апогами, его и повесят... Ну, а тогда ходил он еще вверх головой и чужую землю топтал. Да-с. В общем, я возражать не стал. Думаю: "Разделаюсь поскорее с таким гостем, и то хорошо". - Ладно, - говорю, - Италия так Италия. Куда вас поточнее-то? Сюда или туда? - А вон, - говорит, - туда, к тем скалам, прошу вас. Ну, я, ничего не подозревая, причаливаю к скалистому берегу, подаю сходню. Тут мой сержант опять берет под козырек: - Благодарю вас, господин капитан. А теперь потрудитесь сойти с судна. - Полноте, батенька, некогда мне, да и не к чему. Идите уж... - Ах так? - говорит он, достает свисток, и вдруг, понимаете, из-за скал налетает рота головорезов. Щелк-щелк! - и, гляжу, весь мой экипаж в наручниках, и я в том числе. Подхватили нас под микитки и повели по сильно пересеченной местности. Кругом скалы, горы, бесплодная почва... Ну, привели в лагерь, доложили. Мы стоим, ждем. Наконец выходит полковник с тарелкой в руках; стоит, уплетает макароны. - Ага, - говорит, - вторглись на итальянскую территорию. Все ясно: судно конфисковать, людей поставить на полевые работы, о дальнейшем запросить Рим. Ну, и погнали нас на работу. За день мы намучились, проголодались. Хорошо еще. Фукс запустил руку в торбу к мулу, извлек горсть овса - только и поели. А к ночи приходит сержант Джулико. Пожалел все-таки, отблагодарил за спасение: принес тарелку макарон из своего пайка. Неприятно принимать такие подачки, но голод, как говорится, не тетка. Я разделил макароны по-братски, отведал. Лом - тот отсутствием аппетита никогда не страдал - набросился, а Фукс, смотрю, чванится: понюхал и нос воротит. - Разве это макароны? - говорит он. - Это же скверная подделка. Ай, господин сержант, у вас здесь такой благодатный климат, а вы всякую дрянь едите и кукурузу сеете! Да здесь можно такую макаронную плантацию развести, что на всю Италию хватит! Вы доложите полковнику: я, если угодно, сделаю опытную посадочку. У меня и рассада есть - на судне осталась. Я глаза вытаращил: до чего же врет парень! А Джулико этот уши развесил и действительно побежал докладывать. И что бы вы думали: отдали нас в распоряжение Фукса, отвели ему участок, принесли с "Беды" макароны, кругом поставили караул. Сам полковник пришел. - Сажайте, - говорит, - но смотрите: обманете - шкуру спущу! Я вижу - этот действительно спустит, ну и решил предостеречь Фукса. - Бросьте вы это дело, - шепчу я, - ведь ничего не выйдет, кроме неприятностей... А он только рукой махнул: - Будьте покойны, Христофор Бонифатьевич. Только тихо! И вот, понимаете, раскопали мы не торопясь грядки. Фукс на виду у всех наломал макароны, посадил, поливает. И представьте, через три дня взошли! Сперва этакие, знаете ли, зеленые росточки, потом листочки... Фукс ходит, окучивает, рассказывает итальянцам: - Это вам не какая-нибудь дешевая подделка, это натуральный продукт! Вот вырастут повыше, станут в рост человека, тогда вы их косите, листья обламываете на корм скоту, а стебли бросаете прямо в кастрюлю, варите - и получаете превосходное кушанье. И поверили итальянцы. Да и я, признаться, поверил. Убедительно. Растут ведь. Факт! И вот этот полковник спрашивает: - Нельзя ли засеять все поле? - Нет, почему же, можно, пожалуйста, - говорит Фукс, - только семенного материала маловато. А если ваши сеять, их надо спиртом поливать, иначе не взойдут. - Ну что ж, мои молодцы польют, - говорит полковник и распорядился. На другой день выкатили цистерну спирта, высыпали все макароны, что были, соорудили цепы, обмолотили, засеяли и пошли поливать. Но только, знаете, на поле немного попало, все больше в рот солдатам. Вечером и полковник прибыл, тоже пригубил, и такое пошло веселье по всему лагерю: песни, шум, драки начались. А к ночи взошла луна, лагерь утих, только храп слышен по полю. А мы скорее на берег, на "Беду". Подняли паруса и пошли. - Ну, - говорю, - Фукс, вам бы агрономом быть, а не матросом. Как это вы достигли такого совершенства? Ведь это чудо, чтобы макароны проросли. - Никакого чуда, Христофор Бонифатьевич, просто ловкость рук, - отвечает Фукс. - У меня горсточка овса осталась в кармане, а с овсом не то что макароны - окурки и те взойдут. Вот оно как. В общем, благополучно ускользнули. Ну, а на другой день я обогнул мыс Гвардафуй и пошел прямо на юг. Глава IX. О старых обычаях и полярных льдах Океан встретил нас ровным пассатом. Идем день, другой. Влажный ветер несколько умеряет жару, однако прочие признаки указывают на пребывание в тропической зоне. Синее небо, солнце в зените, а главное - летучие рыбы. Замечательно красивые рыбки! Порхают над водой, как стрекозы, и дразнят душу старого моряка. Недаром, знаете, летучая рыба - символ океанского простора. Вот эти рыбки, будь они неладны, воскресили во мне воспоминания юности, первое плавание... экватор... Экватор, как вам известно, линия воображаемая, однако вполне определенная. Переход ее с давних пор сопровождается небольшим самодеятельным спектаклем на корабле: якобы морской бог Нептун является на судно и после непродолжительной беседы с капитаном, тут же на палубе, купает моряков, впервые посетивших его владения. Я решил тряхнуть стариной и возродить этот старый обычай. Тем более, декорации несложные, костюмы тоже - с этой стороны постановка трудностей не представляет. Но вот с актерским составом просто зарез. Я, знаете, единственный бывалый моряк на судне, я же и капитан, и волей-неволей мне же приходится изображать Нептуна. Но я нашел выход: с утра приказал выставить бочку с водой, затем сказался больным и вплоть до выздоровления по всем правилам сдал Лому командование судном. Лом выразил мне соболезнование, однако с удовольствием заломил фуражку на капитанский манер и приказал Фуксу чистить медные части. А я заперся в каюте и занялся подготовкой: сделал бороду из швабры, соорудил трезубец, корону, а сзади прицепил хвост наподобие рыбьего. И должен без хвастовства сказать: получилось отлично. Я, знаете, посмотрел в зеркало: ну, куда там - Нептун, да и только. Как живой! И вот, когда, по моим расчетам, "Беда" пересекла экватор, я в полном облачении поднялся на палубу... Результат получился необычайный, но несколько неожиданный. Отсутствие предварительной проработки спектакля и незнание старых морских обычаев направили воображение моего экипажа в нежелательную для меня сторону. Я вышел. Мой старший помощник Лом гордо стоял у штурвала, пристально вглядываясь в горизонт. Фукс, обливаясь потом, усердно "драил медяшку". Летучие рыбы по-прежнему порхали над волнами. Спокойствие царило на палубе корабля, и мой выход в первый момент остался незамеченным. Ну, я решил обратить на себя внимание: грозно стукнул трезубцем и зарычал. Тут оба они встрепенулись и замерли от изумления. Наконец придя в себя. Лом нерешительно шагнул мне навстречу и смущенным голосом произнес: - Что с вами, Христофор Бонифатьевич? Я ждал этого вопроса и заранее подготовил ответ в стихотворной форме: Я Нептун - морское чудо, Мне подвластна вся вода, Рыбы, ветры и суда. Рапортуйте мне: откуда И куда идет "Беда"? Тут лицо Лома выразило мгновенный испуг, который затем перешел в отчаянную решимость. Лом бросился, как леопард, облапил меня своими ручищами и потащил к бочке. - Поддержать капитана за ноги! - скомандовал он на ходу. А когда Фукс выполнил приказание. Лом добавил несколько спокойнее: - Старика хватил солнечный удар, необходимо освежить ему голову. Я пробовал отбиваться, пробовал убеждать их, что, согласно веками установленным обычаям, не мне, а им следует купаться по случаю прохождения экватора, но они не слушали. И вот понимаете, приволокли меня к бочке и принялись окунать в воду. Корона моя размокла, трезубец упал. Положение прискорбное и почти безвыходное, но я собрался с последними силами и в момент между двумя погружениями бодро скомандовал: - Отставить макать капитана! И, представьте себе, подействовало. - Есть отставить макать капитана! - гаркнул Лом, вытянув руки по швам. Я ухнул в воду... Одни ноги торчат. Мог бы и захлебнуться, да хорошо. Фукс догадался: завалил бочку набок, вода вылилась, и я застрял. Сижу, как рак-отшельник, не могу отдышаться. Ну, потом оправился и вылез, тоже этак, рачьим манером, кормой вперед. Вы сами понимаете, какой ущерб моему авторитету нанесло это событие. А тут еще, как назло, мы потеряли пассат. Наступил мертвый штиль, и безделье воцарилось на судне. И вот, знаете, как утро. Лом с Фуксом устраиваются на палубе, ноги под себя, по-турецки, карты в руки и дуются без отдыха в подкидного дурака. Я посмотрел день, посмотрел другой и прекратил это дело. Я вообще-то противник азартных игр, а тут тем более, поскольку это увлечение угрожало срывом дисциплины. Ведь вы учтите: Фукс жульничает, каждый кон оставляет Лома дураком, да еще подкидным! Какое уж тут уважение! А с другой стороны, просто так запретить игру - умрут со скуки. А по мне, пусть уж лучше помощник дурак, чем покойник. Тогда я предложил им шахматы. Это как-никак игра мудрецов, изощряет ум, развивает стратегические способности. К тому же спокойный характер этой игры позволяет обставить ее по-семейному. И вот мы водрузили на палубе стол, вытащили самовар, над головой растянули тент из паруса и в такой обстановке, за чашкой чаю, с утра до ночи предавались бескровным поединкам. Вот так однажды мы с Ломом засели с утра доигрывать незаконченную партию. Жара стояла убийственная, и Фукс, свободный от игры, полез купаться. Король Лома беспомощно жался к уголку. Я уже предвкушал сладость заслуженной победы, вдруг резкий крик за бортом нарушил ход моих мыслей. Взглянул - вижу, над водой шляпа Фукса. (Он купался в головном уборе, опасаясь солнечного удара.) Отчаянно вопя. Фукс бьет по воде руками и ногами, поднимает тучи брызг и со всей скоростью, которую позволяли развивать его ходовые качества, приближается к "Беде". А за ним, рассекая лазурную гладь моря, бесшумно скользит над водой спинной плавник огромной акулы. Настигнув несчастного, акула перевернулась на спину, открыла свою страшную пасть, и я понял, что Фуксу пришел конец. Не отдавая отчета в своих действиях, я схватил со стола первое, что подвернулось под руку, и изо всей силы швырнул в морду морского хищника. Результат получился разительный и необычайный: зубы чудовища мгновенно сомкнулись, и в ту же секунду, бросив преследование, акула завертелась на месте. Она выпрыгивала из воды, жмурилась и, не разжимая челюстей, сквозь зубы отплевывалась во все стороны. Фукс тем временем благополучно добрался до судна, вскарабкался на борт и в изнеможении подсел к столу. Он пытался что-то сказать, но от волнения глотка его пересохла, и я поспешил налить ему чаю. - Вам с лимоном? - спрашиваю. Протянул руку к блюдцу, а там нет ничего. Тогда я все понял. В минуту смертельной опасности лимон подвернулся мне под руку и решил участь Фукса. Акулы, знаете, непривычны к кислому. Да что там акулы, вы сами, молодой человек, попробуйте лимон целиком - так скулы сведет, что и рта не откроете. Пришлось запретить купание. Запас лимонов у нас, правда, еще сохранился, но ведь нельзя же рассчитывать, что всегда попадешь так удачно. Да-с. Устроили душ на палубе, обливали друг друга из ведра, но ведь это все полумеры, и жара замучила нас совершенно. Я даже несколько похудел, и не знаю, чем бы все кончилось, если бы в одно прекрасное утро не потянул наконец ветерок. Изнуренный бездельем экипаж проявил необычную энергию. Мы мгновенно поставили паруса, и "Беда", набирая ход, пошла дальше, на юг. Вас, может быть, удивит взятое мною направление? Не удивляйтесь, взгляните на глобус: идти вокруг света вдоль экватора долго и трудно. Многих месяцев пути требует такой поход. У полюса же вы легко можете хоть пять раз в день обойти земную ось кругом, тем более что и дни там, на полюсе, бывают до шести месяцев продолжительностью. Вот мы и стремились к полюсу и с каждым днем спускались все ниже. Прошли умеренные широты, приблизились к Полярному кругу. Тут уж, знаете, холодок дает себя чувствовать. И море не то: вода серая, туманы, низкая облачность. На вахту выходишь в шубе, уши мерзнут, на снастях сосульки. Однако мы и не думали об отступлении. Напротив, пользуясь попутными ветрами, мы с каждым днем спускались все ниже и ниже. Легкая зыбь не причиняла нам беспокойства, экипаж чувствовал себя отлично, и я с нетерпением ждал того момента, когда на горизонте откроется ледяной барьер Антарктики. И вот однажды Фукс, обладавший орлиным зрением, неожиданно воскликнул: - Земля на носу! Я было подумал, у меня или у Лома нос не в порядке. Провел даже ладонью, утерся. Нет, все чисто. А Фукс опять кричит: - Земля на носу! - Может, по носу земля? - говорю я. - Так вы. Фукс, так бы и говорили. Пора привыкнуть. Но только не вижу я вашей земли... - Так точно, по носу земля, - поправился Фукс. - Вон там, видите? - Не вижу, признаться, - сказал я. Но прошло еще с полчаса - и что бы вы думали? Точно. Тут уж и я заметил темную полоску на горизонте, и Лом заметил. Действительно, похоже на землю. - Молодец, Фукс, - говорю я, а сам беру бинокль, пригляделся и вижу - ошибка! Не земля, а лед. Огромный айсберг стоповидной формы. Ну, я взял курс прямо на него, и два часа спустя, сверкая тысячами огней в лучах незаходящего солнца, айсберг встал у нас перед носом. Точно стены хрустального замка, возвышались над морем голубые уступы. Холодом и мертвенным спокойствием веяло от ледяной горы. Зеленые волны с рокотом разбивались у ее подножия. Нежные облака цеплялись за вершину. Я немного художник в душе. Величественные картины природы волнуют меня до чрезвычайности. Скрестив руки на груди, я застыл от изумления, созерцая ледяную громаду. И вот, откуда ни возьмись, тощий тюлень высунул из воды свою глупую морду, бесцеремонно вскарабкался по склону, развалился на льду и давай, понимаете, чесать бока! - Пошел вон, дурак! - крикнул я. Думал - уйдет, а он хоть бы что. Чешется, сопит, нарушает торжественную красоту картины. Тут я не выдержал и совершил непростительный поступок, результатом которого едва не явилось бесславное окончание нашего похода. - Подать ружье! - говорю я. Фукс юркнул в каюту, вынес винтовку. Я прицелился... Бац! И вдруг гора, казавшаяся незыблемой твердыней, со страшным грохотом раскололась пополам, море закипело под нами, осколки льда загремели по палубе. Айсберг совершил этакое сальто-мортале, подхватил "Беду", и мы чудесным образом оказались на самой верхушке ледяной горы. Ну, потом стихии несколько успокоились. Успокоился и я, осмотрелся. Вижу - положение неважное: яхта застряла среди неровностей льда, села так, что и не сдвинешь, кругом неприветливый серый океан, а внизу, у подножия ледяной горы, болтается все тот же тюлень-негодяй, смотрит на нас, ухмыляется самым наглым образом. Экипаж, несколько смущенный всей этой историей, молчит. Ждет, видимо, объяснений непонятного явления. И я решил блеснуть запасом познаний и тут же на льду провел небольшую лекцию. Ну, объяснил, что айсберг вообще опасный сосед для корабля, особенно в летнюю пору. Подтает подводная часть, нарушится равновесие, переместится центр тяжести, - и вся эта громадина держится, так сказать, на честном слове. И тут не то что выстрела, тут громкого кашля бывает достаточно, чтобы разрушилось все это природное сооружение. И ничего удивительного нет, если айсберг переворачивается... Да. Ну, экипаж выслушал с должным вниманием мои объяснения. Фукс промолчал из скромности, а Лом со свойственной ему непосредственностью задал несколько неделикатный вопрос. - Ладно, - говорит, - как он перевернулся - это дело прошлое, а вы, Христофор Бонифатьевич, скажите, как его назад переворачивать? Тут, молодой человек, действительно подумаешь: как ее переворачивать, такую громадину? А делать что-то надо. Не век же сидеть на льду. Ну, я погрузился в размышления, стал обдумывать создавшееся положение, а Лом тем временем подошел к делу несколько несерьезно, с кондачка: переоценил свои силы и решил самостоятельно спустить яхту на воду. Взял, понимаете, топор, размахнулся и отколол глыбу тонн в двести. Он, видимо, хотел подрубить таким образом нашу ледяную подставку. Намерение весьма похвальное, но совершенно необоснованное. Недостаточные познания в области точных наук не позволили Лому предугадать результаты его усилий. А результаты получились как раз обратные. Как только глыбы отделились от нашей горы, гора, понятно, стала легче, приобрела некоторый дополнительный запас плавучести, всплыла. Словом, к тому времени, когда я выработал план действий, верхушка айсберга вместе с яхтой благодаря усилиям Лома поднялась еще футов на сорок. Тут Лом опомнился, раскаялся в своем легкомысленном поведении и со всем рвением, на которое был способен, принялся выполнять мои приказания. А мой план был проще простого: мы поставили паруса, натянули шкоты и вместе с айсбергом полным ходом пошли назад, на север, поближе к тропикам. И тюлень с нами отправился. И вот, знаете, недели не прошло, наша ледышка стала таять, уменьшаться в размерах, потом в одно прекрасное утро хрустнула, сделала вторичный переворот, и "Беда", как со стапеля, мягко стала на воду. А тюлень, понимаете, оказался наверху, но не удержался, поскользнулся и плюх мешком к нам на палубу! Я схватил его за шиворот, высек ремнем для острастки и отпустил. Пусть плавает. А Лом тем временем сделал поворот, "Беда" снова легла на курс "зюйд", и мы вторично направились к полюсу. Глава Х, в которой читатель знакомится с адмиралом Кусаки, а
экипаж "Беды" - с муками голода Снова серые облака, туманы, снова шубы пришлось надеть... И вот однажды в морозную погоду мы идем не спеша. Вдруг как ухнет! Взрыв не взрыв, гром не гром - не поймешь. Подождали, прислушались - тишина, потом снова: бабах! И опять тишина. Я заинтересовался, заметил направление и повел "Беду" навстречу загадочному явлению. И вот видим: на горизонте - подобие плавучей горы. Подходим. Нет, не гора, просто облако тумана. Вдруг из середины его вздымается столб воды, фонтаном падает в море, при этом глухой раскат снова разносится по океану и сотрясает "Беду" от киля до клотика. Страшновато стало, но любопытство и стремление обогатить науку разгадкой непонятного явления победили во мне чувство осторожности. Я встал на руль и ввел судно в туман. Иду, смотрю - сосульки с бортов начинают падать, да и так заметно значительное потепление. Сунул руку за борт - вода только что не кипит. А перед носом в тумане вырисовывается нечто огромное, вроде сундука, и вдруг этот сундук - апчхи! Ну, тогда я все понял: кашалот, понимаете, зашел из Тихого океана, простудился во льдах Южного полюса, подхватил грипп, лежит тут и чихает. А раз так, неудивительно и нагревание воды: заболевания простудного характера обычно сопровождаются повышенной температурой. Можно бы загарпунить этого кашалота, но неудобно пользоваться болезненным состоянием животного. Не в моих это принципах. Напротив, я взял на лопату хорошую порцию аспирина, нацелился и только хотел сунуть ему в пасть, вдруг, понимаете, налетел ветерок, подкатила волна. Ну и, знаете, промахнулся, не попал. Аспирин рассыпался и вместо рта да в дыхало - в ноздри, так сказать. Кашалот вздохнул, замер на секунду, зажмурил глаза - и вдруг опять как чихнет, да прямо на нас. Ну уж чихнул так чихнул! Яхта взвилась под самые облака, потом пошла на снижение, перешла в штопор, и вдруг... хлоп! От удара я потерял сознание, а когда очнулся, смотрю - "Беда" лежит на боку, на палубе огромного корабля. Фукс запутался в снастях. Лом - тот и вовсе вывалился от толчка и сидит тут же рядом, в несколько неудобной позе. А навстречу нам под защитой дальнобойных орудий шествует важной походкой небольшая группа господ, в чинах, судя по мундирам, не ниже адмиральских. Я представился. Они, со своей стороны, объяснили, что являются международным комитетом по охране китов от вымирания. И тут же на палубе учинили мне допрос: кто, откуда, какие цели преследует мой поход, не встречал ли я китообразных, а если встречал, какие меры принял для защиты их от вымирания. Ну, я рассказал своими словами: так, мол, и так, поход спортивный, кругосветный, встретил одного кашалота в болезненном состоянии и оказал посильную помощь, предписанную в таких случаях медициной. Они выслушали, пошептались, поставили у яхты конвой и удалились на совещание. И мы сидим, ждем, тоже совещаемся. - Вынесут благодарность. Может, медаль дадут, - говорит Лом. - Что медаль! - возражает Фукс.- По мне, лучше что-нибудь деньгами... Ну, а я воздержался, промолчал. Час так прошел, два, три. Скучно стало. Я отправился туда, на совещание. Пустили. Я сел в уголок и слушаю. А у них уже прения идут. Как раз, знаете, взял слово представитель одной восточной державы, адмирал Кусаки. - Наша общая цель, - сказал он, - охрана китообразных от вымирания. Какие же средства есть у нас для достижения этой благородной цели? Вы все прекрасно знаете, господа, что единственным действенным средством является уничтожение китообразных, ибо с уничтожением их некому будет и вымирать. Теперь разберем случай, ставший предметом нашего обсуждения: капитан Врунгель, вопрос о котором стоит на повестке дня, как он сам признает, имел полную возможность уничтожить встреченного им кашалота. А что сделал этот жестокий человек? Он позорно отстранился от выполнения своего высокого долга и предоставил бедному животному вымирать сколько ему заблагорассудится! Можем ли мы закрыть глаза на такое преступление? Можем ли мы пройти мимо такого вопиющего факта? Нет, господа, мы не можем. Мы должны наказать преступника. Мы должны отобрать его судно и передать моим соотечественникам, которые честно выполняют задачи нашего комитета... Тут перебил его представитель другой державы, западной, вот только фамилию забыл, - Грабентруп, кажется. - Все правильно, - говорит он, - наказать нужно, но только господин адмирал забыл самое существенное: кашалот, в отличие от прочих китообразных, обладает черепом удлиненного строения. Таким образом, оскорбив кашалота, этот Врунгель оскорбил всю арийскую расу. Так что же вы думаете, господа, арийцы потерпят это? Ну, я уж и слушать дальше не стал, вижу и так: попали из огня да в полымя. Улизнул тихонько, пошел к своим, доложил о результатах разведки. И гляжу: приуныл мой экипаж. Сидят грустные, ждут решения участи. Целый день китолюбивые адмиралы спорили. Наконец поздно вечером вынесли резолюцию. Мы приготовились к самому худшему и мысленно уже распрощались с "Бедой", но опасения наши оказались несколько преждевременными. Решение вынесли неопределенное: "Для изучения вопроса создать специальную комиссию, а яхту "Беда" с экипажем временно водворить на одном из близлежащих необитаемых островов". Я, понятно, заявил протест, да что толку. Меня и не спросили. Подцепили краном "Беду", опустили на скалы; нас тоже высадили, подняли флаги, погудели и пошли. Я вижу - делать нечего. Приходится подчиняться грубой силе и устраиваться по-береговому, с учетом создавшегося положения. А положение, надо вам сказать, отвратительное: яхта лежит на самом краю утеса, мачта торчит над морем, унылый прибой плещет у подножия скалы. Ну, мы снарядились и пошли обследовать наш островок. Ходили, ходили - ничего хорошего не нашли. Всюду холодно, неуютно, одни скалы кругом. Единственно с чем хорошо, так это с топливом. Уж не знаю откуда, только нанесло на этот островок обломков погибших кораблей. А с другой стороны, нам и топливо ни к чему. Запасы у нас на исходе, кругом ни флоры, ни фауны, а камнями, сколько их ни вари, все равно сыт не будешь. "Аппетит, говорят, приходит во время еды". Возможно. Но у меня в этом отношении несколько необычный организм. Когда голоден, только тогда и ощущаю присутствие аппетита. В целях борьбы с этой ненормальностью я подтянул кушак потуже, терплю. Лом и Фукс тоже на голод жалуются. Пробовали рыбу ловить - не клюет. Лом вспомнил, что в старину в таких случаях борщ из подметок варили, достал штормовые сапоги, два дня варил - никакого результата. Да и понятно, знаете: в былые-то времена сапоги из воловьей кожи делали, а у нас вся штормовая одежда из синтетического каучука. Конечно, в дождь, в сырую погоду оно удобнее - не промокает, что касается кулинарных качеств такой обуви, прямо нужно сказать: ни вкуса у нее, ни питательности. Ну и, понятно, скучновато стало. Ходим мы вокруг нашей яхты, смотрим на горизонт и друг на друга посматриваем. Призрак голодной смерти встает перед нами. По ночам преследуют кошмары... И вот однажды смотрю - подходит к нашему острову льдина. А на льдине пингвины. Выстроились в одну шеренгу, как на смотру, кланяются. Я тоже поклонился. А сам думаю: как бы с вами, господа пингвины, познакомиться поближе? Берег тут крутой, не спустишься, а пингвины, как их ни мани, сами не прилетят. Крылья-то у них бутафорские, так, больше для формы. А с другой стороны, и упустить жалко: птички жирные, упитанные, так и просятся на жаркое. Встали мы на краю утеса и смотрим на них с вожделением. Льдина эта уткнулась в наш остров, прямо под мачтой. Пингвины загалдели, топают ногами, машут крыльями, тоже смотрят на нас. И вот, знаете, я поразмыслил немножко, сделал необходимые расчеты в уме и решил соорудить этакую машину - пингвиноподъемник, что ли. Ну, взяли пустую бочку, прибили к ней запасный штурвал, продолбили дырку в дне, насадили на мачту, а сверху перекинули штормтрапы, связанные бесконечной лентой. Опробовал я это сооружение на холостом ходу. Вижу - должно работать. Вот только приманки нет. Кто их знает, чем эти птички интересуются. Спустил ботинок - ноль внимания. Спустил зеркало - результат тот же. Шарф, мясорубку пробовали - ничего не помогает. И тут меня осенило. Я вспомнил - висит у нас в каюте картинка "Разварной судак под польским соусом". Это мне один художник подарил. Очень натуральное изображение. И вот, знаете, спустил я эту картинку на шнурке. Пингвины заинтересовались, двинулись к краю льдины. Передний сунул голову в трап, тянется дальше - к судаку. Только просунул плавники, я крутанул бочку... Один есть! И так-то славно дело пошло! Я сижу на мачте верхом, кручу бочку одной рукой, другой снимаю с конвейера готовую продукцию, передаю Фуксу, тот Лому, а Лом считает, записывает и выпускает на берег. Часа за три весь остров заселили. Да. Ну, закончили пингвинозаготовку, и совсем по-другому жизнь пошла. Пингвины бродят по скалам, кругом птичий гомон, суета... Шумно, весело... Лом оживился, подвязал фартук, собрался стряпать. Первого пингвина зажарили на вертеле, и мы тут же, стоя, отведали, заморили червячка. Потом стали помогать Лому, натаскали дров целую гору. Он отобрал что посуше, развел костер. Ну, доложу вам, и костер! Дым столбом, как из вулкана, скалы раскалились, только не светятся. Тут на вершине острова был небольшой ледничок, так он от жары растаял, понимаете, разогрелся, получилось этакое кипящее озеро. Ну, я решил воспользоваться и устроить баньку. Сперва постирали, развесили одежду для просушки, а сами сидим паримся. И тут я недосмотрел. Не следовало бы особенно увлекаться. Антарктика как-никак. Погода там неустойчивая, нужно бы учесть это, а я пренебрег, сам еще дровишек подкинул. Я люблю, знаете, баньку погорячее. Тут вскоре и результат последовал. Скалы горячие, не ступишь. Жар пошел кверху, гудит, как в трубе. И, понятно, нарушилось равновесие воздушных масс. Со всех сторон налетели холодные атмосферные течения, нагнало тучи, хлынуло. Вдруг как грянет! Глава XI, в которой Врунгель расстается со своим кораблем и
со своим старшим помощником Оглушенный и ослепленный, я не сразу пришел в себя. Потом очнулся, смотрю - пол-острова вместе с яхтой как не бывало. Только пар идет. Кругом бушуют ветры, носится клочьями туман, море кипит и вареные рыбки плавают. Не выдержал раскаленный гранит быстрого охлаждения, треснул и разлетелся. Лом, бедняга, видимо, погиб в катастрофе, и судно погибло. Словом, конец мечтам. А Фукс - тот выкрутился. Смотрю, вцепился в какую-то доску и кружится на ней в водовороте. Ну, тут, знаете, и я - раз-раз саженками! - подплыл к подходящей дощечке, улегся и жду. Потом море несколько утихло и ветер спал. Мы с Фуксом понабрали вареной рыбы до полного груза, сколько доски выдержали, сблизились друг с другом и отдались на волю стихии. Я свернулся калачиком на доске, ноги и руки подобрал, лежу. И Фукс так же устроился. Плывем рядышком по воле волн в неизвестном направлении, перекликаемся: - Хау ду-ю-ду. Фукс? Как у вас? - Олл райт, Христофор Бонифатьевич! Все в порядке! В порядке-то в порядке, но все-таки, доложу вам, печальное это было плавание. Холодно, голодно и тревожно. Во-первых, неизвестно, куда вынесет, да и вынесет ли куда? А во-вторых, тут и акулы могут быть, так что лежи на доске, не двигайся. А начнешь маневрировать - привлечешь внимание хищников. Налетят - и не заметишь, как руки или ноги недосчитаешься. Да. Ну, плывем так в праздности и в унынии. День плывем, два плывем... Потом я со счету сбился. Календаря с собой не было, и мы с Фуксом для контроля каждый отдельно дни считали, а по утрам сверялись друг с другом. И вот однажды в ясную ночь Фукс спал, а я, удрученный бессонницей, решил произвести наблюдения. Конечно, без приборов, без таблиц степень точности такого определения весьма относительна, но одно мне удалось установить безусловно: как раз в эту ночь мы пересекли линию дат. Вы, наверное, слыхали, молодой человек, что море в этом месте ничего особенного не представляет и самую линию увидеть можно только на карте. Но для удобства плавания как раз тут проделывают некоторые фокусы с календарем: при плавании с запада на восток два дня считают тем же числом, а при плавании с востока на запад проделывают обратное действие - один день вовсе пропускают и вместо "завтра" считают сразу "послезавтра". И вот утром я бужу Фукса и после взаимных приветствий говорю ему: - Вы имейте в виду. Фукс, что у нас сегодня - завтра. Он на меня глаза вытаращил. Не соглашается. - Что вы, - говорит, - Христофор Бонифатьевич! В чем, в чем, а в арифметике вы меня не собьете. Ну, я попытался объяснить ему. - Видите ли, - говорю, - арифметика тут ни при чем. В плавании следует руководствоваться астрономией. Вы вот ночь спали, а я тем временем по Рыбам произвел определение. - Я, - кричит Фукс, - тоже при помощи гастрономии, по рыбам! Вчера у меня три рыбы было, а сегодня одна рыбина и хвост... А у меня паек точный: полторы рыбы в день. Ну, вижу, - явное недоразумение. Я имел в виду созвездие Рыб, а Фукс не расслышал половины и по-своему понял. Я попытался ему объяснить. - Вот, - кричу, - Фукс! Смотрите: что у вас прямо над головой? - Шляпа. - Да не шляпа, - говорю. - Сам вы шляпа! Зенит у вас над головой. - Ничего у меня не звенит! - кричит Фукс. - А у вас если звенит, вы не тревожьтесь, это бывает от голода. - Ладно, - говорю, - под вами что? - Подо мной доска. - Да нет, - говорю я, - не доска, а надир... - Нет, моя гладкая... Словом, вижу, так ничего не выйдет. Ладно, думаю, дай я с другой стороны подойду к вопросу. - Фукс, - кричу, - как по-вашему, какова приблизительно широта нашего места? Другой бы, более просвещенный в науках слушатель прикинул бы на глазок, определил бы широту по счислению; ну сказал бы там: сорок пять градусов зюйд... А Фукс четвертями измерил свою доску: - Сантиметров сорок пять будет! Словом, я понял: ничего из моих лекций не выйдет. Обстановка не та. Да и не до лекций, признаться. Ну, и, чтобы не возбуждать бесцельных споров, я приказал совсем прекратить счет дней. Если вынесет куда, спасемся, там нам скажут и день и число, а здесь, в море, по существу, безразлично, когда тобой акула полакомится: вчера или послезавтра, третьего числа или шестого. Словом, долго ли, коротко ли, как говорится, плыли мы, плыли и вот однажды я просыпаюсь, гляжу - земля на горизонте. По очертаниям - будто Сандвичевы острова. К вечеру подошли поближе, так и есть: Гаваи. Удачно, знаете. Прекрасное это местечко. В старину, правда, здесь было не очень спокойно: кто-то кого-то тут ел. Капитана Кука вот съели... Ну, а теперь-то давно уже туземцы вымерли, белым есть некого, а белых есть некому, так что тихо. А в остальном здесь рай земной: богатая растительность, ананасы, бананы, пальмы. А главное - пляж Уайкики. Со всего мира туда собираются купальщики. Там прибой замечательный. На его волнах местные жители, стоя на досках, катались. Конечно, это тоже когда-то было... Но все-таки, знаете, молодцы: стоя! А мы что? Лежим, барахтаемся, как котята. Мне даже неловко стало. И вот я выпрямился во весь рост, руки расставил, и представьте - удержался. Отлично удержался! Тогда и Фукс на своей доске встал. Держится за шляпу, чтобы не слетела, балансирует. И вот этаким манером, наподобие морских полубогов, мы несемся в бурунах, в брызгах пены. Берег ближе, ближе, вот волна лопнула, рассыпалась, а мы, как на салазках, так и выкатились на пляж. Глава XII, в которой Врунгель и Фукс дают небольшой концерт,
а затем торопятся в Бразилию На берегу нас окружили какие-то дачники в купальных костюмах. Смотрят, аплодируют, фотографируют, а у нас, признаться, вид самый жалкий. Уж очень как-то непривычно без формы и без знаков различия. Так неудобно, что я решил скрыть свое имя и положение и остаться, так сказать, инкогнито... Да. Ну, приложил пальцы к губам, показываю Фуксу жестом: молчите, мол. Но как-то неудачно, неловко это у меня получилось, вроде воздушного поцелуя... На берегу новый взрыв восторга, аплодисменты, все кричат: - Браво! Виват! А я ничего не понимаю, однако делаю вид, будто вовсе и не удивлен, молчу, а сам жду, что дальше будет. Тут подходит какой-то паренек в пиджачке и начинает объяснять публике: - Вот, мол, хотя и существует распространенное мнение, будто туземцы Сандвичевых островов со времен цивилизации вымерли, однако это неверно. Дирекция пляжей Уайкики, стремясь доставить удовольствие уважаемой публике, отыскала двух живых гавайцев, которые только что продемонстрировали прекрасный вид старинного национального спорта. Я слушаю, молчу, и Фукс молчит. Этот, в пиджачке, тоже помолчал, потом прокашлялся и пошел чесать, как по книжке: - Туземцы Сандвичевых островов, гавайцы, или канаки, как их еще называют, отличаются стройным телосложением, мягким характером и природными музыкальными способностями... Я на себя это описание примерил, вижу, что-то не то. Ну, характер действительно у меня мягкий, а что касается сложения и музыкальных способностей - это уж он напрасно... Я хотел было возразить, но смолчал. А он не унимается, продолжает: - Сегодня вечером эти канаки дадут концерт на гавайских гитарах. Билеты продаются в кассе летнего театра, цены умеренные, в фойе танцы, буфет, прохладительные напитки... Да. Ну, он еще поговорил, потом берет нас под руки, отвел в сторонку, спрашивает: - Ну как? - Да ничего, - отвечаю я, - благодарю вас покорно. - Вот и прекрасно! А где вы остановились, позвольте поинтересоваться? - Пока, - говорю, - в Тихом океане, а что дальше будет, не знаю. Не нравится мне, признаться... - Ну что вы! - возражает он. - "Тихий океан" - первоклассная гостиница. Лучше вы вряд ли найдете. Уверяю вас. А сейчас, простите, пора уже ехать, через полчаса начало. И вот, знаете, усадил он нас в машину, повез куда-то. Там нам дали гитары, украсили цветами, вывели на эстраду, раздернули занавес... Ну, я вижу, нужно петь. А что петь? Я, как назло, смутился, все песни забыл. И Фукс на что тертый парень, а тоже растерялся, смотрит на меня, шепчет: - Запевайте, Христофор Бонифатьевич, я подтяну. Посидели мы минут десять, молчим. А публика в зале волнуется, негодует - того и гляди, начнется скандал. Ну, я закрыл глаза, думаю: "Эх, будь что будет..." Ударил по струнам и басом: Сидела птичка на лугу... А что дальше петь, и не знаю. Хорошо, Фукс выручил - подтянул дискантом: Подкралась к ней корова... А тут уж мы оба, хором: Ухватила за ногу. Птичка, будь здорова!.. И, представьте, бурные аплодисменты сорвали. Потом вышел на эстраду конферансье. - Вот, - говорит, - эта старинная туземная песня, слова которой говорят о забытом способе охоты на птиц, как нельзя лучше отражает смысл гавайской музыки... Да. Ну, потом еще на "бис" спели, раскланялись и пошли в контору. Там уплатили нам за выступление. Вышли мы, а куда идти? И пошли мы назад, к морю. Все-таки как-никак родная стихия, да и костюмы у нас для пляжа самые подходящие. Идем по песочку. На пляже ни души. Поздно уже. Потом видим - какие-то двое все-таки сидят. Мы подошли к ним, разговорились. Они на порядки жалуются. - Черт знает что такое! - говорят. - Мы артисты, подписали контракт изображать здесь гавайцев. Месяц целый учились на досках по морю ездить, песни разучили, а вот, сами видите... Тут я все понял. Хотел было объяснить, вдруг, понимаете, ветер швырнул мне под ноги обрывок газеты. А я давненько газеты в руках не держал. Не погнушался, подобрал. Встал под фонарем и углубился в чтение. И, поверите ли, смотрю - фотография, на фотографии - мой старший помощник Лом, тут же "Беда" и трагическое описание крушения у берегов Бразилии. И о Фуксе и обо мне несколько слов. Да какие еще слова! Я даже слезу пустил - до чего трогательно: "Отважные мореплаватели...", "Пропали без вести...". Да. И тут же рядом в газете объявление: "Пользуйтесь воздушным сообщением тихоокеанских линий. Регулярные рейсы в Штаты и в Бразилию". - Вот что. Фукс, - говорю я, - пойдите-ка купите билеты на самолет в Бразилию да закажите что-нибудь из одежды. Мне китель и шинель, а себе - по усмотрению. Фукс рад стараться, умчался, а я тут, на пляже, остался - этих фальшивых гавайцев развлекать... А то пойдут еще в театр, выяснится все это дело, скандал получится, задержка, неприятности... - Послушайте, - предлагаю я, - день у вас все равно пропал, так, чем здесь сидеть, возьмем лучше лодочку да покатаемся. Смотрите - погода какая, тепло, луна светит... Ну, и уговорил. А тут и Фукс вернулся, докладывает об успехах: - Костюмы заказал, нынче же будут готовы, а вот с билетами, Христофор Бонифатьевич, худо. Взял один билет на завтрашний вечер, а больше и нет, все места проданы... - Ладно, - говорю я, - мы это положение после обдумаем, а сейчас поедем покатаемся. Ну, взяли лодочку и поехали. И так славно покатались! Ночь катались, весь день катались, осмотрели все окрестности и вернулись как раз вовремя: два часа до отлета самолета осталось. Распрощались мы с этими артистами, побежали к портному, а он, негодяй, запил, что ли, но только ничего не сшил. Я, знаете, возвысил голос, отчитываю его, а он только руками разводит. - Помилуйте, - говорит, - я же вас вчера ждал, вчера бы и приходили, а сегодня у меня ничего не готово. Я вижу - проку не будет с такой логикой. - Давайте, - заявляю, - что есть. Не в трусах же мне лететь, в самом деле! Ну, он порылся в шкафу, достает макинтош. - Вот, - говорит, - только и осталось из готового. Это мне прошлый год один джентльмен заказал, да что-то не берет. Я посмотрел - материал добротный и покрой модный. - Ладно, - говорю, - я беру, получайте, сколько следует. - Забрал макинтош и пошел. - Вы бы, - советует Фукс, - его все-таки примерили. А то вдруг не в пору. Ну, я вижу, дельный совет. Встал тут же в тени баньяна, развернул обновку, накинул. Смотрю, понимаете, новое несчастье: тот джентльмен, заказчик, или был вдвое выше меня, или на рост шил, уж и не знаю. Только на мне его макинтош несколько странно сидит. И делать нечего. Назад нести - все равно ничего не подберешь, снизу отрезать - уж очень некрасиво получится, в самолет в таком виде, чего доброго, не пустят, а так носить - это и шагу не ступишь, в полах запутаешься. Но придумывать что-то нужно, да поскорее, а то самолет улетит, билет пропадет, и вовсе здесь застрянешь. И тут, знаете. Фукс, молодец, не растерялся. - О, - говорит, - да ведь это же замечательно! Мы в этом макинтоше по одному билету вдвоем улетим. Только разрешите, присядьте немножечко... Так... Подставьте плечи... Ну, и, знаете, взгромоздился на меня, напялил это пальтишко, застегнул на все пуговицы, одернул. - А теперь, - говорит, - полный вперед, да поскорее, а то что-то нами полисмен интересуется. Пошли. Пришли в аэропорт, к самолету. Фукс предъявил билет, нас провели, показали место. Ну, уселись кое-как, - собственно, я уселся, а Фукс стоит на сиденье и головой подпирает потолок. Я посмотрел в щелочку, вижу - и остальные пассажиры на местах. Всего, кроме нас, шесть человек. В самолете чистота, зеркала, различные удобства, публика вроде приличная... Потом заревели моторы, самолет разбежался, хлоп, хлоп по воде, поднялся. Летим, ночь кругом. В небе звезды. Моторы ревут, а в остальном все спокойно. Пассажиры уснули, я тоже вздремнул, один Фукс бодрствует во всей кабине. До утра так пролетели, а утром проснулись. Я смотрю в свою щелочку, прислушиваюсь - в кабине заметное оживление, все липнут к окнам, показывают друг другу и, судя по поведению, любуются видами Кордильер. Фукс тоже склонился к окну, а я волей обстоятельств принужден пропускать такое редкое зрелище и сидеть в темноте, как какой-нибудь преступник в тюрьме. И так, знаете, обидно стало и скучно! Я сам себя утешаю: думаю, пусть смотрят на здоровье, а я найду занятие. Достал трубочку, набил, закурил, задумался. Вдруг слышу - паника в кабине. Пассажиры повскакали с мест, кричат, и чаще других раздается слово "пожар". Я чувствую. Фукс меня бьет пятками по бокам, как осла. Я его ущипнул, а сам выглянул посмотреть... и все понял. Дым от моей трубки валит изо всех отверстий и действительно создает впечатление пожара. Глава XIII, в которой Врунгель ловко расправляется с удавом
и шьет себе новый китель Я скорее вытряс пепел, трубку - в карман, прижал огонь каблуком. Сижу молчу. А тут летчик просунул голову в кабину, и я несколько воспрянул духом. Все-таки, думаю, бывалый человек, наверное, не в такие переделки попадал - не терялся, успокоит их, и все уладится... А он, представьте, и сам струсил. Смотрю, побледнел, ахнул, ухватился за какой-то рычаг... Трах! Ну, затем шум моторов утих, только слышно - ветер свистит. Потом хлопнуло где-то вверху, как из пушки, кабина вздрогнула, рванулась и тихо стала приземляться. Пассажиры недоумевают, а я сразу догадался, в чем дело. Теперь-то этим никого не удивишь. А в то время это было последнее слово техники: устроили такое приспособление на самолетах. Называется: "Ступай вниз". Если какая авария - взрыв, пожар или крыло отвалится, - летчик одним движением отделяет кабину, и она самостоятельно опускается на парашюте. Полезное приспособление, что и говорить, но в данном случае применение его было явно преждевременным. В другой обстановке я бы поспорил с летчиком, указал бы ему на ошибку, но тут, сами понимаете, делать нечего. Самолет летит дальше, по генеральному курсу, только крылья сверкают. Мы не торопясь садимся все ниже. Дым от трубки несколько рассеялся, но пассажиры и не думают успокаиваться. Напротив, смотрю - волнение растет, переходит в тихую панику, и Фукс нервничает: того и гляди, вскочит с места. Один я сохранил спокойствие и соображаю: рейс, конечно, прерван, билеты дальше недействительны, но один из нас, как ни верти, все равно "заяц", и при посадке придется давать объяснения. А это нежелательно. Начнутся расспросы, поиски виноватого, представят дело так, что я причина аварии, а тогда и не разделаешься. И я, знаете, решил прикинуться посторонним. А тут и момент самый подходящий: внимание у пассажиров ослаблено, каждый думает о себе, многие вовсе лишились чувств, и как раз над нами люк в потолке кабины... Вам, молодой человек, не приходилось плавать по Амазонке? Нет. Вот и прекрасно, и не стремитесь. Не рекомендую. А мне, знаете, пришлось. Вылезли мы с Фуксом через люк, осмотрелись. Видим - под ногами река, кабина спускается ниже... ниже... Сели. Ну, я склонился над люком, кричу: - Добро пожаловать, господа! Рад приветствовать вас в столь диких и недоступных местах. Тут и пассажиры стали вылезать поодиночке. Видят - посадка совершилась благополучно, стали успокаиваться, смотрят на нас во все глаза. Ну, я вижу, настал момент взаимных представлений. Вы сами понимаете, правду я сказать не могу, приходится изворачиваться. - Так вот, - говорю, - господа: я, разрешите представиться, профессор географии Христофор Врунгель. Путешествую тут с научной целью. А это мой слуга и проводник индеец Фукс. Будем знакомы. Я здесь обжился, привык. Уж вы позвольте мне считать вас своими гостями. - Пожалуйста, пожалуйста, - отвечают они. - Очень приятно. А сам вижу - не верят. Косятся на нас... Да и понятно: какой уж профессор в трусиках? Я чувствую, нужно их занять разговором, сказать что-нибудь значительное, отвлечь внимание. - Простите, - спрашиваю, - а здесь все прибывшие? Они переглянулись, потом кто-то заявляет: - Был еще один высокий джентльмен. - Был, был, - подтвердили другие, - он еще загорелся... - Ах, вот как! Особенно интересно. Ну-ка, Фукс, - говорю, - спуститесь вниз, посмотрите, не нужна ли помощь пострадавшему. Фукс залез в кабину, потом вылезает и подает щепотку пепла: вот, мол, все, что осталось. - Ах, - говорю я, - какое несчастье! Высокий джентльмен, видимо, сгорел дотла. Ну что ж поделаешь, мир праху его... А теперь, господа, давайте вытащим парашют, он еще пригодится. Ну, разобрали стропы, тянем, как невод. Я командую: - Раз, два, взяли! Вира помалу... Вижу, они стараются, но с непривычки дело плохо идет. Вдруг смотрю - побросали стропы, бегут назад на корму, так сказать, столпились там и дрожат от страха. Фукс, тот вовсе нырнул в люк, выглядывает оттуда, показывает на парашют. А барышня, пассажирка, встала на цыпочки, растопырила пальцы, машет руками, точно лететь собралась, кричит: - Ай, мама! Ну, я обернулся и вижу - действительно "мама"! Удав, понимаете, залез в парашют, огромный удав, метров в тридцать. Свернулся клубком, как в гнезде, смотрит на нас, выбирает жертву. А у меня никакого оружия, одна трубка в зубах... - Фукс, - кричу я, - подайте-ка что-нибудь потяжелее! Тот высунулся из люка, подает какой-то снаряд. Я прикинул - ничего, увесистая штучка. - Давайте еще! - кричу, а сам встал на изготовку, нацелился. И удав тоже нацелился. Разинул пасть, как пещеру... Я размахнулся - и прямо туда. Да только что удаву такая пустяковина? Проглотил, понимаете, как ни в чем не бывало, даже не поморщился. Я второй снаряд туда же, он и его проглотил. Я бросился к люку, кричу Фуксу: - Давайте скорее все, что есть! Вдруг слышу за спиной страшное шипение. Обернулся, гляжу - удав раздувается, шипит, из пасти хлещет пена... "Ну, - думаю, - сейчас бросится!" А он, представьте, вместо этого неожиданно нырнул и пропал. Мы все замерли, ждем. Минута проходит, вторая. Пассажиры на корме начинают шевелиться, шепчутся. Вдруг эта барышня опять становится в ту же позицию и - на всю Амазонку: - Мама!.. И вот видим - всплывает над водой нечто: блестящий баллон огромных размеров, чудовищной формы, весьма оригинальной окраски. И все, знаете, пухнет, пухнет... Вот, думаю, новое дело! Чему бы это быть? Даже страшно стало. Потом смотрю - у этого баллона живой хвост. Бьет по воде и так и этак... Я как увидел хвост, так все и понял: снаряды-то эти были огнетушителями. Ну, встретились в пищеводе пресмыкающегося, столкнулись там, стукнулись друг о друга, разрядились и накачали удава пеной. Там знаете какое давление в огнетушителях! Вот и раздулась змея, приобрела излишний запас плавучести, чувствует, что дело дрянь, хочет нырнуть, а живот не пускает... У меня страх как рукой сняло. Я подошел к люку. - Давайте, - говорю, - Фукс, выходите наверх. Опасность миновала. Фукс вылез, любуется небывалым зрелищем, а пассажиры как услышали, что бояться нечего, бросились поздравлять друг друга, жмут мне руки. Только и слышно: - Спасибо, профессор дорогой! Как это вы его? - Да что! - отвечаю я. - Здесь, на Амазонке, ко всему привыкнешь. Удав - это пустяки, то ли еще бывает... Ну и, знаете, после этого случая мой авторитет укрепился. А тут, к счастью, и с костюмами дело уладилось. У барышни этой нашлась коробочка с рукоделиями. Я взял иголку, сшил себе китель из парашюта. Материал прекрасный, а вместо пуговиц я болты применил, отвинтил от кабины. Ничего получилось, прочно и красиво, только вот без гаечного ключа не разденешься. Ну, да это ведь мелочь, привыкнуть можно. А Фуксу готовый комбинезон нашли в аварийном запасе, точь-вточь как был у него, только поновее. Потом парусишки соорудили, мачту поставили, сделали руль. Пассажиры стоят вахту, плывем, промышляем черепах, ловим рыбку. Эта барышня стряпать выучилась... В общем, так бы ничего, вот только судно неприспособленное: валкое, и ход у него неважный. Да. Ну, плывем все-таки, продвигаемся кое-как на восток, к берегам Атлантики. Месяца полтора так плыли. И чего только не насмотрелись по дороге: и обезьян, и лиан, и каучуковых деревьев!.. Для любознательного путешественника, конечно, интересно, но тяжело. Прямо скажу: тяжело! Тут и вообще-то климат не очень завидный, а мы еще в дождливое время попали. Парит, как в бане, день и ночь туманы, жара, кругом комарье тучами; хорошо еще, лихорадку никто не схватил. Глава XIV, в начале которой Врунгель становится жертвой
вероломства, а в конце снова попадает на "Беду" Наконец все-таки прибыли в порт Пара. Причалили, высадились. Городишко, по совести говоря, неважный, так себе городишко. Грязно, пыльно, жара, по улицам собаки бродят. Но после дебрей лесов Амазонки и это в некотором роде очаг культуры. Хотя и то сказать - культура там своеобразная: народ свирепый, воинственный, все с ножами, с револьверами, по улице пройти страшно... Да. Ну, побрились мы, почистились после тяжелого похода. Спутники наши распрощались, сели на пароходы и разъехались кто куда. Хотели и мы с Фуксом поскорее отсюда выбраться, да ничего не вышло: без документов не выпускают. Ну, застряли мы с ним, как раки на мели, на чужом берегу, без крова, без определенных занятий, без средств к существованию. Думали работенку какую найти - куда там! Только и есть вакансии на резиновых плантациях, но это опять надо на Амазонку, а мы уже там побывали, по второму разу что-то не тянет. Побродили по городу туда-сюда и уселись на бульварчике под пальмой обсудить положение. Вдруг подходит полицейский и приглашает нас к губернатору. Это, конечно, лестно, но я не любитель всех этих официальных приемов и встреч с высокопоставленными особами. Да тут ничего не поделаешь: приглашают - значит, надо идти. Ну, приходим. Смотрим - сидит в ванне этакая туша с веером в руках, фыркает, как бегемот, плескается, сопит. А по бокам - два адъютанта в парадной форме. - Вы, - спрашивает губернатор, - кто такие, откуда? Я в общих чертах обрисовал положение, объяснил, как это все получилось, представился. - Это, - говорю, - мой матрос Фукс, нанят в Кале, а я капитан Врунгель. Слыхали, наверное? Губернатор, как услыхал, ахнул, ухнул в ванну совсем с головой, веер свой уронил, пускает пузыри, захлебывается, чуть не погиб. Спасибо, адъютанты не дали потонуть, спасли. Ну, он отдышался, прокашлялся, побагровел. - Как, - говорит, - капитан Врунгель? Тот самый? Это что же теперь будет? Беспорядки, пожар, революция, выговор по службе?.. Ну, знаете, конечно, восхищен вашим мужеством и ничего не имею против вас лично, но как лицо официальное приказываю вам немедленно покинуть вверенную мне территорию и к сему препятствий чинить не буду... Адъютант, выдайте капитану разрешение на выезд. Адъютант рад стараться, моментально сочинил бумагу, шлепнул печать, подает. А мне только того и надо. Я поклонился, взял под козырек. - Спасибо, - говорю, - ваше превосходительство! Весьма признателен за любезность. Совершенно удовлетворен вашими распоряжениями. Разрешите откланяться? Повернулся и вышел. Пошел и Фукс за мной. Идем прямо к пристани. Вдруг слышу - сзади какой-то шум, топот. Я обернулся, смотрю - человек сорок в штатском, в широкополых шляпах, в сапогах, с ножами, с ручными пулеметами бегут за нами, пылят, обливаются потом. - Вон они, вон они! - кричат. Гляжу - за нами охотятся. Мгновенно взвесил соотношение сил и вижу - делать нечего, надо бежать. Ну, побежали... Добежали до какой-то будочки. Я изнемог, остановился дух перевести, сердце так и колотится - устал. А как же... и возраст и жара. А Фукс - тому хоть бы что, он легок был на ходу. Однако, смотрю, и он опечален событиями, побледнел, глаза бегают. Потом вдруг повеселел и так фамильярно хлопает меня по спине. - Ну, - говорит, - капитан, стойте здесь. Я один побегу, а вас не тронут. И пустился, только пятки сверкают. Такого поступка я от него, признаться, не ожидал, расстроился даже. Эх, думаю, будь что будет... Одно спасение - лезть на пальму. Полез. А эта орава все ближе. Я обернулся, смотрю - народ дородный, свирепый, невоспитанный. Ну и струхнул, признаться. Так напугался, что даже слабость почувствовал. Вижу - конец пришел. "Уж скорей бы", - думаю. Вцепился в пальму, повис, замер и вот слышу - они уже здесь, рядом, сопят, топчутся. И разговоры слышу; из разговоров я понял, что это за народ. Я-то думал, бандиты, охотники за скальпами, а оказалось - просто жандармы, только переодетые. Не знаю, жара ли повлияла или другая какая причина, но губернатор, оказывается, спохватился, пожалел о своей любезности и приказал нас разыскать и линчевать на всякий случай. Только, вижу, медлят они с этим делом. Минуту жду, десять минут. Не трогают. У меня уже руки устали, дрожат, вот-вот сорвусь, упаду. Ладно, думаю, все равно один конец. Ну, и слез с пальмы... И, представьте, не тронули. Постоял, подождал - не трогают. Пошел не спеша - не трогают, расступились даже, как от огня. Ну, тогда побрел я опять на бульвар, сел под той пальмой, где мы с Фуксом сидели, и задремал. Да так задремал, что не заметил, как и ночь прошла. А утром на рассвете явился Фукс, разбудил меня, поприветствовал. - Видите, капитан, - говорит, - не тронули вас. - Да почему, объясните? - А вот, - смеется он, заходит сзади и снимает у меня со спины плакатик: череп с молнией, две кости и подпись: "Не трогать - смертельно!" Где уж он этот плакатик подцепил, не берусь вам сказать, но надо думать, что в той будке, на бульваре, трансформатор стоял. Иначе откуда бы... Да-с. Ну, посмеялись мы, побеседовали. Фукс, оказывается, времени зря не терял - взял билеты на пароход. А на пристани я предъявил свой пропуск, и нас отпустили без разговоров. Даже каюту предоставили и счастливого пути пожелали. Мы расположились по-барски и отправились в Рио-де-Жанейро пассажирами. Прибыли благополучно, высадились. Навели справки. Оказывается, "Беду" тут, недалеко, выбросило на берег. Повредило, конечно, но Лом показал себя молодцом, все привел в порядок, поставил судно в стапеля, а сам зажил отшельником. Все ждал распоряжений, а мне, вы сами понимаете, распорядиться было трудненько. Ну, мы с Фуксом наняли местный экипаж - этакую корзинку на колесах, - подхлестнули волов, поехали. Едем по берегу и наблюдаем печальную, но поучительную картину местных нравов: человек двести негров таскают кофе и сахар со склада на берег и прямо мешками в воду - бултых, бултых! В море не вода, а сироп. Кругом мухи, пчелы. Мы засмотрелись. Полюбопытствовали, что это за странное развлечение такое. Нам объяснили, что цены на сахар низкие, товары девать некуда, ну и таким вот образом исправляют экономику, поднимают уровень жизни. Словом, мол, все нормально, и иначе ничего не поделаешь. Да. Поехали мы дальше. И вот видим - наша красавица "Беда" стоит на бережку, ждет твердой командирской руки, а рядом какой-то верзила разгуливает. Чистый разбойник: шляпа как зонтик, на боку косарь, штаны с бахромой. Увидал нас - бросился. Ох, думаю, зарежет! Но не зарезал, нет. Это Лом, оказывается, обжился здесь, нарядился по местной моде. Ну, встретились, облобызались, поплакали даже. Вечером поболтали: он о своих злоключениях рассказал, мы - о своих. А с утра вышибли клинья из-под киля, спустили яхту на воду, подняли флаг. Я, признаться, даже слезу пустил. Ведь это, молодой человек, большая радость - очутиться на родной палубе. А еще большая радость, что дело продолжается. Можно двигаться смело в дальнейший путь. Только и осталось - отход оформить. Ну, уж это я взял на себя. Прихожу к начальнику порта, "команданте дель бахия" по-ихнему, подал бумаги. И вот этот команданте, как увидел меня, сразу надулся, как жаба, и принялся кричать: - Ах, так это вы капитан "Беды"? Стыдно, молодой человек! Тут сплошные доносы на вас. Вот адмирал Кусаки жалуется: какой-то остров вы там разрушили, кашалота обидели... И губернатор сообщает: самовольно покинули порт Пара... - Как же так, - говорю, - самовольно? Позвольте, - и подаю свой пропуск. А он и смотреть не стал. - Нет, - говорит, - не позволю. Ничего не позволю. Одни неприятности из-за вас... Убирайтесь вон!.. - Потом как гаркнет: - Лейтенант! Загрузить яхту "Беду" песком вплоть до полного потопления! Ну, я ушел. Заторопился на судно. Прихожу. А там уже и песок привезли, и какой-то чиновник крутится, распоряжается. - Это вашу яхту приказано загрузить песком? Так вы, - говорит, - не беспокойтесь, я не задержу, в одну минутку сделаем... Ну, признаться, я думал, что тут-то наверняка конец. Потонет яхта, потом доставай. Но, представьте, и тут сумел использовать обстоятельства в благоприятном смысле. - Стойте, молодой человек! - кричу я. - Вы каким песком хотите грузить? Ведь мне надо сахарным, первый сорт. Ну что ж, пожалуйста, сию минутку. И, знаете, те же негры побежали, как муравьи, загрузили яхту, забили трюм, надстройки, на палубу навалили сахар, прямо в мешках. "Беда" моя, бедняжка, садится глубже, глубже, потом - буль-буль-буль... И глядим - только мачты торчат. А потом и мачты скрылись. Лом с Фуксом в горе глядят на гибель родного судна, у обоих слезы на глазах, а я, напротив, в отличном настроении. Приказал разбить лагерь тут на берегу. Пожили мы три дня, а на четвертый сахар растаял, смотрим - яхта наша всплывает не торопясь. Ну, мы ее почистили, помыли, подняли паруса и пошли. Только вышли, смотрю - на берег бежит команданте с саблей на боку, кричит: - Не позволю! А рядом вприпрыжку старый знакомый, адмирал Кусаки, тоже ругается: - Разве это работа, господин команданте? За такую работу, пожалуйста, деньги обратно. "Ну, - я думаю, - ругайтесь себе на здоровье". Помахал им ручкой, развернулся и пошел полным ходом. Глава XV, в которой адмирал Кусаки пытается поступить на
"Беду" матросом Из Бразилии наш путь лежал дальше на запад. Но через материк, сами понимаете, не пойдешь, и пришлось уклониться к югу. Я проложил курс, расставил вахты и пошел. Шли в этот раз прекрасно. Ветерок дул, как по заказу, из-под носа буруны, за кормой дорожка, паруса звенят, снасти обтянуты. Миль по двести за сутки отсчитывали, а сами сложа руки сидели. Лом с Фуксом обленились совсем, дисциплина начала падать, и я решил занять экипаж судовыми работами. - Ну-ка, - говорю, - Лом, довольно вам загорать. Займитесь-ка медными частями. Надрайте так, чтобы огнем горело. Да. Ну, сказал. Лом козырнул: есть, мол. Натер кирпича, берет тряпку, и пошла работа. Только я спустился в каюту вздремнуть, слышу - беспокойство на палубе. Вскочил, бросился к трапу, а навстречу Фукс. Бледный, дрожит. - Пожалуйста, - говорит, - Христофор Бонифатьевич, на палубу. У нас, кажется, пожар. Выскочил я. Смотрю - и вправду: горит, палуба в двух местах. А Лом как ни в чем не бывало сидит чуть поодаль от очагов огня и драит медную уточку. Только я пригляделся, смотрю - и тут палуба вспыхнула. Я, знаете, растерялся даже. - Лом, - кричу, - объясните, в чем дело? А тот встает, берет под козырек и спокойно так рапортует: - Согласно вашему приказанию, драю медные части так, чтобы огнем горело. Какие последуют распоряжения? Я было хотел разнести Лома, да вовремя сдержался. Вижу - сам виноват. А как же, знаете, - писатель или, там, артист может, конечно, позволить себе некоторые вольности в выражениях, а у нас в морском деле - точность прежде всего. Нам стихи писать некогда. Отдаешь распоряжение - думай, что говоришь, а то попадешь на такого, как Лом, - человек он внимательный, аккуратный, привык исполнять команду в буквальном значении, к тому же и силушка у него богатырская, - так, знаете, и до аварии недалеко. Ну, вижу, нужно исправлять последствия своей ошибки. И распорядился мигом: - Отставить драить медные части! Пробить пожарную тревогу! Фукс бросается к колоколу. Лом, согласно расписанию тревоги, остается у места возникновения пожара, а я на руле. Звону много, а толку никакого. Огонь ширится. Горит, как факел. Того и гляди, до парусов дойдет. Ну, я вижу, дело дрянь. Развернулся кругом, стал против ветра. И помогло, знаете. Сдуло огонь. Он у нас за кормой поболтался этаким огненным шлейфом, оборвался и погас. Фукс успокоился. И Лом понял, что перестарался. Да-с. Ну, а затем легли на прежний курс, заменили дефектные части палубы, без дальнейших приключений обогнули мыс Горн, прошли мимо Новой Зеландии и благополучно прибыли в Сидней, в Австралию. И вот, представьте, подходим к портовой стенке и кого встречаем? Думаете, кенгуру, утконоса, страуса-эму? Нет! Подваливаем. Смотрю - на берегу толпа, а в толпе, в первом ряду, - адмирал Кусаки собственной персоной. Как он туда попал, откуда, зачем - черт его знает! Одно несомненно, что это именно он. Мне, признаюсь, стало неприятно и даже, знаете, как-то не по себе. Ну, подошли, встали. Адмирал затерялся в толпе. А я, как только подали сходни, так сразу на берег, в порт. Представился властям, доложил о прибытии, побеседовал с чиновниками. Сперва, как полагается, о погоде, о здоровье, о местных новостях, а потом между разговорами закидываю удочку: может, думаю, удастся узнать, что тут этот Кусаки делает и какую еще пакость готовит. Чиновники, однако, ничего не сказали, сослались на неосведомленность. Ну, я поболтал с ними еще и отправился прямо к капитану порта. Поздоровался и объяснился начистоту: меня, мол, один японский адмирал преследует. - Один? - говорит тот. - Ну, мой дорогой, вам повезло. Я сам от таких адмиралов не знаю, куда деваться, и ничего не могу предпринять. Не приказано ни помогать, ни противодействовать. Чем другим рад служить. Не угодно ли виски с лимонадом? Обедать ко мне пожалуйте, сигару, может быть, выкурите? А с адмиралом вы как-нибудь сами улаживайте... Да-с. Словом, вижу - неприятная история. Сейчас, конечно, адмирал Кусаки для нас не фигура. Да, по правде сказать, мы их и тогда-то не больно боялись, но все-таки, знаете, дела с ними иметь, прямо скажем, не очень любили. Вот я вам про Италию имел случай рассказать. Там заправилы мечтали всю Африку к рукам прибрать, пол-Европы, четверть Азии... А на востоке японские бояре (самураи по-ихнему) так же вот размечтались - подай им весь Китай, всю Сибирь, пол-Америки... Вообще-то, конечно, мечтать никому не заказано. Полезно даже порой пофантазировать. Но когда такой вот фантазер нацепит погоны да сядет на боевом корабле у заряженной пушки - тут и неприятность может случиться... Размечтается да прицелится, прицелится да бабахнет. Хорошо, как промахнется. А ну как попадет? Да тут такое может случиться, что к ночи лучше и не вспоминать! Вот поэтому мы и старались таких фантазеров сторонкой обходить. Но прямо скажу - не всегда это нам удавалось. Такие упрямые среди них попадались мечтатели, что другой раз никак не отвяжешься. Вот и мне такой достался - господин Кусаки, адмирал. Как встретились тогда в китолюбивом комитете, так и прицепился ко мне, как репей. И, конечно, не только в мои дела адмиралы эти нос совали. Им до всего было дело: там стравить кого с кем, там обобрать под шумок, там пошарить, там понюхать для интереса: где нефтью пахнет, где рыбой, где золотом?.. И, конечно, не мы одни понимали это. Но там на этих фантазеров сквозь пальцы смотрели - не помогали и не препятствовали. Так сказать, на развод берегли для острастки и для обеспечения взаимной безопасности. Да-с. Ну, это я вам могу объяснить, а с капитаном порта такой разговор неуместен. Поблагодарил я его, распрощался. Так и ушел ни с чем и мер принять не сумел. Вернулся на яхту, сел чайку попить. И вот смотрю - поднимается на борт маленький человечек, по всем признакам японский кули. В худеньком пиджачишке, с корзиночкой в руках. Робко так подходит и объясняет, что тут, в Австралии, погибает с голоду, и просится на службу матросом. Да так настойчиво. - Пойдете, - говорит, - по Тихому океану, там тайфуны, туманы, неисследованные течения... Не справитесь. Возьмите, капитан! Я моряк, я вам буду полезен. Я и прачкой могу быть, и парикмахером. Я на все руки... - Ладно, - говорю, - зайдите через час, я подумаю. Ушел он. А ровно через час, смотрю, посольская машина останавливается невдалеке. Ну, я взял бинокль и вижу - вылезает оттуда мой японец, берет корзиночку и не спеша направляется к судну. Кланяется этак почтительно и опять ту же песню: - Возьмите... Не справитесь... - Вот что, - говорю, - убедили вы меня. Вижу сам, что придется брать матроса. Но только не вас, молодой человек. - Почему же? - Да так, знаете, цвет лица у вас очень неестественный. У меня на этот счет взгляды несколько устаревшие, но вполне определенные: по мне, если уж брать арапа, так черного. Негра взял бы, папуаса взял бы, а вас, уж не обижайтесь, - не возьму. - Ну что ж, - говорит он, - раз так, ничего не поделаешь. Простите, что я вас побеспокоил. Поклонился и пошел. Вскоре и мы собрались прогуляться. Привели в порядок одежду, побрились, причесались. Яхту прибрали, каюту заперли. Идем все втроем по улице, наблюдаем различные проявления местного быта. Интересно, знаете, в чужой стране. Вдруг смотрим - странная картина: сидит чистильщик-негр, а перед ним на четвереньках наш японец. И этот негр его начищает черной ваксой. Да как! Там, знаете, чистильщики квалифицированные, из-под щеток искры летят... Ну, мы сделали вид, будто нам ни к чему, прошли мимо, отвернулись даже. А вечером пришли на судно - Фукс с Ломом утомились, а я остался на вахте, жду, знаете, того негра; думаю, как бы его встретить получше. Вдруг подают мне пакет от капитана порта. Оказывается, скучает старик, приглашает на завтра составить партию в гольф. Я, признаться, даже и не знал, что это за игра. Но, думаю, черт с ним. Пусть проиграю, зато прогуляюсь, разомнусь на берегу... Словом, ответил, что согласен, и стал собираться. Разбудил Лома, спрашиваю: - Что нужно для гольфа? Он подумал, потом говорит: - По-моему, Христофор Бонифатьевич, нужны трикотажные гетры, и больше ничего. Есть у меня рукава от старой тельняшки. Возьмите, если хотите. Я взял, примерил. Брюки надел с напуском, китель подколол булавками в талии, и превосходно получилось: такой бравый спортсмен - чемпион, да и только. Но для спокойствия я все-таки заглянул в руководство по гольфу, ознакомился. Вижу, игра-то самая пустяковая: мяч гонять по полю от ямки к ямке. Кто меньше ударов сделает, тот и выиграл. Но одними гетрами тут не отделаешься: нужны разные палки, клюшки, дубинки - чем бить, и еще помощникмальчик нужен - таскать все это хозяйство. Ну, пошли мы с Ломом искать снаряжение. Весь Сидней насквозь прошли - ничего подходящего. В одной лавочке нашли хлысты, да тонки, в другой нам полицейские дубинки предложили. Ну, да эти мне как-то не по руке. А дело уже к ночи. Луна светит. Этакие таинственные тени ложатся вдоль дороги. Я уж отчаялся. Где тут искать? Разве сучьев наломать? И вот, видим - сад с высокой оградой и за оградой - различные деревья. Лом меня подсадил, перелезли, идем меж кустов. Вдруг смотрю - крадется негр, верзила, и под мышкой тащит целый ворох палок для гольфа. Точь-в-точь такие, как в руководстве показаны. - Эй, любезный, - кричу я, - не уступите ли мне свой спортинвентарь? Но он либо не понял, либо от неожиданности - только гикнул страшным голосом, схватил дубинку, взмахнул над головой - и на нас... Я, скажу не стыдясь, испугался. Но тут Лом выручил: сгреб его в охапку и зашвырнул на дерево. Пока он слезал, я подобрал эти палки, рассматриваю, вижу - точь-вточь как в руководстве изображены. А работа какая! Я, знаете, просто размечтался, глядя, да тут Лом меня вывел из задумчивости. - Пошли, - говорит, - Христофор Бонифатьевич, домой, а то что-то сыро здесь, как бы не простудились. Ну, перелезли снова через ограду, вышли, вернулись на судно. Я успокоился: костюм есть, клюшки есть, теперь один мальчик остался... Да вот совесть еще несколько неспокойна: неудобно человека ни с того ни с сего так обездоливать. Но, с другой стороны, он сам первый напал, да и клюшки эти мне всего на денек нужны - в аренду, так сказать... Словом, с инвентарем дело кое-как утряслось. А с мальчиком еще лучше уладилось: утром, чем свет, слышу - кто-то зовет смиренным голосом: - Масса капитан, а масса капитан! Я выглянул. - Я, - говорю, - капитан, заходите. Чем могу служить? И вижу: приятель, вчерашний японец, собственной персоной, но уже под видом чернокожего. Я-то его маскировку видел, а то бы и не узнал - до того он ловко свою наружность обработал: прическа-перманент под каракуль, физиономия до блеска начищена, на ногах соломенные тапочки и ситцевые брюки в полоску. - Вам, - говорит, - масса капитан, я слышал, негр-матрос нужен. - Да, - говорю, - нужен, только не матрос, а бой для гольфа. Вот тебе клюшки, забирай да пойдем... Пошли. Капитан порта меня уже ждал. Уселись мы с ним в машину. Проехали с час. - Ну, - говорит мой партнер, - начнем, пожалуй? Уж вы, надеюсь, как джентльмен не обманете меня в счете? Он уложил свой мячик в ямку, размахнулся, ударил. Ударил и я. У него прямо пошло, а у меня в сторону. Ну, и загнал я свой мяч к черту на рога. Кругом кусты, овраги, буераки, местность, что и говорить, живописная, однако сильно пересеченная. Негр мой измучился, да и понятно: палки тяжелые, жара, духота. С него пот градом, в три ручья, и, знаете, весь его грим поплыл, вакса растаяла, и он уже не на негра, а на зебру стал похож: вся физиономия желтая с черным, в полоску. Устал и я, признаться. И вот вижу - ручей течет, а там ручьи редкость. - Давай-ка, - говорю, - вот здесь отдохнем, побеседуем. Тебя звать-то как? - Том, масса капитан. - Дядя Том, значит. Ну, ну. Пойдем-ка, дядя Том, умоемся. - Ой, нет, масса, умываться мне нельзя: табу. - А, - говорю, - ну, раз табу, как хочешь. А то бы умылся. Смотри-ка, ты весь полинял. Не нужно бы мне этого говорить, да уж сорвалось, не воротишь. А он промолчал, только глазами сверкнул и уселся, будто палки перекладывает. А я к ручью. Вода холодная, чистая - хрусталь. Освежаюсь, фыркаю, как бегемот. Потом обернулся, смотрю - он крадется, и самая тяжелая дубинка в руке. Я было крикнул на него, да вижу - поздно. Он, знаете, размахнулся - и в меня этой дубинкой. Попал бы - и череп долой. Но я не растерялся: бултых в воду! Потом выглянул, вижу - он стоит, зубы оскалил, глаза горят, как у тигра, вот-вот бросится... Вдруг что-то сверху хлоп его по прическе! Он так и сел. Я подбегаю, ищу избавителя - нет никого, только дубинка эта лежит... Поднял я ее, осмотрел, вижу - вместо фирменной марки на ней туземный святой изображен. Ну, тут я понял: вместо клюшек для гольфа я вчера бумеранги у папуаса отобрал. А бумеранг знаете какое оружие? Им без промаху надо бить, а промахнулся - смотри в оба, а то вернется и как раз вот так хлопнет по черепу. Да. Ну, осмотрел я дядю Тома. Слышу - пульс есть, значит, не смертельно. Взял его за ноги и потащил в тень. Тут, понимаете, у него из кармана вываливаются какие-то бумажки. Я подобрал, вижу - визитные карточки. Ну, читаю, и что бы вы думали? Черным по белому так и написано: ХАМУРА КУСАКИ АДМИРАЛ "Вот ты, - думаю, - где, голубчик! Ну, полежи, отдохни, а мне некогда, игру надо продолжать, а то партнер обидится". Да. Ну, пошел дальше, гоню мяч и сам не рад, что связался с этим гольфом, но отступать не в моем характере. Бью, считаю удары. Тяжеленько, знаете. С помощником еще туда-сюда, а одному просто зарез: ударить надо посильнее, и мяч отыскать, и палки тащить. Ноги ноют, руки не слушаются. В общем и целом получается, что не я мяч гоню, а он меня. Ну, и загнал: кругом болотце, осока, какая-то речка течет, кочки на берегу... "Так, - думаю, - сейчас до речки догоню, отдохну, искупаюсь". Размахнулся, ударил. Вдруг все эти кочки повскакивали и давай прыгать... Это, оказывается, не кочки были, а стадо кенгуру. Видимо, испугались - и врассыпную. А мяч мой одной кенгурихе со всего размаха в сумку. Она взвизгнула да как припустит... И хвостом и ногами работает. Передними лапами держится за сумку и мимо меня прыг, прыг... Ну, что тут делать? Я бросил палки - и за ней. Нельзя же мяч потерять. И такая получилась скачка с препятствиями, что до сих пор вспомнить весело. Сучья под ногами хрустят, камни разлетаются... Я устал, но не сдаюсь, не выпускаю ее из поля зрения. Она присядет отдохнуть, и я присяду; она в путь, и я в путь... И вот животное, знаете, растерялось, сбилось с курса от страха. Ей бы в чащу, в кусты, а она на чистое место, на шоссе, прямо к Сиднею. Вот уж и город видно, сейчас улицы начнутся. Народ на нас смотрит, кричит, полицейский на мотоцикле гонится, засвистел... Тут, видимо испугавшись, животное делает этакую фигуру в воздухе, наподобие мертвой петли. Мяч мой выскакивает из сумки, я бросаюсь за ним, наклоняюсь и в ту же секунду получаю чувствительный толчок пониже спины. Ну, доложу вам, и ощущение! Прямо, как говорится, "ни встать, ни сесть". Но я все-таки встал, отряхнулся. Тут народ кругом: сочувствуют, предлагают помощь, а мне не помощь, мне палка нужна: мяч тут, и ямка уже недалеко, а бить нечем. Ну, и сжалился один джентльмен, дал свою тросточку. На восемьдесят третьем ударе я закончил игру. Капитан порта просто разахался. - Поразительный, - говорит, - результат! Вы подумайте: такой трудный участок, и неужели всего восемьдесят четыре удара? - Так точно, - отвечаю я, - восемьдесят три, не больше, не меньше... А про кенгуру я умолчал. В руководстве о кенгуру ничего не сказано, в правилах игры тоже. И выходит, что если животное непреднамеренно оказало помощь, так это уж, знаете, его дело. Глава XVI. О дикарях Поговорили мы с капитаном порта о местных новостях, о достопримечательностях. Он меня в музей пригласил. Пошли. Там действительно есть что посмотреть: модель утконоса в натуральную величину, собака динго, портрет капитана Кука... Но только я задержу внимание на какой-нибудь детали, мой спутник тянет меня за рукав и дальше влечет. - Идемте - говорит, - я вам самое главное покажу: живой экспонат - вождь дикарей в полном вооружении, особенно интересно. Там сделан этакий загончик, вроде как в зоопарке, разгуливает здоровенный папуас с удивительной прической на голове... Увидел нас, издал воинственный возглас, взмахнул дубинкой над головой... Я было попятился. А потом вспомнил артистов в Гонолулу и, по правде сказать согрешил "И это - думаю, - тоже, наверное, артист. Ну и решил расспросить потихоньку, без свидетелей, как это он до такой жизни дошел. Распрощался повежливее с капитаном. - Спасибо, - говорю, - за компанию, очень здесь интересно. Но вас я не смею задерживать, а сам, с вашего позволения, еще посмотрю... И остались мы с папуасом наедине. Разговорились. - А вы, - спрашиваю, - признайтесь, настоящий папуас или так? - Ну, что вы, - отвечает тот, - самый настоящий, сын вождя, учился в Оксфорде, в Англии. Окончил университет с золотой медалью, защитил диссертацию, получил звание доктора прав, вернулся на родину... А тут работы по специальности нет... Жить не на что, вот и поступил сюда... - Вот как! И хорошо зарабатываете? - Да нет, - отвечает он, - не хватает. Ночью еще по совместительству городской сад стерегу. Там лучше платят и работа полегче. Тут тихо. Вот только вчера какие-то дикари напали, отняли бумеранги. Сегодня не знал, с чем и на службу идти. Хорошо, догадался: у меня со студенческих лет набор палок для гольфа остался, с ними и пошел. И ничего, не замечает публика... Да. Ну, распрощались. Тут бы можно и покинуть Австралию, но у меня остался долг чести, так сказать: вернуть оружие вождю папуасов и посмотреть, что с моим адмиралом. И вот, знаете, снарядились мы по-походному, яхту сдали под надзор портовых властей, а сами отправились все втроем. Идем в глубь страны по следам недавних событий, читаем книгу природы: вот здесь я за кенгуру гнался, вот здесь ручей, здесь бумеранг лежал, здесь сам Кусаки... Однако нет ни того, ни другого. А здесь я последние палки бросил. Но и тут, знаете, пусто. Как корова языком слизнула. Ну, побродили, обыскали все кругом. Тот же результат. Только с дороги сбились. В море-то я хорошо ориентируюсь, а на суше, бывает, и заблужусь. А тут кругом пустыня - ориентиров нет. К тому же жара и голод... Фукс с Ломом ропщут потихоньку, а я креплюсь: положение обязывает, как ни говорите. Да. Недели три так бродили. Измучились, похудели. И сами не рады, что пошли, да теперь уж делать нечего... И вот, знаете, однажды разбили мы бивуак, прилегли отдохнуть, а жара - как в бане. Ну, и разморило, заснули все. Не знаю, сколько уж я проспал, но только слышу сквозь сон: шум, возня, воинственные крики. Проснулся, продрал глаза, гляжу - Фукс тут, под кустом, спит крепким сном, как младенец, а Лома нет. Посмотрел кругом - нигде нет. Ну, тогда беру бинокль, осматриваю горизонт и вижу - мой старший помощник Лом сидит у костра, а кругом, понимаете, дикари и, судя по поведению, едят моего старшего помощника... Что делать? Я тогда складываю ладони рупором и во все горло кричу: - Отставить есть моего старшего помощника! Крикнул и жду... И вот, поверите ли, молодой человек, слышу, как эхо, доносится ответ: - Есть отставить есть вашего старшего помощника! И действительно, смотрю - отставили. Закидали костер, поднялись и все вместе направляются к нам. Ну, встретились, поговорили, выяснили недоразумение. Оказалось, папуасы с северного берега. У них тут и деревня была недалеко, и море тут же, а Лома они вовсе и не собирались есть. Напротив, угостить нас хотели, а Лом их уговорил подальше от бивуака костер разложить: боялся потревожить наш сон. Да. Ну, подкрепились мы. Они спрашивают: - Куда, откуда, с какими целями? Я объяснил, что ходим по стране и скупаем местное оружие старинных образцов для коллекции. - А, - говорят, - кстати попали. Вообще-то у нас этого добра не бывает. Это хозяйство мы давно в Америку вывезли, а сами на винтовки перешли. Но сейчас случайно есть небольшая партия бумерангов... Ну, и отправились мы в деревню. Притащили они эти бумеранги. Я как глянул, так сразу и узнал свои спортивные доспехи. - Откуда это у вас? - спрашиваю. - А это, - отвечают они, - один посторонний негр принес. Он сейчас поступил военным советником к нашему вождю. Но только его сейчас нет, и вождя нет - они в соседнюю деревню пошли, обсуждают там план похода. Ну, я понял, что мой воинственный адмирал здесь окопался, и вижу - надо уходить подобру-поздорову. - Послушайте, - спрашиваю, - а где у вас ближайшая дорога в Сидней, или в Мельбурн, или вообще куда-нибудь? - А это, - отвечают они, - только морем. По суше и далеко и трудно, заблудитесь. Если хотите, можете здесь пирогу зафрахтовать. Ветры сейчас хорошие, в два дня доберетесь. Я выбрал посудину. И странная, доложу вам, посудина оказалась. Парус вроде кулька, мачта - как рогатина, а сбоку за бортом - нечто вроде скамеечки. Если свежий ветер, так не в лодке надо сидеть, а на этой скамеечке как раз. Мне, признаться, на таком судне ни разу не приходилось плавать, хоть я в парусном деле и не новичок. Но тут делать нечего, как-нибудь, думаю, справлюсь. Погрузил бумеранги, взял запасов на дорогу, разместил экипаж. Я в руле. Лом с Фуксом за бортом, вместо балласта. Подняли паруса и пошли. Только отошли, смотрю - за нами в погоню целый флот. Впереди большая пирога, а на носу у нее - мой странствующий рыцарь: сам адмирал Кусаки в форме папуасского вождя. Я вижу - догонят. А сдаваться, знаете, неинтересно. Если бы одни папуасы, с ними бы я сговорился - все-таки австралийцы, народ культурный, - а этот... кто его знает? Попадешься вот так, живьем сожрет... Словом, вижу, как ни вертись, а надо принимать сражение. Ну, взвесил обстановку и решил так: вступать в бой, проливать кровь - к чему это? Дай-ка лучше я их искупаю. Таким воякам первое дело - голову освежить. А тут ветер боковой, крепкий, команда у них за бортом, на скамеечках. Так что обстановка самая благоприятная. Ну и если сделать этакий штырь подлиннее да быстро развернуться... Словом, в две минуты переоборудовал судно, сделал поворот и полным ходом пошел на сближение. Идем на контркурсах. Ближе, ближе. Я чуть влево беру руля и, знаете, как метлой смел балласт с флагманской пироги, со второй, с третьей. Смотрю - не море кругом, а суп с фрикадельками. Плывут папуасы, барахтаются, смеются - так раскупались, что и вылезать не хотят. Один Кусаки недоволен: вскарабкался на пирогу, кричит, сердится, фыркает... А я, знаете, просемафорил ему: "С легким паром", развернулся и пошел назад в Сидней. А там, в Сиднее, возвратил бумеранги владельцу, попрощался с партнером по гольфу, поднял флаг. Ну, конечно, провожающие были, принесли фрукты, пирожные на дорогу. Я поблагодарил, отдал швартовы, поднял паруса и пошел. Глава XVII, в которой Лом вновь покидает судно На этот раз неудачно все получилось. Едва миновали берега Новой Гвинеи, нас нагнал тайфун чудовищной силы. "Беда", как чайка, металась по волнам. Нырнет, выскочит, снова нырнет. Горы воды падают на палубу. Снасти стонут. Ну что вы хотите - тайфун! Вдруг яхта, как волчок, закрутилась на месте, а секунду спустя ветер совершенно затих. Лом и Фукс, незнакомые с коварством тайфуна, облегченно вздохнули. Ну, а я понял, в чем дело, и, признаться, пришел в большое расстройство. Попали в самый центр урагана. Тут, знаете, добра не жди. Ну и началось. После непродолжительного затишья ветер снова засвистел, как тысяча чертей, паруса лопнули со страшным треском, мачта согнулась, как удочка, переломилась пополам, и весь рангоут вместе с такелажем полетел за борт. В общем, потрепало нас как надо. А когда разъяренный океан несколько успокоился, я вышел на палубу и осмотрелся. Разрушения были огромны и непоправимы. Запасные паруса и концы, правда, хранились у нас в трюме, но на одних парусах без мачт, сами понимаете, не пойдешь. И тут, вдали от больших океанских дорог, нас ждала страшная участь: мы годами могли болтаться среди океана. А это, знаете, перспектива не из приятных. Угроза медленной смерти нависла над нами, и, как всегда в таких случаях, я вспомнил свою долгую жизнь, свое милое детство. И вот, представьте себе, воспоминание это дало мне ключ к спасению. Еще будучи мальчиком, я любил клеить и запускать воздушных змеев. Ну, и вспомнив об этом прекрасном занятии, я воспрянул духом. Змей! Бумажный змей - вот спасение! Корзины от прощальных подношений пошли на каркас. Ну, а потом мы сварили клейстер, собрали все бумажное, что было на судне - газеты, книжки, разную коммерческую корреспонденцию, - и принялись клеить. И скажу вам, не хвастаясь, змей получился на славу. Уж кто-кто, а я-то в этом деле специалист. Ну, а когда высохло это сооружение, мы выбрали канат подлиннее, выждали ветерок, запустили... И ничего, знаете, прекрасно потянуло, пошла наша яхта и снова стала слушать руля. Я развернул карту, выбираю место, куда зайти для ремонта. Вдруг слышу странные какие-то звуки. Потрескивает что-то на палубе. Встревоженный, поднимаюсь и вижу страшную картину: конец, на котором держался наш змей, зацепился за брашпиль и к моменту моего прихода перетерся и, как говорится, на волоске держится. - Аврал! Все наверх! - скомандовал я. Лом и Фукс выскочили на палубу. Стоят, ждут моих распоряжений. Но распорядиться было нелегко. Тут, сами понимаете, нужно бы наложить узел. Но ветер усилился, канат натянулся, как струна, а струну, знаете, не завяжешь. И я уже думал - все кончено. Но тут исполинская сила Лома нашла надлежащее применение. Он, понимаете, хватается одной рукой за канат, другой за скобу на палубе, напрягает бицепсы. На канате появляется слабина... - Так держать, не отпускать ни в коем случае! - скомандовал я, а сам стал накладывать узел. Но тут вдруг неожиданно шквал налетает на нас с кормы, змей рванулся, скоба вылетела из палубы, как морковка из грядки, и Лом взвился в облака, едва успев крикнуть: - Есть так держать! Ошеломленные, мы с Фуксом посмотрели вслед. А Лома уже и не видно совсем. Мелькнула в облаках черная точка, и наш храбрый товарищ покинул нас среди океана... Наконец я пришел в себя, взглянул на компас, заметил направление, оценил на глаз погоду. И, должен сказать, выводы получились неважные: свежий ветер силою в шесть баллов со скоростью до двадцати пяти миль в час уносил моего старшего помощника к берегам Страны восходящего солнца. Мы же снова беспомощно болтались по волнам, лишенные двигателя и управления. Я расстроился, ушел с горя спать и, только немного забылся, слышу - Фукс меня будит. Ну, я протер глаза, поднимаюсь и, поверите ли, вижу: коралловый остров справа по курсу. Все как полагается: пальмы, лагуна... Тут, знаете, если пристать, можно и парусишки кое-как соорудить. Словом, фортуна, как говорится, нам улыбнулась, но, увы, улыбка-то эта оказалась фальшивой. Посудите сами: ветерок гонит нас не спеша, вот мы поравнялись с островом, вот он рядом, рукой подать... Но ведь это только так говорится, а поди-ка найди руку в двести сажен... Словом, ясно: проносит мимо. Другой бы на моем месте растерялся, но я, знаете, не таков. Морская практика рекомендует в подобных случаях забрасывать на берег якорь на конце. Рукой, конечно, не забросишь: тут нужна пушка или ракета. Ну, понятно, я бросаюсь в каюту, ищу указанные предметы, перерыл, перекопал все - нет, понимаете, ни ракет, ни пушки: недосмотрел, не захватил при отправлении. Лезут под руки все большие предметы туалета: галстуки, подтяжки... Из них, знаете, пушки не сделаешь. Но тут небольшая экскурсия в прошлое подсказала мне план дальнейших действий. Я, видите ли, не могу сказать, чтобы в детстве отличался примерным поведением. Напротив, с общепризнанной точки зрения, я хотя хулиганом и не был, но озорником был, не скрою. И такой инструмент, как рогатка, никогда не покидал моего кармана... Да. Вспомнил я это дело, и меня как осенило: пушку, конечно, из подтяжек не соорудишь, а рогатку - почему же? И вот я хватаю шесть пар тугих резиновых подтяжек и устраиваю на палубе этакую рогатку увеличенных размеров. Ну, а дальше понятно; заряжаю ее небольшим якорем, затем мы вместе с Фуксом лебедкой натягиваем ее потуже. Я командую: - Внимание! Затем обрубаю конец, и якорь взвивается, унося с собой тонкий, но прочный канат. И вижу - порядок! Якорь взял. А полчаса спустя мы уже были на берегу, и наши топоры звенели, нарушая торжественную тишину девственного леса. Конечно, тяжеленько пришлось вдвоем, но справились. Отлично справились. Тайфун потрепал нас изрядно, пришлось, знаете, заново проконопатить борта, просмолить всю яхту, а главное, поставить новый рангоут и такелаж. Пришлось потрудиться на славу. Но зато все поправили. А с мачтой так просто прекрасно у нас уладилось: выбрали небольшую стройную пальмочку, выкопали вместе с корнями, да так и поставили целиком. Сверху укрепили, как полагается, вантами, а внизу, в трюме, вместо балласта насыпали земли, полили, и, знаете, принялась наша мачта. Ну, потом скроили паруса, сшили, подняли и пошли. Управлять судном с таким вооружением, конечно, несколько непривычно, но зато есть и удобства: листья над головой шумят, зелень ласкает глаз... Потом плоды на пальме созрели, и так это приятно, знаете: стоишь на вахте, жара, мучает жажда, но стоит вам несколько подняться по мачте, и в руке у вас молодой кокосовый орех, полный свежего молока. Прямо не яхта, а плавучая плантация... Да. Идем так, поправляемся на фруктовой диете, держим курс к месту предполагаемой посадки Лома. День идем, два идем. И вот на третий день по носу у нас открылась земля. В бинокль видно: порт, входные знаки, город на берегу... Зайти бы, конечно, недурно, но я, знаете, воздержался, не пошел. Там вообще-то иностранцев не очень ласково тогда принимали, а у меня, тем более, личные счеты с господином Кусаки. Ну его к свиньям. Глава XVIII Самая печальная, так как в ней "Беда" гибнет, на
этот раз уже безвозвратно Вот я и пошел сторонкой. Иду. День прошел - ничего, а к ночи пал туман. Такой туман - ничего не видно, хоть глаз выколи. Со всех сторон сигналы, гудки, сирены воют, звонят колокола... Тревожно, но зато, знаете, весело. Да только недолго продолжалось это веселье. Слышу, летит на нас быстроходное судно. Пригляделся, вижу - миноносец на полном ходу. Я - вправо на борт. Смотрю, и он право на борт. Я влево, и он влево... И вот, понимаете, страшный удар, борта затрещали, вода хлынула на палубу, и "Беда", рассеченная пополам, стала медленно погружаться в пучину. Ну, вижу, конец! - Фукс, - говорю я, - берите спасательный круг и плывите прямо на вест. Здесь недалеко. - А вы? - спрашивает Фукс. - А мне, - говорю, - некогда. Вот запись нужно сделать в журнале, с судном попрощаться, а главное, мне туда не по дороге... - И мне, Христофор Бонифатьевич, тоже не по дороге. Не тянет меня туда. - Напрасно, Фукс, - возражаю я, - там все-таки берег, различные красоты, священная гора Фудзияма... - Да что красоты! - отмахнулся Фукс. - Там с голоду ноги протянешь. Работы не найдешь, а по старой специальности, по карточной части, мы против них никуда не годимся. Обдерут, как липку, по миру пустят. Уж я лучше с вами. И так меня тронула эта верность, что я ощутил прилив сил. "Эх, - думаю, - рано панихиду петь!" Осмотрел размеры повреждений, достал топор. - Аврал! - командую. - Все наверх! Снасти долой, рубить мачту! Фукс рад стараться. Такую энергию проявил, что я просто удивился. Да и то сказать: ломать - не делать, душа не болит. Ну, и не успели мы оглянуться, пальма наша уже за бортом. Фукс прыгнул туда, я ему передал кое-какие ценности. Бросил спасательный круг, компас вместе с нактоузом, пару весел, анкерок воды, из гардероба кое-что... А сам все на палубе, на "Беде". И вот чувствую, настает последняя минута: корма вздыбилась, корпус погружается, сейчас нырнет... У меня слезы брызнули из глаз... И тут, знаете, я хватаю топор и собственной рукой вырубаю кормовую доску с буквами... Ну, а затем в воду и - к Фуксу на пальму. Сажусь верхом и наблюдаю, как океан поглощает остатки моего многострадального судна. И Фукс наблюдает. И вижу - у него тоже слезы на глазах. - Ничего, - говорю, - не унывайте, мы еще с вами поплаваем. То ли еще бывает... Да. Ну, знаете, посмотрели еще на то место, где волны сомкнулись над судном, и стали устраиваться. И, представьте, устроились не без удобств. Конечно, после яхты чувствуется некоторый недостаток комфорта, но все же самое необходимое было у нас. Установили компас, соорудили кое-как парусишко из старой тельняшки, спасательный круг на ветку повесили, а кормовую доску я вместо письменного стола приспособил. В общем, все хорошо, вот только ногам мокро. И вот однажды видим - сзади, за кормой, дымок. Я уж думал - опять тот миноносец, но оказалось, что это просто "купец" - бродячий пароход под английским флагом. Я не хотел просить помощи: как-нибудь, думаю, сам доберусь. Но тут так получилось. Я, как заметил судно, сейчас же достал письменные принадлежности и стал делать соответствующую запись в вахтенном журнале. А капитан этого парохода, со своей стороны, заметив нас, взял подзорную трубу и, понятно, обнаружил не совсем блестящее положение нашего судна, если можно назвать судном подобное сооружение. Но он все же сомневался, идти ли на помощь, поскольку мы не проявляли признаков паники и не подавали соответствующих сигналов... Вот тут-то, понимаете, обстоятельства и сложились так, что он неожиданно изменил свое решение. Я, видите ли, как раз в это время закончил запись и поставил свой временный стол, так сказать, стоймя. И вот буквы блеснули. Капитан увидел слово "Беда" и принял его за призыв на помощь или за сигнал бедствия, что ли. Ну, повернул к нам, а полчаса спустя нас уже подняли на борт, и мы с капитаном за чаркой рома обсуждали этот забавный случай... Да. Пальму я ему подарил, он ее в салоне приказал поставить, весла, компас тоже отдал, а себе оставил круг и кормовую надпись. Все-таки, знаете, память. Ну, посидели. Он рассказал, что идет в Канаду за лесом, потом о новостях поговорили, потом он ушел, а я остался еще почитать свежие новости. Сижу, перелистываю газеты. Ну, что там в газетах? Больше все объявления, комиксы, утки, сплетни, всякая дезинформация... И вдруг - заголовок на всю страницу: "Налет с воздуха... Преступник бежал!" Я заинтересовался, понятно. Читаю и вижу - весь этот шум из-за Лома. Он, оказывается, на своем змее снизился возле самой Фудзиямы. Тут, конечно, собралась толпа, змея разорвали в клочья, разобрали на память. А змей-то ведь был из газет. Ну и взялась за это дело полиция. Обвинили Лома в незаконном провозе запрещенной литературы. Я не знаю, чем бы это кончилось, но тут, к счастью, небо покрылось тучами, раздались глухие подземные удары... Толпу охватила паника, и все разбежались в ужасе. На склоне священной горы только и остались мой старший помощник Лом и чины японской полиции. Стоят, смотрят друг на друга. Земля под ними колеблется... Это, конечно, необычное состояние для поверхности нашей планеты, и у многих оно вызывает различные проявления страха. Но Лом - он, знаете, всю жизнь на борту, привык к качке... Ну, и не сумел надлежащим образом оценить грозную силу происходящего, пошел не спеша вверх по склону горы. А тут, понимаете, как это говорится, "земля разверзлась", и широкая трещина легла между беглецом и погоней. А затем все покрылось хлопьями сажи и мраком неизвестности. Полиция потеряла следы Лома и теперь ищет его. Но тщетно. Глава XIX, в конце которой неожиданно появляется Лом и поет
про себя Вот, собственно, и все, что я узнал из газет. Но, знаете, и этого достаточно, чтобы расстроиться. И так не сладко. Шутка ли! Судно потерял, а тут еще товарищ и помощник попал в такую историю. Была бы яхта, плюнул бы на Кусаки, пошел бы выручать Лома. А теперь жди, пока придем в порт назначения. И оттуда надо как-то выбираться, и в кассе у нас с Фуксом не густо, и пароход идет медленно. Я - к капитану. - Нельзя ли, - говорю, - прибавить ходу? - Рад бы, - отвечает тот, - да у меня кочегаров мало, не справляются, еле пар держат. Ну, знаете, я подумал, с Фуксом посоветовался, отдохнул еще денек, и нанялись кочегарами. Жалованье, конечно, небольшое, но, во-первых, на стол не тратиться, а во-вторых, за работой все-таки не так скучно, да и пароход скорее пойдет... Ну, встали на вахту. Спецовки там не дают, а у нас только и осталось, что на себе. Ну, разделись, в целях экономии остались в одних трусах. Это, впрочем, и лучше: жара там в кочегарке. А вот с обувью плохо. Под ногами уголь, горячий шлак, разуться - жарко, а обуться - жалко, последние ботинки погубишь. Но мы, знаете, не растерялись: взяли четыре ведра, налили воды, и так-то славно получилось! Стоишь в них, в ведрах-то, как в калошах, а если уголек какой упадет, только "пшик" - и все тут. Я в кочегарке справлялся легко, мне не впервой, а Фукс, вижу, сдает. Набил полную топку, уголь спекся корой, он его ковыряет лопатой. - Эх, - говорю, - разве здесь лопатой что сделаешь? Здесь подломать надо. Где лом? И вот, поверите ли, слышу - за спиной кто-то глухо так: - Есть Лом к вашим услугам! Обернулся, смотрю - из кучи угля вылезает мой старший помощник Лом: тощий, черный, небритый, но все же Лом собственной персоной. Я, знаете, так и сел от неожиданности!.. Ну, понятно, облобызались. Фукс даже слезу проронил. Дочистили втроем топки, уселись, и Лом рассказал о своих злоключениях. В газете о нем все верно писали, кроме налета и злого умысла. Какой там налет - просто ветром занесло. Да. Ну, а когда колебания почвы прекратились, он спустился в город. Идет, боится, оглядывается по сторонам. И куда ни посмотри - полицейские, куда ни повернись - шпик... Может, знаете, если бы он сохранил спокойствие, удалось бы проскользнуть незаметно, но тут столько нервных потрясений, ну и сдрейфил парень, стал прибавлять шагу и сам не заметил, как пустился бегом. Бежит, оглядывается. А за ним бегут шпики, жандармы, полицейские, мальчишки, собаки, рикши, автомобили... Крик, гам, топот... Ну, и куда тут податься? Он, знаете, вниз, к морю. Забрался в угольную гавань, закопался в уголь и сидит. А тут как раз этот пароход встал под погрузку. Грузят там по канатной дороге, цепляют прямо ковшом, сколько захватят, а над пароходом ковш опрокидывается. Вот, знаете, и захвати