---------------------------------------------------------------
     © Copyright Олег Михайлович Блоцкий
     Date: 21 Mar 2004
     Оставить комментарий
     Рассказ
---------------------------------------------------------------



     Лейтенант только-только пришел в батарею,  а солдат отслужил в  ней два
года.  Он  был "дембелем" и считал последние предотъездные  дни, старательно
вымарывая их  в  небольшом  календарике. Может,  боец и уступил бы командиру
взвода,  вернул молодым  деньги, которые  отобрал  для последних закупок. Но
события  разворачивались на глазах всего подразделения и "обуревший" дембель
не только  не  пятился  назад,  но еще больше наглел, опустив  левую руку  в
карман, а правой лениво почесывая голую грудь.
     Короче говоря, нашла коса на камень, и лейтенант не сдержался.
     Он  выбросил  правую руку вперед,  метя  солдату в  подбородок. Дембель
оказался  на  удивление  проворным  -  постарался  увернуться,  дернулся, но
неудачно. Железный кулак, скользнув по лицу, пришелся как раз на кадык.
     Дембеля бросило на взводного. Тот сделал шаг в сторону, и солдат рухнул
на  пол, захрипев и покрываясь потом. Кровь  брызнула  из  носа и  ушей.  На
раскрытых губах распустилась причудливым цветком розовая пена.
     Облепившие место стычки солдаты, минуту назад радостно перемигивавшиеся
и  строившие  рожи,  теперь  топтались  в  нерешительности  и  вопросительно
таращили глаза на командира.
     - Плащ-палатку, - скомандовал лейтенант, склоняясь к неподвижному телу.
     На брезент уложили полумертвого дембеля и бегом потащили в санчасть.

     Начальник  штаба полка разъяренно мерил шагами кабинет и  орал так, что
тряслись стаканы на тарелочке возле графина.
     - Ты убить его мог, идиот! Ладно, вправили ему  горло! А  если перелом?
Сил много? В горы корректировщиком ходи!
     - Да я...
     - Молчать! - рубанул кулаком по столу подполковник.
     Стаканы  разом  подскочили  и покатились  по  полированной поверхности.
Комбат - начальник лейтенанта - подлетел к столу,  поймал стаканы, вернул их
на место и замер рядом с лейтенантом, белым, как потолок в операционной, где
достаточно долго оживляли дембеля.
     Начштаба вновь заметался  по кабинету. Казалось, он  набирает начальную
скорость,  чтобы,  разогнавшись,  головой выбить кондиционер  и  умчаться  в
голубое поднебесье.
     - Нет, я  так больше не  могу!  Одних ублюдков  из  Союза  присылают! В
первом  бате  Храпов едва должность принял, как на  чарс его потянуло.  Нет,
чтобы  дураку  у такого же бестолкового  офицера наркоту  попросить, так  он
солдату приказ  отдает. Приказываю, мол,  достать. Тот и  достал -  в особом
отделе.  Стукачом боец  оказался - в школу КГБ поступать  хочет.  Плюсы себе
набирает  -  стучит на офицеров, скотина. А Узгенов?  Под обстрел  раза  два
попал на  заставе, понял, чем это пахнет, и ногу себе прострелил. Под дурака
решил закосить  -  мол, осколком  мины ранило. Теперь этот  мордоворот своих
подчиненных гробит. Что, сильный?  - теснил лейтенанта в угол подполковник с
искаженным лицом. - Сильный, да? Говори! Не молчи, Сигов!
     Лейтенант опустил глаза и сделал едва заметный шажок назад.
     - Никак нет, - промямлил он, не решаясь смотреть в глаза подполковнику.
     -  Никак  нет!  -  взвился начштаба.  -  А  почему?  Как?  Сколько  раз
предупреждал:  не умеете  бить морды слонам  - не  беритесь. А  если взялся,
делай так, чтоб никто не видел, не знал. Этот же у всего полка на глазах! Ну
ничего,  - затряс желтым от никотина пальцем начштаба, - ты мне  ответишь за
это, паскуда! Партбилет на  стол положишь,  и из Афгана мы тебя вышибем, как
этих  дурачков  -  Храпова с Узгеновым.  В Союзе будешь  служить,  а  может,
прямиком в народное хозяйство.
     Лейтенант побледнел.
     - Това...  Товарищ подполковник!  Я прошу,  очень  прошу,  - забормотал
Сигов, - ...умоляю вас - не надо в Союз!
     - Что? Позора боишься? - вытянул губы трубочкой начштаба.
     - Не надо, товарищ подполковник. На самую опасную заставу переведите, в
самые  тяжелые колонны посылайте, но в Союз не надо. Стыдно  в Союз, товарищ
подполковник! - голос лейтенанта дрожал.
     - А солдата по харе бить не стыдно? - взвизгнул начштаба.
     Ругань и зубовный скрежет вновь обрушились на лейтенанта.  Подполковник
орал,  широко  раскрыв  рот, и фанерные стены комнаты  вибрировали. Начштаба
бегал вокруг стола,  и тот покачивался, припадая  то на одну,  то  на другую
сторону. Подполковник приближался к Сигову, подносил сжатый кулак и тыкал им
в лицо лейтенанту.
     Сигов стоял,  как изваяние,  ни разу не шелохнулся, только часто хлопая
глазами. Решил, наверное, перенести все, только бы остаться в Афгане.
     Когда  начштаба, задыхаясь, стал чертить круги возле офицеров с меньшей
скоростью, за  дело принялся опытный, тертый капитан Горбунов. Его  внезапно
одолел кашель, и он поднес руку ко рту.
     Подполковник, громко дыша, схватил  графин и стал хлебать воду прямо из
горлышка.
     - Гхе, гхе, гхе, - вновь зашелся в кашле Горбунов.
     Запрокинувший  голову  подполковник  скосил  глаза.  Комбат  перехватил
взгляд и тут же неторопливо начал.
     Слова  его покатились  медленно, спокойно,  размеренно  и даже  чуточку
скорбно.
     -  Товарищ подполковник, Сигов, безусловно,  идиот.  Он  запятнал честь
батареи, всего полка,  и прощения ему нет. Но, если  разобраться, то Маркова
убить мало. Отпетый негодяй, слово даю.
     Начштаба грохнул графин на стол и обреченно махнул рукой.
     - И ты туда - покрывать своего. Хороша компания, нечего сказать.
     - Никак нет, - возразил Горбунов. - Вы  Маркова не знаете. Он у молодых
деньги забирал. Сигов увидел, вмешался. Так  этот подлец  и бровью не повел.
Деньги не отдал и еще куражиться начал: "Вы кто такой? Я в Афгане два  года,
а  вы три  недели", - повторил капитан и  продолжил, как бы размышляя сам  с
собой.  -  За такие  слова, по моему мнению, убивать  надо. Что будет,  если
каждый бойчишка начнет считать  свои  заслуги?  Да  было  бы  что  считать!?
Паршивец  в  каких-то задрипанных  колоннах  побывал, на несколько  операций
сходил  и мнит себя  героем. Конечно, если бы там  я оказался или кто-нибудь
другой из офицеров батареи, подобных  разговоров не было. А Сигов что? Опыта
маловато. Вот  и решил Марков над ним поиздеваться,  при  всех,  замечу. Как
после этого  взводному  работать?  Подонок  на  дембель уйдет,  а  другие-то
останутся. И что, тоже будут боевые считать?
     Подполковник вонзил взгляд в лейтенанта.
     - Так и было?
     Сигов вытянулся, кивнув.
     Начштаба  дергал  себя  за ухо.  Горбунов  продолжал  обволакивать  его
спокойной, вкрадчивой речью.
     - Не сдержался взводный. Так за  это мы  его накажем. Обязательно.  Что
так  получилось  - с  кровью -  это  не  по  злобе. Сигов сам по себе парень
хороший.  Работает, как вол. Вышлем в Союз - кто придет? Сами знаете, сейчас
там  все  волынят. Выдернуть кого-то - мертвое  дело. Все тут же оказываются
многодетными, больными, хромыми или такими покалеченными, что их в гроб пора
паковать. А  Сигов парень здоровый,  - начштаба и капитан почти одновременно
рассмеялись, - холостой. По дому не тоскует, голову всякой дурью не забивает
- день-деньской, как белка в колесе, во все вникнуть пытается. Может, дадите
ему  испытательный  срок, товарищ подполковник? Посмотрим. Если что не так -
вышвырнем и дело с концом.
     Начштаба  осклабился,   обнажая  передние  потемневшие  от  постоянного
курения зубы.
     - Баюн ты, Горбунов. Без мыла в задницу влезешь. Почему в замполиты  не
пошел?
     - Потому,  что  совесть  до конца не потерял,  -  откровенно  признался
комбат.
     Подполковник, как  и любой офицер, вкалывающий  от раннего подъема и до
глубокой ночи, не любил политработников. Он громко загоготал, откинувшись на
спинку стула.
     Отсмеявшись, начштаба закурил и задумался.
     Сигов  и Горбунов настороженно молчали. Лейтенант чувствовал, как холод
обручем стягивает низ живота.
     Наконец,  начштаба шевельнулся, завозил пальцем по бумагам, лежащим  на
столе. Палец уперся в  какую-то строку. Подполковник медленно поднял голову.
Взгляд напряженный и решительный. Глаза холодные.
     Сигов вытянулся по стойке смирно.
     - Вот что,  Горбунов, -  начштаба точно гвозди  вколачивал в толстенную
доску,  -  у  Сигова  есть  шанс.  Один. Послезавтра ночной  патруль.  Пусть
заступит. Пусть службу понесет. Может, что-нибудь и выйдет.
     - Так  точно, товарищ  подполковник,  -  вспыхнул  Сигов, - выйдет,  не
сомневайтесь!
     Но,  напоровшись на  колючие,  ледяные  глаза  подполковника, лейтенант
замолчал.
     Начштаба,  усмирив взглядом  Сигова, продолжил так, будто  того и вовсе
нет в кабинете.
     -  Смотри,  Горбунов,  это  его  последний  шанс. Патруль  должен  быть
патрулем, а не мули-вули. Понял?
     - Так точно.
     Напускное   равнодушие   и   скрытое  лукавство   комбата   моментально
испарились. Официально-серьезный капитан кивнул.
     - Идите.
     Офицеры  отдали честь, повернулись, как положено,  через левое  плечо и
вышли из кабинета.
     На ступеньках штаба, вытягивая трясущимися пальцами сигарету  из пачки,
протянутой капитаном, заглянул ему в лицо счастливый Сигов.
     - Комбат, не бойтесь, не подведу! Начштаба будет доволен!
     Горбунов посмотрел на счастливое, дурашливое лицо лейтенанта и  грустно
улыбнулся.
     - Колюха,  Колюха! Не  говори "хоп"  раньше времени.  В модуле обо всем
потолкуем.

     В  небольшой   комнатушке  комбата  густо-сине  от  дыма.  Кондиционер,
захлебываясь,  чихал  и  булькал,  но  не успевал  даже разогнать  по  углам
плавающие клубы дыма.
     На  кровати под цветными фотографиями семьи лежал Горбунов.  В ногах  у
него примостился старшина  батареи -  юркий,  как сперматозоид  (определение
капитана),  азербайджанец Тофик Юнусов. У изголовья на табурете - Сигов или,
как теперь его называл комбат, - "Смерть дембелям".
     - Значит, Тоф, не судьба тебе попасть в патруль, -  закончил  рассказ о
передрягах в штабе капитан.
     Юнусов понимающе взглянул на Сигова.
     -  Ясна, командир. Нада так нада. Хотел себе  магнитофон купить - потом
сделаю. Умирай, но товарища спасай, - засмеялся Юнусов.
     Капитан  перехватил затравленный, почти бессмысленный  взгляд Сигова  и
вздохнул:
     -  Человек ты  здесь  новый,  Коля. Еще,  считай,  ничего не видел.  Со
временем все узнаешь.  Давай лучше, как любит наш замполит говорить, ближе к
телу. - Горбунов перевернулся на бок, оперся на руку головой. - На  ночь  по
Кабулу от частей выставляются  патрули. Не везде, конечно,  а в определенных
местах: возле госпиталей советских, около посольства,  вокруг аэродрома и на
крупных  перекрестках  в  центре города. Вечером они  заступают,  а утром  -
сменяются. Ночь для волка - особая  пора. -  Горбунов хмыкнул и схватился за
подбородок.  - В это время он и кормится.  Мы  тоже. Ночной  патруль опасная
вещь,  но денежная. За ночь тысяч двадцать-сорок сделать можешь.  Цифра  эта
тебе ничего не говорит,  в  местных  деньгах ты еще не разобрался.  Так вот,
если твою зарплату  за месяц взять и перевести  в афошки, то получится...  -
капитан запнулся, подсчитывая. Юнусов немедленно подсказал:
     - Шесть с половиной, командир.
     - Видишь,  за ночь  в среднем  четыре получки  сделаешь.  Если повезет,
расклад хороший  будет, - капитан, как всякий уважающий себя офицер, играл в
преферанс, - а то и больше. Способы  разные. Примитивные, безусловно, однако
надежные, не раз проверенные. Можешь бурбухайку  тормознуть, можешь дуканчик
распотрошить - это дело вкуса и возможностей. Подробности тебе Тоф объяснит.
     Прапорщик ободряюще похлопал тонкой ладонью Сигова по плечу:
     - Конэчна, объясню. Кое-что знаем, кое-что умеем.
     Все это  время лейтенант ошалело  моргал и пытался понять - разыгрывают
его или нет.
     -  Только  не  надо делать большие глаза, Сигов, -  прибавил  Горбунов,
внимательно наблюдавший за лейтенантом. - Это единственный шанс. Другого нет
и не будет. Думаешь, зря он тебя в ночной патруль посылает? Просто так? Да у
него такса -  десять  тысяч. Заступаешь в  патруль и  шныряешь по городу.  А
потом отдаешь десятку. Все остальное,  разумеется, твое. Надеюсь, понимаешь,
что  отстегнуть сейчас  ты должен будешь  все. Хорошо одно - начштаба  мужик
конкретный. Он в долгу  не  останется. Не получится - вылетишь в Союз. И там
об  тебя  каждая сволочь ноги  будет вытирать, - на полном  серьезе пообещал
комбат и перевернулся на живот, зашарив рукой под кроватью.
     Нашел и протянул Сигову банку пива.
     - Пей. Отойди немного. Тебе сегодня досталось.
     Сигов неумело  потянул за колечко. Пена  брызнула  и  уселась на рукав.
Горбунов с Юнусовым переглянулись и беззлобно рассмеялись.
     - Ничэго, научится,  -  сказал Тофик, - я тоже раньше пива в банках  не
видел. В патруль будет ходить, в колоннах - ящиками-мащиками пить будет.
     Сигов сделал несколько вялых глотков и безвольно опустил плечи.
     - Не нравится? - удивился комбат. - Это с непривычки. Пройдет.
     - Нравится.
     - А что не пьешь?
     Сигов загнанно посмотрел на капитана.
     - Начальник  штаба такой принципиальный. Как ему деньги отдавать? Он же
меня за это под трибунал сразу!
     Комбат глянул на вспотевшего Сигова и махнул рукой.
     - Опять двадцать пять. Я ему  про Фому, а он мне - про Ерему. Тоф, хоть
ты объясни!
     -  Э-э-э! -  сдавленно,  с хрипом  вскрикнул  азербайджанец.  Лейтенант
вздрогнул,  испуганно посмотрел  на Тофика. -  Что  объяснить?  Что сказать?
Начштаба  все деньги носят. Он  тоже  дэмбэл,  как  Марков,  - скоро замена.
Пайса-майса  начштаба  во  как  нада,  -  прапорщик вонзил  острый  небрежно
выбритый подбородок в потолок и провел напряженным ребром ладони по горлу. -
Принесешь ему - все будет. Не принесешь -  ничего не будет.  Тоф месяц назад
командировка  ездил -  старый  дедушка умер.  Никто  не  отпускал. Не  прямо
родственник.
     - Не прямой,  - поправил комбат,  изучая лучистые  трещины,  паутинками
разбежавшиеся по потолку.
     - Да,  я  и гаварю -  не  прямо. Так что? Принес Тоф  начштаба двадцать
тысяч и  поэхал Саюз командировка. А ты гаварышь  дэнги он нэ берет.  Берет.
Все берут! - озлился на Сигова Юнусов.
     - Хватит, Тоф, не  добивай парня. Расслабься, - почти приказал комбат и
засвистал какую-то простенькую, но популярную мелодию.
     Сигов попытался вспомнить ее, но так и не смог этого сделать.
     Юнусов  принялся молча  вылавливать сигарету из полупустой командирской
пачки.
     От подобной правды Сигова мутило. Он  согнулся, опустил голову на грудь
и   грел  ладонями  пустую,  теплую  жестянку.   От  бессчетного  количества
выкуренных сигарет голова трещала, дым выдавливал глаза из глазниц,  и мысли
были рваные, беспорядочные.
     Все  молчали. В окне по-прежнему мелко трясся кондиционер. Было слышно,
как за дверью, в коридоре, топали солдаты, спеша к умывальникам.
     - Пойми, - бесстрастно сказал Горбунов, все так же глядя вверх, - никто
тебя никуда не заставит идти. Тоф пойдет - он давно просится,  да очередь не
подходила.  Но  поверь:  не будет денег  -  вылетишь  в Союз беспартийным  и
опозоренным. Задушат  они тебя. С  ответом не тороплю. Подумай, а  к  вечеру
скажи. Не бойся - трусом тебя никто считать не будет. Решать - твое право.
     - А что решать? - спросил Сигов.
     По  его горлу,  изнутри, словно протянули  рашпиль,  и  он  закашлялся,
задыхаясь, хватаясь за воротник куртки.
     Тофик принялся колотить лейтенанта по спине.
     - Что решать,  - выдавил наконец Сигов, поворачивая покрасневшее лицо к
комбату, - тут нечего решать. Пойду я.
     - Подумай.
     - Пойду! - банка треснула, сминаясь.
     - Ай, маладэц, - обрадовался Юнусов. - Главное - нэ бойсь! Всэ кагда-та
что-та начинают.
     Горбунов сел.
     - В таком случае запомни - осечки быть не должно. Поймают наши - будешь
сидеть в тюрьме.
     - Э-э-э! Кто поймаэт, камандир? Такие же. Будут приставать -  падэлись.
Не жадничай! - посоветовал Тофик Сигову.
     - Впрочем, я не слышал, чтобы кто-то из патрулей залетел на таком деле.
Тоф тебя проинструктирует, и людей тебе дадим надежных, молчаливых.
     Горбунов потянулся. Кости весело хрустнули.
     - Ладно,  Коля, отдыхай. Не бери в голову - все обойдется. Вижу, устал.
Подкосила  тебя правда-матка. Иди спать - легче станет, да и  перед патрулем
отдохнуть надо.
     Сигов кивнул головой, почему-то пожал руки Юнусову и Горбунову, а затем
вышел.
     И забываясь  в мягком  отупляющем сне,  проваливаясь в ватное  забытье,
шептал сам себе  молодой лейтенант: "Я должен быть  сильным,  как  комбат. Я
должен им доказать..."
     И заснул, стиснув зло зубы.

     Колонна из Газней рвалась к Кабулу.
     На покатой  горе  без единого  деревца, врывшись в сухую землю, в серых
неказистых  четырехугольных  домишках,  закутавшись  в  маскировочные  сети,
стояла   шестая  застава  десантуры.  Она  прикрывала  дорогу,   по  которой
стремительно неслись машины.
     Часовым  на  заставе  они казались  маленькими  жучками.  Темно-зеленые
насекомые изо всех  сил  мчались  вперед, да  так  скоро, что  не было видно
колотящих по земле ножек.
     "Уралы", "КамАЗы", "Газы", раздробленные бэтээрами  и  бээмпэ, напрягая
все  свои  силы,  стремились  пройти  кишлак  Мухаммеддарра,  а  попросту  -
Мухамедку, оторваться от нее, хищно присосавшуюся к дороге.
     Распущенные, хлопающие на ветру,  выгоревшие, белые брезентовые  тенты;
черные, тонкие жала пулеметов, воткнутые в густую зелень справа.
     В одном из "КамАЗов" старшим машины - прапорщик Бочков.
     Еще задолго до  Мухамедки поднял он боковое  стекло с перекинутым через
него  толстенным  бронежилетом   и  передернул  затвор  автомата.   Поставил
предохранитель на автоматический огонь и орал, как оглашенный.
     - Быстрее, Семен! Жми, жми, бача! Давай! Ходу!
     Глаза у Бочкова лихорадочно блестели, лицо перекосилось от страха.
     Голый до пояса водитель разгонял  машину на  четвертой скорости,  давил
ногой  в  тапочке  на  педаль газа.  Стрелка, дрожа, перепрыгнула цифру 120.
Семенов закусил нижнюю губу, вцепился глазами в дорогу.
     Вдоль  нее -  сгоревшие, искореженные  остовы  грузовиков; перевернутые
или, точно  присевшие на колени, с оторванными напрочь колесами, закопченные
бронетранспортеры без пулеметов.
     Рядом с  асфальтом, исполосованным  следами  огня, белыми кристалликами
соли - мелкое битое стекло и россыпи тусклых гильз.
     Солдату вдруг подумалось,  что  выполз  из  зарослей  огромный  дракон,
дохнул  огненным смерчем на  машины и застыли  они, обезображенные, прерывая
свой бег. А  черные, обугленные  полосы  на самой дороге  -  следы шершавого
языка дракона смерти, что живет в Мухамедке.
     Если кошмар при виде разбитой колонны вселял в солдат некий абстрактный
ужас, то прапорщик  попросту дрожал  от  реального страха, стискивая потными
пальцами теплый металл автомата.
     Неделю назад он встретился  с  этим  драконом и  видел  его смертельный
оскал.
     Горели  и  взрывались  машины.  Люди  выпрыгивали,  выползали  из  них,
скатывались на обочину.
     Пули  свистели,  визжали,  скрежетали  и  роями носились  над  дорогой.
Раскаленные осы рвали на части все, что  попадалось им на пути. Впивались  в
броню, злобно  отскакивали  и вновь кидались в  атаку. Насмерть  укусить  не
получалось,  и  тогда  на  помощь  осам  из  густых  придорожных зарослей  -
торопились маленькие смерчи - гранатометные выстрелы.
     Пламя, копоть, гарь...
     Мат, стоны, ярость...
     Бочков, распластавшись на  земле за колесами "Урала", под  его  днищем,
безостановочно  садил  из  автомата  в  ощерившуюся  зеленую чащобу. Автомат
дрожал. Ствол постепенно становился синевато-сизым.
     В ушах давило, в голове звенело, а Бочков что-то бессвязно  выкрикивал,
стрелял и снова кричал, бросая  молящие взгляды направо. Там отчаянные парни
на боевой машине  пехоты, вроде  бы  и не  замечая  огненно-свинцовых  волн,
которые часто  и  упруго  накатывались на них,  пытались  столкнуть с дороги
пылающие машины и освободить путь застрявшей в ловушке колонне.
     Деревья  и  заросли кустарников  -  логово дракона  - становились реже.
Наконец  они окончательно исчезли. Справа пошла безжизненная мертвая равнина
с редкими опухолями холмов.
     Бочков захохотал, дернул предохранитель вверх и  опустил стекло. Густые
теплые потоки воздуха загуляли по кабине.
     Прапорщик  высунул потное  блестящее  лицо  в окно и три  раза сплюнул.
Слюны не  хватило - горло пересохло, и Бочков закашлялся. Потом откинулся на
дерматиновое сиденье,  достал сигареты и долго  взахлеб радостно  матерился.
Кровавого цвета пачка "Примы" дрожала в его руке.
     - Что, Семен, скоро водовку будем пить и женщин гладить?
     Прапорщик прикурил сразу две сигареты, одну воткнул в зубы водителю.
     - Что молчишь?
     - Не пью, поэтому и молчу.
     Бочков даже взвизгнул.
     - Знаю, где вы бражку гоните. Ничего, как созреет - так и конфискую. Но
ты не расстроишься? Ведь не пьешь, да? - съехидничал Бочков и затараторил: -
А я вот - выпью. После такой, братан, дороги  очень  даже полезно. В прошлый
раз страху  здесь натерпелся! Как начали долбить душары, так думал - все, не
вылезем. Точно  ужака  под  колесами  ползал.  Сейчас на  машины  смотрел  -
вспоминал, а сердце в самой глотке колотилось. Веришь, нет?
     Семенов мотнул стриженой головой. Сам он в той колонне не был, но видел
вернувшихся ребят  и слышал их сбивчивые рассказы. Ходка, в самом деле, была
страшная: семеро убитых и пятнадцать раненых.
     - Теперь, Семен,  к  инфекции. Там наше  место,  - обмякал  все  больше
прапорщик. - Отменная стоянка! Забор, а за ним в модулях сто баб - бесхозные
и на любой вкус. Ой, есть там у меня  одна. - Бочков сладко зачмокал губами.
- Королева красоты.
     Солдат с сомнением взглянул на маленького, круглого  Бочкова. Прапорщик
этого не заметил.
     -  В  прошлый раз, когда уезжал,  так  расстроилась, так  расстроилась.
Места себе не находила! Чуть не плакала. Ничего - сейчас она будет рыдать от
восторга.
     Бочков залихватски подмигнул водителю и мечтательно замолчал. Выражение
лица становилось сладостным.

     Колонна остановилась на пустыре слева  от инфекционного  госпиталя. Еще
не успели опасть на землю клубы поднятой  колесами пыли,  как  к машинам  со
всех  сторон кинулись  афганцы.  Здесь,  впрочем, как и на  другой стоянке -
Теплом Стане, они имели свой интерес.
     По  ценам гораздо  ниже, чем  на  кабульских базарах,  где  можно  было
достать  абсолютно все,  торговцы скупали  в  приходящих  советских колоннах
ходовой  и  дефицитный  товар:  теплое  нательное  белье, матрасы,  кровати,
запчасти  для  машин,  ящики  говяжьей  тушенки,  топливо,  муку,  сгущенку,
радиостанции,   сахар,  мешки  риса,  бушлаты   и  оружие,  если  находились
смельчаки, которые отваживались его именно здесь продавать.  Затем с большой
выгодой афганцы все это перепродавали.
     К Бочкову подскочил невысокий черноволосый парень в широченных штанах и
длинной,  как  платье,  рубахе.  Он схватил  прапорщика за  руку и  радостно
затряс.
     - Здравствуй, командор! Что привез? Товар есть? Давай! Беру!
     - Э, Толик, - попытался вырвать руку из немытой ладони Бочков, - завтра
приходи. Некогда сейчас - к ханум иду. Понял, да?
     -  Другому товар отдаешь? -  испугался афганец и не только не  выпустил
руки прапорщика, а еще сильнее сжал ее.
     -  Да нет. Тебе отдам. Как всегда.  Товар есть - два кондиционера, один
тент камазовский, три палатки. Все новое - муха не сидела.
     - Давай! Давай! Сейчас беру! - торопил афганец.
     - Ну ты и бестолковый, - разозлился Бочков и высвободил наконец руку, -
завтра приходи. С деньгами.
     - Не обманешь, командор?
     Бочков достал чеки из кармана и помахал ими.
     - К ханум тороплюсь. Водка нужна. Понял?
     Услышав о  водке, парень  тут  же  поверил  прапорщику  и  потянулся  к
деньгам.
     - Сколько?
     - Две большие.
     Афганец  мгновенно  исчез,  растворяясь  среди машин  и снующих  вокруг
солдат. Появился он так же внезапно, достав из-за пазухи бутылки.
     -  Только  мне,  командор,  товар  отдашь,  -  крикнул  он  напоследок,
устремляясь в глубь колонны.
     Бочков  стал  готовиться к походу в гости.  Он достал из  пакета новую,
аккуратно сложенную  форму и  прямо  у машины, демонстрируя синие солдатские
трусы, переоделся.
     Затем  в ход  пошли гуталин, щетка  и бархотка. Прапорщик долго пыхтел,
возился и громко чертыхался. Через некоторое время туфли сияли.
     Бочков сгонял  водителя  за теплой водой и принялся  тщательно  скрести
щеки  и подбородок  безопасной бритвой. Все из  того же волшебного пакета он
извлек  белое вафельное полотенце:  в середине оказался  одеколон. Прапорщик
закрыл  глаза  и  принялся  колотить  по  щекам  ладонью, щедро  поливая  ее
остропахнущей жидкостью.
     Семенов  сидел  возле машины, курил  и  зачарованно  водил  глазами  за
суетящимся Бочковым.
     Наконец  прапорщик  вскочил  на подножку машины  и заглянул в  зеркало.
Потом осторожно  ступил на землю, чтобы  не запылить туфли, и одарил солдата
улыбкой: "Главное,  Семен, в нашем деле - обхождение. Запомни, бача, женщины
от  этого теряют  сознание и сразу падают на кровать.  Особенно здесь. Любят
они культуру".
     "Культуру, - ехидно подумал водитель, ухмыляясь. - Деньги они  любят  -
поэтому и валятся, как подкошенные".
     По  рассказам   более  опытных  ребят  знал  Семенов  цены  на   многих
госпитальных телок, которых они между собой называли - "чекистками".
     Реденькие бровки Бочкова стянулись к переносице.
     -  Нечего  лыбиться!  Уйду  -  чтобы  порядок был. Машину  подгонишь  к
злобинской, состыкуешь задницами впритирку  и всю ночь - сторожить. Пропадет
что-нибудь - значит ты, собака,  продал. Голову оторву!  За оружием  смотри.
Если что - убью!
     Перед лицом солдата заплясал кулак, резко отдававший одеколоном.
     Водитель поскучнел - Бочков был скор на расправу и имел тяжелую руку.
     А к  прапорщику  после  такого  дружеского  совета  вернулось  отличное
настроение. Губы растянулись в улыбке,  и он  похлопал Семенова  по острому,
худому плечу.
     - Служи, сынок, как дед служил, а дед на службу хрен ложил. Жди утром.
     Бочков схватил  крепкий  полиэтиленовый  пакет, где  кроме водки  лежал
какой-то аккуратненький  сверточек, перевязанный чуть ли не алой  кокетливой
ленточкой, и рысью заспешил в "инфекционку".

     Появился  прапорщик значительно раньше  названного  срока.  Еще  во всю
гремели магнитофоны в госпитале, где гуляла добрая половина колонны. Видимо,
не у одного Бочкова была там своя "королева красоты".
     Прапорщик шел, спотыкаясь, не разбирая дороги, и злобно ругался.
     С трудом  он  заполз  в  кабину. Семенов  включил свет  и обомлел. Лицо
Бочкова -  сплошь свежайшие  ссадины и царапины. Из  толстенной вывороченной
губы сочилась кровь. Куртка  в нескольких местах разорвана. Спереди - темные
крупные  пятна,  спина  в пыли и грязи. Судя по всему,  кто-то  очень  долго
валтузил прапорщика и катал его по земле. Причем ногами.
     - Твою мать, твою мать, - упрямо произносил Бочков,  то  и дело поднося
разбитые руки к лицу. - Твою мать, обезьяна джелалабадская.
     Семенов схватил котелок и вывалился из кабины.
     -  Твою  мать  в  три погибели,  шлюха подзаборная, -  как  заведенный,
продолжал заклинать Бочков.
     Возле него озабоченно суетился водитель. Опускал кусочек марли в теплую
воду. Потом,  закусив губу,  осторожненько,  слегка  прикасаясь, водил им по
лицу и рукам Бочкова, стирая засохшую корочку.
     Пьяный  прапорщик,  как  малое дитя,  послушно  поворачивался  в  руках
Семенова и все твердил.
     - Мать твою так, блядь кабульская.
     Наконец  солдат  закончил.  Оторвал кусочек  марли  побольше,  окунул в
котелок и протянул прапорщику.
     - К губе приложите. Поможет.
     - Сигарету и выключи свет, - простонал Бочков.
     Мир  раздвинулся  и замелькал  разноцветными  всполохами  на аэродроме,
переливаясь бесчисленными огоньками далекого города.
     В  кабине,  искрясь,  рдели  красные  точечки.  Они   то  исчезали,  то
появлялись вновь.
     - Козлы! Гады полосатые! - вспыхнул Бочков.
     - Кто?
     Прапорщика прорвало, и он закричал, давясь словами.
     -  Десантура  -  козлы!  Змеи полосатые, которые  за аэродромом  стоят.
У-у-у,  гады!  Сижу,  значит,  выпиваю  культурненько,   а  тут  они  вдвоем
вваливаются. Я им и говорю:
     - Давайте, мужики, завтра увидимся. Вы, наверное, адресом ошиблись.
     А шлюха как заверещит:
     - Не уходите! Оставайтесь! Это он адресом ошибся!
     - Это я  ошибся!? - заревел Бочков и грохнул кулаком  по панели.  - Ох,
хотел я этой стерве в морду съездить, да бугаи навалились. Здоровые сволочи!
- прапорщик надолго замолчал, а  потом начал  бессвязно  бормотать: -  но...
короче... обман... получился... здесь.
     Бочков  затих,  уронил голову  на  грудь  и  шумно задышал,  постепенно
выравнивая дыхание.
     По  кабине густо плыл запах перегара.  Семенов морщился и хватал воздух
ртом.
     Музыка за забором,  сложенным из  бетонных плит, стихала. На  аэродроме
гудели, взлетая и заходя  на посадку, самолеты, нервно мигая  красно-желтыми
фонарями.
     От "инфекции" к уснувшим машинам  торопливо скользнуло несколько теней.
Солдаты спешили обратно.
     Бочков  сопел, шлепал  губами, постанывал  и  беспокойно  ворочался  на
сиденье.
     Подбородок  у  Семенова  пополз  вниз.  Солдат  начал  засыпать,  когда
прапорщик охнул, распрямился и вцепился ему в руку.
     - Семен, ты?
     - Я!
     - Заводи!!!
     - ???
     - Заводи!  На Теплый Стан рванем. Давай! Живет там одна безотказная - в
любое время дня и ночи.
     - Товарищ пра...
     Бочков разжал пальцы  и снизу-вверх двинул рукой. Клацнули зубы, голова
солдата откинулась назад.
     - Быстрее, - зверел прапорщик, - не то я...
     Машина тронулась.
     - Фары  будешь включать, когда скажу. За водкой  еще заедем, - словно в
лихорадке трясся Бочков и жадно тянул воду из фляги.

     Глубокой  ночью  патрульный  бэтээр снялся с поста  и  пошел  к Теплому
Стану.  Опытный водитель  фар не  включал. С двух сторон наползали на дорогу
квадраты глиняных дувалов. Кое-где лениво побрехивали бездомные собаки.
     С  гор, окружающих Кабул,  трассеры вычерчивали  разноцветные пунктиры.
Стрельбы слышно не  было. Казалось, что светлячки  перелетают со  склона  на
склон, останавливаясь на время, чтобы передохнуть.
     Сигов  сидел  наверху  и  зябко  поводил   плечами.  Холодало.  Рядовой
Рамишвили, который был рядом, участливо прошептал:
     - Сейчас. Место тихое. Дукан далеко от домов.
     Бронетранспортер свернул налево. Механик-водитель сбросил газ, и машина
беззвучно покатилась по асфальту.
     Бэтээр впритирку остановился возле длинного  металлического контейнера.
В  таких по  железным  дорогам в  трюмах судов перевозят  грузы. Смекалистые
афганцы приспособили их под магазинчики.
     Солдаты  схватили  плащ-палатку, мягко сползли  на  землю  и завозились
возле замка. Дверь приоткрылась.
     Сигов  сидел на  холодной  броне. Затылок  сдавило.  Курить хотелось до
умопомрачения. Лейтенант, пересиливая  себя, спрыгнул на землю и  заглянул в
контейнер. Вспыхивал  тоненький  вороватый  лучик.  Солдаты  накидывались на
пестрые целлофановые  пакеты, которые  стопками  высились  на  стеллажах,  и
швыряли их на брезент.
     - Скоро?
     - Есть товар! Есть! - радостно ответил Рамишвили.
     Сигов  насторожился  -  где-то  вдалеке  зашумел  мотор.  Сердце начало
цепляться за  ребра. Лейтенант  вскарабкался  на  бронетранспортер  и  сунул
голову в люк.
     - Бойко, послушай! Кажется, едет кто-то.
     Солдат вынырнул из машины, наставил ухо.
     - Точно. В нашу сторону.
     Механик-водитель  тонко  и  длинно  свистнул.  Из  контейнера  выглянул
Рамишвили.
     - Шухер! Едет кто-то.  Сматываемся! - выпалил Бойко, юркнул вниз и стал
запускать двигатели.
     Солдаты выскочили  из  дукана, выволокли тюк и  начали втягивать его на
машину.
     Сигов сжимал и разжимал пальцы. Машина шла в их направлении.

     - Сейчас налево, - приказал Бочков. - Фары вруби, дубина. Через пятьсот
метров справа - дувал. Там Ахметка живет. Бухала у него - море!
     Голубоватые  конусы  выжрали тьму перед машиной. В  них - продолговатая
темно-красная коробка контейнера,  а рядом - бронетранспортер. Номер  закрыт
ящиками.  Но  рядышком -  не спрятанная  эмблемка, парашютик с самолетиками.
Человек в  бушлате напряженно  смотрит  в их сторону, козырьком держа ладонь
над глазами.
     - Десантура! - завизжал Бочков, схватил автомат, сбросил предохранитель
и высунул ствол  в окно.  -  Гони,  Семен, гони!  Обороты! Ща я этим  козлам
покажу, чтобы помнили долго, суки полосатые!

     -  Мимо  пройдет,  -  донесся голос Бойко  снизу.  - Это наши,  шурави.
Шарятся по городу просто так. Нажрались и  катаются.  А  может,  за водкой к
Ахметке едут. Только он ее здесь даже ночью продает.
     У Сигова  чуточку отлегло от  сердца, но  из кабины  "КамАЗа"  внезапно
ударила по бронетранспортеру густая прицельная очередь.
     Лейтенант упал на землю и застонал.
     Машина промчалась рядом, растворяясь во тьме.
     Солдаты  подбежали к Сигову. Он молчал.  Рамишвили с разгона упал возле
него на колени. Фонарик выплюнул белое пятнышко света.
     Лейтенант лежал на спине. Глаза недоуменно распахнуты. На левой стороне
груди чернели и наливались округлые пятна. Пальцы сжаты в кулак. Правая нога
подвернута.
     Рамишвили медленно приподнялся.
     - Биджебо! Чвени камандира моклес! - цепенея, проговорил он.
     Первым опомнился Бойко.
     - Плащ-палатку сюда и  в госпиталь! Скажем, душары наш пост обстреляли,
вот он и погиб!

     Через несколько месяцев в батарею на имя командира пришло письмо.
     Округлый, ровный детский почерк.
     "Наш пионерский отряд... Сигов Николай  Иванович... Борется за право...
Гордимся   выпускником  школы...   Воин-интернационалист...   рассказать   о
последнем бое героя... Собираем деньги на памятник... шефство над родителями
героя-офицера... Создаем музей... будем достойны имени..."
     Горбунов, прочитав письмо, вызвал замполита.
     - Слышь, - сказал капитан,  морщась, -  ответить надо. Только ты уж там
подвиг хороший придумай, чтобы прямо на героя тянул. Выдумай что-нибудь  или
из книги какой-нибудь, что про войну, спиши.
     А про себя комбат подумал:  "Хороший был парень Колюха, да карта не так
легла".
     Капитан по-прежнему играл в преферанс.


Популярность: 5, Last-modified: Sun, 21 Mar 2004 12:57:50 GMT