Нельзя никак. - А без национальной идеи - и правда плохо. Ощущение дезориентации и потери смысла жизни тебя, как части этноса. Народ смотрит футбол и матерится. Дальше обламывается. А хорошо ли обломанному человеку живется? При том, что у русскому народу есть чем гордиться. - Ну-ка чем? Что в нас есть хорошего? - Высочайшая способность к самопожертвованию ради любых ценностей, в том числе, достаточно абстрактных (не обсуждается, откуда эти ценности берутся, а также кто и как их использует, потому что с этим есть проблемы). Постоянная готовность к обучению и реальная обучаемость. Очень высокий интеллект (в среднем по популяции, конечно). Трезвое, критическое отношение к себе как к личности и как к части народа. Даже избыточно трезвое. С элементами закомплексованности. Сострадание к тому, кто беднее и несчастнее. Неистребимая любовь рассуждать, обсуждать и снова рассуждать. Это очень важная черта у народа, который готов жертвовать и учиться... - Да... Если бы не лень, и не раздолбайство - до сих пор правили бы морями. - А также не агрессивность, не зависть к успехам соседа и еще одна штука, которая не так бросается в глаза - Что не так бросается в глаза? - Пренебрегание кровно-родственными отношениями. Что ты имеешь в виду? - Семейные ценности не в чести. Брат брату вполне может быть волк. Родители - детям. Тем более теща зятю. Собутыльник и друг ближе кровного родственника. - Ты вот умный такой. У тебя что ли есть национальная идея? - У меня есть идея, что сверхценная национальная идея не нужна. Отменить пафос. Сказать честно: мы не хуже всех. Мы не лучше всех. Давайте работать. И посмотрим, что получится. - Так ты говоришь, работать надо и все остальное приложится? - Да. Работать! - Работать, значит? И страна восстанет из праха? - Ну да. Если работать, то восстанет. - Понятно. Так вот ты сам вместо того, чтобы вкалывать, в библиотеке торчишь! Или со мной лясы точишь! - Ну... В таких душеспасительных беседах протекало время. Как-то полярным белым вечером в конце первого месяца моего пребывания, я сбежал от очередной беседы с Ризничим и пришел в изолятор к Больничному. Он угощал меня чаем (полузапрещенная вещь), и мы слушали радио (абсолютно запрещенная). Меня словно унесло в далекое детство, когда запрещенный западный рок можно было услышать только с помощью хрипящего коротковолнового приемника. Сева-Сева Новгородцев. Город Лондон, BBC. Дребезжащие низкие вступительные аккорды. И - вперед! Но тут неожиданно я услышал из свистяще-хрипящего приемника то, что услышать не мог в принципе. Мне показалось, что ди-джей произнес мое имя и фамилию. Я поднял руку и наклонился к приемнику. Больничный удивленно замолк. Он тоже офигел. Текст шел такой: "... да, дорогой Иосиф. Да, рядовой Мезенин. И наша "Северная Волна" и слушатели "Рокового Часа" тоже желают тебе скорейшего завершения твоей нелегкой, но почетной службы - охраны рубежей нашей великой Родины! А пока твоя девушка Маша ждет тебя в далекой Москве и очень скучает по тебе. Ждет, дорогой Иосиф, и скучает. И сейчас мы по ее просьбе поставим песню твоей любимой группы The Beatles. Твою, Иосиф, любимую песню. Help!". Я открыл рот и через секунду из радиоприемника, как положено, без единого вступительного аккорда понеслось. Help, I need somebody, Help, not just anybody, Help, you know I need someone, help. Я замер. Думаю, что со стороны казалось, что я начал светиться от счастья. Больничный удивленно тряс головой. Через положенные две с небольшим минуты песня закончилась. Больничный скептично посмотрел на меня и сказал с упреком: - Ну что ты за послушник? Тебя можно соблазнить одной песней! И зачем я только твое письмо пересылал? - Умница! Подумай, что она за умница?! Такое устроить! Больничный укоризненно смотрел на меня. Я спохватился, что переборщил с эмоциями. - Сам же говоришь: "не согрешишь - не раскаешься, не раскаешься - не спасешься". - Да не в грехе суть. Грех - дело молодое и поправимое. Но тебя опять сейчас на мирские мысли поведет. Теперь еще две недели маяться будешь. Только-только успокоился... Прав Игумен - от радио для неокрепших душ один соблазн. Меня просто распирало от счастья, и я понял, что скрывать это сил у меня нет. Но в климатических условиях русского Севера съесть лимон, избавив таким образом Больничного от моей счастливой рожи, я не мог. Поэтому я сослался на то, что хочу пройтись, успокоиться и проветрить голову. Больничный участливо благословил меня на прогулку и я ушел. Я пошел смиренным шагом, как учил меня Ризничий: "походку иметь скромную, взор потуплять долу, а душу горе", но губы просто сами двигались, выводя she loves you yeh, yeh, yeh! И тут я начал думать. И удивляться. Потому что Маша, выучив мой вкус за многие годы, отлично знала, что ни сама песня Help!, ни одноименные диск и фильм никогда не вызывали у меня сильных эмоций. Если бы она хотела просто сделать мне приятное, она бы заказала From a Window. А если бы ее в фонотеке не оказалось - то к услугам Маши была бы каждая вторая песня из Sgt Peppers, White Album или Abbey Road. Не может же на этой Северной Волне не быть классики?! Хоть Girl? Хоть Yesterday... Но в любом случае Help в качестве музыкального подарка был не уместен. Оп-па... А если это - не музыкальный подарок? Тогда что? Минуточку... Но ведь трактуя текст буквально... Да ведь это же, мать твою так, призыв о помощи! Это же Help! Сигнал SOS! Офигеть! Невероятно... Причем этот SOS от Маши я получил, как положено. По рации. А если в текстовом бреде ди-джея тоже что-то есть, то это сигнал о том, что требуется именно Скорая Помощь. Я присел на пень, на котором еще недавно выполнял обязанности дровосека, и взмолил Господа о сигарете. Надо было привести мысли в порядок. Письмо мое Маша получила. И придумала способ со мною связаться. Гениальный способ. Однако. Из моего письма четко следовало, что покидать пределы монастыря мне небезопасно. Если говорить точнее, смертельно опасно. Получается, что ее положение вообще безнадежно, раз она пошла на такую просьбу. Это же Маша! Она же всегда была сильней меня. И, не побоюсь этого слова, умней. Она, в конце концов, всегда вела себя как потомственная аристократка. Принцесса Диана. И вот я ей понадобился? Ага...Значит, там у нее все серьезно. Значит, пора в Москву. Боже мой! В Москву!! Да это... Home, we're on our way home. We're going home. Отлично. В Москву. Но как? Следующий пароход будет через неделю. Или через две. Меня на него не пустят. Тайно пролезть - не удастся - пароход маленький. Не успею я пройти сто шагов до пристани, как поднимется шум. Подкупить кого бы то ни было в монастыре - просто смешно. Тем более, что денег у меня нет, а алмазную биржу в этих краях еще не построили. Угнать несчастную деревянную моторку, на которой монахи побаиваются отплывать за сетью на пятьдесят метров и плыть до Мезени по штормящему морю сто километров? Мало того, что бензина не хватит, а где хранятся его запасы, я не знаю, так ведь и лодка развалится. Волн меньше трех-четырех баллов я за проведенное здесь время не видел. А вода холодная. Градусов пять-семь. Если я даже отплыву на 100 метров от берега, то, когда лодка перевернется или сдохнет иным образом, до берега мне не доплыть. Можно идти пешком, но переход через тайгу в сто километров - это для романа Джека Лондона. В лесу деревья и буреломы, через которые надо пробираться - а также волки, медведи и прочая агрессивная фауна. И я не верю в ориентацию по странам света с помощью мха на северной стороне деревьев. У них тут везде мох. И везде - болота. Идти вдоль берега - по прибрежным скалам можно. Но это займет дня три-четыре. С едой я разберусь, возьму соли и хлеба на кухне, а в крайнем случае на берегу полно птичьих гнезд гагар и чаек. Поэтому яичницу я себе всегда сделаю. Или запеку яйца в золе. Но ведь меня хватятся. Что бы ни решил Игумен о причине побега (а Больничный ему расскажет, что из-за бабы) он, прежде всего, захочет спасти мне жизнь. Поэтому вызовет по своей рации вертолет. Если даже я спрячусь от вертолета, то в Мезени меня уже будут ждать. Человек из Братства, который меня пасет, примет свои меры. А я ведь его так и не вычислил. Небось, Ризничий. Хотя, если бы и вычислил, так что? Убивать? Все это не важно. Когда бы я не добрался до Мезени, меня там уже будут ждать. И хаты, и монахи, а может, еще и менты. Да. Сложно. Похоже, мои новоиспеченные Братья все продумали. И даже если я чудом вырвусь из Мезени и доберусь до Москвы - квартира Маши - это то самое место где меня проще всего будет встретить. Не считая, конечно, моей квартиры. Ладно, в Москве уже можно будет затеряться и попробовать поиграть с ними в кошки-мышки. Но как до Москвы добраться?! В общем один вывод сделан: надо оказаться в Москве до того времени, как меня хватятся в Монастыре. Но это можно сделать только на самолете. Трансгрессию, или как там это называется у Гарри Потера, даже хаты не изобрели. Стоп. Стоп! На самолете. А ведь у нас же тут есть военный аэродром! Далеко ли? Судя по высоте полета самолетов не дальше чем в тридцати километрах. А может и ближе. И аэродром находится, скорее всего, на самом берегу океана, чтобы в случае чего взаимодействовать с флотом. Да и не на самолетах же, в самом деле, завозили бетон, когда этот аэропорт строили... Не думаю, что на военном аэродроме меня очень ждут. Но сейчас об этом лучше и не думать. Все не просчитаешь. Как говорил Наполеон: "главное ввязаться в драку, а там посмотрим". С хатами, кстати, мы действовали по такому же принципу. И вот до сих пор смотрим. Надо понять одно: как до этого аэродрома добираться - пешком или на моторке. Пешком - тридцать км по скалам - это может оказаться целый день. Если не больше. На моторке - это два-три часа. Если хватит бензина. Я понятия не имею, какой расход топлива у моторки и, главное, неизвестно, сколько там осталось бензина в баке. Но это не важно. В любом случае часть пути лучше пройти морем. Черт с ними с волнами. Люди выходят в Белое море и на байдарках. Теперь вопрос - когда. Почему бы не сегодня? На подготовку мне ровным счетом ничего не нужно. Заскочить в келью за Звездочкой и на кухню за топором, спичками, хлебом и водой. Так ведь до отбоя пятнадцать минут. Пора! То ли дождь идет, то ли дева ждет. Запрягай коней да поедем к ней. * * * Через четверть часа я вынес под телогрейкой (ночи становились все прохладнее) топор, распихал по карманам хлеб и спички, завернув их в половину чудом найденного на кухне полиэтиленового пакета, а второй половиной пакета запечатал бутылку с водой. Нагруженный всем этим я вошел в келью и ждал пока не наберет силу ночной прилив. Написал записку Больничному. Извинился. Объяснил, что поплыл на моторке в Мезень, а когда бензин кончится - пойду берегом. Нехорошо, но Бог простит. Сдаваться хатам из сентиментальных соображений я не собирался. А не оставить записку - обидеть хорошего человека. Посоветовал записку не показывать, чтобы не подставляться. Про Мезень все и без нее решат. Около одиннадцати я перелез через забор в самом неприметном месте и, пригнувшись, чтобы меня не заметили другие бодрствующие обитатели келий с see view, пробрался к лодке. Еще через десять минут я на веслах, чтобы не наделать шума, отгребал от берега. Волны были на удивление скромные - меньше человеческого роста и без барашков. Отплыв метров на пятьсот, я убедился, что бак почти полный, перекрестился на монастырь и дернул за заветную веревочку. Мотор завелся. Я устроился поудобнее и дал полный газ. По ощущениям скорость была километров десять в час. Ветер был почти попутный. Брызги летели в морду. Иногда волны все-таки перехлестывали через борт. Лодку отчаянно бросало то вверх то вниз. Впрочем, у меня было такое состояние, что морская болезнь мне явно не грозила. Я, как учили меня самурайские книги и Антон, отпустил свое сознание, не думал ни о чем и управлял лодкой автоматически, держась метрах в пятидесяти от берега. Вскоре я начал понимать, что это опасно. Не случайно же моряки боятся близкого берега, предпочитая ему открытое море. Если лодку по той или иной причине выбросит на камни и разобьет - я покойник. Но интересно, что мысль о собственной смерти занимала меня именно как мысль. Немного отстраненно. Как некая опасность, которой, в принципе, хотелось бы избежать. Никакой паники не было. Я изменил курс и отплыл подальше от берега. Волны сразу сразу стали выше. Четыре или пять раз волна полностью перекатилась через лодку. Я бросил руль и вычерпывал воду большим ведром, которое хранилась в лодке, очевидно, для этих целей. Когда я убедился, что очередного перехлеста волны лодка не выдержит, я вдруг вспомнил, что определенно читал у Клаузевица мысль, которая сейчас приписывается японцам. Мне показалось, что я помню эту цитату почти наизусть, хотя читал Клаузевица один раз в жизни и то давно. В своем наставлении кронпринцу он писал: "Итак, если против нас даже сама вероятность успеха, то все же не следует считать предприятие невозможными или неразумным. Разумно оно всегда, раз ничего лучшего мы сделать не можем. Дабы в подобном положении не потерять хладнокровия и стойкости, надо приучить себя к мысли погибнуть с честью, постоянно питать ее в своей груди и с нею свыкнуться. Будьте уверены, ваше высочество, что без этой твердой решимости ничего великого сделать нельзя даже в счастливой войне, а тем более в несчастной." Удивительно, какие вещи могут приходить в голову в такое странное время. Все-таки в критической ситуации наше сознание изо всех занимается самосохранением. Вот так люди и успокаивают себя перед смертью. Но мне уже пришла пора оставить в покое сознание и подумать о бренном теле. Надо было дать ему хоть какой-то шанс на спасение. Лодка была на последнем издыхании. Я - тоже. Эх, нечего было бояться скал и отплывать так далеко в море. И вообще нечего было бояться. Я направил лодку к берегу. В это время я вдруг заметил, что вокруг меня стоит страшный грохот от волн. Странно, что я его не замечал раньше. Я пожал плечами. Делать с этой информацией мне было нечего. Грохот и грохот. Борт лодки почти сравнялся с уровнем подхватившей меня волны. Тогда я решил, что что умереть от удара головой о камень лучше и быстрее, чем захлебываться, постепенно идя ко дну. Поэтому я схватился за весла и изо всех сил погреб к берегу, помогая мотору. Лодку подхватила очередная волна высоты не меньше трех метров. Я бросил весла и оглянулся. До берега было уже недалеко. Меня на секунду охватило чувство полета на аттракционе в Луна-Парке, а потом к грохоту волн добавился оглушительный деревянный треск, и меня выбросило из лодки к чертовой матери. Я упал в воду. Мне показалось, что я ударился коленом о камень, но никакой боли не было и в помине. Я стоял в воде по пояс. Вокруг меня стало гораздо тише. Камень, о который разбилась в щепки моя лодка, теперь работал по совместительству дамбой. Я, не дожидаясь следующей громадной волны, что есть силы поплелся к берегу. Сапоги, заполненные водой и намокшая ряса сильно мешали, но до сухих камней было уже совсем близко. Метров десять. Я кое-как вскарабкался на них, перевалился через огромный валун - памятник последнего ледника и, почувствовав себя на большой земле, закрыл глаза. Ни мыслей, ни чувств не было. Было желание дышать полной грудью, чтобы отдышаться. Через какое-то время я поднялся и вылил воду из сапог. Колено начало болеть, но не очень сильно. Я залез на торчащий неподалеку высокий камень, чтобы оглядеться. Впереди довольно далеко была вышка. Я спустился и, чуть прихрамывая, пошел прямо на нее. По дороге я устроил себе завтрак: монастырский черный хлеб, густо посыпанным солью с монастырской же освященной водой. Полиэтиленовые пакеты - великое изобретение европейской цивилизации. Через час, почти обсохнув, я подходил к бетонному ограждению аэродрома. Мое путешествие заняло меньше шести часов. Впрочем, незабываемых. Конец шестнадцатой главы Глава 17 Я обошел аэродром по периметру и дошел до зеленых ворот с нарисованными красными звездами. Робко постучал. Через минуту заспанный караульный открыл мне калитку. Воображаю себе его чувства. Монах в черном клобуке в полседьмого утра у ворот секретного аэродрома на крайнем севере России. Солдатик начал трясти головой. Но я не был галлюцинацией. Я был реальностью, и с ней следовало считаться. Часовой, еще не свыкнувшись с этой мыслью, хлопал белесыми глазами. - Ты кто такой? - Послушник Спасо-Печерского монастыря. Мне нужно срочно поговорить с твоим начальством. Зови его, или пропусти меня. - А... Послушник. А че те надо? Я понял, что надо быть порезче. - Вызови начальника караула. Быстро. Вопросы есть? - Нет. Ща, погодь. Он боязливо закрыл калитку и появился через пару минут. - Ща к те придут. А курить есть? - Нет. Сам бы покурил. - Да... У вас это, вроде, грех? - А я бы покурил. Караульный на всякий случай скрылся за калиткой. Через десять минут пришел начальник караула, который осмотрев меня с головы до ног, покачал головой, сказал что комэска спит, а он его зампотех и что я могу говорить с ним. Я убедил его, что говорить со служителем культа на улице негуманно, и он впустил меня в караулку, выгнав оттуда наряд. Дальше я, на ходу сочетая ложь и правду, рассказал следующее. Я не монах, а только послушник. В монастырь попал от несчастной любви (здесь мне пришлось на секунду задуматься, нет ли в этих словах доли правды). Бросил бизнес, машину, квартиру в Москве и подался в монастырь на крайний Север. Но тут моя девушка со мной связалась, сообщила, что она попала в беду, и теперь мне, кровь из носу, надо быть дома. И чем скорее - тем лучше. - А как это она с тобой связалась? Пароход же только через две недели будет? - А по радио. Ты вчера Северную волну слушал? В восемь вечера. Музыкальную передачу. "Роковый час?". - Ну, слушал. В этой жопе больше и слушать нечего. И че теперь? Голос его звучал ехидно и подозрительно. Я поднял глаза и внимательно посмотрел на зампотеха. Лицо, как лицо. Хитрые, умные глаза светились на нем зеленым светом. Хатское владение НЛП мне бы сейчас пригодилось. Но научить меня ему не успели. - А там ди-джей передавал привет Иосифу Мезенину, слышал? - Ну, слышал. Я еще удивился, кто это такой. У наших частях таких вроде нет, а других частей здесь на тысячу верст в округе не сыскать. Я подумал, может, морячок какой. - Так это я. Иосиф Мезенин - это я. - Ты? И она тебя по радио нашла? Высокие у вас отношения. И че ты хочешь? - В Москву. Хочу в Москву. На самолете. - А... На самолете... В Москву. На стратегическом бомбардировщике? Понятно! Может, в Нью-Йорк? А то у нас маршрут проложен. Карты есть. - В Нью-Йорк потом. Сначала в Москву. Но я заплачу. - Заплачу...У тебя прямо под рясой деньги есть? - Деньги есть в Москве. Здесь нет. Но есть залог. - Какой еще залог? - Залог, что расплачусь, когда прилетим. - Это я понимаю. Что за залог? - Бриллиант. Очень дорогой. - Покажи. Я показал. Майор очень скептически взял "Звездочку", покрутил в руках, попытался взвесить на ладони и вернул мне. - И сколько эта стекляшка, ты думаешь, стоит? - Это не стекляшка. Смотри. Я взял валяющуюся на полу караулки бутылку от портвейна и обвел горлышко, сильно прижимая Звездочку к бутылке. - Держи! - Что держи? - Отломай горлышко. Майор сделал движение, как будто он хотел разломать бутылку пополам. У него это получилось. И тут я вдруг вспомнил, как очень давно, вернувшись с концерта Натутилуса мы до хрипоты спорили с Антоном, что означает фраза "Я ломал стекло, как шоколад в руке". Антон утверждал, что этот жест - резкое сжатия кулака правой руки от страсти и бессилия. Я утверждал, что шоколад ломают не так, а двумя руками, придерживая большими пальцами. Я настаивал, что Кормильцев просто так фигню писать не будет. К тому же ломать стекло, сжимая одну руку в кулак, - невозможно. Поэтому жест ломания стекла - это жест двух рук. Антон требовал от меня объяснения, зачем герой песни ломает стекло, как шоколад, к тому же именно таким образом. Я не знал, что ответить. И вот сейчас, когда бутылка под руками майора сделала "чпок", меня осенило. Этим жестом открывается ампула с наркотиком! Двумя руками. Также как ломается шоколадная плитка. Мне страшно захотелось связаться с Антоном и сообщить ему о своей победе. - Нда.. Смешная игрушка. И на сколько она потянет? Я вышел из оцепенения и заметил, что майор уничтожил все четыре бутылки из под портвейна, две из под водки, а сейчас фигурно обрезает банку из под соленых огурцов. - Я ее не продаю. Я ее даю в залог. Подбросьте меня в Москву и заплачу, сколько скажете. - А сколько ты можешь? - Ну... Штуки три? Как за билет первого класса. Годится? - Это надо с комэска говорить... Он через полчасика проснется. Слушай, а чего это твоей бабе так приспичило тебя вызвать? Телеграмму бы дала... - Понимаешь... Я думаю, там бандиты. Я же ей деньги оставил, машину. Все, в общем. Они еще при мне начинали виться вокруг нее. - Да. Бандитов развелось. Забила наша власть на Россию. Забила, и все тут. Всякая срань полезла. Слушай, ты не против, если я этот камешек жене покажу? Она лучше в этих вещах шарит. Ты не бойся, я никуда не денусь. - Я и не боюсь. Показывай. - Ладно. Ты пока тут посиди. Все таки секретный объект. Жрать хочешь? - Курить хочу. - Это можно. Держи! Я взял у него три сигареты L&M и приготовился ждать. В караулке было тепло и спокойно, я даже задремал. Через полчаса майор вернулся. - Стратегический бомбардировщик отменяется. Отмазку не найти. В Казань бы мы еще слетали, там наш завод, а в Москве нам делать нечего. - А как же? - А ничего страшного. Транспортным полетишь. Организуем для тебя чартер. Но в три куска ты не уложишься. Нам же делиться надо. И в той же Москве отстегнуть людям. Сам понимаешь... Зато жена твой алмаз оценила. Сказала - вещь! Так че, пять косарей найдешь для своей любимой девушки? - Пять. (Я подумал, что хоть для приличия надо поторговаться). Ну... Потяну. Но деньги в Москве. - Как договорились. Камушек тогда пока со мной будет. Ну жди, Ромео. Сейчас все согласуем, и через час - взлет. Отдохни пока. Там в транспортном так трясет. Слушай, а ты переодеться не хочешь? Я те ща камуфляж принесу. А то в этой рясе... Ребята в Москве не поймут Через час я переодетый в камуфляж, залезал на борт Ан-12, окидывая взглядом красавцы Ту-165. Потрясающий дизайн. В стиле Конкорда, но гораздо элегантней и внушительней. Майор, которого я уже стал называть просто Шуриком, а он меня Ромео, поймав мой восхищенный взгляд, объяснил, что потолок высоты у Тушки 18 км, максимальная скорость 2230 км/ч (втрое больше чем у пассажирских Боингов), при этом может взять на борт 12 крылатых ракет с ядерными боеголовками весом в три тонны каждая. Дальность полета у него 14600 км без дозаправки. Я впечатлился цифрами, но больше все-таки дизайном. - Короче, сказал Шурик. Отмазка такая. Летим в Казань отдать на проверку турбину. Ее и правда пора отдать. Потом залетаем в Москву закупиться шмотками и всякой хренью. Понял? - Понял. Так мы еще в Казань залетим? - Да. Но на пару часов. К шести вечера уже будешь в Москве. Аэродром в Жуковском. - А я хотел ее на работе застать... - А ты не много хотел? Скажи спасибо, что вообще летим. - Это правда. Спасибо! * * * Поднимаясь по трапу, я осмотрелся. Бетонные ангары. Две пятиэтажки. КП. Вокруг тундра и море. И алюминиевые птицы неземной красоты, предназначенные для стратегической бомбардировки. Жаль, конечно, что не удаться полететь на такой прелести, ну да ладно... Наш самолет оказался старым, раздолбанным, хотя вполне ухоженным. Я осматривался. Много непонятных агрегатов, ручек, пристегнутых коробок, люков и балок. Все выкрашено в защитный цвет, только красные надписи, в основном непонятные аббревиатуры. Меня посадили рядом с иллюминатором и заботливо пристегнули. Ремень был двойной, как на гоночной машине. Я бросил узелок с рясой и остальной монашеской одеждой себе под ноги. Вдруг, пригодится. Мы взлетели, и я в последний раз увидел Северный Ледовитый Океан. Вел самолет сам Шурик. В помощь ему были бортинженер и штурман. Я пригрелся в выданной мне казенной телогрейке и уснул сном праведника. Шурик разбудил меня уже в Казани. - Ты посиди тут. А то у них какая-то инспекция сегодня. Мы через часок уже взлетим. - Постой. Мне же нужно предупредить ее. А то куда я припрусь? Домой к ней что ли? - А что? - Там муж... - Муж объелся груш. Ромео! Так твоя Джульетта замужем? А ты скрывал? - А что, не полетели бы? - Да нет. Полетели бы, конечно. Ладно, давай телефон, я ей сам позвоню. Что передать? - Запиши телефон. - Я запомню. Я продиктовал рабочий номер Маши, сказал, чтобы он говорил с Таней, которая должна передать Маше, что я жду ее в ОГИ около восьми вечера. Шурик повторил еще раз телефон, инструкции и исчез. Я задумался. Никакого плана у меня с самого начала побега из монастыря не было. Пока мне это не мешало. Но через два-три часа я окажусь в Москве. И что мне там делать? Мне вдруг пришла в голову шальная идея, что если Маша вызывала меня зря, то можно будет вернуться тем же самолетом и заявиться в монастырь как ни в чем не бывало. Однако я должен этим ребятам пять штук. Дома денег было полно - тот доход с ФФ, который я успел вытащить из хитрых крысиных лапок, а именно, одиннадцать тысяч долларов. Но ехать домой было рискованно. Оставалось надеяться на Машу. Пять штук для нее были большими деньгами... Одолжить у кого-то и отдать с продажи алмаза? У кого?! - Дятел ты, Ромео! - Что такое? - Звоню я ей на работу, звоню. А там автоответчик. - Почему? - Потому что ты дятел, Ромео, а сегодня суббота. Совсем ты в своем монастыре одичал. Ладно. Все. Летим к твоей девушке. Избавлять ее от злодея-мужа. Помнишь шутку по телевизору. КВН-овскую? - Какую? - Должен ли джентльмен помогать даме выйти из автобуса, если она хочет в него войти? Ха-ха-ха.. - Скажи, шутник, не слабо тебе какую-нибудь музыку поставить? - Хм. Разве только через громкую связь? У нас тут свои авиационные технологии. Высокие без дураков. Ща попробую звук с плейера на аудиовход бросить. Бутусова уважаешь? Он покопался где-то за приборной доской, и в салоне раздалось: я ломал стекло как шоколад в руке я резал эти пальцы за то что они не могут прикоснуться у себе я смотрел в эти лица и не мог им простить того, что у них нет тебя и они могут жить я хочу быть с тобой я так хочу быть с тобой я хочу быть с тобой и я буду с тобой Под дребезжанье динамика и грохот двигателя мы взлетели. Я попытался сосредоточиться. Было очевидно, что долгосрочный многоходовой план, учитывающий все, разработать нельзя. Поэтому я решил просто набросать список задач на день. Я зашел в кабину пилотов. Полюбовался приборами, тумблерами и панорамным видом России. Попросил лист бумаги и ручку. Найти Машу. Найти пять штук для этих ребят. Найти хоть сколько-нибудь денег для нас. Расплатиться, получив Звездочку назад. И смотаться из хатской Москвы к чертовой матери. Куда-угодно. Хоть в Антарктиду. Я попытался представить себе осложнения, которые могут меня ждать. Их было всего три. Герман, менты, которые после моего исчезновения, безусловно, считали меня убийцей, и хаты. Кем меня считали хаты, мне было уже все равно. Если я не появлюсь в их поле зрения в течение какого-то времени, то они могут думать, что меня съели рыбы. Или волки. Но Маше я нужен сейчас. И буду ли нужен спустя некоторое время - не понятно. Как говорит Матвей "если ты из гордости не звонишь любимой девушке, в это время ей звонит кто-то другой". А с ментами - все проще. Может, и засад никаких нет. Так, ленивая прослушка. Оперативка по вокзалам и аэропортам. В любом случае, придется быть наглым и осторожным одновременно. А Герман? Ну не в первый раз... Музыка кончилась и я опять немного вздремнул, пытаясь набрать силы после бессонной ночи на море, так что чуть не пропустил посадку, сразу после которой (вот - прелесть частного самолета) мы пошли по направлению к части. Нас встречал крепкий, толстенький кучерявый майор. - А вот и наш герой-любовник! - Добрый день! Я - Иосиф. - Майор Козлов! (Он наклонил голову чуть щелкнул каблуками). Наслышан, наслышан. Что, не получилось на стратегическом бомбардировщике к любимой девушке слетать? Московский майор предложил звать его просто Васей и напоил нас чаем с бутербродами. Пока мы перекусывали, сидя в штабе, я подумал, что эти летчики мне еще могут помочь. - Ребята, сказал я. Мне сейчас за деньгами ехать. Одолжите машину? - Не вопрос. Хоть пушку. - Пушку??? - Списанный АКМ. Легко. Еще баксов 200 добавишь? - Добавлю. С патронами? - Да хоть целый цинк. - Зачем мне цинк? Так... Пару магазинов... - Бери, что хочешь. Сам понимаешь, для дорогого гостя - полный сервис. - Тогда мне еще нужна телефонная карточка. - Найдем. Но здесь есть телефон. - Нет, мне нужно позвонить перед самым приходом. - Ладно. Сейчас мы тебе все оформим. Но с пушкой ты лучше не шути. - Да я на всякий случай. Мне попугать в случае чего. Через полчаса я деловито вспоминал базовые навыки обращения с автоматом Калашникова. - Главное, - говорили мне оба майора, не геройствуй. Стреляй только из положения "лежа". Тогда ты, как мишень, в десять раз меньше. Понял? Автомат в дороге, и вообще везде, держи на расстоянии собственной руки! Ясно? - Всегда не дальше, чем ты можешь дотянуться рукой, не наклоняясь. А в случае чего - не думай. Всегда стреляй первым. Первым! Запомни! И вернись! А то, что мы с твоим бриллиантом будем делать? Нам деньги нужны. И последняя заповедь: убивать ради баб никого на свете нельзя. Я не собирался ни в кого стрелять. Тем более убивать. Автомат был просто частью моего антуража. Уверенным завершением моего мундира. То есть униформы. Кажется, я выглядел неплохо. Вот понравится ли все это Маше? Но остатки робости были решительно отброшены. Я возвращался в город победителем. Только вместо серого коня в яблоках, был зеленый УАЗик в пятнах. УАЗик был приписан к какой-то другой части, а потом в общем бардаке вообще затерялся. Документов на него не было никаких. Я проверил, как у него с бензином и тормозами. Затем влез, положив автомат под какие-то тряпки рядом с собой и завелся. Двигатель низко затарахтел. Я включил передачу и тронулся с места. На первом светофоре, покрутив ручку старого раздолбанного приемника, я наткнулся на родное, умное, грустное медленное низкое: Girl, you'll be a woman soon Please come take my hand Girl, you'll be a woman soon But soon you'll need a man Сменяющееся быстрой, нежной и тревожной скороговоркой: I've been misunderstood for all of my life But what they're sayin', girl, just cuts like a knife "The boy's no good" Well, I finally found what I've been looking for But if they get the chance, they'll end it for sure Sure they would Baby, I've done all I could Now it's up to you, girl... Было около пяти вечера, когда я выехал с территории аэродрома. Дороги до дома Маши было около часа. Она жила неподалеку от меня. На Покровке. Стоял нежный августовский субботний вечер. Люди шли в гости, рестораны и кино. Я ехал мимо них в камуфляже с автоматом. Мне показалось, что на каждом углу торгуют цветами. Здравствуй, столица! Давно не виделись... Меня никто не остановил. Судя по всему, гаишники еще не выбрались на охоту, поджидая большой улов ближе к ночи. Я подъехал к дому и сделал два круга. Ничего подозрительного. Я нашел ближайший телефон-автомат и припарковался. Подумал, брать ли автомат с собой и с трудом засунул его под китель камуфляжа. Пришлось отстегнуть магазин и положить его в карман. Металлический приклад уверенно уперся в мои бедра. Я набрал номер, надеясь со страха, что никто не возьмет трубку. Трубку взяла Маша. Я понял, что пора пришла. - Привет, это я. Скажи быстро что-нибудь типа "ой, привет, дорогая!" - Ой, привет дорогая! Голос Маши был как будто она говорила с подружкой, которая совсем недавно умерла у Маши на руках, а теперь решила позвонить ей с того света. - Герман дома? - (Длинная пауза). Да. - Отлично. Не тормози! Теперь я буду задавать вопросы, а ты отвечай. Но не просто "да" и "нет", а с подробностями о твоей работе. Хорошо? - Да, на работе как всегда. Мучают нас бедных. А ты сама-то где сейчас работаешь? - Молодец! Умница! Я здесь. У твоего дома. Не бойся. Все будет - ОК. Скажи - у тебя проблемы из-за меня или из-за Германа. - Ох, они оба того стоят! - Понятно. Я сейчас поднимусь и тебя заберу. Ты пока незаметно собери вещи. Только документы, деньги и драгоценности. Ничего больше. Никаких фотографий, лифчиков и любимых дисков. Ты поняла? - Сегодня? - Сейчас, дорогая. Прямо сейчас. - Ну ты же понимаешь... Уволиться так сразу я не могу. - А придется. - Но... - Поздно. Я уже иду. А ты поговори пока с пустой трубкой. Попрощайся с ней вежливо. Скажи, что ты была рада меня слышать. Чтобы я не пропадала. Я буду через две минуты. Открой домофон сама. Поняла? Конец семнадцатой главы Глава 18 Я повесил трубку и быстрыми шагами направился к подъезду. Народа вокруг не было, не считая мальчишек, играющих в футбол теннисным мячом. Я набрал на домофоне номер 28. Домофон запищал и я услышал голос Германа. Я про себя выматерился, сделал отбой, и набрал 32. Женский голос спросил "кто там". - Скорая Помощь в двадцать восьмую. К Марии Васильчиковой. А там не открывают. Впустите нас. - О Господи! Что случилось?! И дверь открылась. Я подумал, что надо ускоряться. Появления соседки в квартире хотелось бы избежать. Через 30 секунд я, вытащив автомат из под кителя и вставив магазин на место, звонил в дверь. И снова услышал голос Герман, который опять интересовался, кто это там. Маша меня подводила. Я попытался изменить голос с безразличного медицинского на возмущенный соседский. - Сколько можно нас заливать? Сколько можно! Я и по телефону. Я и по домофону. Я в милицию сейчас позвоню! Вы ремонт нам будете делать за свой счет! Вы поняли?! Герман не понял и приоткрыл дверь. Я ударил в нее ногой со всей силы, и Герман отлетел назад. Я вошел в прихожую и, не оборачиваясь, закрыл дверь. Герман сидел в коридоре на полу, держась не то за щеку, не то за глаз. Маша выбежала из спальни на шум. На ней был легкий белый халат и черные тапочки с помпончиками. Увидев Германа на полу, а меня в форме с автоматом в дверях, она застыла в шоке. Я и сам был от себя в шоке. Сознание отделилось от моего тела. Зато внутри меня появился сгусток энергии, импульсы которого вызывали все мои действия. Герман смотрел на меня, как будто давно меня ждал. Внимательно. Без ненависти или злости. Он молча продолжал тереть щеку. - Быстро, - почти заорал я Маше. У тебя есть сто двадцать секунд на сборы. Только документы, деньги, драгоценности. И дубликат ключей от моей квартиры. Быстро! (Откуда я взял эти сто двадцать секунд?) - Да, - сказала Маша. Ну, если так... И она исчезла. Судя по всему, похищение, пусть даже немного формальное, избавляло ее от обязательств по отношению к Герману. Герман же услышав, что у Маши есть дубликат моих ключей, перевел взгляд с меня и также внимательно изучал место, где только что стояла Маша. Войдя в его положение, я дружелюбно сказал: - Если ты будешь вести себя хорошо, то ничего страшного не будет. На какое-то время в квартире наступила тишина. Был слышен только звук выдвигаемых Машей ящиков. Сто двадцать секунд прошли. Я решил пойти поторопить ее, но тут в дверь позвонили. Звонок короткий и осторожный. Заботливые соседи. - Откроешь - убью, - просто и внушительно сказал я Герману и пошел к Маше. - Что ты там возишься? Я же сказал "сто двадцать секунд!" - Иду. Еще минуту. Мне нужно переодеться! Я не могу идти в халате! - И возьми все деньги, что есть в доме, - сказал я, вспомнив обоих майоров и Звездочку. Теперь мой визит стал напоминать классическое ограбление. Драгоценности. Деньги. Сообщница. Вернувшись в прихожую, я увидел, что Герман куда-то уполз. В дверь позвонили еще раз. Три коротких звонка. Тревожно и настойчиво. Я начал нервничать. Настойчивые звонки выводят меня из равновесия. - Кто там? - Теперь этот вопрос задавал я. - Это Софья Андреевна сверху. Что-нибудь случилось? - Нет. Не беспокойтесь. Мы уже приехали. Тут простой обморок. - А, ну слава Богу. А то я так разволновалась. Она же совсем молодая женщина! - Не беспокойтесь, все в порядке! - А вы Скорая Помощь, да? - Да, - немного раздраженно ответил я. Мы - Скорая Помощь. И еще какая скорая... В кухне происходили очень неприятные вещи. Герман, сидя на полу, закончил набирать номер телефона. По выражению лица было понятно, что он вот-вот начнет говорить. Времени вырвать телефонный шнур у меня не хватало. Поэтому я снял автомат с предохранителя и прицелился. - Так у вас точно все в порядке? Помощь не нужна? - Нет, спасибо большое. Помощь не нужна! - механически вежливо сказал я, нажимая на курок. От страшного грохота я на несколько секунд оглох. Телефон разлетелся вдребезги. Кажется, куски его задели лицо Германа, потому что у него на лбу появилась кровь. В прихожей запахло горелым маслом и чем-то кислым. С лестничной клетки донесся легкий стон и звук падающего тела. Я подумал, что обморок - это лучшее на что в данной ситуации могут быть способны соседи. В прихожую ворвалась Маша. - Ты убил его?! - Я убил телефон. И если мы не выйдем через пятнадцать секунд, то могут быть новые жертвы. - Герман, ты жив? Герман не ответил, но по тому, как он вытирал тыльной стороной руки кровь со лба, было очевидно, что он жив. Мне показалось, что Маша посмотрела на меня с испугом. Хм... Таких эмоций я у Маши еще не вызывал. Накинув на плечи рюкзачок, она решительно направилась к двери, но открыв ее, сделала шаг назад. - Ты убил Софью Андреевну?! - Маша! Я никого не убивал. Твоя Софья Андреевна упала в обморок. Очень расстроилась, что ее помощь не нужна. Но я скоро кого-нибудь убью, если мы не поторопимся. - Софья Андреевна, вы живы? Маша наклонилась над ней. Софья Андреевна нежно промычала что-то в ответ. Я не выдержал. - Маша, пожалуйста! Выстрелы слышал весь дом! - Не надо меня торопить! Я не просила тебя стрелять. - А я просил тебя открыть дверь домофона. Тогда бы здесь не было никаких соседских тел. - Идиот! При чем здесь домофон?! - О, Боже... Еще через минуту мы выходили из подъезда, представляя собой довольно необычную пару. Мужик в камуфляже с подозрительно правильной осанкой (от трусов до воротника у меня торчал автомат) и девушка с семенящей походкой в черных тапочках с помпончиками. - Я забыла одеть туфли! - Мы не вернемся. Мы купим тебе новые туфли. А до машины ты дойдешь в тапочках. Ты не забыла взять деньги? - Взяла сколько-то. Подожди, дай мне подумать... - Только не надо думать о том, что именно еще ты забыла взять. - Только не надо мне указывать, о чем думать. - ОК. Мы молча дошли до машины и я попытался выжать из УАЗика все, чему его учили на родине Ленина. Учили его хреново, хотя ревел он как Porsche. Наверно, сегодня был день рождения Тарантино. Или годовщина первого показа Pulp Fiction. По крайней мере, радио через две песни на третью выдавало очередной шедевр. Countin' flowers on the wall That don't bother me at all Playin' solitaire till dawn with a deck of fifty-one Smokin' cigarettes and watchin' Captain Kangaroo Now don't tell me I've nothin' to do На этой оптимистичной ноте Маша вывернула тумблер против часовой стрелки до упора. Цветы на обоях завяли. - Герман набирал телефон при тебе? - Нет. Я вышел поторопить тебя со сборами. - Ты не заметил, сколько цифр набирал Герман? - Что??? Почему ты спрашиваешь? - Если две, то он звонил в милицию, и это не страшно. - А что страшно? - Если он набрал семь цифр, то он звонил твоим хатам. - Кому?! Я чуть не врезался в Газель на светофоре. - Кому?! - Это долгая история. Нам нужно бежать. Куда, кстати, мы едем сейчас? - Это зависит от того, сколько у тебя денег. - Не знаю. Тысячи две. Может две двести. - Тогда мы едем ко мне домой. Нужны еще деньги. - Но дома уже тебя ждут. - Никто там меня не ждет. Если бы они ждали, они делали бы это у твоего дома. Нам остался километр. Как хаты ни круты, но за две минуты они ничего сделать не успеют. Даже после звонка Германа. - Послушай! Наплевать на деньги! Ехать к тебе - это самоубийство. - Дорогая! Я повторяю. У меня дома лежит одиннадцать тысяч долларов. Свежезаработанных. При этом пять штук мне нужно отдать людям, которые меня сюда доставили. Они же, кстати, нас отсюда и вытащат. - Жизнь дороже. Потом расплатишься. На мои две мы легко смоемся куда угодно. - Мне нужно забрать у них кое-что. Залог. Он стоит много больше. И хватит считать деньги: ты же аристократка. Вот видишь, мы уже приехали. Сиди спокойно, я сейчас вернусь. Ты знаешь, то, чего очень боишься, как правило, не случается. Все будет хорошо. Давай мои ключи. - То, чего очень боишься, может быть, и не случается. Только ты, по-моему, не очень боишься. Я впервые вижу такого отмороженного идиота. Я пулей поднялся в квартиру, приветливо махнул рукой гитаре и кофейнику, вытащил из книжного тайника деньги и скатился по лестнице вниз. Не успела за мной захлопнуться дверь подъезда, как прямо перед УАЗиком остановился черный BMW X5. Еще до его остановки, я понял, что Маша была права. Жадность фраера сгубила. Пока джип тормозил, я успел прыгнуть в кусты и достать автомат. Как только четыре человека в темно-серых пиджаках, с короткими автоматами в правой руке синхронно вылезли из четырех дверей BMW я, не думая, открыл по ним огонь. Строго по инструкции летчиков. Первым и из положения "лежа". Двух, выскочивших из ближайших ко мне дверей, я точно задел, но через три секунды магазин кончился. Оставшиеся пиджаки залегли. Наступила тишина. Только с соседних кустов скатились две моих гильзы и, звякнув, упали. Двор затих. Понимая, что ответный огонь не заставит себя ждать, я отбежал вправо метров на десять вдоль дома, пригибаясь так, чтобы кусты хоть чуть-чуть меня прикрыли. Затем упал на бок и попытался сменить магазин. Магазин клинило. Руки тряслись. Возясь с автоматом, я заметил краем глаза, что две темно-серых фигуры метнулись от джипа в мою сторону с коротким криком "бля, он там!" также залегли, заняв позицию метрах в двадцати от меня. Я, наконец, вставил магазин, передернул затвор и дал очередь приблизительно по тому месту, где они могли находится. В ответ был только знакомый звук от падающих гильз. Было ясно, что дело - дрянь. Двое профессионалов сейчас меня достанут. Не гранатой, так пулей. Но скорее всего гранатой. У них наверняка полный боекомплект. А у меня оставалось только полрожка. Я перевел автомат в режим одиночных выстрелов. У пиджаков была идеальная позиция. Не успею я подняться, как получу пулю. Что делать? Ждать милиции? Но граната прилетит раньше. А даже если и нет, милиция не поможет. В тюрьме меня замочить проще, чем во дворе собственного дома. И что теперь будет с Машей? Неожиданно я услышал громкий треск выстрелов с той стороны, с которой не ждал. Сильно левее и ближе к моему подъезду. Еще через секунду я услышал истошный крик Маши: "Беги сюда!". Я вскочил, и попрощавшись с жизнью, рванулся в ее сторону. Маша стояла у джипа и растерянно поводила коротким иностранным автоматом из стороны в сторону. По дороге я заметил два тела. Одно из них куда-то отползало, оставляя за собой темно-красный след. Второе лежало совершенно неподвижно. Темно-серый пиджак был в небольших рваных дырках, через которые сочилась кровь. Пока я подбегал, Маша уже залезла в машину. У самого BMW я увидел еще два тела. Одно лежало на спине с размозженной головой, другое привалилось к заднему колесу, словно отдохнуть. Вот теперь мы стали убийцами. Я отметил, что никаких эмоций этот факт у меня не вызвал, вскочил в УАЗик, завелся, включил заднюю передачу, и на самом полном ходу, которая эта передача позволяла, выехал из собственного двора. - Ни фига себе, - сказал я посмотрев на Машу в тапочках с помпончиками. и автоматом в руках. Маша ничего не ответила, посмотрела на автомат и осторожно опустила его стволом вниз. Через минуту мы подъехали к трассе. Метров за 50 до нее я остановился. - Надо брать такси. Я засунул автомат Маши под сиденье, а свой под китель. Потом, подумав, протер тряпками все, чего я и Маша могли коснуться в УАЗике руками. Включая дверные ручки снаружи. Мы вылезли, дошли до трассы и вскоре уже сидели в десятке какого-то частника, двигаясь в сторону Жуковского. В машине Маша заплакала. Без единого звука. Я обнял ее и понял, что вытирать слезы мне нечем. Тогда я начал их сцеловывать. Шофер, был уверен, что девушка провожает своего солдата с побывки обратно на чеченский фронт. Наверно, не обратил внимание, что я сильно старше призывного возраста. А может, принял за контрактника. Он сидел, уперевшись в руль руками и не оборачивался, боясь нас смутить. За час дороги Маша почти успокоилась. Я чувствовал себя каким-то оглушенным. Мы въехали в Жуковский. Я тихим голосом указывал шоферу дорогу до аэродрома. Немного поплутав, мы вскоре подъехали к КПП. Не вылезая, я назвал караульному имя майора Козлова. Часовой, не проверил ничего, открыл ворота и мы въехали на территорию аэродрома. Когда мы доехали до здания штаба, Маша вытащила из сумочки деньги и передала их мне. Я расплатился, и мы отпустили шофера. Надо было срочно приходить в себя, о чем я и сказал Маше. Маша вздохнула, кивнула и чуть-чуть попудрилась. * * * - Ребята! Да на вас лица нет!, -- приветствовал нас майор Козлов. - А что на нас есть? - устало спросила Маша, глядя на тапочки с помпончиками. - Ромео! А где тачка, пушка? - Козлов посмотрел на меня с явным недоумением. - Пушка тут. Но лучше ее выкинуть. Я, морщась, вытащил Калашников из под кителя, повесил его на шею и зачем-то обнюхал ствол. - Понятно. А тачка? - Тачку махнул, не глядя. - На Джульетту? - Нет. На ваши бабки. - Но бабки-то привез? - Да. - Ну и отлично! А это казенное говно не к нам приписано. Не с нас и спросят. Главное, что все живы-здоровы. - Не все, -- задумчиво сказал я. - Что не все? Бабки не все?! - Нет. Бабки все. - Ну вот. Зачем пугать-то? - Знаешь, -- медленно произнес я, вытирая рукой совершенно сухой лоб. - Я ведь и сам испугался. - Ладно, ребята. Вы давно не виделись. Вам надо пообщаться. Или вы торопитесь? Мне понравился ход мысли Шурика. - Надо, - сказал я, понадеявшись, что в моем голосе прозвучало достаточно благодарных интонаций. Мы не торопимся. А когда ты улетаешь обратно? - Через пару часов. Но я лечу в Казань. Если хотите со мной - свистните. Вот ключи. Идите в комнату отдыха на втором этаже. И отдыхайте. - Мы хотим лететь в Казань, сказал я. - И свистим. Спасибо. Мы поднялись на второй этаж. - Вот, сказал я, закрывая дверь на ключ. Наконец-то мы одни. - Смешно, - сказала Маша. Но давай чуть попозже. А то я еще в себя не пришла. - Маша, - сказал я. - Да, сказала Маша. С автоматом на шее мне еще никто трахаться не предлагал. Это предложение, от которого трудно отказаться. Проверь дверь. И сними автомат. - Руки вверх, - сказал я и снял с нее бежевую блузку. Кругом! И я расстегнул лифчик. Затем я расстегнул свой китель, снял его и заботливо расстелил на полу. - Ну что, ложись? Здесь, кстати, очень тепло. И я с беспокойством посмотрел на нее. Маша была девушка с характером. - Военно-полевой роман, - сказала Маша, чуть поджав губы, и осторожно легла на гимнастерку. Я медленно расстегнул ее джинсы, а потом с усилием их стянул. - От тебя пахнет чем-то кисло-горьким. Порохом что ли? - Да. Кровь, пот, машинное масло. Помнишь был журнал с таким названием. КПМ. - Помню. Не ложись. Включи какую-нибудь музыку. Хоть телевизор. И проверь, закрыта ли дверь! Я включил телевизор. Трахаться под новости не хотелось. Я пощелкал. Ловилось только два канала. Я поискал вокруг и увидел видеокассету. - О, - сказал я. Будем любить друг друга под классику. - Моцарт? - Эммануэль. Старый солдатский фильм. - Хорошо, дорогой! Ставь Эммануэль и учти. Я смотрела этот фильм. Я знаю, что в любви должен быть третий. Но пусть им будет не Калашников. Убери его подальше. Я вставил кассету и подошел к Маше. Посмотрел сверху. Красивая женщина. Загорелое тело. Пепельные волосы. Подрагивающие соски. Лежит на гимнастерке. На полу. С ума сойти. Я аккуратно отодвинул автомат и лег рядом. Melodie d'amour chantait le coeur d'Emmanuelle Qui bat coeur a corps perdu Melodie d'amour chantait le corps d'Emmanuelle Qui vit corps a coeur blessu Я провел рукой по трусикам. Потом еще раз. Какое-то сочетание вдохновения и страха. Я был готов зарыдать как слабонервная девушка на первом причастии. Tu est si belle, Emmanuelle; Cherches le coeur, trouve les pleurs; Cherche toujours, cherche plus loin; Viendra l'amour sur ton chemin; Еще через несколько минут я перестал сдерживаться. Я целовал ее между грудей, ее соски и шею. Потом я услышал: "Ну давай же, солдат!". Я, немного запутавшись, снял штаны и положил Машу на бок. Чтоб не придавить ее своим телом к жестокому полу. - Господи, - сказал. Господи! - Давай, - сказала Маша. Давай! Обычно во время секса мою голову не покидают какие-то мысли. Иногда отвлеченные. Иногда очень конкретные. Иногда для усиления возбуждения я осознанно стараюсь что-нибудь представить. Вообразить. Но в этот раз мыслей не было. Меня переполнили естественные, природные ощущения. В какой-то библейской ветхозаветной чистоте и силе. И призвали Ревекку, и сказали ей: пойдешь ли с этим человеком? Она сказала: пойду. И благословили Ревекку, и сказали ей: сестра наша! да родятся от тебя тысячи тысяч, и да владеет потомство твое жилищами врагов твоих. Маша почти не стонала. Только дышала чуть резче обычного. И если души существуют, то ее в это время была высоко. И недалеко от моей. О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! Глаза твои голубиные. О, ты прекрасен, возлюбленный мой, и любезен! И ложе у нас - зелень; Кровли домов наших - кедры, потолки наши - кипарисы. Я хочу так, - сказала она и перевернулась на живот. Маша кончила уже несколько раз судя по вздрагиваниям и изменениям дыхания. А я еще держался. Мне казалось, что вот так и выглядит дзенское не-сознание. Вроде бы сознание есть. И этот раз я запомню на всю жизнь. И я понимаю, что я его запомню. А с другой стороны, никакого сознания нет. Я нахожусь Бог знает где. Где-то очень высоко. Мне показалось, что от скопившегося возбуждения тело начало дрожать. Вибрировать. Само по себе на пике высоты. Я испугался, что развалюсь на куски. Еще через мгновение я сказал "а!" и взорвался. - Интересно, сказала Маша через пару минут. Интересно, все монахи такие? - Подожди. (Я понемногу восстанавливал дыхание.) Почему монахи? Я же солдат! - Солдат. Монах. У вас у мужчин свои игры. И никто не хочет играть в почтенного отца семейства. Или просто мне не везет. Кстати, ты кончил в меня. - Да. Но. Вот и родишь, наконец. - Рожу. Я давно хочу ребенка. Точнее троих. Интересно, какое отчество будет у первого? - В смысле... (Я понял и поморщился). А, ну есть генетическая экспертиза. Проверим. Увидишь, отчество будет мое. - Иосифович. Впрочем, я согласен и на ребенка от Германа. - Откуда ты знаешь? Может Иосифовна? Интересно получается. Я - Мария. Ты - Иосиф. Тем более Яковлевич. Если я рожу от тебя сына, то знаешь, как его надо назвать? - Знаю. Но ты не Мария Якимовна. И потом здесь этим именем детей не называют. А вот Израиле, кстати, называют. - Но не ехать же из-за этого в Израиль? - Нет. При этом куда-нибудь ехать надо. - А почему не в Израиль? У тебя же есть еврейская кровь? - Есть немного. Одевайся, Маша. В Израиле все отлично. Только маленькая страна. И полно общих с хатами знакомых. Нас там вычислят и убьют. - Хватит говорить глупости. Накаркаешь! Зато в Израиле тебя могут защитить спецслужбы. - Маша! Я под подозрением в убийстве человека! А после сегодняшней истории... Какие спецслужбы? Меня выдадут как опасного преступника. Маша одевалась, а я любовался ей. Есть своя прелесть в любовании одевающейся женщиной. Взгляд мужчины уже не похотливый. Платонический. Чувство выполненного долга. Беззаботность. И женщина уже не думает, куда повесить юбку и сексуально ли она себя ведет. Естественные, отработанные годами тренировки движения одевания. Настоящая физическая женская красота открывается именно так. И открываясь, закрывается. До следующего раза. - Дорогой! Мне нужно купить обувь! - А тапочки с помпончиками. тебе разонравились? Ладно, попросим у майора кирзовые сапоги. Женские. 37 размер. Пойдут к твоей бежевой блузке. Джинсы, блузка, сапоги. Высокий стиль! - Я умираю от смеха. - Ты не любишь слушать, как грохочут сапоги? Хорошо. Тогда я что-нибудь придумаю. Хочешь пока чаю? Ты сегодня особенно мил. Долгая разлука. Не обращай внимания! Я вышел из комнаты и нашел двух майоров. Лицо майора Козлова было красным и счастливым. Он улыбался и икал. Шурик казался трезвее. Посмотрев наверх, он проговорил грудным женским голосом: - Заканчивается посадка на рейс Москва-Казань компании "Стратегические авиалинии". Вылетающих просьба пройти на посадку к выходу номер ноль-ноль-семь. - Вот деньги. Давай обратно камушек. - Спасибо! Приятно, когда человек держит слово. Держи свой булыжник. - Последняя просьба перед взлетом. Нужны туфли. 37 размер. - Ромео! Ты слышал, что российские ученые вывели гибрид акулы и золотой рыбки? - И что? - Исполняет три последних желания. - Ха-ха. И что? - Как ты думаешь, откуда в военном аэропорту возьмутся женские туфли? Да еще нужного размера? - Не знаю. - А я знаю. Я купил их своей жене. - Так продай их мне, - обрадовался я. - Ромео! Мы не грабители с большой дороги. Мы - летчики великой державы. Бери так! - Неудобно. - Удобно, Ромео, удобно. Дают - еби. Ебут - давай! На твои деньги мы с женой себе много туфелек купим. Так что держи и не поминай лихом! И он ногой отделил от горы сумок с результатами экстренного московского шопинга некий зеленый пакет с коробкой внутри. Я, офигевая, пробормотал "спасибо" и отнес пакет Маше. Сказал, что чая не будет. Чай нам принесет стюардесса. Если ее возьмут с собой. Зато обувной вопрос закрыт. На некоторое время, конечно. Я не успел закончить свою мысль, как Маша открыла коробку. Затем поинтересовалась, не в монастыре ли я изучил основы колдовства. Я тактично и загадочно промолчал. Через двадцать минут наш самолет поднялся в небо и взял курс на Казань. Шурик врубил музыку через громкую связь. У него оказался странный вкус. Особенно для военного полярного летчика. Я даже вздрогнул. Голос, вроде, БГ. Этот голос не перепутаешь. Слова, явно, Окуджавы. Я вспомнил как в далеком детстве эту песню пели под гитару мои еще очень молодые родители и их друзья. Горит пламя не чадит Надолго ли хватит? Она меня не щадит Тратит меня тратит. Быть недолго молодым, Скоро срок догонит. Неразменным золотым Покачусь с ладони. Почернят меня ветра, Дождичком окатит. Ах, она щедра щедра. Надолго ли хватит? Я посмотрел удивленно на Машу. Маша объяснила. Все очень просто. На диске БГ исполняет песни Окуджавы. Маша знала про существование такого CD, но сама его тоже никогда не слышала. БГ подобрал довольно редкие песни, которые не выходили на пластинках в советское время. Оттого сохранились незаезженными. Я заслушался, положив руку на Маше на колено. Дверь в кабину Шурика осталась открытой. Я откинул кресло и закрыл глаза. Мне показалось, что я свободен и счастлив. - Маша, я свободен и счастлив! Но мне нужно столько тебе рассказать. - Рассказывай! - А я не могу. Я же свободен и счастлив. - Тогда давай подождем, пока мы спустимся на землю. Конец восемнадцатой главы Бамболео, бамболеа. Потому что я так я предпочитаю жить. Нет прощения от Бога. Ты моя жизнь. Ты моя судьба. Судьба заброшенности. Такая же, как вчера. Такая же, как я... это не значит, что за вами не следят. Родители - советские дипломаты. Лицемерили (по крайней мере с сыном) - криво. Сын связался с люберецкими. Сначала подсел. Потом отполз. И молодец - силы воли и мозгов хватило. Да и люберецкие вскоре рассосались как жена после сеанса Кашпировского. Родители в последнем пароксизме власти устроили его торговать цветметом, после чего отползли на пенсию. Мотя с честью выдержал испытание деньгами и, придя в себя от виски и кокаина, выяснил, что просрал не все. У него оказалось по 10-15% акций в двадцати-тридцати странных маленьких компаниях - от троллейбусного парка до моего агентства. И компания, которая этими забавными активами управляла. Он закончил мехмат МГУ и уехал в Израиль 1991 году, когда уезжали многие, поэтому вместо того, чтобы продолжать исследования в области теории чисел (хотел бы я знать, что это такое), он начал приобретать практические навыки в области доения коров, сбора апельсинов и прополки кактусов. В конце-концов он, разумеется, поступил в докторат и даже закончил его, но затем вернулся в Россию, потому что оставаться в Израиле или ехать дальше в Штаты или Канаду Антон не хотел. В России он занялся маркетингом и почти моментально сделал карьеру, заняв позицию директора по маркетингу крупнейшей российской компьютерной корпорации Hi-Tech Computers. В маркетинге и рекламе он разбирался как Огилви. Договаривался с людьми как Талейран. Связи у него были - как у рок-звезды или руководителя фракции Думы. У меня вчера с женой была оговорка прямо по Фрейду. - Как это? - Да вот сидим мы за обедом. Думаю попросить ее передать мне хлеб с маслом. А вырывается: "сука! блядь! видеть тебя не могу! всю жизнь мне испортила!" фиксированная сумма, не зависящая от объема выполненной работы http://www.prokofiev.ru/prikol/video/v-5/tide.htm И ты ничего не видишь в ее глазах. Ни одного признака любви за слезами, выплаканными по никому. Любви, которая могла бы длиться годы. Ты остаешься дома. Она уходит. Она говорит, что когда-то давно знала человека. Но теперь его нет. И он ей не нужен. Лежи там, Генри Ли. Лежи, пока плоть не опадет с твоих костей. Потому что твоя девушка в веселой зеленой стране, может ждать вечно, пока ты вернешься. И ветер воет, и ветер стонет. Маленькая птица погасила Генри Ли. У водителя трейлера-холодильника, везущего двух пингвинов в московский зоопарк ломается холодильная установка. Он обращается за помощью к менту. Мент останавливает Шестисотый и говорит: "Включите кондиционер на полную и отвезите этих двух в зоопарк". В конце дня перед сменой мент видит тот же Шестисотый, который едет с теми же двумя пингвинами обратно. Он останавливает его и начинает материться: "Я же сказал - в Зоопарк!" - В Шестисотом удивляются. "Так в зоопарке были, в планетарии были - вот на дачу едем" http://www.humanities.edu.ru/db/msg/39915 Ефрем (Эфраим) и Манассия (Менаше). В 67 томе Брокгагауза и Эфрона, 1902 года выпуска сразу за статьей о Туссен-Лювертюре идет статья о Тутеллариях. (252 страница.) На небе ты звезда, которая не сияет. На море песок, который не мокнет. Рассеяв во всем мире скалы и море, бедная земля наполненная любовью, окружает красавицу, также полную любви. Одиночество. Полное одиночество. Одиночество без конца Все листья - коричневые, а небо - серое. Я вышел прогуляться зимним днем. Мне было бы тепло и безопасно, если бы я был в Лос-Анджелесе. Калифорнийские мечты таким зимним днем... Диалог в автобусе. Пионер, уступая место: "Дедушка, садитесь пожалуйста" Пенсионер: "Спасибо". Пионер: "Пожалуйста". Пенсионер: "Большое спасибо!" Пионер: "Большое пожалуйста". Пенсионер: "Не умничай!" Пионер: "Пошел на х..." Я знаю, что у тебя есть время, потому что все, что я хочу - ты делаешь. Ты проскачешь через незнакомцев, которые не понимают, как чувствовать. В Машине Смерти мы - живые... ФСБ http://podezd1.narod.ru/dolbo.swf Пока в сердечном порыве бьется еврейская душа, по восточным дорогам, вперед, взгляд устремляется на Сион. Еще не умерла наша надежда, надежда, которой две тысячи лет. Быть свободным народом в своей стране. Израиль, Сион, Иерусалим. Папа Римский на переговорах с Президентом США. Видит у него в кабинете шикарный телефон. Слоновая кость, золото, алмазы. "Это что за телефон такой?" - "А это я с Господом Богом разговариваю". Папа Римский думает: "Ну дела... Мне же тоже надо!" и просит позвонить. "Да, пожалуйста, говорит Президент, - только вот 250 тысяч долларов минута разговора". Но Папа может себе и не такое позволить. Разговаривает свои полчаса, благодарит Президента, просит своего секретаря расплатиться, прощается и уходит. Через год он в гостях у премьер-министра Израиля. Видит такой же телефон. "Это с Богом говорить?" - "Да, с Богом". "А можно мне?" - "Разумеется". Папа говорит свои полчаса и спрашивает "сколько с меня?". "Да нисколько. Что я с Папы Римского буду брать один доллар!?" - "Как это?" - "Местный тариф" (It's a local call). Иван-Дурак заблудился в лесу, наступила ночь. Он находит избушку на курьих ножках. Там Баба Яга говорит: "попался ты, добрый молодец! Или спишь со мной или с моей дочерью". Иван думает: "ну бабка страшна, но ведь ей же много не надо. Трахну, да и все. А молодая истерзает до полусмерти". "Давай, говорит, бабка, сплю с тобой!" Утром просыпается после ночных кошмаров - смотрит Василиса-Прекрасная идет по двору, подоходит к нему и говорит: "Я Василиса-Прекрасная, дочь бабы Яги, а ты кто?" - "А я - МУДАК!" По деревне шел Иван // Был мороз трескучий.// У Ивана хуй стоял. // Так. На всякий случай. На колхозное собрание приходит опоздавший на сорок минут председатель колхоза. Поднимается на трибуну, бросает в сердцах шапку на пол. "Ну все, бля! Одной проблемой меньше!" - Из зала: "Что, Петрович, корма завезли?". - "Нет. Хуй стоять перестал". Богородице, Дъво Радуйся! Радуйся Благодатная Мария, Господь с Тобою. Благословънна Ты в Жънахъ и Благословънъ Плодъ Чръва Твоего, яко Спаса Родила Еси душъ нашихъ. Бог Отец, Бог Сын и Бог Святой Дух обсуждают, кто где проводят майские праздники. Бог Отец говорит: "У меня вообще никаких праздников. Я - в Америку работать". Бог Сын говорит: "Я на Святую Землю. Давно на могиле родственников не был". Бог Дух Святой говорит: "А я - В Россию!". Все: "А что там такое?". Он: "А я не знаю... Надо бы посмотреть. Я же там ни разу не был..." Она всегда была маленькой и держалась указанных границ, пока не протрубил рог, и она не поняла, что ждать до ста с лишним лет - это очень долго. Тогда в день святого Иоанна она сбежала вниз по дороге. И все было бы хорошо, но ее начали преследовать... Ковбой, попав к индейцам в плен, читает статью в газете "как вести себя с индейцами", доходит до места "плюнь в лицо вождю", плюет, переворачивает страницу и видит фразу "продолжение в следующем номере". Три новых русских обсуждают, как они отдохнули в экзотических странах. Один говорит: Ну, пацаны... Таиланд - это фишка. Телки, короче, намыливаются специальной пеной и ползуют по тебе. А ты... Второй говорит: Не, бля. Филлипины - это ваще... Телке 12 лет, а оне тебе - все... Третий: Я думаю Кения - круче. Лениво лезет в карман, вынимает из него четвертого нового русского. Все как надо. Голда. Малиновый пиджак. Только очень маленькие. Вынимает и говорит: "Вася! А расскажи пацанам, как ты колдуна на хуй послал!" Очень неприличный. См. на http://www.anekdot.ru/an/an9912/s991201.html (1 дек. 1999, повторные) [Мама] сказала, почему бы тебе не заткнуться? Пойди вон и погоняй на велике? Я так и сделал. Убил все игрушки. Бабушка, отведи меня домой! (5 раз). Я хочу быть один. Вовочка подсматривает в замочную скважину, как трахаются родители. Потом задумывается и говорит: "Да... И эти люди запрещают мне ковырять в носу?!" Жили-были кошечка с собачкой. Жили они душа в душу. Был у них садик-огородик, огурчики-помидорчики, а вот детей у них не было. Тогда они пошли к ветеринару. Ветеринар их смотрел-смотрел, а потом говорит: "Слушайте, чего вы мне голову морочите?! У вас же не может быть детей!" - "Почему?" - "Потому что вы обе - девочки!" Она пришла ко мне утром, одиноким воскресным утром. Ее длинные волосы развевались на зимнем ветру. Я не знаю, как она нашла меня, потому что я ходил во тьме, и меня окружало разрушение от проигранного боя. Бывший филолог, а ныне бедный русский эмигрант в Штатах работает официантом в дорогом Бродвейском ресторане. Неожиданно он узнает в посетителе, который нажрался и заснул прямо мордой в блюде с черной икрой своего одноклассника. "Вася! - радостно восклицает он, - сколько лет, сколько зим! Как жизнь?!" Тот поднимает голову, смахивает с ресниц икринки, смотрит на него осоловевшим взглядом и говорит: "Ыыы... жизнь?-Ик! - Ыыы - Удалась!" и роняет голову обратно. задержанного кладут на живот, крепко привязывая руки к ногам на задержанного одевают противогаз и заставляют приседать, отжиматься и т.п. Ленин обходит посты вокруг Смольного. "Товаг'ищь кг'асноаг'меец! Сколько дней не ели?!" - "Семь, Владимир Ильич!" - "Немедленно спать!" Она живет на улице любви и зависает на ней подолгу. У нее есть дом и сад, а мне интересно что произойдет. Проиграешь Без жульничества Принес денег со свидания незаметно от вертухаев Поиграй Игра в карты , в процессе которой разыгрывается жизнь другого человека. Проигравший должен его убить. Мужик в тюрьме видит, что крысы стащила кусок хлеба, бросает в нее сапогом и убивает. Ему говорят: ты убил товарища. Или ищи отмазку, или опетушим. Он думает, думает, думает. Потом говорит: "А че ей в падлу было с нами похавать?" Лицо, выдающее себя за знатока воровских законов и обычаев. Умышленный проигрыш в карты с целью разжигания азарта у жертвы Алмаз, бриллиант Сел играть Дал себя уговорить Как будешь расплачиваться Игра на исполнение желания. В тюрьме обычно означает игру на жизнь или на изнасилование Отыграться Фальшивые деньги Требовать у ментов перевода в другую камеру Заключенный, который выполняет вынесенный сходняком смертный приговор в отношении другого заключенного. Нередко торпеда посылается с этой миссией из одного лагеря в другой. Рыбак, специалист по подледной ловле сидит закутанный по зимнему на скаладном стульчике, крутит во льду дырку своим буравчиком и, вдруг, слышит низкий голос с раскатистым эхо: "Не крути, здесь нет рыбы!". Он осматривается и продолжает крутить. Снова голос : "Не крути, здесь нет рыбы!" Он еще раз испуганно осматривается. Голос звучит в третий раз. Он поднимает голову и мелким, тоненьким голоском спрашивает: "А кто это говорит, кто это говорит?" - "Это говорю я, директор катка" Неизлечимо больной пристает к врачу с просьбой выписать хоть какое-нибудь лекарство. Врач, которого больной достал, прописывает ему грязевые ванны. "Что, доктор, поможет?" - "Нет, просто к земле привыкнете" Иван царевич рубит первую голову трехголовому Змею Горынычу. Вырастают две новых. Он рубит все пять одним ударом. Вырастают десять. Он исхитряется и рубит одним ударом восемь. Девятая голова с искренним удивлением говорит десятой: "ну не козел?". Да!!! Я привык запрыгивать на лошадь справа. У меня было по шесть стволов под рукой. Я был так хорош, что женщины рыдали. В меня стреляли, но ни разу не убили. На помощь! Мне кто-то нужен. На помощь! Но не кто-угодно. Помоги, ты знаешь, кто именно мне нужен! Помоги! командир эскадрильи, заместитель по технической части девочка ты скоро станешь женщиной пожалуйста возьми меня за руку ты скоро станешь женщиной и тебе потребуется мужчина меня не понимали все мою жизнь но то, что они говорили резало меня как ножом "этот парень - ни к черту" а я нашел наконец чего искал но если бы они могли они бы конечно это порубили девочка я сделал все что мог теперь твой ход Считать цветы на обоях - меня совершенно не напрягает. И раскладывать пасьянсы до рассвета с колодой в 51 карту. Курить сигареты и смотреть на Капитана Кенгуру. И не надо рассказывать, что мне нечего делать. ВНИМАНИЕ!!! НУЖЕН ПЕРЕВОД!!! У МЕНЯ - НЕТ!!! --------------------------------------------------------------- Обсуждение произведения ║ http://lit.lib.ru/comments/r/rewazow_a/o12