Кузьмич немедля вернулся сюда, на дачу. Центр не смог той ночью откомандировать с Учителем кого-нибудь из инженеров. На дачу протянули телефон и приставили охрану. Но Десантник не пытался бежать - неотрывно топтался у инвертора, почти не ел и не заснул даже на минуту, - ждал сообщений от своих разведчиков. Тем временем в Н... кипела работа. Как только схема была расшифрована, по городу помчались гонцы. В четыре, и в пять, и в шесть часов утра будили специалистов, главных инженеров заводов и институтов, снабженцев. Распечатывали склады. Машины свозили в Центр картонные и пластмассовые коробки с полупроводниковыми приборами, радиолампами, микромодулями, трансформаторами, колебательными контурами - большую комнату заняли под склад. Бригада лучших радиомонтажников города расположилась в нижнем этаже особняка. Начали сборку двух детекторов сразу. Надо было успеть за сутки. Чудом каким-то Зернов отвоевал эти сутки... Они начались в три часа ночи - официальным звонком "сверху", и для Зернова открылся уже сущий ад. Опоздать было нельзя. После его спрашивали товарищи: как ты, лихая твоя душа, рискнул на такое? Под ничего, под неподтвержденные слова абсолютно темной личности, без твердых доказательств остановил чрезвычайные мероприятия? Михаил Тихонович отшучивался - победителей не судят... Одна лишь Анна Егоровна знала, чего стоили ему эти сутки. Она тайком от всех каждые два часа измеряла ему кровяное давление и делала уколы. Двенадцать раз на протяжении суток. Двадцать четыре часа начальник Центра провел между телефоном и телетайпом, - монтажникам не хватало то одного, то другого, и Зернов уговаривал, приказывал, требовал, просил, рассылал еще гонцов и уполномоченных. На сборку детекторов он отпустил двадцать часов, и ни минуты больше. Радиотехники работали в лихорадочной спешке. Отдыхали, когда наступал перебой в снабжении, - засыпали тут же, у столов, не выключая паяльников. Тогда и Благоволин спускался в буфет за очередным термосом кофе. Дмитрий Алексеевич, как и Зернов, не спал ни минуты. Его посылали отдохнуть, он басил: - А, пустое. Я же неделю спал - под арестом... За двадцать часов не успели. Только через сутки, к трем часам ночи сорокового дня, детекторы были готовы. Два экземпляра. Неуклюжие ящики, размером со старинную радиолу, неподъемные. Илья Михайлович на бегу сказал Зернову: - Ничего, что тяжелые, Михаил Тихонович. Если они заиграют, сразу начнем собирать портативные. Под яркими лапами лица казались зелеными. Суетясь, мешая друг другу, кибернетисты разматывали провода, подсоединяли приборы На тележках везли огромные осциллографы. Пошла наладка детекторов. Зернов позвонил председателю комитета и попросил отсрочки. Через пять часов он был обязан доложить окончательно - можно рассчитывать на детекторы либо... "Да что там! Тогда уже не будет никаких "либо", Михаил Тихонович", - сказал он себе. Пошел в кабинет, выключил все телефоны, рухнул на диван и уснул. Разбудил его Благоволин. Лицо физика было освещено кислым дождливым светом - восемь часов утра. Время истекло. - Почему не разбудили раньше? - Не было нужды, Михаил Тихонович. - Отладили? - Отладили. Надо испытывать. - Передайте - начинаем в восемь двадцать. Но крыше гудел дрянной, бесконечный дождь. Морщась, Зернов принял утренний укол. Позвонил Георгию Лукичу - доложил о начале проверки. В дверь сунулась официантка с завтраком - Зернов так посмотрел на нее, что она исчезла мгновенно. А он извлек из сейфа шестизарядный "посредник" и вызвал по селектору двух младших офицеров из опергруппы. Грязную работу нужно делать самому, подумал он. Лейтенанты вызвались добровольцами на опасное задание. В чем оно заключается, лейтенантам не сообщили. Просто - опасное задание. Такова уж была работа в Центре - непрерывные, изнуряющие душу хитрости, уловки, обманные ходы. Эти двое даже не знали, что детекторы изготовлены, и тем более что сейчас начнутся испытания. Они отрапортовали: "Лейтенант такой-то явился по вашему приказанию". Зернов предложил им сесть, поднял "посредник" и, как встарь, блеснул мгновенной реакцией - дважды дернул длинную нить. Офицеры не успели понять, что у него в руке. Уронили головы и очнулись Десантниками. - Я - Линия девять, - напористо сказал Зернов. - Я прорвался. Во имя Пути! - Во имя Пути! - ответили Десантники. - Через полчаса летим в министерство. Изымем со спецхранения одноместные "посредники" и Мыслящих и поедем в Генштаб. Пока ступайте в лабораторию, в распоряжение Ганина. Я вас вызову прямо к машине. Все. - Во имя Пути! - ответили Десантники и военным шагом двинулись из кабинета. Они присоединились к сотрудникам, собравшимся в передней комнате лаборатории, - вместе с Десантниками здесь было двадцать человек. Ганин раздал всем по картонному номерку, объяснил группе задание: из соседней комнаты будут вызывать по порядку номеров. Вызванным входить, не задерживаться, идти прямо, между капитальной стеной и временной, фанерной. Выйти в противоположную дверь, сдав на выходе номерок. Десантники не переглянулись - смотрели на полковника уставным прямым взглядом. Они были специалисты высокого класса и понимали, что деваться некуда. Будь они на сто процентов уверены, что их используют как подопытных кроликов, они бы отказались идти. Не в правилах Десантников помогать противнику. Но полной уверенности не было. Ведь начальник Центра назвался Линией девятой, именем одного из старших в операции "Вирус"... - Первый! - вызвали из-за двери. ... Детекторы помещались на столе, у фанерной перегородки. Лабораторию густо заполнили люди, кто-то сидел на подоконнике, и всех, будто стеклянный колпак, закрывала тишина. Зернову освободили кресло - он шевельнул плечом, остался стоять. Илья Михайлович, руководивший испытаниями, выкрикнул: "Первый!" Номер первый прошел за перегородкой - каблуки простучали по линолеуму, стихли. Илья Михайлович трясущимися пальцами поставил "галочку" в протоколе. Из двадцати испытуемых только двое будут Десантники. Пошел второй. Благоволин, одной рукой схватившись за подбородок, другой - сжимая отвертку, навис над приборами. Ничего. Неоновые лампы не вспыхнули. Пошел третий. Что-то звонко треснуло в лаборатории, и все шевельнулись, но лампа не зажглась, а в руке Благоволина оказались две половинки отвертки. Сломал. Кто-то спросил: "Добавим усиление?" Тишина. Прошел четвертый. Вызвали пятого. Как и остальные, Зернов не знал, под какими номерами пойдут Десантники Услышав, как скрипнула дверь, он заглянул в мертвый глаз прибора и первым заметил в глубине его желтый отблеск. Стало так тихо, что явственно послышались голоса пенсионерок с улицы. Испытуемый шел по коридору, и неоновый огонь следил за ним - разжегся до полной силы, дрогнул, начал меркнуть и погас, когда закрылась выходная дверь. Зернов выпрямился. Проговорил шепотом: "Поздравляю, товарищи" - и секунду постоял, прикрыв глаза. В коридорчик уже входил шестой. Осторожно ступая, начальник Центра выбрался из лаборатории. Надо было освободить офицеров от Десантников. Детекторы "заиграли"! Земляне научились распознавать пришельцев. С этого момента Иван Кузьмич перестал быть сомнительным субъектом. Он превратился в историческую личность, давшую Земле спасение от ужасов неслыханных и небывалых, от потерь _с_е_б_я_, повторенных миллиарды раз. Для такого даже нет слов в земных языках... Но практически, сиюминутно, для Зернова мало что изменилось. Позавчера он ждал конца, сегодня - испытаний детектора. Уже шесть недель кряду, каждый час, ждал самого страшного - доклада ПВО об атаке эскадры. Последние сутки он двигался, как механическая игрушка, в которой кончается завод пружины. И он бросил все, бросил разворачивающееся производство детекторов и вот, зеленый, вконец исхудавший, сидел перед машиной, похожей на перпетуум-мобиле сумасшедшего изобретателя, и в окно заглядывал любопытный щегол. Говорить не хотелось. Спрашивать - бессмысленно. За этой машиной был целый мир, столь же недоступный, как Магелланово облако. Но служба есть служба. - Как же действует ваш инвертор? - спросил Зернов. Иван Кузьмич оглянулся. Он выглядел еще хуже Зернова - щеки совсем ввалились, лицо пожелтело, губы запеклись. Говорил он как будто с трудом. Делал неожиданные паузы между словами. - Действие? М-да... Важнее результат действия... - Пожалуйста результат. - Большой объем информации передается... М-да. Передается на любое расстояние. Вне времени. Например, Мыслящий. Вы знаете, что Мыслящий являет собой информацию, закрепленную на кристаллической основе. М-да, основе... Ничего более. Информация о состоянии мозговых связей. Что? - Я слушаю, продолжайте. - Но это все. Инвертор передает Мыслящих на любое расстояние. Вне времени. - Что значит "вне времени"? - М-да... Как бы это... - сказал Иван Кузьмич. - Вот... Предположим, вы посылаете сигнал на Луну. Ответ вы можете получить не ранее чем две секунды спустя. Это ясно? - Конечно. Секунду занимает путь сигнала в одну сторону. Учитель смотрел куда-то в середину инвертора. - М-да, в одну сторону... К Венере это составит минуты, не помню, сколько. А инвертор дает ответ _м_г_н_о_в_е_н_н_о_. - То есть на прохождение сигнала не затрачивается время? - Если хотите - не затрачивается. Парадоксы времени! Они, знаете, вне логики. - Так... А расстояние? - Световые годы. - Так зачем вам корабли? Десантник надменно ответил: - Корабли принадлежат Пути. Инвертор - творение Замкнутых. Путь его не получит. - Напрасно загадываете, - сказал Зернов. - Каждое изобретение рано или поздно становится общим достоянием. Десантник пожал плечами. В его жесте, кроме усталости и равнодушия, было предупреждение: вы тоже не получите эту машину. Ваша планета тоже населена отнюдь не ангелами... Зернов мысленно согласился с этим и грустно подумал, что вместе с неоценимой помощью Линия девять задал ему массу хлопот и поставил его перед проблемами, разрешать которые он не вправе. Формально он обязан заполучить инвертор и не задумываться - добро или зло он творит... Помолчав, он спросил: - Вы говорили, что при помощи инвертора вам удалось переправить Мыслящих двоих детей на базовую планету и что дети этого "пока не знают"! Как это получается? Иван Кузьмич ответил не сразу. В инверторе послышалось стремительное стрекотание, щелканье, словно вдали дрались воробьи. Сооружение окуталось белым туманом, и по нему побежали знаки. Затем туман скрыл Ивана Кузьмича. Это продолжалось несколько секунд. Туман рассеялся. Иван Кузьмич проговорил как ни в чем не бывало: - Попытаюсь ответить на ваш вопрос о детях. Помните доклад Быстрова? Он говорил о двух вариантах калькирования разумов? Что Путь практикует вариант, при котором уничтожается оригинал - мозговые связи? Зернов уже привык к тому, что Линия девять знает все, что видел и слышал Благоволин до эпизода с мыльницей. Подтвердил: - Так. Помню. - Инвертор реализует более сложный вариант: калькирование без разрушения мозговых связей. Инвертор снимает дубликат разума. М-да. Дубликат, второй экземпляр. А первый простодушно резвится... Вот он. Извольте! За забором, подпрыгивая в велосипедном седле, прокатил мальчишка - стриженный ежиком, крепенький, с решительным мужским подбородком. Через секунду промчалась девочка, скорее даже девушка, в майке и шортах и с густой, жесткой на вид копной черных волос. - Извольте, - повторил Десантник. - Оба здесь. Резвятся. - А дубликаты - там? - Как я имел честь разъяснить. - Тогда я не понимаю. Вы говорили, что обязаны вернуть детей. Но там не дети, а дубликаты? Линия девять поднял руку: - Михаил Тихонович, мы чрезвычайно ценим сотрудничество с вами, я говорю от имени Замкнутых. Не кое в чем, я должен сказать и это, вы не можете нас понять. Вы отождествляете конкретную личность с конкретным телом, ее носителем, забывая, что личность есть информация, организованная определенным образом. Не только разум - личность целиком. Вдумайтесь: я послал в Космос дубликаты личностей, ничем не отличающиеся от оригиналов. Ничем! Они обладают полноценным разумом. Они осознают свое "я". Они живут в настоящем, обладают прошлым и мечтают о будущем. Создав их, мы выпустили в мир не дубликаты, а личности. После этого мы не имеем морального права бросить их на произвел судьбы. Их гибель будет такой же настоящей смертью, как ваша или моя. Более того, я не имею права и разлучить их с прошлым, которое им дорого. Я обязан вернуть их сюда - иначе они все равно погибнут. Зачахнут, как сосна, пересаженная в болото. Следовательно, я обязан вернуть их на Землю и объединить с личностями-оригиналами. Любой другой вариант будет убийством. Ну те, а с практической точки зрения... Они доставят сведения о Пути, которые весьма и весьма вам пригодятся. - Учитель усмехнулся. - Высокоморальное поведение всегда практично, таково мое скромное мнение. М-да. Есть надежда вернуть их в самом скором времени. - Что же, буду рад убедиться, - сказал Зернов. - Раз мы заговорили о морали, как бы вы поступили с Мыслящими Десантников? - Да как угодно, - сказал Иван Кузьмич. - Вы же их не приглашали на чашку чая. _М_е_н_я_ Путь не интересует. - А вы не ощущаете моральной ответственности за его действия? - Ощущаю. Поэтому я с ним сражаюсь, м-да... - Так, естественно, - согласился Зернов. - Иван Кузьмич, а почему вы послали детей - не взрослых, а детей? Десантник поднял палец характерным учительским жестом. - Это загадочная история, в которой я не разобрался, хоть и надлежало... Вы представляете себе биологический механизм пересадки личности, уважаемый Михаил Тихонович? - Совершенно не представляю, Иван Кузьмич, - слукавил Зернов. - Я практический работник в иной области, не так ли? - М-да... Попробую... Грубо говоря, при пересадке в мозгу закладывается новая сеть нервных связей, формирующая новую личность. М-да... Излучение "посредника" навязывает мозгу эти новые связи, причем старые остаются практически не затронутыми. Новая личность не вытесняет старую, они там вместе живут, сосуществуют. Но... - Учитель приложил палец к носу, - но две личности, принципиально разные к тому же, должны формировать два поведения, два различных поведения. Что невозможно. Посему все то, что именуется силой воли, а говоря на точном языке, мотивацией поведения, принадлежит лишь одной личности. Назовем ее начальствующей. И биологически... м-да, биологически... сложилось так, что личности народа Пути при пересадке в человеческий мозг являются начальствующими. Но! - Он снова поднял палец. - Если мозг этот - взрослый... Загадочная история, уверяю вас! Не представляю, как ее объяснить. Мне, как учителю по профессии, приятно воображать, что мотивация поведения у детей более мощная, чем у взрослых... Вы понимаете? - Так, так... - Почему детская личность оказывается начальствующей? Может быть, случайность. Может быть, мое наивное учительское мнение истинно. М-да. Не знаю... - А как считают _т_а_м_? - П-ф! Там! Путь не интересуется теориями... Официальная наука попросту отрицает любую возможность поражения Пути. Никто не возьмет над нами верх - и все тут. Прошу извинить. - Иван Кузьмич подошел к инвертору, прислушался, отошел. - Теперь я отвечу на ваш вопрос. Мне было нужно послать туда двоих людей, причем таких, какие несомненно будут начальствующими личностями. Без осечки. Вам ясно решение? Дети. Возможно более старшего возраста, но дети. Я выбрал двоих, которых я несколько лет наблюдал здесь во время летних каникул. Очень дружные, с волевыми и самобытными характерами. Прямодушные. Не трусы. Девчонка - просто золото... Мальчик лучше мотивирован, но попроще, попроще... А здоровье у обоих - ну, кремешки! - Учитель улыбнулся, первый раз Зернов видел, что он улыбается по-настоящему. - И я их отправил - дубликаты, естественно. - Благодарю вас за объяснения, - сказал Зернов. - Если я верно вас понял, дубликаты вернутся? Иван Кузьмич посмотрел на него, мрачно пожал плечами: - Делаю все возможное, м-да... Пока не знаю. Теперь прошу извинить, честь имею кланяться. - Он сунул голову в инвертор, между двумя алюминиевыми тарелками. Волосы его, потрескивая, поднялись дыбом. Так закончилась вторая и последняя встреча Зернова с Линией девять, Десантником-инсургентом. Вторая возможность Механический привратник поднял крышку люка в кабинете командора Пути. Отступил на два шага, замер. Из-за высокого порога выдвинулся синий капюшон, рука в синей перчатке взялась за бортик. На Севку взглянули бесстрастные глаза монтажницы высшего класса Тачч. Она поднялась в кабинет, приняла безупречную уставную стойку, сделала два уставных шага вперед, отсалютовала с небрежной четкостью. За ней чинно вылез Нурра. Отпихнул робота башмаком и сам закрыл крышку. И захохотал, приплясывая. - Арроу! Вот и мы! Что же вы стоите, как сломанные питы? Севка спросил, едва шевеля челюстями от волнения: - Кто ты? - Монтажница высшего класса Тачч, ваша предусмотрительность, - был спокойный ответ. - Ваш инженер для поручений. - Кто ты? - Я не вполне понимаю, вашусмотрительность... - Говорю тебе, он - инопланетный! - корчась от смеха, прохрипел Нурра. - Скажи ей что-нибудь по-своему, благодетель!.. "Машка не верит, что я командор Пути", - понял Севка. Ему пришлось сесть. Ноги ослабели. Говорить "по-своему" он не мог. Надо было что-то придумать. Он пробормотал: - Я есть Ше-уа. Ты понимаешь меня? - Нет, ваша предусмотрительность. В самом деле, трудно было понять, что "Ше-уа" означает "Сева"... Но у Севки - нет, у командора Пути - появилось скверное подозрение. Что Нурра предал его и сейчас разыгрывается фарс. Якобы Машка не узнает, а на самом деле это прежняя Тачч... Больно уж долго они ходили... Скверная мысль. Однако реальная. Он спросил: - Ты помнишь коллективное животное, у которого была нора рядом с колодцем? Лицо Тачч мгновенно изменилось. - Да. Да! Помню! - Какая шерсть у него? - У него колючки... - ответила Машка. Это была она, честное слово! Кто еще мог знать, что у ежа колючки? И что под "коллективным животным" командор Пути подразумевал ежа Тимофея Ивановича? Потом говорили о какой-то чепухе. Вроде: "Тебе было очень страшно?" "Да нет, я как спала. Очнулась и вижу - ты. А ты и говоришь: "Я Нурра". Вот почему они долго ходили. Машка последний раз видела Севку в теле бедняги Глора и совсем запуталась, пока Нурра втолковывал ей, что он не Севка, и так далее. Сейчас он слонялся по кабинету, то и дело принимаясь хохотать и выкрикивать: "У-уа, протрите мне иллюминаторы, погибаю!" Между тем начался предстартовый отсчет времени. Уже прибыли на причалы швартовые команды. Буксировщик закрепили в кормовой нише корабля, и счастливчик Тафа принялся капризничать. Он гнусавил на весь Ближний Космос: "Одиннадцатый болт люфтит", то есть плохо затянут. Специалисту низшего класса Тафе хотелось покуражиться над господами из высших каст - сегодня его день. И он куражился. Вызвал своего второго пилота, командора Пути, и осведомился, успеет ли его предусмотрительность привыкнуть к пилотскому креслу... Этот дерзкий вопрос вернул Севку к действительности. Он Джал Восьмой и пока что командор Пути на этой проклятой планете. Он пробасил с неподдельным на сей раз добродушием: - Не суетись, паренек... Я пилот не в первом поколении. Однако по расписанию, второму пилоту буксировщика надлежало вот-вот прибыть в корабль. Он оторвал себя от Машки. Быстро, оглядываясь на бушующие экраны, объяснил положение. Первая возможность - выйти в открытый вестибюль причала и вызвать Учителя. Их ждут на Земле, и задача выполнена. Но есть вторая возможность - отправиться с кораблем к Холодному и совершить задуманное. Он объяснил, что именно. Машка сказала, глядя на него непроницаемыми глазами Тачч: - Я должна прослушать регламент заправки и подумать. Нурра принялся восторженно чесаться и подвывать. - Тафа? Мозгляк-то, у которого болты люфтят? Ты его пришиби, ар-роу! - А после что? - После отобьемся! Охрану побьем и на корабле смотаемся! - Ну, понес, чурбан!.. Заправочная команда - больше двадцати семи душ. Всех побьешь? - буркнул командор Пути. Он уже не стал объяснять, что Космическая Охрана имеет в виду попытки угона кораблей. На этот случай подняты "Раты". На экране планетного вещания как раз проходило звено стремительных ракет - странные гибриды стрелы с этажеркой, сопровождаемые длинными языками бесцветного пламени. "Раты" мчались над дневной стороной планеты, и оба Солнца играли на плоскостях "этажерок" - радиаторов сверхглубокого охлаждения. В эфире перекликались пилоты патрульных и спасательных кораблей, пищали сигналы маяков, переругивались дежурные команды со спутников. Кто-то вызывал "ракету его отважности Великого Десантника". Значит, Нуль оставил свою затянувшуюся вахту на маяке, желает принять посильное участие... Милости просим, дорогой, милости просим... В кабинет ворвался голос Первого ходового Диспетчера: - Ваша предусмотрительность, второго пилота ждут в рубке через две девятых. - Ну, что скажешь? - спросил командор у госпожи Тачч, избегая обращения по имени. - Нам пора. Она подошла ближе - щеголеватая, подтянутая, придерживая лучемет на глянцевитой портупее. - Я посмотрела регламент. Полагаю, надо идти на корабль и действовать сообразно обстановке. Наименее вызывающим и опасным методом. - Она усмехнулась. - А мы приготовим колючки... - Приготовим, клянусь белыми молниями! - сказал Нурра. Севка для успокоения совести возразил: - А если нас не выпустят из корабля? Учитель предупреждал, что мы должны быть в невесомости и вне брони. - Слушай, - сказала Машка, - ты чересчур вошел в роль. Оглянись. Кроме нас троих, здесь все - оловянные солдатики. Рабы. Кто из них посмеет усомниться в Великом командоре? - Ар-роу, кто? - подхватил Нурра. - Ладно. Проверьте лучеметы, - сказал Севка. И они пошли в корабль. Отшагивая по коридорам и лестницам - в последний раз, как три дня назад по планете, - отшагивая, снисходительно салютуя, помахивая рукой в парадной командорской перчатке, Севка не оглядывался, не смотрел на Машку. Шел как плыл. Он был совершенно счастлив. Машка шла за ним - в двух шагах справа. Теперь ему все нипочем. Фокус у Холодного? Э, подумаешь... Он сделает свое дело чисто и мастерски. Непременно надо прощупать поворотливость корабля. Надо ощутить его своей рукой. Потом - установка оси буксировщика на оси корабля. Потом - регулировка кодовых экранов. Тонкая штука! Тафа гонял на буксировщике не один час и умеет учитывать неизбежные неточности экранов, гравитометров и прочего. Ну, ладно. "Сработаем", - думал пилот Джал, влезая в скафандр, проверяя автоматы дыхания, отопления, охлаждения, подвеску лучемета, лобовую лампу и, конечно, пластинку с неском, угощающим хитрого курга. Пластинку - в карман скафандра... За двенадцать минут до старта его предусмотрительность переступил порог дока и очутился на корабле. Еще через минуту распахнулся люк буксировщика. Джал нырнул в горловину, и люк захлопнулся. Машка с Нуррой и Клагг остались снаружи - внутри корабля, но вне буксировочной ракеты. Они будут охранять люк вместо трех офицеров. Это устроил Клагг по приказу Джала. Командор протиснулся на место второго пилота и потрепал Тафу по хилому плечу. Пилот осклабился и прогнусавил: - Во, теперь будет порядок, вашусмотрительность! Лучемет болтался на его груди - слишком длинная портупея. Для такого малыша не нашлось подходящей по росту. Затыльник с гашетками помещался под мышкой скафандра и мешал пилоту работать. - Ты сними лучемет, - посоветовал командор Пути. - Бахнешь, и нам конец. Пилоту не особенно то хотелось расставаться с лучеметом. По должности ему не полагалось оружия, он получал его в особых случаях, как сегодня. - Слушаюсь, - неохотно сказал Тафа, стягивая портупею. Положить оружие было некуда. Разве что за сиденье, откуда лучемет не выудишь и ради спасения жизни... Хрипнули динамики - заработала связь. Тысячи балогов увидели на экранах первого пилота, простолюдина Тафу, и второго пилота - Великого командора Пути Джала... Приторный голос корреспондента планетного вещания замурлыкал: - Вот заработала связь - одна девятая часа осталась до торжественного момента... Вы видите мужественное лицо его предусмотрительности Джала Восьмого рядом с простым пилотом, специалистом третьего класса. Вот вам пример, простолюдины! Работайте честно, и вы заслужите похвалу, и - кому ведом Путь? - планета увидит вас рядом с Великим!... Тафа восхищенно улыбался. Джал отсалютовал невидимым зрителям. Благодарение Пути, хоть звук не транслируется на всю планету, можно выругаться... - ... Его предусмотрительность поднимает сегодня свой сто семьдесят седьмой корабль! Пилот Тафа буксирует на ответственнейшую операцию заправки уже третий корабль Пути. Все мы надеемся, что еще до Большого заката он будет господином Тафой, пилотом второго класса! - корреспондент слегка задохнулся от восторженности. - Добрая традиция, по которой его предусмотрительность лично сопровождает корабли, зародилась... Командор выключил планетное вещание. - Эй, паренек... Давай-ка разберемся, как у тебя отрегулированы оси. Где сейчас маяк? Вертикальная ось, горизонтальная ось, плоскость эклиптики, радиус на маяк, радиус на Большой Сверкающий. Векторы тяги. Оси гравитации. Посторонние мысли прочь. Он знал, что за каждым его движением следят и будут следить до конца господа Великий Диспетчер и Великий Десантник. И знал, что должен вернуться домой и привести с собой Машку. Ночная сторона Оба Солнца ушли за планету. В черной пустоте празднично сияли все прожекторы, которые можно было зажечь, - на маяке, на громадной трубе причала, на патрульных ракетах. Казалось, что док вместе с ракетами неподвижно висит в пустоте. Экраны буксировщика были подключены к электронным глазам корабля, и оба пилота, сидевшие в круглой кабинке, видели всю окрестность. Нижнюю часть экранов занимала темная полоса - док. Далеко впереди, чуть ниже носа, светился шарик Холодного. Пустяковая дистанция. Время старта было выбрано так, чтобы док и спутник находились в противостоянии. Тафа держал руки на рычажках управления и смотрел на экран. Шла последняя минута. - Буксир, буксир, - заговорил динамик. - Буксир, я корабль. Готовы к старту. - Корабль, я буксир, - отвечал командор Пути. - Стартуем в момент "ноль". Взвыли ревуны. С площадки мастерских прыгнула сигнальная ракета и, плюясь цветными огнями, устремилась в зенит. Ноль! Тафа шевельнул пальцами. Звезды, огни, цветной еж сигнальной ракеты поплыли по экранам. Под ногами сверкнула оболочка дока - прожекторы заглянули в щель между ним и кораблем. Джал повернулся к заднему экрану - посмотреть, как проходит корма. Отошли! Пофыркивая горячей тягой, буксировщик толкал громадину вверх, от планеты. Патрульные приветствовали корабль, зажигая и гася бортовые огни. - С благополучным стартом, вашусмотрительность, - сказал Тафа. - Изволите принять управление? Как и прошлые два раза, они разделили работу между собой. Тафа стартует и швартуется, а командор Пути пилотирует на маршруте и помогает при швартовке. Следующие полчаса он вел корабль к Холодному. Корабль чисто, плавно лег на гиперболическую орбиту, затормозил и очутился под Холодным - уже на эллиптической орбите. Две махины шли рядом, на ничтожном - по космическим масштабам - расстоянии. Всего три километра. На потолочных экранах Холодный выглядел как игрушка. Мягко светящийся голубой шарик и стеклянная палочка. Он был немного впереди по ходу корабля. Большой прожектор, установленный в конце причала, непрерывно передавал на космической азбуке: "Во имя Пути! Во имя Пути!" Мощно было рассмотреть крошечные фигурки людей внутри причала. Муравьи в стеклянной трубочке... На нижних экранах была планета. Ночная сторона... Медленно-медленно ползли огненные лужицы, палочки, запятые. Мигали предупредительные огни на верхушках Башен. Патрульные ракеты висели между кораблем и планетой, как предохранительная сетка под гимнастом. Световые маяки брызгали струями плотного оранжевого света. Вся планета смотрела на двух пилотов, запертых в крошечной кабине буксировщика. А они ждали, когда наконец корабль подтянется к Холодному. Джал контролировал расстояние по дальномеру. На несколько секунд он ощутил себя мальчишкой. И у него, и у Севки было особенное отношение к пилотам. Все мальчишки любят пилотов. Командор Пути улыбнулся. Тысячи экранов, наверно, показали его улыбку, сотни тысяч балогов ее увидели, и никто не догадался, чему он обрадовался. Он ощущал себя настолько спокойным и уверенным, что нарушил этикет и спросил по внутренней связи: - Госпожа Тачч, господин Глор, как вы? - Благодарим вашу предусмотрительность, все благополучно. Голос Тачч был чужим настолько, насколько звук может быть чужим. Неожиданно пронзительный, отталкивающий, как визг тормозов, раздавшийся среди ночи под окном. Севке стало не по себе. Под ногами плыла ночная сторона чужой планеты. Впереди неуклонно увеличивался зеркальный шар. Он занимал уже половину экрана, и в нем различалось темное булавообразное отражение корабля. Швартовка у спутника Холодного Тафа сказал: "Во имя Пути..." Джал притормозил. Стеклянный причал Холодного был виден, как короткая коническая башня, косо висящая в черноте над головой. Нос корабля остановился под концом причала, а корма - под хранилищем. "Поворот по вертикали", - сказал Тафа. На носу корабля заработал маленький рулевой двигатель. Тафа регулировал его тягу правой рукой, а левой управлял буксировщиком, опуская корму и поднимая нос. Одновременно он пошевеливал педалями - ставил корабль строго вдоль причала. Пилот мучительно щурился, - все лицо пошло мелкими, злыми морщинками. Восемьдесят тысяч тонн не игрушка, ах и ах... Начав поворачиваться, эти тонны не желали останавливаться. Рычажки давно переброшены на торможение, а корма все жмет от хранилища. Встала наконец... Корабль повис почти параллельно причалу, в какой-то сотне метров. Чтобы видеть хранилище, пилотам приходилось поворачиваться боком. - Чуток промазал, - хрюкнул Тафа. Он был отменный пилот. С одного захода поставил корабль почти на чистую параллель с причалом. Если бы корабль встал совсем чисто, работа была бы окончена, и пилот выдернул бы ключ из щита, отключив двигатели. Остальное мог сделать спутник, включив на долю секунды гравитационное поле. К счастью, параллель не была чистой. - Подправим, паренек? - Подправим, вашусмотрительность... Веду корму. Готовы? - Готов. Веди. Тафа лег правым боком на спинку кресла и, глядя на кормовой верхний экран, начал поднимать корму. Командор держал руку на рычажке носового двигателя. В случае чего, ему следовало "придержать нос" - не давать ему опускаться. А рука боялась. Она вдруг забыла, в какую сторону поворачивается сектор. Пришлось наклониться и посмотреть. Подъем - на себя. Опустить нос - от себя. - Придержите... - сказал первый пилот. - Стоп... Еще. Стоп. Командор дважды повел рычаг на себя, поворот стал тормозиться, но слишком быстро. Тафа крикнул: - Перебрали! Нос книзу! Со стороны было непонятно, почему он так нервничает. Нос поднимался чуть заметно, ползком. Но восемьдесят тысяч тонн медлительны по природе. Они медленно разгоняются и еще медленней останавливаются. Опустить - то есть от себя... Джал толкнул рычаг. Переждал. Толкнул еще раз Нос пошел вниз, а корма - вверх, к сияющей стенке хранилища. Он толкнул в третий раз и придержал. Он держал бы до конца, но рукоятка выдернулась из пальцев - это пилот, бешено перекосив лицо, рванул оба двигателя. И замер. И Джал замер. Буксировщик трясся и тормозил, раскачиваясь на болтах, а корма шла вверх. Медленно лезла, придвигаясь к хранилищу. Очертания Холодного дрогнули и размылись на экране - автоматы включили антитяготение, но поздно! Корабль нельзя уже было остановить. Медленно, медленно, как пловец в прозрачной воде прикасается к буйку, как рыба идет сквозь водоросли, корабль придвинулся к блестящей поверхности хранилища. Вздрогнул. Зеркальная поверхность вмялась темным треугольником. Очень медленно. Блики играли вокруг вмятины. Черный, как Космос, треугольник увеличивался. Это корма уходила все глубже, и электронные глаза корабля поочередно тонули в темноте хранилища. Тафа застонал и скорчился в кресле. Как бы отозвавшись на этот слабый звук, раздалось шипение. Оно тоже было тихим, но в космической тишине казалось оглушительным. Экраны затянуло молоком, кипящим огромными пузырями. Жидкий кислород хлынул из хранилища, обволок корабль от носа до кормы и закипел на корпусе, как молоко, бегущее из кастрюли в огонь. Командор Пути сосчитал до восемнадцати - Великий Диспетчер молчал. И Великий Десантник молчал. Пилот Тафа неподвижно висел в фиксаторах. Джал надвинул на его голову шлем - по аварийной инструкции, вынул из щитка пилотский ключ, опустил шлем своего скафандра. Его охватило облегчение. Сделано. Все-таки он сделал это. Чисто сделано. Кроме Тафы, никто не догадался, что авария подстроена. Пилотская ошибка, не более... Он спокойно сидел и ждал, что будет дальше. Обидно, если теперь будет взрыв, когда все получилось так хорошо. Опоздали Знаменательным вечером ... июля, когда стало достоверно известно, что Десантники, ушедшие за рубеж, выловлены и еще четыре обезврежены в Москве, руководители служб Центра собрались на совещание. Говоря же начистоту, они собрались, чтобы посидеть вместе и полчаса передохнуть - и кто бы стал их осуждать за это? Первый вечер у них было хорошее настроение. Первый раз за много дней общий любимец Митя Благоволин приготовил на всю компанию свой особенный кофе. "И очень славно" - как сказала Анна Егоровна. Короткий доклад Ильи Михайловича был выслушан как бы между прочим. Благодушно прихлебывая кофе, он сказал, что с понедельника - а была суббота - детекторы-распознаватели пойдут с конвейера, по сотне штук в сутки. Уже сейчас оперативная служба получила семь портативных детекторов. Поговорили о том о сем. Операционисты - математики и психологи - обещали к понедельнику закончить график раздачи детекторов оперативным группам. Где-то есть большая вероятность поймать оставшихся Десантников, где-то меньшая. Зернов попросил еще учесть, что некоторое количество надо будет передать за границу. Операционисты доложили, что это предусмотрено. Беседовали спокойно, ровно - благодушествовали. И вдруг Митя спросил о Линии девять. Все притихли. Суровые правила секретности, принятые в Центре, не разрешали спрашивать о делах, находящихся в чужом ведении, а тем более в компетенции начальства. Но таинственная личность Десантника-перебежчика всех интересовала. Тишина длилась секунду-другую - ровно столько, сколько нужно было Михаилу Тихоновичу на последнюю проверку своего решения: секрет инвертора остается для землян секретом. Он сказал: - Иван Кузьмич, говорите? Мы его интернировали на даче, где он и прежде находился. По-моему, с некоторого времени он намеренно путает карты. В чем путает? Утверждает, что послал разведчиков - детей, а они перед окном катаются на велосипедах. Сам видел. Так... Ну и прибор его... - Зернов пошевелил пальцами, - вызывает сомнения. Благоволин опустил глаза. "Понимает, - подумал Зернов. - Все понимает и одобряет". Анна Егоровна, которой очень нравился Зернов, согласно кивала. Большей части специалистов - математикам, врачам, психологам - вопрос об инверторе был не по зубам. Ждали, что скажут кибернетисты. И, разумеется, Илья Михайлович спросил: - Разве нам не стоило бы ознакомиться с этим прибором, Михаил Тихонович? Одно время и "посредники" числились по разряду "липы". Зернов улыбнулся: - Разумеется, Илья Михайлович! Хоть завтра езжайте - Иван Павлович организует машины. Выезд к Ивану Кузьмичу назначили на послезавтра, поскольку в воскресенье электронщики были заняты на производстве, а Благоволин - на испытательном стенде. Послезавтра они освободятся и займутся Линией девять. И заговорили о другом. Дмитрий Алексеевич сидел, не поднимая глаз. Зернов поглядывал на него и думал: вот уже появилось новое поколение, которое не хочет повторять наши ошибки. Которое не боится верить небывалому и различает небывалое от невозможного, а мы этого не умели. Которое заботится о благе человечества, не путая истинные блага с сиюминутными выгодами. "Как странно, - думал Зернов, - ведь это наше поколение поняло, что знание может быть опасным. На наших глазах атомная бомба перестала быть секретом одной страны. Потом водородная бомба, и ракетные атомные подводные лодки, и глобальные ракеты. Да, мы поняли, но вчуже, а осознание оставили ему, следующему поколению. Как трудно мне было уговорить себя не накладывать руку на секрет инвертора, этого абсолютного оружия. Убедить себя, что на Земле у нее в сотни раз больше оружия, чем нужно. Что максимум через три года инвертор появится на вооружении всех армий, и вновь установится "равновесие силы"! А Дмитрию это решение ничего бы не стоило. Что же, теперь мы сравнялись, приятель... Ты осмелился принять сотрудничество пришельца, я осмелился отказаться от его оружия. Надеюсь, что послезавтра Илья Михайлович не найдет там инвертора..." Так думал Зернов, дослушивая соображения своих сотрудников, прощаясь с ними, то здесь, то там вставляя уместное замечание. Он последним вышел из конференц-зала и привычно двинулся в свой кабинет, - приближалась полночь и с ней очередная запись в дневнике. Загудел внутренний телефон: - Докладывает узел связи. "Дача" просит соединения. - Соедините... Дача, первый слушает. - Товарищ первый, докладывает Кашицын! Учитель просит разрешения переговорить. Капитан Кашицын был старшим в охране Десантника. Зернов усмехнулся - представил себе, как Линия девять "просит". - Да, разрешаю. Пауза. Затем знакомый голос с наставительной интонацией: - У аппарата? - Первый у аппарата, - сказал Зернов. - М-да, я вас узнал. Итак, приходится прощаться. Ми... - Было слышно, что Кашицын поправляет: "Товарищ первый!" - ... Товарищ первый. М-да. Прощайте, не поминайте лихом, как говорится. Я ухожу, и... - Не совсем вас понимаю, - мягко перебил Зернов. - Не желаете сказать что-нибудь по делу? - Дела закончены. Эскадру отзывают. Прощайте. Качество линии спецсвязи было великолепное. Зернов слышал, как легла на стол трубка, простучали шаги, затем донесся голос капитана Кашицына: - Товарищ первый, разрешите доложить... - Отставить. Где он? - Вернулся к машинке... стой!! - вскрикнул Кашицын, в трубке загрохотало. "Уронил трубку", - понял Зернов. Через несколько секунд капитан закричал в телефон: - Разрешите доложить, Учитель лежит без сознания, машина рассыпалась пылью! Товарищ первый!.. Зернов распорядился: Учителя привести в сознание, "пыль" не трогать, ждать группы из Н... Выслал на дачу врача и следователя - с детектором и "посредником", на всякий случай. И долго стоял у окна, прежде чем достать дневник. Линия девять снова исполнил обещанное. Инвертор перебросил его в неведомые просторы Космоса и самоуничтожился, рассыпался серой пылью, как и остальные аппараты Десантников после определенного числа срабатываний. Во имя спасения Прожекторы Холодного погасли. Извержение продолжалось во тьме. Слабый свет маяков освещал поверхность спутника, покрытую кипящей жидкостью. Фонтан жидкого гелия бил в пустоту, вздымаясь над густым облаком грозной кислородно-водородной смеси. Из облака вылетали, мигая аварийными лампами, балоги в скафандрах - экипаж покидал Холодный. Взрыв мог ударить а любую секунду. Планета потрясенно молчала. В эфире слышались голоса пилотов спасательных ракет. На экране было видно, как они ложатся в дрейф вокруг Холодного и подбирают экипаж спутника Командор Пути отметил, что экраны очистились - "молоко" испарилось с обшивки. Незнакомый голос предупредил, что за его предусмотрительностью идет ракета со спутника Сторожевого. Тогда Джал быстро проверил скафандр и поднял Тафу. Пришлось проверить и его скафандр. Пилот не шевелился, только дышал, похрипывая. В корабле было светло. Никто из команды не пришел встретить командора Пути. Выбравшись из путаницы ракетных дюз, Джал увидел четыре фигуры - Тачч, Нурры, Клагга и безжизненного пита. Они молчали. Нурра и Машка - из осторожности, Клагг - с перепугу, а пит - потому что в нем не было Мыслящего. Джал распорядился: - К кормовому люку, порученцы! Живее! Надо было спешить, пока не пришла ракета со Сторожевого. Идти туда, в лапы к Диспетчеру и Десантнику, было вовсе ни к чему. - Господин начальник Охраны, поручаю вам пилота. Отправите в главное хозяйство. Идите в корабль. Клагг отсалютовал, подхватил Тафу и поскорей прыгнул в коридор. Мелькнули его башмаки, дурацки растопыренные в полете. "Вот и все", - подумал Севка. Они вышли в Космос, уцепились за решетку временного причала. Нурра деловито закрепил свою ношу, Первосортное Искусственное Тело, за карабин на поясе, чтобы не улетела в пустоту. Проговорил: - Вот сейчас и ахнет... Действительно, корабль и Холодный, окутанные смертоносным облаком, приближались к краю планетной тени. Мрачная радуга космического восхода уже играла на броне. Корабль, как стена, вздымался за спинами, а впереди был Космос. Молчаливые звезды. Севка толстыми от защитных перчаток пальцами достал "поздравительную пластинку". На ней было одно лишь слово: "Иду". Мимо причала плавно, как лифт, скользнула спасательная ракета, на секунду ослепила оранжевым маяком - и сейчас же над темной стороной планеты появился другой, двойной опознавательный огонь. Оранжевый с белым, сигнал Охраны. - За нами, - сказала Машка. "Иду. Иду. Иду!.." - бежало по пластинке. "Хвалился, что можешь забрать в любую секунду, - подумал Севка об Иване Кузьмиче. - Длинные же выходят секунды..." Он сунул пластинку в карман, выключил радиостанцию скафандра, прижал свой шлем к Машинному, а Нурру придвинул рукой и сказал: - Лучеметы наизготовку. К Сторожевому не пойдем. Сквозь толстые скорлупы шлемов он вдруг видел, что Машка-Тачч смотрит мимо него и пощелкивает челюстями, как от сильного изумления. Он оглянулся - пит ожил! Это не могло быть обманом зрения. Облегченный скафандр для искусственных тел позволял видеть, как пит характерно потягивается, хлопает веками - получил Мыслящего... И уже неуловимо быстрым движением, недоступным балогу, отстегнулся от штанги причала, прижал свой шлем к Севкиному и сказал: - Я пришел. Вы уйдете через одну восемнадцатую. Гулкий металлический голос. Два изумленных лица перед глазами - в пузырях шлемов, сквозь которые мутно светят звезды. И неподвижное лицо пита. Глянцевитое, начищенное, мертвое. Вот что значило "иду", подумал Севка. Вот так Учитель... Значит, мы сейчас _у_й_д_е_м_ и не узнаем, что будет дальше. А пит заговорил снова: - Где Мыслящий Номдала? - Кого-кого? Ты у меня поговоришь! - сказал Нурра. - Ты - Нурра? - спросил пит. - Твое полное имя? - Нурра, сын Эри... Благодетель, что ему надо?! - Мы - Шорг. Во имя спасения, - раздельно произнес пит. Нурра с неистовой яростью бросился на Учителя-пита. Стал трясти. Тот невозмутимо повторял: - Где Мыслящий Номдала? - Шорг, Шорг! - вопил Нурра и тряс его. - Выпусти нас! - сказал пит. Приближающаяся ракета Охраны осветила их прожектором, ослепила. "Нурра сошел с ума", - подумал Севка и стал отдирать его от Шорга. Безумец немедленно бросил пита, налетел на Севку, схватил за горловину скафандра, прижал к себе и заорал: - Во имя спасения! Это Шорг, вождь Замкнутых! - Молчи, - сказал пит. - Слушай, мальчик. Сейчас вы вернетесь на Чирагу. Пусть вас ничто не удивляет. Вас будут расспрашивать. Расскажите все, что видели и знаете. - Конечно, как же иначе? - сказал Севка. - Но... - Заложи Номдала в "посредник" и передай его Нурре, - сказал пит. Севка повиновался. - Нурра, пересадишь Номдала в командора Пути, когда инопланетные уйдут. - Если успею, - проворчал Нурра. - Охранюги... Прожектор светил в полную силу. Наверно, "Рата" подтягивалась к самому причалу. Севка не мог ее видеть - они опять стояли, сдвинув шлемы. Он спросил: - Номдал тоже Замкнутый? Пит зашевелил челюстями, но Севка уже не слышал его слов. Время и пространство сдвинулись. Пронзительно-голубой свет прожектора стал оранжевым, и в нем обнаружились объемные изображения. Странно изогнутые, словно сделанные из жидкого теста, перед Севкой проплыли: Великий Диспетчер - неподвижный, хмурый, в снежно-белом комбинезоне; Великий Десантник - хищно настороженный, в желтом комбинезоне с черным квадратом лаби-лаби на груди, в желтом лаковом шлеме с острым гребнем. Лицом к лицу с ними стояли Номдал, Нурра, Тачч и вождь Замкнутых. Тачч сжимала в руке страшное оружие, распылитель, и все это не было изображением, но действительностью, в которой Севке и Машке уже не было места. Севка лишь подумал: "Распылитель? Это же на "спутнике"! Ведь пробьет кожух - и всем им конец..." Севку и Машку заволокло белым туманом, закружило винтом, и они исчезли. Потянулось _н_и_ч_т_о_ и _н_и_г_д_е_, потом кончилось, они вдохнули хвойный ночной воздух, ногами ощутили землю и услышали тихий шум деревьев и перестук ночной электрички. Странное время Они стояли перед клумбой анютиных глазок и держались за руки. Было очень темно. Совсем как в ту ночь, с которой начались их приключения. Чуть белела веранда, светились пятнышки белых анютиных глазок, и, когда отстучала электричка, стало слышно жужжание пчелы на клумбе. Совсем как в ту ночь. Пчела пожужжала и смолкла - заснула. Откуда-то доносились неясные звуки. Не то голоса, не то повизгиванье. А Машкина рука была теплой и шершавой, как всегда. В свободной руке ее была расческа. "Как же так? - подумал Севка. - Что же, мы все дни так и простояли у клумбы и Машка держала расческу?" В этот момент она бросила расческу, придвинула лицо и поцеловала Севку. И он ее поцеловал, и некоторое время они стояли неподвижно, щека к щеке, и было очень странно и чудесно. Она отодвинулась первой и прошептала: - Сколько же времени прошло? - Не пойму, - прошептал Севка. Он оторвал подошвы от земли, подкрался к веранде, влез на край фундамента. Нос его прижался к пыльному стеклу. За стеклом было совершенно уже темно, пришлось долго щуриться и вертеть головой, пока удалось рассмотреть светлый прямоугольник раскрытой книги. Мать спала спокойно, и... Севка придержал дыхание. Книга шевельнулась, захлопнулась и исчезла. Заскрипела старая раскладушка - мать поворачивалась на бок. Совсем как в ту ночь. За несколько секунд перед тем, как они прикоснулись к белому туману, мать проснулась и положила книгу, думая о нем, Севке... И еще - расческа. Он спрыгнул на землю. - По-моему, это все еще _с_е_г_о_д_н_я_. - По-моему, тоже... Они поискали в траве расческу и пошли, держась на некотором расстоянии друг от друга. Вот старая ель. Ого, какая здоровая стала муравьиная куча! Смотри-ка, георгины! В темноте они казались бархатно-черными. Но _с_е_г_о_д_н_я_ их еще не было. Из цветов были анютины глазки да табак. А теперь - георгины, И запахи другие - не ранним уже, а поздним летом пахло в саду. Густая летняя роса брызгала по коленям. Значит, прошло много дней. Может быть, несколько недель. Сколько - Севка и Машка не знали, потому что они побывали _т_а_м_, оставаясь здесь. Сейчас они уже помнили, как отцветал табак и распускались георгины, а сегодня днем Севка налетел на забор и погнул велосипедную раму. В том "сегодня" велосипед был цел. Кто-то привел здешних Машку и Севку навстречу тамошним, на то же место, откуда они уходили. Позаботился, чтобы с ними была расческа. Поняв это, они внезапно, зверски захотели спать. Вдруг как подушкой ударило по голове. Впору лечь прямо в мокрую от росы траву. Севка был уверен, что на обратном пути заснет совсем, но шел, потому что по вечерам всегда провожал Машку до дома. На гуровской даче был полный свет во всех окнах. Ходили неизвестные люди. Во дворе стояли две "Волги". Машка остановилась и внимательно рассмотрела суету. - Сегодня разговаривать не пойду, - предупредил Севка. - Спать хочу невыносимо. - Я туда и вовсе не собираюсь. Вот еще! - строптиво сказала Машка. - Его-то уже нет, ушел... Жалко, честное слово! По сухой, теплой дорожке пошли к Машкиному дому. Скворчат не было слышно - выросли. Севка в полудреме оглядывался. Темнота складывалась в странные фигуры. Вот медведь на шести ногах... Севка спросил: - Как ты думаешь, _т_а_м_ удастся? - Трудно им, - буркнула Машка. - А тебе, наверно, тоже было трудно. Я тебя здорово подвела? - Я бы один там пропал, - сказал Севка. - Ничего бы ты не пропал. Просто одному всегда тяжелей. Они оба были правы. Очень хорошо было идти по твердой, теплой земле и держаться за руки.