ть как собственного сына, а не только
как пациента.
     - Теперь понятно,  почему тебя понесло к Дельфийскому  оракулу, - кошки
на душе скребут. - молвил задумчиво  анатом. Олег понимающе поддакнул, но не
стал вмешиваться во врачебное толковище.
     -  Однако   наш   кормилец   сильно  опаздывает.  Душа-то  ведь   ноет,
успокоительного  просит!  Где  же  бродит  этот  сукин  сын.  Может  страшно
обиделся. Не верится. Он из тех, "кому плюй в глаза - говорит Божья роса".
     - Ты не нервничай Саша, не гони волну. У тебя  эта боль на живом месте,
понятно... Вот ты и мечешься, грызешь себя. - успокаивал Михаил Романович.
     -  Сейчас помянем детскую  невинную  душу. Его, безгрешного, уже  в рай
приняли.  А  вот  некоторым  персонам   на  век  запомнится.  Мне,  конечно,
привычнее. Я тут их каждый день потрошу, забываю, что они были людьми  - так
останки, анатомические препараты.
     Известно,  что   у  каждого  совестливого  врача  имеется   собственное
кладбище, куда он отправил  толпу своих  подопечных, кого он пользовал и  не
сумел  спасти.  Ни по  злобе  или вине собственной, но  по воле Божьей. Хотя
бывают случаи, которые называю трагической  случайностью.  Посещение  такого
кладбища,  бесспорно, занятие не из  приятных. Так что  ты, дорогой друг, не
терзай себя понапрасну,  а  с  холодной головой  обходи  могилы подопечных и
делай прагматические выводы.
     Дверь  решительно распахнулась  -  задом вперед  вдвигался в  ее  проем
диетолог,  отяжеленный маскирующей провиант коробкой.  Лицо - красное, глаза
бегающие и несколько испуганные. Шалят глаза, - но маскировка выдерживается.
Вадик, заикаясь, вымолвил:
     -  Какая-то  суета в  нашем департаменте. Люди чужие бродят, в кабинете
главного  толчея;  Софочка  - жирная  попочка  бегает  шибче трамвая  -  при
макияже, разодетая по последней морде, но страшно нервная, раскрасневшаяся -
пышет жаром и негодованием, ошпаривает на расстоянии.
     - Скажите,  Александр Георгиевич, не замешен ли здесь  разврат? Неужели
вы прошлись  по  полногрудым иноверкам? Замечу вам, -  это не  наш  стиль. -
выпалил нервно длинную тираду Вадим Генрихович.
     - Вадик,  друже, не  отвлекайся на  мелочи.  Отмыкай  свой сундучок, да
раскатывай  скатерть-самобранку, -  гулять будем.  Конечно, притащив столько
снеди, ты  получаешь право  голоса, но  не хамства, особенно по отношению ко
взрослым   дядям.  Потому   пить  будем  молча  и  не   чокаясь!  -   молвил
многозначительно заметно погрустневший анатом.
     - Все  понято,  не дурак. Опять  отправили  на  тот свет  беззащитного,
скорбного, унылого. Неужели,  Александр  Георгиевич, не углядели? И  это при
вашем-то опыте.
     - Вадим Генрихович, вот в чем  хорошо с тобой  соревноваться -  так это
дерьмо есть на перегонки: ты всегда обгонять будешь. Не ужели не видишь, что
мы  в грусти и печали. Давай  не  будем обеспечивать первенство в быту и  на
производстве.
     -  Вадик,  неужели твою  страсть, -  молвил, актерски  скрипнув зубами,
Сергеев, - составляет зубоскальство, когда нужно сопереживать.
     -   Господа   заговорщики,   обратите   внимание,   какими  разносолами
достопочтенный Вадим Генрихович - бакалавр диетологии - расстарался сегодня.
Взор  изголодавшихся подпольщиков туманился от обилия казенных яств. Неужели
все это решительно украдено  бывшим  парторгом с  больничного стола. Видимо,
традиции экспроприации в крови не только  большевиков, но  и их наследников.
Да не  будем оскорблять мы тяжестью подозрений  моральный  кодекс  строителя
коммунизма.
     - Переборы  здесь  ни к  чему, -  парировал веско  Глущенков. - Как и у
всего  персонала,  питающегося  от больничного  котла,  у вас,  господа, сии
диетологические роскошества удержаны из зарплаты.
     - Да, и пища нам - трудягам - готовится в отдельном от пациентов котле.
Как  видите,  -  закон не  нарушаем,  выполняем  известный  приказ  министра
здравоохранения.  А  вот чего никогда не  надо делать, так это забывать  при
выпивке запирать дверь на французский замочек. Замкнем ее для верности  - от
греха подальше. - закончил назидание Вадим.
     - Ну,  отлично,  -  снял  камень  с  шеи, спасибо!  После  таких веских
заверений о чистоте совести, - не обдираем, оказывается,  мы больных, - пища
легко пойдет в  горло.  Чревоугодие  наше в рамках  закона.  Можно, конечно,
можно  с  чистой  совестью  приступить к  трапезе,  -  молвил  примирительно
Чистяков. - Так выпьем, друзья  по несчастью, собратья по оружию,  - и снова
нальем!
     -  Но первую  выпьем  стоя  и молча за хорошего мальчишку, погибшего, к
сожалению,   из-за  несостоятельности   клинической   медицины  и   слабости
"человеческого фактора" в организации здравоохранения. Пусть земля ему будет
пухом! Пусть  вернется  он в ее лоно  уже в новом  качестве, пускай шагнет в
новую, более совершенную, жизнь! Да, простит нас всех Господь  Бог  за грехи
наши  врачебные,  за  несовершенство  искусства  эскулапа!  Все  там  будем.
Поехали.
     Речь ту прочувствованную произнес Михаил Романович Чистяков  - кандидат
медицинских  наук,  патологоанатом  скромной городской больницы.  В  течение
каждой рабочей недели ему стаскивали со  всех отделений покойников. Он давно
привык  к  общению с  ними  и находил для "жмуриков" какой-то особый язык. В
силу профессии  у него установились  непростые отношения с  медперсоналом  -
врачи  его побаивались, а потому заискивали; молодые  медсестры ежились  при
встречах  в подвальном  переходе,  но  поглядывали  исподтишка  с  бесовским
восторгом и любопытством.
     Любопытству тому при желании можно было придать  искомое направление, -
благо  условий предостаточно: ночные дежурства, масса  свободных  кабинетов,
оборудованных  на  любой  вкус   -  гинекологическими  креслами,  кушетками,
койками,  диванами,  мониторами.   Известно,  в  медицину  приходят  в  меру
"бракованные типы". Давно  замечено,  что абсолютно нормальному нет  места в
том клане - все они немного девианты, персоны с отклонениями, кто же захочет
ковыряться в  чреве  покойника,  принимать  роды  у орущей дамочки,  изучать
устройство мужской  или женской промежности  и так далее. Но опытный патолог
практически  никогда (за малым исключением)  не  скатывался до использования
"профессиональных" возможностей.  Возможно, в  том была сермяжная правда, а,
может быть, Чистяков обделил себя счастьем.
     Для того,  чтобы милосердствовать, надо любить пациентов,  а среди  них
встречаются   откровенные   обормоты.   Но   врачу  приходится   тренировать
любвеобильность,  дабы  без  напряга  проявлять  милосердие.  Путь  в  таком
геройстве,  как  не  вертись,  только  один  -  повышение  исходного  заряда
сексуальности.  Именно   на  таком  особом  любопытстве  ловятся  не  только
абитуриенты медицинских вузов, но и опытные, ведавшие виды, эскулапы.
     Часто взрывоопасное вещество  - гиперсексуальность - приобретает  некие
особые  повороты.  Они  возможны  практически  в  любую  сторону.  Но  здесь
начинается "врачебная тайна" - не стоит в нее внедряться непосвященному.
     Ежедневно патологу притаскивают кучу кусочков различных органов - здесь
и срочные биопсии, прямо с операционного стола, и неспешные  исследования. В
первом случае ответ требуется искрометный, ибо там, в операционной, решается
судьба  пациента,   выбирается  тактика  лечения.   Плохо  будет,  если  при
некачественной цитологии, не  сходя с места, хирурги  удалят весь  желудок и
заодно  пакеты нормальных  лимфатических  узлов.  У  операционного стола  не
всегда можно абсолютно  точно дифференцировать гиперпластический гастрит или
калезную  язву  и  начинающееся  злокачественное  новообразование.  Разумный
хирург настроен  на  выполнение  щадящей  резекции, а  не  на  инвалидизацию
пациента  путем  обширных удалений  -  экстерпации  органа.  Ответ  на такие
вопросы давал патолог -  срочно, точно, категорично. Он  мог  сохранить  или
подрезал тот  тонкий  волосок,  на  котором подвешена  судьба  человека, его
жизнь.
     В дверь морга загрохотали решительно. Ее распахнул изнутри Вадик, почти
моментально, - естественно, как только были убраны бокалы. В дверном проеме,
как в  картинной  раме,  блистала  всей  своей  возмущенной  красотой  Софья
Борисовна Наговская.
     -  Конечно, конечно, где быть трем  отщепенцам, - вызывающе решительно,
прямо с порога, начала  атаку разъяренная  львица.  -  Главный  врач ищет  с
собаками по всей больнице  заведующего  инфекционным и патологоанатомическим
отделениями,  а они, совратив диетолога, устроили застолье, засев в морге за
железной дверью.
     Мужики потупили взоры, не растерялся только Михаил Романович:
     -  Ба,  какие  люди. Софья Борисовна, в  кои веки я  скромный служитель
отошедших  в  мир  иной  удостаиваюсь такой чести. Вы посетили  сей скромный
уголок - кладовую смерти. Здесь, да именно в этих антисанитарных помещениях,
грезил я годами, сгибаясь под тяжестью клинической ответственности, встречей
с вами.
     Он продолжал балаганить:  - И вот распахивается  дверь  и входит  она -
легкая, как дуновение весеннего ветра.
     На  счет "дуновения весеннего ветра"  Миша,  конечно,  перехватил через
край: Софка  была  маленькой,  толстой,  по  правде  сказать,  -  жирной.  И
вкатилась она в морг, как колобок, как шаровая молния, как осеннее несчастье
в виде проливных дождей, потопа, бездорожья. Но Миша продолжал с упоением:
     - Она  - вот она, - заполнившая своим восхитительным  обликом мою нору.
Фея,   принесшая  очаровательный  аромат  волшебных  заморских  духов.  Мне,
скромному служителю  Морбуса  и  Бахуса, даже посадить вас негде, - ибо  нет
здесь достойного  трона. Считал  бы  за счастье, подставить  свои колени,  -
садитесь,  сделайте милость,  Но  достоин ли я такого счастья. Да и, вообще,
выдержит ли нас обоих  этот  жалкий стул, который я проминаю своим седалищем
уже без малого двадцать лет.
     - На  крайний  случай,  могу только  предложить  секционный  стол,  его
мраморную поверхность, но она  холодна. На ней уже покоится недавно убиенный
чей-то варварской рукой ребенок. (Здесь  Миша явно блефовал  - труп мальчика
еще  не  доставили). Кто  бы  это  мог  быть?  Не знаете ли, дражайшая Софья
Борисовна?
     - Устроит ли вас то место? Явно не достойное ваших телесных роскошеств.
Не будет ли возражать замученный отрок, погибший от врачебного недогляда. Не
желаете  ли  взглянуть   в  уже  остывшие  и  остекленелые  глаза  мальчику,
красавица, Софья Борисовна? Или вас мучают угрызения совести?
     Резко развернувшись  на  тонких каблуках,  Наговская  яростным снарядом
вылетела  из кабинета.  Хлопок двери прозвучал, как выстрел крупного калибра
по  всем врагам сразу. Французский замок  защелкнулся вновь, но уже  по воле
убегавшей гостьи.
     - Предлагается выпить еще по стопочке,  - приподнятым тоном, торжествуя
явно блестяще  одержанную победу,  заявил Чистяков,  - мы в праве  гордиться
своими подвигами. Виват психотерапия! Да здравствует ее аверсивный метод!
     - Ты посмотри  какая зараза!  Сколько в  ней  самоуверенной ненависти и
победного  духа.  А на поверку обычная  дура-баба. Но нахально  переходит  в
атаку,  дабы превентивно испугать,  смутить,  внести панику в стройные  ряды
врачебной  гвардии. Пригрел  змею  я у себя на груди, - деланно  всхлипывая,
залопотал Сергеев.
     -   Меня  возмущает  пренебрежительность  этой  пифы.  Я  ведь,  будучи
секретарем  парторганизации,  ее пестовал -  выдвигал на народный  контроль,
метил  в председатели  местного  комитета  больницы. И  на  тебе!  -  черная
неблагодарность. - засопел Вадик с  возмущением и на полном серьезе.  - Прав
был Вождь всех народов: "кадры в период реконструкции решают все"!
     - Бросьте,  мужики, сползать в  декаданс, протрите глаза: сука - она  и
есть сука! Нет ей оправдания и  места  в нашем здоровом  коллективе, а может
быть и на  земле бывших советов, - пусть катится быстрее в свой Израиль. Там
она  будет  работать буфетчицей, а  не врачом-инфекционистом!  -  решительно
подправил ситуацию патолог.
     Медленно стало восстанавливаться  психологическое равновесие.  Пришлось
выпить не две, а три и четыре рюмки, однако опьянение не наступало.
     Больница  дышала  тишиной,   приглушенным   урчанием  каких-то  моторов
холодильников  или  других специальных лабораторных  агрегатов. Звук  их был
настолько привычен, что он не разрушал тишину, не нарушал ее сонного величия
-   он   был   ласковым   фоновым   контрастом,   лишь   оттеняющим  статику
"охранительного  режима",  придуманного  еще  академиком  Иваном  Петровичем
Павловым  -  сыном  заурядного  дьячка,  но  великим   исследователем   тайн
человеческой природы.
     Великолепная компания  заметила, что полумрак  стелется и в помещении и
за окном, - было  уже  время вечернее, нерабочее, сонное. Засиделись друзья,
замечтались, задумались.
     Тишину сперва нарушил вежливый  стук  в дверь, - то санитарки притащили
труп мальчика из инфекционного  отделения. Им помогли перевалить покойного с
каталки на секционный стол. И тут раздался  другой резкий, неприятный звук -
требовательный,  властный. Звонил телефон - прямой,  внутренний, от главного
врача.  Валентин Атаевич  Эрбек -  главный,  как его называли за  глаза, был
человеком  рассудительным, в меру хитрым, предприимчивым, порой  коварным  и
злопамятным, реже добрым и внимательным к персоналу.
     Он попробовал  себя  в роли  терапевта,  затем  хирурга.  Ни в  чем  не
достигнув  высот,  остановился   на  административной  работе.  Вспоминается
анекдот:  папа-врач  приехал навестить  сына-студента  медицинского вуза;  в
деканате ему пожаловались на основательные  "хвосты"  наследника профессии и
родитель был вынужден обратиться с назиданиями к сыну. Речь его была проста,
как  эпитафия  на  могильной  плите: "Учись  сынок! Хорошо будешь  учиться -
станешь врачом, а если плохо - то только главным врачом".
     Эрбеку, даже рядовые хирурги больницы, когда он им ассистировал и лез с
советами, не  стесняясь  заявляли: "Ты  хоть и  главный  врач,  но  хирург -
неглавный".   Валентин  Атаевич  проглатывал  пилюлю  как  бы  примирительно
посмеиваясь, не злобствовал,  Но обязательно  "отдавал долги" с отсрочкой, -
мстя  мелко,  вымученно, болезненно. Эти  его грехи  знали старожилы, на них
ловились  лишь  новички,  особенно  из   кафедрального,   преподавательского
персонала. Ну, а вузовских кафедр  было немало: они прочно вписались в жизнь
больницы, помогая ей, спасая от падений, застоя и обнищания.
     Звонил сейчас именно этот человек - конечно, не  Бог, но власть, - тоже
служитель    культа,   правда,   иного.   Культ   власти,   административных
возможностей,   связей,  блата  и  тайной  политики,  давно  основательно  и
безобразно обгадивших нищую отечественную медицину.
     - Михаил  Романович,  не  чаял  вас услышать в  столь поздний  час.  Но
получил  сведенья, что вы  застряли на  работе и решил позвонить. - начал он
многообещающе.
     -  Догадываюсь,  глубокоуважаемый Валентин Атаевич,  об  источнике  сей
информации.  Тот   источник  не  так   давно  выкатился  на  кроваво-красном
велосипеде из нашего подвала и имя  ему - Софья Борисовна.  Я  не ошибся?  -
анатом  пытался  убить  своей  отповедью  сразу   двух  зайцев.  Превентивно
нейтрализовались  возможные инвективы разгневанной Софочки и делалась заявка
на принципиальный подход к грядущему вскрытию.
     Однако  тон  разговора  главный  взял нейтральный  и вежливый.  Не было
никакого нажима, но была просьба  провести секцию быстро и качественно,  ибо
уже появилась жалоба "от населения" - от матери. О  существовании всесильных
ходатаев ничего не говорилось, было высказано пожелание пригласить вузовских
сотрудников -  с кафедр терапии,  инфекционных болезней, хирургии. Подслащен
финал  разговора  расхожей  фразой:  "Всем  известна  ваша  профессиональная
дотошность,  принципиальность и эрудиция". Прощание было  вежливым и  даже в
меру ласковым.
     Все мы  знаем ласку юпитеров  - либо обдадут холодом до заморозки, либо
страстно обнимут  так, что изломают скелет. Лучше держаться от них подальше.
Эти мысли одновременно пришли в головы трех собутыльников.
     - Все  же  наш  главный неплохой психолог,  - задумчиво  молвил  Михаил
Романович.  -  Сперва наслал  на нас  стерву в  белом  халате. Та ничего  не
вынюхала, - ведь пьянки-то не было, господа?! Сорвалось! Затем он выкатил на
нас кисель обаяния  и административного такта. Но  нас такими пустячками  не
купишь.
     -  Чему  ты  удивляешься, Миша,  -  вежливости?  Так ларчик открывается
просто, -  надвигаются альтернативные выборы главного врача.  Вот он и мечет
бисер. Вербует стада покорных выборщиков.
     - Я  так  думаю, -  продолжал  Сергеев,  - на  выборах  нужно выдвинуть
альтернативную  кандидатуру. И  лучшим  из  лучших,  безусловно, будет Вадим
Генрихович  Глущенков  -  наш  собрат  по  оружию  (и  это главный  козырь),
проверенный  партиец,  специалист  по   хозяйственно-экономическим  подвигам
(руководить  больничным  столом  -  это  вам  не  фунт  изюма!),  душевный и
отзывчивый товарищ, кстати, - "в порочащих его связях  не замечен". На нашем
фоне  - мерзком фоне  бабников, лодырей и казнокрадов, - он будет смотреться
просто неотразимо.
     Глущенков  потупил  взор.  Но, даже если  воспринимать  эти слова,  как
шутку,  а в них таки была доля  истины и  кособокой правды, - приятное тепло
разлилось  по душевным камерам  врача-диетолога.  Он посчитал момент  весьма
ответственным, даже внушительным, многообещающим. Известно, что все это было
его давнишней,  тайной  мечтой, - чего уж  греха таить и скромничать. Чай не
дети, выросли из ползунков и пеленок, - пора браться за серьезное дело!
     -  Я  поддержу такое  светлое и  многообещающее начинание, -  революции
всегда происходят неожиданно и исподволь. Будем  бороться всеми дозволенными
Законом методами за претворение наших стратегических планов в жизнь! - веско
резюмировал  Чистяков.  Но, по правде говоря,  в наших  начинаниях рождается
банальная интрига.
     -  А что есть интрига?  -  словно из подмышки  вякнул Вадя. - Объясните
мне, господа заговорщики.
     В разговор  вмешался признанный подвальным сообществом философ-практик,
не реалист, а скорее мистик, - Сергеев Александр Георгиевич:
     -  Вадик  вы  делаете  немыслимые  успехи.  Ваш  вопрос  соседствует  с
евангелистским  - "Что  есть истина"? Мы вас  с удовольствием поздравляем  с
приближением к сакраментальному.
     - Давайте разбираться вместе, - продолжил Сергеев. - Интрига, насколько
мне помнится, звучит на французском - intrigue, а латинском - intricare, что
означает в дотошном переводе - "запутывать". Вас устраивает такой подтекст?
     - Меня любой язык устраивает, особенно,  когда его не знаешь. - отвечал
возбуждаясь Глущенков. - Но я не вижу оснований бояться такого термина.
     - Вы, Вадик, бьете своей логикой не в бровь и даже не в глаз, а прямо в
печень, словно сивушные масла  в самодельном алкоголе! -  продолжил Сергеев.
Все остальные внимательно слушали "высокую беседу", не перебивая оппонентов.
     -  Продолжим  наши рассуждения:  любая  интрига  -  это, прежде  всего,
движение,  динамика;  затем,  это, безусловно,  тайна, скрытность  замысла и
исполнителя, маскировка конечной цели. Согласны, Вадя?
     Глущенков подтвердил согласие кивком и Сергеев продолжал:
     - Интрига может быть индивидуальная, групповая,  наконец,  в  масштабах
классовых, государственных. Но наша больничка до последних высот не доросла,
не  так  ли?  Следовательно,  в  нашем  муравейнике  будут  решаться  задачи
клановые, групповые, исходящие из интересов  тех,  кто проводит определенную
кадровую политику. Но интрига может вести к прогрессу или регрессу.
     - Попробуем, Вадим, ответить на вопрос: кому выгодно закрывать глаза на
неблагодатные дела? Скорее  всего, действуют здесь  люди недостойные и ведут
они больницу к краху, а не к победе.
     -  Теперь  попробуем  рассмотреть  данный  вопрос  шире и на  некоторых
примерах:  большевики  мошеннически захватили  власть  в семнадцатом году, -
путем  интриги! Затем, чтобы удержать  ее,  применили страшнейших  масштабов
террор, - здесь уже интрига переросла в безумие. Крах все равно наступил, но
очень  поздно,  к сожалению.  Но  всевышняя  логика  проявилась  по  строгой
формуле: "интрига-безумие-смерть".
     - В  масштабах  нашей больницы все  выглядит  скромнее: Наговская и  ее
сподвижники стараются раскрутить интригу, дабы обмануть коллектив  и втянуть
достойных  людей,  несчастных  пациентов  в  бестолковость,  в  безумие.  Но
необходимо помнить, что  за этим следует крах, гибель, смерть светлой  идеи,
правды, а может быть, и людей.
     - Вот и решайте, Вадим,  кто прав, а кто виноват.  А, заодно, решите по
какую сторону баррикад вам следует быть. - подытожил Сергеев.
     Вадим поморщился. Было понятно, что он не готов к  категоричным выводам
и принятию экстраординарных решений:
     - В любой ситуации играет роль такое множество составляющих, что выбор,
как  правило  не  бывает  простым.  Вы,  Александр  Георгиевич,  не  указали
ориентиры: мораль, заинтересованные отношения, экономика и прочее.
     Сергеев,  без  всяких  долгих  размышлений  предложил:  -  Возьмите  на
вооружение десять Христовых  заповедей,  это же так  просто. Давайте  вместе
вспомним:   первые   три   заповеди   посвящены    настойчивому   требованию
придерживаться единоверия и не  создавать  себе  кумира;  четвертая заповедь
требует блюсти субботы, дабы посвящать  их размышлениям о Боге; пятая - "чти
отца и  матерь твою"; шестая -  "не убий";  седьмая - "не прелюбы  сотвори";
восьмая  -  "не  укради";  девятая  -  не  лжесвидетельствуй;  десятая  - не
протягивай руки к чужой жене и чужому добру, не  завидуй. Вот в общих чертах
и  все  премудрость, -  здесь  только  философия  добропорядочности.  Теперь
профильтруйте через заповеди поведение, интригу Наговской, ее адептов, тогда
все встанет на свои места, не так ли?
     Глущенков  от дальнейших комментариев отказался, у него, скорее  всего,
помутился  рассудок от угрызений совести.  Да  и вся остальная компания явно
приуныла,   глубоко  задумался   и  Сергеев.  Почти  что   сообща   выдавили
спасительное: "утро вечера мудренее"!
     На  том и порешили. Закрыли и  опечатали помещение  морга.  Пожали друг
другу руки и разошлись.

     * 1.2 *

     Прошла ночь - утро распахнуло жадные до новостей глаза. Оно вытащило из
вчерашнего   туманного  вчера   новый  день  -  время  продолжения   поиска,
неожиданных  открытий, рутинной  работы,  жизненных  драм, смешных  историй,
вечного и  всегда неудовлетворенного  любопытства. Вновь принялась за работу
универсальная   сеялка  событий.  Она  продолжала   забрасывать  унавоженную
отбросами поведения  людей  жизнь  семенами  счастья  и  порока,  доброты  и
агрессии по универсальной формуле - "интрига-безумие-смерть".
     Михаил  Романович явился на работу  за полчаса до  официального  начала
рабочего дня. Он  знал, что  перед особо ответственным вскрытием  у главного
врача всегда появлялось страстное желание побеседовать с патологоанатомом по
душам,  разведать  степень  его   профессиональной  агрессивности,  качество
установки на то, чтобы "говорить правду, правду и только правду".
     Такая  позиция  анатома  не  всегда  сочеталась  с  особыми  интересами
больницы и  вышестоящего начальства.  Чистяков догадывался,  что здесь будет
как раз тот случай. Однако никаких звонков не раздавалось, прямой телефон от
главного молчал.
     Вскрытие  начиналось  в  десять  часов.  К тому времени  на  отделениях
заканчивались  нудные  "пятиминутки"  и  осмотры тяжелых больных.  Виновники
"торжества", да и все желающие, к этому времени собирались в секционном зале
и тогда начиналось патологоанатомическое священнодействие.
     Удивление  от  молчания  главного врача быстро растаяло:  в  секционную
входили  один за другим  "тузы" медицины - профессура  тех вузовских кафедр,
которые   располагались  на  базе   отделений   больницы.  Чистяков   оценил
организаторский талант администрации и  Наговской - поддержка обеспечивалась
на самом  высоком и ответственном уровне. Это  была интрига, но задуманная и
организованная  тонко: давления на анатома администрация  не  оказывала,  но
обложила его со всех сторон столь основательно, что любые двойные толкования
были невозможны. Выводы должны быть только максимально обоснованными. Борьба
умов могла начаться на всех этапах вскрытия.
     Труп мальчика, исхудавшего  за время болезни выше всякой меры, был  уже
приготовлен для вскрытия. Муза все  выполнила точно  и в срок. Обилие важных
персон вызывало недоумение: лучше бы корифеи являлись к постели больного при
жизни. Тогда массированный ученый десант мог принести пользу - сейчас, после
смерти,   такое   внимание   казалось  надругательством   над   милосердием,
безобразной   попыткой   отпущения  грехов  явному  и  не  осознающему  вину
преступнику. "Что-то с совесть в этом мире стало твориться очень опасное." -
подумал Чистяков. Позже всех на вскрытие явился Сергеев.
     Он,  войдя  в  переполненное  помещение  секционного зала,  понял  игру
моментально, но не проронил ни одного лишнего слова, кроме общего "Здрасте".
Выражение  его лица  казалось  безучастным и равнодушным,  но  исподтишка он
внимательно наблюдал за действом. Здесь собрались все хорошо знакомые  лица,
но  роли они  собирались  играть, конечно,  для себя непривычные. Сергеев не
выискивал  именитых, а просматривал теперь  уже глазами  психотерапевта всех
подряд  -  с  права  на  лево.  В  мозгу возникали  почти что патологические
ассоциации  и логические построения - может быть, бессонная  ночь  давала  о
себе знать.
     С  первого  взгляда  было ясно, что истинные врачи-трудяги в секционном
зале не  ошивались. Они сейчас  корпят  у постелей  больных, глотая и вдыхая
мириады  микробов  и  наслаждаясь  запахами  нездоровых  тел, тратя  эмоции,
надрывая сердце  переживаниями по поводу безуспешной  клинической  динамики.
Хорошему  врачу все понятно даже без вскрытия, к тому  же они определяли без
ошибок, чего стоит каждый из коллег.
     Сейчас в  морге собрались  в основном, так называемые,  государственные
деятели  - "большие начальники"  от  медицины.  Но никто  из тех, кто явился
"поддержать" Наговскую  не  догадывались,  что главнейшая задача "сановника"
обеспечивать  прогрессивную селекцию гражданского долга, свойств порядочного
человека.   Здесь   же  подлецы  собирались  культивировать   "групповичок",
"междусобойчик", - насиловать будут сообща  только правду, одну лишь правду!
Припомнилось: "Оставьте их,  они - слепые вожди слепых; а  если слепой ведет
слепого, то оба упадут в яму" (От Матфея 15: 14).
     В такой коллекции  падших персон на одно из первых мест можно поставить
особу  с вялой партийной кличкой -  <i>"бледная поганка"</i>  (Amanita phalloides).
Вообще,  неплохо вспомнить,  что  грибы  представляют собой обширную  группу
низших  растений,  в составе которых  отсутствует хлорофилл. Потому  они  не
способны  честно  усваивать  углерод   и  питаются  готовыми   органическими
веществами.  Иначе  говоря,  являются  в  известном  смысле   основательными
паразитами, потребляющими продукты активного синтеза, выполняемого "трудовым
классом".
     Но бледная  поганка, не смотря на свою  очевидную хрупкость, вялость  и
болезненность,  наделена  самым высоким  среди  грибов отравляющим эффектом.
Воплощенная  в человеческий облик, - это занятный экземпляр. Многие из них в
раннем  детстве и  юношестве были не лишены элементов одаренности. Но  таких
подводят "издержки детопроизводства".  Чаще родители зачинают их не в лучший
период: толи по пьянке, толи во время вирусной инфекции.
     По утрам девочка исправно ходила в школу, по вечерам тщательно готовила
уроки, а ночами тайно, с помощью "шаловливых пальчиков"  формировала из себя
женщину. За школой следует институт. Здесь новая награда - красным дипломом.
Человеческий  ресурс  не  безграничен -  исчерпается  лимит интеллектуальных
возможностей. Тогда приходится прощаться с мечтой о науке и сногсшибательной
карьере.
     Но  отвратительно  обстоят  дела  с  иммунным  статусом  таких  трудяг.
Оторвавшись  от привычной,  скажем,  украинской деревеньки,  выскользнув  из
милой  сердцу  и теплой клоаки, такой глист  (Angiostrongylus costaricensis)
моментально и решительно заселяется вирусами герпеса  (Herpesvirus hominis).
Дальше больше: жизнь в общежитие  в мрачном, слякотном, холодном Ленинграде,
недостатки  питания  и ошибки  сексуального творчества  довершают  приговор.
Через известные ворота устремляются в чрево хламидии (Chlamydia), клостридии
(Clostridium),    клебсиеллы    (Klebsiella),    эшерихии     (Escherichia),
энтеробактеры (Enterobacter). Туда  же ныряет  Helicobacter pylori, довершая
формирование  букета  патологии  желудочно-кишечного тракта.  О  неизвестных
науке вирусах говорить уже и не приходится. Все! - сети расставлены, красные
флажки  развешены, стрелки расположились на своих номерах. И роковой выстрел
прогремел!
     Трагедия  заключается  в  том, что  у белобрысой левретки  утверждается
социальная  зависимость,  от  обстоятельств,  воли  начальничков,  требуется
постоянная подпитка ресурсом коллектива. Она пытается играть отчаянные роли:
"дорогой подруги", "страдающего ребенка", однако  зацикливается окончательно
на "доброжелательной гадюке". Такой поведенческий репертуар уже не поддается
исправлению.  Мудрое  начальство  легко обращает  недостатки в  добродетели,
подтягивая блеклое создание до уровня штатной сексотки.
     В угоду качеству, не  контролируемому разумом,  служительница  порочных
муз будет ябедничать даже  на  своего сына, близких, подруг, коллег, лишь бы
выговорить себе  особый статус  - "эффектной  страдалицы",  "дочери  полка",
застенчиво ковыряющейся в носу. Истонченные черты измученного вечной скорбью
лица,  нездоровый   цвет   кожи  -  это   верное   свидетельство   душевного
неблагополучия.   Сексотка   все   время   ищет   предмет   для   очередного
сногсшибательного доноса. Она  обязательно сообщит Богу,  если  не  окажется
рядом гинеколога, о подозрительной задержке месячных на два с половиной часа
или, наоборот, о выплеске гейзера.
     Сергеев вспомнил,  что Плутарх, походя,  коснулся  в своих исторических
трудах и некоторых мирских качеств: Во времена Ромула  и в его честь луперки
голыми бегали по улицам  Рима и лупили ремнями,  нарезанными  из козьих кож,
молодых женщин: "те не уклонялись от ударов, думая, что они при беременности
облегчают роды".
     Сергеев  еще раз взглянул на  Плаксону Елену Бенедиктовну  - заведующую
рентгенологическим   кабинетом,  и  почти  незаметно  покачал  головой:  "Не
понятно, какого  черта  эта  изможденная  доходяга приперлась  на  вскрытие.
Раньше никогда не появлялась здесь, - постоянно симулировала позывы на рвоту
от трупных  запахов". Толи  она собирается бегать  голой по  моргу и  лупить
ремнями присутствующих, толи ждет таких действий от местных луперков.
     Следующая  персона  была вырвана  пытливым взглядом  психотерапевта  из
толпы соглядатаев триумфального действа. Сомнительная  андрогения шагнула на
кафельный  подиум  морга:  то  была  особа из ряда  смешанных женско-мужских
типов.  На английском языке он зовется sexintergrade <i>(гермафродит)</i>. В  таком
существе  имеет место явный  перебор  мужских  гормонов. Именно  от  свойств
пропорции мужских  и  женских гормонов все и зависит.  Женщина такого  типа,
видимо, позднее, чем все остальные, спустилась с  сосны или осины и вышла из
леса.
     Ее предки добрались до  Санкт-Петербурга  из-под  Урала,  от туда,  где
происходило  великое  смешение  наций.   Там  ассимилировались  генетические
возможности  раскосых народов - великих наездников и скотоводов - с  беглыми
славянскими  каторжниками,  старообрядцами,  бывшими крепостными крестьянами
центральных губерний. При таком смешении в человеческую кровь  впрыскивалось
и что-то конское. Про них  говорят задумчиво, но с пафосом: "ни баба, а конь
с  яйцами".  Чуток  побольше  роста  и  мышечной  массы и  можно присваивать
степному  скакуну  известный  знак  качества  -  "коня на скаку остановит, в
горящую избу войдет".
     Гормональный дисбаланс - явление роковое: приходится ожидать подвоха со
стороны сексуальной  ориентации.  Такую женщину интрига не  портит, а только
бодрит.  Как  только главный врач подает команду  "Фас!", -  в жилистом теле
забурлят и  откликнутся первыми мужские гормоны - это будет их звездный час.
Моментально  сработает  феномен патриотизма  уличной шавки  -  "Фас, рабочий
класс"! Ее мечта  - ринуться на баррикады, метать булыжники, вывороченные из
мостовой, крушить все святое, как в безумном, веселом и кровавом  1905 году.
"Прости их Господи, ибо не ведают, что творят".
     Символы  потенциальной  дефектности  заводят  таких  особ в  преддверье
науки,  но  дальше вестибюля им  прорваться  не удается. Ибо Иисус  заметил:
"Много званых, но  мало  избранных". Известно  всем, как происходит  научное
остепенение ученых  див  - как  правило, через осеменение.  И  здесь  нельзя
хлопать ушами: ищущая женщина обмен идеями должна моментально переводиться в
сексуально-продуктивную  стадию. В страстном порыве синий чулок или колготки
с треском снимаются через голову. Тогда и  произойдет великое и долгожданное
таинство восприятия мысли наставника.
     Но для  постельного прогресса Сучагина Эльза Пахомовна  явно  не  имела
никаких  перспектив  -  подкачали  внешние  данные, помешал заметный перекос
гормонального  фона  в  мужскую   сторону.   Даже  собственный  муж,  только
многократно перекрестившись, влазал на нее. Да и то сказать, - чувствовал он
себя, как невольник, напрочь похоронивший гордость, независимость и  оргазм.
Он, пожалуй, так и не постиг величия волшебной фазы коитуса.
     Эльза  заведовала  физиотерапией  и  к  ребенку,  безусловно,  не имела
никакого  отношения,  ни при  жизни, тем  более после  смерти.  Но  она была
председателем  местного   комитета  больницы   и   ее   искус  -  проведение
профсоюзного собрание прямо  в морге. В ее пролетарском черепе  уже сложился
сценарий  и режиссура  отчаянного, но  эпохального  действа. "Пусть  сильнее
грянет буря"!
     Желчная  натура хорошо  работала  в  стае,  - с напускным  достоинством
яровизировала новичков,  дисциплинировала старожилов с помощью общественного
воздействия.  Тот,  кто профессионально  занимался  псовой охотой,  знает: в
своре всегда нужен помощник вожаку. Он летит, отставая на корпус от главного
бойца - командира, внимательно и преданно следя за положение хвоста  лидера.
Вожак смел, потому что знает: не две, а четыре челюсти  первыми начнут рвать
на  части  добычу.  Это будут  его  челюсти  и  полный зубной набор  верного
ассистента.
     Следующей   в  шеренге  доброхотов  была  могучая  Сорнякова   Элеонора
Вячеславовна - она из компании конформистов, из балласта. Пузанчик-сангвиник
подвижная,  как  ртуть, болтливая, как  фламандская  сказка.  Про  нее  поэт
сказал:  "Она такая  толстая,  что ее не  только  носить на  руках,  на  нее
смотреть тяжело".
     Неудовлетворенные    сексуальные    запросы   отсвечиваются   на   этом
жизнерадостном лице без  всякой тайны и  глубокого замысла. Ее готовность  к
специфической трапезе была сильнее, чем у  блина,  испеченного на Масленицу.
Конформизм бывает игровым, когда обстоятельства вынуждают изображать из себя
"рубаху-парня"  или нести  миссию соучастия в  показательной казни.  Зажатая
особа  периодически  дает  всплески  агрессии через  истерические реакции  и
авторитарное поведение.
     Сергеев вспомнил повести Плутарха о временах легендарного Ромула, когда
было принято на свадьбах орать  "Талассио"! Мужу тем криком  напоминали, что
супруга должна только плести шерсть, но не утомлять себя работой по дому. Ее
принято было вносить в дом на руках, - но тем уже напоминали жене о  славных
временах, когда девушку воровали и силой вволакивали в дом.
     Правда, женщины пытались мстить по-своему,  по-особому, по-женски. Но и
их  воспитывали  тоже  неординарным  способом:  по  приказу  Татия,  в  знак
благодарности  за  предательство,  Тарпию, открывшую  ночью  ворота крепости
врагу, забросали  золотыми браслетами  (то, что "с  левой руки" она  просила
подарить ей), добавив к  жалкому золоту и увесистые боевые щиты, раздавившие
насмерть предательницу.
     Но,  как и  в  большинстве  женщин,  сотворенных  из  ребра  мужчины, в
отечественной  конформистке  тоже  содержится  слишком   много  примитивного
паскудства, предательства, приспособленчества.  Но мог ли Адам винить Еву за
то, что ее сотворили из  подвижного ребра, а не из того, которое припаяно  к
грудине, прикрывает "верное"  мужское сердце. Первым  оценил "ошибку" Творца
хитрый змей-совратитель,  наставивший рога  сопливому Адаму. Он завлек Еву в
райские  кущи под "объективы Шеленберга". Козлоногий негодяй - дьявол  потом
представил  обличительные  фотодокументы  Творцу.  Змей  как-то  изловчился,
каким-то хитрым способом оплодотворил первую женщину блудливой идеей.  И она
понесла  порочную мысль,  как  олимпийский факел, по свету. До  сего времени
современная женщина волочится тернистым путем, сопряженным с трудом, родами,
отдыхом и развратом.
     Известно, что у  истинных  ученых  от рождений с  головой  немного не в
порядке. Сергеев вдруг почувствовал, что и  его понесло куда-то в сторону, к
какому-то замысловатому канкану: он опять вспомнил Плутарха, а  это, конечно
самый верный признак неожиданного головокружения. Он вспомнил повесть о царе
Тархетие - дичайшем деспоте: у того "во дворце случилось  чудо, - из средины
очага поднялся мужской член и задержался так несколько дней". Местный оракул
Тефии  посоветовал царю пристроить к  "чуду"  красавицу дочь, дыбы  получить
замечательное потомство. Но  дочь отказалась и угодила по повелению  отца  в
тюрьму.
     Сергеев   мысленно  провел  чистый   опыт,  представил:  подобное  чудо
произошло  в морге, - интересна реакция на него женского окружения, конечно,
если Мишель раньше времени не махнет длинным хирургическим ножом, как острой
саблей. Он настолько вошел в роль, что придержал правую руку патолога, - тот
намека не понял, но  глубоко задумался,  -  видимо, и в его голове скреблись
непростые видения.  Можно давать голову на  отсечение (но не оное), что  все
весталки будут приятно поражены и моментально забудут о врачебном долге.
     Но откуда,  из какого места, здесь  в морге может вырасти чудо? Сергеев
проворно  окинул дотошным взглядом присутствующих мужчин, - стало  ясно, что
они давно утратили  такие возможности. Ни  морально, ни  физически  поникшие
особи не способны продемонстрировать  смелый  акт эксгибиционизма: положение
могло  спасти  действительно  только  чудо,  способное  вырастать   даже  из
слякотного  болота.  Оставалось  произнести тривиальное,  многозначительное,
оставшееся  еще  со   времен  защиты  Порт-Артура  и  интервенции  КВЖД,   -
"Япона-мать"!
     Элеонора словно бы читала мысли Сергеева, а  может быть думала о чем-то
своем,  близком,  грезила примерно  в  том же  направлении.  Вспомнилось: "И
воздал мне  Господь по правде моей, по  чистоте рук моих перед очами  Его. С
милостивым Ты поступаешь милостиво, с мужем искренним - искренно, с чистым -
чисто, а  с лукавым - по лукавству его; ибо  Ты людей угнетенных спасаешь, а
очи надменных унижаешь" (Псалом 17: 25-28).
     Толстая   женщина   заведовала    кабинетом   медицинской   статистики,
безукоризненно  владела   четырьмя   незатейливыми  действиями   арифметики,
составляла бесконечные, бестолковые отчеты и очень гордилась  своим влиянием
на жизнь коллектива больницы, растущим соответственно ее живому весу.
     Присутствие  на  секции  инородного тела  вытесняло из помещения  много
воздуха и создавало эффект  нависающей угрозы:  в  том  была загадка, равная
возможности  неожиданного   миллиардного  наследства,  которое   никогда  не
свалится на голову уже умершего ребенка.
     Сергеев  который раз  отмечал: в нашем  террариуме  содержатся и другие
рептилии - отставные и  действующие  начальники. Сергеев  вспомнил, что  еще
Платон  и  Аристотель,  анализируя  науку управления  государством, заметили
странную особенность. Они подсказали миру  простую идею: если хочешь открыть
человека, то предоставь ему власть.
     Русский  архетип, если верить примерам истории, малоподходящее поле для
селекции  руководителей.  В  клиническом  смысле  они  напоминают  прыщи  на
ягодице, в социальном - представляются  клоунами, шутами гороховыми, ибо  не
являются профессионалами никакого рода деятельности,  будь-то  медицина  или
организация здравоохранения.
     В их  бестолковых, но напыщенных указаниях никто не нуждается. Они лишь
вносят раскардаш  в работу, а хоронят напрочь любое  мобилизующее начало. Их
выдвинули по  протекции, но  так же  лихо и  задвинут  в подходящий  момент.
Новоявленные    сатрапы    любят    представительствовать   на   совещаниях,
конференциях. Они мастерски изображают значительность на лицах, рассуждают о
демократии,  но понимают ее  на свой лад. Сизифы  очень любят представляться
восприемниками новых, прогрессивных методов организации труда, но делают это
столь  топорно, что  вызывают накат  тошноты у  окружающих.  Малоталантливые
актеры вовлечены в своеобразный театр абсурда, в котором все роли клоунские.
     Но в  цирке клоунадой заполняют  лишь  промежутки  между ответственными
номерами, исполняемыми талантами. Если  сцену заполняют только шуты, то весь
спектакль  разрушается.  Феномен навозного  жука срабатывает здесь в  полной
мере. Однако  затраты  ума  и сил идут  на переработку  бросового материала,
порочной идеи.  Навозник  может  быть  невиноватым в ошибке  выбора - просто
жизнь  заставила   заложить  душу  дьяволу.  Но  киллер  тоже  считает  свое
творчество наиважнейшим; профессиональный  вор поддерживает подобное мнение.
Потому  и  содержится  своевременное  предупреждение в Псалме  11  (2-3, 9):
"Спаси,  Господи;  ибо  не стало  праведного,  ибо  нет верных между  сынами
человеческими. Ложь говорит каждый своему ближнему; уста льстивы, говорят от
сердца притворного.  Повсюду  ходят  нечестивые, когда  ничтожные  из  сынов
человеческих возвысились".
     Посему стиль работы даже маститых  клоунов ограничивается лишь  мелкими
аппаратными интрижками - на женский манер. В таких  делах нужно лишь вовремя
крикнуть  Cherchez  la  femme! Но  "даровитым"  женщинам  часто  помогают  и
мужчины. Сергеев вычислил в  толпе собравшихся парочку таких олухов. Они оба
бородаты:  плохо,   когда  за  волосами   прячутся   идеи-фикс,   демагогия,
фантасмагория,  берущая начало  из  низкой научной  культуры  и  недостатков
дисциплины  мышления. Беда состоит еще в том, что глупый человек не способен
обходиться правдой, он  вынужден подкреплять свои действия ложью. Они  имеют
много  общих  черт и малые отличия, их объединяет привычка  водить  за собой
двух  ослов, имя которым  - Болтун  и  Болван. Эти двое заведовали  первым и
вторым терапевтическими отделениями. Они не хватали звезд  с неба, а  потому
свято выполняли поручения начальства, какими  бы глупыми или паскудным те не
были.
     Сергеев  выхватил  взглядом   из  толпы  белых  халатов  прежде   всего
Наговскую, нервно колыхающую объемными  бедрами, волнующуюся и  метущуюся  в
ожидании   финала  патологоанатомического  судилища.   Затем  выявил  другую
прелестницу - Хорькову  Ирину Полуэктовну. При столь  когтистой  и  зубастой
фамилии  она все же  больше фигурой  и  повадками смахивала  на  улитку.  Но
известно, что внешнее впечатление  обманчиво.  Внутреннее содержание  улитки
спрятано под панцирем, пусть обветшалых, но складных словесных одежд.
     Длинные,  игриво  подкрашенные,  реснички  обрамляют когда-то  в юности
выразительные  глаза.  Но  теперь  на  отечном  лице любой  макияж  выглядит
неуместным и вульгарным. Однако гротеск почечной недостаточности вызывает  у
врача лишь сострадание. Ясно, что хронический пиелонефрит - следствие порока
не  столько  иммунитета,   сколько  выбора  сексуальных  партнеров.  Причем,
виноватыми здесь  могут  оказаться  оба супруга, - вот и ищи теперь ветра  в
поле. Весь портрет  основательно  портит  нижняя часть,  похожая объемами  и
пропорциями на химическую реторту.  Видимо,  в  молодости  эта  часть статуи
являлась соблазном для первопроходца и  остальных  кавалеров.  Но  теперь, в
преклонном возрасте, куда лучше прятать массивный  фундамент  под просторный
белый  халат, а  не  выставлять его  на  показ  облегающими одеждами,  пугая
неудачной квадратурой даже очень стойких искателей трудного счастья.
     Известно,  что все болезни от Бога. Они - либо знак  прямого наказания,
либо результат  отступления от норм  морали и гиены в широком  смысле  этого
слова.  Но  чаще  болезни -  наказание за  душевную грязь,  лож,  неуместную
интригу.  Известно,  что  Бог  не  пачкает  руки  приведением   приговора  в
исполнение  за  грехи - функции палача  вручаются дьяволу. Тот найдет  самый
эффектный  способ  заклеймить  порок:  чаще  через болезнь,  через заражение
изощренной  половой инфекцией -  и  приятно,  и  радостно,  и незаметно  для
окружающих.  Намек  на  исполнителя   легко  отыскать  в  Откровении  Иоанна
Богослова  (12:  12): "Итак  веселитесь,  небеса и  обитающие  на них!  Горе
живущим на земле и на море, потому что к вам сошел  диавол в сильной ярости,
зная, что не много ему остается времени"!
     Для  улитки  находится  параллельный типаж -  <i>гусеница</i>.  Самым  броским
представителем  той  когорты  была  заведующая  кардиологическим  отделением
Коняхина   Валентина  Карловна.   Улитка  и  гусеница   анатомически   почти
неразличимы, ибо обе по конституции, весу входят в элитарный клуб английских
беркширов (Berkshireclub) или  немецких свиноматок (die deutsche Muttersau).
Для  описания психологического  портрета  тяжеловесов необходимы лишь  малые
уточнения,  которые  легко  составлял  каждый наблюдатель,  ориентируясь  на
собственный вкус  к "страстям-мордастям".  Сергеев не стал  тратить время на
визуальный массаж, - он обратился к классику.
     Типаж   легко   отыскать  среди   содержательниц  борделей,   мастерски
живописуемых Куприным  в повести "Яма". Вспомним: "Сама хозяйка, на  чье имя
записан дом, - Анна Марковна. Ей  лет под шестьдесят. Она очень мала ростом,
но  кругло-толста:  ее  можно  себе  представить,  вообразив снизу вверх три
мягких  студенистых шара  - большой,  средний и маленький, втиснутых друг  в
друга  без  промежутков;  это  -  ее  юбка,  торс  и голова".  Бесцеремонная
сентиментальность  и  липкая  слащавость  -  вот  любимая  визитная карточка
отпетых пакостниц.
     Профессионализм   кверулянток   реализуется   в   функциях   официально
дарованных  общественной работой, - что-то вроде  членов  местного  комитета
больницы.  Умильные гримасы и сладкие  обращения (вроде:  душечка,  лапочка,
кисонька  и прочее)  убаюкивают  в  мирное время, но перерождаются в  шипы и
когти,  когда  необходим  выход  на тропу войны. В  кулисах  таких отношений
прячется непомерная  обида  на  весь  мир,  и в  первую  очередь на  высокое
начальство,  не оценившее персональные  достоинства - умение  все изговнять,
интриговать  даже  с  самим дьяволом.  На  брыластых  и злых физиях  душечек
застыли  маски протеста, страстного желания  посчитаться  с  неблагодарными.
Двигатель прогресса здесь вечный, как мир, - непобедимая страсть к сплетням.
     Но у них существует и теплая, нежная интрига, входящая в сферу личного,
сокровенного. Рассыпая  песок  по  паркету,  бодрячки  с восторгом расскажут
доверчивому  коллективу  о  мимолетных  победах,  совершенных  в   обеденный
перерыв, - они де мимоходом сразили старика ювелира своей статью. Тот, забыв
на  время  муки  хронического  простатита,   практически  бесплатно  починил
сломанную  брошь. Им невдомек, что  высокий прилавок и туман катаракты скрыл
от мастерового телесную гигантоманию богинь. Старика можно понять:  гнетущая
ностальгия по молодецким шалостям  - плохой  советчик. Особенно,  когда свет
застилают объемные рыхлые груди.
     Сергеев откопал  в памяти замечание  Ильи  Ильфа: "На платформе  стояла
бабища в фиолетовой майке с  такими огромными грудями, что от изобилия этого
продукта становится как-то не по себе". Бесспорно, попадают в капкан страсти
не  только литераторы-сорванцы, но  и заслуженные  труженики  художественных
промыслов.
     Память Сергеева последовательно качнуло уже  в  другую сторону. Всплыла
старая байка про  то, как великий педиатр, академик Александр Федорович Тур,
принимал  государственный  экзамен  у  нерадивого студента. Студиозус-грузин
отчаянно  тонул  и академик-гуманист бросил  ему верный  спасательный  круг.
Вопрос,  как  говорится,   верняк  звучал  так:  "За  что,  педиатры,  ценят
материнское  грудное молоко?"  Грузин взглянул  на проблему  с высоты полета
горного орла и ответил весомо: "За упаковку".
     Вся экзаменационная комиссия застыла в ожидании бури:  врачи привыкли к
перечислению состава молока, к неспешному разговору о ферментах, витаминах.
     Потомственный  интеллигент, великий  педиатр Тур увидел  в  неожиданном
ответе  изюминку   профессионального  романтизма.  Академик   быстрее   всех
оправился от потрясения.  Он призвал комиссию  оценить нестандартный поворот
мысли.  Гордая   горная   нация   получила   еще   одного   дипломированного
врача-педиатра.  Справедливости ради  уточним,  что  студиозус  проучился  в
институте в общей сложности 12 лет (вместо 6-ти), настойчиво повторял каждый
пройденный  курс.   Заодно  грузин   выпил  цистерну  коньяка,  оплодотворил
порядочное  число русских красавиц.  Стоическое  закрепление  знаний  бывает
полезным.   Он   не   стал   врачом-педиатром,    а   специализировался   на
отоляринголога.  Бесспорно, легче выучить анатомию трех отверстий, чем всего
маленького человечка, не желающего подробно рассказывать о своих болезнях.
     Хорькова  и Коняхина, как  оглушенные  выстрелом тигрицы, часто  путали
назначение  когтей,  клыков,  хвоста   и   гениталий.  Они,  скорее   всего,
последовательно, в ритме наступления климакса, перевоплощались в марантичных
сильфид, мысленно шарахающихся от банального разврата к  гермафродитизму. Их
швыряло от поиска в мужчине образа "родителя" или "ребенка", "желанного" или
"отверженного".
     И  всплыла в  памяти  Сергеева,  как  рыба,  пожелавшая  глотка свежего
воздуха, Библейская сентенция из  второго Послания  Фессалоникийцам:  "Да не
обольстит вас никто никак:  ибо день тот не  придет, доколе не придет прежде
отступление  и  не  откроется человек  греха,  сын погибели,  противящийся и
превозносящийся выше всего, называемого Богом или святынею, так что в  храме
Божием сядет он, как Бог, выдавая себя за Бога".
     К несчастью, греховность  у таких  особ  плутает по  сложным лабиринтам
бестолковости. С неподдельным гневом многие  "праведницы" будут рассказывать
о краже злоумышленниками мобильный телефон у дочери. Но  при этом они глазом
не моргнут,  когда  в коллективном азарте,  украдут премию  у коллеги -  это
будет их месть за инакомыслие, за статус белой вороны.
     Тугодумы никак не могут  взять в голову, что Бог карает за греховность,
непорядочность,  нарушение  Божьих  заповедей. Не стоит удивляться методизму
Божьей кары:  у  вас  могут  заболеть  родители,  дети,  другие  неожиданные
несчастья  постучатся  в дом и будут  громыхать в нем до седьмого  поколения
включительно. Сергеев давно  привык искать причины несчастий в себе, в своих
действиях  и  поступках.  Он давно и прочно усвоил мудрость первого  Псалма:
"Блажен  муж, который  не  ходит  на  совет  нечестивых и  не стоит  на пути
грешных, и не сидит в компании развратителей; но в  законе Господа воля его,
и о законе размышляет он день и ночь!"
     Мужчины тоже страдают от климакса. Тяжело его переносит "синяя борода",
вдруг вклинившаяся  в поле зрения Сергеева. Еще  один эскулап,  основательно
потрепанный жизнью и  начальством, руководил травматологическим  отделением.
Трудно  представить,  как  в таком  боевом  окопе  могла оказаться  особь  с
прогрессирующей  женской  болтливостью,  склочностью  кухарки,  гневливостью
стареющей кокотки,  - он всегда был заряжен  мстительностью самки скорпиона,
уже оплодотворенной запуганным самцом.
     Приятнее иметь дело со стопроцентным мужчиной, даже если он в климаксе.
У таких универсальный возрастной недуг  протекает достойнее и мягче, помогая
незаметно перекочевать в сад  виртуальных переживаний,  сладостного курения,
умеренной выпивки  (если есть на  что), погружения в воспоминания,  ухода от
реальной действительности.  "И я много  плакал о том, что  никого не нашлось
достойного раскрыть и читать сию книгу, и даже посмотреть в нее" (Откровение
5: 4).
     Обычное  явление:  бюрократические  бури  заводят   сильно  постаревших
девочек и мальчиков в лабиринты "коридорных  игр".  Сейчас  они всем кагалом
собрались  в  морге, словно  на  параде  грозной ракетной  техники. Они  уже
взгромоздились на стены  мавзолея, который  в виртуальной плоскости для себя
выстроили.  Им вынуждены будут противостоять  Чистяков,  Сергеев, а вместе с
ними  и профессиональная совесть,  аккумулированная в понятии  милосердие  -
неоспоримом  и   обязательном  свойстве  медицины.   Сейчас   азартные  люди
собираются затеять  азартное действо под  названием оговор,  главная  задача
которого воткнуть  банальную инсинуацию,  как перо  в седалище, как раз тем,
кого с чистой совестью можно считать порядочными людьми.
     Но  у жаждущей крови компании вся лихо задуманная конструкция интриги в
одночасье  может  обрушиться,  ибо  объекты коварного  вожделения  оказались
интровертами,   мало  реагирующими  на  внешние  факторы.  Они,  отъявленные
эгоисты, прислушиваются  только к собственным, внутренним переживаниям.  Они
знают себе цену, тем более, что она давно подтверждена официально.
     Свободная  личность  такого  типа  в  свободной  России,  как  Чаадаев,
загружена одной  мечтой: отдохнуть до лучших  времен в  Института психиатрии
имени Сербского (в Москве) или Бехтерева (в  Санкт-Петербурге). Мечта идиота
-  не  ходить в  присутствие, романы писать  и  писать (мочиться)  на головы
тоскующим кариатидам в белых халатах, но с черной душой.
     Надо помнить известную притчу  психотерапевта о  том,  что больше  всех
рассуждают об  ужасах изнасилования как раз  те особы, которые  мечтают быть
изнасилованными.  Ожидание  встречи  с  инкубами,  или  другими  развратными
мужскими демонами, для перезрелых особ превращается в идею-фикс.
     Они  начинают всерьез думать, что  насильники являются  по ночам, через
открытые  форточки или  дымоходы.  Но  эта приметная  сказка -  тоже  маркер
отсроченных  ожиданий.  В  нее верят  как  раз  те,  кто обделен сексуальным
вниманием.  Им  невдомек,  что  сон с  открытой форточкой -  верный  признак
затаенной  страсти.  Он  опасен  хотя  бы   потому,  что   могут  обворовать
профессионалы форточники.
     Насильники в  России  при нынешнем  питании  и  чрезмерном  потреблении
алкоголя  такая  же  редкость,  как   прилет  птицы   эпиорнис   с  далекого
Мадагаскара.  Тем более,  что соблазн  большого числа  охотников поиметь  ее
вкусное мясо победил страх перед размерами птицы  - стрелков не остановил ее
пятиметровый рост. Уникальную птичку уже истребили напрочь.
     Кулинарная  интрига, пройдя через безумство людей достигла  логического
финала -  смерти, но пока только птицы, а  не охотников. Лучше  бы наоборот!
Полный крах наступает, когда вышестоящая власть,  очнувшись  от заблуждений,
первая  осознает явную  ущербность  своих  адептов.  Тогда Каин  оказывается
пристыженным, а Авель - отмщенным. Можно раскрыть Книгу Иезекииля (22: 27) и
убедиться:  "Князья  у нея как  волки, похищающие добычу;  проливают  кровь,
губят души, чтобы приобрести корысть".
     Многие из присутствующих сейчас в  морге тяжело и мучительно переживают
условность существования только потому, что уже были низвергнуты, отодвинуты
от малой власти. У  них в  душе  формируется и  зреет  своеобразный гнойник,
флегмона.  Такие  процессы  никогда  не останавливаются,  саднящие  раны  не
заживают. Их смягчает лишь один живительный бальзам - интрижка, запускаемая,
конечно, исподтишка, на которую очень часто ловятся новички и простачки.
     Венедикт  Ерофеев   ловко  подобрал  контрадикцию  для   характеристики
психологии  таких особ,  заметив,  что "у  них, как у тургеневских  девушек,
страсть к чему-то нездешнему, зыбкому, к чему-то коленно-локтевому". Сергеев
не собирался спорить с ныне покойным поэтом, хотя, как многоопытный врач, не
чуждый знаниям сексологией,  чувствовал  противоречивость его суждения, хотя
бы в части избираемой позы.
     Он, не мудрствуя лукаво,  считал, что разумная женщина должна помнить и
блюсти себя, а  не  превращаться  в  корову  (a la vache).  С  определенного
времени  она  не  пригодна  для  потребления молодыми субъектами, владеющими
слишком изощренной техникой, в том  числе,  социальной интриги. Для отповеди
таким  особам хорошо  подходит  третий  тезис  Псалома 145: "Не надейтесь на
князей, на сына человеческого, в котором нет спасения".
     Следующий типаж, ворвавшийся в помещение с заметным опозданием,  всегда
возбуждал врачебное любопытство у Сергеева. Заведующая приемным покоем Кунак
Вера  Ниловна представлялась неординарным существом.  Ее действия  никак  не
вязались с названием "приемный покой". Ее  двигательная  активность наводила
на неожиданную мысль - вот перед вами человек, только что  ударенный пыльным
мешком,  причем, обязательно неожиданно,  из-за угла,  сзади и очень сильно.
Эта  стервоза врывалась  в ординаторскую со  скоростью  неукротимого смерча.
Телефон беспощадно грохался на пол, не выдержав натиска ее суетящихся рук, -
она слишком спешила поделиться новой трудовой победой.
     Всем  своим  видом  буйный  ипокрит  вселяет уверенность  в  то, что  в
коридорах больницы уже бушует пожар. Стиль решительного общения с пациентами
сочетается с выбросом громких и отрывочных фраз, пугающих даже легкобольных.
Ну,  а про тяжелых  говорить  нечего:  у  множества  слабонервных  остановка
дыхания  происходила  прямо  в приемной  покое.  Они  знакомились  с холодом
объятий  клинической  смерти не  доехав  до  реанимации. Словесный  понос  и
уникальная забывчивость, безусловно, мешали работе широкого окружения. Любая
женщина - человек внезапный, но ни у всех  имеется  вкус к сверхвнезапности.
Верунчик,  видимо,  из  компании искалеченных  социумом  - виновата  прошлая
праведная профсоюзная работа на благо больницы, любимого коллектива.
     Сергеев  всегда  с искренним  любопытством,  свойственным специалистам,
хорошо  знающим анатомию  и  физиологию не только  человека, но и  животных,
наблюдал за Кунак, - она чем-то напоминала  <i>кенгуру</i>, разве  только ноги были
коротковаты. Его  занимал вопрос: "Что же она могла хранить в своей сумке на
животе"? Скорее  всего  -  здесь она  прятала  заначку,  состоящую  из  пары
никудышных яичников и прочей заурядной пакости.
     Сергеев  часто  ловил   себя  на  желании  пощекотать   подмышками  эту
великомученицу,  причем,   лучше   проделать  такой  эксперимент  на  важном
совещании, когда все надутые  персоны рассядутся в президиуме. Однако острый
опыт не входил в его планы.  Не обязательно дело доводить до смертоубийства,
чтобы удостовериться: перед тобой параноик с обезьяньим уклоном, свежий, как
предания  новгородской старины.  Было и так очевидно, что  Кунак относится к
той породе людей, которые рубашку снимают через ноги, а трусы через голову.
     Экзотика  таких   манипуляций  порождала  в  воспаленном  мужском   уме
(например,  с  похмелья) желание  разыграть с ней скоротечный  адюльтер.  Ее
плоть  -  сама  неопределенность,   двойственность,  как  наивная   загадка,
прячущаяся под грубой юбкой  ядреной крестьянки.  Представления об объятиях,
скажем,  ночью  в стоге  сена, тормошили воображение Сергеева  и  покалывали
острыми  соломинками  незащищенные  места.  Но ведь  цветы  и  смерть всегда
соседствуют!
     Опасность обычных отношений заключалась в том, что их можно было начать
в  постели, но закончить  на полу  среди  разметанных  и израненных подушек,
растерзанного  матраса,  искусанных простыней. Вихорь соития перемешается  с
пухом и  перьями, серой  ватой  -  содержимым  постельных принадлежностей. В
возможном полете страстей чудится отчаянье лопнувшего по  среди ночи горшка.
Сергеев предвидел  в такой  страсти гром  и  молнии, смерч и вихорь, пламя и
пепел, слезы и безумный  хохот. Все обязательно  должно было  превратиться в
головокружительную фантасмагорию! Но такие желания - уже явная шизофрения!
     Женский  необузданный  темперамент,  да  еще  в  сочетании с врожденной
российской дуринкой, - это великая сила,  способная построить социализм даже
в  отдельно взятой стране. У нас на родине такой фокус  не получился  только
потому,  что энергичным  бабам  постоянно мешали  пьяные  мужики,  да  вечно
сопливые дети с симптомами глубокой педагогической запущенности.
     Интересно, почему от русских мужиков даже у вполне благополучных женщин
чаще,  чем   в   остальном  мире,   родятся  олигофрены?  Может   мужики  не
последовательны  во  время  полового  акта  (путают,  скажем,  фазы  соития,
двигаются не в том направлении), либо, предварительно напившись, засыпают  в
самый ответственный момент.
     Скорее, загвоздка в том, что  пьют  чрезмерно  и те и другие (мужчины и
женщины),  причем  с  явным  превышением  смертельной дозы.  А  половой  акт
пытаются совершать,  не  отрываясь от  бутылки.  Но  мелочи  жизни не  могут
волновать непутевую Пармениду: "Есть бытие, а небытия вовсе нет"!
     Кунак,  скорее  всего,  всем  предыдущим  воспитанием  заряжена миссией
демонстрировать  миру   значительность,  связанную   с   сопричастностью   к
грандиозным партийным или административным  деяниям, глобальным общественным
преобразованиям. Невольно поддаешься гипнозу и магии  экспрессивного театра.
Начинаешь  верить  в  то, что именно в приемном  покое  больницы разгорается
сражение за  спасение голодающих  Поволжья.  Изумляешься:  почему не  гремят
фанфары и никто не ударил в литавры, где дробь барабанов? Остальное все есть
- вот он, полководец, на белом лихом коне, готовый, как  говорил легендарный
герой Гражданской войны, первым  ворваться  в  город на  плечах  неприятеля.
"Безумству храбрых поем мы славу"!
     Давно   замечено,  что  если   долго  использовать  лошадь  в  качестве
водовозной клячи, а потом привести ее на ипподром, то  она не освоит технику
вольтижировки. Мятежный конкур такого существа будет походить на беспокойное
взбрыкивание и бестолковое колочение копытом по мостовой.
     С таким сотоварищем идти в разведку опасно: необходимо постоянно думать
о том, как спасти себя и свое дело от неожиданного подвига буйной валькирии.
На память все время давят слова Апостола Павла, обращенные  к Титу (1:  12):
"Критяне всегда лжецы, злые звери, утробы ленивые".
     Но будем справедливы: женщина без интриги - все равно, что израильтянин
без  лукавства.  Безусловно,  любой  аналитик  в конечном счете  оказывается
субъективным.  Ни один  психотерапевтов не может уберечься от такого  греха,
особенно,   как   напоминал   Зигмунд   Фрейд,  если  речь  идет  о  лечении
климактерических дур. По мнению великого "копателя" порочной женской  плоти,
такие пациентки - сложнейшая группа больных. Сергеев многократно убеждался в
том,  что  абсолютно  все  аналитики  используют  свою  собственную  матрицу
рассуждений, подходов, ассоциаций.
     Если  сегодняшний  пациент когда-то выступил в  роли  бодучей коровы  и
нанес  удар невольному психотерапевту, пусть даже  безрогим лбом, в musculus
glutaeus  maximus,  то  тот  все  равно   отреагирует   -  вернет  содеянное
злоумышленнику. Повод для компенсации может появиться  позже,  но знаменитое
заряженное  ружье,  висящее  на  стене,  все равно выстрелит.  Чаще  выстрел
приобретает вид  аверсивной психотерапии, проще говоря, выволочки  надоевшим
одалискам, которые постоянно забывают законы психологии, хорошо приземленные
в  просторечие:  "Сеющий ветер,  пожнет  бурю". C'est la vie! -  так говорят
французы.
     Да,  такова  жизнь!  И  с  тем  бесполезно  спорить.  Однако  всем  без
исключения  необходимо помнить  и  первое  Послание  Святого  Апостола Павла
Фессалоникийцам (4:  19-22):  "Духа не угашайте. Пророчества  не уничижайте.
Все испытывайте, хорошего держитесь. Удерживайтесь от всякого рода зла".
     Сколько  раз Сергеев наблюдал  у коллег носительство философии немецких
hure, переделанных на  манер затертых российских курв, которые забывают, что
только чужая ложка кажется наибольшей, - однако это  иллюзия.  Поразительно,
как быстро плохие люди находят себе подобных и объединяются в стаю. Ажитация
в   таких   случаях   резко   усиливается.  Бывшие  единомышленники   быстро
распределяются  по  отдельным  собачьим сворам,  ведомым  порочными  суками,
взбодренными бездельем. Погибает перспективное дело и  начинается  очередная
интрижка, плавно перетекающая в безумие.
     Опять и опять Сергеев  приходил к мысли: "Сколько горя можно  избежать,
если бы  всегда только  умные управляли глупыми, но не наоборот". Однако при
такой организации  общественной  жизни будет скучно жить, потому что уйдут в
небытие  бесплатные  клоуны-начальники,   которые,  что  ни  говори,  сильно
подрумянивают прозу жизни. В круговерти людских  страстей намного  честнее и
справедливее выглядит формула: "И за сие пошлет им Бог действие заблуждения,
так-что они будут верить лжи, да будут осуждены все не веровавшие истине, но
возлюбившие неправду" (2-е Фессалоникийцам 2: 11-12).
     Даже здесь, в  морге,  собралась толпа  совершенно не нужных людей,  не
желающих по воле Божьей повторять смиренно: "Так, для нас это  написано; ибо
кто  пашет,  должен пахать с  надеждою,  и кто  молотит, должен  молотить  с
надеждою  получить ожидаемое"  (1-е Коринфянам  9:  10).  Когда слабонервные
секс-пауперы в  белых халатах, с плохо помытыми телами собираются по утрам в
ординаторской, у Сергеева  от  их  вида возникает ощущение явного житейского
дискомфорта.  Он  уверен,  что   предназначение  семейной   женщины  все  же
заключается в другом. Ему кажется, что тени недоразумений бродят по больнице
- одинокие и ненужные,  как злополучный "призрак", заплутавший в путешествие
"по Европе".
     Когда  утром истосковавшаяся  ученая ворона (в ординаторской обитал сей
талисман), приветствуя  свою матерь-наставницу (старшую  сестру  - Иванову),
колотила крепким клювом по железным прутьям клетки, то невольно вспоминались
слова  поэта Василия Федорова: "Любовь, как яблоко раздора, всегда останется
жестокой".  Но  жестокость  та  не  в  крушащих  ударах  ученой  птицы.  А в
невозможности  погладить   короткую   мальчишескую   стрижку  очаровательной
наставницы, ибо она  даже на  приличном  расстоянии излучает энергию шаровой
молнии, ибо ей по роду службы предстоит  общаться  с экскрементами и кровью,
опасными микробами и аллергенами.
     По настоящим правилам  и законам  жизни, энергия  женского тела  должна
быть  направлена  в сердце потрепанного маргинала  с бездомной и заплеванной
душой.  Русская  женщина, словно  жестоко наказанная за грехи  Евы,  будет с
патологическим удовольствием  вылизывать и откармливать  своего мудозвона до
конца супружеского века, ошибочно принимая его, кстати, за феномен.
     Сергееву вспомнился старый анекдот: На прием к  урологу влетел  пациент
со  следами  неописуемого счастья  на  лице. "Доктор, обратите внимание -  я
феномен"! Доктор на всякий случай попятился к окну, - "Почему вы решили, что
феномен"?  Пациент,  расстегивая  штаны,  верещал  -"У  меня  яички  звенят!
Послушайте"! Доктор легонько стукнул неврологическим молоточком по первому и
второму яичку, те издали  приятный звук - Динь! Динь! Вот, видите, доктор, -
"Я феномен"!  Доктор отвечал сурово: "Вы не феномен, - Вы мудозвон! Не стоит
путать понятия".
     Никто  из  отечественных  потрепанных  и  пропитых мужиков  не способен
устоять  от  святого  соблазна,  к  которому  умело  подвигнет его  "великая
женщина": она,  мучительница,  хорошо  знает  когда  и  как  нужно,  шутя  и
невзначай, эффектно  демонстрировать талию и сверх  изящную телесную линию -
всю от щиколотки до груди, шеи, затылка.
     Когда,  видимо,  для  поддержания  техники, старшая медицинская  сестра
Иванова,  словно в  задумчивости,  проделывает  эти  фокусы перед Сергеевым,
переодевая  цивильное  в скромное больничное, то даже  ученая  птица  теряет
ориентиры и начинает клевать самою себя.  Сергеев в минуты такой сексуальной
экзекуции был готов  подпевать  страдающей птице,  либо  выть на луну. Можно
понять,  что  испытывал великий американский писатель  Эдгар По,  выслушивая
коварные речи  своего "Ворона"  о потерянной навсегда  прекрасной Вирджинии.
Известно, что любимую молодую жену терять катастрофически трудно.
     Наконец,  ищущий взгляд  нарвался  на  долгожданную  белоснежную  диву.
Зоечка  -  врач-ординатор  из  второй  терапии  завладела  за  счет удачного
сочетания хромосом агатовыми  глазами и таким магнетизмом взгляда, что  даже
прекрасной  Маргарите  из  незабвенного   романа  Михаила  Булгакова  должно
остановить дыхание.
     У многих мужчин в белых халатах  при ее появлении подтягивалась мошонка
-  верный  признак  угрозы  влюбленности. Но,  по  агентурным  данным,  этот
огнедышащий мартен настроен пока на переплавку иного мужского лома - она все
еще верна своему  мужу (правда, он у  нее третий  по счету). Видимо, в такой
ситуации Цицерон взревел: "Доколе, Катилина,  ты будешь злоупотреблять нашим
терпением!"
     В   морге  тем   временем   началось   мельтешение,   снедаемой  жаждой
оплодотворения ученой мыслью, очаровательной врачебной молодежи - блондинок,
брюнеток, чего-то неопределенного.
     Молодость и свежесть,  сила  и  темперамент у них рвутся  из халатов, с
таким напором ударной  волны, словно их  питают неукротимые горячие гейзеры,
фонтанирующие с бешеным  рыком из под земли далекой, загадочной непостижимой
Камчатки.
     Обнажение взглядом происходит по неведомому маршруту: через распахнутые
вороты  элегантных  блузок,  с  задержкой на святых холмах женской груди,  с
затянувшейся игрой отзывчивых  сосков,  далее  -  по  всей  длине  туловища,
обтекая  волнующую утопию, с подробным изучением кучерявого лежбища порочных
восторгов, с незаметным  переходом на стройные ноги через совершенную  линию
бедер, колен, икроножной мышцы и изящной стопы.
     Только    мужчина-врач   имеет    такую    неограниченную   возможность
путешествовать в сказку. Такая игра может продолжается бесконечно, вплоть до
кончиков  нежных  розовых  пальчиков с  подкрашенными  коготками,  несколько
изуродованными   жесткостью  лакированных   туфелек   с   вызывающим   своей
элегантностью   каблучком.   У  каждого  эскулапы  особые  точки  приложения
пытливого взгляда.
     На том можно было бы и  закончить. К слову сказать,  многие трепетные и
мало  тренированные  мужчины к этому моменту как  раз  и кончают.  У них  не
хватает  сил и воображения для того, чтобы перебраться на заднюю поверхность
божественного  созданья. Вместе с тем,  настоящий  атлет именно  на обратной
стороне луны обнаруживает исключительные тайны и несравненные восторги.
     Нудные разговоры по телевизору прилизанного сексопатолога Щеглова - это
всего лишь рекламные трюки. Абсолютное большинство болезней лечится отдыхом,
приличным   питанием   и   комфотными  бытовыми  условиями.  Но  сексуальное
воображение - эта  универсальная арифметика  любви.  Владение далеко  идущим
методом дано только посвященным и высокоразвитым мужским и женским особям.
     Что ни говори, но подача товара - это, безусловно, высокое искусство. И
нечего  бояться революционных преобразований  и  ранней  эрекции  - отдохнем
немного и снова возьмемся за  дело.  В научной организации труда медицинских
работников нет предела совершенству. Живем в  демократической России в канун
катастрофического   падения  рождаемости,  высокой  материнской  смертности,
безудержного  дрейфа мужской потенции,  безжалостно  убиваемой  беспробудным
пьянством.
     Судите сами: если современная  деловая  женщина вынуждена  пользоваться
редкими услугами плохо отошедшего ото сна мужчины, у которого к тому же рано
утром переполнен мочевой пузырь, а враждебный будильник оставляет только две
минуты до беспощадного  грома, то как можно уберечься от невроза, фибромиомы
матки, желания совершить убийство или, на худой конец, самоубийство.
     Потому,  вырываясь на простор  производственных  отношений,  потерянные
красавицы размахивают гуляющим взором, как  казак острой саблей. В праведных
делах  сексуальная  эпатажность   только  бодрит  пациента,  вселяет,  пусть
мифическую, но все  же  надежду  на  выздоровление,  на  скорое приобщение к
радостям  жизни.  А единичные,  быстро отцветающие  мужчины-врачи  тоже ведь
имеют право на свою дозу допинга, если уж их беспощадно обделили зарплатой.
     Будем чаще вспоминать сакраментальное:  "От одних только  икр ее  мороз
продирает  по коже". Сергеев мысленно обратился к знаменитому диалогу Иисуса
с женщиной: "А  она подошедши кланялась Ему и говорила: Господи! Помоги мне.
Он  же  сказал в ответ: не  хорошо взять хлеб у детей  и  бросить  псам. Она
сказала: так, Господи! Но и псы едят крохи,  которые падают со  стола господ
их. Тогда Иисус сказал ей  в ответ: о, женщина! Велика  вера твоя;  да будет
тебе по желанию твоему" (От Матфея 15: 25-28).
     Проза  жизни   снова  пересекла  воображение  Сергеева:  приперлась  на
вскрытие  и  наша собственная  княжна Людмила,  мудрая  и  злободневная, как
Всемирная организация  здравоохранения.  Она  занимает  весьма ответственную
должность  -  заместителя по работе с медицинскими сестрами. Не понятна цель
ее  прихода  на  вскрытие.   В  ее   выразительных  глазах  спрятана  буйная
саратовская хитринка,  напоминающая о полном понимании значения  Библейского
греха и владении  техникой политического  расчета. Организаторский  натиск у
русской леди может  затмить всю суету героев американского  писателя Уильяма
Сидни Портера,  более известного отечественному  читателю под псевдонимом  -
О.Генри.
     С  ней   заодно  решила  проявить  любопытство  другая   пассия:  некую
настороженность может  вызвать ее  сегодняшняя любознательность. У крашенной
блондинки  масса  достоинств,  а недостаток  только один: дотошный  психолог
легко заподозрить душевный альбинизм, который, как чистый лист бумаги, легко
заполняется любыми начертаниями  судьбы.  Именно из такой коварной  белизны,
если  верить  Ивану Тургеневу,  происходил особый  вид  российских  помещиц,
которые,  скучая,  затевали  губительные  разборки с  крепостным  глухонемым
мужиком.  А  распри  эти, к  сожалению,  заканчивались утоплением безобидной
собачонки с музыкально-саксофоническим именем Муму.
     Имидж помещицы не умер вместе с октябрьским переворотом.  Он продолжает
лелеяться   в   современной   больничной    среде.    Симптомы    некоторого
психофизиологического  неблагополучия  даже  в  таком   дружном  коллективе,
конечно, может обнаружить психотерапевт с развитой фантазией и склонностью к
поэтическим ассоциациям. На  них натыкаешься сразу,  как  только  входишь  в
обширное помещение клинической лаборатории.
     Масштабами и  формой оно напоминает  арену  Древне Римского цирка,  где
убивали львов и гладиаторов. В самый мрачный угол лабораторные пифии загнали
своего  единственного  черница, ликом и  манерами приближающегося  к  Сергию
Радонежскому. Там он, безмолвный, пялится в микроскоп, о чем-то советуется с
компьютером,  и  ласково  поглаживает  доверчивое  серо-полосатое  существо,
похожее на заслуженную блокадницу.
     Кошки  безгранично отзывчивые на  ласку  зверьки. Но махровые берчисты,
эти  лабораторные   курвы,  готовы   распять  на   огненном  кресте   своего
единственного  раба. Они  доверяют ему сильно исхудавшее кошачье тело лишь в
дни,  когда  у  непорочного  зверька  заканчивается  течка.  Рефреном  боли,
сострадания, мужской солидарности стучат в сердце, как "пепел Класса", слова
поэта: "Она,  умевшая любить, так равнодушно обнимает. Она еще не  понимает:
меня забыть - несчастной быть".
     Практически  в  любой  службе  больницы  заметно  чередование: белых  и
откровенно  черных,  складных и неладных особ. Имеются,  безусловно, и  свои
легендарные личности,  ставящие  клинические  рекорды и в хорошем, и плохом.
Нет слов, они самоотверженно трудятся,  честно  отрабатывая  хлеб с  маслом,
сплетничая, конфликтуя и попусту истощая здоровье.
     Рутина всех  уродует,  но остаются  и  такие экземпляры, которые сумели
выстоять и сохранить свой  человеческий  облик,  женскую  привлекательность.
Сколько раз Сергеев, пока выработал иммунитет, ощущал энергетические разряды
по всему  телу и в специфических зонах при встрече с изучающим взглядом иной
эльзасской  блондинки  с  надежной   анатомией  и  безупречной  физиологией.
Невольно  унесешься  мыслями  в  далекие  земли,   где  проживают   люди   с
очаровательным смешением крови - германской, французской, итальянской.
     Такое  смешение,  как  правило,  дарит достойному  мужчине  плодородное
семейное счастье:  кучу  здоровых, послушных детей, вкусные обеды и  бытовую
опрятность.  О чем  еще  можно мечтать. Это вам не трагическая необходимость
ежедневного  общения   с   особами,  скелеты  которых  изуродованы   печатью
татарского ига.  Уже 600 лет  коротконогие  существа  -  сотоварищи  лошадки
Пржевальского - ковыляют по России. Тогда они покрывали безграничные степные
расстояния, таща на себе свирепых лучников.  Сейчас  их природная свирепость
перетекла  в  другой  сосуд  - они  напрягают  неуклюжие  станы под тяжестью
чрезмерной гордыни, фанфаронства, демагогии, карьеризма.
     Но встреча с  высокой и стройной  почти натуральной блондинкой  окупает
все  издержки демографического производства. Как славно, однако, что одна из
ее  прабабок  умыкнула  часть  арийского  генофонда.  И  теперь,  страдающие
повышенной сексуальностью одинокие мужчины  могут, хотя  бы умозрительно, не
надолго, переноситься, например, в Hamburg.
     Этот древний  "город-земля", с населением  более 1,6  миллиона человек,
способен приковать к  своим  великолепным улицам,  домам  и площадям  сердце
заблудшего россиянина. Сергееву в голову, в воспаленный  мозг, ударила струя
воспоминаний  об  "ошибках  молодости" -  о  далекой,  но все еще не забытой
волшебнице  -  Ирэне -  белозубой, белотелой, белокурой! Их  тайная  любовь,
бешено прорывавшаяся через трудности освоения немецко-русских словесных пар,
так и осталась не разгаданной всевидящим оком Комсомольского прожектора того
медицинского  института,  в  котором  им  повезло  набираться ума и делиться
отчаянной страстью. Расставание с восторгами молодости были мучительными,  а
потому памятны поныне.
     Уехав на родину, она вынуждена была переключиться на немецкого молодого
физика, но он  оказался  даже не  лириком,  а интернациональным  импотентом.
Супружеское горе  пришлось  волочить Белокурой  Ирэн  по  всей  Германии, ее
лучшим  сексопатологам,  как  Иисусов  крест. И будешь  трепетно  взывать  к
воспоминаниям,  прощупывая  взглядом  плодородную  блондинку  -   наследницу
германских биологических традиций.
     Здесь в России, она  для  приличия делает вид, что в своей  лаборатории
играет  с  цифрами,  ладит несложные  графики,  увлечена компьютером.  Но не
простаки  же  кругом:  можно  понять,  что  ее предназначение  -  смущать  и
разбивать  вдребезги сердца рыцарей,  а не коверкать  души  оруженосцам.  Ее
миссия   -  делить   ложе,   а  не  колонки   цифр,  высекать   энергию   из
коленопреклоненных, а не чиркать спичками над лабораторной спиртовкой.
     Кто знает,  по чьей сексуальной  прихоти  появилась  на  свет белокурая
бестия, как залетела в чахлый болотистый Санкт-Петербург, где уже умудрилась
ранить  сердце неловкому  российскому  медведю.  Может  по  вине  ее предков
прекрасный, ухоженный  Гамбург - один из  главных городов далекой  Ганзы - и
стал в 1510 году вольным имперским, а в 1815 - вольным мировым городом.
     Но всему свое время  и место: работать или  шалить с музами - вот в чем
вопрос?! Тому  и другому  необходимо отдаваться без остатка, без совмещения.
Эдуард Багрицкий  был  прав:  "От  черного хлеба и  верной  жены  мы бледной
немочью заражены".  А  засушенным Пенелопам поэт еще в далекие революционные
годы в "Птицелове" посвятил  нежно-назидательные строки: "Марта, Марта, надо
ль  плакать,  если Дидель ходит в поле, если Дидель свищет птицам и  смеется
невзначай"?
     Сергеев остановил воображение,  чуть  было  не  выпрыгнувшее за пределы
морга. Вовремя для того были  найдены  подходящие слова: "И свет светильника
уже не  появится в  тебе; и голоса жениха  и невесты не будет  уже слышно  в
тебе: ибо купцы твои были вельможи  земли,  и волшебством  твоим  введены  в
заблуждение все народы" (Откровение 18: 23).
     Словно дробь копыт дикого скакуна раздается стук  каблучков и еще  одно
тело,  спрятанное   под   элегантным   белоснежным   халатом,  впорхнуло   и
приблизилось к столу скорби - секционному  лежбищу.  Сергеев заметил, что  у
него  с   возрастом  и  врачебным   опытом   появилась  отвратительная,   но
необходимая, привычка глазами  раздевать объект наблюдения. Сейчас  это была
заведующая пульмонологическим отделением. Он никак не мог вспомнить ее имя и
фамилию, но  всегда фиксировался при встрече на жгучей брюнетке (подкраска -
хитрый прием, рассчитанный на  молодых повес). Короткая грива удачно венчала
шальную, изящную голову.
     Это не женщина,  а  инструмент  для вивисекции, решительной  и  хищной.
Срезая  взглядом  верхушки  голов клиентов,  она  пытливо  вычисляет  своего
долгожданного  берейтора.  Но  неконкретность  гипнотических  пассов  лишает
немногочисленные мужские особи  остатков вигильности. Трудно понять подтекст
ее взглядов - толи он  бесцеремонно-оценочный, толи избирательно-сдержанный.
От  таких  персон  можно  ждать  чего  угодно  - оцепенение  скромностью или
поощрение   раскованностью.   Она  представляется   чем-то   средним   между
"соблазнительницей  леших"  и  "соблазненной  ведьмой".   Ясно,  что  бойкий
персонаж выпрыгнул из рассказа "Олеся" Куприна, быстро подкрасив волосы.
     Со свитой из ассистентов  влился в общую массу белых халатов заведующий
одной из клинических кафедр, расположенных на базе больницы, известный всему
городу  маститый  профессор Кленорин  Авде  Абрамович.  То  был,  бесспорно,
знаменитый ученый, научные работы которого были в известной мере откровением
в избранной специальности.  Блестящий  лектор  и клиницист, врач от Бога, он
привлекал массу слушателей на свои занятия и проводил их талантливо.
     Рядом  с ним,  как молчаливая тень  императора, распластанная  по полу,
скользила доцент Муромцева  Агафья Антоновна. То была любопытная женщина.  С
отменными  внешними данными, видимо, особенно выделявшими ее в молодые годы,
она  стала избранницей  Кленорина в тот период, когда  вульгарный  порок  не
оседлал   окончательно   его  психику.   Эта   непонятная   связь   защищала
нарождающегося  метра  от  всевидящего  ока институтского  парткома  - любые
подозрения, самая доказательная критика уходили в песок этой самоотверженной
связи, ничем практически не грозившей обоим.
     А  ведь  в  те времена за гомосексуализм спокойно  могли  упрятать и за
решетку.  Оба были в разводе со своими половинами,  а  потому с  легкостью и
изяществом изображали, порой  намеренно аггравируя, раскованную  любовь двух
независимых интеллигентов, поднявшихся выше  сексуальной культуры толпы.  На
деле, она была при нем заурядным адъютантом, а он - разочарованным в чистоте
женской любви божеством.
     Как  психологические  партнеры они делились просто: он был "садист",  а
она -  "мазохистка". Он смотрел  по  верх  голов  женщин, останавливая  свой
взгляд только на молодых мужчинах. Что делать  - у  каждого свой искус, своя
особая стать. Кленорин числился признанным <i>патриархом</i> гомосексуализма  среди
мужской совокупности медицинских работников.
     При его  настойчивом  содействие  многие из  ныне остепененных,  пройдя
через древний порок, приобрели научное благополучие, но и  печать порченных.
Кое-кто по той же  причине рано ушли из жизни. Некоторые застряли на  пороке
окончательно и навсегда. Под его похотливым взглядом почему-то опустил глаза
Чистяков.  Это  неприятно  кольнуло  и насторожило  Сергеева, но он  тут  же
отогнал шальное и пока казавшееся нелепым подозрение.
     Следом за первым появился второй - все братья, все из одной семьи. Этот
профессор всплыл недавно. Но уже успел прорваться в проректоры института. От
того величие его было безмасштабным.  Носил он гордую,  неожиданную и вполне
странную для врача фамилию - Орел. Она хорошо бы вязалась, скажем, с образом
ладного выпускника краснознаменной  школы милиции, командира танковой  роты,
на худой конец, с  заведующим кафедрой спортивных игр  института физкультуры
имени П.Ф.Лесгафта.
     В  медицине  все  же  привыкли  к  некоторой  сдержанности  в  звуковых
эффектах,  - куда  благозвучнее  воспринимаются,  например, фамилии  Шапиро,
Вовси, Ланг, Тареев, Снегирев и  многие другие.  Они не так коробят сознание
пациента,  тяжелобольного, новорожденного.  Можно  себе  представить,  какая
паника  начнется   у   женщин,  собравшихся   в   очередь  перед   кабинетом
врача-гинеколога, когда  они  прочтут  на  дверях  табличку с такой  броской
фамилией.
     Возникнет   путаница   выбора   у  тех,  кто   приготовился  к  аборту,
многотрудным  родам, но  не  к  молниеносному  зачатию,  не  к  повторной  и
многоплодной   беременности.  Их,  страдалиц,  можно  понять  -  они  жаждут
избавления  от  мук.  Вместо  того,  им  в  глаза  тычут опасностью.  Хороша
перспектива, если  тебе на  голову спикирует неожиданно  что-либо когтистое,
остроклювое, с блестящими, злыми и выпученными глазами, - с фамилией Орел.
     Звали  нового профессора  просто  и изысканно, по-Чапаевски  -  Василий
Иванович. На украинской мови имя Василь звучит протяжно, трогательно нежно и
призывно,  как  утренний крик  коростеля. Но имя  последней птицы -  символа
спортивного азарта  и приза  за меткий выстрел - вызывала у Сергеева  другую
ассоциацию - почему-то обращенную к корысти.
     Скорее  потому,  что  был избранник ученого  совета человеком  шустрым,
особенно  по   линии   профсоюзной  деятельности,   но  недалеким  и   столь
провинциальным,   что  незатейливое   украинское  подворье  словно   нарочно
вываливалась у него из каждого кармана - то в виде грязного носового платка,
то  рассыпающейся по полу со  звоном денежной мелочи,  то  в  форме каких-то
замусоленных  записочек, затертой пачки  презервативов.  С  ним  было опасно
стоять  рядом,  особенно  на  лекции  -  все  время  нависала  угроза   быть
оконфуженным  за  компанию  с  Василием  Ивановичем  каким-нибудь  сленговым
выкрутасом, нечаянным поступком.
     Он  таскал  за собой  огромного  размера кожаный  дипломат, словно  для
убеждения окружающих и прежде всего  самого себя в избранности своей  ученой
миссии. Видимо, некоторая неуверенность в том, что он не  ошибся адресом, не
сел в чужие сани, скрытно терзала подсознание.
     Глядя  на  него,  Сергеев   почему-то  представлял  босоногое   детство
нынешнего профессора: стоит такой шустрый, хитроватый малец  с выкаченным из
трусов  пузом  и пальцем засунутым в вечно сопливый нос. Такие удальцы  день
напролет   залихватски  лузгают  семечки,  смачно   сплевывая  кожуру  через
растрескавшуюся губу, азартно играют в футбол, а, повзрослев, отслужив армию
на  тихих должностях  баталеров,  сравнительно  легко,  почти вне  конкурса,
поступают  в медицинский  вуз.  Даже  отличницам, выпускницам  вуза,  трудно
составить  конкуренцию  мужчине-троечнику  при  поступлении  в  аспирантуру,
особенно, если тот уже припаялся к общественной работе.
     Сергееву,   в  свое  время,   пришлось  приложить   руку  спасателя   к
диссертационному  опусу Орла. В памяти еще были живы  воспоминания об ужасе,
возникшем от лингвистического геройства  молодого творца. А когда дело дошло
до  непараметрической   и  прочей  статистики,  то   Сергеев  вынужден   был
вытаскивать соискателя ученой степени за  пределы основ школьной арифметики,
настойчиво,  чуть ли  не с мордобоем.  Необходимо  было  отучить  соискателя
загибать  и  складывать  фигуры  из  трех  пальцев  вместо последовательного
проведения дисперсионного или корреляционного анализа.
     Кто мог  подумать  в той пыльной украинской деревеньке, что кривоногий,
замурзанный  и сопливый шустрец, Васька,  станет  профессором,  аж  в  самом
Санкт-Петербурге!  Как  славно,  что многострадальная  отчизна получила  еще
одного классного  специалиста высшей школы - он откроет  многие  сокровенные
тайны  ученой  интриги своим последователям.  Продвигаясь  по этому пути они
дойдут до безумия, растратят и  погубят самою  жизнь.  Всю  ту  компанию уже
очень   давно  предупреждал  неповторимый  мыслитель:  "Суета  сует,  сказал
Екклесиаст суета сует, - все суета!".
     Кафедра гордому  Орлу  досталась по наследству  от  прежнего "корифея",
вышедшего из лесов Псковщины. Его очень рано погубил беспробудный алкоголизм
и еще более опасный расточитель здоровья - гомосексуализм.
     Закон парных  случае повторился  в  этой  натуре практически полностью:
посвящение в  клан  избранных  пришло от  метра  -  Кленорина. Повторилась и
модель  доброй  феи,  носившей  ученое  звание  доцента.  Алла   (так  звали
пострадавшую)  взвалила  на  себя  тяжелую  ношу -  роль  матери,  стоически
переносящей  отчаянные  заблуждения  своего  непутевого  отрока.  Но  судьба
подарила   ее  избраннику  двух   гадин  в  одном  сосуде  -  алкоголизм   и
гомосексуализм. Обе пакости, конечно, имеют  право на жизнь, если такое было
угодно Богу. И Алла  здесь оказалась  бессильной.  Но именно она по  призыву
голоса свыше отыскала  остывающее тело заблудшего профессора  в подвале того
дома, где собирались отпетые бомжи на свои тайные шабаши. Никакая реанимация
его уже спасти не могла.
     Интеллектуальный  ресурс   непутевого  был   значительно  ниже,  чем  у
патриарха.   Посему  восприятие   этой   святой  женщины  было  не   столько
сексуально-потребительское,  сколько  научно-зависимое.   Она  городила  ему
огород из  цифр  и  сведений для диссертаций,  переписывая  ее  многократно,
пытаясь  шагать  в ногу со  временем. Кроились по бездарным меркам  статьи и
всякие другие опусы, которые, глазом не моргнув, повелитель присваивал  лишь
себе.
     Паразитирование на женской доброте и самоотверженности быстро приобрело
характер  сущности разваливающейся на глазах  личности. Особый поведенческий
штамп   поставили   на  нем  еще  в  раннем   детстве  тихие,   религиозные,
провинциальные  тетушки  и добрейшая  мать,  пытавшиеся компенсировать  рано
ушедшего из жизни героя-отца.
     Отец был буйный большевик.  Судьба-злодейка  подставила капкан,  вырыла
волчью  яму -  он замерз  однажды в  сугробе, не  добравшись до  дома  после
очередной пьяной оргии. Бог шельму метит! Но, порой, за что-то серьезное Бог
наказывает не  только отца, но и сына,  причем, последнему достается по  еще
большей мерке.
     Так часто случалось в советские годы, ибо супружеские пары складывались
не на небесах, а в приземленном сознании бесов. И здесь: объединились судьбы
скромной  сельской  учительницы  из  "бывших",  -  тихой, интеллигентной  на
провинциальный манер, -  и  буйного устроителя коммун, широко  и  настойчиво
шагавшего  по  жизни  "пролетарской  поступью".  Однако  известно: "Возлюбил
проклятие, -  оно  и придет  на  него;  не  восхотел благословения, -  оно и
удалится от него" (Псалом 108: 17).
     Коленька (так звали  раба  Божьего), устраивая  на  кафедре  посиделки,
юбилеи  (плебейские  души  неудержимо  увлекаются  чествованиями),   в  годы
перестройки всегда  приглашал церковного батюшку. Он  самый  первый  понимал
сатанинские веянья, осознавал свою греховность, пытался ослабить их влияние:
вместе  с  камарилью  молился откровенно  и  неистово,  так что  в  поклонах
разбивал лоб о грязный пол. Трудно было  поверить  в то, что когда-то  в нем
бушевали страсти  комсомольского  и партийного лидера сугубо большевистского
толка.
     А  где большевизм  -  там и предательство. Такое  было  суровое  время.
Правду сказать, до своего падения он  был замечательным, добрым и отзывчивым
парнем и у многих есть основания вспоминать его с грустью, имеющей, конечно,
разные начала. Сергеев  понимал, что никому не дано  право  судить  другого,
просто  нужно  выбирать  свой  путь, отметая  опыт греха  окружающих:  "Если
говорим,  что не имеем  греха, - обманываем самих себя, и истины  нет в нас"
(1-е Иоанна 1: 8).
     Различия  родительских  натур  прорывались  у  наследника   в  главном:
комсомольским активистом провинциальной школы будущий корифей науки явился в
Ленинград - на  нем был  строгий китель  с  начищенными пуговицами, а  глаза
светились  уверенностью  покорителя Олимпа. Спесь быстро сбили  утомительные
занятия,  многочисленные,  не всегда  успешные, зачетные  и  экзаменационные
сессии.
     Выплыть помогла все  та  же,  нужная пролетарскому государству, звонкая
комсомольская  работа, талант  к которой у  него был  потрясающий. Но именно
жажда  поддержки,   солидарности   и  головокружительного   успеха   привела
страстного партийца в порочный альков. Говорят, что взаимная конкордантность
у гомосексуалистов намного выше, чем даже у масонов. "Они имеют одни мысли и
передадут силу и власть свою зверю" (Откровение 17: 13).
     Отдадим  должное:  особая  телесная   близость  к  патриарху  и  умение
закрывать глаза  на  феномен партийной неподкупности явились  причиной роста
научной  школы   главаря  кафедры,   -  как  на   дрожжах   шло  остепенение
множественных  соискателей  с  печатью откровенной бездарности. По  сей день
резонанс  той  бурной  деятельности  гремит  в практическом  здравоохранении
голосами тех, кто давно промотал совесть, заплутал в аферах и казнокрадстве,
- имя им легион!
     Многие из них, запрыгнув на  ходу не в свой вагон, пострадали от Божьей
кары  -  у  кого  прогремели  многократные  инсульты,  окончательно  ослабив
интеллект,  у  других пострадало  благополучие  мужей или  детей, навалились
другие несчастья. Последователь  не лучших традиций  Солона  открыл дорогу в
науку  огромному   количеству  бездарностей,  ибо  они   хорошо   оплачивали
героические  усилия  по   защите  пустяшных  диссертаций.  В  том  смешались
природная  доброта мученика и злая корысть мучителя: "Смерть! Где твое жало?
Ад! Где  твоя победа? Жало же  смерти -  грех;  а сила греха  -  закон" (1-е
Коринфянам 15: 55-56).
     Сергеев  пытался  заглянуть  в   душу  многим  людям  -  в  нем  всегда
трепыхалось  социологическое любопытство.  Почему-то хотелось  разобраться в
мотивах поступков  достойных людей и  подлецов. Контрасты  открытий  в таких
наблюдениях   были   очевидными  и   поучительными   -  рождались   забавные
социологические символы в форме даже литературных гипербол.
     Но здесь был  особый  случай  -  ему  пришлось  тесно соприкоснуться  с
гадюшником того храма науки, -  он несколько лет проработал на  той кафедре.
Вырваться от  туда  удалось,  только  надавав  всем по  морде (безусловно, в
переносном смысле) - спившемуся  профессору,  его верным лизоблюдам, ректору
института, пытавшемуся  черное  выдавать за  белое  и рядить  в  тогу святых
отъявленных мерзавцев.
     Сергееву всегда  было легко  крушить интриганов, ибо  он не преследовал
шкурных целей,  а руководствовался, скорее,  научным  патриотизмом, а потому
спокойно и  последовательно реализовывал методы аверсивной психотерапии.  Он
использовал  профессионализм клинициста также  органично  и просто, как  это
делал,  должно  быть,  нарколог  Довженко, дисциплинируя  своих  алконавтов.
Сергеев  не  питал  зла  к Василию Ивановичу, понимая, что  тот  всего  лишь
реализует  свой звездный  час, который дан  ему  только единожды, - в других
местах его быстро раскусят и переломают кости.
     Здесь  же, на  родной кафедре, где все  уже  загажено, запах  дерьма не
тревожит, ибо  для  таких, как  Орел  и  компания,  он  собственный, родной,
привычный. Только  в  такой  сладкой атмосфере и  можно было  Васютке делать
карьеру.  Он,  скорее  всего,  продвигался  по  следам  своего  благодетеля,
используя практически тот же организационный вариант. Основательно вылизывая
не  одну  ученую  жопу,  совсем не  обязательно было  подставлять  свою  под
соблазны  сексуальных  девиантов.  Хотя,  кто  знает,  -  техника  азартного
спортсмена-любителя может быть непредсказуемой.
     Одно  ясно,  главная ставка  была  сделана на  организацию  собственной
"футбольной команды", почти  что клуба  по интересам. В нее  последовательно
собиралось  всякой твари по паре.  Их  объединяло одно -  страстное  желание
занять то место под солнцем, которое, судя по справедливости, не должно было
им принадлежать. Для того, чтобы прорваться в клан профессуры, прежде всего,
у  гроба учителя была произнесена такая прочувствованная речь, что братья по
крови рвали на себе волосы, а некоторые были  близки  к  самосожжению. Далее
начинался откровенный заказной футбол.
     Никогда  не  стоит  забывать, что  наука  - это  не  спорт, не игра,  а
интеллектуальное откровение, построенное на  индивидуальных восторгах людей,
удовлетворяющих свое любопытство за счет государства. Именно так угодно Богу
пестовать своих немногочисленных белых ворон, рассеянных его волею по свету.
     В футболе же широко применяются иные методы: здесь действует пас в одно
касание,  обманный финт,  игра в стенку, незатейливое жульничество и  многое
другое,  никакого  отношения  не  имеющее к чистой науке.  "Всякий, делающий
грех, делает и беззаконие; и грех есть беззаконие" (1-е Иоанна 3: 4).
     Подобных  <i>футболеров</i>, азартных спортсменов,  проще  говоря, интриганов,
всегда  было  много по всей земле,  их много и  в России  тоже. Когда  такая
братия  прорывается  в  администраторы  от науки, то  можно смело заказывать
свечи   и  заупокойную   службу   по   научным   святыням.  Слишком  разные,
несоизмеримые установки, движут заурядными проходимцами и творцами  истинной
науки.  Потому первые никак  не могут командовать вторыми  - они изгадят все
сверху донизу. "Иисус же сказал им вторично: мир вам!  Как послал Меня Отец,
так и Я посылаю вас"  (От Иоанна 20: 21). Будем надеяться,  что пошлет Он их
далеко и надолго.
     В конце концов, страшного в таком наезде на северную столицу  упадочных
мигрантов с футбольно-спортивной  выправкой ничего нет - на все  воля Божья.
Но  такие  люди,  занимая  не  свое  место,  отбирают  его  пусть у  слишком
расслабленных, но, безусловно, более талантливых потомственных петербуржцев.
Так  происходит   разграбление  потенциала   науки,  вообще,   и  деградация
петербургской  интеллигенции, в частности.  Словно, не в  бровь,  а  в  глаз
выскочили вещие слова: "Он же сказал им: где труп, там соберутся и орлы" (От
Луки 17: 37).
     Правая рука профессора - другая  птица  (с  печатью порока, замеченного
еще  акушеркой, принимавшей трудные роды),  доцент  Соловей В.В.  -  тот был
просто банальным проходимцем, если не разбойником-кровопивцем. Он годами жил
и  столовался у своего прежнего шефа. Но  после смерти кормильца,  Соловей в
знак благодарности, конечно, исключительно на память, основательно подчистил
его квартиру, умыкнув часть недвижимости.
     Параллельно предприимчивый  малый  сплетал  скоротечные брачные узы,  в
результате которых  у поверженных дам  отсуживалась часть  жилплощади. Здесь
работала  формула:  "С  миру по нитке  -  голому  рубаха". Испытанный  прием
проходимцев, -  ранение  непрочных сердец молодящихся  старушенций, - широко
пользовал  ученый-альфонс. Побед  было много - серьезным  будет и возмездие.
"Выкатились от жира глаза их, бродят помыслы в сердце" (Псалом 72: 7).
     Чему удивляться? - если годами  профессию медиков держать  на  голодном
пайке,  то кто  же будет поступать  в медицинские  институты?  Видимо,  туда
пойдут не  лучшие из лучших. Известно: "Верный в малом и во многом верен,  а
неверный в малом не верен и во многом" (От Луки 16: 10).
     Вот наконец надвинулась на толпу белых халатов  главная бюрократическая
жрица   или,  если  угодно,  местная   <i>царица  Клеопатра</i>  (в  миру  -  Елена
Владимировна   Записухина).  Видимо,  Чистяков  ради  ее  прихода  затягивал
священнодействие. Из-за плеча сладострастной выглядывала напуганная мордашка
Вадима  Генриховича Глущенкова - очевидно,  он был уже приближен к  знатному
телу  и  последовательно  осваивал  роль  оруженосца.  В  миру  у Клеопатры,
конечно,  иное имя, соответствующее  ответственной  должности -  заместителя
главного врача по медицинской части.
     Такое  имя,  безусловно, знаковое, символичное, если  учитывать,  что в
переводе  с  греческого  Елена  - это  факел,  свет. А  свет  в сочетании  с
отчеством Владимировна демонстрирует установку  на владение большой властью.
Глядя на "королеву" ощущаешь восторги уже  трансцендентного уровня. Однако в
рядовой  жизни все  опошлено:  даже  космогония  превращается  в  бульварную
эстетику.
     Сергеев всегда уважал шизофренический полет мысли, сродни  действию ума
Петра  Чаадаева:  художественный  вымысел   в  его   голове  переплетался  с
философией,  социологией,  психологией  и откровенным  мистицизмом. Взглянув
внимательно на Записухину, он попытался представить себе ее девичью фамилию,
- все  свелось к психологической конвергенции. Сергеев вдруг совершенно ясно
прочитал у  нее на  лбу фамилию - Филимонова.  Но Филимон -  это  же один из
семидесяти Христовых апостолов. Его имя переводится на русский, как любимый,
целуемый. Как может уживаться  это  с порочностью  и  бездарностью  нынешней
Записухиной?
     Помог гениальный Плутарх, -  он просто выбросил из рутины дальних веков
воспоминание о  том, как  родился Великий Рим на нашей Земле. Теорий на  сей
счет  было  много, но  одна  из  них гласила:  кучка спасшихся  от  разгрома
троянцев  скиталась по морю на  корабле  и бурей  была прибита к незнакомому
берегу.  Утомленные  плаванием  и  качкой  жены  воинов   не  желали  больше
подвергать себя риску и трудным испытаниям.
     Одна  из  них  - находчивая  Рома  ночью сожгла  корабли  и  странникам
пришлось основать здесь город, названный в ее честь Римом. Но чтобы ублажить
мужей  женщины  быстро  освоили  обычай   целовать  в  губы   своих  близких
родственников,  особенно  законного супруга. В размягченном ласками  мужском
сердце просыпалось  прощение.  Предательство,  обман,  интрига  -  окупались
ласковым поцелуем. Вот в чем философия Записухиной-Филимоновой.
     Догадка размотала фантазию  Сергеева  еще  дальше.  После внимательного
всматривания в черты лица Елены  Владимировны,  ему почудилось,