целоваться нет? А ты ей говорил, что это непоследовательно? Лечить - так лечить. Стрелять - так стрелять... - Она объясняет это тем, что механически лечь в постель и раздвинуть ноги она может. По моей просьбе. А вот целоваться и все-такое - нет, потому что она меня не любит и не хочет. - О, так она у тебя девушка с принципами? - С заебами. Называй это лучше принципами. Ты же ее любишь. У одной моей знакомой - тоже есть принцип. Точнее заеб. Не давать мужикам чаще одного раза. И кстати, серьезные проблемы в личной жизни от этого... Да, сильный характер. Трахать меня - пожалуйста, а все остальное - извини, не могу... Оригинально! То-есть она как бы извиняется перед самой собой за то, что вообще тебе дает... Так что это за секс? У меня бы не встало. - Так и у меня толком не встает. От этого я психую. От психоза еще больше не стоит. Например, если ты договорился с ней заранее о сексе (а по-другому это не бывает), то ты ей говоришь: "пошли", она так спокойно говорит "пошли", сама раздевается, ложится и ждет. И смотрит на тебя с видом - "давай делай это, только поскорее, потому что мне сейчас довольно неприятно" - А ты чего от нее хочешь? Чтоб она шевелилась и целовалась, проявляя так свою любовь? - Я хочу, чтоб она была. Любовь. - Понятно. All you need is love. Ты попал... Ладно, поехали в отель. Я подумаю по дороге. - Пожалуйста. Очень надо. Со стороны виднее. Да и в женщинах ты разбираешься лучше чем я. - Доктор, вы мне льстите. - По крайней мере, они на тебя вешаются. Я поразился неадекватности Матвея. Мы расплатились и пошли на стоянку такси. - Самая нужная - не вешается. А на остальных мне уже давно плевать, - сказал я через некоторое время. * * * Когда наше такси въехало в центр города, я очнулся от мыслей о Маше, Матвее финдиректриссе и прочем идиотизме. Вот где оказался настоящий fusion. Искрящийся бутик Армани слева, церковь рождества Богородицы справа и колонна Траяна впереди. К колонне направляется группа американских туристов в шортах. В это время из церкви выходит стройный худой священник, в своей униформе, покрой которой не менялся лет пятсот, и идет своей дорогой. Посмотрев на фары Ламборджини, которые попытались осветить колонну, но не смогли и отвернули в сторону, я подумал, что на освещении своих чудес римляне экономят. А зря. В Риме есть, что подсвечивать. Наконец, такси остановилось у подъезда гостиницы. Мы быстро зарегистрировались, бросили вещи в номере и спустились в бар. Матвей хотел продолжения психотерапевтического вечера. Я покорился. - Итак Бюро Добрых Услуг продолжает психотерапевтический концерт по вашим заявкам. Все, что вы хотели знать про своего финансового директора, но боялись спросить. Кстати, ты вроде ее давно знаешь? - Да уж года четыре. Еще до ее замужества. - И все это время ее добиваешься? - С разной силой... - Хм... Но я думал, что у тебя с ней полный порядок. Может, это сезонное обострение? - У меня обострение от того, что на прошлой неделе я помогал ей по хозяйству. Порезал руку. Полез в аптечку. И нашел там упаковку презервативов. А презервативами мы с ней не пользуемся. И никогда не пользовались. - Лазить по чужим аптечкам - неприлично. Это как по чужим сумочкам. А вдруг она держит презервативы для подруг? Или так. На всякий случай?Помнишь частушку "по деревне шел Иван? " - Не смешно. Я ее спросил в лоб. Она фыркнула и сказала, что если я еще раз коснусь этой темы - мы немедленно расстанемся. После этого у меня крыша и поехала. Значит, у нее кто-то еще есть. Точно! - А ты ревнуешь? - "Ревную" - не то слово. Меня плющит и колбасит. - Итак, две цели, которые тебе есть смысл ставить перед собой: выкинуть директриссу к черту из головы или добиться от нее, чего ты хочешь. Какую цель рассматриваем? - Вторую. - Я так и думал. Зря. Первая - благородней. Потому что сложнее. И принесет больше счастья, славы и независимости. Но любовь, как известно, лишает человека разума. Ладно... Итак, цель номер два - добиться. Для этого тебе придется попотеть. - Я уже полгода потею. - Ты потеешь не тем местом. Если за полгода она тебя такого не полюбила - значит уже и не полюбит. - А как же цель номер два? Все безнадежно?! - Я сказал: "она тебя такого не полюбит". Единственный твой шанс - измениться. Перестать быть собой. Например, потяжелеть - ??? - Ты же сам как-то сказал, ей нравятся крупные мужики. Чтоб прижал так прижал. - Да. Вроде того. - Ну вот. Накачайся. Нажрись анаболиков. Сделай квадратики. Сгони животик. - Ты издеваешься? - Нет. Я не издеваюсь. Но если ты рассчитываешь, что она вот-вот обнаружит в тебе скрытые сокровища - то издеваешься ты. Причем над собой. Все, что Оля в тебе нашла - она уже нашла. И это ей как-то - не очень... Поэтому ты должен стать другим. Заметь, не просто сменить имидж. Это к политехнологам. А измениться. - А в какую сторону меняться? Да в любую. Все равно. Терять тебе нечего. Ты - на северном полюсе. Куда бы ты ни начал двигаться - везде будет юг. Начни спиваться, как мы с Антоном, и она может придти к тебе из жалости. Запишись в наемники на войну в Чечне и она может придти к тебе из уважения. Но она того не стоит! - Разумеется. Тогда переходим к цели No1. - Постой с целью No1. Но, понимаешь, измениться - слишком сложное решение. - Естественно. У сложной задачи может не быть простого решения. Тем более, ситуация застарелая. Отношения, извини, огрубели. Засохли. Выкристализовались и вызывают подагрическую боль. Но, если ты настаиваешь, у меня есть для тебя третье решение. Простое и элегантное. Абсолютно природное. Правда, уверенности что оно тебе поможет у меня немного. - Ну?! - Прими все как есть. Секс со скрещенными руками, ее нелюбовь к тебе, других ее мужиков. Хотя бы потенциальных. Радуйся всему. Например, отсутствию оргазма. Считай, что вы трахаетесь по-даосски. Радуйся, что у тебя не стоит. Одной проблемой меньше. Словом, радуйся тому, что есть. И хотя результат я не гарантирую, зато предполагаю, что сам процесс станет приятней. - Хорошо, - сказал Матвей заглядывая в свой стакан с крайне удивленным выражением на лице. Я попробую. Значит, или No1, или измениться или принять как есть? Я тоже заглянул в стакан Матвея и ничего интересного там не обнаружил. Я отобрал стакан и поставил его на место. - Да. Ты отлично все усвоил. А теперь послушай про настоящие проблемы. Я перечислил установленные факты и поделился сомнительными предположениями. Матвей скорчил скептическую рожу. А чего, собственно, от него было ждать? Потом он попросил меня еще раз рассказать про калипсол. Про видения, про другой мир. Потом Матвей меня удивил. - Помнишь, - сказал он, я лет пять назад ездил в Эквадор путешествовать? - Естественно, сказал я. Матвей тогда был на пике цветнометаллической славы и решил попасть чуть ли не на 15 тысяч долларов за путешествие к эквадорским медным рудникам. Думаю, что - рудники - была отмазка. Просто Мотю вставило под предлогом бизнеса устроить себе экзотические приключения на абсолютно противоположную часть планеты. С залетом на Огненную Землю, остров Пасхи и остров Питкерн. - Отлично. Там мы добрались до местности в верховьях Амазонки, где живет индейское племя шуаров. Охотников за черепами. Ты должен помнить. Я рассказывал. Они убивают врагов отравленными стрелами, выпущенными из специальных трехметровых трубок, наподобие духовых ружей. Потом они отрезают им головы. А потом каким-то образом, хер знает каким, уменьшают ее до размера сжатого кулака, да так, что все пропорции сохраняются, даже выражение лица. Называется эта голова - тсантса. Секрета этой херни не знает никто. - Помню, Матвей. Ты даже привез одну такую голову. С зашитыми губами. Девушки чуть в обморок не падали. - Да. Мы там из-за наводнения застряли в одной индейской деревне на неделю. И я за это время насмотрелся на их обряды и наслушался их рассказов. Так вот - шуары убеждены, что дневная жизнь человека полна призраков и обманов, а правда существует только в сновидениях. Во сне даже враги говорят правду, потому что не обременены собственным телом. А так как при нормальном сне сновидений не много, то их нужно вызывать искусственно. Для этого у них существуют специальный напиток. Он получается из отжатия стебля мандрагоры. Называется майкоа. От него наступает оцепенение с грезами наяву. Точно так, как ты рассказывал про калипсол. - Послушай! Но практику наркотических опьянений использует такое количество народов, что перечислять лень. Одного Кастанеду вспомни. - А у кого еще есть яд, не оставляющий следов? - Следов после его воздействия? - Именно. Животных, убитых этим ядом шуары иногда вообще едят сырыми. Своими глазами видел, как они завалили из своей трехметровой пушки большую обезьяну. Она грохнулась через секунду после того, как стрела попала ей в плечо. А еще через минуту они уже жрали ее мясо совершенно сырым. Я бы даже сказал теплым. Меня чуть не стошнило. Я спросил у проводника, как же так? Отравленная стрела - а они едят и хоть бы хны. Он сказал, что яд действует мгновенно и мгновенно же исчезает. Без всяких следов. И у Химика ведь ничего не нашли в крови? - Скажу, что ты меня удивил. Шуаров нам только не хватает в жизни. Так что? - сказал я, уже изрядно одуревший от усталости и виски. - Наркотик-галлюциноген, вызывающий оцепенение, отрезанная голова, бесследно действующий яд - все подходит. Правда, что из этого следует, - я не знаю. - Что египтяне произошли от шуаров. Или наоборот. Но это не тема на сегодня. Пошли-ка спать. Мы поднялись из бара и пошли в номер. Кровати оказались раздельными, и слава Богу, Матвей не храпел. * * * С утра, еще до завтрака мы пошли в бизнес-центр отеля проверить почту. От Антона пришло письмо. Оно оказалось довольно длинным, поэтому мы решили его распечатать. За завтраком (ветчина, свежий хлеб, масло, джем, кофе) мы принялись за чтение. Собственно Антоновская часть письма была короткой. "Дорогие члены концессии "Одиночество-12"! Форваржу письмо моего старого приятеля, который смог устроить вам встречу в Ватикане. Судя по всему, вы вышли на верный след. Надеюсь, что факты, которые он излагает, окажутся полезными. Действуйте по его инструкциям и держите меня в курсе дела. Если будет время - пойдите на www.vatican.va, там есть много информации, которая может окажется полезной. Ваш Антон." PS Мне очень нравится идея о сотрудничестве со спецслужбой Ватикана. Где, как не там, имеют представление о различных сектах и культах? Далее шел текст от старого приятеля к Антону: "Привет! Ты не поверишь, но то, что я не послал тебя с твоей просьбой, куда тебе следовало бы идти, оказалось на удивление разумным. Я передал твой текст по нашим каналам, как и обещал. Прочитав слово "хаты", Креспо, шеф Ватиканской тайной полиции, не поленился позвонить мне и спросить кто вы, собственно, такие. Я дал твоим друзьям лучшие рекомендации. Надеюсь еще познакомиться с ними и убедиться, что не ошибся. По приезде в Рим они должны позвонить отцу Джозефу. Потом Джозеф все организует сам. На всякий случай, перешли им это письмо, чтоб они знали с кем будут иметь дело: Отец Джозеф - один из ведущих сотрудников Института Внешних Дел (ИВД) - аналога тайной полиции. Сам Джозеф - американец, работал в ЦРУ. Католик, естественно. Он кстати, прототип отца Куарта из "Кожи для Барабана" Реверто. Его шеф - директор ИВД архиепископ Креспо. Скорее всего, тоже будет на встрече. Они - очень жесткие ребята и не любят церемониться. Их службу называют Левой рукой Господа. Но вы можете им доверять. В разумных пределах, разумеется. А вот если с твоими друзьями захочет встретиться кардинал с говорящей фамилией Вышинский, - пусть напрягутся и вставятся. Он - законченный сукин сын. Кроме того, префект, то-есть начальник Священной конгрегации по делам учения о вере. А эта контора до 1965 года называлась Святейшая Инквизиция. Со всеми вытекающими... Не упоминать ничего лишнего, и самое главное, не называть мое имя. Это - повредит. Если их пустят в Апостольский дворец, то я рекомендую оглядываться по сторонам. Таких картин, фресок и интерьеров они больше не увидят нигде. И - привет швейцарским гвардейцам. Твой Дема" - Кто такой Дема? Откуда взялся этот старый приятель, который не посылает Антона куда следует? - Матвей звучал озадаченно. - Забей! У Антона этих приятелей... - А мы? - Не ревнуй. Мы - друзья. Ну что, я звоню Джозефу? - Звони, - со вздохом сказал Матвей. Только давай переговоры с ними буду вести я. У меня опыта побольше. А ты слишком мягкий. Выболтаешь им все сразу, а в обмен мы ничего не получим. Ты лучше задавай вопросы. ОК? Я, пожав плечами, согласился. У Матвея действительно был богатый опыт переговоров со всякими мерзавцами. Я набрал номер, и отец Джозеф предложил нам встретиться в кафе Эль-Греко, на площади Испании через полчаса. Мы пошли искать такси и и вскоре рассматривали картины с видами Рима на стенах кафе. Я подошел и осмотрел бюст Виктора-Эммануила. Он мне как-то не понравился. Мне показалось, что скучная легитимная власть Италии - не идет. Не успели мы обсудить, почему туристам кажется, что Цезарь, Муссолини и Берлускони идут итальянцам, а самих итальянцев от них тошнит, как услышали: Good morning, gentlеmen! Конец девятой главы Глава 10 Отец Джозеф оказался высоким человеком лет сорока с фигурой боксера, в черном костюме и черной же рубашке со стоящим воротничком. Внимательный, спокойный. Глаза какие-то бесцветные. Очень короткая стрижка. Агрессивная, но в меру. Он присел к нам за столик, мы улыбнулись друг другу, и переговоры начались. Отец Джозеф начал беседу с вопроса о том, нравится ли нам это место, сообщив, что за столиком, за которым мы сейчас сидим, некоторое время назад сидели Джакомо Казанова, Людвиг Баварский, Байрон и Стендаль. Мы прониклись к месту уважением. Хотя кто такой Людвиг Баварский я тогда не знал. Но все равно. Потом я потрогал столик и сказал, что в жизни бы не дал ему двести лет с лишним. Наконец, мы перешли к делу. Дело Матвей изложил в трех предложениях, совершенно без подробностей. Две смерти, PR-заказ, копты. Первый же вопрос отца Джозефа совпадал с тем, что спросил вчера вечером у меня Матвей. Почему именно Рим? - Ну, сказал Матвей, судя по всему, мы не ошиблись, если за 24 часа смогли получить аудиенцию у такого высокопоставленного лица. Я посмотрел на отца Джозефа. Он усмехнулся. - Да, сказал он, - эта история вызывает у нас определенный интерес. Даже озабоченность. - И именно вам поручено заниматься этой историей? Я довольно покачал головой. Молодец, Мотя! Жми его! Сейчас Джозеф должен будет рассказать про то, что и Креспо и Инквизитор Вышинский тоже интересуются нашими скромными персонами. И мы пойдем в Апостольский дворец. - Да, - сказал Джозеф. Поручено мне. Я обычно занимаюсь деликатными делами. Такого рода. Но не исключено, что с вами захотят встретиться несколько выскопоставленных лиц Ватикана. - Давайте договоримся о правилах игры, сказал Матвей. Мы, очевидно, встревожены одним и тем же. У нас сходные интересы. Следовательно, мы не играем друг против друга. Мы делимся с вами своей информацией, вы делитесь с нами своей. Потом - вырабатываем совместный план действий. "Прыткий молодой человек!" - читалось в глазах отца Джозефа. Мне показалось, что он чуть прищурившись посмотрел, как мы одеты. Мы были одеты как туристы. Я был в светло-голубых джинсах и модной рубашке сделанной из грубой дерюги, почти из мешковины. Матвей был в темно-синих джинсах и белой шелковой рубашке со стоечкой. Хорошо, сказал отец Джозеф. Давайте меняться информацией. Только по этому вопросу, разумеется. И ни по какому другому. Но... Но поскольку предложение исходит от вашей стороны, то и первый ход за вами, джентльмены! Мой друг и ваш тезка расскажет все лучше, - и Мотя чуть прищурив глаза расслабленно кивнул на меня. Через пятнадцать минут рассказа и еще две чашечки кофе отец Джозеф извинился, сказал несколько предложений в телефон по-итальянски, после чего предложил нам посетить Апостольский дворец. - Для того чтобы иметь возможность выполнить свою часть договора в полной мере, я сочту за честь пригласить вас... Мы не возражали. Дема был прав - нас ожидали шеф тайной полиции Ватикана Креспо и Великий Инквизитор, точнее префект Священной конгрегации кардинал Вышинский. Мы попытались расплатиться за кофе, но он улыбнулся и просто подписал счет. Для официанта это оказалось более чем достаточным, и мы собрались уходить. - А чаевые, - робко спросил я? - Ватикан не платит чаевых, сказал, улыбнувшись, отец Джозеф. - А русские платят, - сказал Матвей и положил бумажку в 10 евро. Что за понты? Мы сели в припаркованный за углом черный Бентли и через десять минут въехали в ворота Ватикана. Нам отсалютовал алебардой гвардеец в полосато-желто-красной форме с лихо надвинутым черным беретом. Мы поднялись по лестнице и пошли по коридорам. Дема был прав. Интерьеры вставляли. Мраморные полы со сложной мозаикой в бело-синих тонах. Фрески на стенах, написанные маслом. Крутые лестницы с расписными сводами и чугунные перила запутанного литья. Пока мы шли, я понял, что понятия не имею как будет по английски "Ваше Высокопресвященство". Матвей только фыркнул, когда я спросил его об этом. Один из коридоров кончился небольшим полукруглым залом. Над входом в зал висела, обрамляя полуарку, довольно темная латунная табличка Instituto per le Opere Esteriori. В зале стоял массивный темно-коричневый письменный стол, обитый зеленым сукном. На столе стоял жидкокристаллически монитор, два телефона кнопок на 30 каждый и канцелярский прибор. "Интересно, какие у них дыроколы", - подумал я. Я всегда любил пафосные канцтовары. За столом сидел человек лет тридцати пяти, одетый в черную сутану с фиолетовым воротником. На голове у него была черная шапочка. Мы остановились в центре зала. Отец Джозеф молча поклонился. Черный человек нажал кнопку на телефоне и что-то тихо произнес. Я озирался в приемной, Матвей подошел к одной и стен и уставился на нее. Потом подозвал меня. - Можешь перевести? Что Антон, что Мотя почему то считали, что годового курса медицинской латыни достаточно для того, чтобы стать специалистом по классической филологии. Или хотя бы переводить с латыни без словаря. Я их, конечно, не разубеждал, но сейчас почувствовал себя из-за такой ерунды дискомфортно. Предстояло отвечать перед Мотей за латинский базар. Я без особой надежды поднял глаза и прочел инкрустированную золотом надпись под небольшой статуей Девы Марии: AVE MARIA GRATIA PLENA DOMINUS TECUM BENEDICTA TU IN MULIERIBUS ET BENEDICTUS FRUCTUS VENTRIS TUIS JESUS Я решил, что надо постараться перевести внимание Моти с текста на скульптуру, в тайне надеясь что она работы Микеланджело. Дева Мария была великолепна: нежна, чувственна и нервно озабочена чем-то. Я сказал самым простым и естественным голосом, на который был способен. - Это Ave Maria. Молитва. А вот скульптура, кажется... - Я сам вижу, что молитва. Перевести можешь? Дело пахло легким позором. Тогда я попытался для очистки совести найти несколько знакомых слов кроме имен (gratia, benedicta, fructus). Сочетание этих слов показалось мне знакомым. И знакомство шло из какого-то глубокого детства. Я попытался прислушаться к самому себе. Няня. Дача. Ранний зимний вечер. Мы только что полдничали чаем с печеньем, а теперь куда-то идем. В небе летают большие птицы. Маленькая церковь. Сейчас. Сейчас. Секунду! Есть! Есть! "Богородице, Дево Радуйся" и "Ave Maria" это одна и та же молитва! Я осторожно посмотрел на Мотю и стал переводить. Но не с латыни, а с церковно-славянского. Радуйся Мария, полная благодати. С тобой Господь. Ты благославенна среди жен и благословен плод живота твоего - Иисус. Мотя посмотрел на меня со смесью страха и уважения перед тайным знанием. Тогда я, чтобы подстраховаться, невозмутимым голосом сказал: - Да это то же, что и "Богородице Дево Радуйся!" Только по латыни. Не так уж сильно разделились наши церкви. Молитвы одни и те же. Мотя, чуть наклонив голову, начал разглядывать меня как одно из чудес Ватикана. Впрочем, секретарь помешал мне насладиться торжеством. Он поднялся из-за стола, поклонился нам, подошел к двери и потянул за бронзовую ручку. Дверь открылась. За ней виднелась другая дверь, такая же черная и массивная. Он открыл и ее, а затем еще раз поклонился нам. Мы вошли в кабинет. Я ахнул, даже не успев толком оглядеться. Полусводчатые огромные потолки. Ряд узких высоких окон с обеих сторон. Книжные шкафы, разделяющие пространство. Т-образный стол, за который могло бы сесть человек двадцать. Или тридцать. И фрески, фрески, фрески на стенах. Никаких картин в золоченых рамах. Только фрески. В кабинете, хотя по-хорошему, это место следовало бы назвать залом, находилось двое людей. Один стоял далеко от нас, слева, прямо напротив окна, так что был виден скорее его силуэт. Он был весь в белом. Белый чуть сгорбленный силуэт на фоне небесно голубого окна. Второй начал движение в нашу сторону. Черная сутана с яркой пурпурной каймой. Первая ассоциация, которая пришла мне в голову при виде его была "Прокуратор". На вид ему было около шестидесяти, волосы торчали ежиком (кажется, это здесь принято). Тонкие золотые очки. Очень странные черные сапожки с длинной шнуровкой, уходящей под сутану.. На руке перстень. Рубин, размером с компьютерную клавишу. Силуэт у окна делал вид, что он нас не видит. Он махал белыми крыльями, как будто с кем то разговаривал. Отец Джозеф поклонился. Быстрым уверенным деловым поклоном. Я почувствовал себя в средневековье. Но решив, что рукопожатия маловероятны, (если что-то тут и делают с руками - то их целуют), я тоже поклонился. Не так быстро, низко и уверенно, но все таки... Краем глаза я успел заметить, что Матвей сделал тоже самое. Прокуратор в ответ легко кивнул нам троим и жестом пригласил садиться. Мы, оглянувшись друг на друга, сели. Прокуратор сел напротив нас. Ватиканская демократия. - Bon giorno, - сказал Прокуратор и улыбнулся чуть смущенно. Из-за улыбки и звуков чуть хрипловатого голоса он показался мне простым итальянским священником времен Петрарки. Исповедал только что бедного французского рыцаря, который умер от гангрены в придорожной гостинице, а теперь решил поговорить и с нами. Узнать, как дела, может, помочь чем? Хотя рубин и кровавый подбой все-таки создавали дистанцию. - Это мой шеф, - сказал Джозеф. Монсиньор Креспо. А это - он кивнул в сторону белой птицы у окна - монсиньор Вышинский - Nice to meet you monsignores сказал Матвей и чуть поклонился. - "Да, ты Матвей - дипломат!" - подумал я. Отец Джозеф очень четко изложил все, что мы ему рассказали. Мой пятнадцатиминутный рассказ в кафе уложился в три минуты. - Чем мы можем вам помочь, монсиньоры? По голосу Прокуратора казалось, что он искренне хочет нам помочь. - Мы хотим знать, кто убил наших друзей. Кто такие хаты? - Тайное общество. И в каком-то смысле народ. - Как это может быть? - Кровнородственные браки на протяжении нескольких тысяч лет. Члены этого общества (они называют себя Братством) должны рожать детей от своих братьев и сестер. Инбридинг. - Каковы цели этого Братства? В чем их миссия? Сеять зло. Проливать кровь и слезы. Но об этом знают только члены Братства, посвященные в высокие степени. Посвященные в начальные степень считают себя избранным народом. Полагают, что их главная цель - сохранение неких тайных знаний. Что-то связанное с жизнью после смерти. Но они - пешки. Как мы полагаем, на самом деле, их задача - поддерживать устойчивость Братства. Занимать высокие посты в обществе, чтобы влиять на принятие политических и финансовых решений. Естественно, Братство помогает им в этом всеми силами, требуя от них всего двух вещей: безусловного послушания и сохранения тайны. Наказания за отступничество - весьма тяжелы. Он задумался. Весьма тяжелы. А зачем им зло? Зачем кровь и слезы? Мы не знаем этого достоверно. Не думаю, что аргументы об их непосредственной связи с дьволом показались вам убедительными. - А откуда они вообще взялись, эти хаты? Матвей выглядел раздраженным. Он никогда не любил сталкиваться с силой, превосходящую его собственную. - Мы полагаем, что окончательно Братство сформировалось в начале нашей эры. Как раз в коптском монастыре Дейр-Эль-Бахри. С тех пор это место священно для них. Но корни его в неких тайных знаниях древнего Египта, которыми владели жрецы. - Не жрецы. Фараоны. - Фараоны? И Прокуратор, и Джозеф посмотрели на меня с удивлением. Я коротко пересказал им то, что смог разведать про Хатшепсут. Они выслушали меня внимательно, но не согласились. - По нашем данным, тайны принадлежали жрецам. Хотя то, что священным животным хатов стала двухгловая змея, символ власти фараона, может говорить об осмысленности и вашей точки зрения. - Змея-альбинос? - Почему альбинос?! - Мне друзья рассказывали, что в Израиле в одном месте по дороге из Тель-Авива в Эйлат живет двухголовая змея-альбинос. Прокуратор нахмурился, а отец Джозеф записал адрес места. Я решил задать, наконец, вопрос, который так мучил меня все это время: - Зачем хатам публиковать кодовые слова "Калипсол", "Дейр-Эль-Бахри", "Одиночество"? И что означает число 222461215? - Ответить про число, нам наверное, проще. Мы в течение последних пятнадцати лет анализировали его на лучших компьютерах, и теперь можем сказать - у нас нет никого понятия. Про коды - сложнее. Судя по всему, это слова-заклинания или их обрывки. Из области того, что в средние века называлось колдовством, и в излишней жесткости, при уничтожении которого, нас сегодня так обвиняют. У нас есть серьезные основания считать, что большинство так называемых колдунов и ведьм были непосредственно связаны с хатами. Возможно, через публикацию этих кодов хаты пытаются как-то воздействовать на общество. Хотя мы не знаем как именно. - Как хаты организованны? Сколько у них степеней посвящения. Как минимум - три. Но возможно - больше. Предводитель Братства носит титул Джессер Джессеру. Святейший из святых. Где он находится - мы не знаем. Не исключено, что в России. Я вспомнил анекдот про Святого Духа и Россию, но на как ни в чем не бывало поднял голову и удивленно нахмурил брови. Прокуратор словно не заметив этого спокойно объяснил. - Легкий путь к власти. Много свободных денег. Коррумированные правохранительные органы. Много ядерного оружия. Его светское имя нам, разумеется, неизвестно. Хаты скопировали нашу схему иерархии по географическому принципу - от Папу через кардиналов, арихиепископов и епископов к простым священникам. Впрочем (он усмехнулся) любая международная коропорация скопировала нашу схему организации. Я подумал, что Антону покажется интересным, что он собирается работать в организации, устроенной по образу и подобию Римской католической церкви. - Есть ли у вас какие-то данные о связи хатов с одним индейским племенем, живущим в верховьях Амазонки, с шуарами? Их еще называют охотниками за черепами. Они делают такие сувениры - уменьшенные головы. Матвей, долгое время сидевший молча и внимательно поглядывавший на ватиканцев неожиданно вошел в разговор. Ватиканцы переглянулись. Прокуратор пожал плечами. Ответить решил отец Джозеф. Он говорил медленне и осторожней обычного. - У нас нет данных о прямой связи между хатами и шуарами. Хотя мы знаем про некоторые обряды шуаров. Сейчас, как минимум, две наших миссии находятся там. В районе реки Упанга, на востоке Эквадора. Какую вы видите связь с хатами? - Это же элементарно, джентльмены! Дедукция. У шуаров есть яд, не оставляющий следов в организме, есть растительный аналог калипсола. Корень мандрагоры. И они тоже отрезают головы. Потом они их высушивают и пропорционально уменьшают. Причем никто знает, как им это удается. Ватиканцы значительно переглянулись. Отец Джозеф вопросительно посмотрел на Прокуратора. Тот чуть заметно кивнул. - Это так. Вы немного ошиблись в названии. Шуаров называют не охотниками за черепами, а охотниками за головами. В отрезанной и высушенной голове, тсантсе, уже нет черепа. Шуары отрезают голову, делают тонкий надрез на коже, острожно ее снимают, зашивают надрез, зашивают губы, потом обрабатывают кожу в дубящем растворе, а затем набивают ее нагретыми маленькими камнями. Затем коптят в течение нескольких недель. Голова уменьшается. - Вы неплохо знаете шуарские обычаи, - искренне удивился Матвей, хороня репутацию крутого переговорщика. Я был уверен, что секрет уменьшения головы - нераскрытая тайна. - Мы находимся в кабинете префекта Священной конгрегации по делам учения о вере. Прокуратор наклонил голову в сторону белой тени, о существовании которой я уже успел забыть. Все суеверия и ритуалы, которые с ними связаны, находятся в сфере наших непосредственных интересов. Тут белая тень, резко развернулась к нам лицом, немного взвив сутану, и подошла, встав за прямо за Прокуратором. На ее груди сиял золотой наперстный крест. Лицо у нее оказалось длинным, даже вытянутым. Лоб высокий, в красных крапинках. Глаза - рыбьи. - У меня есть несколько вопросов к этим джентельменам. Великий Инквизитор, он же префект Священной конгрегации по вопросам веры, он же выскочка Вышинский говорил тихим немного шепелявящим голосом с польским акцентом. - Мне кажется, (он довольно сердито оглядел всех присутствующих), что теперь наша очередь спрашивать. Как в старые времена. Хотя мы больше никого не сжигаем. Я понял, что это шутка, хотя голос у него был совершенно серьезный и никто не улыбнулся. Мы покорно кивнули. - Зачем вы вообще ввязались в это дело? - Умер наш друг. Потом его жена. - По-моему, такими вещами должна заниматься полиция, а не друзья. - Но русская полиция, то-есть милиция не смогла бы ничего сделать... - А как вы можете доказать, что вы сами не связаны с хатами? Он обвел внимательным взглядом всех присутствующих в комнате, и я вздрогнул. Вот ведь казуистика во плоти! Вот она - говорящая фамилия. И молчание спустилось на нас, как по команде. При этом мы замолчали, как минимум, на минуту. Минута молчания - это очень много. Особенно, когда никого не хоронят. Мне особенно не понравилось, что после слов Вышинского все перестали смотреть друг на друга. Я понял, что ситуация уже в третий раз за два дня выходит из под контроля и начал поминать нехорошим словом Антона с его Демой. Хотя с другой стороны, Дема же нас предупреждал... - Мы связаны с хатами, - неожиданно подал голос Матвей. Мы получили от них PR-заказ. Они убили наших друзей. И связали себя с нами. Вышинский, не дослушав ответа до конца, заговорил на латыни. Прокуратор и Джозеф его слушали. Прокуратор - устало. Джозеф - внимательно. Речь его длилась несколько минут. Я, естественно, не понял ни слова. Потом он резко отвернулся от нас, произнес in Nomine Domini, и отошел к своему окну. Мне показалось, что угроза миновала и встреча подходит к концу. - Можем ли мы рассчитывать на сотрудничество с вами при дальнейшем расследования? - Нет. Вот такое обрывистое, военное "нет". - Но... Прокуратор перестал быть добродушным средневековым священником. Глаза его стали желтыми и жесткими. Хриплый голос звучал как команда. - Не лезьте в это дело. Оно - большое и грязное. Вашего друга и его жену - не воскресить. Души их, да упокоятся на небесах. А ваш земной путь еще не кончен. И не надо сокращать его лишними знаниями. Как говорит Екклезиаст in multa sapientia multa sit indignatio et qui addit scientiam addat et laborem. По-английски: во многой мудрости много печали; и кто умножает познания - умножает скорбь. Вы женаты? - он обратился ко мне, неожиданно снова возвращаясь к образу доброго пастыря. - Нет, - растерянно сказал я. - Плохо. А вы? - он требовательно посмотрел на Матвея. - Тоже нет. - Также плохо. Все равно, поберегите свою жизнь. Женитесь, родите детей и не лезьте к хатам. Отец Джозеф поднялся, указав на завершение аудиенции. - Можно последний вопрос? - Разумеется. (Мне показалось, он сейчас добавит "сын мой") - Копты сказали, что вы спрашивали их о чем-то несколько сот лет назад. Это тоже как-то касалось хатов. - Да. Почти восемьсот лет назад в одном из наших монастырей на севере Италии случилась очень неприятная история, связанная с хатами. К сожалению, копты тогда не помогли нам. Мы могли бы остановить эту заразу еще в 13-ом веке. У нас тогда было больше силы. Гораздо больше. Но вот вам еще раз мой совет (теперь это, действительно, звучало как совет, а не как приказ): оставьте это дело. Не лезьте в него. Предоставьте это организациям значительно более серьезным. Хотя и у них, как видите, не все получается. - А как же история о Давиде и Голиафе? - решил подшутить я. - Это было другое время, другая страна и другой народ. Он сделал паузу, и прикрыл на мгновенье глаза, как будто пытался что-то вспомнить. - Возможно, вам больше подходит история про Иосифа и его братьев. - Но у меня нет братьев! - Все равно. Прочтите еще раз Бытие, главы с 37 по 50. Желаю удачи! Мы поклонились и вышли. Белый кардинал даже не оглянулся. Отец Джозеф проводил нас до главного входа. Матвей сказал, что хотел бы получить средневековые материалы о коптах. Отец Джозеф колебался, но Матвей твердо, даже с моей точки зрения, агрессивно напомнил ему про договоренность в кафе. Хорошо. Я пришлю вам документ, о котором говорил Креспо. Но мне кажется, что он утратил актуальность несколько сот лет назад. Это скорее литературный памятник. Детективная готическая новелла. Если это самые свежие документы по хатам, которыми вы готовы делиться с нами, то мы согласны. Пусть это будет на вашей совести. Если быть честными, вы тоже не предоставили нам много новой информации о хатах. Очередное злодеяние не вселенского масштаба... Далеко не Вселенского. Странно, что вы так далеко продвинулись в своем расследовании, что дошли до нас. Странно, что вы не хотите помогать нам больше чем литературными памятниками. Нам не нужна ваша помощь. А вам, если вы последуете совету забыть обо всем, что вы узнали, не потребуется ни наша помощь, ни чья бы то ни было еще. Тем не менее, он записав записал наши адреса и, подтвердил, что вышлет на них "Готическую Новеллу", предупредив, что она, естественно, написана на латыни. Матвей успокоил его, сказав, что я в совершенстве владею латынью. Отец Джозеф с удивлением на меня посмотрел но не стал развивать тему. Он поклонился нам, повернулся как по команде "кругом", и исчез в коридорах Апостольсокого дворца. Мы пошли в не очень понятном мне направлении, раздумывая каждый о своем. Через какое-то время я заговорил первым. - Послушай, Мотя! У меня есть к тебе один вопрос. - Ну? - Как граждане Ватикана размножаются? - ??? - Ватикан - государство. У него есть граждане. С тремя из них мы только что беседовали. А граждане - стареют и умирают. При этом - у всех этих граждан - целибат. Они не могут жениться. Вопрос: откуда берутся новые граждане Ватикана? Мотя объяснил в нескольких нецензурных словах, до какой именно степени его беспокоит демографическая ситуация в Ватикане. По его словам, выходило, что она его совершенно не беспокоит. Беспокоило его совершенно другое. - Эти ребята хотят, чтобы мы слили. Зачем? - По-моему, они нас просто жалеют. - Вряд ли. Зачем тогда вызывали нас к себе? Мы же рассказали все этому Джозефу еще в кафе. - Не знаю. Зачем? - Чтоб посмотреть на нас и решить, можно ли иметь с нами дело. - Ну? - Они посмотрели и решили, что нельзя. Они нас ни во что не ставят, понимаешь? - Мотя, но... - Они ошибаются. Они, блядь, очень ошибаются. И когда они поймут, что они ошиблись, они заебутся извиняться перед нами. - Мотя, но мне кажется, что они правы. Они считают, что мы мало что можем сделать с этим тайным обществом, которое старше нашей, в общем-то, немолодой страны в три с лишним раза. Тем более, теперь, когда мы знаем, кто убил Химика и Лилю, мы можем себе... - Нет мы не знаем, кто убил Химика и Лилю. Я имею в виду, кто именно. И тем более мы не знаем за что их убило это сраное Братство. Но что еще хуже: эти ватиканские кастраты не верят, что мы можем что-нибудь сделать с хатами. А мы можем. Мы до хера чего можем сделать с этими отмороженными ублюдками. Как и с любыми другими. Я не стал спорить с заведенным до предела Мотей. Хотя, честно говоря, его реакция меня удивила. Лично мне казалось, что наша миссия выполнена. Причем выполнена на сто с лишним процентов. Мы не без труда, не без риска и не без интуитивно верных шагов вычислили организацию, убившую наших друзей. А выносить ей приговор и, тем более, приводить его в исполнение... Извините! Для этого существуют специально обученные люди. Да и визг от проворачивающихся на асфальте шин белого Мерседеса еще стоял у меня в ушах. Но всего этого я Моте не сказал, решив дождаться более удобного случая. Самолет в Москву улетал завтра утром. Сегодня было времени хоть отбавляй. Мы отправились гулять по Риму. В музыкальном магазине я купил по просьбе Антона только что вышедший альбом Celtic Women. От нечего делать, я вставил его в CD-player и стал слушать. Пели, как и обещало название, женщины. Сначала, если бы не некий налет языческого варварства и совершенно непонятный язык, я бы сказал, что это очень похоже на американский спиричуэлс. Потом с помощью скрытой плещущей энергии варварство победило с заметным музыкальным преимуществом. Тут сказать мне уже было нечего. Особенно про An Gabhar Ban. Разве, что кельтскую музыку в Риме слушать глупо. Лучше бы уж поставить Челентано. На худой конец, Тато Кутуньо с его Italiano Vero. Потом я, вдруг, понял, что не прав. А кого же ставить в Риме, как не кельтов? Единственный народ, захвативший Рим на росте римской военной славы... Вандалы и готы завоевывали, уставший, пресыщенный, обрюзгший и все повидавший Рим. А кельты - молодой, крепнущий и дрезкий. Тем более, что настоящей латинской музыки не осталось. А кельтская - пока есть. Sa tsean ghleann thiar a bhi si raibh Go dti gur fhas na hadharc' uirthi Bliain is cead is corradh laethe Go dtainig an aois go trean uirthi Bhi si gcro bheag ins an cheo Go dtainig feil'Eoin is gur ealaigh si Thart an rod san bealach mor Gur lean a toir go gear uirthi. Стало темнеть. Матвей предложил пойти поискать казино или ночной клуб. Ему хотелось оторваться. Я отказался. Тогда мы вернулись в Эль-Греко, поужинали и отправились в гостиницу. Мы пошли к стойке регистрации гостиницы и подтвердили билеты на завтра на утренний рейс. Матвей выглядел очень раздраженным и чуть не наорал на черноглазую длинноногую итальянку за то, что записала его фамилию с ошибкой. Herasnov вместо Krasnov. Я еще подумал, что спать мне не светит. Затем мы пошли в гостиничный бар. Матвей заказал коньяк. Мне совершенно не хотелось никакого алкоголя. Я пил зеленый чай. - Значит, ты за то, чтобы смотать удочки? - мрачно спросил Матвей. - Ну если так советует сам Папа Римский... Послушай, у них больше опыта, денег и связей. Им бороться с хатами проще. Сподручней. Понимаешь, каждый должен делать свое дело. - Да я все понимаю. Только это как-то... Не круто. - Мотя! Я придумаю, как смотать удочки круто. И, вообще, рано решать. У нас же концессия. Давай послушаем Антона. Завтра мы будем в Москве и все обсудим. На самом деле, на Антона я особенно не надеялся. Если для Моти пробным камнем было "круто-не-круто", то для Антона больше волновало "честно-не-честно". Точнее, fair-not-fair. Мы пошли в номер. В номере Матвей в минуту опустошил алкогольную часть мини-бара, позвонил в room service, заказав добавки и завел пластинку под названием "ненавижу хатов и баб". Я устал от пьяного Матвея вместе с его финдиректриссой, и пошел в душ. У каких-то японцев я читал, что холодная вода закаляет, горячая - расслабляет, а еле теплая - тонизирует. В самый разгар водных процедур мне показалось, что зазвонил гостиничный телефон. Для одиннадцати по европейскому времени и часу ночи по Москве это было поздновато. Я остановил воду, чтоб хоть что-то услышать и закричал: - Мотя, если это room service , скажи им, чтоб добавили к заказу чаю. Зеленого! Слышишь?! - Да я им сейчас все скажу! - прозвучало мне в ответ. Я понял, что позвонившему не повезло: у Матвея боевое настроение. Кроме room service и Антона все равно звонить в наш номер никто не мог, а их обоих мне было не жалко. Но вскоре я решил, что Антон скорее всего бы позвонил на мобильный, а для room service беседа затянулась. Поэтому мне захотелось выйти и послушать, с кем там беседует Матвей. Но то, что я услышал еще из ванной, просто выключив воду, заставило меня пулей вылететь оттуда. Дословно текст звучал так: "Да какое, блядь, предупреждение? Ты что, запугать меня вздумал? Я тебя сам так предупрежу, козел вонючий! И не надо мне больше звонить, ты понял меня? Нет, блядь, ты понял?" На этом месте Матвей элегантно бросил трубку на телефон (попал), откинулся в кресле и потянулся за сигаретой. Поскольку к последней фразе мой бег трусцой из ванной перешел в запоздалый прыжок, то Матвей удивленно оглянулся на мое голое тело. - Матвей, - тихо сказал я, восстановив равновесие. Ты с кем говорил? - Да хрен его знает. Козел какой-то. Он думал, что говорит с тобой. Пугать нас вздумал, ублюдок - А... так это был не Антон? А что... Что тебе сказали? Я говорил медленно, вкрадчиво и почти шепотом. Мне становилось страшно. - Что я, то-есть ты, далеко зашел и он надеется, что двух предупреждений мне, ну то-есть, тебе, хватит. Что третьего не будет. Короче, тупой наезд. Надо было четко реагировать и отбиваться. Я качнул головой, как бы в благодарность за исчерпывающий ответ, и почувствовал что тело, на котором еще не успела высохнуть вода, покрывается холодным потом. - Спасибо Матвей! Ты мне очень помог. И нашей концессии тоже... Затем я взял телефон, нашел номер ФФ и набрал его, лихорадочно придумывая, что я скажу. Я скажу, что нам кто-то позвонил, что взял трубку мой пьяный друг, а я не успел добежать до телефона. Если звонил не он, то просто извинюсь за беспокойство. Не успев додумать, как я оказался в Риме и почему звоню именно ему, я выслушал металлический голос автоответчика, сообщающего мне что "абонент не отвечает или временно не доступен". Тогда я вышел на балкон, чтоб Матвей меня не услышал и позвонил Антону. Сначала я извинился за поздний звонок. Потом поблагодарил за присланного мне в помощь Матвея и высказал уверенность, что поездка пошла ему на пользу. Потом я взорвался. Антон выдержал взрыв. Потом осуждающе сказал: "какой кошмар!". Потом примирительно сказал: "ладно, возвращайтесь, в Москве разберемся" - Антон, хотелось бы услышать больше оптимизма в твоих словах! А то я по твоей просьбе поработал для Моти психотерпевтом. А вот теперь ты утешь меня. Чем можешь. Потому что нам только что перезвонили хаты. И я не хочу даже думать, как они узнали номер телефона в нашем отеле. Я почему-то верю им, что третьего предупреждения не будет. - Утешить тебя легче, тем тебе кажется. Есть сразу три анекдота на эту тему. Первый: "плюнь в лицо вождю", Второй - "Вася, расскажи пацанам, как ты колдуна на х.. послал". А третий - это уже на тему ФФ. "Волк! Не поверишь - извиняться пришел." - Я смотрю тебе, Антон, весело! - Ты сам хотел психотерапию. - Хорошо. Спасибо и на этом. До завтра! - Я вас встречаю. Не убей Матвея во сне. - Ничего-ничего. У тебя и некролог на него получится веселым. Спокойной ночи. Вот теперь я совсем не знал, что делать. Я остался на балконе и минут пятнадцать медитировал на Вечный Город. Я смотрел на подсвеченный Колизей и пытался подсчитать, сколько гладиаторов рассталось там с жизнью. Если, как писал Тацит, по пятьдесят человек в день, а игровых дней за сезон там было под сто, то получается пять тысяч в год. Это значит, полмиллиона за сто лет. Интересный способ для здания проводить время. Потом я вернулся в комнату. Матвея не было. Зато какой-то человек в белой рубашке и черных брюках стоял прямо посредине номера. В руках у него было что-то накрытое белым полотенцем. На секунду наши взгляды встретились. Мой - испуганно нервный и его холодно-равнодушный. Взгляд человека, выполняющего свою работу. Я подумал, что пора закрыть глаза. Умирать с открытыми глазами - привелегия слишком смелых людей. Человек сказал - "your order, Sir", снял белое полотенце, на котором стояли как игрушечные солдатики четыре маленькие пузатые бутылочки Henessy VSOP. Я выдохнул воздух и сел на кресло. Человек подошел ко мне с бумажкой, которую я подписал не глядя, и изчез. Я огляделся. Матвей спал, свернувшись калачиком на угловом диване. Я выпил залпом бутылочку Henessy из горлышка. Потом вторую. Потом третью. Потом четвертую. Потом я взял плейер и включил Нирвану. Диск почему-то начал крутиться с Silver. Может, самой издерганной и фрейдистской песни. Хотя в этом весь Кобейн. Said why don't you stop your crying go outside and ride your bike thats what i did, i killed my toes Grandma take me home Grandma take me home Grandma take me home Grandma take me home Grandma take me home I wanna be alone Когда я был в Лондоне, то видел на блошином рынке Кемпден, как продавался восковой муляж простреленной головы Кобейна. Муляж был реалистичный до тошноты. Небритый подбородок, желтоватая кожа, полчерепа снесено, серые мозги плавают в черепной корбке, оставшиеся волосы слиплись в крови, один глаз удивленно смотрит на тебя, другой выбит пулей и на его месте - темно-синяя спавшаяся дыра. Бр... Сколько ему было? Двадцать семь? Маршал Ланн, один из лучших Наполеновских маршалов, герой Аустерлица говорил: "гусар, который дожил до тридцати лет - дерьмо, а не гусар". Сам Ланн погиб в Испании как раз в тридцатилетнем возрасте. Не дожил до Русского похода. Ладно. Возраст маршала Ланна я пережил. Пора в Москву. Конец десятой главы Глава 11 Всю обратную дорогу Мотя виновато молчал. Я старался сохранять строгое выражение лица, что было очень просто, потому что я не выспался. Нас встречал Антон. - Все в порядке, - спросил он? Я неопределенно хмыкнул. - Едем в Баскервиль, - сказал Антон. Отличный английский ресторан. - Разве у англичан есть кухня? По-моему, на пудинге их взнос в кулинарную сокровищницу человечества закончился. А, ну еще овсянка... - Иосиф, что за негативизм? После заказа Антон аккурантно разложил салфетку у себя на коленях и сказал: "рассказывайте!" Я решил, что первый ход лучше оставить за Мотей. Но Мотя выжидательно посмотрел на меня. Мне пришлось начать. - Химика убили хаты. Некое тайное общество, называющее себя Братством. С длинной историей и непонятными принципами. Но какое-то очень мощное и зловредное. Ватикан отказался нам помогать и рекомендовал прекратить заниматься детективной самодеятельностью. Мне уже поступило несколько сходных предложений от этих хатов, общий смысл которых совпадает с коптскими и ватиканскими рекомендациями, а форма - гораздо убедительней. Я специально был краток, чтобы иметь моральное право взять слово еще раз. Настала очередь Моти. - У меня три мысли. Первая. Ватикан официально отказался нам помогать, но отец Джозеф лично обещал прислать какой-то средневековый латинский текст. Думаю, что мы сможем раскрутить его и на большее. Вторая. У нас убили друга. Его жена покончила с собой. Мы не можем поджать хвост и отползти в сторону. А если и можем, то не должны. Третья. Эти братья нам угрожают. Отлично! Но возможно, они угрожают не только нам, но и всем. (Матвей выразительно обвел взглядом немногочисленных посетителей ресторана.) Считаю, что сдаваться без боя нельзя. Возникла пауза. Я посмотрел на Антона, все еще надеясь на лучше. - Со боем все не так просто. Я вчера получил ответ Микрософта. Меня берут в штат, - задумчиво сказал Антон. При этом я должен пройти там, в Рэдмонде трехмесячный тренинг. Улетаю завтра утром. Думаю, что Иосиф прав. Я не понимаю, что мы можем сделать одни против такой организации. Поэтому, с одной стороны, у нас ходов нет, а с другой, - такими предложениями от Микрософта не разбрасываются. Предлагаю отложить бой как минимум до моего возвращения. А пока всем занять исходные позиции. От радости мне пришла в голову идея. - Я согласен с Матвеем. Мы не будем сдаваться без боя. Мы передадим дело по инстанции. - Что ты имеешь в виду? - Надо составить документ, подробно описывающий все, что мы смогли раскопать. Изложить все факты, все мысли, все версии, все цепочки рассуждений. И отправить его основным спецслужбам мира. ЦРУ, ФБР, ФСБ, ГРУ, Intilligence Service, Ми-6, Мосад. Кто там еще? Я не специалист. Раз это Братство - международная террористическая организация, то пусть ею занимаются спецслужбы. В конеце-концов, это их работа. Антон, твоих связей достаточно, чтобы разослать это правильным людям? Чтоб письмо не выкинули, как бред сумасшедшего, а отнеслись бы к нему внимательно. - Моих связей хватит. Но использовать их для этого я не хочу. Если такое письмо писать, то нужно делать его анонимным. А так через эти мои связи спецслужбы, а то и хаты (у них там наверняка есть свои люди) на нас выйдут. При этом спецслужбы станут использовать нас в качестве живцов. А хаты просто отрежут нам головы. - Антон, но ты же сам предложил Одиночество-12 и расследование?! - И ошибся. Я думал - это кучка маньяков. На худой конец - продажная фармакологическая корпорация. А это международная организация, которой побаивается Ватиканская тайная полиция. Ситуация оказалась серьезней, чем я думал. - Ладно, - согласился я, посматривая на недовольно качающего головой Матвея. Пусть документ будет анонимным. Кто его составит и как его рассылать? И что мне делать с ФФ? - Составь его сам. Ты же все это расследовал. Рассылать - не надо. Пришли мне на мой секретный ящик, я этим займусь. С ФФ - ничего не делай. Веди себя как ни в чем не бывало. Все, ребята, пора идти. Мне еще собираться в дорогу. Я развезу вас по домам. Мы вышли. В машине Матвей сказал, то о чем я как раз думал: - Знаешь, Антон! Я всю жизнь полагал, что самым (он запнулся, подбирая слово) осторожным из нас всегда был Иосиф. А теперь, я понимаю, - что ошибался. - Хм... Разумеется, ты ошибался. Иосиф еще полжизни назад повел себя по-геройски. В Крыму. Когда спасал Химика от аборигенов на дискотеке. А я - осторожный. Так что? У меня - Дина. В голосе Антона появились странные интонации. Мне показалось, что за его обычным скептицизмом в этот раз кроется какая-то фальшь. Он был еще мрачнее и задумчивее, чем обычно. - А ничего, - сказал Матвей. Мне терять нечего. У меня даже финдиректриссы нет. Мне стало на душе полегче. Я не струсил. История заканчивается. Мне почему-то показалось, что с ФФ я все решу без проблем. Он сделает вид, что ничего не было. Я сделаю вид, что ничего не было. Может, даже заказ останется. Я осмелел и набрал его мобильный. Он взял трубку. - Федор Федорович! Я тут в Турцию ездил. Отдохнуть на несколько дней. Вот вернулся. Как там у нас дела? Все в порядке? - Да, я пока доволен, - сказал он своим монотонным голосом. Я перевел вам еще 12 тысяч. - Ну и отлично. Подъете за отчетом? - Нет, попозже. Работайте! - Всего хорошего. И я облегчением нажал на отбой. - Он делает вид, что все порядке. - Что и требовалось доказать, - меланхолично заметил Антон. Это значит, что ты им очень нужен, и не сильно достал их своими расследованиями. Кстати, - мы подъехали. Тебе помочь донести вещи? - Не, я сам. Пока, Матвей! Легкой посадки, Антон! * * * Я бросил сумку посередине комнаты и набрал Машу. Маша обещала приехать. Затем я поговорил с Крысой. Крыса подтвердила, что все тихо и спокойно. Деньги на счет пришли. Публикации выходят. Журналисты ни о чем не подозревают. Взяли на работу еще одну девочку за триста долларов в месяц на мониторинг выходящих публикаций. Так что теперь у нас в штате уже четыре человека. Не считая меня. Судя по интонации, меня едва ли можно было считать за человека. Ехидно спросила, как я отдохнул. Я ответил: "так хорошо мне еще не было никогда!". Она попыталась пошипеть, но я вежливо попрощался и полез в ванну - смыть дорожную грязь. После ванны с целью предстать перед Машей очень хозяйственным я приготовил наскоро обед. Гороховый суп из пакетика, в который я добавил суповую приправу, аджику и порезал сохранившуюся в холодильнике ветчину. Я вообще стараюсь казаться Маше лучше, чем я есть на самом деле. Даже успел спуститься вниз в овощной и купить виноград, клубнику, груши и арбуз. Пришла Маша. Подарила белую рубашку от Армани в стиле гусарского исподнего белья. С открытым воротом и широкими рукавами. Восхитилась обедом, точнее супом. Второго не было и мы сразу перешли к фруктам. - Как ты съездил? - Познавательно. Я кратко рассказал про Иерусалим и Ватикан. Сваливая всю вину на Антона, объяснил, почему мы решили завязать. Маша полностью поддержала Антона. - Слушай, - сказал я. А чего ты была такой стервой в ОГИ? Не верила ни единому слову. Все критиковала. Ведь я же был тогда прав! - Ты был тогда дурак. И остаешься им. Я очень за тебя беспокоилась. Я сразу поняла: здесь что-то очень опасное. И хотела тебя удержать, как могла. - Что же сразу не сказала? - Ты бы только завелся от моих слов, как петух. Боевой. Мне стало приятно, что уже второй человек за день считает меня смелым. Даже отчаянным. Я поделился с Машей только что пришедшей мне в голову идеей о том, что вся история с публикацией есть странная форма рекрутинга. - Вряд ли, - сказала Маша. Зачем им искать пополнение таким странным образом. Я думаю, это какое-то зомбирование всех нас. Ты же сам рассказывал про НЛП. - Маша! Но я же собираюсь продолжать это делать. Помогать им то ли зомбировать то ли рекрутировать невинных людей! Неужели деньги совсем не пахнут? - Откажись, если хочешь. Но у тебя, наконец, появились деньги. И я за тебя рада. Я вспомнил, как Антон в свое время сказал про Машу довольно циничную фразу: "она придет к тебе, только когда у тебя будут деньги. И не потому что она блядь. Просто ей, как любой женщине, нужны стабильность и безопасность. В наше время и в нашем месте - это достигается деньгами. Поэтому не веди себя как Матвей, а работай и зарабатывай!" Я с ним спорил, указывая, что Маше глубоко плевать на деньги, что ее сковывают странные обязательства, но Антон только качал головой. Ну а если Антон был прав, то ради Маши я соглашусь работать на черта. В полном смысле этого слова. А уж на какое-то Братство с неопределенными целями. Да кто указал мне на неблаговидность этих целей? Инквизиторы? Люди, которые сожгли Джордано Бруно? Заставили отречься Галилея? Пытали мать Уленшпигеля?! Сжигали бедных индейцев? И эти люди теперь запрещают мне ковырять в носу?! А может, это именно Братство хатов, а не Римская церковь занимается настоящим спасением человечества? Позвонил Матвей и сказал, что он тут неподалеку, явно напрашиваясь в гости. - Заходи, - обрадовался я. - Только я не один, - многозначительно сказал он. - С финдиректриссой что ли? - С ней. - Так отлично! Я тут тоже с Машей. Вот и посидим по-семейному. - Вот-вот, - сдержанно сказал Матвей. Именно, по-семейному. Они пришли минут через двадцать, и мы сели пить кофе, которое я приготовил по рецепту Аркана. Я смотрел на финдиректриссу внимательней чем всегда и пытался представить ее себе в постели. Пухленькую, мягенькую, безразличную, со скрещенными руками. Получалось неплохо. Она, действительно, была сексапильной, а холодное бездействие в постели ей определенно шло. Разобраться в том, такая ли она умная, как расписывал Матвей или нет, было трудно, потому что финдиректрисса в основном молчала. Иногда тихо улыбалась. Матвей ползал перед ней как мазохист перед мастером. Смотреть на это было весело и непривычно. - Оленька, а хочешь тортик? Не хочешь? Виноградик? А клубничку? Ты же любишь клубничку... - Конечно, - не выдержал я. Все девочки любят клубничку. Матвей посмотрел на меня уничтожающим взглядом. Я смог удержаться от смеха и невинно потупил глаза. Мы болтали о всякой ерунде. Мотя начал рассказывать, как в одном его бутике произошла забавная история. Я тут же посмотрел на финдиректриссу. С одной стороны, выражение "мой бутик" предназначалось ей, с другой, она лучше нас с Машей знала, что Моте принадлежало не больше 15% этого бутика. Оля осталась совершенно невозмутимой. Как сфинкс. Сама история заключалась в том, что в бутик приходит женщина лет тридцати. Модная, ухоженная, уверенная в себе. За ней плетется лысыватый неспортивный человек лет пятидесяти с золотыми часами на руке. Обручальные кольца у них одинаковые. Значит, муж. Выражение лица, как и должно быть у мужа в магазине женской одежды. Мягко выражаясь, тоскующее. Женщина выбирает самое дорогое платье, долго примеряет его и постепенно начинает стонать от удовольствия. Муж быстро устает от стонов и покупает это платье, тихо присвистнув от цены. Три тысячи долларов. Они уходят. На следующий день эта женщина приходит с совершенно другим мужчиной. Молодым, спортивным, отлично одетым, Тоже, кстати, с обручальным кольцом. Но с другим. Любовник. Женщина берет точно такое же платье, что она купила вчера и начинает его опять мерить. Продавцы дисциплинированные люди. Вида не подают. Женщина снова начинает стонать от вожделения. На этот раз громче и убедительней. Мужчина долго колеблется, но в конце-концов разводится и отваливает три штуки. Женщина, преисполненная благодарности счастливо целует его в губы и они уходит. На третий день эта женщина приходит в бутик третий раз. Одна. И сдает одно из двух платьев. Получает три тысячи долларов на руки и уходит. - И что? - спросил я, не очень врубаясь. - Как что? Муж уверен, что платье купил муж. Любовник убежден, что любовник. А у женщины на руках три штуки и шикарное платье. Мы с Мотей посмеялись, не удержавшись от некоторых обобщений. Маша с Олей, сделав вид, что обиделись по феминистски резко обвинили нас в безделье и праздности. Маша даже сослалась на древнерусские названия дней недели (пренедельник, неделя и понедельник), чтобы доказать, до какой степени исторически мы не любим работать. Маша регулярно раскапывала какие-то приколы в своем университетском издательстве. Потом мы обсуждали какие-то светские темы. За все это время финдиректрисса не произнесла и пяти предложений, хотя я заметил, что удостоился с ее стороны двух или трех очень внимательных взглядов. Особенных. Оценивающих. Женских. Наступил вечер. Маша засобиралась домой. К Герману. Опять. Мне стало тоскливо, но мы тут же договорились завтра (воскресенье, оно же неделя) утром опять увидеться, и я немного успокоился. Финдиректрисса предложила ее подбросить. Мы с Матвеем решили пойти в казино. Развеяться. * * * Через полчаса мы прошли по мостику над рыбками, встречающими гостей казино Golden Palace. Сокращенно ГП. Оригинальая идея поставить большой аквариум с огромными рыбами под ноги меня всегда забавляла, как и некоторое другое в ГП: ярко-красный китайский дизайн и бесплатные напитки. Впрочем, в свое время я подсчитал, что мне порция в виски обходится в ГП примерно в 40-50 долларов. Но это еще что. Многим - гораздо дороже. Дело в том, что я стараюсь не брать с собой в казино больше трехсот долларов и не пью меньше пяти-шести порций. Так что виски, на самом деле, в ГП дорогой. Даже очень. Впрочем, как говорил Мотя, посматривая на тусующихся в районе бара длинных холеных блядей, бесплатный секс бывает только в мышеловках. Не выигрывал в казино я, как и все остальные, практически никогда. Или, скажем, очень редко. Поэтому раньше мой бюджет не позволял мне ходить в ГП чаще чем раз в месяц. Но сейчас дела налаживались, и я пошел в казино с открытым сердцем. Мы вошли, немедленно проиграли входные фишки и огляделись. Все как всегда: немного натурализующихся вьетнамцев, немного цивилизующихся бандитов, немного профессиональных игроков, немного командировочных и гостей столицы, немного жен новых русских, немного раздолбаев среднего класса, вроде нас с Матвеем,. А в итоге набивается толпа, так что к столикам не пробиться. Мы пошли играть в покер. Все было как положено. Через полчаса я разменял вторую сотню, потом мне начало везти и я получил флэш с раздачи. Еще через час везти перестало, и я разменял третью сотню. Матвей, которого за это время успешно раздели на 700 долларов на рулетке, 500 в black jack и на несколько тысяч рублей в автоматы, засобирался домой, матеря свою судьбу в общем и ГП в частности. - Матвей, - сказал я. Ты же знаешь. Чтобы выигрывать в казино надо становиться его владельцем. - Нет, сказал Матвей. Просто сегодня я изменил системе. Меня всегда забавляли люди, играющие в казино по какой-нибудь системе. - Матвей! Есть только одна система выигрыша в казино - очень радоваться редким выигрышам и плевать на обычные проигрыши. - А зачем тогда ты сам ходишь? - Развлечься. Поиграть с судьбой на небольшие деньги. Получить за проигрыш в игре выигрыш в любви. Проверить интуицию и убедиться, что как ее не было, так и нет, и что все предчувствия врут. - А я прихожу, чтобы выигрывать. Нельзя выиграть, если ты психологически настроен на проигрыш. И его ждешь. И с ним смирился еще до начала игры. Надо верить в себя. Чувствовать вдохновение. Но... Все, я пошел. Мысли, высказанные Мотей, показались мне как банальными, так и спорными. Хотя откуда я знаю, как надо побеждать? Может, правда, дело только в настроении? В любом случае, если Мотя, трахнут на азартных играх и относится к ним гораздо серьезней чем к собственной работе, то что делать? Nobody's perfect. Я махнул Матвею рукой и пересел за рулеточный стол. Не успел шарик сделать первый спин, как я услышал: - Привет, Иосиф! Я поднял глаза и обернулся. Рядом со мной сидела жирная свинья с заплывшими глазками, обвисшими щеками и светлыми щетинистыми волосами. Свинью звали Сергей Стариков. Он некоторое время работал со мной в PR-Technologies. Его обязанностью был поиск новых клиентов. Как человек с такой внешностью мог искать клиентов, - я не представлял. Кроме неоднозначной внешности у него была еще одна раздражающая особенность. Тяга к патологическому вранью. Это вранье имело цель на самый короткий срок резко повысить значимость Старикова для людей, с которыми он беседовал. Я в свое время выслушивал истории про законченный Стариковым MBA в Гарварде, про папу - одного из высших чинов ФСБ, который может стать бесплатно нашей крышей, про брата - очень богатого инвестора, который уже готов купить 25% акций PR Technologies за миллион долларов. Я несколько раз покупался на этот бред, потому что не мог понять, зачем врать так бессмысленно и краткосрочно? Какая-то наркотическая страсть к мгновенно возникающему уважению... Полгода назад Крыса его уволила. Это случилось, когда он пообещал (слава Богу, устно) небольшой туристической компании, что о ней покажут 45 секундный сюжет на ОРТ в девятичасовой программе "Время". Старикова было не жалко, и спорить я не стал. Просто заметил в присутствии оставшихся сотрудниц, что свинья с крысой не смогли найти общий язык. Затем я вспомнил и рассказал девушкам анекдот про кошечку с собачкой, и на этом история с увольнением Старикова закончилась. Но сегодня у меня было такое радужное настроение, что я обрадовался даже Старикову. Тем более, что Матвей ушел, а я не люблю играть один. Стариков попытался занять у меня 20 доларов, но был твердо послан - у меня было всего 100 своих. Он ничуть не обиделся. Просто сидел, пуча на меня свои маленькие глазки и делая вид, что очень за меня болеет, делая это кстати, крайне фальшиво. Но фальшь меня не покоробила, потому что именно с его появлением мне начало везти. Я просто ради прикола поставил вместо обычных 2 долларов целых 10 на номер и угадал. Мне отсчитали 350 долларов. Еще через десять минут у меня была заветная "таблетка" - переливающаяся перламутром фишка на 500 долларов и я принимал восхищенные поздравления от Старикова. Таблетка была засунута в карман, на оставшиеся 300 с чем-то долларов я продолжил игру, вернувшись за покерный стол. Стариков, естественно, поплелся за мной. Сменяющиеся крупье получали чаевые. Причем они получали их не в зависимости от выигрыша или проигрыша, а в зависимоси от того, совпадало или нет имя крупье с его образом. Имена были написаны на больших бэджах, приколотых к груди. Большие чаевые получили Маша и Жанна. Григория и Сергея я не обрадовал. Ольге, которая сдала мне full house я дал всего 5 долларов, объяснив, что у моего друга есть любимая девушка Ольга и она не шевелится. (Кажется, виски начал действовать.) В покере везение продолжалось. Тут уж, конечно, я одолжил Старикову и 100, когда они они кончились еще 150, потому что в его присутствии мне явно и совершенно немеренно везло. Услышав Lady in Black, единственную песню Uriah Heep, которую я люблю по-настоящему, я поднял глаза. На втором этаже начинался стриптиз. На стриптиз мне было плевать, а вот музыка меня завела. Вспомнив о завтрашней утренней встрече с Машей (утренние встречи с любовницей - всегда томительно неожиданны), я вообще решил, что песня это пророческая и немедленно заказал еще виски. She came to me one morning One lonely Sunday morning Her long hair flowing in the midwinter wind I know not how she found me For in darkness I was walking And destruction lay around me From a fight I could not win К этому времени я уже выпил не меньше четырех двойных порций. Выигрыш привел меня к мысли, что я сегодня настолько крут, что мне пора перейти с виски на коньяк. Мысль была совершенно идиотской, поскольку в ГП напитки бесплатные. Естественно, что виски у них еще терпимый, потому что виски не так просто испортить, а вот коньяк - просто отвратительный. Мы со Стариковым выпили два по сто коньяку. В обычной обстановке от такого коньяка мне стало бы плохо. А в этот раз мне стало хорошо. По крайней мере, мне так показалось. Стариков сказал, какое это счастье, что он встретил меня именно сегодня, потому что послезавтра, в понедельник он встречается с потрясающим клиентом, от которого можно получить заказ на полмиллиона, и не долларов, а евро, что он совершенно на меня не зол на увольнение, понимая, что все это устроила Крыса, а он всегда относился ко мне с глубоким уважением и почтением. Я расстрогался и предложил в честь нашего примирения выпить шампанского. Нам принесли два фужера. Каким было шампанское в ГП я уже не помню. Все дальнейшее сохранилось в моей памяти какими-то разбитыми стеклянными фрагментами, склеивать которые не стоит. Сначала мы вернулись на рулетку. Там было как-то не очень. Потом Стариков, взяв все мои фишки кроме запасливо припрятанной в карман "таблетки" и сказав, что ему сегодня везет, поставил их на черное. Выпало красное. Мы проиграли не меньше 400 долларов. Мне показалось это самоуправством, и моя милость начала меняться на гнев. Через некоторое время я обнаружил, что от всего богатства у меня осталось одна стодолларовая фишка. После этого я настолько зло и громко начал материть Старикова, что к нам подошли охранники казино и очень вежливо порекомендовали закончить игру и расходиться по домам. Но мне под хвост попала возжа. Что бывает со мной, когда я напиваюсь. Я сказал Старикову. - Вот теперь, козел, ты будешь отвечать за базар. Поехали ко мне домой, расскажешь мне про своего клиента на пол-лимона евро, а если соврешь как всегда, то я тебе уши отрежу. Не то, чтобы я собирался резать уши кому бы то ни было, но алкоголь и вчерашняя телефонная удаль Матвея в обращении с хатами, сделали меня каким-то отчаянным. А Стариков позволял мне помыкать собой и выносил все довольно безропотно. Мы поехали ко мне домой. Дома виски не оказалось, зато я нашел бутылку теплой водки и немного красного вина. Я налил все это в начатый пакет с томатным соком, насыпал перец, встряхнул и сказал, что это Bloody Mary. На рубашке у Старикова образовалось ярко красное пятно, потому что я забыл закрыть пакет перед встряхиванием. Пятно, судя по виду, относилось к категории невыводимых. - Рубашка... - начал скулить Стариков. - Насрать на рубашку! - решительно сказал я, немедленно залив теплой красной гадостью собственную гусарскую. Ту, которую мне только что подарила Маша. - Зачем срать на рубашку? - испугался Стариков. - Не ссы. Видишь я сам тут... Я к тому, что когда мы разбогатеем, - я тебе, подонку, десять таких куплю. Мне показалось, что у меня испортилась дикция, и я решил говорить простыми короткими фразами. Проблема частичного контроля над собой во время опьянения всегда меня интересовала, но сейчас уже не было сил сконцентрироваться на ней. - А галстук? - подозрительно спросил Стариков? Он тоже... - А на галстуке я тебя повешу. Если ты меня обманул с клиентом... Пей, ублюдок! "Да здравствует мыло душистое И веревка пушистая" Мне в голову вдруг пришли стихи Генделева, израильского поэта, с которым дружил Антон. - Зачем веревка? - не понял и, на всякий случай, напрягся Стариков. - Это стихи, идиот! Тебя в твоем Гарварде поэзии обучали? - Нет, - зло сказал Стариков. Меня обучали маркетингу. - Потому что они все свиньи. И ты - свинья. Рыночная. Все дальнейщее погрузилось в коричневый алкогольный туман. Мы ругались. Стариков говорил, что он крут и прямо сейчас вызовет отца-чекиста, которому я отвечу за базар. Я заставлял его звонить. Стариков говорил, что у него нет с собой записной книжки. Я говорил, что если бы у такого ублюдка и вправду существовал бы отец-чекист, то этот ублюдок должен был бы помнить телефон отца-чекиста наизусть. Стариков, ломая оскорбленную невиность, обещал меня зарезать ночью, пока я сплю, потому что такие оскорбления порядочному человеку снести нельзя. Я смеялся и говорил, что уже утро (было около пяти) и что я рад знакомству с порядочным человеком, который готов резать спящих. Ножи, если они ему потребуются, - на кухне, но зачем свинье ножи? Говорил, как мне жаль, что он на самом деле свинья, а не баран. Баран мог меня хотя бы забодать! Словом, сцена была отвратительная и антихудожественная. Я, кажется, за всю жизнь не вел себя так гнусно. Мы допили пакет теплого сока с вином и водкой. Через какое-то время я обратил внимание, что Стариков окончательно отрубился прямо за столом в конфигурации "жизнь удалась". Храпел он при этом, как настоящий боров. Я, ненавидя храп, попытался доползти до постели, но стены начали скользить в круговом движении. Это вызвало чувство тошноты, поэтому я сломался на первом же действии - слезании со стула. Я медленно опустился в полусидячее положение, облокотился на уплывающую стену и заснул. * * * Я заставил себя открыть глаза от третьего по счету тыканья мне в живот металлической палки. Палка оказалась дулом автомата Калашникова. Принадлежала она менту, одетому по полной выправке, включая бронежилет. За ним стоял второй мент, экипированный сходным образом. Автомат его также был лениво наведен в мою сторону. По квартире ходили какие-то люди. - Поднимайтесь, гражданин! - А которой час? Мои губы еле двигались. Повернув голову, я понял что полдевятого. - А что случилось? - Человека вы убили, вот что случилось! Поднимайтесь побыстрее! - Что?! - у меня хватило сил только, чтоб покачать головой. - Гражданин, не валяйте дурака и вставайте! Вы человека убили. Вон, и рубашечка-то у вас вся в крови! Я попытался подняться опираясь на стену. Кое-как это получилось. Гусарская рубашка, действительно, была вся в крови. - Руки вперед! Я вытянул руки, на них моментально очутились наручники. Я сел на стул. - Я сказал, встать!!! Мент неожиданно заорал как резанный. - Сюда иди! Я вышел в прихожую. Там толпились какие-то люди. При появлении меня они расступились. На полу лежало человеческое тело, на которое был небрежно наброшен длинный черный мешок с молнией. Из под мешка торчали ноги с квадратными ботинками Старикова. Мент приподнял мешок. У Старикова было очень удивленное выражение лица. Горло было перерезано примерно посередине. Голова была так изогнута, что из-за разреза она на две трети отделилась от шеи. - Узнаете этого человека? - Да, - сказал я. Страшно хотелось, чтоб все исчезло. Сесть к стене обратно и заснуть, и если не прекратить, то хотя бы отложить эту сцену. Хотя бы на пять минут. - Кто это? - Сергей Стариков. - Кем он вам приходится? На меня молча смотрели какие-то люди. Много незнакомых людей в моей родной квартире. Они все таращились на мою рубашку. Голова болела фантастически. Очень хотелось пить. - Это мой... Знакомый. Конец одиннадцатой главы и первой части Глава 12 Похмельная круговая кинопанорама. Головокружительный фильм ужасов. снимай рубашку пидор гнойный // как же я ее сниму в наручниках // а не ебет снимай сука // рвется// хуй с ней все пиздец поехали // это не я честное слово не я // ты че правда ебнутый или под дурака работаешь // можно мне позвонить? // из отделения позвонишь последняя пуля в в висок адвокату ха ха// ребята я правда не виноват вы мне верите// а нам кстати по хую давай его в обезьянник // хочется пить // следователь те нальет // хочется курить // здесь не курорт // только бы мама не узнала // на пол а куда еще // сколько еще ждать // сегодня воскресенье // дайте хоть позвонить я заплачу // это к следователю// Я впал в оцепенение, оказавшись на полу обезьянника рядом с двумя малолетними украинскими проститутками. Они из лучших чувств попытались убедить меня, что если с пропиской у меня все в порядке, то меня вот-вот отпустят. Я, оставаясь в тяжелом похмелье, задремал прямо на полу. Когда я очнулся, девушек уже не было. Верный шанс связаться с цивилизацией был упущен. Голова раскалывалась от малейшего звука: от шагов, от хлопанья дверью, от тихого разговора дежурных между собой. Очередной раз сморщившись от звука, я разобрал в нем свою фамилию. Щелкнул замок обезьянника и через минуту я входил в кабинет следователя, по обстановке очень напоминавший тот, в котором я меньше чем неделю назад узнал от Писателя о смерти Лили. Опер был молодой, очень недовольный тем, что его выдернули в воскресенье. Васильковые глаза, пшеничные волосы. Он посмотрел на бумаги, представился оперуполномоченным Игорем Васильевым (и правда - Василек!) и убедился с моих слов, что я - это я, и ошибки в определении личности никакой нет. - Ну, гражданин Мезенин, рассказывайте! - Можно стакан воды и сигарету? И наручники эти... - Конечно. Располагайтесь как дома! Если игра была в доброго и злого следователя, то мне достался веселый. Он снял наручники своим ключом, затем налил из стеклянного графина воды в граненый стакан. (Вот ведь - классика! Сохранилось еще казенное имущество.) Я поделился впечатлением. Он, протягивая сигарету, усмехнулся. - Да. Вода хоть из графина, но водопроводная. Нет у милиции денег на минеральную воду. - А таблетку от головы можно? - Можно и таблетку. Говорить-то будете? - Буду. Только дайте что-нибудь от головы. - Держите, анальгин. Отечественный, ничего? - Отлично! Я решил не замечать подколов. - Вот, вы говорите "отлично". А нас в садизме то и дело обвиняют. Мол, мы и ласточки делаем с подозреваемыми, и слоников, и бейсбольными битами по голове бьем. Он покосился на стоящую в углу бейсбольную биту. Я подумал, что если спрошу, играет ли он этой битой в бейсбол, то испорчу отношения, которые только-только начали складываться. Опер вошел во вкус и продолжал: - А я считаю все зависит от человека. С хорошим человеком - отчего по-людски не поговорить? Хотя обычно попадаются отморозки. Ну а вы - вы другое дело. Сразу видно - интеллигентный человек. А значит, можно понять друг друга, договориться, так ведь? - Вот именно. Совершенно с вами согласен. Договориться можно. Даже нужно! - Ну а раз согласны, и три ваши просьбы я выполнил, то давайте выполните и вы мою. Одну. Расскажите все, как было. Да, и хочу предупредить: у нас с вами никакой не допрос, а просто беседа. Протокола я не веду. Магнитофон не включаю. - Понимаете, ничего собственно и не было. Пришли с приятелем из казино. Выпили. Я уснул. Проснулся - в квартире милиция. Приятель лежит в проходе с перерезанным горлом. - А что было во сне не помните? - Да не было ничего. Отлично помню, как уснул. Лень было до постели идти, да и сил не было. Поэтому уснул прямо в комнате. - А приятель ваш? - Тоже уснул. За столом. - Ну, значит вы вашего приятеля во сне и зарезали. Бывает такое. Напьются люди, накуролесят, а потом ничего не помнят. Ничего. Не вы первый, не вы последний. Поработаешь в милиции и не такое насмотришься. У нас, вон, восьмидесятилетняя бабка во сне деда своего молотком оприходовала. Насмерть. И тоже ничего не помнила. Склероз у нее. Старческий. - Так то бабка! У меня склероза нет. Если бы что-то было, я помнил. - Я вам так скажу, гражданин Мезенин. Сегодня воскресенье. Времени мне на вас тратить жалко. Помните вы что-нибудь или нет - мне, честно говоря, наплевать. В состоянии алкогольного опьянения человек может ни хрена не помнить. Алкогольное опьянение помните? - Помню. - Отлично. Оно и в протоколе зафиксировано. Экспертизу, значит, можно не устраивать. Улик на вас без всяких ваших воспоминаний хватает с головой. Для любого суда. Хоть для Совета Европы. Нож ваш? - Ваш. Кровь на нем чья? - Покойного. Квартира ваша? - Ваша. Кто в ней лежит? - Покойный. Рубашка от Армани в крови ваша? - Ваша. Кровь на ней чья? То-то! Но вы человек умный. Вы подумайте: если мы сейчас запишем явку с повинной, то это для суда - смягчающее обстоятельство. А может вы его в состоянии аффекта убили? - Тогда вообще можете вывернуться. Словом, все от вас зависит. На вашем месте, я бы хоть что-нибудь да вспомнил. - Простите, Игорь а какое у вас звание? А то даже не знаю, как к вам обращаться. - Звание у меня - старший лейтенант. Но обращаться ко мне лучше "гражданин начальник". Скоро вам это все в камере объяснят. Если мы не договоримся. Здесь он усмехнулся на людской глупостью и над тем, что я не понимаю своего счастья. - Так давайте договариваться! Я, конечно, никого не убивал. Но чтобы не устраивать ни вам ни мне дополнительные сложности, готов компенсировать вашу работу, так сказать, материально. - Подкуп сотрудников при исполнении, - глядя в потолок заметил Василек. К сожалению, ничего не выйдет, гражданин Мезенин. Я же не просто так в воскресенье приехал. Сидели бы вы тут в обезьяннике до понедельника. У нас с "бытовухой" люди и по неделе сидят. Но мне позвонило начальство и сказало, чтоб я уделил вашему делу особое внимание. Особое. Видно, у родственников покойного какие-то связи. Поэтому сделать я ничего не могу. Если бы и захотел. Но я и не хочу. Чисто по-человечески. Вы человека убили, а теперь откупиться надеетесь. Он же - человек был. Божья тварь. А вы ему - ножом по горлу. Пусть и по пьяни... - Да не трогал я его! - Это я уже слышал. Словом, не хотите все вспомнить, и косить на аффект это - дело ваше. Пытать мы вас не будем. И так улик хватает. Без чистосердечного признания. Он весело на меня посмотрел и принялся быстро писать. Я попытался придумать что-нибудь еще. - А позвонить мне можно? - Нет. Нельзя. Пока я не оформлю протокол задержания. А вы его не подпишите. И он на меня посмотрел еще веселее. - А долго его оформлять? - От вас зависит. Мне еще писанины на полчаса. - Я не хочу ничего подписывать без адвоката! - Адвокат вам положен только после задержания. А вы тут пока на птичьих правах. Для неформальной беседы со мной. Вот когда подпишите протокол, тогда и будут у вас все права задержанного. Переведем вас в ИВС. Там хоть постель есть. Отоспитесь. Адвоката получите. Не подпишите - будете сидеть в обезьяннике. Для выяснения личности. (Он очень недобро на меня посмотрел.) Я с вами хотел по-хорошему! Но мы ведь можем и по-плохому. Мы можем очень по-плохому! - Нет. Давайте по хорошему. - Тогда не мешайте. Мне нужно закончить с вами эту бодягу. - А если я подпишу, то можно будет позвонить? - Можно! Когда подпишите. - А под подписку о невыезде выйти нельзя? - Гражданин Мезенин! Вы меня достали! В течении получаса Василек занимался писаниной, задавая мне какие-то формальные вопросы. Потом дал протокол - 4 страницы мелким убористым почерком. Я решил, что больше никогда не повторю ошибки, сделанной мной при подписании бумаги ФФ, и прочту все очень внимательно. В протоколе не было ничего интересного. Там, действительно, было сказано, что я пьян и ничего не помню. Признания вины не было. Я осторожно подписал каждую страницу, затем прочел и подписал отдельную бумагу. В бумаге говорилось, что по отношению ко мне не применялось никаких мер воздействия и что я подписал протокол совершенно добровольно. - Ну вот, сказал Василек, просветлев от моей покладистости. Теперь вы являетесь официально задержанным по подозрению в совершении умышленного убийства лица заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии. Статья 105 УК РФ, параграф 2 в, срок наказания от 8 до 20 лет. - Что?! В каком состоянии? А это утяжеляет вину? Еще как утяжеляет. Так от трех до десяти, а так от восьми до двадцати. Василек смотрел на меня уже не просто весело. Взгляд его был озорным, как будто у него получилась клевая шутка. Я начал понимать что имел в виду мой дед под выражением "Никогда им не верь. И никогда ни в чем не признавайся. Запомни, не верь и не признавайся! Ни-ког-да". Василек, окончательно развеселясь от моего вида, принялся объяснять. - Вы же сами показали, что он заснул, находясь в состоянии тяжелой алкогольной интоксикации? И что вы понимали, что у него такое состояние что... - Но я был в такой же интоксикации. Она у меня до сих пор не прошла. - Да. И это также является отягчающим обстоятельством. Да ладно, что там? Советский суд - самый гуманный суд в мире. Он разберется. Я же вам советовал признаться и на аффект косить. Была бы сто седьмая. Со сроком до 3 лет. Но поздно... С этого момента вы имеете право требовать себе адвоката, не свидетельствовать против себя и вообще отказаться от дачи показаний. Я немного расслабился. Я подумал, что зря Василек так пошутил. Я теперь, действительно, не поверю ни единому их слову, а с отягчающими обстоятельствами мне шьют убийство или со смягчающими, в общем-то не важно. - И что со мной будет дальше? - Вас отведут в ИВС. Изолятор временного содержания. Там вы будете находиться, пока прокурор или судья не дадут санкцию на арест или не изберут другую меру пресечения. Потом СИЗО. Следственный изолятор. Потом - суд, Сибирь. Василек приветливо улыбнулся. - Так позвонить-то можно? - Звоните. Только недолго. Я решил, что Антон находится сейчас в самолете, и надо звонить Матвею. Я был уверен, что раз дела пошли так криво, то трубку он не возьмет. Но, Слава Богу, я ошибся. Значит, все еще не так плохо. - Мотя, - сказал я. Меня посадили по обвинению в убийстве. Которого я, естественно, не совершал. - Где ты? Такого голоса у Матвея на моей памяти не было. Глухой и хриплый. - Пока в районном отделении. У ментов. Но скоро меня переведут, сам не знаю куда. - Что надо делать? Он звучал как крупное раненое животное. Низко и отчаянно. - Для начала прийти в себя. Потом выяснить, куда меня поместят и переслать мне туда необходимые вещи: еду, деньги, сигареты, книги. Срочно найти нормального адвоката. Взять у Крысы двадцать тысяч, которые я успел заработать на ФФ, и распоряжаться ими для моего освобождения. - Даже и не думай о деньгах. Сколько надо, столько и будет. - Отлично. Позвони моей маме, Маше и всем, кого это может заинтересовать. Говори, что взяли по ошибке, что скоро отпустят. Мотя, кажется, пришел в себя, повторил инструкции и сказал, чтобы я не волновался. Что он разнесет пол-Москвы. Что они все горько пожалеют. - Да ты сам не волнуйся, - сказал я. Потом я позвонил Крысе. Василек нетерпеливо поджал губы, взывая к моей совести. Крыса на предложение выдать Матвею деньги отреагировала как-то странно. Она сказала, что подумает. Я спросил, чего тут думать. Она стала нести какую-то чушь, вроде того, что вдруг эти деньги придется вернуть клиенту? Я повысил голос. Она сказала, что постарается, но по голосу ее я понял, что постарается она как раз деньги не отдавать. Это меня очень разозлило. - Что, проблемы на работе? - посочувствовал Василек. - Ничего, я разберусь. Что у нас дальше? Дальше на меня снова надели наручники и отвели в ИВС, который находился не где-нибудь, а прямо здесь же, в РУВД. Дверь закрылась. Камера два на три метра. Я огляделся. Дверь. Крашенные зеленой краской стены. Привинченная табуретка. Вверху лампочка. Нары с сеткой. Кран с водой прямо над полуразбитым воняющим унитазом. Никакого матраса. Никаких признаков окна. Я начал понимать, что у меня теперь строго говоря ничего нет. Ни одежды, ни сигарет, ни журнала, ни бумаги с ручкой. Впрочем, все нары были исписаны каким-то острым предметом. Я почитал тюремный фольклор. Меня почти ничего не прикололо. Разве что: Кто не был ТАМ, тот будет. Кто был, тот не забудет Я лег на нары и попробовал уснуть. Это получилось на удивление легко. Мне привиделось, что Маша мне говорит: "Это нормально, что ты в тюрьме. Это даже романтично. Каждый должен испытать, что это такое." А я отвечаю: "Тебя послушать, так выйдет, что каждый должен испытать все на свете. В том числе и собственную смерть...". Я проснулся через несколько часов и понял, что я хочу есть, курить и двигаться. Я начал стучать в дверь. Сначала очень осторожно. Потом сильнее. Когда это не помогло я стал бить в нее, что есть силы. Через пять минут подошел недовольный сержант. - Че надо? - Слушай, друг, курить хочу. И как тут у вас со жратвой? - Бабки есть? - Нет. Мне не дали взять с собой. Сказали, что сразу отпустят. - Нет бабок - нет сигарет. - Слушай, но мне привезут. Я тогда отдам. - Вот привезут - тогда и поговорим. - Позвони по этому телефону. И все у тебя будет. Я продиктовал сотовый Моти и сержант ушел. Через десять минут он вернулся и сказал, что телефон выключен, а его смена кончается. Я сел на нары и начал пытаться рассуждать. Сначала от разочарования я не мог сосредоточиться, но через некоторое время даже вошел во вкус. Из рассуждений вытекало следующее: 1. Если я здесь благодаря хатам, то еще не все потеряно. Ведь я жив. (Меня пробрал мороз по коже, когда я подумал, что Стариков сейчас лежит в холодном судебном морге. Теплых чувств я к нему никогда не испытывал, но уж и смерти Старикова не желал). 2. Если я здесь из-за сумасшедшего стечения обстоятельств, то опять же - отчаиваться нет смысла. У меня есть друзья и деньги, а убивать я никого не убивал. Правда, Василек говорил про какой-то нож... И рубашка в крови... Надо разбираться. Кто-то ведь его убил? Но Стариков совсем не тот человек, ради которого стоит пачкать руки кровью. Да еще таким количеством крови (я поежился, вспомнив огромную лужу на полу и забрызганные кровью обои). Если только из ревности? Может, Стариков нажрался и решил себе сделать сэппуку? Тогда надо было начинать с живота. А перерезать себе горло на две трети - может только хорошо подготовленный самурай. 3. Остается версия, что Старикова убил я сам. Допустим, он полез ко мне, я выхватил нож и убил его. А сейчас ничего не помню. Сильный стресс плюс алкоголь - вытеснение кошмарного воспоминания в подсознание. Тем более, кажется, Стариков обещал меня зарезать. В шутку. Но тут вступает в силу фактор родственников Старикова. Что-то он мне в свое время намекал на папу-чекиста. И Василек говорил, что ему его начальство приказало поставить дело на особый контроль. Но это могли быть как родственники Старикова, так и хаты. С этой стороны - дело дрянь. Подводим баланс: против меня загадочные хаты и московская милиция; за меня: отсутствующий в Москве Антон и не очень вменяемый Матвей. Ну и, конечно, Маша с мамой, но они мало что могут сделать... В PR Technologies зреет измена. Приходится признать, что баланс у меня отрицательный. Как всегда. В деле уже три смерти: Химик, Лиля и Стариков. Я закрыл глаза и попытался представить себе всех трех. Через минуту я открыл глаза. Стариков в этой последовательности был явно лишним. Может, его перепутали со мной в темноте? На этой грустной ноте, я понял что свет в камере никогда не погаснет, еды не будет, а кто спит тот обедает. И попытался строго в соответствии с анекдотом про Ленина и красноармейца поесть. * * * Кажется, шел вторник. В камере без окон я утратил чувство астрономического времени. Весь понедельник я провел в ожидании. Адвоката, следователя, сержанта, Матвея - хоть кого-нибудь. Не было ни единой души. Ко мне никого не подсаживали. Я утратил спокойствие и способность спокойно рассуждать. Я реагировал на каждые шаги по коридору. Менты - наоборот - на меня не реагировали. Я даже не мог объявить голодовку в знак протеста. Меня не кормили. На мои просьбы о хлебе менты многозначительно молчали. Я стал психовать. Где Матвей? Может, они с ним тоже что-то сделали?! А мама? Каково сейчас ей? Голод, замкнутое пространство, никогда не гаснущий свет. Полное игнорирование меня как обитателя Вселенной и гражданина России. Я понимал, что меня прессуют. Но уже совсем не понимал, зачем. Во вторник, когда мне показалось, что уже вечер, я вдруг почувствовал непреодолимое желание оказаться дома. Я стал страшно стучать кулаками в дверь и орать "выпустите меня отсюда, суки!! я требую адвоката!! вы же сами сказали, что у меня есть право на адвоката!!". Минут десять никто не реагировал, а потом вошли два мента с дубинками и хорошенько по мне прошлись, негромко матерясь и объясняя, что научат меня правильному поведению. Били сильно, но не зло. Как будто выбивали ковер. Потом они ушли. У меня начали болеть почки и не было сил пошевелиться. Я лежал и скулил "суки, суки". Из глаз текли слезы. Было очень больно. Так кончился вторник. Я почувствовал, что начинаю сходить с ума. От тюремной романтики не осталось и следа. * * * В среду с утра распахнулась дверь камеры и меня отвели к Васильку. Все тело ныло и я еле дошел. Василек не смотрел мне в глаза. Просто сказал сухо: - Вот постановление прокурора о вашем аресте. Подпишите, что ознакомлены. - А адвокат? Вы же обещали адв... - В СИЗО у вас будет адвокат. - Не буду ничего подписывать больше. Не буду!!! - Не надо на меня орать. А то... Я немедленно заткнулся, вспомнив чем закончилась вчерашняя истерика. Но, очевидно, Васильку моя подпись была на фиг не нужна. Меня увели, но повели не в камеру, а во внутренний дворик. "Хорошо, что в наше время не расстреливают, - подумал я. По крайней мере, вот так сразу." Во дворике стоял немного переделанный УАЗик. С решетками на непрозрачных закрашенных окнах. Меня посадили в него, точнее воткнули, потому что в кузове набилось уже не менее 15 человек. Примерно таких же небритых, грязных и вонючих, как я. Почти у всех были баулы. Я был налегке. Поскольку двери не закрывались, мент снаружи давил на них всем телом, а потом грохнул с разбега ногой. Я был как раз под самой дверью. Дверь вмяла мои ребра и защелкнулась. Мы поехали. В дороге у одного наркомана началась ломка и его стало рвать. Запах и жара делали из машины настоящую фашистскую душегубку. В машине не было ни одной щелки для воздуха. Через сорок минут кошмара мы приехали в Матросскую тишину. Началась перекличка. Среди нас - половина выходцев из Кавказа и Закавказья. Их фамилии менты перевирают, а они в большинстве своем по-русски говорят плохо, и своих фамилий не узнают. После переклички - сборка. Сортировочная камера размером со школьный класс, а народу в ней - за сто человек. Концентрация - как в поезде метро в часы пик. Вентиляции нет. Многие курят. Кто-то, нагнувшись, жжет тряпки и в алюминиевой кружки варит чифирь. Комната заволакивается дымом от тряпок. Фантасмагорическая картина. И она длится пять часов. Пять часов в тесноте без воздуха. Когда мне дали сигарету и спички, спичка просто не зажигалась. Ей не хватало кислорода. Пришлось прикурить от другой сигареты. Наконец, группами по 20 человек начали вызывать на шмон. Я вспомнил, как Аркан рассказывал, что это название происходит от цифры восемь - время утреннего обыска в камере. Поверить в то, что с Арканом, Аней и поездкой в Эйлат я попрощался меньше недели назад - было совершенно невозможно. Шмон. Освещенная комната. Огромный цинковый стол. На него вываливается все содержимое баулов. Вещи смешиваются, начинаются крики заключенных друг на друга. Вещей у меня не было, я стоял в углу и с ужасом смотрел на все это. Вдруг команда - "Всем раздеться. Трусы и носки - снять! Догола!" Люди начали раздеваться. Хотя из шести обыскивающих - три женщины. Я разделся одним из последних, когда одна из шмонщиц заорала на меня. Вещи бросаются на пол и по ним все ходят ногами. Затем нас построили в очередь и начался досмотр. Я подумал, что серные ванны в аду - это плод фантазии средневековых мистиков. А вот досмотр в Матросской Тишине голых мужиков, у которых, сплошные синяки, язвы, наколки, расчесы, нарывы - это, действительно, ад. Еще через полчаса нам разрешили поднять с пола вещи и одеть их. Нас повели "катать пальцы" или "играть на рояле". Здравствуй, феня. Потом - фотографирование. Старое раздолбанное кресло. Фиксируется в двух положениях. Фотограф набирает пластмассовые буквы твоей фамилии на планшетке. Затем - медосмотр. Маленькая камера, не больше вагонного купе, разделенная решеткой. Врач - за решеткой. Ты - внутри. Здесь я по-настоящему испугался. Иглы, гигантского размера, которыми собирались взять у меня кровь, были использованы несколько раз. А может, и несколько десятков раз. На них на всех были капли застывшей крови. Понаблюдав минуту, я убедился, в том, что это так и есть - использованные иглы без ложной стыдливости бросают в ту же кювету, из которой их берут. Я в ужасе протянул руку через решетку, посмотрел, как игла входит в мою вену и подумал, что сейчас меня заражают СПИДом под видом проверки, не болен ли я им. Игла вошла под кожу. Я взвыл от сумасшедшей боли, что было понятно. От многократного применения одноразовые иглы тупятся. После медосмотра нас вернули на сборку, и я в первый раз после бутербродов с черной икрой в ГП получил в руки еду. Точнее как бы еду. Треть буханки черного хлеба. Плохо пропеченного. Но после трех дней голодания - вкус у него был как у шипящего сочного стейка. Слава богу, холодной воды было - сколько хочешь. Опытные люди сказали, что до утра растасовки, то есть разводки по камерам не будет, и я, увидев освободившийся угол, немедленно в него залег, свернувшись калачиком. Прямо на кафельном полу, без намека на матрас, одеяло или простыню. Тело после вчерашних побоев ныло, но за день я уже к этому привык. Утром группу, в которую вошел и я, повели по камерам. Несколько километров нескончаемых коридоров. Мы шли минут тридцать. Меня еще вчера предупредили, что войдя в камеру, нужно сказать "здорово, бродяги", что в остальном феней щеголять не стоит, поскольку авторитеты не любят "наблатыканных". Говорить надо спокойно и сдержанно. Не умничать. Я вошел в камеру, сказал "здорово, бродяги" и задохнулся. Конец двенадцатой главы Глава 13 Первое впечатление, которое производит общая камера - отсутствие воздуха в его привычном понимании. Четыре ряда двухъярусных нар - шконок, на которых и между которыми в полутьме роится масса полуголых мужчин. Температура - не меньше 40 градусов. Вентиляции никакой. Ощущение, что попал в русскую баню, где вместо эвкалиптового раствора и пива, на раскаленные камни льют концентрированную смесь соответствующих запахов - пота, дешевого табака, подгоревшей пищи, жженых тряпок, говна и чего-то еще не доступного моему обонянию (ртутная мазь? язвы?) Потом я выяснил, что в нашей камере 117 человек на 60 квадратных метров. И это не предел. Вся камера в проводах и веревках. Вместо стен и дверей - ветхие простыни и полотенца пытаются создать иллюзию уединения. И это место кто-то называет родным домом?! Но здесь же даже сесть некуда? И спят здесь люди, судя по всему, по очереди. Я посмотрел на полусгнившие матрасы. Осторожно потрогал один. Он был влажный и липкий. "Ну что, мил человек, проходи к Смотрящему!" - сказал мне кто-то и меня провели в правый дальний угол камеры за простыню. В этом углу висели полки с книгами, сделанные из сигаретных пачек. Книг было много. Я вздрогнул, когда пробираясь между шконками, увидел двухметрового бритого наголо монстра вытатуированного сверху донизу, который сохраняя абсолютно тупое и зверское выражение лица, читал Гарри Потера. Думаю, что это был "Узник Азкабана". В красном углу стояли маленький холодильник и черно-белый телевизор. Стол был накрыт клеенкой, склеенной из полиэтиленовых пакетов. Меня подробно и внимательно расспросили. Задавали вопросы двое: смотрящий по камере - видавший виды мужик лет шестидесяти, еще крепкий, коренастый с несколькими золотыми коронками и одной короной, вытатуированной на руке. Он был одет в футбольную форму сборной России. Сказал, что называть его надо Танком или Смотрящим. Второго расспрашивающего звали Поддержка (это оказалось и звание, и погоняло). Поддержка выглядел лет на 50. Он был в полном смысле слова лишен особых примет. Лицо, которое забывается еще до того, как ты от него отвернулся. Одет он был в легкий банный халат. Остальные сидевшие с нами молчали, в разговор не вмешивались и вопросов не задавали. Спрашивали меня с подчеркнутым уважением и дружелюбием. Статья, которая мне ломилась была весьма уважаемая. Как сказал Смотрящий "сто пятая с нежностями" (убийство с отягчающими обстоятельствами). Я рассказал все про себя, умолчав, конечно, о хатской составляющей моей жизни. Меня покормили, научили мыться (для этого в уг