тинной ленты  - континуума жизни моего рода,  в котором промежутку
собственно моего  пребывания на  Земле  давно  установлены задачи  и пределы
времени.  Интересным было то, что чем больше я  прогрессировал  в науке, тем
яснее становились границы ее возможностей: неразрешимых загадок было больше,
чем  достойных  творческих   побед.  Только  авантюристы  или  окончательные
болваны,  по   моему  убеждению,  могут  надеяться  на  гениальный   прорыв,
позволяющий   отгадать  главные  тайны  жизни.  В   нашей   же  стране,  где
большевистская  бестолковщина  отбросила  большую  науку в  болото  атеизма,
гениальные прорывы вообще невозможны покуда не произойдет полное возвращение
общественного сознания в лоно  единственно  разумной теории сотворения жизни
на Земле.
     Коля, наконец, завершил все  дела  и присел  на  край моей  кровати. Он
молчал не очень долго, но, чувствовалось, что мыслил тягостно и напряженно.
     - Дима, - наконец, вымолвил старатель от  медицины, - все не так плохо,
как могло быть у покойника (это был типичный вариант его циничных шуток). Но
радоваться  пока нечему.  Кстати,  ты,  надеюсь, позволишь мне говорить тебе
правду?
     Его  развязанность была не  дефектом  воспитания,  а строго  выверенной
психотерапевтической  уловкой.   Ему  казалось,  что  такой  способ  общения
повышает степень доверия больного к врачу-правдисту. Но я-то  знал, что, при
необходимости, ради самого же больного, он скроет от него  то, что не должно
знать  пациенту. Это,  конечно, касалось  и меня  -  его  ближайшего  друга,
наконец, опытного врача. Однако сейчас такие профессиональные приемы меня не
волновали:  я знал, что смогу и  сам проследить динамику болезни, угадать ее
тайные  переходы  через  самоощущения,  через,  так  называемую,  внутреннюю
картину  болезни. Но, самое страшное  заключалось в том, что мне в настоящее
время  было  на  все  наплевать,   какое-то  тупое  безразличие,  являющееся
следствием мощной астенизации, истощения, иначе говоря, еще тянулось поганым
хвостом за только что перенесенной интоксикацией.
     - Дима, - продолжил разговор Николай, - опять приходила та демоническая
дама, которую я почему-то идентифицирую с Гекатой - богиней собак, лунатиков
и колдовства. Так, помнится, был очерчен  в мифологии ареал ее демонического
влияния. Муза  Ароновна явно обладает  суггестивным  даром, и, если он будет
направлен к светлому краю  лечебных реальностей, то это может тебе  принести
большую пользу. Ты уже вполне  в приличном состоянии для того, чтобы принять
даму. Я выпишу ей постоянный пропуск, пусть она поколдует над тобой -  может
быть,  твой миокардит  быстрее  и эффективнее  разрешится. Ты не возражаешь,
Дима? Сам назначай ей  время свиданий, можешь  даже в полуночи - для тайного
шабаша или для еще чего-то там "тайного"...
     Колина пошлость шла, естественно, от чистого сердца, если таковым можно
считать сердце  врача.  Он  использовал  любую  форму шутки, в том  числе, и
"окопного"  качества, стараясь  меня подбодрить. С какой стати я  должен был
возражать,  мне  интересно было  общение  с  этой мудрой  женщиной, особенно
сейчас,  когда  я  резко  откачнулся  от  чисто  биологического  мышления  и
потянулся  к  философии  жизни.  Останавливало  лишь  то,  что  не  хотелось
досаждать человеку, нагружать  Музу лишними  обязанностями, которые  все же,
как не крути, обуза.
     Муза пришла примерно через  часа - полтора: была она экипирована, как и
все  медицинские  работники  реанимационного  отделения,  -  зеленые  брюки,
рубашка с короткими рукавами, колпак,  маска. Эта  одежда ей шла. В красивой
женщине сохраняется шарм, даже если нарядить ее в рубище. Музу,  пожалуй, из
общей массы помощников смерти выделяло лишь особое выражение лица - не  было
на нем  дежурной  улыбки, наигранной внимательности к пациенту, то  есть той
маски,  которая  является  визитной  карточкой  профессионала-медика,  много
общающегося  со страждущими, ослабленными, беззащитными, готовыми принять на
веру  любое проявление внимания и любезности, заинтересованности в скорейшем
выздоровлении. Вынуждены  кривляться наши  братья  и  сестры  в  медицинских
халатах не ради куража, а в интересах пациентов, но российская вислоухость и
здесь дает о себе знать - порой слишком много фальши вываливается наружу. Но
это уже от общего плохого воспитания, да от голодного пайка.
     Муза,  войдя в большую  реанимационную палату, заставленную журчащим  и
мигающим  лампочками  оборудованием,  с  шестью  функциональными  кроватями,
слегка  притормозила  у  дверей,  внимательно  оглядывая  лица  страдальцев,
большая  часть  из  которых была  на управляемом дыхании. Вид полуобнаженных
тел,  застывших  в  неестественных   позах,  с  запрокинутыми   головами,  с
раззявленными ртами, из которых торчали блестящие трубки, а за ними тянулись
гофрированные  шланги,  -  картина не  для  слабонервных.  Но  Музу  это  не
впечатлило  -  она  по-деловому   обозревала  поле   медицинского  сражения,
выискивая  своего  пациента.  Чувствовалось,  что  на  патологоанатомическом
поприще этой красивой и решительной женщине приходилось  обозревать картинки
и более суровые. Бросалось в глаза,  что первое время ноздри ее правильного,
идеальной   еврейской   формы  носа   раздувались   -   обоняние   работало,
дифференцируя незнакомые медицинские запахи, присущие только реанимационному
отделению. Этот эффект делал  Музу похожей на  породистую  кобылицу,  ищущую
своего случайно потерянного жеребенка.
     Приятное чувство кольнуло в мозг и сердце - какой  мужчина не мнит себя
забытым  и брошенным, а  потому,  как и  ребенок,  мечтает быть  обязательно
найденным отменной  красавицей, пусть даже чуть более старшего возраста, чем
моделирует  сексуальное сознание.  Эта  мечта приходит молодым и зрелым чаще
всего  в  минуты  личных   трагедий,  во  время  болезни.   Ну,  а  старики,
взгромоздившись на приступочки возрастной немощи, просто помешаны на поисках
"последней любви".  Как  только "благодарный  мужичек" оправится от минутной
слабости, он почувствует непреодолимую тягу к переменам: глазки его забегают
по  сторонам  в  поисках  новых  соблазнов,   кобелиная   прыть  зажурчит  в
соответствующих местах.  Тут и приходит конец "искренней признательности" за
то, что его вовремя подобрали, отмыли, обстирали, накормили и приголубили.
     Женщину природа  одарила  настолько  выраженными  атрибутами приятной и
округлой надежности - одна грудь  чего стоит - что сыновние рефлексы  быстро
перемещаются  к элементарному  потребительству в  большом,  и  в  малом. Они
всегда  обгоняют  благородство и  жертвенность мужского  начала.  На  том  и
держится  мир:  женщина  -  стабильное  его начало,  мужчина  -  динамичное,
изменчивое. Реальная психология сильно расходится с песенками из  варьете, в
которых   женщину  представляют  на  суд   публике   обязательно  неутомимой
развратницей  или  банальной   изменщицей.   Женщину  обстоятельства   могут
подтолкнуть к пороку, а мужчина,  как свинья, всегда сам ищет грязи,  причем
делает это с отменным восторгом и отчаянным, радостным визгом, очень похожим
на хрюканье. Все эти обличительные мысли  моментально влетели в мою голову и
засели там, как болезненные занозы. Весь вопрос заключался в том: а на долго
ли они угнездились в моей голове? Скорее всего, болезненная слабость сделала
меня прозорливым и совестливым и привела к алтарю покаяния!
     Наконец,  Муза  отыскала  взглядом  нужный  экземпляр, мою дохлятину  -
объект  повышенного  внимания   и   двинулась  к  моей   кровати.  Взгляд  -
внимательный,   наполненный  откровенным   состраданием,  на   губах  легкая
приободряющая улыбка. Она присела на высокий табурет около кровати, положила
изящную руку, с длинными пальцами -  свидетельство отменной  породы - на мою
немощную, исхудавшую длань:  это  было  приятным  ощущением,  казалось,  что
женщина по  экстрасенсорным  каналам  струит  в  меня  бодрость  и  силу.  Я
полностью отдался приятному ощущению  тепла и солнца, явившемуся в мой  мир.
Чувствовалось, что росла биологическая толерантность к невзгодам, повышалась
сопротивляемость  воздействиям  отвратных микробов - и скупая мужская  слеза
сама собой  навернулась на нижнее веко правого глаза! Было нетрудно уловить,
что  проводя  этот сеанс лечения, Муза  косит взглядом  на  экран  монитора,
проверяя  поведение  моей  сердечно-сосудистой  системы   и  отсчет  чистоты
дыханий.
     Странной  акцией  заинтересовалась  и медицинская  сестра: она  подошла
ближе  и  с  откровенным  любопытством  вперила  бесстыжие  глазищи  в экран
монитора,    по     которому    бежала     непрерывным    потоком    зубчики
электрокардиограммы,  да  частокол  пиков  пульса  и дыхательных  всплесков.
Холодные  графические   абстракции   постепенно  выправляли   свои  до  того
спотыкающиеся,  а   теперь  выздоравливающие   показатели.   Все  колдовство
выглядело невероятно, а потому забавно.  У медсестры сам собой разинулся рот
и пропал дар речи - она  мычала, как глухонемая, и  размахивала руками. Муза
не отвлекалась  на  контроль  спецэффектов, видимо,  приобретавших в  голове
сестрички мистические образы, - она работала,  настойчиво  и самоотверженно.
Сеанс  длился  тридцать  минут:  чувствовалось,  что  это  была запредельная
нагрузка  -  мужественная  женщина даже несколько осунулась, но нашла в себе
силы, прощаясь,  еще раз очаровать  меня  ослепительной доброй улыбкой. Муза
оставила  маленький  плеер,  наушники и пару  дисков с  какой-то музыкальной
записью, строго-настрого наказала чаще слушать ее,  вспоминая  о прожитом  и
думая о будущем.  Договорились, что она будет приходить в любое, удобное для
нее время.

     <b>7.3</b>

     Видимо,   кроме   музыкального   подарка,  гостья  на  прощанье  что-то
развернула  в  моей голове  -  замкнула  цепь  каким-то  только  ей  ведомым
рубильником. Как только  за Музой закрылась дверь, я моментально вырубился -
заснул долгим, освежающим сном. Проснувшись, я ощутил себя  совершенно  иным
человеком - мне даже показалось,  что у меня достаточно сил, чтобы встать  и
отправиться  домой. Я всегда страшно не любил больницы, терпеть не мог спать
в чужих постелях: пожалуй и секс  на чужих крахмальных простынях  мне не был
столь приятен, как у себя дома, в маломерной берлоге на втором этаже дома на
углу улицы Гражданской и переулка Гривцова. Там в своей однокомнатной конуре
я превращался в сексуального  атлета, тогда  как в  чужих хоромах был  всего
лишь исполнителем, а порой каторжником.
     Впрочем, что я треплюсь и квохаю, распустив хвост, как павлин:  если уж
место  действия  имеет   для  меня  такое  большое  значение,  то  значит  о
сексуальном "атлетизме"  и  речи  быть  не может, куда  проще  и  правильнее
оперировать  такими скромными  понятиями,  как  "чувствовать  себя  в  своей
тарелке".  Да  и то  сказать,  если у  человека  интеллектуальная  доминанта
настолько  выражена,  что  света  Божьего  субъект  не  видит.  То  нетрудно
догадаться, что  и  сексуальные объекты  ему  представляются лишь  в осенней
дымке. Иначе говоря,  они вызывают трепыхание чувств,  а  не  фонтанирование
страсти.
     Здесь  не помогут приобретенный от предков темперамент и яйца величиной
со страусиные. Вспомнился  затасканный анекдот про то,  как "если не догоню,
так  согреюсь!"  Кстати,  о  сексе:  у  меня  в  квартире  почему-то  всегда
прохладно, особенно зимой, -  может быть  это как  раз логично. А  я страшно
боюсь сквозняков  - скорее всего, это свидетельствует о  том, что порода моя
ближе к кошачьей, чем к собачьей.
     Однако, что  же я  хотел  сказать о  сексе?..  Вроде  какая-то  молодая
женщина путалась последнее  время у меня  под ногами?..  Но, может  быть,  я
ошибаюсь в чем-то. Вот и добрались до сексуальной истины! Да, болезнь крепко
мне запечатала память! Буду лучше думать  о том, что  само всплывает  в моем
"болоте". В квартире моей  живет  кот  по  имени  Борька.  Это  удивительное
существо: черный окрас с белой манишкой  и  белыми  чулочками. Стать у него,
как у борца  тяжеловеса. Морда широкая,  морфологически спокойная и искренне
добродушная - чувствуется британская порода,  хотя притащил его я из вивария
еще котеночком.
     Вообще-то,  сейчас в  нашем городе происходит  ужасное  святотатство  -
кошки  и собаки  элитных  пород  бродят  по  улицам,  шныряют  по  помойкам,
опаршивев  до  неузнаваемости.  Люди-  суки  ничего  не  смыслят  в  кошках:
выбрасывают на помойку еще в котячьем возрасте чаще женские  особи, стремясь
заполучить только кота. Дебилы  не ведают, что  тайная  защита,  домовитость
исходит  в  большей мере от кошек. Кстати,  и  кастрируются они относительно
легко: вызывается  ветеринар  на дом в удобное для  кошки время и  под общим
наркозом делается несложная операция. На вторые сутки пострадавшая уже будет
прыгать  с дивана на пол - туда и обратно. Коты же всегда остаются страшными
индивидуалистами, охотниками за развлечениями и пороком. Трудно  предвидеть,
как  сложится у них дружба  с  хозяином квартиры,  будут ли  они,  например,
отправлять свои физиологические потребности в специальный тазик или примутся
основательно метить, то есть  столбить  подвластную  им территорию. А, может
быть,  они   примутся  вредничать,  расплачиваясь  с  неласковым   хозяином,
позволившим себе неладное слово или случайный "наезд" на изящный хвостик.
     Кошки, вообще,  никак не могут  понять, как существо, имеющее  огромные
глаза,  может  не  заметить  их  хвост,  тем  более,  что у них  это главное
разговорное  средство.  Они  расценивают  такой  поступок  только,  как  акт
немотивированной агрессии. Отсюда и рождается уверенность,  что оскорбленный
получает полное право мстить обидчику - око за око, хвост за хвост! Примерим
на себя аналогичную ситуацию:  вы идете по улице, пусть даже на четвереньках
и при этом лыка не  вяжите,  но кто-то с огромными глазами наступает вам  на
язык.  Никакие  ссылки на  то,  что все  произошло случайно не помугут: ваша
отповедь обидчику будет быстрая и жестокая!
     Нечего сказать - отменная случайность: кошки же тоже кое-что понимают в
марксисткой диалектике. Они не хотят считаться с тем, что "случайность - это
непознанная необходимость"!  Кто же со  времен Карла  Маркса - вечного друга
котов,  пролетариата и  сомнительного  наперсника  идеологического  разврата
буржуя Фридриха Энгельса - об этом не знает?
     Женские  кошачьи  особи  в   большей  мере  склонны  к  деликатности  и
всепрощению - природа в них терпелива и вынослива.
     Мысли  вдруг  страшно  запрыгали  -  от  одного  вопроса  к  другому...
Почему-то  вспомнилось,   что  Священное  Писание   настойчиво   рекомендует
воздерживаться от однополой любви. "Потому предал их Бог постыдным страстям:
женщины их заменили естественное употребление противоестественным; подобно и
мужчины,  оставивши  естественное  употребление  женского пола,  разжигались
похотью друг на друга, мужчины на мужчинах делая срам и получая возмездие за
свое заблуждение" (К Римлянам 1: 26-27).
     Да,  но  причем  здесь  кошки  и коты?...  Может  быть, опять  прячется
аналогия с женщиной?  Кошечки, конечно,  не будут  действовать по Некрасову:
"Коня  на скаку остановит, в горящую  избу войдет". На черта  им сдалась эта
горящая изба и бешеный конь, особенно, в  период отсутствия течки: их удел -
философия, пластика,  эстетика и загадки  сюрреализма. Но людям,  между тем,
необходимо помнить, что психологическая несовместимость  ведь существует и у
домашних  животных, а  не  только у домашних  скотов  с  видимым  человечьим
обликом. Опять мысли поскакали не в ту степь...
     В цивилизованных  странах  методом своевременной  кастрации  борются  с
беспризорностью наших братьев и сестричек меньших. В нашей же  стране, ввиду
явного  перепроизводства  патологических  типов,  вполне  разумно   было  бы
стерилизовать  алкоголиков,  олигофренов,  шизофреников  и  наркоманов.  Под
сомнение  можно   поставить  и  благонадежность   современного  депутатского
корпуса,  но  здесь  не стоит  спешить  с  выводами:  стоит  присмотреться к
динамике до  полного  выяснения направления терапевтического  эффекта. Опять
ловлю  хвост  ускользающей  мысли  -  пожалуй, безуспешно...  Впрочем,  чего
смущаться?  Отпустим мысль  в  свободное плаванье или, еще того  лучше, -  в
свободный полет: "Летите, голуби, летите"!..
     Там,  за  бугром,  разрешается  иметь   потомство   тем,  кто  является
производительным  звеном  в  кошачьем  и  собачьем  прайдах.  Для  остальных
предпочитается ранняя  кастрация,  ну а  после семи лет всех котов и кошечек
освобождают от гормональных бурь -  это еще  и профилактика  злокачественных
опухолей.  Наши  же  хозяева-уроды готовы  из-за  рубля удавиться, а  потому
апеллируют  к  мнимой   жалостливости.   Но  кастрация   болтунов  могла  бы
профилактировать большие политические катаклизмы, особенно в среде тех,  кто
любит,  гордо  запрокинув  колуноподобную  голову,  разгуливать под красными
знаменами  и  пользоваться  кровавыми  лозунгами.  "Итак  будь  ревностен  и
покайся" (Откровение 3: 19).
     От таких размышлений  вдруг  захотелось  поскрести в затылке  (потница,
видимо, разгулялась!) - надо бы сменить волну: "Что-то с памятью моей стало:
все, что было не со мной, помню!"
     И  как  по  команде, голоса  из  поднебесья запросили ответа:  "Как  же
выглядит  искомый "женский вопрос" в моей личной жизни? Но женщины и мистика
практически неразделимы:  какие  могут быть  ответы  на  подобные вопросы  у
человека, который всю сознательную жизнь занимался наукой, забывая о простых
земных радостях. Скупая  мужская слеза круто навернулась сперва на левом,  а
потом  и  на  правом  глазике  -  все  быстро перешло  в  стадию  восторгов,
обозначаемых в  литературе, как крокодиловы  слезы. Очевидное  и невероятное
были настолько близки друг к  другу, что не хотелось думать даже о проблемах
жизни и смерти!
     Я полез  под подушку и выволок оттуда player D-191,  оставленный Музой,
он уже был заряжен  диском: оставалось выполнить несложную работу - напялить
наушники,   включиться   в   электросеть   и   слушать   музыку.  Начинается
музыкотерапия  -  еще  один   прием  лечения  придурков,  не   очень  далеко
соскользнувших по наклонной плоскости психологической дисгармонии.
     Я не имел музыкального слуха, как принято говорить, от самого рождения,
но способность впечатляться  музыкой  у  меня,  естественно, присутствовала.
Муза, видимо,  все рассчитала точно -  она ударила в самую  нужную  точку. В
наушниках  зазвучал голос  саксофона  Fausto Papetti,  причем, той  мелодии,
которая  всегда бередила мои  раны  - Disitencello vuje. Затем  зазвучала Mi
manchi. Душа моя расплавилась моментально: воспоминания - яркие  и абсолютно
точно  осязаемые  -  скакнули  на ту  страницу  моей биографии,  где я успел
основательно наследить. Вспомнился второй-третий курс медицинского института
- первая поездка в колхоз. Уже были сданы экзамены по анатомии и физиологии,
покорилась и  гистология - в  это  время  студент-медик  закрепляется в вузе
основательно, начинает ощущаться приближающийся аромат профессии.
     Вывезли нашу шумную компанию в  Волосовский район Ленинградской области
- к черту  на куличики, в Осьминский околоток. Мы упорно заготавливали сено,
мимоходом наслаждались  природой -  купанием в лесных, совершенно темных  от
насыщения таинственным илом,  торфом, озерах.  Лечебный эффект от регулярных
купаний и работы на солнцепеке мог бы быть более выраженным, если бы кормили
сытнее,  калорийнее.  Но председатель  кооператива,  скорее  всего,  здорово
заботился о нравственности своих крепостных крестьян и потому выдерживал нас
на исключительно щадящей диете. Однако молодость всегда побеждает - студенты
и студентки быстро распределились по парам. Известно всему миру, что  всегда
выбирает женщина, хотя мужчине хочется  думать, что  выбор определил  он. Но
где там мужику с его тупым мышлением продумать все так ловко, чтобы в нужное
время  оказаться  в  нужном  месте.  А наши  русалки оказывались  на  берегу
дальнего  лесного озера, да  еще  совершенно  голыми,  морально  и физически
подготовленными к совершению акта возмездия девичьей наивности и стоического
терпения  длительного  родительского  контроля.  На  такой героизм  способна
только женщина  -  расчетливая вольнодумка,  знакомая  с методом сексуальной
дедукции. Если время пришло, то надо  собирать плоды - дары природы! Шурочка
была  довольно  активной:   в  меру   осмотрительной,   изобретательной   на
индивидуальные  подходы.  Когда вспоминаю эту  идеальную спортивную фигурку,
приятный  загар, бархатную кожу, идеальную  анатомию,  ободряющую  улыбку  и
изумительное  чувство ритма  в самые  ответственные моменты, то  возбуждаюсь
даже сейчас  (в палате реанимации).  Воспоминания - забавные  до неприличия.
Медицинская сестра  итак уже  косится на типичные  приподнятости белоснежной
простыни, драпирующей мои болезненные мослы.
     Теперь в  наушниках зазвучала  L<sup>[,]</sup>amorre  rubaio, волшебник
Фаусто терзал душу так, словно это  была  его или моя  последняя музыкальная
история.  Конечно,  колхозная дружба  не  умерла - свой огонь и  пламень  мы
успешно  перенесли с сельской  нивы  на  городскую быль. Известно,  что наша
профессия - спаивает сердца сильнее,  чем  автоген. Шурочка  была  идеальной
подругой:   тайны   мадридского   двора   -  ничто   по   сравнению   с   ее
изобретательностью по части маскировки теплых отношений. Маскироваться, само
собой, ей приходилось главным образом от собственных родителей.
     В наушниках зазвучала еще одна душещипательная мелодия -  I just called
to say I love you - Фаусто выворачивал память наизнанку, и выполаскивал ее в
каком-то особом органическом растворе, от которого рождаются дети и огромное
горе  потери  любимого  человека,  оставленного  в  прошлом из-за нелепости,
случайности,  ошибки. С  Шурочкой  мы  зарядились  отъезжать на  медицинскую
практику вместе  и  куда-нибудь  подальше  от  любопытных  коллег.  Помогали
друзья-товарищи, уже  успевшие окончить медицинский  институт  и  достигнуть
руководящих постов в  местном здравоохранении. Они и устраивали нам приятную
"ссылку" в  медвежьи углы - туда,  где была масса  больных, скромные бытовые
условия, а восторгами любви мы  могли заполнить этот край непуганных идиотов
выше всякой меры. Россия - весьма благодатная страна на этот случай!
     Новые потрясающие мелодии  заполнили мои уши и сердце: сперва застонала
саксофонная  грусть  в виде Love  theme  from  "Godfather",  затем вторглось
Adagio   di   Albinoni.   Далее   меня   подкараулил   Фаусто  с   вариантом
эстетикотерапии  в виде The  windmills of you  mind, вскорсти на  пятки села
Love  story,  а добили память окончательно мелодичность  и  такт, излучаемые
Strangers in the night и This is not America. Жирный восклицательный знак на
былых чувствах поставила вещица под названием Reality.
     Я вдруг ясно осознал всю тяжесть своего предательства нашей  искренней,
первой юношеской любви: память отбросила меня к шестому  курсу. Да, именно к
шестому - тогда я уже основательно увлекся инфекционными болезнями и застрял
почему-то на кафедре туберкулеза. Видимо, все же авитаминоз - виной всему: я
расслабился, захотелось  другой нежности,  ласки. Известно,  что простата  в
молодости функционирует, как огнедышащий  мартен, а Шурочка отъехала надолго
по семейным обстоятельствам.
     Все совершилось, как в страшном сне с трагическими последствиями в виде
слегка  подмоченных простыней  и  матраса.  Она  -  совратительница  -  была
искрометной  красавицей,  пожалуй, как Таис  Афинская - любовница Александра
Македонского. Устоять от  соблазна способен был только  столетний  дуб, да и
то,  если  у него полностью  отказала  корневая  система. Я же был  не  дуб,
вестимо,  а тополь  - кудрявый, гнущийся,  трепещущий  на ветру  (а Шурочки,
опять  же,  не  было  рядом!).  Я  тонул  в  своей собственной  слабости,  в
грехопадении по собственному  недомыслию и куражу. Она была курсом  младше и
проходила  практику в клинике детского  туберкулеза,  а  я, убитый  горем  и
авитаминозом, околачивался  там  же - исследовал коленно-локтевые рефлексы у
больных туберкулезом детей. Я любил этих несчастных обреченных детей больше,
чем самою жизнь - таскал  им конфеты,  приобретенные  на жалкую студенческую
стипендию. Они, завидев меня, неслись навстречу, повисали на шее, целовали и
лопотали  скромные детские признания в  искренней любви.  Но то были дети, и
рефлекторно я  перенес свою любовь от них  - ото всех  сразу - на уступчивую
красавицу, которая  сама в значительной степени походила  на  ребенка.  Мне,
видимо, так хотелось  детей,  чтобы компенсировать хотя бы частично уход  из
жизни тех маленьких туберкулезных замарашек, которые повисали  у меня на шее
каждый день (а Шурочка запропастилась надолго!). Ох, до чего же  доводит нас
мужчин доброта наша и сговорчивость на дурные поступки!
     В наушниках  опять начались  рыдания,  изматывающие  душу,  -  то  была
известная  вещь  - Feelings (Чувства). Я  расплакался и  загрустил настолько
сильно,  что дежурная  медицинская  сестра  подошла ко мне  для того,  чтобы
справиться о самочувствие.  Была глубокая ночь, пациенты  слаженно  хрипели,
пытаясь самостоятельно  выбраться из терминального состояния, мониторы четко
контролировали сложный процесс неравной борьбы, отдавая дань могуществу Бога
и его помощников. Мы оба - медсестра и я - слушали волшебную музыку, лежа на
удобной функциональной кровати. Кто знает, что первично, а что вторично: мне
кажется, что всегда справедлива доброта - именно она спасет мир! Сексуальная
фантазия не знает предела  фантазии  и  границ смелых  вариаций. Но, если ты
смог убедиться  в  том, что  смог,  то  уже  не  важно  каким  способом  это
достигнуто!  Важно,   чтобы  пациент  и  медицинский  персонал   действовали
слаженно, были всегда за одно с природой и не страшились бы трудностей!
     И слава Богу за то, что не приходится говорить мне: "На ней были брони,
как-бы брони  железные, а шум от крыльев  ее - как  стук  от колесниц, когда
множество коней бежит на войну; у  ней  были хвосты,  как у  скорпионов, и в
хвостах ее были  жала;  власть  же ее  была  -  вредить  людям пять месяцев"
(Откровение 9: 9-10). Не было в  ту ночь у нее никакой брони, ни хвостов, ни
желания вредить  людям! И, благодаря этому, я понял,  что поправляюсь и  что
завтра попрошу у Николая перевода из реанимации в обычную одноместную палату
с видом, уж  если не на океан, то хотя бы на широкую улицу - улицу свободы и
счастья!
     Музыка  давно  закончилась,  а  я  все еще  не мог  вспомнить  что-либо
основательное о  своем  семейном положении: временами  мне казалось,  что  я
холост, но секундами я мыслил иначе. Откровенно говоря, я даже не знал - что
же лучше? Но, если я женат, где же  она, стервочка, почему не пухнет от слез
у моей постели? Если она мне изменяет  именно в этот трагический период моей
жизни, то  кара будет жестокой: "В те  дни люди будут  искать  смерти, но не
найдут ее; пожелают умереть, но смерть убежит от них" (Откровение 9: 6).
     И вдруг - удар кола по голове: "Я здесь валяюсь, принимаю милосердия от
сестер милосердия, а как перебивается мой  кот  Борька?" Он же  взаперти,  в
холостяцкой пустой  квартире, не  кормленный и не  поенный! Глядишь ты, сами
обстоятельства вывели  меня на правильный путь-  я холостяк. Логика все же -
великое   завоевание   цивилизации!    Необходимо    моментально    звонить,
телеграфировать! А,  может быть, подхватиться  моментально,  вызвать такси и
отбыть восвояси - кормить кота  Борьку! Но кому  звонить и  телеграфировать?
Коту  звонить,  телеграфировать? Меня сразу же заподозрят  в том, что  крыша
поехала. Необходимо дождаться утра и обо всем расспросить Николая.  Наконец,
командировать его по домашнему адресу: кот - это вам не игрушки! А с побегом
я, скорее всего, перехватил: да мне до дверей отделения не  дойти - вцепится
та красавица,  добрая и отзывчивая  медицинская  сестра,  в горло  когтями и
никуда не  пустит. Ей  же  головой придется  отвечать  за  каждого засранца.
Кажется, ее лицо я уже где-то видел?.. Мысли начали путаться катастрофически
- я не  заметил, как уснул. Ясно дело, мне назначены седативные и снотворные
препараты.

     <b>7.4</b>

     Проснулся я  относительно рано и разбудило  меня  не солнечное утро, не
храп и хрип  соседей по реанимации, а тяжесть  на ногах. Сдуру я решил,  что
меня привязали к койке в  наказание  за ночные излишества. Я уже стал искать
глазами  и крест неподалеку, на котором  висит  распятая медицинская сестра,
так  лихо расширившая курс лечения. Но когда  поднял голову, то  обалдел: на
ногах у  меня лежал кот Борька. Он тщательно  вылизывался, как и должен был,
вернувшись из  длительного похода. Морда у него  была несколько изможденная,
но довольная. Увидев, что я раскрыл глаза и зашевелился, он воспрянул духом,
замурлыкал  и  полез  целоваться  -  минут  пять  пришлось  его  старательно
наглаживать,  приговаривая  только  нам  с  ним  известные  ласковые  слова,
применяемые  в таких случаях.  Опять  на моих глазах появились слезы - слава
Богу, что хоть одна потеря восполнена. Все же мужская солидарность - великое
дело и нет ничего дороже искренней мужской дружбы!
     Сознание мое основательно шатнулось в сторону от женских прелестей: вот
он  мой дорогой кот -  изможденный, грязный, но верный  друг, добравшийся до
меня через миллионы  преград. Я вспомнил мои ночные излишества  и понял, что
то было лишь  лунное  затмение. Да,  может быть, мне все  пригрезилось - что
взять с больного! А нам с  котом до женщин нет дела. У  них ведь интрига  на
первом месте,  а  не  искренняя любовь.  Известно, что  женщину  интрига  не
портит, а только бодрит.  Она у них, как необходимая функция для поддержания
тонуса матки. А  как только матка слабнет, соскальзывает в  климактерическую
инволюцию,  то  интрига  вырастает  до  размеров  планеты  Марс.  Интрига  и
фибромиома  матки - вот удел  женщины, впадающей в климакс. Тогда  существо,
казавшееся  тебе недавно божеством,  превращается  во "всадницу без головы".
Это означает, что интеллект гибнет, а интрига - глупая и  бездарная - растет
и тужится, оставляя за собой  "духовную  память", как  содержимое  напольной
чаши Генуя в общественном туалете!
     Распахнулась дверь  реанимационного зала: на  пороге застыл консилиум и
сопровождающие лица.  Первым заговорил профессор Рахманов  Игорь Тихонович -
довольно крупный,  лысый, суетливый мужик, не так давно демобилизовавшийся и
пришедший  к   нам  из  Военно-медицинской  академии,  где  он  был   вторым
профессором  на кафедре военно-полевой хирургии.  Отбросы  и  выбросы  этого
авторитетного учреждения  уже давно заполонили  гражданские  вузы теми,  кто
успел дослужиться до  полковника и достигнуть  пятидесятилетнего возрастного
рубежа. Среди них попадаются и  отменные специалисты, но чаще это люди, мало
разбирающиеся в специфике гражданского здравоохранения. Но  это им не мешает
переполняться  должностными  амбициями,  потугами  на  звание  доморощенного
гусара  (по  принципу,  из  грязи в князи),  со склонностью  к  примитивному
конфликту.  Наш  случай был вопиющим, как  говорится, квинтэссенция  порока:
Коля Слизовский, хоть  и годами младше и не имеет еще докторской степени, но
может дать  основательную фору отставному полковнику. Однако за  полковником
стоит  должностной регламент  -  субординация  существует  и  в  гражданских
лечебных учреждениях. Рахманов отвалил нижнюю челюсть и промычал:
     - Я не перепутал, Николай Владимирович,  здесь больница для  людей  или
ветеринарная лечебница для кошек?
     Вурдалак  оглядел всех военно-демоническим взглядом, но Коля даже  ухом
не повел. Он быстрыми шагами приближался к моей кровати, кот  выгнул спину и
повернул морду ему навстречу. Радость  у животного и человека была взаимной,
Коля выглаживал  спину  коту, а Борька выгибал ее - оба  были счастливы, оба
балдели, тащились, как теперь говорят студенты.
     -  Обратите  внимание, господа,  мы  широко  используем  нетрадиционные
методы психологического воздействия на тяжелобольных, - в частности, общение
с   лечебными  животными,  -  и  посмотрите  какие  эффектные  положительные
результаты: перед вами  больной,  которого  только  вчера мы достали с  того
света, а сегодня, благодаря воздействию  этого замечательного животного,  мы
можем уже перевести больного в обычную палату.
     Коля   по-хозяйски   оглядел   профессорскую   свиту    -    заведующим
реанимационным  отделением был  все  же  он,  а  не  громила-питекантроп  из
запасников академии. Коля и не собирался потакать чванливой глупости, только
делал он это, как всегда, элегантно и без суеты. Кот  чувствовал,  что обрел
прочную защиту в лице своего друга - Николая.
     Я  тоже  решил  подать  голос  в  защиту животных  и  святая  святых  -
демократии:
     -  Николай Владимирович, -  пролаял  я  бодро (голосовые связки еще  не
залечились  после усердной  интубации),  - мне  бы  хотелось  выписаться  на
домашнее лечение, после общение с котом, я чувствую в себе гигантские силы!
     Коля  посмотрел на  меня нежным взглядом, как на сумасшедшего,  который
просит  открыть ему  окно, чтобы  выброситься на свободу. Он,  не переставая
разглаживать спину Борису, промолвил елейным голоском:
     -  Зачем же так  далеко ходить,  больной,  чтобы  выписаться. Клавочка,
подайте страдальцу утку, - пусть выписается прямо сейчас, у нас на глазах, -
за одно проверим  качество выпускаемой  им  мочи. Посчитаем, сколько в общей
сложности жидкости мы ввели ему за сутки, и сколько он вывел самостоятельно?
     Клавочка,  практически,  не смущаясь, - ну  может  быть  только излишне
кокетливо и с затяжкой поправляя прядочку волос, невзначай выбившуюся из-под
колпака, - обратила  лик  свой к монитору. Поднятые женские руки всегда чуть
больше,   чем  необходимо   для   работника   государственного   учреждения,
подтягивают халатик (странно, но она уже переодела зеленую униформу), оголяя
стройные  ноги  все  выше  и  выше...  Такой маневр  есть  выверенный  прием
сексуального  воздействия.  Но  мне показалось, что  рассчитан прием  был на
меня, а не  на остальных зрителей.  Я тут  же поправил себя:  скорее  всего,
самомнение у меня поправляется быстрее, чем трезвеет рассудок.
     Однако  мне-то уже было хорошо известно, что под халатом трусиков у нее
нет,   -  они  лишняя  помеха  на  такой  сложной  работе.  "Сексотерапия  с
включением" требует оперативности и вальяжности, иначе акт возбуждения может
застрять, рассыпаться  в  прах  на  стадии  банального  петтинга.  Стройные,
длиннущие  ноги  медицинской сестры  приковали  взоры мужчин, даже хрипевшие
ханурики  на  ближайших  койках  открыли  и  скосили  в  нужном  направлении
помутненные  очи. Интубационные  трубки не давали им излить  пламя восторга,
иначе они,  как змеи Горынычи извергли бы  из глоток огненные фонтаны любви.
Игорь Тихонович, резко  подтянув живот, тоже фильтровал бойцовским  взглядом
душещипательную картину. Мой Борька и тот приосанился.
     Дальше   у   Клавочки  с   заведующим   пошли  специальные   разговоры,
вслушиваться в которые принялась и вся остальная компания. Мы же  с  Борькой
мысленно послали  их в  катманду и  вовсю  наслаждались  покоем  только  что
начавших биться ровно сердец - человечьего и кашачьего.
     Процессия  последовательно  и  аккуратно   обошла  всех  страдальцев  -
заключение было одно:  "держать  тяжелых  на управляемом  дыхании,  а  меня,
удачно выкорабковшегося с того света, срочно переправлять в отдельный бокс и
продолжать интенсивное лечение основной инфекции".
     Процессия, прощаясь, раскланялась со мной, высказала слова приободрения
и растворилась за входным шлюзом. Остались в палате один на один - красота и
слабость, женственность и тихо восстанавливающаяся мужественность, соблазн и
творческая выжидательность, настоящее и будущее.
     Ласковый взгляд Клавочки  был  адресован мне и коту -  других достойных
объектов, способных  хоть  как-то адекватно реагировать  на  соблазнительную
прелестницу,  сейчас  в  реанимации  и  не  было.  Странно, но  Борька  явно
симпатизировал  Клавочке,  да и, вообще, вел себя так, словно тысячу лет был
знаком  с ней  накоротке.  Она тоже  не проявляла ни  малейшей  антипатии  к
пушистой  муфте.  Кстати,   обратное   явление  распространено  среди  очень
недалеких  и  черствых  женщин  -  это  почти  что глубокий  прогностический
признак, диагностирующий дефектность души и интеллекта безошибочно. Клавочка
же, мне так  показалось, состояла  даже в  каком-то тайном заговоре с котом,
причем, явно чувствовала себя виноватой перед ним - уж слишком  обильны были
ее ласки, часть которых  уходила  от  меня.  Появилась  здоровая ревность, а
любое напоминание о здоровье было свидетельством продвижения моего состояния
в правильном направлении.
     Тут  что-то  не  то  -  все  это требует тщательного  анализа.  Но не с
теперешними  же  моими умственными  способностями,  когда  большая  половина
памяти  заполнена ватой, заниматься такой сложной исследовательской работой.
Я,  честно говоря, имя-то  своего четвероногого друга с трудом  вспомнил. Но
может  быть, в том и нет алогизма  - я же  долго был  в состоянии гипоксии и
гипертермии  мозга  -  все  нейроны,  мозговые  центры  находились во власти
горячки и  задыхались от  нехватки кислорода. Как белковые его структуры при
таких условиях не разрушились полностью - вот в чем вопрос? Однако, остается
еще более сложный вопрос - как  появился Борька в палате  реанимации, да еще
инфекционной больницы, находящейся на другом конце города, в такой отдалении
от  моего  дома?  Интересно,  каким  внутренним  компасом  пользовался  кот,
совершая длительное и опасное путешествие, - ясное дело, что в адресный стол
он  обратиться  не  мог,  да  и  общественным  транспортом пользоваться  ему
запрещалось. Вот так всегда: только очнешься, а жизнь  уже приготовила  тебе
новые загадки!

     <b>7.5</b>

     Уже  пришла  смена  Клавочке,  и она спешно занялась моей  эвакуацией -
переводом  из кузницы  кадров покойников в палату для выздоравливающих.  Три
хрупких  женщины,  не  позволив  мне  подняться,   своими  нежными   ручками
переложили бренное тело на каталку, и началась транспортировка по коридору к
новому месту службы.
     Мельцеровский бокс - мое новое пристанище - был в  конце анфилады таких
же палат. В нем была ванна, туалет и спальное место на одну персону, но если
подвинуться, прижаться по  плотнее, то можно  уместиться  и вдвоем. Клавочка
как-то  уж слишком  бодро  и по-хозяйски сдернула с меня нехитрую одежонку -
зеленую  простынку,  оглядела   внимательным  взглядом  усыпленные   мужские
прелести  и  кожную  поверхность  тела,  сплошь  покрытую  мурашками,  резко
возникшими  под  ее  волевым,  любопытным  взглядом,  проверила  заштопанную
шелковой  лигатурой  ранку   от  веносекции  на  ноге.  Что-то,   видимо  ей
понравилось, но что-то и нет.  Можно лишь догадываться о поворотах непростой
женской мысли.  Теперь,  поддерживая  меня  левой  рукой  за  спину,  словно
ребенка, и  позволив всей тяжестью облокотиться  на ее плечо,  она поволокла
меня за стеклянную перегородку к воде, которая  с шумом и брызгами заполняла
идеально  вымытую  и  продезинфицированную  ванную  лохань.  Она  терла меня
мочалкой,  мыла  с  аппетитом  и  даже  с  некоторым  развратным  подтекстом
(почему-то  формулы  именно  художественной  прозы  роились  сейчас  в  моей
голове!) столь  основательно, что я стал подозревать во всем том только одно
-  мы  с ней  либо  связаны  супружеством, либо  давние любовники. Но  такие
сведения кутались в вату беспамятства как раз той части головы, которая пока
еще у меня не включилась в работу.
     Еще  одна загадка включилась в копилку всего того, что еще не разгадано
мной, - сколько же будет таких неожиданных вопросов у меня к самому себе? От
обилия горячей воды, мочалочного массажа, близости  опрятного женского  тела
меня сильно разморило, и я стал засыпать  прямо в ванной. Как она в одиночку
перетащила меня  в  кровать -  покрыто  мраком. Это уже достояния только  ее
памяти,  да Божьей  воли. Я спал крепко, практически, без сновидений долго и
упорно,  как могут спать  только люди,  вырвавшиеся  из ада, если  им теперь
гарантирована свобода и неприкосновенность. Когда я открыл глаза, то увидел,
что рядом с постелью на стуле притулился Коля Слизовский, а за его спиной, у
окна, на табуреточке,  положив  прекрасную  головку на не  менее  прекрасные
ручки, облокотившись  на  подоконник,  дремлет  Клавочка.  В ногах спал  кот
Борька. Идиллия,  фиксировать которую  необходимо срочно и с  участием кисти
великого художника!
     Коля встрепенулся первым и задал традиционный для врача вопрос:
     - Как чувствуешь себя, Дима?
     Мой ответ был однозначен:
     - Отлично, Николай!
     Клавочка  приподняла головку и улыбнулась  навстречу моему взгляду, кот
приоткрыл только  левый  глаз,  видимо, для  того,  чтобы  проконтролировать
ситуацию, но  не вмешиваться в ход  событий.  Клавочка  встала, потянулась и
заявила,  что  сейчас метнется  к холодильнику - и  будет  кормить  больного
домашними  яствами. Она,  тщательно вымыв  руки,  прополоскав  рот  и оросив
мордашку  (эта  женщина  нравилась  мне все больше и  больше!), выскользнула
зеленой  змейкой из бокса. Кстати, зеленый цвет успокаивает и, вместе с тем,
бодрит, порождая липкие мысли, смелые ассоциации и далеко идущие планы.
     Я тут же задал решительный вопрос:
     - Коля, ты прости мою  забывчивость,  но я никак не могу взять в  толк,
кем приходится  мне  Клавочка.  Не  скрою,  я  все  время  испытываю при  ее
появлении ощущение чего-то родного и близкого!
     По взгляду  Николая можно было понять,  что в другое время он, конечно,
плюнул  бы мне  в  харю,  но  сейчас,  снизойдя  до  болезненных  откровений
пациента, он готов последовательно и настойчиво восстанавливать мою память.
     - Дима, кем приходилась Ивану Бунину Вера Николаевна Муромцева?
     Ждать  мой ответ можно было очень долго:  я,  честно говоря, не помнил,
кем мне приходился Бунин, тем более,  еще и  Иван,  не знающий, как правило,
родства. Коля все понял сразу и потому отвечал вместо меня сам:
     - Иван Бунин  великий русский писатель - лауреат Нобелевской премии,  а
Муромцева - его гражданская жена, с  которой он прожил долгие годы и которая
стоически выдерживала его  залеты, отлеты  и недолеты. Финал  жизни великого
писателя  она встретила, обогревая собственным  телом  его холодеющие  ноги.
Клавочка  -  нечто  подобное  той  героини, но  не книжного романа,  а твоей
жизненной повести!
     Меня  всегда   покоряла   общая  эрудиция  моего  собрата   по  скучной
медицинской науке: "Почему Коля не пошел в  поэты?  Цены  бы ему не было  на
этом  поприще! Но  только  строг он слишком ко  мне". Есть  у  Николая явный
недостаток - уж  слишком  туманные он  выстраивает ассоциации - они  не  для
такой больной головы, как моя в настоящее время.
     -  Ну, прости, Коля,  я  то  ведь по  простоте  мужской  решил, что еще
способен даже в беспамятстве в одно касание покорить четырехкамерное женское
сердце.  Ан,  нет -  ошибочка вышла. Оказывается  я  пытался, не ведая того,
соблазнить свою собственную жену, втянуть ее в скоротечный адюльтер. Ты хоть
скажи, а сколько лет  я состою с Клавдией  в столь  интересных  отношениях и
есть ли у нас совместные дети?
     Коля многозначительно хмыкнул, но стерпел, дал мне  выговориться, затем
заявил:
     - Роман с  Клавдией  у тебя тянется уже шесть лет. Все началось у вас в
скорости  после того, как мы с тобой явились работать  в эту больницу. Она в
то время - молодая выпускница  медицинского  училища  - тоже пришла  сюда на
работу. Против  детей  ты всегда  протестовал,  как  все очевидные  мудаки и
эгоисты,  однако  ты сам разбирайся на этот счет со своей совестью. Полагаю,
что настанет время, когда ты будешь очень жалеть об этом.
     Коля что-то загрустил, потупился, словно какая-то далекая обида  камнем
лежала у него на сердце. Я ничего уточнять не стал, но добавил:
     -  Ошибочка приключилась! А как все  удачно  начиналось  -  романтично,
неожиданно и,  самое главное, искренне. Ты бы, Коля, не томил  меня, поведал
еще  о  некоторых тайнах забывчивого мозга. Вот,  например, что случилось  с
моим котом Борькой?
     Я решительно  и бесповоротно почувствовал,  что попал  в самую главную,
болезненную  мишень  греховности  моего  друга  -  здесь оно,  это  огромное
кладбище угрызений  его совести! Николай,  явно, не хотел колоться.  Но вот,
наконец, справедливость  восторжествовала  -  вещун открыл  рот и заговорил,
спотыкаясь, практически, на каждом слове:
     - Понимаешь, Дима, тут, бесспорно, виноват я. Когда ты загремел к нам в
отделение, Клавочка была  в  отъезде  (к родственникам  на несколько дней  в
Новгород ездила), и я взял на себя обязанность приглядеть за твоим домом. Но
посетил квартиру только через сутки. Кота уже в это время в доме не было: он
разодрал  сетку  на  форточке (она  синтетическая,  непрочная) и через  дыру
вылез, видимо на  карниз,  а  затем  выпрыгнул  со второго  этажа  на  крышу
стоявшего на вечном приколе легкового автомобиля.
     Коля следил за  моей  мимикой, понимая, что  за кота он  может от  меня
схлопотать  по  роже.  Борис  был  для  меня  той  "тенью",  под  которой  в
психоанализе  понимают  довольно  сложное явление.  Это  что-то  аналогичное
"персоне",   расположенной   между   "эго"  и  внешним   миром,   но  только
представляющееся  еще  более  ценной  структурой.  Она   разделяет  "эго"  и
внутренний мир  -  мир  бессознательного.  Вот  почему,  когда  я  валялся в
отключке и все мои функции регулировались только первой сигнальной системой,
кот волновался, лютовал и стремился прийти мне на помощь.
     В  то время я  общался со  своею "тенью"  на бессознательном  уровне  с
помощью  особых  сигналов,  понятных  только  нам  обоим. Кот  шел  ко  мне,
ориентируясь именно на такие сигналы. Но путь был не близким и верная "тень"
отсутствовала неделю. Этого времени ему хватило, чтобы неведомыми тропами, с
риском  для  жизни,  разыскать  больницу  и внедриться к  нам в  реанимацию.
Остается  подтвердить правильность  выводов  специалистов о  том,  что кошки
великолепные штурманы, ориентирующиеся на особую систему географических вех.
Их, скорее всего, по пути к хозяину, любимому человеку, ведет Бог.
     Кошки чувствуют за версту, когда они  нужны своему визави  - тому, чьей
"тенью"  они являются, ибо образ и  "тень"  - неразделимы. Все несчастья как
раз  тогда  и происходят, когда  их пытаются разобщить физически.  Кот всеми
фибрами  своей  верной  души  чувствовал,  что   я  находился  в  тяжелейшем
состоянии. Его не покидала томящая тревожность, как мать, у которой похитили
ребенка. Кот готов был раздирать когтями все  преграды, встречающиеся ему на
пути. Как хорошо, что Бог склонен помогать в добрых делах всем, в том числе,
и животным.
     На  моей физиономии, видимо,  было  написано  безразмерное  удивление и
осуждение. Коля оправдывался,  а затем принялся засыпать меня уточнениями по
поводу моих собственных злоключений:
     -  Дима,  полагаю,  что  ты  еще  не  вспомнил  драматические  события,
связанные с твоей болезнью. Давай-ка проясним ситуацию: все сходится на том,
что ты заболел легионеллезом, возникшим у тебя на фоне недавно перенесенного
довольно тяжелого  гриппа.  Новая инфекция легла  на  уже удобно застеленную
постель. Вопрос заключается лишь  в том, где ты подобрал этот легионгеллез -
ведь это довольно редкая инфекция в наших краях. Не Соединенные же это штаты
Америки, а Россия - легионеллы здесь вытеснены, загнаны в самый дальний угол
более варварскими инфектами.
     Коля  ел меня  глазами, делая  вид,  что недоумевает,  а сам всего лишь
отводил  удар от себя  - за  Борьку-то я его еще не простил. Да и сам Борис,
полагаю,  держал   когти  острыми   наготове.  Коля  продолжал  давить  меня
экспрессией слов, звуков:
     - Надо очень постараться, чтобы добыть этих избалованных в лабораторных
пробирках, в системах идеального водоснабжения и вентиляции микроскопических
пижонов,  в  обычной  жизни  стройных,  как  макаронина, но  легко  меняющих
морфологию на искусственных средах. Может быть, ты якшался с иностранками из
США? Колись, предатель Родины!
     Последняя  ремарка  словно   бы  меня  протрезвила,  прочистила  мозги!
Действительно  -  "постараться",   "якшаться",  "предатель"!  Я  вдруг  ясно
вспомнил, что  за неделю перед болезнью (теперь я  мог сопоставить даты) мне
пришлось работать в  НИИ детских инфекций -  там  я  ковырялся  с  объектами
(эталонами) постоянного  хранения. Последний  раз, когда я залезал в опасный
сейф,  размещенный в боксе-хранилище, мне  очень не понравилась  упаковка  и
укупорка пробирки с микробной культурой легионелл. Я еще тогда подумал - так
и не долго заразиться.  Видимо,  мои предположения  сбылись: именно тогда  я
подвергся  нападению  банды особо вирулентных  легионелл.  Мы обсудили  этот
вариант с Николаем,  но решили шума не поднимать, а приватно, созвонившись с
профессором Ивановой - директором института, обаятельной женщиной, попросить
осторожно ревизовать хранилище.
     Вот теперь  все  вроде  бы  сходилось  в  эпидемиологической цепочке  -
хорошо, что Клавочка была  в отъезде, а я  без нее никому не  навязывался  и
потому цепочка заражений не могла потянуться от меня к другим людям.
     Вскоре явилась Клавочка с кульком пищи домашней. Теперь я уже признавал
ее, как  законную супругу, а потому мог позволить себе проявление некоторого
"барства".  Черте,  что  происходит  с  нашим  братом-хамом:  вроде  бы  еще
пятнадцать  минут  тому назад был  галантным  кавалером, а теперь все внутри
перевернулось, и поведение  мое претерпело  заметные  изменения. Подозреваю,
что Клавочка  раньше мне  не открывала глаза  на  формальную  сторону  наших
отношений только потому, что  тащилась от моего неожиданного  гусарства. Ей,
родимой, хотелось оттянуть время моего прозрения.
     Сейчас  же  она  была  искренне  рада  тому,  что  поимела  возможность
продемонстрировать свое кулинарное  искусство.  Эта  очаровательная  женщина
действительно была  мастерицей не  только  в  сексуальных  усладах, но  и  в
кулинарии!  Но  какой  мужик,  особенно, если  он  хоть  капельку  болен, не
использует приятную  возможность  покуражиться  над  своей  верной  рабыней.
Развернулся и  я по полной программе: ложка  не  та, подали не  так,  запить
нечем и тому подобное. Коля, наблюдая сцену кормления патриция, ухохатывался
от души. Я же выдерживал роль до конца. Сердце женщины склонно к всепрощению
мужчиной  наглости,  естественно,  до  определенных  границ.  Клавочка  была
спокойна и холодна, как мрамор, - она приняла облик абсолютно уравновешенной
нянечки из детского  сада, способной обуздать своим  терпением любые происки
расшалившихся детей.
     Подкидывая ей некоторые колкости, я как бы  заново впитывал мою женщину
-  глазами, ушами  и  кожей. Все в ней было  безупречно. Странное  состояние
восторга обуревало  меня неотвратимо: может быть мужиков и надо периодически
отправлять в беспамятство, чтобы они затем, вернувшись с того света, ощущали
богатство   подарка  Божьего   в  виде  любимой   женщины.   Видимо,  что-то
сергеевское, то есть отцовское,  выпирало  из  меня:  я вдруг  вспомнил, что
Клавдия по Житиям  Святых - это  "хромоногая". Забавно: таким  ногам, как  у
моей  Клавки,  может  позавидовать  любая  фотомодель или  манекенщица.  Про
балерин с изможденными неустанной  работой мышцами  ног  я уже и  не говорю:
Ксешинская   -  так  просто  уродина   коротконогая  по   сравнению  с  моей
несравненной Клавдией!
     Но  память подбросила  новое волнение: Клавдия ведь мученица.  В Житиях
Святых  от  20  марта сказано,  что  Клавдия  в  компании  семи  святых  дев
пострадала  при  императоре  Максимилиане  в 310  году. Сволочь  какая  этот
недорезанный император! Правда тогда вообще творилось что-то невероятное. По
тому  же  двадцатому марта  прописано:  "В  седьмом веке сарацины,  арабские
племена,  не раз нападали на палестинские обители, селения и города, грабили
и избивали жителей. Такому нападению подверглась обитель Святого Саввы, близ
Иерусалима. Однажды в Великий четверг сарацины напали  на эту обитель: одних
из  иноков  убили  стрелами, других камнями, а иным  отрубили ноги  и  руки.
Иоанну,  управлявшему странноприимным  домом, перерезали  жилы  на  руках  и
ногах;  Сергию, хранителю сосудов,  отрубили голову".  Это происходило в 796
году.  Вычитал я об этом  в записках отца - Сергеева Александра Георгиевича.
Он  был страстным исследователем религиозной  старины и охоч  до философских
обобщений. Из тех же записок узнал,  что другая Клавдия пострадала в третьем
веке при императоре Галлиене. Были и другие страдалицы с тем же именем.
     Страшная жалость и нежность вдруг проснулись во мне к моей Клавочке. Но
как выкажешь  свою симпатию женщине? -  скорее  всего погладишь ее по попе с
особым восторгом и почитанием.  А это уже  ее  дело, как оценивать  нехитрый
мужской  восторг:  бывает  -  получаешь   по  морде,  а  порой  одариваешься
развернутыми плотскими страстями.
     Присутствующий  здесь  Николай  притормозил  нашу  с  Клавой  возможную
близость - помешал излиться чувствам в полном объеме. Бог ему судья, однако,
сдается мне, что он специально пас нас, чтобы оградить меня от лишних затрат
энергии. Мой измотанный болезнью организм все еще  требовал отдыха, щадящего
режима. Однако в коре левого полушария головного мозга, в  районе именно тех
думающих  центров,  которые  постоянно  уводят  мужчину  "налево",   у  меня
неожиданно созрела версия, подобная  энантиодромии, то есть психологическому
закону, предложенному еще греческим философом Гераклитом (откуда что берется
- вспомнил старика Гераклита! А говорят  память  потеряна?!),  суть которого
составляет  предрасположенность любых поляризованных  феноменов или  явлений
переходить  в  собственную  противоположность.  "Красиво  сформулировал"   -
отметил я тускнеющим от напряжения сознанием.
     Навстречу попыткам Николая "защитить" мой  ослабленный организм неслась
"противоположность"  -  желание дать пинка моему  другу и быстро  слиться  в
бешеном экстазе со своей  почти  законной  супругой  Клавочкой. Я  уже  было
нацелился ногой в  изможденную ягодицу Слизовского, но  тут всплыл в  памяти
образ  юнговского Филемона, которым ученый -  почти что фантаст -  обозначал
"высший  взгляд  внутрь  себя". Я  понял,  что  у  меня  начинаются  явления
циркумамбуляции.  Иначе  говоря,  я  пытаюсь  рассмотреть  свою  Клавочку  с
различных точек зрения, то есть уйти напрочь от свободных ассоциаций, решив,
что ее тело и душа  полностью принадлежат мне, и я имею право творить с ними
все, что угодно моему "эго".  Нет  слов, под действием болезни и длительного
воздержания,  а  также из-за  осознания  собственной вины  перед Клавочкой я
мысленно  превратил  ее невольно в "центральный образ", воспринимаемый мной,
как  примитивный центр круга, в который должен обязательно и безотлагательно
внедриться мой  мужской указующий перст, воспрянувший непомерным духом после
освобождения от интоксикации. Но нуминозность, то есть не осознанный волевой
акт,   должно   контролироваться,   если  еще   не   согласился  угодить   в
психиатрическую лечебницу. И я отогнал от себя бесовское наваждение!
     После  моего кормления  Клавочку  решили отпустить на отдых  -  она уже
вторые сутки  не выходила  из больницы. Один цикл психотерапевтических задач
был  выполнен  с лихвой -  память  относительно моего сексуального  прошлого
через  тесное общение с настоящим  была  восстановлена. Я уже стал ненароком
вспоминать имена тех ундин, которые прошли в моей жизни на высоте и скорости
птичьего  полета или застряли в очень  раннем детстве. Я вполне  обоснованно
полагал, что знакомить с этой частью воспоминаний Клавочку не было смысла, а
вот потренироваться в разговорах с Николаем на сей счет имело смысл.
     Но  Николай, видимо, все решил за меня,  а потому избрал для стимуляции
памяти иные  дороги.  Он  повел  меня к  тому перекрестку,  где пересекается
рвение молодых  с опытом  представителей  старших поколений. Здесь он  решил
поискать для начала  хотя  бы непрочные зацепки, чтобы потом, подхватив  мою
память  основательным  багром,  рулить моими воспоминаниями  по собственному
усмотрению. Естественно,  что его  желание заключалось в том, чтобы ускорить
клиническую динамику, а не потешать  собственное самолюбие: "Светя другим  -
сгораю"!
     Коля,   по   вполне   понятным   причинам,   вспомнил  бывшего  корифея
инфектологии  профессора Либова  Александра Леонидовича  (Слизовский являлся
его преданным учеником).  Речь  зашла о  книге  старого профессора "Ошибки и
опасности  при лечении инфекционных  заболеваний", вышедшей  довольно давно,
еще  в 1984 году в серии "Библиотека  практического  врача".  Николая сильно
волновали некоторые симптомы моего заболевания и то, как разворачивается его
клиническая  динамика.  Профессор   Либов  еще  в  далекие  годы   внедрения
антибиотиков  предупреждал,  что  могут  быть  серьезные  осложнения: по его
данным,  например,  процент  устойчивых  штаммов стафилококка  к пенициллину
может  достигать в  кишечнике  до 90,4%,  в  мокроте -  до 85 %.  Вообще, на
антибиотическом  подиуме очень  легко  развивается  дисбактериоз  -  явление
частое и, может быть,  более опасное, чем сама  ведущая инфекция.  По словам
Николая, Либов был сотоварищем по научным и лечебным  делам Сергеева - моего
отца. Почему-то  разговор о  клинических премудростях  плавно  перекосило  в
сторону воспоминаний о былом.
     Николай поведал о том, что семья Либовых  имеет интересные генетические
корни: дед Александра Леонидовича -  Либов Леонид Исидорович был выходцем из
типичной   интеллигентной   семьи  ашкеназских   евреев.  Его  предки  долго
ассимилировались  в  польской  среде,  затем  перебрались  в Россию.  Леонид
Исидорович закончил  медицинский факультет Киевского  университета и начинал
свою  лекарскую работу в  должности  земского  врача  в Самарской  губернии.
Оттуда  его  выслали  за  слишком  смелые  трактовки причин  высокой детской
смертности. В  семейном  архиве,  хранителем  которого  теперь  является его
внучка  -  Татьяна Александровна  Анисимова  (по  мужу),  на почетном  месте
присутствует   оригинал   крамольного   опуса   -  "Медицинский   отчет   по
Бугульминскому  уезду  за   1906  год,  составленный  врачом  г.  Либовым  и
утвержденный Уездным Совещанием Врачей и Управой".
     Николай  держал  в  руках  этот  отчет,  мало  того, он откопал  в  нем
некоторые  наметки на  свою  дальнейшую  научную  работу.  Писалось в отчете
следующее: "Население, по своему невежеству сплошь и  рядом  отказывалось от
ревакцинации,  допуская лишь вакцинацию  малолетних. Все эти  условия вообще
затрудняли борьбу с  эпидемиями, которые беспрерывно продолжаются, вспыхивая
то здесь, то  там  в  уезде  и  являются,  собственно говоря  не  отдельными
эпидемиями, а вечно живущими среди населения эпидемиями и которые никогда не
прекратятся  при  современном  состоянии  населения".  Разворачивая  критику
существующих порядков, Либов ударял кулаком  в физиономию  власти: "В  таком
неприглядном состоянии деревня встречала тяжелый неурожайный 1906-1907 год с
его болезнями и в  том же  состоянии умственного невежества и экономического
упадка ждет  теперь еще более страшной гостьи - азиатской холеры"... Молодой
врач отмечал, что число заболевших  паразитарными  болезнями  составляет  от
числа  всего населения 9,7 процента,  болезнями органов пищеварения -  5,5%,
глазными - 3,2%, сифилисом - 0,55%.
     Заканчивал  свою  общественную  рекламацию  молодой,  но ранний земский
врач, вообще, непривычно круто: "Все  условия  , в  которых продолжает  жить
деревня  и которые лежат вне местных условий и более общие,  будут сводить к
нулю большую  часть наших  начинаний до тех  пор,  пока иные, лучшие условия
жизни, не выведут крестьянина  из его теперешнего состояния и не сделают его
человеком, вполне сознательно заботящимся о здоровье своего тела и духа".
     К тому  времени  Либов  женился  на  русской  дворянке Аничковой  Ольге
Сергеевне,   принял  христианство  и  успел  обзавестись  ребенком-первенцем
Александром.  Но  это  не  спасало  положение  -  нужно   было  основательно
пристраиваться к требованиям жизни. Лично я никогда не разделял исторические
восторги по поводу кокетства некоторой части интеллигенции с революцией - мы
знаем к чему это в конце концов привело. И  сегодняшние безрассудные игры  в
демократию могут стать опасными. Чудаку понятно, что "язвы царского режима",
как  и  любого другого, заключаются вовсе  не в нем самом,  а  в тех  людях,
которые   населяют   огромную  империю.  Всегда  право  выбора  остается  за
гражданином: он может совершать подлый поступок  или избегать его. И  совсем
неважно, что при этом написано в Конституции или своде законов.  Но, если ты
истинный  россиянин, то обязан  тянуть  единую лямку  со своим  народом,  по
возможности  способствуя  изменению   содержания  его  голов,  если  же   ты
гастролер,  чужак,  временщик, то можешь покидать пределы отечества,  но  за
попытку "раскачивать  лодку"  необходимо крепко давать по рукам  - не  смей,
"артист", подталкивать глупый народ к катастрофе.
     Молодая  супружеская  чета уехала из Самарской губернии,  устроилась  в
заметном отдалении от Петербурга, Москвы и Киева, за пределами, как им тогда
казалось, досягаемости взгляда представителей политического  сыска. Лодейное
Поле  стало  их пристанищем,  там,  кстати,  гнездились многие  политические
изгои,  вляпавшиеся  по  молодой  горячности  в  сомнительные  революционные
авантюры.  Либов  усердно  врачевал  и множил свое  потомство  -  в  течение
ближайших двух лет появились на свет еще два сына. Он познакомился с лидером
кадетской партии Милюковым,  врачевал его  и членов  его семьи, но не сильно
застревал на партийных лозунгах кадетов.
     Здесь,  на  периферии,  среди  благодатной  природы,  семья  Либовых  и
встретила Октябрьскую революцию. Многие тогда, а евреи почти поголовно, были
заражены  бациллой  революционной  бури.   Александру  Исидоровичу   удалось
побывать на приеме у самого всесоюзного старосты Михаила  Ивановича Калинина
и добиться  санкции на строительство новой больницы в Лодейном Поле. Молодой
Либов клялся в  том,  что  она  была выстроена  по  Европейским  стандартам.
Калинин  ведь  и  сам  отбывал  ссылку  в  Карелии,  в  занюханном  Повенце,
перепортив там, нечего греха  таить,  заметное  число  местных девиц, - была
такая  страстишка  у  Мишки-бунтаря.  Там   Калинин   с  красным   флагом  в
революционные  праздники  разгуливал   почти  в  одиночку  по   единственной
повенецкой  улице,  изображая  многотысячную  демонстрацию  протеста  против
царского режима. Но чаще всего все  выливалось в пьяное пение интернационала
где-нибудь  под  забором или на лавочке  в обнимку с деревенской  молодухой.
Ссыльному   приходилось   чередовать   заурядный  блуд,   водку   с   прочей
революционной  безвкусицей.  Местный  жандарм  позволял  Калинину  совершить
только  один проход  под красным флагом,  затем все  завершалось  кутузкой и
легким профилактическим мордобоем.

     <b>7.6</b>

     Трудно сказать, какие  воспоминания тешили Михаила Ивановича  - юбочные
или флаговые - но  он помог Либову построить  больницу, слизанную с одной из
ведущих клиник Парижа.  Так  в  те  первые  угарные  годы  социалистического
строительства пытались приближаться к коммунизму в отдельно взятой губернии,
околотке. Либов врачевал, а его дети росли, заканчивали местную школу, затем
все трое поступили в Ленинградские медицинские вузы. Не обошлось и здесь без
приключений:  большевистское  правительство  не  жаловало выходцев из  семей
интеллигентов.  Врач,  по   вещему  разумению  властей,  не  мог  передавать
профессиональные тайны своим  детям.  Он  должен был  награждать  ими  тупые
головы крестьянских  и  пролетарских детишек.  Трудно  давались  медицинские
премудрости  неподготовленному  интеллекту, потому  и  паслась  на задворках
отечественная практическая  медицина в красной России. Наркомам  и министрам
Здравоохранения  приходилось  притягивать за уши различные  уловки  лишь  бы
уложить  в  головы  медиков-недоучек  сокровенные  тайны   профессионального
мастерства. В те годы шли по пути максимально узкой специализации, внедрения
систем   чередования   врачей   стационаров   и   поликлиник,   жесточайшего
административного контроля за клинической практикой.
     Вообще,  первому наркому здравоохранения  -  Семашко  пришлось довольно
туго  в  этих надуманных  играх,  но  было  необходимо спасать  положение  -
требовался решительный прорыв в  улучшении показателей  здоровья  населения.
Распределив   всех  специалистов   по  отдельным  человечьим   анатомическим
структурам,  администраторы  вроде бы установили  паритет,  который нынешние
рационализаторы  от медицины  изнасиловали вконец и разрушили,  как поется в
известном гимне  тупости, "до основания, а затем?.."  Медицина -  это меньше
всего  наука, а прежде всего искусство.  Добиться успеха  в ней может только
человек с определенными врожденными, а потом уже приобретенными данными.
     Семья  Либовых определилась сама собой  в ударную  бригаду:  отец и сын
Александр - терапевты,  а другие два брата  Леониды - хирурги. Так встретили
эскулапы войну, все четверо работали в военных госпиталях, вступили в  члены
КПСС,  дослужились  до  высоких  званий.  Свойство  высокой   ассимилирующей
активности,  присущее  истинным ашкенази,  спасло всех  четверых,  они  дали
веточки продолжения жизни своего рода. Александр Леонидович Либов, например,
занялся    инфекционными   болезнями,   защитил   кандидатскую,   докторскую
диссертации,  возглавлял  институт  детских  инфекций  в  Ленинграде,  много
работал за границей по линии Красного Креста.
     Коля  хорошо знал профессора Либова не только  по научным  работам,  он
стал его  учеником и  продолжателем многих иммунологических воззрений.  Но в
медицине  все  быстро  устаревает, потому  что  в ней слишком  много  Божьих
откровений, недоступных заурядным личностям. На одни и те же процессы  можно
глядеть  с разных позиций - отвергать или  утверждать казалось  бы обратное,
отличное  от недавних воззрений. Эти бесконечные удивления  и  споры  ученых
будут продолжаться вечно, не продвигая никого к абсолютной истине ни на шаг!
Лечить надо, а не мудрить!
     Коля так перегрелся  от  воспоминаний, что  не заметил, как навернулась
"скупая мужская  слеза": профессор  умер в возрасте 75 лет, сразу  после дня
своего рождения, не дождавшись поздравлений от коллег по институту, которому
он посвятил  много  лет жизни.  К  тому  времени  заслуженного  доктора  уже
выдавили  из  "любимого  коллектива"   без   лишних   церемоний.  Александра
Леонидовича   от   переживаний   настиг   тяжелейший   инфаркт,  молниеносно
разорвавший сердце. Старый профессор к тому времени уже был настолько близок
к  откровениям  Божьим,  что хорошо  понимал  и  особую  благодать,  и  силу
справедливого  возмездия. Тем, кого любит, Бог дает смерть во сне - быструю,
неожиданную,  без мучений. Но тем, кто забывает учителей, своих благодетелей
уготована смерть в подворотне, в грязной луже.
     От  тотальной  грусти  Коля   перекочевал  к   приятным  воспоминаниям:
оказывается Либов в молодости  грешил стишатами, издал  маленький  сборничек
своих поэтических  откровений, письма своей  любимой  писал только в стихах.
Однажды  он послал  лучшие два  стихотворения аж  самому Максиму Горькому на
Капри.  Ответ метра был  точен, лаконичен и деловит. Коля  Слизовский помнил
наизусть это  письмо  Горького, написанное  прямым, несколько  раскоряченным
почерком,   черными  чернилами  на   листочке  из  тетради   по  арифметике:
"А.Л.Либову.  "Молодость"   -  не  плохо,  есть  ритм,  есть  образность,  а
"Фокстрот" -  очень плохо. Пробуйте  себя  в лирике,  а обличительный тон  -
оставьте,  это,  видимо, не  удается  Вам.  Очень  советую как можно  больше
читать. Если знаете французский язык, - почитайте парнасцев и "проклятых". И
с поэтикой познакомьтесь,  не  помешает. У В.Брюсова есть книжка,  в которой
собраны  стихи  всех существующих  форм  -  найдите ее,  полезно.  А.Пешков.
26.11.28.  Sorrento". Письмо было адресовано Либову в  Ленинград, на Большую
Пушкарскую, 67,  кв. 12<sup>[а]</sup>, где  тогда  проживал  молодой  поэт -
студент Первого медицинского института.
     Стихи свои, опубликованные в сборничке, Либов вспоминал с иронией, да и
Коля слегка веселился  приводя эти поэтические строки.  Было в них что-то от
поэтов-ленинградцев, поджаренных на революционн6ом огне. Их  связывали общие
нити восторгов,  тянущиеся от Казина, Жарова и прочих  подражателей  плохому
Маяковскому. Например,  стих "В бой" с властным  эпиграфом  из  трагического
Маяковского - "Любовная лодка разбилась о быт" -  звучал почти революционно,
демонически: "Старь,  как балласт, летит за  борт.  Натянут каждый  нерв. Но
старый  быт  еще  не  мертв  -  он ищет  новых  жертв"...  Другое откровение
озаглавлено  "Посевная": "Пусть  смеется ярче  солнце. Даль звенит  весенним
звоном.  От  сохи   придем  мы  скоро  к  мощным  тракторным  колонам".  Это
стихотворение  писал студент медицинского  института, благополучный  молодой
человек из врачебной семьи, никогда толком не знавший тяжелого крестьянского
труда. Были и боевые стихи, тоже страшно  далекие от реальности, постигнутой
молодым   поэтом:   например,  "Профиль  границы"   был  перегружен  "лесным
трагизмом" "Угрюм и безрадостен профиль границы. Болота и сосны... Трясины и
мхи"... Или еще один явный социальный заказ -  "На посту". В  нем отдавалась
дань пролетарскому пониманию задач литературы: "Робкор! На боевом посту перо
бери - на изготовку, направь заметки, как винтовку, на вековую темноту".
     Ужас, как много революционности! Прямо  хочется ударить  в бубен,  да и
только!  Не  желаешь,  а  спотыкаешься  о   синюшные   ноги  идеологического
шаманства.  Но  такие  стихи,  конечно,   были  свидетельством  генетической
пластичности, дара приспосабливаться и  выживать  в  любой социальной среде.
Восприимчивость  даже  к малым  психологическим  поворотам  социума  спасала
молодую   интеллигенцию  раскоряченной   большевизмом   России,  наделяя  ее
свойством мимикрии. Надо ли винить за это жаждущий жизни  молодой  организм,
корни которого сосали соки из местечкового огорода, лишь весьма поверхностно
вспаханного  дворянской культурой. На  таких грядках легко вырастают  лебеда
"пролетарской кондовости"  и лопухи  "сермяжной  правды". Вспомним: "Кто без
греха,   первый   брось   на  нее  камень".  Наверняка,  если  бы   не  было
идеологической цензуры,  то  и  стихи  получались  бы у  молодого поэта, как
советовал  Горький,  максимально  лиричными, а  не  призывно-назидательными.
Дальнейшая жизнь Либова показала, что он сохранил  главное - порядочность по
отношению к достойным людям,  терпимость  к вывертам пролетарской диктатуры,
да огромную работоспособность, всегда направленную на пользу людям и науке.
     Конечно,  настоящая  лирика  отыскалась  позже,  с  возрастом, с ростом
чувства  поэтического  вкуса,   но   речь   не  об   этом.   Коля  удивлялся
разносторонней  даровитости своего бывшего учителя:  ашкенази, вообще, легко
ассимилируются в России и  выкарабкиваются до уровня доктора наук. Но  самое
главное, у  них  еще  остается запас  прочности для  разных интеллектуальных
игрушек. Сподобил  же Бог  дать способности  Александру  Леонидовичу выучить
пять  иностранных языков, писать стихи,  быть  эрудированным специалистом  в
смежных  областях.  Слизовского  удивляло  и  отвращало  то,  что  в  России
совершенно не умеют  беречь  "достояние  республики". Вся  социальная помощь
длительные  годы  была   направлена  на   создание   искусственного   режима
благоприятности  для  неспособных, малополезных  обществу  людей,  тогда как
талантливым заграждалась дорога массой препятствий, фильтрами  своеобразного
классового  протекционизма.  Все  эти  бесчисленные  рабфаки  для  олухов  и
вечерние  школы  для остолопов способствовали засорению различных  профессий
"балластом", тянувшим общую лодку на дно.
     Однако Коля изливал мне душу не зря: он будил мою память. Я не заметил,
как  проснулся во мне "информационный поток" и переполненный  мочевой пузырь
запросил перерыва воспоминаний.  Но после заурядного "облегчения"  память со
всей очевидностью запестрела конкретными деталями и  моего жизненного  пути.
Вдруг  всплыл образ  моего  былого  учителя,  который, по  существу,  своими
советами и  тайными мыслями распахнул передо мной дверь в большую науку. Был
то  интересный  человек,  могучая  личность  -  заслуженный  деятель  науки,
профессор Юрий Александрович Добровольский. Пусть земля ему будет пухом!
     Я хорошо помнил, что  решение поступить в педиатрический институт  было
индуцировано памятью об отце, желанием повторить  его  "подвиги". И во время
учебы, и после окончания вуза я натыкался на тех, с кем тем или иным образом
был  связан  мой  предок: кто-то  продолжал испытывать дружественное  к нему
отношения,  но встречались  и  враги.  Но  даже  они  не  выказывали  бурной
агрессии, скорее всего в душе осознавая справедливость его, а не их позиции.
Потому агрессия  приобретала  вялый  характер -  это  были, скорее,  реакции
людей,  осознававший силу  победителя.  Они, отдавая  себе отчет в  различии
позиций,  злились на него только за то,  что он  никогда не рвался к карьере
ради   удовлетворения  честолюбия   или   материальных  выгод.  Моего   отца
интересовал  стиль  жизни,  даруемый определенными социальными  функциями. А
основу его стиля жизни составляло стремление к личной свободе, независимости
в выборе  творческих  устремлений, да желание избегать ненужных контактов  с
начальством, интриганами, недорослями.
     Отец с отвращением воспринимал носителей той формы социальной агрессии,
которую питает зависть. Он мог простить жажду справедливой мети, но не порок
мстительности  -  всему живому,  достойному,  талантливому. Здесь нет святой
логики  - "око за око"  -  а присутствует явная зависимость  от  врожденного
душевного изъяна - ведь  "обижаются и мстят только  лакеи".  В памяти у  них
застревает обывательский  тезис: да я подлец, но куда же мне от себя деться?
Вот  с  этим  тяжелым  грузом  они  и идут  по жизни,  не  чувствуя  в  себе
способности  сбросить нелепую  ношу, и при этом сетуя на тех, кто  это давно
сделал  или  изначально смог уберечься от  необходимости  взваливать на себя
бремя отвратительных поступков.
     Добровольский был  один из тех, с кем мой отец был  на равных: они были
оба  белыми  воронами  в  стае  серых  и  откровенно  черных пернатых.  Юрий
Александрович   на  заре  своей   ученой  карьеры  пострадал  за  откровения
молодости.  В  Киеве тогда  было два  медицинских  института  и  коллега  из
параллельного   вуза,  обидевшись  за   какое-то   критическое   выступление
Добровольского  по  поводу выпущенной им  слабой книжонки, написал  на  него
донос в  НКВД. Дело  было перед самой  войной: Добровольского арестовали, но
вынуждены были  освободить,  ибо фронту требовались специалисты-медики, а не
ученые-кверулянты, иначе говоря, патологические сплетники.
     Победа  в   войне   принесла   радость,   но  не  полное  освобождение:
Добровольскому  пришлось  отправиться  в Среднюю  Азию  и  там, в  одном  из
периферийных вузов,  заведовать сразу  несколькими  кафедрами,  ибо  местные
кадры  сеяли  хлопок,  но  не  спешили  защищать  диссертации  по  медицине.
Выступление Никиты Хрущева на известном съезде партии с разоблачением культа
личности  принесло  полную реабилитацию многим,  и Добровольский переехал  в
Ленинград  -  началась  как  бы  вторая  творческая   жизнь.  Были  выпущены
интересные  монографии,  но былой  энергии уже  не вернешь.  Я встретил Юрия
Александровича  в  те   времена,   когда  он  уже   уклонялся  от   активной
деятельности:  он заведовал кафедрой,  блестяще  читал лекции, но  его  мало
интересовала отдача от  них. Он видел, что имеет дело с теми, к кому, как не
крутись, применим  известный  тезис: "Жатвы  много,  а  делателей мало"  (От
Матфея  9:  37).  И это  не  озадачивало его  - он  давно проникся известной
диалектикой: "Кто может вместить, да вместит" (От Матфея 19:12).
     Добровольский выбрал меня в свои научные наследники, ибо, скорее всего,
почувствовал некое родство душ. Внешне  мы  были совершенно  не схожи,  да и
генетика, видимо, присутствовала в нас разная: он осколок польских ашкенази,
я же - больше отпрыск скандинавский конкистадоров. Добровольский великолепно
общался с миром не только на русском языке, но и на польском, французском, я
же  -  на  немецком  и английском. Но  вот  в человеческих отношениях у  нас
профессором  были похожие центры  притяжения:  Юрий  Александрович дружил  с
польским академиком Эдвардом Россетом, а я - с польским профессором Штефаном
Кленовичем. И все мы  пребывали в  душевном  равновесии  и отменном здравии,
увлекаясь схожими научными проблемами.
     Добровольский  часто проверял мою  мысль на  прочность  -  на вшивость,
делая  это,  можно  сказать,  варварскими  методами.  Он  мог   позвонить  в
двенадцать ночи  и попросить срочно написать рецензию на только что вышедшую
книгу маститого профессора - за одну  ночь. Он как бы ни мало не сомневался,
что я  эту  книгу уже прочитал  и  оценил -  оставалось  только свое  мнение
оформить рецензией.  Однажды  он присылал  лаборантку  к трапу самолета,  на
котором  я  улетал  в  отпуск  на  Черное  море,  с  записочкой,  в  которой
содержалась  просьба  написать  на  досуге  отзыв на прилагаемую  докторскую
диссертацию. Шеф по диагонали уже просмотрел эту нечастную диссертацию и дал
ей  свою  оценку. Теперь надлежало  мне проявить объективность, сочетая ее с
естественным  раздражением  человека,  отвлекаемого  от  курортного  отдыха.
Скорее всего  профессор  конструировал агрессивную  ситуацию, используя  при
этом  обычное  человеческое настроение. Но  я не всегда оправдывал  ожидания
профессора  -   беспощадный   разгром   настигал  только  тех,   кто  грешил
авантюризмом,  а   достойных   я  с  удовольствием  поддерживал,  забывая  о
подпорченном  отпуске. Безусловно Юрий Александрович прикрывал меня надежно:
там, где был разгром, он ставил первой свою подпись. Когда же за рецензию на
книгу  присылался  гонорар,  то деньги  он  полностью перекладывались в  мой
карман, не принимая никакие предложения по поводу равноценного дележа.
     Судьба  любимого ученика  - коварное явление.  Добровольский  скончался
неожиданно  и  по нелепой случайности. В  клинике, куда маститого профессора
доставили по скорой  помощи,  дежурил в ту ночь  аспирант  одной из  ведущих
хирургических кафедр, и он не  решился проводить срочную  операцию,  видимо,
дрожали руки  от чувства повышенной ответственности. А это уже было  началом
безответственности,   повлекшей  перитонит  и  быструю  смерть  пациента.  В
медицине часто случаются  такие  клинические ситуации, когда  "промедление -
смерти  подобно!"  После  смерти  шефа  "любимого  ученика"  недруги  обычно
превращают в  соблазнительную мишень для  интриг.  Но свободная  личность не
должна тратить время на контринтриги. Возможность развивать склоку я подарил
тем, кому  нечего противопоставить научному поиску - их  удел ловчить, а  не
творческий  процесс.  Я же  сделал  просто -  с головой  ушел в практическую
работу, послав к черту перспективы заведования кафедрой, авторитет которой в
скорое время неучи  и авантюристы похоронили полностью. Жизнь интересна сама
по себе -  не стоит  цепляться за  мнимые  реалии, лучше оставаться  немного
романтиком.  "Больных исцеляйте, прокаженных очищайте, мертвых  воскрешайте,
бесов изгоняйте; даром получили, даром давайте" (От Матфея 10: 8).

     <b>7.7</b>

     Закончился день и прошла ночь - утро, как правило, будит энергию,  веру
в собственные силы и вселяет надежду на защиту, получаемую от Бога! Только у
истинных гипертоников с  утра пораньше  регистрируется  высокое артериальное
давление, а потому болит голова, кружатся мысли, раскачивается скелет как бы
на ватных  ногах. Всего  этого не было  у меня - молодость побеждала,  брала
свое.  Бог  миловал: не  случились у меня катастрофические заболевания почек
или  надпочечников, которые подхлестывают  обычно артериальное  давление.  И
тошнота   отступила,   а   правильнее    сказать,   она   преобразовывалась,
перевоплощалась   в   успокоение,  глубокий   сон,   возвращающий  силы,   в
просветление памяти.
     Безусловно  интеллигент,  особенно  российский, бредет по  протоптанной
тропе, ведущей  в бесконечные  философские  размышления над смыслом  жизни и
смерти. Мой  кот прекрасно выспался. Я же сквозь сон слышал, как он воевал с
местными мышами и отгонял  от  моего  изголовья "старуху с  косою", вытеснял
какие-то "липкие  тени" из нашей палаты. Дела свои интимные, физиологические
он  справил в тазик,  выставленный специально для этих целей в  ванной.  Все
складывалось  для  нас  обоих  вполне удачно. И кот на досуге, следя  умными
зелеными глазищами за моими умственными метаниями, тоже попытался вникнуть в
философские  размышлений. Мы затихали с ним,  нежась  в кроватях,  разбросав
телеса в вольнодумных позах, - приятное время выздоровления, когда купаешься
в  лени,  напрочь  оттолкнув  от  себя  любые  обязанности,  кроме  одной  -
обязанности выздоравливать, оставаясь человеком. Но коридорный мир менялся -
Борис  вдруг замурлыкал  и стал в нетерпеливом ожидании крутиться  у входной
двери в мой бокс.
     Загадка разрешилась скоро: вошла Муза, таща в руках  пластиковый  пакет
со снедью,  конечно, собственного приготовления.  Я люблю этот замечательный
тест: по пище,  ее вкусовым свойствам  я проверяю насколько адаптивна та или
иная  женщина к мужчине.  Если  у меня не  возникает  вкусового  отвержения,
значит женщина слеплена  из моего теста, или она - столь тонкая  натура, что
способна  познать  мои  вкусы  слету,  в  одно касание  -  расшифровывает по
отдаленным признакам: например, по цвету глаз,  по раздувающимся ноздрям, по
аккуратной кисти рук. Для такой анатомической  разведки подходит все, в  том
числе,  очертания  гениталий. То есть женская интуиция  ловит  все  то,  что
определяет  понятие "породы человека". Муза была колдуньей, а потому ей было
совсем  не   обязательно  подробно   изучать  меня,  разглядывать  кости   и
сочленения.
     Другое дело - любимая женщина. Она должна, да просто обязана, как самою
себя,  любить и  недостатки,  и  достоинства  своего избранника, родственной
души, с которой по Божьему велению пересеклись ее  пути. Такая позиция имела
отношение к Клавочке. Ну, а с  Музой у нас  установилась  "любовь" на уровне
симпатии. Однако,  я уверен, что нет иной  любви,  как только построенной на
сексуальном влечении.  Другое  дело,  что в  силу каких-то  обстоятельств  -
например, возрастных  различий  -  оно  может быть задавлено,  отправлено  в
летаргию. Тем не  менее, тип  отношений, именуемый  симпатией, -  это  тайна
сублимации, всегда остающейся сексуальной.
     Безусловно к Музе  у  меня проснулось  влечение с первого взгляда, да и
она  мысленно отвечала мне взаимностью. Однако  оба  мы понимали,  что  наши
поезда двинулись из одной и той же  станции, но в различное  время. А, может
быть, они крутят колеса в иных направлениях. Погоню в таких случаях разумный
человек   осуществлять  не  будет:   он  просто  перестроит  свое  влечение,
передвинет  его  в  ту  сферу,  которая  именуется  "заботой",  "вниманием",
"сопереживанием", "поддержкой". И у моей  жены не будет оснований ревновать.
Однако  умная  женщина почувствует  "коварство и любовь", но  ограничит себя
лишь правом завидовать тайне еще одной радости.
     Все  глубинные  мотивы  наших  отношений с Музой  я еще не мог до конца
разгадать,   оценить,  классифицировать.  Я  только  понимал,   что   в  них
присутствуют в  большом количестве  "рационализации". Мы оба делали  попытку
уже   на  подступах  к  тесной  дружбе  прикрыться  "выдумками   взвешенного
сознания", "творениями цензуры разума".  Мы  старались закрепостить чувства,
не  попытавшись их обнажить  хотя  бы  частично.  Мы  старались  оперировать
установками,  базирующимися  на,   так  называемых,  объективных  социальных
ценностях, втиснутых в наш мозг в процессе накопления практического опыта. Я
оценивал наши мытарства, как "регрессию", иначе  говоря, то было  возвратное
движение либидо к детскому  способу адаптации, сплошь  зажатому родительской
цензурой. Но  это  был  ошибочный  путь:  человек  -  не  машина,  способная
поддерживать  стабильный  "рабочий  ход".  Мы   не  в  состоянии  обеспечить
идеальные параметры приспособления внешнего "надо" и  внутреннего "хочу". Не
стоило обворовывать  Природу радости  и очарования постоянными  оглядками на
внешние каноны, лучше бы больше заботиться о гармонии внутри себя.
     В Музе чувствовалось что-то сугубо  материнское. Может  быть, как раз в
той  яме собака  и зарыта? Не имея  собственных детей,  Муза  компенсировала
дефицит  реализации материнства такими  несложными заботами. Ясное дело, что
выносить  беременность, отмучиться  в  родах,  вскормить  малыша,  настирать
вдоволь  пеленок, лечить  многочисленные болезни,  расплачиваясь  бессонными
ночами за успехи лечения,  довести дитя до полного человечьего вразумления -
дело  сложное и крайне  утомительное. Только так и наслаждаются во все горло
материнством. Абортивные формы материнства эффекта не дают - отсюда и тяга к
сексуальной компенсации.
     Муза  явно  была  умной женщиной,  а  потому на  дешевку  она ловиться,
клевать мармышку не  стала  бы. Видимо,  колдунья в свое время дала какой-то
важный зарок и теперь свято ему следовала. Но эту тайну она не выдаст - хоть
режь  ее на  части. Такие  откровения доверяются  только  одному  Богу.  Она
возвела меня в ранг "мужчины-сына" и теперь тешила полумерами свою плоть.
     Муза развернула скатерть самобранку и кормила  меня  и  кота  приятными
яствами:  все  было  диетически выверено,  без  излишеств,  но  вливалось  в
организм так же, как если бы мать кормила своего ребенка грудью. Первый тест
был  пройден идеально! Правильно говорят: путь к сердцу  мужчины лежит через
желудок. Но не надо понимать этот тезис  вульгарно - рассматривать все через
призму обжорства.  В том тезисе живет огромная  интимная тайна,  позволяющая
распознать  душевную и плотскую близость  мужчины и женщины. Когда  женщина,
ворвавшись в твой холостяцкий быт, как бы на минутку, вдруг ловко повязывает
передник  или  пикантно  окутывает  кухонным  полотенцем  стройные  бедра  и
начинает в бешенном ритме творить у плиты варево, то это уже начало полового
акта - прямо здесь, у плиты  или на кухонном  столе.  Эта  сексуальная пара,
внимательно  наблюдающая  за  внутренними  психологическими   метаморфозами,
думает  не  об еде.  Они  оба  уже вступили в  акт покорения плоти - неважно
мысленно или въявь.  Они уже подружили свои  тайные желания.  Даже  передача
кулинарных рецептов по  телефону есть общение с тихим и спокойным развратом,
наползающим на вас, как величественное облако: так бойтесь мужчины и женщины
кухни, если у вас не родилось еще страстное желание перейти  в спальню! Муза
тоже  ходила  по  кромке   пропасти,  по  лезвию   ножа,  название  которому
сумасшедшая страсть!
     Странное  "философское занятие", однако, мы с котом выдумали для  себя!
Но,  чем   тщательнее  мы   пережевывали  пищу,  тем  больше  углублялись  в
своеобразные   творческие  мысли,  даже  ритм  движение  челюстей  незаметно
подстроился под ритм половых фрикций. И словно вторя нашему наваждению, Муза
тоже внимательно наблюдала и, видимо,  анализировала  акт  приема  пищи двух
мерзких  животных  - одного,  как  бы  спрятавшегося в  болезнь,  другого  -
откровенного четвероного хищника, которому наплевать на человечью  эстетику.
Кот, расправившись  с  пищей, приподнял правую  лапку и  нервно потряс ею  в
воздухе - этот  забавный  кошачий  жест свидетельствовал о  завершении  акта
ублажения  плоти,  все  заканчивалось  стадией  оргазма  -  гимном  сытости.
Насладившийся самец выпускал  остатний  пар из кончиков когтей, одновременно
выражая свое теоретическое отвращение к завершенному соблазну.  Ибо животное
всегда больше любит "начало", а не "конец" любого акта.
     Муза тоже уловила этот чисто мужской  жест, ухмыльнулась  понимающе,  и
перевела взгляд на меня. Но  не долго  воротил  кот свою бесстыжую морду  от
даров природы. На этой стадии преобразования мысли мой  кот вдруг забыл, что
он кастрирован  в  возрасте восьми  месяцев, -  четвероногий  выгнул  спину,
отчаянно  замяукал  и  стал  интенсивно  тереться  о  стройные   ноги  своей
кормилицы. Произошло  все, как учили! Не хватало  только,  чтобы он принялся
метить территорию моего бокса, - терпеть не люблю этот резкий  специфический
котовый запах.
     Муза была колдуньей, и  она  все понимала правильно,  и это  понимание,
бесспорно, ей нравилось. Она  смотрела  на нас грустными глазами: то, что не
хочется  осмыслять  философски, осязается сердцем, а его  не обманешь.  Муза
порылась в сумочке, извлекла оттуда письмо, повертела его в руках, пояснила:
     - Я  уже  несколько  лет занимаюсь собиранием осколков семейного  клана
Сергеева -  твоего  отца. Недавно получила письмо из  Австралии -  там живет
одна  из дочерей твоего отца.  Прочти на досуге ее письмо, Дима, Она просила
передать тебе весточку из-за океана, вы ведь с ней брат и сестра по отцу.
     Конечно,  Муза  продолжала свое колдовство, разворачивала психотерапию,
углубляла акцию воздействия  на  мой  симулирующий  дебильность  мозг  - она
восстанавливала  мою память собственными методами. Я, видимо,  был еще очень
слаб  - болезнь терзала меня, снижала мою волю. Я вдруг так расчувствовался,
что обратился к Музе с бестактным вопросом:
     -  Муза,  я  поутру,   да  и  вчера  вечером,  почему-то  зацепился  за
воспоминания  о  своих  учителях  и  вдруг неожиданно  пришел к потрясающему
выводу: если и встречал я что-либо хорошее от людей, так только тогда, когда
ими были евреи. Так ли это?
     Муза  посмотрела  на  меня  внимательно и  довольно долго  молчала,  ей
пришлось прежде всего разгадать причину нелепых откровений  -  нет ли в  них
розыгрыша. Затем она, видимо, стала взвешивать реалистичность моих выводов и
подыскивать подходящие определения для собственного ответа.
     -  Дима, если ты  настроен на серьезный анализ "еврейского вопроса", то
твое броское заключение является явной переоценкой роли этого народа в жизни
России.  Россия   вообще  довольно  странное  этническое  и  государственное
образование.  Подумай,  кто  ее  населял  и  продолжает  здесь  плодиться  и
размножаться?
     Я  пошевелил  мозгами  и  ответил  то,  что  думал:  с  генетической  и
социальной  точек  зрения  весь  этот  конгломерат  этносов  нельзя  назвать
элитарным. Может быть  по  этому евреи так  выделяются  в лучшую сторону  на
бледном фоне аборигенов.
     - Вот  именно, - подхватила  мою реплику  Муза, - на  исходном "бледном
фоне", как ты правильно выразился, и  козел может показаться  оленем. Михаил
Ломоносов считал российских славян выходцами из северной  Германии - но  кто
может  знать  это  точно?  Оставим такую  слишком  древнюю  историю.  Важнее
уточнить  иные  позиции:   существует  понятие   аристократии,   являющейся,
наверное, цветом нации, государства - носителей ее  успешных экономических и
управленческих  традиций. В  Англии,  например, до 1900  года  аристократами
являлось однородное сословие пэров, сплошь  состоящее из кондовых британцев.
Затем  к ним стали приписывать "джентри"  -  так называемое,  нетитулованное
дворянство. Но это тоже  были откровенные британцы  в  своем  большинстве. В
Германии и Австрии  тоже аристократия делилась на "высшую" и "низшую" знать.
Но  теоретически  и  практически  граница между этими группами проходила  по
очень ответственному в  историческом  плане водоразделу. Повелителем  высшей
знати изначально был только  император  Священной  Римской империи, в состав
которой входили эти государства. Тогда низшей знатью необходимо признать тех
дворян,  которых после  распада Римской империи титуловали  король  Пруссии,
либо курфюрсты  Ганновера, Саксонии,  Баварии. То было всего лишь юнкерство,
то есть малозначительное дворянство, некоторые представители которого сумели
все  же  выбиться  в большие  люди. Но и здесь традиции локализации главного
германского этноса оставались в силе.
     Муза помолчала недолго, видимо, только для того, чтобы проверить нет ли
необходимости в детализации пояснений. Но я молчал, как рыба, внимательно ее
слушая и  ощущая расширение моего интеллекта - что-то властное просыпалось в
моей памяти, в моем замученном интоксикацией и длительной гипоксией мозге. И
Муза продолжила:
     - Российские монархи опирались в своей власти все больше и больше не на
национальные кадры, как  теперь говорят, а на иностранцев. Это происходило в
силу того, что такие пришельцы на землю русскую несли с собой вроде бы более
высокую культуру, были более законопослушны,  обязательны, иначе говоря, они
ближе подходили под понятие  "государственник".  Однако необходимо  помнить,
что  Киевскую  Русь основали Рюриковичи - выходцы  из Скандинавии.  Так, что
доморощенные пэры были почти сплошь чужие. Из  родных краев -  из  Германии,
Англии, Франции, Скандинавии и  других земель - их выдавила за ненадобностью
собственная укоренившаяся знать. Наверное они и не были элитными, успешными,
не  обладали  высокой  социальной  адаптивностью.   Так,  что  России  опять
достались объедки с европейского барского стола. Если мы просмотрим данные о
тех аристократах, которые в России владели более 100 тысячами десятин земли,
то  таких  богатеев наберется  только 42 персоны:  все  они  были изначально
иностранцы, а не славяне.  Возглавит  тот список Граф  Сергей  Александрович
Строганов   (1464978   десятин),   а   замкнет   Граф    Алексей   Федорович
Орлов-Денисов-Никитин  (100207 десятин).  Графы Шереметьевы  будут значиться
только   восьмыми,    Шуваловы   -   четвертыми,    Голицыны   -   девятыми,
Воронцовы-Дашковы  -  седьмыми.  Кстати,  почти   в   середке  этого  списка
отсветится  род  Рукавишниковых,  с   которым  потом  породнятся   Набоковы.
Революция все отнимет у них в одночасье, сделав великого писателя  Владимира
Набокова  нищим. По  владению крепостными крестьянами  среди аристократов на
первом месте окажется Граф Сергей Дмитриевич  Шереметьев  (146853 крепостных
крестьянина),  а  на  шестьдесят   третьем  -  Князь  Николай  Александрович
Лобанов-Ростовский (5050  крепостных).  Графиня  Наталья Павловна Строганова
будет  третьей  (64853  крепостных),  София  Львовна  Щувалова - семнадцатой
(11892  крестьян).  Такой  паритет  приходился  на  1900  год.  Затем  будет
перевоплощение аристократии, приведшее многих  к дальнейшему обнищанию. Даже
великий лирик -  поэт  Афанасий Фет,  являясь  формально  незаконнорожденным
сыном орловского помещика Афанасия Неофитовича Шеншина от уроженной Шарлотты
Беккер,  будет  долго  мучить  себя  служением в  кавалерии,  дабы  получить
дворянское   званье.   Страдания  по  дворянской  вольнице   будут  доводить
великолепного поэта до самой грани самоубийства.
     Муза еще раз пристально  взглянула  на меня -  ей, бесспорно, нравилось
назидать,  откупоривая мои мозги, - в  том было что-то  уж очень выраженное,
идущее от  традиций  проповедничества.  Она продолжала - ах, какая  она была
красивая, когда  говорила со значением, с вызовом ученым-историкам, ни черта
не понимающим в общественной  психологии! Я  любовался ею и ощущал при  этом
поднимающийся  из определенных мест  сексуальный  кураж, способный  взорвать
возрастные  преграды. Но  от  пылких  восторгов меня  удерживало  лишь  одно
подозрение - она делает  это  ради лечения моей  больной головы, она  просто
замечательная колдунья.
     Муза продолжала вещать:
     -  Пожалуй,   правильнее  будет   заключить,  что  аристократия  -  это
исторически   сложившийся,   наследственно    правящий    класс,   отдельные
представители которого  отличаются уровнем благосостояния,  непосредственным
контролем над правительственным аппаратом, над общественной жизнью страны во
всех   ее   многогранных  аспектах  -   культуре,   военной,   экономической
деятельности, внутренней и внешней политике государства.
     Муза взяла паузу -  и я  ей не мешал обдумывать следующую фразу - затем
как бы подвела промежуточный итог:
     - Чем же отличается судьба еврейства? Да прежде всего тем, что со своих
исконных  земель  бежали  первыми лучшие  из  лучших,  потому что  не хотели
погибать  от  рук  иноземных  захватчиков,  которые  были  намного   сильнее
маленького  еврейского государства. "Лучшие" успешнее адаптировались в новой
среде обитания и достигали там известных  вершин - в финансах, в торговле, в
науке. В Западной Европе таких переселенцев ценили,  в России -  меньше, ибо
ведущие  аристократические  ступени  были  уже  прочно  оккупированы другими
иноземцами.  Еврей мог  выдвинуться только  умением и  порядочностью,  и эти
традиции  утвердились  среди  многих  из  них,  но  только  не  среди  всех.
Октябрьская  революция  распахнула  двери для похода  в  новую аристократию.
Интересна в  этом смысле специальная  сводка: в Центральном Комитете  ВКП(б)
был 61 еврей и  7 не-евреев; в Совете Народных Комиссаров - 115 евреев и  18
не-евреев;  в  Центральном Союзе  Потребительских  обществ  -  7 евреев и  1
не-еврей; в Прокуратуре - 4 еврея и 2  не-еврея; в Комиссариатах Иностранных
дел  и  Внешней   Торговли  -  106  евреев   и  17  не-евреев;  в   Комиссии
Государственного Планирования - 12 евреев и 3 не-еврея; во ВЦИКе - 17 евреев
и  3  не-еврея; в ОГПУ - 53  еврея и  6 не-евреев; в Политическом Управлении
Армии  -  20  евреев  и 1  не-еврей; в  Культпросвете  и Союзе  Воинствующих
Безбожников - 40 евреев; среди редакторов газет - 12 евреев.
     Муза снова вперила в меня свой внимательный взгляд, давящий на сознание
и продолжила свои особые счеты с "родным еврейством":
     -  Вот  это  та  новая   аристократия,   которую  пытались  формировать
большевики  в  то  время,  когда  ими  руководил  тоже  владелец  еврейского
генофонда  Ульянов-Ленин и иже с ним - Троцкий, Зиновьев, Каменев, Бухарин и
прочие.  Но  тот, кто  "из грязи  в  князи"  тот,  еще  очень долго остается
"грязью". Вся это компания, преследуя непростую генеральную цель -  создание
огромного еврейского государственного  анклава - поскользнулась с первых  же
шагов на собственной  грязи -  на терроре, демагогии, крепко  замешанной  на
агрессии, лжи, трусости.  Этим она  дискредитировала еврейство, сослужив ему
дурную службу.
     Нет слов, Муза  привела мне потрясающие  данные -  даже  в моей больной
голове  застучались   экстраординарные  выводы  по   поводу   того,  кто  же
"возвеличил"  или  "разрушил"  прекрасную  Россию.  Но  я  опять  стоическим
молчанием предложил Музе  делать далекоидущие выводы.  И она  их сделала, но
они оказались не такими, как мне хотелось:
     - Дима, по твоим глазам вижу, куда ведут тебя скороспелые мысли, но они
ошибочны. Ты  лучше послушай мою  правду, правду  кондовой  еврейки,  больно
переживающей за  святотатство, которое натворили нелюди в стране,  избранной
судьбой для моего проживания.
     Муза сглотнула комок слез или ненависти - не разобрал! - и продолжала:
     - Еврейство имеет свои особенности - оно  сильно  своей средней массой,
то есть теми кто  составляет большинство нации. И это среднее большинство по
своим интеллектуальным способностям выше многих  народов. Именно нижний край
среднего большинства и его минимальный подвал заполонил  после революции все
новоиспеченные государственные и негосударственные учреждения. Но то были не
лучшие кадры  - это были в  основном бессовестные приспособленцы, решившие в
мутной  водице выловить  жирную рыбку. В  скорости за свои  грехи  они  были
наказаны   еще  более  страшным   сатрапом-иноверцем.  А  лучшие  из  лучших
российских  евреев  откатились в  Западную  Европу,  в  США  при  первых  же
признаках надвигающейся гражданской  резни. У  них были  деньги и ум,  и они
знали как использовать такой ресурс.
     Муза снова  посмотрела на меня многозначительно, ее, видимо, раздражало
мое молчание. Затем она продолжала уже с меньшей экспрессией:
     -  К  чему  я  клоню, Дима!  Да только  к одному: прав был твой  отец -
Сергеев - замечая, что в любом человеке важна не национальность, а то, о чем
давно говорено в Библии. Все решает пропорция "Каина" и "Авеля", заключенных
в душе того или иного человека.  Отсюда исходит грех его  поведения.  Почему
сейчас  вовсю  колотят чеченцев:  да потому,  что  среди  них  слишком много
Каинов,  а  цивилизованное  общества  не  желает  опасности  ему,  не  нужны
экстраординарные, рисковые  ситуации.  Каждый цивилизованный  человек желает
жить среди миролюбивых  и добропорядочных Авелей.  Потому и будут уничтожать
чеченцев  до тех пор,  пока не истребят излишек Каинов,  не приведут искомые
соотношения к  цивилизованным стандартам.  В  этом, по  существу,  и состоит
смысл борьбы с терроризмом любого правительства, любой разумной нации. Когда
чеченские женщины  воют  по поводу  того, что убивают их мужчин, то им нужно
ответить  очень просто:  "А вы  не рожайте  бандитов! Рожайте цивилизованное
племя".
     Муза  затихла  потому,  что  исчерпала  тему и не  хотела больше к  ней
возвращаться.  В  моей башке  кружились  клочья былых  представлений и  того
забытья,  которое можно  обозначить  понятным словом -  Тошнота. Вспомнилось
почти мгновенно: "Не надейтесь на грабительство, и не тщеславитесь хищением;
когда богатство умножится, не прилагайте к нему сердца" (Псалом 61: 11).

     <b>7.8</b>

     Воздействие  колдовства  Муза  ограничивала часом -  двумя  не  больше.
Обычно я засыпал,  а  она  в  это  время  тихо  исчезала.  В  этот  раз  все
повторилось по  обычной схеме, затем  я проснулся  бодрым  и  поздоровевшим,
чувствуя, что возможности моей памяти расширились. Прежде  всего, я вспомнил
о письме, переданном мне давеча Музой, достал его из-под подушки и прочитал:
     "Дима, через Музу узнала, что  вы являетесь  моим родственником, братом
по отцу - это замечательно, чудесно. Хорошо, когда родственников много и они
все разные.  Рада,  что вы  пошли  по стопам  отца, и  продолжили  врачебную
династию.  Мы  же с моим братом Егором выбрали другие  дороги, а точнее, это
сам отец  нас надоумил  заняться гуманитарными дисциплинами.  Но хотелось бы
пообщаться теснее. Подумайте о  возможности приезда - ради любопытства, ради
отдыха  -  в  Австралию.  Гостевой  вызов я  вам  направлю сразу  же, как вы
сообщите о своем решении,  деньгами на перелет обеспечу - пусть