о таинственного слоя на глубине тысячи двухсот футов, паслись на невиданном лугу, поросшем миллионами кальмаровых щупалец. По пути в Дакар нам попалось стадо дельфинов. Дюма угодил одному из них в спину гарпуном. Дельфин заметался, словно собака на цепи, окруженный своими друзьями, которые проявили отчетливо выраженное чувство солидарности. События повторялись с той лишь разницей, что на месте бутылконоса на этот раз был дельфин. Дюма и Тайе нырнули в море; гребцы в шлюпке не спускали глаз с их пузырей. Я наблюдал, как дельфин плывет на привязи, словно ягненок, выставленный охотником для приманки львов. Акулы не замедлили явиться. Это было жестоко с нашей стороны, но мы занимались важным исследованием, которое нужно было довести до конца. Акулы кружили вокруг дельфина точно так же, как незадолго до этого вокруг нас. Стоя на палубе, мы обсуждали трусливое поведение этих бестий. Обладая невероятной силой, совершенно нечувствительные к боли и вооруженные страшнейшим оружием, они тем не менее никак не могли решиться пойти в атаку. Впрочем, какая там атака! Умирающий дельфин был совершенно безоружен в окружении коварных разбойниц. Под вечер Дюма добил его. Немедленно одна из акул набросилась на убитое животное и вспорола ему брюхо, подав тем самым сигнал остальным хищницам; вода окрасилась кровью. Они не вгрызались в добычу и не трепали ее - просто отхватывали на ходу большие куски, словно то было сливочное масло, даже не замедляя движения. Акулы никогда не развивали решительного наступления на нас, если не считать атакой маневры серой красавицы и голубой пары. Не утверждая ничего окон-, чательно, мы вместе с тем склонны считать, что акулы предпочитают атаковать объекты, плавающие на поверхности моря. Именно здесь хищницы обычно находят себе пищу: больную или раненую рыбу, отбросы с проходящих судов. Те акулы, с которыми мы встречались, подолгу присматривались к плывущему под водой человеку, явно видя в ныряльщике какое-то опасное существо. Известную устрашающую роль играли и выпускаемые нашими аквалангами воздушные пузырьки. Насмотревшись, как акулы продолжают невозмутимо плыть с пробитой гарпуном головой, с зияющими ранами в теле и даже после сильного взрыва в непосредственной близости от головного мозга, мы перестали возлагать какие-либо надежды на оборонительные качества ножа. Тогда уж лучше пускать в ход "акулью дубинку" - прочное деревянное копье в четыре фута длиной, усеянное на конце острыми шипами. Идея заключается в том, что шипами надо упереться в шкуру наступающей акулы - так дрессировщик отгоняет льва при помощи обыкновенного стула. Шипы не дадут дубинке соскользнуть; в то же время они не вопьются настолько, чтобы раздразнить хищницу. Таким образом ныряльщик получает возможность сохранять необходимую дистанцию между собой и противником. Нам проходилось сотни раз нырять с привязанной к кисти руки дубинкой в кишащие акулами воды Красного моря. Однако дубинка так и не нашла себе применения на практике, поэтому легко может оказаться, что это всего-навсего еще одно теоретическое оборонительное средство против этих существ, недоступных человеческому пониманию. Глава тринадцатая. ПО ТУ СТОРОНУ БАРЬЕРА В большинстве случаев([32 - Имеется в виду поверхность воды]) мы ныряли, преследуя специальные цели: осмотр затонувших судов, разминирование, физиологические эксперименты. Однако иногда нам удавалось вырвать часок на то, чтобы просто побродить под водой, полюбоваться переливами света и игрой красок, послушать причудливые подводные звуки и насладиться ласковым прикосновением воды. Вот тогда-то мы оказывались в состоянии по-настоящему оценить все преимущества, связанные с возможностью преодолеть барьер между двумя стихиями, тончайший молекулярный слой, который является, по существу, подлинной стеной. В самом деле, сколько труда стоило человеку одолеть эту преграду! А посмотрите на рыб! Будучи извлечены из привычной среды, они своими широко раскрытыми ртами красноречиво говорят нам о взаимном отчуждении воды и воздуха. Одним из величайших наслаждений, связанных с купанием в море, является - о чем многие, вероятно, и не задумывались - то, что вода освобождает нас от повседневного бремени земного тяготения. Люди и другие позвоночные, живущие на земле, тратят немало энергии на постоянное поддержание своего тела в соответствующем положении. Море снимает с вас эту обузу. Воздух в ваших легких обеспечивает вам плавучесть, и с ваших членов сваливается огромная тяжесть; вы отдыхаете так, как не отдохнете ни в какой постели. Широко распространено мнение, будто толстые люди держатся на воде лучше, чем худые. В самом деле, жировой слой весит несколько меньше, чем мышечная ткань, однако наблюдения, проведенные нами над худыми и полными людьми, показали, что вторые далеко не всегда обладают лучшей плавучестью. Очевидно, дело тут в том, что у толстых людей обычно меньше объем легких. Интересно, что новичку привешивают на пояс больший балласт, чем опытному ныряльщику с тем же "водоизмещением". Новичок, взволнованный и побаивающийся, невольно набирает в легкие лишний воздух, который и приходится уравновешивать дополнительным балластом. После нескольких погружений он привыкает дышать нормально и обнаруживает, что перегружен. Он начинает постигать, как важно уметь использовать вес воздуха в легких, регулируя собственное дыхание, что фактически позволяет ему изменять свое "водоизмещение" на величину от шести до двенадцати фунтов. В мире, где отсутствует вес, ныряльщику приходится привыкать к необычному поведению неодушевленных предметов. Если у него сломался молоток, то металлическая часть уходит вниз, а ручка всплывает вверх. Весь подводный инструмент необходимо соответственно уравновешивать, чтобы он не улетел в каком-нибудь направлении. К ножам приделывают пробковые ручки. Кинокамера весом в семьдесят фунтов имеет достаточно воздуха в кожухе для того, чтобы стать невесомой. Инструмент надо балансировать особенно тщательно, потому что достаточно малейшего "довеска", чтобы нарушить собственное равновесие ныряльщика. В начале погружения сжатый воздух в одном баллоне акваланга весит три фунта. По мере его потребления ныряльщик с каждым вдохом весит все меньше. В конце концов баллон приобретает подъемную силу в три фунта. При правильном расчете ныряльщик уходит под воду несколько перегруженным, что вполне логично, поскольку ему нужно опускаться вниз. К концу он уже немного недогружен - опять вполне естественно, так как ему надо всплыть. Перед погружением с кинокамерой я похож на вьючное животное, когда ковыляю в воду с сорокапятифунтовым аквалангом на спине и четырехфунтовым свинцовым грузилом на поясе, плюс вес ножа, часов, глубиномера, компаса, да еще иногда и четырехфутовой "акульей дубинки", висящей на ремне на кисти руки. Какое облегчение переложить все это бремя на море! Затем мне подают сверху семидесятифунтовую кинокамеру "Батиграф", и вместе со всем снаряжением мой вес составляет двести шестьдесят четыре фунта. В воде же я вешу фактически лишь около фунта - намеренная перегрузка - и плыву вниз головой, ощущая удивительную легкость в теле. Итак, вес уничтожен, но остается еще инерция. Требуется несколько сильных толчков ластами, чтобы привести всю махину в движение; зато потом я скольжу уже с разгона. Было бы неразумно, даже опасно, если бы столь плохо приспособленное к подводному движению существо, как человек, вздумало попытаться плыть быстро под мощным слоем воды. Лучше предоставить морской стихии самой определять твою скорость и плавно, спокойно скользить вперед в полной гармонии с окружающей средой. По мере погружения быстро и равномерно нарастает давление. С каждым метром оно увеличивается примерно на сто граммов на квадратный сантиметр поверхности тела. Единственная субъективная реакция организма на это явление - "закладывание ушей", которое можно преодолеть глотанием. Человеческая ткань почти не поддается сжатию. Мы плавали без скафандра при таком давлении, которое раздавило бы корпус подводной лодки, потому что она не обладает необходимым контрдавлением изнутри. На суше на человека со всех сторон давит воздух, но он этого даже не замечает. В морской воде атмосферное давление удваивается на глубине тридцати трех футов. На глубине шестидесяти шести футов давление равно уже трем атмосферам, на глубине девяносто девяти - четырем атмосферам, и так далее, возрастая кратно тридцати трем футам. На глубине тридцати тысяч футов, где давление достигает почти тонны на каждый квадратный сантиметр, в океане обитают живые существа([33 - Жизнь на этих глубинах и даже больших была впервые обнаружена советскими учеными на корабле "Витязь" у Курильских островов (1953 год). Приборы принесли со дна разнообразных червей, иглокожих, моллюсков и рыб]). Если бы единственной проблемой ныряльщика было давление, то мы могли бы погружаться без скафандра на две тысячи футов и больше. Однако фактический предел значительно меньше из-за косвенных последствий растущего давления. Он определяется тем, что ткани ныряльщика насыщаются громадным количеством газов и оказываются не в состоянии выделять углекислоту. Замечено, что изменение давления переносится ныряльщиком легче по мере нарастания глубины. Человек, многократно погружающийся на глубину до тридцати трех футов, испытывает утомление и болезненные ощущения, так как подвергается каждый раз двойному давлению на границе первой зоны. Его коллега, опускающийся глубже, не испытывает тех же неудобств, ибо в следующей тридцатитрехфутовой зоне давление увеличивается по сравнению с предыдущей только на одну треть, затем, соответственно, на одну четверть. Между ста тридцатью двумя и ста шестьюдесятью пятью футами вес столба воды возрастает на одну пятую. Мы установили на практике, что если человек физически в состоянии нырять на глубину десяти ярдов, то он с тем же успехом, не опасаясь болезненных последствий, может погружаться до двухсот футов. Критическим слоем является верхняя зона. Эта же зона наиболее опасна для водолаза. Шлем и верхняя часть резинового костюма заключают в себе большой пузырь воздуха, крайне чувствительный к колебаниям в давлении. Преодолевая роковой слой, водолаз должен особенно тщательно следить за поступлением воздуха во избежание "обжима" и "пузырения". "Пузырение" получается, когда водолаз набирает слишком много воздуха в скафандр. В этом случае рубаха внезапно раздувается и быстро увлекает водолаза на поверхность, грозя вызвать кессонную болезнь. "Обжим" - явление, происходящее, наоборот, от недостаточного контрдавления в шлеме и легких. В этом случае шлем превращается в огромную "банку", вроде тех медицинских банок, которые врачи прописывают при простуде. Мы в Группе подводных изысканий называли "обжим" coup de ventouse (coup - удар, ventouse - медицинская банка). Страшная гибель ожидает водолаза, если в шланге выходит из строя клапан, который призван не пускать воздух в обратную сторону. В подобном случае сосущее действие шланга срывает с тела куски мяса, оставляя лишь голый скелет в резиновом саване([34 - Обжим действительно может привести к гибели водолаза, но последняя фраза остается на совести автора. В СССР подобные случаи неизвестны]). Еще мальчиком, живя в Эльзасе, я прочел чудесную историю о герое, который укрылся от злодеев на дне реки и сидел там, дыша через камышинку. (Этот мотив встречается, по-видимому, в фольклоре всех народов.) Я прикрепил отрезок садового шланга к куску пробки, взял один конец в рот, схватил камень в руки и нырнул в плавательный бассейн. Я не смог сделать ни одного вдоха, бросил и шланг и камень и судорожно рванулся вверх. Недаром мальчишки относятся с недоверием к подобным россказням. Автор той книги, как и другие авторы подводных повестей, сам никогда не пробовал опуститься на дно реки с соломинкой в зубах. Уже на глубине нескольких футов грудные мышцы оказываются не в состоянии преодолеть давление воды, и вдох не получается. Человек с идеально развитыми легкими может на протяжении нескольких минут вдыхать воздух с поверхности, лежа на глубине шести футов; однако для большинства из нас дыхание оказывается почти непосильным делом уже на однофутовой глубине. Купальщики любят теплое море; это относится и к ныряльщикам. Увы, по мере погружения приходится поступаться этим удовольствием. В Средиземном море самая теплая вода бывает в августе в поверхностном слое. Поглубже вода оказывается уже более холодной, но остается еще вполне терпимой. В июне и ноябре зона умеренной температуры находится в районе сорока пяти футов. В июле, августе и октябре она опускается до ста двадцати футов. Лучший месяц - сентябрь, когда вода сохраняет приятную теплоту до глубины двухсот футов. За умеренным слоем следует холодный, с заметным понижением температуры до пятидесяти двух градусов по Фаренгейту. Холодный и теплый слои разделены совершенно четкой границей. Между ними нет никакого перехода. Можно висеть в умеренной зоне и сунуть палец в холодную, чувствуя разницу так же отчетливо, как перед первым купанием в сезоне, когда вы нерешительно пробуете воду большим пальцем ноги. Нелегко собраться с духом и окунуться в холодную ванну. Зато потом, когда кожа уже привыкла к более низкой температуре, приятно думать о предстоящем возвращении через толщу теплой воды. Хитроумные командиры подводных лодок умудряются использовать эту разницу температур. Холодная вода несколько плотнее теплой; соответственно балласт лодки рассчитывается так, чтобы она имела легкую перегрузку для теплого, но недогрузку для холодного слоя. Тогда можно выключить моторы, и лодка будет лежать, как на подушке. Тот самый мистраль, который подул, когда мы обследовали "Дальтон", познакомил нас с динамикой теплого и холодного слоев. Вода была сравнительно теплой до глубины ста двадцати футов, пока с норднорд-веста не подул штормовой ветер. В первый же день холодная вода поднялась до восьмидесяти футов, назавтра она начиналась уже с сорока. На третий день охлаждение распространилось и на поверхностный слой. Это доказывало, что мистраль не охлаждает верхний слой воды, а отгоняет его так, что на место теплой воды поднимается холодная. Как только ветер стих, теплая вода стала возвращаться, оттесняя прохладную все ниже. Вот почему мы обнаружили ледяную воду в трюмах "Дальтона", хотя кругом было совсем тепло. В Кассисе мы однажды нырнули в пещеру, которую Тайе назвал пещерой Али-Бабы. В этот день вода была холодной от дна до самой поверхности. Но в пещере на глубине девяноста футов вода была приятно теплой - ветер не смог извлечь ее из грота и отогнать прочь. Каждому, кто купался в дождь, известно курьезное чувство "сухости" под водой, когда не хочется вылезать из воды, чтобы не "промокнуть". Ныряльщик, смотрящий снизу в сторону поверхности воды в дождь, видит, как ее прокалывают миллионы крохотных пик. Медленное и систематическое смешение пресной воды с соленой создает в море своего рода "марево" - вроде того, какое видно над землей в жару. Мы наблюдали сильнейшее возбуждение среди рыб в прибрежных водах во время ливня. Они буквально сходят с ума. Маленькие рыбешки мечутся во все стороны. Сидячие обитатели дна лезут вверх, срываются и снова лезут, проявляя необычайную энергию. Кефаль и окуни бешено скачут под кипящей от дождя поверхностью моря. Они то и дело становятся торчком, разинув рты, словно глотают пресную воду. В дождливые дни в море царит хмельное веселье. * * * Море - настоящий мир безмолвия. Я говорю это с полным убеждением, опираясь на многочисленные наблюдения, хотя знаю, что за последнее время было немало написано о подводных звуках. Записи этих шумов, произведенные с помощью гидрофона, продаются как фонографические курьезы, однако шумы явно преувеличены. Такая запись нисколько не соответствует тому, что слышит под водой человек. В море и в самом деле можно уловить очень интересные звуки, и вода передает их на чрезвычайно большое расстояние, но это шум совсем другого характера. Подводный звук настолько редкая вещь, что привлекает к себе обостренное внимание. Страх, боль, радость - все эти чувства выражаются обитателями моря беззвучно. Извечный круг жизни и смерти вращается совершенно бесшумно; и только млекопитающие - киты и дельфины - нарушают это безмолвие. Случайный взрыв или шум судовых моторов - проявление деятельности человека - не в состоянии потревожить покой глубин. В этих глухих джунглях шумы, производимые ныряльщиками, раздаются с особой силой: бурлят пузырьки выдыхаемого воздуха, шипит струйка вдыхаемого, гулко отдаются оклики товарищей. Ваш друг может охотиться за пределами видимости, на расстоянии сотен ярдов, однако удар о скалу пролетевшего мимо цели гарпуна донесется до вас совершенно отчетливо, и когда товарищ вернется, вы можете подразнить его, показав на пальцах, сколько у него было промахов. Чуткое ухо улавливает порой под водой отдаленный скрип, особенно если затаить дыхание. Конечно, гидрофон способен усилить этот слабый звук до грохота, и это может оказаться полезным для научного исследования, но не даст никакого представления о том, что слышит ухо ныряльщика на самом деле. Нам пока не удалось найти удовлетворительного объяснения этих скрипов. Сирийские рыбаки отыскивают отмели для лова, прикладывая ухо к фокусу слуховой раковины, образуемой корпусом лодки. Услышав скрип, они ставят сети. Они уверены, что этот звук каким-то образом издают находящиеся внизу скалы, а скалы - это рыбье "пастбище". Некоторые специалисты по биологии моря склонны считать виновниками этого скрипа креветок, которые скапливаются огромными массами и скрипят в лад своими клешнями. Если посадить креветку в банку, она и в самом деле будет щелкать. Но ведь сирийские рыбаки ловят рыбу, а не креветок. К тому же мы ныряли в районе, где наблюдается скрип, и ни разу не находили ни одной креветки. Кажется, эти звуки становятся интенсивнее, когда море стихает после шторма, однако так бывает не всегда. Чем больше мы изучаем море, тем больше убеждаемся в нежелательности поспешных выводов. Некоторые рыбы квакают наподобие лягушек. Около Дакара я плавал под водой под громкие звуки такого оркестра. Киты, дельфины, "квакуши" и неизвестные существа, испускающие скрип, - единственные известные нам исключения, нарушающие безмолвие моря. Во внутреннем ухе рыб имеются слуховые камешки - "отолиты", из которых любители делают ожерелья-амулеты. Однако большинство рыб мало, а то и вовсе не реагируют на звук. Наблюдения показывают, что они гораздо более восприимчивы к колебаниям незвуковой частоты. Вдоль бока рыбы тянется чувствительная полоса, служащая, по существу, шестым органом чувств. Многое говорит за то, что эта боковая линия воспринимает на большом расстоянии колебания воды, скажем, от тел сражающихся морских обитателей. Мы установили, что рыбы не обращают никакого внимания на голос, зато колебания воды от наших ластов ощущаются ими на значительном расстоянии. Подплывая к рыбам, мы двигаем ногами очень тихо; резкое или просто неосторожное движение сразу же разгонит рыб, даже тех, которые скрыты за камнями и не видят нас. Тревога распространяется подобно цепной реакции; достаточно одной рыбке броситься наутек, как паника немедленно передается всем остальным. Далеко за пределами видимости рыбы воспринимают бесшумное предупреждение. Умение плавать среди рыб, не тревожа их, стало для нас уже второй натурой. Мы научились непринужденно проплывать над ландшафтами, где морские обитатели безмятежно наслаждаются жизнью, воспринимая нас с полным доверием. И вдруг без малейшего повода с нашей стороны, все живое исчезает. Что заставляет сотни рыб бежать мгновенно и бесшумно? Пришедшие издалека колебания воды от тел играющих дельфинов, или где-нибудь в мутной толще охотятся голодные синагриды? Все, что мы знаем, - это то, что беззвучная "сирена" заставила всех, кроме нас, уйти в укрытие. Мы словно глухие. Все наши чувства уже приспособились к новой среде, но нам недостает шестого чувства, быть может самого главного для подводного обитателя. Около Дакара я видел, как акулы мирно скользили в окружении сотен соблазнительных краснух, ничуть не потревоженных присутствием хищниц. Я вернулся в лодку, забросил удочку и обрадовался хорошему клеву. Однако каждый раз я вытаскивал из воды лишь половину краснухи. Может быть, бьющаяся на крючке рыба создавала в воде колебания, которые говорили акулам о том, что поблизости есть легкая добыча - попавшее в беду существо? Мы пробовали как-то сзывать акул с помощью динамита. Я сильно сомневаюсь в том, чтобы взрыв был для них чем-либо большим, нежели просто глухим, не заслуживающим внимания шумом, но вибрация воды от бьющейся полуоглушенной рыбы улавливается акулами моментально. На Лазурном берегу попадаются крутые рифы, уходящие на глубину до двухсот футов. Тот, кто опускается вниз по склону такой скалы, совершает необычную экскурсию, дающую представление о разнообразии подводного мира и о резких контрастах между различными зонами. Альпинисты вроде Марселя Ишака, ходившие вместе с нами по подводным скалам, поражались этим контрастам. При горных восхождениях на суше вы сначала идете милю за милей по предгорьям, затем поднимаетесь сквозь пространную лесную зону до границы леса, далее до снеговой линии, и, наконец, попадаете в область разреженного воздуха. При подводных "нисхождениях" смена зон происходит буквально с непостижимой быстротой. Верхние десять саженей, пронизываемые солнечным светом, населены беспокойными, юркими рыбками. Затем вы попадаете в сумеречную страну с осенним климатом и нездоровой атмосферой, в которой голова становится тяжелой, как у человека, обреченного жить всю жизнь в задымленном индустриальном городе. Вы скользите вниз по откосу и оглядываетесь назад, на мир, где царит лето. А между тем вы уже попали в холодный слой и совершили скачок в зиму. В глухой темноте вы забываете о солнце. И не только о солнце. Уши больше не регистрируют меняющегося давления, воздух приобретает металлический вкус. Здесь царит сосредоточенный покой. Вместо зеленых мшистых валунов - готический камень, острый, рогатый, колючий. В каждом склепе, под каждой аркой - свой маленький мирок с песчаным бережком и живописными рыбками. Еще ниже появляются миниатюрные голубые деревца с белыми цветами. Это настоящие кораллы, полудрагоценные Соrаllium rubrum с их удивительным разнообразием хрупких форм. На протяжении столетий на Средиземном море шла промышленная добыча кораллов с помощью своего рода деревянной драги, которая сокрушала эти "деревья", а на поверхность извлекала лишь отдельные веточки. Толстые деревья, росшие не одну сотню лет, теперь уже не существуют. Остались нетронутыми лишь те кораллы, которые обитают глубже двадцати саженей, в укрытых тайниках и гротах, нарастая от свода вниз, наподобие сталактитов. Они доступны только ныряльщикам. Ныряльщик, попавший в коралловый грот, должен быть готов к тому, что увидит кораллы сквозь обманчивый цветной фильтр моря. Ветви коралла кажутся темно-синими. Они покрыты бледными цветами, которые втягиваются и исчезают, когда их потревожат. Кораллы сейчас вышли из моды, их продают по десяти долларов за фунт. В зоне кораллов из расщелин в скалах торчат полосатые усики омаров. При приближении руки ныряльщика омары издают скрипучий звук. Скалы покрыты живыми шишками и напоминающими вымя наростами, длинными мясистыми нитями, "чашечками" и "грибами". Тут царят необычные цвета - фиолетовый, темно-синий, желто-зеленый; все краски приглушены сединой. Но вот мы у основания рифа. Здесь простирается голый и монотонный песок. Здесь проходит граница жизни, за которой уже ничто не растет, никто не движется. Вы плывете автоматически, мозг словно выключается. Лишь где-то на задворках сознания сохраняется извечный инстинкт самосохранения, зовущий вернуться на поверхность. По мере того как вы поднимаетесь, состояние отупения исчезает, а внизу остается обесцвеченная страна, которая еще никому не показала своего подлинного лица. Рыбы не любят подниматься вверх или спускаться вниз, они предпочитают держаться определенного слоя, словно жители многоэтажного дома. Обитатели первого этажа - губаны, морские судаки и испанские караси - крайне редко поднимаются вверх по лестнице. Камбалы снуют взад и вперед над самым песчаным дном. Синагриды мечутся между скалами с озабоченным и решительным видом. Губаны медлительны и вялы на вид. Испанские караси еще медлительнее. Они висят около скалы и посасывают ее, словно леденец. Выше и в стороне от каменной башни бродят другие рыбы, но и они явно отдают предпочтение определенному слою и редко движутся вверх или вниз. Рыбы стараются избегать усилий, связанных с переменой давления. Кажется, что рыбы скользят, как заведенные, взад и вперед, покуда их не потревожат. Чем они заняты день-деньской? Большую часть времени просто плавают. Нам редко приходилось видеть рыб за едой. Иногда мы заставали окуня около рифа, объедающим зацепившихся за камень морских ежей. Он методично откусывает хрупкие иглы, выплевывает их и так постепенно добирается до самого тела ежа. Rouquires([35 - Названия этой рыбы нет на русском языке]), правда, все время жуют. Они подхватывают со дна невидимые крошки или, встав вертикально вниз головой, взмучивают облачка ила и глотают их. Суетливые кефали снуют по скале, обсасывая водоросли толстыми белыми губами и поедая икринки и споры. Разноцветные караси пасутся сотнями в океанских прериях. Спугнутые нашим появлением, они укрываются в огромных зеленых облаках и исчезают. Годами мы старались застать за едой хищников: морского окуня, синагриду, морского угря или мурену, - и ни разу нам это не удалось. Мы знаем только по наблюдениям с поверхности, что хищники едят два раза в день в строго определенные часы. В это время многочисленные стаи килек, сардин или рыбы-иглы подвергаются страшным атакам снизу. Море вскипает, в воздухе сверкают спасающиеся бегством серебристые рыбешки. Морские птицы тоже включаются в это избиение: камнем падают вниз и гордо взлетают с трепещущей добычей в клювах. Стоит, однако, нам нырнуть в это время, и пиршество прекращается. Мы видим, как внизу рыщут здоровенные налетчики, выжидая, когда мы удалимся. Рыбья мелочь получает передышку: хищники почему-то не хотят есть в нашем присутствии. Налет хищников длится обычно около получаса, затем наступает перемирие, все стихает, и они мирно плывут рядом с теми, кому предстоит быть съеденными завтра. Наши попытки увидеть рыб в пору спаривания дали еще меньше результатов. Наиболее беззастенчива в этом отношении кефаль. Она празднует свадьбы в сентябре в теплых прибрежных водах Средиземноморья. Самки важно прогуливаются вверх и вниз, в то время как возбужденные самцы мечутся около и трутся о своих подруг. В брачную пору даже высокомерные морские караси забывают о своем пристрастии к гордому одиночеству и собираются в огромные косяки, прижавшись так плотно друг к другу, что едва могут плыть. И тем не менее все они непрерывно перемещаются в этом любовном рое. Рыбы по-разному проявляют свое любопытство. Часто мы, плывя под водой, круто оборачиваемся и видим носы многочисленных подводных обитателей, следующих за нами с жадным интересом. Синагриды ограничиваются одним презрительным взглядом. Морской окунь решительно подплывает вплотную, изучает нас и. уплывает.. Ставриды изображают полное безразличие, однако придвигаются поближе, чтобы удовлетворить свое любопытство. Не так ведут себя merou. Все морские судаки - это школьники морей, они страшно интересуются нашими особами. Merou подходит и рассматривает нас большими трогательными глазами, преисполненными недоумения. Merou весит до ста фунтов. Нам удавалось самим поражать острогой merou весом в пятьдесят пять фунтов, а видели мы экземпляры еще вдвое больше. Эта рыба - родственница тропического полиприона, достигающего пятисот фунтов. Обитает merou вблизи берега, в беспокойной мутной воде, на глубине тридцати футов, и теснится всегда возле убежищ в скалах, которые защищает с таким упорством. Некоторые из них забираются выше, селясь на глубине десяти футов. Недоверчивые индивидуалисты, они редко выходят наружу, весьма чутки к опасности и доживают до глубокой старости, осторожно выглядывая из дверей своей обители. Вместе с тем это самые любопытные обитатели моря, каких мы только встречали. В краю непуганых рыб merou покидают свои убежища и приплывают. издалека поглядеть на нас. Они заходят снизу и с ханжеским видом уставляются нам прямо в лицо - этакие ангелочки со своими крыльями-плавниками. В ответ на наше движение они отскакивают в сторону и снова занимают удобную для наблюдения позицию. Уйдя, наконец, домой, они продолжают следить за нами из "дверей" и "окон". Часто вокруг merou толпятся маленькие темные строматеусы с большими хвостами, сквозь которые merou смотрят на нас, словно женщины сквозь вуаль. Мы делаем рывок, и строматеусы рассыпаются, a merou исчезают. На глубине ста футов рыбы, очевидно, не связывают нас с надводным миром. В унылом голубом полумраке подводных джунглей вас принимают как своего, и здешние жители относятся к старинному животному, непрерывно пускающему пузыри, скорее с любопытством, нежели со страхом. Merou пожирает все, что только попадется в его здоровенную разинутую пасть. Осьминог - давай осьминога, причем вместе с камнями, за которые тот цепляется; туда же отправляется каракатица вместе со своим щитком, колючий морской паук, омары, рыбы - все это целиком. Если merou случайно заглатывает рыболовный крючок, он обычно рвет лесу. Один из добытых Дюма merou хранил в желудке два крючка, которые от времени совсем обросли слизью. Merou успешно может потягаться с хамелеоном. Обычно рыбы эти красно-бурого цвета, но они умеют маскироваться под мрамор и покрываться темными полосами. Как-то раз мы увидели совсем белого merou, лежащего плашмя на песке. Мы решили, что это цвет смерти и разложения, но нет, призрак вздрогнул, стал вдруг бурым и удрал. Однажды мы проплывали над большой расщелиной на глубине четырнадцати саженей. Внезапно наше внимание привлек вид стайки молодых merou, фунтов в двадцать-тридцать весом; мы остановились и повисли в воде на одном месте. Они подплыли прямо к нам, потом перевернулись и скользнули вниз - совсем как ребятишки, катающиеся с горки. В глубине с десяток более крупных родичей озабоченно совершали какойто маневр. Один из них вдруг стал белым. Остальные проследовали мимо него совсем вплотную; один остановился возле альбиноса и сам тут же побелел. Затем они потерлись друг о друга; возможно, происходило спаривание. Мы не сводили глаз с непостижимого видения. Что означал весь этот церемониал среди теряющихся в тумане скал? Это было не менее удивительное зрелище, чем то, которое наблюдал маленький Тумай, увидевший танцующих слонов. Merou уже давно занимают особое место в наших подводных наблюдениях, на правах старых добрых знакомых. Мы уверены, что могли бы приручить какого-нибудь merou, используя его любопытную натуру. Глава четырнадцатая. ТАМ, ГДЕ ЛЬЕТСЯ ЗЕЛЕНАЯ КРОВЬ Жители тропиков с незапамятных времен научились нырять в море и собирать его дары, однако покуда какой-то сообразительный полинезиец не догадался вделать два куска стекла в водонепроницаемую оправу, люди были почти слепы под водой. Хрусталик не умеет приспособляться к преломлению лучей, переходящих из воды в зрачок. Вместо того чтобы ложиться на сетчатку, фокус изображения оказывается за ней, и человек видит, все в тумане, как если бы страдал очень сильной дальнозоркостью. Ныряльщик, у которого глаза защищены маской, видит под водой предметы несколько увеличенными. Они кажутся ему ближе, чем есть на самом деле, примерно на одну четверть истинного расстояния. Это явление связано с преломлением света, проникающего из воды через стекло маски в воздух внутри нее. Нырнув впервые, я протягивал руку за тем или иным предметом и, к своему смущению, обнаруживал, что моя рука коротка: не рука, а какая-то культяпка. То обстоятельство, что вода играет роль увеличительного стекла, весьма наруку хвастливым рыболовам. Шестифутовая акула и в самом деле кажется им девятифутовой. Требуется длительный навык, чтобы автоматически корректировать размеры и расстояние. Несколько раз, ныряя вместе с Дюма, я незаметно подкрадывался к нему сзади, изображая акулу. Не составляло никакого труда подобраться вплотную, оставаясь все время вне поля его зрения. Дюма и в самом деле казалось, что за ним крадется хищница, и он всячески старался увидеть ее. Однако я легко сводил на нет все его уловки, внимательно следя за ним и перемещаясь соответственно сам. Если человек мог провести такого искусного пловца, как Дюма, то легко представить себе зловещие возможности наделенного толикой разума подводного людоеда. Новый день начинается в морских глубинах очень слабым изменением освещенности. Рассвет наверху проникает и в толщу воды, однако восход солнца не сопровождается резким изменением освещения, так как солнечные лучи отражаются от поверхности моря и пронизывают ее только в полдень, когда солнце стоит над самой головой. По мере проникновения вглубь дневной свет ослабевает до силы лунного или звездного освещения и, наконец, совсем гаснет. Проникая в воду, солнечные лучи теряют силу вследствие того, что их энергия преобразуется в тепло([36 - В тепло преобразуется лишь малая часть света. В основном свет ослабевает вследствие многократного рассеивания]). Сверх того свет рассеивается взвешенными в воде частицами ила, песка, планктона и даже самими молекулами воды. Все эти частицы, подобно пылинкам в солнечном луче, уменьшают видимость и рассеивают свет, не давая ему проникнуть в большие глубины. В чистой воде на глубине ста футов уже сравнительно темно, но у самого дна вдруг становится светлее, так как свет отражается от него. Это явление мы наблюдали, обследуя "Дальтон". Даже на глубине трехсот футов - предел ныряльщика с аквалангом - обычно достаточно света, чтобы можно было работать, а нередко и снимать черно-белые фотографии. Доктор Вильям Биб([37 - Американский исследователь, опустившийся в батисфере на глубину 914 метров. Его книга есть в русском переводе]) и другие установили, что дневной свет проникает до глубины в тысячу пятьсот футов. Прозрачность воды меняется не только от места к месту, но и от одного глубинного слоя к другому. Однажды мы ныряли над подводной скалой в Средиземном море. Вода была настолько мутной, что видимость ограничивалась несколькими ярдами. Двумя саженями ниже мы неожиданно обнаружили совершенно прозрачный слой, в свою очередь сменявшийся пятнадцатифутовым пластом воды молочного оттенка с видимостью примерно в пять футов. Ниже этого молока до самого дна шла чистая вода. В сумеречной, но абсолютно прозрачной толще сновало множество рыб. Мглистый слой над нами напоминал низко нависшие тучи в дождливый день. Часто, погружаясь на большую глубину, мы пересекали попеременно то мутные, то прозрачные слои, чередующиеся самым удивительным образом. Больше того, бывает, что прозрачность одного и того же слоя меняется прямо на глазах. Я видел, как внезапно мутнеет совершенно чистая вода, хотя не наблюдал какого-либо заметного течения; видел и столь же таинственные неожиданные прояснения. По нашим наблюдениям, наиболее мутный слой держится у поверхности весной и осенью; бывало, однако, что в это же время года мы обнаруживали этот слой под мощным пластом прозрачной воды. Помутнение воды в прибрежных областях может быть, разумеется, вызвано притоком частиц речного ила. Дальше в море это явление обусловливается главным образом присутствием неисчислимого множества микроорганизмов. В конце весны вода насыщена водорослями, крохотными одно- и многоклеточными организмами, спорами, икринками, малюсенькими рачками, личинками, шариками и нитями живой слизи. В таком "супе" видимость сокращается до пятнадцати футов. Нырнув в него, вы рискуете получить болезненное раздражение кожи. Ныряльщик испытывает довольно неприятное ощущение от соприкосновения с миллионами крохотных существ, и они способны серьезно повредить ему. Вы ощущаете уколы и сильные ожоги в самых неожиданных местах; хуже всего достается губам. Хорошо еще, что глаза защищены маской. Когда вы читаете описание чарующей глаз игры красок в волшебной стране подводных скал, то речь вдет о глубинах не более двадцати двух футов. Ниже этого, даже в залитых солнцем прибрежных водах тропиков, краски более чем наполовину приглушены. Морская вода действует как голубой фильтр. Группа подводных изысканий специально изучала, какую метаморфозу претерпевают различные цвета под водой. Мы брали с собой таблицы с ярко-красными, голубыми, желтыми, зелеными, пурпуровыми и оранжевыми квадратами, а также шкалу серых тонов от белого до черного и фотографировали на различной глубине, вплоть до сумеречной зоны. На глубине пятнадцати футов красный цвет казался розовым, а на сороковом футе - абсолютно черным. Одновременно исчезал и оранжевый цвет. На глубине ста двадцати футов желтый цвет начинал превращаться, в зеленый; здесь царит уже почти полная монохроматичность. Ультрафиолетовые лучи проникают довольно глубоко, зато для полного поглощения инфракрасных лучей достаточно буквально нескольких дюймов воды. Как-то раз мы охотились в море под уединенными скалами Ла Кассадань. Нырнув на двадцать саженей, Диди подстрелил восьмидесятифунтовую гигантскую ставриду. Гарпун прошел сквозь тело позади головы, но не задел позвоночника. Загарпуненная рыба отчаянно сопротивлялась и потащила Диди за собой на тридцатифутовом тросе. Когда ставрида устремлялась вниз, Диди раскидывал руки и ноги крестом, тормозя движение; когда она поднималась кверху, он весь вытягивался и сильно отталкивался ластами, ускоряя движение. Казалось, его жертва никогда не устанет. Наши запасы воздуха подходили к концу, а она и не думала сдаваться. Дюма стал подтягиваться все ближе к ставриде по тросу. Рыба ходила по кругу с неослабевающей скоростью, и Дюма приходилось приноравливаться к ее движению, чтобы не запутаться в тросе. Наконец он подобрался вплотную и взялся за древко гарпуна. Другой рукой Диди схватил кинжал и вонзил его прямо в сердце рыбины. Кровь брызнула мощным фонтаном. Но кровь была зеленая! Ошеломленный этим зрелищем, я подплыл поближе и уставился на струю, вместе с которой из сердца рыбы уходила жизнь. Она была изумрудного цвета. Мы с Дюма переглянулись в недоумении. Мы не раз плавали среди гигантских ставрид, но никогда не подозревали, что у них зеленая кровь. Потрясая гарпуном со своим поразительным трофеем, Диди направился к поверхности. На глубине пятидесяти пяти футов кровь стала коричневой. Двадцать футов - она уже розовая; а на поверхности она растеклась алым потоком. В другой раз я сильно порезал себе руку на глубине ста пятидесяти футов - из руки потекла зеленая кровь. В этот момент я уже был во власти легкого опьянения. Мой захмелевший мозг истолковал появление зеленой крови, как ловкий трюк со стороны моря. Потом я вспомнил ставриду и с трудом убедил самого себя, что на самом деле у меня красная кровь. В 1948 году мы принесли свет в сумеречную зону. В ясный полдень Дюма нырнул в прозрачную воду с электрической лампой, которая по мощности равнялась юпитерам, употребляемым при киносъемках. От лампы к поверхности тянулся провод. Наши глаза отчетливо различали голубые очертания предметов на этой глубине, но нам хотелось увидеть настоящие цвета! Диди направил рефлектор на склон рифа на глубине ста пятидесяти футов и включил свет. Последовал настоящий взрыв красок! Луч света обнаружил ослепительную игру красок, с преобладанием сочных оттенков красного и оранжевого; богатство цветов напоминало о картинах Матисса. Впервые со времени сотворения мира явилось на свет все великолепие палитры сумеречной зоны. Мы плавали кругом, услаждая взор этим зрелищем. Даже сами рыбы не видели никогда ничего подобного. Почему такая сокровищница оттенков находится там, где ее нельзя увидеть? И почему преобладающим цве том глубин оказался красный, который первым отфильтровывается в верхних слоях? Какие цвета таятся еще глубже, куда никогда не проникает луч света с поверхности? Мы решили снять цветные фотографии в голубой зоне, начинающейся на глубине примерно ста пятидесяти футов, К этому времени мы уже десять лет работали над черно-белыми кинофильмами. Подводная фотография вообще насчитывает гораздо более длительную историю, нежели это может показаться. Как-то нам попала в руки редкая книга под названием "La Photographic Sous-Marine" ("Подводная фотография"), написанная Луи Бутаном и изданная в 1900 году. Автор рассказывал о шестилетнем опыте подводной фотографии в те времена, когда снимки делали на неудобных мокроколлодионных пластинках. Свои первые подводные снимки Бутан сделал в заливе Баньюль-сюр-Мэр в 1893 году. Тайе снимал наши первые фильмы на 9,5-миллиметровую пленку, пользуясь аппаратом Пате, заключенным в кожух, который он сам сделал из жестяной банки. Американец Дж. Э. Вильяме опередил нас: он заснял первые подводные фильмы еще в 1914 году. Приступая к подводным съемкам, мы не столкнулись ни с какими оптическими проблемами. Резкость получалась отличная, хотя мы определяли расстояние на глазок. Мы даже забыли о преломлении света при переходе его из воды в воздух. Однако впоследствии кадры стали получаться нерезкими. Тот же оператор, с той же камерой никак не мог добиться четкого изображения. Обескураженные неудачей, мы принялись вплотную изучать эту проблему и решили ее, наконец, причем решение лежало в области психологии, а не оптики. Первое время мы устанавливали фокус, исходя из определяемого на глаз расстояния, и камера добросовестно запечатлевала то, что мы видели. Но потом мы перемудрили: стали автоматически вносить поправки на рефракцию и устанавливать аппарат соответственно. В результате туман на снимках, так как линза-то не делала в уме никаких поправок. Пришлось опять перейти к определению расстояния так, как оно представлялось глазу. Мы снова стали получать отличные, резкие снимки. Подводная киносъемка явилась для нас настоящим откровением. Киноаппарат послушно выполнял все наши замыслы. Мы подвешиваем аппаратуру к двум полозьям, которые заканчиваются рукоятками наподобие автоматических ружей. Оператор держит все это сооружение перед собой, нацеливаясь на избранный объект. Опора плотной водной среды позволяет осуществить приемы, которые требуют в киностудии специальных приспособлений, так как на суше киноаппарат неизбежно будет колебаться, если его просто держать в руках. Вода позволяет успешно снимать наплывом, делать панорамы и даже снимать сложные объемные объекты, на что при обычных условиях потребовалась бы длительная подготовка. Мы никогда не пользуемся видоискателем под водой. Камера направлена прямо на снимаемый предмет, "залп" дается без всякого "прицела". Все основано на координации положения тела оператора, его глаз и съемочного аппарата. Первые фильмы мы снимали при ярком солнечном освещении на мелководье. Погружаясь все глубже с аквалангом, мы убедились, что успешно можем оперировать с черно-белыми негативами и на больших глубинах. В 1946 году мы засняли на глубине двухсот десяти футов при свете июльского полуденного солнца целый фильм, без искусственной подсветки. Выдержка составляла одну пятидесятую при диафрагме 2. Для определения выдержки пользовались серой шкалой. В 1948 году мы обнаружили, что можем с успехом снимать и цветные фильмы на неожиданно большой глубине; в то время мы делали фильм о работе ныряльщиков на Махдийском корабле, то есть на глубине ста двадцати семи футов. Однако мы ныряли не для того специально, чтобы снимать - мы снимали, чтобы запечатлеть деятелькость ныряльщика. Большая часть заснятых нами семидесяти тысяч футов кинопленки остается в наших архивах. Без фильма нам никогда не удалось бы убедить военно-морские власти создать Группу подводных изысканий. Фильмы играют важную практическую роль в подготовке наших океанографических экспедиций. Однако, как ни странно, научным целям лучше всего отвечает обычная цветная фотография. Проувлекавшись десять лет киносъемкой, мы восстановили в правах и обычную фотографию, причем она во многих отношениях оказывается сложнее. Первые цветные фото под водой были сделаны в 1926 году В. Лонглеем и Чарльзом Мартином, членами американского Национального Географического Общества. Они пользовались установленным на поверхности магнием с рефлектором, который отбрасывал свет на глубину до ста пятидесяти футов. Франсуа Жирардо, парижский специалист по аппаратуре для подводных съемок, приспособил по нашему заказу аппарат "Роллейфлекс" на штатив излюбленного нами типа с рукоятками. Поскольку имевшиеся источники света были слишком слабы, если учесть их размеры и вес, мы сконструировали специальный рефлектор с восемью небывало мощными лампами, каждая из которых давала пять миллионов люменов. На суше одна лампа светильника позволяла снимать ночью цветные объекты на расстоянии до пятидесяти футов. В темноте морских глубин радиус ее действия ограничивался шестью футами. Особый переключатель позволял включать одну, две, четыре или все восемь ламп одновременно. Наибольшая мощность достигала сорока миллионов люменов([38 - Люмен - единица измерения светового потока. Лампа, излучающая 5 миллионов люменов, должна иметь мощность около 8 тысяч ватт]). Разве что только атомная бомба способна сосредоточить такой яркий свет на столь малом пространстве. Но и эта наша конструкция обеспечивала достаточную освещенность на расстоянии всего пятнадцати футов. Важным качеством ламп было то, что они выдерживали давление не хуже нас самих. Мы назвали свое изобретение "экспедиционная вспышка" и погрузились с ним в пучину Средиземного моря для цветных съемок. Меня сопровождали под водой Жан Бельтран и Жак Эрто; они несли в руках рефлекторы, соединенные с камерой тридцатифутовым проводом. Небольшие поплавки приподнимали провода вверх, над полем зрения фотоаппарата, к тому же так. было меньше вероятности, что они зацепятся за скалу. Дюма поплыл вперед до глубины двадцати пяти саженей и выбрал там для съемки подходящий грот. Он должен был сам для масштаба присутствовать на снимке. И вот вся наша компания добралась до темного закоулка, где яркие ласты Дюма едва виднелись на фоне голубой скалы. Он установил цветную шкалу, по которой нам предстояло судить о качестве снимков. Никто не знал, какое сочетание типа пленки и цвета освещения обеспечит правильное воспроизведение. В области подводной цветной фотографии не было еще выработано никаких правил; это предстояло сделать нам. Повиснув в воде, Эрто и Бельтран направили свои рефлекторы на Диди, как положено, - один поближе к объекту съемки, другой повыше и подальше, для общего освещения. Я нажал спуск. Последовало мгновенное извержение красок, столь кратковременное, что мы не успели ничего разобрать, и только лежали совершенно ослепленные в темноте, ожидая, когда прекратится свистопляска цветов на сетчатках наших глаз. Немало времени ушло на то, чтобы оправиться от этой страшной вспышки! Диди переменил место, и мы приготовились к съемке нового кадра. Однако на этот раз лампы отказали. Пришлось возвращаться на поверхность. Там мы установили, что лампы целы, они благополучно перенесли давление около пяти атмосфер. Но гореть они попрежнему не хотели. Уже в лаборатории мы нашли, что вода просочилась в цоколи ламп. Единственной возможностью спасти наш замысел был переход на водонепроницаемые рефлекторы. Конечно, мы с самого начала подумывали об этом, но потом решили обойтись без них, чтобы не усложнять конструкцию и не терять времени. Голые лампочки выдерживали давление успешно, но раз мы упрятывали их под стекло рефлекторов, возникала необходимость предохранить это стекло за счет внутреннего давления воздуха. Жирардо изготовил из толстого металла два рефлектора с окошками из дюймового стекла и вделанными микроаквалангами. Два месяца провели мы в холодной весенней воде, снимая морскую фауну и флору. Побывали и на затонувших судах, для того чтобы собрать сведения о покрывавших их организмах. Зная время гибели судна, ученые могут составить себе представление о скорости прироста органического слоя, чего нельзя сделать, если имеешь дело с рифами и скалами, хотя покров на них и достигает порой шести футов. Температура воды была пятьдесят два градуса по Фаренгейту; наши пальцы, а отчасти и мыслительные способности немели. Так, Эрто забыл однажды включить клапан, пропускающий в рефлектор сжатый воздух. Только он стал приспосабливать свой светильник на глубине с давлением в четыре атмосферы, как стекло лопнуло с оглушительным звоном. . Сначала Эрто отбросило к скале, потом стремительно повлекло вниз, словно он оступился в яму. Уравновешенный воздухом, рефлектор ничего не весил, теперь же его вес сразу достиг тридцати пяти фунтов. Провод оборвался, и Эрто с головокружительной быстротой пошел ко дну. Мы двинулись следом. Эрто тщетно силился оторвать ото дна тяжелый светильник, который обошелся нам в тысячу пятьсот долларов. Подоспевший Дюма повернул рефлектор отверстием вниз, затем лег около него на грунт и направил внутрь рефлектора пузырьки выдыхаемого воздуха. Скоро этот своеобразный водолазный колокол наполнился воздухом и легко всплыл на поверхность. Трижды повторялся с нами тот же самый инцидент, и это в такой холодной воде! Желая пополнить свои знания об освещенности моря, я решил попробовать нырнуть ночью. Если ныряльщик без скафандра скажет мне, что не испытывал никакого страха перед ночным погружением, я ему не поверю. Есть водолазы, которые с одинаковым успехом могут работать и днем и ночью, потому что привыкли к почти полной темноте в мутной воде гаваней и рек, но я, скажу прямо, чувствовал себя не очень-то бодро. Я выбрал хорошо знакомое мне место с каменистым дном на глубине двадцати пяти футов. Была ясная безлунная летняя ночь с яркими звездами. Мириады светящихся морских организмов перемигивались с небесными огоньками, а когда я окунул маску в воду, ноктилюки([39 - Светящаяся морская инфузория. Изобилует в Черном и других морях]) засветились еще ярче, мерцая, словно светлячки. Оказавшись под своей лодкой, я увидел над собой переливавшийся серебром свод. Я медленно погрузился в подводный Млечный Путь. Но вот я очутился на дне с лежавшими на нем уродливыми глыбами, и очарование рассеялось. Кругом на недалеком расстоянии проступали смутные очертания скал. Мое воображение пыталось проникнуть в окружающую тьму, в невидимые расщелины, где плыли, извиваясь, кровожадные ночные охотники, угри и мурены в поисках , добычи. Разыгравшаяся фантазия побудила меня поспешно зажечь электрический фонарь. Ослепительный конус света пронизал воду, заставив померкнуть все огоньки на своем пути. На скале загорелся круг кремового цвета. Зато все, что было за пределами луча, окуталось еще более густым мраком. Я уже не видел скал кругом. Мне казалось, что меня со всех сторон подстерегают чудовища. Я завертелся юлой, светя фонарем во все стороны. Кончилось тем, что я совершенно растерялся и утратил ориентировку. Собравшись с духом, я снова выключил фонарь. В полной темноте я осторожно поплыл над камнями, то и дело оглядываясь назад. Глаза привыкли к мраку, и мне снова стали чудиться всякие страсти. Вот шевельнулась какая-то тень, взмутила светящиеся облачка и унеслась, словно комета, - какая-нибудь удивленная рыба, разбуженная моим вторжением. За ней последовали другие. Понемногу я совладал со своими страхами и оказался даже в состоянии порадоваться тому, что это не тропическое море с его изобилием акул. Под конец я чувствовал себя совсем хорошо, кажется... Никаких ценных наблюдений это погружение не дало. В другой раз я нырял при полной луне. Белый свет причудливо мерцал на подводных скалах. Донный ландшафт был виден почти как днем, но теперь тут царило совсем другое настроение. Камни выросли до невообразимых размеров; мне виделись на них призрачные лица и фигуры. Искры ноктилюков почти угасли; лишь немногие организмы светились достаточно ярко для того, чтобы их было видно при луне. Рыбы исчезли. Когда над горизонтом поднимается луна, рыбаки знают, что сети вернутся пустыми. ЭПИЛОГ "И почему это вас так тянет в море?" - спрашивают нас часто практичные люди. Джорджа Меллори спросили как-то, почему ему так хочется влезть на Эверест. Он ответил: "Потому что он существует!" Этот ответ годится и для нас. Нам не дают покоя огромные толщи океанов, ожидающие своего изучения. Тот слой на суше, в котором сосредоточена основная масса наземной флоры и фауны, чрезвычайно мал - меньше , человеческого роста. Жизненный простор океанов с их средней глубиной в двенадцать тысяч футов больше чем в тысячу раз превышает объем населенной наземной сферы. Я рассказал, как мы начали нырять просто из неодолимого любопытства, а потом увлеклись физиологией и техникой ныряния и постепенно пришли к аквалангу. Теперь нас влекут в глубины еще и проблемы океанографии. Мы стараемся открыть вход в колоссальную гидросферу, ибо предчувствуем близость эры морей. Издревле находились отдельные смельчаки, пытавшиеся проникнуть в глубины. Сэр Роберт Дэвис установил, что каждая эпоха расцвета в истории человека рождала, в частности, проекты подводных дыхательных аппаратов, которые чаще всего исходили из задач свободного передвижения. Ассирийские барельефы рисуют нам не осуществимые на деле погружения под воду с запасом воздуха в мехах. Несколько проектов - увы, неприменимых - разработал Леонардо да Винчи. Наделенные богатым воображением ремесленники времен Елизаветы ломали головы над кожаными водолазными костюмами. Они потерпели неудачу потому, что тогда исследование морей не было экономической необходимостью, какой было на суше, скажем, появление паровоза Стефенсона или летательного аппарата братьев Райт. Нет, однако, сомнения, что человеку предстоит войти в море. Это просто неизбежно. Население земли растет так быстро и сухопутные ресурсы исчерпаны до такой степени, что нам придется искать средств к существованию в этом великом роге изобилия. "Мясо" и "овощи", которые может поставлять море, имеют жизненное значение. Необходимость обращаться к минеральным и химическим ресурсам моря ясно вытекает из интенсивной политической и экономической борьбы вокруг нефтяных месторождений в области прибрежной отмели, каковые встречаются не в одном только Техасе или Калифорнии. Лучшие образцы нашего автономного снаряжения помогли нам пройти всего лишь половину пути до нижней границы материковой отмели. Только когда научно-исследовательские центры и промышленность всерьез обратятся к этой проблеме, мы окажемся в состоянии проложить пути до самого "края" шельфа на шестисотфутовой глубине. Для этого потребуется гораздо более совершенное снаряжение, чем наш акваланг - примитивное приспособление, недостойное современного уровня науки. Мы верим, однако, что покорители материковой отмели добьются успеха. ПРИЛОЖЕНИЕ "КАЛИПСО" ИССЛЕДУЕТ МОРСКУЮ ПУЧИНУ В солнечный средиземноморский день летом 1955 года несколько греческих рыбаков пережили, величайшее потрясение в своей жизни. ...Мы вышли на нашем экспедиционном судне "Калипсо" испытать новый фотографический аппарат, сконструированный Гарольдом Эджертоном и позволяющий делать снимки на недосягаемой до сих пор для фотоглаза глубине. В числе других на борту находился и сам Гарольд Эджертон; он поднялся по трапу в Марселе со своим аппаратом, тремя милями нейлонового тросика и с улыбкой, которая говорила: "На этот раз я уверен - мы нашли то, что нужно!" На протяжении более трех лет известный инженер и изобретатель занимался, при поддержке американского Национального географического общества, разработкой аппаратуры для фотографирования в морских пучинах. В результате был создан подводный фотоаппарат, выдерживающий нагрузку в восемь с половиной тонн на квадратный дюйм, что превосходит давление воды на дне величайшей известной нам морской впадины: Марианской впадины у островов Гуам, где эхолот зарегистрировал глубину около двенадцати километров. Мы недоверчиво разглядывали нейлоновый тросик - плетеный канатик менее четверти дюйма в поперечнике. Неужели на этом канатике действительно можно опускать стофунтовый груз на такие огромные глубины? Задача создать соответствующий трос всегда представлялась не менее трудной, чем конструирование достаточно прочного аппарата. Большинство исследователей работали с проволочным ваером, но для того чтобы опускать и поднимать мили такого троса, требуются мощные тяжелые лебедки. А главное, и сам трос получается очень тяжелым и способен порваться от собственного веса. Мы знали, что Эджертон экспериментирует с еще не виданным, невесомым канатиком - невесомым в море, так как он обладает тем же удельным весом, что сама морская вода, - однако вид этого шнурка не внушал нам никакого доверия. "Думаю, выдержит, - объявил Эджертон. - Предельная нагрузка данного канатика тысяча пятьсот фунтов, а растяжимость - и это очень важно! - достигает одной пятой общей длины. Испытаем его на самой большой глубине в Средиземном море". Первое испытание состоялось у берегов Греции, неподалеку от мыса Матапас. Мы привязали к нейлоновому тросику чугунное грузило, и капитан Франсуа Сау опустил его с судовой шлюпки в воду на четырехкилометровую глубину. Наконец грузило легло на дно, покачивавшаяся на волнах шлюпка стала на якорь... Мы решили оставить шлюпку на якоре в течение сорока восьми часов и использовать ее в качестве ориентира для проверки положения "Калипсо", пока будем промерять глубины и делать подводные снимки. "Калипсо" стояло в двух милях от шлюпки, когда появившееся греческое рыболовецкое судно обнаружило пустую лодку и направилось к ней, сочтя ее беспризорной. Мы не могли двинуться с места, потому что как раз были заняты подводной съемкой. Подойдя, к шлюпке, рыбаки попытались поднять ее на борт, однако убедились, что она стоит на якоре на столь поразительной глубине. Тут мы стали сигналить, и греки поспешили уйти. Хотел бы я присутствовать в рыбацком кабачке в тот вечер и послушать, как они пытаются уверить своих друзей, будто нашли пустую лодку, бросившую якорь на глубине четырех километров! К нашему удивлению и восхищению, нейлоновый тросик выдерживал самые трудные испытания. Мы спустили на нем драгу на глубину свыше трех километров; это было испытание посерьезнее, чем эксперимент со шлюпкой. В одном месте драга зацепилась. Морис Леандри сразу заметил натяжение тросика и крикнул Сау. Капитан остановил "Калипсо"... и мы ошеломленно воззрились друг на друга: эластичный нейлоновый канатик потянул обратно судно водоизмещением в триста шестьдесят тонн! Мы оказались надежно заякоренными, причем роль якорного каната играла "нитка" длиной в две мили. Проволочный трос неизбежно порвался бы от такого натяжения, нейлон же просто растянулся. С тех пор нейлоновый тросик стал постоянным спутником во всех наших экспедициях. Во время этой экспедиции мы опустили фотоаппарат Эджертона на глубину свыше пяти километров и сделали рекордные для Средиземноморья снимки. Фотоглаз обнаружил в пучине очень мало живых существ - креветок и одну рыбешку. Чудесный отчетливый снимок был сделан на глубине тринадцати тысяч трехсот двадцати футов. Что на нем было изображено? Старый жестяной бидон! Где только не встретишь изделия рук человеческих! Успешно испытав глубинный фотоаппарат и нейлоновый тросик, мы стали рисовать себе следующую картину: над величайшей впадиной мира стоит на якоре судно (надеемся, что это будет "Калипсо"), его канат сделан из более толстого нейлона, а на другом чудесном невесомом тросе опускается в неизведанные глубины фотоаппарат... * * * Наше "Калипсо" было свидетелем зарождения акваланга; сегодня весь мир ныряет с этим аппаратом. Мы участвовали в развитии подводной фотографии; ныне она стала достоянием тысяч людей. Геологи погружаются в воду с аквалангом для исследования материковой отмели; однако аппарат со сжатым воздухом ограничивает возможности ныряльщика, тремястами футами, между тем нижний край отмели проходит на глубине примерно шестисот футов. Вот уже много лет наш ум стремится проникнуть еще дальше, куда не доходит дневной свет. Нам помогает установленный на "Калипсо" мощный эхолот и драги, а с помощью фотоаппаратов Эджертона мы сделали двадцать пять тысяч снимков в глубинах. Мы работали на французском "подводном дирижабле", батискафе ФНРС-3, который доставил людей на глубину четыре тысячи пятьдесят метров, что превышает среднюю глубину мирового океана. В 1955 году мы начали испытывать небольшой подводный скутер, обладающий достаточной мощностью, чтобы тянуть под водой ныряльщика вместе с аппаратурой. В ближайшие годы мы углубимся за пределы толщи, пронизываемой солнечными лучами. Но прежде чем приступить к погружениям ниже материковой отмели, я решил подвести итог нашим исследованиям в более мелких водах, сняв кинофильм "Мир тишины". Этот замысел был осуществлен в 1955 году, когда мы прошли свыше пятнадцати тысяч миль от Тулона через Красное море в Индийский океан. ...Зимняя ночь. В тулонском порту стоит в окружении темных военных судов освещенное прожекторами "Калипсо". Идет погрузка для дальнего рейса. В полночь мы отплываем, на смену лихорадочной суете у пристани приходит мир и покой просторов открытого моря. С нами плывет фотограф Мерден; его багаж составляют восемнадцать больших ящиков, которые содержат, в частности, шестьсот фотоламп. Наши ныряльщики удивляются: как один человек сможет истратить такое количество всего за четыре месяца? Очень скоро они убеждаются, что это не так уж трудно. Сразу же за Суэцким каналом Мерден принимается нырять, ему помогает Эмиль Робер. Робер погружался в воду, неся второй фотоаппарат для Мердена и большую сетку с лампочками, которая плыла над ним наподобие старинных воздушных шаров. Прошло немного дней, и Мерден истратил уже весь наличный запас; пришлось радировать, чтобы нам выслали еще лампочек. Дело в том, что при большом давлении лампочки начинают пропускать воду по краю металлического патрона. Просачиваясь внутрь, вода замыкает контакты, и лампа отказывается гореть. Мерден впал было в отчаяние, но тут ему на выручку пришла команда "Калипсо". Однажды ночью мы увидели странную сцену в камбузе: кок Фернан грел воду, его помощник Марсель топил в воде воск, моя жена Симона протирала патроны лампочек, инженер Рене Робино просверливал по две дырочки в каждом патроне, а в конце конвейера облаченный в белый халат молодой судовой врач Дени Мартин-Лаваль искусными руками нейрохирурга впрыскивал в дырочки жидкий воск для изоляции проволочек. Однако сколько лампочек мы ни обрабатывали, Мердену все было мало; производитель никак не мог угнаться за потребителем. Всего мы обработали за время нашего плавания две тысячи пятьсот лампочек. Перед выходом в море мы оборудовали в подводной носовой части "Калипсо" новую наблюдательную камеру с пятью иллюминаторами, рассчитанную на два человека. Наблюдатели имели в своем распоряжении фотоаппараты; телефон связывал их с капитанским мостиком. * * * В 1954 году мы наблюдали большое скопление дельфинов у берегов Хадрамаута, теперь же их оказалось там очень мало, и мы направились курсом на юг, на Сейшельские острова в Индийском океане. Подводные наблюдатели и впередсмотрящие на палубе день за днем неутомимо высматривали морских млекопитающих. И вот показались дельфины - до ста штук в пределах одного кинокадра. Наблюдатели в камере видели их на расстоянии нескольких футов, одновременно они слышали слабые звуки, словно чириканье птиц или мышиный писк. Продолжая плавание, мы нагнали стадо из пятнадцати касаток, возглавляемое тридцатифутовым здоровяком; до тех пор мне еще ни разу не приходилось видеть настоящих касаток. Вдруг предводитель отделился от стада и направился к "Калипсо". Мы пошли за ним - он уводил нас прочь от остальных касаток! Подозревая, что это сознательный маневр, мы повернули опять в сторону стада. Тогда вожак прибавил скорости, без труда обогнал наше судно и повторил свой маневр... Тихим вечером Симона вдруг крикнула нам с наблюдательного мостика: "Кашалоты!" "Калипсо" подошло к гигантам, и глазам подводных наблюдателей открылось необычное зрелище: огромные животные плыли у самого носа корабля, поддерживая скорость еле заметными движениями. И снова уши наблюдателей, выглядывавших в окошки, подобно Неду Ленду и профессору Аронаксу из жюльверновского "Наутилуса", уловили тоненькие голоса левиафанов. От Сейшельских островов мы двинулись на юговосток, в сторону архипелага Альдабра. В это время началось сильное волнение, и мы обрадовались возможности укрыться за островком Ассампшен. Море здесь было теплое, акул мало, а прозрачность воды просто невероятная. Прямо под килем "Калипсо", начиная с глубины двадцати футов до двухсот футов, простиралась великолепнейшая из когда-либо виденных нами коралловая отмель с удивительным разнообразием кораллов и тропических рыб. Здесь-то и было снято большинство фото Мердена и кадров моего фильма. В нашем распоряжении были два подводных электроскутера, позволяющих одному-двум ныряльщикам совершать без каких-либо усилий длительные прогулки. Эти скутеры развивают скорость в три узла. До реактивного самолета, разумеется, далеко, но все же и такая скорость кажется немалой, когда передвигаешься в среде, превосходящей воздух по плотности в восемьсот раз. Однажды Альбер Фалько отправился на прогулку вместе с Фредериком Дюма. Внезапно они увидели большую морскую черепаху. Подводные путешественники догнали ее, и Фалько оседлал черепаху, подобно ковбою, вызвавшемуся объездить бычка. Электрические скутеры позволяли нам внимательно исследовать подводный риф у Ассампшен. Вот скользит вдоль каменной стены желтый нос скутера, а из каждой щели выглядывают удивленные глаза. Рыбы суетятся вокруг нас, бросаются наутек, но любопытство берет верх, и они оглядываются - посмотреть на нас. Ярко раскрашенные обитатели подводного царства устроили настоящий подводный балет... Стоя под прикрытием Ассампшен, мы обнаружили уйму безбилетников: наряльщики сообщили, что на днище "Калипсо" пристроились десятки прилипал. Эти паразиты перешли к нам от китов и акул, с которыми мы встречались во время плавания. Но вот около нашей стоянки появилась большая барракуда, и каждое утро мы могли убеждаться, что число прилипал заметно уменьшается. "Калипсо" явилось для барракуды своего рода рыбным магазином с самообслуживанием. Как-то раз, возвращаясь вместе с Фалько из подводной прогулки, я встретился с этой барракудой. В толще воды блеснула серебряная молния, и на наших глазах половина висевшего на днище прилипалы исчезла в пасти хищницы. Впервые на моих глазах разыгралась драма, которую я тщетно пытался увидеть на протяжении стольких лет: нападение одной рыбы на другую. Барракуда продолжала свои налеты, пока не осталось ни одного прилипалы. В тех же водах мы наблюдали удивительное явление на песчаном дне: множество конусов из песка, время от времени извергавшихся наподобие вулканчиков. По всей вероятности, внутри этих конусов прячутся живые существа. Мерден решил сфотографировать такое извержение. Он нырнул вместе с кинооператором, и они легли на дно около "вулканчика". Кругом то и дело происходили извержения - только облюбованный ими конус не действовал! Несколько дней подряд они ныряли без всякого успеха. В конце концов я решил проведать их. При виде меня Мерден изобразил явное недовольство, однако я помахал ему успокоительно рукой и тронул пальцем макушку конуса. В ту же секунду последовало извержение. Я тронул второй конус, третий - все они безотказно извергались. Но Мерден был настолько поражен, что не успел ничего снять. После он долго ходил за мной, прося объяснить этот трюк. Несколько дней я дразнил его: "Это секрет". А весь секрет заключался в том, что по какомуто невероятному совпадению я трижды прикоснулся как раз к тем "вулканчикам", которые сами собирались извергнуться. Мердену пришлось пролежать на брюхе еще немало часов, прежде чем ему удалось запечатлеть извержение. Нам так хотелось закончить съемки фильма, что мы остались у Ассампшен даже после того, как вышли все наши запасы воды и продовольствия. Нечем было умыться, кожа воспалилась от соли. Утром, в обед и вечером мы ели одно и то же блюдо - морскую черепаху... Наконец все было готово, и мы отплыли курсом на Аден. Пока длилось наше плавание, Бюро подводных исследований в Марселе сконструировало в сотрудничестве с англичанами несколько небольших подводных телевизионных камер. Вскоре после возвращения состоялась демонстрация новых аппаратов на "Калипсо" для двухсот зрителей. Мы выбрали наихудшие условия видимости: загрязненные мутные воды марсельского торгового порта. Тем не менее, зрители отчетливо видели занятых на подводных работах водолазов, а телефон позволял нам переговариваться с работающими, В настоящее время управление марсельского порта ввело телевизор в повседневную практику подводных работ. ...Наша работа открывает бесконечные просторы для исследования. Каждый день приносит что-то новое, повсюду нас ждут неизведанные подводные ландшафты. Впрочем, эта стадия исследований теперь уже подходит к концу: настало время выйти за пределы материкового плато и приступить к изучению батиали. ПОСЛЕСЛОВИЕ Об интересе к какой-либо книге лучше всего можно судить, пожалуй, по письмам читателей. Произведение Жака-Ива Кусто и Фредерика Дюма впервые было опубликовано на русском языке в 1956 году в журнале "Юность". И сразу в редакцию начали приходить десятки читательских писем. Молодые рабочие, колхозники, студенты и школьники писали, что с увлечением прочли книгу двух французских авторов. "В мире безмолвия" продолжает тему произведений Жюля Верна, романа советского писателя А. Беляева "Человек-амфибия". Однако следует сразу оговориться: в отличие от перечисленных, в книге Кусто и Дюма нет ни капли вымысла. Много в ней увлекательных рассказов о встречах с подводными жителями, об осмотрах "жертв моря" - затонувших кораблей, о единоборстве человека с гигантской акулой, о красоте и таинственности "безмолвного мира". Нельзя не отдать должного отваге, храбрости и находчивости замечательных французских ныряльщиков. Вместе с тем надо отметить, что авторы, быть может, не сознавая этого, несколько возвеличивают свою роль. Прочитав книгу, читатель, тем более молодой, подумает, будто Кусто и Дюма - инициаторы развития легководолазного дела, будто до них его вовсе не было. Получается так потому, что авторы рассказывают лишь о своей работе, не затрагивая истории использования легководолазных аппаратов при нырянии. На самом же деле Кусто и Дюма - славные продолжатели достижений многих ученых, стремившихся создать подводное автономное снаряжение. Начальным этапом развития легководолазного дела нужно считать тридцатые годы нынешнего столетия. Вообще говоря, история водолазной техники насчитывает более двух тысяч лет, и люди сделали немало попыток создать легкий, удобный и практичный аппарат, который мог бы работать вне связи с поверхностью. Такие специальные устройства, как неуклюжие, тяжелые скафандры, "водолазные колокола", создавали много помех в работе людей под водой. И вот, наконец, долгие поиски увенчались успехом. Накануне второй мировой войны конструкторы ряда стран разработали несколько видов легкого автономного подводного снаряжения. Водолазы получили возможность спускаться в глубины моря самостоятельно, без необходимой прежде помощи и контроля с поверхности. Акваланги сразу приобрели массу почитателей. Жители многих стран мира, особенно Германии, Италии, США, начали свои исследования под водой в легком удобном снаряжении. Его преимущества были очевидны: компактность, легкость применения и, главное, автономность. Почитатели нового оборудования - исследователибиологи, любители подводной охоты и подводной кинофотосъемки - видоизменяли по своему вкусу, а иногда и заново конструировали основные узлы легководолазной аппаратуры, в соответствии со своими целями и возможностями. Уже в то время за рубежом было издано немало богато иллюстрированных книг о подводных приключениях. Развивалась и техника подводной киносъемки и фотографирования. Таким образом, у Кусто и Дюма было немало предшественников. Были у них предшественники и в Советском Союзе. У нас легководолазные кислородные аппараты впервые были сконструированы также в тридцатых годах. Одному из авторов этого текста довелось быть в числе пионеров применения автономного снаряжения в научных целях. До этого советские ученые - археологи, биологи и геологи - производили подводные исследования с помощью тяжелой водолазной аппаратуры. Среди них нужно прежде всего назвать археолога Р. Орбели, исследовавшего остатки древнегреческих поселений и гаваней на дне Черного моря и получившего много исключительно ценных результатов. В 1947 году была издана его книга "Исследования и изыскания", в которой читатель найдет много поучительного. Другим районом советских подводных исследований было Каспийское море. Здесь производились поиски нефтеносных структур на дне моря. В послевоенные годы молодой ученый О. Леонтьев, использовавший уже автономное легководолазное снаряжение, произвел геологическую съемку дна моря на протяжении около двухсот километров. Неоднократные подводные спуски в легком автономном снаряжении совершали и наши биологи, изучавшие жизнь и поведение морских животных. Словом, советские ученые провели под водой немало интересных исследований. К сожалению, они очень мало писали о своих приключениях, не менее увлекательных, чем приключения Кусто и Дюма. На основании опыта работ советских исследователей и на основании данных зарубежной литературы можно сказать, что к книге "В мире безмолвия" следует относиться с полным доверием. Лишь некоторые экскурсы в область физиологии дыхания и утверждения о преимуществе аквалангов по сравнению со всеми другими аппаратами могут представиться спорными. На наш взгляд, советские кислородные аппараты не менее надежны, чем описанные двумя французскими авторами акваланги, и они вовсе не оказывают на организм того вредного воздействия, о котором упоминают Кусто и Дюма. Правда, погружаться в них нельзя более чем на двадцать метров. Однако это не столь большой недостаток, поскольку сами же Кусто и Дюма считают, что наиболее интересное на морском дне можно увидеть как раз на малых глубинах. Во время исследований, описанных в книге, и в последующие годы Кусто снимал цветной кинофильм "Мир тишины", который был отмечен первой премией на фестивале в Каннах в 1956 году. Этот фильм является богатой иллюстрацией того, о чем рассказывает книга, он знакомит также с новыми исследованиями и техническими достижениями ученых. ...Вот группа отважных пловцов с аквалангами за спиной легко, чуть шевеля ластами, уходит в голубую бездну. Вспыхивают ослепительные прожекторы, и вся поверхность скал начинает сверкать невероятно яркими цветами кораллов, актиний, морских звезд и других диковинных животных. Еще удивительнее окраска целых косяков рыбок среди коралловых рифов Индийского океана. Вот откуда нужно брать художникам новые расцветки для тканей! Все цвета радуги предстают здесь в еще невиданных, удивительных сочетаниях. Поражает и новая, не описанная в книге подводная техника. В кадре - лежащее на дне торпедообразное тело чуть побольше ведра с небольшим пропеллером и двумя длинными ручками. Пловец берется за них, прижимает пальцем рычаг, пропеллер начинает вращаться, и скутер тянет пловца за собой. Пловец вытягивается и парит над дном. Легкий изгиб корпуса - и направление меняется, меняется и глубина. Скорость - не менее десяти километров в час. Вот вдали мелькнула гигантская морская черепаха. Пловец догоняет ее, бросает скутер и хватается за панцирь черепахи. Еще мгновение - и он уже плотно обхватил ее ногами и руками. Черепаха делает броски, перевороты, резко меняет направление, но не в силах освободиться от неожиданной ноши. Скутер в это время мягко опускается на дно. Наконец обессиленная черепаха всплывает наверх, чтобы глотнуть воздуха; пловец отпускает ее, возвращается на глубину, где в ожидании его лежит скутер, и продолжает "объезд" своих новых владений в подводном царстве. Один скутер свободно тащит трех и даже четырех пловцов, взявших друг друга за ноги, но скорость делается заметно меньше. Через Красное море идет специально оборудованный корабль. В его носовой части у дна устроена кабина с широкими подводными иллюминаторами. Сидя в ней, можно обозревать водную толщу на десятки метров кругом. Появляется стая дельфинов. Они плывут перед самыми стеклами вперегонки с кораблем, и киноаппарат фиксирует их неуловимые изящные движения. Невольно вспоминается книга Жюля Верна "20 000 лье под водой", которой все мы увлекались в детстве. Там спутники капитана Немо таким же образом вели свои наблюдения над подводными жителями. В Индийском океане винтом корабля был поранен молодой кашалот. Через иллюминаторы видно, как кровоточит и конвульсивно содрогается его тело, а взрослые кашалоты беспомощно плавают вокруг, пытаясь ему помочь. Через несколько мгновений появляются первые акулы, а вскоре кажется, что акулы собрались сюда чуть ли не со всего океана. Они рвут тело еще живого кашалота, и команда корабля начинает на них охоту. Кусто с киноаппаратом погружается под воду в большой железной клетке и снимает, как ведут себя отвратительные чудовища. Эта же клетка потом фигурирует в совершенно мирной обстановке. Люди в аквалангах идут по дну с небольшими клеенчатыми мешочками в руках. В мешочках... мясной фарш. Едва рассыплешь в воде эту мутную кашицу, как самые разнообразные рыбы бросаются сюда со всех сторон и начинают лакомиться, нисколько не боясь пловцов. Рыбы быстро привыкают к людям. Мы видим, как приручают громадного (в рост человека) merou, который день за днем неотступно следует за пловцами и мешает им работать. Он тыкается носом в мешочки, позволяет себя гладить и чесать за жабрами, но распугивает других рыб и не дает их фотографировать. Снова появляется клетка. В нее входит пловец с фаршем, и merou устремляется за ним. Клетка захлопывается. Больше помех не будет. Грустными, совсем не рыбьими глазами merou смотрит сквозь стальные прутья вслед уплывающим натуралистам... Как мы уже говорили, легководолазное снаряжение используется не только для научных целей, для кино и фотосъемок, но и для подводной охоты. Именно эту цель преследуют многие подводные путешественники. Необычайная обстановка, снасти, сама одежда - все это прельщает любителей рыбной ловли. Чтобы быстрее передвигаться в воде, охотники используют различные двигатели. Это и так называемые "подводные велосипеды", и "подводные мотоциклы", скутеры и многое другое. Иногда охотников буксируют с поверхности. Кусто и Дюма в своей книге упоминают об этом. В нашей стране тоже есть любители подводной охоты, тоже есть искусные ныряльщики. Выпускается у нас и легководолазное снаряжение. Инициатором этого выступил Киевский завод радиоаппаратуры, который изготовил полный комплект оборудования для подводной охоты. К слову, наши ружья не уступают по качеству зарубежным, а в некоторых случаях и превосходят их. Рост популярности подводной охоты сам по себе, конечно, понятен. Каждому хочется изведать "тайны моря", и это желание хорошее. Однако надо сразу оговориться: хотя подводные экскурсии и подводная охота - увлекательный спорт, вооружаться легководолазным снаряжением можно только в том случае, если как следует овладеешь техникой ныряния, освоишься в водной среде. Снаряжение для подводной охоты состоит из акваланга, ласт и ружья. "Акваланг" в переводе на русский язык значит "подводные легкие". Человек опускается на дно, надев маску, которая шлангами соединена с баллонами со сжатым воздухом или кислородом. В зависимости от объема баллонов продолжительность пребывания под водой различна - от нескольких минут до двух часов. Воздух поступает в легкие человека через специальный мундштук, вставленный в рот. Ласты напоминают перепонки лягушки. Прикрепленные к ногам, они позволяют быстро передвигаться в воде и - что самое главное - без помощи рук, в которых охотник держит ружье. Подводные ружья бывают нескольких видов. Одни заряжаются патроном, содержащим взрывчатые вещества или газ под большим давлением, другие стреляют с помощью резиновой тетивы или пружины и т. д. Ружья достигают обычно в длину ста двадцати - ста пятидесяти сантиметров. Правда, есть и короткие, пистолетнего типа, ружья и длинноствольные. Они применяются в зависимости от размера рыбы, на которую охотишься. Сопротивление воды очень велико. Вот почему хотя на воздухе острога из подводного ружья летит порой на пятьдесят и более метров, в воде убойная дистанция ружья сокращается до семи, а то и до двух метров. Наиболее часто из подводного ружья стреляют небольшими острогами или гарпунами, насаженными на металлическую стрелу. Убитую или раненую рыбу достают руками или с помощью специальной катушки, наподобие спиннинговой, на которую наматывается линь. Но, конечно, убить или ранить рыбу - не самое главное. Основное то, что подводные экскурсии позволяют увидеть много нового, увлекательного, помогают лучше узнать природу, открыть "тайны моря". Молодые читатели порой спрашивают: можно ли увидеть в наших морях и океанах "чудеса", подобные описанным Кусто и Дюма? Ну, конечно, можно. Около южного берега Крыма на дне Черного моря во многих местах господствует ландшафт скал, так ярко описанный Кусто и Дюма. Вода Черного моря почти в два раза менее солона, чем океанская, поэтому многие представители средиземноморской и океанической фауны здесь или не живут вообще, или бывают очень маленькими. Но посмотрите на подводные скалы и камни. Они обросли темной "бородой" водоросли цистозиры. Светлые линии солнечных бликов бегут по камням и по плоским участкам, покрытым галькой. Все подводные скалы шершавые и даже колючие. На них массами сидят ракушки мидии и пателлы, рачки балянусы в скорлупе с крышкой, известковые водоросли с острыми бугорками. В расщелинах притаились крупные крабы, которые здесь далеко не так пугливы, как у берега. Вот вам первый объект подводной охоты. Под камнями ютятся колючие бычки, для ловли которых не нужно ружье с гарпуном. В воде мелькают стайки кефалей или зеленух, - на них уже можно направить ружье. И уж совсем оно необходимо, если удастся различить на дне плоского морского кота (один из видов скатов) или камбалу. Причудливые нагромождения скал на дне во многом напоминают наземные. Под водой можно обнаружить и тоннели. Если тоннель достаточно широк и в конце его зияет светлое отверстие, можно нырнуть в него и выйти по другую сторону. На кавказском берегу возможности подводных экскурсий несколько меньше. Дно там почти везде имеет малый уклон, и поэтому от берега приходится довольно долго пробираться по скользким каменным грядам, чтобы попасть на глубокое место. Но и там можно увидеть немало интересного. Никаких опасных хищников вроде мурен в Черном море нет. Дельфины совершенно безвредны, да они и не подплывают близко к берегу. Акулы в Черном море встречаются, но длиной они немного более метра, и к тому же в своем меню довольствуются рыбой. Подводную охоту можно вести и в Каспийском море. Здесь вода еще более пресная, чем в Черном, и менее прозрачная. Поэтому наряду с морскими животными (ракушками и рыбами) здесь есть пресноводные, как, например, обычные раки и нитчатые водоросли. Значительно увлекательнее подводные экскурсии в морях, имеющих широкое соединение с океаном. К сожалению, вода в них холодная, и в дополнение ко всему нужно иметь еще и резиновый гидрокостюм, под который надевается шерстяное белье. Зато подводные экскурсии будут здесь не менее интересны, чем описанные в книге Кусто и Дюма. Белое море несколько опреснено, тем не менее в Кандалакшском заливе и у берегов Карелии можно увидеть на дне исключительно красивые ландшафты. Гранитные скалы крутыми ступенями уходят здесь на большую глубину. На них сидят ярко-оранжевые морские звезды до тридцати сантиметров в диаметре. На плоских участках дна растут крупные водоросли ламинарии, образующие целый подводный лес. Длина их кожистых лопастей достигает трех-четырех метров. Побережье Мурмана - это уже настоящий океан. Он ревет днем и ночью у скалистых гранитных обрывов. В отлив на камнях обнажаются целые луга пузырчатой водоросли - фукусов. Когда идешь по ним, пузырьки лопаются и щелкают под ногами. Уже на полосе отлива можно найти множество "даров моря" в виде крупных ракушек, морских звезд, обломков колючей скорлупы морских ежей. Ниже уровня отлива жизнь поражает своим обилием и разнообразием. Крупные морские ежи с шевелящимися зеленоватыми колючками расположились местами на дне так густо, что образуют сплошной ковер. В других местах можно увидеть множество морских звезд. Еще глубже на скалах сидят раскрывшиеся актинии нежных розоватых и желтоватых оттенков. Но самыми причудливыми являются известковые веточки и целые сростки литотамния - красной известковой водоросли, напоминающей коралл. Здесь же прячутся многочисленные ракушки. Вода Баренцева моря исключительно прозрачна. Радиус видимости водолаза превышает десять метров. С помощью подводного фотоаппарата здесь можно снять исключительно интересные кадры. С гарпунным ружьем у берегов Баренцева моря также найдется много "работы". Даже на мелководье встречается множество крупных рыб. Морские бычки здесь достигают в длину тридцати-сорока сантиметров и напоминают подводных драконов. Иногда в прибрежье заходит треска и пикша, много здесь скатов, камбал и других рыб. Подводные леса из ламинарий тут еще более пышно развиты, чем в Белом море. В них царит таинственный полумрак. А рядом высятся подводные скалы с тоннелями и гротами, более разнообразными, чем крымские. Но самым интересным морем для подводных путешествий является, несомненно, Японское. Вода здесь много теплее, а формы жизни еще более богаты и разнообразны. Здесь уже приходится быть осторожным, потому что у берегов попадаются довольно крупные осьминоги. Опасны и дальневосточные крабы, которые могут нанести повреждения своими мощными клешнями. Крупные ракушки - гребешки, которые на Черном море редко бывают крупнее пяти сантиметров, на Баренцевом достигают десяти, а на Японском - более двадцати сантиметров. Это целые тарелки. Итак, наши моря почти так же богаты, как Средиземное море. Правда, нырять в них труднее из-за низкой температуры воды. Но и в этих условиях советские водолазы добились немалых успехов. Произведено много интересных научных исследований, сняты увлекательные фильмы, в том числе замечательная картина "На Тихом океане". Нет сомнения, что легководолазное дело будет развиваться и впредь. В нашей стране много энтузиастов-ныряльщиков в автономном снаряжении, и они, несомненно, напишут не менее интересные книги, чем книга "В мире безмолвия" Кусто и Дюма. Профессор В. Зенкович и В. Бабкин Примечания 1 Фут - английская мера длины = 30,479 сантиметра 2 Фунт - английская мера веса = 453,592 грамма 3 Ярд - английская мера длины = 91,44 сантиметра 4 Перевод названий рыб вызвал немалые затруднения. В книге Кусто и Дюма сказано: "Приводя английский эквивалент французских названий рыб, мы должны напомнить, что в американских водах то же название рыбы может относиться к другому виду". Тем более сложно делать вторичный перевод, уже с английского на русский. Точно можно было установить только семейство или род. В ряде случаев мы считали полезным указать близких рыб, обитающих в морях Советского Союза. Grouper и его разновидность merou, о которых говорится в книге, может быть назван морским судаком (Epinephelus gigas); в водах СССР не водится. Liche (palomata, или leerfish) относится к семейству ставридовых (Carangidae; lichia amia); ее сородичи меньших размеров обитают в Черном море и на Дальнем Востоке 5 Примерно + 11°С 6 Натронная известь - вещество, поглощающее углекислоту, выдыхаемую водолазом. Очищенный таким образом кислород поступает обратно для дыхания 7 Gilthead - морской карась, или пагр (Aurata auvata), обитает в Черном море 8 Blue dentex (bream) - синагрида, или зубан (Dentex vulgaris), заходит в Черное море 9 Мурена - зубастый морской угорь, достигает трех метров длины. Укус ее ядовит. В водах СССР не встречается 10 Скорпена, или морской ерш; обитает в Черном море. Его шипы ядовиты 11 Пинна - громадная длинная раковина с выростами 12 11 километров в час 13 Морские желуди, или балянусы, - сидячие ракообразные с твердой скорлупой. Обитают во всех морях 14 То есть плавающей в воде мути 15 Чисто органических отложений в море неизвестно. Повидимому, автор имеет в виду "детрит" - обломки ракушек, обрывки водорослей и экскременты животных, которые могли быть примешаны к песку или илу 16 Подкласс кишечнополостных водных животных. Гидроиды образуют на камнях и других твердых предметах веточки, напоминающие растения 17 Rock bass - каменный окунь (Ambloplites rupestris) 18 Буквально - измерение углов. Очевидно, аппарат давал точное направление на батискаф 19 Профессор Пикар летом 1953 года успешно погрузился в Средиземном море на глубину 3 150 метров 20 Буквально - "летучий яд" 21 Барракуда, или морская щука, - крупная хищная рыба (до трех метров длины) с большими зубами. Нападает на людей. В морях СССР не водится 22 В оригинале - Alewive - крупная рыба (Pomolobus) из отряда сельдевых; водится только у берегов Америки. Очевидно, автором допущена ошибка 23 Рыба-хирург (Acanthurus chirurgus) у основания хвоста с обеих сторон имеет острые шипы, которыми может нанести глубокие раны. В морях СССР не водится 24 Blue jack, относится к семейству Carangidae 25 Дельфинов никто не подсчитывал, но автор допускает здесь явное преувеличение 26 Так иногда называют актиний 27 Планктон - собирательное название для. мелких морских животных (преимущественно ракообразных), пассивно парящих в водной толще 28 Тунец прекрасно видит обоими глазами. Утверждение Аристотеля ошибочно так же, как и то, что тунец всегда идет вдоль берега правым боком 29 Бонитами называют двух разных рыб-полосатого тунца (в данном случае речь идет, очевидно, о нем) и пеламиду (также родственную тунцу). Последняя обитает и в Черном море 30 Аллергические явления - изменение реакции организма на повторное воздействие микробов или ядов. В данном случае - на ожоги ядовитых актиний и гидроидов 31 Ганс Хасс - известный немецкий спортсмен, автор книги "Фотоохота на морском дне" 32 Имеется в виду поверхность воды 33 Жизнь на этих глубинах и даже больших была впервые обнаружена советскими учеными на корабле "Витязь" у Курильских островов (1953 год). Приборы принесли со дна разнообразных червей, иглокожих, моллюсков и рыб 34 Обжим действительно может привести к гибели водолаза, но последняя фраза остается на совести автора. В СССР подобные случаи неизвестны 35 Названия этой рыбы нет на русском языке 36 В тепло преобразуется лишь малая часть света. В основном свет ослабевает вследствие многократного рассеивания 37 Американский исследователь, опустившийся в батисфере на глубину 914 метров. Его книга есть в русском переводе 38 Люмен - единица измерения светового потока. Лампа, излучающая 5 миллионов люменов, должна иметь мощность около 8 тысяч ватт 39 Светящаяся морская инфузория. Изобилует в Черном и других морях 133