альцев рамку и смотришь сквозь рамку. Я втайне от тебя взял вермут и прихватил у приятеля бокалы. Ты еще в электричке с подозрением косился на мою сумку и заинтересованно спрашивал: - Это что у тебя позванивает? Пьем вермут. - Я бы здесь жил, - начинаешь сочинять ты, - построил бы дом, ловил бы рыбу... Ходил бы осенью в резиновых сампогах. Женился бы на латышке, сам бы стал латыш... - Пока ты все больше становишься похожим на своего друга Сашу, - сообщаю я тебе. - В самом деле? - с удовлетворением переспрашиваешь ты. - Вот и прекрасно. Меня бы звали Саша. Латыш Саша. А? Псевдоним. - Боже, - вздыхаю я, - меня окружают сумасшедшие. В сумерках мы возвращаемся. - Хочется чаю, - говоришь ты в полусне, уткнувшись лбом в стекло электрички, - и килек... - и действительно засыпаешь до Риги, хмуришься и улыбаешься во сне и дышишь так спокойно, как будто спишь не в дребезжащей электричке, а дома, под своим любимым зеленым пледом. Я пишу это спустя две недели, а вы с Линой обсуждаете перспективы создания гольф-клуба на необъятном пустыре в районе села Виноградное. - Это вопрос технический , - снисходительно заявляешь ты. - Деньги, деньги, - говорит мудрая Линка. - ... а в клубе, - продолжаешь ты, воодушевляясь, - джин с тоником и.... Мне тридцать пять лет. Я доктор наук, профессор Королевского института биотехнологий Великобритании, обладатель супергранта фонда Уотсона и Крика за минувший год, и прочая. Еще не так давно я хотел стать нобелевским лауреатом. Сегодня я хочу одного - чтобы ни один воллос не упал с твоей головы. Когда я задаю себе вопрос, есть ли еще что-то, ради чего мне стоит жить, то понимаю: нет, ничего больше нет, и более того - ничего больше не надо". Я знаю наверняка, что на свете есть только два человека, знакомых с этим текстом. Это сам автор, Лев Михайлович Веденмеер и я - Гошкин брат. Мне второй год подряд снится густое зеленое нутро Сада, а в нем слабо горит аварийный фонарь и бесшумно движется полоз во влажной траве. Когда странным путем, через Лину Эриковну пришло письмо от Ирины Сергеевны, оно было уже излишним. "Уважаемый....! - писала она. - Мое заболевание, которое не оставляет сомнения в исходе (рак лимфатических желез) заставляет меня сделать то, от чего при других обстоятельствах я бы воздержалась. Теперь мне уже не страшно признаваться в этом, тем более, что я глубоко уверена - Ваш брат поджидает меня у ворот ада, чтобы договорить. Двадцать два года назад я убила Вашего брата. Случилось это так. Я приехала в Сад, чтобы окончательно обсудить со Львом вопрос его переезда. Лев как никогда категорически отказывался говорить на эту тему. Бывшие мои коллеги, как могли, смущаясь и недоумевая, кое-как объяснили мне ситуацию, и, если бы не Дина Вакофян с ее психотерапевтическим талантом, быть мне с инфарктом в больнице, что, может быть, было бы к лучшему. Вакофяны утешали меня до поздней ночи и оставили у себя. Я понимала, что единственный человек, который может помочь мне уговорить Льва - это Ваш брат. Разумеется, я не собиралась его убивать. Да и как я могла себе это представить? Впрочем, я тогда слабо себя контролировала. Помню, я убедила себя, что иду поговорить с Вашим братом и что сделать это просто необходимо. Вакофяны спали, мне они отвели отдельную комнату. Я вышла, через пятнадцать минут я была уже возле левиного домика. Было, кажется, начало второго. В состоянии аффекта я не подумала, что Лева может устроить скандал и прогнать меня запросто. Но он, к счастью, спал в кабинете, а Ваш брат что-то читал на веранде. Я очень хорошо помню почему-то, как в красном матерчатом абажуре с белыми полосками бились и трещали ночные бабочки. Я предложила ему прогуляться и он согласился. Не помню, что я ему говорила. Кажется, не то и не так. Я просила его уехать, он отвечал, что это невозможно. Я сказала, что он чудовище, что он последняя блядь, что он наказание на мою голову, я кажется, плакала, а он молчал. В районе Восточных Ворот я сказала ему примерно так:" Я готова убить тебя." - Вперед, - сказал он и улыбнулся. И вдруг ему стало плохо. Он сел на корточки, сжал голову руками. Сначала я думала, что он притворяется, что это симуляция, - чтобы не продолжать разговор. Но потом поняла, что - нет, не похоже. Я спросила у него, часто ли с ним такое случается. У него зуб на зуб не попадал, но он все же сказал: - Какая разница, если вы все равно собрались меня убивать. Ему действительно было очень скверно, он сидел, привалившиись к забору и пытался глубоко дышать. Потом сказал: - Если не трудно - там в аптечке на веранде ампула баралгина и одноразовый шприц. Принесите. Я пошла к домику. Все это заняло еще минут пятнадцать. Было достаточно светло, потому что взошла луна. Он спросил, умею ли я колоть в вену. Я еще посмеялась потому, что сразу после приезда в Израиль работала медсестрой. - Тогда колите, - попросил он. И вот тут со мной произошла странная вещь. Мне показалось, что луна ушла, стало холодно и ветрено. Еще я испугалась его лица - белого, со сжатыми зубами, с закрытыми глазами. Как это объяснить? Это было похоже на временное помешательство. Я все сделала правильно - собрала шприц, свернула головку ампуле, набрала лекарство, нашла вену, просто затянув ему на бицепсе манжет рубахи. А потом выпустила баралгин в траву и под давлением ввела в вену воздух. Смерть наступила почти мгновенно. Я засунула шприц и ампулу в карман и, не оглядываясь, пошла к Вакофянам. Они спали с тех пор, я так и не смогла заснуть, хотя снотворного выпила - кажется выше нормы. Помню, я ничего не боялась и ни о чем не думала. По-моему, это и есть клиника ненависти. Ну а дальше - версия. Лев, наверное, проснулся, не обнаружил Вашего брата и отправился прочесывать Сад. Дальше вы знаете. Согласитесь, извинения в этой ситуации звучат нелепо. Вот, собственно и все. Ирина Веденмеер". Я позвонил Лине Эриковне и она сказала, что Ирина Сергеевна умерла три недели назад в тель-авивском институте онкологии, что у Марка родился сын, а Лев Михайлович пребывает в вечном молчании. И я вспомнил последний абзац "садово-огородной" книги: "... сегодня я хочу одного - чтобы ни один волос не упал с твоей головы", - писал человек, который занимался адвентивной флорой. Адвентивная флора, как тогда объяснила мне Лина Эриковна, - это флора несвойственная месту, - занесенное ветром, завезенное, попавшее случайно и пустившее корни растение. Семечко может приехать на колесе, или на чьем-нибудь рюкзаке, или просто вместе с крошками в кармане. И есть люди, которые наблюдают - как ему живется. "Иногда, - сказала Лина Эриковна, - приживается, но вообще бывает всякое". "... когда я задаю себе вопрос - есть ли еще что-то, ради чего мне стоит жить, то понимаю - нет, ничего больше нет, и, более того - ничего больше не надо." Ялта 1993-1994