, миссисы Дарреллы, - заверил Спиро, вручая ей телеграмму. - Я попросить человека на почте прочитать мне. Это от мистеры Ларри. - О боже, - сказала мама, предчувствуя неладное. В телеграмме говорилось всего-навсего следующее: "Забыл сказать что Принц Джиджибой приедет погостить немного одиннадцатого. Афины чудесны. Обнимаю Ларри". - Право же, этот Ларри несносен! - сердито воскликнула мама. - Как он может приглашать к нам принца? Знает ведь, что у нас нет подходящих комнат для членов королевской семьи. И самого его нет дома. Кто скажет мне, как принимать принца? Она в смятении смотрела на нас, но ни Спиро, ни я не могли посоветовать ей ничего разумного. И не было даже возможности вызвать телеграммой Ларри, потому что он, как обычно, отбыл, не оставив адреса своих друзей. - Одиннадцатое, это же завтра, верно? - продолжала мама. - Очевидно, он прибудет на пароходе, который идет из Бриндизи. Спиро, вы не могли бы встретить его и привезти сюда? И захватить молодой баранины для ленча? Джерри, пойди попроси Марго поставить цветы в гостевой комнате и проверить, не напустили ли там собаки блох. И пусть Лесли отправится в деревню и закажет свежей рыбы у рыжего Спиро. Ох уж этот Ларри... Ну, я с ним поговорю, когда он вернется. Взваливать на меня такую обузу в моем возрасте-принцев принимать... Мама бесцельно заходила по кухне, сердито гремя кастрюлями и сковородками. - Я привезти георгины из своего садов, чтобы украсить столы. Шампанское вам нужны? - спросил Спиро, явно считая, что принца надлежит встретить подобающим образом. - Ну уж нет. Если он думает, что я готова платить по фунту за бутылку шампанского, то ошибается. Хоть и принц, а вино пусть пьет такое же, как мы все, - твердо произнесла мама и тут же добавила: - Ладно, привезите ящик на всякий случай. Его поить шампанским не обязательно, а вообще может пригодиться. - Не волноваться, миссисы Дарреллы, - успокоил ее Спиро. - Я делать все, что вам пожелаете. Хотите, я снова привезти королевских дворецкого? Бывшим королевским дворецким был аристократического вида древний старик, которого Спиро извлекал из небытия всякий раз, когда у нас затевался большой прием. - Нет-нет, Спиро, к чему нам такие хлопоты. Как-никак, он является нежданным гостем, пусть уж не взыщет. Чем богаты, тем и рады... разделит наши трапезы... и... и если ему не понравится... беда, да и только, - сбивчиво говорила мама, шелуша дрожащими пальцами горох над дуршлагом и роняя половину на пол. - Да, Джерри, пойди попроси Марго, чтобы быстренько пошила новые занавески для столовой. Материал лежит у меня в спальне. Старые совсем не смотрятся после того, как Лес подпалил их. В доме развернулась кипучая деятельность. Опасаясь возможных блох, деревянный пол гостевой комнаты выскоблили почти до белизны; Марго в рекордный срок сшила новые занавески и повсюду расставила цветы; Лесли почистил свои ружья и навел порядок в лодке на случай, если принц захочет поохотиться или совершить морскую прогулку. Румяная от печного жара, мама сновала по кухне, готовя лепешки, торты, запеканки, пряники, яблочные пироги, бисквиты со сбитыми сливками, желе и тушеное мясо. Мне всего лишь было сказано, чтобы очистил веранду от животных и не спускал с них глаз, сходил постричься и не забыл надеть чистую рубашку. На другой день, одетые по указаниям мамы, мы все сидели на веранде и терпеливо ждали, когда Спиро доставит принца. - Интересно, чей же он принц? - спросил Лесли. - По правде говоря, не знаю, - ответила мама. - Наверно, из какого-нибудь маленького штата, где управляют махараджи. - Какое странное имя-Джиджибой, - заметила Марго. - Ты уверена, что оно настоящее? - Разумеется, настоящее, милая, - сказала мама. - В Индии множество Джиджибоев. Это очень старинная фамилия, вроде... э... вроде... - Вроде как у нас Смиты? - предположил Лесли. - Ну, что ты, совсем не такая распространенная. Нет, Джиджибоям принадлежит прочное место в истории Индии. Они существовали там задолго до того, как туда приехали мои бабушка и дедушка. - Вероятно, это его предки организовали великое восстание, - воодушевился Лесли. - Давайте спросим, не его ли дед изобрел калькуттский карцер? - Правда, давайте, - подхватила Марго. - Думаешь, это в самом деле был он? А что это такое? - Лесли, милый, не следует так говорить, - сказала мама. - Право же, надо уметь забывать и прощать. - Что забывать и прощать? - озадаченно спросил Лесли, не уследив за ходом маминой мысли. - Все, - твердо произнесла мама и добавила не совсем понятно: - Я уверена, что у них были только добрые намерения. Лесли не успел выяснить, что она подразумевает, потому что на дороге пророкотала машина и остановилась около веранды под громкий визг тормозов. На заднем сиденье, весь в черном, с красиво уложенным на голове белым, как бутон подснежника, тюрбаном, сидел изящный маленький индиец с огромными, блестящими, словно жидкие агаты, миндалевидными глазами в обрамлении пушистых ресниц. Проворно открыв дверцу, он соскочил на землю. Его приветственная улыбка белой вспышкой озарила смуглое лицо. - Ну вот, мы и приехали, - воскликнул он взволнованно, раскинув тонкие коричневые руки, будто крылья бабочки, и вспорхнул по ступенькам на веранду. - Вы, разумеется, миссис Даррелл. Какое очарование. А вы- охотник этого дома... Лесли. Это, вне всякого сомнения, краса острова-Марго. Вы-Джерри, ученый, в основном натуралист. Я не могу выразить, какое это для меня событие познакомиться со всеми вами. - О-о... конечно... э... э... конечно, мы счастливы познакомиться с вами, ваше высочество, - начала мама. Джиджибой охнул и хлопнул себя ладонью по лбу. - Проклятие! - воскликнул он. - Опять это дурацкое имя! Дражайшая миссис Даррелл, как мне извиниться перед вами? Принц-это мое имя. Маленькая прихоть моей матушки, которой хотелось придать царственный ореол нашей скромной семье, понимаете? Материнская любовь, а? Мечта о том, что сын вознесется на сияющие вершины, а? Нет-нет, бедная женщина, мы ведь простим ее а? Я всего-навсего Принц Джиджибой, к вашим услугам. - О, - вырвалось у мамы; настроенная на общение с членом королевского семейства, она была несколько разочарована. - Хорошо, но как нам теперь называть вас? - Мои друзья, а их у меня несметное количество, - серьезно произнес наш гость, - зовут меня Джиджи. От души надеюсь, что вы будете звать меня так же. Итак, Джиджи поселился в нашем доме-и за то короткое время, что он гостил у нас, ему удалось вызвать невиданный до той поры переполох и завоевать наши сердца, как ни один гость еще не завоевывал. Правильная до педантизма английская речь, учтивость и искренность поведения вместе с подлинно глубоким интересом ко всем и ко всему делали его неотразимым. Для Лугареции у него нашлись всевозможные баночки с едко пахнущим липким содержимым, призванным помогать от ее многочисленных мнимых болячек и хворей; с Лесли он во всех мрачных деталях обсуждал положение с охотой в мире, описывая красочные и, по всей вероятности, вымышленные случаи из практики охоты на тигров и кабанов с его участием. Для Марго он добыл несколько кусков материи, сделал сари и научил ее, как их носить; Спиро увлеченно слушал его рассказы о сокровищах и тайнах Востока, о битвах слонов, украшенных драгоценными камнями, о владеющих несметными богатствами махараджах. Искусный рисовальщик, он совершенно покорил меня не только искренним интересом к моему зверинцу, но и тем, что делал изящные маленькие зарисовки для моего натуралистического дневника-документа, который в моих глазах был неизмеримо важнее Великой хартии вольностей, книги из Келлса и гутенберговой Библии вместе взятых и с которым наш взыскательный гость обращался соответственно. Но сильнее всех была им очарована наша мама: мало того, что у Джиджи обнаружился неисчерпаемый запас заманчивых кулинарных рецептов, а также фольклора и историй о привидениях, - с его приездом у мамы появилась возможность без конца говорить об Индии, где она родилась и выросла, стране, которую она почитала своей истинной родиной. Вечерами мы подолгу сидели за большим скрипучим обеденным столом. Грозди ламп в углах просторной комнаты купались в лимонно-желтых облачках света, притягивая метелицу мотыльков; лежащие у порога псы (с той поры, как число их возросло до четырех, им не дозволялось входить в столовую) зевали и вздыхали, недовольные нашей бездеятельностью, но мы их не замечали. Бархатная ночь за окнами жила в звонком стрекоте цикад и кваканье древесных лягушек. В свете ламп глаза Джиджи как будто расширялись, точно у совы, и наливались чернотой, в которой плескалось таинственное, жидкое пламя. - Конечно, миссис Даррелл, в ваши дни все было иначе, - начал Джиджи в один из таких вечеров. - Межрасовое общение не допускалось. Ни в коем случае, строгая сегрегация, верно? Теперь дело обстоит лучше. Сперва открылись двери для махараджей, а нынче даже некоторым из нас, простых индийцев, дозволено общаться и обретать некоторые блага цивилизации. - В мое время, - отозвалась мама, - особенно нетерпимо относились к евразийцам. Бабушка даже не разрешала нам играть с ними. Но мы-то, конечно, играли. - Детям совершенно чуждо понятие о правильном, цивилизованном поведении, - сказал Джиджи с улыбкой. - И все-таки поначалу, знаете ли, без трудностей не обходилось. Так ведь и Рим был построен не в один день. Вы слыхали про англизированного индийца в моем городе, которого пригласили на бал? - Нет, а что с ним было? - Так вот, он увидел, что джентльмены после танца с леди провожали дам к их стулу и обмахивали веером. И после бойкого вальса с довольно знатной европейской леди он проводил ее к стулу, взял ее веер и сказал: "Мадам, разрешите мне пустить вам ветры в лицо? " - Похоже на то, как выражается Спиро, - заметил Лесли. - Помню однажды, - вступила мама, с удовольствием предаваясь воспоминаниям, - когда я была замужем за главным инженером в Рурки, разразился ужаснейший циклон. Ларри тогда был совсем маленький. Мы жили в длинном низком доме, и я помню, как мы перебегали из комнаты в комнату, старались не дать ветру распахнуть двери. И вот, бежим мы так из комнаты в комнату, а за нами дом разваливается по частям. Под конец укрылись мы в кладовой. Когда же после дом все-таки отремонтировали, подрядчик из местных прислал нам счет, в котором значилось: "За починку задней стороны главного инженера". - Должно быть, Индия в ту пору была пленительна, - сказал Джиджибой, - ведь вы в отличие от большинства европейцев были частью страны. - О да, - подхватила мама. - Еще моя бабушка там родилась. Когда большинство людей говорили о родине и подразумевали Англию, мы под этим словом понимала Индию. - Наверно, вы много путешествовали, - с завистью произнес Джиджибой. - Полагаю, вы лучше моего узнала мою страну. - Буквально каждый уголок, - подтвердила мама. - Поскольку муж был инженер-строитель, ему, конечно, приходилось много разъезжать. И я всегда его сопровождала. И когда он строил мост или железную дорогу прямо в джунглях, я была с ним и жила на биваках. - Должно быть, это было здорово, - воодушевился Лесли. - Примитивная жизнь в палатках. - О да. Я обожала простую бивачную жизнь. Помню, слоны шли впереди с шатрами, коврами и мебелью, за ними следовали на запряженных быками повозках слуги с постельным бельем и посудой... - И это ты называешь бивачной жизнью? - удивился Лесли. - Большие шатры? - У нас их было всего три, - объяснила мама, словно оправдываясь. - Спальня, столовая и гостиная. И сами-то шатры собирали из ковров. - Все же я бы не назвал это биваком, - возразил Лесли. - И напрасно, - сказала мама. - Мы располагались прямо в джунглях. Слышали, как рычат тигры, и все наши слуги дрожали от страха. Один раз они убили кобру под обеденным столом. - Это было до рождения Джерри, - добавила Марго. - Вам следовало бы написать свои мемуары, миссис Даррелл, - серьезно заметил Джиджибой. - Ну, что вы, - засмеялась мама. - Какой из меня писатель. Да и как бы я назвала свое сочинение? - Как насчет такого названия: "Караван в четырнадцать слонов"? - предложил Лесли. - Или: "Через лес на шатровом ковре", - сказал Джиджибой. - Беда с вами, мальчиками, - строго произнесла мама. - Вам все бы только шутить. - Верно, - подхватила Марго. - Я вот считаю, что мама просто молодец-жить на биваке всего в трех шатрах, а кругом кобры и прочие твари. - Тоже мне бивачная жизнь! - презрительно фыркнул Лесли. - Да-да, милый, бивачная. Помню, как-то один слон куда-то запропал, и нам пришлось три дня обходиться без чистых простынь. Ваш отец был очень недоволен. - Вот не думал, что такое большое животное, как слон, могло пропасть, - удивился Джиджибой. - Ну, как же, - возразил Лесли. - Слоны сплошь и рядом теряются. - Во всяком случае, вряд ли вам понравилось бы остаться без чистых простынь, - с достоинством произнесла мама. - Да уж, им бы не понравилось, - сказала Марго. - И пусть им все равно, а мне вот интересно слушать про то, как было в Индии в старину. - Почему же, - отозвался Джиджибой, - я так нахожу в этом очень много просветительного. - Вам бы только смеяться над мамой, - отпарировала Марго. - А я не вижу оснований вам заноситься только потому, что ваш отец изобрел карцер или что-то в этом роде. К чести Джиджи надо сказать, что он чуть не свалился под стол от смеха, и псы громким лаем отозвались на его хохот. Но, пожалуй, самой восхитительной чертой Джиджи был горячий энтузиазм, с каким он брался за любое дело, пусть даже заведомо было ясно, что ему не суждено добиться успеха на данном поприще. Когда Ларри с ним познакомился, Джиджи как раз решил стать в ряд величайших поэтов Индии и с помощью одного соотечественника, кое-как изъяснявшегося по-английски ("Он был у меня наборщиком", - сообщил Джиджи), начал издавать журнал, называвшийся "Поэзия для Народа", или "Поза для Нарда", или "Позэя для Надорода"- смотря по тому, как внимательно Джиджи следил за своим наборщиком. Журнальчик выходил раз в месяц, в нем печатались творения всех знакомых издателя, и были среди них весьма причудливые вещицы, в чем мы смогли убедиться благодаря тому, что в багаже Джиджи нашлось множество неряшливо отпечатанных экземпляров, кои он с готовностью раздавал всем желающим. Штудируя их, можно было обнаружить интересные сообщения вроде "Стехи Сивого Сплендора-кретинский анализ". Приятель Джиджи явно предпочитал набирать слова так, как они ему слышались в данный момент. А потому пространная панегирическая статья самого издателя о Т. С. Элисте получила название "Тээс Элеот- Выдающий Пот". Орфографические новации наборщика вместе с естественными в любом издании опечатками гарантировали читателю немало удовольствия, хотя иной раз приходилось и поломать голову. Так, на вопрос: "Почто Не Черный Пот Лорат? " с налетом старинной речи мало кто взялся бы ответить; статья же под названием "Рой Камбил, Безболист и Пот" невольно заставляла читателя недоумевать, куда идет поэзия. Впрочем, Джиджи ничто не могло обескуражить, даже тот факт, что его наборщик не произносил букву "эйч" и, следственно, никогда не пользовался этой литерой. Последним детищем энтузиазма Джиджи был второй журнал (печатаемый на той же ручной машине тем же беспечным наборщиком), посвященный созданному им учению, которое Джиджи назвал "факйо"; в первом номере "Факйо для Всех" об этом учении говорилось, что оно есть "сплав таинственного Востока, соединяющий лучшее в йоге и факиризме, сообщающий подробности и наставляющий людей как". Мама была весьма увлечена факйо, пока Джиджи не приступил к практическому показу. В одной набедренной повязке, весь перемазанный золой, он часами предавался на веранде медитации или же бродил по дому, изображая транс и оставляя на полу россыпи золы. Четыре дня он выдерживал строжайший пост и на пятый день насмерть перепугал маму, упав без сознания с лестницы. - Право же, Джиджи, - сердито сказала мама, - это дело надо прекратить. От вас и так ничего не осталось. Уложив факира в постель, мама принялась стряпать огромные порции укрепляющего тушеного мяса, однако Джиджи пожаловался на отсутствие "бомбейской утки"- сушеной рыбы, придающей соусам столь резкий и заманчивый запах. - Но ведь здесь на острове ее нет, - возразила мама. - Я спрашивала. Джиджи повел руками-словно бледно-бронзовые мотыльки вспорхнули над белой простыней. - Факйо учит нас, что в жизни на все есть заменители, - твердо произнес он. Оправившись в достаточной мере, он посетил рыбный рынок в городе и приобрел огромное количество свежих сардин. И когда мы возвратились с приятной утренней вылазки в город, посвященной различным закупкам, оказалось, что к кухне и ее окрестностям невозможно подступиться. Размахивая ножом, которым он потрошил рыбу перед тем, как разложить ее для сушки на солнце перед задней дверью, Джиджи отчаянно сражаются с полчищами мух и ос, явно слетевшихся к нам со всех Ионических островов. Его уже раз пять ужалили осы, и один глаз совершенно заплыл. Воздух был насыщен запахом быстро гниющих сардин, а кухонный стол и полы покрывали сугробы серебристой чешуи и клочья внутренностей. Лишь после того, как мама, полистав "Британскую энциклопедию", показала Джиджи статью о бомбиле (в сушеном виде известной на западном побережье Индии под названием "бомбейской утки"), Джиджи нехотя оставил идею заменить эту рыбу сардинами. Два дня мама изгоняла из кухни зловоние с применением горячей воды и дезинфицирующих средств, но и то через окна время от времени залетали оптимистически настроенные осы. - Возможно, я смогу найти лучший заменитель в Афинах или Истанбуле, - заключил Джиджи. - Пожалуй, если испечь и измельчить лангуста... - Не стоит затруднять себя, дорогой Джиджи, - поспешно возразила мама. - Мы столько времени обходились без такого блюда, и ничего. После Корфу Джиджи собирался ехать через Турцию в Иран, где хотел посетить практиковавшего там факира. - От него я узнаю много такого, что можно включить в факйо, - сообщил он. - Это великий человек. Мало кто сравнится с ним в искусстве подолгу задерживать дыхание и пребывать в трансе. Один раз он был погребен на сто двадцать дней. - Потрясающе, - с глубоким интересом произнесла мама. - Вы хотите сказать-погребен заживо? - спросила Марго. - Заживо погребен на сто двадцать дней? Какой ужас! По-моему, это противоестественно. - Но ведь он пребывает в трансе, дорогая Марго, - объяснил Джиджи. - Он ничего не чувствует. - Вот тут я не совсем уверена, - задумчиво сказала мама. - Потому-то, кстати, и хочу, чтобы меня кремировала. А то ведь впадешь в транс, и никто не догадается. - Что за нелепости ты говоришь, мама, - вмешался Лесли. - И вовсе это не нелепости, - решительно возразила мама. - Все теперь такие невнимательные стали. - А что еще умеют факиры? - спросила Марго. - . Могут они вырастить из семени манговое дерево? Прямо на глазах у вас? Я однажды видела такое в Симле. - Это элементарный фокус, - ответил Джиджи. - Андраватхи делает вещи куда посложнее. Например, он специалист по левитации, это одна из причин, почему я хочу с ним познакомиться. - Левитация-разве это не карточный фокус? - удивилась Марго. - Да нет же, - сказал Лесли. - Это когда человек парит в воздухе, как бы летает, верно, Джиджи? - Верно, - подтвердил Джиджи. - Замечательное свойство. Многие древние христианские святые были им наделены. Сам я еще не достиг такого мастерства, вот и хочу учиться у Андраватхи. - Как это должно быть чудесно, - восхитилась Марго, - парить, будто птица. Как интересно! - Да, это должно быть великолепно, - подхватил Джиджи; глаза его сияли. - Такое чувство, словно тебя возносит к небесам. На другой день перед самым ленчем Марго в панике вбежала в гостиную. - Скорей! Скорей! - кричала она. - Джиджи задумал самоубийство! Мы выскочили на веранду и увидели, что Джиджи сидит на подоконнике своей комнаты в одной набедренной повязке. - Он опять подхватил этот транс, - сообщила Марго, точно речь шла о заразной болезни. Мама поправила очки и посмотрела наверх. Джиджи начал слегка покачиваться. - Поднимись наверх, Лес, и хватай его, - распорядилась мама. - Живей, пока я отвлеку его разговором. Тот факт, что Джиджи молчал, как рыба, явно прошел мимо ее сознания. Лесли ринулся в дом. Мама прокашлялась. - Дорогой Джиджи, - пропела она. - По-моему, вам не следует сидеть там, это неразумно. Почему бы вам не спуститься и не поесть с нами? Джиджи спустился, однако не совсем так, как того хотелось маме. Он лихо шагнул в пространство и под испуганные крики мамы и Марго полетел вниз. Со всего маху он врезался в переплетение виноградной лозы под его окном, и ягоды посыпались градом на каменные плиты. К счастью, лоза была старая и жилистая, так что ей не стоило труда выдержать малый вес Джиджи. - Боже мой! - вскричал он. - Где я? - На виноградной лозе! - взволнованно крикнула Мapro. - Вы попали туда в состоянии ажитации. - Не шевелитесь, мы принесем лесенку, - вымолвила мама. Мы сходили за стремянкой и извлекли взъерошенного Джиджи из пут лозы. Он был весь в ссадинах и царапинах, в остальном же не пострадал. Успокоив нервы глотком бренди, мы с опозданием принялись за ленч. И еще до вечера Джиджи сумел убедить самого себя, что ему удалась левитация. - Не запутайся я пальцами ног в этой несносной лозе, так и полетел бы вокруг дома, - говорил он, лежа на диване, весь в бинтах, но счастливый. - Замечательное достижение! - Да, конечно, только я предпочла бы, чтобы вы больше не практиковались у нас, - заметила мама. - Мои нервы не выдержат. - На пути обратно из Ирана, дорогая миссис Даррелл, я заеду к вам и отпраздную мой день рождения, - заверил ее Джиджи. - Тогда вы увидите, как я преуспел. - Только не надо повторения сегодняшнего, - строго произнесла мама. - Вы могли убиться насмерть. Два дня спустя Джиджибой, облепленный пластырем, но нисколько не унывающий, отбыл в Иран. - Интересно, вернется он в самом деле к своему дню Рождения, - сказала Марго. - Если вернется, устроим ему настоящий праздник. - Что ж, это хорошая идея, - отозвалась мама. - Такой славный мальчик, вот только очень... неуравновешенный, очень... рисковый. - Зато это единственный гость, о котором мы можем сказать, что он нанес нам летучий визит, - заключил Лесли. Королевское событие Короли и медведи стражей часто грызут. Шотландская пословица Можно сказать, что каждый день безмятежной поры, проведенной нами на Корфу, был особенным, со своей окраской, своим содержанием, памятным именно потому, что он разительно отличался от остальных трехсот шестидесяти четырех дней года. И все же один день стоит особняком в моей памяти, ибо он был знаменателен не только для моих родных и круга наших знакомых, а для всего населения Корфу. В этот день в Грецию возвратился король Георг, и никогда еще остров не переживал такого яркого, волнующего и интригующего события. Даже трудности, сопряженные с организацией шествия в честь святого Спиридиона, не шли ни в какое сравнение. Впервые про честь, выпавшую на долю Корфу, я услышал от моего наставника, мистера Кралевского. Он был до того возбужден, что почти не обратил внимания на самца коноплянки, которого я с таким трудом добыл для него. - Великая новость, дорогой мальчик, великая новость! Доброе утро, доброе утро, - приветствовал он меня; большие выразительные глаза его увлажнились от волнения, изящные руки порхали в воздухе, посаженная на круглый горб голова качалась. - Счастливый день для этого острова, видит бог! Нет, конечно, это счастливый день для всей Греции, но особенно для нашего острова. Э... что? А, коноплянка... Да-да, милая птичка... чирик, чирик. Но, повторяю, какое торжество для нас в сем малом царстве средь голубого моря, как говорил Шекспир, сам король нас посещает. На то он и Шекспир, подумалось мне. Лично у меня приезд реального короля не вызывал особого восторга, разве что из этого можно извлечь для себя какие-то блага. Чей это король, справился я, и будут ли мне каникулы, когда он приедет? - Как это чей? - воскликнул мистер Кралевский, потрясенный моим невежеством. - Король Греции, король Георг. Разве ты не знал? Я заметил, что мы не обзавелись сомнительным благом в виде радиоприемника, а потому, как правило, пребываем в состоянии блаженного неведения. - Так вот, - мистер Кралевский озабоченно посмотрел на меня, словно коря себя за пробелы в моих познаниях, - так вот, у нас, как тебе известно, был Метаксас, и он был диктатором. Теперь, слава богу, от этого скверного человека избавились, и его величество может возвратиться к нам. - А когда же мы избавились от Метаксаса, - поинтересовался я. - Мне никто об этом не говорил. - Ну как же! - воскликнул мистер Кралевский. - Вспомни! Ты должен помнить, когда у нас была революция и кондитерская пострадала от пулеметного обстрела. Я всегда считал, что эти пулеметы чересчур опасны. Я и впрямь помнил революцию, потому что целых три дня был свободен от занятий, а кондитерская всегда была одной из моих любимых торговых точек. Но я не связывал это с Метаксасом. А теперь, спросил я с надеждой, по случаю приезда короля опять какую-нибудь лавку изрешетят из пулемета? - Что ты, что ты, - испуганно ответил Кралевский. - Ничего подобного, это будет исключительно радостное событие. Всеобщий праздник, говорят. Право же, это такая волнующая новость, что, я думаю, нас не осудят, если мы ради праздника завтра устроим выходной. А теперь пошли наверх, помоги мне покормить птиц. Мы поднялись в просторную мансарду, где Кралевский держал своих канареек и диких птиц, и очень славно провели утро, кормя их. Кралевский порхал по комнате, размахивая леечкой и напевая себе под нос "Марсельезу", и упавшие на пол семена хрустели у него под ногами, точно галька на пляже. За ленчем я поделился с родичами новостью о прибытии короля. Каждый воспринял ее по-своему. - Это чудесно, - сказала мама. - Пожалуй, мне следует подумать о меню. - Но ведь он, благодарение богу, не собирается гостить у нас, - заметил Ларри. - Знаю, милый, - отозвалась мама. - А все же... э... наверно, будут всевозможные приемы и так далее. - С чего бы это? - спросил Ларри. - Так заведено. - объяснила мама. - Когда мы жили в Индии, по случаю таких событий всегда устраивали приемы. - Здесь не Индия, - возразил Ларрн, - так что я не собираюсь тратить свое драгоценное время, заготавливая корм для слонов. И без того мирное течение нашей жизни будет грубо нарушено, попомните мои слова. - Если у нас будут приемы, мама, можно мне сшить новые платья? - всколыхнулась Марго. - Мне совсем нечего надеть. - Интересно, будет ли салют, - задумчиво произнес Лесли. - У них ведь нет ничего, кроме этих старых венецианских пушек, а они, сдается мне, чертовски опасны. Может быть, стоит зайти к коменданту крепости и потолковать с ним. - Лучше не впутывайся, - посоветовал Ларри. - Они готовятся приветствовать гостя, а не убивать его. - Я видела на днях чудесный красный шелк, - продолжала Марго. - В той маленькой лавочке... ну, ты знаешь, как повернуть направо от лаборатории Теодора. - Да-да, милая, прелестно, - отозвалась мама, не слушая. - Хотела бы я знать, сумеет ли Спиро достать для меня несколько индеек? Однако действие Королевского Визита на нашу семью не идет ни в какое сравнение с потрясением, которое испытал остров Корфу в целом. Кто-то по неосторожности отметил, что дело не просто в почетном для острова внимании со стороны монарха-весь эпизод приобретает особое, символическое значение, ибо на Корфу государь впервые после своего изгнания ступит на греческую землю. Сия мысль побудила корфян развернуть лихорадочную активность, и вскоре приготовления приняли такой сложный и накаленный характер, что нам пришлось каждый день отправляться в город и общаться на Главной площади с прочими жителями Корфу, чтобы быть в курсе последних событий. Главная площадь-Платиа, - которая во времена французской оккупации Корфу была оформлена аркадами наподобие Рю де Риволи в Париже, являла собой, образно говоря, пуп острова. Обосновавшись за столиком под аркой или под сенью мерцающей листвы, вы в короткий срок могли соприкоснуться со всем местным населением и узнать все подробности очередного скандала. Сидишь, безмятежно смакуя какой-нибудь напиток, и рано или поздно к твоему столику прибьет течением жизни всех персонажей драмы. - Я олицетворяю собой Корфу, - заявила графиня Малинопулос. - Следовательно, мне надлежит образовать комитет, который разработает программу приема нашего доброго государя. - Конечно, конечно, я вас понимаю, - нервно согласилась мама. Графиня, смахивающая на тощую ворону в оранжевом парике, несомненно, пользовалась огромным влиянием, однако вопрос был слишком серьезным, чтобы позволить ей безраздельно всем заправлять. В короткий срок было создано целых шесть комитетов, и каждый силился убедить губернатора, что его планы следует предпочесть всем прочим. Люди говорили, будто губернатор поставил у дома вооруженную охрану и на ночь запирал все двери после того, как представительница одного из комитетов проявила готовность пожертвовать невинностью, чтобы склонить его в пользу своего проекта. - Это омерзительно! - бушевала Лена Маврокондас, вращая черными очами и причмокивая красными губами, словно завидовала, что самой не пришла в голову такая мысль. - Только представьте себе, мои дорогие, женщина в ее возрасте пытается вторгнуться в комнату губернатора - обнаженная! - Действительно, странный способ добиваться, чтобы тебя выслушали, - согласился Ларри с простодушным видом. - Да это просто смехотворно, - продолжала Лена, ловко начиняя свой алый рот оливками, точно ружье заряжала. - Я разговаривала с губернатором и не сомневаюсь, что он признает мой комитет официальным. А как досадно, что в порту нет кораблей британского флота, - мы могли бы выстроить почетный караул. До чего хороши моряки в своей форме, у них такой опрятный и грозный вид. - Процент инфекционных болезней в королевском флоте... - начал Ларри, но его поспешно перебила мама. - Пожалуйста, Лена, расскажите нам о ваших планах, - сказала она, строго глядя на Ларри, который налил себе уже восьмой стаканчик анисовки и был способен что-нибудь отмочить. - У нас та-акие планы, мои дорогие, та-акие планы! Вся Платиа будет украшена синими и белыми полотнищами, вот только с этим дурнем Марко Паниотиссой вечные неприятности. Лена в отчаянии закатила глаза. Зная Марко как вдохновенного безумца, мы подивились, как он вообще оказался в составе комитета. - И что же задумал Марко? - спросил Ларри. - Ослики! - прошипела Лена так, точно это было неприличное слово. - Ослики? - повторил Ларри. - Ему понадобились ослики? Решил устроить сельскохозяйственную выставку? - Что я ему и толкую, - сказала Лена. - А он свое твердит. Говорит, что получится символично, вроде прибытия Христа в Иерусалим верхом на осле, и чтобы ослики были сине-белые. - Сине-белые? То есть покрашенные? - спросила мама. - Это еще зачем? - Чтобы было в тон греческому флагу, - ответила Лена, поднимаясь с суровым видом, плечи расправлены, руки сжаты в кулак. - Но тут я ему сказала-Марко, говорю, осликов ты приведешь только через мой труп. И Лена Маврокондас, истинная дочь Греции, решительно зашагала дальше по площади. Следующим у нашего столика задержался полковник Велвит, высокий благообразный старик с байроновским профилем и угловатой фигурой; судорожные телодвижения придавали ему сходство с качающейся на ветру марионеткой. Седые вьющиеся волосы и сверкающие темные глаза плохо вязались с бойскаутской формой, но он носил ее с большим достоинством. Уйдя в отставку, полковник всецело посвятил себя местному движению бойскаутов, и хотя злые языки утверждали, будто его увлечение бойскаутами не совсем альтруистично, он прилежно трудился и ни разу не был уличен ни в чем предосудительном. Приняв предложение выпить стаканчик анисовки, полковник сел и вытер лицо платком, благоухающим лавандой. - Ох эти мальчики, - посетовал он, - эти мои мальчики сведут меня в могилу. Очень уж они бойкие. - Им бы побольше цветущих девушек в вожатые, - заметил Ларри. - Вы не согласны, полковник? - Это не шутки, дорогой, - ответил полковник, мрачно глядя на Ларри. - Их до того распирает энергия, что я все время опасаюсь каких-нибудь проказ. Сегодня они просто привели меня в ужас, и губернатор был весьма недоволен. - Бедняга губернатор, - сказал Лесли, - ему, похоже, со всех сторон достается. - И что же сделали ваши бойскауты? - спросила мама. - Ну, как вы знаете, дорогая миссис Даррелл, я готовлю их к выступлению перед его величеством в день торжественного прибытия. - Полковник осторожно пригубил анисовки. - Сначала они, одни в синем, другие в белом, идут строем к этому... как его?.. помосту, вот именно, к помосту. Здесь они образуют квадрат и приветствуют государя. Затем по команде перестраиваются и образуют греческий флаг. Не сочтите это хвастовством, во зрелище весьма впечатляющее. Полковник остановился, осушил стак, анчик, потом сел поудобнее. - Так вот, губернатор захотел посмотреть на наши успехи, пришел и поднялся на помост, изображая короля. Я дал команду, и отряд бойскаутов выступил вперед. Полковник зажмурился, и по его телу пробежала легкая дрожь. - Знаете, что они сделали? - тихо спросил он. - Я в жизни не испытывал такого стыда. Подошли к помосту, остановились перед губернатором и подняли руки в фашистском приветствии. Бойскауты! Фашистское приветствие! - Они крикнули "Хайль губернатор"? - поинтересовался Ларри. - Слава богу, обошлось без этого, - ответил полковник Велвит. - В первый момент я окаменел от ужаса, потом, надеясь, что губернатор не заметил их выходки, дал команду построиться флагом. Мальчики быстро перестроились, и что же я вижу: перед глазами губернатора- сине-белая свастика. Губернатор был взбешен. Хотел вовсе отменить наше участие. Представляете, какой это был бы удар для бойскаутского движения! - Да уж, конечно, - согласилась мама. - Но ведь они всего-навсего дети, что ни говори. - Совершенно верно, дорогая миссис Даррелл, но не могу же я допустить, чтобы люди говорили, будто я обучаю отряд фашистов, - строго произнес полковник Велвит. - Чего доброго, пойдут слухи, что я готовлю захват власти на Корфу. В последующие дни, по мере приближения великого события, корфян все больше лихорадило, и они все легче раздражались. Графиня Малинопулос поссорилась с Леной Маврокондас, а та в свою очередь перестала разговаривать с полковником Велвитом, потому что его бойскауты, проходя строем мимо ее дома, делали жесты откровенно биологического свойства. Руководители деревенских оркестров, неизменно участвующих в процессиях в честь святого Спиридиона, переругались из-за места в предстоящем шествии, и однажды вечером на Платиа мы смогли насладиться зрелищем того, как три рассвирепевших трубача гнались за барабанщиком; все четверо были в форме и с инструментами. Выведенные из себя трубачи настигли барабанщика, вырвали у него из рук большой барабан и стали топтать. Тотчас вся площадь превратилась в арену бешеной потасовки между разъяренными музыкантами. Оказавшийся случайным очевидцем этой битвы мистер Кралевский был ранен брошенными кем-то цимбалами, а старенькая миссис Кукудопулос, которая прогуливала под деревьями своих двух спаниелей, вынуждена была поднять юбки и спасаться бегством. Когда она год спустя преставилась, люди уверяли, что этот инцидент стоил ей нескольких лет жизни, в чем я сильно сомневаюсь, так как миссис Кукудопулос умерла в возрасте девяноста пяти лет. В конце концов все перессорились, но с нами все разговаривали, потому что мы соблюдали строгий нейтралитет. Капитан Крич, которого до той поры никто не подозревал в патриотических чувствах, был страшно возбужден происходящим и, ко всеобщему неудовольствию, посещал один комитет за другим, распространяя слухи, исполняя непристойные песенки, награждая внезапными щипками бюсты и ягодицы и вообще досаждая всем и каждому. - Отвратительный старикашка! - говорила мама, сверкая глазами. - И когда только он научится вести себя. А еще считается англичанином. - Он держит комитетчиков в напряжении, если можно так выразиться, - заметят Ларри. - Лена говорит, все ее седалище было в синяках после очередного заседания, нa котором он присутствовал. - Грязная старая скотина, - сказала мама. - Зачем же так сурово, - возразил Ларри. - Сознайся, что ты просто ревнуешь. - Ревную! - Мама ощетинилась, словно терьер. - Ревную!.. Этого... старого... старого распутника!? Это гадко, Ларри, лучше не говори таких вещей, даже в шутку. - Но ведь именно безответная любовь к тебе заставляет его топить свое горе в вине и искать утешения у других женщин, - настаивал Ларри. - Он исправится, пожелай ты сделать из него достойного человека. - Он топил свое горе в вине задолго до того, как познакомился со мной, - ответила мама. - И что до меня, пусть продолжает топить. Вот уж кого я не собираюсь исправлять. Однако капитан Крич оставался невосприимчивым к критике. - Девочка моя любимая! - воззвал он к маме при очередной встрече. - В твоем ящике с приданым случайно нет британского флага? - Боюсь, что нет, капитан, - с достоинством ответила мама. - И вообще у меня нет никакого ящика с приданым. - Что? У такой славной девчонки, как ты? Нет ящика с приданым? Нет очаровательного комплекта черных панталон с оборочками, чтобы сводить с ума следующего мужа? - вопрошал капитан, уставясь на маму слезящимися похотливыми глазами. Мама вспыхнула и вся сжалась. - Я не думаю никого сводить с ума, будь то с панталонами или без них! - важно возвестила она. - Что значит боевая девчонка, - сказал капитан. - совершенно в моем вкусе. По правде говоря, я тоже предпочитаю обнаженное тело. - Зачем вам понадобился британский флаг? - холодно справилась мама, меняя тему разговора. - Чтобы размахивать им, разумеется, - ответил капитан. - Все эти туземцы будут махать своим флагом, а наш долг показать им, что рано списывать старую добрую Британскую империю. - Вы обращались к консулу? - спросила мама. - К консулу? - презрительно молвил капитан. - Он заявил, что на острове есть лишь один британский флаг и тот предназначен для особых случаев. Гром и молния! Если это не особый случай, то что же тогда? Я предложил ему использовать свой флагшток взамен клизмы. Сопроводив сию тираду весьма оригинальными фигурами речи, капитан заковылял дальше в поисках британского флага. - Хоть бы ты, Ларри, не поощрял этого старого развратника подсаживаться к нам, - жалобно произнесла мама. - У него что ни слово, то непристойности, незачем Джерри слушать такое. - Сама виновата, ты его поощряешь, - возразил Ларри. - Кто заговорил о том, чтобы сводить с ума без панталон? - Ларри! Ты отлично знаешь, что я подразумевала. Это была просто обмолвка. - Но ты подала ему надежду, - не унимался Ларри. - Теперь берегись, как бы он не зарылся в твой ящик с приданым, словно терьер, в поисках убора для брачной ночи. - Прекрати, ради бога! - возмутилась мама. - Право же, Ларри, ты выводишь меня из себя. Напряжение на острове росло с каждым днем. От далеких горных деревушек, где женщины постарше наводили блеск на свои рогатые головные уборы и гладили носовые платки, до города, где каждое дерево подрезали, а каждый столик и стул на Платиа покрывали свежей краской, всюду развернулась кипучая деятельность. В старой части города с узкими-на два ослика-улочками и с ароматами свежего хлеба, плодов, солнцепека и нечистот в равной пропорции располагалось крохотное кафе, принадлежащее моему другу Кости Авгадрама. Кафе это по праву славилось лучшим на Корфу мороженым, ибо Кости побывал в Италии и там всесторонне освоил черную магию приготовления этого лакомства. Его кондитерские изделия пользовались большим спросом, и ни один более или менее значительный банкет на Корфу не обходился без какого-нибудь из громадных, зыбких, многоцветных творений Кости. У меня с ним было налажено плодотворное сотрудничество: три раза в неделю я приходил в его кафе ловить на кухне тараканов (корм для моих птиц и прочих животных), а за эту услугу мне было дозволено в рабочее время поглощать сколько влезет мороженого. Полный решимости по случаю королевского визита навести чистоту во владениях Кости, я отправился в его кафе дня за три до ожидаемого прибытия монарха и застал хозяина в самоубийственном расположении духа, на какое способен только грек, поддерживающий это состояние дозами анисовки. Я спросил, что случилось. - Я разорен, - ответил Кости замогильным голосом, ставя передо мной бутылочку пива и огромную порцию ослепительно белого мороженого, которая вполне могла бы пустить на дно какой-нибудь новый "Титаник". - Я разорен, дорогой Джерри. Я стал всеобщим посмешищем. Никогда больше люди не скажут: "А, Корфу-это там впервые появилось мороженое Кости". Отныне будут говорить: "Корфу? Это там впервые появилось мороженое известного дурня Кости". Придется мне покинуть остров, другого не остается, отправлюсь на Закинф или в Афины, а то и вовсе в монастырь определюсь. Моя жена и дети будут голодать, мои бедные старые родители будут сгорать от стыда, выпрашивая подаяние... Я прервал эти мрачные пророчества вопросом-чем же все-таки вызвано его отчаяние. - Я гений, - просто, без тени хвастовства произнес Кости, подсаживаясь к моему столу и рассеянно наливая себе новый стаканчик анисовки. - На всем Корфу никто не мог приготовить такое мороженое, как мое, такое вкусное, такое красивое, такое... такое холодное. Я выразил полное согласие и, видя, что Кости явно нуждается в ободрении, пошел еще дальше, заявив, что его мороженое знаменито по всей Греции, а то и по всей Европе. - Точно, - простонал Кости. - А потому только естественно, что губернатор захотел предложить королю отведать моего мороженого, когда он прибудет на Корфу. Слова Кости произвели на меня огромное впечатление, и я сказал ему об этом. - Так вот, - продолжал он. - Я должен был поставить двенадцать килограммов во дворец "Монрепо" и еще особое мороженое для большого вечернего банкета в день приезда его величества. О-о! Вот это особое мороженое меня и погубило. Из-за него моя жена и дети будут голодать. О-о, беспощадный, жестокий рок! - Но почему? - настойчиво допытывался я с полным ртом мороженого. Меня не занимали красочные подробности, я хотел услышать суть. - Я решил, что это мороженое должно быть чем-то совершенно новым, чем-то уникальным, что еще никому не приходило на ум, - сказал Кости, опрокидывая стаканчик. - Всю ночь лежал без сна в ожидании знака. Он зажмурился и повертел головой на воображаемой жесткой горячей подушке. - Я не мог уснуть, лежал, как в лихорадке. И вот, едва первые петухи пропели свое кукареку, меня озарило вдохновение. Кости ударил себя кулаком по лбу с такой силой, что едва не упал со стула. Дрожащей рукой он налил себе еще анисовки. - Моим воспаленным, усталым глазам предстало видение флага-флага Греции, флага, во имя которого мы все страдали и умирали, но флага, сделанного из моего лучшего, высшего качества сливочного мороженого, - торжествующе произнес он и откинулся на стул, чтобы лучше видеть произведенное на меня впечатление. Я сказал, что в жизни не слышал лучшей идеи. Кости просиял, но тут же его лицо вновь помрачнело. - Я вскочил с кровати, - продолжал он скорбно, - и побежал на кухню. И обнаружил, что мне недостает ингредиентов для исполнения задуманного. У меня был шоколад, чтобы делать коричневое мороженое, был красный, зеленый, даже желтый краситель, но нечем, абсолютно нечем делать синие полосы. - Он остановился, сделал добрый глоток и гордо выпрямился. - Менее значительный человек... какой-нибудь там турок или албанец... тут бы и сдался. Но только не Кости Авгадрама. Знаешь, что я сделал? Я отрицательно покачал головой и глотнул пива. - Я отправился к моему родственнику Михаэли. Ну, ты знаешь, он работает у химиков возле гавани. Так вот, Михаэли-пусть поразит его и его потомков проклятие святого Спиридиона! - дал мне вещество, чтобы сделать синие полосы. Погляди! Кости исчез в холодильном помещении, затем появился вновь, шатаясь под тяжестью огромного блюда, которое поставил передо мной на стол. На блюде лежало мороженое в синюю и белую полоску, удивительно похожее на греческий флаг; правда, синие полосы были с фиолетовым оттенком. Я сказал, что мороженое выглядит великолепно. - Смертоносно! - прошипел Кости. - Смертоносно, как бомба. Он сел и злобно воззрился на исполинское сооружение. Признаться, я не видел никаких изъянов, если не считать, что синие полосы цветом скорее напоминали денатурат. - Опозорен! Своим собственным родственником, этим сыном невенчанного отца! - выпалил Кости. - Он дал мне порошок, сказал, что будет в самый раз, обещал мне, гадючий язык, что порошок сработает, как надо. Но ведь он и сработал, заметил я, в чем же дело? - Слава господу и святому Спиридиону, - благочестиво произнес Кости. - Мне пришла в голову мысль приготовить маленький флаг для своей семьи, чтобы они могли отпраздновать триумф их отца. Страшно подумать, что могло случиться, если бы я этого не сделал. Он встал и распахнул дверь, соединяющую кафе с его квартирой. - Я покажу тебе, что этот изверг, этот мой родственник натворил, - сказал он и повысил голос, созывая родичей со второго этажа. - Катарина! Петра! Спиро! Спускайтесь! Медленно и неохотно спустившись по лестнице, жена Кости и оба сына остановились передо мной. И я с с удивлением обнаружил, что у них ярко-фиолетовые рты такого же оттенка, какой можно увидеть на надкрыльях некоторых жуков. - Покажите язык, - скомандовал Кости. Все семейство дружно высунуло языки цвета римской тоги. Напрашивалось сравнение с какой-нибудь жутковатой разновидностью орхидеи или же с цветком мандрагоры. Да, не повезло Кости! С присущей корфянам беспечной щедростью его родственник вручил ему пакетик гексацианвиолета. Мне приходилось смазывать болячку на ноге раствором этого порошка, и я знал, что он, помимо всего прочего, весьма прочный краситель. Кости предстояло не одну неделю созерцать фиолетовые рты своей жены и детей. - Только вообрази, - сказал он вполголоса, отправив наверх крашеную супругу и отпрысков, - вообрази, что было бы, пошли я мороженое во дворец. Представь себе наше духовенство с фиолетовыми бородами! Фиолетового губернатора и фиолетового короля! Да меня расстреляли бы. Я возразил, что, по-моему, вышло бы очень весело. Мои слова потрясли Кости до глубины души. Когда я вырасту, заявил он строго, то пойму, что в жизни есть весьма серьезные, далеко не потешные вещи. - Подумай, что стало бы с репутацией острова... с моей репутацией, сделай я короля фиолетовым, - сказал он, добавляя мне мороженого, чтобы показать, что руководствуется только добрыми чувствами. - Как смеялись бы иностранцы, если бы греческий король стал фиолетовым. По! По! По! По! Спаси нас, святой Спиридион! А как насчет родственника, поинтересовался я. Как он воспринял случившееся? - Он еще ничего не знает, - зловеще усмехнулся Кости. - Но скоро будет знать. Я только что послал ему торт-мороженое в виде греческого флага. И когда наступил великий день, охватившее остров волнение достигло наивысшей степени. Задавшись целью обеспечить нашему семейству хороший обзор, Спиро возложил на свой огромный древний "додж" с опущенным верхом комбинированную функцию трибуны и тарана. В праздничном настроении мы поехали в город, где не преминули промочить глотку на Платиа и собрать новости о последних приготовлениях. Лена, в великолепном зелено-фиолетовом платье, сообщила нам, что Марко в конце концов с большой неохотой отказался от затеи с сине-белыми осликами, однако у него есть план, лишь немногим уступающий по эксцентричности первоначальному. - Вы ведь знаете, что у его отца есть типография, да? - говорила она. - Так вот, он задумал отпечатать несколько тысяч греческих флажков, выйти с ними в море на своей яхте и разбросать их на воде, чтобы королевское судно плыло по ковру из флажков, ну? Яхта Марко была предметом шуток для всего Корфу; когда-то это был роскошный прогулочный катер, но Марко уснастил его таким количеством надстроек что, как справедливо говорил Лесли, катер уподобился Xpyстальному дворцу (подразумевая знаменитый в прошлом выставочный павильон в Лондоне) с сильным креном на правый борт. Всякий раз, когда Марко выходил в море, островитяне заключали пари, пытаясь угадать, когда он вернется в порт и вернется ли вообще. - Так вот, - продолжала Лена. - Сперва ему напечатали эти флажки, а потом выяснилось, что они не держатся нa поверхности моря, просто тонут. Тогда он наделал маленькие кресты из деревянных палочек и приклеил к ним флажки, чтобы не тонули. - Совсем недурная идея, - заметила мама. - Если не сорвется, - сказал Ларри. - Ты же знаешь, как у Марко обстоит дело с организаторским талантом. Вспомни день рождения Константина. Летом Марко решил устроить роскошный прием в честь дня рождения своего племянника Константина. Намечался великолепный пир с изысканными блюдами- от жареных молочных поросят до арбузов, наполненных шампанским. Были приглашены сливки корфянского общества. Вот только одна загвоздка: Марко запутался в собственных пляжах, и пока он в гордом одиночестве, в окружении съестных припасов, которых хватило бы на прокорм целой армии, сидел на пляже в южной части острова, сливки общества томились от жары и голода на крайнем севере Корфу. - Чего уж, - Лена выразительно пожала плечами. - Все равно его теперь не остановишь. Флажки погружены нa яхту. И он послал на мыс человека с ракетой. - Человека с ракетой? - удивился Лесли. - Это еще зачем? - Когда этот человек увидит судно короля, он пустит сигнальную ракету, - объяснила она, вращая глазами. - Марко увидит эту ракету и поспешит выйти в море, чтобы разбросать флажки. - Надеюсь, все получится, как он задумал, - сказала Марго. - Мне Марко нравится. - Милая, мы все его любим, - отозвалась Лена. - В деревне, где у меня дача, есть свой деревенский дурачок. Очаровательный, симпатичнейший дурачок, но мы не собираемся делать его мэром. Выпалив напоследок этот уничтожающий залп, она покинула нас, и на смену ей явился крайне возбужденный полковник Велвит. - Вы случайно не видели трех маленьких толстеньких бойскаутов? - справился он. - Я так и думал, что не видели. Ну и безобразники! Улизнули за город в бойскаутской форме, эти маленькие варвары, и вернулись оттуда грязные, как поросята! Я велел им отправиться в химчистку, привести себя в порядок, и они куда-то пропали. - Если увижу, пошлю их к вам, - успокоила его мама. - Вы не волнуйтесь. - Благодарю, дорогая миссис Даррелл, - сказал полковник Велвит, спеша продолжить поиск пропавших бойскаутов. - Я не стал бы волноваться, но этим чертенятам отведена важная роль в сегодняшнем торжестве. Понимаете, кроме того, что они составляют часть полосы в флаге, им еще поручено разрушить мост. И с этими загадочными словами он удалился рысцой, точно охотничий пес. - Мост? Что за мост? - озадаченно спросила мама. - А, это часть представления, - объяснил Лесли. - Они должны построить понтонный мост через воображаемую реку, форсировать ее, потом взорвать мост, чтобы противник не мог их преследовать. - Мне всегда представлялось, что бойскауты заняты исключительно мирными делами, - сказала мама. - Только не здесь на Корфу, - ответил Ларри. - Я бы сказал, что они самые воинственные обитатели острова. В эту минуту появились Теодор и Кралевский; они должны были ехать на машине Спиро вместе с нами. - С этим салютом... э... словом... вышла небольшая промашка, - доложил Теодор Лесли. - Так я и знал! - сердито произнес Лесли. - Этот дурень-комендант! Я же ему говорил, да у него ветер в голове. Ведь я его предупреждал, что эти венецианские пушки взорвутся. - Нет-нет... э... пушка не взорвалась. Э... гм... во всяком случае, пока. Вся штука в том, чтобы угадать со временем. Комендант решительно настаивает, что салют должен быть произведен в ту секунду, когда нога государя ступит на греческую землю. А... гм... э... трудность явно заключается в том, чтобы в гавани подали сигнал и чтобы его видели пушкари... в... э... словом... в крепости. - И что же они придумали? - спросил Лесли. - Послали в гавань капрала с револьвером, - сообщил Теодор. - Он должен сигналить выстрелом непосредственно перед тем, как король ступит на берег. - А он умеет обращаться с оружием? - Ну... э... - ответил Теодор, - мне пришлось довольно долго втолковывать ему, как это опасно... гм... словом... засовывать в кобуру заряженный револьвер с взведенным курком. - Этот болван может прострелить себе ногу, - сказал Лесли. - Ничего, - вступил Ларри. - Сегодня без кровопролития не обойтись. Надеюсь, Теодор, ты захватил с собой санитарную сумку? - Не говори таких вещей, - взмолилась мама. - Я уже начинаю нервничать. - Если вы готовые, миссисы Дарреллы, нам пора трогать, - подошел к нам Спиро, смуглый, суровый, похожий на оставившую свой пост горгулью с собора Парижской богоматери. - Там собирается очень плотская толпа. - Плотная, Спиро, плотная, - поправила Марго. - А я что говорить, миссы Марго? Но вы не беспокоить. Я всех распугать с дороги моими рога. - Вот кому следует поручить составить толковый словарь, - сказал Ларри, когда мы забирались в "додж", размещаясь на широких сиденьях. С раннего утра покрытые белой пылью дороги были заполнены осликами и повозками, которые везли в столицу крестьян по случаю великого события; пухлое облако пыли стелилось по обочинам, окрашивая траву и деревья в белый цвет, и в воздухе словно повисли крохотные снежинки. Город был наводнен публикой, как в день святого Спиридиона, если не больше, и толпы нарядно одетых горожан проплывали через главную площадь, словно влекомые ветром охапки цветов. Все улочки были забиты людьми вперемешку с осликами; масса эта двигалась со скоростью горного ледника, наполняя воздух звуком взволнованной речи и смеха, острым запахом чеснока и мощнейшим амбре нафталина, свидетельствуюшим, что из хранилищ бережно извлечены наряды, предназначенные для особых случаев. С разных сторон доносились начальные звуки духовых оркестров, крики ослов, громкие голоса уличных торговцев, возбужденные выкрики детей. Город гудел и пульсировал, точно огромный многоцветный благоухающий улей. Ведя машину со скоростью улитки и непрестанно сигналя клаксоном, чтобы проложить себе путь в беспечной толпе, Спиро взял курс на гавань. Здесь налицо были все признаки рвения и исполнительности. Стоял наготове оркестр-сверкающие инструменты, безупречная униформа; только роскошные синяки под глазами двух музыкантов малость портили респектабельную картину. Рядом был выстроен батальон местных воинов, на редкость чистых и опрятных с виду. Пузатые представители духовенства с тщательно расчесанными бородами всех оттенков седины, яркими цветами ряс напоминающие стаю попугаев, оживленно переговаривались, тряся бородами и изящно жестикулируя пухлыми руками с безукоризненным маникюром. На пристани, где предстояло сойти на берег королю, томился в ожидании капрал. Судя по тому, как нервно он ощупывал кобуру и кусал ногти, бремя ответственности весьма тяготило его. Но вот по толпе прошел взволнованный гул, все заговорили: "Король! Король! Король приближается! " Капрал поправил головной убор и приосанился. Переполох был вызван появлением яхты Марко Паниотиссы. Войдя в залив, она стала выписывать зигзаги, а сам Марко, стоя на корме, отправлял за борт пачки греческих флажков. - Я не заметила ракеты, а вы? - спросила Марго. - Я тоже, но отсюда не видно мыса, - отозвался Лесли. - По-моему, Марко молодец, - сказала Марго. - Да-да, очень милое впечатление, - согласилась мама. И правда, на гладкой поверхности залива возник огромный ковер из крохотных флажков; зрелище было впечатляющее. К сожалению, как выяснилось в ближайшие полтора часа. Марко ошибся в своих расчетах. Сигнальщик на северном мысу, коему поручили пустить ракету, был вполне надежным человеком, да только он не очень хорошо разбирался в типах судов, и следом за Марко на горизонте появилось не королевское судно, а небольшой грязноватый танкер, следующий в Афины. Ошибка в принципе не такая уж страшная, однако Марко в приливе чувств, охвативших в тот день многих корфян, забыл проверить клей, коим флажки были прикреплены к деревянным палочкам, чтобы не тонули. И в ожидании короля мы могли созерцать, как от морской воды клей растворяется и тысячи греческих флажков бесславно погружаются на дно залива. - О, бедный Марко, мне так его жаль, - чуть не со слезами вымолвила Марго. - Ничего, - попытался утешить ее Ларри. - Может быть, король любит кусочки дерева. - Гм... я в этом... словом... сомневаюсь, - вступил Теодор. - Видите ли, эти палочки соединены в форме маленьких крестов. А это в Греции почитается весьма дурным предзнаменованием. - Боже мой, - всполошилась мама. - Надеюсь, король не догадается, что это дело рук Марко. - Самое умное, что теперь остается Марко, - заметил Ларри, - отбыть в добровольное изгнание. - А вот и он наконец, - возвестил Лесли, когда королевское судно пошло величественно пахать несколько гектаров деревянных крестиков, точно плывя через некое военно-морское кладбище. Опустили сходни, грянул оркестр, воины вытянулись в струнку, и группа служителей культа двинулась вперед, точно вдруг стронулась с места цветочная клумба. Как только сановники подошли к сходням, оркестр замолк, и под хор восхищенных "О-о-о! " появился монарх. Остановился, приветствуя встречающих, затем неспеша двинулся вниз по сходням. Настала великая минута маленького капрала. Весь в поту, он успел протиснуться поближе к сходням, и взгляд его был прикован к королевским ногам. Капрал помнил четкую инструкцию: подать сигнал, когда королю останется сделать до берега три шага. В этом случае крепость успеет произвести пушечный салют одновременно с вступлением монарха на греческую землю. Король спускался не торопясь. Напряжение достигло предела. Капрал взялся за кобуру, в решающий миг выхватил револьвер и выстрелил пять раз метрах в двух от королевского уха. И сразу стало очевидно, что крепость не догадалась предупредить встречающих об этом Сигнале, вследствие чего стрельба, мягко выражаясь, застигла их врасплох; то же можно сказать о короле да и и всех нас. - Боже мой, они его ампутировали, - взвизгнула Марго; в критические минуты она всегда теряла голову и путалась в словах. - Не говори глупостей, это сигнал, - отрезал Лесли, направляя бинокль на крепость. Между тем встречающие явно рассуждали примерно так же, как моя сестра. Они дружно набросились на злополучного капрала. На бледного протестующего беднягу обрушились толчки, тумаки и пинки; вырвав из рук револьвер, его энергично ударили рукояткой по голове. Худо пришлось бы ему, если бы в эту минуту крепостные пушки не извергли внушительное облако дыма, оправдав действия капрала. На смену негодованию пришли улыбки и смех, ибо у корфян хорошо развито чувство юмора. Один только монарх слегка опечалился. А тут еще, когда он сел в предназначенную ему открытую машину, возникла загвоздка: дверь почему-то упорно не хотела закрываться. Шофер сильно хлопнул ею, командир воинского подразделения хлопнул ею, руководитель оркестра хлопнул, стоявший поблизости священник хлопнул еще сильнее, но замок отказывался работать. Не желая признать свое поражение, шофер отошел на несколько шагов, разбежался и ударил дверь ногой. Вся машина содрогнулась, однако дверь продолжала упрямиться. Кто-то подал веревочку, но дверь не к чему было привязать. Дольше ждать было нельзя, и машина тронулась в путь; секретарь губернатора держал дверь рукой, наклонясь назад через спинку переднего сиденья. Первая остановка была предусмотрена около церкви святого Спиридиона, чтобы государь мог выразить почтение мощам. Окруженный лесом из сановных бород, он исчез в темной утробе храма, где тысячи свечей напрашивались на сравнение с буйным цветением примул. День выдался жаркий, и королевский водитель малость утомился от поединка с дверью, а потому, оставив машину перед церковью, юркнул за угол, чтобы промочить глотку. И кто станет порицать его за это? Кто в таких случаях не испытывал подобного желания? Вот только он неверно рассчитал, как долго продлится свидание монарха со святым, и когда государь, сопровождаемый сливками греческой церкви, внезапно вышел из храма и сел в машину, водитель блистал отсутствием. Как обычно, когда на Корфу возникал какой-нибудь кризис, все винили друг друга. Четверть часа в воздухе мелькали кулаки и сыпались упреки; на поиски водителя во все стороны были разосланы гонцы. Заминка объяснялась тем, что никто не знал, какое кафе он почтил своим присутствием, но в конце концов его выследили и, поливая бранью, с позором оторвали от второго стаканчика анисовки. Следующая остановка была на Главной площади; здесь королю предстояло наблюдать парад воинов и музыкантов, после чего должны были выступить бойскауты. Безжалостно истязая клаксон на узких улочках, Спиро доставил нас на площадь задолго до прибытия туда государя. - Уж теперь-то больше не должно быть неурядиц, - озабоченно произнесла мама. - Остров превзошел сам себя, - отозвался Ларри. - Я надеялся на прокол шины королевского автомобиля по пути от гавани до церкви, но это, пожалуй, было бы чересчур. - Ну, я не стал бы зарекаться, - вступил Теодор с веселым огоньком в глазах. - Не забывайте, это Корфу. Вполне возможно, что у них припасено для нас кое-что еще. - Нет-нет, довольно, - сказал Кралевский. - В самом деле! Что за организация! Мне стыдно за них. - Верно, Тео, - подхватил Ларри. - Есть же предел их изобретательности. - Я бы не стал... э... гм... биться об заклад... знаете ли... - ответил Теодор. Дальнейшие события подтвердили его правоту. Король прибыл на площадь и занял место на трибуне. Воины промаршировали очень бодро, причем ухитрились почти безошибочно идти в ногу. Корфянский гарнизон в ту пору был достаточно захолустным, и рекрутов не перегружали занятиями; тем не менее они достойно выдержали испытание. За ними проследовал сводный духовой оркестр, объединяющий музыкантов из всех деревень; разноцветная униформа радовала глаз, ярко начищенные инструменты слепили его. Возможно, исполнение было не совсем стройным, и кто-то чуть-чуть фальшивил, но недостатки с лихвой восполнялись мощью и громкостью звука. Наступила очередь бойскаутов, и мы не поскупились приветственные крики и аплодисменты, когда полковник Велвит, этакий предельно изможденный и нервный библейский пророк в бойскаутской форме, вывел на пыльную площадь своих коротышек. Они поприветствовали монарха, затем, повинуясь отданной писклявым, задыхающимся голосом команде полковника, забегали в разные стороны и, перестроившись, изобразили греческий флаг. Бурю приветственных возгласов и аплодисментов, которыми их наградили, наверно, было слышно в самых отдаленных уголках албанского нагорья на материке. Исполнив несколько гимнастических номеров, бойскауты прошагали к двум белым линиям, изображающим берега реки. Половина отряда живо сбегала за досками для строительства понтонного моста, а другая половина тем временем перебрасывала канат через коварные воды. Увлеченные этими маневрами зрители подступали все ближе к "реке", тесня полицейских, коим надлежало сдерживать натиск толпы. В рекордный срок бойскауты, старшему из которых было не более восьми лет, навели переправу через воображаемую реку, после чего во главе с юным трубачом, извлекавшим громкие нестройные звуки из своего горна, пробежали трусцой через мост и приняли положение "смирно" на другой стороне. Восхищенная толпа рукоплескала, кричала "ура! ", свистела и топала ногами. Полковник Велвит позволил себе по-военному сдержанно чуть улыбнуться и бросил гордый взгляд в нашу сторону. Затем он рявкнул короткую команду, три пухлых бойскаутика отделились от общего строя и направились к мосту, неся детонаторы, взрывную машинку и прочие принадлежности. Закончив приготовления, они вернулись в строй, на ходу разматывая провод, и вытянулись в струнку, ожидая следующей команды. Полковник Велвит упивался великой минутой. Посмотрел кругом, удостоверяясь, что всеобщее внимание сосредоточено на нем. Царила полная тишина. - Подорвать мост! - гаркнул полковник, и тотчас один из бойскаутов крутнул рукоятку подрывной машинки. Что тут было! Последовал мощный взрыв, в облаке пыли в воздух взлетели обломки моста и камни, которые затем градом посыпались на публику. Первые три ряда зрителей вкупе с полицейскими и полковником Велвитом упали навзничь. Взрывная волна поразила кузов нашей машины пулеметной очередью щепок и камешков и сорвала шляпу с маминой головы. - Господи! - воскликнул Ларри. - Что за игру придумал этот дурень Велвит? - Моя шляпа, - выдохнула мама. - Кто-нибудь, найдите мою шляпу! - Я найти ее, миссисы Дарреллы, вам не беспокоить! - крикнул Спиро. - Огорчительно, весьма, - произнес Кралевский, зажмурив глаза и вытирая лоб носовым платком. - Чересчур воинственно для маленьких мальчиков. - Маленькие мальчики! Маленькие изверги, черт бы их побрал! - яростно крикнул Ларри, вытряхивая мусор из волос. - Я чувствовал, что должно еще что-то произойти, - удовлетворенно объявил Теодор, радуясь, что Корфу оправдал свою буйную репутацию. - Видно, у них там была настоящая взрывчатка, - сказал Лесли. - Не понимаю, как полковник Велвит мог решиться на такое. Чертовски опасная затея. Очень скоро выяснилось, что полковник тут ни при чем. С дрожащими коленями он построил своих бойскаутов и увел их с площади, после чего вернулся на поле боя, чтобы извиниться перед мамой. - Я так унижен, так унижен, миссис Даррелл, - говорил он со слезами на глазах. - Эти маленькие негодяи добыли динамит у рыбаков. Заверяю вас, я ничего об этом не знал, ничего. В помятой шляпе и пыльной форме он выглядел очень несчастным. - Ну, что вы, полковник, не огорчайтесь, - ответила мама, поднося дрожащей рукой к губам стаканчик с разбавленным бренди. - С кем не случается. - В Англии сплошь и рядом, - подхватил Ларри. - Дня не проходит... - Поедем-ка с нами обедать, - перебила мама, наградив Ларри уничтожающим взглядом. - Благодарю, любезная леди, вы слишком добры, - отозвался полковник. - Только я сперва должен переодеться. - Меня очень заинтересовала реакция публики, - сообщил Теодор, верный своей исследовательской жилке-Ну, словом... э... тех, кого сбило с ног. - Полагаю, они чертовски злились, - сказал Лесли. - А вот и нет, - гордо произнес Теодор. - Корфу есть Корфу. Они все... словом... помогли друг другу подняться и смахнуть пыль и говорили, как здорово все получилось... э... как реалистично. И похоже, никого не удивило, что у бойскаутов оказался динамит. - Да, поживешь достаточно долго на Корфу, вообще перестанешь чему-либо удивляться, - убежденно заключила мама. После продолжительного изысканного обеда в городе, во время которого мы старались убедить полковника Велвита, что его номер с подрывом моста был гвоздем всей программы, Спиро повез нас домой сквозь прохладную бархатистую ночь. Мелодично перекликались сплюшки-словно диковинные колокола звенели среди деревьев; белая пыль клубилась за машиной, застывая летним облачком в тихом воздухе; в соборном мраке оливковых рощ мерцал зеленый пунктир светлячков. День выдался хороший, но утомительный, и мы радовались возвращению к домашнему очагу. - Ну так, - сказала мама, подавляя зевок и направляясь с лампой к лестнице. - Король не король, а меня завтра раньше двенадцати не будите. - О-о, - сокрушенно вымолвил Ларри. - Разве я тебе не сказал? Мама остановилась на полпути наверх и воззрилась на Ларри; колеблющийся свет керосиновой лампы заставил ее тень метаться на белой стене. - Что именно? - подозрительно осведомилась она. - Да насчет короля, - ответил Ларри. - Извини, я должен был раньше предупредить тебя. - О чем предупредить? - Мама встревожилась не на шутку. - Я пригласил его на ленч, - сказал Ларри. - Ларри! Не может быть! Право же, это неосмотрительно... - начала было мама, но тут же сообразила, что ее разыгрывают. - Не вижу в этом ничего смешного, - холодно произнесла она, выпрямившись во весь свой малый рост. - И к тому же не я, а он был бы в смешном положении, потому что в доме, кроме яиц, ничего нет. С великим достоинством, игнорируя наш смех, мама удалилась в спальню. Пути любви Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви. Песнь песней Соломона, 2-5 Лето выдалось такое неистовое, иссушающее и жгучее, что от зноя даже небо выцвело, приняв предосенний блекло-голубой оттенок, а теплое, как парное молоко, море уподобилось огромному тихому синему пруду. Ночью можно было слышать, как полы, ставни и балки стонут, кряхтят и потрескивают от высасывающего последние соки жара. Полная луна раскаленным углем таращилась с знойного бархатно-черного неба, а десять минут спустя после восхода солнца уже нечем было дышать. Царило безветрие, и зной тяжелой крышкой давил на остров. Цветы и травы на склонах гор жухли и погибали от засухи, оставались ломкие, как белесая стружка, стебли. Дни стояли такие жаркие, что цикады начинали петь раньше обычного, делая перерыв среди дня, а земля накалялась так, что невозможно ходить босиком. Наш дом был для местной фауны чем-то вроде комплекса больших деревянных пещер, где было примерно на полградуса прохладнее, чем в ближайших оливковых, апельсиновых и лимонных рощах, и живность устремилась к нам. Естественно, поначалу вина за столь внезапное нашествие была возложена на меня, но в конце концов наплыв всевозможных тварей достиг такого размаха, что даже родные вынуждены были признать мою непричастность. Легионы черных клещей вторглись в дом и напали на наших псов, облепив их голову и уши сплошным покровом, напоминающим кольчугу, удалять которую было далеко не просто. Оставалось крайнее средство-травить клещей керосином, и оно помогло нам справиться с ними. Оскорбленные до глубины души таким обращением, воняющие керосином псы трусили вокруг дома, свесив голову, тяжело дыша и осыпая землю гроздьями дохлых клещей. Ларри предложил повесить объявление "Осторожно-огнеопасные собаки", справедливо считая, что, вздумай кто-нибудь зажечь спичку около любой из них, и весь дом может вспыхнуть, как сухой трутовик. Однако керосин дал нам только временную передышку. Нашествие клещей продолжалось, и наступила пора, когда вечером, лежа в постели, можно было наблюдать, как они стройными рядами передвигаются по комнате, выполняя диковинные эволюции. К счастью, нас они не трогали, ограничиваясь тем, что доводили до безумия псов. Иное дело-полчища блох, которые решили разделить с нами кров. Точно татарские орды, они явились вдруг, словно материализовались из пустоты; не успели мы опомниться, как весь дом был наводнен ими. Блохи были повсюду; идя по комнатам, вы чувствовали, как они прыгают на вас и ползут вверх по ногам. Спальни стали непригодными для обитания, и некоторое время мы могли спать только на наших просторных верандах. Но и блохи не были самыми нежеланными среди малых гостей нашего дома. Черные как смоль крохотные скорпионы обосновались в прохладной ванной комнате. Надумав поздно вечером почистить зубы, Лесли опрометчиво пошел туда босиком и был ужален. Скорпион был всего лишь чуть больше сантиметра в длину, но яд сего изверга подействовал так, что несколько дней Лесли вообще не мог ходить. Скорпионы покрупнее предпочитали район кухни, где они нагло восседали на потолке, напоминая этаких уродливых омаров, променявших водную среду на воздушную. Вечером, стоило нам зажечь лампы, как слетались тысячи насекомых, мотыльки всех разновидностей, от крохотных, с желтовато-коричневыми растрепанными крылышками, до здоровенных, в розовую и серебристую полоску, бражников, которые пикировали на свет с такой силой, что были способны разбить ламповое стекло. Были тут и жуки, одни черные, будто одетые в траур плакальщики, другие в яркую полоску или крапинку; одни с короткими булавовидными усиками, другие с длинным тонким подобием усов китайского мандарина. Не было недостатка и в прочих букашках, подчас таких маленьких, что без увеличительного стекла и не рассмотришь причудливейшие формы и цвета. Естественно, для меня это скопище насекомых было великим даром. Каждый вечер я крутился возле ламп и фонарей, держа наготове баночки и склянки и состязаясь с другими хищниками за право обладать отборными экземплярами. Тут полагалось не зевать, ибо конкуренция была острейшая. На потолке бледно-розовые гекконы с растопыренными пальцами и выпученными глазами подкрадывались к жукам и мотылькам с изощренной осторожностью. По соседству зеленые вампиры-ханжи-богомолы с безумными глазами и лишенным подбородка ликом, - покачиваясь, выступали на тонких шиповатых ногах. Внизу со мной конкурировали напоминающие поджарых косматых волков огромные пауки шоколадного цвета; притаившись в тени, они вдруг выскакивали из засады, готовые выхватить экземпляр чуть ли не из моих рук. В роли их пособников выступали облаченные в красивую кожу, точно пошитую из зеленых и серебристо-серых лоскутков, жирные жабы, которые прыгали, тяжело дыша и тараща глаза, посреди невиданного изобилия съестного, и маленькие, вороватые, несколько зловещие на вид мухоловки. Толстое, как карандаш, приплюснутое тело этих многоножек длиной около восьми сантиметров было одето в бахрому из длинных тонких ног. Когда ноги мухоловки попарно приходили в движение, по бахроме словно пробегали волны, и насекомое скользило, точно камень по льду, бесшумно и... жутковато, ибо мухоловка была одним из наиболее свирепых и искусных охотников. Снова вечер, снова зажжены лампы, и я терпеливо жду, чем бы пополнить свою коллекцию. Вечер только начался, и большинство хищников, кроме меня и нескольких летучих мышей, еще не выходило на охоту. На веранде летучие мыши в стремительном пике хватали мотыльков и другую лакомую мелюзгу в каких-нибудь сантиметрах от лампы, так что пламя судорожно колыхалось от ветра, поднятого их крыльями. Медленно тускнел бледно-бирюзовый отсвет вечерней зари, начинали звучать протяжные мелодичные трели цикад, в сумраке под сенью олив вспыхивало холодное мерцание светлячков, и весь наш огромный дом, покряхтывая и постанывая от солнечных ожогов, успокаивался на ночь. Стена за лампой всегда была покрыта сонмом разных насекомых, которые после неудачного покушения на самоубийство отдыхали там, приходя в себя перед новой попыткой. Из узкой трещины в штукатурке в основании стены выбрался на редкость крохотный, пухленький геккон. Судя по всему-новорожденный, ибо он не достигал и четырех сантиметров в длину, однако за короткий срок, прошедший от появления геккончика на свет, он явно успел приналечь на еду, так что тельце его, включая хвост, было почти круглым. Рот изогнут в широкой застенчивой улыбке, большие темные глаза изумленно округлены, как у ребенка при виде стола, накрытого для банкета. Не успел я остановить его, как он уже неспеша заковылял вверх по стене и приступил к трапезе, ухватив златоглазку, чем и вызвал мое недовольство, потому что эти насекомые с прозрачными, кружевными зелеными крылышками и большими зеленовато-золотистыми глазами были в ряду моих любимцев. Сглотнув последний кусочек прозрачного крыла, геккончик передохнул, цепляясь за стену и задумчиво помаргивая глазами. Я не мог понять, почему он выбрал относительно крупную в его масштабах златоглазку, когда со всех сторон его окружало множество более мелких мошек, которых было бы легче поймать и съесть. Однако вскоре выяснилось, что передо мной обжора, о каких говорят "брюхо сыто, да глаза голодны". Вылупленный из яйца, а потому не получивший материнских наставлений, он пребывал во власти ошибочного представления, что все насекомые съедобные и чем они крупнее, тем быстрее утолят его голод. И ему явно было невдомек, что для столь малого создания, как он, некоторые насекомые могут быть попросту опасны. Подобно миссионерам прошлого, геккончик был столь высокого мнения о собственной персоне, что ему не приходила в голову вероятность самому стать чьей-то трапезой. Игнорируя сидевшее поблизости сборище мелких и в высшей степени съедобных мотыльков, геккончик стал подкрадываться к не уступавшему ему величиной толстому ворсистому дубовому коконопряду, однако промешкал с последним рывком и успел схватить бабочку только за кончик крыла. Бабочка вспорхнула, и мощность ее коричневых крылышек была так велика, что она едва не оторвала юного охотника от стены и не унесла его с собой. Ничуть не обескураженный, он, передохнув, атаковал равного ему длиной длинноусого жука. Геккончик явно не соображал, что все равно никогда в жизни не смог бы проглотить такое жесткое колючее чудовище. Правда, ему вообще никак не удавалось толком ухватиться за твердые и скользкие покровы длинноусого, и кончилось все тем, что он лишь сшиб жука на пол. Снова короткая передышка, во время которой геккончик обозревал поле боя; в это время, шелестя крылышками на веранду прилетел здоровенный богомол и сел на стене сантиметрах в пятнадцати от юного охотника. Сложил крылья со звуком, напоминающим шуршание папиросной бумаги, и, подняв в мнимо молитвенном жесте передние ноги, оснащенные грозными зубьями, стал озираться своими глазами безумца, поворачивая голову так и этак, чтобы лучше видеть выстроенные в его честь шеренги насекомых. Геккончик явно не встречался прежде с богомолами и не разумел, какие они опасные; его глазам богомол представлялся обильной зеленой трапезой, о какой он мог только мечтать без всякой надежды когда-либо получить. Не тратя попусту время и не считаясь с тем, что богомол был раз в пять больше него самого, геккончик начал подкрадываться. Тем временем богомол остановил свой выбор на серебристой пяденице и направился к ней, переступая своими тощими ногами старой девы. Время от времени он останавливался, покачиваясь из стороны в сторону, а следом за этим живым воплощением зла, также делая остановки, решительно шагал геккончик-голова опущена, потешный толстый хвостик дергается, как у возбужденного щенка. Богомол приблизился к ничего не подозревающей бабочке, остановился, покачался, потом вдруг сделал выпад передними ногами и схватил жертву. Пяденица была достаточно крупная, и когда она отчаянно забилась, богомолу стоило великого труда удерживать ее грозными шипами. Пока он возился с ней, смахивая на неумелого жонглера, геккончик, доведя себя до полной ярости ударами собственного хвоста, пошел в атаку. Рванувшись вперед, он бульдожьей хваткой вцепился в одно из надкрыльев. Занятый жонглированием богомол был застигнут врасплох внезапным нападением с тыла. Потеряв равновесие, он упал на землю, увлекая за собой и пяденицу, и геккончика, который не разжимал своей мертвой хватки. Зато богомол выпустил чуть живую пяденицу, освобождая острые, как клинок, голени для поединка с геккончиком. Только я решил, что самая пора вмешаться, чтобы пополнить свой зверинец богомолом и гекконом, как на сцену вышло еще одно действующее лицо. Из темного сплетения виноградной лозы возникла мухоловка. Подвижный ковер из тонких ножек целеустремленно заскользил к все еще корчившейся бабочке. Достиг ее, накрыл, и челюсти мухоловки впились в мягкий торакс жертвы. Картина была захватывающая. Богомол, сложившись почти вдвое, бил острыми когтями геккона, но тот, возбужденно вытаращив глаза, не отпускал хватки, как ни трепал его огромный противник. Тем временем мухоловка, убедившись, что ей не под силу унести добычу, обволокла ее живым ламбрекеном, высасывая жизненные соки. В этот момент явилась Тереза Олива Агнес Дьедр, или попросту Дьедр. Это имя носила одна из двух здоровенных жаб, которых я выследил, довольно быстро приручил и поселил в маленьком огороженном саду ниже веранды. Здесь обе жабы вели беспорочный образ жизни в окружении мандариновых деревьев и герани, совершая вылазки к веранде, когда там загорался свет, чтобы не упустить причитающуюся им долю крылатой трапезы. Лежа на животе, я до того увлекся созерцанием схватки необычного квартета в пятнадцати сантиметрах от моего носа, что совсем забыл про существование Дьедр и даже не подозревал, что она тоже наблюдала из-за стула за битвой. Теперь она тяжело прошлепала вперед, на секунду замерла, и не успел я опомниться, как Дьедр, совершив по-жабьи целенаправленный прыжок, разинула широченную пасть и стремительным движением языка отправила туда мухоловку вместе с пяденицей. Остановилась, глотнула, на миг зажмурив выпученные глаза, затем ловко повернулась влево и тем же способом послала в рот богомола с геккончиком. Какое-то мгновение между толстыми губами Дьедр извивался червем торчащий наружу хвостик геккона, но она решительно затолкала его внутрь большими пальцами, как это заведено у жаб. Мне доводилось читать про пищевые цепи и выживание наиболее приспособленных, однако я решил, что это уже чересчур, и был весьма недоволен Дьедр хотя бы потому, что она испортила такой увлекательный спектакль. И чтобы оградить себя от повторного вмешательства, я отнес ее обратно в сад, где она вместе с супругом, Теренсом Оливером Альбертом Диком, квартировала под каменным лотком с ноготками. Тем более что сегодняшнего ужина, на мой взгляд, ей было вполне достаточно. Вот в такой дом-хрусткий, как сухарь, жаркий, как печь, и кишащий всякой живностью, - в один прекрасный день явился Адриан Фотискью Смайс. Школьный товарищ Лесли, он однажды провел вместе с нами каникулы в Англии и успел страстно и безоглядно влюбиться в Марго, чем та была весьма недовольна. О предстоящем прибытии Адриана нас известила мама, когда мы, удобно расположившись на веранде, знакомились с поступавшей раз в две недели почтой. - О, как славно, - произнесла она вдруг. - Это будет чудесно. Прервав чтение, мы настороженно уставились на нее. - Что будет чудесно? - осведомился Ларри. - Я получила письмо от миссис Фотискью Смайс, - сообщила мама. - Не вижу в этом ничего чудесного, - заметил Ларри. - Что еще надо этой старой карге? - спросил Лесли. - Лесли, милый, зачем же называть ее старой каргой. Вспомни, как хорошо она к тебе относилась. Лесли насмешливо фыркнул. - Ладно, так что ей все-таки надо? - А вот она пишет, что Адриан отправился в поездку по Европе, и спрашивает, нельзя ли ему погостить у нас на Корфу. - Отлично, - сказал Лесли. - Я только рад буду такому гостю. - Ага, он славный парень, - великодушно согласился Ларри. - Правда?! - восторженно подхватила мама. - Такой воспитанный. - А что до меня, то я вовсе не рада, - заявила Марго. - Более нудного типа надо поискать. При одном его виде на меня нападает зевота. Нельзя ли написать им, что у нас все занято? - Но я думала, что Адриан тебе нравится, - удивилась мама. - А уж ты ему определенно нравилась, если не ошибаюсь. - В том-то и дело. Я не желаю, чтобы он исходил тут слюной, точно какой-нибудь сексуально озабоченный спаниель. Мама поправила очки и посмотрела на Марго. - Марго, милая, зачем же говорить так про Адриана, и откуда только ты берешь такие выражения. Уверена, что ты преувеличиваешь. Я никогда не видела, чтобы он вел себя, как... как... ну, в общем, как ты сказала. Мне он казался вполне благовоспитанным. - Так и есть, - воинственно произнес Лесли. - Просто Марго воображает, что все мужчины от нее без ума. - Ничего подобного, - возмутилась Марго. - Он мне не нравится, вот и все. Больно влюбчивый, стоит оглянуться-он тут как тут, слюной исходит. - Адриан не из таких, чтобы слюни распускать. - А я говорю, распускал. И даже исходил слюной. - Я никогда за ним такого не замечала, - снова вмешалась мама. - И вообще, не могу же я отказать ему только потому, что он распускает слюни. Где твое благоразумие, Марго. - Он приятель Лесли, пусть вокруг него и распускает свои слюни. - Да не распускает он их и никогда не распускал. - Ну, ладно, - рассудила мама. - Мы найдем, чем его занять, и думаю, ему будет не до слюней. Две недели спустя к нам прибыл изголодавшийся, отощавший Адриан. Почти без гроша в кармане он проделал весь путь от Кале до Бриндизи на велосипеде, который в конце концов не выдержал неравной схватки и рассыпался. Первые несколько дней мы почти не видели Адриана, потому что мама следила за тем, чтобы он ложился рано, вставал поздно и непрерывно чем-нибудь подкреплялся. Когда же он возникал перед нами, я не спускал глаз с его рта, так как изо всех гостивших у нас диковинных друзей не было еще никого, кто бы исходил слюной, и мне не терпелось увидеть этот феномен. Однако, если не считать наклонности заливаться краской всякий раз, когда в комнату входила Марго, и таращиться на нее с приоткрытым ртом (по совести, я должен был признать, что тут он впрямь походил на спаниеля), никаких других эксцентричных проявлений за ним не замечалось. У него были на редкость кудрявые волосы, большие и очень кроткие карие глаза, и на верхней губе под действием гормонов только-только пробился нежный пушок, коим он чрезвычайно гордился. Адриан привез Марго подарок-пластинку с песенкой, которую он явно почитал равной шекспировским сонетам. Называлась песенка "В кабачке Смоки Джо", и мы все остро возненавидели ее, ибо Адриан не мог дня прожить без того, чтобы раз двадцать не прокрутить эту лабуду. - Господи, - простонал Ларри, когда мы утром, сидя за завтраком, в очередной раз услышали шипение пластинки, - сколько можно, да еще в такую рань. "У Смоки Джо в Гаване, - громко затянул гнусавый тенор, - я торчал, утоляя жажду... " - Это невыносимо, - с тоской произнесла Марго. - Почему он не может поставить что-нибудь другое? - Зачем же так, милая, она ему нравится, - увещевающе сказала мама. - Вот именно, и он купил эту пластинку для тебя, - подхватил Лесли. - Это твой чертов подарок. Вот и скажи, чтобы он перестал ее крутить. - Нет-нет, милый, так нельзя, - возразила мама. - Все-таки он наш гость. - Ну и что, если гость? - огрызнулся Ларри. - Ему медведь на ухо наступил, а мы все должны страдать? Это пластинка Марго. Пусть она и распорядится. - Но это будет так невежливо, - озабоченно произнесла мама. - Как-никак, он привез пластинку в подарок и думает, что она нам нравится. - Знаю, но оправдывать его глубокое невежество не намерен, - настаивал Ларри. - Представляешь себе, вчера он не дослушал Пятую симфонию Бетховена, снял и поставил взамен этого завывающего кастрата! Да у него, если хотите знать, культуры столько же, сколько у гуннского вождя. - Тише, Ларри, милый, он может тебя услышать, - сказала мама. - При таком-то гвалте? Да ему сейчас в слуховой рожок надо кричать. Тем временем Адриан, не подозревая, какая смута охватила наше семейство, задумал подпевать пластинке. Поскольку его гнусавый тенорок был удивительно похож на голос самого исполнителя, результат был на редкость отвратным. "И там я увидел девицу... То была наша первая встреча... О мама Инес... О мама Инес... О мама Инес... Мама Инес... "-заливались более или менее в унисон Андриан и граммофон. - Силы небесные! - взорвался Ларри. - Это уже чересчур! Марго, придется тебе пойти и сказать ему. - Только сделай это вежливо, милая, - добавила мама. - Мы ведь не хотим ранить его. - Что до меня, то я не прочь его ранить, - возразил Ларри. - Я знаю, что надо сделать, - сообщила Марго. - Скажу ему, что у мамы болит голова. - Это даст нам только временную передышку, - заметил Ларри. - Ты скажешь, что у мамы болит голова, а я спрячу все иголки, - торжествующе предложил Лесли. - Как вам такая идея? - О, замечательно! - воскликнула мама, радуясь тому, что проблему можно решить без риска ранить Адриана. Адриан был несколько озадачен исчезновением граммофонных иголок и нашими дружными заверениями, что на Корфу купить их невозможно. Но у него была хорошая память, и он с утра до вечера сам напевал "Смоки Джо", хотя из-за полного отсутствия слуха его пение больше всего напоминало теноровый гул потревоженного улья. Шли дни, а влюбленность Адриана ничуть не ослабевала, даже напротив-становилась сильнее, и в той же мере усиливалось недовольство Марго. Я начал проникаться жалостью к нему, ведь что бы он ни делал, все было не так. Когда Марго заявила, что усы делают его похожим на мужского парикмахера низшего разряда, он поспешил их сбрить, после чего она сказала, что усы-признак мужской зрелости. Больше того. Марго недвусмысленно давала понять, что решительно предпочитает местных крестьянских парней любому английскому импорту. - Они такие красивые и такие милые, - говорила она, вызывая откровенную ревность Адриана. - Так славно поют. У них такие хорошие манеры. Они играют на гитаре. Они по всем статьям превосходят любого англичанина. От них исходит своеобразное амбре. - Ты хочешь сказать "благоухание", - поправил ее Ларри во избежание превратных толкований слова "амбре". - Что ни говори, - продолжала Марго, пренебрегая его замечанием, - это настоящие мужчины, а не какие-нибудь никудышные слащавые слюнтяи. - Марго, милая, - вмешалась мама, нервно поглядывая на уязвленного Адриана, - право же, это не очень любезно с твоей стороны. - А я и не хочу быть любезной, - отпарировала Марго. - И вообще, жестокость часто оборачивается добром, если правильно ею распоряжаться. Выдав сей загадочный образчик философических умозаключений, она покинула нас, направляясь к своему новейшему воздыхателю, загорелому рыбаку с роскошными усами. Адриан был до того унижен, что мои родичи сочли необходимым как-то умерить его отчаяние. - Не обращай внимания на Марго, милый Адриан, - утешала его мама. - Это все только слова, она такая упрямая. Возьми еще персик. - Упрямая, как осел, - добавил Лесли. - Уж я-то знаю. - Хотел бы я знать, как мне стать похожим на крестьянских парней, - задумчиво произнес озадаченный Адриан. - Может быть, начать играть на гитаре? - Нет-нет, только не это, - поспешно произнес Ларри. - В этом нет никакой надобности. Почему бы тебе не попробовать что-нибудь попроще? Скажем, жевать чеснок. - Чеснок? - удивился Адриан. - Марго любит чеснок? - Ну, конечно, - ответил Ларри. - Ты же слышал, что она говорила про запах от этих ребят. А какой запах ты чувствуешь прежде всего, когда приближаешься к ним? Чеснок! Пораженный логикой этого рассуждения, Адриан стал прилежно жевать чеснок, но добился лишь того, что Марго, зажав нос платком, объявила, что от него разит, как от местного автобуса в базарный день. В моих глазах Адриан был очень славной личностью; покладистый и добрый, он всегда был готов выполнить все, о чем бы его ни просили. Я чувствовал своим долгом сделать что-то для него, однако не мог придумать ничего толкового, разве что запереть Марго в его спальне, но и этy идею я тут же отверг как трудно осуществимую и способную вызвать мамино неодобрение. Решил обсудить этот вопрос с мистером Кралевским-может быть, он что-ни6удь посоветует. И когда в очередной день занятий мы сделали перерыв, чтобы выпить чашечку кофе, я рассказал ему о безуспешном ухаживании Адриана за Марго-тема, сулившая нам обоим желанное отдохновение от непостижимых тайн квадрата гипотенузы. - Ага! - воскликнул мистер Кралевский. - Пути любви не бывают гладкими. В самом деле, разве не станет жизнь скучноватой, если дорога к цели неизменно будет гладкой? Философические думы моего наставника меня не очень увлекали, но я вежливо слушал. Мистер Кралевский аккуратно взял печенье наманикюренными пальцами, подержал его над чашкой и окунул в кофейную купель, прежде чем отправить в рот. Методично пожевал с закрытыми глазами, наконец вымолвил: - Сдается мне, что сей юный Лохинвар излишне усердствует. Я ответил, что Адриан-англичанин, а не шотландец, и вообще, разве может усердие быть чрезмерным? Известно ведь, что без старания успеха не добьешься. - Э, - лукаво произнес мистер Кралевский, - в делах сердечных все обстоит иначе. Немножко равнодушия порой способно творить чудеса. Соединив кончики пальцев, он задумчиво воззрился на потолок, и я понял, что мне предстоит быть очевидцем очередного полета фантазии мистера Кралевского, с его излюбленным мифическим персонажем-"дамой сердца". - Помню, однажды я безумно влюбился в одну молодую особу, - начал Кралевский. - Разумеется, это должно остаться между нами. Я кивнул и взял еще печенье, зная, что истории Кралевского короткими не бывают. - Это была особа такой красоты и таких достоинств, что женихи теснились вокруг нее, словно... словно... пчелы вокруг банки с медом, - продолжал мистер Кралевский, довольный своим сравнением. - С первого взгляда я полюбил ее глубоко, беззаветно и безутешно, и я чувствовал, что ей это не совсем безразлично. Он освежил горло глотком кофе, сплел пальцы вместе и наклонился вперед над столом; ноздри его расширились, большие выразительные глаза горели. - Я неотступно следовал за ней, словно... словно... охотничий пес, идущий по следу, но она оставалась холодной и безучастной к моим ухаживаниям. Даже позволяла себе насмехаться над моей любовью. Он примолк со слезами на глазах, затем энергично высморкался. - Не могу описать, какие муки я испытывал-жгучая ревность, тяжкие бессонные ночи... Я потерял двадцать четыре килограмма, друзья начали волноваться за меня, и, конечно же, все они пытались меня убедить, что эта особа не стоит моих страданий. Все, кроме одного друга... э... человека, умудренного опытом, должно быть, он сам имел много романов, один из них даже в далеком Булукистане. Он-то и сказал мне, что я чересчур усердствую, доколе я упорно буду повергать свое сердце к ее стопам, она, подобно всем женщинам, будет смотреть со скукой на мои воздыхания. Но стоит мне изобразить равнодушие, тотчас, заверил меня мой друг, все переменится. Кралевский ласково улыбнулся мне, многозначительно кивнул и налил себе еще кофе. - Ну, и как, - спросил я, - изобразил он равнодушие? - Разумеется, - сказал Кралевский. - Не теряя времени, я сел на пароход, идущий в Китай. Замечательно, подумал я: какая женщина смогла бы утверждать, что сделала своим рабом мужчину, который вдруг сел на пароход и укатил в Китай. Такая даль-тут даже самой тщеславной особе достало бы времени поразмыслить над своим поведением. И что же произошло, нетерпеливо спросил я, когда мистер Кралевский вернулся из путешествия? - Я застал ее замужем, - ответил Кралевский малость пристыженно, чувствуя, что не оправдал моих ожиданий. - Сам понимаешь, бывают женщины капризные и нетерпеливые. Но мне удалось поговорить с ней наедине, и она все объяснила. Я слушал с напряженным интересом. - По ее словам, - продолжал мистер Кралевский, - она решила, что я уехал навсегда, чтобы стать ламой, вот и вышла замуж. Да-да, моя возлюбленная дождалась бы меня, если бы знала, а так, снедаемая горем, вышла за первого попавшегося на ее пути. Не просчитайся я в оценке длительности путешествия, сегодня она была бы моей. И он снова высморкался с сокрушенным видом. Я переварил услышанное, однако не усмотрел в истории Кралевского каких-либо четких указаний-как помочь Адриану. Может быть, одолжить ему свою лодку "Бутл Толстогузый", чтобы он уплыл в Албанию? Не говоря уже о риске потерять свое драгоценное суденышко, я сомневался, чтобы у Адриана хватило сил грести так далеко. Нет, я был вполне согласен с Кралевским, что Адриан чересчур усердствует, но, зная капризный нрав своей сестры, предполагал, что исчезновение сего поклонника скорее обрадует, чем опечалит ее. Главная проблема Адриана заключалась в том, что он никак не мог оставить Марго в покое. И я решил, что должен сам взяться за Адриана, если хочу, чтобы у него была хоть какая-то надежда на успех. Первым делом ему надлежало изобразить равнодушие и перестать ходить по пятам за Марго, как ягненок ходит за овцой, а потому я начал брать его с собой, отправляясь изучать окружающую местность. Заманить его в поход было не очень сложно: спасаясь от Адриана, Марго стала подниматься чуть свет и исчезать из дома еще до его появления, так что он по большей части был предоставлен самому себе. Мама попыталась заинтересовать его кулинарным делом, но после того, как Адриан оставил открытым холодильник, загубив половину хранившихся там продуктов, подпалил полную жира сковороду, превратил отличную баранью ногу в нечто неудобоваримое и уронил на пол в кухне полдюжины яиц, она была только рада поддержать мое предложение, чтобы он составил мне компанию. Для человека, выросшего в городе, Адриан оказался прекрасным спутником. Он никогда не жаловался, терпеливо и точно исполнял мои лаконичные распоряжения, вроде "Держи! " или "Не шевелись-укусит! ", и проявлял искренний интерес к тварям, на которых мы охотились. Как и предсказывал мистер Кралевский, неожиданное исчезновение Адриана заинтриговало Марго. Хотя она ни во что не ставила его знаки внимания, отсутствие их почему-то ее уязвляло. Она пожелала узнать, чем мы с Адрианом занимаемся целыми днями. Я ответил достаточно сухо, что Адриан помогает мне в моих зоологических изысканиях. Он отлично преуспевает, добавил я; если так пойдет дальше, к концу лета я со спокойной душой смогу назвать его весьма компетентным натуралистом. - Не представляю себе, как ты можешь водиться с таким пентюхом, - заявила она. - Лично я не встречала более скучного типа. Я ответил, что это даже к лучшему, так как Адриан признался мне, что Марго ему тоже малость наскучила. - Что? - возмутилась Марго. - Да как он смеет говорить такие слова, как он смеет! Что ж, рассудительно ответил я, она сама виновата. В самом деле, как н