ная с 19 октября примелькавшийся населению пикап с минерами днем в
открытую подъезжал к особнякам. Минеры осторожно выносили ящики со
"взрывчаткой", подолгу возились внутри зданий, выходили, ехали дальше. В
течение трех суток Ястребов, Леонов, Лядов и другие подрывники объехали
более десяти домов.
Под утро 24 октября секретарь горкома партии В. М. Чураев вместе со
мной и Ястребовым в последний раз подъехал к дому No 17 по улице
Дзержинского. Ворота закрыты, за оградой никого. Шлегер перемахнул через
забор, отворил ворота. Вошли в дом, обошли комнаты, побывали в котельной.
Отлично! Впечатление такое, будто обитатели дома только что в спешке
покинули его.
С улицы Дзержинского поехали на площадь имени Руднева. Остановились на
подготовленном к разрушению мосту, Чураев вышел из машины, постоял у
чугунной ограды, погладил холодные перила...
Гитлеровцы ворвались в город. У них на глазах минеры, в их числе --
испанские добровольцы, минировали шоссе на Белгород. На основной магистрали
Харьков -- Чугуев специальные группы минеров ожидали, когда пройдут
последние войска, чтобы к многочисленным макетам прибавить настоящие мины.
Самое трудное -- ждать...
Эвакуацию Харькова и отход основных сил прикрывали войска под
командованием заместителя командующего фронтом генерал-лейтенанта Ф. Я.
Костенко. Представителем инженерного управления фронтом оставался при
Костенко майор А. А. Винский. Всего несколько дней назад он пробился с
группой командиров и бойцов из окружения и теперь энергично руководил
действиями инженерных батальонов и спецгрупп, выделенных для минирования
шоссе Харьков -- Чугуев, подходов к Чугуеву и чугуевскому аэродрому. Тут, на
чугуевском аэродроме, мы во второй половине 24 октября и встретились. Штаб
фронта город уже покинул, на станции грузился последний эшелон, улицы словно
вымело, лишь по главной медленно шли донельзя уставшие стрелковые части. 225
Оценив обстановку, единодушно решили- с Вин-ским отходить на Валуйки.
Со станции Валуйки -- прямой железнодорожный путь на Воронеж, к штабу
Юго-Западного фронта.
Сформировали колонну: сто тридцать человек и двадцать автомашин с
большим запасом горючего, минноподрывнымимуществом, продовольствием.
Тронулись. Предстояло одолеть более ста двадцати километров размокших,
разбитых транспортом грунтовых дорог.
В Валуйки колонна прибыла лишь на шестые сутки. Никого из своих не
застали: генерал Невский выехал в Воронеж, в штаб Юго-Западного фронта,
Ястребов -- в Куйбышев, куда эвакуировали из Москвы аппарат Главного
военно-инженерного управления. В одном повезло: нас сразу погрузили в
эшелон, отправляющийся в Воронеж, и ранним утром 1 ноября, стоя в дверях
теплушки, мы с Винским уже смотрели, как движутся мимо нас, растворяются во
влажных сумерках очертания последних пакгаузов и стрелок станции Валуйки. На
душе полегчало: до Воронежа всего триста километров, менее суток езды...
Тащились мы по забитой составами дороге ровно пять суток. И первым
делом я задал генералу Невскому вопрос о харьковских минах: нет ли
каких-нибудь сведений, сообщений об их действии. Георгий Георгиевич никакой
информацией не располагал.
-- Рановато! -- успокоил он. -- Но, поскольку вы уже здесь, начните-ка
с расспросов товарищей, прибывших из окружения, свяжитесь с партийными
органами. Там могут быть сведения от подпольщиков.
Я последовал совету, однако получил крайне противоречивые данные. Кто
говорил, что гитлеровцы легко обезвреживают наши мины, кто уверял, что мины
взрываются при одной только попытке их снять.
А 10 ноября оперативно-инженерной группе пришлось испить чашу горечи:
разведка доставила в штаб Юго-Западного фронта копию приказа No 98/41,
изданного командованием одной из немецких частей 8 ноября 1941 года. В
приказе сообщалось, что при наступлении "доблестных войск фюрера" на Харьков
и в самом Харькове обнаружены в большом коли-226
честве русские инженерные мины и среди них -- мины замедленного
действия с часовыми замыкателями и электрохимическими взрывателями. Русские,
говорилось в приказе, пытались прятать мины, зарывая их на глубину до двух с
половиной метров и используя для корпусов мин деревянные ящики, что не
позволяло применять миноискатели, которые, впрочем, не требовались,
поскольку, мол, "неумелая установка мин и неумелая их маскировка позволили
опытным саперам рейха обойтись без миноискателей". Кроме того -- де, саперам
рейха большую помощь оказывали военнопленные и население, "избавленное от
коммунистического гнета".
(Следует отметить, что и немцы, и наши для обезвреживания мин-ловушек,
предпочитали использовать военнопленных. Прим. ред. А. Э. ).
Копию названного приказа мне доставили с сопроводительной запиской,
написанной незнакомым, но Энергичным почерком: "Эти легко обнаруживаемые и
обезвреживаемые мины устанавливались под руководством полковника И. Г.
Старинова".
Я не успел дать объяснений Военному совету фронта, не успел указать на
моменты, явно свидетельствующие, что приказ фашистского командования --
фальшивка, как пришло новое известие: немецкие саперы извлекли из
полуподвала дома No 17 по улице Дзержинского особенно сложную мину и теперь
в доме расположился начальник фашистского гарнизона генерал Георг фон Браун.
-- Ну, что скажете? -- спросил Невский, когда я прочитал отпечатанный
на машинке текст известия.
-- Только одно, товарищ генерал: фашисты извлекли не радиомину, а
"блесну"!
-- Уверены?
-- Совершенно уверен! Извините, товарищ генерал, но себе и товарищам я
верю больше, чем фашистской сволочи.
-- Ну, ну, не горячитесь! Не горячитесь! -- подняв ладонь, проговорил
Невский.
После этой беседы с Георгием Георгиевичем никаких объяснений от меня не
требовали. Видимо, генеpaл разговаривал с командующим и членами Военного
совета, которые критически относились ко вражеским писанинам, а обстановку
во вражеском тылу знали лучше, чем автор сопроводительной записки к
провокационному приказу гитлеровцев от 8 ноября. Но нервы в ту пору у
командиров оперативно-инженерной группы, да и у меня самого были напряжены:
подлый вражеский приказ, сопроводительная к нему, известие о мине в доме No
17 стоили не одной бессонной ночи. Двое суток я вообще прожил так, словно
сам находился на неизвлекаемой мине: ну а если гитлеровцам в самом деле
удалось каким-то чудом или благодаря чистой случайности найти и обезвредить
радиомину?..
Включаем радиомины
Утром 13 ноября вызвал генерал Невский. Я приготовился к новому удару,
но на этот раз генерал обрадовал: получен приказ Военного совета взорвать
радиомины, установленные в Харькове!
Поздней ночью с 13 на 14 ноября 1941 года генерал Невский, начальник
отдела инженерного управления фронта майор Чернов и я, взяв строго
засекреченные шифры, поехали на воронежскую радиостанцию широкого вещания.
Там нас ждали. В предстоящей операции кроме военных участвовали гражданские
лица: старший инженер воронежской радиостанции Аркадий Владимирович
Беспамятов и начальник радиостанции Федор Семенович Коржев. Их посвятили в
отдельные детали операции.
Конструкция здешнего радиопередатчика была старой, но перед войной его
реконструировали, улучшили, и он обладал достаточной мощностью.
Удалив из помещения всех, кто не имел отношения к делу, мы в 3 часа 15
минут 14 ноября послали радиоминам первый сигнал. В дальнейшем, на разных
волнах, разными шифрами подали еще несколько сигналов. Последний -- в шесть
часов утра.
Контрольный прием сигналов, осуществляемый вблизи Воронежа, показал,
что они сильные. Но достаточной ли оказалась их мощность для Харькова?
Успешно ли завершилась операция? Этого мы не знали.
Посланный 14 ноября на разведку самолет сфотографировал интересующие
Военный совет районы Харькова. Снимки подтвердили, что по меньшей мере часть
радиомин взорвалась с большим эффектом. К сожалению, район улицы
Дзержинского в объектив авиационного фотоаппарата не попал. Определить,
взорвалась ли радиомина в доме No 17, оказалось невозможно. Я расстроился.
-- Экий вы, право, человек! -- упрекнул Невский, -- Вчера, небось, рады
были бы, взорвись хоть пара мин, а нынче... Вот уж, поистине, дай голому
холст, а он скажет, что толст!
Возможно, начальник инженерного управления фронта рассуждал правильно.
Во всяком случае радиомины подорвали не только объекты в Харькове, но и
доставленную в Воронеж фашистскую клевету на саперов. С души камень
свалился. И все же очень хотелось знать, все ли мины сработали, нанесен ли
врагу серьезный урон.
Увы, дождаться новых сведений из Харькова не удалось. Лишь два года
спустя... Впрочем, об этом позже.
Глава 9. За нами -- Москва
Оперативно-инженерная группа покинула Воронеж на рассвете 15 ноября
сорок первого года. Наступила ранняя холодная зима, грязь на дорогах
затвердела, ее припорошило сухим снегом, шоферы радовались.
Сидя рядом со Шлегером на переднем сиденье кем-то брошенного, а нами
подобранного ЗИСа, я нет-нет да и ощупывал левый нагрудный карман
гимнастерки: там лежало письмо Военного совета Юго-Западного фронта на имя
И. В. Сталина. В письме --просьба принять полковника такого-то по вопросу о
массовом изготовлении и применении мин замедленного действия на фронте и в
тылу врага. Настроение было приподнятое: наконец-то наболевшие вопросы
минеров и партизан будут решены! Я б не радовался, если б узнал, что в эти
самые часы противник, не 229
считаясь с потерями, ведет наступление на Москву и что судьба столицы в
смертельной опасности!..
Двигались кратчайшим путем, через Рязань и Коломну. В Рязани с ноября
располагался Оперативно-учебный центр Западного фронта, и, конечно, нельзя
было не посетить его. А чуть свет, простившись с испанцами, остававшимися
временно в оперативно-учебном центре, поспешили в Москву.
... На окраинах не клубились дымом заводские трубы. Словно сквозь землю
провалились трамваи. Витрины магазинов обложены мешками с песком, на дверях
висят пудовые замки, по ступеням учрежденческих подъездов гоняются друг за
другом струйки поземки, лишенные главного занятия -- заметать вереницу
человеческих следов. На иных улицах -- ни души, окна в домах как голые: без
занавесок, без цветочных горшков.
Притихли минеры...
Никуда не заезжая, не приводя себя в порядок, направились на Старую
площадь, в ЦК партии. Сдал письмо Военного совета фронта. Предупредили, что
о письме будет доложено, следует быть готовым явиться в Кремль по первому
вызову.
-- Запишите наш телефон, -- посоветовали. -- Будете выезжать из Москвы
-- обязательно сообщайте, куда и на какой срок.
Деловитость разговора сняла первое тягостное впечатление от встречи со
столицей: тут спокойны, знают свое дело и работают как всегда!
В мужестве и твердости рабочей Москвы я впоследствии убеждался каждый
день и на каждом шагу. Город сильно опустел -- верно, транспорта стало
меньше -- тоже верно. Но в цехах московских заводов и в мастерских
по-прежнему выпускали снаряды, ремонтировали танки и пушки, делали
взрывчатку, разнообразные мины, сваривали противотанковые "ежи'". И не
только перевыполняли нормы, а изобретали, осуществляли рационализацию
производства! Как раз в те страшные, критические дни кто-то из московских
рабочих нашел способ борьбы с набуханием деревянных корпусов мин в сырой
земле, и это позволило сохранять в боевой готовности тысячи противотанко-230
вых мин?.. В отделе застаю одного майора Вакулов-ского. Майор торопливо
снимает очки с толстыми стеклами, протирает, улыбка у него растерянная.
Прошу ключи от сейфа.
-- Он открыт, товарищ полковник,
-- Как открыт?
Тяну на себя массивную стальную дверцу. Поддается легко. Внутри --
зияющая пустота. Ни моей диссертации, ни инструкций и пособий для
диверсантов, ни конспектов лекций по тактике и технике диверсий.
Вакуловский объясняет: в его отсутствие поступил приказ вывезти
наиболее ценные документы, а все, не имеющее в данный момент ценности
уничтожить.
Я осторожно закрыл дверцу пустого сейфа. "Не имеющее ценности"! Ну, что
тут сказать?
Прошел к столу, сел. Спросил, кто из генералов и старших офицеров
находится в Москве. Оказывается, только Леонтий Захарович Котляр, все
остальные -- на боевых участках. Создана большая оперативно-инженерная
группа во главе с генералом Галицким и полковником Е. В. Леошеней --
начальником военно-инженерной кафедры Военной академии имени М. В. Фрунзе,
которая создает заграждения на направлениях: Теряева Слобода, Клин,
Рогачево, Дмитров, Истра" Солнечногорск и Яхрома, а также группа генерала В.
Ф. Зотова, действующая на направлениях:
Тула, Кашира, Воскресенск, Ряжск, Рязань. Формируются десять саперных
армий. Три дня назад началось строительство оборонительных рубежей в городе.
Я поднял голову:
-- В самом городе?
Вакуловский ответил не сразу, словно должен был проглотить застрявший в
горле комок:
-- Очень тяжелая обстановка, товарищ полковник.
Минные заграждения под Москвой
... Генерал-майор Котляр слушал доклад о харьковской операции, лежа на
койке в бомбоубежище: его свалила очередная почечная колика.
Подробности не нужны, -- остановил Леонтий Захарович слабым жестом
руки. -- С обстановкой познакомились?
-- Майор Вакуловский доложил о прорыве противника на Калининском
фронте.
-- Враг начал наступление и на московско-тульском направлении...
Котляра прервал телефонный звонок. Генерал с трудом приподнялся, взял
трубку поставленного возле койки телефонного аппарата. Разговаривал недолго,
явно стараясь не выдать голосом самочувствия. Отдал необходимые
распоряжения, положил трубку, осторожно опустился на подушку. Видя, как
побледнело его лицо, какие крупные капли пота покрыли лоб начальник ГВИУ, я
заметил:
-- Врача бы надо, Леонтий Захарович! Котляр скосил глаза, помолчал,
пережидая боль, тихонько спросил:
-- Острите, Илья Григорьевич? При чем тут врач? Разве врачи что-нибудь
понимают в минах?
Потянулся за стаканом крепкого чая; отпил несколько глотков, перевел
дыхание, так же тихо продолжал:
-- На московско-тульском оборона тоже прорвана. Танковые дивизии
Гудериана захватили район Боло-хово -- Дедилово. Под Тулу посланы
подкрепления. Мы отправили поезда-летучки с противотанковыми минами, но
достаточного количества минеров в Туле нет. Срочно выезжайте туда, Илья
Григорьевич!
Вот так включился я в устройство минновзрывных заграждений под Москвой
и на подступах к ней. Выполняя приказ начальника ГВИУ, уже через четыре часа
примчался в Тулу. Томило тягостное предчувствие: поезда с минами стоят себе
постаивают где-нибудь в тупичке. Наши мины лежат мертвым грузом, вместо того
чтобы взрываться под гусеницами фашистских машин!
-- Гони на станцию! -- приказал я Шлегеру. Станционные пути
припорашивал снежок. Огромные воронки от авиабомб зияли совсем близко от
железнодорожного полотна. А поездов-летучек не видно. Отогнали, чтоб не
разбомбило? Но куда? 232
Нашел военного коменданта:
-- Где "летучки" с минами?
-- Разгружены, товарищ полковник. --Когда? Кем?
-- Еще утром. Рабочими нашими.
Час от Часу не легче! Если неопытные люди начнут возиться со
взрывчаткой, взрывателями и детонаторами -- быть беде.
Бросился к машине:
-- В обком, Володя! Спешно!
И только в обкоме узнал, наконец, что порю горячку зря. По заданию
первого секретаря обкома Жаво-ронкова оказавшаяся в Туле группа инспекторов
ОУЦ взялась за дело, не ожидая ничьей помощи. Лейтенант Федор Андреевич
Кузнецов провел занятия с комсоставом двух рабочих батальонов, другие
инструкторы занялись с бойцами стрелковых подразделений, и разгруженные мины
уже устанавливаются в районе Узловой...
Поездка в Тулу стала как бы прологом к нашей с майором Вакуловским
работе в ноябре и декабре сорок первого года. Выполняя срочные поручения
генерала Котляра, мы, словно ткацкие челноки, сновали с левого фланга на
правый, с правого на левый, один на Дмитровское шоссе, другой на
Волоколамское, один под Солнечногорск, другой к Дедовску.;
Напомню читателю, какого накала достигли события во второй половине
ноября. Рассчитывая разгромить советские войска на вяземско-московском и
брянско-московском направлениях, обойти Москву с севера и с юга и в
кратчайший срок овладеть ею, фашистское командование стремилось достичь этой
цели путем двойного охвата столицы. Первое окружение и разгром советских
войск намечалось провести в районе Брянска и Вязьмы. Второе окружение и
захват столицы -- путем глубокого обхода Москвы с северо-запада через Клин и
Калинин, а с юга -- через Тулу и Каширу, чтобы замкнуть бронетанковые клещи
в районе Ногинска.
Осуществляя этот замысел, враг не жалел ни живую силу, ни технические
средства, мирился с любыми потерями.
Лишь 27 ноября удалось отбросить танки Гудериа-на на 10 -- 15
километров в сторону Венева, в трехдневных кровавых боях перемолоть силы
врага и вынудить его отказаться от попыток пробиться к Москве со стороны
Тулы и Каширы. На севере же обстановка продолжала ухудшаться. 1 декабря
гитлеровцы неожиданно прорвались в центре Западного фронта, двинулись на
Кубинку...
В тогдашних условиях рыть противотанковые рвы, эскарпы и контрэскарпы,
естественно, не приходилось. Выручить могли только мины. И хотя часть
предприятий, где они прежде изготавливались, осталась на захваченной
фашистами территории, а часть находилась в пути на восток, мины выпускались.
Изготавливали их где только можно было. Работы же по минированию рубежей
вокруг столицы во второй половине ноября вели хорошо подготовленные
инженерные части. Это сказалось и на тактике минирования, и на его качестве.
Все танкоопасные направления были перекрыты. Одна только
оперативно-инженерная группа генерала Галицкого установила 52 тысячи
противотанковых мин. В труднообъезжаемых местах шоссе разрушалось мощными
фугасами. На важных участках шоссейных и железнодорожных дорог, в
станционных помещениях, в постройках подмосковных домов отдыха и санаториев,
которые противник мог использовать для размещения войск, в административных
зданиях покинутых городов ставились мины замедленного действия.
Людям случалось работать под бомбежками, под артиллерийским и
минометным огнем, с боем прорываться к отходившим стрелковым частям.
Особой заботы требовали противотанковые мины, установленные осенью.
Внезапные сильные морозы могли вывести их из строя: влага, попадая во
взрыватели, замерзает, сковывая сжатую пружину механизма. Пришлось проверять
выборочно тысячи мин.
Еще одна беда -- снег! С двадцатого ноября он валил и валил, сводя на
нет результаты осеннего минирования. Скрытые под густым белым покровом,
давно вмерзшие в грунт мины делаются абсолютно безвредными для врага. Выход
один -- начать минирова-234
ние к столице заново, по свежему снегу, по ранее поставленным минам, "в
два яруса". Минирование ведется торопливо, в непосредственной близости от
передовой, иногда на виду у фашистских танкистов и пехотинцев, под их огнем.
И когда генерал Котляр, отправляя нас с Вакуловским на очередной опасный
участок, требует контролировать, как фиксируются мины "второго яруса", не
знаешь, что отвечать: сейчас никто мест установки отдельных мин не
фиксирует, не до того! Хорошо, если обозначат на карте расположение минного
города. Нам остается действовать личным примером, но и мы не всегда можем
составлять точные карточки минных полей, ограничиваемся привязкой к
местности мин, находящихся с краю: на другое нет времени.
Для доклада о ходе работ и решения возникающих вопросов часто езжу в
Москву. Иногда ночь застает в городе. Навещать опустевшую квартиру не
хочется. Ночую либо в общежитии, под боком у штаба инженерных
войск[8], либо в забронированном номере гостиницы "Москва", чье
главное достоинство -- ванная комната. Однажды узнаю: тут же, в гостинице,
поселился Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко, Несмотря на усталость, спешу
к нему.
Пономаренко
Большой номер пустынен. Выглядит неуютно. На столике возле двери --
ворох газет и журналов. Час поздний, окна глухо зашторены, одна-единственная
лампочка светит. тускло, Пономаренко удивлен неожиданным визитом:
-- Откуда вы? Из каких краев?
Пропускает в номер, усаживает:
8Приказом Ставки от 28 ноября 1941 года был создан штаб инженерных
войск Красной Армии, штабы инженерных войск во фромта-х и армиях и учреждены
должности начальников. инженерных войск (фронтов и армий. Автор получил
назначение иа должность. помощника начальника штаба инженерных войск Красной
Армии, оставаясь начальником отдела заграждений штаба инжвойск. 235
-- Ну, рассказывайте, рассказывайте, что на фрон- те? Вы же всегда то
на одном участке, то на другом! На месте вам не сидится...
Нарочитая шутливость Пантелеймона Кондратьеви-ча не может скрыть его
озабоченности. Я все понимаю: Белоруссия оккупирована, и даже здесь, за
толстыми кирпичными стенами гостиницы "Москва", слышен гул артиллерии...
Рассказываю о недавнем посещении ОУЦ, о нуждах центра в связи с
наступившей зимой, передаю Пономаренко отчет о работе оперативно-учебного
центра за четыре месяца.
Пономаренко углубляется в чтение отчета.
Прошлую ночь я не спал, нынче для отдыха оста-лось всего пять часов,
спрашиваю разрешения уйти.
-- Да, да, конечно! Отдыхайте! -- кивает Понома-ре н ко. --Отдыхайте!
Спускаюсь к себе, ужинаю, ложусь, но сон нейдет:
встреча с Пантелеймоном Кондратьевичем разбередила все прежние думы о
партизанах. Сейчас, когда враг захватил огромную территорию нашей страны, но
победы не достиг, вынужден вести изнурительные бои, непомерно растянутые
коммуникации фашистов поистине стали ахиллесовой пятой захватнической армии.
Пора ударить по ним со всей силой! Но партизанские отряды в тылу врага
действуют несогласованно, иные даже не имеют связи с партийными и военными
органами, снабжение партизан из советского тыла производится эпизодически,
им не хватает оружия, взрывчатки, минновзрывной техники...
Протягиваю руку к часам. На часах -- два сорок. Нет, беспокоить
Пономаренко в такое время немыслимо. Разговор о насущных нуждах партизан
придется отложить. Досадно, конечно, но пенять можно лишь на себя самого.
Спасает, что усталось слишком велика: все-таки засыпаю. А с утра
поездка на левый фланг 16-й армии генерала Рокоссовского, во второй половине
дня -- под Серпухов, и досада на самого себя отступает, глохнет, спасительно
подавленная сиюминутными заботами и обязанностями. В мыслях только танки и
мины. Мины и танки. Враг не должен прорываться через минные поля!
Я даже не подозреваю, как близок день серьезного разговора о
партизанах.
Глава 10. Две встречи
В приемной Сталина
В один из последних дней ноября голос Левитана, читающего сводку
Совинформбюро, звучит приподнято: войска Волховского фронта, перейдя в
наступление, разбили врага, освободили город Тихвин, а войска Южного фронта,
ведя контрнаступление, освободили Ростов-на-Дону!
Это известие -- словно солнечный лучик в свинцовых тучах. Кажется,
начинают сбываться слова, сказанные Сталиным три недели назад, в день парада
на Красной площади, о празднике, который скоро будет и на нашей улице! А тут
еще возбужденный майор Вакуловский:
-- Под Акулово и Голицыне подорвалось множество фашистских танков, Илья
Григорьевич! Говорят, фашистов в пух разнесли, они одними убитыми тысяч
десять потеряли!
Радость Вакуловского понятна: майор принимал участие в минировании
участка, где уничтожена прорвавшаяся группировка противника. Да и я сам там
работал, и тоже испытываю удовлетворение:
минные поля не подводят. А сколько еще приятных новостей узнаем, когда
двинемся вперед?!
Сомнений, что скоро перейдем в наступление, нет. Гитлеровцы атакуют без
прежнего напора, выдохлись, а к Москве непрерывно подтягивались резервы.
Бывая на тыловых рубежах, работники ГВИУ наблюдают за выгрузкой и
сосредоточением свежих уральских и сибирских дивизий. Час расплаты для
гитлеровцев пробьет со дня на день!..
Находясь под Серпуховом, получаю телефонограмму генерала Котляра,
требующего немедленно прибыть в штаб инженерных войск. Оставляю все дела,
еду.
-- Вас ждет начальник! -- разглядывая меня с откровенным любопытством,
говорит дежурный по штабу.
Котляр принимает сразу, прервав разговор с Га-лицким и другими
товарищами. Чувствую, и они глядят как-то странно. Случилось что-нибудь?
Котляр краток:
-- Вас вызывают в Кремль, к товарищу Сталину. На прием следует явиться
в двадцать два часа ровно. Не ослышался ли? Неужели свершилось?!
-- Сейчас шестнадцать часов, -- продолжает Котляр. -- Поезжайте домой,
отдохните, приведите в порядок обмундирование. Предварительно зайдите ко
мне. Буду ждать в двадцать часов.
Время таяло, как пятнышко влаги на солнцепеке, но ровно в двадцать
часов, выбритый и отутюженный, я вновь вошел в кабинет Котляра.
-- Ну, вот, совсем другой вид! -- одобрительно произнес Леонтий
Захарович. -- Садитесь. Вызов, как я понимаю, связан с письмом Военного
совета Юго-Западного фронта?
-- Я тоже так думаю.
-- Напомните, какие вопросы там поставлены, Илья
Григорьевич?
-- Обосновывается необходимость производства мощных противотанковых мин
и мин замедленного действия, пишется о нацеливании партизан на разрушение
вражеских коммуникаций.
-- Продумали, что и как станете говорить?
-- Мысли не новые, товарищ генерал!
-- Тем лучше. Излагайте только суть и как можно
короче.
-- Я понимаю! Но есть ряд моментов, требующих пояснения. Возможно,
товарищ Сталин не знает.,, Котляр быстро перебил:
-- Не заблуждайтесь, Илья Григорьевич! Товарищ Сталин все знает.
Помните об этом. Помните, и ни в коем случае не горячитесь при разговоре.
Пуще же всего остерегайтесь возражать! Могут быть обстоятельства, вам
совершенно неизвестные, зато известные товарищу Сталину. Ясно?
В напряженном взгляде Котляра, в интонациях взволнованного голоса
угадывались забота, беспокойство за товарища.
-- Последую вашим советам, товарищ генерал! -- с признательностью
пообещал я.
... В первую кремлевскую проходную вошел в 21 час 30 минут.
-- Документы? Предъявил документы.
-- Оружие?
Оружия со мной не было.
Такая же точно проверка во второй проходной. В 21 час 50 минут подошел
к двери в приемную И. В. Сталина. Нажимая на блестящую медную ручку
массивной двери, вспомнил, каким был Сталин на приеме выпускников военных
академий в 1935 году; просто одетый, улыбающийся. Чего же это я волнуюсь?!
В уютной, наполненной тишиной комнате уже сидели двое товарищей,
приглашенных, видно, раньше меня. Собранны, неулыбчивы, на коленях у каждого
--папка с бумагами.
Работники приемной предложили подождать. Опустился в глубокое кожаное
кресло рядом с плотным мужчиной в темном костюме. Тот не обращал на соседей
внимания. Поглядывая на высокую двустворчатую дверь в кабинет, то
приглаживая редкие, тщательно зачесанные на обширную лысину волосы, то
принимался барабанить толстыми пальцами по кожаной папке.
Я снова и снова перебирал в памяти тезисы доклада, сделанного нами с
генералом Невским Военному совету Юго-Западного фронта.
Внезапно в приемной что-то изменилось. Никто не произнес ни слова,
никакого шума не послышалось, никто ни о чем не объявлял, но все
выпрямились, подтянулись, мой сосед вытащил носовой платок, быстро вытер
капельки пота на заблестевшем лбу. По каким-то им одним известным признакам
собравшиеся определили, что Сталин приехал. И действительно через несколько
минут к нему стали вызывать. Вызвали через полчаса и моего соседа., Снова
вытерев лоб, он скрылся за высокой дверью... 239
Входили и выходили какие-то военные и гражданские товарищи. Звук шагов
гасили толстые ковры. Кресло было мягким, уютным. Тепло, проникая в глубь
тела, расслабляло. Прошел час. Минул другой. Беспокойство оставило меня.
Завороженный теплом, могильной тишиной, я чувствовал, будто растворяюсь в
них. Не успел спохватиться, как глаза закрылись, все заволок туман дремоты.
Да и мудрено было не задремать в такой обстановке после двух бессонных ночей
и трех часов ожидания.
-- Товарищ полковник...
Я вскочил с кресла, испуганный и обескураженный:
неужели заснул? А может, проспал?
-- Товарищ Сталин принять вас не может, -- произнес ровным голосом
работник приемной. -- Вас примет товарищ Мехлис.
-- Но мне нужно к товарищу Сталину! -- еще не совсем очнувшись,
возразил я.
-- Пойдемте к товарищу Мехлису. Я обескураженно смотрел на высокие
белые двери. Всего несколько шагов до них, а войти не могу! Тронули за
локоть;
-- Товарищ Мехлис принимает в другом кабинете.
Вторая встреча с Мехлисом
Первое, что бросилось в глаза в кабинете Мехли-са, -- письмо Военного
совета Юго-Западного фронта, лежащее на столе армейского комиссара первого
ранга. Это обнадеживало!
-- Слушаю вас, -- выслушав представление, угрюмо сказал Мехлис.
Я начал излагать суть дела, но на третьей или четвертой фразе был
прерван:
-- Не о том говорите! Не это сейчас нужно! Резким движением Мехлис
отодвинул письмо Военного совета, поднялся, вышел из-за стола и, расхаживая
по кабинету, стал упрекать меня и авторов письма в безответственности: о
каких минах, да еще замедленного действия, о каких "сюрпризах" может
идти-речь, если армии не хватает обычных снарядов и нечем снаряжать
авиабомбы?
-- Глубокий вражеский тыл, коммуникации! --с едкой иронией воскликнул
Мехлис. -- Вы что, с неба упали? Не знаете, что враг стоит под самой
Москвой?!
-- Но мы учитываем... И снова Мехлис перебил:
-- Учитывать надо, что наступила зима! Что надо полностью использовать
те преимущества, какие она дает! Нужно заморозить гитлеровцев! Все леса, все
дома, все строения, где может укрыться от холода враг, должны быть сожжены!
Хоть это вам понятно?!
Я осторожно заметил, что леса зимой не горят и что они -- база для
партизан. А если жечь деревни --лишатся крова наши же люди.
Возражение лишь подлило масла в огонь. Мехлис обозвал меня и Невского
горе-теоретиками, слепца-. ми, потребовал передать генералу Котляру, что
Подмосковье нужно превратить в снежную пустыню: враг, куда бы ни сунулся,
должен натыкаться только на стужу и пепелище.
-- Если еще раз посмеете побеспокоить товарища Сталина своими дурацкими
идеями -- будете расстреляны! Можете идти.
Генерал Котляр ждал меня. Выслушал, покачал головой:
-- Н-да, неожиданно... Очень! Да вы не расстраивайтесь так, Илья
Григорьевич! В жизни, знаете ли, надо надеяться на лучшее. Может, все еще
изменится.
Котляр утешал, я был ему благодарен, но состояние подавленности не
проходило; все пошло прахом, все!
К тому же я вспомнил, что требование поджигать леса, высказанное
Мехлисом, это требование самого Сталина! Точно! Он говорил об этом еще в
выступлении по радио 3 июля сорок первого года! А я-то пытался объяснить
Мехлису, что поджог лесов -- несусветная чушь! Что же теперь будет? Скажу
честно, мне стало страшно...
"Гони немца на мороз! "
Разгром гитлеровцев под Москвой начался переходом в наступление 5
декабря войск Калининского фронта. А утром 6 декабря в мощное
контрнаступление перешли Западный фронт и войска правого крыла Юго-Западного
фронта. Великая битва началась!
Не в силах описывать боевые действия наступавших советских армий,
расскажу здесь только о тяготах, выпавших на долю саперов.
Перед началом наступления им пришлось снять тысячи собственных,
поставленных в спешке мин, а затем, в ходе боев, обезвреживать мины
противника. Документации на собственные минные поля в ряде случаев не
имелось, вражеские укрывал глубокий снег, работать приходилось под огнем,
инженерные войска несли потери. Тем не менее и рядовой, и командный состав
батальонов, занятых разминированием, поставленные ему задачи выполняли с
честью. Я своими глазами видел, как лейтенанты и младшие лейтенанты,
вчерашние курсанты военных училищ, показывая пример солдатам, ползли туда,
где только что погиб снимавший мины сапер, как двигались следом за этими
мальчиками их подчиненные...
Работники штаба инжвойск Красной Армии, оказывая помощь наступающим
соединениям, по-прежнему ездили с участка на участок, из одной армии в
другую. Дороги и поля выглядели одинаково: перевернутые вверх колесами,
зарывшиеся тупыми рылами в придорожные, полные снега канавы немецкие
грузовики, обгоревшие, с распахнутыми или оторванными дверцами легковые
"опели", "хорьхи", "ганзы" и "вандереры", зияющие рваными пробоинами танки с
крестами на башнях, и всюду -- трупы в серо-зеленых шинелях: распластавшиеся
на снегу, увязшие в сугробах, скрюченные, с головами, обмотанными поверх
пилоток и фуражек платками и шалями, с навсегда остекленевшими глазами. И --
неровные, медленно бредущие в наш тыл колонны пленных, едва переставляющих
ноги с накрученным на них тряпьем.
Изучаем на местах боев эффективность противотанковых мин. Под Акуловом
и Голицыном действительно уничтожено около пятидесяти танков врага. У
большинства -- перебиты гусеницы, иные завалились в большие воронки от мин с
усиленным зарядом. Вблизи Решетникова -- шестнадцать фашистских танков с
перебитыми гусеницами. В других местах от трех до десяти танков. Мины
срабатывали безотказ- но. Но беда прежняя: как правило, только перебивали
ходовую часть боевых машин противника, а не уничтожали их вместе с экипажем.
Видно, что оставшиеся на поле боя "даймлербенцы" добиты уже артиллеристами.
Значит, нужны мины новой конструкции, обладающие к тому же большей
разрушительной силой. Пленные подтверждают, что мины наносили фашистским
войскам значительный урон, но утверждают, что часть их, если дело не
осложнялось погодными условиями, обезвреживались довольно легко, Что ж,
этого следовало ожидать: мы до сих пор не располагаем достаточным
количеством мин, безопас-ных для собственных войск, но страшных для техники
и пехоты противника, практически недоступных для разминирования саперами
врага.
К раздумьям о совершенствовании мин прибавляются раздумья о партизанах.
Наступление продолжается, мы гоним и гоним фашистов на запад, и некоторые
партизанские отряды соединяются с войсками Красной Армии. Радуются партизаны
неописуемо, рассказывают, что смогли в последние дни усилить удары по
оккупантам, но тут же сетуют на отсутствие надежной, быстродействующей связи
со своими войсками, на невозможность своевременно передать ценные
разведывательные данные, на нехватку боеприпасов и взрывчатых веществ...
В десятых числах декабря попадаю в Завидово, на свою родную станцию.
Благодаря стремительному продвижению и выходу наших войск в тыл противника,
Завидово пострадало не слишком сильно, часть домов уцелела, уцелел и дом,
где до войны жил друг моего детства Егор Деревянкин. За месяц до нападения
фашистской Германии, в мае, Егор с женой, Татьяной Николаевной, приезжал в
столицу. Татьяна Николаевна, учительница по профессии, была на семь лет
моложе мужа, и хотя у Деревянкиных име-243
лось двое детей, никак не походила на мать семейства. Стройная,
смешливая, казалась очень юной, знала это и поддразнивала Егора,
приговаривая, что он старик. Егору это нравилось, он счастливо улыбался. Жив
ли он, мой товарищ, с которым четыре года протирали штаны на одной школьной
скамье? Живы ли его жена и детишки?
Перед крыльцом -- расплющенный танковой гусеницей труп немецкого
солдата. Окна забиты досками, заткнуты тряпками, ступени обледенели, дверь
не заперта. Нашарил в темных сенях вторую, ведущую в комнаты. Ворвавшийся
холодный воздух заколебал пламя коптилки, по стене метнулась громадная тень
сутулой, закутанной в рваный платок женщины.
-- Татьяна Николаевна?.. Это я, Старинов! Женщина не шевелилась и вдруг
поднялась, вдруг ее качнуло ко мне:
-- Илья Григорьевич! Живы?! Дорогой наш! Господи, да откуда же?..
Схватив за рукав полушубка, уговаривала пройти, раздеться, присесть, не
давая ни пройти, ни раздеться, словно не в силах была опустить рукав, боясь
расстаться с чем-то бесконечно дорогим, с тем, о чем напомнил мой приход.
Спохватилась:
-- Вы же с дороги, с холода, сейчас я кипятку...
-- Где Егор?
-- В армии. Писем второй месяц нет!
-- Это ничего, Татьяна Николаевна, случаются перебои... А дети?
-- Вон они.
В углу, на большой деревянной кровати спали под ворохом одеял дети
Деревянкиных. Значит, самого страшного не произошло... Покосился на забитую
дверь в соседнюю комнату. Хозяйка дома перехватила взгляд, объяснила:
-- Там семьи из сожженных домов. Гитлеровцы проклятые подослали
поджигателей, которые за партизан себя выдавали. Семь домов сожгли, а больше
народ не позволил. К сожалению, следует признать, что дома поджигались
действительно партизанами, выполнявшими приказ Сталина "Гони немца на мороз!
". Я сразу вспомнил финскую войну. Финны при отходе 99% населения
эвакуировали. Мы приходим в село -- населения нет. Часть домов приведена в
негодное состояние, часть уцелевших зданий заминированы минами замедленного
действия. Продрогшие и измотанные солдаты набивались в такие дома по 50-150
человек. Когда дома врывались, мало кто оставался в живых. После этого мы
уже старались подальше держаться от любых зданий и сооружений, хотя
минированных среди них было немного. И вся армия мерзла в палатках. Да,
финнам удалось выгнать нас на мороз. А теперь, когда мы решили
воспользоваться их опытом, что получилось? Стали поджигать деревни, в
которых жили крестьяне. Немцы говорят:
-- Посмотрите, что делают большевики. [9] Вас поджигают!
Помогите нам охранять Ваши деревни!
И местное население поддержало немцев. Это дало возможность противнику
вербовать в большом количестве полицейских. В то же время партизаны
Ленинградской области, их насчитывалось примерно 18 000 человек, узнав о
призыве "Гони немца на мороз! ", решили, что это провокация. Многие из них
пробились через линию фронта, чтобы разобрать-ся в чем дело. Остальные были
быстро разгромлены карателями, поддерживаемые полицейскими и... местным
населением.
Запылала железная печурка. Я развязал вещевой мешок, выложил консервы,
хлеб, сахар, сало.
-- Я ведь только второй день дома, -- стараясь не глядеть на такое
богатство и как бы извиняясь, что ничего, кроме горячей воды, Предложить не
может, -- сказала Татьяна Николаевна, присаживаясь рядом на лавку. -- Как
изверги приблизились, я ребят подхватила -- и в деревню, к знакомым. Отсюда
верст восемнадцать, гитлеровцы туда не совались. А когда вернулась --
верите, Илья Григорьевич? -- порог переступить не решалась, так эти
"культурные люди" комнаты загадили. Сейчас-то отмыла, почистила. А они,
гады, так и жили!
-- Выходит, вы фашистов живых не видели?
-- Как не видела?! Когда их погнали, они через деревни, окольным путем
тоже бежали! Чучела чучелами. Даже обидно, что такие чучела до Москвы
дошли., Ох, а трусят-то! Армии боятся, партизан боятся и всех, кто в избу ни
забредет погреться, уверяют, что они рабочие, рабочий класс!
-- Знакомая песня.
-- Я возьми да и брякни одному: мол, если ты рабочий, не фашист, и
воевать не хочешь -- сдавайся плен.
-- Рискованно поступили! Что же солдат!
-- А что с него взять? Нельзя, говорит, сдаваться. Ваш Сталин сказал,
что всех немцев надо уничтожить, пленных у вас убивают. Я твержу: "Ложь это.
Не трогаем мы пленных! Русские не убийцы! " Только башкой своей дурацкой
мотает: "Ништ, ништ! Рус пу-пу!.. " --
Кремль. Председатель Госплана Вознесенский
Я покинул Завидово, радуясь, что семья друга детства уцелела, что хоть
как-то помог его детишкам,, оставив Татьяне Николаевне свой дополнительный
паек и раздумывая над услышанным. Разговор с женой друга не забывался, стал
тем последним толчком, который заставил меня приступить еще к одной
докладной на имя Сталина, еще раз заговорить о проблемах партизанских
действий и эффективности минирования на коммуникациях врага. В новой
докладной обосновывалась необходимость производства некоторых видов
инженерных мин, указывалось на неиспользованные возможности партизанской
борьбы, ставился вопрос о создании единого органа для руководства боевыми
действиями партизан. Докладная писалась урывками, в редкие свободные минуты.
Может, в ней чего-то недостает? Хорошо бы посоветоваться с кем-нибудь из
руководящих военных иди партийных товарищей. И сразу вспоминаю о
Понома-ренко. Конечно, надо идти к нему! Он поддерживал идею создания
партизанских школ, его волнуют нужды партизан, он не останется безучастным!
В первый же свободный час еду в гостиницу "Москва". Дорожа временем,
буквально с порога
объявляю Пантелеймону Кондратьевичу зачем пришел, протягиваю докладную:
-- Прочтите, пожалуйста! Если возражений по существу не будет, то,
может, и по назначению сможете
Доставить?
Он читает докладную, щурясь, потом аккуратно
Складывает листы:
-- О минах, о кадрах -- хорошо. А вот о руководстве партизанами сказано
слишком обще и мало. Вопрос этот, кстати, непростой. Я все время над ним
думаю.
-- Тогда, может быть, вместо моей докладной подготовить другой
документ? Вам же виднее, Пантелеймон Кондратьевич.
-- Не знаю, не знаю.
Пономаренко отходит к высокому окну, за которым густо мельтешит снег.
-- Сделаем так; вы оставляете вашу докладную, я прикидываю, что можно и
нужно сделать, а вы в следующий приезд -- сразу ко мне.
Я вырываюсь в Москву через два дня. Пономаренко за это время поработал
над вопросами партизанской борьбы немало. У него уже готов проект письма на
имя И. В. Сталина. В письме говорится о необходимости усилить партийное
руководство партизанами, ставится вопрос о создании органов руководства
партизанским движением и высказываются, со ссылкой на мнение полковника
Старинова, предложения о производстве инженерных мин и подготовке
квалифицированных кадров.
-- Я пришел к выводу, что все эти идеи действительно лучше изложить в
одном документе, чтобы они и рассматривались в комплексе, -- поясняет
Пономаренко, заметив, что я дочитываю проект его письма. -- Если не
возражаете, в таком виде я и передам письмо Андрею Андреевичу
Андрееву[9]. Полагаю, в этом случае оно попадет прямо к товарищу
Сталину.
Я уезжаю на фронт с сознанием выполненного долга, уверенный, что месяца
через два, не позже, какие-то решения непременно будут приняты. Но уже
9 А. А. Андреев -- член Политбюро ЦК ВКП(б).
через полторы-недели меня вызывают в оргинструк[ ]торский
отдел ЦК партии, где, оказывается, уже кипит работа над составлением штатных
расписаний штабов руководства партизанским движением, определяются штаты
партизанских школ и бригад, подготавливаются заявки на оружие и технику для
партизан-- ских отрядов. Письмо Пономаренко дошло до адресата в считанные
дни, и решение по нему было принято столь же быстро!
Сталин принял Пономаренко и имел с ним двухчасовую беседу, о которой
последний пишет в своей книге "Всенародная борьба"[10].
А несколькими днями позже генерал-майора Кот-ляра и меня приглашают к
председателю Госплана Н. А. Вознесенскому, предлагая захватить с собой
образцы некоторых замыкателей и взрывателей.
Снова Кремль. В приемной Вознесенского, кроме нас, -- представители
Главного артиллерийского управления, Главного управления связи и работники
промышленности. Ожидаем недолго, минут десять. Вознесенский встречает, стоя
за столом. Он улыбчив, что тоже непривычно, и выглядит очень молодо, во
всяком случае, моложе большинства приглашенных. Предлагает садиться, сам
опускается на стул последним, обводит аудиторию живым, доброжелательным
взглядом:
-- Недавно в Госплан поступило письмо Военного совета Юго-Западного
фронта. В нем ставится вопрос об обеспечении войск и партизан значительным
количеством различных инженерных мин и современными средствами связи. Надо
этот вопрос решать, товарищи!
В кабинете оживление. Котляр касается плечом моего плеча. Я на седьмом
небе: не зря мы поработали с генералом Невским!
Начинается обсуждение потребностей войск и партизан в минах и рациях.
Деловое, конкретное. Мы с генерал-майором Котляром демонстрируем образцы
созданных к декабрю месяцу взрывателей замедлен10 Пономаренко П. К.
Всенародная борьба в тылу немецко-. фашистских зхватчиков. 1941-1944. М..
1986. С. 72-76. 248
ного действия, элементов неизвлекаемости мин, вибрационных и
инерционных замыкателей для противотранспортных мин.
Вознесенский внимательно их рассматривает, интересуется, нельзя ли
заменить детали из латуни на пластмассовые или алюминиевые.
-- Возможности у государства несколько иные, чем перед войной,
товарищи, надо помнить, что цветного металла недостает, а металлорежущие
станки предельно загружены... Представьте нам заявку с тактико-техническими
требованиями, -- обращается к Кот-ляру председатель Госплана. -- И пусть
инженеры еще раз продумают, как сделать мины максимум безопасными для
собственных войск.
Получают указания и другие собравшиеся.
-- Надеюсь, с вашей помощью промышленность в короткие сроки даст армии
и партизанам нужное количество добротных мин! -- говорит нам на прощанье
Вознесенский. -- Желаю успеха!
Пожелание председателя Госплана сбывается быстро. К весне 1942 года
проблема массового выпуска мин замедленного действия и производства других
сложных мин решается полностью. Вскоре войска и партизаны начинают получать
их. Наконец-то!
Глава 11. На Южном фронте
Минируйте "ночками!"
В Москве задержаться не пришлось: 14 декабря генерал-майор Котляр
приказал сформировать новую оперативно-инженерную группу для устройства
мин-новзрывных заграждений на подступах к недавно освобожденному
Ростову-на-Дону и срочно отбыть на
Южный фронт.
В группу включили инструкторов и лаборантов из оперативно-учебного
центра Западного фронта, десять лейтенантов, имеющих боевой опыт и
прошед-ших краткосрочные курсы при Военно-инженерной академии имени В. В.
Куйбышева, а также бывших бойцов Испанской республиканской армии во главе с
Доминго Унгрия. Своим заместителем я назначил
майора В. В. Артемьева, начальником штаба -- капитана А. И. Чехонина.
Вечером 16 декабря поезд с предоставленным группе мягким вагоном медленно
отошел от затемненной платформы Курского вокзала...
Захожу к молодым лейтенантам. Девушки -- инструкторы Мария Белова и
Ольга Кретова приглашают на чай. Из черного хлеба наделали сухариков.
Сухарики напоминают о доме, о семье, которую не видел уже полгода...
Степи, снега, перестук колес, запах паровозного дыма. Вернувшись к
себе, ложусь, пытаюсь вспомнить, как выглядит Ростов зимой. Мысли довольно
быстро меняют направление, сосредоточиваются на полученном задании. Мне
известно, что вокруг Росто-ва-на-Дону создаются так называемые "обводы". Это
расположенные по трем гигантским дугам к северу от города противотанковые
рвы, батальонные районы обороны с дотами и дзотами и отдельные окопы.
Восточная оконечность каждой дуги упирается в Дон, западная -- в дельту
Дона. Вот эти-то обводы и предстоит минировать нашей группе.
На душе неспокойно. Коль скоро в Ростове по-прежнему уповают на
противотанковые рвы, значит, необходимого количества мин, а возможно, и
взрывчатки в обороняющей Ростов 56-й армии генерал-лейтенанта Ф. Н. Ремезова
нет. А генерал Котляр еще 5 декабря подписал директиву о возможно большей
замене противотанковых рвов другими, более эффективными и менее заметными
противотанковыми препятствиями! Придется, видимо, налаживать производство
мин. Однако нехватка мин -- не главное. Я уверен, что группа мины получит.
Тревожит, как отнесутся к нашим новаторскими планам минирования начальник
инженерных войск 56-й армии майор Е. М. Журин и сам Ремезов. Мой заместитель
майор Артемьев говорит, что Журин был его начальником в военно-инженерной
академии, это душевный, простой и хорошо знающий дело человек. Я надеюсь,
что в Жу-рине найду единомышленника. Но как посмотрит на новшества
командующий армией? Его взгляды на минноподрывное дело мне неизвестны. А
ведь мы хотим помимо "скрытого" и "неподвижного миниро-250
вамия" применить в самых широких масштабах еще и "явное минирование"!
Поясню, в чем тут дело.
При "скрытом", то есть при обычном минировании на местности, мины
закладываются в грунт и надежно маскируются^ чтобы их нельзя было обнаружить
наблюдением. "Подвижное минирование" -- это быстрая установка мин скрытым
способом на участке, где врагу удалось потеснить наши войска или пробить
танковую брешь в нашей обороне. Для такого минирования на танкоопасных
направлениях заранее подготавливают склады мин и создают группы бойцов,
имеющих автотранспорт, чтобы своевременно попадать к нужному участку боя.
"Явное минирование" -- совсем иная статья. В этом случае тысячи мин
устанавливаются на виду, в десятках тысяч кочек, которые легко заметить даже
издали и зафиксировать при аэрофотосъемке. Секрет в том, что заряжены далеко
не все кочки, а определить, в какой скрывается мина, не способны ни
человеческий глаз, ни объектив фотоаппарата. Противник оказывается перед
выбором: идти танками на кочки и подрываться или обходить заминированные
районы, вступать в бой в невыгодных районах. Разминировать кочки крайне
трудно: мины можно устанавливать в сотне различных вариантов, заряжать где
пятую, где десятую, где двадцатую кочку, где в первом ряду, где в третьем,
где в сороковом, а проверять-то приходится все! Трудоемко, опасно для жизни
(можно напороться на мину-ловушку), а главное -- заставляет вражеские танки
ждать результатов разминирования под огнем нашей артиллерии и под
бомбежкой., нести потери. Разумеется, противник может обстреливать местность
с кочками. Но противник в любом случае обстреливает местность, где
обороняются наши войска, частично уничтожая и те мины, что поставлены
"скрытым" способом. А расстреливать все кочки -- не хватит ни снарядов, ни
мин. Кроме того немецкие танки, обладающие низким клиренсом, часто наезжали
на кочки не только гусеницами, но и днищем. Их экипажи в таких случаях
погибали,
Надеюсь встретить понимание и в другом. Линия обороны 56-й армии,
проходящая в основном по реке 251
Миус, на левом фланге упирается в Таганрогский залив. Северный берег
залива занят врагом. Нет ника-ких сомнений, что сплошной линии обороны на
северном берегу от Бердянска до Таганрога гитлеровцы не создавали, держат
для отвода глаз небольшие гарнизоны в отдельных населенных пунктах, уповая
на нашу слабость и на разделяющие наши и вражеские войска тридцать с лишним
километров замерзшего, торосистого залива. Следовательно, залив -- идеальное
место для заброса во вражеский тыл групп мине--. ров. Взрывы же на дорогах
врага, уничтожение его малочисленных гарнизонов не только заставит фашистов
прекратить всякое движение транспорта, но и вынудит стянуть для обороны
северного берега значительные силы, сняв войска с других участков фронта.
Это было бы замечательно! Надо хорошенько обдумать идею заброса минеров в
тыл через льды Таганрогского залива, взвесить все "за" и "против", изложить
предложения письменно и представить командованию, а уж там как получится.
Решать станет Военный совет армии.
На подступах к Ростову
В Ростов прибыли ранним морозным утром 19 декабря. Из окон вагона
затянутый мглистой дымкой город был неразличим. Увидев с перрона
полуразрушенное здание вокзала, мы приготовились к встрече [/] с
руинами. Но город выглядел почти не пострадавшим! Объяснялось это просто:
гитлеровцы хозяйничали в Ростове всего восемь суток, а вышибли их
молниеносным ударом. Однако и за восемь суток фашисты успели кое-что
взорвать, а главное -- расстреляли и повесили сотни ростовчан...
В штабе 56-й армии мы прежде всего разыскали начальника инженерных
войск майора Журина. Евгений Михайлович Журин, высокий, крепкий, с крупными
чертами лица, производил впечатление человека вдумчивого, неторопливого. Он
и говорил медленно, словно взвешивая каждое произносимое слово. Беседовали
долго, обстоятельно, обменялись взглядами на различные виды заграждений и
установили, что мыслим одинаково.
-- Сможет ваша группа помочь. врйсковым саперам в освоении
минноподрывной техники? -- с надеждой спросил Журин.
-- Вне всякого сомнения!
-- А минами поможете?
-- Дело общее, Евгений Михайлович, вместе и делать его будем.
Направились к генерал-лейтенанту Ремезову. Журин представил меня.
-- Сколько времени вам потребуется, чтобы составить план минновзрывных
заграждений? -- осведомился командующий.
-- От четырех до пяти суток, товарищ генерал-лейтенант.
-- Будем считать -- пять. Какими силами намерены осуществить
минирование?
-- Понадобятся минимум четыре отдельных саперных батальона.
-- Выделим батальон. Но учтите, работы следует завершить до февраля.
Успеете?
-- Полагаю, справимся до срока.
-- Тем лучше! Приступайте к делу.
План минновзрывных заграждений на подступах к Ростову помогали
разрабатывать начальник штаба оперативно-инженерной группы Алексей Иванович
Чехонин и мой заместитель -- Владимир Владимирович Артемьев. Ценные советы
давал Журин. К утру 25 декабря план был готов, а 26 декабря утвержден
Военным советом 56-й армии. Мы наметили установить семьдесят тысяч мин, хотя
ГВИУ отпустило оперативно-инженерной группе только четырнадцать тысяч:
пятьдесят шесть тысяч мин различных видов предстояло сделать в Ростове.
С подготовки минеров и налаживания производства мин мы и начали.
Командование Южного фронта подчинило 56-й армии значительное количество
инженерных войск. Все они занимались строительством рубежей по реке Ми-ус, в
дельте Дона'и вблизи Ростова. Вблизи Ростова саперы вместе с тысячами
горожан рыли противотанковые рвы. Продуваемые буйным степным ветром,
обжигаемые морозом люди долбили и кайлили промерзшую, твердую, как бетон,
землю. Ширина проти-253
вотанкового рва вверху около семи метров, внизу -- до трех метров,
глубина -- тоже до трех метров. Словом, чтобы отрыть один погонный метр
противотанкового рва, приходится вынимать около пятнадцати кубических метров
земли!
Занимались этой неблагодарной работой и выделенные в распоряжение
оперативно-инженерной группы саперные батальоны. Командовали этими
батальонами командиры в годах, призванные из запаса, рядовой и сержантский
состав в большинстве был из новобранцев. Обутые в грубые ботинки с
обмотками, одетые в засаленные ватники саперы выглядели неважно, даже
отдаленно не походили на тех, которыми довелось командовать в мирное время.
Но среди них имелось много коммунистов и комсомольцев, большинство рядовых
было со средним образованием, и этим они тоже отличались, но уже в лучшую
сторону, от прежних бойцов.
Командир одного из батальонов, военный инженер 2-го ранга Ефрем
Трофимович Мартыненко, внешне сугубо штатский человек, спокойно заверил:
-- Задачу выполним, товарищ полковник. Люди --прекрасные.
Я осведомился, умеют ли его бойцы минировать.
-- Этому их не обучали, но если обучат -- сумеют. Первое, что мы
сделали -- сняли выделенные группе саперные батальоны с противотанковых
рвов, отвели людей на отдых и через сутки начали преподавать им
минноподрывное дело. Выпуск недостающего количества мин Ростовский обком
партии и Военный совет 56-й армии поручили промышленным предприятиям
Ростова, Новочеркасска и Аксая. Однако прежде чем дать промышленности заказ
на сложные мины, следовало усовершенствовать их, учтя опыт боев, и
разработать технологию производства, оптимальную в местных условиях. Словом,
требовалось немедленно создать хотя бы небольшое конструкторское бюро и хотя
бы маленькую лабораторию-мастерскую. Тут нам повезло! В Ростовском
Коммунистическом полку народного ополчения находилось немало опытных,
способных инженеров, в частности, конструкторов-станкостроителей,
проектировщиков и 254
т. д. Я попросил направить в оперативно-инженерную группу
инженера-электрика, по возможности понюхавшего пороху.
-- Есть такой, --ответили в обкоме партии. -- Инженер Гриднев. За бои
под Ростовом награжден медалью "За отвагу".
Фронтовой "Кулибин" инженер Гриднев
Сергей Васильевич Гриднев оказался очень скромным человеком, в глазах
которого светилась безграничная доброта.
-- Видите ли, -- сказал он при первой встрече, -- прежде я проектировал
электростанции. Мины и электростанции не одно и то же, но если необходимо...
-- Попробуйте, Сергей Васильевич! Конструкторы нужны позарез! Самые
хитрые мины требуют комбинаций различных замыкателей.
Для примера я рассказал об устройстве неизвлекаемой мины, которая
взрывалась от сотрясения почвы и могла использоваться для подрыва вражеского
транспорта.
-- Хотелось бы усовершенствовать ее конструкцию, -- сказал я. --
Сделать мину способной к самоликвидации в установленное время. Сможете?
Гриднев некоторое время рассматривал мину, пожал плечами:
-- А для чего, собственно, это нужно?
Я объяснил: мы нередко минируем в тылу врага; не исключено, что солдаты
и техника противника на части установленных мин не подорвутся, затем
минированную местность или минированные объекты снова займут наши войска, и
возникнет угроза подрыва собственных воинов и собственной техники на
уцелевших минах прежде, чем саперы успеют их обезвредить. Поэтому-то и нужны
самоликвидирующиеся в точно установленные сроки мины.
-- Понятно, -- кивнул Гриднев. -- Позвольте подумать, товарищ
полковник?
Следовало предположить, что новичок провозится с заданием не менее
суток, но Гриднев возвратился уже через час,
-- Готово, товарищ полковник. Вот эскизик.
В придуманной им конструкции имелись кое-какие изъяны, но мы их тут же
устранили, и мастерская-лаборатория быстро изготовила опытную партию с
самоликвидаторами Гриднева.
Через несколько дней Сергей Васильевич столь же успешно справился еще с
одним заданием: изготовил из имеющихся деталей оригинальный образец
неизвлекаемой мины замедленного действия. В тот же день испанцы-минеры
сделали сто штук таких мин.
Приходилось поражаться тому, как быстро освоил новый конструктор
тонкости минноподрывного дела! Но секрет своих успехов Гриднев открыл лишь
на праздновании двадцатой годовщины Победы над гитлеровской Германией.
-- Ничего-то я в минах не понимал, когда в вашу группу шел, --
признался Сергей Васильевич. -- Но если помните, я явился в штаб без вас, вы
уезжали на обводы, возвратились только через три дня. А за "эти три дня
майор Чехонин, лейтенант Минеев, чудесные девушки-инструкторы Оля Кретова и
Маша Белова снабдили меня соответствующей литературой, кое в чем
поднатаскали. Так что, беседуя с вами, я немного в минах разбирался.
-- Ловко провели!
-- Без хитрости в минноподрывном деле нельзя, Илья Григорьевич! Сами
это внушали! -- возразил Гриднев, и мы оба рассмеялись...
Еще один эпизод из тех времен, характеризующий Гриднева. Однажды,
поправляя чеку взрывателя прыгающей осколочной мины, сделанной из
100-миллиметрового снаряда, Сергей Васильевич сильно оттянул шток ударника,
и чека выпала в густую траву. С трудом удерживая двумя пальцами ударник,
конструктор присел, надеясь отыскать чеку и вставить ее на место, но
чека'исчезла. Между тем отверстие для нее на штоке ударника уже ушло под
корпус взрывателя. Казалось, и сам шток медленно, но неотвратимо уходит
вглубь. Побелевшие от напряжения пальцы вот-вот не выдержат, шток сорвется,
и тогда -- взрыв.
Гриднев окликнул помогавшего красноармейца. Тот подошел, увидел, в чем
дело, побледнел и кинул-256
ся прочь... Сергей Васильевич стиснул зубы. На лбу выступил холодный
пот. Шток уходил из вспотевших пальцев. Мигом возвратился убегавший
красноармеец, протянул гвоздик:
-- Вот! Вот!
Гвоздиком Гриднев проколол кожу пальца, закрывавшее второе, крайнее
отверстие в штоке взрывателя, просунул гвоздь в это отверстие и, наконец,
вытянул шток.
-- Нож! -- потребовал он.
Поданным ножом Сергей Васильевич решительно рассек кожу проколотого
пальца и высвободил руку.
Правда, говорят, после этого он закрыл глаза и побледнел (взрыватель
типа МУВ-1, о котором идет речь, до сих пор состоит на вооружении, например
входит в комплект сигнальных мин. Случаются и ЧП. Поэтому рекомендую вместо
"Р" образной чеки применять английскую булавку. Вторая булавка, вставленная
в верхнее отверстие ударника, обеспечит Вам 200% гарантию безопасности.
Прим. ред. А. Э. ).
Впоследствии именно Гриднев первый установил причину, по которой стали
отказывать мины-сюрпризы, прекрасно показавшие себя в Испании, на Западном
фронте и в Харькове. Одной интересной деталью этих мин были суровые нитки,
смоченные в серной кислоте. Они-то и перестали обрываться в положенное
время. Почему? Для меня, признаюсь, это оказалось загадкой. Ничего не могли
понять другие работники мастерской-лаборатории. А Сергей Васильевич быстро
сообразил: все дело в морозе...
Вскоре в нашу лабораторию пришли еще несколько ученых, сотрудников
Ростовского университета, в их числе -- доцент-математик М. Г. Хапланов и
химик Миксиджан, на монтаже мин вместе с испанцами стали работать ростовские
подростки, в большинстве --девушки-комсомолки. Рвались они в армию, но
возраст у ребят и девчат был пока непризывной. Увы, многие из них так и не
дождались призыва: летом сорок второго, уже после моего отъезда из Ростова,
во время одной из варварских бомбежек города крупнокалиберная бомба попала в
ту часть университетского здания, где располагалась мастерская-лаборатория,
и мало кто из юных монтажников-минеров остался в живых. Они заслужили право
остаться в народной памяти, и очень отрадно, что память об этих
замечательных молодых людях увековечена к 40-летию Великой Победы.
В канун нового, 1942 года мы передали образцы новых,
усовершенствованных мин промышленным предприятиям. Детали для мин и
взрывателей стал поставлять Россельмаш, металлические корпуса для осколочных
фугасов -- Красный Аксай, а корпуса деревянных противотанковых и
противопехотных мин --ростовская фабрика роялей. По этому поводу у нас
шутили, что нынешняя ростовская музыка врага не обрадует!
Успешно завершалось обучение минноподрывному делу личного состава
приданных нашей группе саперных батальонов.
По заданию обкома партии мы успели также организовать в городе Шахты
пункт для обучения партизан, а в самом Ростове -- курсы по минноподрывному
делу для возможного подполья. Занимались с "партизанами" и "подпольщиками"
наши командиры-пограничники: капитаны Степан Иванович Казанцев, Трофим
Павлович Чепак и Петр Антонович Романюк, уже знакомый читателю старший
лейтенант Федор Андреевич Кузнецов, лейтенанты Иванов и Карпов, инструкторы
Кретова и Белова, некоторые испанские товарищи, свободно владеющие русским
языком.
Обучалась на курсах и группа людей, направленная Краснодарским
крайкомом партии: изучала методы ведения партизанской войны на тот случай,
если враг вторгнется на территорию края. Кстати сказать, впоследствии мы
передали краснодарским партизанам большоеколичествоминноподрывнойтехники,
успешно использованной ими в борьбе против оккупантов.
Словом, все первые десять суток пребывания в Ростове-на-Дону отдыху мы
отводили считанные часы. Даже празднование Нового года ограничили сорока
пятью минутами. Зато дело на месте не стояло.
Глава 12. Решения приняты
Командующий фронтом генерал Малиновский
Зимнее наступление советских войск продолжалось на всех участках
огромного фронта. В конце декабря были освобождены Козельск и Калуга, Керчь
ш Феодосия. Готовилась наступательная операция и в районе Донбасса. Военный
совет Южного фронта снял с позиций и вывел в резерв командования
Юго-Западного направления войска 9-й армии, а их прежнюю полосу обороны
передал 56-й армии. Теперь 56-й армии приходилось прикрывать линию фронта
протяженностью в триста километров, двести из которых, правда, приходились
на побережье Таганрогского залива и дельту Дона.
Учитывая растянутость боевых порядков армии и опасаясь выхода
противника по окрепшему льду залива в тыл нашим обороняющимся войскам,
Военный совет фронта требовал ускорить создание оборонительных рубежей,
минирование берегов залива и дельты Дона, прорубить искусственные полыньи
--сначала на подступах к Азову и Ростову, а затем и на протяжении ста
двадцати километров вдоль южного берега залива.
Мин, разумеется, не хватало, надо было срочно увеличить их выпуск,
пришлось вновь обращаться в обком партии, к рабочим ростовских,
новочеркасских, аксайских и азовских предприятий. Рабочие не подвели. А пока
изготавливались мины, саперов и гражданское население направили долбить
полыньи. Солдаты, женщины, подростки, освобожденные от военной службы
мужчины -- десятки тысяч людей вышли с ломами, кирками Лопатами на донской и
азовский лед -- зеленоватый, неподатливый, достигший кое-где уже
полуметровой толщины. Зазвенели ломы, зашаркали лопаты... Адский труд!
Крепкий, здоровый мужчина и то много не надолбит, к тому же на жестком
морозе, под пронизывающим ветром. А полынью мало пробить, ее нужно, чтобы не
замерзла, перекрыть жердями, а на жерди накидать соломы и снега. Да вот
беда, жердей в степи не добудешь в нужном количестве!
Считая устройство полыней крайне неэффективным делом, ведущим к
неразумной растрате сил, мы с Журиным доложили свое мнение новому
командующему 56-й армии генерал-майору В. В. Цыганову. Полнолицый, с
нависшими на глаза бровями, несколько грузный генерал выглядел крайне
суровым. В действительности Виктор Викторович Цыганов, знакомый мне по
обороне Харькова, был далеко не стар, энергичен, заботлив по отношению к
подчиненным. Он был требователен, это верно, но его требовательность никогда
не сочеталась с окриками или грубостью, напротив, подкреплялась прекрасным
пониманием человеческой психологии и умением видеть дальше других.
Выслушав наши доводы, Цыганов и член Военного совета армии бригадный
комиссар Комаров согласились, что полыньи себя не оправдывают, сообщили свою
точку зрения Военному совету фронта. Там с отменой полыней не спешили. Но
член Военного совета Южного фронта И. И. Ларин, приехав в очередной раз в
Ростов и проинспектировав работы на побережье, распорядился прекратить
пробивку полыней, а минирование усилить: ставить мины не только на самых
опасных направлениях, но и в любом мало-мальски пригодном для выхода
противника на берег месте.
Усилили в то время и минирование оборонительных рубежей 56-й армии и на
ее переднем крае, и минирование "обводов". К слову сказать, генерал-майор
Цыганов решительно поддержал идею создания на оборонительных рубежах системы
траншей и развитых ходов сообщений. В полосе 56-й армии она строилась и
совершенствовалась быстро. А в десятых числах января сорок третьего года,
когда строительство и минирование оборонительных рубежей пошло полным ходом,
Военный совет армии одобрил и предложение о создании специального батальона
минеров для ударов по коммуникациям и опорным пунктам противника на северном
берегу Таганрогского залива.
-- Погодите радоваться, --сказал Цыганов, глядя на наши с Журиным лица.
-- Резонанс от вылазок может Оказаться неожиданным, поэтому требуется
санкция командующего фронтом. Вы, полковник, кажется, знакомы с
генерал-лейтенантом Малиновским?
-- Так точно. Встречались в Испании.
-- Вот вы и поезжайте к командующему. Вам он вряд ли откажет. Только
обязательно обговорите состав диверсионных групп и попросите обеспечить эти
группы необходимым снаряжением!
Последний раз я видел Малиновского шесть лет назад, в прилепившемся к
подножью гор провинциальном испанском городке Хаене, где на одной из узких,
как ущелье, средневековых улочек находилось пристанище диверсантов. Беседуя
с нами, Малиновский сидел на подоконнике высокого стрельчатого окна. На
широкие плечи накинута кожаная куртка, над. левой бровью нависал край
черного берета.
В штабе Южного фронта навстречу мне поднялся из-за стола грузный
человек с гладко причесанными волосами, с озабоченным, одутловатым лицом.
Прежними у него остались только глаза, вспыхнувшие улыбкой узнавания.
Слушал меня командующий фронтом внимательно, предложение осуществлять
диверсии в тылу врага,. совершая переходы через лед Таганрогского залива,
одобрил, разрешил привлечь к этим действиям добровольцев из приданных
инженерной группе частей, а также из числа командиров и бойцов 8-й саперной
армии.
Я сказал, что в оперативно-инженерной группе работают инструкторами
испанские добровольцы:
-- Они тоже рвутся в тыл врага, товарищ генерал!
-- Как они морозы-то переносят? Ведь тут не Средиземноморье.
-- Привыкли, не первый год у нас.
-- Что ж. Пусть бьют фашистов, как били в Испании. Но уж вы их
поберегите, комарада Вольф!, -- Слушаюсь, комарада Малино[11]!
11 Малино -- псевдоним Малиновского в Испании. 261
Командующий рассмеялся, размашистым почерком написал на поданном мною
докладе "Согласен. Малиновский" и, возвращая бумагу, пожелал боевой удачи.
Я возвратился в штаб армии окрыленный. -- Теперь времени не теряйте! --
сказал Цыганов. -- И да поможет вам саперная смекалка.
Специальный батальон,
В специальный батальон следовало отбирать людей не только сильных
духом, но и очень выносливых физически,
В должности командира спецбатальона утвердили старшего лейтенанта
Николая Ивановича Моклякова, исполняющего обязанности командира 522-го
отдельного саперного батальона. Этот рослый, крепкий тридцатипятилетний
командир в возрасте восемнадцати лет вступил в комсомол, а двадцати четырех
-- в партию. Перед войной Мокляков работал инженером на Ново-Краматорском
заводе, мог эвакуироваться с семьей в глубокий тыл, но написал на бланке
выданной брони: "Я русский, коммунист, мое место на передовой! ", отнес
броню в военкомат и добился отправления на фронт. Предложение принять
командование спецбатальоном Мокляков принял, не скрывая радости.
Комиссаром у Моклякова стал старший политрук Захар Вениаминович
Вениаминов, в прошлом неоднократно избиравшийся секретарем партийной
организации одного из больших предприятий, имеющий опыт работы с людьми.
Вениаминову было за сорок, но на здоровье комиссар не жаловался. Кроме того,
он обладал завидным спокойствием, скоропалительных решений не принимал, и
одной из любимых фраз его была фраза "Це дило треба обмозговати! "
Поначалу добровольцев в спецбатальон из рядового и сержантского состава
намеревались отбирать на общем построении частей. Но, когда по команде
"Добровольцы, два шага вперед! " шагнул вперед весь бывший батальон
Моклякова, пришлось от первоначального намерения отказаться. В остальных
батальонах, а также в 26-й бригаде 8-й саперной армии 262
добровольцев отбирали без построения, беседуя с каждым персонально.
На третьей неделе января состав спецбатальона определился. Командирам и
бойцам выдали новое зимнее обмундирование, маскировочные костюмы, автоматы
ППШ, саперные ножи, набор принадлежностей для работы с минами, кусачки,
гранаты. Инструкторы оперативно-инженерной группы сразу начали обучать
новичков искусству минирования и действиям в тылу врага. Но это было только
начало! Еще предстояло решить, как диверсионные группы станут передвигаться
по торосистому льду Таганрогского залива, преодолевая от 30 до 60 километров
в одну ходку, как будут поддерживать связь со своей базой и между собою.
О преодолении залива пешком или на лыжах думать не приходилось: ни
пешком, ни на лыжах по льду далеко не уйдешь. Стало быть, требуются санные
упряжки. Военный совет армии помог достать сани, выделил достаточное
количество лошадей. Но первый же пробный выезд на лед обескуражил. Кони,
хоть и подкованные со всей тщательностью, идти не могли, у них разъезжались
копыта, а ветер принялся крутить сани. Соскочив на лед, минеры пытались
помочь лошадям, удерживая сани, но заскользили, принялись выделывать
прямо-таки цирковые антраша. Что за притча? Ведь местные рыбаки ездят по
льду самым спокойным образом! Пошли на поклон к рыбакам. Те объяснили, что к
санным полозьям нужно приделать железные "подрезы", чтобы рассекали лед, как
ножи, не давая саням скользить из стороны в сторону. Коней -- перековать на
острые шипы, а к солдатским валенкам прикрепить "бузулуки" -- род подковы с
тремя шипами. С "бузулуками" человек может не только уверенно передвигаться
по льду, но и карабкаться на отвесный берег.
Сделали подрезы к саням, перековали коней, обзавелись "бузулуками" --
новая загвоздка. Убедились, что одной ночи не хватит, чтобы уйти на задание
и вернуться на базу под утро. Решение напрашивалось само собой: отправляться
с нашего берега засветло, чтобы с наступлением темноты находиться в
десяти-263
двенадцати километрах от врага, перед вылазкой немного отдохнуть.
Однако движение диверсионных групп в дневное время могла легко обнаружить
авиация противника. Значит, маскировочная одежда требовалась не только
минерам, нои лошадям! Пришлось добывать белую материю, шить лошадям широкие
маскировочные попоны-накидки с капюшонами. Облачили коней в новое одеяние --
картинка из рыцарских времен, да и только! Зато уже с расстояния в километр
упряжи на фоне замерзшего залива и торосов стали совершенно неразличимыми.
Задачу связи боевых групп с ездовыми санных упряжек, оставленных на
ночь в торосах недалеко от северного берега, решили просто: снабдили ездовых
карманными фонариками с разноцветными стеклами и изготовленными в нашей
мастерской-лаборатории разноцветными спичками. Не удалось только добыть
раций для связи с боевыми группами, но тут не мог помочь даже Военный совет
фронта: не было тогда раций в нужном количестве...
В последних числах января я доложил командующему армией, что
спецбатальон к выполнению боевых заданий готов. Генерал Цыганов поставил
задачу:
не давать врагу свободно, передвигаться по северному побережью
Таганрогского залива, уничтожать во вражеском тылу живую силу и технику,
разрушать вражескую связь. План действия спецбатальона завизировали
начальник разведотдела 56-й армии полковник Егнаров, майор Журин, начальник
оперативного отдела армии майор Н. Д. Салтыков и я. Командующий утвердил
план без поправок.
x x x
Морозное январское утро. Заметенная снегом дорога тянется над высоким
обрывистым берегом. Залив лежит справа внизу, посверкивая на раннем солнце
глыбами торосов, темнея прорубями, игрушечными фигурками рыбаков и санных
рыбацких упряжек. Слева -- степь. Ее лишь слегка припорошило, сквозь редкую
крупку проглядывает потрескавшаяся от холода земля, а в балках снег лежит
пухлыми перинами и
нежно розовеет. Ступи в эту нежную перину " утонешь с головой...
Пробиваясь сквозь заносы, подразделения специального батальона идут в
Ейск, Шабельск и Порт-Катон. Впереди --боевое охранение: взвод управления
под командованием молодцеватого лейтенанта Владимира Дмитриевича
Кондраше-ва. За боевым охранением на добрых конях -- командование
специального сводного батальона. За командованием -- ровные колонны рот.
Дымящаяся походная кухня, на передке которой сидит повар, даже на морозе не
расстающийся со своей трехрядкой и терзающий мехи. Сани застенчивого, как
девушка, военфельдшера Сердюка, сани с боепитанием, провизией...
Одна рота и командиры-пограничники едут со мною на машинах в Ейск. Там
будет штаб руководства вылазками в тыл врага.
Едет Мануель Бельда -- командир-испанец, герой походов в тыл фашистов,
не унывающий ни при каких обстоятельствах. Он улыбается, и я уверен, он
опять что-нибудь сказанул товарищам. Такой уж это человек! С ним и политрука
не нужно. Его рассказы об Испании, о Долорес Ибаррури, о сражениях с
фалангистами поднимают боевой дух солдат, зовут к самопожертвованию и
подвигам во имя Родины.
Едет молчаливый младший лейтенант Яценко, всегда успевающий первым
подметить, что кто-то из товарищей притомился, что кому-то прислали
невеселое письмо, умеющий даже молчаливым присутствием успокоить, поддержать
друга.
Едет бывший испанский пилот, ныне боец Красной Армии Марья но Чико.
Чико по-испански -- мальчик. Фамилия никак не подходит Иарьяно. У него плечи
и грудь тяжелоатлета, а ноги бегуна на марафонские дистанции. Чико! Веселый
парень из Куенки! Родители мечтали видеть своего сына священником. Но он не
признавал заповедей Христа, учившего смиряться и терпеть, и когда фашисты
набросились на испанский народ, пошел в республиканскую армию, стал
летчиком-истребителем. Он проповедовал истину огнем И-16. А сейчас готов
проповедовать ее минами и автоматом. Он зиаетг другие разговоры с фашизмом
исключены.
Идет батальон. Идут и едут донецкие, московские, кор-довские,
рязанские, валенсийские, тульские, барселонские, алтайские и баскские парни.
Идут коммунисты и комсомольцы, для которых битва с врагом -- дело жизни и
чести.
Адмирал Горшков
Прибыв в расположение, я прежде всего выполнил приказ командующего
армией; связался с командующим Азовской военной флотилией контр-адмиралом С.
Г. Горшковым, чтобы договориться о взаимодействии спецбатальона с моряками.
С моряками флотилии нам уже довелось встречаться и выполнять совместные
задания. Несколько ранее оперативная группа направляла в район Азова, где
охрану побережья несли отряды торпедных катеров No 14 и No 20, двух
инструкторов по минированию. Наши инструкторы и личный состав отрядов
устанавливали в районе Азова сухопутные и морские мины. Там я познакомился с
командиром отряда No 14 Цезарем Львовичем Куниковым. Помню, он произвел
впечатление инициативного, решительного человека. Откуда было знать, с кем
свела военная судьба? Больше года оставалось до февраля сорок третьего года,
до той ночи, когда отряд особого назначения под командованием майора Ц. Л.
Куникова сумел занять небольшой плацдарм на западном берегу Цемесской бухты,
вблизи предместья Новороссийска --Станички, получивший впоследствии название
"Малой земли"...
Выслушав меня, контр-адмирал Горшков попросил прибыть в
Приморско-Ахтарск, выслав за мною У-2. Погода стояла ясная, безветренная,
воздушный путь от Ейска до Приморско-Ахтарска занял всего сорок минут.
Коренастый, широкогрудый, русоволосый контр-адмирал выглядел очень молодо. Я
даже усомнился, достиг ли он тридцатилетия. А чуть позднее узнал, что первое
впечатление оказалось правильным -- Сергею Георгиевичу Горшкову в сорок
втором исполнилось всего тридцать два года.
Прочитав письмо командующего 56-й армией, Горшков кивнул:
-- Вылазки во вражеский тыл -- дело хорошее. Но у вас же народ, как я
понимаю, сухопутный?
Я подтвердил, что моряков в спецбатальоне действительно нет.
-- Вот то-то. А воевать придется все-таки на море, хоть и замерзшем.
Поэтому, товарищ полковник, необходимо привлечь к вылазкам моряков. Но об
этом договоримся позже, а сейчас послушайтесь-ка моих советов...
И контр-адмирал не поскупился на советы, за которые его после не
уставали поминать добром все минеры, начиная с комбата и кончая ездовыми.
Сергей Георгиевич Горшков вообще уделял большое внимание вылазкам в тыл
врага. По его приказу были сформированы боевые группы из команд кораблей,
ходившие на северный берег залива с нами и самостоятельно. На любую нашу
просьбу он откликался немедленно.
Глава 13. Через льды и торосы
Походы в тыл противника через Таганрогский залив начались с неудач.
Только мы разместили бойцов по квартирам, разработали первый маршрут и
назначили день и час выхода боевых групп, как подули сильные восточные
ветра, завыл буран. Пришлось отсиживаться по рыбацким хатам. Вениаминов
мрачно шутил: "Ждем у моря погоды, товарищ полковник! "
Наконец к утру. 3 февраля стихло. Мокляков, командиры рот, испанские
товарищи спрашивали, не пора ли начать. Чувствовалось, люди истосковались по
делу. Что ж? Если погода устанавливается, пора! В третьем часу дня санные
упряжки с минерами съехали на лед и вскоре исчезли за торосами, за снежной
пылью. А к вечеру, в начале седьмого, небо вновь сделалось аспидно-серым,
тучи, наползшие на степь и залив, словно бы придавили их, повалил крупными
хлопьями снег, завыл и заметался восточный ветер. Ночью в батальоне не
спали. Посты до утра дежурили на берегу, пытаясь что-нибудь разглядеть в
слепящей
ночной круговерти, подавали сигналы фонариками, но никто ничего не
видел и не слышал. Безмерна тревога матери, проводившей в бой сына. Но
безмерна и тревога командира, отправившего на опасное задание своих
бойцов...
Первыми возвратились под утро бойцы капитана Чепака. Он рассказал о
том, что происходило.
Боевые группы двигались вблизи друг от друга, выдерживая направление по
азимуту. Налетевший буран застал их на полпути, и группы лишь к полуночи
добрались до торосов перед северным берегом. Через час-другой показалось,
что ветер ослаб и снег валит не так сильно. Стали пробиваться вперед.
Поддерживая товарищей и лошадей, падая и поднимаясь, одолели еще шесть
километров. И тут в снежной мути взмыли осветительные ракеты противника. В
их неверном свете минеры различили два судна, вмерзшие лед. Оттуда, с
неизвестных судов, ударили немецкие автоматы.
Командиры отдали приказ на отход.
Обратный путь оказался не менее тяжелым. Выбившихся из сил колхозных
лошадей пришлось тянуть и подталкивать.
Преодолевая торосы на середине залива, капитан Чепак потерял из виду
остальные группы.
-- Мы и в воздух стреляли, и гранаты взрывали, все без толку, -- устало
вздохнул Чепак. -- Никого не нашли...
На помощь не вернувшимся немедленно выслали группы поиска. Они
углубились в залив, обшарили берега в районе расположения спецбатальона, но
в буране никого обнаружить не удалось.
Ветер и снегопад прекратились только во второй половине дня. Тогда
наконец наше долгое ожидание было вознаграждено: вдали, на ледяном поле
показались черные точки. Навстречу им сразу помчались упряжки со свежими
лошадьми. Они вывезли отделение Франсиско Гаспара. Сам Франсиско вылез из
кошевки с трудом и. с трудом разлепил губы:
-- Муй фрио [12]
Час спустя в одиночку выбрался Чико Марьяно. В буране он отбился от
товарищей, но упорно шел по компасу и одолел в буран и мороз сорок
километров ледяной дороги. Поднимаясь на берег, Чико совсем не походил на
того красавца, которого провожали восхищенными взглядами молоденькие рыбачки
из Ейска. Шапка-ушанка туго завязана под подбородком, подшлемник густо
облеплен инеем, в овале подшлемника потемневшая от стужи кожа и безмерно
усталые глаза. А все же, взобравшись на берег, расправил плечи и
выпрямился...
Вскоре неподалеку от Порт-Катона вывел боевую группу Канель. Сам Канель
обморозился очень сильно. Нос раздуло, ноги и руки распухли. Да что
говорить! Чтобы снять примерзшую к волосам Канеля шапку-ушанку, пришлось
его, растертого снегом, подержать у печи.
Канеля срочно отвезли в ейский военный госпиталь.
Последними выбрались изо льдов и торосов люди капитана Казанцева.
Группа капитана, возвращаясь, достигла южного берега залива чуть восточное
Ша-бельской косы. Обрывистые берега не позволили выехать наверх. Лошади в
глубоких прибрежных заносах встали, их пришлось бросить. В поисках удобного
въезда на берег люди разошлись, выбираясь по двое, по трое.
А один человек так и не выбрался. Ни в тот день, ни в два последующих.
Им был наш испанский товарищ Мануель Бельда. Уроженец Андалусии, студент,
сменивший книги на винтовку, чтобы защитить республику, отважный боец,
ставший в двадцать два года командиром дивизии республиканской армии
Испании, коммунист, посчитавший за счастье вновь сражаться с фашизмом даже в
звании рядового! Пламенный патриот своей родины, он так мечтал вновь увидеть
родную Валенсию! И вот -- замерз! Я не сдержал обещание, данное
генерал-лейтенанту Малиновскому,
12 Муй фрио -- очень холодно (исп. ). 269
и до сих пор не могу оправдаться перед самим собой...
Погода установилась на вторые сутки. Тогда в тыл противника из трех
пунктов одновременно отправилась новые группы минеров. Одной из первых
проникла на северный берег, неслышно пересекла фашистскую патрульную
дорожку, установила мины и уничтожила вражеский грузовик с солдатами
--боевая группа младшего лейтенанта И. М. Яценко. Незримыми, неслышными
пробирались во вражеский тыл группы лейтенанта П. А. Романюк, группы
барселон-цев Ипполито Ногеса и Франсиско Гаспара, младшего лейтенанта Ф. Е.
Козлова, младшего лейтенанта А. В. Короленко, бывших летчиков Испанской
республиканской армии Кано, Эсмеральдо, Браво, Устаросса и Эрерры,
валенсийца Анхеля Альберки, бывшего механика Хуана, старшины М. А. Репина,
рядового В. Липницкого, бывшего донбасского горняка сержанта Г. И. Ненепо,
Франсиско Гульона и Рафаэля Эстрелло.
Чтобы не пропала даром ни одна зимняя ночь, чтобы удары по врагу
наносились непрерывно, минеры спецбатальона работали, выражаясь языком
мирного времени, в три смены: пока одни совершали вылазки, другие готовились
к походу, а третьи отдыхали. Каждую ночь в тыл противника проникали от двух
до шести групп. И каждую ночь на северном берегу гремели взрывы, взлетали, в
воздух вражеские автомобили, тягачи с орудиями, взрывались фашистские
склады.
К середине февраля гитлеровцы вынуждены были прекратить ночное движение
транспорта по прибрежным дорогам между Бердянском и Таганрогом. По утрам,
прежде чем пустить машины, оккупанты посылали на проверку дорог команды
саперов, пытались тралить дорожное полотно тяжелогруженными санями. Тогда мы
начали ставить мины, пропускавшие трал и взрывавшиеся под толкавшими сани
бронетранспортером, и мины замедленного действия, которые приводились в
боевую готовность спустя час-два после траления. Взрывы на дорогах
продолжали греметь.
Враг пытался пробивать возле северного берега полыньи -- наши минеры
перебирались через полыньи 270
с помощью досок или появлялись там, где берег считался сильно крутым и
непреодолимым.
Враг усилил охрану побережья. Однако через каждые сто метров патруль не
поставишь --личного состава не хватит, и минеры без труда отыскивали проходы
в цепочке вражеских постов.
Гитлеровцы кинулись минировать побережье. Это "было опаснее. За две
ночи боевые группы потеряли трех бойцов. А потом научились не только снимать
вражеские мины, "но и менять места их установки, уничтожать врага его
собственными ловушками.
Заминированный валенок
Однажды минеры почти в плотную приблизились к занятому фашистами
берегу. Анхел Альберка, возглавлявший дозор, провалился в снег и
почувствовал, что нога запуталась в проволоке. Заграждение! Не исключено,
что в нем мина натяжного действия. Тогда при малейшей попытке выдернуть ногу
-- взрыв, гибель, срыв задания...
-- Стоять! Минное поле! -- подал знак товарищам Анхел.
Придерживая валенок за голенище, осторожно вытянул из него ногу. Достал
из сумки мину-сюрприз, так же осторожно опустил в валенок, обмотал босую
ногу шарфом, "обул" в вещевой мешок и повел дозор дальше.
Группа вышла в заданный район, заминировала дорогу, благополучно
возвратилась к оставленным в торосах саням. Только тут заметили странную
"обувь" Альберки.
-- Ничего. Фрицы заплатят за мою замерзшую пятку! -- отшучивался Анхел.
Перебежавший-сутки спустя на нашу сторону полицай рассказал, между
прочим, о валенке Альберки. Обходивший сторожевые посты обер-лейтенант
заметил и приказал доставить странный предмет. Солдаты аккуратно отсоединили
проволоку, опутавшую валенок, от собственных мин натяжного действия, вынесли
трофей на берег. Тут из валенка вынули сверток, туго обвязанный шпагатом,
разрезали шпагат и отправились к праотцам. С тех пор в батальоне 271
шутили, что Анхел умудрился наподдать валенком фашистам через весь
залив!..
Получая все новые и новые "сюрпризы", враг разнервничался. Каждый вечер
фашистское боевое охранение выпускало в воздух многие десятки ракет,
ощупывало залив лучами прожекторов, открывало бешеную ружейно-пулеметную
стрельбу по каждой тени. Поддерживая автоматчиков и пулеметчиков, гвоздили
по льду фашистские минометы и орудия.
Догадавшись, что минеры выезжают на лед до наступления темноты, а
возвращаются на рассвете, противник бросил против малочисленных боевых групп
истребители. Но шел февраль сорок второго, а не июнь сорок первого года!
Пытавшиеся патрулировать залив вражеские самолеты сталкивались в воздухе с
советскими истребителями и, как правило, спасались бегством.
Пробовало фашистское командование организовать вылазки собственных
подразделений на наш берег. Они тоже использовали санные упряжки, а часть
солдат пускали на коньках. Но встреченные огнем наших подразделений, несущих
охрану берега, гитлеровцы всякий раз торопливо отступали. Раза два
фашистские боевые группы столкнулись на льду с нашими, и тоже стремительно
отошли, не приняв боя, бросив взрывчатку. Вскоре враг вообще оставил мысль
проникнуть на южный берег...
Боевая кобыла вызывает огонь на себя
Случались неудачи и у нас, конечно. Как-то вражеские истребители сумели
обнаружить и атаковать возвращавшуюся с задания группу младшего лейтенанта
Козлова. Один красноармеец был убит, несколько человек получили ранения,
побило всех лошадей. А ко мне сразу обратился лейтенант П. А. Романюк:
-- Товарищ полковник! Позвольте вытащить лошадей!
-- Для кухни стараетесь?
-- Кухня само собой, товарищ полковник. Думка есть чучела из лошадей
сделать.
-- Понял! А сумеете?
-- Не сомневайтесь!
Романюк и его помощник младший лейтенант И. А. Науменко поработали на
славу. Дня через два к северному берегу направились три упряжки. На первых
санях сидели бойцы Романюка, на последних, покрытые белыми полотнищами,
лежали чучела лошадей. За упряжками бежала шумная ватага шабельских
ребятишек:
-- Глянь, глянь, копыта!.. Это те кони, что фашист побил!..
Романюк с бойцами глубокой ночью остановились в километре от северного
берега, за снежным валиком. "Подняли на ноги" макеты, запалили фитили
сигнальных спичек, бросились в сани и погнали упряжки вдоль берега, чтобы не
пострадать после того, что начнется через семь минут...
Враг нервничал, пускал ракеты, а когда через семь минут вспыхнула возле
макетов первая красная сигнальная спичка, совсем всполошились: заметались
лучи прожекторов, ракеты взлетали стаями. И вот один из лучей прожекторов
уперся в "лошадок". Что тут поднялось! Пулеметы, за ними -- минометы.
Грохот, взрывы, столбы воды из-под разбитого льда!
Не менее получаса вели яростный огонь фашисты. Стрельба стала затихать
после того, как взрывом макеты наконец разбросало.
Утром Романюк вручил мне отличную схему огневых точек и минометных
батарей противника на том участке, где стояли макеты: выдумка лейтенанта
оказалась весьма полезной!
Впоследствии минеры не раз использовали различные макеты для
обнаружения огневых точек противника, принуждая врага впустую тратить сотни
мин и снарядов.
Взорванные 16 февраля два моста возле станции Буденовской, где стоял
гарнизон гитлеровцев, навели оккупантов на мысль, что успешные действия
Наших минеров осуществляются с помощью партизан, а партизанам способствуют
"местные гражданские власти" из фашистских же ставленников.
Рассказали об этом бежавшие с оккупированного северного берега люди. Мы
подлили масла в огонь: уничтожили фашистскую комендатуру в Буденовской.
Гитлеровцы, озверев, тут же расстреляли всех тамошних полицаев...
Атомная тетрадь
В ночь на 19 февраля, выполняя приказ генерала Цыганова, боевые группы
младшего лейтенанта Козлова и сержанта Липницкого захватили двух пленных. Из
показаний пленных явствовало, что обстановка благоприятствует нанесению
мощного удара по северному берегу залива, и командование армии решило
уничтожить вражеский гарнизон на так называемой Кривой Косе. Операцию
приурочили к 24-й годовщине Красной Армии. Г|о согласованию с контрадмиралом
Горшковым для проведения операции создали сводный отряд из усиленной роты
морской пехоты батальона майора Малолетко и боевых групп спецбатальона.
Перед заходом солнца 22 февраля сводный отряд под командованием
Малолетко двинулся в путь. Фашистский гарнизон оказался неподготовленным к
отпору, а гарнизоны из соседних населенных пунктов прийти ему на помощь не
смогли. Минеры перерезали линии связи, густо минировали ведущие на Кривую
Косу дороги, прикрыли фланги наступающего отряда.
Морские пехотинцы и минеры захватили пленных, взорвали две
артиллерийские батареи и три прожекторных установки, уничтожили все средства
связи. А группа старшины Максима Алексеевича Репина захватила и доставила в
штаб спецбатальона большое" количество различных документов противника, в
частности, толстую общую тетрадь случайно заночевавшего на Кривой Косе и
погибшего в бою немецкого офицера из инженерных частей. Тетрадь была
испещрена графиками и формулами, сопровождавшимися пояснениями. Не владея
немецким языком, я дал прочитать тетрадь одному из офицеров. Тот не нашел в
ней ничего интересного:
-- Все какая-то синтетика, товарищ полковник. Обычные фрицевские
"эрзацы". Да еще бред об атомной энергии..,
Но я тетрадь не выбросил. Мало ли что! А места не пролежит.
Успешное нападение на Кривую Косу породило мысль навести в рядах врага
панику. Из отходов фанеры, жердей, проволоки и рогож наши умельцы смастерили
"танки", "орудия", "грузовики" и "минометы", которые даже с небольшого, в
полкилометра, расстояния выглядели как замаскированные танки, орудия,
грузовики и минометы. Всю эту бутафорию в ночь на 26 февраля отвезли к
северному берегу и установили в трех километрах от врага. Через четверть
часа после того как сани с минерами отъехали от макетов, там стали
помигивать огоньки самовоспламеняющихся спичек. Лучи фашистских прожекторов,
конечно, скрестились на "потемкинской деревне", сооруженной минерами. Память
о Кривой Косе была свежа, враг решил, видимо, что на этот раз русские
бросили против него еще большие силы, и открыл мощный огонь из орудий и
минометов. Чтобы "поощрить" фашистских артиллеристов, минеры
предусмотрительно оставили возле макетов смоченные керосином рогожи.
"Удачными попаданиями" гитлеровцы подожгли рогожи. А тут еще сработали
поставленные минерами дымовые шашки.
Дым, отлично заметный в лучах прожекторов, густо заклубился над
утильсырьем, среди его клубов взметывалось пламя, гитлеровцы поняли, что
пристрелялись, и обрушили на горящий хлам прямо-таки ураганный огонь
артиллерии и минометов...
Между тем февраль кончился, наступил март. Пошел трещинами лед,
расширились старые, появились новые полыньи. Совершать вылазки на северный
берег становилось все труднее. Близились дни прощания с Таганрогским
заливом. Контр-адмирал Горшков, учитывая это, просил прислать инструкторов
для обучения моряков действиям в тылу врага, и мы направили в
Приморско-Ахтарск Чепака и Рафаэля. А сами подготовили свою последнюю
большую операцию на льду: уничтожение двух барж с военным имуществом в
затонах станицы Весело-Вознесенской, с которых противник заметил боевые
группы минеров в день первого, неудачного похода. 275
Готовились к последней вылазке очень тщательно. Особенное внимание
уделили оружию, непромокаемой обуви и сооружению удлиненных мостиков для
преодоления разводий и трещин во льдах. В состав группы отобрали опытнейших
проводников -- сержанта Короленко, красноармейцев Трояна, Симоненко,
Шапошникова, Чико Марьяно и Хосе. Но многие сочли себя глубоко обиженными
тем, что не попали в состав группы. Прежде всего, командир взвода управления
лейтенант Владимир Кондрашев, которому не раз обещали участие в вылазках.
Пришлось включить в группу Кондрашева. Но тогда оказалось невозможным
отказать и военфельдшеру Сердюку. Ведь человек специально изучил
минноподрывное дело, так ждал, так надеялся!
Однако уполномоченный СМЕРШа Афанасий Дымов, просмотрев список группы,
покачал головой:
-- Не пойдет.
Я встревожился и огорчился:
-- Как это "не пойдет"? Почему?
-- А потому. Меня забыли. Или не доверяете?
Я только руками развел и вписал в список его фамилию...
Вместе с командованием спецбатальона я ожидал результатов действия
группы и ее возвращения на наблюдательном пункте в станице Шабельской. В
пятом часу утра вышли на берег. Под обрывом смутно темнел вспучившийся,
покрытый талой водой лед. В пять часов одиннадцать минут в полной тишине
встали из темноты в стороне Весело-Вознесенской неправдоподобно яркие
султаны огня. Я нажал кнопку секундомера. Тоненькая стрелочка проскакала
круг и отсчитала еще двадцать семь делений, прежде чем донесся сдвоенный
звук взрыва. Звук заглох, султаны огня опали, зато по всему северному
побережью мгновенно вытянулись цепочки мигающих огоньков, минуту-другую
спустя задрожали артиллерийские сполохи, а потом и канонада послышалась.
Группа благополучно возвратилась в Шабельскую. Отличился в этой вылазке
лейтенант Кондрашев. Вместе с двумя бойцами первый подполз к баржам" снял
часового, открыл подрывникам путь. Вскараб-276
кавшись на палубы барж, заставленные ящиками с минами и снарядами,
бойцы группы установили мины замедленного действия и отошли незамеченными.
Евдокия Ивановна -- русская мама Гарсия Канеля
Тепло и ветер взломали, сдвинули льды, над расползшимися дорогами
солнечно синело высокое небо. Пора возвращаться в Ростов! Штаб спецбатальона
подводил итоги: диверсионные группы минеров ходили в тыл врага сто десять
раз; на вражеских дорогах, патрульных тропинках, вдоль линий связи, у
занятых оккупантами зданий установлено семьсот сорок четыре мины; взрывами
мин и огнем стрелкового оружия уничтожено свыше ста солдат и офицеров
противника, выведено из строя пятьдесят шесть фашистских автомашин и два
танка, подорвано семьдесят четыре телефонных и телеграфных столба, два
моста, две баржи, четыре машины с прожекторами;
батальон и моряки Азовской флотилии вынудили противника развернуть для
обороны северного берега от Мариуполя до Таганрога около двух пехотных
дивизий.
В десятых числах марта подразделения спецбатальона покидали Ейск,
Шабельск и Порт-Катон. Станичники высыпали из домов, толпились вдоль обочин.
Минеров провожали как родных и близких. Да мы за полтора месяца и в самом
деле стали близки друг другу! Рыбаки ежедневно доставляли на ротные кухни
корзины со свежей рыбой, женщины-станичницы не жалели дров и кизяка, чтоб
промерзшие бойцы и командиры хорошенько прогревались, поили возвратившихся
из походов горячим фруктовым взваром,