у да ничего, все образуется... Напоследок хочу вам дать пару примеров американского оптимизма -- их привычки искать хорошее даже в неприятных ситуациях и не стыдиться правды. Это связано с семьей Кеннеди, которая вся отсюда, из Бостона, где как раз Гарвард. Конгрессмен Джо Кеннеди, представитель этого знаменитого клана, выступал на симпозиуме и сказал: -- Русские много страдали на войне. Ну что ж в этом, казалось бы, хорошего? А то, что русские показали силу и стойкость. -- Так что и теперешний кризис уж как-нибудь переживут,-- объяснял Джо в русле своей странной, совершенно нерусской логики... Далее Джо напомнил: -- Наш Джон с вашим Никитой устроил Карибский кризис. Ну, чего ж хуже -- война могла начаться, -- подумаем мы свое. А он подумал и сказал свое, другое, опять хорошее: -- Так тот кризис вызвал в Америке всплеск интереса к России. То есть это однозначно хорошо! После Джо повез нас на ужин. Мы выпивали и закусывали в несколько неожиданном месте -- в библиотеке имени Джона Кеннеди, сооружении солидном и богатом. -- Культура! Молодец все-таки был Джон Кеннеди,-- уважительно отозвался об этом один американский миллионер из инвесторов, попросивший не называть его имени на том основании, что далее он высказал не очень политкорректную мысль: -- А ведь его папаша, старый Джо Кеннеди, подпольно торговал виски при сухом законе (вспоминаются арестованные склады с левой осетинской водкой); фактически этот Джо был натуральный бандит! А сын, пожалуйста, выучился, вышел в люди, служил своей стране. Так что зря вы комплексуете насчет своих бандитов. 19 ДАВОС Главная отрасль экономики - брать в долг до получки РУССКИЕ В ДАВОСЕ: САМИ МЫ НЕ МЕСТНЫЕ Элита мировой экономики привыкла собираться в своем Давосе, который высоко вознесся над повседневной бедной суетой, -- это ж дорогой курорт в швейцарских Альпах. Когда-то самых солидных людей мира страшно интересовала Россия. Но после дефолта все изменилось: с первых мест в Давосском списке глобальных проблем наша страна была демостративно опущена на последнее -- 189-е. Ну и что? Но попробуем в этом разобраться... СВЯТОЕ АЛЬПИЙСКОЕ НИЩЕНСТВО Знакомый русский капиталист размышлял про Альпы. -- Тут же в горах вся таблица Менделеева, так почему ж нет Давосского горно-обогатительного комбината? Вот там бы трубы дымили, а тут трущобы для пролетариев. Здесь огороды, с которых можно кормиться когда зарплату задерживают. Но Давосского горно-обогатительного комбината почему-то не бывает. Тут дикая экологически чистая природа... Вот в приблизительно таких же роскошных горах, каких полно вокруг Давоса -- одна двугорбая прямо с пачки "Казбека" -- в припрыжку скакали за автобусами Ося с Кисой. И выступали с обращением к мировой общественности: "Денги давай!" Много им не давали, но ведь хватило, чтоб добраться до намеченной цели, верно? Потом старый жадный старорежимный Киса устроил юному подававшему надежды Бендеру дефолт прямо бритвой по горлу. Но дефолт оказался настолько же бесполезным, насколько и неполным. Денег украсть не удалось, их, к сожалению, успели потратить на народное благо (чему многомиллионный читатель до сих пор сочувствует), а недорезанный Бендер все равно нашел себе инвестора. Поставил его в безвыходное положение -- и убедил, что лучше дать денег по-хорошему, а не то хуже будет. Зловещая атмосфера, если помните, нагнеталась там учебной газовой атакой, и все бегали в противогазах. Однако мировая общественность -- это вам не миллионер Корейко. Что же ее там заботило? Как это выглядит, когда про глобальные проблемы говорят не советские интеллигенты на кухне, а продвинутые иностранные интеллектуалы? Что за темы там? Я буду давать краткими обрывками. "1. Мы вступаем в очень неопределенный период. Что больше всего угрожает глобальной безопасности? 2. Как образ жизни влияет на распространение болезней сердца, сосудов и рака простаты? 3. Как бороться с разбитостью от преодоления часовых поясов? 4. Таки каков возраст Вселенной и точно ли она расширяется? 5. Каков прогноз на ближайшие три года? 6. Как вести кризисный менеджмент? 7. Точно ли надо бояться клонирования? 8. Окружающая среда. Идет ли глобальное потепление? Каким должно быть сочетание государственных и рыночных механизмов для пользы прогресса? 9. Как раскрывать творческий потенциал людей и коллективов и как этому помогает музыка? 10. В теперешнем мировом кризисе -- самое худшее уже позади или еще нет? 11. Сколько денег надо дать России, чтоб она перестала ныть, надоедать, поимела совесть, перестала воровать сама у себя, как в колхозе, и начала трудиться? Ну положим 11-й пункт повестки дня я нечаянно вписал, на правах шутки. А предыдущие 10 пунктов честно мной списаны из повестки дня. Вот еще примеры экзотических интересов продвинутых интеллектуалов. "Как все-таки произошла жизнь? Если жизнь можно зародить в пробирке, то остается ли тогда место для Бога?" Расстройства сна -- у каждого третьего. Как соединить древнюю мудрость и современную медицину? Является ли квантовая механика границей познания, которую мозг не в состоянии переступить? "Если заменить налог на труд налогом на потребление, случатся чудеса: вырастет занятость, упадут социальные затраты, множество проблем отпадет. Как это воплотить в жизнь? И почему все не кидаются воплощать? Искусственный интеллект вырывается из пробирки. "Как прожить следующие 10 000 лет. Генетики накормят человечество, дадут нам новую еду и этические проблемы. Так весь первый день форума и прошел, а про Россию еще и не вспомнили; ну-ну... Пошел день второй. Много чем интересовался форум, только не нашими бедами. 42-й вопрос повестки дня например такой: "Как долго американское производство может расти на одном только местном потреблении? И докуда может дорасти торговый дефицит США? А как европейское замедление превратить в ускорение? Как ускорить выздоровление Азии и защитить Латинскую Америку от нового удара? Как вообще обеспечить рост мировой экономики?" Компьютер скоро будет понимать человеческую речь: что ему скажете, то и сделает. Наконец, 47-й вопрос. Наконец-то речь зашла про русский кризис! Правда, не напрямую, а в том смысле, как он затронул СНГ. Впрочем, это 47-е место все еще почетно, потому что за ним идет достаточно немаловажный вопрос: "Что есть человек?" Давайте спросим себя: может ли нам быть понятен этот жгучий интерес к отвлеченным проблемам? Которые нас с вами не трогают сегодня? У нас оно все как-то проще, мне кажется, лозунг нашей жизни в России приблизительно таков: "Интересно только то, что происходит вот прям сейчас и про что завтра никто не вспомнит. Все мало-мальски важное и серьезное -- скучно и обсуждению не подлежит. А после нас ну типа хоть потоп." Россия, вообще говоря, живет одним днем. Какой курс доллара сегодня? Где перехватить денег до получки (до сбора налогов, нового займа, выполнения плана Пермской фабрикой Гознака и проч)? Однако вернемся к повестке. Там попадаются пункты, призванные взбодрить аудиторию, чтоб не расслаблялась: "А как насчет проблемы уязвимости при доступности атомной бомбы?" Тоже интересно... Однако же и секс, который занимает мир больше России и был изобретен за долго до ее построения, стоит куда ниже 47-го места. Лестно! Вот еще совсем по-нашему: "Америка -- она империалистическая или нет?" "Исчезает ли европейское кино? Глобализация -- непременно ли она означает американизацию?" "А что ислам?" "Как насчет азитского чуда?" И вот -- ура! -- в полный рост заговорили про Россию. Ее очередь теперь 144-я. Как обустроить Россию после всего, что над ней проделано? М-да... Далее: "Как бороться против забывчивости?" И совсем рядом: "Что происходит в Афганистане?" Тоже хорошая тема. Очень изящно она стоит вслед за темой забывчивости. Там, в Афганистане, после нас разгребают то, чего мы, не подумавши, наворочали, делают, по сути, нашу работу. И денег за нее с нас не берут... Да и про контрибуции не слышно. Видите, как оно с глобальной точки зрения смотрится странно! Далее опять абстрактные, то бишь общечеловеческие, темы. "А если опять упадет нечто вроде Тунгусского метеорита?" "Скоро 20 процентов населения будут производить товаров столько что хватит на всех. А чем занять остальных?" "Глобальное потепление: есть ли с ним ясность?" А еще Индия, Китай, Нигерия, и все со своими болячками... И даже: а бывает ли глобальная душа? "Сердце -- это только насос или нечто поважнее?" А теперь, кажется, внимание! Вот вроде чисто наша тема: "Возможен ли некий третий путь? Можно ли сочетать динамизм рыночных сил с социальными гарантиями?" Выступающие -- из Бельгии, Англии, Чили, США, Франции... Но нет, наших там нет... Но уж следующие, после этого грубого напоминания о третьем пути, не таком как у людей, как раз мы и идем, 189-м вопросом. Который звучит так: "Реформируя реформы: поиск путей выхода из русского экономического кризиса". Выходит, махнули на нас рукой? Никто, может, и не ждет от нас больше рыночной экономики, серьезной работы. Неужели нам только и остается, что по-детски наивный поиск третьего пути? Когда и рыбку съесть, и что-то там еще? Третий путь вообще не этой зимой в Давосе изобрели, он давно обозначен в русской народной мудрости. Этот путь проторил еще Емеля на своей конверсионной печи с вертикальным взлетом, и скатерть-самобранка летала по воздушному коридору этого самого пути (кстати и дороги для этого вида транспорта строить не надо), Много было славных вех на этом героическом третьем пути: и золотая рыбка, и скотоложество с лягушкой царских кровей, и мичуринская помесь курицы с колымской драгой, чтоб нести золотовалютные яйца. Всего не упомнишь! Итак, Россия заняла самое последнее место в Давосском рейтинге. После нее были одни банкеты. Отдельного русского не стали устраивать -- провели в складчину один общий с соседями, как в коммунальной квартире: "Центрально-восточно-европейский и центрально-азиатский". ВОСТОЧНО-ЕВРОПЕЙСКИЙ ОБЕД Пока топтались и принимали перед обедом по рюмочке, вдруг на минуту возьми да и погасни свет. -- Это Чубайс! Это виноват! Он же энергетик! -- раздался замечательный возглас. Автором этой роскошной шутки оказался Явлинский. Когда свет включили обратно и все на шутника смогли посмотреть, он, пользуясь случаем, напомнил, что весь этот кризис долгов был им замечательно предсказал еще в 93-м. -- Ну так раз у вас так хорошо получается угадывать будущее, вы дайте-ка на следущие пять лет прогноз! -- прошу его. -- Сейчас никак не могу. А после выборов обращайтесь. -- А вы кстати знаете, какая с вами неприятная история приключилась в связи с дефолтом? Двое моих знакомых, они ваши фанаты, так оба едут в Канаду на ПМЖ... Видите, как! -- Ну если и дальше так пойдет, то не только ваши знакомые, но и множество незнакомых уедет! -- Ну вы-то в Америке будете преподавать... -- Уж я-то без работы точно не останусь. Значит, вот к чему нужно -- или можно -- готовиться! При виде Вацлава Клауса приходит на ум его Чехия, на которую много кто смотрит на место будущей, в случае чего, эмиграции. -- Вам не страшно, что вдруг к вам все могут ломануться? -- спрашиваю Клауса. -- Нет! Переживем... Мы с ним вспоминаем, как после той гражданской Чехия принимала белых, платила им пособия и устроила специально для них бесплатный университет. Чтоб искупить вину за мятеж чехословацкого корпуса в Сибири. Эх, если б чехи со словаками так не предали тогда Колчака, страна б так не опозорилась... Сестра Набокова Елена (она тут рядом в Женеве живет) рассказывала мне, как ее муж, штабс-капитан Сикорский, выучился там на юриста -- по своду законов Российской империи. Они тогда думали, что большевики -- это ненадолго... Клаус говорит: -- Русских и так уже много в Чехии! Не только в Праге. Карловы Вары -- почти русский город... Интонация Клауса наталкивает меня на подозрение, что город этот русский не в хорошем смысле этого слова, а в плохом. А злые языки мне и вовсе наговорили, что город занят нашими бандитами... Ждали, пока накроют. Я все думал про эти экзотические дискуссии. Кто ж на них ходит? -- Вот вы ходили на что-нибудь этакое? -- спрашиваю президента Акаева. -- Ходил один раз! -- -- он сразу оживился, -- там обсуждали, какая будет жизнь в 21 веке. Но это в прошлом году. А теперь уж некогда на такое ходить! А его армянский коллега Кочарян в Давосе в первый раз. Входит в курс. Кажется, немного волнуется. Но после, на следующих Давосах, он надеется получше проводить время -- не только заседать, но и посвящать досуг радостям. Кочарян коротко объяснил мне, что против 90-го, допустим, года жизнь стала лучше. А дальше будет и еще лучше. Так-то! Я так полагаю, что его сильно вдохновил местный пример: вот чего может достичь бедная маленькая горная республика, несмотря на окружение огромных соседей! А если еще вместо мороза чудесный кавказский климат... Рядом с Кочаряном - русский банкир Гарик Тосунян. Перекинулись с ним парой насчет скромности русских сверхдержавных потребностей, вспомнили про стыдное. Про то что бюджет Российского великого государства меньше бюджета одного нестоличного городка Нью-Йорк. Тосунян с чувством добавил, что точно также и капитал одного американского банка больше капиталов всех банков России вместе взятых! Потом, поняв что погорячился, он сделал поправку: ну не считая Сбербанка. -- А деньги просто так, ни за что, -- не надо никому давать! -- сказал он твердо... После я нечаянно проявил вопиющую политнекорректность по отношению к президенту Польши Квасьневскому. То есть когда мы с ним пили за Польшу, я сказал пару комплиментов в адрес его страны. Он выпил, но с не очень веселым видом. Я только после осознал, что хвалил польскую "Солидарность", а Квасьневский -- он же из коммунистов, которых она в свое время свалила. Неловко получилось... К Квасьневскому еще подсел Борис Бревнов. У него с Польшей какой-то бизнес. Бревнов мне после мечтательно рассказывал: -- Вот бы нам такого президента! Чтоб запросто с ним посидеть, выпить, дела обсудить... Бревнов живет и работает в Англии, которая по пути упразднения монархии пока что не пошла; так что он, похоже, огорчался невозможности выпить с Борисом Николаевичем... -- Поляки -- до чего ж естественные люди! И мудрые. Энергетический комплекс не сразу кинулись приватизировать, а только на 10-м году реформ, заметьте... Вот потому-то жизнь у них налаживается! -- говорит Бревнов о больном. А вот Грэм Аллисон, необычайной степени влиятельности в области того, кому американцы будут давать денег, а кому, извините, фигу. Так он увидел меня и говорит: -- Сколько лет, сколько зим! И правда, с гарвардского симпозиума недели две точно прошло. --- Надо бы нам, -- говорит, -- поиметь ланч. Я так думаю, что он утомился от умных разговоров и захотел пообщаться с нормальным человеком. Сидим, обедаем. Грэм ест салат, запивая водичкой, а после суп, и все. Но это не диета, не борьба за здоровый образ жизни; просто вчера вечером он два раза плотно закусывал: на восточно-европейском обеде и после еще на большом прощальном приеме. Ну так похмелился бы! Нет... Две пьянки за вечер, а человек свежий как огурчик. Это у нас мысли про пьянку, а он там пригубил символически бокал красного, и все. Протестантская этика! Я про нее расспросил Грэма, и он привел такой пример из своей жизни. В молодости, будучи студентом, он подрабатывал на стройке. Рыл ямы, раствор месил, заборы ставил, -- все через это прошли. Но Грэм шел своим особенным путем: работал он таким шабашником в фирме своего отца-капиталиста. -- А что ж он так не дал денег? -- Он хотел приучить меня к труду, к ответственности. -- А если б он так дал, вы б взяли? -- Взял бы, что с мальчишки взять, какое соображение! Но он не дал, и я ему за это благодарен. Аллисон научил меня словечку из жаргона гарвардских студентов, которым они презрительно называют богатых приезжих сынков, которые сорят папиными деньгами: eurobrats. А дети американских миллионеров ведут себя скромнее и подрабатывают официантами или дворниками. Видите, а мы хотим, чтоб они нас баловали больше чем собственных детей! Могучая протестантская культура кругом! Ранний подъем, страшная во всем умеренность, экономия на спичках и накопление миллионов, девственные проститутки без косметики и в кроссовках, с девственной походкой. Это вам не католический мир: там лень, сиеста, бесстыжие карнавалы, чревоугодие, толстые проститутки все в черном с огромными распятиями над всем -- над грудями, над ложем... Или -- ближе к телу -- кинем взгляд на земли, которые были (или остались) под сильным православным влиянием. Тут можно ограничиться кратким перечислением: кроме нас еще Румыния, Греция, бывшая Югославия, Грузия и Армения, Украина и Белоруссия. Кажется, и Эфиопия тоже? М-да... Тут что в почете? Поиск истины, поиск особенного пути. И на этой почве -- низкая производительность труда, бедное качество и неизбежное пренебрежение к бытовым вопросам. Ну и что, подумаешь, ведь почти сплошь все православные страны -- теплые, там всю зиму можно кормиться дикими маслинами. Если в православной стране вдруг иногда внезапно случается зима, все страшно удивляются и начинаю под Тулой выковыривать из-под снега несчастную кукурузу... Тут еще принципиально важна наглядная агитация. Что хочет показать своему народу его элита -- бизнесмены, чиновники, художники? Московские картинки с Мерседесами и длинноногими скучающими дамами вы видели... А тут вот развешены портретики дамы с изуродованным лицом и искалеченной рукой: у нее лепра, проказа, так помогите деньгами на лечение! А на Променаде, центрально улице Давоса, -- секс-шоп, и в витрине электрические фаллосы и прыгающие гениталии на пружинках. У нас бы блажили, что это евреи в шинках травят русский народ порнографией, дети же могут увидеть! А тут, похоже, рассудили, что гениталии -- норма жизни, они практически у каждого есть. Даже у детей... Так что вовсе не обязательно лицемерить. Но завидовать благоустроенным протестантам невозможно! Бесконечная тоска швейцарской жизни восхищает. В стране ничего и никогда не происходит. Вежливость, умеренность, диета абсолютно во всем, ранний отход ко сну. Нет, как говорил бывший классик, по-нашему, так лучше 30 лет пить живую кровь, чем 300 лет на такой диете... Швейцария -- уже хотя бы тем замечательна, что из нее поскорее хочется домой. Хотя кое-что в протестанской этике и нам может быть понятно. Ты, читатель, легко мог бы спуститься разок в метро и осчастливить какого-нибудь нищего подачкой в размере 300 долларов. И тебя бы не убыло. И ты б это точно сделал, знай, что русские нищие копят деньги на обустройство России. Накопят, выучатся полезному ремеслу, поднимутся ни свет ни заря и побегут вкалывать. И ничего не пропьют и бандитам не отдадут... КУЛУАРЫ Иду как-то по кулуарам форума. Музыка играет... Смотрю -- Хакамада! Обрадовался и пошел с ней плясать; как потом выяснилось, самбу. Хакамада не раз доказывала, что может влиять на широкие массы избирателей. Харизма Хакамады! Чего стоит одна только история с ее прической, которую скопировали миллионы избирательниц. -- А как вы вообще изобрели такую прическу? -- У меня были длинные волосы, -- ока показывает куда ниже плеч, -- постриглась. Вышло очень коротко как у мальчика. А как чуть отросло, я стала изобретать и вот изобрела это. У Хакамады -- большое будущее. Потому что в России миллионы скуластых неблондинок, в которых от тлетворного влияния Запада воспитался комплекс неполноценности. Теперь они смотрят на Хакамаду и осознают: надо плюнуть на все и стать наконец смелой и счастливой. И, наконец, эта поэзия Хакамады. Как известно всякому, ее фамилия переводится так: "штаны самурая в поле". Тут напрашивается конечно хоку: Штаны самурая в поле; Малый бизнес! Ему одиноко в России. Это я сам сочинил. Если идти дальше по кулуарам, там будет Каха Бендукидзе с "Уралмаша". Вот он как раз пляшет с молодой женой Наташей. Она, вообще говоря, журналистка Золотова, но в Давосе инкогнито - только как жена. КОММУНИСТИЧЕСКОЕ СТРОИТЕЛЬСТВО В ШВЕЙЦАРИИ В субботу после обеда к конгресс-центру стали подтягиваться усиленные наряды полиции. Лавочники на Променаде, здешней главной улице, закрывали магазины, испугавшись за свое добро: по радио объявили, что надвигается демонстрация, чернь могла ж побить витрины. До классовой борьбы от конгресс-центра было всего 3 остановки на муниципальном автобусе. Там, между Parsenn Hotel и зимней спортшколой, скопилась кучка недовольных граждан. "Долой капиталистических разжигателей войны и эксплуататоров!" -- гласила листовка, которой они сколько-то экземпляров успели раздать, -- пока полиция не перегородила узкий Променад с обеих сторон и не отогнала публику. И репортеров к мятежникам не пускала. Демонстранты орали в мегафон, что не всех, так пусть делегацию пустят на форум! Полиция их не слушала и пускать никуда не собиралась. Причем полиция была тут не простая. А боевая: в касках, с пластиковыми латами на ногах, с плетеными из лозы щитами, а иные и вовсе с ружьями огромного калибра (с резиновыми пулями). И вот бунтовщики там орали из своей загородки: No more global leaders! "Капитализм не делает ошибок, он сам -- одна большая ошибка!" -- утверждала листовка. И приводила доказательства: кризис предсказать не могли, а как беззащитный Ирак бомбить, так империалисты, пожалуйста, первые. Они тут в Давосе ищут выход из кризиса, а искать и не надо, и так все ясно: "Да здравствует пролетарский интернационализм! Да здравствует пролетарская революция!" И подписи под листовкой: "Революционное строительство" (Цюрих) и "Коммунистическое строительство" (Базель). Пользуясь случаем, хочу попросить: -- Товарищ Зюганов! Нельзя ли этих ребят как-нибудь командировать в колхоз к единомышленнику Стародубцеву, чтоб они там помогли убирать из-под снега кукурузу? Это ведь и есть коммунистическое строительство, так? Тем более что к морозам швейцарские товарищи очень даже привычные. ОБЩЕЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ БАБОЧКИ Да, так что ж выходит? России Давос не нужен! -- пишут. Раз денег не дадут. А судьбы планеты, наука, болезни? Общечеловеческие ценности? Да запросто. Еще когда никаких форумов в Давосе не было, русские сюда приезжали и сильно увлекались разными общечеловеческими ценностями. И те же хваленые американцы этим до сих пор гордятся... Как так? Тут летом месяцами жил Владимир Набоков. Писал бессмертные романы и ловил вечных бабочек. А теперь некоторые утверждают, что Давос открыли не русские. Несправедливо! 20 ГАГАРИН Семья главного героя России бедствует Он был самым первым. Вообще получается, что при жизни он был главным героем страны. Его улыбка отучила людей от страха перед Россией. 30 лет назад он погиб. Ему нечего было оставить маленьким детям и жене -- только казенную квартиру, старую "Волгу" с оленем и югославский гарнитур. Его вдове недавно прибавили пенсию, и теперь она получает 200 долларов ежемесячно. Ну да ничего, дочки его обе выросли, защитили кандидатские и растят внуков героя # 1 -- на 700-рублевую зарплату. Его внука назвали Юрой. Он страшно похож на своего славного деда, которого весь мир знал в лицо. А Россия такая страна -- она равнодушна к людям, которые составляют ее славу и служат ей до конца. "Страна, которой не нужны герои, обречена," -- сказал его близкий друг, который сейчас руководит крупной фирмой. И добавил: "Вы сами видите, что с нами сейчас происходит... Я был там, в космосе, но Бога не видел. Может, его и нет, но он способен наказывать очень сурово..." Друг давно не летает, но он тоже был первым: до него в открытый космос из корабля никто не выходил. Это Алексей Леонов, космонавт-испытатель, доктор наук, президент инвестиционной фирмы Альфа Капитал. Он рассказал про своего друга Юрия Гагарина. -- Этот век не будет иметь другого названия -- только век завоевания космоса человечеством. А полетел первым -- Юрий! На корабле Сергея Павловича Королева. А что американцы? У них не было никогда астронавта уровня Гагарина, по человеческим качествам, чтоб его так любили! А этот их Вернер фон Браун, ну что он? Я с ним встречался на конгрессе авиации и астронавтики, в Афинах, в 65-м. Я сидел рядом с ними, с Вернером фон Брауном и его женой Евой Браун. Он мне говорил: "Я знал, что так будет, что человек полетит в космос -- но не знал, что так быстро. Я не думал..." Почему, кстати, их ракеты Фау падали? Там тонкий механизм, там гидравлика, трубочки, золотниковое управление, там песчинке достаточно было упасть -- и все летело к черту. Вот пленные песочек и подсыпали. То есть ракеты взлетать - взлетали, но тут же падали. Вернер мне рассказывал, что он сильно возмущался: "Как же они могли мне такие подлянки устраивать? Я же их из лагерей повытаскивал, я думал, люди будут нам благодарны, что мы их спасли от смерти, и питание давали хорошее, простыни чистые..." Нет, им не понять. Мы вывезли из Пенемюнде те их ракеты -- Фау-2. Наши поначалу делали их копии и назвали их по-своему -- Р-1. Но Сергей Павлович немецкие ракеты категорически отверг и создал новую ракету, так называемую "семерку". Она могла донести груз до любой точки планеты! Конечно, имелась в виду Америка. Понятно, нас с ними натравили друг на друга, и надо радоваться, что обошлось без конфликта. -- Где и при каких обстоятельствах вы познакомились с Юрием Гагариным? -- 4 октября 59-го я приехал в госпиталь (это в Сокольниках), где нас проверяли. Я открываю дверь палаты, захожу со своим сундучком. А в комнате на стуле сидит парень в коричневой пижаме, читает. Повернул голову и говорит: "Старший лейтенант Юрий Гагарин!" Представился и я. И тут смотрю на него... Я тогда первый раз увидел, какие у него глаза -- голубые-голубые, редчайшего цвета и чистоты, и когда он на меня посмотрел, они еще засверкали как бы изумрудным блеском, и он улыбнулся этой своей улыбкой, ну вы знаете. Это была такая улыбка, как будто он меня ждал всю жизнь, будто ему меня не хватало, -- и вот я пришел. Через полчаса казалось, что я уже все знал об этом человеке, он так к себе расположил. Редчайший это был человек... -- Вы такого человека только одного за свою жизнь встретили? -- Был еще один такой человек, и не зря они с Юрием дружили. Я говорю про Сергея Павлова, первого секретаря ЦК комсомола. Он тоже умел расположить к себе любую аудиторию. Когда были тяжелые события на Дону (я имею в виду рабочее восстание в Новочеркасске), то люди там были обозлены и знали, что их накажут, ведь они столько беззаконий натворили, -- так он один к ним пошел и говорил с ними, и они его послушали и разошлись. -- Когда вас брали в отряд космонавтов, вам предлагали какие-то особые условия? -- Никаких! Нам платили обыкновенное офицерское жалование. А жили мы первое время в Москве. Мне комнату дали 15 метров в коммуналке, на Студенческой. Соседи были рабочие, простые люди, я к ним иногда телевизор заходил посмотреть, -- своего у меня не было. Сидишь, смотришь кино, а по ногам клопы ползают... А Юре Гагарину на Ленинском дали однокомнатную квартиру -- у него уже был один ребенок. А летом 60-го нас переселили на Чкаловскую, так там Юре дали двухкомнатную. А после всем космонавтам дали по трехкомнатной квартире -- с паркетом! И с кафелем в туалете! Это было очень сильно. -- В нем что было главное -- обаяние? Еще что? -- Он был очень талантливый человек. Голова у него соображала очень светло. О нем сам Королев сказал приблизительно так: он обаятелен, умен, он олицетворение наше молодежи, если ему дать надежное образование, то в ближайшее время мы услышим его имя среди имен выдающихся ученых нашей страны. Сергей Павлович таких слов ни о ком больше не говорил. Кстати, из космонавтов у Королева дома бывали только двое -- Юрий и я. Это было прекрасное зрелище -- знакомство Королева с Гагариным. Случилось это осенью 60-го в Институте авиационно-космической медицины. Приходит Сергей Павлович в своем пальто цвета маренго, в шляпе, надвинутой на глаза. И говорит: -- Садитесь, орелики! -- так он нас называл. И вызывает по порядку: Аникеев, Быковский, Волынов, Гагарин. Встает Юрий, зарделся так... Сергей Палыч на него посмотрел и заулыбался. Началась у них беседа. Такая длинная, что, казалось, Сергей Палыч забыл, что они не одни в комнате. Было видно, что Юрий ему страшно понравился. Потом Сергей Палыч встрепенулся и говорит -- ну ладно, садись, теперь следующий. Когда мы Королева проводили, я подошел и говорю: -- Юра, выбор пал! -- Да ладно, Леша, это тебе показалось! Юрий Гагарин -- человек громадной внутренней силы. Будучи ростом 1 метр 65 сантиметров, он всегда был капитаном баскетбольной команды! И всегда шел в атаку! Когда выбирали, кто будет первым... Все издевательские тесты он прошел блестяще. И когда нас спрашивали - кто из вас больше заслуживает быть первым? -- из трех спрошенных двое говорили -- пускай Юрий! А Титов тогда сильно обиделся, он себя считал первым. Он даже в Колонном зале заявил, что для него день полета Гагарина -- черный день. -- Вот такие люди и нужны коммунистам. Он же там где-то в ЦК у них. -- Герман Титов, он, знаете, какой... Он тогда при всяком случае читал наизусть стихи Пушкина, показывал начитанность. Потом выяснилось, что и Юра знал не хуже, просто он не хвастался, не высовывался. Юра любил и в компании побыть, а Герман, тот всегда говорил -- я в рот ничего не беру. И мне странно было, будто человек боится чего... Юрий к 26 годам состоялся как личность, да с такими убеждениями, с такими нравственными параметрами, которые всем были понятны и всем нравились! Человек гипертрофированной обязательности. Про таких замечательных людей я раньше только в книжках читал. -- Что бы он делал в нынешнее время? Мирил бы Чечню как Сергей Павлов -- Новочеркасск? -- Он бы с его известностью, популярностью и честностью -- он бы пришел в Чечню и сказал: "Ребята, прекратить!" На это он был способен. -- После 12 апреля -- это был другой Гагарин, уже не тот, что до полета? -- Нет! Его слава ничуть не испортила. Когда я занимался программой выхода в открытый космос, он постоянно вызывал врачей, спрашивал про мое состояние. Там были такие тренировки, что многие ребята получали микроинфаркты, и их списывали. Он меня по-настоящему берег. Не давая мне это понять. Он знал, куда я иду, и говорил: "Тебе придется решить задачку еще сложнее -- выйти!" Он постоянно был рядом. На отдых меня вытаскивал, на охоту. Охоту он любил... -- Стрелял метко? -- Очень метко. Однажды одной пулей перебил рыси 3 лапы. Она чесалась, что ли -- как так вышло? На охоте он никогда не был жадным человеком. Знаете, некоторые требовали чтоб их поставили на особое место, а он -- нет... Он -- в общем загоне с ребятами. Не завидовал никогда. Помню, убил Женя Хрунов лося, так Юра первый подбежал, сломал ветку, помазал кровью и воткнул Жене в шапку; это такой охотничий обычай. Талант, все на лету схватывал! В 61-м ему Италия вручала орден. И он меня с собой взял в посольство на улицу Веснина. Золоченые канделябры, ножки у мебели гнутые, все кланяются... Юра речь говорит. И тогда я впервые услышал такие слова: "Дамы и господа!" И дальше -- "Уважаемый господин посол!" Юра, откуда это у тебя? Он же никогда не был ни в каком посольстве! Я просто рот раскрыл, как же это здорово и как красиво! Потом он подошел, послихе ручку поцеловал. После и английская королева удивлялась, откуда него такое воспитание. -- Чем бы Гагарин занимался, будь он жив? -- Да что б он ни делал, все выходило талантливо. Юрий такое доверие вызывал, так людей к себе умел расположить, и голова такая у него была светлая... -- Это же портрет идеального бизнесмена! -- Да нет, он же летчик природный... Хотя... Если б занимался, что был бы серьезным большим бизнесменом. Он, кстати, бассейн в Звездном закладывал! Ездил, пробивал строительство. Он себя проявил как замечательный менеджер! Нам там строили все пятиэтажки. Никому в голову не приходило, что вместо двух пятиэтажек по 650 тыщ каждая лучше построить один 14-этажный кирпичный дом за 1 миллион 200. Юрий додумался и пробил такое решение! То, что у нас в Звездном такие дома -- это его заслуга. -- При всех своих огромных заслугах и всемирной славе -- Гагарин не был богатым? -- Да кто тогда был богатым... -- Опишите все-таки его уровень его достатка! -- Денежное довольствие. Как полковник и командир отряда он получал 380 рублей. За полет в сложных условиях платили по 2 рубля в минуту, в простых условиях -- рубль. То есть за эти полеты было еще ну рублей 150-180 в месяц. За первый космический полет он получил 15 тысяч рублей. Можно было две "Волги" купить. Ну, вот ему дали четырехкомнатную квартиру, такая же у меня. Значит, заходишь -- прихожая 2 на 2, холл 3 на 2, кабинет 7 метров, большая комната 23 метра, спальня 17 метров, кухня -- 12, и детская 7. 80 квадратных метров общей площади. Обстановка какая? После полета правительство подарило набор мебели "Белград" (для спальни и столовой) -- выше тогда не было ничего! Была у него "Волга" 21-я. -- Вы же сравнивали себя с астронавтами в этом смысле? -- У американцев зарплата была -- 5 тысяч долларов... И еще помню: журнал "Лайф" по 150 тысяч долларов на человека им выплачивал за эксклюзив... -- А какое чувство было у вас по поводу вашей богатой квартиры в 80 метров, когда вы увидели дома, в которых жили астронавты? -- Было противно. Там совершенно другое было отношение. Мы, специалисты, летчики экстра-класса, космонавты -- получали там суточных 10 долларов. А когда туда приезжал товарищ по линии ЦК, у него было 50 долларов в день. -- Как жила, живет семья Гагарина после его гибели? Как прошли эти годы? -- Юра погиб... Пенсию семье платили 350 рублей. Квартира та осталась в Звездном. Ничего не изменилось... Мебель та же и стоит, что 40 лет назад. Бордовый диванчик все тот же... Сейчас смотришь на эту мебель югославскую -- она ужасно убогая. Картина моя висит -- "Закат солнца на Кубе". Еще в Москве была квартира, но ее разменяли на две, когда дочки вышли замуж. Старшая, Леночка -- развелась с мужем. Их дочь Катя постоянно живет с Валей. А у младшей дочки -- сын, его зовут Юра. Удивительно на Юрия похож! Лицо, глаза... -- А Валя что делала эти годы? -- Работала в лаборатории, потом ушла на пенсию, занималась воспитанием детей. Никого к себе не подпускает, однолюбка. Могу поклясться перед Богом, что никто около нее рядом не был, по-моему, даже и мысли у нее было! Она не идет ни на какие контакты. -- Почему? Она как это объясняет? -- "Не хочу, мне это все больно," - вот и весь разговор. -- Какая она сейчас? -- Милая, красивая женщина! До сих пор.. Вот недавно мы ее возили на конгресс в Коста-Рику. Там бассейн. Обычно люди стесняются раздеваться, когда им под 60. А она -- ничего подобного! И вот когда Валя в купальнике -- видно, какое у нее красивое тело, какая она стройная! -- Гагарина любил весь мир, -- который наполовину состоит из женщин. Взять, например, ту же Бриджит Бардо; и что? -- Да читал я, Бриджит Бардо писала, что она с Юрием в Париже переспала. Но он в Париже был по два дня два раза. А второй раз с Валей. При Вале куда-то идти! Даже если бы захотел, если был Казановой, все равно... Бриджит -- она врет. Она хотела сделать себе имя на Гагарине. Она врет, это я точно могу сказать, потому что Юра мне бы точно сказал. Вот блестящая фотография, когда Юра целует Бриджит. И больше у них ничего не было. (Я правда с Бриджит не целовался, -- но я зато целовался с нашей русской Мариной Влади.) -- А вот тот знаменитый шрам на лице Гагарина? Тогда еще говорили, что это было связано с Вертинской. -- Да господи, такого даже близко не было. Она была такая почетная, красивая... -- Так шрам-то откуда? Вы ж говорите, вам Юрий все-все рассказывал. -- У меня был про это с Юрой разговор, один на один. Это на юге было. Ну, сидят они с ребятами, играют в карты. Он встает: "Пойду зайду к себе". Заходит в номер, а замок нечаянно захлопывается. А там как раз случайно уборку делает нянечка, очень, как мне Герман говорил, красивая девчонка. И вот Юрий с ней стоит, разговаривает, а внизу жена. Прошло минут 10, жена хочет войти в номер, а дверь закрыта, она ж случайно захлопнулась. Жена кричит -- "Юра, Юра!" И Юрий думает: "Ну что я ей сейчас смогу объяснить? Она устроит скандал, причем не мне, а этой девочке". Вот случись такое со мной -- ну что тут делать? Он на подоконник, и прыгать, -- там высота-то всего два метра, космонавту это что? А под окном росла глициния китайская. И он ногой зацепился за ствол и приземлился головой. Ударился об бордюр, рассек себе голову. Вызвали врача, зашили. А через неделю, кстати, съезд 22-й, и ему там выступать. Так ему специально гримеры бровь приклеивали. -- Алексей Архипович, обсуждали вы с ним политику, зверства большевиков? -- В то время мыслей таких не возникало, что неправильный строй. Хрущев относился к нам как отец родной, он знал по имени Юру, меня. Когда убрали Хрущева и стал Брежнев... У Юры начались сомнения насчет идеологической неприкосновенности. Когда мы поездили и посмотрели, как люди живут, особенно немцы, покоренная нами страна... Частные магазинчики даже у восточных немцев, и небольшие фермы. "А почему нам нельзя?" -- это мы с ним обсуждали. -- Вы можете вспомнить тот последний день? -- Что мне вспоминать... Я же был там, в Киржаче. Я слышал взрыв, когда самолет упал. Там был еще другой самолет, он нарушил и зашел в их эшелон, включил форсаж -- и так он их перевернул. Когда они вывели самолет из штопора, то было уже поздно. Времени не хватило полторы-две секунды, высоты не хватило. Они прошли корпусом и упали плашмя. -- Они были трезвые? -- Да о чем вы говорите! -- 30 лет об этом говорят. -- Я скажу, откуда пошел разговор. В понедельник вечером мы праздновали 50-летие начальника политотдела Крышкевича, это был очень приличный человек. Я сидел рядом с Юрой. Нам налили по рюмочке "Твиши", и даже эту рюмку он не выпил. Да даже если б и выпил, так в понедельник - а тот полет был в среду. -- Вы что почувствовали тогда? -- Я потерял самого большого друга и единомышленника. Мы с ним думали одинаково. Он мне доверял все и я ему все доверял. У нас тайны были свои, и в личных делах, и в планах. Я понял, что у меня такого человека нет. Много я потерял. Не было дня за все эти годы, чтобы я не вспомнил этого парня. В день по несколько раз, случайно, не случайно: "Это говорил Юрий, здесь мы с Юрием были"... А ведь прошло уже 30 лет. Такого парня больше не будет. 21 ДЕТДОМ Русские не любят усыновлять своих сирот Жизнь взаймы Эпиграф: "И кто примет одно такое дитя во имя Мое, тот Меня принимает". Матф., 18, ст. 5 Человек взял в дом 40 сирот. И еще взял 20 стариков -- кроме него, никому не нужных. И построил гимназию. Денег всегда не хватает, это бедность, но главное вот что: никто из взятых на попечение с голоду не помер. Желающие помочь всегда находятся. У кого нет свободных денег, тот дает для бывших сирот картошки. Схема получилась простая. Надо собрать тех, кому плохо, в одном месте, громко об этом объявить и настойчиво требовать помощи. Именно требовать, потому что это же справедливое требование, да и не для себя ведь. Даже неожиданные люди тогда сдаются и жертвуют. Про то, что еще надо к людям испытывать теплые чувства, и говорить тут лишне; тогда и мысль бы о помощи как таковая в голову б не пришла. Чувство же, которое основатель поселения испытывает к людям, он описывает таким термином: христианская любовь. Одно из определений счастья (только что придумал): это когда человек живет совершенно так, как хочет, и делает дело, в необходимости и пользе которого убежден, и ни за что не переменит свою жизнь, и не сомневается ни в чем, он сам страшно нужен людям, и не завидует никому, а вокруг него единомышленники, которые его полностью понимают. Чего-то не хватает? Или достаточно, все в порядке? Да и вообще бывает ли так? Возможно ли устроить себе такую чудесную жизнь? Сколько ж для этого надо везения, и условий разных, стечения счастливых обстоятельств, и хлопот, да и денег, наконец! -- появится мысль. И где ж, вот еще вопрос, найти такое замечательное место, где это было бы возможно. Как ни странно, но я был в таком месте и видел таких людей. Это в поселке Саракташ Оренбургской области. Там собрались люди и занимаются вот чем: они сначала построили храм и православную гимназию, и приют для сирот и стариков, а теперь живут, работают и поддерживают построенное и людей, которые там. Со стороны посмотреть, так жизнь этих людей, затерянных в пыльной глуши, в бедной глухой провинции, на самой границе, на окраине России, где дальше только Урал и иностранные казахстанские степи -- жизнь их скучна, однообразна, скудна, бедна впечатлениями и достойна жалости и сочувствия. Но самое тут интересное, и об этом легко догадаться, что их наше постороннее мнение не волнует. (То, что счастье не снаружи, а внутри, мы уже даже не обсуждаем, это давно пройденный материал.) Они даже могут нас спросить: -- Ну а вы-то, если такие умные, вы-то точно знаете, зачем живете? И точно ли занимаетесь полезным важным делом? И не отступитесь от него, даже если вас станут расстреливать? И ничего другого не хотите, кроме того что у вас есть? Наверно, полно таких сильных, умных и уверенных людей, которые в жизни устроились не хуже. Вы, если они вам где-нибудь попадутся, можете им смело завидовать. Вступление Место, в котором протекает заинтересовавшая нас жизнь, приблизительно таково. Представьте себе бедную обветшавшую железнодорожную станцию, какие обычно и бывают в 80 километрах от областного города. И при ней поселок, где не наберется и 20 тыщ жителей. В нем совершенно советские сельпо, универмаг и гастроном, все с незатейливым русским товаром. Люди живут в как бы дачных, без удобств, домах. Местность, чтоб вы знали, считается престижной -- из-за близости большого (!) города Оренбурга, чистых речек, успехов пчеловодства и ярмарки оренбургских платков, которая каждый четверг. И вот надо идти от станции минут 10 до улицы Ленина, и еще вы издалека увидите купол с крестом, а рядом с храмом новые дома. Высокий, трехэтажный, парадный -- это гимназия, а поскромнее с виду, в два этажа -- это сиротский приют с богадельней, и еще сколько-то жилых домишек рядом и чуть поодаль, вот и все. В приюте все как в районной больнице: ничего лишнего из обстановки, дешевая масляная краска на стенах, железные кровати, ложки из скупого солдатского алюминия, суп из макарон и воды, голубое пюре с редчайшими, вполне вегетарианскими, волокнами мяса, и чай в огромных чайниках, для массового удобства и быстроты сервиса заранее заваренный и подслащенный. Я вам с такой подробностью начал описывать инвентарь, чтоб оттянуть начало разговора о главном. Вообще ведь тяжело писать про людей, служащих чистой идее длительное время, не имеющих посторонних доходов и психически здоровых. Они настолько строже нас и суровее, прямее, они с такой безжалостностью к себе определяют главное и все сочтенное второстепенным отсекают и выкидывают, и перестают об нем думать -- что шанс нашего с ними взаимного понимания очень скромен. Ведь мы так любим то, без чего не то что возможно, но даже легче жить! Нас влечет к себе лишнее. А на то, что мы и сами считаем главным, у нас просто не остается энергии. Мы так привыкли жить, и собой довольны. Кажется, наше дело -- ждать некоего своего звездного часа, уж тогда мы отвлечемся от суеты, и выложимся, и себя покажем, и достигнем. А так, чтоб каждый день, изо дня в день -- так это даже в чем-то сильно противоречит русскому менталитету. Несмотря на неловкость, которая может возникнуть у праздного зрителя при наблюдении прямо и решительно идущего к цели человека, мы сейчас рассмотрим главного героя Саракташа, вокруг которого там закручивается местная жизнь и кто всех подталкивает к действиям -- это молодой, 33 лет, человек по имени Николай Стремский. Разумеется, он здешний священник и настоятель храма. Кто ж он такой, откуда и каков? Жизнеописание о. Николая "Я родился в Казахстане, в Актюбинской области, в деревне Кара-Бутак. В семье нас так приучали, что есть Бог, есть душа, и надо вести себя так, чтоб люди пальцем не показывали, что мол такие-сякие нехорошие. После школы в ПТУ выучился на машиниста экскаватора и ушел в армию. Служил в Самарканде, в учебке. Мы готовили сержантов и отправляли их в Афганистан. Я всегда среди молодых бойцов искал верующих. Найти легко -- где я прятал иконку, там и они. Я записывал в блокнот молитвы, ну и они тоже в блокнот... Беру у них блокнот, открываю и ищу молитвы... Есть молитва -- хоп! -- значит, верующий. А таких было во взводе 30-40 процентов. Я делал вид, что не замечаю, а при удобном случае мы общались, человек открывался, начиналась дружба. Мы были как братья. Умудрялись даже молиться вместе. Ночью. Заходили в каптерку, закрывались и молились. И вот об этом узнал особый отдел. Для гебистов это было страшное открытие! Командир отделения, замкомвзвода, который готовит учит солдат воевать -- верующий! У коммунистов же был неправильный взгляд на верующих, что как будто мы ненадежные люди. Может, наш авторитет подрывали баптисты? У нас в одном взводе половина были -- баптисты. Они, конечно, присягу отказывались принять. А коммунисты не разбирались, баптисты или кто. Мы принимали присягу, а они не доверяли -- думали, мудрят ребята, притворяются. Странно! Ведь церковь всегда призывала к защите Отечества, к тому чтоб "душу свою положить за други своя". Я в армию с желанием шел. Даже просился в Афганистан. Нам внушили, что это надо для защиты родины. А почему просился: у меня друг хороший был, Ивлев Александр, мы год вместе прослужили, и вот однажды ночью... По тревоге нас поднимают, строимся с оружием, -- уж все знают, это отправка. Фамилии называют. Друга назвали, а меня нет! Для меня это была трагедия. Мы оба расстроились. Я подошел к нашему капитану, командиру батальона, проситься в Афганистан. А тот отвечает -- нет, Стремский, ты мне здесь нужен. А через полгода, как обнаружилось что я верующий, капитан меня отправил подальше от части -- в пески между Уч-Кызылом и Термезом. Там было 30 ребят и один офицер, мы все как бы штрафники. Боевая задача -- охранять склады. Однажды кто-то выломал проржавевший замок, мы заглянули в склад -- а внутри пусто... Как гебисты меня разоблачили? А я ведь в храм ходил. В самоволку на Пасху один раз сбегал -- вот и выследили. А храм в Самарканде нашел я не сразу. Когда ходил в увольнение, все спрашивал прохожих. Нет, говорят узбеки, у нас православного храма... Звонил в справочное, и там говорят -- нет такого. И вот однажды повезли нас на учение, поднялись мы на сопку, посмотрел я сверху на Самарканд, и увидел чудо -- блеснул православный крест... И в первое же увольнение -- нашел я храм! Ну, слава Богу, есть храм православный. Я пришел туда и сразу попал в другой мир. Батюшка исповедовал меня, и прямо в алтаре причастил. Почему в алтаре? Для конспирации, чтоб посторонние не увидели. Потому что, рассказал он мне, был случай. Причастил он одного курсанта, и ему влетело от уполномоченного по делам религий, и курсанта выгнали из училища. Время такое было... нехорошее. Я тогда понял, что путь мне только в семинарию. И вот тут было какое чудо. Весь мой призыв, 1500 человек из Актюбинской области, все попали в Афганистан -- кроме меня. 500 человек из них погибло. И еще. По канонам так -- если б убил я человека, даже на войне, то нельзя уж быть священником. Потому, наверное, меня господь и хранил. И вот Николай, отбывши год послушником в храме, поехал сдавать экзамены. Конкурс, между прочим, 40 человек на место. Экзамены были -- церковнославянский язык, богослужебный устав, сочинение-экспромт (досталось ему жизнеописание Иова). Еще проверили музыкальные способности и знание хотя бы 30 молитв. Самое главное было, однако -- собеседование, на котором архиереи и архимандриты "всякие вопросы задавали искушающие". Николай поступил в семинарию и прилежно учился. А к концу учебы задумал жениться. Потому что уже понял, что ему "подвиг монашества не под силу". --- Но где ж семинаристу знакомиться с девушками? Не идти же, в самом деле, на дискотеку, переодевшись в штатское? -- Нет... Я пошел к отцу Кириллу (он еще известен как старец Павлов, в Лавре продают кассеты с его проповедями) за благословением. Говорю, батюшка, благословите, имею желание семейной жизни, невеста нужна. И он дал мне рекомендацию: молиться надо, чтоб господь послал невесту. Отец Наум -- тоже старец в Лавре -- советует в таких случаях 150 раз в день читать "Богородице, дево, радуйся". Вопрос ведь очень серьезный. И в то же время были мне предложены кандидатуры. (В том числе и будущая матушка). Отец Наум предложил: присмотрись! Что я и сделал. Посмотрел... -- Вы на что обращали внимание? -- Ну, я поинтересовался, как Галина работает. Она в мастерских работала, иконы писала. Заведующий мастерскими ее охарактеризовал со положительной стороны: работящая, спокойная. -- На внешность кандидаток вы смотрели? -- Мы люди же. Конечно! Хотя мы, православные христиане, больше обращаем внимания на внутреннее. Есть может кажутся красивыми, а душа заполнена не тем чем надо -- не Богом, не верой -- то эта красота обманчива. Она оказалась такая, какая мне нужна была. Какую мне хотелось иметь супругу, Господь мне такую и послал. -- Не зря ж вы молились 150 раз в день! -- Нет, думаю, важней были молитвы старцев. А то некоторые говорят: "Надо полагаться на себя". Неправильно это... Ведь что есть человек без помощи Божьей? Да ничто. На себя полагаться -- это грех. -- Как же так, отец Николай? -- А так! Вот у нас был один семинарист. Господи, говорит, пошли мне невесту! Которая зайдет первая в лавру, та и будет -- это он молился, чтоб Бог ему так послал. А Бога нельзя искушать. Сел семинарист и ждет. И вот заходит девушка... Познакомился с ней. А ей как раз жениха надо было. Обвенчались! И что? Она, может, неплохой человек. Но ей надо -- в кино, в театры ходить, на танцплощадку, ей покраситься охота, в брюках походить... Вот они после свадьбы месяц спорили, спорили... И развелись. Семинарист не мог уже стать батюшкой -- только монахом... А мы с Галиной дружили недели три-четыре, а после сразу венчание. А что у светских? Дружат годами, понаблудят, а потом расходятся... Насчет семейной жизни у нее настроение было серьезное. Взгляды у нас у обоих, слава Богу, христианские, православные... -- А блуда же у вас никакого не допускается, ни малейшего? -- Ни в коем случае. Даже целовать до венчания нельзя! -- убежденно и горячо объяснял мне о. Николай. Он вспомнил случай: -- Ехали как-то в электричке, из Москвы в Лавру, и я беседе за руку ее взял -- так она выдернула руку! Мне стыдно стало, я покраснел. Казалось бы -- ну что там за руку, ведь и решили уже, и венчаться скоро... Но -- нет! Такое дело... Венчались мы за Лаврой, в Ильинской приходской церкви. 25 января, значит, венчание, потом февраль, март, там Пасха, а после Пасхи я пишу прошение -- и 23 мая меня рукополагают в дьяконы. Дьякон -- он что? Помогает священнику в богослужении. Он ектиньи говорит: "Ми-и-ром го-о-споду помо-о-лимся!" -- напевает о. Николай. -- Без дьякона тяжело служить; надо и тайные молитвы читать, и ектиньи самому говорить. Так что, бывает, что и паузы получаются. С дьяконом-то лучше! Николай ушел тогда на заочное и поехал с матушкой служить в Оренбургскую область -- его позвал знакомый священник, о. Григорий. Потом о. Николай получил свой приход. После объявления перестройки храмов много отстроили, и священников не хватало. -- В 1990-м приехали с матушкой в Саракташ... Сначала был просто молельный дом, после отобранный властями храм удалось получить обратно. Стали его перестраивать. В долги залезли... Никогда денег не хватало! Даже на заработную плату. С кружки (что для пожертвований) вообще мизерный доход. Где краски выпросили, цемента, все время в долг. Все эти 7 лет -- в долг! Мы стали выкупать -- вот так же в долг -- дома по соседству. Ломали их и строили на их месте что нам надо. Осенью 90-го открыли воскресную школу, в 1991-м выхлопотали детский сад, к 1992-му построили начальную школу. И вскоре взяли мы с матушкой первую партию детей, 6 человек. Первого ко мне одна бабка привела: "Батюшка, возьми! У меня ни сил нет, ни денег..." Я вижу -- это искушение. Приди, говорю, через неделю, думаю, может, она еще и не решилась, а так просит. Опять пришла -- еще на неделю перенес. Если это просто искушение, то оно не состоится. Но она так уверенно говорила, что надо взять, что он должен у меня жить... Ну а уж после -- мы с матушкой посоветовались -- взял я ребенка. Потом еще трех сестер -- Вера, Аня и Катя -- их родителей лишили прав, упросила меня их бабка взять. Потом из детдомов брали. Сначала больших, а потом поняли, что со старшими тяжелей, у них уже твердые привычки. Стали маленьких брать, поняли, что лучше сызмальства начинать воспитание. Сейчас берем от 9 месяцев до 2-3 лет. И вот сейчас у Стремских 40 детей, частью усыновленные, частью в опеке. Дом Проникшись еще издалека сильным уважением к о. Николаю, который живет в полном соответствии со своей благородной философией, я из Москвы еще представил себе добротный дом, в котором проживает священник, где отдыхает от трудов, и из которого он захаживает в сиротский приют, чтоб иногда на досуге любить детей и заниматься также иной благотворительностью. Я не угадал. Большой дом Стремских оказался весь наполнен детьми. Он весь в игрушках, в велосипедах, в колготках, в байковых застиранных рубашках, в криках, в соплях, в маленьких детских кроватях. Да и сами они, дети, бегают, орут и мешают, отвлекают от всего за что ни возьмись. Детей на глаз казалось человек 20, то есть вам легко домыслить подробности этой роскоши человеческого общения. Мы сели с батюшкой на диван беседовать. Дети периодически забегали к нам по своим делам, но о. Николай их с тихой строгостью отваживал. Он сидел на диване прямо и устало смотрел на меня своими спокойными серыми глазами. У о. Николая худое бледное изможденное лицо. Я, глядя на него, думал о посте, молитвах, коротких часах сна, безденежье, огромном висящем на нем долге в 500 тысяч новых рублей, хладнокровных чиновниках, далеком государстве, которое слишком занято своими проблемами, о новых сиротах, которых уж некуда и не на что взять к себе. Всего этого в жизни Стремского и точно полно. Разумеется, я не мог не вспомнить -- по закону контраста -- и о богатых московских презентациях, где гладкие нарядные гости с золотыми крестами на цепочках (по 5 тысяч долларов каждый, работы Эрнста Неизвестного) едят молочных поросят и парную осетрину. И самое забавное на этих презентациях, что у приглашенных и дома этой осетрины полно. Но ближе к делу. Мы в Саракташе Оренбургской области, где в сам факт существования Москвы с трудом верится. Я начинаю спрашивать: -- То есть это что означает, что вот они тут, эти все дети? -- Живут они здесь. -- Как -- все? -- Нет, не все! Кого первого взяли, те живут. А новых чередуем. Воспитатель спрашивает -- сегодня кого ведем? Матушка ведет график... Постоянно у нас живет... 23, по-моему. А 20 -- чередуются. -- А тут тоже с ними воспитательницы? -- Матушка со всеми занимается одна. Разве только со стиркой ей помогает прачечная при храме, это в старой бане. -- Скажите, о. Николай! У вас свои-то родные дети есть? -- Родные? Это в секрете держим. Чтоб не травмировать никого. Родные, усыновленные, в опеку взятые -- для меня нет разницы. Фамилия у всех -- Стремский пишется. -- Сколько ж тут комнат? Батюшка стал считать... -- Раз, два, три четыре... Всего 7 комнат. Вроде много! А на 20 с лишним человек -- не густо. Мы прошли с о. Николаем по дому, он мне все показал. Наверху самое интересное -- комната матушки Галины. Она там работает в свободное от детей время: она ведь, мы знаем, дипломированная иконописица. Вот она тут и пишет иконы. Такое впечатление, будто я их где-то видел... О. Николай мне все разъясняет: -- По правилам иконописи положено брать старые иконы и с них срисовывать. Получив прежде на то, разумеется, благословение. А не из своей головы рисовать! Это только католики могут так, с живого человека срисовывать. Да и у нас конечно есть такие самозванцы, которые не имеют элементарных понятий, а берутся писать иконы... Посмотрев на правильные срисованные с эталонов иконы, идем дальше по дому. Остальные комнаты уж все детские, сплошной такой детский сад. Исключения впрочем есть, вот еще недетская территория: -- Тут старшая живет, Настя, ей 12-й год. Так ей дали отдельную комнату. Комната площадью метра 4, ну может с 4 половиной. Кровать, тумбочка... Впрочем, больше ничего бы и не влезло. -- О. Николай! Вы что делаете в свободное время? -- Да все то же... Детей воспитываем. Жизнь такая нам нравится, и в этом мы находим успокоение. Днем мы все в гимназии. Дети учатся, я преподаю. Вечером тут собираемся. Беседы происходят... Все как в обычной семье. Сейчас вот у них один вопрос -- велик дай. А дай одному, так под машину попадет. Значит, надо это организовывать, смотреть за ними... Одного еще можно выпустить, а 8 велосипедов сразу -- это что ж на дороге будет? -- такие штатские размышления не вяжутся с официальной, при серой рясе, наружностью батюшки. Батюшка подумал и добавил: -- Вот телевизор еще у нас. Хорошо что антенна сломалась, а то дети б не удержались, смотрели бы. А без антенны -- хорошо. Вот кино на кассетах, тут разная тематика: хочешь про паломничество, хочешь про монастыри, хочешь проповеди. Все есть, даже про природу! -- О. Николай! Тут дети ваши мне говорят: да знаем мы эту вашу Москву, бывали и не раз. Это они так сочиняют, для развития фантазии? Уж тут какие турпоездки, в нищете-то... -- В Москве? Были многие уже. Это у меня закон -- когда я езжу на сессию (а я учусь в духовной академии, заочно), то я беру 2-3-4 ребенка, чередую их, почти все уже были. Видели Сергиев Посад, видели Москву... Вот еще думаем съездить все вместе в Сергиев Посад. Ведь Сергий -- наш небесный покровитель. А на это надо 15 тысяч. Поездка, конечно, может сорваться... Дети в прошлой жизни О. Николай рассказывает: -- Дети у нас разных национальностей, мы на это не смотрим -- и казахи, и татары, немцы. Но -- если, допустим, зовут Рифат, -- так мы при крещении даем русское имя. За те 5 лет, что дети у нас -- это уже совершенно другие дети. Они к нам какие попадают? На глазах у одного мальчика отчим зарубил бабушку топором насмерть. Голову расколол надвое! Отчим сидит, у мальчика испуг. Или -- вот Настя рассказывала -- ее с братом мать оставляла дома и не приходила домой по три, по четыре дня. Дети сидели голодные... У Насти теперь гастрит в тяжелой форме, как мы ее взяли, год рвоты у нее были, потом наладилось. А вот Параскеву взяли не так давно, так мы с ней устали, она не выходит из больницы. Никак не может встать на ноги. Ослабленная! У нее и печень, и печки, и легкие, все больное. Может, за лето удастся закалить. Матушка Галина напоминает: -- Первое время у них все запасы были под матрасами. Поужинали, пообедали -- и что не съели, под матрас. Там конфетку или еще что, -- матушка смеется довольно, поскольку дело прошлое и все хорошо кончилось. -- А то они думали, что сегодня их накормили, а завтра еще неизвестно как. Еле от этого отучили. Многие дети не знали, что бывают такие вещи: колбаса, апельсин, банан. Им родители хлеба покупали, они ели. С водой. А другой еды не знали. О. Николай не смеется, он серьезен как всегда: -- Отцы и матеря их творили с сожителями разврат на глазах у детей. Многие родители посылали детей воровать: "Иди куда хочешь, но еды принеси". И они теперь рассказывают, что -- воровали. Такие бывают страсти... Вот девочка одна, ей 3-4 года было, так родной отец над ней издевался сильно. Брал за ноги -- брат ее старший рассказал -- и бил ее об стену. Теперь у нее одно ухо не слышит. Ребенок инвалид на всю жизнь. И речь была неразвита... Но теперь стала поправляться в нормальных условиях. Пошла в первый класс -- не смогла учиться. Забрали из школы, через год отдали еще раз. Вот, видите, Варя -- у нее неправильные, недоразвитые пальцы на левой руке. Из-за этого мать (она кстати врачом работает) от нее отказалась. Хотя девочка нормальная, хорошо развивается. Она учится хорошо. Мы ее еще на пианино научим. У таких еще больше рвения, кто чего лишится. По дороге из дома в храм мы с о. Николаем проходим мимо забора, к которому прислонены гробовые крышки, из с десяток. -- Это у нас гробы выставлены на просушку. Вот старушка померла, достали гробы из сарая -- а они плесенью покрылись... Стариков вот из дому выгоняют, и мы, кого можем, себе берем. Им главное -- что уверенность есть: и отпоют, и похоронят по-людски. Отец проректор В обители развилась здоровая семейственность. Тут работает старенькая, ей 70, мама о. Николая -- представьте себе, на ферме, доит коров. Брат -- экономом, ведет все хозяйство и латает дыры. Сестра -- тут же, она монахиня. Отца тоже сюда привезли, он умер в прошлом году. Еще тут служит шурин о. Николая (брат его жены Галины) -- тоже о. Николай, он дьякон и еще в гимназии проректором. Проректору всего 30, он молодой, порывистый, он увлеченный своим делом человек. (Такими изображали например героических геологов в старых советских лентах). Он худой, с редкой, совершенно дьяконской молодой бородкой, с блестящими глазами, он спорщик, из тех спорщиков, которые не заводятся и спорят с вами снисходительно, потому что правда все равно ведь за ними, а мы уж как хотим. У него счастливое лицо человека, который видит перед собой нечто огромное и прекрасное, скрытое от наших глаз. Он нам даже как будто сочувствует из-за того, что мы этого не можем увидеть. Я уж насмотрелся, как они там живут, в трудах и заботах. А бывает у них тут весело? -- Как же, бывает! -- у него мечтательно затуманиваются глаза. -- Вот взять престольный праздник, Семена Верхотурского. Духовенство из окрестных деревень здесь, приезжает владыка митрополит, служится праздничная литургия, все друг друга поздравляют. Беседы между собой. Духовенство -- по сути бойцы одного фронта... Одни проблемы! Родные лица увидеть -- уже праздник. Потом братская трапеза. Кто-то пошел на детей посмотреть, опять-таки - дети концерт дают, а кто-то в гимназию заглянет. К вечерку разъезжаются. Бывают подарки сотрудникам, детям сотрудников. -- А так сесть, выпить... -- Водки выпить -- не возбраняется. Но не к лицу нам, да и дети кругом. Допустимо это в домашнем кругу, чтоб не на виду. Пить мы с отцом проректором не стали. Мне даже как-то неловко было ему предлагать, несмотря на его терпимость, по крайней мере устную, к предмету. Я попытался поговорить с ним за жизнь на трезвую голову -- и, как ни странно, получилось, он откликнулся и долго со мной обсуждал абстрактные вещи. Впрочем, может, это оттого, что для него это была форма проповеди? И он меня наставлял на путь истинный? О гордости он рассказал мне следующее: -- Это же в первых главах Библии -- когда Сатана пришел к Адаму и говорит, послушай, ты будешь как Бог. Только нарушь заповедь, прерви настоящий союз с Богом, и ты будешь самозваный Бог. Будешь повелевать морями и океанами, летать по воздуху, испытывать блаженнейшее духовное состояние. Но плата будет -- душа, которую потом отдашь. И дьявол ее так запросто не отпустит. Человек отдает себя в руки опасности. Отец проректор мне объяснял еще про то, что православие -- самое правильное христианство, и что Русь -- святая. -- А что ж тогда жизнь у нас тут не задается? -- спросил я. Отец проректор ничуть не смутился: -- Господь бьет того сына, которого принимает. Значит Бог любит Россию, раз шлет ей испытания! Она очищается... -- Да как же это так? Вы, может, о. Николай, все-таки того, преувеличиваете? -- Ничуть! Вот известно же, что была объявлена безбожная пятилетка, 1937-1942 годы. К 42-му планировали закрыть последний храм и убить последнего священника. И Бог, любящий Россию, послал ей беду. Началась война, и люди забыли, что собирались воевать с Богом, и начали молиться. В 1942-м, к концу той пятилетки, храмы открывались один за другим, а священников выпускали из тюрем. -- Ну не знаю, не знаю... По мне, так это слишком жестоко. А вы же мне рассказываете про христианскую любовь! У вас есть какие-то примеры христианской любви -- ну, кроме вот Стремского? -- Сколько угодно! Это жития святых. Там полно убедительных примеров. -- Нет, мне про живых людей бы. -- Э, нет. Жизнь человека есть путь. Надо брать пример с тех, кто заведомо достиг царства небесного, то из жизни святых. С христианской точки зрения -- неэтично ставить в пример и обсуждать людей, которые еще живы. Потому что не знаешь, упадут они завтра или возвысятся, -- терпеливо разъяснял мне отец проректор. -- Да вы посмотрите вокруг! Вы все про возвышенное, а у вас вон тут старух на улицу, и детей тоже. Хорошо они к вам приют попали... Ну что можно сказать, глядя на такую публику? Может, уже конец света на днях будет? -- Это все потому что люди отошли от Бога. Вот спроси их -- скажут, что любят детей, и плакать будут. А все равно от детей избавятся, ничего с собой поделать не могут. Потому что они укоренились в грехе. Раньше люди знали, как с этим бороться, но за 75 лет их отучили бороться со злом... Ведь было как: человек приходил к духовнику, он получал объяснение ситуации, советы, что надо делать, с ним -- и за него -- молились, он сам хотел этого... А сейчас? Начали люди пьянствовать, суд их осудил и лишил родительских прав. Вот и вся работа. Или в тюрьму отправляют, -- а оттуда люди еще хуже приходят. А еще Достоевский сказал -- если Бога нет, то все позволено. И человек кинулся на грех. Человек без Бога -- животное... Каждое время пытается доказать, что оно самое ужасное! А на самом деле -- ничего страшного. Гимназия Главное в работе проректора -- приспособить учебную программу к вере. Отец проректор рассказывает: -- Вот учебник для 5-го класса. Там нарисован страшный дикий неандерталец, и написано: "Это -- первый человек". А дети из Библии знают, что первый человек Адам был совершеннейшее существо. Его разум был светел, а воля его была добра. Он был создан по образу и подобию Божию. А тут вдруг ребенку показывают чудовище... Ни в коем случае недопустимы лживые сведения о первых людях! В программе 5 класса зачем-то сказки про Бабу Ягу, которые внушают ужас и отвращение. Мы взамен читаем из книги -- "Зорьки весенние", это серия "Библиотечка православной семьи". Там собраны добрые сказки. Например -- там есть прекрасная сказка про мельничный жернов. Сказка про жернов Жернов роптал, что ему приходится слишком много молоть. А потом пришла засуха. Он обрадовался -- наконец-то мне меньше работы. Хорошо, буду лежать и отдыхать, и меньше изотрусь. Но работы вовсе не было, жернов забеспокоился. В конце сказки на мельницу зашли переночевать старик с двумя внучками. Он нашли там корочку хлебца. И жернов увидел, как дети пытались поделить так, чтоб другому досталось больше. Они так скармливали это друг другу, там очень трогательно описывали как дети-сироты кормили своего старика. И каменный жернов прослезился -- да лучше бы мне было истереться в порошок, только чтоб помочь этим людям! -- Это с такой русской душой описано... С такой широтой чувства, что невозможно это читать без слез! -- умиляется о. Николай, --я давал читать и старикам, и детям -- все рыдают. Вот как рождается в душе естественная потребность любви. К этому нужна привычка. Привык человек воровать -- ему тяжело отвыкнуть. А привык жалеть -- до смерти он этой привычки не забудет. А чему учит, например, сказка про Кощея? Безумству... Это языческая сказка. В программе по литературе для 6-го класса мы сокращаем басни, которых там слишком много. И добавляем Пришвина, Пушкина, Есенина (мы придерживаемся версии, что последний был убит -- а не повесился). Еще - Лесков, Шмелев. Разумеется, Достоевский. Он ведь наиболее близкий к церкви писатель! Он говорил, что русский человек без православия -- дрянь, Россия без Христа -- хаос и всеобщее совокупление. Кажется, это из "Бесов" (ударение он ставит на втором слоге - прим. авт.) Много лжи в светских школах... Вот якобы Бруно был сожжен за утверждение, что земля круглая. А между тем впервые об округлости Земли было сказано в Библии: "Утверждей на воздухе круг Земли." Иоанн Златоуст это комментировал так: "Итак, видишь ли из этого, что глупы языческие мудрецы, утверждающие что Земля стоит на китах и на трех свиньях? Видишь ли из сего, что Земля -- шар?" Это кстати было сказано в четвертом веке! А как в светских школах преподается история религии? Вот, говорят, дети, послушайте про Кришну, Будду, Христа, а как вырастете, так и выберете себе веру. Это преступный подход! Мы же не говорим -- подожди, в 16 лет сам выберешь, на каком языке тебе разговаривать... Беседа окончена. О. Николай идет работать. Вот он дирижирует хором: -- Господи помилуй... Это три раза, с изменяющейся интонацией. Сначала он как будто держит на пальце легкую детскую курточку, после удерживает на ладони мячик, а затем уж как будто гладит ребенка по макушке: -- Кирие елейсон! Голоса у детей тонкие, звонкие, высокие. Но никогда они не пели "Взвейтесь кострами." Но -- "Ангелы поют на небесах..." -- это дети поют на земле. Пение кончилось. Взлетели из-под крыши голуби... Низкий синий потолок с золотыми восьмиконечными звездами. Пустынно в храме... Запах остывающего свечного парафина. После, подобрав полы рясы, о. Николай взбегает на третий этаж гимназии. Он сух, легок, с изможденным лицом, вот он учит детей: -- Хочешь обругать кого-то -- не ругай, сдержись. Это -- работа над собой! Брат экононом -- Отец Виктор! -- обращаюсь я к нему. -- Вы ведь брат отца Николая? -- Какой же я отец, я -- раб Божий, -- отвечает эконом. --А что мы с батюшкой братья -- это верно... Виктор называет имя: Михаил Васильевич Абрамов. Это местный, по области, министр сельского хозяйства. Он в прошлом году дал семенного ячменя и потом помог убрать урожай. В итоге вышло 30 тонн ячменя и 40 тонн пшеницы. -- Сдали ее на элеватор и получили 10 тонн чистой муки. До сих пор кормимся... А в этом году -- не сеялись. На семена не было денег... И дизтоплива тоже не на что было купить. -- А вообще откуда у вас доход? -- Да почти все -- выпрашиваем. "У меня у самого не хватает, но на детей тебе -- дам," -- так нам часто отвечают. Кончается картошка - послушники едут по ближним селам на нашем грузовике (мы его подобрали на свалке и отремонтировали), останавливаются там на улице, открывают мешок и просят: "Братья и сестры, Христа ради, нет картошки у детей". И люди несут -- кто корзину, кто ведро. И тут бывает вот что: кто-то пошлет в дом милосердия денег, на бедность, пришла сумма на счет -- и тут же с него все снимают: ведь Стремский должен в пенсионный фонд 33 тысячи. Дети и Бог Мальчики, как будто они уже взрослые семинаристы, в форменных сюртуках. Бледные розовые блестящие платья, белые банты, белые платки у девочек... Девочки, они ровнее и спокойней: похожи друг на друга. А мальчики тут, как и везде, разные, размах колебаний у них шире. Лица у них -- от ангельских до разбойничих. Дети рассказывают мне про свои хобби. А Паши любимое занятие -- переплетать книги. И читать их. У него есть фотоаппарат "Зенит-Е", он делает снимки. А коньков вот нет у него. Еще он любит играть с братьями Димой и Сережей, "потому что они добрые". Но иногда с братьями дерется. В наказание за это его ставят на колени. Миша любит бегать -- "в эстафету". И еще в такую игру, когда две команды сражаются за обладание знаменем и пытаются его у себя удержать. А Женя любит конфеты, игрушки и с мамой гулять. А с папой он любит ездить в Лавру: "Мы там прикладываемся к мощам преподобного о. Сергия." И еще он пошел в первый класс. А когда вырастет, будет летчиком. Самолеты он видел, а сам пока не летал. Денис любит маме помогать на огороде, цветы сажать и картошку. Первый класс он закончил за два года, ну и что? Читал плохо, -- а сейчас уже любит читать. А вырастет, он уже решил, так будет скалолазом. И, между прочим, 12 человек из детей уже ездили в Иерусалим. Патриархия помогла. Так-то! -- Ну ладно, вот у вас тут так все чудесно. Но дети ведь потом выучатся, уйдут из обители, и что? Как они там будут жить, после вашего воспитания? Они ж не смогут! Там ведь другие порядки... -- Ко всему привыкаешь! -- утешает меня отец проректор. -- Я когда учился в школе, устраивали мне проработки. А святые -- они что, жили на Луне? Жили они на земле, в злобном окружении. Но смогли же они сохранить чистоту. А то что они будут биты -- так извините, Христа Спасителя и вовсе распяли на кресте. И в Писании сказано -- все хотящие благочестно жить будут гонимы. Христос не обещал своим ученикам, что их будут носить на руках! Напротив - "на соборище поведут вас, пред царями и владыками будут бить вас, клевещут на вас убьют вас. Но претерпевший до конца -- тот спасен будет". Мир враждебен Богу! 20 век тому -- убедительный пример... Ну, мы не сподобились таких страданий -- чтоб отдать за Христа жизнь. Вот в 30-е годы -- другое было дело... -- Но разве вам не жалко детей? -- Послушайте, мир лежит во зле, и мы просто называем вещи своими именами. Объясняем, что есть добро, что есть зло. Крест В обители стоит каменный трехметровый крест, на нем выбиты фамилии новомучеников -- убитых при советской власти священников. Детей к нему часто подводят и так напоминают, что мир враждебен Богу... -- То есть что же получается -- если жизнь человека складывается благополучно, он, по-вашему, живет неправедно? -- Это один из критериев. Невозможно быть в ладу с миром, который лежит во зле и беззаконии, и с Богом, который есть источник чистоты и святости. Нельзя служить Богу и Маммоне одновременно. Либо ты будешь бит от мира, либо от Бога. Наша задача детей не приспособленчеству научить, а -- пронести крест до конца, не согнуться... "Дети! -- учим мы их. -- И мы можем быть с Пилатом, с разбойниками, с Иудой. Ваш выбор может свершиться незаметно, но мера подлости будет та же..." Секретаршей в обители матушка Ирина... О нет, это не та секретарша, которую вы вдруг себе представили! -- совсем другая. В платке, строгая, но с сияющими глазами. А начала она тут, как все, с мытья полов. Тут тяжко, но... бывают места, где куда тяжелей. Раньше Ирина жила с мужем-пролетарием в городе Гай, в той же Оренбургской области. И была нянькой в детдоме для слабоумных. Ирина вспоминает, какая то была безнадежность: "Идиоты они были и не чувствовали даже боли." И что особенно страшно: "Уродов, даже если они были умные, все равно отдавали к идиотам." А после, в 16 лет, всех вместе отдавали во взрослый инвалидный дом. В Гае не было ни одного храма, но были урановые рудники. Ну, про идиотов мы уже говорили... Ирина с мужем прослышали, что в Саракташе строится обитель. И 4 года назад приехали сюда. Мальчик их теперь четвертый класс кончает, девочка - первый. Учатся хорошо... Муж ее теперь называется о. Сергий, он здешний дьякон... Она рассказывает про это бегство с урановых рудников спокойно, в прошлой жизни она не находит ужаса. Но каким прекрасным кажется ей этот пыльный Саракташ! Здесь тихо-тихо, здесь легко дышится. У людей тут бодрые веселые глаза. Я понимал, с какой неохотой должны они думать о возвращении к нам, суетным и легкомысленным, как стрекозы, и до глупости гордым... О. Николай напомнил мне старую притчу -- одну из самых сильных, которые я слышал. Замечено по жизни, что если кто отказывается от креста, на тебя обрушивается еще больший. И тогда поймешь, что сброшенный был легче. Всякий крест человеку под силу. Креста не по силам Бог не дает. Был такой случай. Один человек решил избавиться от своего креста, уж больно тяжел был. И он видит сон: будто заходит он в помещение и там видит много-много крестов. Ему говорят: выбирай крест! Бери какой хочешь. А там здоровые кресты, поменьше, поменьше, он ходил, ходил... Человек есть человек, ему бы поменьше, полегче взять. И он са-а-мый маленький взял, а ему голос: "А это твой и есть крест." И он просыпается..." Почему он? -- А ведь не каждый священник усыновляет 20 детей? Почему вы? -- спрашиваю Стремского. -- Наверно, крест такой. От Бога дан... В сане я 10 лет. 10 лет назад я и думать не мог, что так получится. И иногда это зависит не от меня. Я же сирот не искал и старушек сам не приглашал! Мне их привели -- значит, так людям Господь внушил. Мы с матушкой не искали крестов. Мне просто хотелось воспитывать детей... Помню, в школе я садился на последнюю парту, и наша учительница Ольга Игоревна, она была ярая атеистка, раз в неделю проводила атеистическую пропаганду. Я ложился на парту и закрывал уши... Она кричит: -- Стремский! Встань! Я встаю... Она злилась, что я не хочу слушать, а мне слушать было противно. Она такую хулу изрекала на иконы, на святых -- бред говорила кощунственный -- мне было неприятно слышать, это бредни на самом деле... Беседа прерывается. Детей привезли из дальней деревни, подводят к Стремскому, чтоб благословил. О. Николай им разъясняет: -- Вы же православные, так что сложите ладони крестом, когда подходите... А теперь положено руку священнику целовать... Дети слушают и подходят. Иные руку не целуют, им это непонятно. О. Николай молчит; он гордым детям не говорит ничего. Служение -- это многим понятно, когда про Растроповича. Меньшего нашему брату и не предлагать... Чем тут соблазниться? Сирот например обихаживать -- это какое ж служение, ни славы тут, ни крупных гонораров... -- О. Николай! -- спрашиваю его напоследок. -- Вот 500 миллионов (до деноминации) долгу, что на вас -- как же вы так брали, не зная, чем отдавать? -- Я-то здесь причем? Все, что я делаю -- это с благословения старцев в Лавре. То есть это все дела богоугодные. Раз меня Господь на них направил, значит, и денег на них пошлет. А сам я -- не более чем скромный грешник... 22 КОНЦЛАГЕРЬ Немцы кормят наших голодных Цена победы: ДМ1 за один день войны Последняя победная война России давным-давно кончилась. А многие тысячи ее жертв все еще страдают. Боль от ран, обида, болезни, унижения и голод -- эти муки свалились на них в 1941-м и не прекращаются, и так длятся уже 57 лет вдали от наших глаз, -- включая голод... В войну эти страдальцы были детьми, маленькими узниками фашистских концлагерей. Представьте себе голодных малышей-дошкольников, пусть даже чужих, и даже вам вовсе незнакомых, у которых выкачивают кровь для немецких госпиталей. Или, без кровавых ужасов, всего только заставляют разгружать грузовики со свеклой целый день. Или просто укладывают спать на цементном полу. А то и совсем безобидно: ведут не на свой -- на чужой расстрел, в воспитательных целях. Или перекрашивают им волосы в нееврейский цвет, чтоб скрыть от газовой камеры. Ну, как вам? Сейчас, конечно, бывшие дети, кто еще живой, уж все -- почти уничтоженные неудавшейся жизнью старики, а чаще старушки. Они на пенсиях, на костылях, на учете в диспансерах, на группе, на паперти, на лекарствах - последнее, впрочем, только когда деньги заведутся. Того государства и той армии, и тех начальников, которые пустили фашистов на свою землю и отдали им на мучение детей, уж нет, не существует. И мало в том смысла -- добиваться, куда ж смотрели, чем думали, отчего к той войне загодя не подготовились (а и после к какой готовы были?). А немцы по-прежнему вызывают в бывших малолетних узниках глубокие чувства. Но только это другие чувства, да и немцы другие. Это дети или внуки, или просто очень дальние родственники или даже вовсе соседи тех фашистов, которые ни за что убивали безоружных людей. Этих новых немцев бывшие узники уважают; чтоб так прочувствовать не свою вину и за нее серьезно платить немецкими марками, это надо быть очень приличными людьми. Да еще при том, что наше правительство не хотело их к этим деньгам подпускать, уж сколько раз оно утверждало: Германия за войну нам не должна ни-че-го. Узников только немного смущает, что самую большую заботу о них проявляют дети поверженного врага. Особенно неловко было им думать об этом перед самым днем Победы, да еще в очереди за немецкими деньгами; в одной такой очереди в Нарофоминске раздали за день 111 180 ДМ. Виктор Князев, управляющий Фондом взаимопонимания и примирения: -- Кому-то эти деньги позволят дожить до весны, когда пойдет щавель, крапива, овощи, они позволят прокормиться до нового урожая. Люди может продлят себе этим жизнь на год, а потом, глядишь, и еще на год. У них сложная судьба... Многие после немецких лагерей побывали и в других -- в наших. После они уже не имели возможности подняться. Те из них, кого стерилизовали, кого кастрировали -- они не имеют семьи, некому за них побеспокоиться... Многие до сегодняшнего дня стесняются, боятся признаться, что в лагерях были. Раздавали немецкие деньги в Нарофоминском клубе "Октябрь". Районная служба социальной защиты все заранее приготовила и даже предусмотрела утренний и бесплатный показ индийского фильма "Ситара": будет же очередь. Узники в ожидании и точно шли в зал, и смотрели сцены из чужой любовной жизни, которую деликатно вели девушки с красными пятнами на лбу. Операция длилась 4 часа и прошла организованно. На входе всем выдавали бумажки с номерами очереди, -- не старый режим, чтоб на руке писать -- и люди в общем ориентировались, чего и когда от жизни ждать. Были конечно отдельные накладки, но чего ж еще и ждать от этого пенсионного и чаще инвалидного контингента: шести бабушкам стало плохо. Отчего, что за приступы? -- Да это от счастья, от волнения и счастья! -- объясняла снисходительно медсестра, которая была загодя заготовлена. -- Ведь такие деньги им дают! Так, пяти бабушкам дала она валидол и корвалол, а шестой ничего не дала. Потому что та призналась, что сбежала в самоволку из кардиологии. И, чтоб не смешивать таблетки новые таблетки со стационарными, бабушку отослали обратно на "Скорой", с банкнотами: Клара Шуманн, это на сотне синей, дочь великого композитора, потом еще Бетховен желтенький, полсотни значит, и по червонцу сколько-то бумажек -- с портретом великого математика Гаусса. Конечно, кому плохо стало, тем без очереди давали денег. Но чаще людям было хорошо - тем, кто дожил. А 24 человека умерли, так денег и не дождавшись. Не в очереди, а так, за последние месяцы. Вот умерли Анисья Андреенкова, Фрол Куприков, Пелагея Ярополова, и деньги их совершенно пропали -- ведь родственников у стариков нету. Вот ведь почти уже в руках были эти деньги на смерть, уж совсем было их по-людски бы похоронили и помянули -- так нет... Зато куда как повезло покойной Малюковой Любови Васильевне. Ее мужу, дяде Коле, позвонили накануне, чтоб пришел получать, а он отругал социальную защиту: "Как же вы меня беспокоите на Красную Горку, когда я как раз поминаю дорогих мертвецов!" А наутро еще позвонили, и он пришел; так-то дядя Коля не пьет, нет. Разве если повод есть. А триста с лишним человек пришли лично и деньги взяли собственноручно, за редкими исключениями выбирая немецкие марки, чтоб только после, насмотревшись, уж обменять их на простые рубли. В очереди, в ожидании, шли беседы. Конечно, еще пару-тройку, ну пять лет назад никто б из них не стал постороннему рассказывать про немецкий плен; уж повидали они врагов народа, повидали, немало их в советских лагерях встречено после немецких. Но теперь уж нечего скрывать, теперь все ведь можно, мели, Емеля. И еще важно, что кроме страха, прошел и ужас. Даже как разрешено стало про немецкий плен, так еще долго мороз шел по коже от собственного же рассказа, который 50 лет был как бы секретным. Так вот успели уже люди пообвыкнуться, и часто им удается рассказать про жизнь почти без запинок, практически не срываясь в рыдания -- ну раз только или другой, так это не считается; вы и не заметите. Так что они спокойно рассказывают, вы можете их сколько угодно расспрашивать, и они все вспомнят. Ольга Ермакова: -- Я хочу быть молодой, мне отчества не хочется. А улыбаюсь я всегда -- это мой метод выживания. Я выжила в лагере, и теперь мне жизнь -- малина! За Берлин (ударение на первом слоге--прим.авт.) нас завезли, а какой штат -- я и не помню; сельская местность. Как рабы мы были на фермах. И готовили нас к тому, чтоб кровь брать из нас, из детей. Я счастливая -- у меня не взяли. Сейчас я себя очень плоховатисто чувствую. Как из концлагеря приехала, так всю жизнь на учете у психиатра, вторая группа инвалидности у меня. Лечащий врач у меня первой категории, из горячей точки приехал. Это просто счастье, к нему тяжело попасть, а я попала, мне всегда везет на хороших людей. И еще после концлагеря у меня экзема. А как профзаболевание не признали; я на шелковом комбинате работала. Дочка тоже ткачиха, -- сейчас, правда, станки остановили. Она, чтоб кормить двух детей, переквалифицировалась на оператора котельной. Дочка, и зять, и внуки -- они такие трудяги! Вот сейчас хижину себе строят, чтоб в квартире с подселением, с соседями не жить. Так внук, 12 лет, может один машину кирпича разгрузить! Я вот что скажу: без насилия нельзя, без насилия мы просто не будем работать. Для меня любая власть хороша, я политики не знаю. А телевизор 10 лет не смотрю. Он сломался, а ремонт 250 тысяч (старыми) -- да и Бог с ним. Да там и нечего смотреть, внук говорит, там один секс показывают. Я только радио слушаю. Деньги я уже получала от немцев, два миллиона рублей. Куда дела их? Я тогда подумала, была ни была, дай-ка я попитаюсь хорошо. Я все их проела. Фрукты, яблоки, фрукты, яблоки -- и поэзия у меня еще лучше пошла. Я лечусь поэзией, а никогда таблеток не пью. Заставляют меня сочинять, я сочиняю, и легче становится, я живу этим. Еще отец мой стихи сочинял и посылал в Москву. Я интересовалась его поэзией в Москве. Так нет, не осталось там. Собственно говоря, я хотела сочинять про Бога, но мне не удается. А я знаю: во мне вот какой-то Бог сидит. Я иногда вижу цветы, розы, и Божья мать сидит, понимаете? Хочу молитву вам почитать: "Пока земля еще вертится, пока еще ярок свет, Господи, дай же ты каждому чего у него нет". Вот пенсию на 90 тыщ прибавили как узнику, ой хорошо-то! Я как генеральша хожу, кверху нос! Всего выходит 451 тыща старыми, я самая богатая... Хотя я о деньгах никогда не думаю. А деньги от немцев мне... очень, очень даже обидно получать. Лучше бы не надо. Татьяна Попова: -- Нас сначала пешком гнали. Всю деревню Высокое Хвастовичского района, Калужской области. То в церкви переночуем, а то и на улице. А после посадили в вагоны и повезли. Помню, мы проезжали Берлин, все смотрели в окошко -- интересно же! Запомнилось: там серые дома. Это не понравилось. Лагерь наш был в городе Фельтен, что ли -- под Дрезденом. Мне ограда проволочная казалась очень высокой -- я ж маленькая была. Мама, сестра и брат работали на заводе, порох насыпали в патроны. Я полы мыла, карточки отоваривала -- меня водили на работу в немецкую семью, мне 8 лет было. Муж у них воевал. Они меня кормили, что сами ели: картошка, суп, каша. Нет, чтоб издевались, такого не было. Ненависти не было, мы ж дети. Слова понимала немецкие, все понимала, что они мне приказывали. А теперь все забыла, 65 лет все же. Искалеченная жизнь, искалеченная судьба у меня, конечно. А теперь -- что ж, простила: это ж был нацизм. Никто ж не виноват был. Я к немцам отношусь -- спокойно, это ж война, нацизм, это ж какая-то кучка... А в 45-м приехали наши танки. Счастье, победа, все радовались! Никто нас не организовывал, сами пешком домой пошли. Остаться? И мысли не было. Это сейчас хотят в чужие страны, а тогда такого не было. А после больше такого счастливого в жизни уже не было. Ну что, в совхозе работала. А после, как Сталин умер, я уехала оттуда и в Нару на шелковый комбинат устроилась. Сначала мотальщицей, потом в красильный цех. 472 тыщи в месяц пенсия, "с узниками", в том числе "за узников" 84 тыщи старыми. Помогают ли дети? Сын военнослужащий, ушел из армии, там же сокращение, живет на свою пенсию с семьей. Жить тяжело, конечно, но я ж еще работаю сторожем - так, правда, пять месяцев денег не платят, там 300 тыщ зарплата. Вот если б их платили, тогда б можно было пошиковать маленько. Марки я первый раз получала в 94-м году. 1000 марок. Так на них телевизор купила себе "Самсунг". А оставшиеся -- так, по хозяйству. Естественно, приятно было получить денег. Хоть немного нас поддержали, не забыли -- немцы, я имею в виду. Благодарность, конечно, есть к немцам, хоть немного нам выходит поддержка. А от русской власти я никакой поддержки не получала, ничего, никогда -- только то, что заработала (сейчас, правда, это с задержкой). Да, наше государство ничего нам не дало. А должно б! Но уж мы не дождем... Что с новыми этими деньгами делать -- еще не решила. Может, к сыну съезжу в Ленинград. Еще в Германию, конечно, неплохо бы съездить, -- так не возьмут же нас туда. Привезли б меня, я б то место нашла, где концлагерь. Посмотрела б, как там люди живут - наверно, лучше чем мы. День Победы как отмечаю? Сядем с сестрой, и по рюмочке красненького. Песни поем -- "Ой цветет калина в поле у ручья". Наши песни, наши. Нина Литова: -- К нам немцы пришли в октябре, это Нарофоминский район, деревня Литеево. И сразу нас погнали. Догнали до Смоленска -- пешком. Нет охоты вспоминать... (Руки у нее дрожат, когда рассказывает -- прим. авт.). Потом -- в Германию. На сахарном заводе... Одни дети там на фабрике работали. Привезут, бывало, свеклу, так мы разгружали. Уставали, конечно, придем с работы -- и валимся на нары, разговаривать уж и неохота. А я умела говорить. Даже переводила. Сейчас помню только обрывки каких-то считалок: Haensel klein ging allein in die weiten Weg hinein. Это по-русски -- "маленький мальчик, иди гуляй... (приблизительно верный перевод -- прим. авт.) Какие там витамины! Там, в лагерях, капусты бросят кочан, сварят, и раздавали. Я старалась маму спасала, я маленькая была шустренькая, где-то убежишь, попросишь еды у немцев -- они давали. Бывало, зайдешь, а там забегаловка, закусочная - ну, дадут бутерброд. Спасла маму? Спасла. До 76 лет она дожила. Не все немцы такие вредные, есть и добрые, так же, как у нас. Они ненавидели кого? Ребят, мужчин, а вот таких маленьких девочек как я -- жалели. Бывало, немец отпустит побираться, иду по улице -- трупы лежат. Еще, бывало, подойду, документы посмотрю. Это наши бойцы, пленные, и дети. Особенно маленьких детей они уничтожали, грудных. А потом они наоборот стали. Помню одна знакомая своего ребенка положила в снег -- у нее еще же четверо, не под силу ей было прокормить -- так немец ей велел ребенка взять обратно: чтоб работник вырос. Бомбили нас американцы, спрятаться некуда. Брат умер в 68-м, в 35 лет -- бывало как тревога, так у него... в туалет с расстройства. Это ужасно... Освобождали нас американцы. Американцев там, правда, мало было, одни негры. Целое лето они нас в своем лагере откармливали. После в русский лагерь на 3 месяца, там нас проверяли. И маму спрашивали -- вам что, мало показалось, что еще везете в Россию немку? Мама заплакала, какая ж немка, это моя дочь, так вот сложилась судьба... Там весь день на работе по-немецки, а после упала и спишь, я забыла русский. Это было страшное несчастье, что я не знала по-русски, все смеялися. Да и теперь... Я соседке рассказала, так теперь чуть к ссоре, так она меня оскорбляет: немецкая подстилка, немецкая шлюха. Я даже в соцзащиту ходила жаловалась... Я не умела по-русски разговаривать, мне трудно было перестроиться. Я стеснялась, четыре класса кончила и бросила школу и осталась без образования... Что интересное было в Германии? Конечно там культурная жизнь. Режим соблюдается дня, все питание там режимное, уборка у них чистая. Культура у них очень хорошая. Нам до них не дожить, не добиться. Я вот своих ругаю. Через нас москвичи едут на дачу, там мусор из окон выбрасывают. А там -- нет, там чистота-порядок, несмотря что была война, все следили. Я б туда съездила, да не хватает... В 95-м я получила первые немецкие деньги. Дали 3,5 миллиона -- это мне на смерть; немцы прислали денег на смерть. Положила на книжку, на смерть-то надо. А то нас все обманывают... У нас теперь 6 миллионов напополам с мужем. И пенсия 470 тысяч. А теперь -- ну, еще дадут, ну, возьму я дойче марки, положу их, до трудного времени. Что-то ничего не двигается... Сейчас ведь надо рассчитывать на худшее, а не на лучшее. Тамара Котова: -- Я хочу чтоб вы от меня услышали самое главное. Можно? Я сама жительница Белоруссии. Мне бы не сорваться, не заплакать, -- вы тогда меня бейте, чтоб я не плакала. Можно? Когда фашисты пришли, я был взрослая, комсомолка. Нас сразу собрали смотреть, и людей зарыли живьем на наших глазах (она быстро и тихо плачет в мятый платок, после успокаивается). Евреев зарыли. Мы ушли в лес. Я вышла замуж, и у меня ребенок был, два года. Муж -- активно участвовал в партизанском движении, взрывы-подрывы, он всегда ходил. И я очень часто ходила с ним. Мне очень хотелось, если что, то чтоб и я там погибла вместе с ним. Ну молодость, 17 лет, поймите. Помню, партизаны застряли в болоте, так немцы их не стреляли а кололи штыками в спину, 18 человек закололи. Мы их закрывали простынками льняными, из деревни принесли, и хоронили сразу же. Однажды я вышла из леса, и вижу -- мама стоит, ей 42 года, и держит сына моего. Я к ним, меня полицай отгоняет. Так загнали их в сарай и на моих глазах сожгли, 170 человек. Я не помню ничего, только огонь и крики, это же мгновенье. (Дальше она рассказывает сбиваясь, ей не хватает воздуха досказывать слова до конца. Пять или шесть фраз было совсем не разобрать -- прим. авт.). ...Нас погнали дальше. Проволока под током, овчарки... Потом в вагоны, там только стоять, если сядешь, затопчут. Кто плачет, кто есть просит, кого выкинули с вагона уже мертвого... Потом поезд остановился, взяли шланг и через дырку провели его в вагон, дали воду. Нам кинули одну буханку хлеба на всех... И вообще хотелось тогда умереть. Сварили нам суп из такой капусты кольраби -- вы знаете, что это такое? -- пустой. И по половничку, по очереди чашку подставляли. Конечно, очень хотелось есть. Вы знаете, жажда покушать... Город Нойдам, возле Франкфурта на Одере. Я там была в лагере, барак на 170 человек. Был таз, в котором 170 человек мылись по очереди. Ну что, обычные условия лагерные, вот как у нас сейчас держат друг на дружке. Я ж слушаю информацию, мы ж не тупые люди, разбираемся. Вы знаете, я ненавижу то, что было. Почему сейчас возрождение фашизма в России? Я ненавидела тех, кто пришел к нам убивать ни за что. А сейчас с удовольствием я б поехала туда где я работала. Мне немецкая женщина кусочек хлеба давала из кармана, иногда. А зимой она мне принесла -- как их сейчас называют -- колготки, так фабрикант не разрешил надеть. Я, конечно, не думала что я вернусь. И вот бой за город. Качаются ворота в лагере, и вот уже я обнимаю солдата с бородой, и он говорил по-белорусски! Счастье же. И вот мне удалось из русского лагеря уехать домой. Встретила земляка, из моей деревни, он помог. Меня посадили в вагон, в поезд с ранеными. Меня сажали в окно, на самый верх, где чемоданы. И я поехала домой. Там было заполнено, одни раненые, я ехала и никуда не вышла все время пока ехала, не опустилась ни разу вниз, нельзя было -- и на полу лежали раненые. Мне подавали пить и есть, но я не ела и не пила, а то ведь выйти нельзя. ...Я вышла только в Минске, меня покормили, я стояла плакала, потому что Минск был одни руины, одни столбы. А недавно я получила инфаркт -- приехал муж, которого я не видела 51 год. Приехал повидаться. Он вырос! Мы расстались, ему было 18, а теперь 75. Он на две головы вырос! Я только нижнюю часть челюсти узнала. Он с другой женщиной живет, откуда он знал, что я жива, в той суматохе. Я, как его увидела, потеряла сознание и ничего не помню. Вот -- восьмой месяц пошел. Однажды я приехала в Минск, в общем вагоне, накопила своих копеек. Меня там встречали хлебом-солью, я как увидала (рассказывает она сквозь рыдания - прим. авт.), и упала, и никуда не смогла съездить. Хотела повидать знакомых на день Победы, но не получилось ничего. Врачи пришли, там народ-то добрее, меня кололи бесплатно целую неделю. А я в Белоруссии вышла замуж за солдата, мы прожили 36 лет. У меня моя радость -- мои дочери. Если бы вы их сейчас видели, какие они прекрасные... Они понимают мою боль. Они мне говорили -- мама, держись. Для меня трагедией было ехать получать от немцев деньги. Пенсию добавили чуть-чуть, стало 440. Конечно, хватает этой пенсии, но только на полмесяца, -- я лекарства ведь покупаю. Я просила на лекарства 100 тысяч, когда меня прооперировали. Но не дали мне денег в соцзащите, не нашлось. Я пришла домой, поплакала. Ну, думаю, что делать, значит нету. Питание сейчас лучше, чем у немцев, не хочу вас обижать. Питаюсь я хорошо. Можно я вам скажу, что я вчера кушала? Я встала утром, помазала чуть маслом хлеб (мне много нельзя, холестерин в крови), выпила чай. И сделала салат из свеклы и морковки, помазала майонезом. А на обед молочный суп, и еще у меня есть три сосиски. Я не голодная. Извините, может, я вас огорчила своим рассказом. СПРАВКА В 1994 году Германия начала платить компенсацию гражданам России, "подвергшимся нацистским преследованиям". Всего она прислала миллиард марок. Это бывшие узники немецких концлагерей, тюрем и гетто, и те, кого вывезли из СССР на принудительные ра