ся над Эренбургом. Меня это задело за живое, и я написал Эренбургу письмо: "Да, знали. Да, молчали. Ермилов - (эпитет)". Через несколько дней пришел ответ: "9 февраля. Уважаемый товарищ Сагалович, спасибо за письмо. Оно не одиноко. Теперь не тридцать седьмой. А Ермилов остался Ермиловым. Видите, я тоже могу коротко писать. Желаю Вам всего доброго". (Подпись). Между прочим, когда, придя на работу, я поведал о моем письме одному из своих начальников, тот сказал "Сколько Вам лет?" Сто двадцать пять "пятых колонн", если бы они и существовали, не смогли бы причинить такого зла и ущерба, который был нанесен стране и народу их "хозяином". По-видимому, именно в этом и состоит причина неуклонного роста с каждым годом "рейтинга" убийцы миллионов. Всякое было во время войны, разные люди вели себя по-разному, а иногда и не лучшим образом, в делах и боях случались и изъяны, и прорехи, и катастрофические, и едва заметные. Однако перевесил величайший нравственный подвиг людей всей страны, носившей в то время имя СССР. Так или иначе, результатом этого нравственного подвига стала всеобщая Победа. Но поведение вождя показало, что он нравственного подвига не совершил. На этом фоне весьма глубокомысленно и загадочно звучит фраза, произносимая некоторыми деятелями нашей культуры: "Сталин выиграл войну". В 28-ю годовщину Октябрьской революции В.М. Молотов произнес: "Это счастье, что во время войны нами руководил великий Сталин!" Это говорилось, когда только ничтожно узкий круг лиц, в том числе и Молотов, знал о преступном просчете Сталина в определении сроков начала войны. И это было величайшее несчастье советского народа, жертвы и территориальные потери которого были огромны именно из-за этого преступного просчета. Но вот когда все давно уже все знают, через 70 лет Молотова продолжают упорно цитировать. Как отнестись к этому?! Сколько времени меня мучили угрызения совести за "сокрытие от партии" (только так это и могло звучать в те годы)... Но сокрытия чего же? Фактически, за сокрытие от партии, руководимой Сталиным, того факта, что именно он, ее вождь и глава Сталин, убил моего ни в чем не повинного отца и упрятал на 8 лет в лагерь мою мать только за то, что она была женой убитого! Неужели вместе с фактами моей биографии партии так уж необходимо было тогда знать означенные выше факты из биографии своего вождя? Кому, кроме меня самого, мой, так называемый, "обман" принес вред? Тем не менее, я перенес невероятные нравственные муки. Истязал себя, вспоминая, например, фразу Стивенсона: "В подтверждение своей лжи солгавший берет на себя тяжесть солгать еще двадцать раз". В то же время обман Гоняева повлек за собой смерть моего разведчика (и ведь не единственный раз он совершил такую подлость, и не один Прокофьев погиб по его злой воле), а обман Сталина повлек миллионы смертей. Но им обоим прямо как с гуся вода! Теперь с этим моим душевным дискомфортом покончено навсегда. На особенности психологии Сталина проливает свет такой давнишний факт, который ожил в один из дней перед 59-й годовщиной Победы. По телевидению шел фильм "Сталинградская битва", вышедший на экраны впервые двумя сериями в 1948, 1949 гг.. к семидесятилетию Сталина. Его так давно не показывали, что в памяти о нем остался слабый след, который, однако, при первых же кадрах освежил ее. Фильм был сделан еще при жизни Сталина. Вот на экране знаменитая переправа дивизии генерала Родимцева через Волгу, в городе ожесточенные бои. А вот в кремлевском кабинете Сталин и маршал Василевский. "Хозяин" объявляет, что он много думал, и у него созрел план. Василевский весь внимание. Широким выразительным жестом двух рук Сталин показывает на карте, разложенной на столе, то, что мы все знаем как план окружения сталинградской группировки немцев. Василевский восхищен. "Смело! Гениально, товарищ Сталин!" Когда в те далекие годы я впервые смотрел фильм, у меня ни на секунду не возникло сомнение в правдивости этого эпизода. Но тут...! Известно, что Сталин просматривал все фильмы перед их выходом на экраны, и авторы фильмов с ужасом ждали своей участи. Просматривал, конечно, и этот, и дал ему добро. Дал добро отъявленной лжи. Не только добро, но и сталинскую премию первой степени за 1950 г. сценаристу фильма Николаю Евгеньевичу Вирте и режиссеру - Владимиру Николаевичу Петрову. И не только премию, но, я уверен в этом, и прямое указание изобразить его, Сталина, военным гением. Из мемуаров Жукова и Василевского, которых при жизни Сталина никто знать не мог, и которые были написаны и увидели свет только после смерти Сталина, мы знаем истину. Им обоим принадлежала идея "иного решения" сталинградской проблемы. Они, по словам Жукова, поделились ею друг с другом вполголоса поодаль от Сталина в его кабинете, и Жуков удивился остроте слуха Сталина, который встрепенулся и спросил: "А какое иное решение?" Даже через сутки после этого Сталин не сразу понял идею, которая изображалась на карте предварительного плана, представленного ему двумя полководцами. Он предлагал, вместо окружения всей немецкой группировки, ограничиться ее рассечением на северную и южную части. Маршалы немедленно отвергли этот вариант, так как он не лишал противника свободного танкового маневра. Сталин продолжал упорствовать. "А не слишком ли вы замахнулись?" - сомневался вождь. В конце концов, Сталин поставил свою подпись под резолюцией "Утверждаю" в верхнем правом углу плана-карты. На самом деле этой подписью он лишь удостоился великой чести приобщиться к замечательному творению военной мысли. Василевский описывает это событие без подробностей, называя его обменом мнениями. Во всяком случае, идея окружения сталинградской группировки противника принадлежит не Сталину. Но он позволил кинематографистам приписать ее ему, а в кадрах фильма "Сталинградская битва" Жукова в кабинете Сталина нет и в помине. Как корова языком слизала. А может быть, ретивые и угодливые кинематографисты решили преподнести вождю подарок и без его ведома сделали его творцом плана величайшего сражения? Так будь он порядочным человеком, его возмущению таким поступком не было бы предела! Нет, он не возмутился, а, наоборот, дал Вирте и Петрову Сталинскую премию первой степени. А может быть, эта фальсификация была необходима советскому народу для завершенности божественного облика вождя? Больше Советскому народу ничего было не нужно? Славить Сталина ради своего собственного представления о Сталине? Абсурд! Так что придется остановиться на гипертрофированной заботе личности о своем собственном культе. В других источниках эта сцена выглядит так. Оба полководца явились к Сталину с готовым планом контрнаступления, и Сталин, увидев карту, спросил: "Что это у вас?" Он стал делать несостоятельные замечания, которые отвергались сходу. Как бы ни выглядели подробности встречи Сталина с Жуковым и Василевским, не Сталину принадлежит идея и план разгрома немцев под Сталинградом. Я расцениваю этот факт, как прямое присвоение Сталиным не принадлежащих ему заслуг. Кража! Кто в очередной раз захочет умилиться потребительской сталинской скромности, например, единственной паре стоптанных башмаков вождя, пусть вспомнит о его аппетитах в случаях куда более значимых ценностей. Как это называется без обиняков? Воровство! Хорош моральный облика вождя! Сам собой возникает вопрос, был ли Верховный главнокомандующий Сталин полководцем, каковы его военные заслуги? Позволил бы истинный обладатель ореола побед, венчавших ряд поразительных сражений, побед, которые достойны называться выдающимися произведениями военного искусства, присвоить себе чужие заслуги. Позволил бы учитель, вырастивший плеяду "полководцев сталинской школы", как на исходе войны было принято называть когорту советских маршалов (а они то, они, молчаливо соглашались быть цыплятками обнаглевшей наседки!) присвоить себе успехи своих учеников!? Нет, ему достаточно было бы гордиться их славой. Так бывало всегда в истории науки, техники, литературы, живописи, театра. Так надлежало быть и в истории военного искусства. Только не нашего! Победы 1944 го года названы были десятью сталинскими ударами. Но как бы ни называли удары наших войск, не он был автором этих побед, и потому Сталину никак не хватало внутреннего ощущения своей военной, т.е., полководческой, гениальности. Ее и не было. А как хотелось! Вот тут-то и сгодился фильм Сталинградская битва. А в итоге, нет более выразительного саморазоблачения! Если порядочному человеку приписывают чужой успех, то он воспринимает это как оскорбление. Укажите мне, какой выдающийся деятель в истории присвоил себе чужие заслуги?! В данном же случае мы имеем дело с типичным комплексом неполноценности... Маршалы Жуков и Василевский проявили отважную нестандартность мышления. Как не позавидовать! А каков расчетец! Василевский приручен, возражать не станет, да и не заикнется против своего покровителя (даже и после смерти Сталина Василевский ограничился лишь упоминанием об "обмене мнениями", хотя и красноречиво не отказался от своего авторства, не уступил его до конца.) Жуков отстранен окончательно. С ним считаться нечего! Просчитался Сталин и опозорился! Заметим, что в упомянутом позорном кинокадре Сталин показан со спины, с левого бока. Ибо кто бы смог изобразить лицо и глаза, озаренные гениальной находкой, если за ними прячется подлость. Сам глубоко ощущал лживость своего существования, а потому наращивал и наращивал усилия пропагандистской машины для собственного возвеличивания. Сдается мне, что квалифицировать факт присвоения Сталиным плана окружения сталинградской группировки немцев как молчаливое одобрение им режиссерского подобострастия и "без лести преданности" - слишком мягкое и деликатное отношение к сталинской безнравственности. Есть достаточно оснований считать, что Сталин сам инициировал эту сцену в фильме. Именно, сам инициировал. Более того, уверен я, не только инициировал, но и в этом важнейшем для себя эпизоде редактировал каждую буковку текста. Нашли деликатного Сталина...! Кто станет оправдывать эту низость вождя?! Хорош моральный облик! Впрочем, я могу и заблуждаться. Может быть, ради нашей неизбывной любви к вождю мы обязаны простить ему абсолютно все. Может быть, и сотворение мира принадлежит ему. А почему бы и нет? А может быть, об эпизодах именно такого сорта Маяковский говорил: Сочтемся славою! Ведь мы свои же люди. Пускай нам общим памятником будет Построенный в боях социализм. В самом деле, если социализм вынести за скобки, то первые две строчки - это прекрасное резюме к присвоению Сталиным идеи окружения на Волге. "Мое - мое, Твое - мое, Мы ссориться не будем", как пелось в одной бандитской песенке. Не будем, не будем сориться, а то ведь я тебя и за можай могу загнать... Еще на одной "сталинской" теме, связанной с военной историей, стоит все же задержаться. Вероломное, внезапное нападение гитлеровской Германии... Для кого оно было внезапным? Только не для Сталина. Потом он мусолил фактор внезапности и как фактор, давший противнику преимущества в первый год войны, и как фактор временный, который окончательного исхода войны не определял. Преимущества противнику дал лично Сталин, прямо-таки преподнес "на блюдечке с голубой каемочкой". Так он, этот фактор внезапности, подаривший преимущества противнику, и оставался неприкосновенным, как заплесневелый сухарь. В конце концов, сухарь начал тормозить развитие военной науки. Только после смерти Сталина, ценой больших усилий маршал танковых войск Ротмистров преодолел эту рутину. Он показал, что внезапное нападение при наличии ядерного оружия как раз и определит поражение опоздавшей стороны. Нотки внезапности и нотки открытия второго фронта, перебивая друг друга, звучат особенно категорично в первые месяцы войны. В ноябре 1941 г. на станции метро "Маяковская" Сталин объяснил неудачи на фронтах... отсутствием второго фронта на западе! Большей нелепости невозможно было придумать. Скажите, пожалуйста, сколько времени требуется, чтобы открыть второй фронт? Конечно, Сталину было желательно открытие второго фронта в тот же момент, когда открылся первый, т.е., 22 го июня. А еще лучше - за несколько дней до этого. Ведь только в этом случае было бы возможно не отдать всю Белоруссию за первую неделю войны! Представьте себе, что 3-го июля он задал бы вопрос: почему Минск пал через неделю после начала войны? Потому, что не было второго фронта? Чушь невероятная. Заяви он, что Минск уже сдан из-за отсутствия второго фронта. Нелепость! Подняли бы на смех! А через четыре месяца уже можно продолжать лгать. Кто осмелится возразить? (Другое дело, что второй фронт не был открыт ни в 1942 г., ни в1943 г. Целых три года СССР вел бои в одиночку. Открытие второго фронта в июне 1944 г. преследовало цель не только и не столько помочь СССР, сколько успеть к дележу германского пирога, который в ином случае мог бы достаться только нам. Победа над фашизмом к тому времени была обеспечена. Справедливости ради, следует сказать, что помощь союзников СССР техникой, вооружением и продовольствием все же была весьма значительной, хотя и не соизмеримой с нашими потерями в людях и разрушением народного хозяйства). Открыт ли, не открыт второй фронт, а Белоруссия уже за линией фронта. Я уже не говорю о Прибалтике, о правобережной Украине... Значит, дело не во втором фронте, а в том, что ты, великий вождь, проворонил (один раз, по необходимости, я употребил слово "просрал", больше не буду) начало войны. Ты и в нужный момент не справился с обязанностями, и свой позор валишь на союзников. Но сознаться в этом тебе невозможно! Ты трус! Вот ты и вертишься, как уж на сковородке, лишь бы скрыть свое преступное поведение от основной массы народа. А народ верит! Ему и невдомек, что своим бараньим упрямством Сталин подставил свою страну под удар невиданной силы. Верил и я в свои семнадцать лет. А, в общем-то, и не ясно, что случилось бы, скажи он правду! Неужели ложь необходима нашему народу!? В феврале 1942 г. Сталин торжественно и самодовольно объявил, что момент внезапности был уже "израсходован". Какой выбор слова! Страдательное причастие! "Момент" существует сам по себе и расходуется. Кем израсходован? Что же, враг тем лишь и занимался, что сам расходовал свои преимущества?! Нет! Это мы столько месяцев гасили проклятую внезапность. Гасили потерей сотен тысяч, миллионов человеческих жизней, брошенных их хозяином в топку, дабы заткнуть брешь в судьбе народа; брешь, пробитую подлостью, упрямством и уверенностью вождя в своей непогрешимости. Гасили потерей территории, которую потом отвоевывали три года. Но никто не услышал слов покаяния в своей вине перед народом, слов сожаления о гигантских потерях. Да никто не мог даже и предположить, что такое возможно. А сам вождь, верил ли в то, что говорил? Нет, он был счастлив, что наконец-то может хоть слегка высвободиться от тяжести своего собственного промаха. Промаха, а не преступления. Он непогрешим. Его мучил промах. Эту внезапность, которая для него никакой внезапностью не была, он так или иначе будет мусолить всю оставшуюся жизнь. Вот так она его прижала, что не мог от нее избавиться. Преследовала до самой смерти. Потому и вечный страх за свою жизнь, и новые репрессии. "И мальчики кровавые в глазах..." В подтверждение этой моей убежденности я приведу пример, когда Сталин в конце 1944 г обсуждал создание в Думбартон-Оксе Организации Объединенных Наций. Среди прочего он утверждал, что миролюбивые народы, страны, государства обычно бывают менее подготовлены к войне, чем агрессор. Что же, ему не был известен принцип "хочешь мира - готовься к войне?!" Был известен. Но в конце 1944 г. рисковать уже было нечем, можно и пококетничать. А главное, еще раз припомнить внезапность нападения Германии на СССР. Не отпускала она его. Внезапности не было, а она его не отпускала. Вот он и маскировал внезапностью тот позорный и преступный акт, когда гений всех времен и народов опростоволосился, не угадав начала войны. Что уж вспоминать то, что можно и позабыть. Тем более, когда ты уже почти полный победитель. Но нет. Возвел в принцип то, чего можно было бы избежать, не будь самовлюбленности и самомнения, уверенности в своей безнаказанности. Один смехотворный случай. В феврале 1942 г. ставил задачу: 1 го мая 1942 г., т.е, через два с половиной месяца, водрузить знамя Победы над Рейхстагом. Потом эта нелепость в печати уже не повторялась. Но объясняли, что он надеялся на открытие второго фронта. Чтобы оценить способность вождя к провидению, стоит напомнить, что после действительного открытия второго фронта 6 го июня 1944 г. до водружения победного знамени над рейхстагом понадобилось 10 месяцев. И это в условиях, когда почти вся захваченная немцами территория СССР была уже освобождена. В феврале же 1942 г немцы только-только были отогнаны от Москвы, но войскам для выполнения приказа отводилось до первого мая меньше трех месяцев. Вернемся на секунду к теме "Как составлял ты план сражений?" в первом из приведенных в этой главе стихотворений. В течение 1935-36 гг. отец был главным инженером строительства автомагистрали Москва - Киев. После того как всех инженеров перестреляли, работы прекратились, и магистраль оказалась доведенной только до Калуги. Для широкой публики в районах, прилегавшим к магистрали, прекращение строительства объясняли тем, что инженеры-вредители-террористы строили магистраль якобы специально для того, чтобы помочь немецким танковым и механизированным колоннам пройти к Москве с юго-запада, откуда, как был уверен прозорливый вождь, будет наноситься главный удар противника.. Означенный вождь раскусил-таки вражеские замыслы, забыв, что никакое строительство без его ведома не могло не только начаться, но о нем нельзя было и заикнуться. Не подозревал вождь, какой рикошет приготовил себе! Дело в том, что одновременно строилась и магистраль Москва - Минск. Всех ее ведущих инженеров тоже перестреляли (в обоих случаях расстрельные списки подписывал лично товарищ Сталин), но строительство не прекратили, так как главного удара с запада не предвиделось. Однако главный удар летом 41-го наносился именно с запада, и немецкие танки прикатили в пригороды столицы по ласково называемой "минке". Следуя простой логике, продолжение темы закрытия-незакрытия строительства неизбежно приводит к выводу, что отнюдь не напрасно, да и просто с умыслом, продолжалось строительство "минки". Действительно, так и только так рассуждали бы следователи из НКВД, буде им пришлось по отшлифованной методе фабриковать дело против вождя: "О пособничестве врагу, выразившемся в преднамеренном строительстве магистрали Москва - Минск с целью обеспечить максимальные возможности продвижения механизированных колонн противника к Москве". Ну а гудериановские танки осенью 41-го оказались в Юхнове, Калуге и Малоярославце без всякой автомагистрали. Расстреливай - не расстреливай, прекращай - не прекращай строительство автомагистралей, но раз преступным образом проворонил начало войны, так и "неча на зеркало пенять, коли рожа крива". Каковы амбиции у автора записок! Неважно по какому поводу, но он осмелился противопоставлять себя и Сталина! Рассуждает, видите ли, кто из них, как, когда и что скрыл. Да и в самом деле, перефразируя строчку "видно захотел сапог стать умнее, чем сапожник", которая, принадлежит Гейне в "Телеологии", можно, используя сталинскую лексику, сказать: "Видно винтик захотел стать умнее, чем отвертка". А можно и иначе: "Ведь он червяк в сравненье с ним, в сравненье с ним, лицом таким ..." Или: "Что позволено Юпитеру, то не позволено быку". Я, разумеется, заменил "я" на "он". Этот болван у Беранже с подобострастием называл себя червяком перед вельможей, который топчет его достоинство. Но сам себя я ни червяком, ни винтиком перед Сталиным называть не намерен. Зато червяком и винтиком меня назовет любой возмущенный сталинист. Сталинист - это либо из обласканных прежней жизнью, либо из тех, кому в свое время внушили, что Сталин денно и нощно заботился об их благополучии и уничтожил всех, кто на это благополучие якобы покушался. Им невдомек, что Сталин заботился прежде всего о том, чтобы жить в веках. Их не заботит, что Сталин был первопричиной уничтожения миллионов их безвинных соотечественников. Собственное положение и благополучие им ближе миллионов чужих смертей. Ради своих интересов они готовы до сих пор славить своего кумира. При этом идут даже на то, что готовы снова обвинить миллионы невиновных. На этот фундамент и опирался Сталин. Во всех случаях сталинист - это мизантроп. Те, кто до сих пор поддерживает, а то и славит Сталина, одновременно с плохо скрываемой неприязнью относятся и к жертвам Сталинизма и их потомкам. Не мудрено! Подсознательно они в той или иной степени ощущают себя, пусть отдаленно, причастными к тем мрачным временам, а потому и обидчиками. Вот тут мы и вспомним поговорку: "Кого обидим, того и ненавидим". Сталинизм продолжает судорожно хвататься за любые версии, сколь бы глупыми они ни казались, лишь бы выгородить Сталина. Я отрицаю какое бы то ни было гипнотическое действие личности Сталина. Я не признаю взвешивания этой личности на аптечных весах. Вот это, дескать, было плохо, зато это вот было хорошо. Когда хорошего много, а плохого и не заметно, тогда весы не нужны. Убийство миллионов ничем "хорошим" не перевесить, а уж аптечные весы сами собой согнутся и мгновенно завяжутся в узел. Здесь нужны весы для многотоннажных кораблей. Если вес обычного корабля - это его водоизмещение, то вес корабля-душегуба - это его кровонасыщение. Закрыв глаза, я вижу, как Сталин ставит подпись за расстрел, даже не поинтересовавшись, в чем обвиняется человек, мой отец, который, будучи в 1933-34 гг. главным инженером Мособлдорстроя, выстилал асфальтом дороги для сталинского "Паккарда"! Привычным "За" и росписью "ИСт" утверждается расстрел моего отца, который, безусловно, принадлежал к "миллионам лучших". В самом ли деле случались "аварии правительственных автомобилей при подъездах к дачам членов правительства по причине террористических намерений при проектировании дорог?" Вопреки тому, что ничего подобного не случалось никогда, следователи НКВД обвиняли дорожников именно в этом, не приведя ни одного факта в подтверждение своей лживой версии. Чего стоит одна фраза из обвинения: "Подушкинское шоссе, зубаловская ветка, было спроектировано так, чтобы там возникали пробки, во время которых можно было бы совершать террористические акты". Весь последующий опыт опроверг кровожадную нелепицу этой фантазии сталинского палачества. Следуя ей, мы скажем, что "Москва спроектирована так, чтобы в ней возникали грандиозные пробки, во время которых можно было бы совершать..." Стоп, стоп! Осечка! Все террористические акты совершаются в Москве у подъездов домов и внутри них (а теперь в театре и в метро), да где угодно, но ни одного - в многочисленных и длительных пробках! Да чего там! 7 декабря 1937 г. - подпись, а 9-го - так называемый суд, и за ним немедленно - расстрел. И то сказать, в тот день вождь подписал расстрел, как мы знаем, для 2125 человек. Утомился, сердечный. Разве мыслимо проверить столько народу! "Незаменимых людей нет и не бывало!" Всех в расход! Заменю! Теперь там и сям, вроде бы и невзначай проскальзывает вроде бы и наивный вопрос: "Что же, по-вашему, Сталин не понимал, что уничтожение ценных специалистов и партийных кадров нанесет ущерб делу строительства социализма?" Вы раньше не задумывались над этим вопросом, он ставит Вас в тупик и естественным образом подталкивает, быть может, к неуверенному, ответу: "Ну,... наверно понимал!" Отсюда инициатор разговора сразу с предвкушением близкой победы: "Значит, вина специалиста перевешивала его ценность как специалиста!" Вы насторожились, но еще не улавливая логику вопрошающего, неуверенно отвечаете: "Ну, наверно..." И все, Вас склонили к признанию обоснованности тех самых репрессий, которые давно и твердо признаны необоснованными. Вы и не заметили, как Вас обманули, подсунув мифическую "вину специалиста". Никакой вины и не было, ее выдумали в угоду Сталину, нацелившему органы безопасности к такому образу действий, т.е. к выдумыванию вины, которую ему же, к его же удовольствию преподносили, в подтверждение прозорливости вождя, в многотысячных списках. Были уверены, что вождь подпишет, не собираясь вдаваться в подробности, не спрашивая, что за специалист и какова его ценность, ибо сам на него указал. Для чего нужен этот фокус? А вот для чего. Душа поклонника вождя тоскует по сталинским методам. Всем хорош, всех бы "демократов" сейчас к ногтю..., но вот загвоздочка - кошмарные сталинские репрессии. Они тяготеют надо всем, от них никак нельзя отделаться. Вспомните: "...И над страной туман кровавый навеял дикою расправой". Невозможно даже дать повод, чтобы подумали, что ты готов простить. В тебе же сразу увидят того, кто ты есть на самом деле: сторонника репрессий. Этого пока никак не хочется. Что же делать? А вот что! Убрать репрессии, как препятствие, а для этого перестать называть их необоснованными! Значит надо обосновать! Этому и служит подготавливающий вопрос: "Неужели Сталин не понимал?" И неважно, что тем самым совершается новый акт безнравственности и, более того, подлости. Неважно, что миллионы безвинных снова обвиняются, лишь бы сталинистам добиться своего. Но ведь и глупость неимоверная: ради своей ничтожной выгодишки (как еще можно сказать выразительно о малюсенькой гаденькой выгоде) поставить страну перед пропастью. Но еще раз обвинить "лучших миллионы" им нужно не только для того, чтобы устранить фактор репрессий, так компрометирующих сталинизм и мешающих реабилитации Сталина, но и для того, чтобы опорочить тех, до которых нынешним, претендующим на звание лучших, и не дотянуться. Не опорочишь - себя не возвысишь. Все начинается с этого вопроса: "Что же, по-вашему, Сталин не понимал?.." Будьте спокойны, все понимал, только плевать ему было на всю ценность кадров. Незаменимых нет и не бывало! Вспомните, пожалуйста, об этом сталинском тезисе, прежде чем задавать свой подленький вопросец или пытаться ответить на него. Сообразим, наконец, откуда проистекают сожаления об истощении генофонда народа. А оттуда, что он и в самом деле истощен, и причина истощения состоит в огромной степени в этой пушечной фразе: "Незаменимых нет и не бывало". Незаменимым был только один человек - сам Сталин. В самом деле, как только он умер - массовые репрессии прекратились! Для их продолжения персоны не нашлось, т.е. не нашлось кем заменить Сталина на поприще массовых убийств! Но вот интересная деталь! Оказалось, незаменимые все-таки были. Это, во-первых, уцелевшие в лагерях военачальники. Когда в начале войны припекло, их выпустили и наделили большими командными правами. Еще один эпизод известен мне из маминой эпопеи. В самом начале освобождения Польши нашими войсками в г. Люблине было организовано первое польское правительство. Понадобились надежные кадры. Такие кадры хранились, как золотой резерв, в частности, в лагере под Архангельском. Это были мамины лагерные подруги Ядвига Секерская и Целина Тышкевич (м.б., Шишкевич). Их имена назвала известная писательница Ванда Василевская. Последовало срочное освобождение из лагеря и отправка в Барвиху на двухмесячное лечение. Затем эти женщины поехали строить новую Польшу. Я. Секерская впоследствии стала депутатом польского Сейма и однажды в середине прошлого века приезжала в Москву. Солагерницы встречались: Леля Павловская, Леночка Шумская и Нина Николаевна Любич (так их звала мама, а с Ниной Николаевной мама работала в одной мастерской в г. Александрове, более 100 км.от Москвы, куда мама перебралась из Архангельска и где разрешалось жить меченым). Какой цинизм! Объявить врагами, мучить, и будучи уверенными в невиновности жертв, освободить их, когда понадобилось, и послать на ответственную работу. Какой извращенный вкус: ценный резерв хранить в тюрьме! У Нины Николаевны судьба сложилась трагически и после реабилитации. Ее сестра не могла простить ей, что она вышла замуж за еврея. В этом же духе она воспитала и оставшуюся без попечения родителей дочку Нины Николаевны, свою племянницу. Та демонстративно и злобно отвернулась и от матери, и от родственников со стороны отца. А отец - в одном раасстрельном списке с моим отцом. Об этом поразительном обстоятельстве ни мама, ни Нина Николаевна ничего не знали, ибо тогда расстрельные списки не были рассекречены. Представляю себе их изумление - удар молнии - узнай они, что незнакомые друг с другом их мужья оказались под одной резолюцией вождя "За (расстрел)", расстреляны с разницей в один день, а затем и их обеих свела судьба вместе в Александрове в мастерской по росписи тканей... Интересно отметить, что Я. Секерскую первоначально в августе 1937 г. "представили" к расстрелу, но потом в декабре того же года заменили расстрел десятью годами лишения свободы. Память возвращается к событиям, следующим цепочкой одно за другим. Читатель помнит, что мой отец был осужден и расстрелян 9 декабря 1937 г. В членах ВКВС (Военная коллегия верховного суда) состоял бригвоенюрист Я.Я. Рутман, происходивший из латышских стрелков. В годы Октябрьской революции и гражданской войны они были оплотом новой власти, затем растеклись по ответственным должностям в советском государстве, особенно в госбезопасности, и, в конце концов, в тридцатых годах прошлого столетия почти всех их перестреляли под разными предлогами. Из архивных документов следует, что бригвоенюриста Рутмана арестовали 10-го декабря, т.е. на третий день после того, как он проштамповал своей подписью расстрельный приговор моему отцу. Накануне ареста Рутмана расстреляли отца, а Я.Я. Рутмана расстреляли 28 августа 1938 г. за "контрреволюционную и террористическую деятельность". Л.С. Любича "судили" в день ареста Я.Я. Рутмана. Интересно, успел ли Рутман осудить также и Любича, или, быть может, его "выдернули" в тот самый момент, когда свою подпись под приговором он исполнил только до середины? Впоследствии Рутмана реабилитировали. Из всего этого следует, что ВКВС рассматривалась как ничего не стоящая формальная инстанция, обязанная беспрекословно следовать резолюции "За". Сталину удалось внушить, вменить огромной массе советских людей себя, незаменимого, ради которого можно убить сколько угодно из них. "Сталину так верили!" А Вы лично знали его? И верили потому, что видели его распрекрасные человеческие качества? Нет! Вам эту веру вменили всей мощью пропагандистского аппарата. Вот еще один довольно знакомый кульбит. В пику воспоминаниям о сталинских репрессиях, массовых расстрелах, списках, лагерях, пытках, и для того, чтобы ослабить ужас прошлого, произносят: "А сейчас?!" Этим пытаются защитить прошлое от якобы несправедливого осуждения. Лукавство! Расчет прост. Нынешние потери свежее, у кого поднимется рука хоть чем-то оправдывать их! Убивать недопустимо никогда. Убийства по тайному заказу, гибель из-за неуставных отношений в армии, бытовые убийства, грабежи и разбой... Список можно продолжить. Одна общая черта свойственна всем этим категориям смерти. Эта черта - безусловная уголовщина, как единственно возможная их квалификация. И так квалифицирует перечисленные деяния само государство. В противовес сегодняшним несчастиям, сталинские убийства были государственными, инициированными одним человеком в своих личных целях, выдаваемых за общенародные, втягивающих в орбиту круговой поруки миллионы граждан страны. Сталин убивал ради себя самого, нагло отождествив себя с социализмом. Социализму не повезло. При этом масштабы убийств несопоставимы! Снова вспомните: "...И над страной туман кровавый навеял дикою расправой, сгубившей лучших миллионы.". Прятать сталинские преступления за хилую ширму современности - безнадежное дело. Хотя, конечно, Сталин был отъявленным "гуманистом": Когда Ежов предложил ему наказывать членов семей заключением на сроки от 3-х до 5-и лет, Сталин поправил: от 5-ти до 8-ми, в зависимости от возраста. А почему бы автору этих записок не повернуть дело в духе времени совсем по-другому и не надуться от тщеславия, как пузырь. Таким расстрелом надлежит гордиться! Расстрел по высочайшему повелению! Не знал я вплоть до 1989 г., что мой отец расстрелян. После реабилитации сообщалось, что умер. А что расстрелян по личному повелению вождя, не знал тем более. Знал бы, так разве молчал хотя бы перед тем же Ткачуком. Слюнтяй! Побежал, видите ли, жаловаться. По уху политруку - и все тут! Кто ты, Ткачук, про которого Сталин даже не слышал, и кто я, отцу которого смерть определил сам Сталин!? Для вступления же в партию вот именно такой расстрел отца - лучшая рекомендация. Быть сыном беспартийного инженера, одного из мизерной, привилегированной кучки, всего-то сорока одной тысячи с лишним (тьфу, какая мелочь!) расстрелянных по спискам, утвержденным самим вождем! Ведь сколько полегло в застенках, а августейшей подписи удостоилась такая горстка! По нынешним временам, это прямо-таки почти дарование дворянства! Не даром Борис Березовский похвалялся своим родством со Сталиным. Выдал дочь за внука Светланы (т.е. правнука Сталина), и уже вместе с популярной радиоведущей иначе как "Иосиф Виссарионович" и не произносил. Я помню, как два десятка лет тому назад один из моих собеседников упрекал меня в том, что мое отношение к Сталину находится в противоречии с тем, что мы на фронте кричали "За Сталина!" Я никогда такого не кричал, и вовсе не потому, что мое отношение к Сталину нельзя назвать пылким. Причина совсем в другом. Будучи вторым номером расчета станкового пулемета, в бою я, главным образом, следил за лентой с патронами, чтобы не было перекоса патрона в патроннике, и корректировал огонь, так как у первого номера такой возможности было маловато. В таких условиях орать "За Сталина!" было неуместно. Когда же я ходил за языком... Ну представьте себе идиота, который крадется в темноте, стараясь не издать ни звука, и вдруг перед броском орет: "За Сталина!". Это было бы так же нелепо и смешно, как сцена со Швейком, когда он, едучи в инвалидной коляске, орал: "На Белград!" Сказать по правде, этого возгласа я на фронте не слышал. Он звучал в кино и помещался на броне танков. Я думаю, что если бы мне приказали: - Кричи "За Сталина", я бы закричал. Но и в этом случае ничто не помешало бы мне быть по отношению к Сталину на той же позиции, которая выражена на предыдущих страницах. Теперь о намерениях поставить памятник Сталину, который приурочивался еще к 60-летию Победы. Он, дескать, был Верховным Главнокомандующим...! При этом стыдливо выводят за скобки репрессии, думая, что только они и есть темное пятно на его "светлой" деятельности (а мы и сейчас с удовольствием готовы про них забыть, как будто их вовсе не было). Но какой же он военный деятель?! Неужели предвоенного уничтожения многочисленной и самой квалифицированной части командования армии, преступного просчета в определении сроков начала войны, пяти миллионов военнопленных, сдачи врагу огромной территории страны, неумелых и нелепых приказов, благодаря которым стала возможной гибель войск генерала Кирпоноса осенью 1941 г., катастрофа наших войск под Харьковом летом 1942 г., давшая начало наступлению противника на Сталинград и Кавказ - неужели всего этого недостаточно для того, чтобы перестать, наконец, наделять Сталина не присущими ему свойствами полководца?! А присвоение авторства плана окружения немцев под Сталинградом. А чего стоит едкий отзыв маршала Рокоссовского, что "он, главнокомандующий, только к концу 1944 г. научился правильно задавать вопросы"! Да вовсе не Сталин им (кому? - без труда назовете сами!) нужен, а нужны его методы управления. Хотим отдать их на блюдечке с голубой каемочкой? Их идеал - подавлять. Предлагаю проект памятника. Фигура вождя вырастает из груды (утопая в ней по колено) черепов, как на картине Верещагина "Апофеоз войны". Сама груда покоится на барабане, по поверхности которого размещены за колючей проволокой тачки, движимые изможденными телами заключенных, бревна лесоповала, бредущие колонны наших пленных, картины расстрелов и пр., пр. Учредив безудержный культ своей личности, Сталин заставил народ считать его, Сталина, высшим радетелем о народном счастье, хотя на самом деле был источником народного несчастья. Он освободил себя от всякой ответственности перед народом и, наоборот, сделал народ ответственным перед ним, Сталиным. Намерение включить Сталина в школьный учебник истории в роли "успешного менеджера" чудовищно нелепо по своей сути. В Российском государстве с конституцией, которая провозглашает строжайшее соблюдение законности, Сталин, переступивший закон и угробивший миллионы своих ни в чем не повинных сограждан, есть преступник. XI. Тридцать лет и более после Победы Не раз упоминавшееся Моршанское стрелково-минометное училище - это отнюдь не только короткий эпизод в жизни. Оно в значительной степени определило мою судьбу в юности и проложило целую полосу во второй половине жизни. Летом 1976 г. пришло письмо из Ростова на Дону. Меня разыскал бывший курсант, с которым мы были в одной роте, хотя и в разных взводах. Александр Тимофеевич Ермилов. Он помнил, что я из Москвы. Продолжая служить в армии офицером военкомата, он с успехом применил усвоенные им приемы служебной переписки и розыска. Потом он разыскал в Уфе Шамиля Нурлыгаяновича Мустафина. Оба они приезжали ко мне в гости. Нескольких суток не хватило для воспоминаний. Замысел А.Т. Ермилова - собрать уцелевших выпускников училища - можно назвать и благородным и героическим. В мае 1977 г. в Моршанске состоялась первая встреча бывших курсантов нашей 4-й роты. Приехав рано утром на станцию Моршанск и отметившись в городском Доме пионеров (кто же принимал более активное участие в организации встреч фронтовиков, чем пионерские организации и их руководители!), я получил направление в гостиницу "Цна", названную так по имени протекающей через Моршанск реки. Открыл дверь в номер и сразу, в ту же секунду узнал всех их: С.Ф. Марин, Ю.А. Усатенко, И.Н. Калашников, А.В. Устинов, А.А. Аблаутов, М.П. Мирясов, И.И. Вавилкин, Н.М. Точилкин,. Коновалов, А.М. Отливщиков, А.Ф. Федотов, Д.С. Чугаев, А.С. Зайцев, П.К. Мыльников. Ну, и меня узнали. Абсолютно те же лица, только постаревшие на тридцать три года. Собрались все вместе и завтракают, вареная колбаса, батон, чай. Как будто получили сухой паек. Можете ли Вы представить себе, что звучало в первом возгласе узнавания?!... И тут же оказывается: Кокорин - убит. Конюхов - убит. Москаленко - убит. Школьников - убит. Убит, убит, убит... На первую встречу нас приехало не более двадцати из ста двадцати. На последующие встречи приезжало больше, но уже из других рот и батальонов. Ближе всех друг другу были, конечно, мы, перечисленные выше, из одной роты. В конце 2003 г. А.Т. Ермилов, главный организатор розысков и встреч, собрав многочисленные сведения о встречах и их участниках, публикации моршанских газет, письма, издал книжку "Вас помнит мир спасенный" (Ростов н/д, "Новая книга", 2003). Титаническую работу по организации встреч вела жительница Моршанска, самоотверженная и мудрая Римма Константиновна Ананьева. Я с благодарностью вспоминаю командира роты М.М. Чернийчука, командира взвода А.И. Коновалова, командиров трех остальных взводов А. Мордынского, П. Иванова и П.П. Сороколадова. С Ермиловым и Чугаевым переписывались до самого конца, а с москвичами А.С. Добрыниным и Ю.К. Мишиным - встречались и перезванивались. Одних только моих собственных воспоминаний об училище хватило бы на целую книгу... Можно ли забыть поздравительную открытку А.Ф. Федотова из дер. Н. Кибекси Цивильского р-на Чувашской АССР ко дню Победы в 1978 году? "Дорогой Юрий Львович! Во-первых, с праздником нашим - с днем Победы над злейшим фашизмом, где потерял здоровье и маюсь по сей день, которая не повторилась бы никогда и учесть войны не знал бы ни кто". Можно, конечно, написать грамотней, но боюсь, исправив все ошибки в этой фразе, написанной на одном дыхании, мы выхолостим из нее всю страстность и глубину переживаний. Ошибки каким-то замечательным образом только подчеркивают внутренние достоинства фразы. Эту открытку я храню... Иван Николаевич Калашников жил в г. Никольске Пензенской области. И я удивлялся, как он, с искалеченными рукой и ногой, опираясь на костыль и палку, добрался до Моршанска. У него была серьезная причина: неустроенность с жильем. По его просьбе мы сочинили письмо в Никольский горвоенкомат и все подписались под нашим "фронтовым" ходатайством улучшить жилье инвалиду войны. Больше чем через год, в октябре 1978 г. от Калашникова пришло письмо: "Дорогой Юра, если у тебя есть знакомые в Пензенском обкоме партии, помоги мне: секретарь Никольского горкома партии вычеркнул меня из списка очередников на получение жилья..." и т.д. На максимально высоком уровне моих пензенских знакомств находились госпитальные сестры и нянечки-санитарки в Сердобске и Башмакове, а также молочница на привокзальном базарчике станции Башмаково: у нее я покупал ежедневную кружку "квашенки", которую мы теперь зовем ряженкой. И имен-то их я не помню. Знакомых же в пензенском обкоме, равно как и в любом другом обкоме партии, у меня, слава богу, не водилось. Но сослаться на это обстоятельство, как на извинение: дескать, знакомых нет, помочь не могу, - рука не поднималась. У меня квартира в Москве, а у него и в Никольске нет крыши над головой... Не зная, что ответить, я молчал. Но время шло. В какой-то момент - это было в ноябре - меня осенило. Дело в том, что из офицерского резерва 4-го Украинского фронта нас осенью 1944 г. направляли в две армии: 1-ю гвардейскую и 18-ю. Они и составляли 4-й Украинский. Калашникова послали в 18-ю. Начальником политотдела 18-й армии был Л.И. Брежнев. В семидесятые годы прошлого столетия этот факт почти доминировал в общественной жизни страны, а уж в военной биографии Брежнева - доминировал безусловно. С приближенными к Брежневу ветеранами он фотографировался, снимки печатались в газетах. Выходило, Брежнев и Калашников - прямо-таки однополчане. А высокие лица во все времена известно с каким покровительством выделяли однополчан. За десять минут я отбарабанил на машинке письмо генеральному секретарю ЦК КПСС, которое начиналось обращением: "Дорогой Леонид Ильич!" Ради себя я и под расстрелом не вымолвил бы таких слов. А ради другого - легко и просто. Ровно через три недели я получил письмо из... пензенского обкома партии. (Наконец-то у меня появился знакомый в пензенском обкоме!). Секретарь обкома клялся мне, что при ближайшей сдаче новостройки Калашников получит квартиру. Так оно и случилось. А Калашникову, когда его пригласили к секретарю никольского горкома, девушка-секретарша промолвила, открывая перед ним дверь к "самому": - "Ну, у тебя и рука в Москве!" Это, стало быть, про меня... К сожалению, сам Калашников недолго наслаждался новой трехкомнатной квартирой. Через четыре года его сразил рак. Об этом мне написала его дочь. Другая история связана с Игорем Рукавичниковым. Из одной и той же роты училища в 71-й полк попали именно мы с ним (точнее сказать, в одной роте мы оказались с ним, когда за месяц до выпуска слили две роты 4-ю, мою, и 3-ю, его). Не помню, каким образом, но командир полка взял его к себе адъютантом. Маленького роста, юркий и расторопный, он вполне подходил на эту роль. Всякий раз, когда мы встречались на КП полка, он из-за спины командира полка подмигивал мне. А случалось, снабжал меня (в соответствии с современным речевым шаблоном) информацией обо мне же. Это мне помогало. Свой человек в штабе! Дня за два до обещанного мне расстрела и ранения в поиске я обнаружил, что у командира полка другой адъютант, а Игоря перевели в батальон. Больше ничего мне о нем узнать не привелось. Я угодил в госпиталь. В первые же дни после моего возвращения в полк, во время боя за Грабине, откуда драпанул 256-й полк, я услышал: "Рукавичников тяжело ранен". Он командовал ротой. Сами того не зная, в этом бою мы были почти рядом. Но опять не увиделись. Мне долго не удавалось найти Игоря. Военкомат Вязьмы, где до войны жил Игорь, ничего сообщить о нем не мог. И вдруг в самом конце восьмидесятых годов А.Т. Ермилов присылает мне точный его адрес. Он живет в Риге. Немедленно пишу ему и напоминаю обстоятельства того боя за Грабине. Вот два его письма (исправив орфографию, сохраняю стиль и пунктуацию): "Юра дорогой Здравствуй! Пишу тебе письмо и дрожат руки очень волнуюсь. Мы же с тобой были однокашники и воевали в одном полку, в полку в начале были все нам чужие и незнакомые и как с ними обращаться не знали, близкого как ты у меня не было. Я с тобой делился как с братом, что ты мне писал все так как было. Извини меня что я задержал письмо и не поздравил тебя и твою семью с праздником 70 лет октября. Я немного приболел с 15 сентября по 12 ноября находился в больнице в плохом состоянии, дают знать старые раны. Я живу в Риге с 1947 г. В данный момент не работаю нахожусь на пенсии по инвалидности, инвалид II гр. у меня 2-х комнатная квартира, гараж капитальный, машину получил уже третью Запорожец. Пенсию получаю 140 р. и надбавку на бензин 260 руб. в год. Жена у меня хорошая, дети живут - т.е. зять и дочь живут в отдельной квартире имею внучку Женичку. В следующем письме напишу все подробно как и где мы расстались. До свидания мой дорогой друг. 19.11.87 г." Именно летом 1987 г. я был в Риге, но об Игоре еще ничего не знал, а иначе могли бы уже тогда встретиться. Вот второе письмо. "Дорогой Юра Здравствуй! Получил я от Мыльникова Петра письмо и заодно пишу тебе. Он пишет, что ты дал ему мой адрес и он написал мне письмишко. Он просил меня, чтобы я написал нашему комроты Шарапову Н.В. ты его помнишь, у него была медаль "За отвагу" и вроде покалечена рука, кисть. Адрес у меня есть хотя он меня в Моршанске сажал на губу, ну ладно кто старое помянет тому глаз вон. Юра я хочу у тебя спросить про свою судьбу, может ты чего знаешь обо мне когда меня ранило (выделено мной, Ю.С.) Ранило меня 23 апреля 1945 г. на рассвете в наступлении. Помню что я был ранен в живот и в левое бедро и еще помню что какой-то мл. л-т меня перевязывал, потом потерял сознание и ничего не помню, когда немного очухался смотрю лежу под деревом на плащ-палатке и возле меня убитый солдат наверно он меня тащил и все... опять потерял сознание и больше ничего не помню, очухался в какой-то палатке когда начали меня обрабатывать вся грудь была ранена в осколках три осколка ранило грудь и один подбородок и еще рука правая, пуля попала в икру (наверно, в плечо, - примеч. Мое. Ю.С.) и вышла в ключицу. Ничего не могли с меня снять, все разрезали потому что было потеряно много крови и она вся присохла к гимнастерке и нижнему белью. Когда я очухался в госпитале, документов нет, ордена сняты, и я долго не мог говорить рот открываю а сказать не могу, после госпиталя документы разыскали, а ордена только через 28 лет. Что я хочу сказать когда я написал в г. Ленинград в архив они мне прислали справку о ранении что я был трижды ранен и валялся в госпиталях. Юра если ты что знаешь то напиши. Ну да ладно, об этом все при встрече поговорим. Целую, Игорь". Встретиться нам не пришлось. Но в каком же положении оказался человек, если он просит своего товарища рассказать о своей судьбе, надеясь, что этот самый товарищ находился поблизости. Между нами вдоль цепи, по моим представлениям, было метров двести. Поблизости это или нет?.. В тот момент мы отбивали Грабине. А о ранении Игоря я узнал только после боя. Встречались суждения, что награды, полученные в 41-43-м годах, ценней, чем те, что заработаны кровью позднее. Авторам таких суждений стоит поставить себя на место Игоря Рукавичникова. Может быть, не нюхав пороху, они поостерегутся левой пяткой вертеть трагедию войны то так, то эдак, на свой вкус. Вместе с тем этика людей моего возраста, т.е. от 1923 до 1926 года рождения, каким бы ни был наш личный вклад в Победу, обязывает нас каждую минуту помнить, повторюсь, что мы вступили в бой под прикрытием миллионов тех, кто встретил врага летом 1941 года. Их отвага и гибель создали ту атмосферу, которая позволила нам ощутить и осознать свои возможности вести бой. Они сначала защитили нас своими телами, а затем дали нам моральные силы воевать. Мы учились на их бедах. Да что там говорить... Всякий, принявший свой первый бой вчера, становился богатейшим источником военной премудрости и бесценного опыта для вступившего в бой только сегодня. С первой послевоенной встречи в Моршанске прошло много лет, никого из упомянутых моих однополчан нет в живых. Раньше ко дню Победы я писал 30 поздравительных открыток. Теперь ни одной. Перезваниваемся с Иваном Ивановичем Яновым. Он на год моложе меня. В Моршанске мы были в разных ротах, воевали в соседних дивизиях, знакомы не были. Отыскался он много позднее других. Живет в Одинцове. У нас много общего, но из-за возраста не встречались. Среди нас в моршанском училище был юноша Павлик Школьников. Он был моложе всех и еще не призывного возраста. Его отцу, зам. командира батальона выздоравливающих, приглянулся состав команды фронтовиков, отправлявшихся в училище, и он решил отправить своего семнадцатилетнего сына вместе с нами. Павлику покровительствовал весь наш первый взвод четвертой роты, а сам он оправдывал наше отношение к нему добротой, наивностью, старательной службой и учебой. Восемнадцати лет он стал младшим лейтенантом. Мы вместе с ним прибыли в 1-ю гв. армию, но воевали в разных дивизиях. Потом мы узнали, что он умер в 46-м г. от болезни (а не убит, как я написал выше). Недавно я нашел его наградной лист. Он успел получить два ранения, легкое и тяжелое. Получил орден "Красной звезды". В наградном листе значится: доброволец. А вот, удачливый храбрец, А. Аблаутов, вдруг встрепенется, резко повернет голову на чей-то голос, глаза наполняются слезами, губы дрожат: "Юра, не могу сдержаться, всю роту по голосам помню, как услышу - комок в горле, и ..." Здесь уместно рассказать о замечательном человеке, Аркадии Дмитриевиче Закревском. Он не участвовал в войне, но читатель поймет, почему я уделил ему место именно в этой книжке. Мы были знакомы с 1957-го года. Тогда он жил в Томске, работал в Томском Государственном Университете, который окончил по математическому отделению. Всю свою научную жизнь он занимался автоматизацией синтеза управляющих устройств, в чем значительно преуспел и приобрел широкую известность как исследователь высшего класса. Его ценила Российская и мировая наука. В семидесятых годах прошлого века его пригласили в Белорусскую Академию наук, членом-корреспондентом которой он и стал. Всякий раз, когда он по делам белоруской науки приезжал в Москву, мы встречались у меня дома и прекрасно проводили время за неспешной вечерней беседой. Мы были дружны, наши взгляды совпадали. Аркадий Дмитриевич был немногословный умница, прекрасный математик, человек широких взглядов. Его безусловная порядочность была не только врожденной. Она была воспитана в нем и трудной жизнью, и романтическим слиянием путешественника с природой, и укоренившейся в нем системой ценностей разумного аскетизма. Точные сдержанные юмористические замечания, произносимые тихим голосом, сопровождались лишь лукавым блеском глаз. Он был на четыре года моложе меня. Когда мы оба приближались к восьмидесяти, и наши встречи стали затруднительными, он часто звонил мне из Минска, мы подолгу разговаривали, и я чувствовал, что эти годы разницы в возрасте были для него своего рода буфером, гарантией ближайшего пребывания на белом свете. С другой стороны, эти четыре года болезненным образом затрагивали его совестливость. Он сожалел, что, когда кончилась война, ему было всего шестнадцать, а я уже вдоволь навоевался. А я восхищался его мужественностью, выносливостью и находчивостью, которые он проявил шестнадцатилетнем отроком. Тогда он был радистом в радиоастрономическом отряде. Случилось так, что ему пришлось ОДНОМУ остаться с 1944-го на 1945-й гол на полугодовой зимовке за полярным кругом. У него иссяк запас питания для радиостанции, и он мог включать ее лишь на 15 сек. по утрам для подтверждения своего существования. Немудрящих пищевых припасов оставалось на месяц. В окрестности зимовки у него всегда была установлена сотня силков, и каждый день в них попадался в среднем один заяц. Достаточная пищевая норма была обеспечена. О чем он сожалел - это потерянное время для самообразования: на зимовке не было ни одной книги. Уже одного факта полугодовой зимовки в полном одиночестве хватит, чтобы назвать жизнь этого человека героической. Но дело в том, что сам он, тогдашний мальчик шестнадцати лет от роду, выпавшие на его долю испытания ни в грош не ставил по сравнению с тем, что приходилось переносить нашим воинам на фронте. Мне он говорил об этом уже через много лет. Два года тому назад Аркадий Дмитриевич издал книжечку в сотню страниц: "Поет морзянка". Там описание его отрочества 1941-1951 гг. Это замечательное произведение. Теперь она вошла частью в книгу "В Томском Университете", которую только что издал его сын. Аркадий Дмитриевич скоропостижно скончался 24-го февраля 2014 г. Накануне мы разговаривали по телефону. Вернусь к своей персоне. Я далек от идеи провидения, предопределения. Но никто не помешает мне порассуждать о вариативности исходов различных возможных сюжетов моей жизни. Сказала же мама "Янковских не тронули..." Не был бы я сыном "врага народа", меня послали бы в военное училище, а не в запасной полк. В большинстве училищ нормальных выпусков с полным завершением программы обучения и присвоением первичного офицерского звания до 43-го (если не 44-го) года не было. Посредине учебы она прерывалась, и все училище отправлялось на фронт. Отправка на фронт недоучившихся курсантов рядовыми бойцами, вместо доведения их до офицерского звания квалифицированного, хотя, может быть, еще и неопытного, командира, происходила не от хорошей жизни. Оно вызывалось острой необходимостью, осложнением на каком-нибудь участке фронта. Вспомните подольских курсантов. Исход такого сюжета мог быть и хуже того, что развернулся после моей отправки на фронт из запасного полка. У названия "запасной полк" есть неприятный привкус боевой второсортности. На самом деле это воинская часть, где в экстренном порядке готовят пополнение для фронта. Время пребывания от двух до двенадцати недель. Обязательно ли обучение в училище привело к такому же исходу, что случился у меня в действительности, а не хуже? Ну, садануло меня в Донбассе, так ведь не убило. К тому же, и в госпиталях было совсем не плохо. Училище после госпиталя окончил. Правда, совершил преступление, позволив себе быть уверенным, что мои родители честные люди, преступления не совершали, а преступниками числились. Ну, садануло (но не убило) второй раз. И ладно! Довоевал до конца. И ордена есть. Так может быть хорошо, что отца расстреляли, а маму упекли на 8 лет? Дурак. Типун тебе на язык. Вот к чему приводят мысли о пресловутом сослагательном наклонении! Как случилось со мной, так и случилось, а кто раздавил мою семью, тот кровопиец и палач. XII. Нечто о современном. Название этой главы появилось в книжке десять лет тому назад. Однако "Нечто современное" есть у каждого времени, и потому в данном расширенном варианте книги также есть глава с таким названием. Заменять одно "современное" другим я не собираюсь, так как отвечаю за каждую оценку, каждое свое слово, сказанное тогда и относящееся к тому времени. Все же, довольно серьезные изменения с тех пор произошли, а потому естественный способ продолжения моих записок состоит в том, чтобы оставить неприкосновенными те места текста, которые вполне пригодны также и для текущих дней, и описать новые более или менее значительные факты с последующей и их оценкой. Наличие данной главы не противоречит названию книжки. Современное вполне укладывается в семьдесят прошедших после войны лет. Раз я получил в подарок столько лет жизни, то имею право разглядывать небольшой ее отрезок. а дальше не мне всматриваться. А не заменить ли мне предыдущее рассуждение таким: "Когда я издавал прежние два варианта книжки, это самое современное было спокойнее, чем нынешнее, а в наше сумасшедшее взрывное современное, черт меня дернул писать о нем?" Но придется... Что бы там ни было в прошлом, мои воспитание, убеждения и симпатии - социал-демократические. Как бы ни издевались поклонники жесткого капитализма над шестидесятниками, я принадлежу к последним. За шестидесятниками - благородство. Думается мне, что нынешние отрицатели шестидесятников преследуют весьма понятные цели: они пытаются оградить себя от укора заведомых противников оголтелого обогащения. И я не отрицаю социализма. И его человеческое лицо мне было бы мило. И я не усвоил (и не усвою) теорию, по которой только на ортодоксальном капиталистическом пути можно добиться высокой производительности труда. Насиловать свою психику мне поздно. Тем более, что сравнение совсем недавнего прошлого с настоящим не делает чести ни тому, ни другому. Чуть ли ни в ранг основного экономического закона того социализма возводился принцип "максимального удовлетворения постоянно растущих потребностей трудящихся". В начале восьмидесятых, возвращаясь вечером с работы и зайдя в универсам, всякий раз я был действующим лицом такой сцены: человек двадцать-тридцать напряженно всматриваются в пространство за полуоткрытой дверью "подсобки", откуда вот-вот должны выкатить коляску с расфасованной вареной колбасой. Когда коляска появляется, все бросаются к ней и, отталкивая друг друга, все-таки ухватывают свой кусок. Эта потребность и называлась "постоянно растущей", потому что даже ее не удавалось удовлетворить. Чем эта картина отличается от непрерывных разговоров о неуклонном росте производства в России начала двадцать первого века, когда рядовой гражданин этого роста не ощущает, когда и не растущие потребности постоянно не удовлетворяются, а упомянутый универсам превратился в "Патерсон шаговой доступности" с таким ценами, которые на двадцать-тридцать процентов выше цен на рынке, располагавшемся в двух километрах и находившемся под постоянной угрозой закрытия, и эта угроза нависла и портила настроение. Теперь, через десять лет после того, как впервые появились эти строчки, приходится сообщить, что тот самый рынок давно ликвидирован. Отвесили оплеуху десяткам тысяч жителей Нагатинского затона. Всюду вокруг продукты в полтора-два раза дороже, а их преимущественно "глянцевый" выбор - беднее. Жестоко, не считаясь с карманом униженного населения, за час ликвидировать кусок "малого и среднего бизнеса", цинично издеваясь над широковещательными заявлениями о его всемерной поддержке и над "социальностью" российского государства! Это ли не подлость!? "Патерсон" превратился в "Перекресток" с еще более высокими ценами. А уж нынешней поздней осенью со все более осложняющейся экономической ситуацией цены и здесь галопируют. Но намечено и встречное движение: Для достижения целей импортозамещения собираются развивать снова колхозные рынки (кстати, откуда этот термин, раз колхозов давно нет), которое составят конкуренцию сетевой торговле, ради которой и в интересах которой эти рынки и были ликвидированы. Похоже на смешной кульбит Когда-то, в начале девяностых годов прошлого века, отмеченных расцветом монетарных отношений между людьми, я позволил себе высказаться так: "У нас был "развитой", "реальный" социализм, т.е. вовсе и не социализм. У нас и рынок будет "реальный", т.е. не рынок, а черт знает что". Мы стремились к демократии как к счастью, искренне надеясь, что уйдем от лжи, эксплуатации и угнетения. Уйдя от реального социализма, мы пришли к неуклюжей демократии с капиталистической рожей. Настроение портит нескончаемый ряд других факторов, перечисление которых отнюдь не добавит оригинальности повествованию. Несколько лет тому назад произошли положительные сдвиги, установилась стабильность. Совсем недавно годы, о которых идет речь, названы даже тучными, но сейчас все под угрозой из-за падения цен на нефть, обамовских санкций, и падения доверия к рублю. Что поделаешь, придется справляться. Наверно, вытерпим и справимся. Отвлекаясь от нынешних тягот, не лишне высказаться по поводу некоторых политико-экономических сдвигов. События складывались и продолжают складываться вот в какую гримасу. В конце восьмидесятых годов прошлого века околополитические скоморохи с гиканьем отплясывали на марксовой формуле "экспроприаторов экспроприируют", расшифровав ее как "грабь награбленное". Бесспорно, речь шла о награбленном. Но у Маркса не было и речи о разграблении, так как вторая часть формулы, т.е. "экспроприируют", означала превращение частной собственности в общественную. Казалось бы, новой власти ради политической порядочности не подобало следовать вульгарной интерпретации формулы Маркса. Но она не устояла перед соблазном и пошла на поводу у своих околовластных скоморохов. Не рискнула занять принципиальную позицию: чего доброго, назовут "совками". Более того, власть не только инициировала обратное превращение общественной собственности в частную, что будто бы само собой разумелось и считалось неизбежным, но сделала это с такой поспешностью, что это обратное превращение стало подлинным разграблением. И разграблением вовсе не награбленного, а созданного честным и тяжелым трудом нескольких поколений. При этом подвергся остракизму и насмешкам принцип социальной справедливости. Надо признать, однако, что в полном соответствии с формулой "грабь награбленное" на наших глазах происходит стихийный пересмотр итогов приватизации: вооруженный захват предприятий и силовая смена их владельцев. Так что те, кому мила именно такая интерпретация марксовой формулы, могут быть вполне довольны. Уж если и говорить о современном, то с одной стороны это современное настолько трагично, зыбко и непредсказуемо, что я не способен говорить о нем что-нибудь осмысленное. Что могу сказать я, если высокопоставленные люди государства с неопределенностью говорят о нескольких возможных сценариях предстоящего развития. Какой раздрай в мнениях, прогнозах и оценках! Одно импозантное лицо с отметками непререкаемости собственных суждений в начале осени 2014 уверенно с экрана телевизора заявило, что военный конфликт на Украине будет исчерпан к концу 2014-го года, а что на деле? В январе 2015 г. он разгорелся еще больше, гибнут мирные жители, дети, киевские правители озверели. Другой безапелляционно утверждает, что промышленность России находится на уровне двадцатых годов прошлого века. Третий констатирует, что по поводу присоединения Крыма, которое необратимо, все же существует невообразимый разброс мнений. Все телевизионные разглагольствования с участием нашего истеблишмента, за редким исключением, по меньшей мере неприглядны. Верхоглядство, стремление подчеркнуть именно себя в обсуждаемой теме, выпячивание своей собственной осведомленности как орудия превосходства над оппонентом, безудержные эмоции и перепалка, вместо глубокого, заслуживающего уважения анализа происходящего. Только крики, крики, и кто кого перекричит. Устаревшие, в свое время само собой разумевшиеся суждения и сведения, выдаются за открытия и истину в конечной инстанции. Нет ничего такого, что по-настоящему способствовало бы выяснению истины и прогрессу в действиях. А страстей, а азарта...! Смотришь-слушаешь и никак не выберешь подходящую аналогию с запечатленными в литературе случаями. То ли это из Грибоедова - "шумим, братец, шумим". То ли из Золотого теленка, так и слышится "Бриан - это голова, ему палец в рот не клади!". Всех перещеголяли. Ни там, ни там, однако, так беспардонно не жонглировали словом "война", да еще так, что она. как будто, уже стучится в дверь, и чуть ли не пора заворачиваться в белую простыню... Вкрадчиво, но упрямо звучит мотив сомнения по поводу присоединения Крыма и поддержки ополченцев Донбасса. А каково мне, переступив через 90, переносить все это! Перед обществом или отдельным индивидуумом рано или поздно встает проблема выбора. Согласится ли читатель с правилом: "Лучше пойти и пожалеть, что пошел, чем не пойти и пожалеть, что не пошел". Конечно, как было бы хорошо "пойти и не пожалеть, что пошел". Даже за сутки до встречи "нормандской четверки" в Минске политологи и прогнозисты не решались предсказать ее судьбоносный результат. Мир или война. Ничего не оставалось, кроме опоры на поговорку: Бог не выдаст - свинья не съест. И еще, "самая темная часть ночи бывает перед зарей". При всем при том не уйдешь от определения: операция возвращения Крыма - это талантливая огранка бриллианта. Ювелирная, филигранная операция. Вот ведь какая история! Я не летописец, пишу только о себе, а коль так, так и о времени, а оно выдающееся и летит хищной птицей, и я за ним не поспеваю. Отложить бы да дождаться, пока все уляжется. Да разве угадаешь, чем все это кончится. И времени ждать у меня нет! Последую-ка я за часто мелькающими комментаторами и скажу "все будет хорошо". А что, так уж и невозможно сказать нечто определенное об исходе происходящего? Возможно! Как бы и сколько бы тысяч раз это ни звучало, каким бы общим местом это ни выглядело, всегда при любом противостоянии безнравственности и нравственности, одерживает верх последняя, чего бы ей это ни стоило. Это общечеловеческая истина. Остается выяснить, что нравственно, а что нет. Бить из пушек по детям и старикам, подвергать их другим мерзостям под предлогом т.н. территориальной целостности - безнравственно. Защищать их от этого - нравственно. Оправдание пушечного обстрела мирного населения Донбасса целями сохранения территориальной целостности - откровенный цинизм. Да, так или иначе нравственность одержит верх, Но когда это случится? Бог правду видит, да не скоро скажет. Мои симпатии на стороне ополченцев Донбасса. Иногда, краем уха услышишь: ополченцы - бандиты, выпущенные из тюрем. Из какого источника такое утверждение? Как проверить? И я нашел ему опровержение. В длительных почти ежевечерних телевизионных спорах (напомню, крикливых и суматошных) представители киевской Украины, не ограниченные никакими рамками в пропаганде и защите позиций центральной власти, ни разу даже не произнесли, даже не обнаружили намека указать на упомянутое шокирующее свойство войска ополченцев. Легко сообразить, с каким сладострастием они смаковали это свойство, если бы оно в действительности имело место, хотя бы в микроскопическом размере! Как много в оценивании происходящего зависит от настроения, которое так переменчиво. И эта переменчивость вовсе необязательно связана с твоим самочувствием или с наименованием ноги, с которой ты встал сегодня. Конкретные объективные условия вполне пригодны для соответствующих объяснений. Вот, например, что я вынес из радио-интервью с одним высокопоставленным думцем. Обама надеялся санкциями порвать "в клочья" экономику России. Когда этого не случилось, было решено усилением санкций настолько ухудшить условия жизни населения России, чтобы ухудшились отношения между населением и президентом Путиным, ослабело доверие к власти, расшаталась государственность России и, в конце концов, произошла смена власти. Сетевая торговля, пользуясь своим монопольным положением, ведет себя спекулятивно, повышает цены на продовольствие и тем самым льет воду на мельницу Европейского союза, послушного Обаме. Я наблюдаю возле себя разъедающую деятельность сетевой торговли в лице супермаркета "Перекресток". Цены растут, в том числе на вялые лежалые огурцы и резиновые помидоры. Всякими хитроумными скидками пытаются привлечь покупателей, а на соседней асфальтовой площадке, где когда-то торговали овощами и другими продуктами из разных областей России, теперь паркуются автомобили. Не сказал бы я, что эти метаморфозы влияют на отношение окружающего населения к президенту Путину. На днях одна восьмидесятилетняя пенсионерка, оказавшаяся возле меня, сказала: "Теперь жить можно". Ну, а мне ли старому фронтовику подчинять свое поведение качеству паршивых огурцов и резиновых помидоров. И, все таки, нельзя закрывать глаза на одно обстоятельство, которое отравляет жизнь. Зачастую какая-нибудь простая услуга, неважно, полагается ли она тебе даром или за деньги, покупка ли, или другие отношения с согражданами, проходят с величайшим скрипом, преодолением целой цепочки унижений и обмана, тратой нервов и сил. В каждом отдельном случае, когда вдруг натыкаешься на очередную несуразицу, стараешься погасить возмущение или обиду, уговаривая себя внушенной нам мыслью, что кому-нибудь сейчас, может быть, еще хуже, что общая обстановка итак накалена, и нельзя придавать значение личному, ты же мужчина, в конце концов, хотя и старик. Но в целом - это такая душевная тяжесть, такой постоянный гнет, что поневоле начинаешь заниматься обобщениями, устанавливать причинно-следственную связь между системой личных неурядиц и крупными провалами в жизни общества. О другом. Мне кажется, что слова широкого смысла: "социальные обязательства" постепенно вытесняют из обихода слово "льготы". Нельзя не заметить, что социальные обязательства перед населением подчеркнуто гарантируются, хотя на деле не слишком аккуратно выполняются, но согласно заявлениям власти, будут выполняться, несмотря на предстоящие экономические трудности. Обратим внимание, что утихла выдававшая себя с головой почти паническая забота избежать социальной напряженности. Ведь, что было! Не здравый смысл, не истинная забота о людях, а забота о пресловутой социальной напряженности прямо-таки нависала как жупел. Как будто кто-то сидел у переполняющейся чаши терпения и измерял с точностью до микрона, доходит до края или нет. Еще не переливается? Ну и слава Богу! Прямо-таки новая функция демона Максвелла, бдительно отделявшего быстрые молекулы от медленных. Нельзя не заметить, что сейчас снова, правда, робко, опасаются недовольства, главным образом, растущими ценами на продовольствие. Перспективу развития событий можно вывести из ответа премьера Медведева жительнице Воронежа на ее жалобу по поводу дорогих кабачков (220 р. за кг): "не то еще бывало". Есть непреложные физические факты: например, скорость света конечна, и не существует скоростей, превосходящих ее. Нельзя утверждать с такой же категоричностью, что социализм не может быть построен. В Европе немало стран, в которых социализм построен.[]В то же время, как только стало можно, все европейские страны с социализмом советского образца мгновенно дали от него деру. Главнейшая из причин: он был окровавлен сталинизмом, который надолго лишил его привлекательности. И в этом состоит главное преступление сталинизма перед историей. Все уродство современных производственных отношений в России - это тоже производное от уродств сталинизма. Из разлагающегося уродства сталинизма немедленное благолепие вылупиться не может! Я настаиваю на этом. На протяжении десятилетий середины двадцатого века в нашей стране на разных государственных и партийных уровнях констатировалось, что производительность труда в нашей промышленности и особенно в сельском хозяйстве значительно ниже, чем в развитых капиталистических странах. Как сочетать это с тем утверждением В.И. Ленина, что победит в конечном счете тот общественный строй, который обеспечит более высокую производительность труда. Либо она, эта производительность у нас принципиально не могла быть повышена (в чем я сомневаюсь), либо ее повышать не хотели, надеясь, что вывезет кривая. В обоих случаях исход закономерен. Сейчас по буковкам и по строчкам, по страничкам и по словечкам, шажочек за шажочком разбирают особенно роль М.С. Горбачева в неудачах его же детища - перестройки (отмечается тридцатилетие с ее начала, и каждое лыко в строку). Частности, частности, частности. Небрежно отодвигают заслуги Горбачева в истинной демократизации жизни страны. Забывают, что если реке надлежит течь, то она и потечет, сама проложит себе русло. А встречающиеся ей на пути валуны и пороги могут только незначительно повлиять на поток, но сохранится его единственно возможное главное направление. Так и случилось с нашей страной. Обвинять же Горбачева и Ельцина в "развале" СССР - нелепо. Посмотрел бы я, что произошло, если бы, например, Клинтон и Буш вознамерились "развалить" США! Они немедленно превратились бы в пух... На одном из недавних телевизионных шоу известные современные общественные деятели обсуждали причины распада СССР. Выдвигались гипотезы одна - чем хлестче, тем нелепее - другой. Но ни один из них понятия "производительность труда" так и не упомянул. А ведь каждый из дискутантов заведомо был не чужд теории марксизма-ленинизма. Заметим, что вся современная мерзость родилась в недрах развитого социализма. Поистине, новые производственные отношения рождаются в недрах старого строя. И вот рисунок такого конкретного исторического процесса. Комсомольцем, а также, и тем более, комсомольским функционером в СССР можно было оставаться за редчайшим исключением только до 35-летнего возраста. А что делать дальше молодому амбициозному человеку? Только единицы могли рассчитывать на партийный рост в аппарате КПСС. Остальные мрачно задумывались над своим неопределенным будущим. Куда и как пристроиться? И тут забрезжило! Возрождается рынок, частная собственность! Устремиться туда, в жерло этой гидры, благо, неверие в коммунистические идеалы, обретенное еще в атмосфере нагловатого комсомольского цинизма, царившего в райкомах и горкомах комсомола, освобождало от идеологических оков. Вот он, новый магнит, новый интерес, помноженный на молодую нерастраченную энергию. Все ходы и выходы известны. Вперед! Вся нерастраченная энергия сконцентрировалась на достижении великой цели. Удалось блестяще. Российские олигархи - вот они. Второй слой капиталистических счастливчиков - это красные директора, доверенные лица партии, пославшие ее к такой-то матери со всеми ее идеалами, в верности которым они клялись на заседаниях бюро райкомов-обкомов, где их утверждали в директорских должностях, опираясь на их "безупречную преданность делу Ленина и советскому народу". Уж эти добры молодцы по-своему расправились с задарма попавшими в их лапы заводами и фабриками, колхозами и совхозами, полями и лесами (чьими? Нашей родины!). Они-то, прожженные носители фальшивых идей "развитого социализма", доподленно знали, как прикарманить подведомственную им собственность, по отношению к которой они только что были всего лишь администраторами, а теперь она катилась им прямо в рот. (Вспомним, после Октябрьской революции многие собственники, теряя права собственности, становились ее администраторами). И ведь что замечательно, "преданные делу Ленина" борцы против частной собственности на орудия и средства производства, противники эксплуатации человека человеком, немедленно усвоили правила этой самой эксплуатации и стали на путь жесточайшего угнетения своих рабочих вплоть до многомесячной невыплаты заработной платы и прямого их ограбления. Раньше говорилось, что вышедший из капитализма социализм носит на себе "родимые пятна капитализма". Теперь вполне уместно говорить о капитализме, который несет на себе родимые пятна развитого социализма. Есть и еще один фактор влияния развитого социализма на бурный расцвет современной мерзости. Собственнические инстинкты людей все более стремившиеся прорости через асфальт пропагандистских пут, закручивались в тугую пружину, потенциальная энергия которой неумолимо росла. Наконец, когда путы лопнули, потенциальная энергия стремительно превратилась в кинетическую энергию воровства и мошенничества, которые были одним из важнейших средств реализации упомянутых инстинктов. Любое достижение на этом поприще стало считаться делом "доблести и геройства" волков. А овцы, которым ничего от дележки пирога не досталось, открыв рты, возмущались: как же так можно! Нравственную катастрофу нашей жизни можно изобразить такой аллегорией. Богатырская человеческая фигура подняла над собой глыбу, сгусток всех пороков, отравлявших существование советских людей. Один взмах, один толчок, глыба исчезнет в пучине, и наступит желанное избавление от скверны. Не заметили только каната, один конец которого привязан к глыбе, а другой зловеще обвился вкруг шеи богатыря и .... Помните, у Пушкина: "Как темная лента вкруг ног обвилась..." Вся жизнь России требует, чтобы ее народ, правители, лидеры партий и движений, все претенденты на влияние, да и каждый ее житель относились к ней бережней, чем это происходит на самом деле, когда все, кому не лень, рвут ее на части, объявляя именно себя ее спасителями. И какая исключительная возможность сама плывет в руки тех, кто готов поставить интересы и судьбу России выше своих выгод. Однако вот что вызывает заботу. Серьезные и настойчивые призывы к консолидации российского общества перед лицом явных угроз, декларирование на самом высоком уровне конкретных жестких мер регулирования повседневной деятельности пока остаются без желаемого отклика, поддержки и ощутимого результата. Быть может, не все зависит от власти, так как в своих материальных возможностях она ограничена бюджетом. Но что же "отцы нации"? Пока что, я вижу на их лицах только застывшее каменное выражение, сопровождающее главный, по их мнению, тезис вселенной, в который они уперлись: капитал жив только возможностью своего неуклонного роста. В начале перехода России к рынку активно пропагандировалась благородная деятельность российских капиталистов, например, промышленника Путилова, на которого опирался даже великий князь. Там ни слова не было о прибылях, а все о путиловском патриотизме, ради обеспечения России железнодорожными рельсами. Почему-то в предвидении трудных времен наши олигархи больше заботятся об оффшорах, а не о России. Удастся ли их раскачать? 100 лет тому назад Ленин назвал одним из признаков империализма вывоз капитала в страны с дешевой рабочей силой, вместо вывоза товара. Теперь же российский капитал не вывозится, а бежит из страны. Много ли от него толку? Даже если ограничиться только последними тремя веками, то вклад России в культуру, науку, литературу и искусство мира переоценить невозможно. И кто станет спорить, что вклад именно в этих областях определяет положение стран и их народов в мировом ранжире. А потому вполне понятно, на какое положение в этой шкале может претендовать Россия. И она по праву на него претендует. Творцами всего того из выше перечисленного, что дала миру Россия, были люди, обладавшие и средствами, и свободным временем, без чего творчество невозможно. Но эти возможности доставлялись им в основном огромной массой людей тяжелого, а подчас и подневольного труда. И эта же масса людей поставляла в котел творческого процесса, как полуфабрикат, свои страдания, которые оплодотворяли всю духовную жизнь народа. Без них, кому не ясно, не было бы, например, Достоевского. Иначе говоря, весь строительный материал русской культуры поставлялся тяжелым мучительным процессом, имя которому - вся несчастная российская жизнь. Однако всякое производство не безотходно. Отходами упомянутого взаимодействия жизни и культуры были угнетенность, скудная жизнь, нищета и темнота, забитость и невежество. И вот, вслед за всем передовым и блестящим, необычайно высоким, что было на острие жизни России, которое представляло ее миру, не говоря уж о Победе в войне против фашизма, тянулся и, надо сказать, тянется до сих пор, весьма мрачный шлейф горестей и неустроенности. Движитель оказывается одновременно и тормозом. Это тот контраст, который препятствует полнокровному развитию России как великой державы. Сокращение разрыва - залог избавления России от ее несчастий. Я не претендую не только на роль носителя истины в конечной инстанции, но и на приоритет нескольких предыдущих мыслей. Идеи носятся в воздухе. Тем более не претендую на полноту моих рассуждений. Они - всего лишь очевидная и примитивная схема. Мое фронтовое прошлое будит во мне размышления и другого рода. Бывший полковой разведчик, каковым мне пришлось быть с осени 1944 г. и до конца войны, я вспоминаю, как возвращаясь с задания, с удачей или без нее, мы всегда получали привет и приют в любом блиндаже у любого ротного. Всегда находилось, чем нас обогреть и подкрепить. Разведчиков любили, ждали, что принесут они, чем обрадуют или огорчат. Командир полка никогда не принимал решения без обстоятельных сведений о противнике. Серьезная доля сведений о противнике, особенно в его оперативной глубине, поступала, конечно, из дивизии, которая обладала более мощными разведывательными возможностями. Но все, что было непосредственно перед фронтом полка, командир полка добывал с нашей помощью. Нам частенько попадало (начальству всегда было мало того, что оно получало от разведки), но мы чувствовали и заботу о нас. Почти 60 лет, если не считать учебы на математико-механическом факультете Ленинградского университета, я занимаюсь наукой. С болью воспринимаю я то, что происходит с нею в последние двадцать лет. Большая часть общества отшатнулась от науки, которая некогда была его любимицей. Я спрашиваю, роль полковой разведки в полку не аналогична ли значению фундаментальной науки для общества? Как бы назвали командира полка, пренебрегавшего разведкой? Правильно! Перенесите, пожалуйста, эпитеты, которые мелькнули у Вас в мозгу, на тех людей в нашем обществе, которые воображают, что они правильно относятся к науке, предъявляя ей только сугубо потребительские претензии. Это сравнение пришло мне в голову лет двадцать тому назад, когда некоторые члены нашего общества со злорадством и ликованием восклицали: "Да кому она, эта наука, нужна!" И тут сыграл роль инстинктивный импульс защитить науку от поругания. Я не переоценивал своей выдумки. Более того, даже стеснялся ее, боясь, что собеседник воспримет ее, как некую попытку старого (упертого, по новой терминологии) вояки перенести свои, если будет угодно, солдафонские, взгляды, на нашу до невозможности современную и цивилизованную почву. Это логическое построение представлялось мне примитивным. Оказалось, что нет! Когда я, как бы извиняясь, готовый согласиться с тем, что формула "разведка = наука" банальна, сопровождал рассказ о ней сомнениями, сформулированными выше, я слышал от весьма уважаемых мною людей: "Что Вы, что Вы, все очень правильно". Но если это так на самом деле, если в нашей жизни есть самоочевидные образы, подтверждающие нужность фундаментальной науки, то почему же к ней так относятся? Однажды Президент Академии Наук СССР академик А.Н. Несмеянов сказал, что научная работа - это вечный поиск и неудача; так чего же и нос задирать. Вот и войсковая разведка - это тоже "вечный поиск", и, конечно, в ней тоже больше неудач с людскими потерями, чем удач с захватом "языка". Мы тоже не задирали носа, особенно, когда получали по морде. Некоторая игра слов здесь налицо. Научный поиск, и поиск как вид боевых действий, разумеется, разные вещи. Но какова бы ни была разница в содержании понятия "поиск" в науке и в разведке, цель у них одна - добывание истины. В науке истина - это сведения о законах природы. В разведке - это тоже сведения, но не о законах природы, а о противнике. В лексиконе разведчиков было выражение "ночной поиск". Ясно, что это такое. Ученый зачастую тоже ведет ночной поиск, когда, решая свою задачу, он теряет сон. Предыдущие несколько абзацев служат только одному: привести хотя бы еще один довод в защиту науки, помочь ей даже ценой таких аналогий. Но что же происходит в обществе и государстве, если для утверждения непреложных истин приходится прибегать к таким средствам, очень похожим на соломинку, за которую хватается утопающий?! Полагаю, что вершители судеб и финансирования науки, держат ее на полуголодном пайке, не без оснований надеясь на то, что благородство ученых и преданность своему делу подвигнут их пренебречь материальным и приземленным ради возвышенного. Но, честное слово, так эксплуатировать высокую нравственность - по меньшей мере непорядочно. Можно бы выразиться покрепче, но хочется казаться деликатным. Через несколько дней после того, как было написано это слишком интеллигентное (по нынешним временам) слово "непорядочно", произошло событие, которое заставило меня устыдиться своей деликатности. 16 октября 2003 года в радиоэфире состоялась беседа с вице-президентом Российской академии наук академиком Н.А. Платэ. Крупнейший ученый и организатор науки, внук знаменитого академика-химика Н.Д. Зелинского и сын замечательной художницы Р.Н. Зелинской, представитель высочайшего российского интеллекта, носитель идей прогресса и культуры вынужден был (в весьма корректной форме) жаловаться ведущему радиопередачи на принятие Государственной Думой закона о лишении Российской академии наук налоговых льгот на имущество (в отличие от предоставления этих льгот спорту и церкви). При нищенском содержании науки этот ничем, не оправданный акт ставит ее перед гибелью. И это сделали люди, которым невдомек, что перед наукой вообще, и перед ее главой, в частности, они должны стоять с непокрытой головой, а уходя, не иначе, как пятиться спиной, не смея поднять глаз. Это непонимание лишний раз подчеркивает всю их ничтожность и серость. Сдается мне, что такой поступок думцев льстит их самолюбию, дабы ничто так не возвышает посредственность, как возможность насолить тому, кто превосходит ее по духу и интеллекту. Почти через год после события, описанного в предыдущем абзаце, состоялась аналогичная радиобеседа. Снова вице-президент Российской академии наук академик Н.А. Платэ, а вместе с ним академик-секретарь Отделения энергетики, машиностроения, механики и процессов управления В.Е. Фортов (теперь он президент Российской академии наук), вынуждены были жаловаться радиоведущему, а значит, российской общественности, на угрозу, нависшую над Российской академией. Эта угроза состояла в намерении власти обкорнать Академию с помощью некоторой готовившейся в чиновных недрах реформы науки. Авторы этого позорного проекта никогда и ничего для науки не сделали, не получили ни одного научного результата. Однако никто из власть имущих не одернул их и не напомнил им, что наука России неприкосновенна! Не глумление ли над одной из форм общественного сознания, когда она в лице своих высших представителей вынуждена апеллировать к обществу и власти через рядовой пункт расписания ежедневной радиопрограммы?! Было бы достойным великой страны, если бы ее глава сам пригласил своих выдающихся ученых в удобное для них время обсудить нужды науки и перспективы ее развития. Было бы достойным т.н. "настоящего радио", как преподносит себя Радио России, если бы один из его ведущих поблагодарил судьбу за оказанную ему честь беседовать о науке, да еще с такими ее творцами! И еще, просто глупо пытаться смягчить сожаление по поводу интенсивного отъезда российских ученых за границу разговорами о том, что это, видите ли, одна из положительных сторон глобализации, свидетельство высокой котировки наших ученых на мировом рынке научного труда. Фальшивое утешение! Но оно звучало с экрана телевизора из уст действительного члена Российской академии наук, как будто у нашей науки не было другого способа подтвердить свои высокие качества. Не выдерживает критики также и попытка внушить уверенность в обязательном возвращении уехавших ученых на Родину. И во всем этом нет ни слова о том, что отъезд каждого специалиста из России снижает общий уровень интеллекта страны. Если был прав Андрей Платонов, когда говорил, что без него "народ не полный", то что же можно сказать о потере сотен тысяч специалистов, составляющих мозговой концентрат страны?! Есть, оказывается, люди, которые умиляются этому несчастью! Или, может быть, снова в ходу крылатый перл "незаменимых людей нет и не бывало". Да и глобализация какая-то странная, неравноправная, несправедливая. Нас она, мол, необычайно возвышает, давая повод гордиться своим учеными, предоставляя возможность наслаждаться их высокой котировкой на мировом рынке интеллекта. Подумайте только, какой источник счастья! Выходит, чем больше ученых уедет, тем выше наша законная гордость. А вот несчастным американцам и немцам не повезло. Их ученые почему-то никуда не уезжают - к нам, например, чтобы поднять престиж Америки... Разве что в отпуск на берега теплых морей и в путешествия. Видно, не котируются, бедолаги, так же высоко, как наши... Более того, похоже, американцы даже и не торопятся применить выдавливание своих ученых из страны в виде лакмусовой бумажки для определения котировки своей науки. Зато течет другой, вроде ничем не примечательный процесс: некоторые бывшие российские ученые основательно акклиматизировавшись на чужбине, наносят визит на родину и намеренно, или нет, сообщают сведения о привлекательных сторонах организации науки в иных развитых странах. Выражения лиц подчеркнуто холодные, если не сказать надменные. Давая советы, как по западному образцу реорганизовать российскую науку, они фактически вонзают в нее нож. Уехав из Росси молодыми, они не успели напитать свою душу трехсотлетней российской традицией преклонения перед наукой, благоговения перед истиной. Готовность к самопожертвованию ради истины им свойственна? Привита ли им стойкость в отстаивании собственного достоинства вообще, и научного в частности? До конца ли они потеряли способность почитать свою научную колыбель, сочувствовать ей и готовы ли противостоять затаптыванию благотворной почвы специфической научной среды в России? Слушатели относятся к рассказчику по-разному. Одни слушают с раскрытыми ртами и готовы принять любые условия игры, лишь бы они не были российскими. Другие готовы высказать свое возмущение россказнями путешественника, но не рискуют. В сом деле, а вдруг, именно то, что он говорит, так импонирует некоторым влиятельным лицам государства... Я недоумеваю, слыша призыв развивать фундаментальную науку на прорывных направлениях. Наука движется по пути открытий, но кто назовет мне хотя бы одно открытие, достигнутое на прорывном направлении. Пока открытие не сделано, нет направления, которое станет его развивать. Да и направление, возникшее из открытия, не сразу становится прорывным. Сколько препятствий, а то насмешек и угроз, приходится подчас преодолевать открытию, пока оно превратиться в "прорывное направление". Два понятия - открытие и прорывное направление - таким образом, несовместимы. Вот открытие и неожиданность - это безусловно неразрывные понятия. Научный результат тем более ценен, чем боле неожиданным он оказался. Новизна и простота, вот главное в фундаментальной науке! Три этапа в оценке нового результата: - Не может быть. - Подождите, в этом что-то есть. - Так это же так просто! Можно, конечно, довольствоваться только теми открытиями, которые неожиданно, попутно, делаются в процессе прикладных исследований, предпринимаемых на прорывных направлениях. Но тогда есть риск пройти мимо многих важнейших результатов. Открытие тысячу раз подвергнется нападкам, сомнению и проверке. Недоверие к открытию продиктовано чисто человеческим качеством: тщеславием. Почему он, а не я? Прорывное направление, самовольно объявив себя таковым, не нуждается в защите. Оно само агрессивно. Оно в ранге прорывного, и уже одно это снабжает его привилегиями. Вспомните, каким кнутом, какой дубиной в 1948 г. был ответ Лысенко на вопрос, как относится ЦК партии к его докладу: мой доклад одобрен товарищем Сталиным. И полетели головы, разгромлена генетика, в тюрьме замучен Николай Вавилов. Господство прорывного направления - Лысенковщины - обернулось бедствием. Для подтверждения наследования благоприобретенных признаков - ложной проблемы, находившейся на "прорывном направлении" со времен Ламарка - прибегали к фальсификации. После разоблачения акта фальсификации Пауль Каммерен покончил собой. Летом 2013 г. на Российскую науку обрушился девятый вал "реформы Академии наук". Смятение, недоумение, протест. Зачем?! Казалось бы, отвага и искренность, с которыми огромная масса людей науки бросилась на защиту своего поприща, должны были бы по крайней мере вызвать вопрос, почему такой единый порыв к протесту, откуда такая готовность к самопожертвованию, почему с таким отчаянием всколыхнулась вся Академия? Не является ли такой массовый протест стихийным выражением чистоты помыслов, не свидетельствует ли он о безусловной преданности науке, не является ли он выражением огромного потенциала для познания нового? В реформе Академии сквозит недоверие к ней, а между тем, нет более честного занятия, чем добывание нового знания, одной из органических черт которого является соперничество и даже ревность. В научном коллективе нет места неосновательности и слабой аргументации. Достоинства и возможности каждого его члена досконально известны. В России унижено знание, добываемое зернышко к зернышку кропотливым трудом, но оттесняемое фальшивой экстрасенсорикой и, попросту, шарлатанством, которому в явном виде способствует Радио России. Торжествует агрессивное, скоробогатое невежество. Долог будет психологический путь, пока самодовольное, а подчас и злорадное, богатство с почтением склонится перед авторитетом знания и необходимостью помогать его накоплению. С надеждой, затаив дыхание, воспринял я двукратный годичный мораторий, наложенный Президентом России на реализацию реформы Академии. Не имея прямой информации о процессах, происходящих в верхних эшелонах власти, я полагаюсь на эмоции, на свои собственные логику и этику, и, я надеюсь, что мораторий как раз и есть ответ на поставленные выше вопросы. Если это так, то мы имеем дело с внушительной и достойной составной частью консолидации российского общества перед лицом давления на Россию в виде пресловутых санкций запада. Наука, уверен я, внесет свой максимальный вклад в это необходимое и благородное дело. Лишь бы призыв к консолидации не завяз в равнодушии, чиновничьей волоките и неповоротливости. Россия всегда гордилась своей наукой. Наука в России была в ранге императорской, и эта традиция должна свято храниться. Уважение к науке и доверие к ней есть уважение и доверие к себе. Что может быть честнее, чем добывание истины, знания!? Поэтому содержание реформы науки противоречит ее сути и выглядит придуманным, искусственным и совершенно неорганичным. Едва ли не самым важным знанием является знание о жизни, жизни - вообще, и человеческой - в особенности! В последнее время в кругах здравоохранения и социального обеспечения стало не более чем модно заботиться о качестве жизни. И как красиво и даже убедительно говорят! И чем убедительней, тем безответственней. А качество никак не повышается. Да и как его измерить...! Зато есть одно свойство жизни, более измеримое, более ощутимое, более выразительное и более насущное, чем ее качество. Речь идет о ценности жизни. Мой личный боевой опыт, с которым читатель смог познакомиться, прочитав некоторые места книжки, свидетельствует, что цена жизни была, увы, невысока. С потерями в большинстве случаев не считались. Конечно, все, и я в том числе, видели вокруг примеры абсолютно неэкономного расходования живой силы. Они стали общим местом и были у всех на слуху. Это и многократные бесполезные, ничем не поддерживаемые, следующие одна за другой атаки, это и пригодные только для самооправдания заклинания: "война без потерь не бывает!" Но у меня есть и мои собственные, личные эпизоды: обман Гоняева, которому лишь бы поскорее и наверняка получить нужные ему сведения ценой любых потерь в моем взводе разведки, и обещание расстрелять меня, когда армейский разведчик орал, что я лодырь, так как понес небольшие потери! Цена жизни в России была низкой задолго до клятвы всех умереть как один за власть советов. При советской власти цена жизни, как мы знаем, упала еще ниже... А вот сцена, рассказанная в радиопрограмме "календарь берлинской битвы" в дни перед праздником 70-летия победы. Наши танки вошли в Берлин, и их прожигают немецкие "фаустники", скрывающиеся в городских развалинах. Рассказчик с восхищением говорит, как наши автоматчики выискивали и выковыривали этих самых "фаустников", расчищая путь танкам. Ну, конечно, как не восхищаться героизмом автоматчиков, которые жертвуя своей живой плотью, защищали броню. Ну что поделаешь, если танки попали в переплет. Надо выручать! А как же так случилось, что не танки прокладывали путь пехоте, а наоборот?! И что же ты за ветеран-фронтовик-патрот, если омрачаешь наш и свой праздник, акцентируя внимание на таком отрицательном факте! А вы вспомните, ведь был выдающийся пример: генерал Рыбалко отказался летом 1943 г. на Курской дуге, т.е. почти за два года до победы, вводить свои танки в г. Орел, дабы не рисковать ими в уличных боях. Он взял Орел танковым охватом. Вопреки этому примеру, в 1945-м танки в уличный бой послали, а поберечь наших живых мальчиков в Берлине не озаботились. Цену их жизней не просчитали. А учли бы опыт Рыбалко, спасли бы мальчиков. Солженицын провозгласил "Сбережение народа". Как Вы полагаете, это достойная проблема для науки? И как Вы полагаете, достойная и почетная ли обязанность власти, поощрять науку к такому ее подвигу? Да! "Мы за ценой не постоим", но Вы то, Вы, постарайтесь, пожалуйста, умерить дороговизну. Здесь обращение к теме ценности человеческой жизни состоялось благодаря военному содержанию книжки. Чтобы защитить мальчиков дать им возможность насладиться их же победой, прикройте их высокоточным оружием, обеспечьте надежной связью, и тогда они "постараются вернуться домой". Разумеется, путь совершенствования военной составляющей в проблеме повышения ценности жизни - не единственный. Источник исследований по благороднейшей проблеме, к которой я осмелился прикоснуться, повсюду. Какую бы точку нашей действительности ни взять, обнаружится богатейший источник проблем, решение которых означало бы повышение ценности жизни. В реестр черт современности следует отнести и тот факт, что я уже глубокий старик со всеми присущими э