е документы и не скрылись. Может случиться, что когда к ним придут, станут взламывать сундуки, то один из лишенцев или оба, раз уж нечего терять, объявят: милиционер-де не без корысти дозволял им гнать зелье. И Неделяев ночью зашел к одному и к другому, предупредил, чтобы избавились от самогонных аппаратов, надели на себя что похуже, зашив под подкладку все деньги, какие есть. Хорошую одежду у них отберут, шапку, коли новая, с головы снимут. Словом, показал им, что делает для них то, что в его силах. Селяне, не выдав его, поступили по совету. Неделяев, который был доволен длившимся не один год знакомством с ними, еще раз убедился, что люди они невредные. Вот только дельности недостало, сбежать не сумели. День за днем он вместе с оперативниками ОГПУ входил в ворота таких же селян, для которых жизнь была беспрерывным трудом ради растущего достатка, и наблюдал, как приведенный народец из ленивых, из худших достает из их погребов сметану, масло, сало, выносит из кладовых соленья, варенье, хватает тулупы, пиджаки, сапоги, валенки. Маркела не радовало, что запасливых сусликов грабят, ибо грабили их тоже суслики, только нерадивые однако ж, какие жадные до запасов! И их трудом руководство собирается кормить страну? "От кого ждете проку, вожди? Жестокие-то вы жестокие, а умственного расчета у вас нет! в сердцах восклицал мысленно Маркел, страдая: Не на что будет науке открывать великие силы". Как он и думал, накатило оскудение сел и деревень, преумножая количество тощих, костлявых обитателей. В тридцать третьем году, как в двадцать первом, кругом стали варить заболонь, купырь, лебеду, крапиву, сельские кладбища непомерно росли за счет умерших голодной смертью. Колхозные бригадиры гнали на работу и старых и больных, но лишь крепла нелюбовь между землей и колхозами. Неделяеву же отпускался щедрый паек, а дружба с главным лесничим лесхоза и вовсе баловала вкусным. Маркел не только принимал от него долю готовой добычи, но и сам ходил с ним на охоту, бельгийская двустволка "Баярд" шестнадцатого калибра обеспечивала пернатой дичью. Убивали с другом и кабанов, на чердаке у милиционера висели провяленные части туш. Благодаря дани, взятой с беглецов от раскулачивания, преобразился внутри дом. В большой с четырьмя окнами комнате вместо комода с зеркалом, перебравшегося в одну из новых комнат, встала дубовая желто-коричневатая горка. Ее верхнюю полку заняли фарфоровые рыжая лиса и белая уточка с вереницей утят, на полках ниже поблескивали хрустальные бокалы, рюмки, пузатый графинчик, еще ниже поместились стопками блюдца с голубой и золотой каемкой, разного размера стопки расписных тарелок, в самом низу нашло место блюдо для двухнедельного поросенка. Мысль купить горку и то, что в ней, подали хозяину Федосья, Поля и Потаповна. Маркел с Полей раз за разом ездили в Сорочинское на подводе, которую предоставлял председатель сельсовета, привозили облюбованные вещи. В угол большой комнаты поставили трюмо, у одного из окон небольшой лакированный письменный стол с одной тумбой. На нем принялся тикать будильник, редкая для села вещь, конструкция Б-4, самая новая, разработанная на 2-м Московском часовом заводе. Кровать покрыло одеяло из верблюжьей шерсти, в изголовье на одну пышную подушку встала торчком взбитая вторая, обе сверкали белизной накрахмаленных наволочек. Стену над кроватью украсил яркий ковер, на котором над овцами с ягнятами распластал крылья огромный ор?л. Второй ковер, толстый, с восточным орнаментом, стлался по полу от кровати до середины комнаты. Табуретки в ней были заменены венскими стульями. В двух других комнатах тоже появилось по ковру на стене и по коврику на полу; в той, где спали Виктория и Любовь, занял угол шифоньер с зеркалом. Комната, куда переместили комод, была отдана сыну Льву, она обрела письменный стол без тумбы с глобусом на нем, над столом прибили к стене полку, на которой заняли место "Букварь", "Арифметика", книжка с картинками "Дети подземелья" Владимира Короленко, несколько книг Горького их сам Маркел Николаевич почитывал. На подоконниках во всех комнатах Поля держала горшки с геранью и с алоэ. Потаповна по-прежнему жила в кухне. Во дворе жила в конуре лютая немецкая овчарка Терзай чепрачного окраса с желто-песочным подпалом и с черной спиной. Хозяин на ночь спускал Терзая с цепи. Поутру Неделяев отправлялся на службу в темно-синей форме с металлическим нагрудным знаком: на красном щите золотые серп и молот, расположенные крест-накрест, рукоятками вниз, обрамленные белым венком из колосьев, венок внизу завязан красной ленточкой с надписью "РСФСР". Название должности Неделяева теперь было: участковый инспектор сельской местности. Сидя у себя в кабинете, он принимал подростков-разведчиков очередного поколения, которые, как и их предшественники, тайком входили через лавку утильсырья. Инспектор узнавал, что свинарь заколол и унес из колхозного свинарника одного из новорожденных поросят, что колхозницы украдкой выкапывают в поле молодую картошку, а плотник, который должен подправить колхозный амбар, украл несколько досок. Неделяев с дотошностью разоблачал виновных, отчитываясь перед начальством за каждую возвращенную картофелину, за каждую доску, он прекрасно понимал, как сурово время, как можно поплатиться за неусердие в охране колхозного добра. Он получил молодую рослую лошадь, ездил на ней по подконтрольной ему местности и, благодаря осведомителям, ловил детей, которые воровали с колхозных полей колосья или приходили в коровник к матерям-дояркам тайком пить колхозное молоко. Придя со службы домой, сняв сапоги, галифе, китель, он мыл с мылом руки, лицо и в мягких домашних тапочках на войлоке, в легких сатиновых шароварах, в ситцевой рубашке садился в большой комнате за обеденный стол. Поля подавала густой мясной суп и частенько те самые блины трубочкой с жареным молотым мясом внутри, которые когда-то так полюбились мальчишке Маркелу в доме Даниловых. После блинов полагалась сладкая заедка. Маркел Николаевич поглядывал на горку, полную хрусталя и фарфора, на ковер над кроватью, бросал взгляд на свое отражение в трюмо здоровый отрастивший брюшко мужчина, чья шея раздалась шире головы. Его погреб, подполье, кладовые были полны запасов, и он не мог не понимать, что стал истинным сусликом, нагуливающим все больше жира. Раздражаясь из-за этого понимания, он говорил себе, что у него необыкновенно иное сознание, что ему, Маркелу Неделяеву, как, может быть, более никому в стране, открыто значение сил всемирного господства. "Я! я! я пишу о видах невероятного оружия!" исходил криком в его душе голос, отвечая зловредному: "Толстеющий суслик". Он спешил к письменному столу, брал карандаш и писал, писал, писал, опьяняясь гордостью от того, что открывает читателям. 62 Какой пухлой стала папка с рукописью! Как тяжелела от груза вмещающихся в нее событий! Главный герой произведения с командой своих людей на подводной лодке подплыл к берегу Британии, темной ночью лодка всплыла, и разведчики на надувных лодках добрались до суши. Им пришлось немало постараться, с блеском проявляя изворотливость, раз за разом обводя вокруг пальца британскую контрразведку, пока, наконец, они обнаружили в неусыпно охраняемой местности засекреченные военные заводы. Возвратившись на родину опять же, после приключений, от которых перехватывало дух, герой с помощниками привели в действие невиданное оружие, и в Британии над военными заводами раскалился воздух, воспламенилось все, что может гореть, бомбы, уже готовые и полуготовые, сколько их ни было, взорвались так, что от заводских зданий остались лишь пыль и пепел. А у героя и его команды уже другая цель. В самолете, летящем на большой высоте, они оставили под собой границу Германии, которой правят фашисты во главе с Гитлером. Спрыгнув с парашютами, разведчики принялись водить за нос германскую контрразведку, выведывая, где скрыты заводы, которые вырабатывают отравляющий газ. Заводы найдены. Запасы уже готового газа таковы, что можно умертвить треть населения СССР. Разведчики угнали германский самолет, вернулись на родину и посредством невероятного оружия вызвали на фашистской земле чудовищный смерч, который разметал и разбил все неисчислимое множество баллонов с заготовленным газом. Оставался еще страшный враг Америка, чьи хозяева, извечные дельцы, задумали, послав тучи самолетов бомбить Советский Союз, высадить затем войска на всем его тихоокеанском побережье. И вот главный герой книги и подчиненные ему ученые, инженеры, военные усаживаются на исполинский плот из стали, который отрывается от земли, поднимается ввысь за счет силы, открытой советской наукой, и летит над океаном к Америке. С плота виден внизу портовый город, видны огромные военные корабли, которых так много, что им тесно в гавани. Главный герой отдает приказ, и с летающей громадины на флотилию сыплются бомбы, низвергаются потоки всепожирающего огня. Затем плот-исполин опускается на сам город, дробит здания-небоскребы, расплющивает в лепешки автомобили, которые заполняют улицы. Неделяев описал как мог полно ужас титанической силы разрушения. В сельской школе в последнее время появилась пишущая машинка, одна из учительниц, беря на себя обязанности секретарши, печатала то, что требовалось. Маркел Николаевич поговорил с ней, и она, перепечатав рукопись, поблагодарила за оплату ответственного труда. Неделяев отправил книгу в Москву в Государственное Издательство Художественной Литературы (ГИХЛ). Ожидая ответа, он ел без всякого аппетита, парился в баньке один, без Поли. Настал день, когда, придя домой обедать, он взял из ее рук пакет, надорвал его и, не вынимая рукопись, извлек письмо. Не давая себе глядеть на него, пошел в уборную в крыле дома за коридором, уселся, стал читать. Письмо припекло его к гладкому настилу с отверстием. Страница была отведена примерам его малограмотности, после чего говорилось, что это "лишь малая толика огрехов, наполняющих рукопись". Ему советовали "повышать уровень образования, вообще работать над языком" и сообщали, что "в настоящем виде рукопись не представляет художественной ценности". В злобе и подавленности он мысленно вскричал: "Но что я описал, понятно каждому! А поправить, что не так, на то вам там зарплата идет!" Вернувшись в кухню, решил: "Сверху велят не пропускать ничего об оружии всемирной победы, какую секретность блюдут! Делается-таки оружие". Вывод должен был бы утешить, но не утешил. Необоримо желалось, чтобы появилась его книга о том, о чем еще не догадывается народ, чтобы все увидели, до каких тайн поднялся он, Маркел Неделяев. Не обойтись было без разговора с лесничим Борисовым. Тот, прочитав ответ издательства, выслушав соображения друга, помолчал с видом раздумья и предположил, что, возможно, сотрудник, читавший рукопись, человек неумный, потому прицепился к языку, а на главное, на то, о чем написано, не обратил должного внимания. Между возвратом рукописи и соблюдением тайны, о которой думает друг, связи может и не быть. Но Неделяеву хотелось, чтобы связь была. Узнав из "Правды" о начавшемся в Москве 19 января 1936 года суде над "Антисоветским объединенным троцкистско-зиновьевским центром", он искал что-либо намекающее на то, что подсудимые мешали работе над новым оружием или хотели выдать секрет капиталистам. Ничего не нашел. В "Правде" писали только, что подсудимые готовили убийства руководителей страны. Зато одарил Маркела Николаевича находкой второй московский процесс, который длился с 23 по 30 января 1937 года. Судили "Параллельный антисоветский троцкистский центр". Неделяев застыл в усмешке, читая и перечитывая, что антисоветчики связались с иностранными государствами для совместной борьбы против Страны Советов, "передавали секретные сведения". Вот оно! Готовится невероятное оружие, и, наверное, он, Маркел, попал в самую точку, описывая его виды. Ну, может, не до всех описанных видов дошли, открыли какой-то один. И не сумели сберечь тайну. "Передавали секретные сведения" это значит, что тайна оружия утекла к извечным дельцам. Досекретились хранители секретов! Даром вернули книгу! В негодовании Маркел Николаевич дал кулаком по расстеленной на столе газете. В июне этого же 1937 года судили антисоветскую троцкистскую военную организацию. Казалось бы, должно было что-то добавиться о выдаче секретов. Не добавилось. Подсудимых обвиняли в том, что они хотели захватить власть. Так, может, иностранцам были переданы какие-то другие секреты об оружии, но не титанической силы разрушения? Маркел Николаевич глубоко страдал. Он не мог жить без своей книги, и было бы лучше, если бы не шло никакой работы над средствами мирового господства. Тем более, что, если работа шла, ее тайна уже в руках иностранцев. "А книгу все равно не пропустят! ярился Неделяев. Не признают небось, что секрет уже ни хрена не стоит". Он по-прежнему сидел с карандашом над рукописью: в первую очередь поправил, как смог, фразы, на которые ему указали, и добавлял, добавлял, как летающий исполинский плот крушит своей чудовищной тяжестью второй, третий, четвертый города Америки. Отдал перепечатать написанное, послал рукопись в издательство "Советский писатель". Ему ее возвратили с письмом, почти таким, как из издательства ГИХЛ, перечислялись, с пометкой "выборочно", случаи языковой несообразности, среди них оказались две поправленные им фразы. Он опять поехал за советом к лесничему, тот сказал, что читал о подобных неудачах, которые выпадали писателям, даже вовсе не писавшим ни о каком новом оружии. Надо не расстраиваться, а добавлять в книгу больше и больше интересного и посылать в другие издательства. В конце июля 1938 года "Правда" стала сообщать о боях с японцами на советско-маньчжурской границе у озера Хасан, и Маркел Николаевич отправил своего героя и его команду разведчиков на самолете в Маньчжурию. Самолет попал под обстрел, загорелся описание борьбы за спасение заняло не одну и не две страницы. В конце концов герой и его люди спрыгнули с парашютами, приземлились между сопок и сумели ловко спрятаться в траве от японского конного патруля. После неимоверных усилий и жарких переделок им удалось нащупать скопление главных японских сил. Японцы рыскали повсюду, разведчики умело убивали их ножами, хитроумно ускользали от преследования, схватка сменяла схватку. Врагов была тьма тьмущая, героя с его командой окружили, но взять не могли до того стойко оборонялись разведчики. Тут в атаку на японцев пошли советские войска, и славная команда, устремившись им навстречу, вырвалась из окружения. Герой вернулся в свой штаб, отдал распоряжения и японская армия в Маньчжурии была уничтожена смерчами и неслыханным пожаром. Маркел Николаевич завершал описание кошмара, постигшего врагов, в мае 1939 года, когда в "Правде" стали появляться сообщения о боях с японцами в Монголии у реки Халхин-Гол. И тогда поднялся в небо давно этого ждавший стальной плот невообразимых размеров с разными сооружениями на нем. Управляющий им герой книги направил его в небо Японии и принялся крушить ее города. Рукопись была послана в издательство "Молодая гвардия". В письме, с которым она вернулась, автору указывали на "неудобоваримость языка", что было привычно. Еще сказано было о "скудности выразительных средств". И следовала фраза, которая поставила Неделяева в тупик: "Заимствование не добавляет рукописи художественной ценности". Лесничий, которому был нанесен визит, предположил, что сотруднику издательства показалось, будто то или иное в рукописи похоже на уже описанное в литературе. Маркел Николаевич расстегнул воротничок, который стал туг для его толстой шеи, повел головой: - Ни у какой литературы я ничего не занимал! Борисов тоном, исполненным сочувственного возмущения, сказал: - А ему взяло и показалось! - Что я тебе скажу проговорил страдающе Неделяев: В издательствах засели враги народа! 63 Он устроил дочерей и сына "на квартиры" в Бузулуке, чтобы они окончили городскую школу и могли поступить в вуз, привозил их домохозяевам дичь из неизменных даров лесничего. Учились дети отменно, каникулы проводили в родительском доме, и Поля, Федосья, Потаповна без удержу их баловали, а Маркел Николаевич спрашивал, что они проходили в школе об иностранных государствах и особенно о войнах. Читал сыну из своей книги то новое, что написал после последнего чтения. К этому времени керосиновую лампу с письменного стола изгнала электрическая под абажуром сероватого металла. В декабре 1939 года, во время советско-финской войны, Маркел Николаевич стал подвергать Финляндию смерчам, пожарам и налетам плота-исполина, делал он это и после того, как 13 марта 1940 года война завершилась. Он затягивал работу, чтобы не посылать книгу в издательство и уберечься от ответа, подобного полученным. Щадил себя. В летний отпуск, надев штатское, поехал в Челябинск проведать Сидора Быкова (бывшего Дементия Ялухина), который, по договору, прислал открытку с обратным адресом и был уведомлен письмом о посещении в выходной день. Перед тем как войти в подъезд, Неделяев извлек из нагрудного кармана часы "Кировские" в стальном корпусе с ремешком коричневой кожи, они показывали без десяти десять утра. На легкий стук дверь открыл Быков, поматеревший, неузнаваемо бесстрастный, молча впустил Маркела Николаевича в комнату. Тот, отметив, как скупо она обставлена, спросил: - Не женился? - Нет. Задавая вопросы, Неделяев узнал, что комнату Быков снимает, работает продавцом в магазине промышленных товаров. "И будешь врать, что на этой работе не разживешься?" изготовился съехидничать Маркел Николаевич. Оба сидели за пустым столом, и хозяин, на миг чуть сузив зоркие холодные глаза, сказал: - Я приглашаю вас в ресторан. Гость такого не ожидал. - Время раннее - Он уже открыт, пояснил Быков. В ресторане за столиком проговорил, напрягая рот, словно преодолевал зевоту: - Мясного вы дома наелись, хочу рыбное заказать. - Давай. Они съели под водку по тарелке стерляжьей ухи, по порции жареной нельмы. Быков с видом привычки рассчитался с официантом, дав на чай и, когда тот отошел, протянул счет Неделяеву: - Вам на память. Тот помедлил в мысли: "Ты был не сусликом, а хорем, а казаться хочешь орликом". Взял бумажку, сунул в карман. На выходе Быков демонстративно окинул взглядом серый пиджак Неделяева, обронил: - Я вам костюм подберу. Повел Маркела Николаевича в универмаг, помог примерить несколько костюмов, остановился на бостоновом темно-синем: - Этот будет вам хорош. Заплатив за него, вложил Неделяеву в руку пачечку кредиток: - За дорогу. Денег оказалось в два раза больше, чем требовалось, чтобы доехать с пересадкой из Сорочинского в Челябинск и обратно в купейном вагоне. "Сознает с душой, что я для него сделал", подумал Маркел Николаевич о непростом человеке, попрощался с ним без лишних слов и, переночевав в гостинице, вернулся домой. Заглядывая в будущий год, сказал себе: "В следующий отпуск надену новый костюм и поеду в Москву, похожу по столице". Не пришлось. Известие о войне грянуло раньше выбранного для отпуска времени. Неделяев получил бронь как нужный на своей должности человек. 64 Августовским тихим утром он отпер свой кабинет в приземистом кирпичном строении и только отдернул оконную занавеску, из смежного помещения постучался мальчик-осведомитель, пройдя, как было заведено, через лавку по приему утильсырья. - У Батынковых сын под койкой прячется, чтобы на войну не идти. Мальчик узнал от своей сестры то, что ей шепнула подружка одиннадцати лет, младшая в семье Батынковых. Ее брата проводили на войну, да он вскоре ночью вернулся, ему устроили место под кроватью, и он там лежит, когда кто-то может прийти в дом. Неделяев немедля пошел к одному, ко второму пожилому коммунисту из тех, которые были готовы услужить власти, если это не обременительно. Объяснив им, что нужно сделать, отчего оба захихикали, направился с ними в дом Батынковых. Открыла им хозяйка, которую застали за стиркой, ее руки были в мыле. Смотрела она со страхом, но так могло быть просто потому, что пришел Неделяев. Он небрежно спросил: - Где твои? Батынкова ответила, что муж на колхозном току, а дочка в школе. - Тыквы у вас с огорода воруют? Хозяйка от неожиданности вопроса растерянно заморгала. - Нет - Ко мне жалобы идут, что кто-то с огородов крадет тыквы, сообщил милиционер и, глядя на бабу так, будто подозревает ее в кражах, добавил: Мы проверяем С видом основательности он осмотрел кухню, затем вместе со спутниками прошел в комнату, где стояли супружеская кровать и койка дочки. За этой комнатой находилась вторая, поменьше, кровать здесь была покрыта до пола серым грубой шерсти одеялом. Трое пришельцев потоптались тут, словно не зная, что бы такое сделать, милиционер вышел первым со словами: - Поймаем воров! В сенях он повернулся к провожавшей пришельцев хозяйке, взялся за кобуру, прошипел: - Тш-шшш Баба в ужасе прижала к груди мокрые руки. Меж тем спутники Неделяева сошли с крыльца, стуча сапогами, и удалялись, разговаривая, донеслось: - Дети, должно, по огородам лазают Милиционер держал указательный палец у рта, свирепым взглядом приказывая хозяйке молчать. Минуты через три из глубины дома послышалось тихое: - Проводила? У бабы исказилось лицо, она беззвучно зарыдала. Неделяев с наганом в руке вернулся к кровати под серым одеялом, снаружи накатился топот прибежали назад два коммуниста. Маркел Николаевич кивнул им, они сдернули одеяло с кровати, и один, заглядывая под нее, выговорил, перебарывая смех: - Задохнулся, чай? Вылез парень, встал на ноги, при виде нагана поднял руки. И вдруг в несомненной искренности будто взмолился: - Не воровал я тыквы ни у кого! -Га-га-га-ааа!!! взорвалась комната хохотом, от которого зазвенели оконные стекла. Спутники Неделяева держались за животы, лица покраснели, у одного выкатилась слезинка. Маркел Николаевич первым перестал хохотать, сказал парню: - Не воровал тыквы, говоришь? - Нет! - Ну, если не воровал произнес Неделяев простодушно, поглядел на помощников, и те вновь зашлись ржанием. Когда они умолкли, милиционер с невинным видом спросил пойманного: - Ничего другого ты не делал? Тот стоял, старательно держа руки поднятыми, и, казалось, всецело сосредоточился на том, чтобы держать их как можно прямее. Неделяев слегка двинул рукой с наганом и вдруг отчеканил: - Статья сто девяносто третья Уголовного кодекса. За дезертирство расстрел с конфискацией имущества! Руки парня раскинулись в стороны, он вновь их поднял, они не слушались, опускалась то одна, то другая. Милиционер зашел ему за спину, свободной левой рукой схватил за ворот рубахи, с силой толкнул вперед: - Пошел! Будь на месте Неделяева кто-то другой, он, войдя в дом, просто-напросто приказал бы убрать с кровати одеяло, спущенное до пола, и арестовал бы дезертира. Но Маркел Николаевич, человек с полетом мысли, придумал про кражу тыкв и, к восторгу своих помощников, "сыграл представление", о котором те будут долго и смачно рассказывать. Пойманного доставили на подводе в районный центр, там Неделяеву велели арестовать и привезти отца и мать дезертира, их будут судить за укрывательство. Хозяйство, все имущество вскоре передали в собственность колхоза, дочку Батынковых одиннадцати лет взяли к себе родственники. 65 О войне народ в селе говорил осторожно: не было слышно ничего хорошего. В номере "Правды" за 13 октября Неделяев зацепился за заявление ученого по фамилии Капица о том, сколько сотворено таких-то и таких особо сильных взрывчатых веществ, и говорилось: "последние годы открыли еще новые возможности это использование внутриатомной энергии. Теоретические подсчеты показывают, что если современная мощная бомба может, например, уничтожить целый квартал, то атомная бомба, даже небольшого размера, если она осуществима, могла бы уничтожить крупный столичный город с несколькими миллионами населения". Маркел Николаевич издал "кхе" и повторил про себя: "Если она осуществима". И когда это будет известно? Покамест известно стало, что "после тяжелых боев на подступах к Москве оставлен город Калинин". Дни укорачивались и мрачнели, накатил ранний холод. Неделяев в кабинете у топящейся печки выслушал нового сексота-малолетку. Тот рассказал, что у одинокой бабки, живущей на окраине села, пустовал хлев. Ребятня с лета прокрадывалась в него, играя в разведчиков. Но вчера на двери хлева повис большой замок. Не спрятала там что-нибудь хозяйка? Маркел Николаевич отворил печную дверцу, сунул внутрь полено, сказав мальцу: - Ты грейся. И добавил о хозяйке: А если она просто не хочет, чтобы вы в ее хлев залезали? Маленький сексот вздохнул, согласился, что и это может быть. - Или какая-то родня привезла ей овцу или поросенка проговорил неспешно инспектор сельской местности, уселся за стол. Ты издали незаметно последи, не носит бабка корм, воду в хлев. Если там овца, то должны были привезти и сено. Бабка должна возиться в хлеву. Через два дня юный разведчик доложил, что издали следил за двором бабки в разное время, она ни разу не ходила в хлев. Маркел Николаевич, напустив на себя хитрое выражение, произнес: - А теперь я проверю твое подозрение. Подползла дождливая ночь, и Неделяев в непромокаемом плаще отправился к жилью старушки, из-за изгороди пригляделся и заметил, что из щелей закрытых ставней пробивается свет. Прокрался в калитку, пригибаясь до земли, достиг хлева, потрогал замок на двери, стал прислушиваться. Не похоже, чтобы в хлеву было живое существо. Рядом стоял дровяной сарай, тоже запертый. Из трубы над домиком старушки несло дымом. "Дров хватает!" отпечаталось в уме, вызывая вопрос откуда у бабушки в достатке дрова? Он под равномерным холодным дождем подобрался к окну, прижался к ставню мокрым ухом, застыл. Через несколько минут ожидания уловил мужской голос. Сказанного не разобрал, но голос был явно мужской. Маркел Николаевич возвратился в уют своего дома в приятном возбуждении и, хотя недавно поужинал, велел Поле, которая с привычной поспешностью встала с постели, разогреть отбивные из лосятины с поджаренными луком и чесноком. При электрическом свете он трапезничал в большой комнате с ее коврами на стене и на полу, с горкой, наполненной дорогой посудой: наслаждался надежностью своего сытного теплого мирка, особенно радующего, когда снаружи царит черная ночь с нескончаемым дождем. Невольно представлялось, как под трассирующими очередями лежат в поле или сидят в окопах, которые протянулись на сотни километров, людские массы, нестерпимо желая избавления от угрозы смерти, мечтая о доме. Он лег в согретую Полей постель, сладко поспал и поднялся с мыслью, которая занимала перед сном: один или несколько дезертиров прячутся у старушки? нет ли оружия? Зная, что добыча никуда не уйдет из убежища, он позавтракал, попил чаю и только тогда пошел вызывать из райцентра подмогу. К двору бабки подходили вчетвером, один из приехавших милиционеров прихрамывал. Неделяев спросил его: - По ранению с фронта? - Тот помолчал, неохотно ответил: - Ревматизм. Маркел Николаевич кивком указал сотруднику на домик, а двум другим велел караулить хлев. Хозяйка, увидев гостей в окно, приотворила дверь, не дожидаясь стука. Одетая в тряпье, морщинистая, сказала громким сиплым голосом: - Одна, как перст одна! В домишке было пусто. Неделяев хотел поиграться, подкидывая старой каверзные вопросы, но пришедший с ним милиционер опередил, сорвав представление: - Бабушка, в ваши годы и в тюрьму? Лучше признайтесь сразу. Старая вытерла задрожавший рот тыльной стороной ладони. - Я про них плохого не знаю. Захотели в хлеву дневать, я пустила. Мешок муки дали. Картошку, сало им приносят, при них и я кормлюсь - Дрова? ввернул Маркел Николаевич. - И дрова ихняя родня привезла. Пришедший с Неделяевым сказал хозяйке: - Дайте ключ и будьте тут. - Товарищ, злобновато произнес Маркел Николаевич, это дело я веду! И я попросил бы он со значением умолк. Взяв у старушки ключ, быстро пошел к хлеву, прихрамывающий милиционер двинулся следом. Двое коллег у хлева держали в руках наганы, заметно нервничали. Неделяев, встав поодаль от двери, крикнул: - Эй, внутри! и раздельно произнес: При попытке сопротивления стреляем! Подождав, отпер и снял замок, распахнул дверь. В хлеву на соломе сидели два парня в тулупах, из угла потянуло испражнениями, там стоял ушат, служивший парашей. В другой стороне стояло ведро с водой. - И долго так-то прожить собирались? спросил милиционер, страдающий ревматизмом. Один из парней с готовностью, будто о чем-то, за что его похвалят, доложил: - Мы хотели глубокий погреб выкопать, с отдушиной! и добавил: На зиму. - А ну встали! крикнул Неделяев парням, которые лишь после этого поднялись на ноги. Прокурору не забудьте сказать, какой глубины погреб хотели рыть. Арестованных отвели в домик, где Маркел Николаевич учинил допрос им и старушке, и выяснилось, что парни жители ближней деревни. Родители того и другого, не дожидаясь, когда сыновей призовут, стали думать, как их укрыть, прознали про хозяйку домишки и хлева в Саврухе. Кто будет здесь у чужой бабки искать молодцов? Она согласилась на договор, суливший ей еду досыта и тепло в жилье во всю долгую зиму. Парни устроились в хлеву, откуда на ночь уходили в домик отогреться, поесть. Их увезли в районный центр вместе с бабушкой, которой не суждено было избежать тюрьмы и вернуться. 66 Зима покрывала край снегом слой за слоем, точно так же как время множило слои происшедшего. Маркел Николаевич ехал верхом из Саврухи в соседний колхоз, вверенный его заботам о порядке, дышал свежестью снег, по которому ступала лошадь, но как ему суждено было растаять, не растает ли и представление о несусветном оружии всемирного господства? Знание о нем, когда-то взяв Неделяева за живое, возвышало его в собственных глазах, оно помогало переносить страх смерти на войне, оно было светлым бликом в повседневности, в которой Неделяев добывал себе вкусное и удобное. Заветное чарующее знание вдохновляло правом гордиться собой, приобщенным к нему. На что ни оглянись, всюду оно было с ним, питая силой уверенно идти по жизни. Он мужал, хлебал забористую похлебку войны, пятнал себя кровью, блюл выгоду, служа и выслуживаясь, обрастал мясом, начал стареть, а впереди все поджидала, дразнила, мучила, но никак не желала воплотиться в явь невиданная титаническая сила сокрушения всех врагов. Вот на СССР напал враг, дошел до Москвы, едва не захватил ее, а никакое неслыханное оружие не дало о себе знать. Не оказалось его ни у Германии, ни у других стран, схватившихся в войне: Америки, Англии, Японии. Сердце Маркела Николаевича обжигалось холодом уж не сказку ли рассказывал незабвенный Лев Павлович Москанин? Шла шагом лошадь, нависало серое немое небо, все ближе была деревня, в которой там и сям выступали заснеженными горками соломенные крыши, в покосившихся заборах не хватало досок, сквозили прорехами плетни. При виде всего этого обыкновенного, простого, привычного не чем, как детской сказкой показалась возможность вызвать чудовищный смерч, создать летающую громадину из стали. В отчаянной душевной боли оттого, что у него пропадает его вера, Маркел Николаевич собрал все силы воображения и представил над деревней слепящий, от края до края неба сполох, от которого вспыхнули крыши, пламя слизнуло все строения, заборы, плетни, колодезные срубы, зимние голые деревья, кусты. Воображенное потрясло своей ясностью, сидящий на спокойной лошади Неделяев в мороз вдруг вспотел. Спустя минуту его зазнобило, понукая лошадь, он миновал околицу, поехал меж дворов с их серыми постройками, сугробами, поленницами. Его ждало дело о краже корма для колхозных овец. В правлении колхоза его хорошо знали, предложили, что было весьма кстати, чаю, по военному времени, конечно, без сахара; обед, не суливший ничего, кроме вареной картошки, был отложен. Маркела Николаевича проводили в овчарню, показали сарай с заготовленным луговым сеном, с овсяной, ячменной, просяной, гороховой соломой, погреб с корнеплодами. Сейчас, когда царил лозунг "Все для фронта, все для победы!", тем, кто кормил огромную армию, оставалась самая малость, на счету была каждая морковка. А тут на днях в погребе заметно убавилось кормовой свеклы и моркови. Маркел Николаевич отвел в сторону скотницу, которая первой заметила убыль, спросил доверительно: - Кто из ваших мог унести? Женщина убежденно сказала: - И захочешь не унесешь! будто взвешивая что-то на задубевших от работы черных, с потрескавшейся кожей, руках, объяснила: Мы друг у дружки на глазах, отсюда уходим вместе. Как мешок корма унести, чтоб не заметили? Неделяев, промолчав, затеял ходить по овчарне, оглядывая корыта кормушек, наслушался блеяния овец, вышел в загон под открытым небом, где овцы выгуливались. Рядом с милиционером держался сторож, пожилой мужик, ступающий мелкими шагами. - Я караулю, как оно следовает, повторил он в который раз. Неделяев, знавший, что замок на погребе цел, сбоку глянул в лицо мужика, заросшее седой густой щетиной: - Значит, ночью залезть не могли? - Никак нет! Я без отлучки хожу, слежу, даром свой хлеб не ем! с чувством проговорил сторож. Маркел Николаевич посмотрел на нескольких скотниц, что стояли в стороне, и словно не вынес мучительной загадки, высказался: - Но ведь кто-то же залез Сторож, стараясь, чтобы женщины не услышали, тихо сказал, заглядывая в глаза милиционеру: - Могли сговориться в кормушку все не класть, свою долю под одежей припрятать. Неделяев, разумеется, сам предполагал подобное, подсказку же сторожа счел неслучайной. - Сговориться могли? повторил громко, будто подхватывая поданную ему мысль. Тут же подошла скотница, только что говорившая с Неделяевым, бросила в лицо мужику: - Бесстыжие твои слова! обернулась к подругам, потрясая руками: Какие тут на нас поклепы! Бабы взялись стыдить сторожа, каждая заявила, что у нее нет своих овец. - А сама свеклу да морковь в рот не возьмешь? кинул мужик, для большей язвительности кривя губы и вертя головой. - А у тебя есть овцы? спросил его Неделяев. Сторож вздохнул. - Есть четыре овечки. Кормлю их сеном, соломой, с лета веников заготовил. - Только этим и кормишь? сронил вскользь Неделяев. - Только этим. - Пойдем! властно сказал Маркел Николаевич и вместе с колхозниками, которые проводили его из правления до овчарни, направился к двору сторожа. В сарае, куда свет пасмурного дня точился сквозь высоко расположенные окошки, четыре овцы блеянием приветствовали пришедших. Хозяин подошел к дощатому борту, показывая за ним приготовленное для кормежки: - Сено у меня не с болотных лугов, не кислое, а полынное. Из овцы выгоняет глисту. Вот солома яровой пшенички. А это те самые веники липа, акация, береза - Хозяйственный ты мужичок, заботливый, одобрительно сказал Маркел Николаевич, нашел взглядом вилы, взял их, через борт поддел большой ворох сена. Под ним обнаружились клубни кормовой свеклы, морковь. Оказались корнеплоды и под соломой, и под вениками из молодых древесных побегов. Сторож согнулся вперед, засопел и вдруг вскинулся со сдавленным возгласом: - Мой овощ! С моего огорода! Маркел Николаевич проговорил невозмутимо: - Ты при людях сказал, что своих овец кормишь только сеном, соломой и веточным кормом веники, мол, заготовил. Люди подтвердят. Сторож ответил порывисто почему-то шепотом: - Да побоялся я, вы подумаете, что я унес корм. А я не уносил! Неделяев сказал с выражением скуки: - Ищешь дурее себя? Мужик сорвал и надел шапку, сдвинул ее на затылок и вдруг вскричал: - А он меченый колхозный корм? Докажите, что это не с моего огорода! Маркел Николаевич приложился кулаком к его носу мужик болезненно мыкнул, прижал к лицу пятерню, меж пальцев потекла кровь. По распоряжению Неделяева, его отвели в сторожку, где заперли и должны были посменно караулить, пока за ним не приедут из районного центра. Милиционер записал показания скотниц, велел им "поставить подписи", после чего закусил взятой из дома снедью и уехал к себе в Савруху. 67 "Правда" печатала сводки о тяжелой обстановке, которая создалась к середине февраля в районе Вязьмы, и о военно-воздушной операции. Десантники были сброшены в ночное время западнее Юхнова с целью перерезать Варшавское шоссе, они, несмотря на ожесточенное сопротивление врага, прошли десятки километров и достигли указанного им рубежа. Было неясно, считать ли это победой. Об освобождении Вязьмы от немцев не сообщалось. Неделяев, читавший газету дома вечером, представил ночь, полную яркую луну, мелькающие в ее свете самолеты, а пониже во множестве купола парашютов. Представились немецкие пехотинцы, которые стремятся окружить место, где приземляются десантники, к нему движутся и фашистские танки, враги полны решимости уничтожить десант. Маркел Николаевич мысленно улыбнулся: а что если бы немцы увидели в небе не самолеты, не парашютистов, а озаряемое луной нечто невероятных размеров, откуда раскидываются и шарят по земле слепящие лучи прожекторов? Он, сидя за письменным столом при настольной лампе, достал из ящика толстую папку с рукописью, принялся описывать панику немцев. Спать лег поздно, а спозаранок его разбудил лай овчарки во дворе. Маркел Николаевич, зевая, вышел из комнаты, надел полушубок, выглянул из сеней. Сыпал снег, кто-то стоявший за калиткой крикнул: - Товарищ инспектор! Вас надо срочно, председатель зовет. Неделяев узнал голос знакомого колхозника, сипло после сна выкрикнул: - Что такое? - Грабеж случился! Маркел Николаевич быстро оделся по форме и, при кобуре с наганом, вышел к ожидавшему на улице человеку. В иззябших сумерках проглядывала мутная заря. Продрогший топтавшийся колхозник был нездоров, звучно дышал. Неделяев узнал, что ночью из колхозного стойла увели годовалого бычка, перед этим ударив по голове сторожиху. - Как замок открыли? спросил милиционер. - Сорвали. - Что с ее ружьем? - Не взяли, сказал колхозник, прокашлявшись. Под отвесно падавшей снежной крупой двое торопливо пошли через тихое село. Неделяев спросил на ходу: - Сторожиха мертва? - Вроде нет, ответил спутник и перевел дух, как нашли, лежала без памяти. Было все так же сумрачно, когда впереди стали видны фигуры около коровника и примыкавшего к нему стойла, где держали бычков. Навстречу подходившим заспешили несколько человек, впереди председатель колхоза Александров, нестарый получивший бронь коммунист, выходец из недалекой деревни, который удостоился должности в Саврухе благодаря тому, что весьма поусердствовал при раскулачивании. Он обратился к Неделяеву по имени-отчеству, начал: - Доярки пришли, а сторожиха лежит на снегу, у стойла двери открыты, три бычка вышли. Доярки их обратно загнали, Сараскину, сторожиху, перенесли в коровник на сено, одна побежала меня звать, другая врачиху Председатель добавил, что доярки стали считать бычков в стойле и не досчитались одного годовалого. Неделяев помолчал с недвижным строгим лицом, как бы давая оценку услышанному, и задал вопрос: - Так кто увидел сторожиху? Приблизились несколько колхозниц, он спросил, где и как она лежала и где было ружье. Ему указали место возле угла стойла. - Была на спине, а ружье под ней, сказала доярка. Мы как ее нести, ремень с ружьем с нее сняли. Вот оно лежит. Его почти засыпало снегом. Было очевидно, что злоумышленники его не тронули, раз оно оказалось на ремне под спиной сторожихи. Неделяев наклонился, поднял его: охотничью одностволку двадцатого калибра под бумажную гильзу. Доярка показала рукой: - Вот тут кровь увидали, где была голова Сараскиной. Уж снегом занесло. Неделяев, переломив одностволку, убедившись, что патрон в стволе, отдал ее молча глядевшему Александрову, пошел к стойлу. Его двухстворчатую дверь запирали навесным замком и закладывали снаружи перекладиной, чтобы изнутри бычки не вышибли створки. Милиционер осмотрел их. Они были сколочены из поперечных досок. Выдернутая из пазов перекладина лежала в двух шагах, почти засыпанная снегом. Из правой створки доска, к которой крепилась проушина для замка, была выломана, отчего замок стал бесполезен. Неделяев постучал костяшками пальцев по створке, повернул голову к председателю: - Вогнали в щель между досками лезвие топора, скорее всего, или стамеску - Да это понятно, сказал с долей раздражения Александров. - Доска держалась на соплях! Дверь негодна! повысил голос Маркел Николаевич и ударил по створке ладонью. Председатель глянул на него исподлобья, произнес тоном внушения: - Не хватает рабочих рук, материала, тех же шурупов, гвоздей. "На войну списываешь, а до войны дверь не такая же самая была?" хотел сказать, но смолчал Неделяев. Не к чему вызывать на себя злобу. Лучше написать докладную наверх, почему, мол, председатель не позаботился, чтобы дверь колхозного стойла была сработана надежно, а потом и вовсе довел до того, что она пришла в недопустимую ветхость. Он пошел в коровник посмотреть сторожиху Сараскину. Она в тулупе, в шапке-ушанке лежала на спине на ворохах сена, стоявшая рядом доярка, увидев милиционера, подняла с пола фонарь, освещая лицо лежащей с полузакрытыми глазами. Неделяев наклонился над ней, раздельно, с нарочитой ясностью выговорил: - Узнаешь меня? - Чуть жива прошептала Сараскина. - Кто тебя ударил? Глаза бабы закрылись, затем веки немного приподнялись. - Не видала я, сзади было - Что было? спросил Неделяев участливо, наклоняясь еще ниже. Лежащая с усилием прошептала: - Потухло в глазах больно как! плохо мне - Но кого-то ты видела? - Не учуяла только, что меня несут. - Вспомни, просяще сказал Неделяев, до того, как в глазах потухло, что было? Сторожиха не отвечала, и он нажал: - Ну?! Сараскина едва слышно произнесла: - Никого не было. Маркел Николаевич позвал доярок, которые нашли сторожиху на снегу, спросил, не заметили ли каких-нибудь следов. Ему отвечали: какие следы в снегопад? В это время в коровник вошла женщина-врач в шубе, взглянула на милиционера, на освещаемую фонарем Сараскину и расстояние в десяток метров пробежала во весь дух. Встав коленями на сено, она сняла со сторожихи шапку: волосы на темени слиплись от крови, она уже подсохла. Врач ощупала голову, повернулась к Неделяеву: - Череп цел, но вероятна трещина. Шапка, волосы смягчили удар, но он был очень сильный. Очевидно сотрясение мозга. - Похоже на удар обухом топора? - Похоже, согласилась врач. Александров велел отвезти раненую домой, врач села в сани подле нее, сказав, что окажет необходимую помощь в домашних условиях. Сараскина жила одна, неженатый сын был на фронте. 68 Развиднелось. Утро глядело тускло, укутав восток облаками; снегопад выдохся. Неделяев и председатель колхоза, возвращаясь к стойлу, увидели Каргина, чью должность мало кто из колхозников назвал бы полно и правильно: "Бригадир постоянной производственной бригады". Каргин изучающе рассматривал выломанную из правой дверной створки доску с проушиной для замка, доска висела вдоль левой створки, держась благодаря замку, соединявшему проушины. - Здравия желаю, сказал бригадир подошедшим. Ему было чуток за пятьдесят, повыше среднего роста, он носил малахай с завязанными наверху ушами сдвинутым на ухо, так что над другим ухом круглились черные, тронутые сединой кудри. Явно довольный своей внешностью, он аккуратно брился, любил пошутить с девушками. - Будете вызывать следователя? обратился к Неделяеву с миной сугубой серьезности, тот не счел нужным ответить, и бригадир добавил: Отпечатки пальцев поискать наверно, замок трогали и, может, там остались, он показал рукой на лежащую в снегу перекладину. "Глядите, мол, какой я знающий", подумал о нем Маркел Николаевич, уверенный, что никто не приедет искать отпечатки пальцев. Да они наверняка не сохранились, если и были. Чтобы поставить Каргина на место, спросил, глядя в его молодые черные глаза: - Ты не трогал замок? - Зачем мне его трогать? И так видно, что целый, не отпертый, Каргин не отвел взгляда. Неделяев вошел в стойло с бычками, дабы его обследовать: не оставили преступники какого-нибудь следа или предмета? Бригадир за спиной сказал: - Забыли мы и помнить про банды, а вот нате вам появилась! Маркел Николаевич быстро повернулся к нему: - Банд в моем районе нет! - А кто же это сделал, как не банда? произнес Каргин с расстановкой. Прячутся поблизости или мимо села проходили угнали бычка на пропитание. Неделяев хотел сказать, что банда забрала бы ружье сторожихи, но подумал не к чему вдаваться в рассуждения с самоуверенным мужиком. К тому же тот мог возразить если банда вооружена, зачем ей с собой лишнее таскать? Не ответив, занялся осмотром стойла. Председатель колхоза и бригадир ушли по делам. Не найдя ничего, ушел и Маркел Николаевич. По дороге к своей резиденции, делившей здание с лавкой по приему утильсырья, завернул в школу, с улыбкой поздоровался в учительской со знакомой учительницей и со словами: - Как тут у нас дисциплина? ступил в класс, посмеиваясь. Не озоруем? Я за всем слежу. Он неприметно обменялся взглядом с одним из разведчиков-мальчишек, преподнес ученикам истину, как важно послушание, и, уходя, пожелал им побольше отличных отметок. После занятий разведчик оказался в кабинете инспектора, сдернул с головы шапку, принялся обеими руками разминать ее в безудержном любопытстве зачем вызван. Неделяев опирался правым локтем о стол, держа меж пальцев карандаш. - У бригадира Каргина, кажется, внучка в школу ходит? Мальчишка завел кверху глаза, припоминая. - В третьем классе она. Маркел Николаевич кивнул с видом удовлетворения. - Надо узнать, о чем Каргины говорят дома. Найди мальчика или девочку, с кем внучка Каргина могла бы разговориться. Он отпер ящик стола, где приберегал сладости для разведчиков, выбрал три конфеты и одну за другой отдал юному сексоту: - Это тебе, это тому или той, кто найдет подход к внучке, а это самой внучке для подхода. Мальчишка спрятал конфеты в карман, потупился, услышав угрожающее: - Чтобы честно! Я проверю! Через два дня Неделяеву были предоставлены сведения. Катька, как звали внучку Каргина, рассказала, что бабушка часто ругается с дедом, кричит на него: - Снова ходил к Гордюхиной! Нам самим еды не хватает, а ты ей сало понес! Крышу у нее на хлеву починяешь, а у нас чинить нечего?! Разведчик улыбнулся. - Катька сказала бабушка крикнула деду: "Докобеляешься, кобель!" Мальчишка с лукавым блеском в глазах повторил слово, раззадорившее интерес: - Докобеляешься! Неделяева заинтересовали другие слова: "Крышу у нее на хлеву починяешь". Гордюхина, молодка, проводившая мужа на войну, жила в доме одна с маленьким сыном, и Маркел Николаевич, предполагавший поубавить ее тоску по мужниным ласкам, сейчас ругнул себя: "Прособирался, что опередили!" Он дал теще Федосье задание вызнать, какой скот в хлеву у Гордюхиной, и на другой день за ужином услышал: соседи, мол, говорят, что с мужем держали разную скотину, а теперь остались только коза и бычок. Маркел Николаевич в задумчивости окончил трапезу, оделся, вышел в тишину вечера, вдохнул сырого принесшего потепление ветерка и по липкому снегу зашагал к Зинаиде Гордюхиной. Во дворе мальчик лет четырех в шубке, бросив под ноги варежки, лепил снежок. Молодая мать в серой стеганке шла через двор с ведрами и встала, завидев за голым кустарником на улице Неделяева, словно почувствовала, что он идет к ней. Их взгляды встретились, когда он открывал калитку. Хозяйка опустила ведра на снег, широко улыбнулась, в то время как поздний гость приближался, тоже улыбаясь. - Вечерний корм, сказал он тоном уважения к хозяйским заботам женщины, заглянул в ведра, полные влажной смеси мелко нарезанных сена и соломы. Наклонился, запустил руку в ведро, похвалил: Кипяточком пропарила и дала остыть. - Пойдемте в дом произнесла Гордюхина с чувственной ноткой и чуток подалась к нему. - Сперва помогу корм отнести, он взялся за дужку ведра, подхватил его, направился к хлеву. Хозяйка тут же обогнала услужливого гостя, заступила ему дорогу. - Ну зачем вам? настойчиво глядя ему в глаза, с жарком выдохнула: Идемте в дом!.. - Сделаем по порядку. А то за делом буду думать, что скотина не кормлена, рассудительно сказал Маркел Николаевич, отстранил молодку, решительно подошел к двери хлева, дернул ее, вгляделся в полутьму. Хозяйка стояла позади, замерев, и, когда Неделяев обернулся к ней, тоненько застонала. Он произнес с издевательской радостью: - Второй бычок прибавился! Она рванулась к нему, попыталась обнять, горячечно-жадно шепча: - Слаще меда буду! съешьте меня всю! - При сынишке! прикрикнул Маркел Николаевич с возмущением честного человека, с силой оттолкнул ее. - Ублажу!.. упрямо выметнула она, вновь кинулась к нему, стремясь прижаться. Он отбросил ее так, что она чуть устояла на ногах, мальчик подбежал к ней, крича: - Мамочка! - Кончай сцену! резко приказал ей Неделяев, извлек из кобуры наган, неторопливо сунул его в карман шинели, сказал хладнокровно: Одно только тебе поможет выложи все о Каргине! Она, не замечая плачущего мальчика, заговорила, часто дыша: - Ночью стучится бычка тебе привел я говорю не надо мне! а он пристал, как банный лист к жопе! Так за горло и взял - Отведи сынка в дом и идем со мной к председателю. Там все-все расскажешь! распорядился Маркел Николаевич. 69 Правление скудно освещала лампочка, свисавшая с потолка над столом, за ним сидел председатель колхоза в пиджаке, под которым была видна суконная рубашка, застегнутая пуговичками на горле. Он слушал присевшего на табуретку слева счетовода, тот докладывал о начисленных колхозникам трудоднях. Справа от Александрова занимал место Каргин, лицо которого говорило, будто он весь обратился в слух и делает в уме некие подсчеты. В комнате были еще два члена правления, сидели, куря, на табуретках ближе к печке, испускавшей свет из-за раскаленной чугунной дверцы. Вошедший Неделяев посторонился, пропустил вперед Гордюхину, рукой толкая ее в прикрытый стеганкой зад, и мрачно обратился к председателю: - Нашелся бычок! - Где? вырвалось у Александрова, глаза его заходили, поочередно впиваясь в милиционера и в женщину. - У нее в хлеву! сказав это, Маркел Николаевич вынул из кармана шинели наган. Держа его в полусогнутой руке, пристально смотрел на Каргина, который напряженно выпрямился за столом. Миг-другой накуренную комнату распирала тишина. Александров, растерянно глядевший на револьвер, двинул головой, сказал Гордюхиной: - Как так у тебя в хлеву? Она выбросила вперед руку, целя пальцем в бригадира, пересилила рыдание, крикнула яростно: - Он привел! и стала голосить. - Успокойся! велел ей Неделяев. Рассказывай! - Стучится ночью, я выглянула, а он бычка привел тебе, начала она срывающимся на крик голосом, обращаясь к председателю. Я говорю откуда? не надо мне! А он заставил отвести в хлев - Врет! рявкнул Каргин, вскочил из-за стола. Кто-то другой ей привел! Гордюхина взвизгнула вот-вот кинется на мужика, впустит ногти в лицо. - Ты привел! - Докажи! крикнул бригадир, пригнулся, готовый броситься навстречу, его лицо в свете лампы стало темным от прилива крови. Неделяев направил ствол нагана ему в грудь: - Сядь! Тот подчинился, по лицу побежали капли пота. - Где ты был в ночь взлома стойла? - Дома я был! выговорил Каргин, уставясь в дуло револьвера. - Так! рубнул Неделяев, опустил наган. С кем ты живешь? Бригадир вымученно ответил: - С женой, с дочерью и внучкой. Маркел Николаевич произнес размеренно и едко: - Когда прибудут оперативники, скажут твоим жене и дочери про лагерный срок за ложные показания, подтвердят они, что ты в ту ночь был дома? Неуж твоя дочь о своей дочке не подумает? Каргин сидел за столом как в забытьи. Неделяев вложил наган в кобуру, сказал председателю: - Молчит! Вот вам и ответ. Александров скосил глаза на Каргина, проговорил, выказывая всю полноту презрения: - Отойди не здесь твое место! Тот встал, ему было велено взять табуретку и сесть в угол. Неделяев поставил табурет для себя у входа, чтобы видеть бригадира, председателя и Гордюхину, сел, обратился к ней: - У вас происходило так. Он тебя обхаживал, носил тебе сало, крышу на хлеве чинил, а ты его дразнила и не давала. Тогда он сказал, что приведет тебе бычка. Она плачуще начала: - Не знала я - Не надо! перебил Неделяев. Не могло быть, чтоб он с тобой не поговорил. - Я ей сказал, что приведу бычка, а она твое, мол, дело. Согласилась! выкрикнул Каргин. Я говорю соседи знают, что у тебя бычок есть, не удивятся, что корм носишь, а там подготовим все и ночью одного зарежем. - Твои все планы! крикнула Гордюхина. - Дала ты ему? улыбаясь, спросил ее Маркел Николаевич. - Еще как дала! ответил за нее бригадир. Оказалась мастерица на блядство. Глядя на него, вмешался Александров: - Какой же ты враг! Бычок четыреста с лишком кило! А ты его ради блядства увел, Сараскину топором ударил, а у нее сын на фронте. Счетовод, два члена правления заговорили наперебой, что Каргин скрытый гад, блудил с чужими женами, портил девок, да и бригадир был хреновый. Тот в искренности жестокой обиды вскричал: - Я коммунист со стажем! У меня пять благодарностей за труд! Каждый год в пример ставят - Умел прятать нутро! вдруг остервенев, крикнул председатель колхоза. В правление вызвали секретаря партийной организации Густобаева, третьего на этом месте после Осьмухова, который в конце двадцатых годов пристроился в Оренбургском обкоме, а того, кто сменил его в Саврухе, в 1938 году отправили мотать срок во владения ГУЛАГа. Пришел председатель сельсовета Дубиков, лет восемь назад принявший должность у состарившегося Пастухова. Густобаев, по дороге узнавший суть дела, потеснил за столом Александрова, чиркнул спичкой, закурил папиросу и сказал властно: - Первым делом оформим исключение из партии! Задним числом проведем через партсобрание. Пока колхозник ходил за нужными документами, были вновь допрошены Каргин и Гордюхина, затем несколько мужиков пошли с нею, чтобы увести в колхозное стойло двух бычков. О втором, который принадлежал ей, Дубиков сказал: - Она в тюрьме будет, и кому нести за ним уход? А потом суд все равно постановит конфисковать. Неделяев сообщил, что у Гордюхиной есть еще коза, ее также решили забрать. Обвиняемой позволили переночевать дома и передать сына родственникам мужа, проживающим в Саврухе. А Каргину крепко связали руки за спиной, отвели в помещение позади кабинета Маркела Николаевича, назначили караул. Утром перед зданием затарахтел колхозный грузовик-полуторка ГАЗ-ММ. В кузов подсадили Каргина, которому предварительно дали надеть полушубок, а затем опять связали руки. Рядом с ним села на скамейку Гордюхина. Напротив уселись четыре колхозника, один упирал в дно кузова приклад одностволки, которую недавно на ремне носила за спиной сторож Сараскина. Маркел Николаевич поместился в кабине с шофером, и грузовик покатил в районный центр Сорочинское. 70 В западных далях шла война своим ходом, прятавшееся там за дымом солнце лучилось над Саврухой как ни в чем не бывало, растягивались и теплели дни, унесло лед вниз по реке, лес огласило токование глухарей, в огородах кузнечики стали совершать свои кратенькие полеты. Подраставших пареньков отправляли на фронт, и остающиеся малочисленные мужики, которые и так трудились на износ, утешая солдаток, принимались утешать входивших в пору девчат. Маркел Николаевич почитал за долг не давать себе спуску в этих трудах, так что непросто было сказать, не преуспевает ли он в них более, нежели в ловле расхитителей колхозного добра и дезертиров. Тех и других было гораздо меньше, чем баб без мужей и девушек без женихов. Жизнь по-прежнему благоволила Неделяеву: он, Поля, дети были здоровы. Старшая дочь Виктория, окончив школу, училась в Бузулуке на медсестру, вторая дочка Любовь ухаживала в госпитале за ранеными, доучиваясь в школе по вечерам, сын Лев был в девятом классе. В летние каникулы, когда сообщалось, что немцы захватили Воронеж, Майкоп, Краснодар, отец брал сына охотиться на зайцев, которые, как и остальные зверьки, звери и птицы, торопились плодиться, пока большинство охотников тратили свой азарт на войне. Подоспела вторая военная зима, и в Саврухе каждую ночь стали слышать вой волков, разносились слухи, что на рассвете видели волка, пробегавшего по улице. Неделяев раззадорился бить с лесничим серых и иных бегающих и летающих обитателей леса, справил себе волчью шубу, а Поле лисью. Морозным днем в шубе приятно было представлять, как коченеют немцы, окруженные в Сталинграде. "Правда" сообщила о пленении генерал-фельдмаршала Паулюса с остатками 6-й армии, и увереннее уверенного стали разговоры, что до конца войны рукой подать. Но весной немцы вернули себе оставленный ими Харьков, за ним Белгород. В Саврухе и окрестностях тем временем появились грачи, вскоре дети пошли в лес за березовым соком. Земля смыла с себя снег и прела под полуденными лучами, устаивались тихие дни, суля урожай ранних яровых. Бабы, помимо колхозной работы, тянувшие на себе все хозяйство, стали сажать на огородах морковь и свеклу, цвели яблони. И прилетали, и прилетали похоронки. Третье военное лето выдалось урожайным не только на рожь, но и на капусту, на горох, которым голодные дети так набивали животы, что самые маленькие не могли стоять, а ползали по грядкам. В лесу и по опушкам высыпали в превеликом изобилии сыроежки. От леса, от речки, от полей вечерами плыла на село желанная свежесть, долетали крики коростелей, в улицу входило поредевшее с начала войны стадо. Мягкий свет плавно угасал в небе, до того чистом, что все под ним казалось самой безмятежностью. Ясным утром Потаповна, поднявшись со своей постели, устроенной на лавке в кухне, вышла на крыльцо, оставив открытыми двери, сказала так, что в доме услышала Поля: - Дышится-то как хорошо! Вернулась и вдруг опять легла, есть не стала. Неделяев ушел на службу, а когда собрался домой обедать, его позвали разбирать драку. Две соседки схватились из-за того, что одна, как повторяла другая, ее курицу загнала к себе во двор с улицы, где та купалась в пыли, и в сарае зарезала. Выяснилось, однако, что вражда между бабами завязалась ранее они не поделили хромого парня-жестянщика. Маркел Николаевич, распутывая дело, опрашивая свидетелей, весьма задержался и, когда, наконец, взошел на свое крыльцо, увидевшая его в окно Поля открыла дверь, склонила голову со словами: - Анна Потаповна преставилась. Рассказала, что та попросила накрошить в квас ржаных сухарей, нарезать малосольных огурцов, лука, вылить ложку подсолнечного масла. Что-то, мол, этой похлебочки мне так захотелось похлебать, спасу нет. А раньше, сказала Поля, сколько я помню, никогда она этой мурцовки не ела. - Сделала я, как она просила, помогла ей на лавке сесть встать она не могла, ноги не держали. Держу я перед ней миску, она ложкой черпнула, хотела проглотить и поперхнулась, вздохнуть не может. Увалилась спиной на стену и померла. Маркел Николаевич вошел в кухню, возле покойницы сидели ее дочь и Федосья, обе взглянули на него со страхом. Он постоял, мысленно промчавшись по годам, прожитым здесь при Потаповне, проговорил с сочувствием: - Жалко ее. Добавил: Хороните по вашему пожеланию, по обычаю, только без священника, конечно. Гроб с телом поместили на столе в большой комнате и бездыханная Потаповна простилась со своим домом его хозяйкой. Неделяев нес гроб с другими мужчинами, важный и печальный, стоял над могилой, поминки устроил такие, что кто-то удивлялся его щедрости, кто-то с завистью говорил о его достатке, а большинство одновременно и удивлялось и завидовало; не один день слышалось "блинов с медом было вдоволь". Поля теперь сама мыла посуду, пришивала оторвавшиеся пуговицы к одежде и, когда не приходила занятая своим хозяйством Федосья, одна варила варенье, солила грибы, которые полными лукошками приносили мальчишки и девчонки, чтобы получить "денежку". На исходе августа приехал из Бузулука сын Лев, он должен был почти все каникулы, как и остальные старшеклассники, помогать в ремонте школы. У юнца проступила полоска усиков, ростом он догнал отца, худой и мускулистый. Лев привез из городской библиотеки книгу: Джонатан Свифт "Путешествия Гулливера". Сказал, что про Гулливера он знает давно, но только по изданию для детей. - Там много картинок, а содержание намного сокращено. А это полная книга для взрослых. Раскрыв книгу на нужной странице, он начал читать отцу: - Вдруг стало темно, но совсем не так, как от облака, когда оно закрывает солнце. Я оглянулся назад и увидел в воздухе большое непрозрачное тело, заслонявшее солнце и двигавшееся по направлению к острову; тело это находилось, как мне казалось, на высоте двух миль пропустив несколько строк, сын продолжил чтение: Читатель едва ли будет в состоянии представить себе, с каким удивлением смотрел я на парящий в воздухе остров, населенный людьми Маркела Николаевича взяло ощущение тяжести, он выхватил у парня книгу и, не замечая, что стал дышать открытым ртом, прошел к своему письменному столу, сел за него, впился взглядом в страницу. Описание острова под названием Лапуту, летающего над подвластной страной, натянуло нервы, в нарастающем ужасе догадки он дошел до строк о том, что, если какой-нибудь город поднимает мятеж или отказывается платить подати, король, глядящий вниз с острова, приказывает расположить его над городом и окрестностями так, что "лишает их благодетельного действия солнца и дождя". У Маркела Николаевича стало пусто в груди, сердце останавливалось, он читал: "Смотря по степени преступления, эта карательная мера усиливается метанием сверху больших камней, от которых население может укрыться только в подвалах или в погребах, предоставляя полному разрушению крыши своих жилищ. Но если мятежники продолжают упорствовать, король прибегает ко второму, более радикальному, средству: остров опускается прямо на головы непокорных и сокрушает их вместе с их домами". Неделяев осмотрел обложку книги, руки дрожали. - Кто этот Свифт? спросил, морщась так, будто к его телу приложили нестерпимо горячее. - Англичанин, он жил двести лет назад, сказал Лев, внимательно наблюдавший за отцом. А это сатира в виде сказки - Да вижу, что сказка, фантастика! перебил Неделяев, понявший, почему из издательства "Молодая гвардия" ему написали о заимствовании. Поздно узнал добавил упавшим голосом, чувствуя себя нехорошо, и обратился к сыну едва не со слезой: Никогда не верь умным! Лев, с ранних лет слышавший рассказы о Москанине, понял отца: - Летающий остров заменил летающим плотом из стали, метание камней метанием бомб и баллонов с газом - И подал как скорое великое открытие, закончил за сына Неделяев. Может, и про вызывание смерчей и страшных пожаров кто-то тоже написал. - Если написано, я найду, пообещал Лев. - Да толку что убито пробормотал Неделяев, мысленно обложив матом Льва Павловича Москанина. 71 Утренний туман держался долго, вдоль лесной узкой извилистой дороги, которую часто пересекали, проступая из-под земли, корни, высились темные старые ели, они казались невероятно тяжелыми, их нижние ветви были голы. Попадались ободранные липы. Осенние запахи сырости, прели, грибов и мрачные дождевые тучи обостряли жалость, что лето минуло. Ехавший на лошади Маркел Николаевич был в тоске опустошения из-за того, что прожил лето жизни с идеей о будущем, которая питалась сказкой, придуманной двести лет назад. Он выехал на увядающее поле, и ему открылся давно знакомый вид с домом под шатровой крышей у зеленой стены сосняка. Еще в 1930 году Борисов как главный лесничий лесхоза позаботился, чтобы дом и хозяйственные постройки окружил частокол. Неделяев был довольно далеко от него, когда за ним разлаялись две отчаянно злые рыжие с желтизной на горле и на брюхах лайки на длинных цепях. Гость спешился, смело открыл ворота, зная, что цепи не позволят собакам испробовать на нем клыки. Уже, улыбаясь, к нему шел хозяин от одной из подсобок, где отдавал распоряжения работавшему у него старичку. На Борисове был темно-зеленый сюртучок, который по счету с зимы 1920-21 годов, когда друзья увиделись впервые. Лесничий, будучи немного старше Неделяева, оставался сухощавым, он начал лысеть ото лба и начесывал с темени вперед редеющие волосы. Он прикрикнул на лаек, которые, однако, не перестали лаять, обратился к гостю: - Приветствую! Как ты удачно успел до дождя, вот-вот пойдет. Выражение, голос Борисова показывали, как он радуется приезду друга. Пожав ему руку, Дмитрий Сергеевич полуобнял его, приглашая в дом. В прихожей ему поклонилась Авдотья, промолвив: "Пожалуйте!" Неделяев спросил: - Какие вести от детей? Сын лесничего был призван в начале войны, но попал не в Действующую армию, а в войска у иранской границы. Две дочки учились в Чкалове, как с 1938 года звался Оренбург, жили они у сестры Борисова и ее мужа, директора завода имени С.М.Кирова. Завод производил запасные части для военной техники. Дмитрий Сергеевич сказал: - От детей пока жалоб нет. В его голосе чувствовалась осторожность: как бы не сглазить. Неделяев знал он беспокоится, что подразделение, где служит сын, могут перебросить на фронт. Войдя в комнату, гость, как обычно сел на диван, положив рядом сумку, которую возил с собой. Хозяин опустился на стул у стола, видя, что Маркел Николаевич чем-то удручен. Тот достал из сумки книгу: он попросил уезжавшего в Бузулук Льва оставить ее на время и извиниться в библиотеке за задержку с возвратом. Протянув Борисову "Путешествие Гулливера", спросил: - Читал? Дмитрий Сергеевич подержал книгу в руках. - Знаю. Гулливер, лилипуты. - А про летающий остров читал? Лесничий раскрыл томик и, перелистывая страницы с глубокомысленным видом, сказал: - Летающий остров? Кажется, нет. Неделяев забрал у него книгу, открыл на странице с загнутым уголком, принялся читать вслух. Замолчав после фразы о том, что остров опускается прямо на головы непокорных и сокрушает их вместе с домами, беспомощно посмотрел на Дмитрия Сергеевича, который был само внимание, проговорил понуро: - Вот так обманул меня человек, про кого я тебе рассказывал. Хозяин кивнул и улыбнулся, как улыбаются чему-либо безобидному. - Он позаимствовал идею летающего острова из стали - Заменил остров летающим плотом из стали, поправил гость. Лесничий опять кивнул, показал пальцем на книгу: - Там остров, а у тебя в твоем произведении плот. Уже не полное, не прямое заимствование. И, главное, у тебя великая идея оружия мировой победы коммунизма! последние слова были произнесены с подъемом. А будет ли это плот или нечто другое - Плота не будет! Сказка! прервал Неделяев. - Будет какое-то ужасающее оружие, тоном ласкового согласия произнес Дмитрий Сергеевич. Без него планету нашей не сделать. И он стал уговаривать друга не бросать его произведение. Душа Маркела Николаевича мало-помалу расправилась. - Только про плот больше уже писать не буду, сказал он, как бы сопротивляясь уговорам. - Можно и не писать. И без него найдешь, что показать, посоветовал с подчеркнутой серьезностью Дмитрий Сергеевич. "Умница! Вот кого слушать!" подумал в благодарном чувстве Неделяев и сказал уже тоном приятной беседы ради беседы: - Сейчас как помогло бы новое оружие против немцев - Разобьем и так! А оно в свое время будет! произнес Борисов с некоторой беспечностью человека, для которого трудная тема вовсе не трудна. Он предложил перед обедом выпить зубровки, позвал Авдотью, чтобы принесла бутылку, закуску. Друзья пропустили по рюмке, закусили солеными валуями июльского сбора. Лесничий рассказал, как его помощник удачно бьет из скрадка диких гусей. На обед был подан дикий гусь, жаренный с капустой и кореньями. Авдотье помогала накрывать на стол хорошенькая девушка Евдокия лет восемнадцати. Капитолину, жившую в доме до нее, Дмитрий Сергеевич выдал замуж за старшего лейтенанта, который, возвратившись с войны без ступни, стал работником Сорочинского райисполкома. Евдокия не носила платка, вокруг ее головы была закручена коса, девушка, как и Капитолина, приходилась родней Авдотье. Лесничий налил гостю и себе еще по рюмке, севшие за стол женщины запивали еду необычайно полезной, как считала Авдотья, водой из недалекого родника. - Нагулял гусь жирок, сказал хозяин, облизав пальцы. Гусей и не только их еще кто-то бь?т, сообщил Неделяеву. Тот посмотрел с немым вопросом. Лесничий продолжил: - Завелась шайка. Два дня назад мой человек наткнулся на тушу лося, задние ноги отрублены, вырезаны печень, сердце, почки. Если бы наши мужики убили, они бы всю тушу на телеге увезли. А тут кто-то был бродячий, безлошадный. Неделяев счел нужным высказать сомнение: - Может, все же кто-то местный. Не у всех есть возможность на телеге увезти. - Деревенские говорят видели в лесу чужих людей с ружьями. - Сколько людей? спросил друг. - Кто-то видел двоих, кто-то троих, ответил с озабоченно-тревожным видом лесничий. - Не привирают? - Может, да, а, может, нет. Если нет, то ночью могут ко мне заявиться. Борисов сказал, что попросил помощника ночевать в доме, но это мало успокаивает. - От шайки двоим нам не отбиться, собак вмиг пристрелят. А кто выстрелы услышит, ночью на выручку не придет. Маркел Николаевич перестал есть, с минуту сидел, прикрыв глаза веками, затем сказал так, что лесничий повеселел: - Я срочно выясню и обезврежу! Принялись доедать гуся, хозяин при этом угощал кусочками мяса тершихся о его ноги двух котов и кошку, которых, как их предков в 1920 году, звали Батыр, Пельван и Лапка. Неделяев, прикончив десерт вареники с клюквой, поглядел на свои карманные часы, держа их за ремешок, стал прощаться: - Задание ждет. 72 По дороге домой его волновали мысли, которые так или иначе относились к представлению об убежище. Когда-то, чтобы укрыться от мобилизации в Белую армию, он отправился за Ильей Обреевым в лесную чащу, где гнили обросшие мхом колоды, засасываемые влажной землей, матерые крапива и лопухи обступали избушку, над чьей кровлей простерли ветви старые липы. Илья говорил мечтательно, как хорошо было бы тут перезимовать, запасшись сушеными грибами, завалив лося. Он жил мечтой о спасении от властей во временных пристанищах, перемена которых служила бы для него всегдашним убежищем, гораздо лучшим, чем нора для суслика. У Маркела была иная мечта о великих силах господства над планетой. Он, Маркел Неделяев, жил призраком некоего соучастия в создании невероятного оружия. Его мечта победила мечту Обреева. Подъезжая к Саврухе, Неделяев размышлял: куда мечте мелкого грызуна, пусть и более хитрого, чем суслик, до мечты, которой живет солдат будущего. Она и теперь выйдет победительницей: выведет на убежище, найденное мечтающими ускользать от властей. Войдя к себе в дом взволнованно-молчаливым, он осмотрел казачью винтовку, которую регулярно чистил и смазывал два с лишним десятка лет, с чувством, похожим на нежность, провел ладонью по березовому ложу. Когда улегся на кровать и рядом легла Поля, вдруг сказал в сомнении: - А не по дури еду? Поля не посмела спросить, о чем это он. Ночью ему приснился свежеиспеченный пышный каравай, какой так и виделся осенью 1918 года, когда они с Ильей, захватив с собой Марию, катили на подводе среди скошенных полей к лесу, спасаясь от мобилизации. Поднялся он отнюдь не чуть свет ложась, передвинул стрелку будильника вперед в душе играло тревожное возбуждение. Лошадь понесла его полевой дорогой, поглядывающего в сторону полного дружелюбия солнца, которое отделилось нижним краем от линии дальнего леса. Несколько раз в стерне промелькнули суслики, вблизи проселка рыскала стая одичавших собак. У стога сена слезли с телеги три колхозницы, поздоровались издали. Над полем деловито перелетали, садясь тут и там, вороны. Он пустил лошадь легким галопом, потом перевел на рысь, у самого леса увидел лисицу, та секунды три глядела на всадника и не спеша побежала в сторону, скрылась за густым, в жухлой листве, мелкокустьем. В лесу он привязал лошадь к корявому суковатому дереву и, не достав из-за спины винтовку руки должны быть свободны, чтобы отводить от лица ветви, стал пробираться сквозь дебри вверх по склону холма, силясь вспомнить направление к избушке. За двадцать пять лет она должна была подгнить, но меж уцелевших стен могли вырыть землянку. Поблуждав, он приблизился, как ему показалось, к поляне, где они с Ильей Обреевым ловили лесных голубей. И тут пахнуло дымком. Он невольно пригнулся, мускулы ног и рук предельно напряглись, дыхание замерло. Осторожно потянув в себя воздух, он с минуту определял, откуда долетает запах дыма, и, огибая поляну, тихо пошел туда. Теперь винтовка была в руках. Когда дымок стал замечаться впереди меж стволами, он лег среди кустиков брусники, на которых ярко краснели спелые круглые ягоды, и пополз, держа винтовку правой рукой. Неслышно приподнимаясь время от времени, высмотрел остов избушки, покрытый вместо крыши, которая, видимо, провалилась, недавно срубленными деревцами, поверх них зеленела хвоя наваленных горой сосновых и еловых ветвей. В просвете чащи промелькнула фигура человека, пропала позади жилища, плававший над ним легкий дымок был чуть виден. Огонь горел или за избушкой, или внутри. Он лежал под деревьями, наблюдал. Из убежища вынырнули двое, присели, и их скрыли заросли крапивы, лопухи. Он услышал негромкий разговор, слов было не разобрать. Почти не дыша, стал медленно отползать, приподнимая и передвигая за собой винтовку; когда решил, что удалился достаточно, развернулся и полз еще некоторое время, прежде чем встать, пуститься туда, где оставил лошадь. Возвратившись в Савруху, связался по телефону с районным центром. 73 Несшийся над полями ветер наскакивал сбоку на легковую машину ГАЗ-М-1, называемую "эмкой", и на едущий за нею вездеход с брезентовым верхом ГАЗ-64. Машины приближались к лесу на косогоре. В "эмке" рядом с шофером сидел старшина НКВД в погонах крапового цвета с васильковым кантом, он развернул на коленях карту-двухверстку. Заднее сиденье занимали Неделяев и солдат НКВД, оба придерживали рукой поставленные стоймя у дверец винтовки. В "газике" сидели еще четыре солдата. - Стоп! приказал старшина шоферу, вылез из кабины; позади затормозил вездеход. У старшины ветер рвал из руки карту, и он сложил ее и бросил в машину на сиденье. Взяв висевший на груди бинокль, стал осматривать лесную гриву, до которой оставалось километра два. Было холодноватое, с клочками туч на сизом небе, утро. - Не надо в лес заезжать могут услыхать моторы, сказал из машины Неделяев. - Еще чему поучишь? ответил, не оборачиваясь, старшина, постоял, посмотрел по сторонам на поля, вернулся в кабину. Машины покатили к темневшему хвоей лесу, в котором кое-где выделялась желтая листва берез, ветер проходил по нему мощными порывами. Маркел Николаевич переживал а если в убежище никого не будет? Накануне вечером в селе он сказал старшине, что мало, мол, с ним людей. Тот ответил: - И этих высвободили с трудом поверили твоему сигналу про опасную шайку. Если не так, голову с тебя снять! "Эмка", за нею "газик" въехали в лесной сплошняк ложбиной, рассекавшей возвышенность и уходившей в гору, моторы потянули на подъем по колее, которую ветер забрасывал павшей листвой. - Вспугнем! сказал, нервно морщась, Неделяев. Старшина минут через пять велел остановиться, он снова с вниманием глядел на уже изученную двухверстку у себя на коленях. На нее был нанесен карандашом кружочек. - Землянка тут, а мы сейчас вот тут, ткнул пальцем в карту левее кружочка. Маркел Николаевич приподнялся, перегнулся через спинку переднего сиденья, посмотрел. - Да, примерно так. Из машин вышли девять человек, один из шоферов должен был остаться у автомобилей. Старшина приказал своим: - По трое от меня справа и слева! Интервал десять шагов. И бросил Неделяеву: Веди! Тот, перекинув винтовку на ремне за спину, двинулся вправо на холм сквозь чащу, чекист и куценькая шеренга солдат, державших на изготовку трехлинейные карабины образца 1938 года, пробирались за ним. Над головами гудели под ветром деревья, и Маркела Николаевича отчасти успокаивало, что этот несмолкающий шум заглушает шаги. Поляну, у которой он побывал давеча, оставили слева, шли по валежнику, наступали на грибы, перешагивали через трухлявые колоды. Неделяев в правой руке держал наган, левая была свободна, он поднял ее, увидев за деревьями остов избушки. На него падали проникающие меж хвойных крон солнечные лучи. Старшина, также с наганом, махнул рукой своим солдаты побежали вперед, окружая убежище. Он и Маркел Николаевич, который вложил револьвер в кобуру и достал из-за спины свою казачью винтовку, легли в пяти шагах от входа, чекист крикнул: - Выходи! Не раздалось ни звука, только ветер завывал, срывая с ветвей желтые листья. Подбежали солдаты. Неделяев сбоку подкрался к входу, заглянул под кровлю гору сосновых и еловых лап на настиле из срубленных деревцев. Убежище пустовало. Он, держа винтовку рукой за цевье, устремился к камельку, где оказались еще теплые угли. - Живут здесь! сказал с торжеством старшине, который, согнувшись, встал рядом. В закопченный чугунный казан на камельке были сложены три алюминиевые миски, большая алюминиевая кружка, три ложки из того же металла и деревянная ложка. - Самое малое четверо здесь живут, заключил Неделяев, выбросив посуду на земляной пол. У стены лежали два топора, свитая большими петлями веревка. У другой стены были наброшены одна на другую овчины. Старшина сказал: - Кто-то местный их обеспечивает. Убрал наган в кобуру. Маркел Николаевич вышел наружу, осматривая все вокруг, обогнул избушку. Вблизи среди берез выделялся серый ствол осины, на высоте человеческого роста торчал короткий толстый сук, под ним землю покрывало большое пятно насохшей крови. Неделяев повернул голову к подошедшему старшине: - Вешают, потрошат туши косуль. Обнаружились брошенные в лопухи разрубленные вываренные кости, тут и там виднелись разметанные ветром птичьи перья. Меж порывами ветра в ноздри ударял запах гниющей крови, человеческого кала. - Скоро придут жратву варить, сказал Маркел Николаевич. - А если ничего не подстрелят? раздраженно отозвался старшина. Я не могу до ночи их ждать. Он посмотрел на наручные часы "Зим", Неделяев вытянул за ремешок из нагрудного кармана свои "Кировские". - На ваших сколько? - Десять семнадцать. - На моих восемнадцать, сообщил дружелюбно Маркел Николаевич. Дичи теперь избыток, скоро принесут чего-нибудь. Он улыбнулся. Старшина велел двоим солдатам влезть на деревья, которые оказались подходящими для этого, и "вести наблюдение", другим солдатам приказал залечь с четырех сторон избушки метрах в тридцати от нее. Тем временем Неделяев приволок две овчины, он и чекист расположились на них полулежа, выбрав наиболее удобное место для обзора. И тут послышался вдали слабый хлопок выстрела. Оба напряглись. - С подветренной стороны звук, ветер его отнес значит, они ближе, чем кажется, рассудил Маркел Николаевич. - Если теперь сюда пойдут, то появятся вон оттуда, старшина показал рукой и вновь поглядел на часы. Неделяев смотрел на свои, держа их на ладони, положив на край овчины винтовку. Около получаса спустя раздался треск забравшийся на дерево солдат, как было условлено, подал сигнал, сломав ветку. Он махнул рукой в сторону, куда старшина и Неделяев стали глядеть, улегшись ничком и раздвинув перед собой заросли крапивы. По лесу подходили гуськом четверо в телогрейках, в кепках, каждый придерживал рукой на плече ремень ружья; передний другой рукой держал за задние лапы убитого зайца, те, что шли следом, несли убитых крупных птиц, головы которых, свисая, качались в такт шагам. Охотники, было заметно, шли опасливо, поглядывая по сторонам, передний поравнялся с залегшим солдатом, который попытался переместиться за ель и обнаружил себя. Тут же человек уронил зайца, скинул с плеча ремень ружья. - Р-р-руки! закричал старшина и, не окончив команду, стрельнул из нагана. Он промахнулся, охотник кинулся наземь с ружьем в руках в это мгновение Неделяев нажал на спуск винтовки. Старшина стрелял опять и опять, стреляли солдаты, один из охотников метнулся в сторону, укрылся за сосной, двое бросились назад. Маркел Николаевич, щелкнув затвором, послал пулю в того, кто теперь оказался задним, у него подсеклись ноги, выпало ружье из руки, он ткнулся в землю лицом. Нырнувший за сосну пальнул из-за нее в солдата, и почти в тот же миг выстрелил первый из охотников, приникший к земле, пуля прошила лопух у головы Неделяева. Его пробрала дрожь, подбородок вдавился в овчину, но второго выстрела не последовало, и он, стараясь зацепить лежащего, выпустил две пули, а затем последнюю в обойме послал в того, кто показался из-за сосны, чтобы снова пальнуть. Человек чуть отшатнулся от дерева, оторвал руку от ружья, обхватил ею ствол. Два солдата погнались за убегавшим охотником, все трое скрылись в лесу, донеслись выстрелы. Старшина крикнул: - Сюда! Солдат с карабином подбежал к распластавшемуся на земле, сообщил: - Дышит! Старшина и Маркел Николаевич вскочили, подошли. Человек, видимо, был без сознания, пуля, сбив с него кепку, задела затылок, который заливала кровь, голова едва заметно дрожала, одна рука застыла на лежащем ружье, другая протянулась к ноге. Чекист приказал солдату перевернуть его навзничь, глаза человека были прикрыты, грудь чуть-чуть вздымалась. Старшина указал наганом на дырку в телогрейке у подмышки раненого, материя вокруг дырки напитывалась кровью. - Моя пуля, мышца навылет. - Почему же ваша моя, возразил Маркел Николаевич. Подошли еще два солдата, чекист не стал спорить при подчиненных, направился к раненому, который, обняв сосну, упорно держался на ногах. У него была прострелена правая сторона груди. - Назовешь сообщников в деревне! старшина ткнул его стволом нагана под ухо, тот ойкнул. Перевязать! велел чекист своим. Я из него все вытяну. - Он Попова ранил в руку, сообщил один из солдат. - Оказать помощь! распорядился старшина, затем указал взглядом на лежащего на спине, истекающего кровью. И тому тоже! повернул кисть левой руки книзу и, побелев глазами, улыбнулся так, что это произвело впечатление на Маркела Николаевича. Солдат подбежал к раненому, наклонившись, приблизил дуло карабина к его лбу выстрел размозжил череп. Два солдата притащили волоком, держа за руки, труп четвертого охотника, что пытался убежать и был убит. Старшина оставил при трех трупах караульного, а сам с Неделяевым, с другими своими людьми, двое из которых поддерживали раненого бандита, перекинув его руки через шеи, вернулся к автомашинам в ложбинке. Группа, взяв оружие преступников две ижевские курковые двустволки двенадцатого калибра, трехзарядный охотничий карабин и старую берданку, не забыла прихватить зайца и трех диких гусей. Неделяев вернулся с шофером-колхозником на полуторке за солдатом и трупами. Давеча увидев, что окровавленное тело добитого бандита обыскали лишь наспех, он, службист-педант, не постеснялся его обшарить, нашел под телогрейкой сзади за поясом пистолет ТТ-33 и незаметно сунул к себе в карман галифе. 74 Раненого увезли в Сорочинское и там действительно вытянули из него, что хотели и о чем затем узнал Неделяев. Охотники оказались рецидивистами, в лагере они изъявили желание смыть вину кровью на войне, по дороге на фронт бежали с поезда, отыскали коллег, которые помогли вооружиться. Группе подфартило с несколькими ограблениями. У одного из четверых не состоявшихся фронтовиков была родня в деревне Сорочинского района: дед, дядя, три двоюродных сестры. Почему бы не отправиться к ним, чтобы помогли зажить вольной жизнью в лесу, где ныне мало ловцов и зверя, и человека? Вольнолюбивые люди добыли ижевские двустволки, охотничий карабин и в одну из ночей постучались к родне друга. Их приняли, дядя дал племяннику припрятанную берданку образца 1870 года, сказал о лесной избушке с провалившейся крышей в девяти километрах от деревни. Снарядив гостей самым необходимым, проводил их сюда и пообещал поразведать, какой сельский магазин или сберкассу можно будет колупнуть. Пока же четверо зажили охотой. Племянник оказался тем охотником, который бросился бежать, но не спасся от пуль погнавшихся за ним солдат. Его деревенскую родню арестовали, на лагерные сроки не поскупились. Приехавший к лесничему Маркел Николаевич поведал подробно о том, как выполнил свое обещание. Друг уже знал о деле, но вкратце. Слушая гостя в остром волнении, он не стал скрывать подлинную радость: ведь этой шайке могли наговорить, что у него в доме есть чем поживиться, можно, мол, найти и деньги, и бандиты нагрянули бы. По случаю избавления само небо велело гульнуть, продолжить праздник с заночевавшим гостем на другой день, что и было исполнено. Маркел Николаевич предавался радости признанного героя, душа купалась в рассказах о прошлых деяниях, но сколь ни перегревали душу и сердце пробористые пары зубровки, он не открыл заветное каким образом вышел на четверых вольнолюбов и шайка погибла. При нем осталась тайна: его мечта об оружии всемирного господства вновь победила мечту об убежище. Он велик мечтой, перед которой все чужие мечтания все равно что трава перед дубом. Дома после работы он опять переживал упоительные минуты, множа карандашом строки на белом листе бумаги. Летающий плот-исполин больше не упоминался, немцам доставалось от чудовищных смерчей и пожаров. Огорчало, однако, то, что войну приходилось заканчивать, поскольку от немецкого войска и от всей Германии ничего не должно было уцелеть. Но Маркела Николаевича мучил голод войны, и, дабы продолжать книгу, пришлось пойти на уступки. Он позволил германским ученым создать средство, которое усмиряло смерчи и гасило пожары, так что они успевали только в меру произвести опустошение. Все же и это не могло длиться достаточно долго. Как ни крути, приходилось немцам тоже дать некое невероятное оружие и пожертвовать кое-какими краями бескрайнего Советского Союза. Маркел Николаевич вынашивал мысль, что за оружие могли бы изобрести немцы. А служебные хлопоты не давали ему потачки, и не так уж часто удавалось свободно повитать в блаженных высях творчества. Разгулялась весна 1944 года, сыну Льву исполнилось семнадцать, он подпал под призыв и был направлен в школу радистов Черноморского флота. Окончил ее и прибыл на корабль после 16 сентября, когда полностью завершились боевые действия на Черном море. Маркел Николаевич, таким образом, избавленный от жертвы, ел духовный хлеб войны без горькой слезы. Однажды, перечитывая рукопись, задержался на самом начале, где было написано, что извечные дельцы Британии и Америки захотели наслать на страну Советов тучи аэропланов, нагруженных бомбами. Помнилось, он было указал, что в каждой бомбе двадцать пудов динамита, но, подумав, что не стоит сразу же подталкивать читателя к мысли "эх и загнул!", стер резинкой "двадцать" и вписал "десять". Зачем сразу наотмашь бить по читательскому воображению? Но с тех пор растущее произведение подготовило для читателя немало поразительного. А сколько нового принесло время? "Аэропланы" заменило слово "самолеты", и взрывчатка есть похлеще динамита. По-научному об этом поведал ученый Капица в "Правде" за 13 октября 1941 года. Неделяев, вырезавший тогда статью, теперь достал вырезку из ящика стола, несколько раз перечитал: "последние годы открыли еще новые возможности это использование внутриатомной энергии. Теоретические подсчеты показывают, что если современная мощная бомба может, например, уничтожить целый квартал, то атомная бомба, даже небольшого размера, если она осуществима, могла бы уничтожить крупный столичный город с несколькими миллионами населения". Так, может быть, пусть немцы осуществят эту самую атомную бомбу? Привыкший представлять в небе исполинский стальной плот, Маркел Николаевич вместо него попробовал представить самолеты, но мысленному взору упрямо являлся один самолет. В самом деле, он и должен быть один, как один был плот. Солидность повествования требует четкой меры: одиноко летит роковой самолет с неслыханно страшным грузом в чреве. Автор раздумывал, как покошмарнее подать взрыв новой бомбы. И остановился на том, что уже опробовал на страницах своей рукописи. Бомба должна не просто взорваться, а вызвать, во-первых, чудовищный смерч, во-вторых, воспламенение леса, всевозможных деревянных построек и прочего горючего материала от ужасающего накала воздуха. Гитлер, разумеется, захотел бы сбросить ее на Москву, но Маркел Николаевич не собирался дарить ему такую радость. Столица СССР должна быть защищена от смертельного удара, и она будет защищена советскими зенитными батареями и истребителями. Гитлеру доложат, что бомбовоз неминуемо собьют при приближении к Москве, и тогда будет решено сбросить бомбу на достаточном удалении от нее. Автор не один вечер глядел на глобус, некогда купленный сыну, и все не мог выбрать подходящее место на просторах родной страны. Брала жалость и к тому краю, и к другому. В конце концов он решил обойтись без названия области, которую требовалось принести в жертву. Бомбовоз торопился ожить, и вот он, с черными крестами на боках, появился в произведении замершим на взлетной полосе. Когда же на поле близ него возник Гитлер, который, со смаком представляя смерть и мучения великого множества советских людей, благословляет летчиков на злодеяние, было начало апреля 1945 года. Подлинному Гитлеру оставалось существовать менее тридцати дней. Маркел Николаевич в несколько вечеров завершил описание полета и, главное, грандиозного взрыва бомбы. Воскресным утром встав по звонку будильника в половине шестого, пустился верхом к лесничему в нетерпении поразить друга новорожденными страницами. Войдя в его дом, замахал руками, отказываясь от чая с наливкой, с пирожками, "потом-потом-потом!!!" и высказал просьбу поговорить в комнате за закрытой дверью. Друзья уселись за стол, автор, положив перед собой рукопись, принялся читать. Как только его возбужденный голос умолк, Дмитрий Сергеевич, будто они были заняты обсуждением меню, сказал: - Наливка, между прочим, с первоцветом. У Неделяева вырвалось: - Что? Он встретил недвижный многозначительный взгляд, и болью во всем существе поднялось то, чего он не желал слушаться, в наслаждении творя гитлеровскую бомбу: воображать такое, а тем более описывать нельзя! Но он цеплялся за надежду, что друг подскажет какой-нибудь ход, а, главное, восхитится. Тот с суровым выражением, какого у него никогда не замечалось, произнес: - Не вздумай это послать в издательство. Не просто отклонят перешлют куда надо! Маркел Николаевич сробел. - Да я и не хотел пробормотал виновато. Он не подозревал, что его всегда приветливый друг может столь неузнаваемо измениться. Борисов проговорил с мрачной внушительностью: - Никакой враг не должен и не сможет нанести такое Советскому Союзу! Неделяев постарался тоже придать себе вид суровости, сказал: - Это то, что я хотел от тебя услышать. Хозяин встал, вышел из комнаты распорядиться об угощении. Маркела Николаевича кольнуло: "Донесет? Хотя не должен бы, я ему нужен". Он без всякого вкуса потрапезничал с Борисовым в обществе Авдотьи и красотки Евдокии, улыбался чаще обычного, несколько раз повторил, как хороша наливка с первоцветом, при этом не допил стаканчик. Прощаясь с другом за воротами, пытливо взглянул ему в лицо, перед тем как сесть на лошадь, и не прочел ничего, кроме спокойного дружелюбия. 75 Он увез с собой сосущую тоску: как ему жить без радости творения? В голоде войны встретил ее конец. Приспел август, и, когда перед уборкой овса и ячменя на зорьке туман льнул к окнам, отлученный от любимого занятия автор, встав с кровати унылым, после полудня пережил потрясение, от которого расперло грудь и ноги обрели несказанную легкость. Он положил в сумку свернутый трубкой свежий номер "Правды" и, не в силах дождаться завтрашнего утра, сел на лошадь, спеша к лесной усадьбе, где не бывал после злосчастного апрельского визита. Дмитрий Сергеевич в окно увидел всадника, вышел его встречать с улыбкой, которая говорила, что он ждал приезда друга. Тот помалкивал, приберегая слова. В прихожей хозяин, слегка кланяясь, округлым движением распрямляющейся руки пригласил гостя в комнату. Неделяев вспомнил, как когда-то этот жест невыразимо польстил ему. Он кашлянул в волнении, извлек из сумки газету, а улыбающийся хозяин взял со стола две газеты: ту же "Правду" и "Известия". Маркел Николаевич был почти уверен, что лесничий к его приезду уже будет знать новость, и спешил за тем, чтобы услышать, как тот совместит ее с написанным в его, Неделяева, книге. Он произнес: - Ну так как? Дмитрий Сергеевич, приняв выражение значительности, сел за стол, развернул "Известия" и прочитал вслух сообщение ТАСС, где приводилось заявление американского президента Трумэна о том, что на японский город Хиросима была сброшена атомная бомба разрушительной силы более двадцати килотонн тринитротолуола. - В двух главных газетах дали! не сдержал восторга Неделяев и развернул привезенную "Правду". Лесничий кивнул. Гость присел за стол со своей газетой, торопливо заговорил: - Вот тут напечатано, что повел пальцем по строкам сообщения ТАСС, читая: Англия и Соединенные Штаты совместно работали над бомбой с начала тысяча девятьсот сорокового года. Он придвинулся к Борисову, буравя его взглядом. - Когда еще я писал, что извечные дельцы Англии и Америки готовят страшные бомбы! - Про особо страшную ты написал, что ее создали немцы, возразил Дмитрий Сергеевич. - Но суть-то - Суть в том, что предсказатель ты гениальный, произнес со спокойной искренностью Борисов. Маркел Николаевич, забывая о предсказании ученого по фамилии Капица, глубоко вздохнул в нахлынувшем счастье, которое тут же было отравлено тем, что он и высказал: - Только как про это узнают? Лесничий посоветовал написать, что советские ученые создали бомбу пострашнее американской. Он ткнул пальцем в сообщение ТАСС: - Вот тут ничего не сказано, какой силы смерч и пожар вызвал взрыв. Может, и совсем не вызвал. А у тебя здорово описано и то, и другое. Всего и дел исправить, что бомба не гитлеровская, а наша советская. - Но после надо же будет написать, что наши сбросили бомбу на Америку. Издательство издаст? сказал в сомнении Неделяев. - Ты не торопись, дай опять приключения героев, опиши ненависть американцев к нам и нашу ненависть к американцам. Они и англичане, разбитые немцы, японцы снова будут нашими врагами, и вполне может быть, что твоя книга выйдет в свет. Маркел Николаевич потер руки: "А и в самом-то деле!" День завершился ужином, за которым он выпил не один и не два стаканчика разных наливок, после чего спал в гостях так крепко и сладко, как не спал дома в последние месяцы. 76 Сообщение об атомной бомбе, сброшенной на Нагасаки, застало его уже возобновившим труд над книгой "Гляди на маяк". Он прочитал приведенное в газете предупреждение американского президента, что "Соединенные Штаты могли бы полностью уничтожить японский военный потенциал" и мысленно выругался: "Сколько, небось, бомб наделали, а наши мудаки, поди, только рассуждали осуществима бомба или нет". И со вздохом, что навряд ли мудаки узнают, как он спасает их честь, отложил "Правду" и вернулся к рукописи, дабы рассказать о работе советских ученых над бомбой, гораздо более ужасной, чем американская. Не успел он втянуться в ежевечерний труд, как был вызван в районный отдел милиции, где ему вручили путевку в дом отдыха на берегу озера Иртяш, расположенного к северу от Челябинска. Неделяев не рассыпался в благодарностях, загордился и, выходя на улицу, глядел соколом. В отделе ему сказали, что он первый после начальства едет на "курорт". С мыслью: "А то я не заслужил! За одно время войны сколько дел за мной!" сел в седло, подъехал к магазину, где выбор был пошире, чем в саврухинском сельмаге, увидел на полке незнакомую водку "тархун" и купил бутылку. Дома сказал жене о путевке, которую протянул с важностью, Поля бережно взяла ее пальцами обеих рук, прочитала, подняла на мужа восхищенные глаза: - Уж как ты служишь! Вот и захотели, чтобы ты получше отдохнул. Она собрала, аккуратно уложила в чемодан только новые вещи и любовно-внимательно оглядела супруга, надевшего легкий шерстяной пиджак с подплечиками. На другой день отпускника доставил на подводе к поезду колхозный возчик. В Челябинске Неделяев наметил задержаться. Предъявив документы в гостинице, получил место и отправился к Быкову, предполагая, что тот уже не живет в квартире, которую снимал до войны. Так и вышло. Жив ли он? В паспортном столе узнал, что нужный человек проживает в городе. Вечером Маркел Николаевич остановился на тихой засаженной тополями улице перед одноэтажным домом с низеньким узким крыльцом, с козырьком над дверью. Поначалу на стук не отозвались, потом в дощатой изгороди слева от дома открылась врезанная в створку ворот калитка, выглянул Сидор Быков, на нем был не застегнутый на груди офицерский мундир без погон. Неделяев приблизился на шаг, сказал вежливо, но без улыбки: - Рад вас видеть. Быков быстро глянул по сторонам один ли пришел гость? и, отступая во двор, пригласил: - Прохо