Александр Мирер. Дом скитальцев --------------------------------------------------------------- Spellcheck: Mark Averbukh, 12 Oct 2004 --------------------------------------------------------------- Книга вторая  * ПРОЛОГ *  Тугарино, вечер Бронированные машины сдвинулись вокруг холма. На восточный склон падала и тянулась к горизонту, как огромная маскировочная сеть, решетчатая тень телескопа. Гулко загремели мегафоны, отдаваясь басистым эхом от стен: - Спокойствие, спокойствие... За ограду не выходить, к машинам не приближаться... Освободите дорогу для машин... Командир дивизии стоял в своем "газике" и шарил биноклем по склону. Густая толпа кипела у административного корпуса. От нее отделились двое. Мальчик и офицер. Мальчик присел, взмахнул руками и бросился из ворот - к командирской машине первого батальона. - Пропустить! - негромко сказал командующий. - Не тот ли пацан... Он видел, как мальчишка вскочил на броню, и через минуту по радио зазвенел горячечный альт: - Скорей, скорей, ох, пожалуйста, скорей, он лежит в овраге! Командующий приказал: - "Шестой", пошлите с мальчиком машину... Я - "Первый". Внимание! "Четвертый" - начать движение! Колонна бронетранспортеров, растянутая на шоссе, окуталась выхлопами и двинулась наверх - между машинами оцепления. "Спокойствие! Дорогу машинам, граждане!" - призывали мегафоны. Один за другим транспортеры поднялись на холм, осторожно рассекая толпу на мелкие группы. Машины доставили следственную комиссию. Вот она приступила к делу - офицеры выскакивают в толпу. Командующий сморщился - дожили. Своих обыскиваем... Он понимал, что иного способа нет и что первым долгом надо изъять таинственное оружие, которое превращает людей в пришельцев. Понимал и морщился все сильней, водя биноклем. Происходящее не укладывалось в сознании. Война без противника. Война, на которой каждый мог оказаться противником. Это было невообразимо. В стеклах проплывали растерянные, иногда озлобленные лица парашютистов. Командующий не имел права объяснять офицерам и солдатам смысл операции. Для всех, кроме командиров батальонов, дивизия проводила карантинное оцепление: Мол, в Тугарине болезнь, эпидемия... Солнце катилось по самому горизонту, над волнистой грядой холмов. Там, в десятиверстной округе, тоже работали бойцы дивизии - внешнее оцепление перекрывало дороги. Проведя биноклем вдоль шоссе, командующий увидел улицы Тугарина. Дома и деревья дрожали на окулярной сетке. Зеленые машины, казалось, сотрясали улицы. Это был второй кордон. Он рассек городишко по кварталам. Приказ - никого не выпускать за городскую черту, разыскивать предметы непривычного вида... "Солдаты голодные, - подумал комдив. - Дивизия размазана, как масло по хлебу, на ста квадратных километрах... Надо срочно кормить людей, подавать горючее для машин. И связь еще. Ох уж эта связь!..." ""Первый", докладывает "Четвертый". Операция кончена", - забормотало радио. Командующий спросил: - Нашли? - Никак нет. - Количество задержанных? - Триста восемнадцать, без мальчика. - Вас понял. Штаб - вперед! - приказал комдив. Штабные машины двинулись на холм. И следующие два часа, как и предыдущие - с четырех часов дня, командующий дирижировал грузовиками, бронетранспортерами, вертолетами, тяжелыми воздушными транспортами. Кроме своего хозяйства, на руках были триста невинно пострадавших людей. Их допрашивали следователи, но обеспечить комиссию помещениями, связью, конвоем должен был комдив. Правда, Центр помогал. Начхоз непрерывно докладывал: пришли палатки, походные койки, целый госпиталь врачей. Казалось бы, хорошо... Однако вертолеты и транспортные самолеты надо было принимать и разгружать, палатки - ставить, врачей устраивать по кабинетам, и все это при нехватке людей, в надвигающейся темноте, в слабом свете от передвижных электростанций. Высоковольтную еще не успели восстановить... А едва отпустили дела, к генералу вернулось беспокойство. Сердце сжималось от тревоги - такой огромный район, это же не полкилограмма гречи перебрать на кашу... По оврагам и перелескам в быстро синеющих сумерках, казалось, уходили пришельцы. Уходили, как вода между пальцами, неотличимые от своих. Недаром же здесь их не оказалось... В двадцать два часа комдив прошел на радиостанцию и лично подбодрил патрульные подразделения: "Чтобы муха не пролетела, товарищи!" Про себя он отметил, что следователи работают энергично. Данные опроса текли шифровками в Центр. Радисты не успели поужинать - котелки стояли у аппаратов нетронутые. На пути в свой фургон командующий заглянул в госпиталь, где, кроме нескольких взрослых, помещались два мальчика по тринадцати лет. Алексей Соколов метался и бредил. Рядом терпеливо, с микрофоном в руке, сидел следователь. Второй мальчик, неопознанный, только что начал дышать без кислородной подушки - вот как его приложило электричеством, беднягу... Покачав головой над ребятишками, генерал двинулся было в штаб, но его перехватил дежурный офицер: - Явился местный гражданин и требует свидания со старшим начальником - только с ним, а со следователями не желает и разговаривать. - Ну ведите его, ведите. - Комдив остановился на бетонной дорожке. Из сумрака выдвинулась здоровенная фигура - без пиджака, взлохмаченные волосы блеснули желтым в свете фонарика. Сумрачный бас проговорил: - Я Благоволин, здешний сотрудник. Физик. - Он оглянулся на двоих офицеров, неотступно сопровождавших генерала. - Должен поговорить с вами наедине. - Наедине нельзя, - с тоскливым раздражением сказал командующий. Не имел он права объяснить, по какой причине. Это раздражало. - Понимаю. У меня информация особой важности. О пришельцах, - сказал физик. Этот человек был первым, заговорившим о пришельцах, если не считать мальчика Алеши Соколова. Но мальчик нашелся здесь, у телескопа, в числе трехсот девятнадцати, а Благоволин явился неизвестно откуда. - Информацию примем, товарищ Благоволин. Вас сейчас проводят. - Хорошо. Куда идти? - спросил сумрачно-равнодушный бас. И комдив понял, что этот огромный человек держится на последнем напряжении сил, при котором только одно доступно: держаться. ... Через пятнадцать минут руководитель следственной комиссии сам явился к командующему и попросил немедленно переправить в Центр Благоволина, а с ним полковника Ганина и директора телескопа Быстрова. На всякий случай надо послать врача. Следователь, человек необыкновенно сдержанный, с бледным и невыразительным лицом, был явно возбужден и даже сделал попытку потереть руку об руку. Генерал распорядился о вертолете и враче. Затем спросил: - Обстановка прояснилась? - Да. Смотрите... - Следователь положил на стол рисунок зелеными чернилами, изображающий "посредник". - Готовим инструкцию, разошлете патрулям, чтоб искали. Это _и_х_ оружие... - Благоволин? (Следователь кивнул.) Это все? - Он говорит, что был _п_р_и_ш_е_л_ь_ц_а_м_и_. Что они подсаживались в него с помощью этого оружия. А он их _в_ы_п_л_е_в_ы_в_а_л_. Пятерых или шестерых подряд. Запоминал их мысли. Все наоборот, товарищ генерал-майор... У остальных, очевидно, пришельцы узнавали мысли. - Та-ак... Слишком хорошо для правды... Следователь сделал неопределенный жест. Он опять замкнулся и словно удивлялся своей внезапной разговорчивости. Обстановка, предположим, прояснилась, а забот у комдива лишь прибавилось. "Разошлете патрулям" - легко сказать! Но дело сдвинулось с мертвой точки. Когда на западе угасли последние отсветы заката, вертолет подпрыгнул к бледным звездам и зарычал и засвистал в темноте, унеся на военный аэродром вызванных и врача. Всего три часа назад с того же места взлетел корабль пришельцев. Комитет девятнадцати Тугарино с окрестностями выглядело как военный лагерь. Но уже в районном центре, где пассажиры вертолета перешли в скоростной самолет, никакого смятения не ощущалось. А в Н... и тем более. Вечер здесь, как и в Тугарине, был очень теплый. Запах тополей вытеснил с улиц бензиновую гарь, и на бульварах гуляющие шли потоком. Медлительно жужжали поливочные машины. Первый приступ сумерек был разогнан отчетливым светом фонарей, в кинотеатрах начались последние вечерние сеансы, собравшие меньше народу, чем обычно. Погода была уж очень хороша... Люди гуляли и были заняты собою и друг другом, и никто не знал, что их мир стал иным. Никто ничего не знал, кроме нескольких человек в Москве и еще девятнадцати человек, собравшихся здесь, в доме, углом выходящем на бульвары. Полоса освещенных окон желтела над старым бульваром. Огромное здание казалось вымершим, только в глубине настойчиво трещали телеграфные аппараты. Комитет девятнадцати был созван в шестом часу вечера и вот при каких обстоятельствах. В три часа восемь минут дежурный радист военной станции услышал повторяющиеся слова: "Москва, Москва, Министерство обороны... Имею сообщение чрезвычайной важности. Подтвердите прием на моей волне". Радист ответил и одновременно вызвал к аппарату офицера - начальника смены. "Передает Тугаринский радиотелескоп, у аппарата старший научный сотрудник Портнов", - говорило радио. Через двадцать минут после вызова радиограмма Вячеслава Борисовича Портнова была распечатана на бланках, передана куда полагается, и машина завертелась быстро и бесшумно, как первоклассный двигатель после одного оборота стартера. Три часа сорок минут - к аппаратам был вызван военный округ и обком партии. Из обкома доложили, что в районный комитет партии поступал такой сигнал - от врача Владимирской. Из района посылали вертолет с ответственными представителями, которые сигнал проверили и квалифицировали как ложный и панический. Однако врач Владимирская - старый член КПСС и женщина весьма энергичная - потребовала поездки в область и в настоящую минуту находится в обкоме... Разумеется, Анну Егоровну пригласили к аппарату. Четыре часа шесть минут - поднята по тревоге дивизия. В четыре часа тридцать минут начали подъезжать люди, которые составили ядро комитета девятнадцати. В пять пятнадцать состав комитета был утвержден, и все его члены, кроме Анны Егоровны, собрались в кабинете, выходящем окнами на бульвар. В пять тридцать был отдан целевой приказ парашютной дивизии: Тугарино окружить, никого не выпускать из кольца, личному составу не выходить из-за брони (по сообщению Вячеслава Борисовича Портнова "посредники" пришельцев через стальной экран не действуют). Наконец в шесть часов пятнадцать минут решили: пригрозить пришельцам ядерной атакой и подготовку к этой атаке вести всерьез. Парламентер должен быть _у_в_е_р_е_н_, что бомбу при необходимости сбросят. Это было сложное и страшное дело. Комитет не допускал всерьез такой возможности, - в Тугарине находилось десять тысяч ни в чем не повинных людей... Однако исключать ядерную атаку тоже было нельзя. Парламентером назначили полковника Генерального штаба Ганина, кандидата военных наук. Ему сказали: "Идете на смерть, товарищ полковник..." Принимая эти оперативные меры, комитет действовал и в более широких масштабах. В восемнадцать тридцать по московскому времени заработали телетайпы в Париже, Лондоне, Нью-Йорке. По линиям прямой связи между правительствами, называемыми на дипломатическом языке "горячими линиями", прошла передача из Москвы. И с девятнадцати часов мир стал меняться при видимой тишине и спокойствии. Отгремели сигналы боевой тревоги на командирских постах зенитных ракет. Пилоты истребителей-перехватчиков затянули шнуровки перегрузочных костюмов. В темных кабинах радарных станций дежурили усиленные вахты. Спутники-наблюдатели отвернули свои кварцевые глаза от Земли и уставились в черно-фиолетовое космическое небо. Можно было надеяться, что теперь корабли пришельцев не подойдут к Земле незамеченными. Действительно, взлет корабля из Тугарина в девятнадцать пятьдесят был отслежен не только из Советского Союза, но и из Франции и Англии и даже с постов Соединенных Штатов на Аляске. Меры, принятые комитетом, оказались действенными. Пришельцы отступили. Но победа не принесла спокойствия. С часу на час надо было ждать второй атаки пришельцев, а информация о первой не поступала. Не удавалось ее собрать, хотя к десяти часам была опрошена половина из трехсот девятнадцати человек, обработанных "посредниками". Ни один из них не смог рассказать ровным счетом ничего. Степан Сизов, повредивший с неизвестной целью линию электропередачи, был на грани смерти. Алеша Соколов успел сказать о том, что пришельцы собираются напасть на столицы великих держав, и потерял сознание. Вячеслав Борисович Портнов застрелился. Вещественных признаков атаки, кроме миниатюрной радиостанции, привезенной Анной Егоровной, не оставалось никаких. Ученые, подвергшие анализу радиостанцию, убедились, что ее нельзя вскрыть. Чехольчик из сверхпрочной керамики можно было расплавить, только уничтожив содержимое. Даже алмазы ее не брали. Получилось так, что после отступления пришельцев информации на йоту не прибавилось. Говоря на военном языке, не было разведданных. Куда ни сунься - темно. В десять часов вечера комитет мог только строить догадки. Например, диверсия Степы Сизова была понята совершенно навыворот, ведь он воспользовался лучеметом пришельцев, правда? Значит, он переоделся в женское платье и разрушил линию по приказу их штаба. Пожженную копну приписали неумелому обращению с бластером. Комитет не обратил внимания и на возраст людей, обработанных "посредниками". Среда них не было ни одного моложе шестнадцати лет, кроме, предположительно, Степки. И этого, повторяю, никто не взял на заметку. Взрослым людям, заседавшим в комитете, казалось естественным, что пришельцы подчиняют взрослых, а детьми пренебрегают... А корабль Десантников, развив чудовищную скорость, ушел от локаторов, растворился, исчез. Очень подавленное настроение было в комитете... Обсуждалось, не выслать ли в Тугарино еще одну группу следователей, чтобы дело сдвинулось с мертвой точки. И вдруг дело пошло само - появился Благоволин. Руководитель следственной комиссии сообщил, что Благоволин держал в руках "посредник", что условные клички Десантников такие-то, что диверсия на высоковольтной была предпринята Степаном по заданию Портнова и так далее. Но Благоволина вызвали в Центр не только из-за этих, пусть даже очень важных сведений. Но из-за них, пренебрегая секретностью, комитет просил его продолжить сообщение прямо с борта военного самолета. Благоволин, пока в него пытались подсадить Мыслящего, а он его "выплевывал", запомнил кое-что о планах пришельцев на будущее. В десять часов вечера еще никто не понимал, насколько эти планы опасны для человечества. Даже члены комитета, кроме, пожалуй, одного из них. В одиннадцать тридцать самолет приземлился в Н... Ночное совещание Под белым потолком безжалостно пылали молочные плафоны. Девятнадцать человек, казалось, приросли к огромному полированному столу светлого дерева. По его необъятной поверхности были разбросаны рулоны телетайпной бумаги, синие листки телеграмм, военные карты. Стояли бутылки с минеральной водой, термосы с чаем и кофе, тарелки, диктофоны. Во главе стола сидел генерал - заместитель председателя комитета. Председатель, которого все звали по имени и отчеству - Георгий Лукич, расположился несколько в стороне и сбоку. Новых сведений пока не поступало, и председатель отдыхал, прикрыв ладонью натруженные глаза. Второй заместитель, которого все звали по фамилии - товарищ Зернов, очень высокий и худой человек, почти совсем седой, диктовал сообщение для "горячих линий". Ему помогал, осторожно вставляя круглые обороты, Лев Краюшкин, совсем молодой человек, светило дипломатической службы. Две группы ученых занимали дальний конец стола. Астрономы и физики шуршали длинными полосами бумаги - с вычислительней машины, копались в справочниках и звездных атласах. Слева гудел бас Анны Егоровны Владимирской - врачи составляли циркулярное письмо всем больницам насчет ускоренного заживления ран у пришельцев. Еще несколько человек сосредоточенно писали в блокнотах. Известный академик, "отец советской кибернетики", выписывал формулы. Рядом с ним профессор-психолог покрывал лист за листом одинаковыми изображениями четырехлепесткового клевера - думал. Два контрразведчика по очереди писали короткие фразы в блокноте с хорошеньким никелированным замочком. "Здесь начинается вторая часть, - говорил в диктофон Зернов. - Указанные в первой части "посредники" имеют вид..." Дипломат подсказал: "Прямоугольных параллелепипедов..." "... Прямоугольных параллелепипедов двенадцать на шесть на три сантиметра. Цвет мутно-зеленый, переливчатый. Здесь перерыв в передаче второй части". Зернов поднял глаза к двери и выключил диктофон. Дежурный офицер скользнул к креслу генерала и прошептал: - Товарищи из Тугарина... - Входите, товарищи. Прошу без чинов. Быстров, Ганин, Благоволин вошли, поклонились - Ганин щелкнул каблуками - и сели на приготовленные места. - Товарищи прибывшие! Здесь заседание специального комитета в связи с событиями. Председатель - Георгий Лукич. Его вы знаете, конечно. Прошу назваться, кто из вас кто. Приезжие назвались. Георгий Лукич, помедлив, распорядился: - Товарищ Зернов. - Есть, - Зернов, простовато улыбаясь, всмотрелся в приезжих. - Думается, мы не ждем от товарищей личных впечатлений и фактов. Это мы получили... - Он обвел длинной рукой стопки бумаг на столе. - К нам прибыли доктор физических наук, профессор, а также кандидаты физических же и военных наук, правда? Попросим их изложить концепцию событий, которую они, как я думаю, обсудили по дороге сюда... Один из военных отрезал: - Возражаю! Имею вопросы! На что Георгий Лукич тоже отрезал: - Товарищ Зернов ведет заседание. И стало тихо. Анна Егоровна одобрительно крякнула. - Приступайте, товарищи, - сказал Зернов. - Мы здесь тоже составили концепцию, но пусть это не смущает. Наша, видите ли, может оказаться недостаточно безумной... Профессор Быстров поднял брови. Этот длиннолицый седой человек говорил с начальственной мягкостью, но так, как нужно было говорить. Нынче каждый знает слова Нильса Бора о "безумных теориях", но мало кто умеет применять их к собственным теориям... - Что же, - сказал профессор. - Мы обсудили ряд гипотез. Основная, впрочем, принадлежит товарищу Благоволину. Не лучше ли ему... - Нет, - сказал Благоволин. - Лучше вам, Евгений Викторович. - Я польщен. Мы предполагаем наличие у пришельцев цивилизации машинного типа. Мощная электроника, несомненно - ядерная энергия. По-видимому, использование антигравитации. Но главное - техника, допускающая калькирование или перенос разума. Под калькированием мы понимаем съемку точных копий с сохранением оригинала. В отличие от калькирования, перенос разумов из тела в тело подразумевает уничтожение оригинала. Теоретически оба варианта возможны. Вопрос: а насколько важно для нас знать, какой вариант осуществили пришельцы? Представляет ли они практический интерес? Разберемся. Начнем с калькирования. Оригиналы - живые разумные существа - остаются на родной планете. В экспедицию отправляются дубликаты разумов. С какой целью это может предприниматься? Предположим, с исследовательской. Подсаживая в наши головы свои разумы, пришельцы намереваются собрать информацию о Земле. Это отпадает, поскольку от Дмитрия Алексеевича мы узнали, что садился разведочный корабль, за которым шла эскадра, готовая к массовой агрессии. Другая возможная цель - эксплуатация наших ресурсов. Предположим, земляне полностью, целиком становятся рабами-автоматами и добывают алюминий или что там понадобится. Но ведь много проще разрабатывать ресурсы чисто машинными способами, захватывая безжизненные планеты, которых в Космосе большинство. Рядом с нами - Марс, Венера, Меркурий, спутники Юпитера и Сатурна... На наш взгляд, не стоит преодолевать межзвездные пространства с такой мизерной целью. Теперь прошу вас обратить внимание на стратегию пришельцев. Прежде всего, они весьма осторожны. Они исследуют нашу систему спутников-наблюдателей и сажают миниатюрный кораблик точнехонько в тот момент, когда над Тугарином не проходит ни один из спутников, - между шестью и семью утра. Корабль должен незаметно захватить плацдарм, обеспечить спокойную посадку эскадры. Заметим, что до приземления пришельцы ничего не знали о зенитном ядерном оружии. Они перестраховывались. А едва их окружили войска и запахло ядерным сражением, как они мгновенно уступили позиции. Я бы сказал, предупредительно уступили, хотя корабль, по некоторым соображениям, мог дать бой нашей славной дивизии и даже выиграть этот бой. Но - ценой крови землян. Все эти факты не весьма понятны, если анализировать их в свете гипотезы калькирования. Рассмотрим второй вариант - перенос разумов с уничтожением оригиналов. Сразу бросается в глаза слово "уничтожение". Нешуточная затея, если она проводится в крупных масштабах! Уничтожить - читай "убить". Оправданием сему, кроме тупого злодейства, может служить личное, я подчеркиваю - не телесное, а личное бессмертие каждого члена общества. Предположим, что в момент, предшествующий смерти, снимается копия личности разумного существа. Пусть организм погибнет. Копию можно подсадить в другой, здоровый организм, и личность получит вторую жизнь. Приняв эту гипотезу, мы получим обоснование агрессии, а заодно и дальних космических перелетов. Нелегко найти планету, населенную высокоорганизованными существами-людьми, например. В Солнечной системе такова одна Земля. Приходится летать далеко, приходится и воевать, и - прошу отметить - воевать бескровно. Захватчики относятся к нам, аборигенам, как к своим потенциальным телам. Убийство и самоубийство для них - синонимы. Поэтому они и не свалились нам на головы всей эскадрой и не устроили кровавую баню... - Высший пилотаж!.. - иронически отметил генерал авиации. - Далеко-о смотрите... - К сожалению, в завтрашний день, товарищ генерал. Мы насущно необходимы для них - таков основной вывод из предложенного рассуждения. И мы сорвались с крючка. Следовательно, будет заброшен еще один и еще, пока рыба не клюнет прочно. Теперь нас в покое не оставят. Зернов поднял руку: - Товарищи, предложены две версии. Третьей нет? Нет... Прошу специалистов ответить: какую версию принимаем как рабочую - первую либо вторую. Психологи? Кибернетика? Медицина? Все за вторую. Так... Мы, разведчики, присоединяемся. Переходим к следующему вопросу. Дмитрий Алексеевич Благоволин имеет сведения, что агрессоры оставили резидентов. Цель - проникновение в органы военного и государственного руководства. Его доклад с борта самолета мы слышали. Разрешите задать ему несколько вопросов? Дмитрий Алексеевич... Благоволин сидел, опустив голову на руки. Ганин подергал его за рукав. Физик вздрогнул, проговорил севшим басом: - Виноват, я заснул. Слушаю. - Дмитрий Алексеевич, в вашем докладе было два пункта, глубоко нас заинтересовавшие. Первое: вы не единственный человек, оказавший сопротивление. Что вам известно об остальных? - Дети, - сказал физик. - Вы про Соколова и Сизова? - Не знаю имен. Я понял так, что дети не подчинялись Мыслящим, а, наоборот, их себе подчиняли... - Причины? - Что-то в конструкции мозга. Мои, так сказать, клиенты были настолько удивлены этим фактом, что избегали о нем думать. - Это нарушало их планы? - Нарушило, - пробасил физик. - В утечке информации они виноватили детей. - И не зря, - сказала Анна Егоровна. - Кабы не дети, мы бы тут не сидели, уважаемый. Зернов спросил с неожиданным, очень живым любопытством: - Скажите, а вам как удалось воспротивиться? - Чудом, - сказал Благоволин. - Еще бы пять минут - и каюк. Их что-то отвлекло от моей особы. - А без чудес? - Я знал заранее, зачем они ко мне идут. Потом, я же профессионал. Мышление - моя работа. Я привык отстаивать свою линию мышления. По комнате прошло движение - здесь было достаточно профессиональных мыслителей. Быстров сказал: - Если позволите... Дмитрий Алексеевич в некотором роде вундеркинд. Так сказать, мыслитель милостью божьей... Кандидатскую диссертацию он защитил в двадцать пять лет, не получив докторскую степень по грустной случайности. - Какая же случайность? - спросил Зернов. - Ученый совет, и я в числе его членов, не понял настоящего смысла его работ. Не доросли. - Евгений Викторович, хватит, - сказал физик. Зернов невесело улыбнулся: - То есть для самозащиты от "посредника" надо быть либо гением, либо ребенком? Психолог, давно порывавшийся вставить словечко, сказал: - Эйнштейн писал, что в гении всегда сидят ребенок. - Товарищи, к делу... - проговорил Георгий Лукич. - Виноват, - сказал Зернов. - Второй вопрос к Дмитрию Алексеевичу. Повторите насчет их планов на будущее. - Пожалуйста. Вскоре после начала операции несколько Десантников были назначены резидентами. Их задача - действовать самостоятельно, если десант отступит. Количество держится в секрете. Тактика - проникновение в руководящую структуру планеты. В первоначальной десантной операции они не участвовали. - Это все? - Да. - Они остались в Тугарине? - Не знаю. - А как думаете? - Думаю, надо предполагать худшее. Оно разумней... - Скажите, товарищи, - тихо проговорил Георгий Лукич, - есть возможность на глаз отличить человека, зараженного пришельцем? - Нет. Сомнительно... Нет, - ответили в один голос Анна Егоровна, Благоволин и Ганин. - К сожалению, отпадает. Остаются научные методы. Излучение, например? Что говорит наука? - А ничего, - сказала Анна Егоровна. - Нужно двоих-троих пришельцев для исследования, аппаратуру, тогда наука и скажет. - Плохо, - сказал Георгий Лукич. - Ну, а физики? У вас кончились исследования микропередатчика? Кто-то сказал: - Кончены, Георгий Лукич. Не излучает. - Что поделаешь... Зернов, прошу соображения вашей службы. Зернов принял от соседа папку с замочком, заглянул в нее, закрыл и поднялся из кресла. - Случай необычный. - Он вздохнул и опустил на столешницу длинные растопыренные пальцы. - Как он смотрится с точки зрения нашей службы? В пределах госграницы имеется несколько... - он пошевелил пальцами, - несколько лиц с безупречными документами, безупречным знанием обстановки, условий и так далее. Это еще не делает их неуловимыми... - Он сморщился и несколько раз кивнул. - На чем я могу поймать разведчика? На попытках проникнуть куда-либо. Например, в Генеральный штаб. Но могу ли я предотвратить такое проникновение сейчас? Заявляю авторитетно - нет... По залу прошелестело что-то. Видимо, все еще надеялись. Не бывало такого, чтобы Зернов чего-то не мог. - Почему так? - спросил Зернов. - На подходе мы не в состоянии их задержать, поскольку они безупречно замаскированы. Точнее, им и маскироваться не надо... Далее, мы бы сумели приставить охрану к ряду товарищей, но и сие бесполезно. Благодаря своей аппаратуре - "посредникам" - они одинаково легко управятся и с охраняемыми лицами и с охранниками. Таким образом, сейчас мы беззащитны, и необходимы решительные меры. Необходимы! Уже сейчас, в настоящую минуту, несколько резидентов едут сюда и будут здесь, - Зернов показал на окно, - к утру. - Выезд из Тугарина мы закрыли, - сказал генерал. - Так точно, - Зернов сложил кончики пальцев и посмотрел на стенные часы. - С восемнадцати часов. Но я бы на их месте двинулся в дорогу прямо с утра. На утренний самолет они опоздали; вечерний мы отменили. На поезде они едут, товарищ генерал... Здесь будут в семь ноль две, на Северном вокзале. - Задержать их на вокзале! Проверку документов устроить, тугаринских задержать! - Не забывайте о "посредниках", - задушевно сказал Зернов. - Если они хоть малость смыслят в маскировке, они уже раза три переменили хозяев. Не сомневаюсь, что граждане из Тугарина сейчас уже, сидя в вагонах, удивляются - за какою надобностью их унесло из дома... Они-то уже не пришельцы... Сейчас "посредники" везут со-овсем другие граждане. М-да... Я поступил бы именно так. - Вы - несомненно, - сказал генерал. - А они? - Они - такие же специалисты, как я. Если не получше... - Контрразведчик улыбнулся. - Итак, мы должны быть готовы к утру. Времени мало. Предложить я могу единственную, но решительную меру: наглухо изолировать от внешнего мира всех людей, коими интересуются пришельцы... - Паникуешь! - крикнули с дальнего конца стола. - Я рассуждаю, а не паникую, - сказал Зернов. Благоволин пробасил: - Товарищ Зернов абсолютно прав. - Да. Спасибо, - сказал Зернов. - Прошу понять, что первейшая задача пришельцев - перехватить руководство нашей воздушной обороной. А мы знаем, что правом отдавать распоряжения зенитчикам обладают считанные товарищи. Отсюда мы исходим. И предлагаем. Первое: указанных товарищей немедленно, до семи утра, перевести на казарменное положение. Запретить им контактировать с внешним миром - только по телефону. Список готов. - Ото! - Генерал оглянулся на председателя. - Это, значит, меня?! И надолго такое? - Я думаю, придется выйти наверх с таким предложением, - проговорил Георгий Лукич. - Товарищ Зернов, продолжайте. - Второе. Перевести на казарменное положение аппаратчиков связи - в тех же целях... Третье. Необходимо обыскивать всех, входящих в помещение штабов. На предмет "посредников". Без них пришельцы не более опасны, чем обыкновенные люди. Это все. Ситуация не из приятных, товарищи, - Зернов обвел глазами всех по очереди. - Обыски, казарменное положение... Конечно, мы проверим поезда, и в Тугарине дремать не намерены, однако все предложенное необходимо. Еще одна просьба: разрешите всю работу сосредоточить в одном месте, причем не здесь. Очень уж людно... В самостоятельном Центре. Есть домик на примете. В нем расположим общежитие, лаборатории, узел связи, оперативные группы. Илья Михайлович, вы сумеете быстро перевести ваших исследователей в такой Центр? Академик-кибернетист наклонил голову. - Вот и прекрасно! - сказал Зернов. Особняк Утром следующего дня в одном из Н-ских переулков началось необыкновенное оживление. Распахнулись ворота особняка - в нем, по преданию, ссыльный Пушкин писал письма - огненные письма! - одной чрезвычайно знаменитой графине. Ворота распахнулись, но в просторный двор одна за другой стали въезжать не кареты, а грузовые военные машины. Потом - легковые машины. Зафыркал, как черт, автопогрузчик. Это все произвело такое сильное впечатление на местных старушек пенсионерок, что они бросили посты у своих подъездов и стянулись к дому номер девять - напротив особняка. И оттуда наблюдали, как распахивались венецианские окна и шустрые солдатики мыли эти окна. Как крытые грузовики степенно съезжали со двора. Как за стеклами подъезда замаячили молодые люди в штатском. Как, наконец, проехала открытая грузовая машина, заваленная доверху прекрасными деревянными кроватями. Старушки терялись в догадках. Они бы еще сильней терялись в догадках, имей они опыт систематических наблюдений. Тогда бы они заметили, что "солдатики" покинули особняк и более не возвращались. А штатские, явившись в здание, не покидали его день за днем. Таков был порядок, установленный Зерновым для работников Центра. Все они жили в особняке а на улицу не выходили. По делам выезжали - со двора - в автомобилях с пуленепробиваемыми стеклами. Это и понятно. Работникам Центра приходилось беречься от пришельцев не менее тщательно, чем военному командованию. Отсутствие пешеходов пенсионерки как раз заметили. Вывод последовал самый решительный и неожиданный: в дом номер десять въехало "тайное посольство одной великой державы". Столь же нелепый миф, как и насчет ссыльного Пушкина, который никогда здесь не проживал и, ясное дело, не писал отсюда писем. Так-то... Но самые нелепые мифы одновременно и самые живучие. И старушки были очень огорчены, когда два обитателя особняка вышли на тротуар пешком, через дубовые резные двери подъезда. Учитель появляется Это было две недели спустя после тугаринских событий. Центр уже давно развернул работу - разливал по баночкам скудный ручеек информации, сочившийся из Тугарина. Пришельцы-резиденты никак себя не проявляли, и коллектив томился от безделья. Беспокойно и напряженно было в Центре. В девять ноль-ноль полковник Ганин, комендант Центра, как обычно производил обход помещений. Осмотрев кухню и гаражи, он поднялся по служебной "черной" лестнице на второй этаж, заглянул в безжизненно-чистые, пустые комнаты больнички, к связистам, в шифровальную, в лаборатории и по мраморной парадной лестнице спустился в вестибюль. Здесь он увидел, кроме дежурного офицера, еще и Дмитрия Алексеевича Благоволина - референта начальника Центра Зернова. Референт выглядел крайне несолидно: рубашка-распашонка, вокруг шеи - полотенце, карман узких джинсов оттопырен мыльницей. Дело в том, что общежитие помещалось в левом крыле этажа, а умывальня - в правом. Однако торчать посреди вестибюля в таком виде, подавая дурной пример строевому составу, не следовало. А Дмитрий Алексеевич именно торчал и тоскливо смотрел на улицу. Раздумывая, сделать ему деликатное замечание или воздержаться, полковник подошел и тоже стал смотреть в переулок, хотя глядеть там было не на что. Юная мамаша прокатила коляску. В подъезде дома напротив, между каменными львами, сидели древние старухи и окаменело таращились на "посольство". Покачивая хозяйственной сумкой, шел пожилой мужчина - при толстых седых усах, в соломенной шляпе. "Наверняка бывший учитель", - подумал Ганин и только собрался сказать это Благоволину, как усатый человек упал, поскользнувшись на апельсинной корке. Ганин жалостно крякнул. А Благоволин, загремев мыльницей, подскочил к дверям, отбил засов и очутился на мостовой. Старухи одна за другой открыли рты. - Назад! - крикнул полковник - налицо было грубое нарушение устава, но Благоволин уже поднимал усатого. Тогда Ганин сам выскочил из дверей и схватил вольнодумца за рукав гавайки. Благоволин выпустил "учителя", подобрал свою мыльницу, валяющуюся на асфальте, и сейчас же вернулся в дом, а "учитель" захромал дальше. Все это заняло не более десяти секунд. Тем не менее полковник строго выговорил дежурному офицеру - за беспечность. И через час, когда прибыл начальник Центра, доложил ему о происшествии. Зернов внимательно выслушал коменданта. Подумал. Сложил пальцы кончиками и сказал: - Итак, Дмитрий Алексеевич поднял его, взяв под мышки. Этот... Учитель ничего не передал Благоволину?.. - Так точно, - сказал Ганин. - Наблюдал я и двое дежурных - в подъезде и за калиткой. - Ну и предадим происшествие забвению. - Разрешите доложить, по инструкции я обязан товарища Благоволина откомандировать. Пункт шестой, контакт с посторонними лицами. - Забудьте, Иван Павлович. Соприкосновение у нас еще впереди. - Слушаюсь, - сказал Ганин. - Разрешите неофициально?.. - Да. Курите, Иван Павлович. - Спасибо, Михаил Тихонович. Я давно хотел спросить... Вы серьезно рисковали, вводя нас троих в Центр. Мы же были пришельцами, так сказать... Почему вы пошли на это? Где гарантии, что мы не резиденты? - Полные гарантии дает только английский банк, - усмехнулся Зернов. - Насчет вас и профессора все ясно. Многие видели, как вы перестали быть пришельцами. Алеша Соколов даже запомнил, что вы поправляли галстук, а профессора пропустили вне очереди. С Дмитрием Алексеевичем - сложнее... Ганин насторожил уши. - Вот он является. Утверждает, что "был пришельцами", и дает ценнейшие показания. Подозрительно? С одной стороны - очень. Фабриковать показания умеет любой разведчик... И первой моею мыслью было: резидент явился сам. Разыгрывает заурядный гамбит - жертвует пешку, чтобы схапать ферзя. Однако вот анализ последовавших фактов. До Благоволина никто и словом не обмолвился о шестизарядном "посреднике", а он дал точные размеры и рассказал, как им пользоваться. Зачем бы это? А? Причем показания его были истинными. Теперь это подтвердили ребятишки, Степа и Алеша, но еще четырнадцатого вечером был найден платок, в котором свидетельница Абрамова держала "посредник". Платок сохранил форму содержимого - ту форму, о которой говорил Благоволин. Узнав о платке, я решил - Благоволину верю. А потом подумал: ведь он не мог предусмотреть болезни обоих мальчиков... Преподносил нам то, что мы и от них могли узнать. Интересно, что позже это подтвердилось. Пароль "Здесь красивая местность" мальчики слышали не раз. "Посредником" Степан освободил Портнова. Вот кончим дело, подарю им именные часы... Ну ладно. Когда Благоволин сюда летел, я думал: выслушаю его, а потом запру. Для спокойствия. А он возьми да засни при Георгин Лукиче... Помните? Ну, думаю, фрукт... Либо сверхъестественная выдержка, либо уверен в своей правде. После совещания пригласил его к себе в машину - оттягивал решение. Тогда он и пошел козырем. Сказал, что сам хотел побеседовать со мною наедине. Об одноместных "посредниках", пальчиковых, которыми должны быть снабжены резиденты. Ну, тот рисунок, что с пятнадцатого стали рассылать... - Так это он показал? - поразился Ганин. - Кто же еще, Иван Павлович? Не предупреди он нас, пришельцы смеялись бы над нашими обысками. А сейчас они, как видите, и близко не подходят. Остерегаются рентгеновской проверки. - Или не хотят мешать Благоволину действовать... - Семнадцатого мая, - сказал Зернов, - полковник имя рек - прошу извинить, фамилию его не назову - отлучился со службы в поликлинику. Лечить зубы. Явившись в часть, доложил, что по дороге терял память. Очнулся у кабинета врача. Вам ясно, Иван Павлович? Они его взяли, узнали о рентгене и освободили. - О рентгене было известно только нашим сотрудникам, Михаил Тихонович, по списку. - Ну-ну, - сказал Зернов. - Будочки-то мы понаставили у вахт. И в них жужжит. А полковник имярек пятнадцатого числа делал рентген и, жужжание услышав, сопоставил факты. Нынче все грамотные, Иван Павлович... Резиденты ходят вокруг и ждут своего часа. - Боюсь, дождутся, - вырвалось у Ганина. - Я тоже боюсь, - просто ответил начальник Центра. - Две-три недели, и они отыщут, куда просочиться, если мы их не опередим... Между нами, очень обещающий план разработал тот же Благоволин. Ну, спасибо, Иван Павлович. - Разрешите идти? - Пожалуйста. Проследите, чтобы мне представили приметы гражданина, с которым соприкасался Дмитрий Алексеевич. "Э-ге-ге! Доверяй, но проверяй!" - подумал полковник и мгновенно распорядился насчет примет. Листочек подали Зернову, и тут же оперативная группа приступила к розыскам. Но гражданина шестидесяти лет, с седыми усами, крупным прямым носом, светло-голубыми глазами, роста среднего, одетого в чесучовый костюм, соломенную шляпу и сандалии довоенной конструкции, найти не удалось. Видимо, он жил в другом районе и заехал по пути на вокзал в центральный магазин "Диета" (судя по продуктам, замеченным в его кошелке). На вокзале похожего человека видел оперативный сотрудник. Заприметил его по сандалиям - такого фасона, которые сейчас шьются только для детей. С круглым глубоким вырезом на подъеме, перекладиной и жестяными пряжками. "Учитель" сел в дальнюю электричку, прорезающую насквозь Н-скую область, да еще, как нарочно, со всеми остановками. В какой из бесчисленных городов и поселков области он уехал? По делу ли его разыскивали люди Зернова? Довольно долго этого не знал никто, кроме двух человек, о которых речь будет впереди.  * ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ПЛАНЕТА *  Дача Севка бежал в темноте между теплыми стволами сосен. Поселок спал, погасли огни, только дорожка белела под ногами. Она была земляная, но твердая, как бетон. Из нее выступали отполированные подошвами корни мачтовых сосен. Севка, не глядя под ноги, перепрыгивал корни. Он спешил, но старался дышать ровно. Пробегая мимо дачи режиссера Лосера, он услышал голоса и увидел искры, летящие в темноте от самовара, и подумал, как удивились бы все, сидящие на террасе - за столом. Потом запахло малиновыми кустами и крапивой, и дорожка стала пружинить под ногами. Слева был колодец. Севке очень хотелось пить. Он представил себе, как он останавливается и снимает с медного крюка бадейку и, тормозя ворот ладонями, пускает бадейку в глубину. Потом крутит толстую железную рукоятку, стараясь вертеть ровно, чтобы не выплескивалась вода, и вместе с бадьей из колодца поднимается запах грибов и плесени. Но колодец остался позади. Только заныл зуб - с дуплом, - и по груди и животу проскользнул, как сосулька, холодок утоленной жажды. Севка не останавливался у колодца. Он пробежал еще два десятка шагов и свернул в узкий проход между двумя заборами. Ветки малины, пробившиеся между штакетинами левого забора, скребли по ногам и царапались. Это была знаменитая во всем поселке малина. Хозяин дачи, инженер Гуров, провел к малине канавки от колодца и нарочно высадил ряд кустов вдоль забора, чтобы мальчишки рвали снаружи, а внутрь не лазали. Севка подумал, что два-три куста у угла забора еще не обобраны, и во рту немедленно возник вкус спелой малины. Сладкий, но водянистый вкус, потому что гуровская малина получала слишком много воды. Он помотал головой и влетел в калитку, едва не наступив на ежа. Это был коллективный еж Тимофей Иваныч, он жил у колодца и ловил лягушек. Иногда его приглашали в дачи ловить мышей. Он истреблял мышей и неизменно возвращался к колодцу. Сейчас он шел домой, держа в зубках заднюю часть лягушки, и Севка, перепрыгивая через Тимофея Ивановича и через лягушку, видел все это. Седоватые иголки ежа, кусок белого пуза и растопыренные пальцы лягушки. Здоровенная лягушка, с зеленой мраморной спинкой. Он знал это, хотя спинку еж съел раньше, еще под фундаментом Машкиной дачи. Почему-то все было известно. Севка мог представить себе вкус сырой лягушки, причем не для себя, а для ежа. Он сплюнул и притворил калитку, чтобы отгородиться от всего этого. Калитка протяжно скрипнула, коллективный еж Тимофей Иваныч скрылся в малиннике, а Севка подбежал к Машкиному окну, подпрыгнул и лег грудью на подоконник. Два скворца, Генка и Нюрка, живущие в большом скворечнике над крышей, завопили: "Воры-путь-путь-хе-хе-хе!" Никто не проснулся в доме от их крика - они всегда вопили "Воры!", кто бы ни пришел, хоть сам хозяин, Машкин отец. Генке и Нюрке было все равно. Такие уж это были скворцы. Сейчас они всполошились, зашуршали в скворечнике и заодно дали выволочку старшему скворчонку, чтобы не просил есть среди ночи. Севка тихо свистнул. Он чувствовал холодные кирпичи фундамента под пальцами ног и теплый подоконник под животом и грудью. Справа в темноте зевнуло, засопело, и Машкин сонный голос прошептал: - Ты кто? - Я. Пошли живее, _о_н_ опять здесь. На клумбе. - Врешь, - шепнул голос. - Чтоб мне сырую лягушку съесть. Вставай. - Я причешусь, - Она стукнула пятками об пол. - Лезь сюда пока и рассказывай. - Ладно, ты чисти свои зубы, - скорбно сказал Севка. - Чисти, чисти. Чудеса подождут. Машка сердито запыхтела, натягивая платье. Севка знал, что Белый Винт будет стоять на клумбе до рассвета и что торопиться некуда, но ему неохота было лезть в спальню. Неловко даже было торчать в окне, пока Машка одевается. Неловкость эта его сердила, казалась бессмысленной, потому что они с Машкой дружили миллион лет. Еще прошлой осенью они ввалились через это окошко после набега на поздние яблони режиссера Лосера и, как были - в мокрых штанах и рубахах, - залезли под одеяло и умяли три десятка лосеровских знаменитых антоновок. Тогда шел дождь и, кажется, со снегом. Что-то изменилось с прошлой осени. Севка сердился потому, что Машка по-прежнему его не стеснялась, словно все осталось, как год назад. Это было новое, взрослое спокойствие. Машка его достигла, а Севка - нет. - Да причешешься по дороге, копуша! - зашипел он в окно, и Машка покорно вылезла. В одной руке она держала большую расческу, в другой - теннисный мяч. Севка протянул руку, но она сказала: "Прочь, презренный раб!" - и спрыгнула на землю. Скворцы опять завопили про воров, и к ним присоединились скворчата. Этих скворчат прошлой осенью и в помине не было. Смешно. Севка потрогал мяч и убедился, что это именно мяч и что руки у Машки еще горячие со сна. Стало тепло. Они побежали в калитку и мимо колодца. На лосеровской террасе еще пили чай и тихо, гнусаво завывал радиоприемник. Машка пробормотала: "М-му-зыканты...", подпрыгнула и запулила мячом - раздалось звонкое ба-м-м, и сразу контральтовый женский взвизг. Лосериха не зря была женой известного режиссера. Она визжала, как очень важная дама. Добежав до конца просеки, Машка остановилась и воткнула расческу в волосы, как перо. Волосы были такие густые, что Севка дразнил ее Медузой-Горгоной. - Кажется, я попала в самовар, - равнодушно сказала Машка. - Это было нужно? Люди сидят, чай пьют... - У меня - переходный возраст, - сказала Машка. - Они узнают мяч, ты учти. Я вчера написал на нем кое-что. Машка хихикнула. Севка проворчал: - Объективные причины... Третий год слышу про этот возраст. - Я такая, - сказала Машка и скрипнула расческой в волосах. - Что ты написал на мяче? - Узнаешь. Точно тебе говорю. - Что-нибудь хулиганское? - с надеждой спросила Машка. - Тогда ничего. Я же - пай-девочка. - "Машета - мазила", вот это я написал. - Живописец... Дольше стоять было нельзя. Машке хотелось, чтобы он взял ее за руку. Она трусила, но совсем немного. И ей хотелось, чтобы он ее погладил по голове. - Пошли, - сказал Севка. Машка на ходу скрипела расческой и шипела от боли. Перешагивая через очень толстый, изогнутый сосновый корень, она сказала: - Вырубить его, проклятого... - Сосна зачахнет, жалко. Об этом корне они говорили всякий раз, перешагивая через него. Как заклинание. И утром, и днем, и на закате, когда весь старый сосновый бор становился огненно-рыжим. Дачный поселок стоял на фундаменте из сосновых корней, и летние радости стояли на них и казались вечными, как сосны. А этот изогнутый корень у самой калитки, о который они так часто и больно ушибали пальцы и калечили велосипедные обода, был их собственным корнем, и на нем росли их, Севкины-Машкины, радости. Вот что они узнали сейчас. А ведь сосны когда-то были маленькие и пушистые. Смешно. Они шли совсем медленно. - Сознайся, что ты врешь, - приказала Машка. - Быстро сознавайся, ну? Пока не поздно идти купаться. Он молчал. Машка прикоснулась к его плечу и почувствовала, что он дрожит. Не крупно и весело, как после купания, а мелко, как захолодавший щенок. Севка оттолкнул калитку, и они вошли на участок, обогнули муравьиную кучу и на цыпочках пошли к дому. Белый винт Весь мир уснул. Не шелестел муравейник на Севкином участке. У Лосеров смолк радиоприемник. Елена Васильевна погасила лампу на остекленной веранде и сейчас спала, держа книжку перед собою торчком, двумя руками. Она всегда так засыпала. И Севка, пробираясь мимо веранды, заглянул туда и различил светлый прямоугольник книжки, покачивающийся от дыхания вместе с руками матери. Машка нетерпеливо дернула его за рубаху. - Где он? - Смотри на большую клумбу... Сразу за углом веранды, на клумбе анютиных глазок, вздымался Белый Винт. Его свет падал на Машкино лицо. Странные тени пробегали по стеклам, по доскам. Отблески суетились на муравейнике, как муравьи. - Где, где? Ничего не вижу, - шептала Машка. - Ты все выдумал! - Стой и жди. Он... не сразу... Так было у него, и теперь будет у Машки. Если только у девочки это может быть. Сначала она увидит столб легкой, пляшущей дымки. Рой комариков-толкунцов, Столб будет висеть над клумбой, и, если смотреть на него внимательно, он сгустится. Уйдет вверх между сосновыми кронами, вверх, неизвестно куда, и ветви осветятся его жидким, пляшущим светом. И он опустится до земли и станет Белым Винтом. Таким, каким его видит Севка, - белоснежной спиралью, упирающейся в небеса. Дымчатым белым штопором, переливающимся, как рой толкунцов, а под ним - коврик из анютиных глазок, и все цветы видны как днем, только цвет у них другой. Вторую ночь Белый Винт стоял на клумбе и ждал. Почему-то Севка знал, что Винт ждет их обоих, его и Машку. Зачем? Это было тайной. Он появлялся в одно и то же время. За десять минут до последней электрички. Сейчас она стучала вдалеке, уже за поворотом, у места через водохранилище. - Ой, Севочка, ой... - шепнула Машка. - Страшно мне. Ой! Она попятилась, но Севка знал, что она не уйдет, потому что сейчас на Белом Винте, по грани, проступают письмена, которые он в одиночку не может прочесть. Теперь он знал все. Не глядя, видел, что Машка наклонила голову влево и таращится на письмена. Что мать проснулась, положила книжку и думает о нем, Севке. Что письмена нельзя прочесть одному человеку. Что еж Тимофей Иваныч давно спрятал лягушку и пошел на Машкин участок ловить лесных мышей. Севка видел пчелу, заснувшую от вечернего холода на клумбе, и знал, что пчела сейчас видит анютины глазки дневными, а не ночными, а сверху удивление смотрит дятел. Между тем письмена проступали все яснее и как бы складывались в слова. Их не прочесть одному, ни за что не прочесть. Надо вдвоем. НАДО. НАДО. - Читай! - приказал Севка себе и Машке. Белый столб завился еще круче. Штопором, локоном, архимедовой спиралью. Пчела зажужжала и взлетела, Стволы сосен осветились ржавым, как на закате. По белой грани пронеслась надпись, и она была почти понятна. Машка двумя руками держалась за Севку. Руки дрожали. "То-то, - подумал он, - теперь тебе не смешно..." - Там написано, что мы... - едва слышно сказала Машка. - Что мы должны... - Да. - Подойти к нему и прикоснуться. Нет, Севка, нет!! И они шагнули вперед. И протянули руки. Ничто Крепко держась друг за друга, они прикоснулись к белому туману. Руки показались огромными, черными. Исчезли. И сейчас же исчезло все. Их подхватила и понесла пустота. Гулкая, пустая, как неимоверно громадная бочка. Словно они сидели в самой середине ее, а вокруг не было ничего на миллионы километров, кроме тоски. Пустота завывала угрожающе, как бормашина. Она грозила жалобно, тонко, настойчиво, потом смолкла. Осталось _н_и_ч_т_о_. Как долго это продолжалось, они не знали. В _н_и_ч_т_о_ нет времени. Пришлось закрыть глаза и ждать. Потом звонко хлопнула невидимая преграда, и Машка с Севкой опять очутились где-то. Только где? Они чувствовали, что держатся за руки. Сжали пальцы. Попробовали встать на ноги. Все еще с закрытыми глазами, они нащупывали землю и не находили ее. Это было как плавание в сухой неощутимой воде. И вместе с тем вокруг был воздух, а не вода. Воздух дул по лицам, у него был странный, знакомый залах. "Где же мы, - подумал Севка. - Надо глаза открыть. Сосчитать до трех и открыть. Раз, два, три..." Место покоя мыслящих Они плавали в воздухе, как в воде. Вниз лицом. Или вверх лицом. Тяжести не было. Все-таки они смотрели вниз, вдоль блестящей круглой стены - вдоль шахты. Огромная глубина. Вход виден оранжевой точкой. Это было так же странно и знакомо, как здешний запах. Как неяркий свет, которым сияла круглая стена шахты. И сама стена, сложенная из тонких шестигранных ячеек, определенно была знакома. Здесь всегда было тихо и хорошо пахло, и по всей высоте шахты - собственно, это была Башня - висели разноцветные фигурки _б_а_л_о_г_о_в_. Они держались у стен. Только Машка и Севка витали в середине. Вблизи никого не было. Башня вверху сходилась в темную точку. Метров по пятьсот было до верха и до низа. Значит, они висели примерно посредине, на своем обычном месте... "Значит, я не проснулся", - подумал Севка. Во сне такое бывает. Незнакомое место снится как знакомое. И летаешь. В незнакомом знакомом. "Надо проснуться, пока не поздно", - встревоженно подумал Севка. Он посмотрел на балога, висящего рядом с ним. Во сне это существо считалось Машкой. Взрослая здешняя женщина. Она была очень хорошо ему знакома. Более того, он знал, что она, по меркам балогов, красавица. Сильная, широкая, с веселым и лукавым лицом. И вместе с этим Севка твердо знал и другое. Повстречай он это чудище наяву, он бы помчался прочь как ошпаренный. Вместе с тем он знал, что не спит. Рядом с ним висело в воздухе существо из другого мира. Существо называлось "госпожа Ник". Кое-что человеческое в нем было. Две руки, две ноги. Одежда. Но лицо... Нет, лучше было пока не смотреть ей в лицо. Подумав так, он поймал ее взгляд и поспешно отвернулся. Хотя взгляд черных глаз тоже был очень знаком. Глаза треугольные, черные, как шерсть неска. Это зверек такой. Черный, неуклюжий, с шестью лапами. Легко приручается, весьма чистоплотный... _Д_а_ _ч_т_о_ _ж_е_ _э_т_о_ _т_а_к_о_е_?! - мысленно взвыл Севка. Между ячейками-кирпичиками тут и там блестели полированные пластины. Выпуклые. Изогнувшись, он заглянул в ближнюю пластину и увидел свое крошечное отражение. Да. То же самое. Серо-синяя фигура с устрашающей белой мордой и черными глазами. Жуткая морда. Но по-здешнему - красивая. Как и дома, они были здесь "красивой парой". Черт знает что. Господин Глор и госпожа Ник, вот как их зовут. И они совсем взрослые. "Ох... _А_ _ч_т_о_, _е_с_л_и_ _м_ы_ _н_е_ _С_е_в_к_а_ _с_ _М_а_ш_к_о_й_?" - Ты... Ты Машка? Говорить по-русски он, оказывается, не мог. А по-здешнему говорил свободно. И он прощелкал свой вопрос на языке балогов. Имя он ухитрился как-то изобразить. Не выговорить - вспомнить было трудно... В ответ существо отщелкало: - Я, а кто же еще?! Ник, что ли? О-ах, как страшно!... Значит, все-таки Машка... Он заставил себя посмотреть ей в глаза. И - ничего. Оказалось не так уж страшно. Черные треугольные штуки, без белков. По-настоящему черные, как китайская тушь "жемчужина". Только здесь тушь не выделывают. Говорят: "Черный, как неск". Потешный зверек _н_е_с_к_. В диком состоянии он живет в норах стайками, по шесть-восемь особей, легко приручается... "_Х_в_а_т_и_т_ _п_р_о_ _н_е_г_о_, _с_л_ы_ш_и_ш_ь_? _Н_а_д_о_ _ч_т_о_-_т_о_ _д_е_л_а_т_ь_". Они висели посредине Башни. Это было опасно. Опасность окружала их, как круглая стена Башни. Здесь опасность ждет всех. Тут каждый настороже. Нельзя витать посредине Места Покоя Мыслящих, полагается держаться за стену. А они висят уже давно. Он посмотрел вниз - вверх, никто не подлетал к ним. Машка плаксиво прощелкала: - Я сойду с ума... Давай отлетим к стене, пока нас не взяла Охрана! Они оттолкнулись друг от друга и плавно скользнули на разные стороны Башни. Севка ухватился за ячейки, а Машка, не задерживаясь, отпихнулась от своей стены и оказалась рядом с ним. И отчаянным, совсем нечеловеческим движением спрятала голову между ячейками и его грудью. Что теперь делать? Севка не знал, что теперь делать. Свободной рукой он постучал по стене - не больно, Ага! Значит, сон! Приободрившись, он постучал еще и охнул - скорее от огорчения, чем от боли. Она возникала не сразу. Первый удар давал тупое, неприятное ощущение, второй - немного болезненное, а третий - острую боль. Теперь он твердо знал, что не спит. Потому что Глор _в_с_е_г_д_а_ чувствовал боль ступенчато. И не один Глор. Все балоги и все животные на этой планете Пути. "Путь, - подумал он. - Значит, я Глор. Почему же я раньше был Севкой? Ну как же так? - Он осторожно придерживал Машку и думал: - Как же так? Только что, совсем недавно, я открывал калитку и вел Машку к белой штуковине. Это же был не Глор, а я, Севка. Раз я думаю о себе "я Севка", значит, я и есть Севка, да? Но как тогда Глор? Почему я сижу в его теле, как в клетке, и откуда я знаю, что тело принадлежит господину Глору, монтажнику высшего класса?" Очень странно было ощущать его как оболочку. Одежду - как оболочку на оболочке. Он поднял четырехпалую руку, еще поющую отзвуком боли, и ощупал комбинезон на груди. Жесткая, как кольчуга, синевато-серая пластмасса. Полоски молекулярных застежек - серебряные. Цвет монтажников... На руке плотно сидел широкий браслет. Он казался зеленоватым и полупрозрачным, как нефрит, но Глор знал, что цвет его меняется от освещения. Одна секция браслета была вдвое шире остальных - личный передатчик. Рядом с ним - справа и слева - приемники общей сети и сети оповещения высших каст. Четвертая секция - "соглядатай". По ней Охрана следит за местоположением владельца браслета. Пятая и шестая - ключи от дома, гаража, машины и багажных контейнеров; седьмая секция - застегиватель одежды, восьмая - личный номер... "Ничего не понимаю, - подумал он. - Если я Севка, кто тогда научил меня всей этой церемонии? Сеть оповещения высших каст! По-одумать только! Ох и влипли! - подумал он в отчаянии. - Ох и влипли!" Отозвавшись на этот вопль отчаяния, из глубины его мозга всплыла спокойная мысль: "Почему ты паникуешь? Ничего удивительного не происходит. Ни-че-го. Всю жизнь ты боялся, что твое тело захватят, отнимут... Вот и захватили. И хорошо еще, что тебя при этом не превратили в Мыслящего, а оставили. Твое сознание не уничтожили - подчинили. Чему ты удивляешься? Тебя захватили, голубчик Глор. Некогда твои предки захватили жителей этой планеты. Вот нашлась и на вас управа, голубчик Глор..." "О-ох, дела, - подумал Севка. - Де-ла... Это же мой голос! Это же я уговариваю. Откуда я знаю, чего боялся он? И насчет его предков?!" "Говорю тебе, все нормально, - возразил тот же голос. - Конечно, знаешь. Ты, Севка Мысин, седьмой "В". Ты, всем на удивление, оказался высшим существом и захватил Глора вместе с его сознанием. Одно и странно, что ты - высшее существо..." "Де-ла! Теперь я сам себя уговариваю", - подумал Севка. "Правильно, - сказал спокойный голос. - Сам себя. Ты - по-прежнему ты, но вместе с Глором. Ты знаешь все и умеешь все, что он. И это очень хорошо, ибо ты пропал бы здесь в одиночку. И хорошо, что Машка захватила госпожу Ник. Она умница, госпожа Ник. И веселая, и не трусиха". - А-а! И Машка тоже... "Конечно, - рассудительно сказал Севка себе, - и она". "Вы оба здесь не из простачков. Монтажники высшего класса, при хорошем деле. Продержитесь, право!" Как видно, Машка-Ник не подозревала, что о ней судят так благожелательно. Она шевельнулась в своем убежище и буркнула: - Домой хочу! - Я бы не прочь, - протянул Глор-Севка. Он хотел сказать, что дело неслыханное и надежды на возвращение нет. Кто-то пересадил их сознания, оставаясь невидимым и неслышимым. Дела. Разве что пересадила белая штуковина? - Хоть куда домой... хоть в Монтировочную! - щелкнула Ник. - Подумай, что будет с перчатками! Несомненно, это была практичная Ник - отнюдь не ветрогонка Машка. Она уже поняла, что дорога на Землю закрыта, а внизу - пост Охраны, и придется надевать перчатки. И если перчатки лопнут, расправа будет короткая... С ними обойдутся как с похитителями сознаний - чхагами. - Да, надо подумать, - добросовестно сказал Глор. Ник выпростала голову и жалобно прощелкала: - Получается, что мы чхаги? - Что ты! Мы же не хотели и вообще... - Тогда это - происки чхагов! - паниковала госпожа Ник. - Я не хочу возноситься в мыслящие, я жить хочу! - она с отвращением показала на голубые кристаллы Мыслящих, лежащих по ячейкам аккуратными девятками. - Зачем ты меня втянул? Я домой хочу! Иван Кузьмич - Дети, перестаньте ссориться. И выключите браслеты, - сказал чей-то голос. Они оглянулись, повернув на голос одинаково белые лица, одинаково обрамленные синими капюшонами. Рядом с ними сидел в воздухе пожилой, усатый земной человек. Обыкновенный человек, да еще в очках. Он был одет по-дачному, в чесучовый пиджак и брюки, белую рубаху и сандалии с дырочками, но выражение лица у него было вовсе не дачное. Он сильно хмурился из-под шляпы и поглаживал усы. Глор-Севка машинально подчинился - высвободил руку, нащупал выключатель своего браслета, нажал. В голове его творилось бог знает что. Словно череп развалился на две половины и в щель дунул ветер. Севка и Глор разъединились. Севка обомлел радостно, а Глор - испуганно. В жизни своей Глор не видывал подобных чудовищ... Больше всего он испугался его усов и носа. Это продолжалось несколько секунд. Глор всхлипнул, ушел в глубину. Заслонился Севкой от опасности, как щитом. Но и теперь Севка слышал его мысли за своими, как оркестр за голосом певца: "Прямоходящий, как мы. Одежда, обувь... Зачем бы этот нарост посреди лица? И два пучка щетины под ним... А голова-то, голова! Это шлем или голова такой формы?" "Это шляпа, болван", - мысленно сказал Севка. Он радостно отдувался, глядя на Ивана Кузьмича. Да, перед ним был дачник и старый приятель инженера Гурова, школьный учитель Иван Кузьмич, который выглядел так, как ему полагалось выглядеть. Старый школьный учитель. "Он всегда казался очень странным", - подумал Севка. Ник-Машка разжала руки. Взглянула на Ивана Кузьмича повнимательней, пробормотала: "Ну и ну!" - и выключила браслет. А Учитель поглаживал усы и разглядывал Ник и Глора с заметным удовольствием. - Во имя Пути! - взмолился Севка, протягивая свободную руку. - Вы не могли бы разъяснить... А? Что? Рука прошла сквозь Учителя. Было видно, как она белеет внутри, как проглоченная. "Объемное изображение, - догадался Глор. - Уф-ф..." Он спрятал руку за спину. - Прекрасно, вы меня узнали, - отметило изображение. - Замечательно... Как вы чувствуете себя, дети? - Просто изумительно, - брякнула Машка. Это уж несомненно была Машка с ее ядовитым язычком. - Ну-ну, обойдется... - Учитель повернулся к Севке: - Ты сказал: "Во имя Пути". По-видимому, ты достаточно освоился и даже знаешь, что такое Путь? - Величайшее движение в истории Галактики, в истории всей Вселенной!.. - Слова посыпались из Глора, как из говорящего автомата. - Предначертанное слияние всех форм жизни в высшем разуме! Путь одаривает сознанием и творческим разумом низшие формы жизни. Благотворное прикосновение высшего разума дает этим тварям, обреченным на прозябание... - Глор смущенно щелкнул, пробормотал "м-да..." и смолк. Понял, что повторяет заученную чепуху. - Послушайте, - сказала Ник. - Почему вы заставляете нас заговаривать самим себе зубы? Что, по-вашему, должно "обойтись"? Ведь это вы все подстроили. Для чего вы это подстроили? - Ну-ну, а что, собственно, случилось? - учительским голосом спросило изображение. - Вы еще спрашиваете? Могли бы и раньше спросить - там... - Она показала вверх. - Еще не поздно, - сказал Учитель. - Могу вернуть вас домой. Пожалуйста! Пожалуйста, поймите: там я ничего не смог бы растолковать. Значительно проще было доставить вас сюда. - Он обвел руками круг. - Это самый простой способ. Вы сразу узнали о Пути все, известное балогам. - Так уж и все! - проворчала Ник. - Проверим... На какой тяге взлетают корабли Пути? - Конечно, на антигравитационной... - А разгоняются в открытом Космосе? - На ионной, разумеется! - Нуте, а что знала Машка о ракетной тяге? - Ничего она не знала, - вмешался Севка. - И нечего об этом разговаривать. Перейдем к делу. Учитель погладил усы и взглянул на него. Этот взгляд сказал Севке лучше, чем целая тысяча слов, что он уже не Севка. Перейти к делу просил Глор, монтажник высшего класса, не человек, а балог. Вчетверо старший, вдесятеро более опытный и в тысячу раз больше знающий, чем земной школьник. И он повторил: - Перейдем к делу. Кто вы? - Ты не ответил на вопрос, - сказал Учитель. - Ответил. - Еще раз: каков смысл Пути? Понятно... Он все же хотел убедиться, что Севка - главный. Если бы Глор не подчинялся Севке, то повторил бы навязшую в зубах болтовню о "величайшем движении в истории Галактики". - Если отбросить вранье и несущественные детали - система космических захватов. В общем, мерзость. - А ты как думаешь? - Учитель перевел внимательные глаза на Ник. - Допустим, так же, - неохотно прощелкала госпожа Ники покрепче схватилась за рукав Глора. - А вы можете нам ответить наконец? Учитель хмуро-одобрительно посмотрел на нее: - Нуте-ка, вызовите медицинский контроль... Они могли только слушаться. Послать его к черту и остаться в неизвестности? "Клянусь началом Пути, это уж наглость!" - подумал Глор, включая девятую секцию браслета. Через несколько секунд автомат медицинского контроля пропищал по радио: "Норма". - Ну, здоровые же молодцы! - сказал Иван Кузьмич. - Теперь слушайте. Десантники - на Земле. Они замерли и уставились на него. Десантники. Понятно. Авангард Пути, пионеры прогресса. Для них мы строим малые корабли Пути. На _З_е_м_л_е_. Это также понятно. Назначение касты Десантников - высаживаться на иных планетах. Для этого - Путь. Для этого - все мы, и балоги в том числе. Десантники привели на Землю эскадру, нагруженную Мыслящими. И вдруг они ощутили сильнейший страх. И стыд. Десантники на Земле! Мы строили корабли, мы работали как бешеные, как монтажные автоматы - зачем? Чтобы Путь, этот космический спрут, сожрал Землю? Прекрасную Землю, о которой мы, монтажники Глор и Ник, только что узнали? Десантники на Земле! Значит, эскадра на подходе и уже нет Земли! На ней кончилась радость. Она тоже станет огромным механизмом, производящим корабли и выбрасывающим их в Космос. Во имя Пути. Во имя этой чудовищной, гигантской, мерзкой бессмыслицы. - Простите нас, - сказал Глор. - Нам очень стыдно. Ник тревожно спросил: - То есть вы Десантник?! - Глупости! - сердито сказал Учитель. - Не воображаешь же ты, что Путь овладел гиперпространством? До этого пока не дошло... Да-с! Этого им не получить! Вас перебросили сюда, чтобы поубавить прыти господам Десантникам. "Понятно, так, так, - сообразил Глор. - Серая мгла, в которой мы летели... Мыслящих наших переправили сюда мгновенно, то есть через гиперпространство... Как он раньше не понял! Уж в этом он, космотехник, отлично разбирался! Корабли Пути ползли через Космос годами именно потому, что теория гиперпространства оказалась для Пути слишком крепким орешком. Значит, Иван Кузьмич не Десантник в теле человека... "Мы послали вас"... Кто же он, если не балог и не человек? Что за сила перебросила Севку и Машку через космическую пустыню?" - Слушайте меня, - сказал Учитель. - Повторяю: Десантники высадились на Земле. Развернули операцию "Прыжок". Она провалилась. Сейчас они приступили к операции "Вирус". К скрытному проникновению... - Не может быть. Десантники не отступают, - пробормотала Ник. Учитель насмешливо протянул: - Не отступа-ают? Превосходнейше отступают, когда их прижмут... На Земле их и прижали, - усы его встопорщились от удовольствия. - Сказки! - ответила Ник. - Ну и упряма же ты!... Говорю тебе, их обнаружили, они отослали корабль и перешли к операции "Вирус". - Да как их могли обнаружить? - На Земле дети оказались _к_о_м_о_н_с_а_м_и_. Вы - комонсы. - Кто? - спросил Глор. - Ну да, - пробормотал Иван Кузьмич. - Конечно... Этого вы не знаете. Вас же учили, что в Космосе обитают низшие существа... Что балогам подчиняется любой разум... Все это ложь. Дети не повинуются балогам. Наоборот, они подчиняют их Мыслящих себе. - А-а! Потому сюда перебросили нас? - вскрикнул Глор. - А не взрослых? - Наконец-то понял, - сказал Учитель. - Я еще ничего не понял, - сказал Глор. - Предположим, что нас послали сюда. Зачем? - Операция "Вирус" есть тайный захват людей, руководящих планетой, Землей руководят взрослые. За ними и охотятся Десантники, а вашего брата избегают, как чумы. И они добьются своего. Дети им не помеха. Чтобы остановить операцию "Вирус", нужно доставить на Землю схему детекторов, изготовить их и выловить Десантников. - Значит, нас послали, чтобы мы похитили схему перчаточных детекторов? - медленно проговорила Ник. Глор посмотрел на свою подругу. От чувства бессилия у него свело челюсти. Достать схему детекторов! Это безнадежно. Пустой разговор. Мечты. Десантники сделают с людьми то, что делали уже с миллионами разумных и неразумных тварей на сотне планет. Схему перчаток не достанешь. А без нее Десантников нельзя обнаружить - они спрятаны в людских телах, как злокачественные микробы. Так же надежно, как Севка - в теле Глора... Потому операция и названа "Вирус". Ник вскрикнула: - Внимание! Сюда летят! Вверху что-то кружилось, мелькало, металось от стены к стене, неприметно и в то же время быстро увеличиваясь. Это спускался посетитель, закончивший визит к Мыслящим. Он приближался неотвратимо. Глор и Ник судорожно схватились за стену. Сейчас этот балог увидит Учителя. Еще через минуту он будет внизу, на посту Охраны... Вот он! У-иш-ш, - свистнул воздух. Мелькнуло белое лицо, вытянутые руки, и, провожая его глазами, Ник и Глор обнаружили, что Учителя нет. Он исчез, словно его никогда не было. Словно Ник и Глор посетили своих Мыслящих и ничего более не произошло. Как будто они были прежними, верными детьми Великого Пути. И тут перед ними снова появился Иван Кузьмич. Прозрачный силуэт, который постепенно сгустился и стал четким. Лишь тогда они вспомнили, что Учитель был объемным изображением, а не человеком. - Вы добудете схему перчаток, - проговорило изображение. - Задача разрешима, если пустить в ход ту же операцию "Вирус". Перчатки Второй, и третий, и четвертый раз мимо них проносились посетители Башни. Последним был старый командор - коренастый, подобранный, он просвистел мимо, как торпеда. Из-под командорского шлема угрюмо сверкнули холодные, как ледяные метеориты, старческие глаза. К этому времени Ник и Глор остались одни. Насовсем. Прижавшись лицами к ячейкам, они делали вид, приличествующий "безмолвной почтительной беседе с Мыслящими". Как и другие посетители, они думали о своих делах. Но странными показались бы их мысли тому, кто сумел бы их прочесть... И дорого бы заплатила Охрана такому провидцу! Личные номерные перчатки... Едва ли не самый важный предмет обихода на планетах Пути. Секрет из секретов. Среднее между автоматическим паспортом и личным охранником. Паспорт без фотографии, охранник без оружия. Перчатками нельзя меняться - они лопнут, если их наденет другой балог. Но меняться перчатками никому не придет в голову. Лопнувшие перчатки означали, что тело балога захватил другой Мыслящий. От рождения до смерти балоги не расставались с перчатками. Еще бы! На планетах Пути потерять тело было не труднее, чем в европейской стране потерять шляпу или носовой платок. Не зря же Глор всю жизнь боялся, что похитят его тело. То есть разум извлекут и превратят в кристаллик, в Мыслящего. А взамен подсунут чужой разум. Единственное, что останавливало таких похитителей, _ч_х_а_г_о_в_, - перчатки. Ведь вместе с новым разумом требовались и новые перчатки. Без них балог чувствовал себя хуже, чем голым, - беззащитным, почти мертвецом. И секрет перчаток был величайшим, важнейшим секретом Пути. Поэтому они именовались важно: "детектор - распознаватель личности". Поэтому новые перчатки выдавались счетом, а сношенные принимались обратно чинами Охраны по счету же. Изготовлялись они в подземельях сверхсекретных заводов Охраны, куда никто не имел доступа. Работали там автоматы. Ни одно живое существо не видело, как делаются детекторы. Но каждый балог представлял себе, как они устроены. В перчатках содержатся две молекулярные схемы. Одна - так называемый "планетный посредник". Другая - упрощенная копия Мыслящего того балога, для которого приготовлены перчатки. Когда их надевают, "посредник" сравнивает разум с его копией и, если находит отличия, взрывает всю схему. Перчатки лопаются, и Охрана арестовывает подменыша. Для землян здесь важна вот какая подробность; "планетные посредники" реагируют только на балогов. А Мыслящих других разумных существ, автоматов, животных просто не замечают. Поэтому Севка и Машка могут преспокойно обитать в телах балогов - перчатки Глора и Ник не реагируют на добавочных Мыслящих. Так будет и на Земле, если каждому человеку дать детектор-распознаватель для любого из балогов, безразлично какого. Детектор опять-таки "не заметит" людей, но чуть к нему приблизится Десантник, как схема взорвется. Потому что из всех балогов, сколько их есть, детектор выносит прикосновение одного-единственного - хозяина перчаток. А хозяина-то на Земле и не будет. Десантники не имеют тел, посему им не положено перчаток... Да, замысел Учителя казался простым и эффектным. Машка и Севка должны использовать Глора и Ник как трамплины - прыгнуть из их тел к вершине пирамиды, ворваться в руководство планеты. И там найти секрет детекторов. Операция "Вирус" против операции "Вирус". Лихой замысел, но как его выполнить? Пересаживаться из тела в тело, пока не доберешься до самой верхушки, до Великих? Так поступили бы Десантники. Они специалисты. Их обучают на Особом факультете Космической Академии, им ведомы все типы и схемы "посредников". А Глор и Ник только видели "посредники" у знакомых командоров, и то средней мощности. А для пересадок им нужны мощные, серии "ЛЛ". Нужно знание "ПИ", пересадочной инструкции, в которой изложена техника пересадок. "Посредник" не игрушка. При неумелом обращении он может и убить... Значит, прежде всего надо добывать "ПИ". Затем "посредник". Затем искать объект пересадки. Желателен высокопоставленный инженер-химик, специалист по детекторам, но где его добудешь? Глор и Ник, монтажники высшего класса, водили знакомство только со своими, членами той же касты. Ни одного химика не было среди их приятелей... А к схеме детекторов имеет доступ, наверно, Главный химик планеты. "Ох, дела! - подумал Севка. - Все-таки влипли..." Учитель сумел дать им лишь три практических совета. Первый - двигаться "к вершине пирамиды". Второй - пользоваться только "посредниками" типа "ЛЛ". Третий - не пренебрегать случайностями (если это можно назвать практическим советом). Да, хуже всего, когда нет ориентира, зацепки. Здесь, в Башне, ориентиром служит воздух, продуваемый вентиляторами сверху вниз. Полетишь по струе - попадешь к выходу. В розыске детектора и такого ориентира не предвиделось. А времени у них было - считанные дни. Четырежды по девять дней, как сказал Учитель. Крайний срок. Дольше землянам не продержаться. "Клянусь началом Пути, вот задача", - думал Глор. Да еще Учитель приказал три дня отдыхать, входить в новую роль. Привыкать не выделяться и быть как все. Учитель не приказывал, а советовал. Но балоги не знали слова "совет". Для них каждый совет был приказом. Первая проверка - Глор, время... - шепнула Ник. Время настало. Слишком долгая беседа с Мыслящими подозрительна. Здесь все может оказаться подозрительным. И они оттолкнулись друг от друга, потом от стен - как бильярдные шары - и помчались вниз. Монтажники высшего класса, известившие своих Мыслящих... У выхода висел охранник с распылителем, пристегнутый за пояс к поручню. Старший офицер одет в серо-синюю одежду, такую же, как у всех персон высшего класса. Застежки его комбинезона были ярко-желтыми - цвет чинов Охраны. За спиной офицера помещался объемистый шкаф, на дверце которого светилось напоминание: "Оружие и перчатки сдать!" - Ваши номера, господа монтажники! Они подняли левые руки, показали номерные пластинки браслетов. Не оборачиваясь, охранник набрал номера на клавиатуре. Пока он всматривался в браслеты, Глор и Ник быстро переглянулись и взглядом напомнили друг другу: перчатки придутся впору. Не лопнут. Так сказал Учитель. Ник первая получила перчатки и нарочито медленно принялась их разворачивать. Если _э_т_о_ случится, пусть случится сразу у обоих. Бессмысленное желание, но такое понятное... Каждый раз им бывало страшно при выдаче перчаток - извечно, с детства. Даже зная, что бояться нечего, они боялись. Ник зажмурилась, напрягла левую руку и всадила пальцы в жесткую, прохладную перчатку. Во имя Пути, пронесло! С легким, характерным шелестом синяя пластмасса осела на руке. Облила ее, как вторая кожа. На этот раз пронесло... За порогом кончалось поле нулевого тяготения. Первый шаг надо было сделать плавно, с плотным упором на всю ступню. Раз-два! Хрустнули суставы. Свет Большого Солнца ударил в лица. Они зажмурились и пошли, тяжело ступая по синей траве. Был поздний час дня. Большое Солнце висело на полпути от зенита к горизонту, а Малое уже скрылось за деревьями. Балоги оглянулись на Башню. Титановые бока ее блестели как полированные Изломанное, чудовищно вытянутое отражение Большого Солнца слепило глаза. Башня отражала Солнце по всей своей высоте, как огромная прямая река, поставленная дыбом, сверкающая бликами, рябинами и пластинами света. С середины и выше Башню освещали оба Солнца - вершина блестела, как огненный меч. Малое Солнце было красным карликом, крошечной звездой с мутным багряным светом... - Красиво, - тихонько сказала Машка-Ник. - И все синее. Смешно... - Да, - сказал Глор. - Пошли. Они шли по синей траве. За ними шагали синие тени. Справа и спереди - малиновые, в отраженном свете Башни. Вот он, их новый-старый мир. Синие деревья, двойное Солнце. Все, что они видели тысячи раз - и никогда. Подошвы свистели и шуршали по жесткой траве. Многоствольные деревья с плоскими кронами окружали Башню. Белые воздушные корни шевелились, поворачивая кроны за Солнцем. На верхних ветвях грелись лаби-лаби - летающие полотнища, очень полезные существа. Безглазые лаби-лаби, слепые охотники, - эмблема Десантников. Они видели всем телом. На ветке ближнего дерева зашевелился здоровенный лаби-лаби. Он отогнул уголок, направил его на прохожих - проверил, что за движение. Разочарованно выправил уголок и вдруг напрягся. Тело его выгнулось, приняло форму чаши - так лаби-лаби приглядываются ко всему летающему в небе. Еще миг - и он со свистом, блеснув белой изнанкой, взмыл над деревьями и схватил какую-то добычу. Весь свернулся, как сачок, и поймал. Тут же распрямился и спланировал обратно на дерево. - Пойдем же, на нас смотрит Охрана, - прошептана Ник. По бетонному основанию Башни ходил вооруженный стражник. Охранник низшего класса, рядовой, - пренебрежительно отметил Глор. Однако он рассматривал господ монтажников, нисколько не скрываясь. Провожал подозрительным взглядом, пока они шли к своей машине. С чего бы господа монтажники высшего класса стали разглядывать лаби-лаби? Охранник был из молодых. Надеялся продвинуться по службе. - Пошел за нами, - меланхолически отметила Ник. Охранник действительно спрыгнул в траву. Тщедушный, в розовом комбинезоне рядового, он ковылял следом, придерживая на груди распылитель. - А, пускай его! - сказал Глор. По краю транспортной площадки тесно стояли машины. Поблескивали разноцветные кузова. Пахло амортизационной жидкостью и озоном. Между деревьями, навстречу Солнцу, уходила дорога. На станцию спускался, тормозя, общественный гравилет. Господа монтажники солидно и неторопливо подошли к своей новенькой машине. Охранник Овальная кабина была прозрачна изнутри, а снаружи казалась матовой. Она раскрылась, как лепестки кувшинки, едва Глор прикоснулся к ней браслетом. Обнаружились четыре мягких сиденья, между ними - низкий столик. Клавиатура управления - под ветровым стеклом. Двигатель скрыт под брюхом кабины, между основаниями ног. А сами ноги - гидравлические, прозрачные. Золотистая жидкость, приводящая их в движение, красиво переливается на ходу. "Исключительно мягкий ход. Препятствий для машины не существует, шесть ног преодолевают любое бездорожье. Испытана в ядовитых болотах Тауринжи. Приобретя наш вездеход, вы сможете совершить незабываемое путешествие..." - утверждала реклама и не лгала. - Садись, госпожа Ник... Зря мы на него польстились, вот что... Дорого. Начинался обычный разговор. Каждый раз, усаживаясь в машину, Глор заводил такое нытье. - Восемьдесят одна очередь - совсем не дорого, - привычно отвечала Ник. - Я бы отдала вдвое за такую прелесть... - Восемьдесят одна очередь, конечно, нас не разорит... Однако тут девятка, там девятка... Набегает, - лениво ныл господин монтажник. Не закончив тираду, он передернул плечами и на всякий случай посмотрел, что делает охранник. Охранник все еще ковылял по траве следом. Молчаливо, упорно, глядя на господ ненавидящими глазами. Господа неуверенно переглянулись, сели по местам. Лепестки кабины захлопнулись над их головами. Сразу стало прохладно. Кабина поползла вверх - из посадочного положения в рабочее, а Ник проговорила упавшим голосом: - Знаешь, я не могу... - Я тоже не могу, - сейчас же ответил Глор. - Но Учитель приказал нам быть как все. - Как все! "Дорого, накладно, восемьдесят одна очередь", - передразнила Ник нарочито-гнусавым голосом. - Вот уж гадость... - Что ж поделаешь? Если мы не будем вести себя, как прежде, мы извлечем на себя подозрения и недовольство, - рассудительно сказал Глор. - Все равно не могу. - Она ткнула рукой в стекло обтекателя. - Смотри! Неужели ты гаркнешь на эту пигалицу: "Пшел вон, хам! Мы будем говорить с офицером Охраны, не с тобой, рядовым"? Охранник неуклюже карабкался на высокий борт площадки. Глору вдруг стало тошно. Он выпрямился, провел руками по щекам и пробормотал: - Твоя правда. Мы не прежние. - Да, да... - Мы больше тамошние, чем здешние... - Да, - сказала Машка и, вспомнив что-то, взяла его за руку. Балоги никогда не брали друг друга за руку. Здесь это было неприличней, чем на Земле взять человека за горло. Да, в главном они были земными больше, чем здешними, хотя и произнести не могли слова "Земля". "Добром это не кончится", - подумал Глор. Осторожно освободил руку, открыл колпак. Охранник уже стоял у машины. Неприязненно прощелкал: - Прошу господ подождать! Я вызову командира! Глор ответил ему, как равному: - Плавного Пути, господин рядовой... Вам, наверно, нужны номера? Будьте любезны, вот перчатка, браслет - прошу. Охранник быстро, кособоко присел - то ли от изумления, то ли в знак приветствия. Рот его приоткрылся. Точь-в-точь первоклашка, которому завуч сказал: "Здравствуйте, Петр Иваныч!" Он присел еще раз и, не разгибая колен, стал пятиться. Глор сунул перчатку к его глазам. Рядовой потрогал номер грязным когтем и нелепо захихикал. - Нам можно ехать? - доверительно спросил Глор. - Позвольте угостить вас жвачкой... - и выудил из кармана - на стенке кабины - палочку дорогой жвачки, пол-очереди за коробку. Охранник в третий раз присел. Палочку он зажал в ладони. - Безветренной дороги, господа монтажники! - пискнул он. - Безветренной дороги, господин охранник... Кабина захлопнулась. Шестиног проскочил мимо маршрутного гравилета. Белые лица пассажиров, смутно видные под пыльным стеклом кабины, повернулись как по команде. Господа монтажники сидели молча, привычно надувшись от гордости. Шестиног выбежал на дорогу. А там присел к земле и наддал. Ох, и наддал! От скорости ноги стали невидимыми, вокруг колпака зашелестел и загрохотал воздух. Свистящее эхо отлетало от встречных машин и от деревьев. На что уж придорожные деревья привыкли к скоростному движению, но даже они вздрагивали, когда "Скиталец", свистя, пролетал мимо. Ах да, новый шестиног они назвали "Скитальцем"... Вспомнив это, Глор вспомнил и кое-что еще и нагнулся к багажному ящику. Оттуда с обиженным писком выскочил неск. От скуки и духоты вся его шкурка встала дыбом. - Эх ты, зверь! - Глор взял его на руки. Неск сунулся хоботком в перчатку, узнал залах Глора и стих. Теперь все было в порядке. Госпожа монтажница лихо гнала машину, а господин монтажник ласкал породистого неска. Такой зверь приносит счастье - черный, без пятнышка, с девятью белыми волосками вокруг хоботка. Зверя звали "Любимец Пути". Ник сказала: - Вот как отлично обошлось! Послушай, Глор... Если с низшими хорошо обращаться _в_с_е_г_д_а_? Этот даже не проверил номера. - Право, не знаю. Он испугался. - Ему было приятно. - Не думаю, - сказал Глор. - Говорю тебе, он испугался. - Он приятно испугался, - упрямо сказала Ник. Глор повернул свое сиденье так, чтобы видеть ее лицо. - Ничего не выйдет. С низшими нельзя обращаться как с равными. Погоди! Послушай меня сначала. - Я слушаю. - Мы не _т_а_м_. Мы здесь. _Т_а_м_ считается, что все люди рождены равными. А здесь - нет. Он сам полагает себя низшим, этот охранник. Он - убежденный раб. Да что - он... Сегодня утром мы с тобой готовы были целовать когти Первого Диспетчера. - Так это Диспетчер! - неосторожно сказала Ник. Глор сейчас же подхватил: - Между нами и Первым Диспетчером всего три звания. А между розовым комбинезоном и нами - пять. "Так это Диспетчер", - передразнил он. - Поставим мысленный опыт. Что подумала бы ты - монтажница высшего класса, если бы Первый повел себя чересчур вежливо? Отвечай быстро! - Что это работа чхагов... - ... подсадивших в Первого существо низшей касты, - подхватил Глор. - Каковое, в силу своего ничтожества, заискивает перед тобою, существом высшего ранга! Но прежде всего ты бы испугалась. Ну, что скажешь? - Поразительно, в каком ничтожном мире мы выросли, - отчетливо сказала Ник. - Давай лучше помолчим. А дорога, прямая как стрела, вела их к городу. Лесистую равнину сменили холмы, застланные красной пылью. За холмами были титановые карьеры, где добывают руду металла титана. Карьеры - огромные ущелья, вырытые в земле автоматическими экскаваторами. По берегам ущелий тянутся городки промывочных, сортировочных, обогатительных машин - грохот, скрежет и пыль такая, что темно днем и ночью. Здесь не могут работать балоги. У машин работают автоматы и _к_у_р_г_и_, но - т-сс! Об этих кургах не принято говорить в приличном обществе. Лучше сменить тему разговора... Смотрите-ка, контейнер! Над холмами взлетел, стоя торчком на столбе красной пыли, гигантский остроносый цилиндр. Покатился грохот. Ветер качнул "Скитальца". Это запустили в Космос контейнер с рудой. Глор и Ник знали, что титан выделывают вне планеты, на естественном спутнике "Титановом". Эта маленькая Луна кружится в Космосе, в пустоте, а титан как раз и надо выплавлять в пустоте. Контейнеры отправляют на спутник с фейерверком - из стартовых башен, в которых поддерживается поле нулевого тяготения. Внутри поля все предметы теряют вес. Пустой контейнер помещают в башню - он становится невесомым. Его загружают невесомой рудой и взрывают под его дном стартовый заряд. И контейнер летит, как снаряд из пушки, прямо в зенит, сопровождаемый столбом пыльного невесомого воздуха, - феерическое зрелище! Ба-ба-бах! - гремело над дорогой. Глору и Ник повезло. Взлетели подряд три контейнера. Столбы пыли поднялись на многие километры и были такими плотными, что казались сделанными из твердого темно-багрового материала. А совсем высоко они расплывались в грибовидные облака. Ник и Глор переглянулись. На этой планете, похоже, только они двое знали, что такое настоящее грибовидное облако. Бурая тень укрыла дорогу, протянулась по холмам. На горизонте замаячил лес, окружающий город - Монтировочную третьего потока. Кург Город выскочил из-за холма, как неск, преследуемый диким кургом. Вентиляционные устройства на шести опорах, увенчивающие Монтировочную, и впрямь походили на шестиногого зверя, и дело было не в сходстве. Каждый, проезжая мимо титановых разработок, вспоминал о каторжанах. Жуткое, позорное наказание - ссылка в тело курга... В последнее время к нему присуждали все чаще. Не зря на планете почти перевелись дикие курги. Экспедиции Охраны отправлялись за ними в дельту Полуночной реки. В глухие дебри, лежащие к северу от ядовитых болот Тауринжи. Так думал Глор, когда "Скиталец" затрясся от резкого торможения. - Ты что?! - вскрикнул Глор. Машина скользила по дороге напруженными от усилия лапами. Ник повернула сиденье, прижалась лицом к колпаку и всмотрелась в дорогу позади машины. - Там... Там кург. У дороги, - прошептала Ник. - Дохлый? - Он живой. Мне показалось... - Поезжай сейчас же, - неуверенно сказал Глор. - По-моему, он ранен. "Накликал я беду", - суеверно подумал Глор. Он никогда не видел и дикого курга - только изображения в учебных пособиях, а уж такого... - Мы не должны, - как мог убедительно проговорил он. - Надо быть как все. - Он ранен. - Во имя Пути, нам что за делом! Ты... - О, великие Небеса! - чужим голосом перебила Ник. - Какие же мы ничтожества... Хорошо. Едем. Но Учитель приказывал не пренебрегать случайностями. Это уже был аргумент. Глор сказал: - Ладно, поворачивай! Но помни... - Я постараюсь не забыть, - сухо ответила Ник. Мимо проскочила длинная восемнадцатиногая машина со знаком Десантников на борту. Мелькнули неподвижные, как манекены, фигуры. "Они же искусственные, - подумал Глор. - Вот перебраться бы в искусственное тело с Десантником... Уж они-то знают пересадочную инструкцию, как собственную перчатку". "Скиталец" повернул я двигался обратно. Машина Десантников стремительно уходила по блестящему в косом свете полотну дороги. - Дала бы им уйти подальше... - Господа Десантники не заметят такой мелочи, как полудохлый кург. О! Вот он... Кург лежал у дороги. Он был покрыт красно-бурой рудной пылью, сливался с землей. Буквально чудом Ник его заметила. Только прижавшись лицом к колпаку, Глор сумел рассмотреть большую голову, тело, похожее на длинный мешок с шестью буграми плечевых суставов. Закрытые глаза зверя заносила пыль. - Он повернулся, когда мы проезжали. Я и увидела, - сказала Ник. Машина сошла с дороги на обочину, едва не наступив на зверя. Тот даже не шевельнулся. - Хоть бы дохлый оказался, - пробормотал Глор. Он сбросил с колеи неска, наклонился и вынул из багажного ящика "руку" - универсальный ремонтный инструмент. Все-таки оружие. Ник остановила его: - Не нужно. В том боку у него рана. Кулак пролезет. - Тогда возьми клей. Пока Ник доставала тубу с клеем для первой помощи, Глор рассмотрел курга вблизи. Широкая хищная морда, облепленная рудой, лежала на мускулистой лапе. К когтям пыль не приставала, и они ярко белели на фоне темной земли. Они выпрыгнули на обочину. И тут в кабине истерически завизжал Любимец Пути - подслеповатый зверек учуял наконец исконного врага. Глор поспешно закрыл колпак, но визгливые жалобы неска прорывались наружу. Казалось, они разбудят всю округу. Ник громко спросила: - Вы меня слышите? В смутной тоске Глор окинул глазами дорогу. Как все неподвижно! Застывшая машина, неподвижные складка на комбинезонах и красно-бурые холмы. Пыльный столб над стартовой башней, казалось, застыл в воздухе. - Вы меня слышите? Покажите рану! Едва заметная волна прошла по телу курга. Глор понял: он слышит все и не желает замечать балогов. Он приполз сюда, чтобы умереть. Тогда Глор зачем-то отряхнул перчатки, взял курга за передние и задние лапы и перевернул через спину на другой бок. Рана была огромная. Больше, чем в кулак. Сквозь нее проглядывал дыхательный мешок, и весь бок запекся струпами черной крови. Ник, сострадающе прищелкивая челюстями, залила рану клеем и шепнула: - Лучемет... почти в упор... - Шагов с восемнадцати, - подтвердил Глор. Ник потрогала плечо курга, нашла кровеносный сосуд и приложила к нему ампулу с универсальным лекарством. - На него это может подействовать как яд, - сказал Глор. Ник промолчала. Да и что было говорить? С тех пор как на планету ступил первый Десантник, кургов ловили или уничтожали. Кому придет в голову лечить курга? Когда ампула опустела, Ник ее не выбросила, а спрятала за отворот перчатки. "Молодец", - подумал Глор. Брошенная ампула может оказаться уликой. Кург бессильно приподнялся. Уронил морду в пыль. Черные, с зеленым отливом глаза поплыли направо, потом налево. Остановились. Ник громко сказала: - Вы _д_о_л_ж_н_ы_ бороться с болезнью! Почему вы не боретесь? Старайтесь заживить рану, пожалуйста. Вам теперь лучше? Кург дернулся и пополз, перебирая передними лапами. Обе пары задних тащились по земле. Он полз совершенно по-звериному - равнодушно. Он был равнодушен к балогам, к своему страданию, к себе самому. Для него все было кончено, и он уходил подальше от дороги. - Он хочет умереть, - пробормотал Глор. - Невероятно... Он все равно умрет, если... - Он махнул рукой. - Он может говорить? - У них же нет речевого аппарата. Голосовой мембраны и прочего... Монтажники потихоньку шли за кургом. На их щегольские комбинезоны садилась пыль. Шагах в двадцати семи от дороги зверь снова лег. Ник присела перед его мордой и сказала: - Мы хотим вам помочь. Слушайте. Я буду говорить. Вы кивните вот так, когда я назову то, что вам нужно. Вы поняли меня? Кург поднял с глаз перепонку и пролаял: - Традотаскиттр! Гнусное ругательство - "торговцы телами собственных матерей". Глор подпрыгнул, а Ник отступила на шаг, однако продолжала мужественно: - Зачем вы нас оскорбляете? Мы хотим вам помочь. - Ах, простите, милая госпожа, - издевательски пролаял кург и выругался еще замысловатей. Наверно, он перестарался. Выплюнув ругательство, он опять закатил глаза и поник всем телом. Глор, коричневый от злости, прохрипел: - Теперь будешь знать, как помогать государственным преступникам! Благотворительница! Идем! Ник молча потихоньку пошла к машине. - Надо еще выяснить, откуда он научился разговаривать! - кипятился Глор. - Хам! - Тебя бы на его место... - Неблагодарная тварь, вот он кто, - сказал Глор. Ник поглядывала через плечо, не спорила. И вдруг остановилась - кург полз следом. Пролаял: - Эй, господа!.. - Что тебе? - осведомился Глор. - А ты мне не тыкай, господская морда... - Во имя трех Великих, чтоб тебя распылили, невежу! Что тебе?! - Ар-р-р... Я бы тут подох. Понятно? Без вас. - Продолжайте, - сказала Ник. - Ар-р-р-оу! Я не просил вас соваться. Понятно? - Сейчас припрутся охранники, - яростно рычал кург. - Сволокут в яму и прижгут еще. Ар-р-р! - Он прав, - сказала Ник. Глор неожиданно для себя выпалил: - Мы вас увезем. - Я подгоню машину. Дорога все еще была пустынна. Глор вскочил в кабину, сунул дрожащего Любимца Пути в карман со жвачкой, застегнул наглухо. В два прыжка подогнал "Скитальца", поставил его над кургом и опустил нижний люк багажного ящика. Кург, сотрясаясь от слабости, вскарабкался на крышку люка. Ник подтолкнула его и махнула: "Поднимай!" - Посмотри, не выпало ли чего! - распорядился Глор. И "Скиталец" побежал по дороге. Холмы качались и поворачивались за стеклом. Поднимался вечерний ветер - пыль клубилась и наметалась барханами. Следов не останется, и то хорошо... Кург молчал, леща в багажнике. Молчал так упорно, будто все-таки исхитрился умереть. Старая башня Движение на дороге усиливалось. Навстречу, разбрасывая ногами разноцветные блики, неслись экипажи из города. Это в Монтировочной кончилась смена. В небе завертелись маячки гравилетной трассы. Тяжелые, широкие грузовые гравилеты утюжили небо с неутомимой регулярностью часовой стрелки. Из-за горизонта ярус за ярусом вздымался город, нависал над дорогой. "Скиталец" уже миновал границу лесной зоны, окружающей Монтировочную. Оглядываясь на госпожу Ник, Глор видел, как ее голова все глубже уходит в плечи. Так-то, голубушка Ник... Проявить благородство - дело нехитрое... Но спрятать курга или хотя бы выпустить - вот задача, во имя Пути! К вечерней поверке они должны быть дома. Нет времени доставить курга в леса, подальше от Монтировочной. Равным образом его нельзя укрывать в машине, - роботы, обслуживающие гараж, непременно заглянут в багажник... Глор тоскливо посмотрел в чащу пригородного леса. Густота, темень... Казалось бы, идеальное убежище для зверя... Но пригородная зона прочесывается машинами Охраны, и курга изловят еще до наступления темноты. А затем придет очередь господ монтажников. Они останутся на свободе ровно столько времени, сколько понадобится Охране для допроса каторжника в Расчетчике. А там не солжешь, даже если очень захочешь солгать. Там кург скажет все. Сообразив это, Глор схватился за дорожную карту - включил и поспешно погасил. Безнадежно... Дорога к югу, плюс возвращение - нет, нет... Они опоздают не только на поверку, они пропустят половину рабочего времени! Выхода не было. Господа монтажники высшего класса сунули головы в ловушку, и она аккуратно захлопнулась. Глор окоченел от ужаса, как пойманное насекомое. Севка остался один. Он был как всадник, лошадь которого пала посреди пути. "Ну ты, поднимайся!" - сказал Севка. "Нет..." - сказал Глор. "Почему ты струсил? Гляди, какой лес! А кург небольшой зверь, как собака средних размеров. Разве его обнаружат в чащобе?" Глор простонал: "Вездеходы Охраны снабжены инфракрасными искателями... Обнаруживают живое по тепловым лучам". "Ох и жизнь!.. Неужели у вас нет местечка, куда бы не заглядывала Охрана? Отвечай же!" Господин Глор проныл: "Ах и ах, она вездесуща..." "Думай, - сказал Севка. - Думай, трус... Вы тут просто не умеете думать... Что торчит вон там, слева?" Над лесом, километрах в четырех от дороги, блестело что-то непонятное. Синий титановый блеск, неправильные очертания. "Развалина. Старая Башня МПМ, - торопливо соображал Глор. - Очень старой постройки. В позапрошлом поколении - кажется, именно в позапрошлом - остановился генератор антигравитации, и Башня наполовину рухнула. Опасное место. Лес завален титановыми листами и ячеями - до сих пор планируют сверху, как лаби-лаби... Если титановый лист рухнет на машину ребром, колпак развалится, как гнилой орех. Опасное место. Запретное место..." - Нашел! - вскрикнул он и закрыл рот, потому что браслеты были включены. Он ткнул пальцем в колпак, в Башню. Лицо Ник медленно просветлело. - Запретное место! Правильно, давай! Машина рванулась вперед. "Этот поворот или следующий? - соображал Глор. - Запретное место, вот это находка, клянусь шлемом и перчатками! Тысячи Мыслящих ва