был потрясен. Это была старинная наука - то, чему он теперь учил меня, перешло к нему от одного из членов бушменского племени, в котором он прожил несколько лет. Бушмены, оказывается, отличные токсикологи и пропитывают ядом скорпионов наконечники стрел. Эти яды, в том числе и такие, как у скорпиона Parabuthus, способны вывести из строя даже такого крупного зверя, как жираф; а уж потом эти маленькие охотники подходят к нему и закалывают копьями до смерти. От таких бушменских ядов ни человека, ни животных не спасает ни одно противоядие. Вскоре после того, как Джулия встретилась с Фишем в Понт-Дрифте, я встретился с ним, когда он направлялся в сторону границы. Одетый в шикарную униформу гида по заповедникам, он вел машину, полную туристов, ехавших на сафари. После долгих трех лет разлуки мы были несказанно взволнованны, увидев друг друга. Я был рад, что он получил повышение - после того, как я оставил работу в частном заповеднике, его перевели на мою должность и сделали гидом. Сегодня он самый опытный гид в этом частном заповеднике. Когда я после этой мимолетной встречи снова увидел Фиша, я рассказал ему, что пытаюсь сделать для львят, которых зовут Батиан, Рафики и Фьюрейя. Я пригласил его к себе в лагерь, и вскоре он у нас появился. Однажды вечером я представил ему львов, когда они после прогулки возвращались к себе в загон. Похоже, что Фиш львам понравился, - когда мы сидели возле загона, они подходили, обнюхивали и смотрели любопытными глазами через загородку. В тот вечер я предложил Фишу составить мне компанию в походе вместе со львами - чего я не предлагал даже Джулии. Фиш согласился без колебаний. И вот ранним утром мы выходим из лагеря, и я открываю ворота львиного загона. Львы ринулись наружу и с любопытством подошли к Фишу. Затем, охваченные природным юным задором, они выступили впереди нас. Мы с Фишем провели восхитительное утро в компании львов, и было видно, что они приняли его как родного. Ему, в свою очередь, не внушала опасения прогулка в обществе львиного семейства. Этот день стал для меня кульминацией нашего совместного с Фишем сотрудничества. Я запечатлел его на снимке, сделанном в это утро, - Фиш стоит как ни в чем не бывало между двух львов, а третий взирает на него с большой ветки дерева. Этот день ни у меня, ни у Фиша никогда не изгладится из памяти. Мое доверие ко львам, как и их ко мне, передалось и моему другу. Единственное, что омрачало этот день, - сознание того, что он никогда больше не повторится. Существенным моментом для достижения успеха программы подготовки львов к жизни в родной стихии является отчуждение их от человека. Я думал о том, не попытаться ли привлечь Фиша к своей работе - более того, был бы готов на все, если бы он согласился, - но после некоторых размышлений пришел к выводу, что лишнего человека лучше в это дело не впутывать. И то сказать - у него была неплохая работа, и притом заслуженная нелегким трудом; он пользовался должным уважением как опытный гид по заповеднику. К тому же я не смог бы предложить ему ту же зарплату, которую он имел там, так что, когда после его визита ко мне в лагерь я повез его обратно, я ничего не поведал ему о своих размышлениях. Сказать по правде, мне был нужен помощник, чтобы ходить со львами на прогулки по дикой саванне, - если со мной что-нибудь случится, кто тогда будет продолжать начатое дело? К счастью, на всей стадии подготовки львов к возвращению в дикую природу со мной ничего не стряслось. Прошло время, но до нынешнего дня, когда я пишу эти строки, мне еще не представилась возможность кому-то передать из рук в руки свой опыт по подготовке львов к жизни в родной стихии. Я собираюсь принять участие в написании работы по физическому и поведенческому развитию львов в процессе подготовки - но опять-таки желательно передать этот опыт на практике. Джулии ведома теоретическая сторона дела, но она не участвовала в практических занятиях - походах со львами по бушу. Фиш представлялся мне наиболее подходящим кандидатом благодаря своему глубокому знанию животных и благодаря его дружбе со мной. Было бы прекрасно, если бы Фиш мог усвоить накопленные мной знания. Это было бы ему прекрасной платой за все полученное мной от него. Глава четвертая. ЛЬВИНАЯ ЖИЗНЬ Самые жаркие месяцы в Тули приходятся на начало и конец года. В дни рождественских праздников ртутный столбик поднимается до 49Ь С в тени, а на солнце еще жарче. Когда наступило наше первое в Тули Рождество в компании львов, последним было по семнадцать месяцев. Рафики и Фьюрейя весили по семьдесят-восемьдесят килограммов, а Батиан, пожалуй, на пятнадцать килограммов тяжелее. На этой стадии у Фьюрейи заметно развилась преданность своему брату - когда они отдыхали, то всегда лежали рядом. Что касается Рафики, то уютнее всего она чувствовала себя в моем обществе. Когда мы устраивали привал в густой тени большого дерева, Батиан и Фьюрейя ложились вместе, а Рафики - рядом со мной. Эта привязанность сохранилась, не ослабевая, до сегодняшних дней. Наши прогулки обычно начинались между полпятого и пятью утра. К десяти часам жара притупляла энтузиазм львов, и тогда мы устраивались на отдых в тени, пока жара не спадет. В это время я стал замечать, что львы стали показывать признаки своего владычества над данной территорией. Львиное сообщество разделяется на оседлые львиные стаи (прайды), имеющие твердо закрепленную за собой (хотя и изменяющуюся в зависимости от времени года) территорию, и кочующие стаи, в которых нет четкого состава и которые движутся с места на место, причем одни львы к ним прибиваются, а другие уходят. Обычно костяк стабильного, оседлого прайда составляют связанные родственными узами львицы: сестры, тетушки и т. д. Постоянно живущие в прайде самцы обеспечивают безопасность его членам, в частности детенышам, но затем, по прошествии некоторого времени, изгоняются кочующими самцами, которые также живут в прайде в течение определенного времени, и так цикл продолжается. Львы могут разными способами оповещать себе подобных, что территория занята, - могут "зовом", могут ревом, который извещает о присутствии на данной территории особи или прайда за много километров, или же оставляют метки о своем посещении данной территории, когда странствуют. Взрослые самцы обильно поливают кустарники струей мочи, содержащей пахучий секрет анальных желез. Львицы могут поступать так же, но, как правило, помочившись, тут же скребут лапой землю - это служит у них средством передачи информации и оповещения странствующих сородичей, если те слишком сильно углубятся на территорию, занятую прайдом. Я заметил, что Батиан также стал метить кусты. Сначала он терся головой о нижние ветки и листья, а затем поворачивался к ним задом и поднимал хвост. Иногда он при этом скреб землю задними лапами. Фьюрейя и Рафики тоже скреблись, и из солидарности с моими юными подопечными я тоже орошал африканскую землю - хотя и без того "ритуального" значения, как у львов. Порой, когда я еще только расстегивал ширинку, мои действия вдохновляли львов скрести землю и метить территорию - эти жесты стали частью моего единения с ними, так что потом все это делалось автоматически. Я искренне желал, чтобы львы как можно быстрее почувствовали себя хозяевами на территории вокруг "Таваны", а затем все расширяли ее. Если бы им не привилось чувство, что здесь они находятся в безопасности, им грозило бы в будущем стать странствующими, кочевниками. А это таит в себе большую опасность того, что, привыкнув охотиться на всех без разбору, они доберутся до скотоводческих районов, примыкающих к западным и восточным границам Тули, и начнут резать там скот - а за это им гарантирована верная пуля. Мое стремление привить львам чувство безопасности в регионе вокруг "Таваны" и наши с каждым часом укреплявшиеся взаимосвязь и взаимные чувства служили усилению в них ощущения того, что они - хозяева на данной территории. Здесь они не встречали особой конкуренции, хотя стычки с пришлыми львами все же порой имели место. Я выбрал для размещения лагеря "Тавана" долины Питсани именно потому, что не наблюдал здесь диких львов, которые могли бы составить конкуренцию моим. Имевшееся ранее браконьерство привело к образованию здесь "безльвиного вакуума", который не был заполнен другими оседлыми львами, как я понял, из-за нестабильности ситуации: то одни кочующие львы здесь побывают, то другие. Львы, которых выпускал Джордж Адамсон, занимали место обитавших здесь в прошлом оседлых львов и истребленных браконьерами, - им в наследство доставалась удобная и незанятая территория. В ходе наших походов я не раз наталкивался на остатки браконьерских капканов, которые удалось поломать попавшим в них зверям-бедолагам. Встречались и целые капканы; при мысли о том, что и мои львята могут угодить в такую западню, меня бросало в дрожь. Эти заброшенные капканы, а также отсутствие признаков обитания здесь оседлых львов навели меня на мысль, что за три с половиной года, что я не был в Тули, здешнее поголовье львов не увеличилось. Но понадобились еще месяцы, чтобы я в полной мере убедился в том, что последствия браконьерства сказываются до сих пор. x x x Прожив со львами столько времени, я не раз становился свидетелем необычных встреч между ними и другими животными, населяющими Тули. Самая опасная из этих встреч произошла в первые дни нового года. Участвовали ваш покорный слуга, львы и молодой леопард. Но в последние недели 1989 года мне довелось наблюдать и иные встречи львов с другими обитателями здешних мест. Возле львов часто отираются шакалы - особенно когда стае повезло в охоте. Иногда шакалы просто увязываются за львиной стаей с расчетом, что когда те настигнут добычу и насытятся, кое-чем можно будет поживиться и им. В ходе наших прогулок вблизи холма, который я назвал Холмом львят и с которого открывался вид на широкую долину, мы часто наблюдали за парой шакалов. Поначалу, пугаясь моего присутствия, они держались от нас на почтительном расстоянии, но затем осмелели, если не сказать обнаглели. Нередко, когда я устраивался на отдых со львами, шакалы околачивались вокруг нас, сверкая жадными глазами. Они явно ждали, что мы отправимся на охоту и нам повезет. Когда мы трогались в путь, они нередко обнюхивали место нашего привала, а затем увязывались за нами. К сожалению, отношения между нами и шакалами имели драматический финал. Однажды ветреным утром после привала, покинув Холм львят и взяв курс на юг, мы обнаружили отсутствие знакомой парочки. Войдя в рощицу низкорослых, чахлых деревьев мопана, я услышал впереди себя шорох. В прошедшие недели всякий раз, когда во время прогулок со львами я засекал животное, я тут же останавливался и садился на корточки, показывая своим подопечным, что возможная добыча рядом. Инстинктивно подав такой знак и на этот раз, я увидел знакомую парочку, поедавшую какую-то пищу. Пока я сообразил, кто передо мной, Рафики и Фьюрейя немедленно бросились действовать по моему сигналу: остановившись и всмотревшись вперед, они заметили шакалов, и Рафики поползла вперед, двигаясь полукругами. Фьюрейя, шаг за шагом, также поползла вперед, а затем бросилась в атаку. Я встал и принялся наблюдать, как оба шакала бросились наутек, выписывая восьмерки, чтобы сбить с толку Фьюрейю - они не видели, что Рафики была ближе к цели, и вот уже она впилась в позвоночник самцу, как когда-то варану, а самке удалось улизнуть. Зажав в зубах добычу, отчаянно мотавшую мордой и конвульсивно дрыгавшую передними ногами, львица принялась носиться с ней по кустам и "играть". Через десять минут все было кончено. Львы получили хороший урок охоты, я ощутил, с одной стороны, гордость за моих питомцев, с другой - печаль. В эту ночь, лежа в своей палатке, я больше не услышал "дуэта" шакалов со стороны Холма львят. Только странный, жалобный вой овдовевшей самки... В течение нескольких недель я наблюдал самку, бродившую в одиночестве подле Холма львят, - такой она казалась мне покинутой... Впрочем, как говорится, природа боится пустоты - когда однажды утром я увидел ее в сопровождении другого спутника, я обрадовался. В походах со львами меня часто сопровождал еще один хищник, и явно тоже с намерением поживиться; впрочем, поймать его у львов были лапы коротки. Это был орел-скоморох(*3), которого я прозвал Бэтти. Он кружил над нами, чертя в голубом небе все более и более широкие круги. Орлы-скоморохи, пожалуй, самые большие мастера высшего пилотажа из всех хищных птиц Африки. Едва взмахивая крыльями, они без усилий скользят ввысь по восходящим воздушным потокам. При этом орлы-скоморохи охотно питаются падалью - нередко они находят поживу еще до того, как ее обнаружат грифы, и выклевывают самое вкусное - глазные яблоки павшего животного - еще до того, как его обнаружат более сильные хищники. Орлы-скоморохи - одни из немногих птиц, которые могут поживиться и от добычи леопарда, которую тот затаскивает на ветви деревьев, чтобы уберечь от гиен и шакалов. Крупные и неуклюжие грифы не могут, подобно орлу-скомороху, нырнуть под крону дерева, где на ветках могут быть развешаны остатки добычи леопарда. Наблюдения за всеми этими необычными взаимосвязями в дикой природе проясняли мне, какую специфическую и важную роль играет каждый вид в этом хитроумном механизме природы. Орел-фигляр олицетворял собою истинную свободу, паря в воздухе, скользя ввысь на воздушных потоках, наблюдая свысока за странной процессией, состоящей из человека и трех львов, бредущих по раскаленной земле в поисках тени. Иногда я даже звал его. Раз, когда мы со львами расположились на отдых под Деревом пастухов, я услышал шорох крыльев и увидел, как какая-то птица садится на голые ветви стоявшего рядом мертвого дерева. Я взглянул и увидел, что и львы стали просыпаться, привлеченные необычным гостем, - это был Бэтти. Он сидел всего в нескольких метрах от нас и, по-видимому, проверял, нет ли чем поживиться на ветках тенистого дерева, где мы отдыхали. Несколько минут спустя, удовлетворив свое любопытство, он взмыл ввысь, и мы все четверо подняли головы, наблюдая, как он возвращается в свои голубые бескрайние владения. x x x В то время, как мои львы осваивали территорию вокруг "Таваны" и в долинах Питсани, произошел случай, заставивший их на время прекратить оставлять свои метки. В "Тавану", угрожающе рыча и явно в агрессивном настроении, явился почтенный лев из прайда Нижнего Маджале. Я встречал этого зверя шесть лет назад и назвал Дарки, что значит "темный" - по великолепной черной гриве и сланцево-серой шкуре. Ранним утром, за две недели до Рождества, когда мои львы еще находились в загоне, мы с Джулией проснулись от жуткого львиного рычания, раздававшегося как раз из-под ограды лагеря. Было по-прежнему темно, хоть глаза выколи; я поспешил за факелом и посветил сквозь решетку в загоне. Бедняжки были до смерти напуганы присутствием грозно рычавшего дикого льва и жались в ближайшем к моей палатке углу. Я позвал их тихим голосом, чтобы успокоить, а затем посветил факелом в направлении ограды - так и есть, это Темный! Он стоял, высвеченный огнем факела, величавый и свирепый, и взирал на меня и на троих детенышей. Затем он прошествовал вдоль забора к загону, где содержались львята, и справа от него я увидел нескольких львиц и единственного львенка. Хотя я знал и любил Темного в течение нескольких лет, сейчас во мне взыграла ярость - стремление защитить моих львят взяло верх. Я подскочил к ограде, заорав на Темного и его свиту. К моему удивлению, старина не только не обратился в бегство, но и зарычал в ответ в ярко выраженной львиной манере. Я снова поднял крик и направил свет факела в сторону свиты моего гостя - и снова в ответ только угрожающее рычание. Только через некоторое время свита Темного ушла в чахлые кусты; сам же Темный, однако, остался, а мои три крошки дрожали, сжавшись в желто-коричневый комок. Повернувшись задом к кустам, Темный пустил мощную струю и по-хозяйски поскреб землю могучими задними лапами, Я не оставлял попыток припугнуть непрошеного гостя. Пока я орал на него, львята, видимо, чуть осмелели, и комок распался. Фьюрейя подскочила к ограде, за которой находился Темный, и тут же, потрясенная, с ворчанием отскочила назад. Однако, к моему изумлению, Батиан тотчас же кинулся в направлении Темного, явно горя желанием защитить свою сестренку. Да, это был подвиг для 17-месячного львенка, в котором весу-то было едва ли половина от веса ветерана! Когда Темный наконец-то затопал восвояси, я отправился к моим львятам. Рафики, перепуганная больше всех, часто и отрывисто дышала, икая при этом. Я оставался с ними до самого восхода солнца. Затем, гораздо позднее обычного, я вышел из лагеря один и выследил Темного в десяти километрах к югу от лагеря, в глубине Нижнего Маджале - территории, занятой его племенем. К счастью, подобные визиты Темного были редкостью, а через несколько месяцев, когда Батиан подрос и научился рычать как взрослый, Темный вообще перестал выходить за пределы своей южной территории. Это удивило меня, принимая во внимание как разницу в возрасте, так и по-прежнему сохранявшееся различие в весовых категориях. Но, прямо скажем, это был приятный сюрприз. Тем не менее еще в течение многих дней после визита Темного Батиан и его сестры боялись оставлять свои пахучие метки, а когда все же снова принялись это делать, то поначалу не слишком явно. Но за всем этим я как-то подзабыл рассказать о самом госте. Темный был весьма почтенным львом, живой легендой Тули. За многие годы его видели тысячи и тысячи гостей и туристов. В популяции львов, где нормально сложился баланс между самцами и самками, такой лев, как Темный, процарствовал бы каких-нибудь три-четыре года, после чего был бы изгнан другими львами. В этих случаях изгнанники обычно исчезают и редко переживают восьмидесятилетний возраст. Когда приключился описанный выше случай, Темному было примерно четырнадцать-шестнадцать лет - возраст для льва исключительный. Когда я впервые познакомился с ним в 1983 году, он уже тогда был признанным вожаком прайда Нижнего Маджале и контролировал территорию от семидесяти до ста квадратных километров. Однако судьба его сложилась драматично - его верный товарищ Кгоси, другой вожак прайда, многие из его жен, сыновей и дочерей пали жертвой проволочных капканов браконьеров и пуль южноафриканских фермеров. Сам же Темный странным образом выжил - вот когда подтверждается поговорка о том, что у кошки девять жизней! Но и Темный не раз попадал в опасные передряги: однажды он явился в лагерь с браконьерской петлей из толстой проволоки, охватившей его шею и гриву. Преисполненный воли к свободе, Темный перегрыз проволоку, но при этом острый металл впился в него сверху и снизу. Моему другу, ветеринару Эндрю Мак-Кензи, все же удалось успокоить льва и освободить его от проволоки, но шок, который испытал Темный, когда петля сдавила ему шею, по всей видимости, был значительным. Когда я начал изучать жизнь львов в Тули в 1983 году, Темный стал одним из первых львов, которых я хорошо узнал. Он поведал мне многие секреты своего племени и стал для меня едва ли не тотемом. В то время, менее чем через час после той волшебной встречи с Темным, когда странная близость между мной и зверем достигла высшей степени, я написал такие строки: "Солнце еще не взошло, когда утренний бриз донес до меня его зовущий рев. Он шагал уверенной походкой на юг вдоль высохшего русла реки Маджале, но шаги его заглушались мягкой коричневой почвой. Он снова позвал меня издалека, и я приблизился. Его зов пробудил антилоп, спавших в ожидании восхода солнца, и по всей холмистой равнине на много миль вокруг звери тут же повернули головы туда, откуда раздавалась его призывная песня. Я отыскал его след, который казался очень большим на шелковой пыли; его еще не успели запятнать многочисленные, занятые своими делами голуби, вытаптывающие на свежей утренней земле диковинные круговые узоры. Отпечатки его лап лежали передо мной, как череда сломанных цветов, его растопыренные пальцы окружали глубоко впечатавшуюся в землю подушечку. Я отправился туда же, куда пошел он - навстречу утреннему свету. Я вдыхал его запах, который кружился в воздухе, несомый порывами ветра мне навстречу. Я направил свои стопы туда, где он залег. Я коснулся веток куста и почувствовал у себя на ладонях его теплую мочу, словно утреннюю росу, - она разбрызгалась на безжалостно сухой под зимним солнцем земле, и от нее остались только темные бурые пятна. Я ощутил его присутствие явственно и близко. Впереди меня лежал обрушившийся берег, и в нескольких шагах от меня раздавалось жалобное завывание шакала. Антилопы куду, лежавшие полосатым пятном на травяном ковре, внезапно сорвались с места с шумом, который они издают только при близости льва. Я пошел по его следам и понял, что он, подстерегая куду, вымазался грязью для маскировки. Я вошел в кустарник. Он наблюдал с близкого расстояния и знал, что я это знаю. Затем он повернул ко мне свою косматую голову и уставился на мою приближающуюся фигуру. Он двинулся вправо и, прежде чем укрыться в кустах, растущих кругом, остановился и посмотрел на меня своими янтарными глазами - с одной стороны, он. желал спрятаться, с другой - его разбирало любопытство. Я не видел его целиком, но мне это и не нужно было - я ощутил силу его глаз. Я хорошо знал Темного, и, как ни странно, хотя я знал, что он рядом и наблюдает за мной, я не испытывал чувства страха - только первобытное чувство благоговения, вызванное его присутствием. Я потерял его следы в переплетении листьев и ветвей и медленным шагом вернулся, туда, где в последний раз их видел. Смотрю, а Темный уже там - высокий, массивный, отливающий серым, стоит и наблюдает. Я присмотрелся к своим оставленным до того следам - и точно, как раз поверх отпечатков моих ботинок легли следы его могучих лап. Я инстинктивно двинулся к более безопасному, более открытому пространству; он же, скрытый за кустарниками, продолжал наблюдать с расстояния в несколько шагов. Я ущея инстинктивно и бессознательно, точно первобытный человек, в безопасные открытые равнины, подальше от темных кустов, которые были его владением. Темный ничем не потревожил меня. Он видел мое присутствие, но не напал. Он не был агрессивен и отдавал себе отчет в своих действиях. Из кратковременного путешествия в мир чувств первобытного человека я вернулся в настоящее время. Я пошел к своей машине, а он отправился в свой мир - впрочем, по-моему, он никогда и не покидал его". Однако в 1986 году, как раз перед тем, как я собирался покинуть Тули и засесть за книжку "Плач по львам", чтобы поведать миру о печальной судьбе Темного и всех львов Тули, необъяснимо как, но неблагодарная тварь все же попыталась на меня напасть. Случилось это так. Когда я шел пешком по его следам, он напал из своего укрытия, находившегося на расстоянии свыше полутораста метров. Когда он меня атаковал, я находился к нему спиной и двигался в противоположную от него сторону, а увидел я его лишь тогда, когда расстояние между нами сократилось до трех десятков метров. Я вынужден был произвести выстрел у него над головой и только этим обратил его в бегство. Инцидент произошел в самом центре его исконных владений; хорошо зная Темного в течение стольких лет, я понимаю его действия только так, что он хотел вытурить меня из своих владений. По-видимому, у льва, который поведал мне столько секретов своей львиной жизни, были какие-то весомые причины изгнать меня из своих владений. Может показаться несуразным, но я это понимаю так: почтенный царь зверей прогонял меня, как прогнал бы своего подросшего сына искать себе новую жизнь. И странно выглядит, что я через три года, словно молодой лев после стадии кочевья - взросления, учения, странствий вне фиксированных границ, - вернулся в Тули, чтобы основать здесь, где рождалось мое понимание львиной жизни, мой собственный прайд. Пришло время, и Батиан вырос в доброго самца, достойного быть защитником прайда; меня же он рассматривал как своего товарища - такого же самца. И не случайно Батиан - третье мое плечо - позже едва не стал новым племенным львом в прайде Нижнего Маджале, где правил Темный. Во львах и леопардах самой природой заложена тяга к соперничеству. Если представляется возможность, львы нападают на леопардов (а также гепардов) и убивают их. В свою очередь, леопарды убивают оставленных без присмотра львят; рассказывают, что они убивают и съедают детенышей гепардов. Стремление льва нападать на леопарда носит, как я понял, инстинктивный характер, а вовсе не передается при обучении матерью детеныша. Это очень сильная страсть и, возможно, служит утверждению природного баланса между крупными представителями семейства кошачьих. Это поведение львов отнюдь не объясняется голодом: убив леопарда, лев редко поедает его. В первые дни нового года, когда моим львятам исполнилось восемнадцать месяцев и они, по критериям науки, считались хотя и подросшими, но все же детенышами, произошла их первая и самая драматичная встреча с леопардом. В то время Рафики и Фьюрейя весили порядка семидесяти килограммов, а Батиан тянул килограммов на пятнадцать тяжелее каждой из своих сестричек. Однажды утром, гуляя со львами к востоку от Холма львят, я наткнулся на свежие следы крупного леопарда-самца. Когда я нагнулся, чтобы исследовать эти следы, Батиан подошел поближе и обнюхал все вокруг следов, впечатавшихся в мягкую красную почву. Я с любопытством наблюдал, как чуть позже вся троица направилась туда, куда вели следы. Поскольку они вели к тенистым деревьям, где мы нередко отдыхали во время наших прогулок, я решил, что львятам просто хочется в тень. Но, проскочив участок, заросший этими деревьями, они пошли дальше на поиски леопарда - не только по следу, но и по запаху. Я последовал за ними и, едва дойдя до высохшего русла, услышал громкое ворчание, а затем грубое рычание. Подняв глаза, я увидел, что Батиан и Фьюрейя собираются влезть на Дерево пастухов, на вершине которого находился леопард. Увидев, что львы не собираются оставлять его в покое, он спрыгнул приблизительно с высоты в четыре метра и дал стрекача. Преследуемый львами, леопард пробежал метров семьдесят и запрыгнул на небольшое деревце мопана, всего каких-нибудь пять метров высотой. Спрятавшись в кустах, я наблюдал, как львы возобновили свою атаку на леопарда, стоя на задних лапах, грозно ворча и намереваясь влезть на дерево и скинуть врага оттуда. Рев стоял такой, что его наверняка было слышно за многие километры - глубокие, угрожающие звуки отдавались эхом по всей ближайшей долине. Отчаянно защищаясь, леопард со страху обгадил своих противников, отчего морды у них из рыжевато-коричневых сделались черными. Сцена, свидетелем которой я был, была наполнена борьбой за жизнь, борьбой со смертью - и была исполнена насилия, неотъемлемого компонента жизни дикой природы Африки... Примерно после двадцати минут борьбы леопард спрыгнул с шатающегося дерева, без особого усилия перескочил через львов, стараясь улететь как можно дальше; приземление его было неуклюжим, но тем не менее он как-то исхитрился вскочить на ноги и рванулся в направлении пересохшего русла. К тому времени, как я туда добежал, леопард, спрятавшийся в низкорослом кустарнике, уже был осажден львами. Жара становилась невыносимой, и вместе с ней накалялся жар сражения. Я видел, как леопард, видимо, исчерпав все прочие средства борьбы, отражал атаки львов, хватая их зубами и молотя лапами. Я решил, что леопард смертельно изранен - особенно после того, как львы, один за другим, оставили его и отправились отдохнуть под тень ближайшего дерева. Бедняга леопард лежал, едва шевелясь, на дне пересохшего русла. Я присоединился к тяжело дышавшим и окровавленным львам, распластавшимся в тени. К моему удивлению, как только я уселся в тень, леопард перевернулся, встал на ноги и с опущенной головой робко поплелся прочь. Это не ускользнуло от львов, которые тут же вскочили и с новой силой бросились на противника. Вновь попав в окружение, леопард снова лег на спину. Батиан подскочил к нему спереди и тут же был встречен двумя мощными ударами лап леопарда. Раненый Батиан отплатил обидчику с такой яростью, какой я никогда не замечал за ним прежде, - выпустив когти, он нанес леопарду по голове череду могучих, тяжелых ударов - левой, правой, левой, правой... После атаки Батиан вновь отступил, оставив противника в явном ошеломлении - его движения были лишены координации, глаза бегали из стороны в сторону. Потом лев улегся в тени, оставив сестер наблюдать за леопардом. Сила, с которой он наносил леопарду удары, была порождена чистой яростью, вызванной раной. Мне представился редкий случай наблюдать, как Батиан демонстрирует свою силу. Битва приобрела судорожный характер. Фьюрейе тоже досталось от острых когтей леопарда. Он разорвал ей черную мягкую кожу вокруг пасти, и кровь каплями потекла ей на подбородок и белую грудь. Оставив леопарда Рафики, Фьюрейя отправилась зализывать раны. Ну а я наблюдал за всем происходящим, спрятавшись в кустах, растущих на берегу высохшего русла. Увидев кровь вокруг пасти и на подбородке Фьюрейи, я тихим голосом подозвал ее из своего укрытия. Фьюрейя обернулась и бросилась ко мне, а затем уселась рядом, глядя в ту сторону, где лежал леопард. Вынув из походного мешка флягу, я набрал воды в ладонь. Фьюрейя, несмотря на то, что была изранена и изнывала от жары, позволила себя погладить, промыть ей раны и осмотреть ссадины и разрывы вокруг своей пасти. Потом она попила воды из моих сложенных чашкой ладоней, которые я наполнял несколько раз. В это время леопард лежал практически без движения на дне высохшего русла, накалившегося словно печь. Я подумал, что он умирает - ведь он был искусан во многих местах, даже в живот. Но вскоре я убедился, что ошибался. Стоило мне встать и присесть на корточки, чтобы запихнуть флягу обратно в мешок, как леопард, находившийся в тридцати метрах от меня, в первый раз заметил мое присутствие. Фьюрейя, сидевшая рядом, наблюдала за леопардом с берега. Без предупреждения, одним прыжком, леопард вскочил на ноги и бросился на меня. Я инстинктивно прицелился и вскочил. Леопард уже достиг прыжком берега и был всего в трех метрах от меня, когда Фьюрейя, сверкнув золотом на солнце, бросилась противнику наперерез, опрокинула его на спину и оттащила к берегу. Я отскочил на три-четыре шага назад, бросив мешок, но держа ружье наперевес. Готовясь в любой момент спустить курок, я продолжал отходить; Фьюрейя и леопард были уже вне поля моего зрения, но я слышал жуткое рычание, доносившееся до меня со дна пересохшего русла. Потом я увидел, как Рафики и Батиан метнулись туда, где схватились Фьюрейя и леопард. Отдалившись на безопасное расстояние, я увидел, что леопард снова лежит на спине, окруженный всей троицей львов. Я отправился в лагерь за фотоаппаратом, а затем, чуть позже, вернулся к месту схватки. Остановившись в сотне метров, я прислушался, на никаких звуков битвы до меня не долетало. Жив леопард или мертв? Желая выяснить, что со зверем, я подозвал Батиана, считая, что если я спущусь на дно пересохшего русла в компании с ним, так будет безопаснее. Тут же явился Батиан, а с ним и Рафики; оба с энтузиазмом приветствовали меня. Я почувствовал, что они поняли, чего я хочу. Когда я стал спускаться в русло, Батиан шел бок о бок со мной. Потом он двинулся вперед и повел меня в направлении густых кустов. Там он остановился и принялся скрести землю. В кустах лежал леопард с широко раскрытыми, но невидящими глазами. Он был мертв. Я стал вытаскивать леопарда из кустов на открытую поляну. Батиан мешал мне, вцепившись когтями в шкуру и принявшись оттаскивать зверя назад. Рассмотрев леопарда поближе, я понял, что он был в самом расцвете сил - более двух метров в длину и весом не менее шестидесяти килограммов. Смертельным оказался укус в заднюю часть шеи - вероятнее всего, нанесенный зубами Батиана. Всласть погонявшись и подравшись с леопардом и в конце концов убив его, Батиан, Рафики и Фьюрейя вдоволь утолили свою львиную страсть - рискуя быть изувеченными, они доказали-таки твое превосходство над леопардом! Да, необычная была встреча, тем более что, насколько я знаю, это был один из первых леопардов, который попался им на пути. ...Когда солнце стало клониться к закату, мы отправились назад в лагерь, оставив леопарда на месте. Когда моя исцарапанная и окровавленная троица жадно лакала из мисок воду в своем загоне, на небе вспыхнул солнечный пожар, знаменуя собой завершение дня. И то сказать, день оказался драматичным, но очень важным - он наглядно продемонстрировал, как идет развитие львов. В этот вечер Джулия в лагере отсутствовала. Я с нетерпением ждал ее возвращения на следующий день, чтобы поведать ей об успехах моих подопечных. На следующее утро я, как обычно, вышел на прогулку со львами. Когда они в положенный час улеглись отдыхать, я отправился на место вчерашней схватки. Вся земля оказалась испещренной следами гиен и шакалов. Я стал искать останки леопарда, но почти все уже исчезло - лишь высохшие пятна крови на камнях и обрывки шкуры на обломках ветвей напоминали о вчерашней трагедии. Арена битвы, на которой четыре зверя демонстрировали свою силу, волю к жизни и волю к победе, которая вчера оглашалась таким страшным ревом, теперь была пуста и безмолвна. Стоя на месте разыгравшейся накануне кровавой драмы, я думал о том, что, если бы Фьюрейя не спасла меня, моя кровь тоже пролилась бы на этих камнях. Живя столь напряженной жизнью среди львиной стаи, я нередко получал уникальную возможность заглянуть в душу льва - зверя, который, будучи способным на чувства благородства и привязанности к членам своего прайда, в то же время способен и на высшую степень ярости. Такие случаи, как смерть леопарда, заставляли меня сопоставлять мою собственную мораль с множеством граней и обличий смерти в условиях дикой природы. Что поделаешь, ведь ты - член львиной семьи, часть львиного прайда, ну и ставь себя на место львов! Живя со львами, я был окружен столькими разнообразными проявлениями жизни, но и множество раз наблюдал самые разные аспекты смерти. Это развивало во мне чувство, что колокол может прозвонить и по мне. Глава пятая. ВСЕ ТЕЧЕТ, ВСЕ МЕНЯЕТСЯ, В ТОМ ЧИСЛЕ ВРЕМЕНА ГОДА Нельзя сказать, чтобы наше первое Рождество в компании львов в Тули было сплошь радостью - к нему примешивался затаившийся в глубине души налет печали. Конечно, мы с Джулией были счастливы, что проводим этот праздник в столь необычной обстановке, но, по правде говоря, мы больше праздновали успехи наших подопечных, чем сам праздник Рождества. Рождество вызвало в каждом из нас глубоко переживаемые воспоминания. Джулия подумала о том, как жила ее семья после смерти отца. Она чувствовала себя виноватой, что не отправилась на Рождество к семье, главной опорой которой теперь стала ее мать. Ей не хотелось оставлять меня в Тули в одиночестве - вот почему она осталась здесь. При всем том, что я был бесконечно благодарен ей за это, по зрелом размышлении мы поняли, что было бы куда лучше, если бы она полетела на этот праздник к семье. Теперь же ее обуревали чувство вины и горечь воспоминаний о том, что случилось ровно год назад. У меня в памяти тоже вставало предыдущее Рождество - то, которое я провел в компании Джорджа Адамсона и его львят в Кора. Это был последний сезон Джорджа, и я переживал в душе все, что случилось в прошлом году. Как раз год назад, я собирался покинуть Кора, Джорджа и львят. Чем ближе был час расставания, тем глубже закрадывалось чувство, что я никогда больше не увижу Джорджа. Как в воду смотрел. Отлично помню последнее Рождество в Кора. Особенно то, как Джордж приготовил львятам праздничный обед, притащив для них целого козла. Устроив львятам пир, мы сели за праздничный стол сами. Жара стояла жуткая, мы обливались потом, но с наслаждением уплетали рождественскую индейку, ветчину и пудинг, который приготовил старый повар Джорджа по имени Хамиси - на прокопченной сковородке, на простенькой печурке. Прежде чем мы сели за стол сами, Джордж позвал работников, и те торжественно внесли козла, словно жертвенное животное. Рафики, Фьюрейя и Батиан сидели неподвижно, глядя на жертвоприношение, - они явно были ошеломлены и, прежде чем приступить к трапезе, с волнением набросились на него, как бы совершая обряд заклания. Джордж стоял рядом и, посмеиваясь, пыхтел своей трубкой. Никогда за время их короткой жизни львятам не доставалось столько еды. Целый день и целую ночь крошки ели так, что за ушами пищало, и последующие дни они провалялись кто на спине, кто на боку, словно желто-коричневые детские надувные игрушки на песке, - им явно сделалось нехорошо от обжорства. В свое последнее Рождество Джордж накормил до отвала и других членов своей семьи - птиц, белок, обезьян и лори, выдав им праздничный двойной паек. После рождественского обеда мы насыпали семян цесаркам, орешков птицам-носорогам и белкам. Обезьянки верветки сами поспешили за ним, чтобы получить свой гостинец. Никогда не забуду, как детеныши обезьянки, уплетая угощение с открытой ладони Джорджа, доверчиво покусывали ему пальцы. По мере приближения кануна Нового года Джордж все больше и больше уходил в себя. Близилась девятая годовщина убийства его верной сподвижницы Джой. К тому же львы, в прошлом выпестованные Джорджем, - Грей, Одноглазый и другие - не показывались в "Львином лагере" уже почти месяц, что заметно усугубляло его меланхолическое настроение. Был ряд причин, почему он желал вновь увидеть своих львов, но главной была та, что львы подбадривали, в чем он как раз сейчас очень нуждался. Так всегда бывает - люди на склоне лет всякий раз с приближением Рождества задумываются, доведется ли им праздновать этот праздник и на следующий год. Впрочем, эта мысль приходит в голову не только старым людям - этим нездоровым (с точки зрения других) мыслям и я предаюсь каждое Рождество. Возможно, Джордж, оставаясь наедине с самим собой, предавался таким раздумьям, помышляя о собственном бессмертии; но факт остается фактом - его желание увидеть своих львов было недвусмысленным и неприкрытым. В новогоднюю ночь у нас с Джорджем было трое молодых посетителей. Весело болтая, мы ждали Нового года. И тут, за десять минут до того, как в старом радиоприемнике Джорджа, настроенном на Лондон, раздался звон Биг-Бена, произошло нечто волшебное и волнующее. Мы с Джорджем почувствовали - еще не видя и не слыша - присутствие льва. Джордж зажег факел и поднес к ограде. Так и есть - за оградой в ночи стояла почтенная львица Грови, спокойно глядя на нас. В эти предновогодние дни Джордж особенно нуждался в ней. В мыслях он звал ее... и вот она была наяву. Поприветствовав почтенную царицу зверей, Джордж дал ей мяса. Пока она ела, из далекого Лондона донесся бой курантов. С шумом вылетела пробка, и мы все нестройным хором затянули "Старую новогоднюю". Все слова знал только Джордж. Празднество в обществе Джорджа - ставшее для него последним - было окончено. Грови скрылась в ночной тьме, но ее присутствие ощущалось почти физически. Джордж поднялся с места. Отвернувшись в попытках скрыть слезы, он затем сердечно пожелал нам покойной ночи, а Грови, уходившей во тьму, счастливого нового года. Джорджу необходимо было побыть наедине с самим собой. Эмоции, которые он только что испытал, были из тех, разделить которые можно только с самим собой. Последнее в жизни Джорджа Рождество, как и другие важнейшие события в его жизни, получило львиное благословение. Для человека, который посвятил всего себя львам, это благословение означало все. Вот какие воспоминания нахлынули на меня год спустя, когда я в ночь под Рождество сидел в компании львов с Тули и при этом думал - где же теперь Грови?.. x x x Рождение и возрождение - вот каким смыслом наполнен драматичный сезон летних дождей в заросших кустарником землях Ботсваны. Это - время контрастов и удивления. Перед наступлением сезона дождей земля Тули высыхает настолько, что лишенные листвы деревья выглядят как мертвые, и ветер носит тучи пыли по голой земле. У животных, в частности антилоп, появляется вялость; на некогда лоснившихся боках начинают проглядывать ребра. Дождей не выпадает по пять месяцев и более - вот почему с таким нетерпением ждут здесь летних гроз. Как только с юга наступают серые и белые тучи и доносится ворчание грома, животный мир Тули охватывает волнение. Чувствуя приближение дождя, звери начинают скакать и прыгать с такой энергией, какую несколько недель назад в них никто не подозревал бы. Но вот наконец наступает долгожданный миг. Сначала капля, затем другая, а через какие-нибудь минуты бесчисленные мириады их сыплются на землю во все ускоряющемся темпе. Почва насыщается водой, наполняются небольшие овражки, и вода пробивает себе путь к пересохшим до времени руслам. Она поднимается все выше и, кружа, несется к югу, к великой реке Лимпопо, наполняя ее и возвращая ей отблески былой славы. В ожидании первых за время нашего пребывания в Тули дождей мы с Джулией тоже пребывали в радостном волнении и с первыми каплями выскочили Наружу, чтобы промокнуть до нитки. Ветер обвевал наши взмокшие тела, и мы бросались в палатку, в первый раз за все время - торжественно и бодро - стуча зубами от холода. Милосердные дожди начались! В эту пору земля напитывалась водой и становилась темной, и в какие-нибудь несколько дней все вокруг зеленело. Если дождей выпадало достаточно, долины Пит-сани сначала покрывались легким оттенком зеленого цвета, и лишь спустя несколько дней распускались тысячи мелких желтых цветов, прозванных "дьяволятами", и еще . недавно дикий, лунный пейзаж долин, покрывался роскошным желто-зеленым ковром, расцвеченным исключительно лютиками. Животворная дождевая влага пробуждала новые формы жизни - раскрытие цветка, появление молодого листочка, насиживание яиц и вылупление цыплят, рождение множества детенышей млекопитающих. На золотых долинах резвились щенки шакалов, желтыми цветами лакомились детеныши павианов, терпеливо и с наслаждением съедая их по одному. Мои львы тоже пришли в возбуждение от первых дождей. Помню, как-то раз, когда посыпался град, львы носились вокруг, прыгали друг на друга и, вывалявшись в грязи, становились из желтых темно-коричневыми. Они продолжали свои веселые игры, пока с небес не посыпались крупные льдышки. Как только крупные градины больно ударили по головам и телам, они тут же прекратили возню и дружно полезли в одну из клеток, в которых их три месяца назад перевезли из Кении. Мы с Джулией рассмеялись, наблюдая за тем, как вся троица набивается в клетку, предназначенную для одного льва, и притом на три месяца моложе. Из клетки торчали хвосты и лапы, но тем не менее она оказалась надежным убежищем от града. Когда первые дожди наполнили водой ближайшее к лагерю сухое русло, львы с любопытством наблюдали за поднимавшейся водой, очевидно, видя в пенящемся потоке живое существо. Первым, кто осмелился подойти к бурлящей воде, оказался Батиан. Он осторожно вытянул переднюю лапу, а затем потрогал воду. Его сестрички остались наблюдать и только тогда рискнули подойти к потоку, когда Батиан уже вовсю резвился в нем. Признаюсь, это я вдохновил его, первым войдя в воду и позвав последовать за мной. Потом уже все трое принялись резвиться в воде, бегать по тем местам, где она была по колено, гоняясь друг за другом и наслаждаясь плеском, производимым их лапами, когда они били по воде. Тогда-то я вспомнил, как однажды в Кора Джордж рассказывал мне, что ему забавно было смотреть, с какой аккуратностью его львы избегали луж. Если же все-таки кто-то из них промочил лапы, то потом тщательно их отряхивал, словно домашняя кошка. Но при всем этом они, не колеблясь, плавали в реке Тана, иногда переплывая на противоположный берег. Батиан очень любил бурные потоки и наполненные водой впадины. Очевидно, он считал, что бурлящая вода бросает ему вызов. Как бы в ответ, он снова и снова переплывал поток, вылезал на берег и, прежде чем пуститься в обратный путь, пробовал лапой воду. Да, радостное время принесли всем троим первые дожди! По берегам речек, ще особенно быстро произрастала молодая поросль, часто можно было видеть детенышей импалы, еще нетвердо державшихся на тонких ножках. Они часто прятались здесь в кустах, пока их матери уходили кормиться. Появление во множестве этих юных антилоп резко увеличило возможности развития охотничьих навыков у моих львов, и я как сейчас помню одну из первых убитых ими импал. Сперва львы всем скопом выгнали импалу из густых кустов мопана, а затем Рафики схватила и зарезала ее. Присутствие брата и сестры явно раздражало Рафики, и она больше часу носилась кругами со своей добычей, пока скрепя сердце не. смирилась с тем, что брат и сестра находились рядом, и не уселась за трапезу. Но при этом она громко ворчала, и если кто-нибудь из двоих осмеливался подойти слишком близко, бросалась на того. Пока она терзала импалу, Батиан и Фьюрейя смотрели ей в пасть, ожидая возможности присоединиться. Вообще же у Рафики была самая странная манера кормления. Обычно львы начинают с мягких частей туши, как, например, живот. Рафики же начинала с того, что откусывала ухо и, слопав его, принималась за голову, затем переходила к шее, груди и так далее. Так расправляется с добычей обычно питон, но никак не лев. Когда от импалы остались только две задние ноги, Рафики неожиданно отпрыгнула в сторону, а Батиан и Фьюрейя тут же подскочили к жалким остаткам добычи. Явно оскорбленный тем, что сестрица оставила ему так мало, Батиан погнался за Рафики и, к ее очевидному неудовольствию, надавал ей по морде передними лапами. Вскоре после этого случая, в первые недели лета, произошло еще два в высшей степени необычных происшествия: одно с павианом, другое со слоном. Инцидент с павианом произошел в прекрасное утро, когда мы со львами, вдоволь наигравшись в ручье, продолжали путь вдоль его берегов. Вдруг неожиданно впереди нас раздался тревожный лай стаи павианов. Львы пустились в погоню, и вот уже молодому самцу, которому отрезан путь вслед за удирающей стаей, ничего не остается, как влезть на одинокое дерево. Львы полезли за ним, пытаясь схватить. Похоже, бедняга был обречен - рядом не оказалось дерева, на которое он мог бы перепрыгнуть. Но какое-то время ему все же удавалось удирать от преследователей, перепрыгивая с ветки на ветку. Устав от охоты, а может быть, от диких криков павиана, Рафики слезла с дерева и медленно отошла в сторону. В этот момент Батиан и Фьюрейя подобрались совсем близко к перепуганному павиану, после чего с тем произошло нечто невообразимое: спрыгнув на самую длинную ветку, он сделал сальто на высоте почти пять метров. Рафики находилась как раз в той точке, куда должен был упасть павиан, о чем она не знала, не посмотрев наверх. Сейчас я вспоминаю этот эпизод, как если бы видел его в замедленной киносъемке: павиан приземлился точно на макушку Рафики и выглядел словно рослый жокей на крохотной лошадке. Рафики споткнулась, ворча от изумления и, надо думать, от болевого шока. Не менее потрясен был и павиан - он заорал, но как-то в суматохе ему удалось улизнуть. Но испытания бедняги на этом не закончились - спрыгнув с дерева, Батиан и Фьюрейя устремились в погоню. Но павиану удалось-таки спастись бегством, чему я был несказанно рад. А всего неделю спустя или чуть позже произошел необычный инцидент со слоном. Если бы я не был свидетелем, никогда бы не поверил, что такое возможно. А случилось вот что. Мы отошли всего километра на два от лагеря, как вдруг заметили стадо кормящихся слонов. Они паслись среди оживленных дождем, до изумления зеленых деревьев мопана. Львы двинулись навстречу слонам гордой походкой, я же, испытывая к этим гигантам куда большее почтение, полез на холм, чтобы быть в безопасности, если вдруг слоны бросятся атаковать из рощицы. Как выяснилось, меры предосторожности оказались бесполезными: на холме паслось другое стадо. Я схоронился под толстой веткой, горя надеждой, что слонам не будет резона приближаться к краю обрыва. Сверху я увидел, что стадо, находившееся внизу, почуяло приближение моих львов и стало принюхиваться, воздев хоботы. Затем оно с трубными звуками двинулось вперед. До меня доносились страшный хруст ветвей, вопли и трубные звуки, звучавшие все громче. Суматоха стояла такая, что я испугался, не раздавили ли они кого-нибудь из моих львов, и чем больше нарастал шум, тем больше я волновался. Несколько минут спустя все слоны как один выскочили из рощицы, в то время как те, что были со мной на холме, начали приближаться к тому месту, где я спрятался. Я тут же слез с холма и стал тихо подзывать львов. Слава Богу, никого из них не раздавили! Но день преподнес другую неожиданную находку: я обнаружил слоновый бивень с вырванным нервным корнем. Я понял, что один из слонов, преследуемый львами, каким-то образом потерял его. Пока я рассматривал бивень, Фьюрейя подсела ко мне, явно претендуя на находку. Она вырвала бивень у меня из рук и с наслаждением слопала блестящий, похожий на змею нерв. Оставив Фьюрейю, я отправился посмотреть, как слон мог потерять бивень. Тут я обнаружил, что слон, спасаясь от погони, со страшной силой угодил бивнем между двумя стволами мощных деревьев. От такого толчка бивень выпал из челюсти и свалился на землю. Хорошо еще, что бивень вырвало с корнем: если бы он сломался пополам, то обнажился бы корневой нерв, что причиняло бы слону невыносимые боли. Оставить бивень на месте я не мог: он неминуемо сделался бы добычей браконьеров. Я должен был передать его правительственным чиновникам, ведающим дикой природой. Только вот в чем загвоздка: пока я нес бивень назад в лагерь, я как бы являлся незаконным владельцем слоновой кости. Поверят ли инспектора из Департамента охраны природы моему сообщению о том, что вина за потерю слоном своего бивня лежит на львах? Когда я принес бивень в лагерь, Джулия еще больше потрепала мне нервы, потребовав рассказать все без утайки: неужели я подстрелил слона в целях самообороны? Я рассказал ей, как все было, но рассказ прозвучал неубедительным даже для меня самого. Я попросил Джулию отвезти бивень в ближайший лагерь, где находились охотинспекторы, что примерно в двух часах езды, а сам вернулся на место происшествия и пометил места, подтверждающие правду о случившемся. Я закрыл пятна крови ветками, чтобы защитить их от ветра, и еще раз осмотрел местность, чтобы представить охотинспекторам как можно больше свидетельств, когда они подвергнут меня, неминуемому допросу. На следующий день охотинспекторы прибыли к нам в лагерь. Неудивительно, что они не приняли на веру то, что накануне рассказала им Джулия, и постоянно повторяли вопрос: "Где же второй бивень?" В то же время, поскольку они были моими друзьями, они не хотели подозревать меня в совершении преступления. Я показал охотинспекторам четкие следы слона, бросившегося вперед, следы от бивня на коре дерева и пятна крови, вытекавшей из челюсти слона, когда он лишился бивня. Когда все прояснилось, мы все вздохнули с облегчением и дружно рассмеялись - вот, оказывается, каким невероятным образом можно оказаться браконьером поневоле! Глава шестая. СТАЛЬНЫЕ КРУГИ Когда Батиану и его сестричкам исполнилось по двадцать месяцев, они уже неплохо научились охотиться, так что теперь я давал им вполовину меньше мяса, чем полгода назад. Поскольку им, как и всем их диким собратьям, полагалось вести по преимуществу ночной образ жизни, я перестал запирать их на ночь в загоне, за весьма редкими исключениями. Раз от раза их охота становилась все успешнее, добыча все богаче. Однажды вечером я все-таки запер моих львов в загоне, поскольку днем заметил вблизи "Таваны" свежие следы четырех других молодых львов. В ту ночь эта четверка - два молодых самца и две самки - наведались к нам в лагерь. Проснувшись, я услышал, как Батиан пытается из-за ограды загона отогнать непрошеных гостей. Ни он, ни его сестры абсолютно не боялись этих уже почти взрослых львов - во всяком случае, они были разъярены и раздражены тем, что не могли отогнать нахалов. Этот случай показал мне, что наступило время, когда мои львы уже обрели способность утверждать себя на своей территории. Больше я не запирал их в загоне. Теперь они стали полностью свободны. На следующее утро я в последний раз открыл дверь загона и со смешанным чувством смотрел, как они вышли в дикий мир. Переход произошел. Теперь разве что исключительный случай мог потребовать, чтобы я предоставил им убежище на ночь. Я с интересом наблюдал, как Батиан бросился к деревьям, на которых были его метки. К раздражению моего героя, накануне ночью непрошеные гости оставили здесь свои. Батиан быстро, но тщательно переметил деревья и повторил эту же операцию вечером и на следующее утро. Это еще раз подтвердило, что в нем крепилось чувство хозяина. Наблюдая за ним, я еще раз убедился, что курс подготовки пройден львами успешно. То есть они чувствовали, что им принадлежит. Впрочем, в начале апреля произошла прямая стычка между моими львами и четырьмя гостями. Это случилось в одно прекрасное утро, когда я пошел по следам, оставленным моей троицей накануне ночью. Вдруг приблизительно в километре от себя я услышал громкое рычание. Я побежал на эти звуки, куда указывали и следы, оставленные моими львами. Следы вывели меня в открытую долину, где я обнаружил трех молодых львов, спешивших к тому месту, где Батиан уже сражался с самцом чуть постарше себя. Затем я увидел, как на помощь брату спешили Рафики и Фьюрейя. Вскоре я и сам оказался втянутым в конфликт. Почти бессознательно, горя желанием вступиться, я позвал своих львов. В конце концов четверо против троих - это нечестно! Я просто уравнивал числа. Я позвал своих львов не человеческими словами, а подражая львиному кличу "у-у-ве!", которому я научился у своих львов и которым они звали друг друга. Услышав меня, Рафики и Фьюрейя обернулись в мою сторону и увидели меня как раз тогда, когда их противники бросились к ним. Отвлекшись от драки в густых кустах, ко мне подскочил Батиан, присоединившись к сестричкам. Последовала краткая приветственная церемония, и весь прайд (без меня) перегруппировался и пошел вперед на врага. Я побежал за своим трио, и так мы гнались за отступающим противником примерно километра полтора. Как только дикая орда исчезла без следа, мои подопечные, волнуясь, поприветствовали меня, а затем принялись метить свою территорию, яростно скребя при этом землю. Как тут было не продемонстрировать чувство хозяев! Всю ночь и весь следующий день львы обегали район, где произошла стычка, тщательно метя свою территорию. Я был несказанно горд за своих львов - по завету Джорджа, - диких и свободных. А надо сказать, что все четверо принадлежали к прайду Нижнего Маджале, что к югу от "Таваны", и, следовательно, были сыновьями и дочерьми Темного. В продолжение нескольких последующих недель мои львы, судя по следам борьбы на почве, имели еще по крайней мере две стычки с потомками Темного и, хорошо поквитавшись с ними, заставили отступить к югу. x x x Вскоре после описанных событий в Тули произошел всплеск браконьерства - главного бича дикой фауны Африки. Однажды вечером группа людей, осматриваясь воровато, незаметно пересекла восточную границу заповедника, проходившую по широкому, но безводному руслу реки Шаше. В последующие вечера в заповедник проникли и другие люди и, закончив свою грязную работу, вернулись в Зимбабве, перейдя песчаное русло Шаше. Общим у этих групп людей было то, что они занимались браконьерством и принесли с собой огромное количество проволочных капканов, которые установили в юго-восточной части заповедника. Капканы ставились на звериных тропах, в глубине кустов акаций, в густой темной поросли по берегам рек с таким расчетом, чтобы их легко было принять за ветки или лозы. Они стояли в ожидании голов и шей жертв. Попалось несколько животных - сперва один куду, потом другой, затем водяной козел и, наконец, импала. Причиной их смерти стал болевой шок. Браконьеры возвращались, становились временным лагерем, разделывали туши, высушивали мясо и уносили к себе в Зимбабве. Ночью хищники - шакалы, гиены и, конечно же, львы, - привлеченные запахом смерти и тлена, отправились туда, где похозяйничали браконьеры. Лев, удавленный капканом, поставленным на копытных, - золотой дождь для браконьера. Шкуру переправляют в Южную Африку и там сбывают по сходной цене, части туши продают колдунам для знахарских надобностей. Среди хищников, привлеченных падалью, оказались и двое потомков Темного из прайда Нижнего Маджале. В темноте они приблизились к капканам - расставленным, правда, не на них, а на тех животных, на которых они сами охотились. Вдруг один из львов остановился, схваченный капканом. Почувствовав давление вокруг шеи, он рванулся назад. Затем он принялся бороться с проволокой, не спуская глаз со своего брата, который, метнувшись в сторону, тоже попал в капкан. Их нервы были на пределе, и они стали терзать когтями почву. Вокруг трещали ветки, а проволока сдавливала все сильнее. Неожиданно одному из бедолаг удалось порвать проволоку в том месте, где она была привязана к стволу дерева. С диким ревом лев рванулся с места, еще находясь в состоянии шока. За ним болтался оборванный конец проволоки, поднимая пыль. Второму льву тоже удалось порвать свою проволоку и бежать. Хорошо еще, что проволока оказалась одинарной - если бы браконьеры поставили капканы из тройной проволоки, львы бы наверняка погибли. Удивительно, но в несколько дней львам удалось сбросить с себя стальные петли и окончательно освободиться. Это редкая удача - обычно львам приходится вводить транквилизаторы, чтобы можно было снять стальную петлю. Эту задачу в прошлом выполнял мой друг ветеринар, и, надо сказать, ему это приходилось делать слишком часто. Хотя повреждения шейных мышц у обоих львов были значительными, но прошло время, и они полностью выздоровели. Им еще повезло! Тем не менее браконьерство в этом регионе продолжалось. Животные гибли одно за другим. Никакой регулярной борьбы с браконьерством по всему заповеднику Тули в то время не велось. Иногда велось патрулирование, но - от случая к случаю, беспорядочно и, как правило, не давало никакого эффекта. Однажды меня вызвал по радио сотрудник заповедника Чартер по имени Силиус. В отсутствие директора Брюса Петти он оставался за старшего и сообщил мне, что найдено несколько капканов. Однако это, как выяснилось, была капля в море - в последующие десять дней было обезврежено примерно 250 капканов. Были пойманы пять зимбабвийских браконьеров, и еще восемь были схвачены местной полицией, которая сразу же прибыла в заповедник по получении сообщения о всплеске браконьерской деятельности. Во временном лагере браконьеров мы нашли останки четырех импал и молодого куду - совсем немногое из того, что на самом деле было убито, разделано и отправлено в Зимбабве. Эти люди занимались браконьерством отнюдь не с целью прокормиться. Они называли себя "торговцами мясом". Двое из арестованных браконьеров рассказывали, что за кусок сушеного мяса в Зимбабве можно выручить два доллара, за куду - как минимум, четыреста. При минимуме риска быть пойманными, судите сами, сколь доходна эта операция. Сколько животных погибло за это время, никогда не будет известно, но по крайней мере ситуация проиллюстрировала, сколь беззащитны были многие регионы заповедника. Именно в этот период всплеска браконьерской активности произошел случай, который навсегда останется в моей памяти. Когда мы с Силиусом искали капканы, которые могли пропустить в прошлый раз, впереди нас, радуясь жизни, скакало и прыгало целое стадо импал - великолепное зрелище, праздник грации, золотого и белого! Вдруг одно из животных забилось на земле позади стада и неожиданно обмякло. Импала попала в капкан. Мы с Силиусом рванулись вперед. Один, как мог, сдерживал животное, чтобы не билось, другой освобождал его от петли, охватившей спину и мягкий белый живот. Петлю удалось ослабить, и мы отступили назад. Импала, по-прежнему не избавившись от состояния шока, встала на ноги, а затем в панике с глумом ускакала вдаль. Мы успели вовремя - еще мгновение, и животное погибло бы. Я покачал головой в горестном раздумье - животное-то было спасено, но лишь благодаря тому, что мы оказались рядом. А сколько их гибнет еженедельно из-за хронического недостатка в Тули антибраконьерских отрядов? ...Вернувшись в лагерь, я рассказал Джулии о капканах, которые я видел здесь в прошлом, а также об убийстве слонов из автоматов "АК-47", имевшем место в начале 1980-х. Она кивнула, когда я сказал, что охрана дикой фауны в Тули не улучшилась. Не удалось достичь даже элементарных принципов охраны. Я помню, как в сердцах сказал Джулии - ну не смешно ли, что иные позволяют себе такую роскошь, как владение частными заповедниками, а обеспечить защиту дикой фауны не могут. Хотя я многим обязан здешним землевладельцам за то, что разрешили мне привезти сюда львов, я не мог удержаться от гнева при мысли о том, что, несмотря на процветание браконьерства в течение уже многих лет, владельцы заповедников до сих пор не удосужились нанять штатную команду для охраны всей территории Тули. И это несмотря на мои многочисленные докладные записки, в которых я бил тревогу, заостряя внимание на необходимости антибраконьерских мер и на ущербе, наносимом браконьерством, в частности, львам Тули. Теперь, когда я убедился в том, как бесчинствуют браконьеры, стало ясно, почему за годы моего отсутствия поголовье львов не увеличилось, а даже, наоборот, снизилось. Я даже подумал, не отвезти ли моих львов куда-нибудь в другое место. Ситуация была, прямо скажем, щекотливая. Процесс подготовки львов к возвращению в родную стихию шел так хорошо, что замедлять его мне не хотелось, но я спрашивал себя: "А как насчет опасностей, что подстерегают их здесь? Может быть, потерянный рай обретется где-нибудь в другом месте?" Мы посовещались и решили, что займемся проблемами браконьерства вместе. Нам с Джулией было ведомо, что при всей ограниченности наших ресурсов задачей номер один было создание и финансирование собственной антибраконьерской бригады, которую мог бы использовать "Тули Лайон-Траст" - наша небольшая природозащитная организация. Понадобилось еще четыре месяца, прежде чем мы смогли добыть средства на наем и обучение антибраконьерской бригады - сначала она состояла из двух человек, потом их число возросло до четырех. Позже охотстанция Тули-сафари, узнав о ситуации, позволила мне использовать нескольких своих сотрудников для патрулирования, так что какие-то результаты все же были достигнуты. Кроме того, в этот период мы наняли для помощи Джулии по лагерю молодого человека по имени Мафика Маньятса. Однако ему пришлась не по душе изолированная жизнь в "Таване", и после некоторых дискуссий мы решили, что будет куда лучше, если он присоединится к патрулю. Он перешел в один из лагерей заповедника Чартер к двоим сотрудникам, в чьи обязанности входила и антибраконьерская работа, а в дальнейшем возглавил антибраконьерскую бригаду "Тули Лайон-Траст". В общем, нам удалось достичь того, что жалованье антибраконьерской команде выплачивалось и какая-то работа все же велась - уничтожались браконьерские снасти, а иногда задерживались и сами браконьеры. Кроме того, поскольку мы часами исхаживали львиные угодья, после нас оставалось множество следов, которые сами по себе служили сигналом браконьерам, что территория охраняется. Я подозреваю, что по крайней мере в двух случаях зимбабвийские браконьеры видели меня, когда я был в компании львов. В обоих этих случаях я видел свежие человечьи следы, а один раз, когда со мной была только Рафики, она пришла в возбуждение - признак того, что за нами кто-то наблюдает. К тому времени история моей работы со львами уже стала передаваться из уст в уста по близлежащим зимбабвийским деревням. Не только люди оттуда пересекали границу нашего заповедника, но и наши сотрудники нелегально переходили песчаное русло Шаше - кто навестить свои семьи, кто к девушкам, а кто закупить крепкого вина, приготовляемого из сока пальмы млана. За долгие месяцы, что я патрулировал вдоль берега реки, и благодаря слухам, что распространялись по ту сторону Шаше, я стал известен многим зимбабвийцам и сам познакомился с ними. Встречая меня на середине русла Шаше, они охотно сообщали мне новости о львах и слонах, переходивших русло и заходивших на их территорию, а также информацию о том, где, по их сведениям, могло иметь место браконьерство. Надо думать, эти связи, а также обсуждение моей работы и моих отношений со львами произвели благотворный эффект. Благодаря нашему присутствию между долинами Питсани и "Таваной" - в местах, прежде излюбленных браконьерами, - больше не было случаев браконьерства. Но сколько бы вреда ни наносило это зло, я по-прежнему с любовью относился к людям, жившим по ту сторону Шаше. Эти люди находились в зависимости от своей реки - даже тогда, когда она пересыхала, под песком все равно находилась вода, которую они добывали для себя и для домашнего скота. Река, как и люди, жившие на ней, представляла собой парадокс - хоть и казалось сухим широкое песчаное русло, а спасало сотни людей и сотни животных - и домашних, и диких. Эти люди с уставшими лицами и в потрепанной одежонке издали казались тенями тоски. Но когда они дружно смеялись вместе со мной или когда дети плескались и играли в реке, воскрешенной дождем, они были для меня самой сутью добросердечной Африки, где я вырос. x x x Браконьерство было не единственным фактором, угрожавшим львам Тули и всей дикой фауне региона. Был и еще один: легальная охота. Да, так. Охота на львов открывалась официально в Зимбабве на территории Тули-сафари, именуемой также Кругом Тули, с открытием охотничьего сезона 1990 года. Как мы уже говорили выше, две территории не разделялись никакими заграждениями, так что дикая фауна свободно перемещалась между заповедником Тули в Ботсване и смежным с ним Кругом Тули в Зимбабве. Мы были в отчаянии. Легальная охота еще больше снизит численность львов в Тули. Не исключено, что и мои львы падут жертвой охотничьей пули в первый же год своей жизни в этом регионе. Как я злился на себя за то, что не потрудился выведать у знающих людей всех здешних условий, прежде чем привезти сюда львов. Мне и в голову не могло прийти, что в соседнем с нашим заповеднике будет легальная охота. Никто не сообщил мне об этом, когда я планировал работу со львами в Тули. Я впервые узнал об охоте на львов через несколько недель после того, как мы прибыли из Кении. Впрочем, слухи об охоте на львов в регионе Тули-сафари дошли до меня раньше - за несколько месяцев до убийства Джорджа Адамсона и последующей ситуации со львятами. Хотя я в тот момент не работал в заповеднике, я тут же бросился проверять слухи. Если они подтвердятся, мне нужно тут же начинать борьбу за введение запрета на львиную охоту. Через своего друга я получил информацию от начальника Департамента национальных парков и из Управления живой природы Зимбабве, что никакой львиной охоты там нет. Я вздохнул с облегчением и выбросил этот вопрос из головы. Если бы ответ был положительным, я послал бы в Департамент национальных парков Зимбабве докладную записку о том, как львиная охота ставит под удар исторически сложившуюся и поддерживающуюся ныне структуру популяции львов - информацию, которую я три года назад собрал для книги "Плач по львам". Мы с Джулией знали, что нам нужно действовать безотлагательно, если мы хотим поставить заслон львиной охоте. В одно прекрасное утро, отдыхая со львами в тени кустарников, я настрочил длинное письмо в адрес заместителя директора Департамента национальных парков Зимбабве мистера Джорджа Пангети. В этом письме я не только поведал историю своих львов, доставшихся мне по наследству от Джорджа, но и все, что я знал о прошлой и теперешней ситуации со львами Тули. Я подчеркнул, что львы региона Тули-сафари в Зимбабве и заповедника Тули в Ботсване принадлежат к одной популяции и переходят из региона в регион. Я также перечислил все известные мне источники угрозы львиной популяции - капканы, переманивание львов в Южную Африку, где их отстреливают, и другие факторы. Эти факторы угрожали не только львам в Ботсване, но и популяции в целом. Прошло время, и я получил долгожданные и весьма обнадеживающие новости от мистера Пангети. Предполагалось ввести годичный мораторий на охоту на львов. Я снова вздохнул с облегчением. Мы спасли несколько львиных жизней и выиграли время, но я ясно представлял себе, что мораторий лишь немного отодвигал только одну из угроз, нависших над львами Тули. Был необходим долгосрочный запрет на львиную охоту в сочетании с другими прогрессивными мерами, такими, как эффективные антибраконьерские мероприятия по всему региону и учет хищников на других границах заповедника. Только эти мероприятия помогли бы стабилизировать численность львов, а затем дать ей возможность подняться до уровня, дозволяемого самой природой. Сезонная охота в Тули-сафари на многие виды животных рассматривается как вид "использования дикой природы". В этом регионе не существует ни одной туристской инфраструктуры, которая могла бы предложить альтернативную форму "использования". Ежегодно Зимбабвийская ассоциация охотников определяет квоту, включающую виды животных, разрешенные к охоте, и количество, признаваемое необходимым для поддержания базиса. Ну и, естественно, для правительства добываются деньги. Перед тем как истек срок моратория на львиную охоту, мы обратились в Зимбабвийскую ассоциацию охотников, и там решили не возобновлять львиной охоты еще в течение двух лет. Главное, установили контакт. Его так не хватало в прошлом по вине зимбабвийской стороны. Мне и большинству людей было ясно, почему нельзя охотиться на львов. По тем же причинам - хотя они имели на то законное право - члены Зимбабвийской ассоциации охотников решили воздержаться от охоты на них. Популяция львов была нестабильной и не обеспечивала достаточного воспроизводства, чтобы сделать возможной охоту. Тогда я не мог понять, почему люди, имеющие интересы в Тули, сами не призвали к запрету львиной охоты. Почтенный лев Темный, "туристский лев", которого в течение многих лет видели и фотографировали тысячи туристов, часто заходил в Круг Тули и мог быть легко убит. Туристы, посещающие Африку, одним из первых желают увидеть льва - животное, символизирующее самобытность и величие Африки. Это желание конвертируется в доллары и фунты, идущие туристской индустрии и, естественно, стране. Однако в Тули, если не считать наших усилий, сотрудничества с Департаментом национальных парков Зимбабве и значительной поддержки со стороны Зимбабвийской ассоциации охотников, мало что делалось для того, чтобы этот источник привлечения туристов и пополнения казны был сбережен. Смешно было слышать, что в иные частные заповедники и национальные парки юга Африки львы завозятся извне - туристские запросы заставили владельцев заповедников в других регионах наконец понять, что живой лев ценнее, чем в виде шкуры. В последующие месяцы, когда мы пытались привлечь внимание к различным природоохранным аспектам, мы наталкивались на стену критики и вступили в конфликт с некоторыми из тех, кто владеет участками земли в Тули. Глава седьмая. ДИКИЙ ЗОВ К июню месяцу мои львы, которые достигли уже почти двухлетнего возраста, освоили территорию примерно в сорок пять квадратных километров. Они по-прежнему регулярно приходили ко мне в лагерь по вечерам. На этой стадии работы, если охота у моих львов была недостаточно успешной, я чаще подкармливал их мясом, чем отказывал. Однажды львы появились у меня в лагере, а мяса, как на грех, я в тот день не припас. Кляня себя и жалея львов, я вышел к ним погрустить с ними вместе. Как мог я знать, что в эту ночь львам удастся наесться до отвала, и притом самым неожиданным образом. Около восьми часов я и львы неожиданно услышали шаги со стороны находившегося невдалеке русла. Вдруг они внезапно замерли. Воцарилась тишина. Потом зазвучали все громче и громче, как будто кто-то приближался с нарастающей скоростью. Я зажег факел, и в его свете мелькнула гиена. Львов охватило волнение, и они выскочили из загона. И тут я услышал отчаянный рев импалы. Охотившиеся стаей гиены (на следующее утро я подсчитал по следам, что их было три) поймали антилопу. Я услышал, как мои львы бросились на гиен и явно застали их врасплох. Момент стычки огласился рычанием и ворчанием; потом на несколько секунд все стихло. Затем я в последний раз услышал рев импалы, которая теперь стала добычей моих львов. Две гиены, бежавшие позади, остановились напротив меня и принялись душераздирающе выть: "Уууу-вуп! Уууу-вуп!" Сквозь ночь до меня изредка долетали звуки терзающих свою добычу львов, а под утро они пришли ко мне в лагерь, попили воды и повели меня к остаткам своей добычи. От взрослого самца импалы осталась одна только голова да несколько позвонков. Вскоре после этого эпизода со "случайной добычей" мне вновь представился случай убедиться, сколь искусными становятся мои львы в науке добывать себе пищу. Как-то ближе к вечеру я отправился по следам львов, стараясь выяснить их местонахождение; судя по всему, следы вели к одному из их излюбленных мест - впадине в русле Питсани, в которой всегда была вода. Я нашел львов на дороге, ведущей в лагерь, как раз у деревянной таблички с надписью: "ЛАГЕРЬ "ТАВАНА". ВХОД БЕЗ ПРЕДВАРИТЕЛЬНОГО РАЗРЕШЕНИЯ ВОСПРЕЩЕН". Я увидел, что у них у всех морды в крови, и подумал, что они, должно быть, не слишком удачно поохотились и явно не насытились добычей. Как только я появился, они поприветствовали меня и повели к руслу Питсани, до которого было с километр пути. Там они вышли к месту, где просачивалась вода, попили и, к моему удивлению, повели обратно к столбу с табличкой. Впереди бежали Рафики и Фьюрейя, а мы с Батианом ковыляли позади. Когда мы с Батианом добрели до столба с табличкой, к своему изумлению, я увидел Рафики и Фьюрейю лежащими возле двух убитых самцов импалы. Они им только прокусили животы. И тут я понял, как все было: когда я в первый раз вышел на львов, они отдыхали после того, как им попалась редкая двойная добыча. Очевидно, один из самцов находился у себя на территории, а второй был непрошеным гостем, вот между ними и произошла схватка. В подобных ситуациях самцы импалы яростно бодаются рогами; вот эти-то звуки и привлекли львов. Нечего и говорить, что во время стычек, которые обычно длятся несколько минут, импалы забывают обо всем остальном и очень легко становятся добычей хищников. Вот и мои львы воспользовались ситуацией - пришли, увидели, застали врасплох и загрызли обоих. Когда солнце коснулось горизонта, я оставил львов пировать, а сам вернулся в лагерь и с гордостью рассказал Джулии об их успехе. На следующее утро я отправился на то же место, но застал там только Батиана - несмотря на полное брюхо и жалкие остатки прежней роскоши, он продолжал трапезничать. Я понаблюдал за ним немного, а затем отправился, на поиски Рафики и Фьюрейи, которых нашел у источника воды на дне русла Питсани. Присев рядом с ними, я стал чуть позже свидетелем забавной сцены: обе львицы, несмотря на набитые животы, пытались погнаться за пробегавшей зеброй. Естественно, охота оказалась безуспешной, и вскоре они вернулись и улеглись отдыхать после еды. Позже к нам присоединился и Батиан, очевидно, оставив объедки жадным шакалам, которые уже ходили вокруг да около. Меня издавна не покидала вера в то, что между львами существует язык без слов, некое подобие телепатии. Я чувствовал, что он существует между львами и мной, точно так же, как чувствовал его Джордж Адамсон за свою долгую жизнь в компании львов. Как-то так получалось, что его питомцы, не появляясь в лагере по многу месяцев, наведывались именно тогда, когда он больше всего беспокоился, где они и живы-здоровы ли. Во время своего пребывания в Кора я также обратил внимание, что львы приходили именно тогда, когда Джордж больше всего нуждался в эмоциональном подъеме. Проявление телепатии между человеком и львом было впервые отмечено, пожалуй, в отношениях между Джорджем и Эльзой. Был, например, такой случай, когда Джой какое-то время была в отъезде, а Джордж точно не знал, когда она вернется. Но однажды Эльза подошла к дороге, ведущей к жилью Джорджа, и оставалась там целый день. К изумлению Джорджа, едва стало клониться к вечеру, раздалось тарахтение мотора - это возвращалась Джой. Джордж понял, что Эльза каким-то образом предчувствовала ее возвращение. Я все больше приходил к мысли, что это чувство взаимопонимания развивалось и между мной и моими львами. Я обнаружил, что, когда мне иной раз случалось занемочь, львы понимали это, и тогда менялось их поведение. За шестинедельный период я дважды болел - в первый раз у меня были симптомы малярии, во второй - серьезный абсцесс в области прямой кишки. В обоих случаях львы не уходили далеко, а держались поближе к лагерю. Они приходили ко мне ранним утром, потом после полудня и оставались в загоне допоздна. Когда я лежал на раскладушке, которую Джулия поставила у ограды лагеря, львы приветствовали меня из-за ограды и залегали по ту сторону проволоки. Как только мне снова становилось лучше, львы немедленно возвращались к прежнему образу жизни - охотились на большой территории, а появлялись в лагере только под вечер. Это поведение показалось мне странным, но время шло, и подобные случаи наблюдались все чаще. Когда мы были в отъезде, львы редко посещали лагерь (я это заметил по малочисленности их следов снаружи ограды), но, как только мы возвращались, они появлялись снова. В нескольких случаях львы появлялись в лагере сразу же, как мы с Джулией возвращались туда после нескольких дней отсутствия; свежие следы говорили о том, что это первый их визит за время нашего отсутствия. Вплоть до сегодняшнего дня, когда я пишу эти строки, львы появлялись по утрам в лагере как раз тогда, когда я просыпался - может быть, с разницей в несколько минут. Плеск воды, которую они лакают из приготовленной для них бочки, возвещает об их прибытии. Вот и утром того дня, когда пишутся эти строки, львы, не появлявшиеся в лагере пять-шесть дней, пришли лакать воду как раз тогда, когда я, потягиваясь, встаю с раскладушки - после того, как они попьют, начинается обмен приветствиями. Хотите верьте, хотите нет, но между мной и Джулией тоже развилось чувство, которым обладают львы. Я пришел к такому выводу, потому что слишком уж много было совпадений. Однажды утром - напоминаю, обычно львы в этот период посещали лагерь только по вечерам, - когда я находился в нескольких милях от лагеря с антибраконьерским патрулем, мне почему-то захотелось вызвать Джулию по рации и спросить, не было ли признаков появления львов в лагере. Как вы думаете, что она ответила? Что, как только услышала мой первый сигнал, сразу увидела приближающихся к лагерю львов! В последующие месяцы и вплоть до нынешнего дня я часто вызывал Джулию по рации, ничего не зная о местонахождении львов, и слышал в ответ: "Как только ты вызвал меня на связь, они тут как тут". У Джулии развилось сверхъестественное и необъяснимое чувство - придут львы в лагерь сегодня вечером или нет. Прошло время, прежде чем мы начали понимать это. Если я беспокоился о львах, я спрашивал Джулию-как она считает, придут они в лагерь или нет? Ее "да" или "нет" оказывались куда точнее, чем если бы это были просто случайные совпадения. Была и другая форма чувства - способность распознавать различные настроения львов, понимание, что они чем-то обеспокоены. Это, в общем-то, было легко для меня. Львы, как и люди, - общественные млекопитающие, и их "язык тела" весьма ярко выражен. В результате я мог с достаточной степенью точности читать их чувства. Ни на минуту не забывая об опасности, исходившей от браконьеров, я всегда беспокоился, если приходил только один лев или два. Однажды Рафики "выразила" мне свои чувства и "объяснила", чего она от меня хочет. Вечером, в восемь, она появилась в лагере одна. Она взволнованно вбежала в загон, и я понял, что она чем-то расстроена. Она скулила значительно больше, нежели обычно, и снова и снова терлась об меня. Я, в свою очередь, полностью разыграл перед ней приветственную церемонию и постарался успокоить ее, говоря те слова, которые говорил обычно, когда находил львов обеспокоенными. - Все нормально, все нормально, - произносил я тем тоном, которым разговаривают львы, когда приветствуют друг друга. Я надеялся, что это получилась комбинация человеческих и львиных коммуникативных звуков. Затем я предложил Рафики мяса, и, пока она ела, мы с Джулией раздумывали, где бы могли находиться Фьюрейя и Батиан и почему Рафики выглядела такой расстроенной. Это меня особенно беспокоило потому, что всего за несколько дней до того я с несколькими помощниками снял множество браконьерских капканов, которые были расставлены именно на границе владений моих львов. Эта долина уже успела снискать себе мрачное название "Долины браконьеров". Я решил подозвать двоих недостающих. Сложив ладони рупором, я крикнул: - Ба-ти-ан, ко мне! Фью-рей-я, ко мне! Обычно, если львы находились в пределах досягаемости моего голоса и не занимались в этот момент преследованием добычи, они тут же возвращались в лагерь. Каждый раз, когда я повторял клич, Рафики скулила и ворчала. Затем она подошла к ограде, и я вышел вслед за ней за ворота. Выбежав, она снова повернулась ко мне с приветствием, выражающим привязанность, и заспешила в северо-восточном направлении. Конечно же, я не мог угнаться за ней, потому что луна светила едва-едва, но в попытках как-то успокоить ее я решил ее немного проводить. Она несколько раз останавливалась, позволяя себя догнать, но потом снова спешно бросалась вперед. Стало ясно: она хочет, чтобы я последовал за ней. В последующие месяцы Рафики не однажды использовала этот прием, чтобы я пошел за ней следом. Ночь была настолько темной, что лучшее, что я мог сделать, - подождать до рассвета, а уж потом последовать туда, куда она меня поведет, - если, конечно, она дождется. Я возвратился в лагерь и, к своему удивлению, увидел, что и она вошла в свой загон и улеглась у той стороны, которая примыкала к моей палатке. Когда я проснулся поутру, она по-прежнему была в загоне - было ясно, что она ждала меня. Не дожидаясь рассвета, я поспешно оделся, помахал на прощание рукой Джулии и последовал за Рафики. Она повела меня, как и вчера - то присаживаясь, чтобы я догнал ее, то устремляясь вперед. Она вела меня на северо-восток, и, когда я понял, что мы движемся строго в направлении Долины браконьеров, моя тревога за Батиана и Фьюрейю усилилась. Пройдя долину, мы двинулись на север в направлении Круга Тули. Когда мы достигли границы между Ботсваной и Зимбабве, мне пришлось остановиться: переход границы был бы нарушением закона. Как ни странно, Рафики тоже не пошла дальше и улеглась именно на рубеже двух государств. Могла ли она почувствовать, что мне дальше нельзя? Я оставил Рафики отдыхать и вернулся в Долину браконьеров в поисках следов Батиана и Фьюрейи, но самые свежие были более чем недельной давности. Я удивился, где бы они могли быть, и подумал, что Рафики, скорее всего, вела меня в Круг Тули. Неужели там?! Я уселся в тени у пересохшего русла, и в голову мне лезли мысли одна страшнее другой. Чуть позже вернувшись туда, где оставил Рафики, я увидел, что она исчезла. След вел отнюдь не через границу, а в направлении лагеря. Через некоторое время я нагнал ее - плетясь в сторону лагеря, она жалобно скулила. Мы двинулись в обратный дальний путь, и, когда достигли лагеря на закате дня, я был до смерти измотан - шутка ли, за день мы прошли добрых тридцать километров пути! Я вошел в загон вслед за Рафики, которая по-прежнему время от времени поскуливала, и рассказал Джулии о происшедших за день событиях. Вдруг через полчаса до меня и Рафики донеслось знакомое ворчание, и мы запрыгали от радости, когда оба бродяги ворвались в загон. Когда мы обменивались приветствиями, я обратил внимание, как они лоснились - надо полагать, охота в тот день удалась у них на славу. На следующий день я отправился выяснить, куда же все-таки их занесло. Я нашел следы на границе с Кругом Тули, где они вернулись назад в Ботсвану, - вблизи того места, где мы с Рафики останавливались накануне. Если бы я мог перейти вместе с Рафики на территорию Круга Тули, мне, возможно, удалось бы распутать все дело; но своими действиями в этот день и выразительностью своих жестов она ясно дала мне понять, что она чувствует; возможно, мое присутствие стало хоть каким-то утешением для нее. Я не стал особенно размышлять над всем этим, а просто плюхнулся на раскладушку - до того был измотан. Но я был счастлив, что никто из моих львов не оказался в опасности и, когда я закрывал глаза, все трое мирно отдыхали рядом. x x x В мае я впервые услышал, как Батиан рычит. Львиный рык сам по себе - выразитель духа диких африканских земель и их величия. Но только в июле, будучи рядом с Батианом, я услышал его рев именно как сигнал для ему подобных. Июль оказался переломным во многих отношениях - не только потому, что Батиан, хотя ему исполнилось всего лишь два года, уже достаточно уверенно чувствовал себя, чтобы заявить как взрослый, что эта территория - его. Но и это не все - у него наконец появилась грива. Поскольку она у него так долго не отрастала, я-то думал прежде, что он будет "львом без гривы" - явление это хоть и редкое, но встречается в разных частях Африки. Подобного льва я знал в Тули в 1985 году. Возможно, самый знаменитый такой лев был убит в конце 1898 года полковником Р.-Дж. Паттерсоном в Кении, после того как львами были растерзаны свыше ста рабочих-индийцев, тянувших железную дорогу от Момбасы до Найроби. Время, когда Батиан впервые зарычал как взрослый, было переломным еще и потому, что у Рафики и Фьюрейи впервые появились признаки течки. Юные львицы вступали в отроческий период. Возвращаясь к рычанию Батиана, я должен, в первую очередь, объяснить, как в действительности рычит лев. Лев набирает полные легкие воздуха, напрягает мышцы живота, сжимая воздух, и выдыхает, заставляя колебаться голосовые связки, издающие могучий звук, слышный за многие километры. Рычание начинается громким стоном, а затем усиливается и превращается в череду ревущих звуков, за которыми следует почти столь же громкое ворчание. Для некоторых африканских народов и, разумеется, для меня львиное рычание означает: "Кто владыка этой земли?.. Кто владыка этой земли?.. Я... я... я... я..." Однажды июльским утром, когда я шел с Батианом и Рафики вдоль пересохшего русла, Батиан начал свой призывный рык. Звуки были столь оглушительны, что, казалось, все вокруг - скалы, деревья, сама земля - сотрясались от Батианова зова. Однажды Батиан начал свой зов, когда моя рука коснулась того места между его плеч, где пробивающаяся грива суживалась в узкий хохолок. Звук и обстановка были всепоглощающими. Я находился в самом сердце древнего львиного мира - той жизни, что била ключом на просторах великих африканских саванн в то время, когда человечье племя еще только училось ходить на двух ногах. И вот сегодня мы трое находились посреди дикой саванны. Слушая призывное рычание Батиана, я думал, какие же парадоксальные изменения произошли во взаимоотношениях между человеком и львом. Взаимоотношения между первобытными людьми и этими животными носили характер соперничества на равных. Но прошли времена, и эти отношения переросли - как оно в большинстве случаев происходит и доныне - в беспощадное преследование человеком своего былого соперника, ведущее к разрушению львиного "мира". Вслушиваясь в зов Батиана, я воображал, как мог слушать его первобытный человек, и думал об общих прошлых корнях моего и львиного племени. Как это говорится у почтенного зоолога Георга Шаллера: "Наше общее прошлое по-прежнему преследует нас. Когда мы слышим львиный рев, мы вздрагиваем, как вздрагивал наш первобытный предок. И вместе с тем радуется сидящий в нас хищник, видя огромные стада дичи..." Зов Батиана, который я слушал этим утром, знаменовал собой и то, что полностью состоялось возвращение львов в родную стихию, в тот мир, с которым они были разлучены из-за действий человека. Эти львы смогли вновь открыть для себя родной дом, осознать свое положение и роль в дикой природе. Я любил слушать призывный львиный рев, находясь со львами рядом. В эти моменты моя душа моментально наполнялась чем-то необъяснимым, без чего она казалась опустошенной. Но вот смолкал рык, куда-то в небытие закатывалось эхо - и душа снова ощущала необъяснимую неполноту... В любом случае, когда я слушал зов Батиана, на душе становилось светлее. Помню, однажды, когда Батиан начал свой зов, к нему подкралась Рафики, а затем прыгнула на него. Он воспринял это как умаление своего достоинства... Я неоднократно замечал, что призывный звук, издаваемый Батианом, был слишком громким даже для него самого, и после каждого сигнала он тряс головой из стороны в сторону - раскатистый рев явно причинял некоторый дискомфорт и ему самому... x x x Как я упоминал выше, в этот период я впервые заметил, что у сестричек Батиана начиналась течка. Однажды утром Рафики прибежала в лагерь одна, отколовшись от Фьюрейи и своего брата. Я обратил внимание, что сегодня она тянется ко мне больше, чем обычно, и притом не так, как в тот раз, когда она хотела, чтобы я следовал за ней. Она провела в лагере весь день, требуя моего внимания. Джулия заметила, что я в этот день дважды отлучался из лагеря и Рафики громко и протяжно скулила. Когда же я возвращался, она тут же кидалась ко мне. Ее поведение сначала озадачивало меня, а потом я сообразил, что ее действия вызваны течкой. Впоследствии, по мере взросления, ее поведение во время течки становилось все более изощренным и ревнивым. Она терлась задом о мои ноги, при этом зловеще ворча, с опущенными ушами, показывая, что требует любви! Я и поныне чувствую себя неловко, когда у Рафики начинается течка... Недавно мой приятель так прокомментировал этот сюжет: "Ну, теперь-то она наверняка поняла, что от тебя как потенциального партнера толку нет, и требовать у тебя любви - только время зря терять". И все-таки всякий раз, когда у нее начиналась течка, Рафики, в отличие от Фьюрейи, прежде чем уходить на поиски самца, сперва кидалась ко мне. Порой, поприветствовав, она обдавала мою грудь фонтаном мочи или же просто спокойно поливала одну из моих ног и оба ботинка. Да, любопытная ситуация! И так каждый раз... Однажды Джордж рассказал мне, что и он не раз попадал в такие щекотливые ситуации. Он рассказал, как несколько лет назад (когда ему уже перевалило за семьдесят) одна чересчур уж игривая львица с такой настойчивостью пыталась завести с ним знакомство, что бедняга принужден был залезть на дерево и сидеть там полдня, пока она окончательно не ушла. x x x Рев Батиана вкупе с течкой у его сестер снова зазвали к нам непрошеную компанию. Одним июльским утром мы с Джулией спали под открытым небом возле ограды лагеря, когда Батиан начал свою утреннюю песню. Мы проснулись и вдруг заметили в сумерках, в двадцати шагах от себя, проходящих львов. Поскольку их было трое, то я решил, что это мои львы, пока не появился четвертый. Сев прямо и прогнав сон со своих глаз, мы увидели, что двое из этой четверки были самцами, похожими на Батиана. Это была та самая четв?рка из племени Темного, которую я не видел уже много недель. Вдруг с севера со стороны Круга Тули, также донеслось рычание - я предположил, что это два молодых самца, с которыми я недавно встречался. Потом я назвал их Близнецами. Как только рев прекратился, раздался ответ с юга. "Темный", - подумал я. Наблюдая за четверкой из племени Темного, принюхивавшейся к Батиановым кустам, я стал подсчитывать, сколько же львов находилось в поле нашего зрения и слуха близ "Таваны" и в долинах Питсани. Считая с моими, получилось десять, принадлежащих к трем различным прайдам. Ни до, ни после в окрестностях "Таваны" никогда не насчитывалось столько разных львов сразу. Через некоторое время, с восходом солнца, четверка отважных из племени Темного ушла, зовы с севера и юга прекратились, и я удивлялся, куда делись мои львы. Час спустя, когда солнце уже взошло высоко, я вышел из лагеря поискать следы моих львов. Найдя их, я двинулся туда, куда они вели, полагая, что мои львы ушли подальше, чтобы уменьшить вероятность столкновения с обитавшими в этом регионе другими львами. След вел в направлении возвышенности на восток. На подходе к этому месту я был испуган вызывающим рычанием льва, повторившимся несколько раз. В лучах солнца с востока я увидел силуэт Темного - он зловеще приближался ко мне. Я заорал на него в надежде, что он отойдет назад и даст мне возможность спокойно отступить. Как бы не так! Темный продолжал наступать, грозно рыча. Я заорал на него; в ответ он прорычал нечто оскорбительное, но на какое-то время остановился. Я медленным шагом отступил назад, пытаясь скрыться в рощице мопановых деревьев и исчезнуть из поля зрения. Он - за мной. Я снова гаркнул на него, он же излил на меня свою ярость рычанием. "Кажется, он хочет проводить меня, до самого лагеря. А кто знает, может, у него на уме худшее?" - пробормотал я про себя. Я уже изготовился прибегнуть к предупредительному выстрелу в воздух, но, к счастью, до этого не дошло. После заключительного обмена мнениями (я криком, он рычанием) Темный милостиво разрешил мне отойти. Но, даже подходя к спасительной ограде, я постоянно оглядывался назад - вдруг он тихонько крадется за мной где-нибудь в кустах? Такое поведение Темного было крайне необычным - с тех пор, как я знаю этого царя саванн, он ни разу не преследовал меня. Тем же утром конфликт с участием Темного случился с южной стороны. Темный отступил на свою территорию Нижнего Маджале. Когда я поехал в этом направлении, мой друг, егерь Дэвид Марупане, сообщил, что Темного гоняли молодые самцы из его прайда и он, в свою очередь, пытался обратить их в бегство. Все это происходило неподалеку от "Таваны", но в пределах территории Нижнего Маджале. Вскоре я нашел свою компанию и, понаблюдав за ситуацией, понял, что произошло. Судя по всему, у одной из молодых львиц была течка, она-то и привлекла внимание старика. А двое его сыновей не давали своему отцу подступиться к львице. Поскольку Батиан теперь регулярно возвещал своим рыком, кто здесь хозяин. Темный редко посещал "Тавану". Но один из его последних визитов запомнится мне навсегда. Однажды утром я был разбужен шорохом у "Батианова куста" - его любимого мопанового дерева, растущего возле ограды. Он метил его особенно часто, скребя при этом землю. Накануне ночью мои львы были недалеко от лагеря; увидев за ветвями и деревьями желто-коричневую голову, я встал с раскладушки как был, в костюме Адама, шагнул в направлении льва и позвал: - Батиан... Батиан... Я был всего в одном шаге от ограды, отделявшей меня от дерева, и вдруг из-под него показалась могучая голова и густая массивная черная грива - Темный! И тут же из палатки до меня донесся встревоженный голосок Джулии: - Ты думаешь, это наши, Гарет? Не знаю, кто из нас испытал больший шок - я или Темный. Я завопил на него и отскочил назад; он тоже прыгнул в сторону и дал деру. Оказывается, он - я не знал этого - метил Батианов куст и был напугал моим внезапным появлением. Джулия наблюдала за развитием всего сценария и теперь, когда от сна у нее не осталось и следа, покатывалась со смеху; но у нее сделалась почти истерика, когда я, потрясенный неожиданной встречей, поспешил в палатку и стал спешно натягивать шорты. А что вы хотите? Когда всего в одном ярде от тебя стоит огромный взрослый лев, ты, как никогда, почувствуешь себя голым! Глава восьмая. КЛЫКИ И КОГТИ ПРОТИВ РОГОВ И КОПЫТ Начиная с июля у Рафики и Фьюрейи уже регулярно была речка. Тогда они всякий раз убегали на север в поисках самцов и часто находили их. Похоже, половая зрелость у львиц наступает, по крайней мере, на полгода раньше, чем у самцов. Видимо, обе сестрицы признали Батиана неподходящим партнером и уходили на поиски более зрелых. Фьюрейя удалялась от лагеря на больший срок, чем Рафики, ища компании то одного, то другого из Близнецов, обитавших в южной части Круга Тули. После брачного периода она снова появлялась в "Таване", терлась об меня шеей и задом - обычный у львов знак выражения привязанности, - и по запаху, которым от нее несло, было ясно, что она побывала у самца. При ее появлении приходили в возбуждение Батиан и Рафики, если они находились рядом, и принимались так тщательно обнюхивать ее, что ей приходилось отскакивать в сторону с коротким ворчанием, дабы избежать их вопрошающих носов. В этих случаях она всегда бросалась ко мне, выражая свою привязанность. Обычно она садилась ко мне как можно ближе, чтобы избежать бесцеремонного любопытства брата и сестры. Я всякий раз тщательно осматривал ее: нет ли признаков беременности. Всякий раз, когда Рафики и Фьюрейя отправлялись на поиски контакта с Близнецами, мы с Джулией принимались обсуждать, как нам быть, когда у наших "детей" неизбежно появятся свои. К сожалению, этот волнующий период был омрачен. Надвигалась другая проблема, заключающая в себе прямую угрозу как моим львам, так и остальным львам Тули: нашествие домашнего скота из Зимбабве. Тамошние безводные земли не могли прокормить даже те немногочисленные стада, что были у местного населения, и каждый год с наступлением зимы пастухи перегоняли через песчаное русло Шаше домашний скот - коров, коз и овец - на территорию соседней страны, Ботсваны, и притом на земли, предназначенные для обитания дикой фауны. В последние годы эта проблема особенно досаждала землевладельцам и управляющим заповедниками Тули. С приходом сезона дождей скот, нелегально находившийся на территории Ботсваны, перегоняли назад в Зимбабве, где он мог спокойно пастись в течение нескольких месяцев, и о проблеме забывали. Н