и, но в двухэтажной. В первую смену. Из деревни опять выходили рано - еще темно в домах, темно на улице. В школе, которая стояла чуть повыше впадения Селижаровки в Волгу, был ремонт. Только в нескольких классах шли занятия. Полов в коридорах не было: ходили по постеленным широким доскам, балансируя порой, чтобы не провалиться на первый этаж. Младшеклассники обязательно поджидали их после окончания своих уроков. И опять в Сосницу шли вместе. Теперь была зима. Последняя зима Муси в Соснице. Белые скирды льна. Заиндевевшие коровы и быки в огромном загоне Заготскота, мимо которого проходили; белое поле, белое кладбище, белая сосновая роща. Тесная стайка школяров пересекала поле от льнозавода до Сосницы слишком быстро, не успевали наговориться как следует. Наверстывая долгое расставание, Лешка Лопатин старался всю дорогу держаться поближе к Мусе, шел почти всегда молча, только все посматривал, посматривал на нее да улыбался, мимолетно и печально. Однажды Муся что-то припозднилась. Шагала одна, спешила: нужно еще на Верхнюю Мельницу, сестер-братьев Вити Корешкова проведать, накормить, прибрать в доме. Уговорились с Элей, не опоздать бы. Свернула от Ветеринарной улицы к Заготскоту, еще немного - дорога на Сосницу. Хорошо идти! Скрипит снег под валенками, щиплет легкий мороз щеки, сильно, в лад шагу, размахивает руками. Но что-то не дает все-таки покоя, всматривается вперед и понять не может: что же? А это мелькающая фигурка: то на дороге, то отступит в рощу, скроется за соснами слева. Мелькала фигурка, да и скрылась вовсе. И тут наконец догадалась: "Это ж Леша Лопатин меня дожидался!" Один. И отчего-то так и не остановился, не подошел. Исчез в роще. И тогда же поняла: не из робости, а из желанья, чтобы тайна осталась между ними, не выясненная до конца - он, не он... Леша Лопатин любил тайны, это и от книг, и от характера, наверное. Тайны, которые потом разгадывались всю жизнь: а что подумал тот-то человек о тебе в такой-то момент? И что означали те-то не вполне внятные слова? И почему ты поступил в такую-то минуту вот именно так, а не по-иному?.. Через несколько дней Муся с матерью уезжали в Калинин. Тетя Лукерья пока оставалась в Соснице. Муся сидела дома, смотрела в окно: в школу в этот день уже не пошла, простилась со всеми. Теперь зайдет еще Эля, когда вернется, - и все. Но тут в коридоре послышались чьи-то шаги. Стук в дверь - и дверь отворилась. На пороге стоял Леша Лопатин, очень бледный, осунувшийся, с молчаливой тревогой в глазах. - Муся, это тебе... - Он протянул ей что-то, повернулся и, споткнувшись, бросился в дверь. Это была открытка: смешной желтый цыпленок стоит на ручке корзинки, а корзинка полна румяных яблок. 20 Все небо медленно сдвигалось вправо - к югу, и это безостановочное медленное движение всего видимого небесного купола заставляло кружиться голову: ты стоишь на земле, а стихия над тобой перемещается, уходя куда-то, заставляя и тебя стремиться вслед ей, и отчего-то появляется чувство тоскливой беззащитности. Дул не очень сильный, но ровный ветер, и слившиеся воедино тучи закрыли почти все небесные просветы от горизонта к горизонту. На этом густом темно-синем фоне резко выделялись листья высокой березы под окном Женьки Шурыги. Они были мелкие и яркие, казались нарисованными прямо в воздухе, потому что сами темные голые ветви совсем не видны. Лешка Лопатин и Женька Шурыга только что лежали на печи с учебниками, лениво переговариваясь, но больше глядя в окошко. Перед ними были несколько домов на противоположном порядке деревни, немного раскисшая от дождя улица, а прямо перед окнами вольно разместившиеся деревья: береза и два клена. Женька Шурыга толкнул Лешку в бок, сказал по своему обыкновению певуче, растягивая слова: - Муська Сурынина-то в Кали-и-нин сегодня уезжает. Лешка не мог больше лежать на печке. Выждав с минуту, он засобирался. Как ни уговаривал его Женька, оделся и ушел. Шурыга крикнул вслед: - Не забудь про кино-то: "Близнецы" - слыхал? Лешка вышел на улицу, почти сразу свернул прогоном за огороды - и остановился в одиночестве, глядя на небо. Так и стоял, благо здесь некому было наблюдать за ним. Дом Муси: черная от времени, просевшая посредине пятистенка с высоким покосившимся крыльцом. Неужели Муся уже не будет подниматься на это крыльцо?.. Лешке стало одиноко и тоскливо, мир вокруг лежал бесцветный, холодный. Кажется, совсем недавно была весна, и отсюда, с невысокого взгорья, Муся, Женька Шурыга и он, Лешка, спускались вниз по дороге на взрослом велосипеде, который Муся называла "дамским". С красного седла велосипеда свешивались мелкие бархатные кисточки, руль сверкал, стоило сесть и взяться за него - и велосипед мягко и стремительно катился вниз. Рядом бежали с одной стороны Женька, с другой - Муся, их руки поддерживали его. Спазмы перехватили горло. Что же это такое? Зачем уезжает Муся?! Ничего не видя, Лешка пошел к дому. Мать была в тревоге, которая ему показалась удивительной: отец задержался на работе. - Лешенька, иди ты встреть его, он за Песочней, в сплавной конторе... Ну что ж. Лешка сразу и пошагал к поселку. Смутная осенняя погода: тени от медленно ползущих тяжелых туч наползают одна на другую, воздух темный, очертанья деревьев, кустов, домов теряются, особенно впереди. Мрачные скирды льна, которые начинаются от маленького кладбища и тянутся до льнозавода, похожи на громоздкие корабли, застывшие в гавани, их очертанья расплываются. Лешка минует эти скирды, идет над Песочней к узенькому мостику через нее - нужно перейти этот мостик, затем еще немного к лесу, и там сплавная контора, где работает отец. Все привычно уже - отец дома, уходит утром, приходит вечером, говорит, смеется, что-то рассказывает, что-то делает... Он жив! А ведь еще недавно приходили открытки, на которых то непривычные серые дома с красными черепичными крышами, то длинноносые женщины с холодными красивыми голубыми глазами и белыми чепчиками на пышных русых волосах, то какие-нибудь рыцари в латах и шлемах со смешными тоненькими железными ногами... Подходя к мостику, Лешка вдруг ощутил сильную, громкую радость: вот сейчас он увидит отца, это так просто! И нет войны, и ничего не нужно уже бояться! Он бросился вниз бегом, намереваясь в несколько прыжков промчаться через мостик... и тут увидел отца. Отец только вступил на мостик с той стороны Песочни, и они одновременно двинулись навстречу друг другу! - Папа! - крикнул Лешка. Отец увидел его, лицо у него было веселое и красное, а шел он по своему обыкновению немного раскачиваясь из стороны в сторону, и это было сегодня особенно заметно. Мостик скрипел и сильно подрагивал под его размашистыми, быстрыми шагами. На отце была зеленая шинель, о которой он говорил: - Английская шинелка, досталась мне перед демобилизацией! Коротковата, ну да скоро сошью из нее полупальто и перекрашу! Отец любил говорить на подъеме, с подчеркнутой, очень идущей ему бодростью даже совершенно обычные вещи. - Леничка, вот тебе, держи! - Он сует руку в карман и вынимает целую горсть крупных, обсыпанных сахаром мармеладин. - Вкусные, ешь!.. 21 Дом на родной улице над Волгой был почти построен. Уже и печь стояла слева от двери - большая, пока не побеленная; шершавая глина засохла неровно, и печь казалась мрачной и слишком огромной. В доме была одна комната, которую отец перегородил плащ-палаткой. Получились кухня и спальня, в которой стояли две кровати. Вот и все. Никаких помещений больше не было. В тот вечер, когда переехали в поселок, Лешка чувствовал себя почти так же, как весной в Соснице, после дороги: все друзья опять остались позади, и снова все начинается сначала... Стоял жуткий мороз. Дом потрескивал, даже постанывал от холода. Протопили печь - и всей семьей забрались на нее. Так и спали. А утром по домику волнами гулял холод. И печка не помогала. С трудом выдержал Лешка этот день. Сразу после школы убежал в Сосницу. Здесь даже на улице было теплее. Его сразу обступили деревенские приятели. Санки, лыжи, крик, шум... Через день да каждый день бегал он в Сосницу, но Муси не видел ни разу: она болела. Переезд они с матерью отложили. Лешка кружил вокруг ее дома, но никак не мог решиться зайти. В самом конце недели одиноко шел он в деревню в грустном раздумье: бывает грустное раздумье и у десятилетних! Плотной стеной слева стояли сосны. Еще немного - и поворот. И тут что-то толкнуло его: оглянулся - за ним быстро шла Муся. Ходила так только она: держалась очень прямо и скоро-скоро переступая черными валенками. Он успел рассмотреть ее серый платок, заиндевевшие прядки волос, выбившиеся из-под него, решительный взмах рук. Ну вот сейчас Муся догонит го. И что же дальше? Что он ей скажет, о чем попросит - не уезжать?.. И навалилось на Лешку в одно мгновенье тяжелая тоска: ничего-то не может он сделать - ни остановить Мусин отъезд, ни сказать ей, что она для него значит - да и какими словами он сказал бы об этом: таких слов у людей его возраста нет. И он сделал то, что ему показалось единственно возможным: резко свернул в лес и долго шел так, натыкаясь на сосны, ничего не видя. Потом остановился, уткнулся лбом в ледяную кору... и неожиданно для себя заплакал, сотрясаясь всем телом. ...Так миновала великая весна. И последовавшее за ней лето, осень. Но все, кто пережил это время в любом возрасте, будут вечно оглядываться на незабвенные дни. И все, что произошло тогда, останется навсегда самым дорогим и памятным, сопровождающим человека до последнего его часа. 1985 г.