и красота  окружающей  природы  лишь  усиливали  не  покидавшее  меня
беспокойство.
     В  командирах  группы  я был  уверен.  Сухощавый,  несколько  замкнутый
полковник Михаил  Семенович Овчинников, начальник  1-го отделения  в  отделе
заграждений, крепко  сбитый майор А. Т. Ковалев, майоры Л. Н. Афанасьев и П.
Н.  Уманец,  высокий,  худощавый  лейтенант  Г. В.  Семенихин --  прекрасные
специалисты, обладающие и мужеством, и находчивостью.  Не слишком тревожит и
то, что приданные группе саперные батальоны укомплектованы "запасниками":
     бойцы  --  советские  люди,  смелости у  них  достанет, а  опыт -- дело
наживное. Смущало и тревожило, что  мин и взрывчатки крайне  мало! Задание у
группы чрезвычайно ответственное. Выполнить его мы обязаны. Но как?..
     Думая о солдатах, вспомнил, что не удосужился узнать  фамилию водителя.
Тот, услышав, о чем спрашивают, залился густым румянцем, ответил не  сразу и
как-то отрывисто:
     -- Шлегер, товарищ полковник.
     Я недоуменно покосился на водителя, не понимая причину его волнения. Он
сам ее объяснил:
     -- Мать у меня русская, а  отец -- немец,  товарищ полковник.  Но еще в
прошлую  мировую  против  кайзера  воевал,   в  гражданскую  его  командиром
выбирали!
     Пальцы Шлегера буквально стискивали руль.
     -- Следите за дорогой, -- заметил я л, чтобы успокоить  бойца, добавил:
-- В Испании, Володя, моими товарищами по борьбе были и немцы, и американцы,
и  чехи, и словаки, и французы. Решает не национальность, главное -- на чьей
ты стороне. Так?
     -- Так! -- облегченно выдохнул Володя.
     На волосок от расстрела
     Перед  Вязьмой,  на  обочине,  стояла  колонна  из пятидесяти  порожних
грузовиков. На шоссе вышел, поднял руку, о чем-то предупреждая, высокий стар
     ший лейтенант.  Вышли из машин. Сразу услышали грохот бомбежки. Бомбили
где-то впереди. Старший лейтенант оказался  начальником колонны, следовавшей
в Белосток.  Он недоумевал:  неужели  фашистские  самолеты  могут  из Польши
долететь до Вязьмы?
     Я не  стал  рассказывать, что радиус действия вражеских  машин не столь
велик и что летают они,  по всей видимости, уже не  с  польских  аэродромов:
куда  более  важным  представлялось,  что  на  порожние  грузовики  старшего
лейтенанта можно  погрузить не менее  семидесяти тонн взрывчатки, которую мы
должны  были получить  в  Вязьме.  Я  предъявил старшему лейтенанту  мандат,
приказал  перейти  в  мое  подчинение,  и  всего  через  два  часа,  получив
взрывчатку, мы двинулись дальше уже огромной колонной.
     В шестидесяти километрах западнее  Вязьмы,  возле моста через  Днепр, я
вновь достал свой мандат, предъявил  начальнику охраны моста и объявил,  что
мост следует подготовить к разрушению. Не успел  я  это  договорить,  как мы
были окружены и обезоружены. Начальник охраны презрительно бросил:
     -- Плохо ваши  хозяева  работают! Не знают  даже,  кому  охрана  мостов
подчинена. Теперь тебе крышка, гад фашистский!
     Мы с  Овчинниковым  оторопело переглянулись. А ведь начальник-то  прав!
Охрана  мостов передана  в ведение наркома  внутренних дел,  а наши  мандаты
подписаны наркомом обороны!
     К счастью, в районном отделе НКВД быстро  разобрались  в недоразумении,
принесли извинения, и я вспоминаю этот эпизод лишь для того, чтобы показать,
как велика была бдительность советских людей.
     Эта   бдительность  помогала  и  военнослужащим,  и   местным   жителям
вылавливать и обезвреживать многих гитлеровских лазутчиков.

        Глава 2. На московском стратегическом

     Под Могилевым

     В высокоствольном сосновом бору пахло СМОЛОЙ и нагретой хвоей, тянулись
перекинутые через сучья и
     подпертые шестами  черные  телефонные провода. Сквозь  свежевырубленные
ветви  светил  брезент  штабных палаток, виднелись  выставленные  на  воздух
столы, где работали штабные командиры, слышался треск пишущих машинок.
     Командующий  находился в  войсках. Нас принял начальник штаба Западного
фронта  генерал  Климов-ских.  Вид у  него был  усталый.  Я  подал  строевую
записку. В  записке  значилось, что взрывчатки и мин  мы привезли в три раза
больше,  чем  получили   в  Москве   (по   дороге   распоряжались  под  свою
ответственность), но Климовских покачал головой: мало!
     Глядя в упор воспаленными глазами, приказал:
     -- Ознакомьтесь с обстановкой и немедленно на
     разрушение автомобильных и железных дорог! Все силы туда!
     С обстановкой нас ознакомили в инженерном управлении, оговорившись, что
сведения о противнике полученные несколько  часов назад, могут оказаться  не
совсем  точными. Тут же  сообщили,  что в составе  инженерных  войск  фронта
остались  всего  три  саперных  и  два  понтонных  батальона:  другие  части
сражаются в окружении.
     Распределили  с  генералом  Васильевым имеющиеся  части и  материальные
средства  по  магистралям,  где  заграждения  требовалось создать  в  первую
очередь.  Оперативно-инженерную  группу  разбили   на  три   отряда.  Отряд'
полковника   Овчинникова   и  майора  Афанасьева   направили  действовать  в
треугольнике  Полоцк  --  Лепель  --  Витебск,  отряд  майора Уманца  --  на
магистрали Минск -- Борисов -- Орша, отряд майора Ковалева -- на направлении
Минск -- Могилев.
     Наиболее  опасным   представлялся  участок,  выделенный  отряду  майора
Уманца,  и  майор  получил.  несколько  больше взрывчатки и мин, чем  другие
командиры. Резерв взрывчатых веществ и противотанковых мин сосредоточили  на
КП оперативно-инженерной группы неподалеку от Орши.
     Скажу сразу, положение группы  оказалось нелегким. Поначалу трудно было
понять, как  далеко  удалось продвинуться  противнику, где идут бои. Средств
радиосвязи у нас не имелось, и для поддержания-175
     контакта с отрядами приходилось пользоваться проводной связью фронта, а
телефон  и телеграф  в  те дни  оказались не слишком надежными,  да и отряды
часто   находились  на  значительном   удалении   от  войсковых   телефонных
коммутаторов или телеграфных узлов.  Выручали группы  лишь опыт  и  мужество
командиров  отрядов да наличие значительного числа автомашин, "прихваченных"
по пути на фронт.
     В те далекие,  исполненные трагизма  дни  приходилось бывать  на КП и в
штабе Западного фронта. Связь с войсками  налаживалась, возникла возможность
предвидеть действия врага, и штаб старался эту возможность использовать.
     Генерал Павлов
     На второй или третий день пребывания вблизи Могилева получил  я наконец
возможность  представиться командующему фронтом. Генерал Павлов, похудевший,
осунувшийся, интересовался уже не  преодолением заграждений, а  способами их
устройства, минами, главным образом -- противотанковыми.
     -- Мало взрывчатки? Постарайтесь достать еще, Вольф! -- говорил Павлов,
называя меня, подобно Кличу, испанским псевдонимом. -- Требуйте у Москвы!  В
конце концов, под Теруэлем и на Эбро как-то выходили из положения?  А дома и
стены помогают!
     Командующий обещал сделать все возможное,  чтобы  оперативно-инженерная
группа получала необходимое обеспечение.  Однако командовать фронтом Павлову
оставалось недолго: 1 июля 1941 года Государственный Комитет Обороны сместил
командование  Западного фронта:  Павлова,  Климовских, Клича, на  ряд других
военачальников возложив на них вину за  неудачное начало войны с агрессором.
Они  были расстреляны.  Во временное командование  войсками  фронта  вступил
генерал-лейтенант А. И. Еременко, место Климовских занял генерал-майор Г. К.
Малан-дин.
     Смена  командования  нередко вызывает трудности  в управлении войсками.
Возникли они и у  Еременко с Баландиным. И все же  войска Западного  фронта,
усиленные за счет армий Резервного, хотя и вынуж-176
     дены  были  по  прежнему  отступать, но  дрались,  дрались  отчаянно, и
сопротивление их постепенно нарастало.
     Опять самоделки. Первый выход в тыл немцев
     Что  же  делали   в   те  жаркие  и   кровавые   июльские   дни  саперы
оперативно-инженерной группы?
     Мы  заблаговременно  минировали  и   своевременно  разрушали  мосты  на
железных   и   автомобильных   дорогах,   а   также   подрывали   рельсы   и
асфальтобетонное покрытие шоссейных  дорог, минировали  предполагаемые места
обхода врагом разрушенных участков пути, минировали после отхода наших войск
сами     магистрали,      устраивали      завалы      перед      фашистскими
мотоциклистами-разведчиками, перед вражеской мотопехотой и танками. Работать
приходилось под  непрерывным  воздействием  вражеской авиации,  нередко  под
ружейно-пулеметным  огнем,  отряды  несли  потери,  и  все  же  их  действия
превзошли  наши ожидания:  люди  проявляли огромное  мужество, замечательную
выдержку,  не  терялись   в  самых   сложных,  даже  критических  ситуациях.
Беспокоили нас тогда  не  люди,,  а  мины.  Состоявшие на вооружении Красной
Армии  противотанковые  мины.  При  столкновении  с  танковыми  соединениями
вермахта очень  скоро  выяснилось,  что  эти мины  не  обладают  достаточной
мощностью:  взрываясь  под  гусеницами  вражеских  машин,  перебивают  всего
два-три трака.  "Фашистские танкисты, если им не мешает огонь артиллерии, за
какие-нибудь полчаса устраняют неисправность и вновь идут в бой.
     Стараясь     усилить     действие    противотанковых    мин,     саперы
оперативно-инженерной группы  сдваивали их. Но  и тогда мины повреждали лишь
ходовую часть вражеской машины.. Вывести танк из строя полностью, уничтожить
экипаж  танка мины  все-таки не  могли. Да и  устанавливались  они  саперами
группы в небольшом количестве,  главным образом при усилении полевой обороны
собственных войск. Для минирования магистралей  и предполагаемых мест обхода
разрушенных  участков магистралей требовались мины намного более мощные и не
обычные, а замедленно-177
     го действия. Ведь противотанковые мины на магистралях мы  устанавливали
лишь после отхода  своих арьергардов,  а за  нашими арьергардами  торопились
фашистские авангарды, и саперы несли потери, а мины враг легко  обнаруживал,
уничтожал или объезжал.
     Увы, мин замедленного  действия, изготовленных-промышленным способом, в
войсках не  имелось.  Пришлось вспомнить Испанию, испанских друзей, Мастеров
изготовлять  мины и  гранаты из  консервных банок, чайных жестянок,  дырявых
бензиновых бачков и  прочего хлама, выброшенного на  свалку,  вспомнить наши
фугасы  на дорогах  под Кордовой и  Гранадой.  Собрав  командиров отрядов, я
показал,   как  нужно  делать   мины   замедленного  действия  из  подручных
материалов.  За  дело взялись  сразу. Общевойсковые  командиры  отнеслись  к
нашему замыслу скептически, не верили, что самоделки принесут пользу, однако
неверие очень скоро сменилось похвалами и благодарностями.
     Вспоминал я  Испанию и испанский  опыт,  конечно, не только потому, что
войскам  не  хватало  мин  замедленного  действия.  События  показали:  враг
вторгается   на   территорию  нашей   Родины   главным  образом   в   полосе
железнодорожных  и   шоссейных  дорог,   он  не   контролирует  и  не  может
контролировать огромные  массивы  лесов,  полей  и болот  по  сторонам  этих
магистралей. Таким образом, возникала возможность, как в  Испании, перенести
действие минеров в тыл врага!
     Работая  в  полосе обороны  20-й армии,  я поделился своими  мыслями  с
начальником штаба  армии генералом  Н. В. Корнеевым. Прирожденный разведчик,
Корнеев    сразу    загорелся    идеей    отправки    во    вражеский    тыл
минеров-добровольцев. Через несколько дней мы послали за линию фронта группу
бойцов,   возглавленную    сержантом   Кошелем.   Добровольцам    предстояло
заминировать восстановленный врагом участок автомагистрали Минск -- Москва в
нескольких  километрах  восточное   Коханова.  Группа   Кошеля  благополучно
достигла указанного участка"  поставила мины,  убедилась, что они сработали,
подорвав 178
     несколько  грузовиков с  военным  имуществом и  солдатами, благополучно
вышла к нашим окопам в районе деревни Русский Селец.
     Сержант  и   его  товарищи  рассказывали  о   пережитом   и   увиденном
возбужденно, с удивлением: одно  дело, представлять действие мин мысленно, и
совсем другое -- наблюдать, как мины уничтожают противника в его собственном
тылу, когда он совершенно беспомощен.
     Вылазка   группы   Кошеля  подтвердила   предположение  об   уязвимости
фашистских коммуникаций, и мы не преминули бы послать во вражеский тыл новые
группы саперов, однако технические возможности оперативно-инженерной  группы
иссякали, у  нас не оставалось больше замыкателей  замедленного действия, на
исходе  была взрывчатка,  да и ход событий требовал иных,  более  масштабных
решений  для нарушения работы вражеского тыла.  Однако принять  эти  решения
самостоятельно никто из нас, конечно, не мог.

        Глава 3. "Разрубить гадину! "

     Однажды   приехав  в  штаб   Западного  фронта,  я  увидел  Ворошилова.
Сопровождаемый  незнакомым  генералом и  двумя  полковниками,  маршал шел  к
палаткам  политуправления.  Заметив  меня,  остановился,  дал знак  подойти,
спросил,  чем  занимаюсь.  Выслушав  ответ, поинтересовался,  готовлю  ли  я
партизан.
     -- Партизан?.. Никак нет, товарищ маршал. Собственно...
     -- Хорошо, хорошо. Я вас вызову и подключу к этому делу. Вы свободны.
     Встреча  взволновала.  Выходит,  меня  помнят,  а  подготовка  партизан
началась! Все-таки понадобились партизаны!
     В тот день я  еще не  знал о Директиве ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 29 июня,
указывающей  руководителям.  партийных  и советских организаций прифронтовых
областей на необходимость развертывания в тылу. врага партизанской борьбы. О
призыве партии разжигать партизанскую войну я услышал лишь через 179
     три дня из выступления по радио И.  В.  Сталина. Тогда и догадался, что
Ворошилов заговорил со  мной неспроста.  Правда, все  помыслы  и  все  время
занимало устройство  заграждений перед наступающим врагом,  но слова маршала
не забывались.  В  десятых же  числах июля,  когда ситуация изменилась, темп
наступления  врага замедлился, а  возможности  оперативно-инженерной  группы
оказались  на  исходе,  я  стал   чаще   вспоминать  обещание  Ворошилова  и
беспокоиться, почему он не вызывает...
     Ранним утром 11 июля  мы с  Семенихиным проверяли работу  подразделений
оперативно-инженерной группы,  готовивших к разрушению автомагистраль  Минск
-- Москва на участке  между Красным  и Гусином. Всходило  солнце,  на  сыром
бетоне  лежали длинные синие  тени  придорожных елей  и сосен, темнел гравий
обочин,  ревели  орудия на  недалекой линии  фронта  и  вот-вот  должны были
показаться  первые  "юнкерсы", "хейнкели"  и  "фоккеры". Возле  участка, где
работали  саперы, грудились люди. Кто  стоит,  кто сидит на  краю  кювета...
Оставив пикап,  пошли  к саперам.  Чубатый командир отделения  доложил,  что
ведет подкоп под бетонное покрытие магистрали. Рядом с командиром отделения,
напряженно   ожидая,    когда   тот   закончит    рапорт,    стоял   высокий
капитан-артиллерист. Едва командир отделения умолк,  капитан вскинул  руку к
фуражке:
     -- Разрешите обратиться, товарищ полковник? Это был  Васильев. Он начал
войну  под  Алитусом,  западнее  Вильнюса.  На  третий  день  боев  дивизион
Васильева   очутился  в  окружении.  Пытаясь  прорваться  сквозь  фашистские
заслоны, расстрелял боезапас, но потерпел неудачу. Васильев приказал снять с
пушек  замки,  повел  бойцов  на  восток  по  лесам  и  бездорожью, в  обход
движущихся  по  магистралям  вражеских  колонн  и  захваченных  гитлеровцами
деревень и городов. В Налибокской пуще и под  Бегомлем от дивизиона отстали,
потерялись  пятьдесят  пять  человек. Остальные  поклялась  друг  другу  или
погибнуть,  или пробиться  к  своим.  Четверо были убиты,  пятеро  ранены  и
оставлены в глухих деревнях на попечение
     жителей, а Тридцать шесть во главе с капитаном Васильевым пробились.
     Я оглядел людей. Их было не меньше сотни!
     -- Остальные в пути пристали! -- объяснил Васильев.
     Воинство к нему пристало  разношерстное: одни  в полном обмундировании,
другие в  гражданской одежонке,  одни  с  оружием,  другие с пустыми руками.
Нашлись и саперы: лейтенант,  два сержанта и  рядовой Кремнев,  чью  фамилию
помню,  потому  что   он  сберег  в  окружении   даже  противогаз!  Саперов,
разобравшись, кто они и откуда,  я оставил в оперативно-инженерной группе, о
чем, кстати, впоследствии ни  разу  не пожалел,  а остальных  окруженцев под
командой  капитана  Васильева  направил  на ближайший  контрольно-пропускной
пункт.
     Долго  глядел  я вслед уходящей колонне. Что же это получается? Два дня
назад с большими трудностями  направляли мы во вражеский тыл группу  из пяти
саперов,  под командой сержанта Кошеля, а нын<sup>[1]</sup>-че  получили  из
вражеского  тыла  прорвавшееся с  боем  пополнение в сотню, если  не больше,
человек! Слов  нет, капитан  и его  люди остались  верны присяге, не  жалели
жизни, чтобы соединиться со своими войсками, но ведь они могли стать грозной
и  мощной  силой,  разрушающей  вражеский  тыл!  Им не  пришлось  бы  брести
бездорожьем,  хорониться в  болотах и  чащобах,  имей  они хотя бы  малейшее
представление о партизанской войне!
     Обидно стало  донельзя.  Живем  так, словно ни у русской, ни у  Красной
Армии  нет и не было никакого опыта ведения  партизанской войны!  Словно  не
появилось  еще  в  начале  прошлого  столетия  сочинение, где  впервые  были
сформулированы особенности  партизанской войны, ее  цели,  тактика и способы
взаимодействия с  регулярными  войсками!  Да  к тому  же  написанные Денисом
Давыдовым!
     В свое  время я  выучил наизусть  знаменитые  строки  и  ошеломлял  ими
слушателей:
     "Партизанская  война состоит ни в  весьма дробных, ни  в первостепенных
предприятиях, ибо занимается не сожжением
     одного или двух амбаров, не  сорванием пикетов  и не нанесением  прямых
ударов главным силам неприятеля. Она объем* лет и  пересекает все протяжение
путей,   от  тыла  противной  армии  до  того  пространства  земли,  которое
определено  на снабжение  ее  войсками,  пропитанием и зарядами,  через что,
заграждая течение источника ее сил и существования, она подвергает ее ударам
своей   армии   обессиленного,   голодного   и  лишенного   спасительных  уз
подчиненности. Вот партизанская война в полном смысле слова! 6
     А   написанный  еще  в  1859   году  труд  генерал-майора  Голицына  "О
партизанских действиях  в больших размерах, приведенных в правильную систему
и применяемых к действиям  армий вообще, и наших русских  в особенности"?  А
книга по организации, тактике и оперативному использованию партизанских сил,
изданная в конце прошлого века генералом Клембовским?
     В начале гражданской войны книга Клембовского заинтересовала  Владимира
Ильича Ленина,  была в 1919  году  по его  указанию  издана как  пособие для
частей Красной Армии  и  красных  партизан.  Тогда-то-и  указал  Ленин,  что
партизанские выступления неместь, а военные действия!
     Что  говорить!  Верные ленинским указаниям, Михаил Васильевич  Фрунзе и
другие  советские  полко-водць  немало  сделали  для  изучения  объективных"
законов партизанских действий и для подготовки к партизанской войне в случае
нападения на СССР  какого-либо агрессора. Деятельное участие принимал в этой
подготовке с 1925 года по 1936-й и тогдашний нарком обороны К. Е. Ворошилов.
В  период репрессий  против  военных  подготовку  партизан  прекратили.  Все
заблаговременно подготовленные партизанские  базы  ликвидировали, из  тайных
складов извлекли и  передали армии большое количество минновзрывных средств,
а имевшиеся на этих складах несколько десятков тысяч  иностранных винтовок и
карабинов,  сот6  Цит.  по  кн.:  Денис  Давыдов.  ВЬеииие-   записки.   М.:
ВЬеиносизда-тельство, 1982. С. 292.
     ни иностранных пулеметов и миллионы патронов к ним попросту уничтожили.
Самое же страшное было в том, что в 1937 -- 1938 годах репрессировали хорошо
подготовленные партизанские кадры, кого расстреляли, кого сослали, и уцелели
из  "партизан"  только те, кто случайно переменил место  жительства или,  по
счастью, оказался  в далекой Испании, принял участие в  схватке  с фашизмом.
Сама мысль о возможности ведения нами  партизанской войны  была  похоронена.
Новая военная доктрина исключала для Красной Армии длительную стратегическую
оборону, предписывая в кратчайший срок ответить на удар врага  более мощным,
перенести  боевые  действия  на территорию  агрессора.  Естественно,  что  в
кадровых  войсках  ни командный, ни тем более рядовой состав уже не получали
знаний, которые дали бы им возможность уверенно действовать в тылу врага. Но
сейчас-то,  когда  мы вынуждены отступать, когда в тылу гитлеровцев остается
территория, населенная советскими людьми, территория с попавшими в окружение
частями, территория, изрезанная густой сетью железных дорог, сейчас-то самое
время исправить ошибку! Партизанские отряды возникнут, в этом сомневаться не
приходится.  Попавшие  в окружение  части, отдельные бойцы и  командиры,  не
пробившиеся  к своим, тоже перейдут  к партизанским действиям  или вступят в
партизанские отряды.  Значит,  им  необходимо помочь, чтобы не лилась лишняя
кровь советских  людей, чтобы  не понесли  партизаны ненужные потери,  чтобы
знали, как воевать, и имели бы все необходимое для войны во вражеском тылу!
     Опыт подсказывал: в партизанские  отряды, возникающие за линией фронта,
нужно посылать имеющих  специальную  подготовку  организаторов,  современную
технику для нарушения  работы вражеского тыла, средства радиосвязи. Готовить
таких организаторов, формировать  отряды и  группы партизан, направляемых  в
тыл  врага,  снабжать  эти  отряды  и  группы  всем  необходимым  следует  в
специальных школах, подобных тем,  что существовали  в тридцатые годы.  А  в
мастерских при школах изготавливать  мины,  пусть  самые  простые, но  легко
устанавливаемые на дорогах в 183

     тылу врага,  прежде всего на Железных. Фашистское командование напрасно
рассчитывает  на блицкриг.  Молниеносной  войны не будет, наше сопротивление
возрастает, рано или поздно мы нанесем ответный удар, ход событий изменится,
боевые действия продлятся еще какое-то время, и вот тут-то врагу понадобятся
не  только  танки  и  грузовики,  но  и  железные   дороги,  железнодорожный
транспорт! Только по железным  дорогам  сможет  осуществлять  враг  основные
перевозки своих войск, боевой техники, боеприпасов и  горючего! И мы обязаны
лишить оккупантов такой возможности...
     Первая встреча с Мехлисом
     Так и не  дождавшись  вызова Ворошилова, я  по  собственной  инициативе
поехал  однажды   в  штаб  Западного  фронта  для  разговора  с  маршалом  о
партизанских   делах.  Увы,  Ворошилов  к  тому  времени   отбыл  в  Москву.
Раздосадованный,   зашел   я   к   генералу   Васильеву.   Петр   Михайлович
посочувствовал, согласился, что нарушать. работу вражеского железнодорожного
транспорта  необходимо,  посоветовал пойти  к  находящемуся  в штабе  фронта
представителю Ставки армейскому комиссару 1-го ранга З. Л. Мехлису.
     -- Наверняка он в курсе дела и, конечно, поможет! -- рассудил Васильев.
     Мехлис меня принял. Я  объяснил, какое важное,  непрерывно возрастающее
значение  имеет  минирование   железных  дорог  в   тылу  фашистских  войск,
постарался убедить армейского комиссара, что диверсии на коммуникациях врага
потребуют  гораздо  меньше сил  и  средств, чем  тратится  на  бомбардировку
железнодорожных узлов и воинских эшелонов, что  врагу  не  достанет сил  для
надежной  охраны даже  самых необходимых  железных  и  автомобильных  дорог,
попытался развить идею партизанской войны.
     -- Подождите,  полковник! -- прервал Мехлис.  -- Что привело вас именно
ко мне? Вам кто-нибудь мешает?
     -- Нет...
     -- Тогда о чем речь? Помогайте на здоровье партизанам и не  отнимайте у
меня время! Вы свободны.
     .  --  Н-нда, --  произнес  Васильев,  узнав об итогах моего  визита  к
Мехлису.  -- Это значит, что  у армейского комиссара есть  другие неотложные
дела.  А  не  наведаться ли Вам  к члену  Военного  совета  фронта  товарищу
Пономаренко? В самом деле!  Пантелеймон Кондратьевич -- первый  секретарь ЦК
партии Белоруссии, он наверняка занимается партизанами по партийной линии.
     Идея генерала Васильева обнадеживала! Но стоит ли идти к члену Военного
совета с пустыми руками? Не лучше ли показать образцы мин, которые можно без
труда делать где  угодно и в каких угодно условиях, поскольку детали к ним в
полном смысле слова валяются под ногами?
     Встреча с Пономаренко. Начальник ОУЦ
     За сутки я  смастерил два  таких образца  и" завернув сувениры в старую
газету, во второй половине дня 11 июля явился к Пономаренко.
     Первой  продемонстрировал противопоездную  мину собственной конструкции
(ПМС). Объяснил ее устройство и способ установки. Пономаренко подержал мину,
опробовал  действие замыкателей  с  лампочкой от  карманного фонарика вместо
детонатора:
     --  Работает!   Но,   пожалуй,   сложна.  Вон  сколько   вы   накрутили
замыкателей-предохранителей!
     -- При таком устройстве, товарищ  член Военного совета,  мина абсолютно
безопасна при установке и неизвлекаема для противника...
     Пономаренко  молча  отложил  ПМС  в сторону, указал  глазами  на второй
образец. Я рассказал о втором, стал  говорить о других  минах, которые можно
производить  из  подручных  материалов,  о  самодельных  ручных  гранатах  и
зажигательных снарядах.
     -- Неплохо, но ведь у  вас одни  образцы  да рассказы, а  ими  много не
навоюешь. Я возразил:
     -- Товарищ  член Военного  совета,  если  есть  образцы, можно наладить
производство мин прямо на фронте! Лишь бы люди знали, что делать!
     -- Меня  можете не агитировать! --  ответил Пономаренко.  --  Я --  за.
Выделяйте знающих командиров да 185
     побольше всяких взрывателей-замыкателей, и давайте снабжать партизан!
     -- Командиров-специалистов, товарищ член Военного совета, у меня нет. А
минноподрывных средств в  обрез. Но прежде,  в тридцатые годы,  существовали
специальные партизанские школы.
     -- Школы?
     --  Так точно.  Там обучали  тактике партизанских действий, показывали,
как  делать всевозможные мины  и применять их во  вражеском тылу. Может быть
организовать такую школу сейчас?
     Пономаренко раздумывал, трогая пальцами образ-цы мин, поднял сощуренные
глаза:
     -- Это идея -- создать  школу!.. Впрочем,  лучше ее назвать  как-нибудь
иначе,  чтобы в  глаза  не  бросалось... Скажем, учебным центром. Да. Именно
так! Учебный  центр!..  Попрошу срочно  подготовить докладную записку на имя
народного комиссара оборону и проект соответствующего приказа.
     Изложить на  бумаге  то,  что  не  давало покоя  годами,  несложно.  На
следующее утро я вручил Пономаренко докладную записку на имя наркома обороны
и проект приказа  НКО об организации  специального учебного центра Западного
фронта. Пантелеймон Кондратьевич  прочитал  оба документа, сделал поправки в
тексте, бумаги перепечатали, и на следующий день они были подписаны маршалом
Тимошенко, который, оставаясь наркомом обороны, принял командование Западным
фронтом.
     Создаваемая      партизанская     школа      получила      наименование
Оперативно-учебного  центра  Западного   фронта,  сокращенно  --  ОУЦ.  Меня
назначили его начальником.
     -- Действуйте! -- сказал Пономаренко, когда я расписался на прочитанном
приказе.  --  Поезжайте  в  Рославль.   Там   находится  пункт  формирования
партизанских  отрядов фронта,  там  и  оперативно-учебный центр  разместите.
Желаю успеха!
     Я  сознавал,  что  нахожусь  у  истоков  огромного  дела,  и радовался.
Сбывалась  мечта  --  нанести   удар   по   растянутым,   плохо   охраняемым
коммуникациям  вра-жеских  армий,  разрубить  наползавшую  фашистскую гадюку
надвое, отделить ее голову --  передовые  части,  от  хвоста  --  источников
снабжения.

        Глава 4. Первые ученики

     Около шести часов утра 14 июля, в пяти километрах  от  Рославля,  среди
болот и тощего  чернолесья  разыскали  мы с Семенихиным и Шлегером постройки
управления торфоразработок: там, по нашим  сведениям, размещались  работники
аппарата  ЦК Коммунистической партии Белоруссии, у  которых мы могли узнать,
где находится пункт формирования партизанских отрядов.
     Озадаченный нашим приездом дежурный упорно твердил одно:
     -- Все спят.
     Через открытые двери комнат я и сам видел, что прямо на полу, вповалку,
спят люди. Но дело не  терпело отлагательства, и мы настояли, чтобы дежурный
разыскал и разбудил секретаря ЦК товарища Эйди-нова.
     Дежурный повел в комнаты. Эйдинов спал  на  коротком венском диванчике,
согнув колени. Сел, энергично  потер лицо, взял письмо от П. К. Пономаренко,
прочитал, снова крепко потер лицо:
     -- Извините, мы вчера очень поздно закончили работу.
     Выехали в Рославль: пункт формирования партизанских отрядов находился в
пионерском лагере на окраине города. Эйдинов по дороге ввел в курс дела:
     специалистов по партизанской  тактике и  технике на пункте нет, техники
тоже  нет,  но  отряды  формируются,  людям  ставят  конкретные  задачи,  --
уничтожать фашистских солдат и офицеров, разрушать различные военные объекты
и железные дороги, мешать работе связи.
     -- А как это делать -- учат? Эйдинов пожал плечами:
     -- Ну! Сами сообразят!

     Дела аптечные

     В  бывшем  пионерлагере   встретил  начальник   пункта  Иван   Петрович
Кутейников, в прошлом заведующий военным отделом Совета  Народных Комиссаров
БССР.  Иван   Петрович  чистосердечно   признался,   что  не  имеет   ясного
представления ни  о партизанской войне в  целом, ни  о тактике  партизанских
действий, ни о технике и тактике диверсионной работы.
     -- Сами посудите -- откуда мне все это знать?  -- развел он руками.  --
Никогда  я  в  партизаны  не  метил.  Вот  если  насчет  обмундирования  или
продуктов, вообще по частям снабжения -- это да, это я могу.
     --  С оружием беда, -- дополнил  картину  Кутейников за  завтраком.  --
Винтовок не хватает, пулеметов нет, даже  ручных гранат  не наберешь... А вы
говорите --взрывчатка и прочее! Тут ни одной живой души нет, которая хоть бы
малость смыслила в этом самом подрывном деле! Мы одно делать насобачились:
     учебные  винтовки восстанавливать.  Запаяем просверленные  отверстия, и
ничего -- стреляем!
     -- Значит, минами партизан не снабжаете?
     -- Какие, к лешему, мины? Слава богу, научились дырки запаивать!
     --  Плохо.  Мины,   между  прочим,  могут   заменить   партизанам  даже
артиллерию.  Посудите  сами, Иван  Петрович... -- я  пустился  в  объяснения
преимуществ  инженерных мин, и под конец моей страстной речи Кутейников даже
вилку отложил.
     --  У вас и  с  собой  эти  мины  есть?  А  ну, покажите!  Образцы мин,
зажигательных снарядов, ручных гранат  -- все это было  для  Ивана Петровича
откровением,
     -- Вот такая малявка может целый поезд угробить?! Сила!
     Знакомство с будущими  партизанами состоялось сразу  после  завтрака. Я
увидел  десятки  внимательных, настороженных глаз,  увидел лица,  отмеченные
усталостью, тревогой, заботой.
     Мне было понятно, что творится  на душе у  этих"  людей, самоотверженно
вызвавшихся  идти в тыл  врага,  обеспокоенных  нехваткой  оружия и  средств
связи.
     Не тратя времени на общие разговоры, я начал прямо с показа привезенной
техники.
     И   настороженные   глаза  заблестели,   озабоченные  лица  засветились
радостью.
     После занятий люди долго не расходились, каждому хотелось увидеть  мины
и гранаты поближе, прикоснуться к ним. Нас засыпали  вопросами.  Стало не по
себе.  Партизанскую  технику я показал, но как объяснить  людям, что в нашем
распоряжении  находятся   лишь  единичные  образцы   этой  техники,  что  ни
документации  на  изготовление  инженерных  мин, ни  самих  мин,  ни  прочих
диверсионных средств на фронте пока нет? Да надо ли, впрочем, это объяснять,
омрачать людям жизнь? Не лучше ли найти какое-то решение проблемы?
     Решение   виделось  одно:   немедленно  ехать  в   Москву,  в   Главное
военно-инженерное управление:
     помочь могут только там.  И вот во второй  половине  того же дня  пикап
Шлегера помчался в Москву. Именно помчался: мы добрались до Москвы по старой
Варшавской дороге еще засветло.
     Странно выглядел  город.  Если  бы  не  красноватый  оттенок  закатного
солнечного  света,  можно  было  бы  подумать,  что  день  в  Москве  только
начинается:
     слишком мало людей на улицах.
     Своего начальник, полковника Нагорного, я застал в рабочем кабинете.
     --  Вот  хорошо,  что  приехал! Ваша группа  задачу  выполнила,  войска
получили пополнение, теперь будешь работать в отделе!
     Заверенную копию  приказа наркома обороны о назначении меня начальником
оперативно-учебного центра прочитал, хмурясь. Возвратил приказ:
     -- На двух стульях сидеть  собрался? Не удастся. Однако, выслушав меня,
согласился, что надо всячески помогать обучению партизан.
     С   помощью   Нагорного  и   Галицкого   быстро   получили   наряды  на
принадлежности  для изготовления  мин,  гранат  и зажигательных снарядов, не
удалось получить только средств радиосвязи.
     --  Что же ты не спросишь, где семья? --усмехнулся  Нагорный, когда я в
очередной раз зашел к нему в кабинет с каким-то требованием.
     -- А что? Надеюсь, они дома?
     -- Дома-то дома, а где этот дом, знаешь? Я растерялся.
     -- Скажи  спасибо  Вакуловскому  и  Цабулову, -- посоветовал  Нагорный,
называя фамилии моих товарищей по отделу. -- Пока некоторые партизанят,  они
эвакуируют их жен и детей. В тот самый лесной городок, где  ты после Испании
полигоном командовал...
     Нагрузив  пикап добытым  имуществом,  поздним утром следующего  дня  мы
двинулись  обратно   в   Рославль.  А   там  огорошил  Кутейников:  получено
распоряжение в ночь на 16 июля отправить во вражеский тыл сто человек.
     -- С чем отправлять, не сказали?
     -- Самим приказано думать!
     Лихорадочно прикинув, что можно сделать, я тронул заместителя за плечо:
     -- Аптека далеко? Работает?
     -- Аптека в  городе. Работает.  Вам нездоровится, товарищ полковник? --
встревожился Кутейников.
     -- Не поздоровится, если подведет аптека. Поехали!
     Провизор, не  видя  в моих руках рецепта, выжидательно поднял  брови. Я
предъявил удостоверение "личности-  и --объяснил, -- что-требуетсят Провизор
обладал чувством юмора:
     -- А вы гарантируете, что пациенту придется туго?
     -- Полностью гарантирую.
     -- Тогда я приготовлю "лекарство" в любом количестве!
     Оставив  провизора и его  помощников  выполнять  наш огромный заказ,  я
вернулся в пионерлагерь и немедленно  начал занятия с партизанами. Побывал с
ними  в поле, на автомобильной и  на железной  дорогах.  Показывал, как надо
ставить мины в различных условиях, знакомил  слушателей с другими  способами
разрушения вражеских коммуникаций. Используя химикаты прихваченные в аптеке,
успели сделать некоторое количество самодельных гранат, терочных вос-190
     пламенителей  и  взрывчатые смеси.  Тем  временем  лейтенант Семенихин,
получив сведения, что в одном из ближайших совхозов осталось много аммиачной
селитры,  привез  в пионерлагерь три  тонны этого  удобрения.  Оно послужило
сырьем    для    самодельной    взрывчатки.    Таким   образом,   гранатами,
воспламенителями и взрывчатыми веществами уходящую группу обеспечили. Теперь
задача  состояла  в  том,   чтобы  предохранить  терочные  воспламенители  и
самодельный  аммонал от отсыревания на время следования группы в  тыл врага.
Но  выход  и  тут   был  найден,  хотя  нашеновоетребованиеповерглопровизора
рославльской аптеки в замешательство (Похоже, Илья Григорьевич  реквизировал
все  "изделия No2" Бзкского  резинового завода.  Прин. ред. А. Э. ) Впрочем,
провизор не подвел и на этот раз.
     Подготовка первых инструкторов
     На  рассвете 17 июля я получил приказ перебазировать оперативно-учебный
центр  в Чонки, что под Гомелем: накануне враг захватил Смоленск,  и  обстал
новка ухудшилась.
     Постоянный состав ОУЦ и работники ЦК Компартии Белоруссии добирались до
Чонков  через  Мглин. За-битые  беженцами  и  мычащим  скотом  улицы  Мглина
напомнили  Валенсию  1936  года.  Из Мглина,  не задерживаясь, мы свернули в
сторону  Унечи, остановку  сделали  только  в Клинцах.  Эвакуация и  тут шла
пол-ным ходом.
     Прибыв в Гомель, мы расположились в так называемых "обкомовских дачах".
Место оказалось -- лучше не придумать: леса и железная дорога поблизости.
     Занятия  начали  сразу,  как  только  разгрузили  ма-шины,   разместили
имущество и людей.  На подготовку партизанской  группы  отводилось  всего 60
часов, раз* в пятнадцать меньше, чем когда-то, в начале тридца-тых годов. Но
ничего не поделаешь -- война, обста-новка крайне тяжелая...
     Начали с  обучения инструкторов.  Готовить  инструкторов-универсалов не
позволяло время, -- стали заниматься инструкторами  по диверсионной технике.
В  первую группу  вошли  лейтенант  Г.  В. Семенихин, К.  С. Михеева,  Ф. П.
Ильюшенков и несколько других товарищей.
     Семенихин --  человек  нелегкой  судьбы.  Сын командира  кавалерийского
полка, сподвижника М. В.  Фрунзе, он  девяти лет остался  сиротой. Вместе  с
сестрой  жил  и  учился  в  детском  доме в Ленинграде.  С 1930  года  начал
слесарить на заводе.  Хотел стать инженером и упорно добивался осуществления
своей мечты:
     без  отрыва   от   производства  поступил   в  Ленинградский   институт
инженеров-механиков   социалистического  земледелия   и,  совмещая  учебу  с
работой, успешно защитил в 1937 году дипломную работу.
     Сразу  после  института Семенихина призвали на службу в железнодорожные
войска Красной Армии. Он окончил так называемые "курсы одногодичников" и был
оставлен в кадровых войсках.
     Уже на  Карельском  перешейке  зимой  1939/40  года я  оценил  смелого,
инициативного  и  достаточно   осторожного  командира,  а  познакомившись  с
Семенихи-ным  поближе, понял, что этот  волевой человек может стать неплохим
воспитателем будущих партизан. И не ошибся.
     В оперативно-учебном центре Семенихин  отлично  усвоил новую  для  него
диверсионную   технику,   изучил   тактику   партизанской    войны,    начал
самостоятельно обучать людей.  Через год он стал заместителем начальника,  а
потом и начальником партизанской школы при созданном в 1942 году Центральном
штабе партизанского движения.
     С  Клавдией  Семеновной Михеевой, молоденькой, голубоглазой  Клавочкой,
как  ласково  называли  ее  подруги,  работники ОУЦ  познакомились в Гомеле.
Михеева  работала  на  спичечном  заводе,  ее  заинтересовали   партизанские
зажигательные средства, она во многом нам помогала.
     Приглядевшись к  работящей, боевой  девчушке,  я предложил ей перейти в
мастерскую  учебного  центра.  Клавочка   залилась   румянцем  и...  наотрез
отказалась. Даже как-то обидно стало!
     --  Прошу  вас,  товарищ  полковник,  не  разговаривайте  со  мной  при
свидетелях, -- не  поднимая  глаз, скороговоркой произнесла  Михеева.  --  И
вообще  не  нужно,  чтобы  люди  знали  о  моем   сотрудничестве  с   вашими
подчиненными.
     -- Для такой просьбы есть веские причины?
     -- Да.
     Веские  причины  надо  уважать. Я кое о  чем догадывался и  поговорил о
Михеевой  в  ЦК  Компартии Белоруссии.  Как и предполагал,  ее  намеревались
оставить  на подпольной работе в  Гомеле. Удалось доказать,  что скрыть факт
сотрудничества  Клавдии  Семеновны   с  оперативно-учебным  центром  уже  не
удастся, что оставлять ее теперь в  подполье рискованно, и Михее-ву передали
в  распоряжение ОУЦ. А  Клавочка  всего через десять дней работы  в  учебном
центре заявила о своем  желании отправиться во вражеский тыл. Она, мол,  уже
обучила многих  девчат и парней делать вместо спичек зажигательные снаряды и
взрыватели, очень хочет бить врага сама. Я объявил, что никуда ее не отпущу,
пока не выучу всем тонкостям дела, и сдержал слово.
     Вслед  за группой  инструкторов по диверсионной технике  стали готовить
инструкторов  по  партизанской тактике. Набрасывая проект приказа о создании
учебного  центра, я предусмотрел направление в центр не  менее двадцати пяти
командиров-пограничников.  Опыт  подсказывал,  что  они   станут  ценнейшими
сотрудниками:  по  роду  службы  командиры-пограничники  хорошо  знакомы  со
многими приемами и методами борьбы с врагом, используемыми партизанами.
     Пограничников  в ОУЦ направили, и наши ожидания  они  оправдали. Ф.  П.
Ильюшенко, П.  А. Романюк, Т. П. Чепак, И. С. Казанцев, Ф. А.  Кузнецов, все
другие  товарищи   "первого   призыва"   оказались   хорошими   оперативными
работниками и стали отличными преподавателями тактики.




     О партизанской стратегии
     Шло   время.   Фронт  неумолимо   приближался  к  Гомелю,  и  дорожить-
приходилось уже не днями, а буквально часами!
     Выпускники  школы  овладевали основами  партизанского  дела твердо.  Им
постоянно напоминали:
     гитлеровская  армия   полностью   зависит   от   доставки   пополнений,
боеприпасов  и  вооружения  из  глубокого  фашистского тыла, партизаны могут
массовыми  диверсиями парализовать вражеский транспорт,  оставить  вражеские
соединения на фронте без  боеприпасов и  горючего. Диверсии  рекомендовалось
производить  по возможности  вдали от  населенных  пунктов,  жители  которых
помогают партизанам. Объяснялось, кстати сказать, что массовость диверсий --
самый  надежный  способ  заставить  врага отказаться от  жестоких  репрессий
против мирного населения.
     Часть подготовленных нами организаторских  и диверсионных групп и часть
партизанских отрядов, формировавшихся в районах, которым угрожало фашистское
нашествие,  оставляли  тогда  на местах.  Другие отряды перебрасывали  через
линию фронта.
     Вскоре  ОУЦ  развернул партизанскую школу в Мозыре, направив  туда  ряд
инструкторов во главе с Чепаком и Казанцевым. Забирали от нас инструкторов и
в  другие  школы.  Казалось, дела  налаживаются! Но  беспокоило  еще многое.
Нехватка оружия. Полное отсутствие средств  радиосвязи. Промахи в подготовке
людей.    Выяснилось,    например,     что     экипировка     партизан     и
проводников-пограничников  под  "местных жителей" добра не  приносит.  Играя
роль "местных", наши ряженные заходили в населенные пункты,  спрятав оружие,
а на дневки располагались, не выставив  надежное охранение, и несли  потери.
Тогда было решено, что  все наши люди обязаны носить военную форму, а оружие
без  крайней  надобности прятать  не  должны  никогда.  Тем,  кому  формы не
досталось, на  головные уборы нашивали кумачевые полоски. Результат сказался
быстро. Появление в тылу врага  обмундированных,  хорошо вооруженных отрядов
воодушевляло   население,   приводило   в   ужас  предателей  и  изменников,
нервировало  оккупантов,  а  самих  партизан  дисциплинировало,   заставляло
проявлять  бдительность:  на  день они либо оставались в лесу, либо, зайдя в
село, -- организовывали боевое обеспечение, не полагаясь на "маскарад".
     Люди к  нам шли и  шли. Замечательные люди!  Многие могли  бы уехать  в
Сибирь  или  Среднюю Азию,  избежать ужасов войны,  но предпочли  идти в тыл
врага  и  выполнять  опасные  задания,  чтобы  собственным  ратным  трудом и
подвигом приблизить час победы.

        Глава 5. Новые школы

     Вскоре  после  размещения  под Гомелем  мастерские  оперативно-учебного
центра начали испытывать нужду в деталях, необходимых для производства  мин.
Иссяк  даже запас батареек для карманных фонариков, без  которых не сделаешь
мины  с электродетонаторами. В Гомеле  ни  деталей, ни батареек не  нашлось,
могла решить вопрос поездка в Киев: город столичный,. промышленный,  до него
только двести километров,  каких-нибудь четыре  часа езды на поезде. И  едва
возникла  мысль  о  поездке  в  Киев,  тут же родилась  идея  разыскать  там
партизанских командиров и специалистов подрывного дела,  знакомых  по началу
тридцатых годов. Не может быть, чтобы все разъехались!..
     Самая короткая дорога из Гомеля в Киев лежит через Чернигов. Я приказал
ехать Шлегеру  к  обкому  партии:  обстановка угрожающая, в обкоме, конечно,
готовятся  к  ведению  партизанской  войны,  могут  испытывать трудности  --
партизан на Черниговщине  не  готовили,  никому,  в голову не приходило, что
враг окажется за Днепром и Припятью!

     Секретарь Обкома Федоров

     В  приемной  первого  секретаря  Черниговского  обкома  партии  Алексея
Федоровича Федорова сидело человек пятнадцать.




     Помощник секретаря  обкома  взял мой  мандат,  ушел за  высокую, обитую
коричневой кожей дверь и буквально через минуту-другую распахнул ее:
     -- Вот кстати приехал! -- неожиданно приветливо встретил  меня Федоров.
-- Ну, как нельзя кстати! Собираемся партизанить, а знающих людей нема!.. --
Вы сидайте, сидайте, товарищ полковник. Зараз я вас так просто не отпущу!
     Возвратив документы, Алексей  Федорович сказал, что люди в партизанские
отряды  и  группы  подобраны,  вооружены  винтовками,  есть даже  гранаты  и
пулеметы, вот только о партизанах знают в исключительно по книгам.
     -- Кого  не спроси, що це таке -- партизаны, зараз отвечают: ну, як же,
Бакланов да Метелица, словом, "Разгром". Далось, понимаете, им  это название
--"Разгром"! Им же, наоборот, самим фашиста громить надо!
     Говорил  Алексей  Федорович  вроде  бы  сокрушенно,  но  лукавые  глаза
смеялись, и я чувствовал: секретарь обкома приглядывается, оценивает меня.
     В кабинет без доклада вошел широкоплечий мужчина лет тридцати пяти.
     --  Знакомтесь,  -- сказал  Федоров.  --  Полковник  Ста-ринов.  А  это
секретарь  нашего  обкома  Николай-  Ники-тович  Попудренко.  Ведает  сейчас
подпольем и партизанами.
     Я  слышал,  что  Попудренко  работал   слесарем   на   Днепропетровском
металлургическом заводе, и удивился, что рука у него  белая и мягкая, но тут
же сообразил: слесарил-то он десять лет назад!
     --  Илья  Григорьевич  собирается  трохи  помочь  нам  с   организацией
партизанских дел, -- уточнил Федоров. -- Ты, Николай Никитович, когда можешь
собрать группы для инструктажа?
     -- Завтра. Прямо с утра. Я запротестовал:
     --  Товарищи,  мне  срочно  нужно  в  Киев.  Ни  на  чае  задерживаться
нельзя!,:..
     -- Так чего же вы заехали? Почеломкаться? -- удивился Федоров,
     -- Зачем --  почеломкаться? Помочь. Оставлю вам краткий конспект лекций
по нарушению  работы тыла противника, а когда вернусь  в учебный центр, то и
инструкторов прислать сумею.
     --  А  ну, кажите конспект!  -- протянул  руку  Федоров.  Я  достал  из
портфеля  кипу изрядно  потертых  листов,  отдал  секретарю  обкома. Алексей
Федорович бегло просмотрел конспекты, хлопнул по кипе широкой ладонью:
     --  Добре!  Для  начала  берем это. Сгодится.  А вы обещайте,  что сами
приедете после Киева. Договорились?
     -- Обязательно приеду, Алексей Федорович. Я поднялся.
     --  Думаю, вам и  шоферу  не  вредно пообедать.  Зайдите в  столовую, я
распоряжусь, -- предложил Федоров.
     -- А удобно?
     -- Это в лесах и болотах будет неудобно!
     На  этом и расстались, а  к вечеру  перед  ветровым стеклом  легковушки
Шлегера  вспыхнули   красноватым  закатным  золотом  купола   святой  Софии,
расплавленной медью, синевой стали сверкнула полоса Днепра, пятнами темной и
светлой  зелени заклубились киевские сады  и  парки. Минут  через пятнадцать
въехали  в  город. Но на улицах, где  я  бродил  когда-то с  дорогой  сердцу
девушкой и друзьями, рыли окопы, на заветных перекрестках топорщились наспех
сваренные противотанковые ежи, а на окнах домов, перечеркнув прошлое, белели
бумажные полоски -- защита от взрывных волн...
     Остановились  на  Крещатике  около дома No  25. Прежде  здесь  жил боец
бригады  Котовского, кавалер  двух орденов боевого Красного  Знамени Николай
Васильевич  Слива.  В  тридцатые годы его  готовили  на должность  командира
бригады. Тут ли он?
     Дверь открыла незнакомая женщина:
     --  Николая  Васильевича?  Так он  еще в прошлом году уехал с семьей  в
Молдавию.
     -- Адреса не знаете?
     -- Мабудь, вин  в Бельцах,  а може,  где еще... <sup>[; ]</sup> <sup>[:
]</sup>
     Слабый огонек надежды угас. 197
     ЦК Компартии Украины
     На  площади   перед  зданием  ЦК  партии  Украины   --ни  души.  Солнце
закатилось, наползли  сумерки,  может,  из-за этого  явственней  доносится с
запада  смутный гул  канонады.  В  отделе пропусков  выясняют  к кому я хочу
пройти,  связываются  с заведующим  военным  отделом  ЦК  Петром  Ивановичем
Захаровым тщательно изучают документы и, наконец, выписывают пропуск.
     Коридоры  здания,  устланные  ковровыми  дорожками,  безлюдны.  Захаров
внимательно выслушивает просьбу: выделить оперативно-учебному  центру десять
тысяч ампул  серной кислоты,  тысячи две  батареек и  лампочек для карманных
фонариков, еще кое-что,  и  разыскать  известных  мне по прежней  совместной
работе командиров и специалистов миннопод-рывной техники.
     -- Со своей стороны мы могли бы  оказать помощь в  подготовке партизан,
-- говорю я под конец. Петр Иванович трет переносицу.
     --  Дело  важное,  --  заключает он. --  Очень важное дело.  Пойдемте к
товарищу Бурмистенко. Сейчас я позвоню...
     У секретаря ЦК Компартии Украины Михаила  Алексеевича Бурмистенко серый
цвет  лица,  под глазами  темные,  набрякшие мешки, но  взгляд  пристальный,
цепкий.
     --  Старых  партизанских  баз давно  нет,  --  выслушав  меня,  говорит
Бурмистенко. -- А  вот  люди  должны были остаться. Вспомните, кого  можете,
сами, да и мы поищем. А батарейки и все прочее, конечно, дадим!
     -- Товарищ Старинов привез образцы диверсионной  техники, -- вступает в
беседу Захаров.
     -- Где они? -- оживляется Бурмистенко.
     -- Внизу, в машине.
     -- Ага!  Ну, надеюсь,  в ЦК вы  диверсии  устраивать не  станете и ваши
"игрушки" сюда внести можно?
     Я мешкаю с ответом. Взрывчатку в  "игрушки", если под таковыми разуметь
мины  и гранаты, мы не закладывали, однако электрозапалы в минах имелись,  а
зажигательные снаряды" вообще были настоящими.
     --  Может,  лучше  организовать показ в  другом  мес-те? -- спросил  я,
объяснив  причину сомнений.  --. К тому  же,  с охраной недоразумение  может
выйти.
     -- В чем вы держите ваше хозяйство? -- перебил Бурмистенко.
     -- В двух чемоданчиках.
     -- Несите. Дам команду, чтоб пропустили. Пока ходил за чемоданчиками, в
кабинете секретаря ЦК  собралось десятка полтора человек: работники аппарата
ЦК,  несколько секретарей обкомов.  Со стола  для совещаний убрали графины и
пепельницы.
     --  Выкладывайте  добро!  --   указал  на  стол   Михаил  Алексеевич  и
усмехнулся:  --  Это, видимо,  первый случай,  когда в  здание  ЦК  вносятся
подобные вещи.
     Я показал, как  работают партизанские мины, даже действие зажигательных
снарядов продемонстрировал, поместив"  их из  предосторожности  в  массивные
каменные урны, принесенные из коридора.
     --  Впечатляет! --  сказал Бурмистенко.  --  Давайте нам  эту  технику,
товарищ полковник,  а  товарищу  По-номаренко  передайте  мою  настоятельную
просьбу командировать  вас  сюда хотя бы на пять дней.  Мы ведь тоже создали
партизанскую школу, а опытом похвастаться не можем.
     На  следующий день  я вновь пришел, в ЦК, на этот раз со списком бывших
партизанских  командиров  м специалистов минноподрывного дела,  чьи имена  и
фамилии удалось вспомнить ночью.
     -- Людей  начнем  искать  немедленно, --  заверил  Бурмистенко. -- Вашу
заявку на детали удовлетворили?
     -- Да, Михаил Алексеевич. Большое спасибо, выручили!
     -- Говорят, долг платежом красен. Не забудьте, мы
     вас ждем...
     Пономаренко  остался  доволен  результатами  поездки  в  Киев,  просьбу
Бурмистенко командировать меня  в  Киев принял, и  через  два  дня  я  снова
отправился в путь. На этот раз уселись в пикап и четыре инструктора, а среди
них двадцатитрехлетний  командир-пограничник Ф. П. Ильюшенко, избранный мною
в помощники. Был Ильюшенко кареглаз, суховат телом, 199
     подтянут,  быстр  в  движениях. Он обладал замечательной  памятью и все
новое  запоминал прочно и  надежно.  В  густой каштановой  шевелюре молодого
командира блестели серебряные нити -- память о первых днях и ночах войны: он
служил  в пограничном  литовском  городке  Мариамполе,  хлебнул лиха  полной
мерой,  видел и  трусость и  неразбериху,  но видел  и  несгибаемое мужество
солдат и командиров, и сам проявил большое мужество в горькие  недели отхода
на восток. Я уже убедился, что могу положиться на Ильюшенко полностью.
     Дату  второго приезда  в Киев помню  точно -- 1  августа:  в этот  день
Центральный  Комитет  партии  Украины проводил  совещание  командования двух
киев-.  ских, донецкого и харьковского партизанских отрядов.  Мы  попали  на
совещание прямо с дороги.
     Тревожный был  день!  Артиллерийская  канонада  приблизилась,  в разных
концах города слышались разрывы авиабомб, в синей  вышине надрывались моторы
истребителей, слышался сухой отрывистый треск авиационных пулеметов и пушек.
     По  просьбе  украинских  товарищей мы на скорую руку развернули в фойе,
перед залом совещаний, выставку диверсионных средств борьбы.
     Члены  ЦК  Компартии  Украины,  работники  аппарата  ЦК,   партизанские
командиры и комиссары А.  Ф. Федоров, В. Т. Волков, И. Ф. Боровик и другие с
любопытством осматривали "экспонаты", вертели их в руках.
     Тут,  в  фойе,  познакомился  я  и  с  Леонидом  Петровичем  Дрожжиным,
заместителем заведующего отделом  кадров ЦК,  живым, энергичным, приветливым
человеком.
     Еще перед началом совещания  я узнал от Захарова, что для  партизанской
школы подобрано место в Пущей Водице и что по вопросам партизанских кадров и
снабжения партизан впредь следует обращаться именно к Дрожжину.
     --  Добудем  все,  что  попросите!  -- пообещал  Лео-нид  Петрович  при
знакомстве.
     -- Боюсь, одну субстанцию даже вы не достанете! --г пошутил я.;;
     -- Какую?
     -- Время, Леонид Петрович.
     -- Да. Чего нет, того нет. Но будем стараться!
     Доклад делал Бурмистенко. За Бурмистенко выступили другие товарищи.
     Это было первое на моей памяти совещание,  где всесторонне  обсуждались
вопросы  партизанской тактики, говорилось о боевом  опыте гражданской войны,
вспоминалась подготовка партизанских  кадров в тридцатые годы. Обсуждались и
операции, проведенные отрядами, начавшими действовать в тылу врага...
     Вечером  я поехал  со своими  инструкторами  в  Пущую Водицу. Занятия в
партизанской  школе   начали   со   следующего  дня.  В  мастерских  обучали
изготавливать партизанскую технику, а  в поле,  на железных  и автомобильных
дорогах учили ставить мины. И так по двенадцать часов в сутки. Помогало, что
я хорошо знал городок  и окрестности: не пришлось ломать голову над тем, где
лучше  устраивать засады,  какой  маршрут  избрать  для  ночного перехода. А
ученики легко  схватывали и усваивали материал:  ведь среди  них было немало
молодых людей со средним и даже высшим образованием.
     К 6 августа партизанская школа в Пущей Водице работала полным ходом.
     Не все во время занятий шло гладко. Одно чепе произошло со Шлегером. Он
исправно посещал наши  занятия,  присматривался, прислушивался,  а  в  Пущей
Водице, понимая, как мало у нас  инструкторов, попросил доверить ему занятия
с одной группой. Володя Шлегер обучал людей неплохо, но однажды перемудрил с
ампулами  и  сжег серной  кислотой сапоги.  Хорошо, что ноги не  повредил. К
сожалению, ничего,  кроме старых ботинок с обмотками, добыть для Шле-гера не
удалось.
     Между тем срок  командировки истек. Пора было прощаться с Пущей Водицей
и Киевом. Перед отъездом меня принял Михаил Алексеевич Бурмистенко. Разговор
состоялся  серьезный,  касавшийся   в  основ-.   цом  --вопросов  подпольной
деятельности и работы партизан в  городах. Заодно Михаил Алексеевич сообщил,
что пока, к сожалению, никого из партизан-201
     ских командиров по моему списку разыскать ме удалось.
     Поблагодарив за помощь в работе, Бурмистенко с
     -- тревогой осведомился:
     -- Это правда, "что  ваш  шофер тоже подрывник  --и уже успел подорвать
собственные  сапоги?  Я  смешался,  начал  было   объяснять...   Бурмистенко
расхохотался:
     -- Ну ладно! Шучу же!
     Нагнулся, вытащил из под стола новые хромовые. сапоги:
     --  Поблагодарите  вашего Володю  и  передайте ему  подарок. А  то  еще
рассказывать станет, что в Киеве его раздели!
     -- Как вы узнали об этой истории? -- удивился я,
     -- А уж это военная тайна!
     Позже я узнал, что ввел Бурмистенко в "курс дела"
     и предложил позаботиться о Шлегере Леонид Петрович Дрожжин.
     По  дороге  в  Гомель,  выполняя  давнишнее  обещание,  мы завернули  в
Чернигрвский обком партии.
     -- Наконец-то! -- воскликнул Федоров. -- Люди и ждать устали!
     Вынул из ящика письменного стола --книжечку:
     -- Нравится?
     -- Виноват, что это?
     -- Не узнаете? Ваши конспекты, только в божеский "ид приведенные! Мы их
тут тиснули небольшим ти-ражом.
     -- На мою долю оставили?
     -- Оставили, не  беспокойтесь! Черниговский обком, сказал  Федоров, уже
наладил подготовку партизан и подрывников.
     -- А у вас, поди,  что-нибудь новенькое есть? Не скупитесь, поделитесь!
-- попросил он.
     "Новеньким" были  зажигательные  снаряды замедленного действия, десяток
таких снарядов я и --выложил на стол.
     -- Обождите, соберу товарищей! -- попросил Федоров.
     Собралось человек  шесть-семь,  в  их  числе Попуд-ренко.  Демонстрируя
зажигательные снаряды замед-202
     ленного  действия,  я  воспламенял  их  различными  способами.  Снаряды
вспыхивали через неравные промежутки времени, горели бурно.
     Стал  объяснять устройство  снарядов. Алексей  Федорович взял  один  из
шариков "на память", а тот возьми да. и воспламенись!
     -- Ничего, -- успокаивал  меня и  других товарищей Федоров. -- Я же сам
виноват. Зато все бачили, як эти треклятые зажигалки горят! Ну, диверсанты г
ну, хими-ки!..
     Школа пожарников.
     <u>Едва</u> мы вернулись  в ОУЦ, как туда  прибыли работники обкомов  и
райкомов Белоруссии, оставляемые для работы  в тылу гитлеровских войск. Враг
подходил  к  Гомелю,  времени  для  обучения  новичков  едва  хватало, чтобы
показать партизанскую  технику и ее  действие,  прочитать лекцию о принципах
организации подполья.
     А в середине  августа  П. К.  Пономаренко  сообщил,  что  ЦК  Компартии
Белоруссии  принял  решение  передислоцировать  оперативно-учебный  центр  в
Орловскую область. Пономаренко просил срочно выехать в Орел. Вручая письмо к
первому секретарю  Орловского  обкома товарищу  В. И.  Бойцову,  Пантелеймон
Кондратьевич сказал, чтоб я договорился о размещении  ОУЦ  и  помог наладить
подготовку партизан на Орловщине.
     Разговор происходил  под  обвальный грохот  близкой бомбежки и  резкие,
отрывистые  выстрелы  зенитных  орудий.  Буквально   через  два-три  часа  с
небольшой  группой пограничников  из  ОУЦ  мы тронулись  в  новую дорогу. На
следующий день  "добрались до Брянска, заночевали в пустой из-за непрерывных
бомбежек гостинице, а наутро заторопились дальше.
     В  Орле  я  не был  лет  шесть.  В  глаза бросались трубы и  цеха новых
заводов,  новые дома,  улицы,  но большинство. труб не дымили, а улицы и тут
оказались малолюдны: эвакуировался и Орел.
     В  обкоме  партии идею  создания партизанской  школы  поддержали. В. И.
Бойцов немедленно договорился с- командованием- военного округа о продо- 203


     вольственном обеспечении будущих партизан, а чтобы школа не  пострадала
из-за отсутствия кадров, денег и вещевого снабжения, в штабе военного округа
ее  формировали   как  подразделение  Оперативно-учебного  центра  Западного
фронта. Место для школы  нашли в десяти километрах от города,  неподалеку от
аэродрома,  где посторонним лицам делать нечего.  Сначала  обком направил  в
школу  двадцать шесть человек  для обучения на инструкторов, а  к 18 августа
укомплектовал  ее полностью.  С  целью  конспирации  школу  стали  именовать
"школой пожарников".
     Начальником  ее  назначили   спокойного,   рассудительного   партийного
работника  И.  Н.   Ларичева,  его  заместителем  по  оперативной  части  --
коммуниста Д. П. Беляка, начальником штаба также коммуниста, человека сугубо
штатского, но прямо-таки созданного для штабной работы -- М. В. Евсеева.
     В  создании  школы  и  подготовке  партизанских  кадров  обкому  партий
постоянно помогали оперативные работники Орловщины  -- Г. Брянцев, ставший в
послевоенные  годы  популярным молодежным  писателем, М. М. Мартынов, В.  А.
Черкасов  и  их товарищи.  Немало сделал  для школы  и  начальник областного
управления НКВД К. Ф. Фирсанов.
     Среди  присланных обкомом  будущих  инструкторов  имелись  партийные  и
советские   работники,  сотрудники  НКВД,  агрономы,  учителя,   даже   один
заведующий--"" хлебопекарней! Очень дружно  держалась  "девичья команда"  --
шесть девушек-инструкторов, из среды которых  вышли прославленная партизанка
Ольга Кре-това, воевавшая  на Южном фронте, и Мария Белова, обучившая в годы
войны диверсионной технике и методам партизанской борьбы с противником сотни
людей.
     В  сентябре  в "школу  пожарников" прибыли группы  из  Курска  и  Тулы,
направленные для учебы тамошними обкомами партии.
     Вновь очень хорошо показал себя  в те дни мой помощник Ф. И. Ильюшенко.
Ему довелось готовить прославившийся впоследствии отряд секретаря  Брянского
горкома  партии Д.  М. Кравцова.  Сам  Кравцов, тогда  молодой,  энергичный,
инициативный,  помог наладить в Брянске массовое производство инженерных мин
и гранат.
     Кроме  Кравцова  готовились в "школе  пожарников" будущие прославленные
партизанские командиры М. П.  Ромашин, А.  Д. Бондаренко и Герой  Советского
Союза генерал М. И. Дука.
     Сам я пробыл под  Орлом всего  несколько дней:  из Москвы пришел приказ
срочно возвратиться в Главное военно-инженерное управление.

        Глава 6. "Операция "Альберих". Помните? "

     Полковник Нагорный вскинул руки:
     -- Глядите-ка,  Денис Давыдов пожаловал! Ну что,  наладил  партизанские
дела?
     -- Разве я один их налаживаю?
     --  Прекрасно! Теперь  эти  дела  вообще пойдут  без  тебя.  Ты нужен в
отделе.
     Лето кончилось, а загар даже не коснулся лица Нагорного.
     --  Что,  не  похож на жениха? --  усмехнулся Михаил Александрович.  --
Знаю. Тяжелое время, Илья Григорьевич... Ты будешь заниматься  заграждениями
под Москвой.
     -- Под Москвой?
     --  Да.  Нельзя   допустить   никаких  случайностей...  Кстати,   идем,
представлю тебя новому  начальнику управления: вступил в  должность  генерал
Котляр.
     Генерал-майор Леонтий Захарович Котляр повторил  то, о чем  уже сообщил
Нагорный.
     Несколько дней я принимал  участие в формировании новых частей, выезжал
на оборонительные рубежи вокруг столицы, даже облетал их, выясняя, где и как
усилить  заграждения,  пока не  получил  новый  приказ: выехать на  Западный
фронт, проконтролировать возведение оборонительных рубежей в районе Вязьмы.
     Пробыл под Вязьмой три дня. На четвертый вызвали в штаб фронта:
     -- Немедленно в Москву!
     Даже  с товарищами-минерами попрощаться не успел.  И  вот опять Москва,
знакомые желтые стены
     второго дома Наркомата  обороны.  Смахнув пыль с сапог, одернув измятую
гимнастерку,   поднимаюсь   прохладными  лестничными   маршами  в   привычно
темноватый коридор. До чего же прочно и неизменно все в этом здании!
     Генерал-майор Котляр ждет:
     --  Рад,   что  поспешили!  Вызов  связан  с  изменением  обстановки  и
некоторыми новыми планами... Положение на Юго-Западном фронте вам известно?
     Из  сводок Совинформбюро я знал, что на Юго-Западном  фронте  противник
рвется к Киеву, наши войска  ведут  трудные,  кровопролитные бои,  отстаивая
святыни Русской земли, мать городов русских.
     Котляр с силой провел ладонью по седеющему ежику волос;
     -- Киев оставлен  19 сентября. Враг угрожает харьковскому промышленному
району и Донбассу.
     Киев оставлен?!
     Голос   Котляра  звучал,   как  из-за  каменной  стены,  услышанное  не
укладывалось  в сознании:  в  тяжелом  положении  четыре  армии; выходят  из
окружения, сражаясь отдельными отрядами; закрепиться на новых рубежах войска
не успели; тяжелые бои на трехсоткилометровом участке фронта...
     Меня  вернули  к  действительности   жестко  произнесенные  начальником
управления  слова о  том,  что Ставка Верховного Главнокомандования  приняла
решение содействовать войскам Юго-Западного фронта  в  обороне  харьковского
района  массовыми   минно-взрывными   заграждениями  и,  что  --   в  случае
продвижения противника  -- придется заминировать и разрушить в  Харькове все
объекты,  имеющие  военное  значение. "Все  объекты"  -- означало; важнейшие
заводы и фабрики, мосты, "паровозное депо, аэродромы...
     --  В Харьков направляется специальная оперативно-инженерная группа, --
сказал Котляр. -- Ее начальником назначены вы. Берите  бумагу и  составляйте
заявку  на  необходимую  технику.  Учтите,  в  вашем распоряжении всего одни
сутки. Замахивайтесь только на то, что успеете получить.
     Тяжело опустился в кресло, положил руку на телефонную трубку:
     -- Сейчас доложу о вашем прибытии, договорюсь, когда примут в Ставке.
     Маршал Шапошников
     В Ставке Верховного  Главнокомандования  нас  принимал  глубокой  ночью
начальник Генерального  штаба  Красной Армии  Маршал Советского Союза  Б. М.
Шапошников.
     Маршала  я не встречал с 1936  года, со дня отъезда в Испанию. Тогда он
был улыбчив и жизнерадостен, а теперь выглядел мрачным.
     Понять состояние Шапошникова было не трудно. Враг смыкал кольцо блокады
вокруг Ленинграда,  рвался  к  Одессе  и Москве,  только что захватил  Киев,
фашистские полчища  наводнили  Белоруссию,  положение  выглядело  не  просто
трудным, а угрожающим.
     Обрисовав  обстановку,  сложившуюся   на  Юго-Западном  фронте,  маршал
поглядел мне в глаза:
     -- Операцию "Альберих" помните?
     Конечно,  я хорошо помнил эту  операцию:  в  марте  1917 года, совершая
вынужденный   отход  из  Франции   за   так   называемую  "линию  Зигфрида",
кайзеровские войска в течение пяти недель  проводили  массовые  разрушения и
массовые минирования на площади около четырех  тысяч  квадратных километров.
Военные историки считали операцию "Альберих" самой значительной по массовому
разрушению и минированию.
     -- Так вот, --  не отводя взгляда, продолжал Шапошников, -- разрушать и
минировать в  районе  Харькова  придется на  гораздо большей площади, а пяти
недель  для  работы гарантировать  не  могу.  Действовать  придется  быстро,
товарищ полковник.
     И повернулся к генералу Котляру:
     -- Заявку подготовили?
     -- Так точно, товарищ маршал! -- ответил Леонтий Захарович.
     Я подал Шапошникову исписанные листы. Взяв карандаш, маршал углубился в
чтение. Покачал голо-вой:
     -- С  запасом, голубчик, делали!  Вы же  знаете, со средствами и силами
плоховато! 207
     Карандаш зачиркал по заявке.
     -- Утвердим  вот  в таком сокращенном виде, -- твердо  сказал маршал  и
поставил свою подпись.
     Рассмотреть поправки Шапошникова не удалось:
     он поднялся, показывая, что аудиенция окончена.
     --  Собирайте людей, получайте  необходимое  и немедленно в Харьков! --
напутствовал маршал.  -- Помните:  ни  одного несчастного случая. Для  наших
войск мины должны быть безопасны.
     Я осмелился заметить:
     -- При таких масштабах и таких темпах...
     Дорога на Харьков
     День  28  сентября 1941  года запомнился  крепко. Метаться пришлось  по
всему  городу,  зато за  одни сутки  я  и дела в  Главном  военно-инженерном
управлении переделал,  и  людей для  новой  оперативной  группы  отобрал,  и
минновзрывную технику получил, и транспортом группу обеспечил.
     Со мной выезжали  в Харьков  пятнадцать  командиров  инженерных  войск,
несколько  инструкторов из ОУЦ и спецподразделение военинженера  2-го  ранга
Владимира  Петровича  Ястребова,  имеющее  на вооружении радиомины.  Правда,
радиомин выдали только тридцать штук, взрывателей и замыкателей замедленного
действия  менее  трех тысяч,  замыкателей, реагирующих на  сотрясение,  лишь
пятьсот штук, но начинать с этим можно было. Сожалел я только о том,  что не
успел  надлежащим  образом  поговорить  с  отобранными  в   группу  молодыми
командирами, не предупредил  их об особой секретности задания. Но  для этого
потребовалась   бы  поездка  в  военно-инженерное   училище,  а  времени  не
оставалось...
     Утро двадцать девятого сентября сорок первого года  начиналось в Москве
уныло, нехотя. Ночью сыпал нудный, сиротский дождичек,  рассвет никак не мог
пробиться  сквозь  низкие,  разбухшие  облака,  разогнать   влажный  сумрак.
Зашторенные  окна не пропускали свет, казались слепыми. Глухо стучали сапоги
патрулей, в подъездах  сутулились  фигуры  жильцов  --  дежурных по  ПВО,  с
бульваров  и   набережных  тянулись  к   угрюмому   небу   тросы  аэростатов
заграждения, 208
     по  Садовому  кольцу  с  лязгом  двигалась танковая  рота.  Автоколонна
выбралась  на  Харьковское шоссе,  а  во второй  половине  дня  благополучно
прибыла в Орел. Тут пришлось  задержаться, заправляя машины, и на полпути  к
Курску нас застала ночь. Непроглядная, тоже дождливая. Включать фары нельзя,
ехать с  затемненными  -- опасно. Стали  искать  место для  ночлега. Выбрали
укромную  лощинку, решили устраиваться, но поблизости не  оказалось  воды, и
пришлось двинуться дальше. Так и ползли на малой скорости до самого  Курска.
Но какое же  счастье, что возле лощинки не  нашлось воды: той же самой ночью
фашистские войска перерезали шоссе в том районе, где мы чуть не заночевали!
     В   Курске  автоколонна   не  задержалась:  враг  яростно  бомбил,  его
артиллерия била совсем близко, подвергать риску людей и  технику мы не имели
права. И вот первое октября, около полудня, в  степной  дали  появились тучи
дыма над темным силуэтом города. Харьков. Наконец!
     Генерал Невский
     Начальника  инженерного   управления  фронта,  генерал-майора   Георгия
Георгиевича   Невского,    автора   объемистых   трудов   по   фортификации,
пользовавшегося  среди военных инженеров широкой известностью, я знал до сих
пор понаслышке.  Невский  выслушал доклад стоя  и  лишь затем, усадив  меня,
опустился в кресло сам:
     --  Признаться, мы волновались:  на  орловском  направлении  обстановка
весьма  тяжелая... Вас,  конечно, интересует,  какие  силы  и средства может
выделить  оперативной группе  фронт? Думаю, не очень-то  вас обрадую.  Можем
выделить только пять  батальонов для устройства минновзрывных  заграждений и
одну роту для устройства электрозаграждений.
     -- Но, товарищ генерал..., Невский поднял ладонь:
     -- При условии, что ваша группа будет не только производить заграждения
на  дорогах,  аэродромах   и  других  военных  объектах,   но  и  минировать
оборонительные рубежи.
     Я смотрел на ладонь генерала и лихорадочно прикидывал, как убедительнее
возразить. А Невский продолжал:
     --  Буду  просить   маршала  Тимошенко  сосредоточить   в  ваших  руках
руководство всеми минновзрывными работами.
     Тут я буквально возопил:
     --  Товарищ  генерал!  У  нас   же  только  подразделение  военинженера
Ястребова   имеет  опыт  устройства   взрывных  заграждений,  и  то   сугубо
специальный -- по  минированию крупных  объектов! Только одно подразделение!
Да и оно еще не прибыло, и неизвестно, когда прибудет!
     Невский лукаво улыбнулся:
     -- Но, но, но! Ведь я же сказал, кажется, с самого начала: счастлив ваш
бог!..  Успокойтесь.   Подразделение   Ястребова   прибыло.  Его  лейтенанты
размещены в школе полковника Кочегарова<sup>[7]</sup>.
     Я обрадовался;
     -- Проскочили! И Ястребов здесь?!
     --  Самого   Ястребова  нет,  но  его  лейтенанты  приехали...  Значит,
договорились, полковник. Я прошу маршала Тимошенко сосредоточить руководство
взрывными работами в ваших руках.
     Из моей реплики по поводу прибытия минеров  во-все не следовало, что мы
о чем-то  договорились,  но Георгий Георгиевич  умел,  когда  ему  хотелось,
слушать только самого себя.
     --  Договорились,  договорились!  --  повторил  он.  --  Параллелизм  в
подобной работе недопустим: на минах станут подрываться  собственные войска.
-- Он поднялся. -- Отдыхайте, в Военный совет фронта поедем вечером.
     Маршал Тимошенко
     Маршал  Тимошенко  на  этот  раз  выглядел  именно  таким, каким  был в
довоенные годы. Не успел  я пред7 Полковник  Максим Константинович Кочегаров
-- участник войяы в Испании, один из известных воспитателей партизан.
     ставиться, как услышал прежний, с уверенными интонациями, голос:
     -- Вы чему своих офицеров учите?!
     Минуты   три  пришлось  стоять  навытяжку,  слушать  гром,  прежде  чем
выяснилось, что подвели молодые командиры:  в управлении военного коменданта
города  они  доложили,  что  прибыли  в распоряжение  полковника  Старинова,
который будет минировать объекты, имеющие военное значение. Разумеется,  про
болтовню юнцов доложили командующему фронтом, вот он и отчитывал меня!
     Я не оправдывался: маршал был прав.  Подавленный,  промолчал я и тогда,
когда  Невский  предлагал  сосредоточить  руководство  всеми  минновзрывными
работами в  моих  руках.  Я  даже  не  рискнул  просить об увеличении  числа
инженерных частей, выделяемых фронтом  для будущей операции:  по  настроению
Тимошенко чувствовалось, что сейчас мне лучше ни о чем не заикаться.
     Вышли из кабинета командующего фронтом.
     -- Ну, вот и решили все вопросы, -- сказал Невский.
     --  Это называется  "решили"? --  вырвалось у меня.  Невский взглянул с
удивлением.
     -- Э! Полноте, Илья Григорьевич! Маршал только пожурил вас, если хотите
знать. Не волнуйтесь, спокойно приступайте к выполнению приказа.
     Хомнюк пропал с радиоминами!
     Работая с генералом Невским над планом заграждений в  районе Харькова и
над заявкой на материальные средства, я  не мог отделаться от ощущения,  что
некоторые пункты плана  "повисают  в воздухе".  По моим расчетам военинженер
2-го ранга  В.  П. Ястребов и  автоколонна  с  радиоминами  и  специалистами
радиоминного  дела  должна  была прибыть  в Харьков еще первого октября.  Но
прошло второе, а они не появились.
     К полудню 3 октября  план заграждений и  заявка на технику  были вчерне
составлены.
     Ястребов и его люди отсутствовали.
     В третьем часу дня план и заявку окончательно уточнили.
     Я смотрел на ладонь генерала и лихорадочно прикидывал, как убедительнее
возразить. А Невский продолжал:
     --  Буду  просить  маршала   Тимошенко  сосредоточить   в  ваших  руках
руководство всеми минновзрывными работами.
     Тут я буквально возопил:
     --  Товарищ  генерал!  У  нас  же   только  подразделение  военинженера
Ястребова  имеет  опыт   устройства  взрывных  заграждений,   и   то  сугубо
специальный -- по минированию  крупных  объектов! Только одно подразделение!
Да и оно еще не прибыло, и неизвестно, когда прибудет!
     Невский лукаво улыбнулся:
     -- Но, но, но! Ведь я же сказал, кажется, с самого начала: счастлив ваш
бог!..   Успокойтесь.  Подразделение   Ястребова  прибыло.  Его   лейтенанты
размещены в школе полковника Кочегарова<sup>[7]</sup>.
     Я обрадовался;
     -- Проскочили! И Ястребов здесь?!
     --  Самого  Ястребова  нет,  но  его  лейтенанты  приехали...   Значит,
договорились, полковник. Я прошу маршала Тимошенко сосредоточить руководство
взрывными работами в ваших руках.
     Из моей реплики по поводу  прибытия минеров во-все не следовало, что мы
о  чем-то  договорились,  но  Георгий Георгиевич умел,  когда  ему хотелось,
слушать только самого себя.
     --  Договорились,  договорились!  --  повторил  он.  --  Параллелизм  в
подобной работе недопустим: на минах  станут подрываться собственные войска.
-- Он поднялся. -- Отдыхайте, в Военный совет фронта поедем вечером.
     Маршал Тимошенко
     Маршал Тимошенко  на  этот  раз  выглядел  именно  таким, каким  был  в
довоенные годы. Не успел  я пред7  Полковник Максим Константинович Кочегаров
-- участник войяы в Испании, один из известных воспитателей партизан.
     ставиться, как услышал прежний, с уверенными интонациями, голос:
     -- Вы чему своих офицеров учите?!
     Минуты  три  пришлось  стоять  навытяжку,  слушать  гром,  прежде   чем
выяснилось, что подвели молодые командиры: в  управлении военного коменданта
города  они  доложили,  что прибыли  в  распоряжение  полковника  Старинова,
который будет минировать объекты, имеющие  военное значение. Разумеется, про
болтовню юнцов доложили командующему фронтом, вот он и отчитывал меня!
     Я не  оправдывался: маршал  был прав. Подавленный, промолчал я и тогда,
когда  Невский  предлагал  сосредоточить  руководство  всеми  минновзрывными
работами в  моих  руках. Я  даже  не  рискнул  просить об  увеличении  числа
инженерных частей, выделяемых  фронтом для  будущей операции:  по настроению
Тимошенко чувствовалось, что сейчас мне лучше ни о чем не заикаться.
     Вышли из кабинета командующего фронтом.
     -- Ну, вот и решили все вопросы, -- сказал Невский.
     --  Это называется "решили"? -- вырвалось у  меня.  Невский  взглянул с
удивлением.
     -- Э! Полноте, Илья Григорьевич! Маршал только пожурил вас, если хотите
знать. Не волнуйтесь, спокойно приступайте к выполнению приказа.
     Хомнюк пропал с радиоминами!
     Работая с генералом Невским над планом  заграждений в районе Харькова и
над заявкой на материальные средства, я не мог отделаться от  ощущения,  что
некоторые пункты  плана  "повисают в  воздухе". По моим расчетам военинженер
2-го  ранга  В.  П.  Ястребов и  автоколонна  с радиоминами  и специалистами
радиоминного дела  должна была прибыть в  Харьков  еще  первого  октября. Но
прошло второе, а они не появились.
     К  полудню  3 октября план заграждений и заявка  на технику были вчерне
составлены.
     Ястребов и его люди отсутствовали.
     В третьем часу дня план и заявку окончательно уточнили.
     Ни Ястребова, ни его автоколонны.
     Владимир Петрович появился лишь около восемнадцати часов.  Усталый, без
привычной доброжела- тельной улыбки на лице.
     -- Что случилось, Владимир Петрович?
     -- Чуть не попали в лапы к фашистам. Еле вывел колонну из-под удара...
     Ястребов выехал из Москвы, как условились, 30 сентября. До Орла все шло
спокойно. Однако въехать в город  оказалось нелегко: навстречу ломился поток
отходящих  войск  и  населения,  противник  непрерывно  бомбил.  Автоколонна
Ястребова  все же пробилась в город, но из-за угрозы  окружения пришлось тут
же возвращаться в Мценск. Оттуда Владимир  Петрович повел машины на  Харьков
кружным путем: через Елец, Воронеж и Купянск. По дорогам, забитым  войсками,
беженцами, гуртами скота,  кое-как протолкались в Воронеж.  Тут  шоссе стало
свободнее. Понимая, как волнуемся  мы в  Харькове, как ждем вестей, Ястребов
поручил  колонну  лейтенанту Хомнюку  и сержанту Сергееву,  а  сам  помчался
вперед.
     -- Через  сутки колонна прибудет! -- заверил Ястребов. --  Я лично буду
следить за ее движением через контрольно-пропускные пункты.
     --  Лейтенант Хомнюк, он что -- кадровый  или из молодых? -- осторожно,
со слабой надеждой на удачный;
     исход поинтересовался я.;
     -- Молодой! -- бодро ответил Ястребов.
     -- Немедленно звоните в Купянск, товарищ вое-нинженер второго ранга!
     Владимир Петрович  позвонил. Ему ответили, что  колонна, о которой идет
речь, в город не прибывала.
     Ястребов побледнел.
     В ночь на 4 октября план минирования Харькова и заявка на технику  были
согласованы. Применение радиомин план предусматривал.
     -- Слышно что-нибудь о  Хомнюке? -- спросил я, прежде чем идти с планом
к генералу Невскому.
     -- Нет... -- ответил осунувшийся Ястребов. Говорить было не о чем.
     Генерал-майор  Невский  план  завизировал.   Предстояло  показать   его
командующему фронтом. Я попросил Невского пойти вместе со мной.
     План,  представленный  маршалу   Тимошенко,  мог   показаться  дерзким.
Предусмотренный объем минирования в пять раз превосходил объем минновзрывных
работ пресловутой операции "Альберих". Выполнить же работу мы предполагали в
два  раза  быстрее. Иными  словами, каждые  сутки саперам  следовало  делать
вдесятеро больше, чем делали немецкие саперы во Франции.
     Тимошенко  изучал план  внимательно и  долго. Наконец, поднял глаза  от
бумаг:
     -- Не слишком сильно размахнулись? Сами на воздух не взлетим?
     -- Меры предосторожности предусмотрены, товарищ маршал!
     -- А успеете все это выполнить?
     -- Рассчитываем на сознательность и патриотизм людей.
     -- Хорошо, действуйте. Но согласуйте план с членом Военного совета.
     Член Военного совета фронта Н. С. Хрущев,  рассмотрел  план, кое  в чем
его дополнил. В частности, увеличил цифру, обозначающую количество  корпусов
для ложных мин. Помнится, меня поразило его самообладание. В отличие от иных
высокопоставленных работников,  Хрущев  в  это  тяжелое  время  не  выглядел
мрачным и нервным, наоборот, держался бодро, действовал быстро и энергично.
     Вернувшись  из штаба  фронта, я  первым делом спросил у  Ястребова, где
лейтенант Хомнюк. О лейтенанте не  было  ни слуху ни  духу. Следы колонны  с
радиоминами и взрывчаткой мы потеряли.

        Глава 7. Ждать. Найти выход. Успеть

     Штаб    инженерно-оперативной    группы     разместился     в    здании
химико-технологического института, неподалеку от штаба фронта. Заперев  план
и  заявку  в  сейф, я  отправился  в  Харьковский  обком партии,  чтобы,  не
откладывая дела в долгий ящик, решить вопросы 213
     производства техники и установки мин на предприятиях города. Именно так
советовали поступить в Военном совете фронта.
     Стояла глубокая  ночь. По ул14цам города ползли машины с.  затемненными
фарами, гремели колеса  пароконных повозок,, двигались войсковые части,  и 1
слышно  было,  как вдали,  на  железнодорожных  путях,  перекликаются  рожки
сцепщиков   и   паровозы:  на  фронт,,  в   оборонявшую   город  38-ю  армию
генерал-майора  В. В.  Цыганова  подвозили  пополнение и боеприпасы,  в  тыл
отправляли оборудование заводов  и  институтов,  эвакуировали семьи рабочих,
инженеров и служащих.
     Глыба Дома  проектов и Госпрома  в непроглядной тьме  едва угадывалась.
Широкие двери  нужного мне подъезда  то  отворялись,  обнажая  прямоугольник
синеватого  призрачного  света,  то  захлопывались,  сливаясь  с  окружающим
мраком.
     В приемной  секретаря  Харьковского  обкома  и  горкома  партии  А.  А.
Епишева, несмотря на  поздний час, немало народу. Кто в плащах, кто в пальто
со следами мазута и глины, кто в ватнике, кто на армейский лад, в шинелях.
     Пригласив   в   кабинет   четырех   человек   сразу,  помощник  Епишева
предупреждает:
     -- Не отлучайтесь, вас примут сразу за этими товарищами.
     Долго   ждать   не  пришлось.  Кратко  изложив  секретарю  обкома  суть
утвержденного Военным советом  фронта  плана заграждений, я подал заявки  на
буры для проделывания минных скважин, на корпуса  мин замедленного действиям
на мины-сюрпризы.
     --  Чуть пораньше  бы с такой  заявкой!.. Но ничего. Заказ выполнят, --
сказал Епишев. -- А если что -- горком поможет. Держите с ним связь.
     Беда одна  не ходит. Мало было исчезновения  колонны  с  радиоминами --
преподнесли  сюрприз  электрохимические взрыватели.  На следующий день после
приезда  в Харьков воентехник  Н.  К. Леонов доложил, что обнаружил в каждой
коробке со взрывателями сработавшие: не выдержали перевозки.
     Электрохимические  взрыватели  --  не  часовые механизмы, проверять  их
надежность во фронтовых условиях, в спешке, дело почти безнадежное. Но много
выхода, увы, не существовало.  И я приказал  поста-тапь сто штук взрывателей
на испытания с разными  сроками замедления. Подведут  или не подведут?. Ведь
даже.   если    мы   переделаем   электрохимические   взрывателивзамыкатели,
онинедолжны "выкидывать фокусы". Но ответ на вопрос, подведут ли взрыватели,
могло дать только время...
     Второй  заботой  стали люди. Где их взять? Выделенных фронтом  саперных
батальонов не хватит. Поехал в Военный совет. Там рекомендовали объединить с
работавшими  в  Харькове   железнодорожными  бригадами.  Отличная  мысль!  У
железнодорожников есть  люди,  а у  нас  --  опытные  инструкторы и техника,
работу же в ряде случаев придется делать общую.
     Из командиров железнодорожных бригад я знал только П. А. Кабанова, но и
командиры двух других  бригад  --  Б.  П. Павлов  и С.  А. Степанов -- сразу
откликнулись   на   предложение  объединить   усилия,   откомандировали   на
организованные нашей группой курсы несколько человек, а позже, с их помощью,
энергично  взялись  за  установку  самых  совершенных  по  тому времени  мин
замедленного действия.
     Одновременноподразделенияоперативно-инженерной   группы  приступили   к
минированию  дорог  и  других объектов военного значения минами замедленного
действия в  непосредственной  близости  от переднего  края:  этого требовала
ухудшающаяся обстановка.
     Теперь  следовало  обрести  уверенность  в  том, что  минеры  не  будут
испытывать недостатка в "минах.
     Утром 5 октября  мы с В. П.  Ястребовым, воентехником  Н. К.  Леоновым,
лейтенантом М.  П. Болтовым  и сержантом  В.  И. Лядовым, любовно прозванном
бойцами  "Васильком" (сержанта звали Василием, а глаза у него были  и впрямь
васильковыми), отправились на предприятия города.
     Признаюсь, на многое не рассчитывали.  Харьковчане изготовляли тогда  в
условиях эвакуации и вин-товки, и пулеметы, и реактивные снаряды для 215
     "катюш",  и  авиабомбы,  ремонтировали   самолеты  и  танки,  сооружали
бронепоезда.  Работать  им приходилось при  жестоких  бомбардировках.  Да  и
освоить  некоторые  наши мины, наладить серийное  производство герметических
корпусов для  них,  выпуск  буров,  замыкателей  неизвлекаемости,  кое-каких
деталей к электрохимическим взрывателям было сложно.
     Как  же  мы  были   удивлены,  узнав,   что  конструкторы  Харьковского
электрохимического и паровозостроительного заводов, -- завода "Свет шахтера"
и  завода  маркшейдерских инструментов  уже  заканчивают разработку проектов
буров и мин, а рабочие приступили к выпуску корпусов мин!
     Помню посещение  Харьковского  электромеханического.  Полным  ходом шла
эвакуация  оборудования. Цеха пустели, там,  где  недавно стояли  станки, --
только  бетонные фундаменты. А  сами станки демонтированы,  их передвигают с
помощью   лаг   и   катков   к   ниточке   железнодорожных  путей.   Работал
один-единственный штамповочный станок. Двое  немолодых рабочих  умело, споро
вставляли  под пресс  заготовки, аккуратно укладывали готовые корпуса мин на
стоящие  рядом тележки. Ястребов, постукивая пальцами по одному из корпусов,
пожалел, что  таких  не делали до  войны. К рабочим подошла  смена.  Молодой
паренек, перехватывая заготовку, сказал:
     -- Вам сегодня хватит, дядя Микола. Теперь мы с Петром поднажмем.
     Пожилые рабочие отошли в сторону.
     --  Ну,  Василь,  --  сказал   "дядя   Микола"  напарнику,   --   давай
подзаправимся да трошки отдохнем.
     -- Николай... Простите, как вас по отчеству? -- осведомился я.
     -- Отца Егором звали.
     -- Николай Егорович, сейчас мы  с  товарищами  должны посетить цех, где
монтируют мины, но  освободимся через  каких-нибудь полчаса, можем доставить
вас домой на машине.
     Старый рабочий тщательно вытирал руки ветошью:
     -- Спасибо...  Только  не  ждут  нас дома, товарищи  военные.  Сыны  на
фронте, жинки в ночной смене...
     Да и  нам сподручнее  тут ночевать.  Мало ли  что! Гад  вон  все  время
бомбит!
     В  цехе, где монтировались  мины,  в ночной  смене работало  двенадцать
человек. Дневная  смена спала тут же, кто где. Подошел, прихрамывая, мастер.
Оказалось,  в ноге сидит осколок с  Карельского перешейка. Вспомнили  места,
где воевали оба.
     --  Вы  не  тревожьтесь, -- успокоил мастер.  --  Продукцию  выдадим  с
опережением графика. А как же? Нам объяснили что к чему.
     Взвыла сирена воздушной тревоги. Всполошенно захлопали зенитки. В  цехе
никто даже головы не поднял, не прерывал работы.
     Хомнюн нашелся!
     Посещение  заводов  обнадежило:  казалось, получим  все  необходимое  в
нужные  сроки. Но по-прежнему  не существовало ясности  с электрохимическими
взрывателями, и  по-прежнему ничего  не было  слышно о  пропавшей  колонне с
радиоминами. Генерал  Невский непрерывно  запрашивал военные комендатуры, не
появлялась ли  колонна, но на  все  телеграммы приходил один и тот же ответ:
"Сведений об интересующей вас колонне не поступало".
     Взгляд генерала сделался отчужденным...
     Вспоминалось почему-то, что я  так и не отправил из Москвы посылку жене
и  детям,  что  четвертый день не  пишу им ни  строчки.  Но  писать рука  не
подымалась. Хорошо еще, дел было по горло.
     Приехав  поздним  вечером из штаба 38-й  армии, я собирался  поужинать,
когда дежурный по  группе  доложил,  что меня спрашивает какой-то лейтенант.
Хомяк или Хомнюк...
     Я отбросил  стул,  сбежал  по  каменной  лестнице  в  гулкий  вестибюль
химико-технологического института,  где  в  заляпанной грязью  шинели  стоял
по-мальчишески худощавый  лейтенант с кирзовой полевой сумкой на боку; Рядом
в такой же шинели -- сержант.
     Лейтенант вытянулся, вскинул руку к пилот
     -- Товарищ полковник, разрешите доложить:
     спецтехника в порядке, команды потерь не имеют,
     готовы к выполнению боевого задания!
     Оба они, и лейтенант Хомнюк, и сержант Сергеев,
     -- его помощник, едва держались на ногах от усталости.
     -- Спасибо, товарищи! -- не по-уставному сказал я.
     -- Молодцы! Но как вы добрались? Где были?
     Они добрались потому, что понимали:  медлить  с.  доставкой спецтехники
нельзя. Не стали ждать у моря погоды, а всеми правдами и неправдами дотащили
машины по непролазной грязи до Купянска и навалились на военного коменданта.
Тот  погрузил напористых саперов в  вагоны и прицепил к  первому же эшелону,
идущему в Харьков. Отбыли вовремя: снова гремели зенитки,  отражая очередной
воздушный налет.
     Лейтенант Хомнюк  не успел  закончить  рассказ, как в  вестибюль вбежал
Владимир Петрович Ястребов. Я
     -- не  в  силах описать  гамму  чувств,  отразившихся на его измученном
ожиданием лице.
     Минируем Харьков
     Казалось,  теперь,  когда  вся  оперативная  группа  --в  сборе,  можно
вздохнуть посвободнее, почувствовать себя уверенней. Не тут-то было!
     Сначала  выяснилось,  что,  несмотря  на  все усилия  харьковчан, мы не
сможем  получить необходимое  количество  мин  замедленного  действия  и что
вместо  трехсот  тонн  взрывчатых  веществ   получим  не  более  ста.  Затем
воентехник  Леонов  доложил,   что   один  из   поставленных  на   испытание
электрохимических   взрывателей-замедлителейсработал  раньшесрока.  Пришлось
срочно заняться конструированием и  изготовлением надежных предохранителей с
большими сроками  замедления: иначе ставить мощные мины на важных объектах в
собственном  тылу невозможно! На заседании Военного  совета  нас упрекнули в
нерасторопности и неподготовленности. Н. С. Хрущев сказал, что войска должны
всегда иметь готовые взрывные средства заграждения. Я ответил, что много лет
пытаюсь добиться этого, но безуспешно.
     -- Значит, нужно было обратиться пряма и товари-щу Сталину!
     -- Я пытался, но письмо до товарища Сталина не дошло, вернулось обратно
в ГВИУ для принятия мер,
     -- Приготовьте доклад о  положении дел е минно-взрывными заграждениями,
сошлитесь на опыт минирования в Харькове, мы отправим доклад в ГКО!
     Требуемый  доклад  мы с генералом Невским  подготовили и представили  в
Военный совет  фронта бы-стро. Да и время не  позволяло медлить: из вечерней
сводки  Совинформбюро  за  7  октября мы узнали,  что на  фронтах  появились
брянское и вяземское направг ления.
     В те  дни были обнаружены и  признаки  наблюдения за работой минеров со
стороны вражеской агентуры.
     Немедленно были приняты  меры к дезориентации соглядатаев врага. Прежде
всего усилили минирование "макетами": ложные  мины надежно маскируют боевые,
сбивают противника с толку,  вынуждают  при разминировании  распылять  силы,
притупляют бдительность чужих саперов и способствуют нанесению им урона.
     Но  наибольшую осторожность, наибольшую  бдительность проявляли мы в те
дни при установке в городе  и ближайших его окрестностях мин, управляемых по
радио.
     Радиомина в особняке Хрущева^
     Уже 3 октября я получил новый приказ: поставить радиомину в доме No  17
по улице Дзержинского. Этот  дом -- особняк,  выстроенный в начале тридцатых
годов  для  секретаря  ЦК  КП(б)У  Станислава  Викентьеви'-ча Коссиора,  был
впоследствии передан детскому саду, и теперь, после эвакуации детского сада,
его занимали некоторые руководители партии и правительства УССР. Поскольку в
доме жили  и работали,  я ограничился осмотром особняка  с улицы и прикинул,
сколько взрывчатки  потребуется  для полного его разрушения. После  седьмого
числа  мы  поставили   pa-диомины  в   здании  штаба   военного  округа,  на
Холод-ногорском и Усовском путепроводах, кое-где еще. В дневное время саперы
делали вид, что оборудуют 219
     дзоты  и  убежища,  а  по  ночам  в  мешках, бутылях, патронных  ящиках
завозили на объекты взрывчатку, укладывали  глубоко в  землю и устанавливали
сложные    радиоаппараты,   снабжая    их   взрывателями   и   замыкателями,
обеспечивающими немедленный взрыв зарядов при обнаружении мины противником.
     Если  не  ошибаюсь,  10  октября  генерал  Невский напомнил  о  приказе
заминировать  дом  No  17 по  улице  Дзержинского,  а 12  октября  приказали
поставить  в особняке  радиомину, и  приказ категорический, поступил уже  от
самого Н. С. Хрущева, проживавшего в  этом  особняке. Я пытался предостеречь
от поспешного минирования: радиомины -- новинка, город  бомбят,  от близкого
взрыва, даже от сильного сотрясения может случиться непоправимое...
     -- Вы в свою технику верите? -- перебил Хрущев.
     -- Верю.
     -- Выполняйте приказ!
     ... Доступ в дом No 17 для проведения необходимых  работ получили шесть
человек:  военинженер  2-го  ранга Ястребов, воентехник  2-го ранга  Леонов,
сержанты Лядов, Лебедев, Сергеев и я.
     Дом  находился  в  центре  города, стоял в глубине сада, среди  могучих
дубов  и лип.  Деревья  с пышной  листвой  могли  надежно укрыть саперов  от
постороннего  взгляда,  даже  если  бы  наблюдатель  устроился  где-то  выше
каменного забора и высоких чугунных ворот.
     Вечером 12  октября мы  вошли  в  эти  ворота.  Дом  стоял  на  высоком
кирпичном  фундаменте, вдоль бельэтажа тянулся балкон. В нижней части здания
-- подсобные помещения и маленькая котельная.
     Очистив от  угля  часть  котельной  возле  внутренней капитальной стены
дома,  минеры вскрыли  пол,  принялись  рыть глубокий, глубиной  более  двух
метров, колодец. Извлеченную землю аккуратно ссыпали в мешки. В первый мешок
--  первый слой  грунта,  во второй -- второй, в третий -- третий. На каждом
мешке стоял  порядковый номер,  чтобы не ошибиться при  засыпке  колодца,  "
сохранить прежнее чередование слоев земли. Это делается  на тот случай, если
фашистские саперы попытаются искать мину.
     Вырыв колодец,  минеры  поочередно спускались в него,  выдалбливая  под
фундаментом внутренней капитальной стены нишу для радиоаппаратуры и большого
заряда  взрывчатого вещества.  Это  тяжелая,  трудоемкая  работа.  Только  к
полудню 14 октября  в колодец стали  опускать ящики  с толом. Заряд  ставили
мощный: предстояло  уничтожить всех оккупантов, какие  поселятся в особняке,
да заодно прихватить и внешнюю фашистскую охрану здания.  А чтобы  отбить  у
вражеских саперов охоту к поискам мин и их разминированию, радиомину сделали
неизвлекаемой.  После  этого тщательно  замаскировали  место  ее установки и
уничтожили следы работы.  Оставалось "успокоить" противника,  подкинуть  ему
"грозную советскую  мину": мы прекрасно понимали, что, не обнаружив в  таком
прекрасном особняке никакой мины, враг насторожится и скорее всего не станет
заселять дом.  Мы  установили  в  котельной "мину-блесну". В углу, под кучей
угля,   пожертвовав  драгоценной  взрывчаткой,  смонтировали  сложную   мину
замедленного  действия,  снабдив ее  различными дополнительными устройствами
для  взрывания.  На  самом  деле  все  эти  устройства,   вполне  исправные,
хитроумные  и на  вид крайне опасные, полностью исключали возможность взрыва
"блесны" из-за того, что сухие батареи были уже негодными.
     Покончив с  этим  делом, минеры привели в первоначальное состояние  пол
котельной, а потолок подолбили, помазали свежим цементом и побелили. Войдя в
котельную, чтобы  проверить,  в  каком  состоянии  мы  оставляем  помещение,
сотрудники  охраны  особняка,  конечно  же,  устремили  взоры на потолок: ни
стены, ни пол, таивший 350-килограммовый  заряд  тола,  ни  куча  угля,  где
пряталась "блесна", -- ничто подозрений не внушило.
     В тот день наши войска оставили Вязьму, а вечерняя сводка Совинформбюро
сообщила  об  угрозе  Донбассу,  о  появлении  Калининского  и   Тихвинского
направлений.

        Глава 8. Саперы отходят последними

     Артиллерийская канонада приблизилась к Харькову вплотную. По ночам небо
над  западной  окраиной  багровело от стрельбы и пожаров: противник атаковал
ожесточенно.
     Всего  три  недели назад  казалось,  что минировать  этот дивный  город
немыслимо, недопустимо, а  теперь,  хотя  Харьков  был  уже насыщен  минами,
хотелось ставить  их больше и больше. Даже опасения, что  каждая  мина может
стать  роковой  для   своих,  заглохли  и   отступили:  ненависть  к  врагу,
ожесточение овладевали душой.
     В последние  дни перед отходом из  города  саперы оперативно-инженерной
группы  работали  не покладая  рук,  чтобы  противник  не смог  использовать
здешние  предприятия  для  изготовления  военной  продукции,  а  харьковские
аэродромы -- как базу для своих самолетов. Под полами цехов фабрик и заводов
зарыли несколько десятков мощных мин замедленного действия, а небольшие мины
ставили всюду и в самых необычных'местах: в вытяжных трубах, даже в  люстрах
кабинетов.  Полностью разрушить четыре харьковских аэродрома мы не могли: не
хватало взрывчатки. Приняли решение: разрушить  часть  ангаров, а взрывчатые
вещества израсходовать в основном на мины замедленного действия.
     Кто делал все это?  Кроме уже названных командиров, сержантов и рядовых
солдат,  я  просто  обязан упомянуть заботливого  старшину  М.  Г, Голицына,
сержантов И. Е. Гольца, Н. Н. Сергеева, И. М.  Кузнецова  (того самого,  что
спас  в  Будапеште  Василия  Лядова),  неунывающего  бойца  В.  А.  Алимова,
"целителя  мин"  М.  С. Меламеда,  бойкого  и расторопного  М.  П. Данилова,
старательного С.  Н.  Свистунова. Я должен  сказать  самые  добрые  слова  о
командирах, старшинах, сержантах, рядовых  солдатах приданных  нашей  группе
саперных и  инженерного батальонов,  о личном составе работавших совместно с
нашей  группой железнодорожных бригад. Но особо должен сказать  еще об одной
группе харьковских минеров, людей особой судьбы...
     В июле 1940  года  я  получил письмо из Харькова от испанцев,  вместе с
которыми  воевал  против  банд  Франко  и  германо-итальянских  интервентов.
Отвечая, сообщил, что скоро поеду в отпуск, возьму билет через Харьков, хочу
повидаться.
     Прохладным  осенним днем на перроне харьковского вокзала к нам  с Анной
бросились Доминго Унгрия с сыном.
     -- Луиза! Родольф! Олла! Омбре!
     Мы  шумели,  как  после  выхода  из тыла  в  Вильянуэва де  Кордова, мы
обнимались и  хлопали друг друга по плечам, а  пассажиры удивленно созерцали
эту сцену.
     -- Ты только на пятнадцать минут? -- вдруг очень тихо спросил  Доминго,
и вокруг тоже мгновенно стало тихо.
     Я  увидел  тоскующие и жадные глаза друзей, посмотрел на жену, прочел в
ее взгляде то, что хотел прочесть, бросился в купе и успел вытащить чемоданы
до отхода поезда.
     Тогда мы провели в Харькове целые сутки...
     Теперь, год спустя, прибыв в Харьков, я сразу разыскал Доминго. Времени
для долгих бесед не нашлось. Пока пили черный, по-испански крепко заваренный
кофе,  я  узнал, что  в Харькове осталось  двадцать два человека из  прежних
наших  партизан,  работают  на тракторном заводе, мечтают  попасть в Красную
Армию.
     -- Помоги нам, Родольфо, -- просил Доминго. -- Мы не состоим на учете в
военкоматах,  и с  нами никто не  хочет  разговаривать. Но ты знаешь, что мы
умеем драться с фашистами!
     Я знал  это очень  хорошо  и  в тот  же  вечер рассказал  о  встрече  с
испанцами  генералу  Невскому,  поведал   ему  о  прошлом  воинов  Испанской
республиканской армии. О самом Доминго --  бывшем кавалеристе, командире XIV
партизанского корпуса, смуглом, черноволосом, смахивающем на  узбека, крайне
подвижном,  экспансивном,  а  в  минуты  опасности -- абсолютно  спокойном и
хладнокровном. О тридцатидвухлетнем красавце Хуане, владевшем до фашистского
мятежа крохотным  гаражом,  отдавшем республике все  три свои  машины,  лихо
водившем наши грузовики в 223
     тыл фашистских войск  под Теруэлем и  взрывавшем  вражеские  поезда под
Кордовой. О бывших мадридских летчиках Бенито Устарросе  и  Мануеле  Эррера,
дравшихся   в  небе  над  испанской  столицей   с  двумя-тремя   фашистскими
истребителями при каждом вылете.  О не уступающих им в мужестве барселонских
летчиках Кано  и  Эсмеральдо.  О  двадцатидвухлетнем  командире диверсионной
группы Ипполито  Ногеса, мастере захвата одиночных автомашин врага и дерзких
рейдов  на захваченных  машинах  по  вражеской  территории.  О красавце Чико
Марьяно,   о   сдержанном   барселонце   Франсиско   Гаспаре,   о  командире
республиканской дивизии  Мануеле Бельда,  о смельчаке  Франсиско  Гульоне, о
Рафаеле, Хосе, Луисе, Анхеле Альберке -- обо всех своих друзьях по славным и
горьким дням боев в Испании, о людях, с  которыми бок о  бок лежал в засадах
или ставил мины под фашистские поезда.
     Невский восхищался: "Что за люди! "
     Военный совет Южного  фронта позволил зачислить в наши батальоны бывших
воинов Испанской республиканской армии.
     Собранные в  аудитории химико-технологического института бойцы Доминго,
услышав об этом,  обнимались, кое-кто вытирал слезы, а Доминго, не зная, как
выразить чувства, хлопал и хлопал меня по плечу.
     Вместе с  советскими  воинами-саперами  испанские  товарищи  занимались
минированием  самых  ответственных  и  сложных  объектов до  последнего  дня
обороны Харькова. И я снова низко кланяюсь им сейчас, многие  годы спустя --
и тем, кто жив, и тем, кто погиб, защищая свободу и справедливость.
     В  двадцатых числах октября бои шли  уже  в предместьях города.  Уютные
особняки  на  улице  Иванова, на  Бассейной,  на  других  улицах,  в  других
переулках  опустели.  Как же  сделать,  чтобы фашистское  начальство избрало
своим  местопребыванием не эти  особняки, а заминированный особняк  на улице
Дзержинского?
     Военный совет одобрил решение имитировать минирование лучших домов.
     Начи