Сергей Михайлов. Шестое чувство --------------------------------------------------------------- Оригинал этого текста расположен на авторской странице Сергея Михайлова "Скрижали" http://www.skrijali.ru ? http://www.skrijali.ru © Copyright Сергей Михайлов ---------------------------------------------------------------
Посвящаю моей дочери Екатерине

 

Глава первая

     Клева не было. Так, мелочь какая-то барахталась в садке, крупная же рыба на крючок не шла. Я тупо смотрел на поплавок и ежился от холода. Стояла середина мая, и, хотя днем уже припекало по-летнему, ночи были еще холодными.

Было около пяти утра. Костер догорел, лишь тонкие струйки дыма поднимались от еще не остывших углей. Густой туман стлался над водной гладью, скрывая противоположный берег. В такие минуты возникает ощущение одиночества и покоя.
Считая себя заядлым рыболовом, я все выходные проводил на Истринском водохранилище с удочкой в руках. Более уделяя внимание процессу рыбной ловли, нежели ее результатам, я мог часами сидеть не шелохнувшись и смотреть на поплавок. И все же, когда приходилось возвращаться домой пустым -- мелочь я всегда выпускал, -- я всякий раз зарекался: "Все! Баста! Пропади она пропадом, эта рыбалка! Ноги моей здесь больше не будет!" Но каждый раз я возвращался сюда, и все повторялось снова. Словом, мне хронически не везло.
Этот раз не был исключением. Чтобы как-то взбодрить себя, я уже дважды прикладывался к бутылке с огненной жидкостью, но пользы это не принесло. "Хоть топись!" -- думал я, с тоской глядя на игравшую в воде рыбу.
К семи часам туман рассеялся. Стало заметно припекать.
Откуда-то издали послышался нарастающий шум.
Солнечный луч, пробившись сквозь листву, упал на мою лысину. Машинально проведя по ней ладонью, я в страхе отдернул руку. Моей замечательной, ухоженной лысины и в помине не было, на ее месте пробивалась жесткая щетина. Я резко обернулся. В глаза ударил синий солнечный луч, а из ближайших кустов полилась ария Марии Магдалины в исполнении Михаила Боярского. Весьма озадаченный, я встал и направился к поющим кустам. Музыка доносилась из огромного муравейника. Я наклонился, чтобы лучше рассмотреть его, и... и тот же миг из муравейника высунулась волосатая рука о шести перстах, унизанных кольцами с натуральными изумрудами, и больно ущипнула меня за нос.
-- Ой! -- отпрянул я, хватаясь за нос, который буквально на глазах распух и посинел. В мозгах началось какое-то шевеление.
Непонятный гул заметно усилился.
Все это начинало действовать мне на нервы. Дело принимало скверный оборот, надо было немедленно сматывать удочки. Ко всему прочему сильно зачесалась голова, причем чесалась она изнутри. Как я ни скреб ее, как ни пытался унять зуд, все было напрасно.
"Так. Или я свихнулся, или это проделки Фикса", -- решил я, сам до конца не сознавая, что же именно я понимал под проделками последнего.
У костра все было по-прежнему, только возле рюкзака важно вышагивала большая рыжая ворона и нагло лыбилась.
-- Кыш! -- крикнул я ей сердито.
Ворона взмахнула крыльями, но не улетела, а села на палатку. Краем глаза я увидел, как дернулся и стремительно пошел под воду поплавок. Я едва успел ухватиться за удочку. "Видать, здоровенная взяла", -- обрадовался я, забыв обо всем на свете.
-- Не иначе, -- каркнула рыжая ворона и шмыгнула клювом.
-- Что? -- не понял я, но тут леска резко натянулась. Я уперся ногой в гнилое, покрытое древними трутовиками, бревно, пытаясь сохранить равновесие. Удилище выгнулось дугой, леска зазвенела, как струна, раздался треск... и я плюхнулся навзничь в потухший костер. Из воды высунулась мерзкая акулья морда, лязгнула зубами у самого моего носа и скрылась, обдав меня смрадным дыханием.
-- Так его! -- злорадно прокаркала ворона и сплюнула в котелок с остатками ужина.
-- Стерва, -- выругался я, замахиваясь на эту рыжую каналью.
Гул все нарастал.
Над горизонтом промчалась стая птеродактилей. У берега забурлило, и из воды показалась голова Несси. Чудовище сладко зевнуло, обнажив свою огромную пасть, нагло ухмыльнулось, чихнуло и исчезло в водовороте. Справа послышался шум мотора. Я обернулся и тут же присел. Прямо по воде несся немецкий "тигр", с переменным успехом ведя беглый огонь по птеродактилям. Танк сопровождала группа автоматчиков в форме дивизии "Мертвая голова". Один из эсэсовцев обернулся в мою сторону и оскалил гнилые зубы. Резко пахнуло дихлорэтаном. "Зубы чистить надо", -- зло подумал я, сверля эсэсовца взглядом. Тут же вынырнула Несси, схватила фашиста поперек туловища и скрылась под водой с добычей. На другом конце водохранилища взметнулся огромный хвост лох-несского чудовища, ударил по воде и тоже скрылся. Надо заметить, что трагическая гибель эсэсовца меня нисколько не тронула. Собственная судьба волновала меня гораздо больше.
Странный гул перерос в рев.
В воздухе почувствовалась вибрация, солнце стало зеленым. Рыжая ворона взвыла по-волчьи. "Конец света", -- решил я и потянулся за рюкзаком.
-- Не иначе, -- тявкнула ворона и истово перекрестилась.
Дрожащей рукой я выдернул из рюкзака "чекушку", случайно глянул на этикетку и завыл, подражая вороне. На этикетке значилось: "Ацетон", и чуть ниже: "Принимать по столовой ложке три раза в день".
-- Эх! -- рявкнул я от досады и метнул бутылку в безбрежные воды Истринского водохранилища. Раздался взрыв, я зажмурился.
-- Сюда идет цунами, -- возвестила ворона дурным голосом.
Я открыл глаза и с ужасом увидел, что на месте взрыва выросла высоченная волна, стремительно несущаяся к берегу. Я вскочил и бросился в лес, но куда там! -- волна настигла меня, повалила и накрыла с головой. Вымокший до нитки и обиженный до глубины души, я поднялся, вытряхнул из кармана семейство медуз и вдруг, словно ошпаренный, припустился бежать -- прочь от этого жуткого места.
Из-под ног шарахались змеи и сколопендры, вслед хохотала рыжая ворона, но я ничего этого не замечал. Меня оглушил страшный рев, который достиг неимоверной силы и все продолжал усиливаться. Испуганный питон при виде меня прикинулся шлангом и жалобно заскулил.
-- Фу, нечисть!.. -- выругался я, не слыша собственного голоса.
Ветви деревьев и кустов больно хлестали меня по лицу и рукам, цеплялись за одежду, но остановить меня были не в силах.
Внезапно лесополоса кончилась. И тут же наступила мертвая тишина.
Передо мной было картофельное поле, вспаханное, видно, совсем недавно. Над ним зависло некое сооружение неземной конструкции. "Так. Кажется, НЛО", -- едва успел подумать я, как сзади раздался шорох. Из кустов вылез древнего вида старикан с сизым носом и "беломориной" в зубах. От него за версту несло перегаром.
-- Выпить есть? -- прошамкал старикан без лишних предисловий.
"Мираж", -- решил я и дернул старикана за ухо. Ухо было грязным и настоящим.
-- Но-но! -- взъерошился старикан и встал в боевую стойку. -- Полегче! Рукам волю не давай! Если, значить, выпить попросил, так можно и за ухи хватать? Нету такого права, чтоб за ухи... За такие шутки и схлопотать недолго! Ферштейн?
"Нет, вроде настоящий", -- решил я.
Тут старикан увидел НЛО и радостно осклабился.
-- Прилетели-таки, голубчики! Давно я их, значить, жду, с самой субботы.
-- Как это? -- удивился я.
-- Да очень просто. Я, значить, как в пятницу поддам, -- старикан многозначительно щелкнул себя по немытому кадыку, -- так они, голубчики, в субботу и заявляются. Каждую неделю, черти, слетаются, словно пчелы на мед, и все время разные. Но чаще бывают... такие, знаешь... в форме бутылки "ноль-восемь", из-под вермута. Этот я, правда, в первый раз вижу, чудной какой-то...
"Так. С этим все ясно, -- подумал я. -- До чертей допился".
В это время раздался скрежет, в нижней части НЛО открылся люк, и к земле устремилась лента веревочной лестницы. Я насторожился
-- Смотри-ка! -- удивленно воскликнул старикан. -- Явились -- не запылились... Такого я еще не видал.
Из люка показалась нога пришельца в лакированном ботинке. Я повернулся и бросился бежать к своей палатке.
"Будь оно все неладно! -- в сердцах бормотал я. -- Домой! Скорее домой! К дьяволу эту рыбалку!"
-- Эй, парень, постой! -- послышался сзади дребезжащий голос словоохотливого старикана-алкаша. -- А как же насчет выпить?
-- Иди ты!.. -- процедил я сквозь зубы, с разбегу нырнул в палатку и начал сворачивать спальный мешок. Когда с мешком было покончено, я попытался было выбраться наружу, но у входа в палатку уткнулся головой в пару лакированных ботинок и чьи-то ноги в них.
-- Здравствуйте, Николай Николаевич! -- услышал я в ответ на свой немой вопрос.

 

Глава вторая

Я поднялся. Передо мной стоял странный субъект в безупречной тройке, лакированных ботинках и с золотыми часами на цепочке в жилетном кармане.
-- "Павел Буре", -- пояснил он, перехватив мой взгляд, и похлопал по карману.
Роста субъект был выше среднего, худощав, не молод, но и не стар, и все было бы ничего, если бы не его лицо. А лицо его, надо сказать, мне сразу как-то не понравилось. Во-первых, бросалось в глаза полное отсутствие подбородка, уши торчком, лоб слишком высок, бровей вообще не было, а глаза... Глаза незнакомца пронизывали насквозь и, казалось, светились изнутри. Это во-вторых. Волосы пепельного цвета были коротко острижены.
-- Я вижу, осмотр закончен. Давайте, Николай Николаевич, сразу перейдем к делу.
Говорил он каким-то металлическим голосом. Так мог бы говорить робот, обученный человеческой речи.
Незнакомец улыбнулся.
-- Прошу меня великодушно извинить за мою не совсем правильную речь, -- произнес он. -- Ведь вы -- первый человек на этой планете, с кем мне приходится беседовать. Просто я еще не привык.
Каков, а? Он, видите ли, еще не привык! На всякий случай я сделал шаг назад. Уж больно не вязался субтильный вид этого субъекта с пейзажем Истринского водохранилища. Гораздо уместней он сейчас выглядел бы где-нибудь на приеме у министра культуры или, в худшем случае, у его зама. Словом, нелепица какая-то. Что-то было явно не так.
-- Вы... вы, собственно, кто такой? -- поинтересовался я, желая удовлетворить свое законное любопытство, когда обрел, наконец, дар речи. -- Откуда вам известно мое имя?
Незнакомец продолжал улыбаться.
-- Я вам сейчас все объясню. И рассею все ваши сомнения. Только прошу вас, пожалуйста, не бойтесь меня.
Я пожал плечами, повернулся к странному типу спиной и принялся собирать палатку.
-- Вот еще! С чего вы вообще взяли, что вас кто-то боится? -- бодро ответил я, хотя сердце мое сжалось от дурных предчувствий.
"Интересно, -- подумал я, -- этот тоже выпить попросит? А может, он просто самый обыкновенный псих? Про какую-то планету говорил..."
Незнакомец рассмеялся.
-- Да нет, выпить я у вас не попрошу, у меня этого добра и без вас хватает. И насчет состояния моей психики вы тоже не правы, любезный Николай Николаевич. Я ведь... -- Странный тип замялся, одернул пиджак и торжественно произнес: -- Уважаемый Николай Николаевич! Позвольте в вашем лице поприветствовать всех жителей планеты Земля!..
-- Что? -- обернулся я в недоумении. Псих и есть, подумал я, с опаской отодвигаясь от него подальше.
-- Вы первый житель Земли, -- продолжал он, -- с кем мы решили установить официальный контакт...
И тут мой мозг молнией прорезала мысль: а не тот ли это пришелец, чью ногу, показавшуюся из люка НЛО, я успел разглядеть, прежде чем ретировался с картофельного поля?
-- Ну конечно же! -- обрадовался он. -- Тот самый! Теперь вы поняли, с кем имеете дело?
-- А вы, часом, не шпион? -- на всякий случай поинтересовался я.
-- Часом, нет, -- грустно улыбнулся пришелец. -- Я, к вашему сведению, командир звездолета. Мне поручено вступить с вами в контакт. И...
-- Послушайте, -- перебил я его, -- вы так интересно все говорите, и я даже склонен поверить вам -- а почему бы, собственно, и нет? -- и допустить, что это именно ваша тарелочка зависла вон над тем полем. Все это прекрасно. Но, послушайте, гражданин пришелец, и постарайтесь понять меня. Я человек маленький, неинтересный, ни в какие авантюры никогда не пускался, не считая, конечно, женитьбы. Веду тихий, размеренный образ жизни. Ну зачем, посудите сами, вам со мной вступать в контакт? Вступите в контакт с кем-нибудь другим, раз уж вам так приспичило, с ученым, скажем, или с политическим деятелем. Я-то зачем вам нужен? От меня проку, как от козла молока. Тем более, что мне сейчас все равно некогда, я домой собираюсь. Я уже по горло сыт всей этой вашей чертовщиной. Вы знаете, что со мной приключилось?
-- Знаю, все знаю, -- сочувственно проговорил незнакомец и нахмурился. -- Но вы не волнуйтесь, Николай Николаевич, виновник будет наказан.
-- Виновник? Какой виновник? -- не понял я.
-- Да мой бортинженер. Он у меня, знаете ли, большой шутник и непревзойденный специалист по черной и белой магии. Ну ничего, это его последний рейс, я его предупреждал.
-- Магия? Вы что, хотите сказать...
-- Ну да, вы подверглись воздействию магии, только вот не знаю -- черной или белой, я ведь магией, черт бы ее побрал, не интересуюсь, это все мой бортинженер, будь он неладен... Вы уж меня извините, Николай Николаевич.
Я махнул рукой и стал собирать свои пожитки. Хороши шуточки, нечего сказать! Да за такие дела... Словом, рыбалка не удалась, и оставаться здесь больше не имело смысла. Пришелец стоял в стороне и понимающе улыбался, глядя на моя сборы.
-- А по поводу того, уважаемый Николай Николаевич, с кем мне вступать в контакт, давайте дискутировать не будем. У меня приказ, и я его выполню.
-- Какой еще приказ? -- насторожился я.
-- Доставить вас на нашу планету. Именно вас, Николай Николаевич, а не какого-нибудь ученого или политического деятеля.
-- Что?! -- возопил я, не веря своим ушам.
-- Тише, тише, Николай Николаевич, не надо так волноваться. Вам абсолютно ничего не грозит. Я доставлю вас на нашу планету, там вас подержат с недельку, не больше, а потом я же вас -- лично! -- препровожу на Землю. Клянусь!
-- Нет, нет и нет! -- отрезал я. -- И речи быть не может! Да вы в своем уме или спятили? Какая может быть планета? Дурдом какой-то! В конце концов, у меня жена, сын, квартира, работа, так сказать, любимая. Да меня просто уволят, если я недельку, как вы говорите, буду где-то там летать. Нет! Я выражаю категорический протест!
-- Устал я от вас, -- печально произнес пришелец и сел на поваленный березовый ствол. -- Неужели у вас нет ни капли любопытства? Ведь земляне так любознательны. А по поводу неприятностей дома и на работе можете не беспокоиться: устрою все в лучшем виде.
-- Да уж вы устроите! -- огрызнулся я.
-- Клянусь! -- горячо воскликнул он. -- Никто ничего не узнает. Да в наши планы и не входит рассекречивание своей деятельности именно сейчас. Вы -- единственный человек, которому мы решили довериться. А вы ломаетесь, словно красна девица. Полетели, а?
Я отрицательно замотал головой, хотя и без прежней решительности. Палатка, рюкзак, рыболовные снасти были уложены и в ожидании сгрудились у потухшего костра.
-- Николай Николаевич! Соглашайтесь! -- умолял командир звездолета. -- Не пожалеете.
Моя замечательная, вновь обретенная лысина покрылась капельками пота от напряженной работы мысли. Я нервно ходил у самой кромки воды и не знал, как отделаться от этого типа. Лететь я никуда не хотел. Внезапно я остановился и сел рядом с ним.
-- Да поймите, наконец, гражданин гуманоид, -- произнес я, оправдываясь, -- не для меня все это. Вот лет этак двадцать назад я бы вас и сам отсюда не выпустил, если бы вы отказались взять меня с собой. А сейчас... Слишком я привык к спокойной, размеренной жизни.
-- К прозябанию, -- уточнил пришелец, вздохнув.
-- Да ну вас!
-- А как же иначе? Прозябание и есть. С работы -- домой, из дома -- на работу. Замкнутый круг, и нет из него выхода. Единственное, на что способны, -- раз в неделю на рыбалку съездить. Но чтобы дальше -- ни-ни! Вы где-нибудь, кроме Москвы, бывали?
-- Ну как же! Крым, Кавказ, Прибалтика...
-- Давно?
-- Да... нет... в Прибалтике -- лет пятнадцать назад, в Крыму... не помню.
Я чувствовал, что крыть мне нечем.
-- Вот-вот, не помните. И крыть вам, действительно, нечем. А ведь живете в огромнейшей стране. Жизни не хватит, чтобы ее всю объехать. А вы... Вы на Урале бывали?
-- Нет...
-- Почему?
-- Да все работа... как-то не пришлось.
-- А отпуск? Ведь у вас отпуск -- двадцать четыре рабочих дня, плюс отгулы за ДНД, ДПД, день донора, работу в колхозе и тому подобное. Дней сорок -- сорок пять в году набирается. И что, не хватает времени страну повидать? Никогда не поверю! Понимаю, конечно, на отпуск обычно откладывается ремонт квартиры, строительство дачи, всякие прочие домашние дела. Но ведь не каждый же год! А все почему? Потому что и здесь все тот же замкнутый круг. Все куда летом едут? На юг! И вы -- туда же! А там и без вас уже полстраны животы свои на солнце греет. И никак вам из этого круга не вырваться. Потому как засосала вас привычная, размеренная жизнь... Ну что, летите?
Я вытер платком вспотевшую лысину и смущенно произнес:
-- Не могу я. Да и не готов сейчас к этой поездке... к этому полету. Поймите меня.
Пришелец безнадежно махнул рукой, резко встал, достал часы из жилетного кармана, щелкнул крышкой, присвистнул и властно сказал:
-- Все! Больше я ждать не могу. Мне очень жаль, но придется применить силу. Собирайте вещи и следуйте за мной. У меня приказ доставить вас на нашу планету, и не выполнить его я не могу.
-- Нет! -- завопил я в ужасе. -- Это произвол! Не имеете права! Я буду жаловаться в ООН!..
Я осекся под пристальным взглядом командира звездолета. Взгляд обжигал лицо, пронизывал до самых кишок.
-- Не имеете... -- выступил было я, но тут же взвалил на спину рюкзак, палатку, подобрал рыболовные снасти и, ни слова не говоря, зашагал прочь от водохранилища. Ноги сами несли меня к звездолету. Воля моя была парализована. Сзади в полном молчании шел пришелец и буравил мою спину всесильным, немигающим взглядом.
-- Я очень сожалею, Николай Николаевич, что пришлось применить силу, но другого выхода у меня не было, -- оправдываясь, произнес командир звездолета, когда мы вышли к картофельному полю.
Я молчал. Язык не ворочался, прилип к горлу, мысли отсутствовали. Влекомый чужой волей, я шел по свежевспаханной земле к трапу звездолета.
Всего несколько минут потребовалось, чтобы подняться на борт "неопознанного летающего объекта". Как только люк захлопнулся, заработали двигатели. Чьи-то руки заботливо сняли со спины рюкзак и палатку. Я обернулся, но ничего не смог разглядеть в темноте. Мягкая волна теплого воздуха прошлась по моему лицу, послышалось мерное, тихое жужжание. Вспыхнул свет.

 

Глава третья

Просторное помещение в виде цилиндра, увенчанного высоким куполом, представилось моему взору. Часть стены была занята стеллажами с книгами, а слева и справа от стеллажей удачно расположилось десятка два неземных картин, удивительных, чудесных и необычных одновременно. Массивные бархатные портьеры скрывали значительную часть стены и придавали комнате респектабельный вид. Помещение заливал мягкий голубоватый свет, нежные, чуть слышные звуки, напоминающие музыку и навевающие сон, таяли в воздухе. Мебели почти не было, лишь несколько глубоких кресел да небольшой журнальный столик под изящным торшером -- вот и вся нехитрая обстановка этого странного помещения.
В одном из кресел сидел командир звездолета и лениво перебрасывал большие листы какого-то красочного, со вкусом иллюстрированного журнала.
-- Добро пожаловать на наш звездолет! -- отложив журнал в сторону, сказал он и приветливо улыбнулся. -- Чувствуйте себя здесь как дома.
-- Хорош дом! -- проворчал я в ответ. Чувство глубокой обиды не проходило.
И тут меня прорвало.
-- Вы террорист! -- завизжал я фальцетом, гневно вращая глазами. -- Вы мафиози! Такие, как вы, убили Альдо Море и Улофа Пальме! А Кеннеди? Зачем вы убили Кеннеди? Он вам что -- дорогу перешел?
Далее я понес такую чепуху, что всякий нормальный человек не выдержал бы и минуты, но командир звездолета был исключительно гостеприимным хозяином: он терпеливо слушал и лишь вежливо улыбался.
Выговорившись, я тяжело рухнул в кресло и вытер со лба пот.
Командир встал, подошел к стене и раздвинут портьеры.
-- А теперь, любезнейший Николай Николаевич, соблаговолите взглянуть сюда.
Портьера скрывала средних размеров окно, или, как говорят в таких случаях, иллюминатор. За толстыми стеклами царила черная пустота бездонной ночи со светящимся голубым шаром посредине.
-- Что это? -- почему-то шепотом спросил я, смутно подозревая истину.
-- Это ваша Земля, -- как бы невзначай ответил командир, снова берясь за журнал.
Я бросился к окну. Передо мной действительно была Земля. И хотя я никогда не видел ее вот так, сразу, всю целиком, я ее узнал. И узнал бы, наверное, среди тысяч других таких же шариков, узнал бы тотчас, и не глазами, а сердцем. Потому что в этот миг я понял, что какая-то невидимая нить, связывающая меня с чем-то очень родным и дорогим, натянулась и вот-вот оборвется... Голубой шар заметно уменьшался в размерах.
"Значит, это правда!.."
-- Конечно, правда! -- подхватил мою мысль командир. -- Теперь вы, Николай Николаевич, надеюсь, поняли, что никакие мы не террористы...
-- Самые настоящие террористы! -- перебил я его -- Вы космические террористы! Вы похищаете людей и продаете их в рабство на соседние планеты. Уж не на Марс ли вы меня везете, черт побери?..
-- Марс уже позади. Смотрите, да и вся ваша Солнечная система давно растаяла в бесконечности... Послушайте, Николай Николаевич, давайте поговорим серьезно. -- Тон командира стал суровым и решительным. -- Наша встреча не случайна. Я прилетел именно за вами и именно вас я должен доставить на нашу планету. Таков приказ. Но, как я теперь убедился, свое согласие на этот полет я дал слишком поспешно. Не думал, что мне придется вступать в конфликт с совестью, а совесть моя на вашей стороне, хотя разум не в состоянии понять, почему вы противитесь столь редкой и, пожалуй, единственной в вашей жизни возможности посетить чужую планету. Ну да Бог с ней, с возможностью. Уговаривать я вас больше не буду, потому что это бессмысленно. Ваши доводы меня не убедили и не убедят, так же как и мои вас. Давайте останемся каждый при своем мнении, тем более что не они сейчас руководят нашими действиями. Наши судьбы вершит Совет, его сила и мысль движут этим звездолетом, а я всего лишь исполнитель его воли. Приказ должен быть выполнен. Во что бы то ни стало. Я человек долга. Простите меня.
Последние слова прозвучали отрывисто и глухо. Командир звездолета тяжело поднялся с кресла и подошел к иллюминатору.
-- Я ведь звездный разведчик, а не боевик из группы захвата, -- произнес он тихим, печальным голосом, глядя в бездонную тьму. -- Нет, больше на подобные авантюры я своего согласия не дам. Хватит! Третья сотня на исходе... -- Он обернулся и вплотную подошел ко мне. -- Не так я представлял себе нашу встречу, любезный мой друг, совсем не так. Не думал я, что придется увозить вас силой. Что ж, такова судьба... Еще раз простите меня.
Я смутился. Мне стало искренне жаль его.
-- Ну, будет вам, -- проворчал я с чуть заметными нотками сочувствия в голосе. -- Что ж, я понимаю... Приказ... Что ж... Сам в армии служил... Святое дело... Приказы надо выполнять...
-- Вы правда не сердитесь на меня? -- обрадовался командир, порывисто хватая меня за руку. -- Вы ведь понимаете, что я не по своей воле... Но клянусь вам, вы не пожалеете об этом полете! Это будет прекраснейшее путешествие! Вот увидите. Не верите?
Командир снова искрился улыбкой, отличное расположение духа вновь снизошло на него.
-- Нет, почему же, верю, -- пробормотал я, тупо уставившись в стену. -- Ведь другого мне не остается...
-- Вот и отлично! Верьте! Верьте, Николай Николаевич, дорогой мой! Вы прекрасно проведете время, ручаюсь вам! А пока мы еще в пути, я поведаю вам кое-что о нашей планете. Вам это будет интересно.
-- Валяйте. -- Я устало махнул рукой и плюхнулся в кресло. Я сдался. А что мне еще оставалось делать?..
-- Итак, -- начал командир звездолета, устраиваясь в кресле напротив меня, -- наша цивилизация расположена на далекой планете, которая вашей науке еще неизвестна...
Более часа длился рассказ звездолетчика. Сначала рассеянно, а потом все более и более увлекаясь, внимал я ему. О своей планете, которую командир называл почему-то Большим Колесом, он говорил с упоением и чувством нескрываемой гордости. Выяснилось, что обе планеты -- Земля и Большое Колесо -- практически почти ничем не отличаются друг от друга. Их радиусы, масса, химический состав -- все было схожим, различия заключались лишь в незначительных деталях.
-- И нет в этом ничего удивительного, дорогой Николай Николаевич, -- продолжал командир звездолета. -- Наши звездные системы имеют одинаковую структуру и похожи друг на друга так, как могут быть похожи лишь единоутробные близнецы. И это несмотря на огромное расстояние, отделяющее их. Наше Солнце имеет девять планет, и Большое Колесо, так же как и ваша Земля, вращается по третьей от центра орбите. Наш год равен вашему, а сутки -- вашим суткам. Ну а теперь скажите мне, дорогой Николай Николаевич, почему наши планеты, столь похожие с точки зрения астрономической науки, должны отличаться по другим параметрам? Не знаете? Так я вам отвечу. Они не только не должны отличаться, они обязаны быть одинаковыми. Посудите сами, Николай Николаевич, Вселенная создала совершенно одинаковые предпосылки, например, для возникновения жизни на наших планетах, а это значит, что сама жизнь, ее формы, темпы развития, эволюция, разум, наконец, должны быть если не совсем идентичными, то близкими к этому. А почему? Да потому, что одни и те же причины вызывают одинаковые следствия. Это закон природы. А отсутствие у нас бровей или, скажем, подбородка -- это, так сказать, небольшой штрих к портрету, вольность художника, коим является Природа. Таких мелких отличий у нас множество, но в общем мы похожи, это вы должны себе уяснить, дорогой мой Николай Николаевич...
Дверь бесшумно ушла в стену, и на пороге возник высокий человек в синем комбинезоне. Он был молод, черноволос и широкоплеч, глаза его светились лукавством. Отсутствие у него бровей и подбородка делали его похожим на моего гостеприимного хозяина, будь он неладен...
Командир устремил на вошедшего гневный взгляд и не отрывал его с полминуты, лишь высокий лоб его порой хмурился, да пальцы рук нервно выбивали дробь по пластиковой поверхности столика. Молодой инопланетянин стоял, смущенно потупив взор, и изредка вскидывал на командира виноватые глаза. Но вот обмен взглядами окончился, командир кивнул, и молодой человек бесшумно удалился.
-- Вот он, голубчик, -- сказал командир, когда мы вновь остались вдвоем. -- Это тот самый бортинженер, о котором я вам говорил. Вы не волнуйтесь, Николай Николаевич, я его пропесочил, долго помнить будет.
-- Да когда же вы успели? -- удивился я.
Командир снисходительно улыбнулся.
-- Николай Николаевич, какой же вы, право, еще ребенок. Вы что же думаете, две тысячи лет, которые нас разделяют, -- так, пустой звук? Вы за свои сто лет вон что успели сделать. Ну вспомните, Николай Николаевич, каков был уровень развития вашей науки в конце прошлого столетия? Вспомнили? Появился первый паровой двигатель, заявило о своем существовании электричество, Дарвин создал теорию эволюции. А сейчас? Вы чувствуете, как далеко шагнула ваша наука? Могли бы вы в прошлом веке представить себе, например, такие понятия, как генетика, электроника, кибернетика, компьютер? Космос, в конце концов? А сейчас в этом каждый школьник разбирается. А ведь научно-технический прогресс не стоит на месте, он, как вам известно, ускоряется, и чем дальше, тем быстрее. Ни один ваш писатель-фантаст даже вообразить себе не может, что будет на Земле через две тысячи лет. Просто не хватит фантазии, настолько вы еще примитивно мыслите. А ведь мы "обогнали" вас именно на такой срок. Мы -- это вы через две тысячи лет. Так неужели вы, уважаемый Николай Николаевич, думаете, что наша наука, на несколько порядков превосходящая вашу, не в состоянии создать более совершенного способа общения, нежели обыкновенная человеческая речь? Ведь речь имеет массу недостатков, затрудняющих и замедляющих обмен информацией. Взять, к примеру, языковой барьер. Или трудность общения между людьми разного интеллектуального уровня, словарный запас которых во многом различен. Ведь что такое человеческая речь? Набор слов. А что такое слова? Символы, эквиваленты, с помощью которых человек пытается обозначить весь набор образов, мыслей, чувств и их оттенков, каких-то абстрактных понятий, заложенных тем или иным способом в его мозг. Но ведь слова не передают и десятой доли того, что хочешь выразить. Так не лучше ли исключить их из общения и передавать информацию напрямую, из мозга в мозг? Ведь тогда гарантируется полная достоверность информации, передаваемой одним собеседником другому. В вашем мозгу воспроизводится именно тот образ, который я хотел бы вам передать.
-- Но ведь это же гипноз! -- воскликнул я.
-- Отнюдь. Гипноз предполагает подчинение воли одного человека воле другого. А в нашем случае -- обыкновенная передача мысли на расстояние. Мозг -- одновременно приемник и передатчик информации. Он и у вас, землян, выполняет те же функции, но у вас обмен информацией происходит посредством ушей и речевого аппарата, мы же осуществляем этот процесс с помощью специальных рецепторов, которые, кстати, есть у каждого человека, и у землян в том числе. Другое дело, что вы не знаете, как ими управлять. Так вот, дорогой Николай Николаевич, люди на нашей планете уже более восьмисот лет пользуются этим необычным для вас способом общения. Восемь веков назад наши ученые решили привить человечеству способность принимать и передавать мысли без слов. И лишь спустя долгие годы усердных трудов и поисков им, наконец, удалось добиться успеха. Новому способу общения начинали учить детей чуть ли не с рождения, и часто случалось так, что говорить и понимать человеческую речь ребенок начинал позже, нежели напрямую общаться с мозгом родителей. А через несколько поколений эта способность проникла в аппарат наследственности, и теперь вместе с генами родителей передается потомству. Отпала необходимость учить людей новому способу общения (у вас он, кажется, называется телепатией?), дети рождались, уже владея им. Значение человеческой речи, а, следовательно, и слов, заметно уменьшилось. Люди замолчали, количество книг сократилось, театры и кинематограф опустели, а телевизоры вообще перестали включать. Дело в том, что нашей науке удалось разработать некое устройство, которое позволило записывать мысли, ну, скажем, на магнитную ленту, или передавать их по проводам. Включаешь утром радио, а оттуда бесшумным потоком льются чьи-то мысли, скажем, того же диктора, и рождаются в твоем мозгу одна картина за другой, и "видишь" ты все это также отчетливо и ясно, как если бы сам присутствовал, например, при уборке урожая или при запуске космического корабля. А не хочешь радио, -- пожалуйста, к твоим услугам магнитофон! Ставишь кассету с записью любимой книги и все ее содержимое как бы перекачивается в твой мозг, причем процесс этот протекает без единого звука. Разумеется, разговаривать мы не перестали, и книги у нас сохранились, кроме того, слова, являющиеся кирпичиками человеческой речи, совершенно упразднить нельзя, хотя на первых порах и предпринимались подобные попытки. В некоторых случаях слова незаменимы, к примеру, в большом городе без указателей и соответствующих надписей ориентироваться просто невозможно. Есть множество других примеров, когда слова являются единственным способом передачи информации. Но из общения между людьми они почти совершенно исчезли. Новый способ общения резко увеличил границы возможностей людей. Кроме того... Я вас не утомил, Николай Николаевич?
-- Нет, нет! Что вы! -- воскликнул я, чувствуя все возрастающий интерес к словам инопланетянина. -- Продолжайте, это очень интересно.
Командир улыбнулся.
-- И все же я вас утомил. Вы ведь голодны, не так ли? Можете не отвечать, я и так знаю, что голодны. Сейчас как раз время обеда, а посему я предлагаю вам перекусить. Как вы на это смотрите, Николай Николаевич?
Он был трижды прав: я был голоден, как волк.
-- Да я вообще-то не прочь... Неудобно как-то, -- неуверенно произнес я.
-- Да вы не стесняйтесь, Николай Николаевич! -- Командир вскочил с кресла. -- И не бойтесь! Кухня у нас отменная, и ресторан наш не из последних. Неужели вам не интересно, любезный гость, взглянуть, а заодно и отведать, кулинарное творение рук представителей иной цивилизации? По пути в ресторан мы могли бы осмотреть наш звездолет. Ведь вас как инженера не может это не заинтересовать. Верно? Я, Николай Николаевич, перед вами в долгу, и теперь позвольте мне быть вашим гидом.
Дверь бесшумно отворилась, и командир звездолета повел меня по длинным коридорам, чем-то напоминающим мне мое родное НИИ. Любопытство взяло верх над всеми остальными чувствами, и я, осознав, наконец, всю неординарность ситуации, весь превратился в слух и зрение. Новый знакомый водил меня по звездному кораблю, подробно и обстоятельно рассказывая об устройстве различных механизмов и приборов, объясняя принцип их действия и показывая их в работе. Бесконечные коридоры, повороты, лестницы, лифты, разного рода помещения, многокомнатные каюты для обслуживающего персонала -- все это создавало у меня впечатление о совершенно невероятных размерах космического корабля. Меня приятно поразило то обстоятельство, что большая часть звездолета была отведена под помещения, обеспечивающие досуг и отдых звездолетчиков. Помимо персональных кают, имеющих все мыслимые и немыслимые удобства, моим глазам открылись огромная библиотека, кинозал, оранжерея, служившая одновременно и парком для отдыха, и даже плавательный бассейн.
-- Вы, верно, заметили, Николай Николаевич, комфорту у нас уделено особое внимание, -- сказал командир звездолета, отвечая на мои мысли. -- Но иначе нельзя. Ведь мы иногда годами не покидаем борта звездолета, и для многих членов экипажа большая часть жизни протекает именно здесь, в Космосе. В частности, для меня. Здесь мой дом, а дом должен быть благоустроенным.
Я кивал, соглашаясь со своим проводником. И тут одна мысль вдруг пришла мне на ум.
-- А как же невесомость? Здесь ее совсем не чувствуется.
-- Искусственная гравитация, -- односложно ответил командир. -- Это вы должны знать.
-- Да, что-то такое слышал, -- неуверенно пробормотал я, понятия не имея, что это за штука.
Мы двинулись дальше по коридору, освещаемому призрачным зеленоватым светом. Звук шагов тонул в мягких пластиковых полах, и идти было легко и приятно. Кондиционированный воздух освежал мое пылающее лицо, я неустанно вертел головой и уже порядком успел натереть шею о ворот своей куртки. Пахло фиалками.
Корабль словно вымер.
-- А где же люди? -- спросил я в недоумении.
Командир звездолета улыбнулся -- в который уже раз.
-- Сейчас время обеда, и весь персонал собрался в ресторане. Кстати, ждут нас. Идемте скорее, Николай Николаевич, я ведь вас еще не представил.
Через пару минут мы вошли в великолепнейший ресторан. В канделябрах, вделанных в стены, горели свечи, в дальнем конце зала ненавязчиво тлел камин, отбрасывая слабые отблески на дубовые панели, покрывающие стены, на небольших столиках стояли изящные хрустальные вазы с голубыми розами в них, в воздухе носился и незримо присутствовал манящий аромат чудесных цветов и пряный запах отменно приготовленных кушаний. Около двадцати человек, среди которых было и несколько женщин, молча поглощали пищу. При виде командира с гостем все встали и склонили головы в вежливом поклоне. Командир обвел зал пристальным взглядом и громко произнес:
-- Николай Николаевич Нерусский, первый человек с Земли, которому суждено посетить нашу планету. Прошу любить и жаловать. А это, -- он обратился ко мне, обводя рукой зал, -- наша команда.
-- Они что, понимают по-русски? -- удивился я.
Командир усмехнулся.
-- Они понимают мои мысли, а речь предназначена для вас... Прошу садиться.
Мы расположились за свободным столиком, и тут же неведомо откуда выпорхнул белоснежный официант и в мгновение ока заставил стол дымящимися кушаниями. Задвигались стулья, застучали вилки, и персонал вновь принялся за прерванную трапезу. Никто, казалось, не обращал внимания на гостя с другой планеты.
-- Угощайтесь, Николай Николаевич, -- сказал командир звездолета, -- вам понравится. У нас отменные повара. И пища вся натуральная, никаких консервов... Кстати, в отношении спиртного у нас запретов нет. Если хотите...
-- А можно? -- недоверчиво спросил я, почувствовав внезапную потребность промочить горло чем-нибудь горячительным.
-- Отчего же нет!
-- А что у вас есть?
-- Все! -- командир сделал широкий жест руками. -- И наши напитки есть, и ваших земных хватает... Коньяк? Водка? Бренди? А может, рейнвейн?
-- Водку, пожалуйста, -- почему-то смутившись, сказал я. -- "Золотое кольцо"... если можно.
И как по мановению волшебной палочки на столе возникла непочатая поллитровка со знакомой этикеткой.
-- Московского разлива, -- прокоментировал командир. -- Приступайте!
Обед, действительно, был неземным как в прямом, так и в переносном смысле. Никогда еще не чувствовал я такого удовлетворения от процесса поглощения пищи. Особенно импонировало мне то, что командир не отказался составить мне компанию в распитии бутылочки огненной жидкости.
-- За наше знакомство! -- сверкая ослепительной улыбкой, провозгласил командир. Я ответил тостом за дружбу всех планет и миров, после чего трапеза возобновилась.
-- Продолжим наш разговор, -- сказал командир после того, как мы несколько утолили свой голод. -- Теперь вы, надеюсь, знаете, уважаемый Николай Николаевич, каким образом я отчитал своего бортинженера, -- вон он, кстати, сидит? Для этого совсем необязательно было подвергать и его, и ваш слух не совсем благозвучными словосочетаниями -- он меня и так отлично понял... Еще по одной? Ваше здоровье!.. Понимаете, Николай Николаевич, мозг людей у нас открыт друг для друга, но если человек хочет скрыть свои мысли от посягательства не совсем тактичных собеседников или даже лиц посторонних, то стоит лишь заблокировать свой мозг обычным мысленным приказом, и никто уже не в состоянии будет проникнуть в тайники его сознания. Многие так и делают, и я считаю это правильным, ибо на первых порах у нас появилось много любопытных, получавших огромное удовольствие от копания в чужих мыслях... Ваше здоровье!..
Откуда-то сверху полились чарующие звуки неземной музыки, и мысли мои сразу приняли иное направление.
-- Но, согласитесь... э-э... как вас... -- начал было я, но запнулся, смущенно опустив глаза.
-- Какой же я осел! -- хлопнул себя по лбу командир. -- Я же не представился! Какая бестактность!.. Арнольд Иванович, -- слегка привстав со стула, церемонно произнес он. -- Страшно перед вами извиняюсь, дражайший Николай Николаевич, и терзаюсь мыслью о нанесенном вам оскорблении.
-- Арнольд Иванович? -- недоуменно спросил я. -- Гм...
-- Это земной аналог моего имени, -- пояснил он. -- Мое настоящее имя слишком сложно для вашего языка, да оно вам и не нужно. А вообще-то за мной закреплено несколько имен, для каждой планеты, населенной разумными существами, -- свое. У нас все звездолетчики, общающиеся с другими мирами, имеют по несколько имен. Для вас я Арнольд Иванович... Так что вы хотели мне сказать, уважаемый Николай Николаевич?
-- Согласитесь, Арнольд Иванович, -- начал я, -- человеческий голос таит в себе много прекрасного и, лишившись возможности слышать его, вы многое потеряли. Наша Земля знает множество талантливых певцов, их голоса мы слышим с самого раннего детства, это наша культура, наша гордость. И вы хотите лишить людей такой прелести? Может быть, уже лишили? Да что певцы! Сам по себе человеческий голос бесконечно красив и прекрасен, с его интонациями, оттенками, настроениями... Вы рационалисты, вы во всем ищете выгоду, удобство, забывая о прекрасном. Отметая слова, вы отмели и совершенствуемый веками человеческий голос. А речь? Как она красива в устах поэта или оратора! Далее, вы упомянули про языковый барьер. Но и здесь вы правы лишь наполовину. Что из того, что я не знаю итальянского? Зато с каким удовольствием я слушаю оперы Россини на его родном языке! А слабые познания в английском не мешают мне восхищаться голосом Джона Леннона или, к примеру, Давида Байрона. Ваши слова напомнили мне бытовавшие в начале века рассуждения о том, что с появлением кинематографа отпадет необходимость в театре, а фотография вытеснит и уничтожит живопись. Однако же они существуют! И будут существовать вечно, потому что это искусство, а в искусстве нуждаются как те, кто его создает, так и те, для кого оно создается, то есть люди.
Арнольд Иванович захлопал в ладоши и рассмеялся.
-- Браво, Николай Николаевич! Браво! Не в бровь, а в глаз! Положили на обе лопатки. Вы правы, тысячу раз правы. Действительно, человеческий голос должен жить, в этом я с вами совершенно согласен. Были у нас в свое время перегибы в этой области, многие специалисты ратовали за то, чтобы полностью упразднить живую речь как пережиток прошлого. Но в конце концов восторжествовала точка зрения так называемых умеренных, совпадающая с вашей, дорогой Николай Николаевич. Вы правы, голос и живая речь необходимы как один из элементов эстетического воспитания человека. И поэтому у нас есть и опера, и эстрада, и фольклор.
Из общения между людьми речь тоже не исчезла бесследно, но здесь она используется в основном не для передачи информации, а, скорее, для выражения чувств, их оттенков, настроения. В последнее время у нас появилась тенденция к возврату былого значения человеческого голоса и речи. В конце концов у нас поняли, что необходимо рациональное сочетание обеих форм общения, и что эти формы должны не взаимоисключать, а дополнять друг друга.
-- Вот это другое дело, -- удовлетворенно хмыкнул я. -- Так еще жить можно.
-- А вы молодец, -- хитро подмигнул Арнольд Иванович, раскрасневшийся от выпитого спиртного, -- прямо в точку попали... Еще по одной?..
Время шло. Я чувствовал себя великолепно. Изысканный обед вкупе со спиртным поднял настроение, я расслабился и сам не заметил, как закурил. Спохватившись, я смутился и хотел было загасить папиросу, но Арнольд Иванович остановил меня жестом руки.
-- Курите, курите, Николай Николаевич, я рад, что вы чувствуете себя здесь столь непринужденно. Теперь-то вы убедились, что я не враг вам?
Я с готовностью кивнул.
-- Я рад, -- продолжал Арнольд Иванович, -- что смог заслужить ваше доверие, и буду просто счастлив, если заслужу вашу дружбу.
От переполнявших меня чувств я не мог произнести ни слова и лишь протянул руку через весь стол. Мы обменялись крепким рукопожатием. Надо сказать, мировой мужик оказался этот Арнольд Иванович.
-- Рукопожатие двух миров, -- прокоментировал этот факт командир звездолета и засиял белозубой улыбкой.
Обед подходил к концу. Люди начали покидать зал ресторана, молча кивая на ходу командиру и мне. Скоро мы остались вдвоем. Арнольд Иванович широко зевнул и сказал:
-- Мы в пути уже два с половиной часа. Через тридцать минут будем на месте.
-- Быстро добрались, -- удивился я. -- Неужели вы так близко от нас?
Арнольд Иванович пожал плечами.
-- Да в общем-то рядом, каких-нибудь двадцать парсеков.
-- Сколько?!
Арнольд Иванович снова улыбнулся.
-- Николай Николаевич, ваша наивность не знает пределов. Мы ведь летим со сверхсветовой скоростью. Вы хоть понимаете, что это значит?
-- Н-нет... -- обалдело пробормотал я, потрясенный услышанным.
-- То-то. Ну что такое три часа? Так, пустяк. Для нас слетать на Землю -- это все равно, что для вас съездить в местную командировку. Все рассчитано по минутам, трасса изучена досконально, полетом управляют компьютеры. -- Арнольд Иванович на мгновение задумался. -- Вот помню, когда я сдавал экзамены на права пилота звездного корабля, мне достался учебный полет в Пятнадцатую Галактику к малоизученной планете с кристаллическими формами жизни. Целых четыре месяца мы неслись к месту назначения!.. Да-а, давненько это было... Э-эх, времечко летит... А то и по два года летали. А вы говорите -- три часа!
Затуманенный алкоголем мозг соображал туго. Я замотал головой, пытаясь стряхнуть с себя винный дурман. Сознание того, что в данный момент я, старший инженер Нерусский Н. Н., опережая свет, несусь сквозь звездные миры навстречу неизвестности, леденило мою душу. Хорошее настроение мигом улетучилось.
-- Опять вы за свое, -- укоризненно покачал головой Арнольд Иванович. -- Я же вам обещал, что все будет хорошо. Или вы мне не верите?
-- Я домой хочу, -- жалобно, словно заблудившийся щенок, заскулил я.
-- Будете вы дома, клянусь. Ну что вы снова раскисли?
Я сник и тупо уставился в пустую тарелку. Командир порывисто поднялся.
-- Вставайте! -- сурово произнес он. -- Нам пора собираться.
А полчаса спустя космический корабль бросил якорь на своем родном космодроме.

 

Глава четвертая

Большое Колесо встретило нас духотой и полным невниманием к моей персоне. По простоте душевной я рассчитывал на толпы восторженных инопланетян, приветственные речи официальных лиц, обилие цветов и тосты с шампанским, но ничего подобного я не увидел. Все было обыденным и подозрительно земным. Окинув взглядом участок космодрома, принявший наш звездолет, я обнаружил, что мы здесь не одни. Весь космодром представлял собой огромное поле, на котором, словно гигантские шахматные фигуры, стояли невиданные космические аппараты. Вернее, не стояли, а находились в непрерывном движении: кто-то взлетал, кто-то садился, а кто-то отползал, освобождая место для более ретивого коллеги. Кучки существ, описывать которых я не берусь в силу отсутствия необходимых слов и понятий в русском языке, способных передать их внешность, то и дело грузились в готовые к отлету корабли или, наоборот, выгружались из только что прибывших. Рядом с нашим звездолетом, буквально вслед за нами, плюхнулся, подняв столб пыли, старый ржавый космический самовар. Как только пыль несколько улеглась, из него вытекли три бесформенные вязкие существа и, хлюпая по взлетно-посадочной полосе, потекли в сторону небольшого серого здания, видневшегося у самой кромки летного поля. Туда-то и повел меня Арнольд Иванович, не менее моего озадаченный отсутствием встречающих. Он поминутно извинялся, озирался по сторонам и кого-то высматривал.
-- Хороши, нечего сказать, -- ворчал он недовольно. -- Не могли встречу организовать. Дело первостепенной важности! -- передразнил он кого-то. -- Хорошо дело и хороша важность, коли никто даже пальцем не пошевельнул...
В этот момент на космодром вылетел длинный, сверкающий черным лаком, автомобиль, стрелой промчался по нему и, взметнув к небу инопланетную пыль, замер у наших ног.
-- Ну, наконец-то, -- облегченно вздохнул Арнольд Иванович. Из автомобиля выпрыгнул запыхавшийся молодой человек в распахнутом пальто и поспешно направился к нам. Я понял, что это за мной.
Меня отвезли в третьесортный отель (во всех отелях более высших сортов, как мне сообщил позже мой проводник, разместилась многочисленная делегация, прибывшая на Большое Колесо из смежной Галактики по обмену опытом в области мелиорации и осушения болот на зараженных каким-то ужасным вирусом планетах Малого Элиптического Кольца). Первые три дня моего пребывания на Большом Колесе оказались весьма и весьма насыщенными. Меня таскали по каким-то экскурсиям, концертам, выставкам, действующим вулканам, сеансам эротического танца, от которых меня бросало то в краску, то в жар; масса новых впечатлений вливалась в мой мозг, не успевая там усваиваться и создавая полнейшую неразбериху в мыслях. Мой проводник -- тот самый, встретивший меня на космодроме -- неотлучно следовал за мной на протяжении всех трех дней, предупреждая все мои желания и прихоти; не забывал он, конечно же, и о культурной программе, все пункты которой я обязан был выполнить по воле неведомого мне составителя. Ни у кого на планете я не вызывал ни интереса, ни даже тени любопытства. Или туземцы уже привыкли к подобным посещениям, или я, действительно, был очень похож на них -- настолько, что они принимали меня за своего. Надо заметить, что я не выдерживал никакой конкуренции с многочисленными представителях иных миров, которые группами или в одиночку сновали по пластиковым тротуарам города, вызывая восхищение и поражая воображение местных жителей. Каких уродов здесь только не было: и рогатые, и многомерные, и шарообразные, и в виде медуз, осьминогов и даже горных козлов! Не удивительно, что на их фоне я выглядел серо, незаметно и буднично. Впрочем, я к матушке-природе претензий не имел: лучше быть двуруким, двуногим и об одной голове, нежели липкой, рыхлой, оплывшей, бесформенной тушей какой-нибудь медузы. Что же касается самой планеты, то она на меня впечатления не произвела. Планета как планета, ничего такого, о чем бы стоило здесь упоминать. Арнольд Иванович оказался прав: Большое Колесо, действительно, как две капли воды походило на Землю, и лишь незначительные мелкие детали, характерные для местной цивилизации, а также флоры и фауны, отличали ее от моей далекой родины. Признаюсь честно: поначалу я решил было, что Арнольд меня дурачит и что никакое это не Колесо, а самая обыкновенная Земля, но потом сомнения мои рассеялись, и я признал себя инопланетным гостем.
Три дня наконец пролетели.
На четвертый день я предстал перед Советом. Что это был за Совет и чем он занимался, я так и не понял, но одно было несомненно: сей орган обладал неограниченной властью и почитался на планете чуть ли не за Бога.
Меня ввели в просторный зал, увешанный портретами седобородых старцев и мудрецов всех рангов и толков. Посередине зала стоял П-образный стол, за которым восседало человек тридцать, не меньше. Это и был Совет в полном своем составе.
-- Подойдите ближе, -- сухо прозвучал под высокими сводами зала голос человека, сидящего во главе стола.
Я повиновался.
-- Вы -- Николай Николаевич Нерусский, житель планеты Земля системы звезды Солнце?
Голос человека в центре стола звучал теперь торжественно и властно. Пряди его длинных седых волос волнами ниспадали на узкие плечи, а глаза буравили стоявшего перед ним землянина так, что мне стало щекотно, и я непроизвольно заерзал.
-- Будьте добры ответить на поставленный вопрос, -- нетерпеливо прозвучал все тот же голос. -- Вы -- Николай Николаевич Нерусский, житель планеты Земля?
-- Да.
Человек с седыми волосами -- по-видимому, это был глава Совета -- встал, вобрал в тощую грудь побольше воздуха и возвестил:
-- Многоуважаемый гость! Позвольте от имени Совета и всего нашего Большого Колеса поприветствовать в вашем лице первого человека с планеты Земля, ступившего на нашу территорию. Мы рады засвидетельствовать вам и всем землянам свое искреннее расположение.
Я ответил что-то невпопад, после чего слово взял другой член Совета, молодой человек в пенсне и с маузером на боку.
-- Прежде чем приступить к делу, -- начал он, -- я от имени здесь присутствующих и от себя лично приношу вам, гражданин Нерусский, наши извинения за пленение и насильственное отторжение вас от вашей планеты.
Члены Совета одобрительно зашумели, а я, робея, словно абитуриент на вступительных экзаменах, махнул рукой и пробормотал, что, мол, бывает, чего уж там...
-- Но важность предстоящего эксперимента, по мнению Совета, -- продолжал молодой человек в пенсне, -- дала нам право столь вольно распорядиться вашей судьбой. Ведь вам, гражданин Нерусский, предстоит сыграть в этом эксперименте не последнюю роль. Что же это за эксперимент? Объясню в двух словах. Как вам уже известно, на Большом Колесе люди обладают способностью читать мысли собеседника, и эта способность стала у нас чем-то вроде шестого чувства наряду со зрением, осязанием, обонянием, вкусом и слухом. Я не буду сейчас читать вам лекцию о достоинствах и широких возможностях телепатического способа обмена информацией -- об этом вам довольно подробно сообщил наш многоуважаемый и легендарный пилот-межзвездник Арнольд Иванович -- честь ему и хвала. Разговор сейчас не о нем. Дело в том, что на Земле этой способностью почти никто не обладает, а те единицы, которым телепатия все-таки доступна, используют ее от силы на пять процентов. Так вот, гражданин Нерусский, Совет решил временно наделить вас способностью читать чужие мысли, а затем транспортировать на Землю с тем, чтобы там вы смогли проявить эту способность в среде себе подобных. Наши ученые, занимающиеся социологией и психологией инопланетных цивилизаций, проведут анализ вашего поведения, после чего мы лишим вас способности к телепатии. Реакция среднего жителя Земли на шестое чувство -- вот что нас интересует в этом эксперименте. Надеюсь, гражданин Нерусский, вам не надо объяснять, какую власть над людьми даст вам способность проникать в тайны чужих мыслей. Ваши действия будут фиксироваться и контролироваться нашими наблюдателями, на основании полученной информации будут сделаны соответствующие выводы. Вам же остается просто жить и поступать сообразно обстоятельствам и велениям вашей совести. Но помните! Каждый ваш шаг будет воспроизводиться на экранах дисплеев нашей околоземной орбитальной станции. В нужный момент к вам придут наши представители и завершат эксперимент. Имеются ли у вас к Совету вопросы, гражданин Нерусский?
-- Имеются, -- ответил я, с трудом приходя в себя после всего услышанного здесь, -- и не один. Во-первых, почему вы не спросили моего согласия на проведение этого вашего эксперимента? Во-вторых, сколько вы еще продержите меня здесь? И наконец, в-третьих, почему ваш выбор пал именно на меня? Чем я так примечателен, чем выделяюсь из общей массы землян?
-- Отвечаю, -- произнес молодой человек в пенсне. -- Предупреждать вас заранее о готовящемся эксперименте и тем более спрашивать вашего согласия на его проведение Совет не счел нужным.
-- Но позвольте...
-- Повторяю: не счел нужным, -- жестко произнес член Совета, повышая голос. -- Вас вполне должны удовлетворить извинения, принесенные вам Советом. Рекомендую вам счесть этот акт за великое благодеяние, оказанное высшим органом власти нашей планеты безвестному инопланетянину, то есть вам. Прошу не перебивать, пока я не отвечу на все вопросы!.. Далее, по поводу вашего возвращения. Я думаю, четырех дней хватит, по истечении этого срока вас отправят обратно на Землю. Теперь по поводу вашей кандидатуры. Вы интересуетесь, чем вы выделяетесь из общей массы землян? В том-то и дело, что ничем. Именно потому вас и выбрали, что вы ничем не отличаетесь от среднего жителя Земли. Вы -- ничем не примечательная личность, без острых углов и, как у вас говорят, без особых примет. Вы -- типаж. Вы -- усредненная величина. Может быть, это и не очень лестно для вас, но именно благодаря комплексу ваших достоинств и недостатков выбор Совета пал на вас. Вас вычислили. Сначала создали модель "среднего" человека, а потом уже подобрали под нее конкретного индивидуума, то есть вас, гражданин Нерусский. Наших ученых интересует поведение именно "среднего", обобщенного человека, а вы как раз являетесь типичным представителем земной расы.
Нет, каковы, а? Я -- ничем не примечательная личность! Выбрали, вычислили, смоделировали, усреднили, обобщили -- осталось только проинтегрировать меня по всей поверхности -- и дело в шляпе, можно подавать на стол. Однако, обидно все-таки слышать подобное, да еще из уст каких-то...
-- Гражданин Нерусский, -- грозно прогремел один из членов Совета, мощный мужчина неопределенного возраста и с большой серьгой в ухе, -- вы все-таки отдавайте себе отчет в своих мыслях. Мы лишь передаем вам результаты статистических данных, а не личное свое отношение к вашей персоне. Имейте это в виду.
-- Далее, -- невозмутимо продолжал молодой человек в пенсне, -- оговорим организационную сторону предстоящего эксперимента. В последующие четыре дня...
...В последующие четыре дня я подвергся мощному натиску инопланетной науки. Меня обследовали, изучали, облучали, усыпляли, а затем будили, помещали в какие-то аппараты и часами держали там, снова облучали, снова усыпляли -- и так без конца.
На седьмой день моего пребывания на Большом Колесе в лабораторию, где меня только что разбудили после предварительного усыпления, порывисто влетел молодой член Совета в пенсне и с маузером на боку.
-- Собирайтесь, -- торопливо начал он, -- ваш визит к нам подошел к концу. Через час Арнольд Иванович будет ждать вас на борту своего звездолета, чтобы отбыть к Земле. А я вас жду в машине. Поторопитесь. -- И вышел.
"Так, -- подумал я с волнением. -- Наконец-то. А то мне все это уже стало изрядно надоедать. Утомили меня, надо сказать, своими экспериментами. Интересно, я уже стал телепатом?"
А через полтора часа я, удобно устроившись в кресле, уже сидел в каюте Арнольда Ивановича и несся сквозь звездные миры со сверхсветовой скоростью к родной Земле.
Арнольд Иванович, с любовью глядя на пассажира, улыбался. На столике между нами стояла початая бутылка армянского коньяка.
-- Жаль мне с вами расставаться, Николай Николаевич, привязался я к вам. Скучать буду.
-- А вы прилетайте к нам, -- предложил я. -- Я вас с женой познакомлю.
-- Нельзя, -- печально произнес командир. -- Мы для вас не существуем. Кстати, вас проинструктировали насчет неразглашения?
-- Да... -- отмахнулся я. -- Что-то такое говорили, не помню уже.
-- Нет-нет, Николай Николаевич, -- горячо запротестовал Арнольд Иванович, -- отнеситесь к этому серьезно. Это тайна для всех землян, понимаете? Для всех землян без исключения, даже для жены. Иначе вас ждут неприятности.
-- Это что, угроза? -- насторожился я.
Арнольд Иванович печально покачал головой.
-- Мне очень жаль, что вы поняли меня превратно, -- ответил он. -- Я надеялся, что наши с вами отношения создали атмосферу большего доверия, но видно ошибся. Жаль, очень жаль.
-- Но и вы меня поймите! -- вспылил я. -- Что-то там решили за моей спиной, втянули в какую-то авантюру, а теперь еще навязали выполнение жестких условий. Я ведь все-таки человек, а не рыба бессловесная!
-- Давайте выпьем, -- неожиданно предложил Арнольд Иванович. -- Я ведь вас понимаю, дорогой мой Николай Николаевич, и даже более того -- разделяю отчасти ваше мнение. Действительно, Совет взял на себя право решать за вас и даже не поинтересовался вашим мнением на этот счет. Это, конечно, его недоработка. А во всем виновата спешка: дел у них невпроворот, хватаются за все сразу, пытаются, как сказал ваш земляк, объять необъятное, -- вот и возникают у них конфликты с людьми, которых они привлекают для работы, из-за своей некорректности и даже грубости. Ну а в случае с вами Совет, видно, исходил из того, что мы намного обогнали вас по уровню развития и с вами как с разумными существами вообще считаться не стоит. Некрасиво, конечно. Поэтому от имени всех моих земляков я приношу вам извинения за попрание ваших прав и свобод. Принимаете?
-- Принимаю, -- ответил я и поднял рюмку с коньяком. -- За вас, Арнольд Иванович. А за Совет пить не буду. Не хочу.
-- Зря, -- возразил Арнольд Иванович. -- Мужики-то они, в общем-то, ничего, и головы у них светлые, а главное -- они всегда все делают правильно. А насчет угроз вы не правы. Никаких угроз не было. Просто сохранение тайны является непременным условием выполнения эксперимента. Это не более как рекомендация, при невыполнении которой эксперимент тут же прерывается, и нашим людям придется устранять последствия вашей болтливости. Вот и все... Да плюньте вы на это! Вас одарили великолепной способностью, вы радоваться должны -- ведь вы летите домой!
-- Радоваться, радоваться, -- проворчал я, вертя в руке пустую рюмку. -- Я целую неделю дома не был, и на работе -- ни слуху, ни духу. Да это же ЧП! Еще бы, человек исчез! Небось, вся милиция на ноги поднята. И вдруг я заявлюсь! Представляете, что будет? Светопреставление! Вопросы всякие, таскать начнут... Где был? Что делал? Почему? А уважительная причина? А справка от врача? Жена теперь съест...
Арнольд Иванович порывисто вскочил и, радостно потирая руки, забегал по комнате.
-- Пустяки! -- заорал он. -- Николай Николаевич, какие же это пустяки! И не возражайте! Я вам все устрою в лучшем виде. Когда вы должны были вернуться домой?
-- В прошлое воскресенье, семь дней назад. Я обычно на оба выходные за город подаюсь, рыбку поудить. А что?
-- Все! Договорились! В прошлое воскресенье, вечером, вы будете дома. Клянусь!
-- Вы все шутки шутите, -- обиделся я, -- а мне, Арнольд Иванович, не до шуток сейчас.
-- Какие шутки! -- орал командир звездолета. -- Вы забываете, с какой скоростью мы летим! Со сверхсветовой! Понимаете? Да при таких скоростях мы не только уплотнить или растянуть время можем, а даже в прошлое слетать! Приказывайте -- высадим вас в любой точке пространства и времени.
-- Вы это серьезно? -- спросил я недоверчиво.
-- Абсолютно!
Я поднялся и расправил плечи. С них словно гора свалилась.
-- Ну тогда -- о'кей! -- довольный поворотом дела, произнес я. -- Честно говоря, меня этот вопрос больше всего тревожил. Как, думаю, встретят меня на Земле после недели отсутствия? Жена, знаете ли, работа... Такая могла петрушка завертеться, что только держись. А раз так -- то совсем другое дело. Раз так -- то жить можно.
Арнольд Иванович счастливо улыбался.
-- Опять мы о пустяках! -- воскликнул он. -- Давайте поговорим о главном. Ведь вы еще не продемонстрировали вашей способности к телепатии.
-- А ведь верно! -- спохватился я.
-- Тоже мне. Вот попробуйте узнать, что я о вас думаю. Знаете, как это сделать?
-- Да, что-то такое говорили... Нужно усилием воли заставить себя прочесть мысли выбранного мною человека и...
-- Все правильно, -- нетерпеливо перебил меня Арнольд Иванович. -- Читайте! Ну же!
Я набычился, сдвинул брови, засопел и, выпучив глаза, уставился на Арнольда Ивановича. Тот, хитро прищурившись, ухмылялся. Я попытался сосредоточиться, "настроился на волну" командира звездолета и вдруг почувствовал, как в мой мозг вливается что-то чужое, не мое, и это чужое -- мысли Арнольда Ивановича.
Я, словно экстрасенс, считывал его мысли, которые гласили:
"Нерусский Николай Николаевич. Разумное белковое существо гуманоидного типа на низшей стадии развития. Житель планеты Земля, звезда Солнце. Среднего роста. Возраст -- 42 года. В большинстве вопросов -- дилетант. Много знает, но знания поверхностные, чему виной, в частности, их система образования. Пристрастен к спиртным напиткам, но не алкоголик. Работает, но интереса к работе не испытывает. Добросовестен и исполнителен, но в то же время инертен и малоактивен. В душе, а иногда и вслух, возмущается существующими порядками и даже, как ему кажется, готов действовать, но никогда не действует. Неглуп, но умом не блещет. Месячный доход -- 180 рублей. С трудом, но хватает, хотя ни о каких сбережениях и речи быть не может. Двухкомнатная квартира. Женат, есть взрослый сын. Жену, в общем-то, любит, но скорее по инерции. Никаких потрясений в жизни, кроме смерти матери. Не лишен чувства собственного достоинства, хотя предпочитает стерпеть и снести обиду, нежели дать отпор обидчику..."
-- Хватит! -- скомандовал Арнольд Иванович.
Я вздрогнул и очнулся, тупо уставившись на собеседника.
-- Ну что, похож портрет? -- загадочно улыбаясь, спросил он.
-- Н-да, -- промямлил я, отводя глаза в сторону. -- Похож, в общем-то... Только слишком уж...
-- Откровенно?
-- Д-да, -- смущенно ответил я. -- Слишком уж. Кстати, -- внезапно я изменил тон на подозрительный и пристально посмотрел ему в глаза, -- а откуда вы все это обо мне знаете?
-- Вот чудак! Да от вас же самого! -- воскликнул Арнольд Иванович. -- Перекачал информацию из вашей головы в свою, переработал, отбросил все лишнее, обобщил и -- пожалуйста! -- портрет готов. Знаю, знаю, Николай Николаевич, вы скажете, что сами о себе так не думаете. Верно, не думаете. Но ваша память, в которой я изрядно покопался, содержит такое обилие различных фактов, характеризующих вас с той или иной стороны, что мне осталось только обобщить их и составить исчерпывающую вашу характеристику. Здорово, правда? Работать с голыми фактами тоже надо уметь. Бывает, изрядно попотеешь, прежде чем извлечешь из мыслей собеседника то, что тебя интересует... Да вы не смущайтесь, Николай Николаевич, на Земле вас никто "просвечивать" не будет, там, наоборот, каждый человек будет у вас как на ладони. Пойдемте лучше ужинать, время уже подошло.
Ужин произвел на меня благоприятное впечатление, как, впрочем, и вся инопланетная кухня. Арнольд Иванович в ожидании скорой разлуки был особенно разговорчив и обходителен. Обладая способностью читать мысли, он предупреждал любое мое желание. Он искренне жалел, что приходится расставаться со своим новым другом, дважды в его глазах показывались слезы. Пытаясь заглушить горечь предстоящей разлуки, он усиленно налегал на коньяк, так что к концу ужина его изрядно развезло. Я же, растроганный столь откровенным проявлением чувств со стороны инопланетянина, старался не отстать от хозяина и вскоре тоже как следует захмелел.
-- Коля, я хочу выпить за тебя! -- еле ворочая языком, произнес Арнольд Иванович и в очередной раз наполнил рюмки. -- И за нашу будущую встречу!
-- Арнольд Ив... ик! -- я, кажется, икнул, -- Иваныч... Арноль-дик! Дай я тебя поцелую...
Я встал и, шатаясь, потянулся через весь стол к своему другу, но случайно задел бутылку, и та с грохотом упала на пол, разбившись на мелкие кусочки.
-- К счастью! -- завизжал я и смахнул со стола все остальное.
-- Молодец! -- одобрил мой поступок Арнольд Иванович, похлопав меня по плечу. -- Так держать!.. Все, Коля, нам пора, скоро Земля. Слышите, гражданин, вам на следующей выходить!
-- Не хочу на Землю! -- заорал я дурным голосом. -- Хочу всю жизнь летать на твоей посудине! Ты мой лучший друг, Арнольд. Нет, ну кто бы мог подумать, что среди этих, как их... -- я ткнул пальцем вверх, не найдя нужного слова, -- попадаются такие отличные мужики! Ну дай я тебя поцелую, Арнольдик! Арноша!..
Мы обнялись и, качаясь словно при восьмибалльной качке, дуэтом пропели "Только шашка казаку во степи подруга...", сорвав аплодисменты у экипажа звездолета.
Прошло четверть часа. В иллюминаторе появился голубой контур земного шара. В каюту командира, где готовый к высадке сидел я, ворвался запыхавшийся Арнольд Иванович с огромной охапкой голубых роз.
-- Вот, возьми! -- крикнул он с порога. -- Ничего, кроме цветов подарить не имею права. Это тебе на память. Они долго стоят, недели две, а то и больше, если ласков с ними будешь. А пахнут как, а? На, бери. У нас в оранжерее их много.
-- Спасибо, Арнольд, -- всхлипнул я, принимая роскошный букет, -- огромное тебе спасибо.
-- Ну все, -- сказал он, -- пора на выход.
-- Как, уже прилетели? -- удивился я.
-- А то как же. Взгляни! -- И Арнольд Иванович подвел меня к иллюминатору.
Освещаемый огнями звездолета, внизу медленно проплывал ночной лес. Вдали виднелись огни большого города.
-- Москва, -- пояснил Арнольд Иванович.
-- Фантастика! -- восхищенно воскликнул я.
-- Тебя куда высадить?
-- У дома, разумеется. Если не трудно.
-- Ничуть. Твой адрес я знаю, -- Арнольд Иванович хитро подмигнул, -- подглядел в твоей памяти. Сейчас, погоди, отдам команду. -- И он исчез за дверью.
Мне было грустно. Не хотелось расставаться с этим космическим чудаком. Настоящих друзей у меня не было, поэтому, наверное, так влекло меня к этому человеку, от которого веяло теплом и искренностью. Не беда, что он с другой планеты. Разве это главное? Был бы человек настоящий, а голые надбровные дуги или порт приписки его космического корабля -- разве это имеет значение? Это такой пустяк, о котором и упоминать не следует.
В каюту вновь влетел Арнольд Иванович.
-- Все! Пошли, -- сказал он, переводя дух. -- Мы над твоим домом.
-- Арнольд, -- взмолился я. -- Может, зайдем ко мне? Мы никому не скажем, кто ты на самом деле. Клянусь! Посмотришь, как я живу.
Арнольд Иванович замотал головой.
-- Нет, Николай, -- с грустью в голосе произнес он, -- нельзя. Сейчас не могу. Как-нибудь в следующий раз.
-- Как же! Тебя дождешься, -- проворчал я.
-- Обещаю!
-- Точно?
-- Точно!
-- Ну, смотри! Буду ждать.
Мы крепко обнялись. А две минуты спустя я неуклюже спрыгнул с трапа на черный асфальт в пяти шагах от своего подъезда. Видимо, стояла глубокая ночь, так как ни одно окно в доме не светилось. "Тем лучше, -- подумал я, -- а то, не дай Бог, увидит кто. Неприятностей не оберешься". Рыболовные снасти и рюкзак с палаткой лежали на тротуаре, аккуратно сложенные чьей-то заботливой рукой.
"Спасибо, Арнольд", -- с благодарной улыбкой подумал я. "И тебе спасибо, Николай", -- пронесся в моей голове ответ. Трап уже убрали, люк закрыли, сноп света, отвесно падающий вниз из прожектора на борту звездолета, погас. Я смотрел на громадный контур космического корабля пришельцев, нависшего над городом, и чувствовал, что теряю что-то близкое, родное, бесконечно хорошее...
Вдруг люк снова открылся, и в проеме показалась голова командира звездолета.
-- На, держи! -- крикнул он. На асфальт глухо плюхнулось что-то большое и тяжелое. -- Как никак с рыбалки едешь, а не из космического путешествия. Прощай! А цветы жене не забудь отдать, понял?
Люк снова захлопнулся, и вот уже черная громадина звездолета бесшумно пошла вверх, к звездам, и исчезла в ночной тьме.
-- Прощайте, друзья! -- прошептал я, и слезы навернулись на моих глазах. Долго еще в небе видна была голубая звездочка.
Предмет, брошенный с корабля, привлек наконец мое внимание. С опаской приблизившись к нему, я к величайшему своему удивлению обнаружил, что на асфальте, слабо шевеля хвостом, лежит огромный тупорылый осетр и жадно хватает воздух открытой пастью.
"Вот это улов! -- подумал я, в растерянности почесывая затылок. -- Ну и удружил мне Арнольд Иванович! Ведь не поверит же никто..."
Но делать нечего, по крайней мере, оставлять его здесь я не собирался. Взвалив на спину всю свою поклажу, пристроив там же букет космических роз, я обхватил слабо трепыхавшуюся тушу двумя руками и, пошатываясь, зашагал к подъезду.

 

Глава пятая

В подъезде кто-то вывернул все лампочки, и я долго проканителился, прежде чем попал ключом в замочную скважину. Войдя в темный коридор, я нащупал выключатель и включил свет.
-- Маша! -- шепотом позвал я на всякий случай, но никто не отозвался на мой призыв. Спит, решил я и прошел на кухню. Осетр, которого я все еще прижимал к груди, широко зевал и жалобно смотрел в мои глаза. "Сейчас заговорит", -- почему-то решил я, но рыбина промолчала. Сняв, наконец, рюкзак и сунув осетра на балкон, я занялся цветами. Аккуратно подрезав их колючие стебельки, я поставил розы в хрустальную вазу и невольно залюбовался ими. "Красотища-то какая!" -- думал я. В темноте голубые розы чуть заметно фосфоресцировали, излучая эфемерный неземной свет. Тихо, чтобы не разбудить жену, я отнес вазу с цветами в гостиную и пристроил ее на серванте. Но жену я все-таки разбудил.
-- Это ты, Николай? -- послышался ее сонный голос из спальни.
-- Я, я, спи.
-- Который час?
-- Поздно уже. Спи.
-- Заснешь тут, -- недовольно проворчала она. -- Что, раньше никак нельзя было оставить эту дурацкую рыбалку?
Я бесшумно появился в дверях спальной комнаты и хотел было дать надлежащее объяснение своей дражайшей половине, но вовремя услышал ее ровное, глубокое дыхание. "Слава Богу, заснула", -- с облегчением подумал я, не в силах сейчас, посреди ночи, выяснять отношения с супругой. А утром, дай Бог, все уладится само собой.
Мария Константиновна, супруга вашего покорного слуги, была женщиной доброй и покладистой. Она всегда и во всем соглашалась с мужем, то есть со мной, никогда и ни в чем мне не перечила, но в результате выходило, что решала она всегда все сама. Я же, как человек слабохарактерный, тихий, смотрел на это сквозь пальцы и позволял ей вершить судьбы нашей семьи так, как ей заблагорассудится. Чем она и пользовалась...
Пробило два часа ночи. Я вдруг почувствовал, что ужасно хочу спать. Сон давил на меня со страшной силой, смеживая мои веки и затуманивая разум. Я уже не помню, как разделся, как лег в постель, как заснул. Волнения прошедших дней дали о себе знать.
Утром я проснулся от громыхания кастрюль на кухне. Я с хрустом потянулся и вскочил с постели. Было половина седьмого. "Не опоздать бы на работу", -- с тревогой подумал я, и в этот момент в комнату вошла Маша.
-- Встал? -- проворчала она.
-- Доброе утро, Маша! -- улыбнулся я.
Но жена не разделяла моего хорошего настроения. Она была мрачна и сурова.
-- Ты почему вчера так поздно заявился? -- спросила она с агрессивными нотками в голосе, уперев руки в бедра.
-- Вчера? -- переспросил я, пытаясь вспомнить, почему же, в самом деле, я вчера так поздно приехал домой. Тут сквозь открытую дверь в гостиную я увидел вазу с голубыми розами и вмиг все вспомнил. Пришельцы, звездолет, Арнольд Иванович, Большое Колесо, Совет, эксперимент... И эти чудесные розы.
Я снова улыбнулся и ласково потрепал жену по плечу.
-- Ты же знаешь, дорогая, я на рыбалке был. Пока то да се, замотался, устал, вот и застрял на станции допоздна. Ты лучше посмотри, какую прелесть я тебе принес!
По странному стечению обстоятельств Маша с утра еще в гостиную не входила и цветов, соответственно, не видела. Теперь же, бросив взгляд на сервант, куда указывал перст мужа, она остолбенела.
-- Ой! -- взвизгнула она и прижала руки к груди. -- Где ты достал такое чудо?
-- Да на станции, когда электричку ждал, -- импровизировал я, краснея. -- У старушки какой-то купил, последние, говорит. Хотел тебе сюрприз сделать. Нравятся?
Маша преображалась буквально на глазах. И куда только девалось ее дурное настроение! Глаза восхищенно сияли, счастливая улыбка не сходила с ее лица, и сама она словно помолодела лет на десять.
-- Спасибо, Коля! -- прошептала она, устремив на меня благодарный взгляд. -- Я никогда не видела таких прекрасных цветов. Никогда! Они, наверное, стоят больших денег?
-- Миллионы долларов, -- раздался позади нас приглушенный голос. Я обернулся. Это был Василий, студент-первокурсник, восемнадцати лет от роду. И в придачу наш сын.
-- Ты чего встал? -- спросил я. -- Рано еще.
Но Василий не слушал меня: завороженным взглядом он пожирал небесные цветы.
-- Пап, где ты их взял? -- спросил он шепотом.
-- Я же говорил...
-- Дело в том, что в природе не существует голубых роз, -- продолжал Василий, боясь оторвать от цветов пристальный взгляд.
Я смутился. Мне и в голову не приходило, что такая мелочь, как цвет роз, может поставить под угрозу тайну моего полета на чужую планету.
-- Да старуха какая-то всучила, а я в темноте и не разглядел. А что, таких действительно не бывает?
Василий отрицательно покачал головой.
-- На Западе за них бы целое состояние отвалили, -- сказал он. -- Есть там любители экзотики, которым деньги складывать уже некуда. Миллион, а то и два, наверное, дали бы.
-- Миллион! -- прошептал я, пораженный.
-- Никак не меньше, -- с видом знатока сказал Василий, обнюхивая букет со всех сторон. -- А запах классный.
За завтраком Василий поинтересовался:
-- А что, отец, удачной была твоя рыбалка? Много рыбы приволок? Или как в прошлый раз?
Я поперхнулся. Лишь сейчас я вспомнил про вчерашнего осетра, который остался лежать на балконе.
-- Братцы! -- воскликнул я, вскакивая с места и запихивая в рот остаток бутерброда с сыром. -- Я же вчера такое поймал!.. Сейчас!
Я бросился вон из кухни, а через минуту появился вновь, пыхтя и отдуваясь, с огромным осетром в руках.
-- Вот! -- торжественно провозгласил я и обвел победоносным взглядом жену и сына.
-- Вот это подфартило, -- удивился сын. -- Неужели на удочку?
-- А то как же! Не бреднем же я его взял, голубчика...
Василий с сомнением покачал головой.
-- Странно все это как-то. Во-первых, удочкой такой экземпляр не взять. Это совершенно точно. А во-вторых, в Истринском водохранилище, как и в самой Истре, осетровых рыб нет и никогда не было. Это установленный факт.
-- Зелен ты еще, Васька, меня учить, -- сказал я сурово. -- То голубых роз не бывает, то такая рыба не водится. Однако же вот они!
-- Это-то и странно...
-- Разве это не факт? -- продолжал я. -- И чего я перед ним оправдываюсь!
-- Рыбу, положим, ты мог купить в магазине, -- бесстрастно произнес Василий, -- а розы...
Тут вмешалась Маша.
-- В магазине? -- с сомнением покачала головой она. -- Скорее поверю, что в нашем пруду завелись крокодилы. Нет, Василек, чудес не бывает.
-- Ну, как знаете, -- недовольно буркнул Василий, допивая кофе и вставая. -- Но твоя легенда, отец, не имеет под собой реальной основы. Лучше не распространяйся об этом -- все равно не поверят... Пока! Буду поздно.
-- Стой, Васька! -- гаркнул я, но того уже и след простыл. -- Вот стервец...
-- Знаешь, Коль, а он прав, -- сказала Маша, убирая посуду со стола, -- все это действительно смахивает на чудо. Может быть, ты что-то скрываешь? -- И она пристально посмотрела мне в глаза.
Я похолодел.
-- Нечего мне скрывать, -- проворчал я и отвернулся.
-- Ну и ладно, -- сказала она со вздохом и улыбнулась. -- А розы, действительно, прелесть. Ах, как пахнут!..
"Интересно, -- подумал я, заканчивая завтрак, -- о чем она сейчас думает?" По прибытии на Землю я еще ни разу не воспользовался возможностью прочесть чьи-нибудь мысли. Сейчас как раз представился случай.
Мысли жены читать было интересно. Не все, конечно, а лишь те, что касались лично меня. После двадцати лет супружеской жизни, к великой своей радости, я узнал, что моя дорогая супруга всегда была верна мне и ни разу не изменила. Ко мне она относится весьма критически, многое прощает, предпочитая затушить искру назревающего раздора, нежели раздуть ее и превратить в пожар, считает меня главой семьи и в то же время где-то в глубине души относится ко мне как к ребенку. По поводу последней рыбалки никаких особенных мыслей у нее не было. Как всегда во время моих субботне-воскресных отлучек, она волновалась, но, привыкшая к тому, что у нас в семье никогда ничего не случается, волновалась скорее по традиции, машинально, нежели под воздействием каких-то конкретных причин. Правда, когда к десяти часам вечера я не вернулся, подсознательное волнение переросло во вполне осознанную тревогу. Но в десять часов она, как обычно, легла спать, хотя тревога в ее душе осталась. Даже в снах ее сквозило беспокойство. (Я с удивлением обнаружил, что могу "просматривать" чужие сны.) Недоумение вызвал громадный осетр, и уж совершенно небывалый взрыв эмоций произошел при виде космических роз. Здесь мыслей не было почти никаких, зато чувства били фонтаном. Радость и восторг, восхищение и неподдельное изумление, сомнение в реальности чудесного видения и искренняя благодарность соперничали в ее душе, не оставляя места для дурного настроения и подготовленных заранее нравоучений по поводу моего позднего приезда с рыбалки. Женщины вообще любят цветы, а она их любила в особенности -- наверное, потому, что так редко получала их в дар. Где, у кого и как я достал эти розы, существуют ли такие в природе, водятся ли в Истринском водохранилище осетры -- все это Машу не интересовало. Вернее, интересовало, но не настолько, чтобы ставить под сомнения слова мужа. Раз муж сказал -- значит, так оно и есть. И потом, не все ли равно, где я достал эти цветы? Главное, что достал -- для нее...
Я читал мысли жены и мне становилось гадко. Наверное, я сильно покраснел. Подглядывание в замочную скважину всегда претило моей в общем-то благородной натуре.
Маша вертелась у зеркала, собираясь на работу, и что-то тихонько напевала. Да, знала бы она сейчас, что ее мозг коварно прощупывается телепатическими щупальцами мужа!
Я окончательно смутился. Я чувствовал, что поступил некрасиво, даже подло, и тут же, сидя на кухне, поклялся никогда больше не копаться в мыслях и чувствах супруги без ее ведома. Принятое решение принесло мне некоторое облегчение. Я встал, подошел к жене и нежно обнял ее за плечи.
-- Прости, -- шепотом сказал я.
-- За что? -- удивилась она, оборачиваясь.
Я промолчал, слегка пожав плечами. А по комнате носился божественный аромат неземных цветов. Она шумно потянула носом, и на ее губах заиграла блаженная улыбка. Подбежав к серванту, она, словно пчелка, заглянула в каждый цветок, слегка повернула вазу и посмотрела на меня. Глаза ее светились счастьем.
-- Спасибо, милый! Я рада, что ты не забыл про наш день...
Часы пробили половину восьмого.
-- Ой! -- испуганно вскрикнула Маша. -- Я же страшно опаздываю! Все, бегу! Пока, Коленька...
Она чмокнула меня в щеку и выскочила за дверь.
Я тупо глядел ей вслед. Какой же я болван! Хуже! Бесчувственный, черствый кретин! Осел! Как я мог забыть! Ведь сегодня четырнадцатое мая -- годовщина нашей свадьбы! Двадцать лет совместной жизни...
Подводя итог прожитым вместе годам, я вдруг понял, что все это время, все двадцать лет, был счастлив -- счастлив так, как бывает счастлив человек, проживший тихую, спокойную жизнь, не знавший ни радости побед, ни горести поражений, ни внезапности потрясений. Кто-то, может быть, скажет, что это не жизнь, а прозябание (кстати, Арнольд именно так и выразился), что счастье в борьбе, а не в тишине и спокойствии. Все это верно -- но только отчасти, считал я. Не всем же, в конце концов, бороться, надо же кому-то и жить! Просто жить, не загромождая свой мозг решениями глобальных проблем. У меня есть сын, Василий, неплохой, в принципе, парень, и жена, Маша, о которой я, чего греха таить, так часто забывал. Вот и сейчас... Как я мог забыть! Хорошо, что она этого не заметила, решила, что эти необыкновенные цветы я достал специально к нашему юбилею. Нет, что ни говори, а Арнольд Иванович оказал мне неоценимую услугу. Как знал, что у меня двадцатая годовщина свадьбы! А может, и правда знал? Что ему стоило поворошить мою память и выудить оттуда сведения о свадьбе и, в частности, дату регистрацию брака? Ровным счетом -- ничего.
Часы пробили восемь. Я спохватился и, подцепив указательным пальцем дипломат, вылетел на лестничного площадку.
День был хотя и солнечный, но холодный. Дул северный ветер и гнал куцые облака на юг. На углу пятиэтажки стоял газетный киоск, где работала тетя Клава, наша соседка по подъезду. Долгие годы она снабжала меня дефицитной периодикой, оставляя специально для меня нужные мне экземпляры, а я помогал ей по дому чем мог: она ведь жила одна. Но сейчас, вместо обычной приветливой улыбки, тетя Клава одарила меня сердитым взглядом из-под насупленных бровей и высокомерно поджатыми губами. Я оробел.
-- Здравствуйте, соседушка, -- сказал я настороженно. -- Для меня ничего нет?
-- Какая я тебе соседушка! И не стыдно в глаза смотреть? Здоровый мужик, а позволяешь себе такое! Мало того, что полночи где-то шлялся, да еще домой пьяный заявился. Думаешь, я не знаю? Я, братец ты мой, все знаю, все видела!
Я стал белее бумаги, а киоск "Союзпечати" поплыл куда-то вдоль улицы.
-- И нечего мне тут бледнеть! Нашкодил, так держи ответ! А жена ведь верит ему! На рыбалку он ездил... Как же! Поди, за сорок уже перевалило, а все туда же...
Первый шок прошел. Я взял себя в руки, но еще не решил, как себя вести с этой вздорной старухой -- разыграть ли оскорбленную невинность или обернуть все в шутку. Тон тети Клавы вдруг резко изменился.
-- Ну, хватит дуться, -- добродушно сказала она, доставая из-под прилавка пачку газет и журналов. -- Не сержусь я боле. Мне-то, в общем, дела нет до твоих похождений. Бабу твою жалко, хорошая она, работящая. Да и ты, видно, мужик неплохой, только... Ничего жена-то? Молчит? Не догадывается?
Я все-таки решил возмутиться.
-- Да что вы такое говорите, тетя Клава! Вы же меня знаете. Чтоб я... Да никогда! Провалиться мне на этом самом месте, если вру!
-- А, все вы так говорите, -- махнула она рукой. -- На вот, я тебе тут подобрала на твой вкус и цвет. И "Футбол", и "Советский спорт", и "Англия". А с Арнольдом не связывайся, алкаш он, знаю я его.
У меня перехватило горло, а ноги стали ватными; единственным моим желанием было исчезнуть, раствориться в воздухе, превратиться в собственную тень.
-- С к-каким Ар-рнольдом? -- заикаясь, прохрипел я.
-- Да вон из того дома. -- Тетя Клава ткнула пальцем в фонарный столб. -- Слышала я, как ты с ним вчера прощался и по имени его называл. Вот я и догадалась, ведь Арнольд у нас здесь один, имя-то, поди, такое не каждый день встретишь. Жаль только, не видела я вас, темно очень было. Но голос его узнала, часто здесь околачивается.
Я облегченно вздохнул.
-- Да не тот это Арнольд... -- начал было я, но в этот момент мне на голову упало что-то небольшое и твердое, больно ударив меня по макушке, потом отскочило и со звоном покатилось по асфальту. Я нагнулся и, оторопев от удивления, поднял золотой царский червонец, совершенно новый и нигде не потертый, словно только что вышедший с монетного двора.
-- Папаша, таймер на ходу? -- послышался сзади грубый, скрипучий бас.
-- А? -- испуганно вскочил я, машинально пряча монету за спину. Тетя Клава ехидно захихикала.
Обладатель противного баса был одет в "вареные" джинсы, яркий, морковного цвета, свитер и темные цейсовские очки. Но не его одеяние заставило меня вздрогнуть аж до кончиков ушей. Незнакомец начисто был лишен подбородка и бровей. Я понял, что передо мной инопланетянин. Оттуда, с Большого Колеса.
-- Я... э-э... вы оттуда? -- пролепетал я шепотом. -- Прилетели?.. Может, я что-то не так... не того?..
-- Ты часом не сбрендил, папаша? -- пробасил инопланетянин и, махнув рукой, ступил на мостовую.
-- Осторожно! -- крикнул я, но было поздно: огромный КАМАЗ, груженный ржавыми трубами, налетел на инопланетянина и сшиб его. Я зажмурился и до крови закусил нижнюю губу. Когда я вновь открыл глаза, все было тихо. Ни КАМАЗа, ни инопланетянина, ни даже цейсовских очков. Прохожие как ни в чем не бывало торопились по своим делам, а тетя Клава спокойно и непринужденно беседовала с клиентом об исчезновении сахара и предстоящем визите Рейгана в Москву.
"Показалось, что ли?" -- недоумевал я, садясь в подошедший автобус.
-- Николай Николаевич! -- крикнула мне вдогонку тетя Клава. -- Прессу забыли!
Но я уже не слышал ее. Я стоял на задней площадке "Икаруса" и был похож на человека, над которым поработал первоклассный гипнотизер: я ничего не видел, не слышал, не чувствовал. "Что же это было? Что же это было?" -- неустанно спрашивал я себя, но ответа не находил.
На работу я опоздал. Евграф Юрьевич, заведующий лабораторией и мой непосредственный начальник, высокий, тучный мужчина лет пятидесяти со строгим голосом, обширной лысиной (но моя все равно была больше) и большими очками на крупном носу, при виде меня покачал головой и демонстративно посмотрел на часы. Я виновато развел руками и произнес дежурное оправдание: "Транспорт!", на что завлаб согласно кивнул. Считалось, что после этого кивка опоздавший реабилитирован. Я возвестил общее "Здрасьте!", плюхнулся на скрипнувший подо мной стул и приступил к своим непосредственным обязанностям.
Но не прошло и пяти минут, как мои мысли вновь вернулись в русло событий часовой давности. Безбородый инопланетянин в морковном свитере никак не выходил у меня из головы. "Сшибла его машина или нет? -- думал я. -- Если да, то почему не осталось никаких следов, почему никто ничего не заметил? А если нет... Если он не попал под этот чертов КАМАЗ, то был ли он вообще? Дьявольщина! Опять, что ли, мистификация? И еще этот червонец..."
Я разжал руку. Золотая монета 1912 года выпуска удобно лежала в моей пятерне и в ее реальности мог усомниться лишь слепой или идиот. Ни тем, ни другим я себя не считал. "Значит, был, -- решил я. -- И, значит, его сшибли. Или не сшибли?.." И опять тот же круг вопросов, на которые никак не находилось ответов.
-- Что это вы там разглядываете, Николай Николаевич? -- раздался вдруг над самым моим ухом любопытный голос Тамары Андреевны, дамы вполне определенной наружности и совершенно неопределенного возраста. Относительно ее возраста существовал ряд поразительнейших гипотез, но все они сводились к одному: сорок ей уже было, восьмидесяти еще нет, а где именно на этом интервале лет она в данный момент застряла, неизвестно, пожалуй, даже ФБР. Работала она старшим экономистом.
-- Ну-ка, покажите! -- потребовала она игриво, пытаясь скрыть за фамильярностью свое беспредельное любопытство.
"Сейчас, разбежалась", -- со злостью подумал я и спрятал руку с монетой в карман.
-- Ай-яй-яй! Нехорошо, Николай Николаевич, -- укоризненно покачала головой Тамара Андреевна. -- Я же видела, у вас новый юбилейный рубль с изображением Горького. Ну покажите!
В этот момент дверь отворилась, и в лабораторию ввалился запыхавшийся Завмагов, здоровенный круглый детина на исходе четвертого десятка лет, сотрудник соседнего отдела и к тому же страстный футбольный болельщик.
-- Здорово, старик, -- прохрипел он, подкатываясь ко мне. -- Не занят? Пойдем отравимся.
-- Прежде всего следовало бы поздороваться с дамой, -- обиженно поджав губы, произнесла Тамара Андреевна и гордо вскинула голову.
Изобразив на круглом лице удивление только что разбуженного человека, Завмагов сказал:
-- А, черт... Извините, сударыня, не заметил. Тут такое случилось...
-- Что, что случилось? -- встрепенулась Тамара Андреевна, не в силах более выдерживать тон обиженной добродетели. Глаза ее так и пылали от любопытства.
Я встал.
-- Пойдем, -- буркнул я, беря приятеля под локоть, -- а то, сам знаешь -- не отвертишься...
-- Угу, -- кивнул Завмагов, и мы вышли.
-- Что стряслось? -- спросил я, закуривая.
-- Как -- что? Ты что, еще ничего не знаешь? -- удивился Завмагов. -- Наши голландцам продули! Два -- ноль!
-- Тьфу! -- с досадой плюнул я. -- Сапожники! Не смогли чуть-чуть до золота дотянуть. Впрочем, этого и следовало ожидать. Удивительно, как вообще наши в финал вышли.
-- Во-во!.. А все равно обидно.
Мне пришла в голову озорная мысль: "А что, если прочесть думы этого битюга? Если они у него есть, конечно".
Выяснилось следующее. Мыслей, как я и опасался, в голове у Завмагова практически не оказалось. Обычная констатация фактов, которые Завмагов аккуратно складировал в своей поистине феноменальной памяти. Внушительные размеры черепной коробки предполагали не менее внушительный объем головного мозга, который, в свою очередь, целиком и полностью использовался его владельцем как вместилище для всего, что он видел, слышал, обонял и осязал.
Такие функции мозга, как анализ накопленной информации, принятие решений на основе этого анализа, отбор наиболее значительных фактов и предоставление им приоритетных мест в памяти напрочь отсутствовали у Завмагова. Нагромождение никому не нужной информации, обрывки каких-то сведений, слухов, историй, анекдотов в изобилии хранились в его круглой голове. И лишь одна область человеческих знаний перерабатывалась мозгом Завмагова полностью; этой привилегией пользовался футбол и все, что его окружает. Он помнил поименно всех игроков как наших команд, так и зарубежных, включая запасных, он знал, кто, с кем, в каком году и с каким счетом сыграл, он знал всех призеров всех чемпионатов на протяжении всей истории существования футбола, он, наконец, знал биографии самых выдающихся игроков. Завмагов слыл ходячим справочником по футболу, и не раз сотрудники института, такие же страстные поклонники футбола, обращались к нему за справкой или информацией, а в разрешении футбольных споров его мнение считалось истиной в последней инстанции. В разговорах о футболе Завмагов проявлял чудеса сообразительности и ума, за что и прослыл человеком эрудированным и знающим. Он не только давал верные оценки футбольным событиям, но и абсолютно точно предсказывал, кто сколько кому настучит, кому достанется золото, кому -- серебро, а кому прочие металлы. Это дало ему возможность несколько раз крупно выиграть в "Спортпрогноз", за что он получил в общей сложности довольно кругленькую сумму, которую и вложил в новенькую "восьмерку". Обо мне, как выяснилось, Завмагов не думал ни хорошо, ни плохо. Он никак обо мне не думал. Он вообще ни о ком ничего не думал. Фиксировал факт встречи с тем или иным человеком, записывал на корочку тот или иной разговор -- и все, баста, на этом мозг Завмагова заканчивал свою работу. Ни мнения о ком-либо, ни своей оценки поведения окружающих его людей этот феномен не имел.
Говорить с ним можно было только о футболе. Только о футболе, и ни о чем другом. Садясь на своего любимого конька, он раскрывал перед вами то талант великолепного рассказчика, то способности внимательного слушателя, то дар глубокого аналитика, но стоило его (умышленно или случайно) увести в сторону от футбольной тематики, как перед вами представал лупоглазый туповатый субъект, напоминающий рыбу, только что вытащенную из родной стихии и брошенную на горячий песок.
-- А все-таки были у наших моменты, -- продолжал ходячий феномен, -- были, старик, я сам видал. Протасов трижды такую возможность упустил! Эх!.. Хотя, спору нет, голландцы играли сильнее. Первоклассная команда, не нам чета. Да что уж там говорить, прошлого не вернуть. И все же могли, могли ведь!..
Весть о проигрыше расстроила меня. Нахмурив брови и тупо глядя на покрытую шапкой бычков некогда белоснежную урну, я молчал. Молчал бы я и дальше, если бы Завмагов вдруг не изменил тему разговора.
-- А ты, старик, кажется, рыбачишь по выходным? Или я тебя о кем-то спутал? -- спросил он, с нескрываемым любопытством глядя на мою переносицу.
-- Ну, рыбачу, -- нехотя ответил я.
-- А где, если не секрет?
Я забеспокоился. Если даже этот тип заинтересовался подробностями моей рыбалки, то чего же ожидать от других!
-- Секрет, -- буркнул я. -- Сам знаешь, грибники и рыбаки своих тайн не выдают. А что это ты вдруг моей рыбалкой заинтересовался?
Завмагов заговорщически подмигнул, огляделся и, перейдя на шепот, вдруг зачастил:
-- Знаешь, старик, я тут краем уха слыхал жуткую вещь: будто бы в районе то ли Истринского, то ли Клязьменского водохранилища засекли летающую тарелку. Вот я и подумал, может, ты что-нибудь знаешь...
-- Когда? -- затаив дыхание, спросил я.
-- Да вот как раз в эти выходные. А ты что, видел?
-- Ничего я не видел, -- резко ответил я, отворачиваясь к окну. -- Я двое суток просидел на Истринском и могу поклясться, что ни тарелок, ни блюдец, ни тем более самоваров над водохранилищем не пролетало.
-- Значит, остается Клязьменское, -- сказал Завмагов. -- Ну ладно, старик, извини за назойливость, пойду вкалывать, а то начальство мне все ухи оборвет. Пока!
Мы расстались, и я вернулся на свое рабочее место.
-- Николай Николаевич, подойдите, пожалуйста, ко мне, -- послышался требовательный голос Евграфа Юрьевича. -- Вот тут у меня отчет лежит, тот самый, возьмите его и откорректируйте третий раздел, это как раз по вашей части. Пришли новые данные из Главка, просьба их всесторонне учесть. Будьте добры, сделайте до вечера.
-- Хорошо, Евграф Юрьевич, сделаю, -- ответил я, беря отчет и чертыхаясь в душе. По пути к своему месту меня перехватил Балбесов Антон Петрович, тридцатипятилетний кандидат наук, старший научный сотрудник и карьерист с вредным характером.
-- Что, Николай Николаевич, -- ехидно спросил он, -- озадачил тебя шеф?
Я уныло махнул рукой и плюхнулся на свой стул. За моей спиной фыркнула Тамара Андреевна. "Интересно, что они все обо мне думают?" -- подумал я и решил "прощупать" мысли своих коллег по лаборатории.
Карьерист Балбесов думал обо мне совсем немного, все его мысли можно было сформулировать в виде одного понятия: "Тюфяк". "Так. Поделом мне. А я ему еще диссертацию помогал писать. Вот она, человеческая благодарность", -- сокрушенно покачал головой я. Петя-Петушок, молодой специалист двадцати трех лет от роду, вообще ни о чем не думал. Облокотившись на левую руку и прижав ладонью к уху миниатюрный наушник от спрятанного в кармане джинсовой куртки плейера, он имитировал процесс бурной производственной деятельности. В недрах его сознания я все же отыскал скудную информацию о себе, но и здесь она укладывалась в одно единственное понятие: "Неудачник". "Настроившись на волну" Тамары Андреевны, я вдруг с ужасом обнаружил, что сия достойная дама безумно влюблена в меня вот уже более десяти лет. Меня бросило в жар и тут же прошиб холодный озноб. Этого еще не хватало! Вот так подарочек свалился на мою бедную головушку... Я расстегнул ворот рубашки и перевел дыхание, заметив мимоходом, что оно у меня стало судорожным и неровным. Попытка прочитать мысли Евграфа Юрьевича привела к неожиданному эффекту. Завлаб вдруг шумно вздохнул и ласковым, совсем неначальственным, голосом произнес:
-- Николай Николаевич, дорогой мой, займитесь, пожалуйста, делом. Очень вас прошу.
Я растерялся.
-- Да я разве чего, я ничего... -- промычал я и покраснел.
-- Влип, -- ехидно прошептал Балбесов.
В этот момент дверь отворилась, и на пороге вновь возник Завмагов.
-- А ты врешь, старик, будто на Истринском не было тарелочки, -- пробасил он, снова подкатываясь ко мне. -- Была, мне очевидец рассказывал. Большая, черная такая, и грохот от нее неимоверный. Не мог ты ее не видеть.
-- А я тебе говорю -- не было тарелочки, -- сердито прошептал я, косясь в сторону шефа. -- Гроза это была, обыкновенная майская гроза. Действительно, была, большая такая, вся черная, но туча, и грохот от нее, совершенно верно, был неимоверный. А очевидец твой врет, надеясь на дешевую сенсацию, или просто страдает галлюцинациями. И потом, разве сейчас тарелочками, или другими какими НЛО, народ удивить? Почти каждый что-нибудь знает, слышал или даже видел. Так и скажи своему очевидцу. А если мне не веришь, то нечего и спрашивать. Тоже мне, любитель фантастики нашелся!
Озадаченный Завмагов почесал в затылке и, ничего не ответив, покинул помещение, "До чего же дотошный мужик, -- с облегчением вздохнул я. -- Кто ж мог подумать, что его тема космических пришельцев разберет. Поистине, пути Господни неисповедимы".
Следующие два часа я провел в усердной работе. Несколько раз я ловил на своем затылке одобрительные взгляды Евграфа Юрьевича и, поощряемый ими, с еще большим рвением и старанием принимался за порученное мне задание. Накануне обеда передо мной вновь выросла порядком уже надоевшая грузная фигура Завмагова.
-- Не было грозы, -- без предисловий начал он, -- я это точно узнал. Ни в субботу, ни в воскресенье. Оба выходных над Истрой стояла ясная солнечная погода. Это уж не очевидцы говорят, это официальная пресса сообщает. Так что, старик... -- Завмагов развел руками, показывая, что застал, мол, тебя на месте преступления.
-- Да что ты ко мне привязался, как... как репей! -- прошипел я, устрашающе вращая глазами.
-- А ты мне правду скажи, тогда и отстану. В эпоху гласности...
-- Да иди ты!.. -- взорвался вдруг я, не в силах более сдерживаться. И без того круглое лицо Завмагова стало еще круглей.
-- Что?! -- непонимающе прохрипел он.
-- Чем вы там заняты, Николай Николаевич? -- раздался сзади голос шефа. -- Что это за тип к вам все время ходит?
Я, обрадованный вмешательством начальства, обернулся и умоляюще произнес:
-- Евграф Юрьевич, прошу вас, оградите меня, пожалуйста, от посягательств на мое рабочее время со стороны сотрудников чуждого нам подразделения. Иначе я не успею откорректировать этот отчет, будь он неладен... Простите.
Шеф грозно взглянул на Завмагова и тоном, не обещающим ничего хорошего, спросил:
-- Гражданин, вы, собственно, по какому делу? У вас что, с Нерусским общая тематика? Или вы его ближайший родственник? Может быть, вы его незаконнорожденный сын от первого брака?
Глаза у Завмагова катастрофически полезли из орбит -- то ли от удивления, то ли от непонимания, а вернее всего -- от того и от другого сразу.
-- Я? Сын? Боже упаси! Он про тарелочку не хочет...
-- В таком случае покиньте зал! -- повысил голос Евграф Юрьевич.
И тут случилось нечто невероятное. Завмагов, словно наполненный гелием воздушный шарик, подпрыгнул, взвизгнул и, не касаясь пола, вылетел из помещения.
-- Так-то оно лучше, -- резюмировал Евграф Юрьевич. -- Так что вы там про тарелочки говорили?

 

Глава шестая

Я обалдело уставился на шефа.
-- Тарелочки? В смысле НЛО, что ли?
-- А я не знаю, про какие вы там тарелочки вели беседу. Вы уж нам сами поведайте.