрос диалектический. Если ты задумал что-то сменить, реформировать, а тем более осуществить глобальную реформу в этой стране, то ты ничего не мог бы сделать, если бы это не захватило саму партию, если там не выкристаллизовались силы, которые смогут на себя взять ответственность, пойти на риск. Прямо скажу -- было рискованно в то время в этой партии пойти таким путем. Идея мотора идет отсюда. Надо было найти силы... Для того чтобы процесс пошел, нужен катализатор или, как еще говорят, бродило, нужно было бросить в уже пришедшее в движение общество, в забродивший политический процесс дрожжи самой партии. Именно реформаторские дрожжи. Это было сделано. Теперь о XXVIII съезде. Логика такова, что всякие реформы в конце концов задевают коренные интересы всех слоев. Одни приобретают, другие теряют -- это обязательно. Демократический процесс как бы расставляет точки над "1", оценивает, кто есть кто. А разве многие были готовы к тому, чтобы им давал оценку в ходе демократических процессов сам народ? Они привыкли в номенклатурном колесе вращаться и получать должности, подниматься из года в год по служебной лестнице. Произошло столкновение. Демократический процесс столкнулся с авторитарным режимом, который снизу доверху держался на партии. И, зная силу партии, я понял: если мне уйти с поста Генсека, то реакционеры возьмут верх. Да и нельзя было партию бросать, потому что в партии зародился этот процесс и в партии было много людей, которые приняли реформы. Надо было крест нести. Даже тогда, когда уже было невмоготу. Кстати, подобный вопрос в вызывающей форме был поставлен в беседе представителями "Комсомольской правды": "Вы обманывали или Вы обманывались?". Что ж, сказал я, назовем вещи своими именами. Я знал, что задуманные реформы заденут многих. Я знал, что придется многим жертвовать и часто менять тактику, чтобы изменились страна, народ и им не помешали бы на первом же этапе. Когда многим казалось, что Горбачев свернул вправо, я думал о другом. В чем дело? Мы два года выдвигаем реформаторские лозунги, а за 100 километров от Москвы -- все тихо. А помните январский Пленум ЦК ("кадровый", 1987 г.), какой был острый и сильный? Впервые был сделан очень серьезный анализ, серьезные оценки. Все ожидали перемен. И никаких сдвигов. Мощные структуры, никакого движения не приемлют. Я стал понимать: если не "включить" процесс снизу, все обречено. Как уже были обречены многие попытки реформировать государство. А вспомните, сколько их было, попыток, на нашей памяти. Как только доходило до положения партии, до роли -- реальной -- народа в формировании и функционировании органов власти, правящий партийный слой снова выступал от имени народа и в "защиту" социализма. Так родилась идея XIX партийной конференции, где повели разговор о разъединении законодательной, исполнительной, судебной власти, о возвращении партии ее естественной роли -- роли политической организации. Заговорили тогда о плюрализме мнений, хотя политический плюрализм был еще впереди. Было положено начало политической реформы. И вот тут суть ответа. Мы задели многие интересы и что увидели? Началось противоборство и партийной номенклатуры, и государственных структур, и военно-промышленного комплекса, да и просто людей, приверженных старым ценностям, старой идеологии. Я все видел! Не видел этого тот, кто не хотел. Начиная со съезда российской компартии, целый год шла борьба уже не на жизнь, а на смерть. Были уже реальные лица, преданные консерваторам, ездили по городам и весям, готовили протесты, собирали группы партийцев. И все шло на стол Генсеку, всюду упреки, что он предает... ни больше ни меньше. Как вести себя? Атакам и нажимам подвергался я колоссальным. Надо было определиться. Пойти на решительную схватку -- кажется, нормально. Но нет еще поддержки народа, еще общество не готово. Поэтому, вызывая жесточайшие упреки, было решено обновить самые влиятельные структуры. Вы вспомните обновленный ЦК, обновление его Секретариата. Трижды обновились обкомы, секретари. А затем -- свободные выборы. Они при всех их издержках подняли народ. И я старался затянуть до предела, до последнего, чтобы никто не мог остановить пошедшую вперед страну. Что, думаете, я не знал, что удар последует со стороны консервативных кругов партии, объединившихся и в ВПК? Знал и держал их рядом. Может быть, этим многое и объясняется. Как говорят, шла работа "в стане". Между прочим, тут и объяснение, почему я не распрощался с постом Генсека, который, в общем-то, меня за горло держал. Хотя это и было предметом яростных нападок как внутри партии, так и со стороны демократических движений... Короче говоря, это был диалектический, очень сложный, мучительный процесс, и через него я должен был пройти. От частных реформ к реформированию системы Можно ли было в таком сложном процессе избежать ошибок, просчетов? Можно ли было математически точно вычислить и выстроить последовательность реформ, их этапы? В эти недели декабря я не мог не задумываться над тем, что произошло за последние годы, вновь и вновь возвращаясь мысленно к событиям первых лет перестройки. Многие полагают, что ошибки были допущены в самом начале. Что надо было начинать не с политических преобразований, а запустить локомотив производства. И тогда удалось бы избежать возникших позднее трудностей. Это старый спор. Он вылился в широкую дискуссию еще в преддверии XXVIII съезда. Тогда в мой адрес посыпались обвинения, что я подменяю цели перестройки. Не соглашался и не могу согласиться сейчас с этими доводами, и вот почему. Вспомните, с чего все начиналось? Пытались с помощью инвестиций и финансовых стимулов активизировать развитие сельского хозяйства. Создавая программы стимулирования легкой и пищевой промышленности, выделив для их осуществления около 75 миллиардов рублей, подключали к этому военные предприятия. Тогда же родилась программа модернизации отечественного машиностроения: мы проиграли в семидесятые годы и оказались в прошлой технологической эпохе. Отстали с химизацией народного хозяйства. Радовались -- капитализм загнивает, а у нас все хорошо. На самом деле упустили время, необходимое для структурных преобразований и внедрения высоких технологий. Поиски, просчеты, запоздалые решения Но все эти программы по-настоящему не работали. Тогда же попытались ввести новый опыт хозяйствования ВАЗа и Сумского завода на предприятиях пяти министерств. Оказалось, выборочный метод не оправдывает себя, нужно было распространить его на все народное хозяйство. Принимая новые законы и реформируя экономику, мы повторяли ошибки предшественников. Время частичных реформ прошло. Стало ясно -- надо реформировать отношения собственности, двигаться к рынку. Потребовалось набраться духу, чтобы во всеуслышание заявить: старая система требует замены. Существовавшая система подавляла в людях инициативу, творческое начало, насаждала психологию уравниловки. Чтобы расковать человека, освободить его для свободных действий, нужны были коренные преобразования -- политические и экономические. К сожалению, в процессе демократических реформ нами были допущены просчеты, процессы вырвались из-под контроля, сепаратизм подтолкнул политическую дестабилизацию в национальных регионах, и это все тяжело отразилось на наших делах. Мы дали экономическую свободу предприятиям и кооперативам, а у нас не было системы налогов, не было механизмов реализации ряда законов. И пошло все вразнос. И первое, что мы почувствовали, это разрыв между ростом денежных доходов и товарной массой. Нам надо было пойти на более решительные шаги по формированию новой роли республик. Мы шли к этому, но на каком-то этапе потеряли темп, и тогда на арену выдвинулись оппозиционные силы, и процесс этот пошел уже с большими потерями и издержками. И вот еще что -- последние полтора года я видел, как укрепляется консервативный фронт, как он стремится застопорить движение вперед. И в это время мне надо было занять более четкую позицию по объединению демократических сил. Как и в национальном вопросе. О многом таком, о чем раньше откровенно не приходилось говорить, я сказал в интервью итальянской газете "Стампа" (беседу вели Джульетте Кьеза и Энрико Синджер). -- Самыми серьезными ошибками считаю следующие: нужно было использовать стабильность и поддержку народа на первом этапе перестройки, чтобы быстрее двигаться к рыночной экономике. Другой просчет: переговоры о подписании нового Союзного договора нужно было начать на несколько месяцев раньше. Но для этого было необходимо согласие всех демократических сил, а они продолжали бороться друг с другом, ослабляя себя перед консерваторами. Поэтому я был не до конца свободен в выборе решении и упустил время. И еще: нужно было не только скорее разрушить старую тоталитарную систему, но также быстро строить новую систему. Но все это не затрагивает моего фундаментального выбора, который отстаиваю, а именно -- что я начал реформы в 1985 году. Но сейчас подумал: происходило это все же потому, что ни центры перестройки, ни тем более общество не были готовы психологически. Итальянских журналистов интересовал вопрос: когда я понял, что реформировать партию невозможно, что она не стала двигателем преобразований? -- Ответ не так прост... Страна в начале перестройки находилась в ужасных условиях. Единственное, что еще функционировало и сохраняло конкурентоспособность, -- это военный сектор. Нужно было модернизировать все. В 1987 году мы приступили к осуществлению программы реформирования всей экономической системы и тогда увидели, кто противодействует переменам: партия и руководящие звенья экономической структуры. Началась самая тяжелая и трудная из всех битв, битва, в которой кульминационным пунктом были августовский путч и мучительный распад Советского Союза. Революция сверху исчерпала себя После того как потерпел неудачу январский Пленум ЦК (1987 г.), стало ясно, что нужна была политическая реформа. А чтобы сделать это, нужно было лишить партию монополии на законодательную, исполнительную и судебную власть. Но эта реформа, представленная таким оо-разом, никогда не прошла бы: партия обладала мощнейшей структурой, управляла всем, руководила всем. Это была партия-государство. Эти полномочия она не получила от народа. Однако фактически она обладала ими с 1917 года. Партия взяла в свои руки власть и удерживала ее... Не было такой силы, которая могла бы ей противостоять. Лишь с помощью политической реформы можно было бы прийти к свободным выборам, чтобы породить новые силы, представительные органы, народную власть, чтобы ограничить власть КПСС. Но когда начался этот процесс, последовала жесточайшая реакция со стороны партии. Каждый пленум был полем битвы между консерваторами и реформаторами. Вы, возможно, думаете, что моя надежда реформировать КПСС была иллюзией? Нет, я просто понимал, что, если не отделить партию от государственных структур, ничего не добиться. И я был прав. История это подтвердит. Я читал комментарии: Горбачев поворачивает вправо, маневрирует, замедляет движение. Я должен был все сделать, чтобы процесс преобразований не захлебнулся. Посмотрите, еще полтора-два года назад партия могла вновь все взять в свои руки без всяких дискуссий. На ее стороне находились армия, военно-промышленный комплекс, кадры, все! Я менялся вместе со страной А что произошло зимой 1990 года, когда появилось это обвинение -- "поворот вправо"! На самом деле тогда было видно, что в обществе происходит сдвиг вправо, возможно, в крайней попытке защититься от нестабильности. Мне показалось, что в этом проявляется чувство ностальгии по прошлому, по порядку, дисциплине. Помните, на демонстрации 7 ноября несли портреты Сталина? Я считаю, что мой долг состоял в том, чтобы осознать складывающуюся ситуацию и справиться с ней таким образом, чтобы не дать укрепиться этой тенденции. Демократы не поняли этого, и последовали нападки. Это касается и вообще интеллигенции. При переходе от философии к практической политике возникает необходимость коррекции движения. Она диктуется жизнью и участвующими в политике. Но это нередко порождает разочарование у многих. В этих случаях интеллигенция думает, что ее отстранили или предали. В самый разгар этого "поворота вправо" Шеварднадзе подал в отставку с поста министра иностранных дел, заметил Дж. Кьеза. Если бы он этого не сделал, это было бы лучше для Вас? -- Лучше. Да, лучше. И я об этом просил его. Почти целый месяц убеждал его не уходить. Но я не мог не учитывать того, что он говорил, потому что он был моим другом. Настоящим другом. Да, было бы лучше, если бы он остался со мной, но это не могло бы существенно изменить ситуацию. Вообще, за эти годы я прожил несколько жизней... Я менялся вместе со страной и помогал меняться стране. Время от времени меня спрашивают, доволен ли я тем, что сделал. Отвечая, не могу удержаться и не сказать, что моя судьба была единственной в своем роде, особой: начать такие глубокие реформы, связанные с политической, экономической, духовной свободой, вернуть людям вечные и универсальные ценности. Я не разочарован тем, что выпало на мою долю. Субъективное и объективное Кьеза напомнил о нашумевшей фразе из книги Б. Н. Ельцина: если бы Ельцин не существовал, Горбачеву следовало бы его придумать. Как, мол, я к этому отношусь? Думаю, что в этом есть преувеличение. Существуют глубокие причины событий в нашей стране. И все началось до Ельцина, когда он еще находился в Свердловске, в то время как мы уже были свидетелями наступающей агонии системы. Когда я приехал в Москву в 1978 году и стал секретарем ЦК КПСС, то увидел это собственными глазами. Именно тогда появились первые долгосрочные планы. Ельцин не имел к этому никакого отношения. И поведение мое, других товарищей было не реакцией на действия Ельцина, а реакцией на то, что происходило в этой стране, в обществе, в мире. Страна была беременна перестройкой. Если бы этого не сделали мы, то это сделали бы другие. Потому что общество в целом созрело для перехода в другое состояние. И в партии были люди, которые чувствовали и осознавали эту необходимость... Вы говорите об обиде Ельцина, которая объясняется, мол, тем, как я отнесся к нему в 1987 году, когда его исключали из Политбюро. Но это тоже было результатом определенного процесса. Кстати, тогда я поддерживал его. И не хотел, чтобы он уходил. Я понимал, с чем он столкнулся, будучи секретарем Московского горкома партии. Недавно, обдумывая те события, мне показалось, что я понял -- Ельцину пришлось столкнуться с реакцией, аналогичной той, с какой нам пришлось иметь дело впоследствии. Обострение кризиса, Ново-Огарево Период примерно с ноября 1990-го по апрель 1991 года был тяжелый. Страну лихорадили забастовки, нагнеталась политическая конфронтация. Солженицын как-то сказал: труднее всего приходится политику, который придерживается средней линии. Блестящее рассуждение. Я это подтверждаю, опираясь на свой опыт. Корреспонденты "Комсомольской правды" во время нашей беседы напомнили одну карикатуру на меня: идет Горбачев по проволоке, и две корзины, справа и слева. В одной сидят левые, в другой правые. Одни говорят: "Чуть-чуть левее", правые кричат: "Чуть-чуть правее". Что ж, остроумно и, главное, точно отражает реальную ситуацию, в которой я находился... Кстати, по этому поводу мне было сказано: одна из ваших ошибок в том, что вы вовремя не объединились с демократическими силами и не пошли вот тогда вместе в наступление... С этим замечанием я должен был согласиться. На каком-то этапе я не уловил момента. В политике важны не только направленность, не только этап, но еще и момент. Как для любого сражения, так и тут. В феврале -- эти митинги и войска на улицах. Возникла угроза диктатуры. Я увидел реальную опасность. И предложил руководителям республик немедленно встретиться в Ново-Огареве. Но сделать это надо было, я думаю, раньше -- осенью девяностого. Именно тогда и заняться поиском форм сотрудничества, по крайней мере провести круглый стол, встречи... Словом, пойти на объединение демократических сил -- чтобы быстрее продвигаться по пути реформ. Тогда и в вопросах государственности, и в экономических реформах все прошло бы успешнее и с меньшими издержками. Вот это время и было потеряно. Летом 1991 года, перед отпуском, я начал обдумывать план статьи, в которой хотелось вновь -- критически и самокритично -- осмыслить опыт перестройки. По приезде в Форос, перебирая взятые с собой книги, обратил внимание на заголовок одной из них: "Октябрь 1917-го: величайшее событие века или социальная катастрофа?" Среди авторов -- наш известный историк, академик Павел Волобуев, которого я очень ценю. Сразу возникла ассоциация: перестройка -- это катастрофа или великое событие, прорыв для страны? Тут же позвонил А. С. Черняеву, который приехал со мной, и говорю: знаешь, вот в этом ключе мы должны осмыслить тему. Потому что со всех сторон раздаются голоса: продались империализму, погубили страну, все это из-за нового мышления и т.п. Так что же, перестройка -- это катастрофа или то, что нужно нам, то, что должно дать кислород огромной стране, этому огромному миру? Вот откуда пошел импульс. К 12 августа статья была готова. Потому что многое было уже в голове и сразу легло на бумагу. Кстати, тогда с оттенком розыгрыша я спросил своего помощника: а ты скажи, кому принадлежат слова: "Не все, что после этого, по причине этого"? -- Ну что ж, скажу: "Энгельс!" -- Верно! Но тогда еще один вопрос: а какое отношение это имеет к нашему сегодняшнему разговору? -- Я все понял... -- Вот, вот! Сейчас много развелось политических мошенников, предпринимающих попытки дискредитировать политику перестройки, последовательно делающих эту грязную работу. И чем труднее будет ситуация в обществе, тем нахальнее и развязнее они будут себя вести. Надо людям помогать понять суть вопроса! Так что статья нужна. Еще об августовском путче и его последствиях Читатель уже заметил: почти во всех интервью, беседах возникала тема августовского путча. О событиях того времени, о том, что пришлось пережить, я уже рассказал в своей книге. Но тема эта волнует и сегодня. Как могло произойти подобное? Почему эти люди оказались на ключевых