ив три  костра, мы всю ночь поддерживали огонь.
О сне не приходилось и  думать -  львы, осмелев в темноте, бродили вокруг то
поодиночке, то целыми группами, и я до рассвета не выпускал из рук ружья.
     На  следующий день я велел соорудить махан на ветвях дерева, неподалеку
от  одной из канн, и просидел там целую ночь, дрожа от холода под  проливным
дождем -  запоздавший в этом году дождливый сезон уже начался. Все напрасно!
Может  львов отпугнула  плохая  погода -  как бы то  ни  было, единственными
живыми существами посетившими в ту ночь тушу, были дикие свиньи.
     Линия  железной  дороги приблизилась к форту и  вскоре  дошла до Кафуе.
Здесь  началось строительство крупнейшего железнодорожного моста  в  Африке.
Наконец-то я мог  доказать свою правоту моим людям - носильщикам  из племени
вакагонде. Они никогда не видели железной дороги,  и все  попытки  объяснить
им,  что это такое, наталкивались на  вежливое недоверие.  Но торжество  мое
было  преждевременным  -   оказалось,  я  приобрел  у  вакагонде   репутацию
фантастического  враля! Дело в том, что описывая паровоз, я употреблял слово
"steamer",  и увидев тяжелую железную  машину, они никак не могли  поверить,
что ее движет столь невесомое вещество, как пар.
     Вскоре   пришло   известие,   что  "Туземная  Полиция   Баротсе"  будет
расформирована,  и  мы  оказались перед  выбором: переходить на  гражданскую
службу или выйти  в отставку, получив денежную компенсацию.  Я выбрал второй
вариант, сел  на поезд и вскоре был в Каломо. Так  и не  вылеченная до конца
лихорадка не отпускала меня, и я решил вернуться в Европу.


     <i>Глава V</i>
     <b>Снова к Кабомпо</b>

     В  Африке  не  следует  заранее  строить  планы:  все  равно  получится
наверняка по-другому. В Каломо я познакомился  с капитаном Ист-Ланкаширского
полка Лэммондом Хэммингом - он  только  что  вернулся из большой  охотничьей
экспедиции  в Португальскую Вост.  Африку  и  теперь собирался отправится  в
неисследованные области Валундаленда - земли, лежащие южнее Конго и Замбези.
Нам было о чем поговорить и мы быстро сдружились.
     Изнуренный минувшей  лихорадкой,  я как  уже говорилось, имел ввиду, не
откладывая,  возвращаться  в Европу. Однако когда во время очередной выпивки
Хэмминг предложил мне принять участие в путешествии в Валундаленд,  мой язык
тут же и с большим энтузиазмом произнес лишь одно слово: Конечно! И мы стали
готовиться.
     Наша  экспедиция  была   частной,   и  все   расходы  оплачивались   из
собственного кармана.  Мы раcсчитывали, что  охота  на  слонов и последующая
продажа  бивней  позволят  вернуть  потраченные  деньги. Целью  путешествия,
помимо  охоты,  было  картографирование  новых областей, их  этнографическое
описание,  сбор  коллекций  новых   видов   животных  и  растений,  а  также
минеральных  образцов. Коллекции мы  собирались  отослать в Европу,  а карты
безвозмездно предоставить английскому и германскому правительствам.
     Все  знакомые,   узнав   о  наших   планах,  единодушно  заявили,   что
отправляться  в  Валундаленд  без вооруженной охраны  в  несколько  десятков
человек  -  чистое  безумие. Разногласия  возникали  только при  определении
сроков  нашей  гибели  - через  три дня, через неделю и  т.д. Нас  не  очень
смущали эти  пророчества, мы полагали  что в  любом  случае  сможем обойтись
собственными силами.
     Хэмминг  брал в путешествие бескурковую  нарезную двустволку "экспресс"
400-го калибра (соотв.  10,2  мм).  Стрельба  из  нее  велась  400-грановыми
никелированными  пулями,  и заряд  в  60  гран  кордита  (нитроглицеринового
пороха) обеспечивал достаточно  высокую  начальную  скорость,  чтобы пробить
даже  слоновий  череп.  В качестве запасного служило многозарядное охотничье
ружье  303-го  калибра  (8мм),  переделанное под английский  патрон военного
образца.  Я взял с  собой крупнокалиберный однозарядный "экспресс" для охоты
на  слонов и  мое любимое  охотничье  ружье  системы  Мартини-Метфорд 303-го
калибра;  хотя  и  старое,  оно  сохраняло  великолепный  бой.  Наш  арсенал
завершали два тяжелых  армейских револьвера, пара шнайдеровских винтовок  на
случай самообороны и дробовик.
     Мы вышли  из  Каломо утром 11 мая 1906  года, и начало путешествия было
многообещающим. Хэмминг собирался сделать несколько прощальных визитов, и мы
условились, что я устрою первый  лагерь в  четырех милях от форта и  подожду
его. Он  уверял, что еще до  захода  солнца  непременно догонит  караван. Но
миновала ночь, а моего компаньона не видно, и я, чертыхаясь отправил людей в
Каломо  с  приказом -  обшарить  все  отели и клубы, и если господин капитан
достаточно протрезвел,  пригласить его в лагерь и показать  дорогу. К вечеру
слуги вернулись  с  обескураживающей  вестью:  Хэмминг  ушел из  Каломо  еще
накануне. Я  забеспокоился - он  был  неизвестно где, один посреди буша,  во
фланелевом  костюме,  белых  туфлях  и  без  оружия. Ночью  я не  мог ничего
предпринять, но наутро послал людей на розыски - и, как оказалось, напрасно:
вскоре Хэмминг сам объявился в лагере, целый,  невредимый и вполне довольный
жизнью.
     Сутки  без еды  и две  одиноких  ночевки под открытым небом -  и  это в
местности, славившейся обилием  львов - не казались ему событиями, о которых
стоило бы упоминать. Единственное, что доставляло ему  серьезное неудобство,
это невозможность побриться. Оказалось, в первый  вечер он потерял в темноте
наши следы и  только сегодня, наткнувшись на какую-то деревню узнал где  мы.
Всего за это время он прошагал около тридцати шести миль.
     Вскоре Хэммингу  неожиданно выпала  честь изображать  пастора -  лишнее
доказательство, что в Африке может  пригодиться любое  умение. Возле Мананзы
мы встретили некоего бура, который  попросил нас принять участие в печальной
церемонии - похоронах его ребенка (малыша сгубила черная лихорадка). Семья -
отец,  мать  и  полдюжины  детей  -  жила  в  традиционном  бурском фургоне,
запряженном  шестеркой  волов; перед нами  словно  возник осколок  "Большого
Трека". В задней части такого фургона ставится палатка, и под ней от борта к
борту  натягивают  множество  ремней - получается  огромный гамак, в котором
спит вповалку все семейство.
     С истинно  британской  решимостью  Хэмминг  принял на себя  руководство
траурной  церемонией.  Буры  плохо  понимали  английский,  и  он,  не  боясь
разоблачения, читал по карманному молитвеннику все подряд - если не ошибаюсь
там  промелькнула даже послеобеденная молитва.  Однако  наше сочувствие было
непритворным и я надеюсь, что мы хоть немного облегчили горе этих людей.
     Теперь  караван двигался  по  стране масхукулумбве  -  обширной саванне
усеянной  одинокими  деревьями. Кругом  бродили  многочисленные стада  диких
животных, но вскоре я  обнаружил, что не могу попасть из  своего "экспресса"
даже в  лошадиную антилопу. Проведенное расследование  показало, что  уже на
дистанции в сто метров пуля уходит на полтора  фута выше точки прицеливания.
Это задержало  нас на  день -  пришлось  опустить прицельную планку и заново
пристрелять ружье, т.к. я не хотел продолжать путь с неисправным оружием.
     Следующий  лагерь мы  разбили  уже  на  берегу Кафуэ.  Раньше тут  была
паромная переправа, но с завершением железнодорожного моста, караванные пути
переместились, и здешний пост закрыли.  Здания быстро ветшали.  Единственным
обитателем руин был невезучий еврей по фамилии Леви. Полгода назад он открыл
факторию  рядом  с  постом, но не учел,  что  поток  покупателей  иссякнет в
ближайшем будущем. Теперь  его свалила лихорадка, и он лежал в своей каморке
один одинешенек.
     Мы  собирались сделать  охотничью вылазку  в  ближайшие заросли  -  там
обитало много буйволов, но  задержались,  поскольку не  могли бросить Леви в
таком состоянии. На следующий  день неподалеку остановился караван торговцев
и они пообещали позаботится о больном.
     В местной деревне жило трое отставных аскари, знакомых мне по "Туземной
Полиции". Узнав о моем приходе, они  очень обрадовались и пообещали показать
все излюбленные уголки буйволов.
     Вдоль  берегов Кафуэ тянутся заросли камышей. Там попадалось много личи
- изящных  и очень чутких антилоп. Охота на них закончилась безрезультатно -
простояв  по  пояс  в воде  больше двух часов, я махнул  рукой на  антилоп и
вернулся в лагерь. За это время можно было настрелять  массу пернатой дичи -
на воде плавали стаи египетских и шпорных гусей,  но дробовика я  с собой не
взял, а тратить патроны с пулями не хотелось.
     Буйволиные тропы вели к камышам из густого подлеска. Собственно говоря,
это  были  не  тропы, а  хорошо  утоптанные  дороги  - казалось,  что  здесь
десятилетиями ходили слоны. Еще  до  рассвета  мы  с  Хэммингом  разошлись в
разные стороны  и  заняли  позиции  в кустах. Небо уже  светлело,  над рекой
стлался легкий  туман. Тишину нарушало лишь пение птиц и громкое стрекотание
больших цикад. И вот  показались буйволы  - не  меньше  сотни могучих черных
зверей, словно  вылепленных  из ночного  мрака. Они медленно  поднимались по
берегу, чтобы еще до  восхода перебраться  на  заросшие  кустарником  лесные
полянки.
     Когда стадо  было в пятидесяти метрах от меня, я прицелился  в крупного
быка и нажал  на спуск. Раздался хриплый  рев, и в ту же секунду все буйволы
громоподобным галопом обратились в бегство. Я успел перезарядить  "экспресс"
и взять на мушку  одну из коров, и снова громкое мычание показало,  что пуля
достигла  цели. Раненные животные скоро начали отставать,  и я махнул рукой,
подавая  сигнал бою.  Собаки, спущенные с поводков, помчались к  буйволам  и
вскоре остановили  их. Еще два выстрел и огромные  черные туши лежали у моих
ног.
     Одного буйвола я подарил проводникам. А вечером ко мне явился почтенный
чернокожий старец, который представился отцом  одного из отставных аскари. Я
постарался  оказать ему самый любезный прием, и старый джентльмен перешел  к
делу. Смысл его длинной и высокопарной речи сводился к тому, что он хотел бы
получить еще некоторое количество мяса. Я не  знал, сердится или  смеяться -
вот  уж  не  ожидал,  что  для  трех  человек,  даже   с  семьями,  окажется
недостаточным полтонны превосходной буйволятины! Все же  просьба  показалась
мне чрезмерной и расстались мы менее дружелюбно, чем встретились.
     Наш лагерь был расположен в чудесном, тенистом, очень живописном уголке
на берегу Кафуэ, но жить в нем оказалось невозможно. Причиной явились гиены.
С наступлением темноты они выходили на  охоту целыми стаями, и жуткие вопли,
хохот  и  завывание  наполняли весь  лес и  уже не  прекращались  до  самого
рассвета.  Наши  собаки  старались  не  отставать  от  них,  и  в результате
получался концерт,  описать который мне не  под силу.  Проведя две бессонные
ночи, мы сняли лагерь и вернулись к паромной переправе.
     Там все  опустело. Свежая  могила  указывала, что Леви  пополнил список
жертв  черной  лихорадки.  Так  же,  как  он,  умерло  бессчетное количество
европейцев,  пролагавших  в  африканском  буше  первые  пути  для  свободной
торговли, мира и обеспеченности.
     Теперь  мы направились по  уже  знакомой мне  дороге в  сторону Мумбвы.
Возле деревни вождя Кабанги было решено  задержаться на  пару суток -  здесь
представлялась хорошая  возможность поохотиться на  льва. В последнее  время
хищники  очень  осмелели и средь  бела дня  нападали  на  деревенский  скот.
Казалось  бы,  вождь  должен  обрадоваться  нашему намерению  и  постараться
всячески облегчить охоту  - его стадо  уже  не раз  пострадало от  нападений
львов.  Ничего  подобного.  Когда я попросил  продать  нам  пару  телят  для
использования в  качестве приманки, Кабанга погрузился в  раздумье. Наконец,
после  долгих колебаний и  уговоров,  мы  сошлись  в цене, но вождь выглядел
таким расстроенным, как  будто служить приманкой предстояло ему самому, а не
телятам, которых, кстати,  все равно  рано  или  поздно съели  бы  львы  - и
совершенно бесплатно.
     В деревню  вели две дороги, и  возле  каждой  наши  люди  соорудили  по
махану.  Перед  заходом солнца, пожелав друг  другу удачи,  мы  разошлись  и
заняли свои посты. Телят привязали в десятке метров дальше.
     Надо сказать,  что при  охоте на  хищных  зверей засидка на дереве дает
много преимуществ. Во-первых,  большой  обзор;  во-вторых,  возрастают шансы
охотника остаться незамеченным. Дело в том, что  хищники  всегда внимательно
осматривают  местность,  приближаясь  к  добыче,  и  легко  замечают  всякий
незнакомый или опасный предмет. Но вверх они смотрят гораздо реже, поскольку
обычно на деревьях нет  никого, кроме птиц и обезьян - существ на которых ни
один лев никогда  не обращает внимания. В-третьих, ветер  теряется  в кронах
деревьев,  и  вероятность того, что  зверь  почует  охотника,  во  много раз
меньше, чем на земле.
     Как только я устроился  на ветвях, за меня принялись москиты. Ни до, ни
после  той ночи мне не приходилось терпеть подобную  муку, и вдобавок нельзя
было ни прихлопнуть очередного  кровопийцу,  ни  почесать  укушенное  место.
Постепенно я  начал понимать, что охота на львов - действительно занятие для
героев.
     Около полуночи из зарослей вышла пятнистая гиена, прошла  мимо теленка,
оглянулась, постояла и медленно направилась к нему. Против ожидания, теленок
не проявил никаких  признаков страха - наоборот  он сделал  несколько  шагов
навстречу  зверю,  который мог -  в буквальном  смысле слова  - откусить ему
голову   одним   движением   челюстей.  Некоторое   время   они   дружелюбно
рассматривали  друг  друга,  потом  огромная  гиена  повернулась и затрусила
дальше; видимо она не успела проголодаться. Больше всего меня удивил громкий
отчетливый звук ее шагов - на слух  казалось, что по дороге идет  человек, а
не животное.
     Львы так и  не  появились,  и когда расцвело, я слез с  дерева, отвязал
теленка  и пошел  в деревню, усталый и изъеденный до  полусмерти. Оказалось,
что Хэмминг  не  стерпел пытки гораздо раньше - он  вернулся  в  лагерь пять
часов назад, предпочитая москитам ночную встречу со львом или леопардом.
     По иронии судьбы, в эту самую  ночь львы пировали в соседней деревне  -
они  вломились  в  загон для скота и  ни  в чем себе не отказывали.  Лишь  с
восходом  солнца  жители  объединенными  усилиями   сумели  прогнать  наглых
разбойников. Все это мы узнали уже значительно позднее.
     Наш караван  опять  двинулся в сторону Мумбвы  и через  три  дня достиг
селения  одного  из  знаменитейших  индун  племени  масхукулумбве,  великого
охотника  Какуа. Вождь  был  уже  стар, но  охотники всегда рады друг другу,
независимо  от возраста  и цвета кожи.  Он принял  нас очень  радушно, и  мы
задержались в деревне на несколько дней.
     Здесь  произошел прискорбный эпизод  в результате которого дружба между
Хэммингом и Жако дала трещину. В то утро голодный и усталый Хэмминг вернулся
с удачной  охоты.  На столе его ожидала яичница  глазунья,  на  изготовление
которой пошли  последние  яйца  - наши запасы были на исходе. Хэмминг послал
боя  за водой и стал  умываться,  предвкушая  королевский завтрак. Но  в тот
момент, когда  он  вытирал лицо,  дружище Жако  одним  великолепным  прыжком
достиг  стола, наклонился к тарелке и быстро запихнул  яичницу себе  в  рот!
Услышав испуганные крики слуг, Хэмминг обернулся, взревел, как раненный лев,
и бросился  на похитителя.  Жако  схватил  последний  кусок  глазуньи, сунул
подмышку и кинулся наутек, а Хэмминг, забыв усталость, преследовал его, горя
жаждой крови. Привлеченный внезапным переполохом, я вошел как раз в тот миг,
когда  мой  друг  изловчился и поймал маленького  бабуина за шиворот.  Через
секунду острые зубы впились ему в  руку,  и  он с проклятием отшвырнул  Жако
далеко  в сторону. Я  был  уверен, что обезьяна убита или, во всяком случае,
покалечена.  Но  Жако  поднялся, отряхнулся, подобрал  извалявшийся  в  пыли
драгоценный  кусок яичницы,  степенно отошел  в тень и не  торопясь закончил
свою трапезу. Он явно считал инцидент исчерпанным. Затем Жако подошел к нам,
забрался на стул напротив Хэмминга и самым дружеским образом заговорил с ним
о чем-то на обезьяньем языке. Не в силах больше сдерживаться, я покатился со
смеху, но Хэммингу в то утро изменило чувство юмора, о чем он и заявил прямо
и недвусмысленно.
     Вождь Какуа рассказал мне, как люди его племени охотились  на слонов  в
те  времена,  когда  огнестрельное  оружие  было   недоступно   для  негров.
Использовались два способа. В первом ключевую роль  играли, как ни  странно,
собаки.  Специально  обученные   своры  выпускались   на   одинокого  слона.
Возмущенный  внезапным нападением  нахальных шавок,  гигант останавливался и
пытался разметать их хоботом или  растоптать; собаки уворачивались,  и  слон
вертелся  на  месте.  В  то  время охотники,  пользуясь  тем,  что  внимание
огромного животного отвлечено, подкрадывались к нему сзади и вонзали копья в
слоновье брюхо,  стараясь загнать  их  как  можно дальше. Сразу убить  слона
таким   образом  удавалось  редко,  и  обычно  каждая  охота   стоила  жизни
одному-двух людям.
     Второй способ,  более быстрый и безопасный,  позволял охотиться даже на
слона  в стаде. Оружием  снова служило  копье,  но особого  рода: к прочному
шесту  приделывали  широкий  железный  наконечник  метровой длины,  с  остро
отточенными  краями.  На  другом  конце  копья  закрепляли  груз  -  тяжелый
деревянный  чурбак или большой камень.  Охотники  со своим  страшным оружием
заблаговременно  занимали позицию на высоком  дереве. Когда  слон оказывался
под  ними,  люди направляли копье  в  цель  и общими  усилиями  метали  его,
стараясь попасть  в шею или  под  лопатку.  Обезумев  от боли,  слон с ревом
кидался прочь,  но  торчавшее в  нем копье погружалось все  глубже и  вскоре
поражало жизненно  важные органы.  Даже если  бросок бывал не совсем  точен,
животное очень быстро погибало от потери крови. Жестокие способы, спору нет.
И  все же,  пока  применялись  только они,  стада слонов  были во  много раз
больше, чем теперь, когда у черных племен в изобилии появились ружья.
     Идя  вдоль  Кафуэ,  мы  пришли к  фактории  Дэвида  Райта.  Он как  раз
собирался  предпринять  путешествие  на   юг,  примерно  в   те  края,  куда
направлялись  и  мы.  Его предложение  -  проделать вместе оставшуюся  часть
маршрута - было принято с энтузиазмом: во-первых, в компании веселее, а Райт
был   отличным   охотником  и   опытным   путешественником;  во-вторых,  что
немаловажно,  у  него имелся  готовый штат  обученных  слуг.  Один  из  них,
Вильзони, стал впоследствии моим оруженосцем.
     Возле фактории  часть  людей  разбежалась, и  теперь нам  потребовались
дополнительные носильщики. Наш лагерь находился недалеко от деревни Калассы,
которому  я  однажды  помог  выпутаться  из неприятной  истории  (см. вторую
главу);  оставалось  надеяться, что вождь не забыл  оказанной  ему услуги  и
своих заверений в любви и преданности.
     Увы - Каласса принял меня более чем официально.  Он  никоим образом  не
может дать нам людей. Даже будь мы правительственной экспедицией, он смог бы
выделить не более одного-двух человек, да и то вряд ли. Просьба предоставить
проводника также была им отвергнута.
     В  конце  концов  я  потерял терпение, обругал старого жулика  и  велел
слугам схватить пятерых  человек и  привести в наш лагерь.  Иного выхода  не
оставалось  -  не  бросать  же  часть  груза посреди  буша.  Чтобы  удержать
новобранцев  от  немедленного дезертирства,  я  обещал  им  хорошую плату  и
гарантировал полную безопасность.
     В лагере,  обсудив  ситуацию, мы решили  разделиться:  я  форсированным
маршем дойду до Каземпы  и наберу необходимое количество людей, а  Хэмминг и
Райт,  не  торопясь, отправятся прежней  дорогой. Местом встречи  мы избрали
селение Кататалу.
     Путь до Каземпы оказался нелегким - меня опять стала трепать лихорадка,
и  приходилось спешить. В  форте также не обошлось без трудностей - окружной
комиссар Купман, с которым  я  был хорошо знаком, находился в отъезде, и мне
пришлось иметь дело  с его новым заместителем, желторотым юнцом  по  фамилии
Бэллис.  Подобно многим  очень молодым  людям,  занимающим  административные
посты  в  Африке,  он  составил явно  преувеличенное  мнение  о  важности  и
незаменимости  собственной персоны.  Да и обилие  почтительных  слуг  всегда
плохо   влияет  на   человека   с   не  очень   развитым   чувством   личной
ответственности. В общем, мне нелегко  было найти  с ним  общий язык - мои и
без того  скромные  дипломатические способности  заметно  уменьшились  из-за
усталости и лихорадки. Но набрать людей все же удалось, и 15 июля я вышел из
Каземпы с укомплектованным караваном. Здоровье по-прежнему оставляло  желать
лучшего.
     На пути в Кататалу произошла новая беда. Укусы цеце не прошли бесследно
для  верного старого Панча, и он начал слабеть. Следуя советам  вакагонде, я
пробовал  добавлять  ему  в  корм  измельченных мух -  этим способом племена
издавна  научились  иммунизировать  своих  собак.  Однако  в  данном  случае
лекарство не помогло, может  быть потому, что было применено слишком поздно.
Я  понимал, что  Панч  обречен,  но  не мог  заставить себя пристрелить его.
Поэтому  я велел сделать  нечто  вроде крытых носилок, и  дальнейший путь он
совершал в них.
     Идя вдоль  берега Мозамбези,  мы не раз слышали львиный рык, и жители в
один голос жаловались на обилие львов, взимавших с них тяжелую дань  скотом.
Мне  чертовски хотелось снова попытать  счастья в охоте на  царя зверей, но,
торопясь на встречу с друзьями я не мог позволить себе длительную остановку.
Кроме того, сохранялась опасность очередного  приступа лихорадки, и я не был
уверен,  что  выдержу  многочасовое  сидение в засаде. Пришлось  ограничится
покупкой  львиной  шкуры. Она  обошлась  мне  в  четыре отреза  ситца. Такая
дешевизна объясняется крайней редкостью появления европейцев в этом районе.
     Всякий раз, когда мы проходили какую-нибудь деревню, разыгрывалась одна
и  та  же  комическая сцена.  Увидев  караван,  туземцы  высыпали из  хижин,
поглазеть на гостей. Особый интерес всегда проявляли женщины.
     Болтая и смеясь, они с любопытством поглядывали на  носилки, гадая, что
за таинственная персона скрывается там. Я сам - загоревший,  часто небритый,
в рваной  одежде  - не привлекал  внимания чернокожих красоток;  меня обычно
принимали  за  начальника  охраны, сопровождающего "того,  кто  в носилках".
Каково ж было всеобщее изумление, когда  вместо ожидаемого важного европейца
из  носилок  вылезал мой бедный больной  пес! На  несколько секунд наступала
гробовая тишина, и затем следовал дружный взрыв хохота.
     В Кататалу я  поспел слишком  рано - Хэмминг и Райт еще  не пришли, и в
селении нас  явно не ждали. Увидев  выходящий  из  зарослей  караван, жители
разбежались  и  попрятались  в  лесу  - слишком  свежи были  воспоминания  о
карательной  экспедиции, не так давно  арестовавшей не  в меру воинственного
индуну  Кататалу  После  долгих  переговоров они  наконец поверили, что я не
правительственный чиновник  и  не имею враждебных  намерений, и  вернулись к
хижинам. Впоследствии между нами не возникало никаких трений.
     Бедный  Панч  умер  на второе  утро после  прибытия. У меня  оставалось
несколько молодых охотничьих собак, но они не могли  заменить старого друга,
и я очень горевал.
     Через  три  дня  в лагерь  явились Хэмминг и Райт;  у них все  обстояло
благополучно.  Мы  провели  в  окрестностях  Кататалы  еще некоторое  время,
охотясь, отдыхая и уточняя дальнейшие планы.
     Недалеко от  деревни протекала  небольшая  речушка, и  однажды утром  в
течении часа я поймал  там двадцать крупных  рыб, похожих на  сома. Наживкой
служили кусочки мяса. Удивительным было то,  что при  вытаскивании  из  воды
рыбы издавали громкие звуки - нечто среднее между  кваканьем  лягушки и лаем
болонки.
     Здесь же произошел любопытный охотничий  эпизод. Как то раз я выстрелил
в пуку, и антилопа  упала как подкошенная. Когда  я  подошел к ней  она была
безусловно  мертва, но  пулевой раны нигде не виднелось.  Получилась загадка
достойная  детективного  романа.  Лишь  после самого тщательного осмотра мне
удалось  установить  причину  гибели  животного.  Дело  в том, что  антилопа
паслась далеко от меня, в  высокой траве, и я стрелял целясь в  голову. Пуля
ударила в верхушку рога и срезала его.  Видимо, шок от мгновенного удара был
столь силен, что поразил мозг, передавшись через рог в череп животного.
     Пора было двигаться, и тут мы сделали неприятное открытие: значительная
часть наших патронов 303-го калибра пришла в негодность. При ударе  бойка по
капсюлю раздавался характерный металлический звон и лишь затем, после паузы,
следовал выстрел.  Ясно,  что такой режим  не  годится для  охоты, где успех
решают  секунды.  Положение  неприятное, но  делать нечего. Решив, что  надо
будет срочно научиться определять неисправные  патроны на  глаз, по внешнему
виду, мы свернули лагерь и 27 июля выступили в направлении Кабомпо.


     <i>Глава VI</i>
     <b>В неведомое</b>

     Местность  до  Кабомпо  была  мне  знакома  еще  со  времен  служебного
патрулирования.  Берега реки  обрывистые  и  крутые на  всем  ее протяжении;
тянущаяся  вдоль  русла  полоса  густого леса  предохраняет их  от размыва в
период дождей.
     Нас, видимо, уже ждали:  не успел караван остановиться на берегу, как с
той  стороны  отчалили две лодки.  Я уже  успел хлебнуть  горя  с  туземными
челноками,  но таких страховидных посудин, столь узких и валких,  мне еще не
попадалось. Однако выбора  не было,  да и вообще, мы старались  исповедовать
спасительный принцип: чем меньше думать  и говорить о переправе,  тем  глаже
она проходит. Инталла! Первым в один из челноков  бесстрашно забрался  Райт.
Усевшись с  высоко  поднятыми коленями, он тут же погрузился в свой  любимый
разбойничий роман и  уже не обращал внимания ни на что, в том числе на воду,
плескавшую  через борт при малейшей волне. Его  невозмутимость  одновременно
воодушевила  и  развеселила  всех  остальных,  и  переправа завершилась  без
осложнений.
     От северного берега  мы прошли около двадцати километров и остановились
возле  главной деревни  Махангвы; она  расположена на обоих берегах  речушки
Музонгвези.  Мы  разбили  лагерь немного  выше по течению; и  то, что  толпа
местных жителей не сбежалась посмотреть, как  мы ставили палатки и совершали
свой несложный туалет, явно показывало, что местный вождь - человек властный
и умный, способный контролировать действия своих импульсивных соплеменников.
Вскоре   нас   удостоил   посещением  сам   Махангва.   Это   был   типичный
аристократ-баротсе.  Тонкие  черты  лица,  довольно  светлая  кожа,   одежда
военного покроя  и даже  шнурованные сапоги на ногах - причем, в  отличие от
большинства  негров,  он держался в обуви уверенно и  элегантно  -  все это,
вместе взятое, делало  его похожим на европейца, и никто из нас не колебался
ни секунды, прежде чем обменяться с  ним рукопожатием. Я упоминаю эту деталь
потому,  что не только белые африканеры считали  унизительным для себя делом
подать руку чернокожему, но и сами негры в  то время еще не привыкли к этому
обычаю и находили его нелепым и излишне фамильярным.
     Махангва  был  родственником  Леваники,  так  что  в  его  жилах  текла
королевская  кровь.  Впоследствии  я  познакомился  с  одной  из   его  жен;
прелестными  чертами  лица  она  напоминала  скорее  индианку, чем  уроженку
Африки,  и отличалась  изяществом и  грацией, недоступными, как мне кажется,
никому из белых женщин.
     В беседе с Махангвой выяснилось, что мы еще не дошли до страны Ва'Лунда
и находимся на земле племени мамбунда; области вакагонде и мамбвера остались
позади. Махангва  не мог или не  хотел сообщить что-либо о слонах; но прочая
дичь, по его словам, водилась в окрестностях в изобилии, и он намекнул,  что
будет очень благодарен,  если мы  подстрелим  пару  бегемотов для обитателей
деревни.
     Пока мы разговаривали, жители принесли великолепную белую  муку. Но это
было не просо и не  кукуруза, как мне сперва показалось, а  маниока[3]. Наши
попытки  испечь  из  нее  хлеб  остались  безуспешными: даже при  добавлении
половинного количества пшеничной муки и удвоенной дозы  столь драгоценного в
буше  пекарского  порошка  получившиеся  лепешки  были тверды,  как  камень.
Впоследствии мы перешли на туземный способ: мука маниоки всыпается в кипящую
воду и варится до получения густой каши. Из нее мы делали клецки и, обмакнув
их в мед, с удовольствием ели.
     Несмотря  на  европеизированную  внешность,  Махангва  оставался  сыном
своего народа:  он страстно любил подарки. Мы щедро оделили его разноцветным
ситцем и искусственным жемчугом,  но вождь все еще не чувствовал себя вполне
удовлетворенным  -  как выяснилось, его  сердце тосковало  по  моему старому
дождевику армейского образца. Разумеется, я поспешил преподнести ему  плащ и
не  прогадал: обрадованный Махангва прислал ответный дар  - чудесную накидку
из выделанных антилопьих шкур,  национальную "парадную форму"  баротсе.  Эта
накидка сохранилась и до сих пор украшает стену моего кабинета.
     Мы тронулись в  путь  вдоль берега Музонгвези, но не  успели  сделать и
восьми километров, как ко мне подбежал бой и доложил, что пятеро носильщиков
(люди  Калассы)  побросали  грузы и скрылись.  Волей-неволей пришлось  снова
устраивать лагерь и  слать  гонцов  к Махангве.  Нашим посыльным  поручалось
изловить дезертиров,  если представится  такая возможность, или обратиться к
Махангве с просьбой дать нам несколько человек.
     Вождь  прислал  вежливый  отказ  - все его собственные люди  остались в
Лиалуи, и он  не  может ничем помочь. Мы не  хотели  без  особой  надобности
слишком обострять  отношения с одним  из  главных индун племени баротсе, но,
желая все  же достаточно четко определить свою позицию, велели передать, что
не  поколеблемся   наказать  даже  его,  племянника  самого  Леваники,  если
впоследствии окажется, что он дал пристанище нашим беглецам.
     Пересмотрев содержимое  брошенных ящиков,  мы  выбросили все,  без чего
могли  обойтись. Остальные  вещи  пришлось  присоединить к  выкладке  других
носильщиков, и караван двинулся дальше.  Дорога  шла сквозь  густые джунгли,
переплетенные  лианами;  заросли   доходили  до  самого  берега,   и   ветви
свешивались над водой. Эти леса занимают огромную площадь - весь бассейн рек
Конго  и Замбези представляет собой сплошной  лесной  массив. Многочисленные
болота делают путешествие по здешним краям особенно трудным.
     Ночью  у  меня  снова  началась лихорадка,  и на следующий день  я  еле
двигался - через каждые полчаса  приходилось останавливаться  и отдыхать. Не
желая подводить  друзей, я усилием  воли  заставлял себя  преодолевать  жар,
озноб и слабость, чтобы не тормозить движение каравана.
     Нужно было спешить - нас  подгоняла необходимость.  Было уже  ясно, что
рассчитывать  на верность  носильщиков  не  приходится,  и  удержать  их  от
дезертирства  мог только страх. Когда  мы углубимся  в страну ва'лунда, люди
уже  не рискнут бросить караван, понимая,  что  без  нас вряд  ли  выберутся
живыми. Если  же мы промедлим и число беглецов возрастет, то наше  положение
может стать  безвыходным - в том  смысле, что  не останется ничего  другого,
кроме как  возвращаться  в  Родезию,  где мы,  конечно,  сделаемся  всеобщим
посмешищем.
     Нам   не  раз  попадались  свежие  следы  буйволов,   но  было  принято
единогласное  решение -  не терять  времени  на охоту,  пока не  окажемся  в
Валундаленде. И мы шли дальше.
     Вскоре  нам попалась  покинутая  жителями деревня  -  как  впоследствии
выяснилось, одна из  деревень вождя Каконго, известного своими разбойничьими
набегами.  Осмотр показал, что люди  жили  здесь уже несколько  лет; об этом
свидетельствовали  многочисленные, побелевшие  от  солнца  и  дождей  черепа
антилоп,  прибитые  к  "священному  дереву".  До тех пор  мне не приходилось
видеть такой  любопытный способ  строительства: хижины были разборного типа,
из плетеных бамбуковых щитов, и накрывались сверху общей крышей  из огромных
кусков дерна; вся трава на нем сохранялась. При необходимости  щиты - стенки
хижин - легко опрокидывались, дерн снова занимал свое естественное положение
на  земле, и все  селение, таким  образом, исчезало бесследно. Видимо,  наше
появление застало  людей Каконго  врасплох,  и  они  разбежались,  не  успев
осуществить эту операцию.
     Конец июля -  середина сухого сезона, но москиты  ощутимо отравляли нам
существование, и страшно было представить, что здесь начнется, когда  пойдут
дожди.  Лес  становился все  гуще;  попадалось много каучуконосных деревьев.
Джума, старший  бой, когда-то занимался  сбором каучука для португальцев,  и
рассказал нам о применяемых для этого способах. Мы решили на досуге испытать
их все и посмотреть, не удастся ли придумать что-нибудь получше.
     Миновав  еще  одну  деревню  Каконго  -  она  скрывалась  в  прохладной
тамариндовой роще, но, по всем признакам, была уже давно покинута - мы вышли
на  заболоченный  берег Манинги.  Здесь даже имелся  мост,  но, посмотрев на
него,  все  решили,  что  лучше поискать  броды.  Вода  кое-где  доходила до
подбородка, но течение было слабым, и переправа прошла благополучно.
     На  противоположном, высоком, берегу  виднелась деревня; думая, что  ее
населяют  ва'лунда, мы  не удивлялись отсутствию  лодок и  вообще какой-либо
помощи  при  переправе. Однако  на  подходе к деревне нас  встретила большая
процессия  людей  племени   мамбунда  под   предводительством   очень  юного
индуны-баротсе.  В первый момент мы приняли это за враждебную демонстрацию и
приготовились к обороне, но быстро успокоились, увидев в числе идущих женщин
и  даже  детей.  Предводитель - звали  его  Чангонго,  и ему было  не больше
пятнадцати лет - приблизился к  нам, широко улыбаясь,  и  милостиво протянул
руку для поцелуя.  К  возмущению  свиты, этот дружественный жест встретил  с
нашей  стороны  самую  невежливую  реакцию:  отпихнув  желторотого  владыку,
Хэмминг,  а за ним и  весь караван,  проследовал в деревню и расположился на
отдых  в  тени большого  дерева. Было уже ясно,  что  мы - первые европейцы,
оказавшиеся в этих местах.
     Вскоре принесли  стул,  и  Чангонго  уселся  перед  нами.  В  разговоре
выяснилось, что он также приходится кем-то вроде внучатого племянника королю
Леванике;  оставалось непонятным, как он очутился в этой деревне, на границе
враждебного Валундаленда. Между  тем  местные жители, вооруженные кремневыми
ружьями,  копьями  и  стрелами, уже перемешались с  нашими людьми; оживленно
переговариваясь,  они  осматривали  и ощупывали  ящики  и даже непринужденно
присаживались  на  них.  Положение складывалось  критическое,  и требовалось
немедленно  предпринять  какие-то  шаги.  Тут  между  Чангонго  и  Хэммингом
состоялся  краткий  диалог;  я  привожу его дословно. Разговор  шел на языке
баротсе.
     Хэмминг: Вы всегда оказываете такой прием караванам европейцев?
     Чангонго: Мои люди еще никогда не видели белых, и  я  не знал, что этот
караван ведет белый человек.
     Хэмминг: Теперь ты  это знаешь. Кроме того,  ты знаешь, что мы устали и
голодны - скажи, принесут ли нам еду?
     Чангонго: О да, конечно. Я сейчас прикажу накормить вас.
     Он отдал короткое распоряжение,  и к нам направилась  целая процессия -
человек тридцать.  Со  многими и  очень сложными церемониями они преподнесли
провизию для каравана -  две  маленькие корзиночки  с мукой,  фунта по два в
каждой, и четыре яйца. Мальчишка явно  просто издевался над нами, но Хэмминг
невозмутимо продолжал:
     - Мы благодарны тебе за твой щедрый дар, о Чангонго - сейчас видно, что
ты достойный племянник короля Леваники,  известного своей неизменной дружбой
с белыми. Но все же скажи, как нам прокормить всех наших людей?
     Игра становилась все напряженнее, и парнишка начал нервничать.
     - У вас много всяких ящиков - в них, конечно, достаточно продовольствия
для  всех носильщиков.  А мы сами голодаем, и  я не  могу тебе  дать  больше
никакой еды, - в его голосе прорывались нотки раздражения и испуга.
     - Ну  подумай, Чангонго,  - ласково попросил  Хэмминг и  встал, держа в
руке одну из корзиночек с мукой.
     - Я  вас сюда не звал,  - злобно отвечал королевский отпрыск,  - и если
вам придется голодать, то лишь по своей собственной вине.
     В  это  время четверо  наших оруженосцев  приблизились  к собеседникам.
Хэмминг  погрустнел  и  задумался;  затем,  глядя Чангонго  прямо  в  глаза,
спросил:
     -  В  этой корзиночке  - вся  мука, которую вы можете уделить  нам? Это
действительно так, Чангонго?
     - Да! - выпалил юный вождь, и в ту же секунду Хэмминг спокойно и быстро
нахлобучил корзинку с мукой ему на голову со словами:
     - В таком случае, полагаю, будет лучше, если ты оставишь ее себе.
     Густо  напудренный  белоснежной  маниоковой  мукой,  Чангонго  в  своем
парадном  облачении индуны выглядел  настолько похожим  на циркового клоуна,
что я покатился со смеху. Он вскочил, собираясь, видимо, убежать, но сильная
рука Джумы мягко, но решительно удержала его на месте.
     В толпе  вокруг  нас послышались  возмущенные крики; мамбунда потрясали
копьями,  подбадривая  друг  друга.  Мы  не  двигались  и  сохраняли  полное
спокойствие,  хотя  наши   руки  лежали  на   рукоятках  револьверов.  Такая
невозмутимость,  резко  отличавшаяся  от   обычного  поведения  жестоких   и
трусоватых  португальских  метисов-мамбари,  произвела  куда  более  сильное
впечатление,   чем   любые   угрозы.  Первым   опомнился   наш  незадачливый
притеснитель. Он  успел  отряхнуться  и  склонился к нашим ногам с негромким
возгласом: "Калонга!" - приветствие,  с которым рядовой член племени баротсе
обращается к своему вождю. Тут же, как по мановению волшебной  палочки,  все
переменилось.
     Ружья и луки  куда-то  исчезли,  и  вот  уже  со  всех сторон  сверкают
дружелюбные улыбки, жители тащат мешки с мукой, корзины с яйцами,  связанных
кур и всякую всячину; начинается оживленная торговля. Давно бы так!
     Теперь, когда отношения наладились, мы решили задержаться здесь на пару
дней, передохнуть и  поохотиться. Я обещал Чангонго взять его с собой завтра
утром на охоту за  антилопами. На вопросы о слонах мы получили обычный ответ
-  "они  дальше, в  стране ва'лунда".  Скорее всего,  жители  просто  хотели
поскорее спровадить нас из деревни.
     Таким  образом,   перспективы  на   добычу  слоновой  кости  оставались
туманными. Было известно, что ва'лунда решительно препятствуют проникновению
европейцев  в   их  края,  пользуясь  всеми  имеющимися   средствами   и  не
останавливаясь ни перед чем. Их селения, как правило, хорошо укреплены, а на
лесных дорогах  устроены завалы; повсюду расставлены ловушки, и тропы усеяны
шипами. Эти  шипы, хотя и  не  отравленные - весьма  эффективное  и коварное
оружие. Представьте себе  палочку  из  твердого дерева, длиной около  десяти
сантиметров, похожую на остро заточенный карандаш. Ее до половины втыкают  в
землю  острым концом  вверх, утрамбовывают  и тщательно  маскируют  травой и
листьями.  Чаще  всего  их устанавливают возле пересекающих тропинку  корней
больших  деревьев:  не  видя,  что  находится  за  толстым  корнем,  человек
перешагивает через него и всей тяжестью наступает на шип. Для европейцев они
неопасны  -  деревянное  острие неспособно проткнуть подошву сапога;  а  вот
идущий босиком носильщик, наколовшись  на такой  шип,  получает  болезненную
рану и будет выведен из строя на несколько дней.
     Мы  услышали  историю  о  каком-то  белом - туземцы  называли его  Чама
Кунгулу - пытавшемся не так  давно проникнуть в  запрещенный район. Ва'лунда
убили  двух  его людей, и он был  вынужден  вернуться обратно.  Впоследствии
оказалось, что речь шла о Ларсене. В общем, чем больше я узнавал о ва'лунда,
тем тверже становилось мое решение основательно познакомиться с их страной.
     На  следующее  утро  мы  с  Чангонго отправились на охоту.  Берег  реки
постепенно  понижался, переходя  в  заболоченную равнину, обрамленную густым
лесом; это  излюбленные  места антилоп личи. По дороге  туда  нам  то и дело
попадались  ловушки, поставленные деревенскими охотниками. Делаются они так:
на  лесной  опушке  устраивается  заграждение  из  молодых деревьев, лиан  и
колючего кустарника - оно  тянется на  десятки  метров,  и  в нем  оставлено
несколько  проходов.  В  этих  проходах  на  земле раскладывается  петля  из
пальмового волокна. Рядом сгибают упругое молодое деревцо и закрепляют его в
этом  положении  с помощью другого куска веревки,  удерживаемой колышком;  к
верхушке деревца привязан свободный конец петли. Все  устройство работает по
принципу  мышеловки:  обходя  преграду,  антилопа идет  в  проход,  задевает
колышек  и  через  мгновение повисает  в воздухе. Охотнику  остается  только
вынуть добычу из петли и снова наладить ловушку.
     В период дождей мамбунда охотятся с лодок. Антилопы личи - очень чуткие
животные, и к ним редко удается приблизиться на расстояние  броска копья или
даже полета стрелы (туземные  луки бьют  недалеко и используются обычно лишь
для охоты  на птиц).  Но  в дождливый  сезон  река разливается,  и окрестные
низины  покрыты  футовым  слоем воды.  Этого  вполне достаточно  для  легких
плоскодонных лодок; даже заболоченные участки оказываются легкодоступными, и
антилопы, чьи движения  вода  только  сковывает,  становятся легкой  добычей
людей, вооруженных копьями.
     В этот день мне повезло: с расстояния от полутораста до трехсот шагов я
четырьмя  пулями уложил трех личи. Результат неплохой  и сам по себе, но для
меня  было важно  произвести достаточно  сильное впечатление на Чангонго.  К
сожалению, должен признаться, что впоследствии при охоте на личи и  пуку мне
не  раз случалось промахиваться по десять раз подряд,  так  что успех  в тот
день следует признать случайным.
     По словам моего чернокожего спутника, здесь водились и ситатунги. Я уже
давно  мечтал  поохотиться на этих редких и  красивых антилоп, но от попытки
добраться  до них  скоро  пришлось  отказаться.Начались пловучие острова,  а
ходьба  по  ним  для  неопытного  человека  равносильна  самоубийству. Такие
острова образованы скоплением  множества водяных растений; их корни и стебли
переплетаются,  образуя   "костяк"   острова.  Постепенно   все   промежутки
затягиваются  илом, ветер наносит  на них  пыль, песок и  семена  сухопутных
растений, и  через пару лет над бездонным болотом возникает чудесная зеленая
полянка, усеянная цветами; нередко там даже растут кусты, а иногда и молодые
деревца.  Но  внешность  обманчива, и  горе путешественнику, принявшему  эту
зыбкую  декорацию  за  твердую землю.  Через  несколько шагов ноги  внезапно
проваливаются   в   черную  грязь,  упругие,  перепутанные  стебли  растений
раздаются  в стороны, и человек уходит под воду. Зеленый ковер смыкается над
его головой, и спасение невозможно. Лишь долгая практика и особое чутье дают
возможность передвигаться по пловучим островам, не рискуя жизнью.
     Количество птиц на  этих болотах не поддается  описанию.  Каких  только
видов пернатых здесь  не  было: бесчисленные дикие  утки и  египетские  гуси
плавали  и  ныряли  меж островов;  по мелководью  важно  вышагивали  цапли и
королевские  журавли. Стаи пеликанов и  марабу то и  дело заслоняли солнце -
нигде больше мне доводилось видеть  их в таком количестве. Это был настоящий
рай для охотников за птичьими перьями; недоставало только фламинго.
     Забрав убитых антилоп, мы вернулись в лагерь.
     Ночи во время сухого сезона довольно холодны, и поскольку у нас не было
шерстяных одеял, мы воспользовались туземным способом  сохранения тепла.  Он
заключается в следующем: к вечеру в  лагере сооружался большой круглый шалаш
конической  формы,  но без крыши. В  центре  раскладывается костер; время от
времени часовой подкладывает в  него  топливо.  Вокруг  костра располагались
наши  походные кровати.  Снаружи  на  стенки шалаша наваливают  толстый слой
свежих веток с  листьями, так что  теплый  воздух не выходит  из щелей. Этот
способ -  он называется музасса - оказался очень действенным, и я рекомендую
его всем путешественникам, убедившимся, что и в Африке можно замерзнуть.
     Когда мы собрались уходить, Чангонго долго не  хотел давать проводника.
Парнишка  проникся  к  нам искренней привязанностью и  со слезами  на глазах
объяснил, что  никогда  не простит себе,  если поможет  белым  людям уйти на
верную гибель в страну ва'лунда, и  Леваника, конечно, строго взыщет  с него
за такую оплошность. Вероятно, ему очень хотелось  еще разок-другой  сходить
на охоту в  компании с европейцами, тем  более,  что  половина  добытой дичи
доставалась жителям деревни. Но  я прикрикнул на него, и Чангонго сдался: мы
получили двух проводников.
     Мы  направились  к  селению Катетамбинги  -  одного  из вождей  племени
ва'лунда.  До  него было  около  восемнадцати километров,  то  есть как  раз
дневной переход.
     Дорога  шла  по  высокому  берегу  Манинги. На  заболоченных лугах  и в
прибрежном  тростнике паслись многочисленные  антилопы - в основном личи,  и
лишь  изредка попадались пуку. Такая непропорциональность поначалу  удивляла
меня, так как  обычно эти виды встречаются примерно в равных количествах. Но
скоро все  разъяснилось  -  по словам проводников,  именно пуку становятся в
первую  очередь  добычей  местных  охотников,  поскольку  они  менее чутки и
предпочитают  болотам  кустарниковые  заросли и лесные опушки, где  охотнику
гораздо легче найти прикрытие и подобраться к животным.
     Уже на  подходе к деревне  мы  услышали  глухой  стук  тяжелых пестов -
женщины  ва'лунда  толкли  маниоку. Значит,  о нашем приближении  здесь  еще
неизвестно.  Это очень ярко показывало, что ва'лунда живут в полной изоляции
от соседей - в любом другом районе Африки весть о нашем прибытии обязательно
разнеслась бы за двое суток на полсотни километров вокруг.
     Остановив  караван,  мы  провели краткий  военный  совет.  Было  решено
вступить в деревню с  трех сторон, одновременно, по общему сигналу. Наиболее
простым и естественным  вариантом сигнала явился бы выстрел, но  он мог быть
истолкован  ва'лунда как начало нападения,  а  мы не  хотели  давать  им  ни
малейшего повода принимать  нас за врагов. По предложению Вильзони, ему, как
самому  голосистому, поручили издать протяжный крик - услышав его, мы войдем
в деревню.
     Все удалось как нельзя лучше. Вильзони взвыл не хуже пароходной сирены,
и в тот же  миг мы вышли  из-за деревьев. За каждым  из нас следовал десяток
слуг и  носильщиков; грузы под охраной  нескольких человек  были оставлены в
лесу. Наше появление ошеломило  ва'лунда своей быстротой и неожиданностью, и
они, застыв, кто где был, не пытались нам воспрепятствовать. Мы - трое белых
- оставили свои винтовки  в лесу, прихватив вместо них длинные  бичи из кожи
нильского бегемота. Кроме того, на поясе у каждого висел револьвер  - оружие
тогда еще малознакомое туземцам внутренних районов и  не привлекающее к себе
внимания. Когда наши отряды  уже сходились в центре деревни, какой-то парень
попытался  сорвать ружье,  висевшее на стене  его  хижины, но четырехгранный
конец  моего бича со свистом  опустился на его  голые плечи, и  он с  воплем
схватился за вздувшийся рубец. Я взял ружье и передал кому-то из слуг.
     Велев   всем   присутствующим  сесть   на  землю,   мы  спросили,   где
Катетамбинга, и к нам  тут  же  приблизились...  два маленьких,  до смешного
похожих друг на друга старичка. Это и был вождь со своим братом - они сообща
управляли  деревней.  Престарелые близнецы приветствовали  нас  по  сложному
ритуалу  ва'лунда,  включающему  многочисленные поклоны, хлопки в  ладоши  и
почтительные возгласы. Беседа шла на языке Мамбунда при помощи моего второго
оруженосца  Тома.  Прежде  всего  надо  было  показать,   что  настроены  мы
решительно  и  шутки  с  нами плохи; поэтому мы  велели  привести  человека,
схватившегося  за винтовку, и  объявили, что  каждый,  кто осмелится поднять
руку на европейца или его слугу, подвергнется строжайшему  наказанию. Однако
на первый раз, из уважения к Катетамбинге, мы прощаем его подданного. Тем не
менее, чтобы  привить  ему  понятие  о  хороших манерах, я приказал  тут  же
разломать на куски его ружье.
     Затем  мы  обратились  к вождю и произнесли  речь,  в  которой всячески
подчеркивали дружественный и мирный  характер нашей экспедиции. Все, что нам
требуется -  это возможность охотиться на их земле. Мы ничем не торгуем; все
услуги  и  вся  провизия,  которые  ва'лунда   предложат  нам,  будут  щедро
оплачиваться. Особая премия ждет тех, кто  сообщит о слонах.  Кроме того, мы
обеспечим защиту всем жителям в случае появления работорговцев.
     В ответной  речи Катетамбинга обещал нам  помощь  и  поддержку, выразив
готовность  не только снабдить нас провиантом, но  даже угостить  некоторыми
деликатесами - медом и медовым пивом.
     Язык ва'лунда  очень своеобразен.  Хотя его относят  к группе банту, он
совсем не похож на них по звучанию. Обилие щелкающих согласных напомнило мне
язык бушменов Калахари.
     Мы   были  очень  довольны  достигнутым  результатом,  но  впоследствии
выяснилось, что Катетамбинга питал к нам далеко не столь нежные чувства, как
желал показать.  Впрочем, обещанные  продукты,  мед  и  пиво для каравана мы
получили без проволочек.
     Кстати,  о  пиве:  оно приготовляется  из меда  и  воды  с  добавлением
каких-то  ягод.  Перебродив, напиток  приобретает кисловатый вкус  и  легкие
опьяняющие свойства. Мне оно не понравилось, но Хэмминг и  Райт, попробовав,
нашли его  вполне достойной  заменой европейскому пиву и  осушили по  целому
калебасу. Через пару часов они уже горько каялись  в своей невоздержанности,
и я  еще долго поддразнивал Хэмминга,  напоминая ему  о  славной  попойке  у
ва'лунда.
     В этой деревне  мы впервые встретились  с культом животного:  у границы
леса находилось скульптурное изображение  огромной  змеи,  очень реалистично
вылепленной  из  глины. Возле ее головы стояла деревянная миска - туда клали
торжественную  пищу для идола. Вождь объяснил  мне,  что  эта змея  охраняет
жителей  деревни  от другой,  живой, гигантской ядовитой  змеи, обитающей  в
окрестностях.  Я  поинтересовался,  чем  они   кормят   свое  пресмыкающееся
божество, и услышал в ответ: "О, она ест все, что ей дают, любые объедки."
     Мы  пробовали  узнать  что-нибудь  о  таинственном  "Чама  Кунгулу", но
ва'лунда  или действительно  ничего  не  слыхали  о  нем,  или  предпочитали
помалкивать. Вероятно, Ктетамбинга надеялся, что Ларсена уже нет в живых.
     Жители деревни держали  коз, и  на  ночь все  стадо запиралось в  общем
крытом  загоне;  я  обратил   внимание  на   основательную  постройку  этого
сооружения  -  оно  выглядело  крепче,  чем  хижины.  Вместо  двери  служила
загородка из толстых кольев, скорее даже бревен, весом около тридцати фунтов
каждое. На ночь они вставлялись  в специальные пазы в стенах загона, а утром
поочередно вынимались, и коз  гнали на пастбище.  Мне объяснили,  что  такая
конструкция нужна для  защиты от  леопардов  и  львов  -  когда  есть дверь,
хищнику часто удается вонзить в  нее когти, просунув лапу возле косяка. Один
могучий рывок,  и  дверь  сорвана. А  вытащить или выломать бревна звери  не
могут, и козы остаются в целости.
     В  лесу неподалеку  от  деревни я  увидел  самое  настоящее  кладбище -
многочисленные  могилы,  обнесенные  высокими  загородками. Земляные холмики
были  отмечены белыми  флажками. Игрушечные "хижины покойных", куда ставится
еда для  умиротворения  духов,  имели  размеры  большие, чем  это  принято у
вакагонде; их украшали какие-то магические  рисунки, смысл  которых  остался
мне  неизвестен. Как и многие другие  племена, ва'лунда верят, что  мертвецы
могут выходить из могил,  чтобы мучить  живых, и,  желая обезопасить себя от
подобных  неприятностей,  родственники  втыкают в  могильный  холмик даже не
один, а два кола - в головах и в ногах дорогого усопшего.
     Вечером  мы  сидели у огня в  самом  радужном настроении - было наконец
получено  достоверное  известие о  слонах. Достигнутые нами  дипломатические
успехи  казались надежными, любезность Катетамбинги  не иссякала, и мы легли
спать в твердой уверенности, что все трудности остались позади.
     Наутро нам выделили двух проводников - им предстояло провести караван к
селению Чипавы,  верховного  вождя племени.  Пройдя  шестнадцать  километров
вдоль берега, мы повернули к водоразделу между бассейнами Манинги и Макондо.
По мере  удаления от реки ландшафт менялся -  светлый лес  акаций  перешел в
густые  джунгли, и  носильщики с трудом прокладывали себе дорогу; тропу то и
дело  перекрывали  склонившиеся  ветви, переплетенные лианами.  К  вечеру мы
неожиданно натолкнулись на опустевшую деревню. Причина  ухода  жителей скоро
разъяснилась:  в  центре между  хижинами стоял украшенный затейливой резьбой
деревянный  гроб  -  здесь умер старейшина  или  индуна, и все  население по
обычаю перешло жить в другое место.
     Было  уже  поздно, и поскольку  рядом с  деревней  протекал  ручей,  мы
остановились  лагерем.  Этот  ночлег, как  и  последующие,  оказался  весьма
беспокойным.
     Началось с  того, что наши люди, пошарив на заброшенном  поле, принесли
целый  ворох маниоки. Подсушив корни перед  огнем, они добавили их к  своему
вечернему рациону,  и  последствия не  заставили  себя  долго  ждать.  То ли
сказалось несоблюдение обычной  процедуры обработки, то ли просто ворованное
не  пошло впрок,  но вскоре  у  всех  начались  жестокие  колики,  и  лагерь
превратился в подобие  больничной  палаты  во время эпидемии холеры. Хэмминг
действовал со своей обычной решимостью: достав бутылку кротонового масла, он
щедро  наделил им всех страждущих. Это лишь усугубило положение: носильщики,
до тех  пор только жалобно стонавшие, теперь  уже вопили благим матом.  Но в
конце концов снадобье  подействовало,  и они  исчезли  в  ближайших  кустах.
Кротоновое масло - очень сильная штука.
     Около  полуночи  снова  поднялась суматоха. На этот раз причина была  в
проводниках - оба они  ухитрились сбежать,  хотя  и легли спать между нашими
боями. Мы сделали надлежащие выводы о том, каких  событий  следует ожидать в
недалеком  будущем, велели  разложить  новые  костры  и  выставили  часовых.
Остаток ночи прошел спокойно.
     Утром было решено перевести караван на военное положение: людям раздали
запасные винтовки. Затем мы тронулись вдоль ручья.
     Через два километра лес  стал редеть,  постепенно  переходя  в  широкую
луговину. Скоро стали  попадаться маниоковые поля - верный  признак близости
селения. И  действительно, вдали, на другом берегу  ручья,  виднелся высокий
частокол, за которым поднимались крыши хижин.
     Теперь уже мы шли не в одиночестве.  В бинокль можно было заметить, что
на краю леса  то и дело  показываются черные  фигуры, вооруженные ружьями, и
число  их  все  время  возрастало. Мы  решили пока  не обращать  внимания на
возможных   противников  и  начали  переправу  через   ручей.  Берега   были
заболочены,  и  в  течение  получаса мы являли  собой  идеальный объект  для
нападения,  так как находились на совершенно  открытой местности  и были  по
колено в воде. Сложив грузы на землю, мы направились к ограде.
     Ворота были  заперты. Когда мы приблизились, со  стороны леса раздалось
несколько  выстрелов,  и затем наступила тишина -  она казалась угрожающей и
заметно действовала на нервы; каждую секунду  мы ожидали  залпа.  Я приказал
взломать  засов,  и  против  ожидания  нам  никто  не препятствовал. Войдя в
деревню, мы увидели ва'лунда - люди молча стояли и сидели возле хижин, глядя
на пришельцев без особой враждебности. Их ружья висели на стенах.
     В  глубокой тишине  наш отряд прошествовал к  центру деревни, и в  этот
момент прогремел выстрел. Кто стрелял, осталось неизвестным; думаю, что один
из ва'лунда случайно или с перепугу разрядил ружье в воздух. Наши люди имели
строгий  приказ не открывать огня без непосредственной угрозы  для их жизни.
Как бы то ни  было, звук выстрела словно  пробудил деревню от спячки, оказав
самое  энергичное  и  удивительное  действие:  в  мгновение  ока все  жители
кинулись врассыпную - с обезьяньей ловкостью перебираясь через частокол, они
стремглав мчались к лесу. Наши носильщики успели задержать часть беглецов, и
мы решили  пока  оставить  их  в  качестве  заложников.  Среди пленных  было
несколько женщин, которым позволили уйти. Это оказалось большой ошибкой, но,
не  зная обычаев  ва'лунда,  мы не  хотели  слишком озлоблять племя. Позднее
выяснилось, что взяв заложниками именно туземных дам, можно было бы избежать
многих затруднений и неприятностей.
     Оставив   пленников  под   присмотром  Джумы  и  нескольких  слуг,   мы
отправились вслед за беглецами - так или иначе, нам требовалось установить с
ними какой-то контакт.  В лесу то и дело попадались маленькие  деревушки, по
нескольку хижин в  каждой, оставленные жителями.  Нам  приходилось прилагать
постоянные усилия, чтобы  удержать  слуг  от желания разорить  и  сжечь  все
поселения  врага.  Сделав людям строгое внушение,  мы  пошли  лишь  на  одну
уступку - разрешили им брать с собой все съестное, что удавалось найти.
     Кое-где  мы  видели стариков и старух, слишком дряхлых, чтобы спасаться
бегством;  сидя у  хижин, они покорно ждали решения  своей  участи.  В таких
случаях  я  оставлял в деревне часового -  он  должен был  охранять покой  и
безопасность, пресекая  любые попытки наших носильщиков обидеть или ограбить
беспомощных стариков.
     Во многих хижинах валялись брошенные луки и стрелы. В моменты опасности
ва'лунда  предпочитают  пользоваться  огнестрельным  оружием,  в  котором не
испытывают недостатка.  Эти  ружья,  заряжающиеся с дула, изготавливаются  в
Португалии  специально  для  сбыта  диким  племенам  Африки;  их  в огромных
количествах  доставляют  на  Западное  побережье,  откуда они  проникают  во
внутренние районы  с караванами  мамбари.  Ружья  очень  легкие,  с  длинным
стволом, стенки которого так тонки, что для меня оставалось загадкой, почему
они не разрываются при первом же выстреле.
     Не  было сомнений, что караван  работорговцев -  не редкость  в здешних
краях; об этом  свидетельствовало обилие  дешевых португальских безделушек и
искусственного   жемчуга    во   многих   хижинах.   Еще   более   наглядным
доказательством  служили две  женщины  с очень  светлой, почти белой  кожей,
увиденные нами в первой деревне - несомненный результат смешения двух рас.
     Кое-где попадались разные идолы, раскрашенные  белой  и красной глиной;
об их  именах и назначении оставалось только гадать.  Вообще  я  до  сих пор
жалею, что в ходе своих путешествий не уделял достаточного внимания изучению
языков  тех  племен,  с которыми  приходилось  иметь дело. Из-за  этого  мне
остались мне остались неизвестными многие интереснейшие черты их  культуры и
нравов, и восполнить этот пробел я, к сожалению, уже не смогу.
     Убедившись в  бесполезности  преследования, мы повернули обратно. Стало
очевидно, что главное селение, ставка вождя Чипавы, находится где-то дальше.
Между тем близилась ночь, и следовало позаботиться о ночлеге.
     Мы  решили  соорудить  нечто вроде  укрепленного  лагеря.  Выбрав сухую
открытую площадку в стороне от деревни, носильщики натаскали веток, и вскоре
были готовы четыре  огромных шалаша-"музассы": три в вершинах треугольника и
один в центре - он предназначался для пленников. По периметру возвели ограду
из колючих кустов. Готовое сооружение напоминало сделанную  из хвои и листвы
пародию на средневековый  замок.  Разложив костры, мы  поужинали,  выставили
часовых и улеглись спать.
     Около  полуночи  на  другом берегу  ручья поднялся  шум  -  раздавались
воинственные  крики,  затем прозвучало  несколько выстрелов.  Хэмминг и Райт
схватили винтовки и приготовились к  обороне. Но я уже составил определенное
мнение  о боевых качествах ва'лунда,  к тому  же очень устал. Отказавшись от
участия  в смертной  битве,  я  повернулся на другой  бок и, пожелав друзьям
спокойной ночи, закутался  в  одеяло.  Мое  спокойствие подкреплялось  очень
простым  соображением -  ружья ва'лунда били не больше, чем на полторы сотни
шагов, а расстояние от лагеря до деревни и до границы леса составляло добрых
триста. Попытка же штурма представлялась мне совершенно невероятной.
     Таким образом, мы никак не реагировали на устрашающие демарши ва'лунда.
Потратив еще  около  часа  на  крики  и стрельбу, отважные  воины скрылись в
темноте,  глубоко  уязвленные нашей бесчувственностью.  Остаток  ночи прошел
спокойно.
     Утром,  отобрав  восемнадцать носильщиков, зарекомендовавших себя лучше
прочих, мы  велели им переложить грузы  на наших пленников; каждый  человек,
идущий налегке,  отвечал за сохранность груза и арестанта. Мы рассудили, что
ночное  нападение дает  нам право  применить хотя  бы  такую меру взыскания,
позволившую к  тому же использовать "вражеские силы" для облегчения дорожных
тягот.
     Тропа по-прежнему шла  через  густые джунгли.  На протяжении всего пути
нас сопровождали вооруженные  ва'лунда - прячась за деревьями, они двигались
параллельно  каравану,  а  с  наступлением темноты опять  начиналась пальба.
Поскольку  выстрелы  не  причиняли  никому  ни  малейшего  вреда,  мы решили
воспринимать их как ежевечерний почетный салют.
     Через  два  дня,  3  августа  1906  года,  между  деревьями  показались
многочисленные  хижины.   Мы  направились  к  селению  в  очень  приподнятом
расположении духа - сегодня нам впервые попались свежие следы слонов.


     <i>Глава VII</i>
     <b>В стране ва'лунда</b>

     Мы были приятно  удивлены - навстречу каравану из деревни вышел вождь в
сопровождении свиты, чтобы приветствовать нас и пригласить отдохнуть под  их
кровом. Ва'лунда всячески старались выразить свою  радость  по поводу нашего
прибытия:  "морена" (господин)  - единственное известное  им слово на  языке
баротсе -  слышалось  со  всех сторон. Наученные горьким опытом, мы поначалу
отнеслись  к  этим дружеским излияниям с  большим  недоверием, но  скоро все
разъяснилось.  Местный  вождь  Чевула находился в состоянии  войны со  своим
могущественным  соседом  Чипавой,  и  теперь,  увидев  европейцев,  надеялся
заручиться ценной поддержкой.
     Учитывая  заинтересованность  Чевулы  в  нашем  присутствии,  мы решили
устроить  возле  деревни более  основательный  лагерь, чем  "музасса", чтобы
провести тут несколько дней, поохотиться и разведать обстановку. Вскоре были
готовы  несколько  тростниковых  хижин,  в  которых  мы  и  разместились  со
всевозможным комфортом.
     Люди  Чипавы по-прежнему не  оставляли  нас  в покое, и  с наступлением
темноты в  лесу  начиналась пальба. Я опасался,  что они  попытаются поджечь
лагерь, и на  всякий случай велел соорудить "пороховой  погреб"  -  глиняную
землянку с толстыми стенами и крышей, куда мы сложили ящики с патронами.
     Наши противники не показывались, а преследовать их с густых джунглях не
имело  смысла.  Но  вскоре  произошел  инцидент,   исчерпавший  запас  моего
терпения:  двое  людей,  посланные  в  соседнюю  деревню,  чтобы  попытаться
сторговать  продовольствие, были с позором изгнаны  и вдобавок  избиты. Мы с
Райтом решили дать урок сторонникам Чипавы.
     Наш отряд в количестве пятнадцати человек окружил деревню, и дальше все
пошло  по  знакомой  схеме жители  бросились наутек, а  слуги  хватали  кого
придется.  В результате было  задержано несколько десятков  человек, которых
доставили в наш лагерь. Теперь встал  вопрос - что нам делать с такой оравой
пленных? Единственно разумным представлялось отпустить их к Чипаве - ведь мы
не теряли надежды на  установление хороших  отношений со всеми  ва'лунда,  и
надо было  использовать  каждую возможность.  Через  несколько  минут зычный
голос старшего боя доложил, что приказание исполнено,  и мы  вышли из  своих
хижин  - Хэмминг, Райт и я. К нашему недоумению, вся толпа тут же повалилась
на колени. Лежа на  песке, люди на все лады умоляли сохранить  им  жизнь. Мы
смотрели то  на  них, то друг на  друга, не понимая, в чем  дело, и  наконец
обратились за разъяснениями  к нашему  переводчику Тому. Все оказалось очень
просто.  Совершенно  случайно  мы,  не сговариваясь, в одно  и  то же  время
занимались чисткой ружей. Услышав,  что пленники  собраны, мы вышли, держа в
руках  кто  наполовину  разобранную  винтовку,  кто   только  что  смазанный
дробовик, кто  револьвер. Увидев  нас,  как  им  показалось,  во  всеоружии,
ва'лунда решили, что их час пробил - сейчас состоится массовая казнь.
     Мы были смущены таким недоразумением, но  тут же решили, что это даже к
лучшему  и  усилит  требуемое впечатление.  Успокоив  и  ободрив  людей,  мы
снабдили их небольшими подарками и отправили восвояси, велев передать Чипаве
приглашение прибыть в лагерь для переговоров.
     Здесь я позволю себе небольшое отступление, чтобы рассказать читателю о
племени в целом.
     Происхождение  ва'лунда, как  и большинства других  африканских племен,
точно не установлено.  Считается,  что их родина - окрестности озера  Мверу.
Отдельные племенные группы говорят на  разных языках, отличающихся настолько
сильно, что люди, формально принадлежащие  к одному народу, не понимают друг
друга и пользуются при общении языком баротсе или мамбунда.
     В  своей  книге  "В дебрях  Баротселенда"  полковник  Хардинг упоминает
верховного вождя  ва'лунда по  имени  Чинти, живущего на  Кабомпо. Я  немало
постранствовал  по обеим  берегам этой реки, но ни  разу  не  слышал о таком
вожде; не  знают о  нем и местные уроженцы. Думаю, что  в ходе  многократных
искажений так трансформировалось имя Чипавы.
     Ва'лунда  постоянно враждую  с  окружающими племенами и друг  с другом.
Непрерывная  война  наложила на их быт отпечаток. Деревни всегда  спрятаны в
густых  джунглях,  а ведущие к  ним  тропы  идут  зигзагами.  Возле  каждого
поворота  находится   замаскированное  "укрепление"  -  несколько  землянок,
укрытых  в  чаще,  откуда  можно  обстреливать  приближающегося  противника.
Впрочем, эти войны -  шумное,  но обычно довольно безобидное  препровождение
времени. Происходят они следующим образом.
     Один вождь посылает  другому весть об объявлении войны, после чего  оба
собирают воинов.  Две армии сходятся в  условленном месте -  чаще всего  это
равнина или  большая поляна в джунглях.  Находясь на  безопасном расстоянии,
противники разряжают друг в  друга  ружья, и тот,  кто сумел проделать все с
большим шумом и криком,  оказывает победителем. Побежденные - ни один из них
не получает и царапины - обращаются в бегство, а победители преследуют их по
пятам, вопя как можно страшнее и сотрясая воздух новыми  залпами. Ворвавшись
во вражескую деревню, отважные  воины хватают свою законную добычу - женщин.
Как правило, никто из последних даже не пытается убежать  или спрятаться. Им
предстоит стать заложницами и жить  в деревне победителей, пока посрамленные
мужья не выкупят  своих  супруг.  Выкуп  уплачивается  по-разному  - ситцем,
порохом, козами или чем-нибудь еще. Невыкупленных продают в рабство.
     Надо  сказать, что  все время, пока пленные женщины  находятся  в чужой
деревне, обращаются с ними хорошо, и специальная стража следит, чтобы они не
претерпели  никакой обиды. В общем, эти  войны больше  похожи на  игру,  и в
каждой  хижине хранится  несколько свертков ситца или  коленкора - именно на
случай выкупа.
     Внешне  ва'лунда -  хорошо  сложенные  люди среднего роста с  приятными
чертами лица,  напоминающими масаев. Несмотря на  пристрастие к  европейским
тканям яркой расцветки,  они  предпочитают не  использовать их, а собирать в
качестве сокровищ. Одежда мужчин, как и  у баротсе  - накидка  их выделанных
антилопьих  шкур.  Женщины  -  многие их  них весьма  миловидны, с  довольно
светлой кожей - не склонны  прятать красоту и обычно довольствуются костюмом
их нитки искусственного жемчуга, пару раз обернутой  вокруг бедер; спереди и
сзади к ней прикреплены небольшие плетенки их травы или пальмовых волокон. В
шкуры  одеваются лишь в торжественных случаях  -  это нечто вроде  вечернего
туалета европейских дам.
     У ва'лунда есть  некоторые понятие о законе  и праве.  Все проступки  и
преступления   наказываются   с  помощью   штрафов.   Исключением   является
колдовство,  отнесенное  к  разряду  "государственных  преступлений".  Любое
стихийное  бедствие или несчастье, затрагивающее все племя -  засуха,  падеж
скота, гибель  урожая  и т.д. -  считается  результатом зловредных  действий
затаившегося колдуна. Тотчас  начинается взаимный  повальный розыск. Процесс
судопроизводства очень  прост:  несчастный, обвиненный в  колдовстве, должен
пройти процедуру "Божьего суда", а именно  - сунуть руку в горшок  с кипящей
водой.  Невиновность  считается доказанной,  если на  руке  нет следов ожога
(хотя логичнее было бы обратное мнение). Удивительнее всего, что многие люди
сумели  выполнить  такое условие. Как  мы  объяснили, для этого  руку  перед
испытанием незаметно покрывают  тонким слоем специального состава из жира  и
воска.
     Ва'лунда  -  прирожденные  охотники  и  следопыты,  уступающие  в  этом
отношении только бушменам. Кроме охоты, они занимаются  сбором дикого меда и
даже  освоили некое примитивное  пчеловодство. Вокруг  каждой деревни  можно
найти  несколько грубо выдолбленных колод-ульев: они лежат  и стоят прямо на
земле в укромных тенистых  местах.  Эти ульи -  достояние деревни и в  то же
время  предмет  поклонения. Чужак,  посмевший забрать мед,  будет выслежен и
убит как святотатец.
     Никаких злаковых культур ва'лунда не знают и не выращивают, ограничивая
свой рацион  маниокой и дикими плодами.  А с тех пор как  появился  спрос на
сырой  каучук, они занялись еще  и  сбором каучуковых корней. Это дает всему
племени постоянный  и  верный  заработок,  или,  точнее  говоря,  постоянную
возможность  выменивать  у  мамбари  на  загустевший  сок   ружья,  порох  и
украшения.
     В общем, можно сказать, что  жизнь  лесных ва'лунда течет  беззаботно и
легко, чем, вероятно, и объясняется их  упорное нежелание  идти на контакт с
чужеземцами. Ва'лунда  прекрасно знают,  что живут  лучше соседей,  и боятся
потерять свое привилегированное положение.
     Вскоре нам  удалось получить достоверные  вести о Ларсене - его  лагерь
находился в трех переходах от нас, в  Чезерезере. Впервые об этом знаменитом
охотнике на слонов я услышал от майора Гардена. Ларсен прошел Челенду, когда
я сопровождал  к  границе  арестованных португальцев.  Мы были, так сказать,
заочно  знакомы -  я  передал  ему через вождя  Мтамбо  несколько  ящиков  с
продовольствием, а он оставил мне  письмо, в котором благодарил  и приглашал
поохотиться вместе с ним.
     В деревне Чевулы не нашлось  никого, кто  бы знал дорогу  в Чезерезере.
Это может показаться маловероятным,  но сплошь и рядом  люди из сравнительно
близких  селений  действительно плохо  осведомлены о  своих соседях. Причина
очень проста: если охотник уходит слишком далеко от дома, он наверняка будет
пойман  собственными  соплеменниками  и  продан  в  рабство. Таким  образом,
наиболее любознательные в первую очередь попадают в караваны мамбари.
     Наконец мне удалось уговорить двух  молодых людей - хотя они и не знали
кратчайшей  дороги, но все же ориентировались  в  окрестностях,  и  десятого
августа мы тронулись в путь.
     Поскольку  мои проводники  боялись  идти через районы,  занятые  людьми
Чипавы, пришлось воспользоваться слоновой  тропой. Это удлиняло дорогу,  а я
чувствовал приближение очередного приступа  лихорадки.  На  второй  день мне
стало совсем худо. Переправившись через Макондо, мы остановились лагерем.
     Вечером вдали  послышалось несколько  выстрелов,  и  я послал охотников
узнать  - не  возьмутся ли неизвестные охотники проводить нас до Чезерезере.
Через  полчаса оба парня прибежали обратно:  "Господин, мы пропали!  Военный
лагерь Чипавы совсем близко!" Но у меня уже не было сил даже выругаться.
     Когда  стемнело,  вокруг  лагеря  поднялась стрельба - нас  обнаружили.
Передав Вильзони запасную винтовку,  я велел  ему  не жалеть патронов,  и он
усердно палил во всех направлениях. Сам я, стуча зубами, завернулся в одеяло
и лег поближе к  костру.  Никакая  сила  в мире не заставила  бы меня сейчас
взяться за  оружие. Голова  раскалывалась от боли, в  глазах двоилось, и мне
было все  равно - нагрянет  ли  Чипава  со всем своим  воинством,  или стадо
слонов  ринется  топтать  лагерь, я не двинусь с  места.  Но  стрельба скоро
утихла, и мы, выставив часового, легли спать.
     Наутро  мне полегчало, и можно было идти  дальше.  Лагерь  ва'лунда уже
опустел: все вояки разбежались. Нам достались трофеи - несколько кур, чему я
чрезвычайно обрадовался.
     К полудню  четвертого дня мы наконец увидели укрепленный лагерь Ларсена
- он располагался на холме, над  покинутой деревней.  При  нашем приближении
оттуда вышел  долговязый, изможденного вида  европеец с  ружьем наизготовку.
Это был  мистер  Кубитт. Познакомившись с Ларсеном около  месяца  назад,  он
неосторожно принял  приглашение датчанина  отправиться на совместную  охоту,
плохо представляя, какого  рода жизнь ему  предстоит вести.  Сейчас,  приняв
песню,  которую пели мои люди,  за боевой  клич, он готовился дорого продать
свою жизнь.
     Хозяин  лагеря появился лишь на  следующий  день. Ларсену было  уже  за
пятьдесят,  и  он  представлял  собой  яркий тип  охотника  старого  закала:
невысокого роста, крепко сбитый и наделенный невероятной физической силой, с
густой  рыжеватой   бородкой.  При  незлобивом,  в  общем-то,  характере  он
отличался чрезвычайной вспыльчивостью, малейшее противоречие повергало его в
приступ ярости - и горе тому, кто оказывался у него на пути в такие моменты.
Ясно,  что  человеку  подобного  склада  было  нелегко наладить отношения  с
туземцами,  и  Ларсен  хлебнул куда  больше неприятностей,  чем  выпало нам.
Носильщики  ва'лунда  давно   разбежались,  и  лишь  несколько  баротсе  еще
сопровождало  его  в охотничьих  вылазках. Кубитту приходилось оставаться  в
лагере  и  нести  охрану. Его компанию составляли несколько туземных женщин,
исполнявших  обязанности слуг  и поварих.  Среди  них  была  некая  старуха,
пользовавшаяся у себя на родине славой великой колдуньи. Когда-то, в прежние
времена,  ей приносили человеческие жертвы - ежегодно старая ведьма получала
маленького  ребенка,  которого  убивала  и  съедала через несколько месяцев.
Кубитт, хотя и уверял, что не верит этим россказням, явно старался держаться
от нее подальше.
     Посоветовавшись, мы  с  Ларсеном  решили отправиться  обратно  к нашему
лагерю Чевулы,  поскольку вероятность  встречи со слонами  была  одинакова в
любом  направлении,  и   пятнадцатого  августа  тронулись  в  путь,  оставив
злополучного Кубитта в дамском обществе.
     Вечером,  уже  незадолго  до захода солнца, мы  вышли к большому ручью.
Место  выглядело самым подходящим для лагеря, и каравану  был подан сигнал к
остановке. В  это  время  где-то  в зарослях  на  другом  берегу  послышался
пронзительный рев. Ларсен вскочил: "Слоны!" - и замер, прислушиваясь.
     Трубные звуки больше не повторялись. Схватив крупнокалиберные ружья, мы
перебрались через ручей  и, соблюдая полнейшую тишину, углубились  в лес. Не
прошло и десяти минут, как мы увидели слонов.
     Это большое стадо -  не меньше пятидесяти животных,  включая малышей. У
меня перехватило дыхание от изумления и восторга -  ведь я, хотя  и провел в
Африке больше  четырех лет, еще ни разу не видел живого слона в естественных
условиях.
     Они  показались  мне  огромными, как бродячие горы, и  тем удивительнее
была мягкая точность их неторопливых движений.
     "Черт, одни мелкие самки", - шепнул Ларсен, оглядывая стадо. Я мысленно
ахнул - ничего себе мелкие!
     Возле одной  из  слоних  семенил совсем маленький слоненок. Видимо,  он
недавно  появился на свет, и все окружающее,  включая собственный  хвост, на
который он то  и дело наступал,  было для  него  внове. Ноги матери казались
рядом с  ним потрескавшимися серыми  колоннами.  Она  медленно  продвигалась
вперед, отправляя в рот пучки зелени,  и время от времени слегка поглаживала
малыша кончиком хобота, словно  проверяя, на месте  ли он и все ли  с  ним в
порядке. Но вот одно из взрослых животных подошло слишком близко к слоненку,
и  мать  восприняла  это  как   угрозу.   Хобот  взлетел  вверх,   мгновенно
превратившись  из ласковой руки  в  страшную  боевую палицу,  и неосторожный
сородич получил гулкий удар,  способный, наверное,  переломить хребет  льву.
Обиженно хрюкнув, нарушитель спокойствия отодвинулся в сторону.
     Кто-то из слонов  попытался  дотянуться  до  нежной листвы на  верхушке
дерева, но это ему никак не  удавалось - не хватало роста. Только серая змея
хобота  обвилась вокруг  ствола.  Один-единственный  рывок - и  вырванное  с
корнем дерево лежит на  земле,  а  слон  неторопливо поедает  приглянувшиеся
веточки.
     Это  была  чудесная  картина,  исполненная  покоя  и  мира,  и  я  даже
вздрогнул,  когда один за другим грянули  два выстрела  - Ларсен высмотрел в
стаде самца и всадил ему в  шею две пули.  Слон медленно повалился на бок, и
через мгновение стадо обратилось в бегство, тишину наполнил треск ломающихся
кустов, топот и  пронзительные трубные крики испуганных животных. Я был  так
ошеломлен  всем  увиденным,  что  совсем  забыл  об охоте,  и  только  окрик
датчанина:  "Стреляй,   чтоб  тебя!  Чего   ты  ждешь!"  -  вернул  меня   к
действительности. Все наставления Ларсена мигом улетучились из  моей памяти.
Как во сне,  я поднял винтовку и, не целясь,  выстрелил  в огромную голову с
растопыренными ушами. Слон споткнулся на  бегу  и, не издав ни звука, рухнул
наземь.  Передернув затвор, я  направил  ружье на  другого колосса - снова в
голову, и снова огромное  животное, покачнувшись,  падает,  ломая кусты. Три
гигантских туши  лежали  перед нами,  вздымаясь  над травой, словно надувные
аэростаты.  Я все еще  не мог прийти в себе, и к переполнявшему меня чувству
охотничьей гордости  примешивалось изумление - неужели это действительно так
просто? Убить слона оказалось  не труднее, чем пристрелить пасущуюся на лугу
корову.  Впрочем,  Ларсен  тут же охладил мои восторги,  объяснив,  что  обе
жертвы  -  слонихи,  а со  взрослым  самцом  мне было  бы  не  так-то  легко
справиться.
     Когда подошли носильщики,  мы  быстро соорудили "музассу".  Надвигалась
ночь, и преследование стада стало невозможным. Видя у костра за кружкой чая,
я услышал неподалеку какое-то бурчание и вопросительно посмотрел на Ларсена.
"Опять слоны", -  бросил он и  взял свою двустволку.  Но это  оказался всего
лишь крохотный слоненок - может быть, тот самый, которым я любовался полчаса
назад. Он был чуть больше сенбернара и  выглядел совершенно  игрушечным. Без
всякого страха подходя  к людям, он  тыкался в нас  своей смешной мордочкой,
словно  желая  сказать:  вы  отняли  у меня  мать и  теперь  должны обо  мне
позаботиться.
     Похлопав по спине тихонько  гудевшего  сироту,  Ларсен свирепо глянул в
мою сторону  и пробормотал  что-то  насчет  безмозглых новичков, не  умеющих
отличить самца от  самки. Я был  очень смущен, хотя и старался убедить себя,
что  мать слоненка не убита, а просто потеряла его в  поспешном  бегстве. На
ночь малыша устроили в  небольшом загоне из веток, а утром  я  отправил двух
людей в лагерь  Хэмминга, прося  купить  у  Чевулы и  поскорее  выслать  нам
навстречу молочных коз.
     Теперь следовало заняться разделкой туш и извлечением бивней.  Это было
жутковатое зрелище:  носильщики,  вооружившись топорами, ножами  и тесаками,
набросились на убитых  слонов, как  стая голодных  гиен. Огромные куски мяса
разрезались  на  тонкие  длинные  ломти  и   раскладывались  на  солнце  для
просушивания.  Некоторые люди забирались в распоротое брюхо слона и  яростно
врубались  в гору плоти,  словно  рудокопы  в  каком-то  чудовищном кровавом
забое. Вскоре наступил  черед бивней. Эту работу - извлечение слоновой кости
- охотник должен  уметь  выполнять  сам.  Поврежденный  бивень, естественно,
ценится ниже, и требуется искусство  и ловкость, чтобы извлечь его в целости
их костяного ложа, не потеряв ни  фунта. Опытные туземные  охотники, работая
вдвоем, затрачивают два-три  часа на вырубку бивней взрослого слона, мне  же
потребовался целый день.
     Вскоре прибыли козы, но толку от  них было мало: слоненок не желал пить
козье молоко. Я пробовал угощать его так и этак, но в конце  концов оказался
забрызган молоком с головы до ног, а в желудок моего подопечного попала лишь
малая часть. Решено было срочно отослать малыша в лагерь у Чевулы в надежде,
что  Хэмминг  с  помощью  местных  жителей  сумеет  как-то организовать  его
кормление.
     Отправив  слоненка,  мы   с  Ларсеном   совершили  еще  одну,  довольно
продолжительную  вылазку в сторону от  основного маршрута.  Для меня эти дни
стали  великолепной  школой -  по  дороге  старый  охотник  рассказывал, как
находить  следы  слонов,  в  каких  местах  и   возле   каких  растений  они
предпочитают держаться, и многое другое. Я  узнал, как по  осыпавшимся краям
следов  определить, сколько  времени назад здесь прошло животное; как узнать
заранее его пол  -  оказывается, отпечатки ног самца  имеют несколько  более
вытянутую форму,  чем у самок; с какой примерно скоростью шли слоны и даже в
каком настроении -  длина  шага  меняется  в  зависимости от  эмоционального
состояния животных.  Знание всех  этих  вещей необходимо каждому, кто  хочет
охотиться в африканском буше, не рискуя понапрасну своей или чужой жизнью.
     Очень ценные  сведения  может дать  характер окружающей растительности.
Слоны довольно разборчивы в пище,  и наличие где-либо излюбленных ими плодов
почти наверняка гарантирует встречу с толстокожим. Например, обычным для них
лакомством служат стручки белой  и желтой  акации, и во  время их созревания
стада переходят в лесные массивы. Можно упомянуть также растение, называемое
туземцами  "фитингула" -  внешне  оно  напоминает каучуковое  дерево,  но не
содержит млечного сока.  На  его  корнях  во  множестве образуются ребристые
трехгранные клубни, красного  цвета  и  величиной примерно  с крупную сливу.
Мякоть этих клубней  имеет  приятный  кисло-сладкий вкус, и слоны поедают их
очень  охотно,  для чего  выдергивают  молодые деревца  или выкапывают корни
бивнями. Вместе с тем они оставляют без внимания, например, плоды колбасного
дерева, пользующегося большой популярностью у многих видов птиц и обезьян.
     Ларсен научил меня, в какое место головы слона следует целиться,  чтобы
уложить  животное первым же выстрелом, независимо от  его возраста,  пола  и
размера. Это небольшая  впадина  в двух-трех дюймах  от  верхнего края  уха.
Только в этой области, не превышающей в поперечнике мяча для  гольфа,  кость
слоновьего черепа надежно пробивается обычной пулей.
     Неплохо разбираясь в оружии, я с самого начала положил глаз на винтовку
Ларсена.  Это  была  двустволка  600-го  калибра  английского  производства;
900-грановая  пуля (т.е.  75 г)  выстреливалась зарядом  в 120 гран кордита.
Мертвый бой на любой дистанции,  двусторонний экстрактор и смягчающая отдачу
толстая резиновая прокладка на широком прикладе делали ее поистине идеальным
оружием для охоты на крупную дичь.
     Вскоре  нам  встретились   следы   небольшого   стада,  и   мы   начали
преследование.  Через  два дня слоны  все еще оставались  вне поля зрения, и
Ларсен сказал, что с него хватит  - пусть эти дьяволы катятся  хоть до самой
Сахары, он не мальчик, чтобы бегать за ними через всю  Африку. Вокруг лагеря
оставалось  довольно  слонов, которые  ведут  себя,  как следует - бродят  и
пасутся,  пока их не подстрелят. Видя, что я все же хочу продолжить погоню в
одиночку,  мой наставник одобрительно хмыкнул; и  тут  я, осмелев, предложил
ему  поменяться  ружьями.  Немного подумав, датчанин назвал сумму доплаты, и
сделка  состоялась.   Ларсен   повернул  назад,   в   Чизерезере,   с   моим
"Экспрессом-400" за плечами, а я пустился за стадом, горя желанием  поскорее
испытать новое ружье.
     Мне так и не удалось слонов, хотя преследование продолжалось еще четыре
дня, Удивительнее всего было то, что животные, казалось, прекрасно обходятся
без  воды. Наш путь  пролегал вдали от  водоемов, и все  встречавшиеся речки
представляли собой высохшие  песчаные  русла  -  лишь в сезон дождей  по ним
побежит живительная влага. В то время я не подозревал, что умные толстокожие
роют себе  питьевые  колодцы по  берегам рек,  и хотя,  наверное, видел  эти
глубокие узкие ямы, но не обращал на них внимания.
     Убедившись  в  бессмысленности погони, я  повернул  обратно.  В  лагере
произошли  некоторое перемены. За  два  дня до моего возвращения  Райт отбыл
вместе  со  своими  людьми. Он  хотел  навестить  факторию,  а  затем  снова
вернуться к нам с  большим  караваном, и уверял, что мы расстаемся не больше
чем на два месяца. К сожалению, он не смог сдержать обещание, и больше мы  с
ним не увиделись. Как мне впоследствии сообщили в официальных кругах, "Дэвид
Райт пропал без вести в ходе предпринятой им на свой страх и риск экспедиции
в Валундаленд в конце 1906 года".
     Бедного слоненка я уже не застал в живых. Оказалось, что он по-прежнему
ничего  не ел, слабел  с  каждым  днем  и  мерз от  истощения; временами  он
рисковал свалиться в костер, подходя  к самому огню. Ни  теплым, ни холодным
молоком соблазнить его не  удалось. Возможно,  сыграл  свою  роль запах  - у
слонов  прекрасное обоняние, а козье  молоко  пахнет,  конечно,  иначе,  чем
слоновье. Видя,  что  малыш  обречен,  Хэмминг скрепя  сердце  был  вынужден
пристрелить его, чтобы избавить от бессмысленных страданий. Вся  эта история
произвела на моего друга удручающее впечатление, и он просил в дальнейшем не
впутывать  его в подобные  ситуации. Я  тоже  извлек для себя два  урока  на
будущее: во-первых,  не стрелять  слоних  (тем более,  что  это  запрещено),
во-вторых,  не пытаться отлавливать слишком юных детенышей, поскольку их все
равно не удастся выкормить.
     Между  тем ва'лунда наглели с каждым днем. По ночам они подбирались так
близко к лагерю, что круглые  пули гладкоствольных ружей представляли вполне
реальную опасность. Но мы по-прежнему не  принимали никаких ответных  мер, и
это обернулось для нас самым неожиданным образом.
     Как-то  раз  двое  людей из деревни Чевулы были схвачены в  лесу нашими
противниками. Затем их отпустили  обратно, чтобы передать  нам - разумеется,
на словах - ноту следующего содержания:
     "Чинделе, теперь мы  знаем, что  вы  неуязвимы  для пуль.  Это  вам  не
поможет  -  оружие  наших  предков  сильнее  власти  колдунов. Мы убьем  вас
стрелами,  а когда вы  умрете, каждый человек  нашего племени  сделает  себе
амулет  из кусочка вашего тела и  тоже станет неуязвимым для пуль. Вы лжете,
называя  себя  друзьями  ва'лунда.  Мы  знаем,  что  вы  дети  Шаманкунгуло,
пожирающего человеческое мясо, и такие же людоеды, как и он."
     Выслушав свой приговор -  а  послы  произнесли его с большим чувством и
теперь смотрели на нас  выжидательно  - мы с Хэммингом сперва остолбенели, а
потом чуть  не  свалились от хохота. Старина Ларсен  заочно  удружил нам! Но
здесь требуется небольшое пояснение.
     "Чинделе" означает  "красные люди". Происхождение  этого прозвища очень
просто  - под африканским  солнцем наши лица, руки и ноги давно уже загорели
до  медно-красного оттенка. Что  касается обвинения  в  людоедстве,  то  оно
возникло следующим образом.
     Однажды голодный Ларсен, придя в какую-то деревню, попросил продать ему
козу. Поскольку языка ва'лунда он не знал, разговор велся с помощью  жестов.
Вождь, очень толстый человек,  привел невероятно  тощую козу, и рассерженный
датчанин, показывая то на нее, то на вождя, стал  объяснять,  что  ему нужна
другая  козы,  поупитаннее  -  а  в   качестве  примера  упитанности  служил
опять-таки  вождь. Жители пришли в ужас, решив,  что Ларсен задумал купить и
съесть   их   почтенного  предводителя.  При  этом  лишним   доказательством
каннибальских наклонностей  датчанина явилась его густая рыжая борода - вещь
для ва'лунда невиданная  и  неслыханная.  Было  совершенно ясно,  что борода
служит лишь одной цели:  прикрывать окровавленную пасть людоеда в те минуты,
когда  он пожирает человеческое мясо.  В общем, Ларсен покинул  деревню  без
козы и в страшном гневе - все от него попряталась, а по окрестностям  вскоре
разнесся слух о грозящей беде.
     Что до  нас  с Хэммингом, то  мы пришли  в страну ва'лунда с юга, как и
Ларсен, и наша кожа была такого же цвета. В дороге мы  постоянно спрашивали,
где  находится  таинственный "Чама Кунгуло",  и,  на  взгляд ва'лунда вполне
годились  ему  в  сыновья.  Впрочем,  он и  вправду был  старше  нас лет  на
двадцать.  Сопоставив  эти факты, ва'лунда  сообразили, что теперь  их  дело
дрянь - на помощь старому людоеду явились два молодых. А Ларсена они боялись
панически -  помимо возведенной  на  него  напраслины,  этому способствовали
свойственные  датчанину  вспышки  неукротимой  ярости и  слава  бесстрашного
истребителя слонов.
     Отсмеявшись, мы обсудили положение. Честно  говоря, я был не в восторге
от решения ва'лунда  сменить ружья на луки и стрелы. Ставшая уже привычной и
безвредная до  сих пор  пальба  казалась  куда  меньшей  неприятностью,  чем
отравленная  стрела,  бесшумно  летящая  в  спину  из  зарослей.  Увы!  Наше
равнодушие к обстрелу убедило негров, что порох и свинец  вообще  неспособны
причинить  какой-либо  вред  "чинделе",  и  теперь  нас  собирались  извести
старинным  испытанным  средством.  Все же мы сочли  самым разумным не менять
своего обычного поведения и по возможности игнорировать агрессивные  вылазки
ва'лунда - если, конечно, они будут оставаться в границах терпимого.
     17 сентября  пришло известие о  небольшом  отряде слонов, замеченном  в
верховьях Лафизи, к северо-востоку от  лагеря.  Там, в густых джунглях между
Лафизи и Макондо, росло много дынных деревьев, и не было сомнения, что слоны
направляются  именно  туда  - уже  пришло  время  созревания плодов.  Быстро
собравшись, я в сопровождении пяти человек выступил в указанном направлении.
     Солнце  уже  садилось, когда  неподалеку от  нас  в зарослях послышался
человеческий крик,  повторившийся  три раза.  Я ответил,  и  через несколько
минут  мы  встретились  с  Ларсеном. он преследовал другое стадо  слонов  и,
наткнувшись на наши следы, отправился выяснить, кто это. Я не отказал себе в
удовольствии рассказать датчанину об ущербе для нашей репутации, проистекшим
из-за знакомства с ним.
     Мы  раскинули  лагерь.  Большим  неудобством  было  отсутствие  воды  в
окрестностях  нашего  ночлега.  Правда,  во флягах  и  калебасах ее  нашлось
достаточно,  чтобы  напиться  чаю,  но  с  надеждой  на  умывание   пришлось
проститься. Выслушав мои сетования по этому поводу,  Ларсен только фыркнул и
заметил: "Подите вы в вашими  ваннами  и душами! Излишняя вода  способствует
лихорадке; лично я  купаюсь лишь после того, как вырублю  бивни у очередного
слона." Поужинав,  мы улеглись вокруг костра. Усталость  взяла свое, и скоро
мы заснули.
     Наутро мы  дружески  простились,  и  мой маленький  караван  двинулся в
прежнем направлении. Было еще  очень рано, когда я увидел  следы стада. Судя
по всему, их оставили те самые слоны, которых мы искали.
     Животные шли неторопливо, гуськом. Не  успевшая  просохнуть ночная роса
на следах свидетельствовала, что они миновали эти места за пять-шесть  часов
до нас. Определив,  что в стаде есть по  крайней мере один взрослый самец, я
прибавил шагу.
     Лес становился все гуще, и  приходилось соблюдать осторожность -  слоны
могли   неожиданно  возникнуть  прямо  перед  нами.  Следы  показывали,  что
временами животные останавливались, чтобы покормиться; в одном из таких мест
остались обильные груды навоза.
     Потрогав   кучу  босой   ногой,  Вильзони  грустно  сообщил:   "Бариди"
(холодный). Значит,  нас по-прежнему разделяло не меньше трех часов пути. Мы
шли целый день, но так и не увидели животных.
     Ночью неожиданно хлынул дождь, и выспаться не удалось -  сидя но мокрой
траве вокруг  костра,  мы  клевали  носом  и  заботились лишь  о том,  чтобы
согреться.
     К утру  дождь  прекратился,  и  караван тронулся  дальше.  Я  уже начал
опасаться,   что  слоны  каким-то  непостижимым  образом  узнали   о   нашем
присутствии.  Характер  следов изменился - животные пошли быстрее. Временами
то одно,  то другое  совершало  бросок в  сторону от общего  курса и  затем,
описав круг, присоединялось к стаду.
     Снова  стал  попадаться  навоз,  и теперь  он  был  теплым. Мы  удвоили
осторожность.   Уставший   и   озлобленный   столь   долгим  и   безуспешным
преследованием, я решил рискнуть. Впереди виднелись  густые заросли. Оставив
следы, я направился к ним кратчайшим путем. Обилие дынных деревьев позволяло
предположить, что толстокожие находятся именно там.
     Пробираясь меж переплетенных лианами  толстых стволов,  я слышал шорох.
Это оказался догонявший  меня Вильзони. "Назад, назад,  господин! - отчаянно
зашептал мой  следопыт. - Слоны совсем  близко,  справа от нас, я их  слышу.
Скорее!" Мы поспешили в другую сторону, и через несколько минут увидели, как
поодаль зашевелились ветки. Донесся громкий треск.
     Я быстро зажег сигарету и выпустил в воздух струю дыма. К  моему ужасу,
она  медленно поплыла  по направлению  к стаду. Значит,  через минуту-другую
животные почуют  нас,  если еще  не  почуяли.  Медлить  было нельзя.  шепнув
Вильзони: "Следуй за  мной!" -  я  левой  рукой заслонил лицо  от  веток  и,
пригнувшись, побежал к слонам, которых все еще не видел.
     Треск   прекратился.  Остановившись  на   мгновение,  мы  огляделись  и
прислушались,  и в  этот  момент  сквозь  листву  в десятке  метров  от  нас
мелькнула  темно-серая  стена  слоновьего  бока;  два  длинных  белых  бивня
распороли зелень кустарников и исчезли. Вскинув  ружье, я заколебался - куда
стрелять? О том, чтобы точно поразить убойное место за ухом, не могло быть и
речи - в поле зрения попадали лишь небольшие  участки огромной  фигуры, да и
то на несколько секунд.  И тут  вдруг  над нашими головами прогремел трубный
рев  -  слоны  почуяли людей.  Успев  прикинуть по движению  веток положение
головы самца, я нажал на спуск. Оглушительные  крики слонов наполнили лес, и
стадо бросилось бежать. Мы с Вильзони  прижались к самому большому  дереву и
замерли  на  месте.  Дав животным удалиться  на  достаточное  расстояние,  я
тронулся за ними. Надо было поскорее отыскать раненого слона.
     Он оказался поблизости и предупредил мое намерение. Вильзони шел позади
и  чуть правее меня. Услышав его отчаянный крик, я повернулся и увидел,  что
бедный  парень удирает  во  все  лопатки, а в двадцати метрах за  ним, круша
кусты, мчится слон с поднятым хоботом. К счастью, здесь как раз был  просвет
между деревьями, и мне удалось всадить вторую пулю  именно туда, куда нужно.
Гигант  умер мгновенно  -  колени его  подломились, и  он  рухнул, с разбега
перевернувшись через голову.
     Итак,  мое  упорство вознаградилось.  После  того, как  были  извлечены
бивни,  мы  переночевали  и  двинулись  в  обратный  путь.  Через  день  нам
встретились  следы  каравана. Это  мог быть только  Хэмминг.  Действительно,
скоро  между деревьями показался  его лагерь. Возвращаясь после безуспешного
шестидневного преследования одинокого слона, мой друг решил дать день отдыха
себе и своим  людям.  Он подстрелил большого буйвола, и теперь  в лагере шел
пир, к которому мы охотно присоединились.
     Я  думал,  что ливень прошлой ночью был лишь  досадной случайностью, но
жестоко ошибся.  Сезон  дождей  в этом  году  начался необычно рано,  и  нам
пришлось поторапливаться,  поскольку палатки остались  в  главном  лагере  у
Чевулы.
     Мы шли  к  нему  напрямик, по  компасу,  и  в пути  пережили  небольшое
приключение, которое использовали с выгодой для себя.
     На берегу одного  из  притоков Макондо караван  наткнулся на незнакомую
деревню. Жители, как обычно, приветствовали нас  выстрелами и затем скрылись
в лесу. В деревне нам досталась военная добыча -  несколько десятков женщин,
с  любопытством  ожидавших,  как "чинделе" возьмут  их в  плен. Теперь, зная
нравы и  обычая  ва'лунда,  мы  не  стали  пренебрегать этой  возможностью и
прихватили  оживленно болтавших  красавиц к себе  лагерь. Это  дало отличный
результат.  Через пару  дней  здешний  вождь  - его  звали  Калеги  - явился
выкупать пленниц. В качестве платы нам была  предложена корова с  теленком и
несколько свертков  ситца. Молочная  корова среди джунглей казалась истинным
даром  небес  -  молоко  давно  уже  стало   для  нас  забытым  деликатесом.
Отказавшись  от  ситца, мы щедро наделили вождя  искусственным жемчугом  и с
большим  облегчением  вернули  ему  всех  деревенских дам.  Корова не вполне
оправдала наши  ожидания, поскольку надой не превышал двух стаканов  в день,
но  все же это было  лучше,  чем ничего.  Мы порешили  при первой же  оказии
захватить новую  партию пленниц и потребовать в  уплату самую дойную их всех
коров Валундаленда.
     Вождь  Калеги  при  ближайшем  знакомстве  оказался неплохим  и  вполне
доброжелательным  человеком.  Он  объяснил,  что  обстрел  нашего   каравана
произошел по недоразумению. Как бывало уже не раз, нас приняли за вездесущих
мамбари. Впоследствии я вернул захваченные в его деревне ружья, и с того дня
Калеги  считал  себя  и своих  подданных как бы нашими  вассалами. Это  было
вполне  естественно для ва'лунда - по их обычаям, победитель, получив выкуп,
становился покровителем  побежденного,  помогает ему и защищает от нападений
врагов.


     <i>Глава VIII</i>
     <b>Лагерь у Чипавы</b>

     Наш лагерь не годился для  периода дождей, да и ресурсы местных жителей
были  очень  ограниченны. Ввиду  этого мы решили  переместиться  к покинутой
деревне  Чипавы - там, по  крайней  мере,  имелись  обширные  поля  маниоки,
которые  могли  выручить в случае  нужды. Подходящее место нашлось на берегу
Макондо, в четверти часа ходьбы от деревни.
     Вождь  Чевула   предоставил  нам  двадцать   пять  человек  в  качестве
помощников  для  постройки нового лагеря. Но  все они разбежались, едва были
возведены  каркасы хижин.  С  этого момента неприятности следовали  одна  за
другой.  Наутро к нам  явилась  депутация  носильщиков-баротсе, сообщившая о
желании всех  баротсе вернуться  на родину.  Кроме них у нас оставалось лишь
десять  человек  разных племен, в основном с берегов  Луапулу. Они  выразили
готовность  продолжить службу,  пока не  вернется  Райт  с  новым караваном.
Решение баротсе поставило нас в крайне затруднительно положение, но осуждать
их было  невозможно:  люди не  могли  больше жить в этой стране,  где нет ни
молока,   ни  фруктов,  ни  какого-либо  зерна.  Поэтому  мы  не   стали  им
препятствовать и, рассчитавшись, отпустили с миром.
     В   деревне  Чевулы  мы  соорудили  в  свое  время   хижину,  служившую
продовольственным складом.  Период  дождей,  наступивший  раньше положенного
срока, привел к тому, что все припасы подмокли. Правда, это не имело особого
значения - когда вода проникла  в хижину, продукты  были уже на исходе. Соль
кончилась две недели назад, и с  тех пор мы питались маниокой и непосоленным
мясом.
     Как-то  раз  я  застал  Хэмминга  за  тщательным  вылизыванием  плоской
жестяной крышки.  На  вопрос,  чем  он занимается, мой  друг  с достоинством
ответил:  "Вылизывая крышку" - это я видел  и сам.  "В жестянке была соль, и
несколько кристалликов застряло в углах - не  пропадать же им." Я промолчал,
но  немного  встревожился.   Мелкие   эпизоды,   вроде   этого,   постепенно
складываясь, могут создать довольно  тяжелую атмосферу и свидетельствуют  не
только о физическом, но и о нервном истощении.
     Особенно заметно сказывалось на нашем здоровье отсутствие овощей. Кровь
пришла  в  плохое  состояние,  и  малейшая  царапина  легко  превращалась  в
труднозаживающий нарыв. Кроме того, не меньше трех  раз в неделю нас трепала
лихорадка. Все  это невольно наводило  на  мысль, что здешний климат, как ни
крути, не подходит для европейцев. Чтобы дать окончательную картину ощущений
африканского путешественника, остается лишь напомнить о поведении  туземцев,
которое - в лучшем случае - определяется пассивной враждебностью.
     Рассудив, что  сидеть на месте в нашем  положении гораздо тяжелее,  чем
двигаться,  мы решили  снова  заняться  поисками слонов.  Оставив  с  грехом
пополам  достроенный лагерь на попечение старшего боя Джумы (Райт  велел ему
сопровождать  нас   до  его  возвращения),  мы   в  конце  октября  вышли  в
противоположных направлениях - Хэмминг на восток, а я на запад.
     Не успев перебраться через Макондо, я услышал выстрелы, доносившиеся со
стороны  лагеря. Пришлось повернуть обратно.  Оказалось, люди Чипавы  решили
воспользоваться нашим отсутствием. Караван Хэмминга вышел за день до меня, и
они  полагали, что мы  отправились  вместе  и  теперь  находимся  достаточно
далеко. Когда я неожиданно  появился в лагере, нападавшие мгновенно скрылись
в джунглях.
     Для  верности  мне пришлось задержаться  еще  на сутки. Через  день  мы
выступили  снова,  и  уже к полудню  обнаружили следы  небольшого  стада. На
второй день  преследования слоны свернули в густые джунгли. Характер следов,
петлявших  из  стороны  в  сторону,   показывал,  что   животные  собираются
остановиться для  кормления. теперь они могли возникнуть перед нами в  любую
минуту, и двигаться приходилось очень осторожно.
     Вдруг послышался  шорох.  Шедший  впереди  следопыт остановился, поднял
руку, и я тоже замер на месте, стоя на  одной ноге, как  журавль, и  не смея
опустить другую. Все обратились в слух, но виновником тревоги оказался всего
лишь белоспинный дукер. мы перевели дыхание и последовали дальше.
     Пробираться в  подобных зарослях - удовольствие ниже  среднего. деревья
стоят  сплошной стеной  и густо заплетены лианами,  меж которыми  приходится
ползти то на животе, то на боку. Временами путь  преграждали огромные стволы
упавших  лесных  великанов, и  мы карабкались через  них  в  полной  тишине,
обдирая  руки  и  ноги об острые сучья  и  рискуя схватиться вместо ветки за
древесную гадюку.
     кругом  царил влажный полумрак. Казалось просто невероятным, что совсем
недавно  это  же  дорогой  шли  слоны.  На  самом деле огромные  толстокожие
перемещаются  в  самых непроходимых  зарослях совершенно свободно.  Действуя
хоботом и бивнями, они ловко раздвигают  лианы; кустарники и молодые деревца
раздаются в стороны  под напором огромной твердой туши и затем  выпрямляются
снова.  А  упавшие деревья,  доставлявшие  нам столько хлопот,  слоны  легко
перешагивают.
     Но вот  впереди послышался тихий,  очень св