л на лавки, стоявшие по краям. Под ними валялись окурки и конфетные фантики. Лавки были прикручены к асфальту. Отодрать их от земли, чтобы вооружиться, было невозможно. Аборигены зашли на площадку. Мы инстинктивно построились в полукруг плечом к плечу. Постойте, ребята! Давайте договоримся! - начал было Химик. Сначала мы тебя, волосатик, побреем наголо. А потом договоримся. Один из дикарей, закончив возиться с входными воротами, - он их заматывал проволокой, засунул в рот четыре пальца и очень громко свистнул. Ничего не произошло. Группа варваров стояла метров в пятнадцати от нас, мяла кулаки, подкручивала ремни и не двигалась. Антон решил взять инициативу переговоров на себя и подошел к группе, держа разведенные руки, как Христос из "Явления Христа народу", показывая этим свое миролюбие и безоружность. Он не успел открыть рот, как был свален коротким прямым ударом в челюсть. А из-за разведенных рук он даже не смог заблокироваться. В ту же секунду сзади нас послышался шум. Из-за сетки на кусты, сваливались новые люди. Они кряхтя, но ни говоря ни слова, вылезали из кустов, поднимались на ноги и бежали на нас. Размер туземного подкрепления я подсчитать не успел. Человек пятнадцать? В общем, мы оказались одновременно атакованными и с фронта, и с тыла. Наш строй рассыпался. Драки не получилось. Получилось форменное избиение. Площадка пришла в движение. Все стали носиться по ней, как будто играли в какую-то игру вроде регби. Бегущих били руками и подсекали ногами, пытаясь свалить. Лежащих топтали. Антона били шестеро. Он секунд двадцать держался на ногах, затем упал, но упал хорошо - в самый угол площадки, где развернуться нападающим было сложнее. Мотя поступил гениально: он залез в кусты, еще стоя на ногах - разодрав себе колючками ноги вплоть до яиц, но сохранив при этом в целости все остальные органы. Несколько человек пыталось его оттуда выковорить, но без особого успеха. Матвей удачно отмахивался. Лезть за ним в кусты никто не хотел. Хватало и других мишеней. Меня практически не били, так как я в силу своей комплекции не вызывал боевого задора у оппонентов. Я носился по площадке, уворачиваясь от ублюдков, случайно налетавших на меня, и получил только несколько скользящих ударов в челюсть и в грудь. Незадолго до Коктебеля я прочитал "Стройбат". модного тогда Каледина. Меня потрясла сцена, когда две роты смертельно бьются между собой под звуки Girl, доносящиеся из радиодинамика части. Я представлял себе, как какой-то девятнадцатилетний парень в русской военной форме проламывает ломом череп другому парню в русской военной форме, а из динамика несется: Ah girl, girl... У нас все было крайне немузыкально.Тяжелое дыхание десятков бегающих людей, шуршащие звуки шагов, мягкие звуки ударов и иногда - отдельные короткие возгласы от боли с нашей стороны или деловитое "волосатика держи!", "рыжего сними с забора!" со стороны варваров. Впрочем, и сторон-то никаких не было. Все перемешалось. Химику было хуже всех. Во-первых он был высок и крепок. И тем представлял интерес для нападающих. Во-вторых, Химик носил длинные волосы, что в то время символизировало абсолютный вызов устоям. А у шпаны всегда есть потребность солидаризироваться в чем-то с обществом. Лучше всего - в ненависти, чтобы хоть как-то быть к этому обществу причастным и считать себя его санитаром. Поэтому Химика били страшно. Через две минуты побоища, когда Химик лежал под лавкой, а его растаптывали уже человек десять, меня осенило. Я подбежал к нему, схватил за запястье и заорал что есть силы: "Убили! Человека убили! Пульса нет! Вы слышите, убили! Срочно! Скорая! Человека убили! Пульса нет! Зовите врачей! Скорее! Человека убили!" Химик понял меня с полуслова: не дышал и не шевелился. Через тридцать секунд моих криков на площадке кроме нас не было никого. Вообще никого. Я сел на лавку и посмотрел на фонарь. Он невозмутимо покачивался. Я выдохнул воздух и покачал головой. Мы начали подниматься и отряхиваться. Правый глаз Антона был с широким красным контуром и заплывал на глазах. Матвей выбирался из кустов, громко матерясь и держась обеими руками за яйца. Химик медленно выкатился из под лавки. Я помог ему подняться и стряхнул с него несколько окурков. Вид у него был отстраненный. Из носа текла кровь, а нижняя губа опухла и оттопырилась, отчего на него было жалко смотреть. Тут мы увидели подбегающую узкоглазую девушку. Убедившись, что все кончилось, она сменила бег на растерянный шаг. Я позвонила в милицию - сказала она. Они не приедут. Они сказали, чтобы мы сами разбирались. Я не знала, что делать... Я бежала... Я думала... Я боялась, что вас.... Это не страшно, - сказали мы. Это даже хорошо. Зачем нам теперь милиция? А местные где? - робко спросила она. Мы ответили ей в рифму и взяли ее с собой. Пить теплую водку и лечить раненых. Самым раненным был Химик. Кроме явных симптомов сотрясения мозга, у него обнаружился страшный синяк на голени. На следующее утро мы уехали в Ялту. На всякий случай. Чтоб не искушать судьбу. Оставшееся от отпуска время прошло в цивилизованной Ялте. Жара спала. Мы залечивали раны на мирном городском пляже. Ухаживая за Химиком, Лиля влюбилась и влюбила его. То ли в себя, то ли в дзенскую мудрость. Химик всегда тянулся к тайным знаниям. Потом она вернулась в свой Ленинград, а мы в свою Москву. Химик чуть ли не каждую неделю ездил к ней, иногда захватывая нас с собой. Огромная профессорская квартира Лили это позволяла. Мы стали бывать в Сайгоне. Химик научил нас "поребрикам", и "карточкам". Я прикалывался над еле уловимой разницей между жителями двух столиц и пытался найти ее, где угодно, особенно там, где ее давно нет. Еще через год Химик и Лиля поженились, и Лиля переехала в Москву. х х х Я легко доехал до их дома по полупустому городу и позвонил в домофон. Микрофон зашипел, но не сказал ни слова. Замок щелкнул. Выйдя из лифта, я увидел, что дверь уже открыта. Как в тот день, когда умер Химик. Я вошел. Играла Чезария Эвора. Негромко. Я нерешительно потерся о коврик под дверью. "Лиля!" - сказал я. Ни звука в ответ. Я вошел. La na ceu bo e um estrela Ki cata' brilha Li na mar bo e um areia Ki cata moja' Espaiote nesse monde for a So rotcha e mar Terra pobre chei di amor Tem morna tem coladera Terra sabe chei di amor Tem batuco tem funana' Лиля сощурив и так узкие глаза, сидела на диване, поджав под себя ноги. Она была в черной водолазке и черных джинсах. Справа и слева от нее лежали большие пестрые подушки, которых она еле касалась локтями. Oi tonte sodade Sodade sodade Oi tonte sodade Sodade sem fim Песня кончилась. Она перевела взгляд на меня. Молча кивнула в сторону кухни. Я воспринял это как предложение пойти и сделать себе чаю. Началась следующая песня. Я вспомнил, как несколько лет назад в Лиссабоне, я зашел в музыкальный магазин и спросил: "дайте что-нибудь, что похоже на Чезарию Эвору". В ответ продавец грустно посмотрел на меня и сказал: "ничего похожего на Чезарию у нас нет. И быть не может". Я сделал себе чай в маленькой узкой неудобной кружке. Других не было. Я люблю пить чай из пиал или больших чашек. Я сел в углу и стал смотреть на Лилю. Лиля смотрела в пространство за желто-красным гобеленом, который висел на стене. На нем средневековые всадники в сапожках с длинными носками и в таких же длинных колпаках скакали на лошадях на фоне обнесенного зубчатой стеной игрушечного города. Чезария продолжала петь, как она выживает в боли от любви. Ее грустный голос не то, что завораживал, а наборот, расковывал и напоминал тебя самого в твои самые лучшие минуты. Мы просидели так минут пятнадцать, и диск кончился. Ну как ты? - спросил я. Никак, - пожав плечами ответила она. Как родители? Спасибо, плохо. А его? Еще хуже. Лиля, кто убил Химика? Я произнес эту фразу и внимательно посмотрел на Лилю. Риторические вопросы у меня кончились. Те, кому это было надо. Она даже не перевела взгляд в мою сторону. А кому? Лиля покачала головой. Я не понял, что означает этот жест. То ли нежелание говорить, то ли нежелание задумываться. Лиля, это наркотики? Кетамин? Калипсол? Она сделала движение плечами вверх-вниз. Дейр-Эль-Бахри? - я сам удивился тому, что сказал. Что?! - немного хрипло вырвалось у нее, и она перевела взгляд на меня. Мы несколько секунд смотрели друг другу в глаза, как будто играли в детскую игру, кто раньше отведет взгляд. Я никогда не любил этих игр. И всегда проигрывал. Мне было неудобно заглядывать в глаза другому человеку. Тревожить его и залезать через глаза глубже, чем положено. Я, вообще, боюсь чужих глаз. Поэтому я отвел взгляд. Но не сказал ни слова. Почему ты сказал "Дейр-Эль-Бахри"? Ты что, оттуда? Оттуда... - офигел я. Откуда оттуда? Лиля!? Что за сумасшедший дом? Что происходит? Причем тут Дейр-Эль-Бахри? Вы что все сговорились что ли? Фраза "вы что все сговорились?" была из неприличного анекдота и поэтому неуместна в этом разговоре. Я испугался, не обидел ли я Лилю. Лиля не заметила контекст. Объясни, откуда ты взял "Дейр-Эль-Бахри?" "Одиночество" - сказал я тупо на всякий случай. Одиночество? - явно не поняла Лиля. "Калипсол", "Дейр-Эль-Бахри", "Одиночество". Я пытался сделать вид, что разбираюсь в людях, и посмотрел на Лилю тем взглядом, который сам хотел бы назвать проницательным. Но с проницательностью у меня всегда было не очень... Одиночество, - задумалась Лиля и отрицательно покачала головой. Тогда я, взяв с Лили твердое обещание молчать, в очередной раз нарушил собственное и кратко рассказал про заказ ФФ, а также про то, что я узнал про храм Хатшепсут. Вот, - закончил я. Я раскрылся. Теперь, кажется, твоя очередь? Лиля покачала головой. Я начинал чувствовать себя обманутым. Лиля! - довольно строго сказал я. Моего друга и твоего мужа убили какие-то сумасшедшие подонки. Мне дали странный заказ. По-моему, это как-то связано. И ты что-то знаешь. В том числе то, чего я не должен был тебе говорить. Попробуй отплатить мне взаимностью. Взаимность не может быть оплатой. Люди не влюбляются из благодарности. Я должна подумать, - медленно сказала Лиля. Подумай, - разрешил я и пошел на кухню за вторым чаем. Я выпил уже половину второй кружки, а Лиля так и не произнесла ни слова. Тогда я решил задавать вопросы сам. Может, она все-таки разговорится. Может, проговорится. Лиля, а MNJ Pharmaceuticals производит калипсол? Или его аналоги? Кетамин... Не знаю. Нет. Кажется, нет. Один - ноль, - подумал я. Это был правильный ответ. Хорошо, что Лиля хоть не врет... А Химик - часто его использовал? Иногда. Не очень часто. Ну, раз в месяц. Частота не имеет значения. Глубина важнее. Какая еще глубина? А ты не заметила чего-то странного перед... Он всегда был странный. Все мы странные, когда перерождаемся. А перерождаемся мы часто. Мне показалось, что Лиля не придуривается, а пытается решить дзенскую задачу "как не дать, давая". Я попробовал вдумываться в ее ответы, но это плохо получалось. А хоть что-нибудь говорил? Он всегда мало говорил. Я должна подумать. Я очень не люблю, когда мне отказывают женщины. Даже в информации. Единственное средство, которое может помочь при женских отказах кроме тепла и настойчивости - это алкоголь. Но предложить Лиле выпить было невозможно. Я продолжал расспросы всухую. А при чем здесь женщина-фараон? Фараон? Хатшепсут. Какая Хатшепсут? Я первый раз слышу про нее от тебя. Не знаю. Может, и не при чем. Хотя имя... Нет. Не знаю. Лиля, зачем ты пудришь мне мозги? Ты вздрогнула, когда я сказал "Дейр-Эль-Бахри". Ну и что? Ничего не понимаю. Тогда что там в этом месте? Храм? Монастырь? Копты? Копты, - задумчиво сказала Лиля. Это, наверно, копты. Время храмов и монастырей прошло. Я понял, что сегодня я ничего не добьюсь. Сколько тебе нужно времени на размышление? Не знаю. Несколько дней. Я, правда, не знаю. Она подняла на меня виноватый взгляд, как умная собака, написавшая на ковер. Я понял, что с собакой что-то не то. Здоровые собаки так себя не ведут. Я позвоню тебе на днях. Звони, - с покорным согласием ответила она. Так соглашаются с банком, который обещает аннулировать кредитную карточку, если на счет срочно не поступит нужная сумма денег. Я попрощался и стал уходить. Да. Так ты не знаешь, что такое "Одиночество", - уже в дверях спросил я. Третье слово? "Одиночество"? - Не знаю. Думаю, что руководство к действию. Лиля грустно улыбнулась и помахала мне рукой. Я посмотрел на ее маленькую фигурку. В ярком дверном просвете она показалась мне черной птицей. Я не стал ждать лифта и спустился по лестнице. А какое у меня теперь руководство к действию? Я позвонил Антону: Заказ ФФ и смерть Химика связаны. И я пересказал мой довольно бессвязный разговор с Лилей. Интересно, - сказал Антон. Интересно. Интересно? Спасибо, Антон, что тебе хотя бы не смешно. У нас убили друга, и ты, наконец, начинаешь этим интересоваться. Антон сделал паузу, которую следовало трактовать как "дорогой Иосиф, ты обвиняешь меня, не владея всей информацией, поэтому отвечать я тебе, не буду". Но я тоже в ответ замолчал, поэтому Антон осторожно подбирая слова произнес: Ты предлагаешь захватить тактическую инициативу? Мне кажется, что события сами должны указать нам, как действовать. Они и указывают. На ФФ и Лилю. Но начать проще с Лили. Давай завтра поедем к ней втроем и поговорим. Хорошо, - задумчиво сказал Антон. Давай завтра вначале соберемся втроем и обсудим, что делать. И если решим, что надо ехать к Лиле, то поедем к Лиле. А сегодня? Сегодня Матвей выгуливает свою финдиректриссу где-то далеко за городом. х х х Моя машина медленно ехала в сторону дома почти без моего участия. Черт бы побрал Лилю с ее дзенскими ответами. При этом она мне не сказала ничего, а я ей все. Обидно. Впрочем, Лиля проговорилась словом "оттуда". Интересно, что она имела в виду. Ничего. Завтра втроем мы добьемся у него большего. Но как ФФ в принципе может быть связан с Химиком? Для того, чтобы привести мысли в порядок я поехал в ОГИ на Чистых Прудах. В воскресенье днем это место всегда полупустое. Я поднялся на второй этаж, посмотрел, что делается в книжном. Купил Мураками, Перес-Реверте и Довлатова. Спросил нет ли книг про коптов. Про коптов книг не было. Я спустился в подвал. В ОГИ какой-то очень правильный свет. Темно-коричнево-желтый. И раздолбанность заведения кажется от этого света вечной. Мне нравится в ОГИ, что лампочки свисают над столами и что столы старые. Я стал пить виски и читать Довлатова, после каждого глотка откладывая книгу, чтобы подумать о Лиле. Я решил, что Маша со своей интуицией может мне помочь, но она очень не любила моих звонков в выходные. Выходные Маша проводила со своей недоделанной семьей. Когда я звонил ей в неурочное время, голос у нее сдавливался, чтобы звучать потише и по тембру напоминал змеиное шипение, что совершенно ей не шло. Я вылез из подвала на улицу, и набрал ее. На этот раз она радостно сказала "привет!". Значит Германа рядом с ней не было. Я сказал, что хочу увидеться. Она подумав, сказала, что через час может быть где-нибудь в центре. Я сказал "Отлично! В ОГИ на Чистых через час, только не позже, а то я напьюсь" и отсоединился. Наступал вечер и место наполнялось людьми. За мой столик пытались подсесть какие-то люди. Я отбивался, как мог. Новых мыслей не было. Я продолжил читать Довлатова. Он действовал на меня жизнеутверждающе. Как песня California Dreaming, которую запустили в соседнем зале. All the leaves are brown And the sky is grey I've been for a walk On a winters day I'd been saved and warm If I was in a LA California dreaming On such a winter's day Странная нестыковка текста и небесно-синей, переливающейся солнечной музыки, добавляла к радости ожидание чего-то. Не знаю, чего... Я подумал, что между Довлатовым и Mamas&Papas есть определенно что-то общее. Я зачитался. Вошла Маша. К этому времени я не менее часа держал круговую оборону стула, что выглядело со стороны бедных посетителей, вынужденных пить стоя, нечестно. Маша села, полистала меню. Я знал, что она не любит это место из-за накуренности, отвратительного обслуживания и вопиющей безысходности обстановки. Маша утверждала, что ее колготки после ОГИ всегда приобретают зацепы. Но врожденный аристократизм (у Маши в роду все мужчины последние 300 лет заканчивали службу в армии в чине не ниже генеральского) не позволял ей открыто критиковать место, выделяющееся бедностью. А я решил, что этот разговор лучше вести на моей родной территории. Поэтому примиряюще сказал: Я уже выпил. Не хочу садиться за руль. Это отговорки. За руль твоей машины трезвый человек все равно сесть не сможет. На самом деле, мой кабриолет VW Beetle 1969 года был шикарен. Прост, красив, надежен и недорог в обслуживании. Никому в голову не могло прийти, что владелец PR-агентства ездит на нем из экономии. Просто у него (владельца) такой стиль. Немного вудстоковский. Sex. Drugs. Rock&Roll. От его покупки меня отговаривали все, кроме Антона. Мотя, который ездил на Рейндж-Ровере, предложил одолжить денег и не страдать херней. Я сказал, что любовь не купишь. Маша сказала, что если машине больше лет чем ей, то ездить на ней опасно. Я отвечал, что машина стареет медленней. В общем, я не пожалел. Мой Beetle был крепенький и совершенно не собирался рассыпаться на ходу, как обещали скептики. Нет гидроусилителя руля? - Надо качаться! Нет гидроусилителя и тормозов? - Тормоза придумали трусы. А когда я несколькими быстрыми движениями снимал с него крышу, превращая в настоящий кабриолет, то у любой стоящей рядом девушки захватывало дыхание. Ей, наверно, казалось, что вот также уверенно я буду раздевать ее... Маша заказала лениво подползающей официантке хачапури и бокал бочкового грузинского вина. Я начал рассказывать. Виски окончательно освободил меня от обязательств, данных в расписке. То что я говорил очень не нравилось Маше. Так что думаешь? - спросил я. Да ничего, - сказала Маша. Ты получил заказ от богатого идиота, который помешался на оккультизме. Какая связь с Химиком? Тем более, он умер не от калипсола, а от чеченцев. Кто еще станет запугивать, отрезая головы? Какая связь? Лиля вздрогнула, когда я сказал про Дейр-Эль-Бахри. И спросила, не оттуда ли я. Тебе показалось. Лиля чувствует свою вину в смерти Химика. Уехала зачем-то в Питер, оставила его один на один с отморозками. Она хотела, чтоб ты отвязался. По крайне мере, это следует из твоего же рассказа. А ты не хочешь сама с ней поговорить? О чем? О том, что у тебя крыша поехала на нервной почве? Послушай, Герман тоже иногда колется. Его Химик научил. И что теперь? Жив-здоров. Никаких Дейр-Эль-Бахри. Хватит! Слышишь? Хватит! Выбрось все из головы и займись работой. У тебя в кои-веки появился шанс скопить на первый платеж за квартиру. А главное, - не умничай. Знаешь, какой правильный ответ на "не умничай"? Знаю. Но ты лучше займись зарабатыванием денег. Я ответил народной мудростью, что всех денег не заработаешь, и часть придется украсть. Хотя что и откуда я могу украсть? Предложил ей не злиться. Маша сказала, что она не злится, что ей пора и попросила меня ее отвезти домой. Я отбился, сказав, что выпил, хочу посидеть еще, а машину брошу здесь, но, как джентльмен, готов посадить ее на такси. Она поклонилась по-японски. Как гейша. Потом ушла, не оглядываясь. Я продолжил читать и пить, а когда виски кончился, все-таки вернулся домой на машине, потому что пьяному мне проще вести машину, чем ходить. Слава Богу, менты по дороге меня не тронули. Я пообещал сам себе, что сел пьяный за руль в последний раз. х х х В понедельник я пришел на работу необычно рано. С похмелья не спалось. Все утро разбирал ксероксы с мониторингом слов ФФ. Крыса вела себя подозрительно тихо. Не шутила. Не язвила. Смотрела на меня осторожно. Я приписал это полученной из моих рук премии. Когда мы сидели с ней, обсуждая дальнейшие действия, зазвонил телефон. Это была Любочка поэтому, нажав кнопку громкой связи, я ответил "Да". "Вам звонят из прокуратуры". Я вздрогнул и тут же перевел громкую связь в тихую. Меня очень пугают такие звонки. В них никогда ничего хорошего не бывает. Мои глаза поднялись на Крысу. Она не шелохнулась. Мне пришлось дополнить свой взгляд словами: "Могу я поговорить один?". Крыса недовольно поднялась и вышла. Любочка, кто там? Зачем мы прокуратуре? Он сказал, что его зовут Новиков. Что вы знаете. Капитан Новиков, он же Писатель, был следователь по делу Химика. Я, немного подумав, согласился на разговор. Господин Мезенин, мы могли бы увидеться? Что-нибудь случилось? Да. Вроде того. Когда вы можете к нам подъехать? А что такое? Лучше не по телефону. Я решил ехать сразу. Терпеть не могу ждать неприятностей. Интересно, почему они каждый раз случаются после того, как я напьюсь? В машине я включил Бреговича, купленного недавно по совету Антона. Низкий раскачивающийся бас Эгги Попа, который и не пел вовсе, а низко и сочно докладывал обстановку. Это насыщало пространство вокруг меня какой-то мрачной энергией: I know that you have got the time Coz anything I want, you do You'll take a ride through the strangers Who don't understand how to feel А потом глубокий низкий припев со странным славянским хором в его конце: In the deathcar, we're alive аа-а-а-ааа-ааа Конец пятой главы Глава 6 Я вошел в прокуратуру. Грязный свет жужжащих дневных ламп. Местами отодранный линолеум. Дермантиновые двери. Доска почета. Дежурный переписал мои паспортные данные и тяжелым похмельным голосом сказал самому себе "двадцать восьмой". Я - двадцать восьмой? По счету? Кабинет двадцать восьмой. Второй этаж. Двадцать восьмой кабинет чем-то напоминал своего хозяина: неуютный, невзрачный, мрачноватый. Писатель поднял голову. Мешки под глазами. Много работает? Еще больше пьет? Здрасьте, - сказал он, немного щурясь, как будто от меня исходило сияние. Спасибо, что пришли. У нас тут такие дела... Что случилось? Лилия Донская умерла. Жена вашего друга. Основная версия - самоубийство. Есть записка. Это очень неприятное ощущение - моментально высохший рот. Как будто тебе туда напихали ваты. Я попробовал пошевелить языком. Затем я облизал кончики губ. Покачал головой. Оперся рукой на спинку стула. Сел без приглашения. Затем, как Матвей, попробовал пощупать свой пульс. И наконец решился открыть рот. Я вчера у нее был. Да? - он ничуть не удивился. В котором часу? Днем. Между двенадцатью и двумя. Можно воды? Конечно. (Он протянул мне стакан). А что вы делали? Говорили. Я спрашивал отчего умер Химик. То-есть Илья. Что она думает... И что она ответила? "Стоп!", - сказало что-то во мне ясным и чистым голосом. "Стоп!". Я вздрогнул и решил прислушаться. Да так... Что она сама ничего не понимает. У вас можно курить? Курите. Я решил попытаться использовать сигарету как тайм аут и сосредоточиться. Немедленно в голову пришел дурацкий анекдот: оптимистичный русский футбольный комментатор, сообщает, что хотя Россия и проигрывает Бразилии 0:4, но рано расстраиваться. Еще ничего не потеряно. Идет всего лишь пятнадцатая минута матча. Жизнь на глазах выходила из под контроля. Такая хорошая спокойная московская жизнь. С работой и тусовками, романами и кинотеатрами, книгами и футболом. К концу сигареты мне стало окончательно страшно и захотелось рассказать кому угодно, хоть Писателю, хоть Председателю ФСБ, хоть Антону с Мотей обо всем, что происходит. Снять с себя ответственность за все это. Переложить на кого-то еще. Зачем я связался с ФФ? Зачем подписал эту дурацкую бумажку? Зачем потом забил на подпись? Fuck, fuck, fuck. И что мне теперь делать? Бежать к ФФ и требовать объяснений? Рассказать все органам? Позвонить Маше и наорать на нее за дурацкий скептицизм? Сигарета кончилась. И уж не знаю зачем, наверно просто так, чтобы еще потянуть время, я как-то жалобно сказал: Давайте поедем к ним на квартиру. Посмотрим что там? Да были мы там. Ничего интересного. К тому же если экспертиза подтвердит самоубийство, то вообще вопросов нет. Депрессия. Да и из записки следует, что она немного не в себе. А что в записке? В принципе, вам это показывать нельзя. Но ладно. Вот. "Жизнь имеет разные формы. Смерти нет. Я ухожу к Илье. Я ему там нужнее, чем здесь. Дорогие родители, простите, если можете. Прошу не искать виноватых в моей смерти прямо или косвенно. Цианистый калий в капсулах приготовил мой муж собственноручно. Лиля PS Извинитесь, пожалуйста, за меня перед соседкой" Соседкой... "Родителей жалко до слез" - подумал я. Но вслух сказал совершенно другое.. Не так уж она и не в себе. Беспокоится, чтоб никто не пострадал из-за яда. Это да. А начало записки? Поехали а? - попросил я уже совсем жалобно. Голова у меня возвращалась в норму. Ну, поехали. Подождите, я тогда печать возьму. Квартира-то опечатана. Мы вошли в квартиру. Я уже знал, на что хочу смотреть. Я включил компьютер. И чертыхнулся. Жесткий диск был отформатирован. Лиля оказалась аккуратной девушкой. Я полез в стол. Писатель наблюдал за мной молча. В столе была куча дискет, кассет, фотографий, сломанных часов, калькуляторов, ручек, карандашей, брелков и всякой дряни. Ничего интересного. От нас для археологов останется гораздо больше предметов чем от египтян, - подумал я. У них все было деревянное и тряпичное, кроме ножей, посуды да украшений. А у нас пластик, железо, алюминий. Археологов я всегда недолюбливал из-за того, что основным источником данных для них являются вскрытые могилы. Я понимаю, что в них клали разную ценную утварь, а главное под землей происходит консервация прошлого, но все таки - могилы... Мой взгляд упал на лампу, стоящую на полу. Я подошел к аудио-системе и посмотрел, что в ней. Чезарии Эворы там уже не было. Зато был Johann Sebastian Bach. Famous Organ Works. Надо найти ампулу калипсола и шприц, - сказал я. Тогда кое-что прояснится. Что? - удивился Писатель. Но приступил к поискам вместе со мной. Я проверил под постелью и в ванной. Через минуту из кухни вошел Писатель, глядя на меня как доктор Уотсон на Шерлока Холмса. В руках у него была салфетка, а в ней пустая ампула от калипсола и маленький шприц. Есть, - сказал он. Нашел в помойке на кухне. Как вы догадались? Она сказала мне, что употребляет калипсол. Такой редкий наркотик. Что это дает следствию? Это все-таки самоубийство? Да. Она сначала укололась калипсолом, потом легла в постель, включила нижний свет и музыку. Когда калипсол начал действовать, съела капсулу с цианистым калием. Минут через пять капсула растворилась. Вот и все. х х х Я попрощался с Писателем, решив, что слова больше лишнего никому не скажу. Объяснил, что находка шприца и пузырька подтверждает версию о самоубийстве на 100%, что депрессия - явная и очевидная причина, и что я в любое время дня и ночи готов с ним встречаться на эту, да и на любую другую тему. Я позвонил Антону в офис и сказал, что Лиля умерла и что я сейчас к нему приеду . У меня был такой голос, что он не задал ни одного вопроса. Сказал, что Моте он позвонит и чтобы я сразу шел в кафе прямо напротив его офиса, намекнув, что в кабинете вести разговоры неумно. Я вошел в кафе. Матвей и Антон сидели друг напротив друга. Глаза у Антона были темные. Спина у Моти - сгорблена. Вместо "здрасьте" он обратился ко мне, не обращая внимания на официантку. Ты уверен, что это твой ФФ? Как сказать... И не мой он, в общем... Давай мне его мобильник. Подожди, Мотя, подожди... Я в легком испуге посмотрел на Антона. Антон сидел совершенно невозмутимо, как будто дело его не касалось. Я пожал плечами и продиктовал номер телефона ФФ. Мотя немедленно стал кому-то звонить. Постой! Наконец-то Антон вмешался. Вторым, после женщин увлечением Моти были разборки. С ним было опасно ходить в бары и ночные клубы. Любой косой взгляд в свою сторону Мотя воспринимал как личное оскорбление и бил обидчика в челюсть не задумываясь. Один раз, когда охрана закрытого клуба Инфант Террибль решила его не пустить, под тем предлогом, что клубной карточки у него с собой нет, а списке гостей он не значится, Мотю переклинило. Он спокойно сказал охраннику: Это не наш список. Наш список - список Шиндлера. Я объяснил это себе великой силой киноискусства, потому что еврейской крови в Моте не было ни капли. Затем он вытащил охранника из-за стойки и столкнул лбом с другим охранником, спешащим на помощь первому. Мне стало плохо, потому что я не люблю агрессию, скандалы и ментов. Мотя удовлетворенно посмотрел на лежащих охранников, вытащил из бумажника визитную карточку, отдал ее обалдевшей гардеробщице и сказал: "попросите, пожалуйста, менеджера, чтобы нас внесли в список". Затем мы демонстративно медленно (ох, Мотя!) пошли на выход, чтобы убедиться, что охранникам не захочется догонять нас. И, действительно, убедились в этом. И хотя я восхищаюсь сочетанием отмороженности и физической силы, но в некоторых случаях Мотю просто боюсь, потому что знаю: ждать от него можно чего угодно. Вот и сейчас я растерянно, не зная что делать, смотрел на Мотю, который не обращая внимание на нас продолжал набирать телефон. - Мотя! - Что такое? Мотя смотрел на Антона светлым удивленным взглядом. Я знал этот светлый взгляд. Он предвещал общение с самыми темными сторонами Мотиной натуры. Я предлагаю сначала разработать план. А не подставлять Иосифа идиотскими звонками на номер, который скорее всего знает только он один. Антон был спокоен и невозмутим. Мне сразу стало легче. Мотя понял, посмотрел на меня и бросил телефон на стол. Антон продолжал как ни в чем не бывало. Но сначала, ребята, до всяких планов, мы должны ответить самому себе и друг другу на простой вопрос: надо ли нам ввязываться в эту историю, и если да, то зачем. Напоминаю, если кто забыл: убитых нам не воскресить не удасться. Я, как все, - сразу сказал я. В окружении Моти и Антона мой ужас почти исчез и сменился страхом быть заподозренным в трусости. Ты, как раз Иосиф, - не как все. Ты уже внутри. Тем более, - максимально беззаботно произнес я. Антон, я не понимаю, о чем мы говорим? У нас убили друга. Да мы должны уже две недели землю есть, а не на тупых ментов все вешать. А теперь Лиля. Да если бы мы вовремя впряглись, то она была бы жива. Ты понимаешь, что это значит: ж-и-в-а?!! Хватит, Мотя. Мы тебя поняли. Ты Антон, сам скажи. А то что нас с Иосифом пытать? Преступников мы, конечно, не найдем. За преступление никого не накажем. Но мне стало как-то скучно жить... После этих смертей... х х х Мы наметили основные линии расследования: Химик с Лилей, MNJ Pharmaceticals, копты и, конечно, ФФ. По Химику с Лилей сделать удастся немного, учитывая, что все бумаги, если они и были, Лиля наверняка уничтожила вместе с жестким диском. Тем не менее, остается почтовая переписка на сервере провайдера и, возможно, ее получится достать. При связях Антона я в этом почти не сомневался. Я напомнил Антону, про некий дзен-буддистский монастырь в Японии, куда собирался Химик. Антон сказал, что невозможно объять необъятное и связи с монастырем он не видит. Про MNJ Pharmaceuticls Антон обещал навести самые подробные справки. Такие монстры, конечно, находятся в разработке конторы, а там у него есть свои связи. Не безграничные, но на уровне получения информации - достаточные. Это стоит денег, но к денежному вопросу мы еще вернемся. Копты - конечно тоже ниточка. Но с какой стороны ее распутывать? Дело пахло поездкой в Иерусалим, где находится одна из главных церковных епархий коптской церкви. Ехать выпадало мне: Антон не мог бросить работу, а Матвея он хотел использовать для разработки ФФ. Я был рад грядущей поездке, сам не зная почему. ФФ был, конечно, самым близким и самым лакомым куском. Антон с Мотей проследят связи ФФ, выяснят его биографию и вычислят его шефов. Хорошо бы устроить наружное наблюдение и прослушивание мобильного телефона. Здесь Антон нахмурился. С его точки зрения, бюджета на это у нас может не хватить. Мы подошли к важной проблеме. Частное расследование стоит денег. И немалых, в условиях российской коррупции. Но и без всякой коррупции, одна поездка в Иерусалим уже тянула прилично. Я сказал: Я могу дать тысяч пять. Причем, что смешно, это как раз деньги ФФ. Я, - сказал Антон, тоже дам пять тысяч. Причем, что грустно, это мои собственные деньги. Я, сказал Мотя, - дам столько, сколько надо. Вот и создалась концессия, - сказал Антон. Надо как-то ее назвать, -предложил я. Дейр-Эль-Бахри - предложил Матвей. Жестко. Серьезно. Серьезно, но хрен выговоришь, - возразил я. Давайте лучше "Одиночество". Это слово мы еще не расшифровали. Слишком грустно, - покачал головой Матвей. И не круто. "Одиночество-12", сказал Антон. Грусти - меньше, крутизны - больше. Почему 12? Просто так. Лучше звучит. Как Catch 22. Или Или Ми-6. И вообще - двенадцать счастливое число. Все согласились, хотя Мотя проворчал, что ему это больше напоминает не Ми-6, а Горки-10. Антон продолжал. У меня есть три предложения. Во-первых, мне кажется, что Иосифу надо прекратить рассказывать об этом деле всем своим знакомым и полузнакомым. Ну, как минимум, тем, кто еще не в курсе. Да ты что, Антоша, - перебил его я обиженно. Прекрати болтать на всех углах, - продолжал Антон, как будто не заметив моей вставки. Потому что ты уже поделился своими проблемами с Машей, Крысой, Лилей, Матвеем и мной. Это много. И не исключено, что это стоило Лиле жизни. Надеюсь, ты хоть следователя пощадил. А то ведь он не заснет ночью. Во-вторых, мы должны завести себе новые сотовые. Купить second hand по объявлению в интернете и использовать их только для разговоров между собой. В-третьих, мы сейчас поднимемся ко мне. У нас сидит один забавный чувак - Антон Носик. Мой старый израильский приятель. Он делает вид, что понимает что-то в интернете и приехал на семинар. Учить наших бездельников. Семинар вот-вот кончится. Тогда он научит нас пользоваться безопасной почтой. Заодно покажет разные специальные приемы поиска в тех местах, в которых обычные поисковые машины типа Google не работают. Телефонами новых сотовых обменяемся уже по этой безопасной почте. Все. Пошли. Пропуска на вас обоих готовы. Я почувствовал себя заметно лучше. Все-таки хорошо, что есть друзья. И хорошо, что друзья готовы мстить за своих друзей. Не бояться и тихо перешептываться, а поднимать голову и идти в атаку. В этом немного пафосном настроении мы вошли в здание Hi-Tech Computers и поднялись на седьмой этаж, где сидел Антон. Он сказал секретарю, чтоб нас напоили чаем, и отвел в комнату отдыха, объяснив, что ему надо разобраться с делами, а когда подойдет Носик, то он подключится. В комнате мы увидели странную сцену. За столом друг напротив друга сидели два менеджера. Классические белые воротнички. Темные пиджаки, белые рубашки, глупые скучные галстуки. Я недолюбливаю эту униформу, хотя ничего не имею против людей, которые вынуждены ее носить. Между воротничками стояла шахматная доска с только что начатой партией. Но воротнички, вместо того, чтобы двигать фигуры, смотрели друг на друга с каменным выражением на лицах. Через секунду я понял, что они изо всех сил пытались сдержать смех. На столе перед одним лежала бумажка, в которую один заглядывал и тряс головой, давясь смехом. У другого в руках тоже была бумажка. Он, на всякий случай, прикрывал рот рукой. Мы с Мотей переглянулись. Они перевели взгляд на нас и тот, кто закрывал рот, не выдержал. Рука у рта придала выходящему воздуху специфическую вибрацию, и мы услышали громкое и отчетливое "Хрю!". После чего первый схватил второго за руку, сказал нам "извините" и они исчезли. Бумажка осталась на столе. Мы, естественно, в нее заглянули. Это оказалась распечатка очередного интернетовского прикола. "Как развлечь себя, играя в шахматы: Расставляя на доске фигуры, сообщайте сопернику имена, ласковые прозвища и краткую биографию каждой из них. В течение длительного времени разглядывайте пешки противника. Делайте намеки, что они выглядят абсолютно одинаково. Предупредите его об опасности узкородственного размножения. Делая ход пешкой, громко командуйте ей: "С Е2 на E4 бегом - марш! Марш, я кому сказал!! Расстреляю! Под трибунал отдам!" Воспринимайте взятие каждой вашей пешки как личную потерю: "Увы, бедный Йорик, я знал его". Тихим шепотом ободряйте свои фигуры. Жалуйтесь на то, что не можете доверять своим офицерам (слонам). Попытайтесь дать взятку ферзю противника. Быстро отвернитесь, если оппонент будет смотреть на вас вопросительно. Все отрицайте. Обвиняйте соперника, в том, что у него крапленые фигуры." На этом месте вошел Антон и позвал нас. Я протянул ему распечатку. Это еще что, - сказал он озабоченно. Всю прошлую неделю мой отдел долбоебиков гонял. А что такое долбоебики? - спросил я Корпоративный кошмар. Пошли, делом займемся. Носик нас ждет. Носик оказался приветливым человеком лет тридцати с небольшим. У него были большие грустные глаза, длинные тонкие пальцы и голубая кипа прикрепленная к почти бритой голове, судя по всему, двусторнним скотчем. Носик прочел нам небольшую лекцию про безопасную почту, ухитрившись практически ни разу не воспользоваться нормативной лексикой. Он говорил примерно так: "сначала заебениваем вот такую хуйню, чтобы злоебучие пидоры отсасывали не нагибаясь, (Носик левой рукой каллиграфическим почерком выводил командную строку), потом - хуяк - ебем блядских мудозвонов в жопу этим пассвордом, а потом - пиздим эту поебень... Мы с Антоном благоговейно вслушивались и понимающе качали головами. Мотя сидел с отсутствующим видом. А если нас все же попытаются выследить? - робко спросил я. Нам по хую, все что им не по хую. А если им не по хую, что нам по хую, то пусть они идут на хуй. Ясно, - сказал Антон. Я никогда не был ханжой, и мне понравилось, что Носик - такой простой и доступный человек. Из лекции я понял, что надо заходить в интернет, сначала позвонив на международную телефонную карточку, чтобы не определился номер, с которого ты зашел, а потом к провайдеру через карту интернет доступа. При этом надо не надо заводить никаких платных почтовых ящиков, а наоборот завести самый простой ящик на Mail.Ru. Чтобы затеряться в толпе. И не использовать в переписке слов, по которым спецслужбы определяют подозрительных пользователей. Типа "гексоген". Или "замедлитель". Носик объяснил еще несколько полезных поисковых приемов, граничащих с хакерством. В основном это были адреса нелегальных поисковых машин, укомплектованных специальным софтом по взлому паролей. Вскоре Носик перестал учить нас безопасным коммуникациям и начал рассказывать про безопасность жизни as is. Его объем знаний и легкость, с которой он этими знаниями распоряжался, вполне могли научить нас безопасныму сексу, безопасным инвестициям, безопасным наркотикам, безопасным убийствам и безопасным самосожжениям. Мы вышли с лекции окрыленные, с чувством полной безопасности и безнаказанности. Интересно, а Носик так со всеми разговаривает? Моя бы воля, и я бы так со всеми говорил. При постоянном повторении не теряет смысл только мат, - заметил Мотя. Мы вернулись в кафе и утвердили план действий, из которого следовало, что послезавтра мне надо было лететь в Иерусалим, встречаться с главой иерусалимской коптской общины. Антон c Мотей начинали заниматься делом ФФ. Мне показалось, что на меня спихнули не самую перспективную часть расследования, но с другой стороны, на коптов напросился я сам. И тут вдруг я понял, почему так хочу уехать из Москвы. Мне была совершенно невыносима мысль о вторых похоронах. Хватит! Опять эти разговоры полушепотом. Запахи. Бр... Знание израильской специфики для разговора с коптами не требовалось. Рабочим языком встречи должен был быть английский. Встречу с ними мне должен был организовать израильский знакомый Антона - писатель и журналист Аркан Карив. Антон позвонил ему прямо с мобильного и после короткого разговора сказал, что у Аркана можно остановиться. Это позволит мне сэкономить на гостинице и посмотреть, как живут богемные представители русскоязычной общины в Израиле. Я был в Израиле до этого всего один раз и с русскоязычными израильтянами, не считая гида, не общался. Тем более, с богемой. В Иерусалиме же я вообще не был. Когда наша группа поехала в Иерусалим, я остался на Средиземном море купаться. Меня немного смущала святость места, которое я должен был посещать, являясь частью туристического стада. Фотоаппараты-колокольчики и пастух экскурсовод. "А вот здесь вы сможете купить флакончик святой воды и горсть святой земли всего за несколько шекелей. И обязательно торгуйтесь. Здесь принято торговаться!" Я не хотел торговаться. Я был готов платить за святую воду и святую землю по полной. Поэтому я договорился сам с собой, пообещав себе приехать в Иерусалим отдельно. Когда-нибудь. Но - обязательно. Половину следующего дня я провел в посольстве, получая по протекции Антона у женщины про которую я знал только инициалы (NB) срочную визу, а вторую - на работе, тестируя безопасную почту, набираясь сведений о коптах и проверяя выходящие публикации для ФФ. Маша, узнав, о смерти Лили и том, что я собираюсь в Израиль, изменилась в голосе и призвала меня к благоразумию. Я обалдел от такой наглости и сказал ей, что у меня в последнее время появились проблемы с друзьями - они начали умирать. Поэтому я предлагаю ей сначала разобраться со своей личной жизнью, а потому уже вмешиваться в мою. Маша, естественно, обиделась, а я, естественно, вскоре пожалел об этом разговоре, но перезванивать не стал, решив крепиться. В обеденный перерыв я сходил в ближайшее турагентство и купил билет Москва-Тель-Авив-Москва. Крысе я сказал, вспомнив про Матвея, что лечу с любимой девушкой в Турцию на несколько дней. Она злобно посмотрела на меня. Видно, премия уже перестала действовать. Конец шестой главы Глава 7 Kol' od ba levav - pnima Nefesh yehudi homia U faatei mizrah - kadima Ain le Tsion - tsofia Od lo avda tikvateinu Hatikva bat shnat alpaim Leiot am hofshi be artseinu Erets, Tsion, Yerushalaim. Я сидел на заднем сиденье маршрутного такси, везущего меня из аэропорта в Иерусалим, и слушал купленный только что диск "Jerusalem 3000". Некоторые песни меня прикололи. В частности, эту, с красивым именем "The Hope" я слушал уже третий раз. Это был такой фолк, которому сам Брегович бы позавидовал. Особенно вставляла безнадежная умная грусть. У девушки в военной форме с укороченным М-16 в руках сидевшей рядом со мной, виднелась бретелька от лифчика. Мне потом объяснили, что это армейский шик. Я ожидал, что израильтянки - жгучие брюнетки. Но эта оказалась вполне себе шатенка с модным каре и зелеными, под цвет формы, глазами без намека на косметику. Интересно, а нижнее белье в армии выдают вместе с униформой? Я не делал попытку с ней разговориться из врожденного страха перед незнакомыми существами противоположного пола. Но девушка, услышав, что песня кончилась, обратилась ко мне сама. Я снял наушники. Вам нравится наш гимн? Гимн? - переспросил я. Я сейчас слушал гимн Израиля? Вот этот фолк? Ну да. Это наш national anthem. Hatikva. Красавица в униформе была приветлива. Рассказала мне, что ее зовут Мири, что она родилась в Иерусалиме, а теперь живет с родителями в маленьком поселении в Иудее. Я сказал, что Иудея вызывает у меня ассоциации не то с Библией, не то с Иосифом Флавием. "Ну да, - сказала она, - вокруг солнце, воздух и горы. Неземная красота." Далеко от Иерусалима? Близко. Двадцать минут на машине. И, наверно, близко к Богу? - спросил я. Мири отшутилась анекдотом про местный звонок. И тут, действительно, начались горы. Свет сделался контрастным. Я вертел головой по сторонам. Мири вдруг сказала мне "Look!". Я посмотрел вперед и сказал "Оо...". Я и не думал, что в жизни бывает так красиво. Впереди, за витками серпантина на самом верху горы, прямо под голубым небом появилась тройная цепь маленьких позолоченных домов. Я раскрыл рот. Иерусалим с каждым поворотом дороги становился ближе. Наконец, такси въехало в город, и с левой стороны дороги я увидел почти отвесно падающий вниз со скалы амфитеатр старой разрушенной деревни. Археологические раскопки? Нет. Национальный позор, - сказала Мири. Позор? - удивился я. Посреди такой красоты? Это Дир-Ясин. Арабская деревня. Во время войны за Независимость один из наших партизанских отрядов вошел в эту деревню и вырезал ее. Женщин, детей, стариков - всех. И с тех пор деревня осталась в таком виде. Чтоб мы помнили... Маршрутка доехала до центральной автобусной станции. Мири попрощалась со мной и исчезла. Я растерялся и даже не успел взять у нее телефон. Потом, сообразив что Мири - это сокращение от Мириам (даже не верится, что Деву Марию звали в земной жизни Мири), я решил что это - судьба. Маши, конечно, хороши, но видно с ними пора заканчивать. Вокруг царила расслабленная суета. Я посмотрел на оборванца лет пятидесяти, в истрепанных джинсах с длинными седыми волосами. Оборванец пел под гитару Высокого голосом автора. Столько лет Столько лет Все одно и тоже Водки нет, денег нет Да и быть не может В гитарном чехле лежало несколько монет. Я бросил шекель. Оборванец сказал на цыганском проигрыше thank you, sir и внимательно на меня посмотрел. Я улыбнулся ему и пошел искать такси. Через пятнадцать минут я оказался в районе Старые Катамоны и был сбит с толка окружившими меня запахами цветов, трав, деревьев и горной свежести. Это в центре-то города! Я недоверчиво покачал головой, поднялся на второй этаж и позвонил. Сначала я услышал бешеный лай. "Крыся, пошла вон" - прозвучало в ответ. Не "Крыса", как у меня в PR-Technologies, а немного по-польски. Крыся. Дверь открылась, и ко мне бросилась маленькая мохнатая очаровательная терьерша. За ней стоял длинный немного сутулый лысый человек в металлических очках с лицом серийного убийцы. По крайне мере я представлял серийного убийцу именно таким. Вы Иосиф? - приветливо и тепло сказал он. - Здравствуйте. Заходите. Спасибо. А вы - Аркан, - уточнил я. Да, - сказал он и внимательно посмотрел на меня. Заходите-заходите. Я вздрогнул. От очков за версту несло тюремной поликлиникой. На лысый череп я вообще старался не смотреть. Но виноватые интеллигентные глаза скрашивали впечатление. Строго по выражению: "Ребенок весь в меня - умный, спокойный. А глаза - в мужа - виноватые, бегают..." Аркан предложил кофе, укрепив меня в уверенности, что друзей-маньяков у Антона нет. Не могу поверить, чтоб серийные убийцы предлагали кофе; конфетку - могу, а кофе - нет. Пока он варил кофе, я осмотрелся. Мне всегда было интересно, как обустраиваются люди почти из моей тусовки на новом месте. Прямо напротив входной двери торчал большой двурогий тренажер, который использовался под вешалку для ковбойской шляпы и полотенец. В комнате, которая служила одновременно прихожей, салоном и кухней громоздились полупустые открытые картонные коробки. Скосив глаза в одну из них я увидел смесь книг, кассет и дисков. На маленьком стуле громоздились джинсы, носки, трусы, свитера и рубашки, создавая впечатление, что шкафа у Аркана нет. Мебели вообще было не по-московски мало: красненький плюшевый диванчик, на котором сидел я, стул со шмотками на который, скинув джинсы и свитера на пол, сел Аркан и облезлый столик, за которым мы предполагали пить кофе. Зато кофе оказался густой и душистый, сваренный в джазве и поданный в крохотных чашечках. Я еще раз огляделся по сторонам. Уютная квартирка, - я начал разговор по-светски. Но, похоже, я сказал что-то не то. Уютная?! - испуганно огляделся Аркан сутулясь больше обычного. Мои друзья, говорят, что это антилувр. Антилувр? Ну да. Бедненько. Но грязненько. Я вежливо улыбнулся шутке друзей и решил перейти на менее опасную тему. Мне Антон сказал, что вы можете помочь выйти на коптскую общину. Помочь? - Не знаю. Могу попытаться. Копты - очень закрытые ребята. Никого близко к себе не подпускают. Но у меня есть один знакомый армянский священник, Варкес. Он вроде бы общается с кем-то из коптских священников. Можно его попросить. А что ему сказать, если он спросит, зачем? Ну скажите ему, что есть один важный теологический вопрос. Я помнил запрет Антона и решил держать язык за зубами. Аркан задумался. - Может быть, перейдем на ты? - Перейдем, - осторожно сказал я. Аркан пообещал сделать все, что сможет. Завтра он позвонит Варкесу. И может быть. Что нибудь. Хотя он опять же не очень... Но. Это же завтра! А пока - еще продолжается сегодня. Скоро вечер. Гость из Москвы может выбрать себе развлечение по вкусу. К сожалению, живет Аркан скромно, поэтому вариантов, собственно, два. Или курить траву с друзьями Аркана здесь или отправиться курить траву к друзьям. В любом случае, друзья очень хотят познакомиться с московским другом Антона, восходящим светилом российского пиара. Я чуть не поперхнулся от последних слов, но все-таки сделал вид, что их не услышал. Зато я отметил масштабность выбора, стилистическую точность терминологии (не шмаль, не ганжа, не дурь), а вслух порассуждал на тему, что устал с дороги и курить траву, наверно, лучше здесь, хотя быт его друзей меня, конечно, тоже очень интересует. Меня вообще интересует быт. Я умираю, хочу узнать, как чистили зубы дворяне в 18-ом веке, если они вообще их чистили. Мне страшно интересно, как одевались в холодную погоду моряки на корабле Колумба. Я был бы счастлив очутиться в доме египтянина времен Хатшепсут. Просто, чтоб посмотреть, какая там мебель. х х х Я помылся и переоделся, решив что мне уготовано стать звездой вечера. Но не тут то было. Звездой вечера оказался не я. И не Аркан. И не заячьего вида помощник депутата Кнессета Пини, он же Пинхас Бар-Зеев, он же в прошлой жизни и русском паспорте - Петр Волков. И не Ваня с Маней, - пара приехавшая из Петропавловска-Камчатского ухитрившаяся наполовину забыть русский. И не израильтянин Рони, который ухитрился его наполовину выучить. И даже не трава. Звездой вечера была медсестра Аня. Классическая русская красавица с длинной косой. Не до пояса, конечно, но все-таки. Я и в Москве таких русских красавиц не встречал. Она говорила медленно и спокойно, она смотрела приветливо и открыто такими глубоки и такими внимательными глазами... Я отозвал Аркана в сторону. Стороной оказалась крошечная спальня. Аркан, - сказал я. Аня-то - хороша! Хороша, - согласился Аркан. А она... м... свободна? Как все мы, - сказал Аркан со вздохом. А куда у вас возят девушек, если хотят им понравиться? В Эйлат, - уверенно сказал Аркан. Девушек возят в Эйлат. И место - клевое, и дорога прикольная. Ваня с Маней только что оттуда, они сейчас тебе расскажут. По просьбе Аркана Ваня с Маней, перебивая друг друга и стараясь говорить для меня на чистом русском языке, рассказали о романтическом месте длиною в триста пятьдесят километров под названием "Ночная дорога из Иерусалима в Эйлат". Ты выезжаешь из Иерусалима, кинув взгляд на подсвеченные желтым светом зубцы и башни старого города, и спускаешься за двадцать минут и 30 километров из горного Иерусалима в самое низкое место на земле. Доехав до указателя "Иерихон 6 км налево", ты поворачиваешь направо и встречаешься с Мертвым морем. Если вылезти из машины, то сначала на тебя чуть не обрушивается огромное количество крайне низких звезд. Потом ты понимаешь, что видишь млечный путь и так ясно, как ты не видел его никогда в жизни. От стоящей вокруг тишины в голову приходят глупые мысли. Например, не является ли самое глубокое место на Земле самым главным? Впрочем, какие только мысли не приходят в голову в этом районе земного шара? Все зависит от воспитания, которым снабдили тебя молодые годы, музыки, которую ты слушаешь в дороге... Ну, конечно и от спутницы, которую ты в нее взял. Дорога идет себе, спокойно петляя, и море остается позади. И тут перед тобой постепенно возникает огромный светящийся корабль. Он медленно приближается и становится ясно, что таких больших судов не бывает. Особенно в пустыне. Корабль от носа до кормы увешан гирляндами лапочек, отчего вокруг корабля струится мерцающее сияние. Если ты видишь это первый раз в жизни, у тебя сносит крышу. Но это опять же зависит от музыки и от спутницы. Проехав еще несколько километров, становится очевидным то, что это никакой не корабль, а завод. Вероятно, по переработке минералов Мертвого моря. Но люди украсили его несколькими тысячами лампочек. Но зачем посреди ночи в пустыне освещать завод такими гирляндами - не ясно, и это впечатляет. Затем последние признаки пребывания человечества кончаются. Проводив удивленным взглядом указатель на библейское место с подозрительным названием "Содом" ("Содомиты! Боритесь за культуру родного города!"), ты едешь часа полтора через темную безлюдную пустыню. И вот в середине пустыни, когда музыка кончилась, а спутница почти уснула тебе попадается невероятное место под названием - "101 км". Ты останавливаешься. Очень странный комплекс очень странных зданий. Ресторанчик на открытом воздухе, минимаркет, сад сумасшедших скульптур и маленький зоопарк. В зоопарке ишаки, верблюды, крокодилы и змеи с ящерицами. Большинство из животных спит, так как уже ночь. Некоторые во сне сопят. Бармен рассказывает тебе, что в террариуме живет якобы единственная на земле двухголовая змея-альбинос, самая ядовитая змея на свете. Вокруг зоопарка проложена крошечная действующая железная дорога с детскими вагончиками. Посмотрев на скульптуры, сваренные из грубых железных прутьев, приходиться задуматься о судьбе безголового человека, везущего в тачке собственную голову. Осмотревшись, ты замечаешь, что тут под открытым спят не только звери, но и люди. Прямо в гамаках, развешанных посреди сада. Вы со спутницей пьете кофе и продолжаете путь. Еще 101 км пустыни, которые кажутся такими быстрыми и вот он - Эйлат. Мы все-таки дошли до Красного моря! Ночные пляжи, тропические коктейли, и маленькая уютная гостиница. А впереди утром пляжи, подводные красоты, купание с дельфинами и бедуинские рестораны с кальянами и почти легальной марихуаной. Рассказ Вани и Мани впечатлял. Мне показалось, что настало самое время немного развеяться от истории с Машей и Германом. Я прикидывал, достаточно ли у меня времени и денег для такого путешествия (выходило, что вполне), а главное, согласится ли Аня меня сопровождать. Я пораздумывал, как бы это выяснить, не задавая вопрос в лоб и придумал. Я спрошу, не проводить ли ее до дома. А там видно будет. Спросил. Она сказала: "проводить". Хороший признак. Идти пешком было минут тридцать. Я начал рассказывать Ане, как мне все здесь нравится, особенно демократичность общества, где безработный журналист и писатель Аркан курит траву с помощником депутата Кнессета, и не чувствует никаких предрассудков и несообразности, которая... ... Моментальная резкая смесь звуков. Визг шин и нарастающий рев двигателя. Сноп света - справа налево. Аня с силой хватает меня двумя руками за рубашку и толкает в кусты шиповника в которые я, неуклюже раскинув руки, падаю. В нескольких сантиметрах проносится белый длинный Мерседес. Запах жженой резины, горелого сцепления и машинного масла. Красные огни улетают вдаль. Я не то лежу, не то свисаю с кустов. Надо бы сказать что-то, соответствующее случаю. Весело тут у вас. И я начинаю привставать. Шиповник колет меня со всех сторон. На щеке у меня кровь. "Кровь, Пот, Машинное Масло" - мне почему-то приходит в голову название журнала, редактором которого Антон подрабатывал в Израиле, делая свой докторат. Помолчи, пожалуйста, - шепчет Аня, - помолчи и не двигайся. Я продолжаю свисать с кустов. Но мне становится скучно. Я пытаюсь посмотреть на Аню. Совершенно идиотская немая сцена. Может, пора? - подал я голос через минуту молчания. Ну и джигиты! Это не джигиты, - ответила Аня почти обычным голосом. Разве, что в нем появилась какая-то задумчивость. Арабские террористы? Не террористы. Арабы в это время спят. Это, как у вас говорят, наезд. Почему? Потому что эта машина тихо стояла. Мы проходили мимо нее. Но в ней никого не было. Странно. Плохо. Надо вызвать такси. А далеко еще идти? Пять минут. Но тогда... Надо вызвать такси. Она вытащила мобильный и сказала несколько слов. Пока я раздумывал, удачное ли сейчас время для приглашения Ани в Эйлат, а также откуда у медсестры такая наблюдательность и такая реакция, такси подъехало. Через две минуты мы были у ее дома. Эти две минуты она молчала, а на прощание тихим ровным голосом сказала "береги себя". Я набрал в легкие воздуха, но ... Ничего не получилось. Я зачем-то сказал: "Хорошо, Бог даст, еще увидимся", и вернулся на том же такси. Таксист не взял с меня денег, объяснив, что Аня с ним уже расплатилась. Оказывается, в Израиле медсестры не просто спасают жизни, но еще и платят за такси. Я почувствовал себя дураком, но не платить же таксисту по второму разу? Увидев меня Аркан, засуетился. Он настоял на том, чтобы залить руку йодом и подтвердил, что теракты в это время суток не происходят. "Значит, джигиты. Арабские джигиты. Хотели попугать. Неприятно, но бывает." - Я храбрился. Спать от перевозбуждения не хотелось. Аркан, а давно ты в Израиле? Пятнадцать лет. Ну как тут вообще жизнь? Жизнь проходит. И в Москве, и в Нью-Йорке, и в Иерусалиме. Потому что жизнь проходит не в стране, а в тебе самом. На самом деле - Израиль - маленькая провинция, довольно бедная по европейским понятиям, особенно сейчас посреди войны. Народ - ленивый и крикливый. Политики - продажные и тупые. Местечковая русская община заебала. По-русски говорить разучились, а на иврите не научились. Но у тебя же есть своя тусовка? Есть. Но маленькая... Такая маленькая, что друзья и враги - одни и те же люди. Я недоверчиво слушал, потому что давно был влюблен в Израиль, в легенду, построенную тремя поколениями посреди засоленной и заболоченной пустыни. А войны, выигранные Израилем у стран, общее население которых вместе превышало его собственное в сто, если не больше раз... Шарон казался мне не продажным и тупым политиком, а генералом, наследником Жукова и Гудериана, тремя блестящими танковыми бросками без поддержки пехоты решившим судьбу трех войн. Киббуцная романтика - нежная и тревожная. Работа, природа, любовь, работа. Ежегодные военные будни. Террор, пропитавший общество кровью, но не сломивший его. Поселенцы, напоминавшие мне последних героев Дикого Запада. Кожаная кобура на боку и кипа вместо ковбойской шляпы. Израильский хай-тек. Гениальные программисты, зарабатывавшие сотни тысяч долларов в год. Экскурсовод показывал нам тридцать небоскребов, построенных в Тель-Авиве за последние десять лет. А тут Аркан говорит - болото, глупость, налоги, чванство. А романтика? С другой стороны, ему виднее. Но Аркан не унимался. Сначала мы все приехали, как в сказку. Нашу сионистскую сказку. Все были молоды и счастливы, что сбежали от коммунистов и родителей. Учили иврит, поступали в университеты, открывали бизнесы, писали стихи и прозу. Потом началась брачная лихорадка... Все перевлюблялись. Стали уводить друг у друга жен и подруг. Потом и это надоело. Стали растить детей (ну, ко мне это не относится), работать, копить деньги. Но деньги тут не скопишь. Наоборот, залезешь в долги. Все залезли... Аркан выразительно огляделся и изучил обстановку, вогнавшую его в долги. Обстановка не впечатляла. Потом кто-то свалил к вам обратно (я вспомнил Антона и Носика), кто-то в Штаты. А все, кто остались - скучают. Вот сегодня на тебя ко мне в очередь записывались. В очередь? - удивился я. На меня еще никто никогда в очередь не записывался. С романтическими целями? Почему с романтическими? Просто новый человек приехал. И все. Здесь - правда, деревня. Точнее полуобитаемй остров. Любой живой источник информации - лучше интернета и телевидения. И не записывался, конечно, никто. Но когда я сказал, что приедет московский друг Антона, то народ сразу стал проситься в гости. Даже траву принес свою. Я совершенно не оценил антисионистский скепсис Аркана. Все равно, - сказал я, - у вас красиво и свободно. Да, - подумав сказал Аркан. У нас красиво и свободно. Но бедно и глупо. Я загрустил. Легенду не отменили, но у нее оказался комментарий. У всех легенд есть комментарий. Главное, чтобы он легенду не уничтожал, а только комментировал. Пора спать, - сказал Аркан. Утра вечера мудренее. Он постелил мне на красном диванчике, на котором поместились только 150 сантиметров из моих 175, но перелет, гости и Мерседес так утомили меня, что я немедленно отрубился. Ночь прошла великолепно. Утром Аркан доставил к колченогому столику две чашечки дымящегося кофе. Я оценил такой способ пробуждения и начал день с того, что умывшись и приведя себя в порядок, пять раз подряд обыграл Аркана в нарды. Потом я заметил, что уже час дня, и расследование застопорилось. Аркан начал набирать Варкеса, но у того не отвечал телефон. Мы сыграли еще три партии. Аркан проиграл две из них. В перерыве он сварил еще кофе и набрал Варкеса. Варкеса не было. Я занервничал. А если я пойду один? - озабоченно спросил я. То тебя пошлют к черту, - беззаботно сказал Аркан. Не дергайся. Ты же не в Москве. Здесь Левант. Ближний Восток подразумевает расслабление и созерцательность. Появится твой Варкес. Куда он денется? Меня начало немного колбасить. Это мое обычное состояние, когда я не делаю чего-то нужного. Реакция на появившийся кармический долг. Я сделался раздраженным и отказал Аркану в очередной партии в нарды, чем явно его расстроил. Через пять минут Аркан еще раз набрал номер и вдруг заговорил на иврите. Я удивился. Договорив, Аркан объяснил, что местные армяне по-русски не говорят, и даже к армянам из Армении относятся настороженно, так как живут отдельно чуть ли не две тысячи лет. Он сказал, что Варкес пойдет к главе коптской иерусалимской общины Моркосу Хакиму. Перезвонит через час. В Старом Городе все рядом и вопросы решаются быстро. Вот тебе и Левант. Я немного успокоился и продолжил обыгрывать Аркана в нарды. Ровно через час зазвонил телефон, и Аркан сказал, что Моркос Хаким ждет меня прямо сегодня, в старом Городе, в коптском приделе Храма Гроба Господня. Хорошее название для места встречи. Аркан объяснил мне, как найти Храм, а про коптский придел предложил спросить у дежурящей там полиции. х х х Мы вышли вместе. Аркану нужно было в банк - решать скопившиеся за 13 лет проблемы. Я, доехав на такси до Яффских ворот прошел через них, поглазел на башню Давида и попал в ряды арабских торговцев деревянными крестами, старыми монетами, кальянами, игральными и географическими картами, святой водой, сандаловым деревом, кофейными сервизами, святой землей, открытками и всеми остальными прелестями арабского Средиземноморья с христианским уклоном. Ориентируясь по карте в путеводителе, я добрался до Храма Гроба Господня и попытался почувствовать себя крестоносцем. Я ожидал, что на месте распятия Христа будет стоять что-то величественное. Не хуже мечети Аль-Акса, построенной на месте вознесения Магомета. И был разочарован. Храм показался мне довольно низким, темным и неуклюжим. У входа стояли три израильских полицейских в бронежилетах и в полной боевой выкладке. Прежде чем идти в коптский придел, я решил пройтись по Храму. Через пять минут я совершенно запутался. Мне вдруг, показалось, что здесь искривляется пространство. Повернув от входа направо, я спускался вниз по каменным выщербленным ступеням. На стенах вдоль лестницы были вырезаны кресты не самой правильной фрмы и разного размера - от спичечного коробка до сигаретной пачки. Я провел по ним указательным пальцем. Похоже, что их вырезали крестоносцы, гордые захватом Иерусалима. Я сразу вспомнил семейную легенду, согласно которой мой дед также расписался на рейхстаге в 1945 году, выбив пулями своего наградного Вальтера самое короткое ругательное слово русского языка. Затем я спустился в зал без окон. Очевидно, он располагался ниже уровня земли. На полу и на иконах отчетливо проступал армянский шрифт. Я спустился еще ниже, и ничего не понял. Зал освещался витражными окнами, в которые явно светило солнце. Я повернул, поднялся обратно и опять пошел направо. Неожиданно я оказался в абсолютно правильном и симметричном маленьком костеле. Чистый пол, яркий свет, элегантно вмонтированный в стену орган, современный дизайн, лавки покрытые лаком. На лавках сидели европейского вида туристы и отдыхали. Я обошел часовню и оказался в небольшом темном зале, больше всего напоминавшим пещеры для тайных собраний первых христиан. Темные грубые каменные стены. Земляной пол. Маленький почти черный покосившийся алтарь. Ни одного окна. Ни одного человека. В конце зала, освещенного старой лампадой прямо в полу темнела дыра. Я сунул руку - пустота. Я бросил камешек. Звук падения раздался секунд через десять. Я вышел из пещеры и увидел застекленную витрину, в которой торчал ярко освещенный кусок скалы. Судя по всему - это была Голгофа. На нее вела с другой стороны отдельная лестница. Я поднялся на Голгофу и постоял, ожидая каких-то мыслей. Но мысли сбивали туристы, фотографирующиеся в самой идиотской позе, которую можно было вообразить: они вставали на колени спиной к алтарю и лицом к фотоаппарату, и засовывали правую руку куда-то далеко вниз. Торжественная улыбка скрюченного человека перед вспышкой наводило на подозрение, что Христос умер зря. Разобравшись, я понял, что они просовывали руку в специальную дырку, чтобы коснуться Голгофы. Я вернулся к выходу, подошел к полицейским и спросил, где копты. Они показали в сторону. Храм начал меня очаровывать. Эвклидова геометрия в нем не работала. Я вошел в кривую дверь, попал на узкую лестницу и оказался в длинном зале, в котором сидело несколько низких худых людей с кожей черного цвета в бежевых балахонах. Они даже не посмотрели на меня. Пройдя этот зал насквозь, я оказался на улице, точнее на крыше Храма. Первое, что меня там встретило было сохнущее на веревках белье. Простыни, кальсоны, рубашки. Все застиранного белого цвета. Решив, что для первого раза хватит, я осторожно подошел к краю крыши и закурил. Судя по обилию окурков я это делал не первым. Храм Гроба Господня, воздвигнутый на месте земной смерти Иисуса Христа, оказался местом не простым. х х х Докурив, я решил, что от судьбы не уйдешь и пошел отыскивать Моркоса Хакима. Коптский придел Храма мне стразу понравился! Беленые, без фресок стены. На стене напротив входа - несколько икон и лампада. Иконы - как рисунки детей. Или Пиросмани. Фигуры - плоские, лица крупные, мелкие детали не прописаны. Глаза большие и смотрят на тебя в упор. Я прошел мимо молящейся группы людей в длинных белых одеждах. Все они были босые, но в шапках. Я обратился к ним назвав имя "Моркос". Один из них поднялся и жестом пригласил меня следовать за собой. Он и оказался Моркосом - очень худым стариком в белой рубахе и коричневой шапке, напоминающей по форме шапки заключенных Освенцима. Сразу выявилась проблема - Моркос не говорил по-английски. Он знал греческий в рамках межконфессионального общения, арабский и коптский. Тогда он подозвал мальчика лет тринадцати и мы втроем прошли в маленькую комнату с выбеленными известкой стенами. Вдоль одной из стен шла тонкая ржавая водопроводная труба, с которой стекали капельки воды. Моркос сел на темное кресло с подлокотниками, напоминающее маленький трон императора в изгнании, мне было предложено сесть на крошечную деревянную скамейку. Мальчик остался стоять. Я старался говорить самыми простыми предложениями, чтобы он понимал и переводил правильно. Конспект нашей беседы выглядит так: Я: Мне нужна помощь. Два человека умерли: мой друг и его жена. Мне кажется, что это связано с монастырем Дейр-Эль-Бахри. Или с женщиной-фараоном Хатшепсут. Он: Отчего они умерли? Я: Друг умер от неизвестной причины. Когда люди вошли в дом, он лежал мертвый с отрезанной головой. Жена через месяц покончила с собой. Он: Почему Дейр-Эль-Бахри? Я: Через несколько дней после смерти друга ко мне пришел странный человек и сказал, чтобы я печатал в газетах слова Дейр-Эль-Бахри, Калипсол, Одиночество и номер 222461215. Когда я произносил номер, а мальчик переводил его, мне показалось, что и без того худое серо-коричневое лицо Маркоса еще более посерело и осунулось. Он потребовал произнести число еще раз. Мальчик переводил, а он повторял за мальчиком: two - снав two - снав two - снав four - фтоу six - сооу one - уэй two - снав one - уэй five - тиоу Мне показалось, что я разговариваю с Тутмосом Первым. Маркос покачал головой и что-то сказал мальчику. Мальчик обратился ко мне. Не один-два. Двенадцать. Двенадцать? Да. Метснав. Метснав, - мрачно подтвердил Маркос. "Прямо как наша концессия", - подумал я. А про один-пять он вообще ничего не знает, - объяснил мальчик Не важно. Что означает число? Без пятнадцати? Некоторые люди называли его числом жизни. Что такое "число жизни"? Маркос посмотрел на небо и ответил вопросом на вопрос, прочертив в воздухе треугольник: У человека, который приходил к тебе, был выбрит затылок так? Я: (офигевая, механически повторив его жест): Да. Он: (после минутной паузы и рассматривания меня в упор): Это большой человек. Плохой человек. Хат. Я: Хат? Что это такое? Он: Хаты - плохие люди. Почти не люди. Апостол Марк написал Евангелие и крестил мой народ. Египтяне отказались от старых богов и приняли Христа. В Дейр-Эль-Бахри построили монастырь. Рядом с Храмом Хатшепсут. Но монахи оказались еретиками. Они называли себя "хаты" в честь женщины-фараона. Они женились на собственных сестрах. Они отрезали головы своим врагам. Они приносили в жертву людей. Мы разрушили монастырь, прокляли и изгнали их из Египта. Но они не исчезли. Римская церковь нашла записи хатов на коптском языке. Тогда она обратилась к нашей церкви. Мы им не помогли. Римляне - тоже еретики. Больше я сказать ничего не могу. Я (с надеждой): Давно Римская церковь обращалась к вам? Он: У нас говорят, что тридцать поколений назад. Я (разочарованно): Это все? А что все-таки означает это число? Он вместо ответа довольно странно перекрестился открытой ладонью, затем приподнял руку и сказал что-то вроде "нтоф оу нутипе", после чего замолчал. Я понял, что мне пора уходить. Я оглянулся на мальчика. This is blessing, - сказал мальчик. Я поднялся, поблагодарил его и ушел благословленным. Аудиенция длилась не больше пяти минут. У Яффских ворот я остановился и, поколебавшись, решил не брать такси, а вернуться пешком. С удивлением я заметил, что такой привычный в последнее время страх отпустил меня. Интересно, надолго ли? Специально для того, чтобы испытать судьбу и арабских террористов я шел довольно медленно. На площади Сиона мне встретился знакомый нищий с длинными седыми волосами. В этот раз он пел голосом Шахрина. А не спеши ты нам в спину стрелять, Это никогда не поздно успеть. Лучше дай нам дотанцевать, Лучше дай нам песню допеть. А не спеши закрыть нам глаза. Мы и так любим все темноту, А по щекам хлещет лоза, Возбуждаясь на наготу. Я дослушал до конца песни, подумал я, кажется, раньше недооценивал ЧайФ, бросил в гитарный чехол шекель, еще раз сориентировался по карте и пошел домой. Мне было о чем подумать. Конец седьмой главы Глава 8 Я вернулся к Аркану и попытался выйти на связь с Центром. Это оказалось не так-то просто. Антон не брал трубку своего секретного телефона. Я набрал Мотю. Тот же эффект. Тогда я плюнул на безопасность и позвонил им на обычные номера. Никто не отвечал. Я начал волноваться. Позвонил Маше. Маша была суха и официальна. Спросила о планах и пожелала успеха. Я расстроился. Позвонил маме и сказал, что у меня все хорошо. Пришел Аркан и накормил меня стейками. После еды я снова попытался дозвониться до Антона с Мотей и снова безрезультатно. У меня появились нехорошие предчувствия. Мы снова сели играть в нарды с Арканом, и я снова начал выигрывать. В это время зазвонил мой секретный телефон. - Антон! Это ты?!! Ну слава тебе, Господи! Что случилось? Почему вы с Мотей не берете трубки? - Случилось. С Мотей. У меня оборвалось сердце. - Что опять?! - опущенным голосом спросил я. - Опять! - расстроенно сказал Антон. Опять у него сердечный припадок! Финдиректрисса. Жить без нее не может. Бьется в истерике. Как известно, история повторяется дважды, а для дураков - трижды. Я только что ходил с ними в кино... - Антон! - Я не выдержал. Я тут рискую жизнью. На меня наезжают Мерседесы. Иерарх коптской церкви, духовный пастырь старейшего на Земле народа, считает что у меня серьезные проблемы в жизни. А ты рассказываешь мне про очередной сексуально-финансовый кризис этого пиздострадальца? - Хм... Какой Мерседес на тебя наехал? Чем тебя напугал коптский иерарх? Я рассказал про ночное приключение и пересказал свой разговор с Моркосом. Когда я заявил, что надо ехать в Рим, Антон оживился. - Отличная идея. Я пришлю тебе в помощь Матвея. Насколько я понимаю, у вас у обоих есть визы. Будешь спасать старого друга в вечном Городе от несчастной любви. - Антон, нужны не визы. Нужны связи в Ватикане. Антон замолчал. Похоже, что на канцелярию Римского папы у Антона прямого выхода не было. И я бы очень удивился, если бы был. - Попробуй интернет, - сказал Антон. Все эти носиковские приемы со специальным поиском. А я подумаю. Созвонимся ближе к ночи. - Что у нас с ФФ? - Ничего. Его пробили по всем базам - нет такого человека. Сотовый - на чужое имя. Пеленговать и прослушивать телефон стоит бешеных денег. Потому что дело очень противозаконное. Да и скорее всего, этим телефоном он пользуется только для разговоров с PR Technologies. На сервере переписка Лили не сохранилась. Они вообще не хранят письма, удаленные пользователем. Экономят место. Вот так. Матвей завтра тебе в Риме все расскажет подробнее. Удачи! - Тебе того тоже... Я выпил кофе, заботливо приготовленный Арканом, и набрал телефон Ани. Он был выключен. Тогда я виновато посмотрел на Аркана и сел за его компьютер. Аркан понял, что его писательско-журналистский труд отменяется. Он не расстроился и пошел, как он сказал, устраивать свою личную жизнь на сегодняшний вечер. - Послушай, - спросил я его, остановив в дверях. Ты можешь объяснить мне, почему наше поколение, достигнув более чем солидного возраста, так и не научилось устраивать свою личную жизнь на какой-то стабильной основе? Почему ты, я, Мотя и еще много разных хороших людей вокруг нас стараются походить на одиноких волков? Если они и начинают жить с женщинами, то на них не женятся. Семейное счастье - только у Антона. Но это исключение, которое подтверждает правило. Почему так? - Ты знаешь, я думал об этом. Аркан задержался в дверях и даже снял ковбойскую шляпу с лысого черепа. - Дело в том, что мы глобально не удовлетворены тем, как мы живем. И воображаем, что с каждой новой женщиной начнем жизнь сначала. И боимся, что когда мы остепенимся, то расстанемся даже с мечтой о новой жизни. А эта мечта нам так дорога, потому что в вечную жизнь мы, кажется, не верим. - Да? А я думаю, что все это социальное. Свобода, эгоизм, наплевательское отношение к классическим ценностям. Особенно к семейным. Издержки шестидесятых. Вудсток. Sex, drugs, rock&roll. Между прочим, шестидесятники называют нас восьмидерастами. - И они правы, - грустно сказал Аркан и ушел за очередной мечтой о новой жизни. * * * Я погрузился в интернет и прошел штук пять специальных хакерских поисковых машин. Возможных написаний латиницей Хат/Хаты было несколько. Я набирал в них "Hat, Khat, Hath, Khath" и не нашел ничего заслуживающего внимания. Я зашел по ссылке на хакерский сайт, гордо предлагающий взломать компьютерную систему любой организации. Я указал в качестве искомой Ватикан. Сайт сказал "нет проблем", на решение этой задачи уйдет столько-то десятков тысяч компьютерных часов работы, поэтому, чтобы решить задачу в разумные сроки потребуется распределенное вычисление. За это с вас 250 долларов, дорогой товарищ, давайте вашу кредитную карточку. Денег было не жалко, но я понял, что это туфта для лохов и ушел с жульнического сайта. Через два часа поисков я остервенел. Зато на сайте каирского университета нашел интересную статью (слава Богу, не по-арабски), целиком посвященную Хатшепсут. Кстати, неподписанную. До сих пор сталкиваться с анонимными научными исследованиями мне не приходилось. Первое правление Хатшепсут было недолгим, но начать строить храм в Дейр-Эль-Бахри первая женщина фараон успела. И на изображениях того периода выглядела вполне женщиной. Хоть и фараоном. А через два года после свержения неблагодарной дочки первый зарегистрированный в истории король Лир, он же Тутмос I умер. Оставшаяся в живых бунтовщица решила вернуться к власти. И сделала ход конем. До похорон отца, когда тело фараона-воина еще отстаивалось в ваннах с бальзамом, она влюбила в себя обоих претендентов - отца и сына. И предложила себя им в жены. Тутмосу II и Тутмосу III. Соответственно, своему брату и своему племяннику. По аукционному принципу. Переговоры шли при посредничестве Хапусенеба. Ход был беспроигрышный. Кто бы ни согласился взять в жены 20-летнюю Хатшепсут - 40-летний отец или 18-летний сын, он автоматически получал законную власть в Египте. Больше того, их дети стали бы законными наследниками, ибо в их жилах потекла бы солнечная кровь. Таким образом, Хатшепсут не просто сохранила себе жизнь, которая висела на волоске, но и приобретала власть. Юноша, племянник царицы, был романтиком и предложил больше. Он пообещал завоевать для царицы весь мир, а на завоеванные деньги построить храм для Хатшепсут величиной с три пирамиды Хеопса. Но царице был свойственен здоровой прагматизм. Поэтому аукцион выиграл брат. Он согласился не вмешиваться ни во что, разрешив ей кроме всего прочего и достроить свой собственный храм. Они сыграли свадьбу. И племянник Хатшепсут, Тутмос III, стал ее пасынком. Поскольку был сыном мужа. При кровнородственных браках и не такое возможно. И он злой, влюбленный, разрываемый энергией, попросил дать ему армию и отправить его в северный поход. Армию ему не дали. На всякий случай. И вообще Египет прекратил военные действия. Наступил покой. По всей стране строились храмы. В храмах расцветала наука. Искусство мумификации достигло расцвета. На папирусах того времени появились решения довольно сложных математических задач. Развивались все науки, даже география. Были созданы карты Египта, соседних стран и планы крупных городов, что неудивительно: появилась настоящая торговля. Впервые товары из чужих стран, в том числе и рабы, стали поступать не в качестве военных трофеев. Хатшепсут основала алмазный фонд, который позволил значительно увеличить объем торговых операций. Она вообще увлекалась алмазами. Одну из первых экспедиций, в далекую страну Пунт, расположенную, судя по всему, в западной Индии возглавил Сенемут. Ее подробное описание сохранилось на стенах храма. Хатшепсут изменилась. И сменила свой облик на мужской. Теперь ее изображали только в мужской одежде. Накладная борода, голая плоская грудь и скипетр с алмазным набалдашником. Тутмос II не возражал. Он, как и обещал, вел себя тихо и незаметно. А через несколько лет умер, так и не оставив законного наследника. Сенемут занял его место в спальне царицы, оправдав таким образом, распускаемые про него слухи. Но египетский народ уже ничего не сказал. Во-первых, потому что привык, во-вторых, потому что богател. Положение свободного египтянина в то время было вполне пристойным. "Оделся ты в тончайшее полотно, поднялся ты на колесницу, жезл золотой, увенчанный алмазом, в руке твоей, впереди тебя бегут эфиопы из добычи, добытой тобой. Ты опустился в свой корабль кедровый, ты достиг своего доброго загородного дома. И вот уста твои полны вином и пивом, хлебом, мясом, пирожными, пение сладостное перед лицом твоим. Твой начальник умащений умащает маслом, твой старшина сада - с венком. Твое судно пришло из Сирии, груженое всякими добрыми вещами. Твой загон полон телят. Твоя челядь здорова" - это текст из школьной прописи. Детей готовили к счастливому будущему. Этот покой и благость длились все восемнадцать лет правления Хатшепсут. Храм был достроен. Барельефы первого периода своего царствования, изуродованные отцом и братом, она оставила без изменения, лишь вернула кое-где свое имя. Потом умер и Сенемут. А через полгода в возрасте тридцати девяти лет она умерла. Хапусенеб вырыл из храма секретный глубокий подземный ход длиной в восемьсот метров, который вел в маленькую усыпальницу, находившуюся уже по другую сторону горы, в Долине Царей. Он закрыл каменным блоком вход и замаскировал его. В то время уже не строили пирамид, которые были легкой добычей грабителей. Но могилу Хатшепсут осквернили не они. Тутмос III, получив, наконец, власть, повел себя странно. Очень странно. Такого не происходило с незапамятных времен первых фараонов Древнего Царства и не происходило больше никогда. Вплоть до последнего фараона последней династии, оказавшейся, кстати, тоже женщиной, причем значительно более популярной, чем Хатшепсут. То есть, Клеопатрой. Сначала Тутмос III убил Хапусенеба и не дал провести канонические похоронные обряды. Тело соратника Хатшепсут съели гиены, а душа таким образом не успокоилась в Западном Царстве Мертвых. Затем он разрушил могилу Сенемута. С той же целью. Потом он уничтожил все, что напоминало о Хатшепсут. Могилу. Все изображения царицы и упоминания о ней в храме и во всех дворцовых архивах. Статуи Хатшепсут он закопал в землю на глубину около трех метров. Неизвестный автор исследования намекнул, что тайна сохранения жизни Хатшепсут Тутмосом I и тайна уничтожения воспоминаний о ней после смерти Тутмосом III - это одна тайна. И лежит она в области владения Хатшепсут неким тайным знанием (за что ее пощадил отец) и раскрытия ею этого тайного знания непосвященным, скорее всего Сенемуту, Хапусенебу и его молодому талантливому ученику Дуамутефу (за что память о ней с таким рвением истреблял пасынок-племянник). А потом Тутмос III стал самым великим полководцем Египта. Не смотря на то, что свой первый поход он начал в зрелом 37 летнем возрасте. Первую же битву с сирийско-палестинским войском при Кадеше (50 километров к северо-западу от Иерусалима) он выиграл блестящим маневром. Узнав, что вражеское войско стоит на его пути в долине перед городом, за скалой, он направил свою армию через такое узкое ущелье, что его 20 тысяч воинов были вынуждены протискиваться гуськом и перетаскивать колесницы на руках и веревках. Неприятель, на виду которого прямо из горы появлялась египетская армия, не решился напасть на нее сразу, до полного выхода из ущелья и построения в боевой порядок и поэтому проиграл битву, когда египетская тяжелая конница и колесницы атаковали по центру и сломали его пеший строй. За 42 года своего царствования Тутмос III выиграл еще 60 битв, при том, что осадных машин у египтян не было, и брать каждый город приходилось рукопашным штурмом. Ни одному из преемников Тутмоса III за последующие 3,5 тысячи лет не удалось расширить завоеванную им территорию Египта, которая занимала территории современных: Ливии, Судана, Египта, Саудовской Аравии, Израиля, Ливана, Сирии, Иордании и Ирака. * * * Статья неизвестного автора Каирского университета ответила почти на все мои вопросы. Кроме одного. Почему из-за Хатшепсут группе коптских монахов захотелось изменить Иисусу Христу и уйти в раскольники? Неужели опять тайное знание? Ну что за тяга к запретному?! И иведь идет прямо от изгнания из Рая. Мне иногда кажется, что средневековые процессы над колдунами и ведьмами проводились над, действительно, колдунами и ведьмами. Точнее, над людьми, которые считали себя таковыми и действовали сообразно: доставали рукописные инструкции, выучивали заклинания, готовили благовония из серы, поташа и сушеных земноводных, намазывались мазью с белладонной, нажирались мухоморов и общались в трипе с дьяволом. А объявления в разделе "разное" сегодняшней газеты? "Отворожу, приворожу, сниму заклятье, напущу порчу..." Сумасшедший дом! Я как раз ломал голову, могут ли быть связаны коптские еретики с царицей, чем-нибудь кроме этой мистики, когда на мой секретный телефон позвонил Антон. - Сломал сайт наместника Бога на земле? - Нет. Мне кажется, все эти хакерские примочки для непосвященных - полная чушь. - Тогда записывай номер, - сказал он. - Папы Римского? - спросил я. - Начальника секретной полиции Ватикана. - Ммм... а телефона господа Бога у тебя нет? А то я прямо отсюда бы и позвонил. Льготный тариф, как ты помнишь. Я записал телефон и имя "отец Джозеф" (э-э да мы же тезки!) и спросил - Называть называть его Father Joseph? - Да. Говори по-английски. Деньги у тебя кончиться не должны. Матвей с тобой свяжется, когда прилетит в Рим. То есть завтра вечером. Постарайся быть там к этому времени. Бай-бай. И Антон отключился. Я тоже отключился. Поверить в то, что я сегодня был в Храме Гроба Господня, а завтра буду в Ватикане, я не мог. Как-то незаметно я скатывался в религию. Эйлат с Аней отменился. Тем более, что на не брала трубку. Виски у Аркана не было, зато был бренди. Я налил себе полстакана, сделал большой глоток и вскоре вырубился на красном диванчике. А утром, поблагодарив Аркана за все, и покидав вещи в сумку, я сел в заказанное такси и поехал в аэропорт. * * * Я выезжал из Иерусалима той же горной дорогой, по которой приехал. Теперь эта дорога вела меня в Рим. Если разобраться, все мы едем в Рим. Важно - какой дорогой. Моя нынешняя была - великолепна. Я уселся поудобнее, достал CD и стал думать, какую же музыку поставить под такой калейдоскоп людей, событий и городов. Виски, стресс, опять виски. Вчера - бренди. Может, АукцЫон? И я вставил в плейер соответствующий диск. голову рукою обернуть нет тебе покоя все тебе чего-то не найти что-то не вернуть все тебе никак не обмануть что-нибудь такое м-м-м что нибудь Надо бы научиться у японцев медитации. А то в таком напряжении я долго не протяну. И натворю каких-нибудь глупостей. Если еще не натворил. Но это совершенно не важно. Оглядываться не стоит. Мне совсем недавно, уже перед поездкой в Израиль, когда я настроился на ветхозаветный лад, пришла в голову мысль, что история про Лота с его женой, превратившейся в соляной столп и история про Орфея, потерявшего Эвридику, совершенно параллельны, хотя, скорее всего, появились независимо. В обоих случаях во время серьезных потрясений, когда спасение было уже рядом, герои допускали одну и ту же стратегическую ошибку. Они оглядывались. Спасенная праведностью Лота его жена оглянулась на уничтожаемый Содом, а Орфей, оглянулся на Эвридику, уже выведя ее из Ада. Так что оглядываться не стоит. Тем более, что в последнее время почва уходила у меня из под ног настолько часто, что ощущение как самого землетрясения, так и его угрозы, стало мне немного привычным. Живут же люди в сейсмоопасных районах и ничего. Кстати, одна из самурайских заповедей того же обитателя сейсмоопасного района Цунэмото: "не надо быть все время настороже. Надо считать, что ты УЖЕ мертв". И есть дзенская притча, поясняющая заповедь. Несколько людей лезли по горам и попали в очень опасное место. С одной стороны зияла пропасть и почва была неустойчива. Людей охватил страх. Ноги у них дрожали. Вдруг человек, который шел впереди споткнулся и упал в пропасть. Оставшиеся остановились и в ужасе запричитали "О! Какая жалость". Но тот, кто упал, закричал им снизу: - Не бойтесь. Когда я падал, мне не было страшно. Теперь со мной все порядке. Если вы тоже желаете обрести покой, скорей прыгайте сюда. * * * Я очнулся от размышлений, когда машина остановилась в аэропорту. Еще через пять минут у меня был куплен билет на Рим. Самолеты улетал через полтора часа. Я пошел в кафе, взял зеленого чая и стал звонить в Москву Крысе, Маше и Антону. Крыса сказала, что все в порядке. Заказ размещается, ФФ не появлялся. В голосе ее сквозило недовольное ехидство: "ты там развлекаешься в Турции, а я тут вкалываю на тебя". Я решил не обращать внимания и похвалил ее, как умел. Потом я позвонил Маше. Маша говорила теплее чем вчера и даже сказала, что скучает. Затем я позвонил Антону. Он подтвердил, что Матвей будет в Риме около 8 вечера и сказал, что он забронировал для нас номер в Hotel Gallia Rome. - Я правильно понимаю, что Моте его финдиректрисса банально не дает? - Вроде того. Не уверен, что все это банально. - Тогда я надеюсь, что ты заказал twin beds, а не king size? Вдруг он опасен... Антон сказал, что с этим я разберусь на месте. Я отключился и пошел к стойке регистрации. Оказалось, что в Израиле сначала проверка секьюрити, а регистрация потом. Меня еще в Москве предупредили, что секьюрити на вылете зверствует, что надо отвечать уверенно и не путаться в показаниях. Ко мне подошла очаровательная блондинка в форме и, посмотрев на мой паспорт, сказала немного картавя "здравствуйте". Открыв его, и прочтя как меня зовут, она кивнула сама себе и сказала. "Вам надо пройти со мной. Возьмите с собой сумку". Мне это очень не понравилось. Всех остальных проверяли на месте. Я пошел за ней. Мы зашли в небольшую комнату , в которой сидело несколько людей в полицейской форме и она обратилась к человеку с самым большим ромбом на погонах, кивнув головой в мою сторону. Затем она занялась моей сумкой, положив его на специальный металлический столик. Я пытался отвлечься от дурных мыслей, следя за работой ее рук. За 45 секунд каждый предмет был извлечен, прощупан, и проверен. Книги перелистаны. Затем она подошла ко мне и провела вокруг меня волшебной палочкой, которая запищала на СD плейер и ключи. Она включила плейер, тут же выключила, потрогала ключи и отрицательно покачала головой офицеру с ромбом. Еще через пятнадцать секунд все мои вещи были запакованы обратно. Офицер подошел ко мне и спросил, говорю ли я по-английски. Затем он извинился, сказал, что не хочет доставлять мне неприятности, но им поступил звонок, в котором сообщалось, что я везу нечто для устройства теракта. Скорее всего, это ошибка, и проверка это подтвердила, но у него есть ко мне несколько вопросов. Я ответил на все его вопросы (кто я, откуда, чем занимаюсь, где жил в Израиле, зачем приехал и еще вопросов десять, которые, на мой взгляд, никакого отношения к делу не имели, например о моей русской бабушке, вышедшей замуж за деда-еврея). Затем у меня спросили, не возражаю ли я, если они получат мои отпечатки пальцев. Просто так. На всякий случай. Я не возражал. Потом он еще раз извинился и спросил не знаю ли я, кто мог позвонить им. Я сказал, что не знаю. Мне абсолютно не хотелось втравливать израильскую полицию в это дело. Поэтому об истории с Мерседесом я, естественно, умолчал. Сказал, что наверно, шутка. Криво улыбнулся. Спросил, откуда был звонок. Он сказал, что из телефона-автомата. "Ну тогда уж точно шутка, - сказал я. Можно идти?" - "Счастливого полета!" - сказал он, оставаясь озадаченным. Я ушел, проклиная ситуацию, в которой оказался. "Главное не психуй, - сказал я себе. Через пять минут ты выпьешь свой любимый виски в баре и тогда обо всем подумаешь." Но одно дело сказать себе умную мысль, а другое дело проникнуться ею. Убедить себя не психовать - не получилось. Руки дрожали. Одна из них тянулась позвонить Антону, но я решил, сначала надо немного придти в себя. Я купил в Duty Free пластиковую бутылку Bells и и заказал в баре кока-колу. Виски подействовал. Я позвонил. Антон выслушал меня и предложил успокоиться. - Антон, сказал я. Какой покой?! На меня идет охота! Настоящая. Мерседес - оказался не шуткой. Мне страшно. Понимаешь, страшно! К тебе, судя по всему, тоже скоро придут. Готовься! Но Антон пошел в воспитании самурайского духа явно дальше меня. - Все не так плохо. Тебя не хотят убивать. А если, я не прав, и все-таки хотят, то ты можешь утешиться мыслью, что эти люди - козлы. Они не то что убить тебя, они даже задержать тебя в Израиле не смогли. Если же тебя хотят не убить, а напугать, то тут они, конечно, своего добились, но это значит, что ничего серьезного тебе пока не угрожает. Люди или пугают или убивают. Впрочем, я согласен что ситуация довольно неприятная. - Антон! Твои силлогизмы очаровательны. Я теперь должен жить не зная с какой стороны и кто нанесет мне удар! - Ну и что? Очень много очень богатых и влиятельных людей в России живут именно так. - За свои деньги и влияние они расплачиваются гипертонической болезнью, ранней импотенцией и несчастными детьми. И у них есть охрана! - Но мы же знаем, что она часто бесполезна. От судьбы не уйдешь. Успокойся, лети в Рим. Я провожу Матвея в аэропорт и по дороге расскажу ему про изменение общей диспозиции. - Хорошо. Ты, разрабатывая новую диспозицию, лучше о своей Дине подумай. И о будущих детях. Не забудь, они мои родственники. Будь здоров. Через минуту меня позвали на на посадку. Я расплатился и пошел. В самолете я сделал еще глоток Bells, взял запечатанные в полиэтилен самолетные наушники, подумал, отложил их в сторону и одел наушники от CD. все б тебе бродить по городам лето золотое там тебе не вспомнить не забыть что не знаешь сам все тебе никак не победить что нибудь такое м-м-м где-то там... Конец восьмой главы Глава 9 Я прилетел в Рим на час раньше Матвея, поменял доллары на евро, пошел в Irish pub и неожиданно для себя заказал Гиннесс. Я вообще не очень-то люблю пиво, а уже тем более черный горький Гиннесс. Я решил, что из-за всех наворотов, которые на меня навалились, в моей психике уже начались какие-то изменения. И почему-то начались со вкуса. Через положенное время позвонил приземлившийся Матвей, и я сказал ему, как меня найти. Еще через десять минут он входил в бар. Таким Матвея я видел редко. Его глаза светились неземной тоской, а щеки синели от рыжеватой трехдневной щетины. Я понял, что мои пробемы как психические так и метафизические отходят на второй план. - Что, Мотя, - приветливо сказал ему я. Прищучила тебя жизнь? - Да пошло оно все на хер, - сказал Матвей, влезая за мой столик. Она, конечно, первостатейная сучка. Но ведь и я - мудак. - Да, на Ивана-Царевича ты не тянешь. Ладно, рассказывай про свою финдиректриссу. - Что именно? - Да все равно. Изливай влюбленную душу. Заодно я тебе расскажу про некоторые сложности нашей концессии. Раз уж мы тут вроде как по делу. План принят? - Принят. (Тяжелый вздох). Ну что? - Она очень сексуальна. (Пауза). Она похожа на мальчика... - О... но... - Нет. Внешне - она девочка. Она внутри - мальчик. Любит всякие экстремальные виды спорта - автогонки, парашюты, дельта-планеризм. Умная. Ну естественно, знает про собственный ум и бессовестно им пользуется. По гороскопу - змея. По характеру - змея в квадрате. Расчетливая. Нетерпимая. Очень скрытная. Очень жесткая. Мужиков, как класс, недолюбливает. А тех, кому сама нравится, вообще не считает за людей. - Боже мой, Матвей! Как давно тебе стали нравится ангелы? По такой нельзя не страдать. А что-нибудь не такое светлое у нее за душой есть? Что-нибудь, знаешь, ну совсем отстойное. Трэш такой жесткий? Может, она землю ест, как Ребека в "100 лет одиночества"? Или детская некрофилия какая-нибудь в анамнезе? - Любовь - зла. - Любовь, Мотя, зла, но как известно, не настолько, насколько на это рассчитывает козел. Прости, я тебя перебил. Ты хотел рассказать про нее что-нибудь очень хорошее. - Хм... Она держит меня за яйца. И она очень сексуальна, я уже сказал. И, конечно, она - надежная. Я имею в виду по работе. Все-таки имеет дело с деньгами. - ОК. А в чем проблема? Она замужем, я слышал? - Да нет. Она уже полтора года в разводе. Проблема в том, что она меня не любит. - Не мог бы ты повторить это? - Не-лю-бит-ме-ня. - Ты хочешь сказать, не дает? - Дает. Хотя лучше бы не давала. Я же говорю: не любит. - Матвей! А как ты думаешь, должно выглядеть проявление любви такого человека? Змеи в квадрате? Такие люди на шею не вешаются. И не сюсюкают. И что значит, лучше бы не давала? Она тебя, что, кусает потом? - Вроде того. Она - не шевелится. Я еле сдерживался от смеха. Меньше чем 24 часа назад меня хотели убить, меньше 6 часов назад посадить. Она не шевелится! - Матвей! Так она - англичанка! Я читал книгу одного француза, который был женат на англичанке. Он писал, что англичанки в постели не шевелятся. Их так в панисионе учат. Ladies don't move. Правда книжка старая, а французы - шовинисты... - Она - не англичанка. Она не дает себя ни обнимать, ни целовать. Руки зажатые, скрещены на груди. Если я пытаюсь поцеловать ее в щеку, слышишь? - в щеку! - она говорит "нет". Вообще ничего нельзя! - А что можно? - Трахать можно. - Амстердам. Проститутка из квартала красных фонарей. No kisses, no hands. Зачем тогда она вообще дает? - Вот я и думаю. Говорит, потому что мне это было очень надо. Потому что мы давно знакомы, потому что я не могу без этого... В общем, из уважения. - Ты заставлял ее считать свой пульс в покое? Я вспомнил, как именно Матвей заставил меня серьезней относиться к своим любовным историям. - Да. Подействовало. - Матвей, но это же абсурд?! Давать может, а