Евгений Витковский. Вечный слушатель. Семь столетий европейской поэзии в переводах Евгения Витковского --------------------------------------------------------------- © Copyright Евгений Витковский Email: polydeuk@mtu-net.ru WWW: http://poesis.guru.ru/poeti-poezia/vitkovskij/biograph.htm ? http://poesis.guru.ru/poeti-poezia/vitkovskij/biograph.htm From: lurie@moia.gov.il Date: 26 Jul 2002 --------------------------------------------------------------- "ВЕЧНЫЙ СЛУШАТЕЛЬ" по имени Е.В. Название этой книги созревало тридцать лет: не то, чтобы я перебирал варианты, просто однажды, очень поздно по времени, оно пришло и встало на место. Это и есть мое отношение к поэтическому переводу, даром что на самом деле - полстроки из любимого мною (хотя довольно прочно забытого в Германии) Хорста Ланге, из стихотворения "Комариная песнь". Тридцать лет я работаю в поэтическом переводе вполне профессионально; хотя самый первый из попавших в печать переводов (баллада Кольриджа "Мучительные сны") в эту книгу не включен, но лишь потому, что мне перестал быть интересен оригинал. Зато Рильке, которого я переводил в 1970-1971 году, тут есть, так что "тридцать лет" - отнюдь не фигура речи, а чистая правда. К тому же самый поздний из помещенных сюда переводов ("Песнь Давиду" Кристофера Смарта) сделан в 2001 году, так что тридцать лет набирается без натяжки. Всю жизнь я переводил, стараясь доставить удовольствие: в первую очередь себе, во вторую - друзьям, в третью - читателям, которых не знаю, не могу знать, никогда не увижу, не поговорю с ними (о чем очень сожалею). По большей части я старался переводить с тех языков, которые хоть минимально знаю (это значит - способен прочесть на данном языке страниц 10 прозы и почти все понять). Бывало, работу заказывали: случались радости, больше огорчений. В последние годы мне уже просто предлагали "сделать такого-то поэта", а выбирать могу сам. Так было со злосчастной антологией поэзии Люксембурга: я последовательно отказался от двух поэтов, а на третьем - это был Поль Хенкес - меня так "забрало", что я прямо из библиотеки позвонил в издательство: все, беру, скажите, сколько можно сделать строк. Вот и вся история моего творческого метода. Переводя, всегда делаю себе сам подстрочник (исключение - переводы со шведского и датского, тут я не рискую, подстрочник мне делали в издательстве, но смотрел-то я все равно в оригинал). Составляя книгу, я ограничился европейской поэзией, лишь в приложении помещая перевод поэмы Д.Й.Оппермана, южноафриканского белого поэта, ибо не выучить африкаанс, зная голландский, было бы глупо; переводя буров многими километрами, в одного поэта я по-настоящему влюбился. Собственно, мои переводы из поэзии США или Новой Зеландии мало что к "Вечному слушателю" добавили бы. Справка обо мне есть в (пока что) главной моей книге - "Строфы века - 2", кому интересно, может эту книгу найти, а прочие (кому неинтересно) все равно читать меня не будут. Считаю нужным добавить, что учителей у меня было двое: Аркадий Штейнберг (1907-1984) и Сергей Петров (1911-1988). Сергей Шервинский (1892-1991) научил меня чисто "слуховому" восприятию поэзии: глазами читаю лишь по необходимости, стихи больше люблю читать вслух и слушать. Вообще-то ученики у меня тоже есть, и некоторые обижаются, если я забываю их так назвать. Но перечислять не буду: человек сам должен признать учителя - учителем, и об этом говорить. Сергей Петров и знать не знал, что я себя числю его учеником. Но кокетничать не буду: очень многим мне приходилось объяснять разницу между точной и неточной рифмой, убеждать, что в сонете - 14 строк и т.д. Мой семинар в Доме литераторов в Москве давно не работает. Но ученики меня не бросают. Я им за это благодарен. Ну, а "Вечный слушатель" - просто накопившиеся за тридцать лет стихи в моем переводе, притом те, которые мне не опротивели. Не скрываю, что люблю гуляк семнадцатого века и "герметических" поэтов двадцатого, что люблю кристально ясного Джона Китса и полудиалектного Теодора Крамера - и вообще люблю иногда заниматься переводом. Ни в чем от оригинального творчества его для себя не отличая. Читатель! Будь доверчив! Е. Витковский ИЗ ПОЭТОВ АНГЛИИ КАРЛ (ШАРЛЬ) ОРЛЕАНСКИЙ (1391-1465) БАЛЛАДА 59 Я одинок - затем, что одинок; Я одинок - зашла моя денница. Я одинок - сочувствия не в прок; Я одинок - любовь мне только снится. Я одинок - с кем скорбью поделиться? Я одинок - но тщетно смерть зову. Я одинок -мне не о чем молиться, Я одинок - я попусту живу. Я одинок - сколь жребий мой жесток! Я одинок - где горестям граница? Я одинок - кому пошлешь упрек? Я одинок - полна моя слезница. Я одинок - мне не к чему стремиться! Я одинок - стенаний не прерву! Я одинок - вся жизнь моя - темница. Я одинок - я попусту живу. Я одинок - таков мой горький рок; Я одинок - дочитана страница; Я одинок - печален сей зарок, Я одинок - ничем не исцелиться, Я одинок - о где моя гробница? Я одинок - я дочитал главу. Я одинок - я сплю, но мне не спится. Я одинок - я попусту живу. Я одинок: как долго медлит жница! Я одинок во сне и наяву: Я одинок: а жизнь все длится, длится. Я одинок - я попусту живу. БАЛЛАДА 63 О сколь же ты безжалостна, невзгода Тоскливых дней и тягостных ночей! Беда пришла ко мне в начале года, Утратил я звезду моих очей. Но смею ли о ней помыслить ныне? Смерть предъявила на нее права, И дольний мир подобен стал пустыне: Бог взял ее - вот лучшие слова. Но коль из горькой доли нет исхода, То можно ль не вести о ней речей, Пристойно мне, с восхода до восхода, Молить среди каждений и свечей: Прими, Господь, ее в Своей твердыне, Ей позабыть притом позволь сперва Все, ставшееся с ней в земном притине. Бог взял ее - вот лучшие слова. Ей не нужны ни мадригал, ни ода, Не стоит звать подруг или врачей. Печалование такого рода Путь жизни да не омрачит ничей! Нет в мире большей для меня святыни: То счастье, что забрезжило едва, Истаяло, и нет его в помине. Бог взял ее - вот лучшие слова. Нет утешенья горестной судьбине, Тем паче - обретенной на чужбине. Боль от потери ныне такова, Что мига смерти жду, как благостыни. Бог взял ее - вот лучшие слова. БАЛЛАДА 69 Когда-то были у меня друзья, Любовь была во всем моя подмога; Божка любви азартно славил я, В прологе - не провидел эпилога. Однако к горестям вела дорога, И ныне скорбь меня взяла в тиски, Ушел покой из моего чертога: Разбито все, - кто склеит черепки? Мне грезы не даруют забытья, Не радуют меня красоты слога; Прекрасна жизнь - однако не моя; Исчез огонь - осталась боль ожога. Печально подведение итога: Я жил, лелея радости ростки; Но сколь же ныне я наказан строго! Разбито все, - кто склеит черепки? Ужель не даст мне вечный судия Для новой благодарности предлога? Сколь тягостна сия епитимья: Все, что провижу - горько и убого; Во всем - один обман, одна тревога, - Пусть возносить мольбы - не по-мужски, Но я молюсь у смертного порога; Разбито все, - кто склеит черепки? Любовь, даруй мне счастья хоть немного, Да будут дни печалей далеки! Я справедливости прошу у Бога: Разбито все, - кто склеит черепки? КРИСТОФЕР СМАРТ (1722-1770) ПЕСНЬ ДАВИДУ I О венценосный кифаред, Которым Царь Царей воспет И светлый лик Господен, Чей музыкальный тон растет Из низких, глубочайших нот - И в них столь превосходен; II Хвалитель моря и земли, Чтоб херувимы весть несли Все радостней, все шире; С горы Сион блюдешь года: Чтоб длились дни до Дня Суда При пляске и псалтири. III Слуга Небесному Царю, На чье служенье алтарю Простерта длань Господня, Когда ты петь меня призвал, Тогда прими венок похвал, Сплетаемый сегодня. IV Ты горд, и тверд, и яснолик, Незыблем, благостен, велик, Ты доблесть, ты отрада! Ты источаешь благодать, И, коль награды можно ждать, Ты - лучшая награда! V Когда из рога Самуил Тебя елеем освятил, Господню волю выдав - Рукоплескала Божья рать: Нельзя бы лучшего избрать, Чем младший внук Овидов. VI Ты, храбрость чья столь дорога, Кто богомерзкого врага Поверг в пылу сраженья, Ты, мудрость воинская чья Для боя выбрать из ручья Измыслила - каменья! VII О, ты величествен и прям, Ты заложил великий храм (В душе ангелоравный) Чтоб Господу хвалу вознесть, Чтоб восхвалить благую весть, Восплакать о бесславной. VIII Ты - благость: равных не найду В твоем, в Иудином роду: Ты, сострадать умея Саула сон оберегал В пещере средь ен-гаддских скал; Ты отпустил Семея. IX Ты - доброта, коль доброту Искать в молитве и в посту, В спокойствии и в мире, Легко менять копье на меч И восхищение извлечь Из танца и псалтири. X Ты - гордость выспренняя, чей Столь юн и ясен блеск речей, Всевышнего хвалящих, Восторга горнего экстаз, Блистание и слов, и фраз, И ликований вящих. XI Ты - цель, к которой дух вознесть Пристало, дней трудившись шесть: А в день седьмой, субботний, Тобою осиянна, пусть Божественная станет грусть Светлей и беззаботней. XII Ты - безмятежности венец: Следя за стрижкою овец, Ты шум Кедрона слышал, Алкая знанья и труда, Чтоб холить райский сад, когда Господь Свой гнев утишил. XIII Ты - мощный ворог Сатаны И Сил его, что пленены Велением Господним Тебя они страшаться зреть, Ты - аки лев, аки медведь Исчадьям преисподним. XIV Ты - постоянство, ты - обет; От юных до преклонных лет Тебя любили свято На протяженье жизни всей И Сива, и Мемфивосфей Как Ионафан когда-то. XV Ты - слава, дивный образец: Юнец, мудрец, боец и жрец, Пример иным владыкам, - Одетый в латы иль в ефод, Великолепен круглый год И светозарен ликом. XVI Ты - мудрость: искупивший грех, Ты снова встал превыше всех, Хоть был хулимым громко; Путей Израилевых свет, Во всех речах твоих - завет И мудрость для потомка. XVII Да, муза пела для него, Творя покоя торжество, Душе даруя благо, Какого не давали ни Юнцу - Мелхола в оны дни, Ни старцу - Ависага. XVIII Он Божью славу возгласил: Первоисточник высших сил, От чьей благой заботы Зависит каждый шаг и вздох И наступающих эпох Падения и взлеты. XIX Звучала ангелам хвала, Чьи благовестья без числа Приемлет высь небесна, Где Михаил необорим, Где серафим, где херувим С подружием совместно. ХХ Но и людей он воспевал: Достоин Божий лик похвал И в отраженье тоже, Пусть полнят земли и моря, С геройством истинным творя Произволенья Божьи. XXI Случалось воспевать ему И свет, и трепетную тьму, Равнины, горы, реки, И мудрость, что во глубине На самом сокровенном дне Блаженствует вовеки. XXII Хвала - цветам и древесам, Чей сок - лекарственный бальзам, И чист, и благодатен; Пред чудом сим склонись челом, Пусть благодарственный псалом Простору станет внятен. XXIII Всем птицам - коим несть числа, Чьи клювы, а равно крыла Шумят легко и бойко, Кто песней нам ласкает слух. Или смешит нас - как петух, Как ворон или сойка. XXIV Всем рыбам моря и реки, Стремящим к илу плавники, Туда, где мрак глубокий, И тем, что вверх по руслам рек Прочь из пучин берут разбег, Когда приходят сроки. XXV Хвала старанию бобров, И тиграм, к солнцу из дубров Искать идущим неги; Крольчихе, выводящей чад Своих на луг, уча крольчат Травы щипать побеги. XXVI Не восхвалить возможно ли Каменья, детища земли, Венец даров прещедрых - Как яспис, нужный ремеслу, Так и топаз, который мглу Рассеивает в недрах. XXVII Сколь нежен был его порыв, Когда, колени преклонив, Тянул он к арфе руки, - И, звуки дивные творя, Он укрощал в душе царя Неистовые муки. XXVIII Молчали даже силы зла: Столь музыка его была Страшна для злых и гордых, Она смиряла таковых, Упорствуя то в громовых, То в благостных аккордах. XXIX Он мыслью возлетал в простор; Мелхола, опуская взор, Таила стыд невестин, Шептала: "Сколь он яр в бою, Он душу покорил мою: Нам общий трон уместен!" XXX Предивных семь столпов воздвиг Господь, чей замысел велик И воплощен навеки Во СЛОВЕ, ибо неспроста От персти взяв, Господь ХРИСТА Явил во человеке. XXXI Причин причина - альфа: в ней Начало просиявших дней, Его закон высокий; Он волей Божией таков: Отсюда испокон веков Берутся все истоки. XXXII Над гаммою - небесный свод, Где войско ангелов живет, Он светится сапфирно, И по нему, дрожа слегка, За стаей стая, облака Плывут легко и мирно. XXXIII А символ эты - твердый строй, Вздвигаемый земной корой Вослед бессчетным веснам. В нем украшенья без числа Творимы чудом ремесла: Мотыгой, кельней, кросном. XXXIV Знак теты также предстоит Творцу законов для орбит, Небесных схем и правил: Дал солнцу - пламенный шафран, Луне - серебряный туман, И двигаться заставил. XXXV Суть йоты вмещена в псалом О плавно движущих крылом, Пересекая воздух, Рассказ о днях творенья для, Как стол и кров дала земля На ней живущим в гнездах. XXXVI Вот - сигма указует на Отшельников и племена: И вот - над ними главный Венец творенья, человек; Всевышний Сам его нарек, Дал символ веры явный. XXXVII Омега! Славен знак такой, Величествен его покой, Когда размыслить надо О мощи благостных Небес, Воздвигнувших противовес Презренным козням ада. XXXVIII Давид, Господень ученик! Ты в Божьи умыслы проник В тебе - награда мира, Гимн благодарствия судьбе! Напоминают о тебе Лев, и пчела, и лира! XXIX Лишь Тот, в Ком зла вовеки нет, Кто по природе чужд сует, Из горнего чертога, Отверзши тайные врата, В юдоль земли послал Христа: Да узрят люди - Бога. XL Йегова молвил: Моисей, О том, что есмь - поведай сей Земле: да внемлет ныне! Не нарушая немоты, Земля ответствовала: Ты Еси, мой Господине! XLI Ты каждому назначил впрок Судьбу его, талант и срок; Во помраченье неком Безумцем брата не зови; В молитве, в кротости, в любви - Спасенье человекам. XLII Для нас иной дороги нет: Благополучия обет Заложен в Божьем слове; Берясь за плуг - хвали вола, И пусть не меньшая хвала Достанется корове. XLIII С наимудрейшими людьми Господню заповедь прими, Что нам дана залогом: "Не я велю, но ты вели!" - Возможно позабыть ужли О сем, реченном Богом? XLIV Рассудку страсти подчини, Молитвой преисполни дни, Не умствованьем праздным, - В отчаяние не впадай, И сладострастию не дай Сгубить тебя соблазном. XLV Взяв бочки крепкие, смелей В них вина вызревшие лей; Ты, дух, одетый перстью, Лишь должные твори дела: С волом не запрягай осла И лен не путай с шерстью. XLVI Господню десятину чти, Кружного не ищи пути, Участлив будь к недугам, Нетребователен - к судьбе: За это и судьба тебе Отмерит по заслугам. XLVII Клеветника за дверь гони, Приять хвалу повремени, Исток ищи упрямо: В тебе, наперекор годам, Пусть Новый вырастет Адам Из Ветхого Адама. XLVIII Сочувствуй славе и любви, Мудрейшего - благослови, Найди в соседстве - братство, Иди стяжанию вразрез, Проси совета у Небес, И не проси богатства. XLIX И днесь, Давид, всех выше будь Средь утвердивших Божий путь И чтящих волю Божью, Тем выше слов твоих цена, Что речь людей извращена Тщеславием и ложью. L Славь - ибо всякая мала За Божью благость похвала, Не мни сей труд тяжелым, Зане душа есть Божий дар И недостойна мелких свар Перед Его престолом. LI Для ПРЕКЛОНЕНЬЯ - собирать Уместно ангельскую рать, Ты, псалмопевче, равен С наималейшим среди них: Затем, что всем - один Жених Явлен, миродержавен. LII Для ПРЕКЛОНЕНЬЯ - смена лет, Они приходят, след во след, Растет порядок в мире, Сменяем первоцвет - травой, Чтоб умножался блеск живой В шлифованном порфире. LIII Для ПРЕКЛОНЕНЬЯ ввысь и вдаль Цветами тянется миндаль, Ликуя в каждой фибре; И колокольцы льнут к земле, И драгоценные крыле Бросает ввысь колибри. LIV Для ПРЕКЛОНЕНИЯ смола Течет у кедра вдоль ствола, Даря жукам услады, Иной, одетый в чешую, Рад жажду утолить свою, Припав к сосцу наяды. LV Для ПРЕКЛОНЕНЬЯ в час един Со снежным барсом желвь долин Спешат на борт ковчега И там проводят много дней А волны плещут все смирней, Не достигая брега. LVI Меж пальм - Израиль; он собрал Во пригоршню янтарь, коралл, Любуясь блеском алым, - А ветерок над головой Для ПРЕКЛОНЕНИЯ листвой Шуршит, как опахалом. LVII Красотами - как небосвод, Так и стремнины дольних вод Наделены богато; Дань ПРЕКЛОНЕНЬЯ такова, Что карп и мелкая плотва - Суть серебро и злато. LVIII Для ПРЕКЛОНЕНЬЯ - роскошь лоз И полный молоком кокос Обрящет странник каждый, К его устам припасть спешат И апельсин, и виноград - Во утоленье жажды. LIX Для ПРЕКЛОНЕНИЯ - снопы Пред Божьи упадут стопы В служении высоком, Созреют яблоки сперва, Но дивный персик и айва Равно нальются соком. LX Для ПРЕКЛОНЕНЬЯ - заодно И сарачинское пшено Дает прирост великий, - Там удивительны сады, Где и гранатные плоды, И заросли гвоздики. LXI Роскошествует лавр листвой, Но и подснежник стебель свой К светилу нежно тянет; Для ПРЕКЛОНЕНИЯ в саду Блистает мирт на холоду, - Взгляни - теплее станет. LXII Фазан обличием - гордец, А в горностае - образец Обидчивой натуры, Для ПРЕКЛОНЕНЬЯ - соболь весь Сияет, предъявляет спесь Своей бесценной шкуры. LXIII Терновник, падуб, тис - листву Переменили к Рождеству; И на исходе года Вся тварь в лесах сыта весьма; Для ПРЕКЛОНЕНЬЯ закрома Заполнила природа. LXIV Для ПРЕКЛОНЕНИЯ умов - Сложил Давид слова псалмов Господне славя царство, Людская плоть и дух людской Умеют в них найти покой, Приять их, как лекарство. LXV Для ПРЕКЛОНЕНИЯ снегирь Рулады шлет в лесную ширь, Сплетает песню споро, И трелью громкою всегда Зарянка лихо от гнезда Прогнать умеет вора. LXVI Для ПРЕКЛОНЕНЬЯ - небеса Овна являют, Розу, Пса И строй планет единый, С восторгом озирая высь, Ты Божью лику поклонись В черве, что взят из глины. LXVII Для ПРЕКЛОНЕНЬЯ льнут ветра Ко струнам арфы, чья игра В себе несет услады, - Внимай! Чуть слышен Божий глас, Но стихнет море в тот же час, Иссякнут водопады. LXVIII Для ПРЕКЛОНЕНЬЯ Бог нам дал Стиракс, и мускус, и сандал - И смирны запах знойный; Но дух молитвы, дух святой Исполнен большей чистотой, Чем аромат бензойный. LXIX И апельсин, и ананас Растут, чтоб радовали нас И нежный сок, и цедра, Для ПРЕКЛОНЕНЬЯ меж людьми Желанным числится вельми То, что дано столь щедро. LXX Для ПРЕКЛОНЕНИЯ - вода В ключах и в родниках всегда Желанна и прохладна, Ее взыскует плоть - дабы Даримой в Господе судьбы Сопричаститься жадно. LXXI Для ПРЕКЛОНЕНЬЯ - воробья И ласточку влечет сия Олива под жилище; И человеков, и скотов Равно приемлет ДОМ ХРИСТОВ - И нет приюта чище. LXXII Сколь сладок росный маргарит, В Ермонских липах он горит, Благой и беззащитный, И крин, раскрытый на заре, И запах свеч, что в алтаре Предчувствует хвалитны. LXXIII Кормилица сколь хороша В миг пробужденья малыша Иль думы о младенце; Сколь чуден ликом музыкант, Скользящий мыслью средь гирлянд Изысканных каденций. LXXIV Сколь чист пронизанный теплом Влюбленной горлинки псалом: Легко и величаво, Он возлетает в эмпирей: Да возгремит Царю Царей Неслыханная слава. LXXV Сколь мощен конь, идя в намет, Сколь мощен коршуна полет, Но есть мощнее птица - О страусе высоком речь; Мощней всех в море - рыба-меч, Попробуй с ней сразиться. LXXVI В пустыне знойной мощен лев - Кто восхотел бы, осмелев. Сердить сего владыку? В просторах мощно гриф парит. В пучинах океана - кит Являет мощь велику. LXXVII Но мощью наибольшей полн Среди земель, ветров и волн Тот, кто мольбу возносит, Изгнав из разума разброд: Кто в дверь стучится, тот войдет, И обретет, кто просит. LXXVIII Роскошен парусный фрегат, Равно - роскошен строй солдат И шлемы, и кирасы, - Роскошен дикий водопад, Ухоженный роскошен сад И все его прикрасы. LXXIX Роскошен месяц в облаках, И во супружеских руках Невесты стан прелестный; Роскошен храм, когда народ Из оного молитвы шлет Под небеса небесны. LXXX Но роскошь лучшая земли - Зреть, как благие короли Склонились в Божьем страхе: Зане уведал государь: Ничтожна иль всесильна тварь, Она - лишь прах во прахе. LXXXI Вдовицы лепта - дорога, Но Богу и богач слуга, Сойдут для десятины Столь восхищающие глаз Смарагд, и жемчуг, и алмаз И жаркие рубины. LXXXII Раскаянье ведет к слезам, Они - целительный бальзам, Какого нет дороже; И драгоценные цветы Певцам Израилевым Ты Ниспосылаешь, Боже. LXXXIII Но есть ценнейшее средь благ: Судьба, в которой каждый шаг Велик и бескорыстен - Давидов жребий, ибо впредь В нем люди могут лицезреть Суть истины из истин. LXXXIV Сколь славен солнечный восход, Сколь славен звездный небосвод, Сколь славен хвост кометы: Сколь славен мощный зов трубы, Сколь славен грозный перст судьбы, Сколь славен гимн пропетый. LXXXV Сколь славен северный сполох, Сколь славен богомольный вздох, Сколь славен глас громовый, Сколь славен подвиг средь пустынь. Сколь славен радостный аминь, Сколь славен шип терновый. LXXXVI Но сколь же славен блеск венца Который Сыну от Отца Достался непреложно; Ты - колос веры и зерно, В котором все завершено, Что должно и возможно. ДЖОН КИТС (1795-1821) ОДА МЕЛАНХОЛИИ Не выжимай из волчьих ягод яда, Не испивай из Леты ни глотка, И Прозерпине для тебя не надо Сплетать из трав дурманящих венка; Для четок не бери у тиса ягод, Не позволяй предстать своей Психее Ночною бабочкой, пускай сова Тебя не кличет, и пускай не лягут Над тенью тени, став еще темнее, - Печаль твоя останется мертва. Но если Меланхолия туманом Внезапно с неба низойдет к земле, Даруя влагу травам безуханным, Скрывая каждый холм в апрельской мгле, - Тогда грусти: над розою пунцовой, Над блеском радуги в волне прибрежной, Над несравненной белизной лилей, - А если госпожа с тобой сурова. То завладей ее рукою нежной И чистый взор ее до дна испей. Она дружна с Красою преходящей, С Весельем, чьи уста всегда твердят Свое "прощай", и с Радостью скорбящей, Чей нектар должен обратиться в яд, - Да, Меланхолии горят лампады Пред алтарем во храме Наслаждений, - Увидеть их способен только тот, Чей несравненно утонченный гений Могучей Радости вкусит услады: И во владенья скорби перейдет. ОДА ПРАЗДНОСТИ Трех человек увидел я однажды В рассветной грезе, - все они прошли Передо мной, и облечен был каждый В сандальи и хитоны до земли, - Фигуры, что на мраморную вазу Нанесены, - они прошли кругом И вновь пришли в порядке регулярном, Дотоле мной не виданы ни разу И странны мне, - так часто незнаком Бывает скульптор с ремеслом гончарным. Но отчего, таинственные тени, Не опознала вас моя душа? Затем ли, чтоб чредою наваждений Скользили мимо вы, не разреша Меня от сна? - Стоял дремотный час, И Праздность без услады и без боли Вливалась в ощущения мои; Я цепенел, и пульс мой тихо гас, - Зачем пришли вы и не дали воли Остаться мне в моем небытии? Да, в третий раз приблизились они - О, для чего? Мне виделось в дурмане Сонливом, что душа моя сродни Цветами изукрашенной поляне; Висел туман, но сладостным слезам Упасть на землю не было дано; Сминало рамой листья винограда Открытое в весенний сад окно, - О тени! Слез моих не видеть вам! Ступайте прочь, свиданья длить не надо! На миг оборотясь, опять ушла Фигур неторопливых вереница, - И мне хотелось обрести крыла, Лететь за ними - я узнал их лица: Любовь ступала первою из них, Затем Тщеславье мерной шло походкой, Отмеченное бледностью чела, - И третья шла, чей шаг был мягок, тих, - Я знался с нею, с девою некроткой, - И то сама Поэзия была. Они ушли - мне крыльев не хватало... Ушла Любовь - на что тебе она? Тщеславие? - Оно берет начало В безумии, и суть его бедна. Поэзия? - Отрады нет в тебе, Какую в полднях склонен усмотреть я И в вечерах, в которых брезжит сон, - Я покорился бы такой судьбе, Но как суметь вернуться в те столетья, Когда Маммоной не был мир пленен? Прощайте! Вам не пробудить меня, Почиющего на цветочном ложе, - Мне похвалами не прожить и дня, Что получает баловень пригожий, - Пройди, видений строй благообразный, Останься лишь увиденным во сне Орнаментом античного сосуда; Оставьте гений мой в дремоте праздной, Исчезните, фантомы, прочь отсюда И больше не тревожьтесь обо мне! ОДА ПСИХЕЕ Внемли, богиня, звукам этих строк, Нестройным пусть, но благостным для духа: Твоих бы тайн унизить я не мог Близ раковины твоего же уха. То явь был? Иль, может быть, во сне Увидел я крылатую Психею? Я праздно брел в чащобной тишине, Но даже вспомнить лишь смущенно смею: Два существа под лиственною кроной Лежали в нежно шепчущей траве; Вблизи, прохладой корневища тронув, Журчал ручей бессонный, Просверкивали сквозь покров зеленый лазурь и пурпур утренних бутонов. Сплелись их крылья и сплелись их руки, Уста - не слиты; впрочем, час разлуки Еще не пробил, поцелуи длить Не воспретил рассвет; определить Кто мальчик сей - невелика заслуга Узнать его черты. Но кто его голубка, кто подруга? Психея, ты! К богам всех позже взятая на небо, Дабы Олимп увидеть свысока, Затмишь ты и дневную гордость Феба, И Веспера - ночного светляка; Ни храма у тебя, ни алтаря, Впотьмах перед которым Стенали б девы, дивный гимн творя Тебе единым хором. Ни флейт, ни лир, чтоб службе плавно течь, Ни сладких дымов от кадила, Ни рощи, где могла вести бы речь Губами бледными сивилла. Светлейшая! Пусть поздно дать обет, Для верной лиры - пробил час утраты, Благих древес на свете больше нет, Огонь, и воздух, и вода - не святы; В эпоху столь далекую сию От дряхлевшей эллинской гордыни, Твои крыла, столь яркие доныне, Я вижу, и восторженно пою: Позволь, я стану, дивный гимн творя, И голосом, и хором, Кимвалом, флейтой - чтоб службе течь, Дымком, плывущим от кадила, Священной рощей, где вела бы речь Губами бледными сивилла. Мне, как жрецу, воздвигнуть храм позволь В глубинах духа, девственных доселе, Пусть новых мыслей сладостная боль Ветвится и звучит взамен свирели; И пусть деревья далеко отсель Разбрасывают тени вдоль отрогов, Пусть ветер, водопад, и дрозд, и шмель Баюкают дриад во мхах разлогов; И, удалившись в тишину сию, Шиповником алтарь я обовью, Высоких дум стволы сомкну в союзе С гирляндами бутонов и светил, Которых Ум, владыка всех иллюзий, Еще нигде вовеки не взрастил; Тебе уют и нежность обеспечу- Как жаждешь ты, точь-в-точь: И факел, и окно, Любви навстречу Распахнутое в ночь! ОДА СОЛОВЬЮ От боли сердце замереть готово, И разум - на пороге забытья, Как будто пью настой болиголова. Как будто в Лету погружаюсь я; Нет, я не завистью к тебе томим, Но переполнен счастьем твой напев, - И внемлю, легкокрылая Дриада, Мелодиям твоим, Теснящимся средь буковых дерев, Среди теней полуночного сада. О, если бы хотя глоток вина Из глубины заветного подвала, Где сладость южных стран сохранена - Веселье, танец, песня, звон кимвала; О, если б кубок чистой Иппокрены, Искрящийся, наполненный до края, О, если б эти чистые уста В оправе алой пены Испить, уйти, от счастья замирая, Туда, к тебе, где тишь и темнота. Уйти во тьму, угаснуть без остатка, Не знать о том, чего не знаешь ты, О мире, где волненье, лихорадка, Стенанья, жалобы земной тщеты; Где седина касается волос, Где юность иссыхает от невзгод, Где каждый помысел - родник печали, Что полон тяжких слез; Где красота не доле дня живет И где любовь навеки развенчали. Но прочь! Меня умчали в твой приют Не леопарды вакховой квадриги, - Меня крыла Поэзии несут, Сорвав земного разума вериги, - Я здесь, я здесь! Крутом царит прохлада, Луна торжественно взирает с трона В сопровожденье свиты звездных фей; Но темен сумрак сада; Лишь ветерок, чуть вея с небосклона, Доносит отсветы во мрак ветвей. Цветы у ног ночною тьмой объяты, И полночь благовонная нежна, Но внятны все живые ароматы, Которые в урочный час луна Дарит деревьям, травам и цветам, Шиповнику, что полон сладких грез, И скрывшимся среди листвы и терний, Уснувшим здесь и там. Соцветьям мускусных тяжелых роз, Влекущих мошкару порой вечерней. Я в Смерть бывал мучительно влюблен, - Когда во мраке слышал это пенье, Я даровал ей тысячи имен, Стихи о ней слагая в упоенье; Быть может, для нее настали сроки, И мне пора с земли уйти покорно, В то время как возносишь ты во тьму Свой реквием высокий, - Ты будешь петь, а я под слоем дерна Внимать уже не буду ничему. Но ты, о Птица, смерти непричастна, - Любой народ с тобою милосерд. В ночи все той же песне сладкогласной Внимал и гордый царь, и жалкий смерд; В печальном сердце Руфи, в тяжкий час, Когда в чужих полях брела она, Все та же песнь лилась проникновенно, - Та песня, что не раз Влетала в створки тайного окна Над морем сумрачным в стране забвенной. Забвенный! Это слово ранит слух, Как колокола глас тяжелозвонный. Прощай! Перед тобой смолкает дух - Воображенья гений окрыленный. Прощай! Прощай! Напев твой так печален, Он вдаль скользит - в молчание, в забвенье. И за рекою падает в траву Среди лесных прогалин, - Что было это - сон иль наважденье? Проснулся я - иль грежу наяву? ОСКАР УАЙЛЬД (1856-1900) ПО ПОВОДУ ПРОДАЖИ С АУКЦИОНА ЛЮБОВНЫХ ПИСЕМ ДЖОНА КИТСА Вот письма, что писал Эндимион, - Слова любви и нежные упреки; Взволнованные, выцветшие строки, Глумясь, распродает аукцион. Кристалл живого сердца раздроблен Для торга без малейшей подоплеки. Стук молотка, холодный и жестокий, Звучит над ним как погребальный звон. Увы! не так ли было и вначале: Придя средь ночи в фарисейский град, Хитон делили несколько солдат, Дрались и жребий яростно метали Не зная ни Того, Кто был распят, Ни чуда Божья, ни Его печали. НОВАЯ ЕЛЕНА Где ты была, когда пылала Троя, Которой боги нГ© дали защиты? Ужели снова твой приют - земля? Ты позабыла ль юного героя, Матросов, тирский пурпур корабля, Насмешливые взоры Афродиты? Тебя ли не узнать, - звездою новой Сверкаешь в серебристой тишине, Не ты ль склонила Древний Мир к войне, К ее пучине мрачной и багровой? Ты ль управляла огненной луной? В Сидоне дивном - был твой лучший храм; Там солнечно, там синева безбрежна; Под сеткой полога златою, там Младая дева полотно прилежно Ткала тебе, превозмогая зной, Пока к щекам не подступала страсть, Веля устам соленым - что есть силы К устам скитальца кипрского припасть, Пришедшего от Кальпы и Абилы. Елена - ты; я тайну эту выдам! Погублен юный Сарпедон тобою, Мемнона войско - в честь тебя мертво; И златошлемный рвался Гектор к бою Жестокому - с безжалостным Пелидом В последний год плененья твоего! Зрю: снова строй героев Илиона Просторы асфоделей затоптал, Доспехов призрачных блестит металл, - Ты - снова символ, как во время оно. Скажи, где берегла тебя судьба: Ужель в краю Калипсо, вечно спящем, Где звон косы не возвестит рассвета, Но травы рослые подобны чащам, Где зрит пастух несжатые хлеба, До дней последних увяданья лета? В летейский ли погружена ручей, Иль не желаешь ты забыть вовеки Треск преломления копий, звон мечей И клич, с которым шли на приступ греки? Нет, ты спала, сокрытая под своды Холма, объемлющего храм пустой - Совместно с ней, Венерой Эрицина, Владычицей развенчанною, той Пред чьей гробницею молчат едино Коленопреклоненные народы; Обретшей не мгновенье наслажденья Любовного, но только боль, но меч, Затем, чтоб сердце надвое рассечь; Изведавшей тоску деторожденья. В твоей ладони - пища лотофага, Но до приятья дара забытья Позволь земным воспользоваться даром; Во мне еще не родилась отвага Вручить мой гимн серебряным фанфарам; Столь тайна ослепительна твоя, Столь колесо Любви страшит, Елена, Что петь - надежды нет; и потому Позволь придти ко храму твоему, И благодарно преклонить колена. Увы, не для тебя судьба земная, Покинув персти горестное лоно, Гонима ветром и полярной мглой, Лети над миром, вечно вспоминая Усладу Левки, всей любви былой И свежесть алых уст Эвфориона; Не зреть мне больше твоего лица, Мне жить в саду, где душно и тлетворно, Пока не будет пройден до конца Мой путь страдания в венке из терна. Елена, о Елена! Лишь чуть-чуть Помедли, задержись со мною рядом, Рассвет так близок - но тебя зову!.. Своей улыбке разреши блеснуть, Клянусь чем хочешь - Раем или Адом - Служу тебе - живому божеству! Нет для светил небесных высшей доли, Тебя иным богам не обороть: Бесплотный дух любви, обретший плоть, Блистающий на радостном престоле! Так не рождались жены никогда! Морская глубь дала тебе рожденье, И первых вод серебряную пену! Явилась ты - и вспыхнула звезда С Востока, тьме ночной придя на смену, И пастуху внушила пробужденье. Ты не умрешь: В Египте ни одна Змея метнуться не дерзнет во мраке, И не осмелятся ночные маки Служить предвестьем гибельного сна. Любви неосквернимая лилея! Слоновой кости башня! Роза страсти! Ты низошла рассеять нашу тьму - Мы, что в сетях Судьбы, живем, дряхлея, Мы, у всемирной похоти во власти, Бесцельно бродим мы в пустом дому, Однако жаждем так же, как и встарь, Избыв пустого времени отраву, Увидеть снова твой живой алтарь И твоего очарованья славу. АVE IMPERATRIX Ты брошена в седое море И предоставлена судьбе, О Англия! Каких историй Не повторяют о тебе? Земля, хрустальный шарик малый, В руке твоей, - а по нему Видения чредою шалой Проносятся из тьмы во тьму, - Войска в мундирах цвета крови, Султанов пенная волна, - Владыки Ночи наготове Вздымают в небо пламена. Желты, знакомы с русской пулей, Мчат леопарды на ловца: Разинув пасти, промелькнули И ускользнули от свинца. Английский Лев Морей покинул Чертог сапфирной глубины, И разъяренно в битву ринул, Где гибнут Англии сыны. Вот, в медь со всею мощью дунув, Трубит горнист издалека: На тростниковый край пуштунов Идут из Индии войска. Однако в мире нет спокойней Вождей афганских, чьи сердца И чьи мечи готовы к бойне Едва завидевши гонца, - Он из последних сил недаром Бежит, пожертвовав собой: Он услыхал под Кандагаром Английский барабанный бой. Пусть Южный ветр - в смиренье робком, Восточный - пусть падет ничком, Где Англия по горным тропкам Идет в крови и босиком. Столп Гималаев, кряжей горных, Верховный сторож скальных масс, Давно ль крылатых псов викторных Увидел ты в последний раз? Там Самарканд в саду миндальном, Бухарцы в сонном забытьи; Купцы в чалмах, по тропам дальным Влачатся вдоль Аму-Дарьи; И весь Восток до Исфагана Озолочен, роскошен, щедр, - Лишь вьется пыль от каравана, Что киноварь везет и кедр; Кабул, чья гордая громада Лежит под горной крутизной, Где в водоемах спит прохлада, Превозмогающая зной; Где, выбранную меж товарок, Рабыню, - о, на зависть всем! - Сам царь черкешенку в подарок Шлет хану старому в гарем. Как наши беркуты свободно Сражаясь, брали высоту!.. Лишь станет горлица бесплодно Лелеять в Англии мечту. Напрасно все ее веселье И ожиданье вдалеке: Тот юноша лежит в ущелье И в мертвой держит флаг руке. Так много лун и лихолетий Настанет - и придет к концу В домах напрасно будут дети Проситься их пустить к отцу. Жена, приявши участь вдовью, Обречена до склона лет С последней целовать любовью Кинжал, иль ветхий эполет. Не Англии земля сырая Приемлет тех, кто пал вдали: На кладбищах чужого края - Нет ни цветка родной земли. Вы спите под стенами Дели, Вас погубил Афганистан, Вы там, где Ганг скользит без цели Семью струями в океан. У берегов России царской В восточном вы легли краю. Вы цену битвы Трафальгарской Платили, жизнь отдав свою. О, непричастные покою! О, не приятые гроба Ни перстью, ни волной морскою! К чему мольба! К чему мольба! Вы, раны чьи лекарств не знали, Чей путь ни для кого не нов! О, Кромвеля страна! Должна ли Ты выкупить своих сынов? Не золотой венец, - терновый, Судьбу сынов своих уважь.. Их дар - подарок смерти новой: Ты по делам им не воздашь Пусть чуждый ветр, чужие реки Об Англии напомнят вдруг - Уста не тронут уст вовеки И руки не коснутся рук. Ужель мы выгадали много, В златую мир забравши сеть? Когда в сердцах бурлит тревога - Не стихнуть ей, не постареть. Что выгоды в гордыне поздней - Прослыть владыками воды? Мы всюду - сеятели розни Мы - стражи собственной беды. Где наша сила, где защита? Где гордость рыцарской судьбой? Былое в саван трав укрыто, О нем рыдает лишь прибой. Нет больше ни любви, ни страха, Все просто кануло во тьму. Все стало прах, придя из праха - Но это ли конец всему? Но да не будешь ты позорно В веках пригвождена к столпу: Заклав сынов, в венке из терна Еще отыщешь ты тропу. Да будет жизненная сила С тобой, да устрашит врагов, Когда республики Светило Взойдет с кровавых берегов! ЛУИ НАПОЛЕОН Орел Аустерлица! С небосвода Ты видел ли чужие берега, Где пал от пули темного врага Наследник императорского рода! Несчастный мальчик! Ты чужою жертвой Стал на чужбине, - о твоей судьбе Не будет слезы лить легионер твой! Французская республика тебе Воздаст почет венком солдатской славы, Не королю отсалютует, - нет! Твоя душа - достойна дать ответ Величественному столпу державы; Тропе свободы Франция верна, Но с пылом подтвердит, лишь ей присущим, Что Равенства великая волна Сулит и королям покой в грядущем. СОНЕТ ПО ПОВОДУ РЕЗНИ,УЧИНЕННОЙ ТУРКАМИ В БОЛГАРИИ ХРИСТИАНАМ Воскрес ли Ты, Христос? Иль жертвой тленья В гробу лежишь, во глубине земли? А верить в Воскресение могли Лишь те, чей грех возжаждал искупленья? Истреблены врагом без сожаленья Священники близ мертвых алтарей. Ты видишь ли страданья матерей, Детей, убитых, втоптанных в каменья? Сын Божий, снизойди! Над миром тьма, Кресту кровавый серп грозит с небес: И верх возьмет он, и переупрямит. Земле не вынести сего ярма! Сын Человеческий, коль ты воскрес, Гряди - чтоб не возвысился Мохаммед! QUANTUM MUTATA* В Европе время замерло на месте, Но, гордо возмутив ее покой, Британский лев, заслыша гнев людской, Тирана низложил. Взыскуя мести, Республика была твердыней чести! Пьемонтцы могут подтвердить - какой Охвачен папа Римский был тоской. "Что Кромвель?" И, внимая каждой вести, Дрожал понтифик в расписной капелле. Но этот миг так скоро пролетел: Высокий жребий - в роскоши погряз, Торговля превратилась в наш удел. Не станься так - мир почитал бы нас Наследниками Мильтона доселе. ­­­­­­­­­­­­­­­­­_____________ * Как изменилась ты (лат.) LIBERTATIS SACRA FAMES* Прекрасны идеалы демократий, Когда подобен каждый - Королю, - Но я определенно не люблю Разгула нынешних крикливых братий; Монарх - достоин менее проклятий, Чем гнусных демагогов болтовня, - Анархией Свободу подменя, Они уже готовят нас к расплате; Мне мерзостно, когда над баррикадой Возносится позорный красный флаг, И хамство правит: под его громадой Дух гибнет, Честь мертва, молчат Камены, - И слышен лишь Убийства да Измены Кровавый и неторопливый шаг. П А Н Т Е Я Давай в огонь бросаться из огня, Тропой восторга рваться к средоточью, - Бесстрастие - пока не для меня, И вряд ли ты захочешь летней ночью В неисчислимый раз искать ответ, Которого у всех сивилл и не было, и нет. Ведь ты же видишь: страсть сильнее знаний, А мудрость - не дорога, а тупик; Зов юности важнее и желанней, Чем притчи самых сокровенных книг. Что пользы размышленьям предаваться, Сердца даны нам, чтоб любить, уста - чтоб целоваться. Трель соловья тебе ли не слышна, Нет серебристей, нет прозрачней ноты! Поблекшая от зависти луна С обидой удаляется в высоты: Ей песню страсти слышать тяжело, И множит вкруг себя она туманные гало. В лилее ищет золотого хлеба Пчела; каштан роняет лепестки: Вот - кожа загорелого эфеба Блестит, омыта влагою реки: Ужель не это красоты итоги? Увы! На щедрость большую едва ль способны боги. Никак богам тоски не побороть Смотря, как род людской о прошлом плачет, - Он кается, он умерщвляет плоть - Все это для богов так мало значит: Им безразлично - что добро, что грех, Один и тот же дождь они шлют поровну на всех. Как прежде, боги преданы безделью Над чашами вина склоняясь там, Где лотос переплелся с асфоделью, И в полусне деревьям и цветам Шепча о том, что защититься нечем От зла, что выросло в миру и в сердце человечьем. Сквозь небеса посмотрят вниз порой, Туда, где в мире мечется убогом Коротких жизней мотыльковый рой, - Затем - вернутся к лотосным чертогам: Там, кроме поцелуев, им даны В настое маковых семян - пурпуровые сны. Там блещет горним золотом Светило, Чей пламенник всех выше вознесен, Покуда полог свой не опустила Над миром ночь, пока Эндимион Не ослабел в объятиях Селены: Бессмертны боги, но порой, как люди, вожделенны. Покрыт шафранной пылью каждый след Юноны, через зелень луговую Идущей; в это время Ганимед Вливает нектар в чашу круговую. Растрепан нежный шелк его кудрей С тех пор, как мальчика орел восхитил в эмпирей. Там, в глубине зеленолистой пущи, Венера с юным пастухом видна: Она - как куст шиповника цветущий, Но нет, еще пунцовее она, Смеясь меж ласк, - под вздохи Салмакиды Чьи скрыты в миртовой листве ревнивые обиды. Борей не веет в том краю вовек, Лесам английским ежегодно мстящий; Не сыплет белым опереньем снег, Не рдеет молнии зубец блестящий В ночи, что серебриста и тиха, Не потревожит стонущих во сладкой тьме греха. Герой, летейской влаге не причастный, Найдет к струям фиалковым пути, Коль скоро все скитания напрасны, Собраться с духом можно - и пойти Испить глоток из глубины бездонной И подарить толику сна душе своей бессонной. Но враг природы нашей, Бог Судьбы, Твердит, что мы - раскаянья и мрака Ничтожные и поздние рабы. Бальзам для нас - в толченых зернах мака, Где сочетает темная струя Любовь и преступление в единстве бытия. Мы в страсти были чересчур упрямы, Усталость угасила наш экстаз, В усталости мы воздвигали храмы, В усталости молились каждый час, Но нам внимать - у Неба нет причины. Миг ослепительной любви, но следом - час кончины. Увы! Харонова ладья, спеша, Не подплывает к пристани безлюдной, Оболом не расплатится душа За переправу в мир нагой и скудный, Бесплодна жертва, ни к чему обет, Могильный запечатан склеп, надежды больше нет. А мы - частицами эфира станем, Мы устремимся в синеву небес, Мы встретимся в луче рассвета раннем, В крови проснувшихся весной древес, Наш родич - зверь, средь вереска бродящий; Одним дыханьем полон мир - живой и преходящий. Пульсирует Земля, в себе неся Перемеженье систол и диастол, Рождение и смерть и всех и вся Вал Бытия всеобщего сграбастал, Едины птицы, камни и холмы, Тот, на кого охотимся, и тот, чья жертва - мы. От клетки к человеческой средине Мы движемся взрослеющей чредой; Богоподобны мы, но только ныне, А прежде были разве что рудой - Не знающей ни гордости, ни горя, Дрожащей протоплазмою в студеных недрах моря. Златой огонь, владыка наших тел, Нарциссам разверзающий бутоны, И свет лилей, что серебристо-бел, Хотят сойтись, преодолев препоны; Земле подарит силу наша страсть, Над царствами природы смерть утрачивает власть. Подростка первый поцелуй, впервые Расцветший гиацинт среди долин; Мужчины страсть последняя, живые Последние цветы взносящий крин, Боящийся своей же стрелки алой, И стыд в глазах у жениха - все это отсвет малый Той тайны, что в тебе, земля, живет. Для свадьбы - не один жених наряжен. У лютиков, встречающих восход, Миг разрешенья страсти столь же важен, Как и для нас, когда в лесу, вдвоем, Вбираем жизни полноту и вешний воздух пьем. А час придет, нас погребут под тиссом; Но ты воскреснешь, как шиповный куст, Иль белым возродишься ты нарциссом, И, вверясь ветру, возжелаешь уст Его коснуться, - по привычке старой Наш затрепещет прах, и вновь влюбленной станем парой. Забыть былую боль придет пора! Мы оживем в цветах трепетнолистных, Как коноплянки, запоем с утра, Как две змеи в кирасах живописных, Мелькнем среди могил, - иль словно два Свирепых тигра проскользим до логовища льва, И вступим в битву! Сердце бьется чаще, Едва представлю то, как оживу В цветке расцветшем, в ласточке летящей, Вручу себя природы торжеству, Когда же осень на листву нагрянет - Первовладычица Душа последней жертвой станет. Не забывай! Мы чувства распахнем Друг другу, - ни кентавры, ни сильваны, Ни эльфы, что в лесу таятся днем, А в ночь - танцуют посреди поляны, В Природу не проникнут глубже нас; Дарован нам тончайший слух и дан зорчайший глаз, Мы видим сны подснежников, и даже Вольны услышать маргариток рост, Как бор трепещет серебристой пряжей, Как, дрогнув сердцем, вспархивает дрозд, Как созревает клевер медоносный, Как беркут легким взмахом крыл пронизывает сосны. Любви не знавший - не поймет пчелу, Что льнет к нарциссу, лепестки колебля И углубляясь в золотую мглу; Не тронет розу на вершине стебля. Сверкает зелень юного листа Чтоб мог поэт приблизить к ней влюбленные уста. Ужель слабеет светоч небосвода Иль для земли уменьшилась хвала Из-за того, что это нас Природа Преемниками жизни избрала? У новых солнц - да будет путь высокий, Вновь аромат придет в цветы, и в травы хлынут соки! А мы, влюбленных двое, никогда Пресытиться не сможем общей чашей, Покуда блещут небо и вода, Мы будем отдаваться страсти нашей, Через эоны долгие спеша Туда, где примет нас в себя Всемирная Душа! В круговращенье Сфер мы только ноты, В каденции созвездий и планет, Но Сердце Мира трепетом заботы Позволит позабыть о беге лет: Нет, наша жизнь в небытие не канет, Вселенная обнимет нас - и нам бессмертьем станет. РЕДЬЯРД КИПЛИНГ (1865 - 1936) ДЛЯ ВОСХИЩЕНЬЯ Индийский океан; покой; Так мягок, так прозрачен свет; Ни гребня на волне морской, Лишь за кормою пенный след. Взялись матросы за картеж; Индийский лоцман нас ведет, Величествен и смуглокож, Поет в закат "Гляжу вперед". Для восхищенья, для труда, Для взора - мир необозрим, Мне в нем судьбой была беда, Но силы нет расстаться с ним. Тут - смех метателей колец И радостная болтовня; Вот офицеры дам ведут Увидеть окончанье дня. Вся даль пережитых годов Лежит на глади голубой. Кругом толпа, но мнится мне, Что я - наедине с собой. О, как я много лет провел В казарме, в лагере, в бою; Порой не верю ничему, Пролистывая жизнь мою. Весь облик странных этих дней В моем рассудке - как живой. Я многого недосмотрел, Но прочь плыву и сыт с лихвой. Я столько книг перечитал В казарме, средь полночной мглы; Оценивая жребий свой, Себя записывал в ослы. За это знанье - босиком Я в карцер шел, да и в тюрьму, И восхищен был - мир велик, В нем удивляешься всему. Вот - созерцаю облака, А вот - горбатые гряды: Там, как казарменная печь, Восходит Аден из воды. Я помню эти берега, Как будто здесь оставил след: Я, отслуживший срок солдат, Я, повзрослевший на шесть лет. Моей девчонки помню плач, Прощальный матушкин платок; Я ни письма не получил И ныне подвожу итог: Все, что узнал, все, что нашел, Все в душу запер я свою. Я чувств не обращу в слова, Но песнь вечернюю пою: Для восхищенья, для труда, Для взора - мир необозрим, - Мне в нем судьбой была беда, Но силы нет расстаться с ним. АНГЛИЙСКИЙ ФЛАГ Над галереей, объятой пламенем, трепетал на флагштоке Юнион Джек, но когда в конце концов он обрушился, воздух взорвался криками толпы: казалось, происшедшее несет в себе некий символ. Дэйли Пейперс Морские ветра, скажите: поставится ли в вину Презрение к Англии - тем, кто видел ее одну? Раздражение обывателей, уличных бедолаг, Вытьем и нытьем встречающих гордый Английский Флаг? Может, у буров разжиться тряпицей, в конце концов, Одолжить у ирландских лжецов, у английских ли подлецов? Может, Бог с ним, с Английским Флагом, плевать, что есть он, что нет? Что такое Английский Флаг? Ветры мира, дайте ответ! И Северный молвил: "У Бергена знает меня любой, От острова Диско в Гренландии мною гоним китобой, В сияньи полярной ночи, веленьем Божьей руки, Мне - что лайнер загнать в торосы, что на Доггер - косяк трески. Оковал я врата железом, ни огня не жалел, ни льдов: Одолеть меня пожелали скорлупки ваших судов! Я отнял солнце у них, превратился в смертельный шквал, Я убил их, но флага сорвать не смог, сколько ни бушевал. В ночь полярную белый медведь смотреть на него привык, Узнавать его научился мускусный овцебык. Что такое Английский Флаг? Меж айсбергами пройди, Отыщи дорогу в потемках: Юнион Джек - впереди!" Вымолвил Южный Ветер: "С Ямайки, с дальних Антил Мимо тысячи островов я волнами прошелестил, Где морским желудям и ежам, пеной буруны прикрыв, Легенды древних лагун шепчет коралловый риф. На самых малых атоллах я много раз побывал, Развлекался кронами пальм, а потом устраивал шквал, Но столь позабытого всеми островка я найти не смог, Над которым Английским Флагом не венчался бы флагшток. Возле мыса Горн с бушприта я звал его по-удальски, Я гнал его к мысу Лизард - изодранным в клочки. Я дарил его погибающим на дорогах морской судьбы, Я швырял им в работорговцев, чтоб вольными стали рабы. Он известен моим акулам, альбатросы знают его, Страны под Южным Крестом признали его старшинство, Что такое Английский Флаг? Море изборозди, Иди на риск и не бойся: Юнион Джек - впереди!" Восточный взревел: "На Курилах путь начинается мой, Ветром Отчизны зовусь: я веду англичан домой. Приглядывай за кораблями! Я поднимаю тайфун, И как Прайю забил песком, так во прах сотру Коулун. Джонка ползет еле-еле, цунами спешит чересчур. Я вас без рейдов оставил, я разграбил ваш Сингапур. Я поднял Хугли, как кобру, теперь считайте урон. Ваши лучшие пароходы для меня не страшней ворон. Лотосам не закрыться, пернатым не взвиться впредь, Восточный Ветер заставит за Англию умереть Женщин, мужчин, матерей, детей, купцов и бродяг: На костях англичан воздвигнутый, реет Английский Флаг. От вылинявшего знамени Осел норовит в бега, Белого Леопарда пугают пути в снега. Что такое Английский Флаг? Жизни не пощади, Пересеки пустыню: Юнион Джек - впереди!" Западный Ветер сказал: "Эскадры плывут сквозь шторм, Пшеницу везут и скот обывателям на прокорм. Меня считают слугою, я спину пред ними гну, Покуда, рассвирепев, не пущу их однажды ко дну! Над морем змеи тумана вблизи плывут и вдали. Отмерив склянками время, друг другу ревут корабли. Они страшатся грозы, но я синеву взовью - И встанут радуги в небо, и сойдутся двое в бою. Полночью или полднем - одинаково я упрям: Вспорю корабельное днище, всех отправлю к морским угрям. Разбитые легионы, вы сделали первый шаг: В пучину вступаете вы, и реет Английский Флаг. Вот он в тумане тонет, роса смерзается в лед. Свидетели - только звезды, бредущие в небосвод. Что такое Английский Флаг? Решайся, не подведи - Не страшна океанская ширь, если Юнион Джек впереди!" ГОРОДУ БОМБЕЮ Гордость - удел городов. Каждый город безмерно горд: Здесь - гора и зелень садов, Там - судами забитый порт. Он хозяйствен, он деловит, Числит фрахты всех кораблей, Он осмотр подробный творит Башен, пушечных фитилей, Город Городу говорит "Позавидуй, повожделей!" Те, кто в городе рос таком, Редко путь выбирают прямой, Но всегда мечтают тайком, Словно дети, - прийти домой. У чужих - чужая семья, В странах дальних не сыщешь родни, Словно блудные сыновья, Считают странники дни, И клянут чужие края За то, что чужие они). (Но уж славу родной земли, Что превыше всех прочих слав, Сберегают в любой дали Пуще всех дарованных прав: И гордятся, как короли, Клятву именем родины дав). Слава Богу, отчизной мне Не далекие острова, Я судьбою доволен вполне Далеко не из щегольства, - Нет, поклон родимой стране За святые узы родства. Может быть, заплыв за моря, Наглотавшись горьких харчей, Ты утешишься, говоря: Мол, неважно, кто я и чей. (Ни по службе, ни ради наград Принят в лоно я этой страной; Я нимало не виноват, Что люблю я город родной, Где за пальмами в море стоят Пароходы над мутной волной). Ныне долг я должен вернуть, И за честь теперь я почту Снова пуститься в путь, Причалить в родном порту. Да сподоблюсь чести такой: Наслужившись у королей (Аккуратность, честность, покой), - Сдать богатства моих кораблей; Все, что есть, тебе отдаю, Верность дому родному храня: Город мой, ты сильней меня, Ибо взял ты силу мою! К ТРАПУ! К трапу, к трапу, к трапу, к трапу дружно прем: Шесть лет отслужил - окончил срок минувшим сентябрем. Лежат убитые в земле - что ж, их Господь призвал. А наш пароход набит углем: солдат отвоевал. Помчим вот-вот, помчим вот-вот Прочь по волне морской; Время не трать, тащи свою кладь, Сюда нам опять - на кой? Сыграем свадьбу, Мэри-Энн, Теперь пойдем житье! Есть у меня шиллинг на три дня: Солдат отслужил свое! И "Малабар" и "Джамна" сейчас поднимут якоря, Матросы лишь приказа ждут - и в даль, через моря! Что, с пьяных глаз займем сейчас Хайберский перевал? Нет, нынче поплывем домой: солдат отвоевал. Нас в Портсмут отвезут, в туман, в дожди и в холода, Мундир индийский - смех и грех; да, впрочем, не беда. Нас очень скоро съест плеврит, и все пойдет вразвал. Но - к черту сырость и болезнь: солдат отвоевал! К трапу, к трапу, к трапу, если не дурак! Ишь, новичков понавезли - знать, будущих вояк! Что ж, постреляйте вместо нас, а срок в шесть лет - не мал. Эй, как там в Лондоне дела? Наш брат отвоевал! К трапу, к трапу, к трапу - бьются в лад сердца Во славу всех британских дам и доброго жбана пивца! Полковник, полк и кто там еще, кого я не назвал, - Спаси вас Господи! Урра! Наш брат - отвоевал! Помчим вот-вот, помчим вот-вот Прочь по волне морской; Время не трать, тащи свою кладь, Сюда нам опять - на кой? Сыграем свадьбу, Мэри-Энн, Теперь пойдет житье! Есть у меня шиллинг на три дня: Солдат отслужил свое! УРОК (1899-1902) (Англо-бурская война) Признаемся по-деловому, честно и наперед: Мы получили урок, а в прок ли нам он пойдет? Не отчасти, не по несчастью, не затем, что пошли на риск, А наголову, и дочиста, и полностью, и враздрызг, Иллюзиям нашим - крышка, все - к старьевщику и на слом, Мы схлопотали урок и, надо сказать, поделом. Отнюдь не в шатрах и рощах изучали наши войска Одиннадцать градусов долготы африканского материка, От Кейптауна до Мозамбика, вдоль и поперек, Мы получили роскошный, полномасштабный урок. Не воля Небес, а промах - если армию строишь ты По образу острова семь на девять, смекай, долготы-широты: В этой армии - все: и твой идеал, и твой ум, и твоя муштра. За это все получен урок - и спасибо сказать пора. Двести мильонов истина стоит, а она такова: Лошадь быстрей пешехода, а четыре есть два плюс два. Четыре копыта и две ноги - вместе выходит шесть. Обучиться такому счету нужно почесть за честь. Все это наши дети поймут (мы-то с фактом - лицом к лицу!); Лордам, лентяям, ловчилам урок - отнюдь не только бойцу. Закосневшие, ожиревшие пусть его усвоят умы. Денег не хватит урок оплатить, что схлопотали мы. Ну, получил достоянье - гляди, его не угробь: Ошибка, если усвоена - та же алмазная копь. На ошибках, конечно, учатся, - жаль, что чаще наоборот. Мы получили урок, да только впрок ли пойдет? Ошибку, к тому же такую, не превратишь в торжество. Для провала - сорок мильонов причин, оправданий - ни одного. Поменьше слов, побольше труда - на этом вопрос закрыт. Империя получила урок. Империя благодарит! БРИТАНСКИЕ РЕКРУТЫ Если рекрут в восточные заслан края - Он глуп, как дитя, он пьян, как свинья, Он ждет, что застрелят его из ружья, - Но становится годен солдатом служить, Солдатом, солдатом, солдатом служить, Солдатом, солдатом, солдатом служить, Солдатом, солдатом, солдатом служить, Слу-жить - Королеве! Эй, вы, понаехавшие щенки! Заткнитесь да слушайте по-мужски. Я, старый солдат, расскажу напрямки, Что такое солдат, готовый служить, Готовый, готовый, готовый служить... - и т. д. Не сидите в пивной, говорю добром, Там такой поднесут вам едучий ром, Что станет башка - помойным ведром, А в виде подобном - что толку служить, Что толку, что толку, что толку служить... - и т. д. При холере - пьянку и вовсе долой, Кантуйся лучше трезвый и злой, А хлебнешь во хмелю водицы гнилой - Так сдохнешь, а значит - не будешь служить... Не будешь, не будешь, не будешь служить... - и т. д. Но солнце в зените - твой худший враг, Шлем надевай, покидая барак, Скинешь - тут же помрешь, как дурак, А ты между тем - обязан служить, Обязан, обязан, обязан служить... - и т. д. От зверюги-сержанта порой невтерпеж, Дурнем будешь, если с ума сойдешь, Молчи, да не ставь начальство ни в грош - И ступай, пивцом заправясь, служить, Заправясь, заправясь, заправясь, служить... - и т. д. Жену выбирай из сержантских вдов, Не глядя, сколько ей там годов, Любовь - не заменит прочих плодов: Голодая, вовсе не ловко служить. Неловко, неловко, неловко служить... - и т. д. Коль жена тебе наставляет рога, Ни к чему стрелять и пускаться в бега; Пусть уходит к дружку, да и вся недолга, - Кто к стенке поставлен - не может служить, Не может, не может, не может служить... - и т. д. Коль под пулями ты и хлебнул войны - Не думай смыться, наклавши в штаны, Убитым страхи твои не важны, Вперед - согласно долгу, служить, Долгу, долгу, долгу служить... - и т. д. Если пули в цель не ложатся точь-в-точь. Не бубни, что винтовка, мол, сучья дочь, - Она ведь живая и может помочь - Вы вместе должны учиться служить. Учиться, учиться, учиться служить... - и т. д. Задерут зады, словно бабы, враги И попрут на тебя - вышибать мозги, Так стреляй - и Боже тебе помоги, А вопли врагов не мешают служить. Мешают, мешают, мешают служить... - и т. д. Коль убит командир, а сержант онемел, Спокойно войди в положение дел. Побежишь - все равно не останешься цел. Ты жди пополненья, решивши служить, Решивши, решивши, решивши служить... - и т. д. Но коль ранен ты и ушла твоя часть, - Чем под бабьим афганским ножом пропасть, Ты дуло винтовки сунь себе в пасть, И к Богу иди-ка служить, Иди-ка, иди-ка, иди-ка служить, Иди-ка, иди-ка, иди-ка служить, Иди-ка, иди-ка, иди-ка служить, Слу-жить - Королеве! МАРШ "СТЕРВЯТНИКОВ" Ммарш! Портки позадубели, как рогожи. При! Упрешься в зачехленное древко. При! Бабенок любопытствующих рожи Не утащишь за собою далеко. Ша! Нам победа хрен достанется. Ша! Нам не шествовать в блистательном строю! Будешь ты, усвой, Стервятникам жратвой, Вот и все, что нам достанется в бою! Лезь! На палубу, от борта и до борта. Стой, поганцы! Подобраться, срамота! Боже, сколько нас сюда еще не вперто! Ша! Куда мы - не известно ни черта. Ммарш! И дьявол-то ведь не чернее сажи! Ша! Еще повеселимся по пути! Брось ты бабу вспоминать, не думай даже! Ша! Женатых нынче, Господи, прости! Эй! Пристроился - посиживай, не сетуй. (Слышьте, чай велят скорее подавать!) Завтра вспомните, подлюги, чай с галетой, Завтра, суки, вам блевать - не разблевать! Тпру! Дорогу старослужащим, женатым! Барахлом забили трапы, черт возьми! Ша! Под ливнем ждать погрузки нам, солдатам, Здесь, на пристани, приходится с восьми! Так стоим под конной стражей час который, Всех тошнит, хотя не начало качать. Вот ваш дом! А ну заткнитесь, горлодеры! Смирно! Черти, стройсь на палубе! Молчать! Ша! Нам победа на фиг не достанется! Ша! Нам не шествовать в блистательном строю! (Н-да-с! Адью!) Ждет нас на обед Гриф, известный трупоед. Вот и все, что нам достанется в бою! (Гип-урра!) И шакалья рать Тоже хочет жрать. Вот и все, что нам достанется в бою! (Гип-урра!) Будешь ты, усвой, Стервятникам жратвой! Вот и все, что нам достанется в бою! МАРОД?РЫ Если яйца ты фазаньи хоть однажды воровал, Иль белье с веревки мокрое упер, Иль гуся чужого лихо в вещмешок к себе совал - Раскумекаешь и этот разговор. Но армейские порядки неприятны и несладки, Здесь не Англия, подохнешь ни за грош. (Рожок: Не врешь!) Словом, не морочься вздором, раз уж стал ты мародером, Так что - (Хор) Все - в дрожь! Все в дрожь! Даешь! Даешь Гра - беж! Гра-беж! Гра-беж! Ох, грабеж! Глядь, грабеж! Невтерпеж прибарахлиться, невтерпеж! Кто силен, а кто хитер, Здесь любой - заправский вор! Все на свете не сопрешь! Хорош! Гра - беж! Хапай загребущей лапой! Все - в дрожь! Даешь! Гра - беж! Гра - беж! Гра - беж! Чернорожего пристукнешь - так его не хорони, Для чего совался он в твои дела? Благодарен будь фортуне, - да и краги помяни, Коль в нутро твое железка не вошла. Пусть его зароют Томми - уж они всегда на стреме, Знают - если уж ограбим, так убьем. И на черта добродетель, если будет жив свидетель? Поучитесь-ка поставить на своем! (Хор) Все - в дрожь!.. и т. д. Если в Бирму перебросят - веселись да в ус не дуй, Там у идолов - глаза из бирюзы. Ну, а битый чернорожий сам проводит до статуй, Так что помни мародерские азы! Доведут тебя до точки - тут полезно врезать в почки, Что ни скажет - все вранье: добавь пинка! (Рожок: Слегка!) Ежели блюдешь обычай - помни, быть тебе с добычей, А в обычай - лупцевать проводника. (Хор) Все - в дрожь!.. - и т. д. Если прешься в дом богатый, баба - лучший провожатый, Но - добычею делиться надо с ней. Сколько ты не строй мужчину, но прикрыть-то надо спину, Женский глаз в подобный час - всего верней. Ремесло не смей порочить: прежде чем начнешь курочить, На кладовки не разменивай труда: (Рожок: Да! Да!) Глянь под крышу! Очень редко хоть ружье, хоть статуэтка Там отыщется, - поверьте, господа. (Хор) Все - в дрожь!.. - и т. д. И сержант, и квартирмейстер, ясно, долю слупят с вас - Отломите им положенную мзду. Но - не вздумайте трепаться про сегодняшний рассказ, Я-то сразу трачу все, что украду. Ну, прощаемся, ребята: что-то в глотке суховато, Разболтаешься - невольно устаешь. (Рожок: Не врешь!) Не видать бы вам позора, эх, нахлебнички Виндзора, А видать бы только пьянку да дележ! (Хор) Да, грабеж! Глядь, грабеж! Торопись прибарахлиться, молодежь! Кто силен, а кто хитер, Здесь любой - матерый вор. Жаль, всего на свете не сопрешь! Хо-рош! Гра-беж! Грабеж! Служишь - хапай! Всей лапой! Все - в дрожь! Все - в дрожь! Гра-беж! Гра-беж! Гра-беж! СТЕЛЛЕНБОС Генерал чертыхнулся, заслышав пальбу, И велел, чтобы выяснил вестовой: Что за кретин искушает судьбу? Что за осел принимает бой? Того и гляди - пойдет заваруха, А там и кокнут кого невзначай! Чтоб не пер, зараза, поперек приказа, Он самочинцу влепил нагоняй. Все шестеренки да винтики, Да разные палки в колеса, - Начальники наши горды (Тяжелы же у них зады!), Но пуще всей чехарды Боятся они Стелленбоса! Большую пыль пустил генерал! Генерал учинил большой разнос! Генерал "ничего такого не ждал", А буры нам натянули нос! Не сидеть бы нам, как клушам на яйцах, Мы успели бы брод перейти без потерь - Но чертовы буры, спасая шкуры, Смотались, и хрен их проймешь теперь! Польстился на ферме спать генерал, - Приглянулся уж очень дом на холме, Простудиться, видите ли, не желал, И до ночи мы копались в дерьме. Покуда мы разбивали лагерь, Он подремал над книгой слегка. А во время в это буры де Вета Просочились сквозь наши войска! Ведь видел же он, что буры с гор Нахально глядят на нас в упор, Но он к подножию нас припер. Заявив, что любая тревога - вздор. Генерал не желал рисковать разведкой, Не стал обстреливать горный кряж - Он чуял в кармане Орден Бани И созерцал окрестный пейзаж. Он выклянчил орден, но не утих (Молчали прочие, как в гробу), Навесив медали на крыс штабных, Он выехал на солдатском горбу! Он будто не знал, что кругом - холера, На того, кто стрелял, он свалил вину, Он тявкал шавкой, грозил отставкой И на полгода прогадил войну! Все шестеренки да винтики, Да разные палки в колеса, - Начальники держат бразды, И пока что еще горды - Но пуще всей чехарды Боятся они Стелленбоса! СТОРОЖЕВОЙ ДОЗОР НА МОСТУ В КАРРУ "...и будут дополнительные отряды по охране моста через Кровавую Реку". Приказ по округу: линии коммуникаций. Южноафриканская война Стремительно над пустыней Смягчается резкий свет, И вихрем изломанных линий Возникает горный хребет. Вдоль горизонта построясь, Разрезает кряж-исполин Небес берилловый пояс И черный мускат долин. В небе зажгло светило Красок закатных гроздь - Охра, лазурь, белила, Умбра, жженая кость. Там, над обрывом гранитным, Звезды глядят в темноту - Резкий свисток велит нам Сменить караул на мосту. (Стой до седьмого пота У подножия гор - Не армия, нет - всего-то Сторожевой дозор.) Скользя на кухонных отбросах, На банках из-под жратвы, На выгоревших откосах, На жалких пучках травы - Выбрав путь покороче, Мы занимаем пост - И это начало ночи Для стерегущих мост. Мы слышим - овец в корали Гонит бушмен-пастух, И звон остывающий стали Ловит наш чуткий слух. Воет шакалья стая; Шуршат в песчаной пыли, С рыхлых откосов слетая, Комья сухой земли. Звезды в холодных безднах Мерцают ночь напролет, И на сводах арок железных Почиет небесный свод. Покуда меж дальних склонов Не послышится перестук, Не вспыхнут окна вагонов, Связующих север и юг. Нет, не зря ты глаза мозолишь Бурам, что пялятся с гор, - Не армия, нет - всего лишь Сторожевой дозор. О радость короткой встречи! И тянемся мы на свет, За глотком человечьей речи, За охапкой старых газет. Радость пройдет так скоро - Но дарят нам небеса Обрывки чужого спора, Женские голоса. Когда же огней вереница Погаснет за склоном холма - Тьма ложится на лица В сердце вступает тьма. Одиночество и забота - Вот и весь разговор. Не армия, нет - всего-то Сторожевой дозор. ДВА ПРИГОРКА Только два африканских пригорка, Только пыль и палящий зной, Только тропа между ними, Только Трансвааль за спиной, Только маршевая колонна В обманчивой тишине Внушительно и непреклонно Шагающая по стране. Но не смейся, встретив пригорок, Улыбнувшийся в жаркий час, Совершенно пустой пригорок, За которым - Пит и Клаас, - Будь зорок, встретив пригорок, Не объявляй перекур. Пригорок - всегда пригорок, А бур - неизменно бур. Только два африканских пригорка, Только дальний скалистый кряж, Только грифы да павианы, Только сплошной камуфляж, Только видимость, только маска - Только внезапный шквал, Только шапки в газетах: "Фиаско", Только снова и снова провал. Так не смейся, встретив пригорок, Неизменно будь начеку, За сто миль обойди пригорок, Полюбившийся проводнику, - Будь зорок, встретив пригорок, Не объявляй перекур: Пригорок - всегда пригорок, А бур - неизменно бур. Только два африканских пригорка, Только тяжких фургонов след. Только частые выстрелы буров, Только наши пули в ответ, - Только буры засели плотно, Только солнце адски печет... Только - "всем отступать поротно", Только - "вынужден дать отчет". Так не смейся, встретив пригорок, Берегись, если встретишь два, Идиллический, чертов пригорок, Приметный едва-едва, - Будь зорок, встретив пригорок, Не объявляй перекур: Пригорок - всегда пригорок, А бур - неизменно бур. Только два африканских пригорка, Ощетинившихся, как ежи, Захватить их не больно сложно, А попробуй-ка удержи, - Только вылазка из засады, Только бой под покровом тьмы, Только гибнут наши отряды, Только сыты по горло мы! Так не смейся над жалким пригорком - Он достался нам тяжело; Перед этим бурым пригорком, Солдат, обнажи чело, Лишь его не учли штабисты, Бугорка на краю земли, - Ибо два с половиной года Двух пригорков мы взять не могли. Так не смейся, встретив пригорок, Даже если подписан мир, - Пригорок - совсем не пригорок, Он одет в военный мундир, - Будь зорок, встретив пригорок, Не объявляй перекур: Пригорок - всегда пригорок, А бур - неизменно бур! ЮЖНАЯ АФРИКА Что за женщина жила (Бог ее помилуй!) - Не добра и не верна, Жуткой прелести полна, Но мужчин влекла она Сатанинской силой. Да, мужчин влекла она Даже от Сен-Джаста, Ибо Африкой была, Южной Африкой была, Африкой - и баста! В реках девственных вода Напрочь пересохла, От огня и от меча Стала почва горяча, И жирела саранча, И скотина дохла. Много страсти сберегла Для энтузиаста, Ибо Африкой была, Южной Африкой была, Африкой - и баста! Хоть любовники ее Не бывали робки, Уделяла за труды Крохи краденой еды, Да мочу взамен воды, Да кизяк для топки. Забивала в глотки пыль, Чтоб смирнее стали, Пронимала до кости Лихорадками в пути, И клялись они уйти Прочь, куда подале. Отплывали, но опять, Как ослы, упрямы, Под собой рубили сук, Вновь держали путь на юг, Возвращались под каблук Этой дикой дамы. Все безумней лик ее Чтили год от года, - В упоенье, в забытьи Отрекались от семьи, Звали кладбища свои Алтарем народа. Кровью куплена твоей, Слаще сна и крова, Стала больше, чем судьбой, И нежней жены любой - Женщина перед тобой В полном смысле слова! Встань! Подобная жена Встретится нечасто - Южной Африке салют, Нашей Африке салют, Нашей собственной салют Африке - и баста! ПЭДЖЕТ, ЧЛЕН ПАРЛАМЕНТА Как уцелеть под бороной - Известно жабе лишь одной; Однако бабочка с высот Советы жабе подает. Член Парламента Пэджет был говорлив и брехлив, Твердил, что жара индийская - "азиатский Солнечный Миф". Месяца на четыре он приперся к нам в ноябре, Но я был жесток, я сказал: уедешь лишь в сентябре. В марте запел кокил: Пэджету горя нет, Отдыхая, зовет меня "Чванный брахман", "дармоед", Позже - розы стали цвести. Был гость весьма вдохновен, Утверждал, что жара безвредна - Пэджет, парламентский член. Привязалась в апреле потница: зноем дохнуло с небес. Москиты, песчаные осы знали: Пэджет - деликатес. Опухшее и пятнистое, прибитое существо! Опахала братьев-арийцев мало спасали его. В мае бури пошли пылевые; Пэджет совсем приугас, Прелести нашего климата вкушая за часом час. Пиво хлебал дней десять - и дохлебался, подлец; Лихорадку схватил небольшую - решил, что "уже конец". В июне - дизентирия, вещь простая для наших мест. Согнулся осанистый Пэджет, стал говорить про отъезд. Слова "дармоед", "брахман" - не были больше в ходу, Он дивился тому, что люди выживают в таком аду. Трясучку схватил в июле, сущие пустяки. Пэджет сказал: от холеры помирать ему не с руки, Ныл про "восточную ссылку", вспоминал со слезами семью, Но я-то почти семь лет уже не видел мою. Однажды - всего-то сто двадцать, знаем такую жару! - В обморок хлопнулся Пэджет, с трудом плетясь по двору. Пэджет, клятвопреступник, сбежал, вполне изучив На собственной шкуре, на практике - что такое "Солнечный Миф". Я его проводил с усмешкой, но был душою жесток: Сколько же дурней пишет, что рай на земле - Восток. Да притом еще и пытается править в такой стране... Еще одного такого пошли, о Господи, мне! МУНИЦИПАЛЬНАЯ ХРОНИКА "Болезней в Хезабаде, Бинкс, Все меньше! Как же так?" О, чистота сортирных трую Есть высшее из благ! Я это осознал навек!" - Сказал честнейший человек. Под вечер в августе, в костюм белейший мой одет, Я объезжал наш Хезабад: прогулка не во вред. Вруд мой уэльский жеребец увидел: мчится слон, Он ждет супружеских утех - и скачет под уклон! Слон без погонщика! И я решил, судьбу кляня, Что за слониху этот слон решил принять меня. К чему такая встреча мне? Чтоб не терять лица, Я в город повернул скорей, хлестнувши жеребца. Коляска затрещала вдруг, и проклял я судьбу: Уэльсец вытяхнул меня - в сортирную трубу, Затем последовал удар: с трудом припомяну Моей коляски бедной хруст, доставшейся слону. Дыша миазмами во тьме, я понял, что погиб; В коллектор главный я пополз, над ухом чуя хрип: В четыре фута у трубы должна быть ширина, - Лишь дюйм - от головы моей до хобота слона. Слон все ревел, и я в трубе запуган был весьма, Но глубже влезть уже не мог в густой затор дерьма. Со страха мерз я и стоял, судьбу свою кляня, - А слон все так же норовил добраться до меня. Хоть он промазал - мне с тех пор досталась седина. Потом погонщик прибежал и отогнал слона. Я двинул в городской совет и даже не был груб: Я предъявил себя - и нет с тех пор забитых труб. Вы верить можете в дренаж, - мол, все пробьет само, Покуда вы, как стебелек, не въежитесь в дерьмо. Я - верю только в чистку труб... К здоровью путь - прямой: Пусть, кто не верит, повторит печальный опыт мой. БУДДА В КАМАКУРЕ А в Камакуре есть японский идол. На Узкий Путь Ты пролил свет, До Дня Суда - через Тофет. "Язычников" храни от бед Пред Буддою в Камакуре. Здесь тоже Путь, хотя не Твой, В нем тоже светоч мировой, Наставник бодхисатв живой - Он, Будда из Камакуры. Он чужд и страсти и борьбе, Он и не знает о Тебе, - Не восставляй препон судьбе Его детей в Камакуре! Он европейцам не грозит, Пусть от курильниц дым скользит, Смывая страх и мелкий стыд Молящихся в Камакуре. Постигнешь, гордость отреша, Сколь эта вера хороша, - Тебе откроется Душа Востока - здесь, в Камакуре. Да - речь Ананды на устах: О воплощеньях в рыб и птах, Учитель здесь - во всех мечтах, И сладок ветр в Камакуре. От золотых, прикрытых век Не скрыто: век сменяет век, Но Лотос - воссиял навек От Бирмы до Камакуры. И слышен в воздухе густом Тибетских барабанов гром; Звучит: "Ом мани падме ом" Всем странам из Камакуры. Бенарес - не уберегли, Бодхгайя древняя - в пыли, Грозить враги теперь пришли И Будде и Камакуре. Среди туристов, суеты - Руина злата, нищеты, О, как в себя вмещаешь ты Великий смысл, Камакура? Моленья длятся и поднесь. Задумайся и строго взвесь: Не Бог ли облачился здесь В златую плоть, в Камакуре? ЗАУПОКОЙНАЯ (С.Дж.Родс, похоронен в Матоппосе, апреля 10 числа, 1902) Когда хоронят короля Тоскуя и скорбя, - Печалью полнится земляЮ Приемля прах в себя. Конечно, каждый должен пасть, У всех судьба одна: Но Власть обречена во Власть И жить обречена. Он вдаль смотрел, поверх голов, Сквозь время, сквозь года, Там в муках из его же слов Рождались города; Лишь мыслью действуя благой - Сколь мал бы ни был срок, - Один народ в народ другой Преобразить он мог. Он кинул свой прощальный взор На цепь минувших лет, Через гранит, через простор, Что солнцем перегрет. Отвагою души горя, Герой рассеял тьму, Тропу на север проторя Народу своему. Доколь его достало дней И не сгустилась мгла - Империя слуги верней Найти бы не смогла. Живой - Стране был отдан весь, Теперь - Господь, внемли! - Его душа да станет здесь Душой его земли! ГАНГА ДИН Радость в джине да в чаю Тыловому холую, Соблюдающему штатские порядки. Но едва дойдет до стычки, Что-то все хотят водички И лизать готовы водоносу пятки. А индийская жара Пропекает до нутра, Повоюй-ка тут, любезный господин! Я как раз повоевал, И - превыше всех похвал Полковой поилка был, наш Ганга Дин. Всюду крик: Дин! Дин! Дин! Колченогий дурень Ганга Дин! Ты скорей-скорей сюда! Где-ка там вода-вода! Нос крючком, зараза, Ганга Дин! Он - везде и на виду, Глянь - тряпица на заду, А как спереди - так вовсе догола. Неизменно босиком Он таскался с бурдюком Из дубленой кожи старого козла. Нашагаешься с лихвой - Хоть молчи, хоть волком вой, Да еще - в коросте пота голова; Наконец, глядишь, привал; Он ко всем не поспевал - Му дубасили его не разщ, не два. И снова: Дин! Дин! Дин! Поворачивайся, старый сукин сын! Все орут на бедолагу: Ну-ка, быстро лей во флягу, А иначе - врежу в рожу, Ганга Дин! Он хромает день за днем, И всегда бурдюк при нем, Не присядет он, пока не сляжет зной; В стычках - Боже, помоги, Чтоб не вышибли мозги! - Ну, а он стоит почти что за спиной. Если мы пошли в штыки - Он за нами, напрямки, И всегда манером действует умселым. Если ранят - из-под пуль Вытащит тебя, как куль: Грязнорожий, был в душе он чисто-белым. Опять же: Дин! Дин! Дин! Так и слышишь, заряжая карабин, Да еще по многу раз! Подавай боеприпас, Подыхаем, где там чертов Ганга Дин! Помню, как в ночном бою В отступающем строю Я лежать остался, раненый, один, Мне б хоть каплю, хоть глоток - Все ж пустились наутек, Но никак не старина, не Ганга Дин. Вот он, спорый, как всегда; Вот - зеленая вода С головастиками, - слаще лучших вин Оказалась для меня! Между тем из-под огня Оттащил меня все тот же Ганга Дин! А рядом: Дин! Дин! Дин! Что ж орешь ты, подыхающий кретин? Ясно, пуля в селезенке, Но взывает голос тонкий: Ради Бога, Ради Бога, Ганга Дин! Он меня к носилкам нес, Грянул выстрел - водонос Умер с подлинным достоинством мужчин, Лишь сказал тихонько мне: "Я надеюсь, ты вполне Был водой доволен" - славный Ганга Дин. Ведь и я к чертям пойду: Знаю, встретимся в аду, Где без разницы - кто раб, кто господин; Но поилка наш горазд: Он и там хлеьбнуть мне даст, Грешных душ слуга надежный, Ганга Дин! Да уж - Дин! Дин! Дин! Посиневший от натуги Ганга Дин, Пред тобой винюсь во многом, И готов поклсться Богом: Ты честней меня и лучше, Ганга Дин! ШИЛЛИНГ В ДЕНЬ Я старый О'Келли, мне зорю пропели И Дублин и Дели - с фортов и с фронтов, - Гонконг, Равалпинди, На Ганге, на Инде, И вот я готов: у последних... портов. Чума и проказа, тюрьма и зараза, Порой от приказа - мозги набекрень, Но стар я и болен, И вот я уволен, Мой кошт хлебосолен: по шиллингу в день. Хор: Да, за шиллинг в день Расстараться не лень! Как его выслужить - шиллинг-то в день? Рехнешься на месте - скажу честь по чести, - Как вспомню о вести: на флангах - шиит, Он с фронта, он с тыла! И сердце застыло; Без разницы было, что буду убит. Ну что ж, вероятно, жене неприятно, Чтобы мне, господа, Не стоять в холода Возле биржи труда, - не возьмете ль в курьеры? Общий хор: Зачислить в курьеры: О, счастье без меры, - Вот старший сержант - он зачислен в курьеры! На него взгляни, Все помяни, До воинской пенсии вплоть - ГОСПОДЬ, КОРОЛЕВУ ХРАНИ! ШИВА И КУЗНЕЧИК Шива, сеятель злаков, гонитель небесных туч, В наидревнейшие годы грозен был и могуч, Он назначил каждому участь, работу и пищу деля, Не позабыл никого, от нищего до короля. Все он создал - Шива-Охранитель, Бог великий! Бог великий! Все он сотворил: Колючки для верблюдов и сено для коров, Материнское сердце - лишь для тебя; спи сынок мой, и будь здоров. Пшеницу дал он богатым и просо дал беднякам, Ходящим за подаяньем - отбросы и рваный хлам, Пусть бык достанется тигру, стервятнику - падаль глотать, Бездомным волкам назначил с голоду кости глодать. Никто не вознесся слишком, никто не остался наг. Стояла Парвати рядом, следя за раздачей благ. Подурачить решила Шиву - то-то смеху будет, гляди! - И маленького кузнечика спрятала на груди. Закончен раздел; богиня спросила, скрывая смех: "Властелин миллионов ртов, накормил ли ты вправду всех?" Шива, смеясь, ответил: "Раздача благ - позади. Сыт даже тот, которого спрятала ты на груди. Богиня достала кузнечика - был слишком ясен намек. Увидела: Меньший из Меньших грызет зеленый листок. Пара Парвати перед Шивой, не подъемля в молитве глаз: В самом деле бог напитал все живое в единый час. Все он создал - Шива-охранитель, Бог великий! Бог великий! Все он сотворил: Колючки для верблюдов и сено для коров, Материнское сердце - лишь для тебя; спи сынок мой, и будь здоров. НАПУТСТВИЕ КОЛЬ УДАЛОСЬ МНЕ ВАМ ПОМОЧЬ И ПОЗАБАВИТЬ ВАС - ТО ПУСТЬ ТЕПЕРЬ КОСНЕТСЯ НОЧЬ МОИХ УСТАЛЫХ ГЛАЗ. НО ЕСЛИ Б СНОВА В ТИШИНЕ ПРЕД ВАМИ Я ВОЗНИК - ТО ВОПРОШАЙТЕ ОБО МНЕ ЛИШЬ У МОИХ ЖЕ КНИГ/ ИЗ ПОЭТОВ ИРЛАНДИИ УИЛЬЯМ БАТЛЕР ИЕЙТС (1865-1939) РАЗМЫШЛЕНИЯ ВО ВРЕМЯ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ I Родовые усадьбы В богатом доме, средь куртин в цвету, Вблизи холмов, вблизи тенистой рощи, Жизнь бьет ключом, отринув суету, Лиясь, как дождь, пока достанет мощи, Расплескиваясь, рвется в высоту, Чредует формы посложней, попроще, Меняясь в них, дабы ценой любой Не стать машиною, не стать рабой. Мечты! Но и Гомеру бы, похоже, Не петь, коль скоро бы не знать ему Мерцанья черных янтарей, - и все же Привычно думать нашему уму О раковинах на прибрежном ложе, С отливом не вернувшихся во тьму Глубин, что и они когда-то были Наследственною мерой изобилий. Жестокий человек и деловой Назначил зодчим, столь же деловитым, Исполнить в камне план заветный свой: На диво всем потомкам-сибаритам Воздвигнуть символ чести родовой. Но от мышей спастись ли даже плитам? Десятилетья минут - и, глядишь, Наследник мраморов - всего лишь мышь. Но что, коль этот парк, где крик павлинов Ночной порой звучит среди террас, И где Юнона, склепный свод покинув, Богам лужаек зрима каждый час, Где посреди древесных исполинов Дается нам отдохновенье глаз - Что, если все, что здесь доступно въяве, Замена нашей гордости и славе? Что, если герб, взирающий с дверей, Гнездо традиций, древних и упрямых, Блуждание вдоль зал и галерей, Портреты предков в золоченых рамах, Достоинство семейных алтарей. Покоящихся в вечных фимиамах - Что, если цели нет у них иной: Заменой быть для гордости больной? II Мой дом Седая древность башни и моста, Старинный дом в кругу оград просторном, Кремнистая земля; Символика цветущего куста Меж вязами и одичалым терном; Ветр зашумит, суля Часы дождя и хлада, И промелькнет на миг Взволнованный кулик, Заслыша топот и мычанье стада. Ступени, свод, камин, бумажный лист, Исписанный, холодный подоконник. Да, в комнате такой Виденье облекал панегирист, Певец "Иль Пенсерозо" и платоник, Туманною строкой, И было въяве зримо, Как, робко трепеща, Полночная свеща В окне мерцала всем, бредущим мимо. Здесь кров для двух людей. Один сумел Собрать вооруженных два десятка, И жить средь этих стен, - Хоть и казался он меж ратных дел, Сомнений, треволнений, беспорядка Забывчив и забвен; И я - второй, как вящий, Живой пример уму: Потомству моему Эмблемою печали предстоящий. III Мой стол Две тумбы, и на них доска. Перо, листки, и сталь клинка Блестит - подарок Сато, Врученный мне когда-то, На все вокруг, как некий рок, Как неизменности урок, До Чосера откован, Взирает из шелков он. Так пять веков в родной стране Подобно молодой луне Он пролежал, ни разу Не обновляя фазу. Но сердце знает: такова Непреходящесть мастерства. Ученым любы споры - Кто мастер, год который, Когда сей славный образец В дар сыну передал отец. Искусная работа, Рисунок, терракота, Непреходящий символ в ней, Но красота души - важней: Душа, как одеяньем, Объемлется деяньем. Счастливей всех - преемник тот, Кто ведает, что не войдет В возвышенное царство Жрец низкого фиглярства, Но кто возвысит дух и речь, Кто может в сердце песнь беречь, Внемля павлиньи стоны В обители Юноны. IV Мои потомки От предков разум получив живучий, Не вспоминать, возможно, должен я Ни дочь, ни сына, и - на всякий случай - Забыть, что у меня была семья; Но в кои веки аромат летучий Даруется теченьем бытия; Цветы на ветках вянут, облетая, И вновь кругом шумит листва простая. Но если все же угасает род, И все бесцветней вялые потомки, И каждого иль бремя дел гнетет, Иль брака неудачного постромки? Быть может, рухнут лестницы и свод. И лишь сова, избравшая обломки Жильем, затянет по ночным часам Печальный плач печальным небесам. Порода сов, как ни одна другая, Для нас - напоминанье; потому, Любовь и дружбу целью полагая, Я все, что мог, восстановил в дому. Здесь, девушку свою оберегая И дружбу близких, бытие приму. И знаю: пусть в паденье, пусть в расцвете, Нам памятником станут камни эти. V Дорога у моих ворот Боец заходит в дверь. (Телосложением - Фальстаф), Любезно шутит о войне - Мол, можно помереть вполне, На солнышке под пули встав. То - несколько других солдат: Их форма издали видна, Перед воротами стоят. Я сетую на дождь, на град, Сломавший грушу у окна. Считаю горлиц над ручьем - Шары пернатой черноты - Во гневе затворен своем, От мира огражден жильем, От стужи гибнущей мечты. VI Скворечник над моим окном Роятся пчелы между кладок. В щели - голодный писк птенца. Стена давно пришла в упадок. Творите, пчелы, свой порядок: Вселитесь в прежний дом скворца. Сковала робость нас; кому-то Смерть ежечасно шлет гонца; По всей земле, что ни минута, Пожар и гибель, тьма и смута: Вселитесь в прежний дом скворца. Шагает смерть по баррикадам, Боям и стычкам нет конца, И многим доблестным отрядам Лежать в крови с оружьем рядом. Вселитесь в прежний дом скворца. Живя мечтами год от года, Грубеют души и сердца. Вражда важней для обихода, Чем жар любви - о, жрицы меда, Вселитесь в прежний дом скворца. VII Я вижу фантомы ненависти и духовных излишеств и грядущей пустоты По камню лестницы всхожу к вершине башни; Снегоподобной мглой затянут небосвод, Но залиты луной река, леса и пашни, Все призрачно вокруг, и мнится, что грядет С востока ярый меч. Вот ветерок в просторы Взовьется, заклубив туманы - и тогда Внезапно явится пред умственные взоры Чудовищных картин знакомая чреда. Под иступленный клич: "Возмездие за Жака Молэ!" - одет в металл и кружевную рвань, Гоним и голоден, выносится из мрака Отряд под лязг мечей и площадную брань - Ни с чем спешат в ничто, уже почти растаяв, Бросаясь в пустоту: и я вперяю взор В тупое шествие бездумных негодяев, Орущих, что магистр отправлен на костер. О ноги стройные, о глаз аквамарины! Грядет процессия блистательнейших дев: Умело оседлав единорожьи спины И вавилонские пророчества презрев; Их разум - лишь бассейн, где страсть, не умирая, Уходит в глубину, сверх меры тяжела; Лишь тишина живет, когда полны до края Сердца - томлением, и прелестью - тела. Аквамарины глаз, туман, единороги, Блеск призрачных одежд, молчание сердец, Ожесточенный зрак; довольно, прочь с дороги! Толпа не может ждать! Дорогу, наконец, Бесстыжим ястребам! Ни скорбных разговоров О прошлом канувшем, о зле грядущих лет: Лишь скрежеты когтей, лишь самохвальство взоров, Лишь завихренья крыл, затмивших лунный свет. Я затворяю дверь, и вижу с болью жгучей, Что ни единожды не проявил свою Единственность, хотя бывал и час, и случай, - Но нет, пускай навек замолкну, затаю Свидетельства свои - благоспокойствуй, совесть! К чему томления? Ведь в отвлеченный миг Чудовищных картин магическую повесть Во мне приветствуют и отрок, и старик. ПЛАВАНИЕ В ВИЗАНТИЙ I Здесь места дряхлым нет. Зато в разгаре Неистовые игрища юнцов; Реликты птичьих стай в любовной яри, Ручьи лососей и моря тунцов, - На суше, в море, в небе - каждой твари Отлетовав, истлеть в конце концов. Здесь угашает страстная побудка Нестарящийся пламенник рассудка. II Подобен был бы муж преклонных лет Распяленным, ветшающим обноскам, Когда бы дух его не пел в ответ Любым в юдоли внятным отголоскам; Но голос есть, а школы пенья нет - Пренебрегать ли вожделенным лоском? Затем, преодолев моря, я рад Византий созерцать, священный град. III О мудрые, из пламени святого, Как со златых мозаик на стене, К душе моей придите, и сурово Науку пенья преподайте мне, Мое убейте сердце: не готово Отречься тела бренного, зане В неведеньи оно бы не взалкало Искомого бессмертного вокала. IV Мне не дает неверный глазомер Природе вторить с должною сноровкой; Но способ есть - на эллинский манер Птах создавать литьем и тонкой ковкой Во злате и финифти, например, Что с древа рукотворного так ловко Умеют сладко василевсам петь О том, что было, есть и будет впредь. КОЛЕСО Зимою жаждем мы весны, И лета ждем весною ранней. Когда сады плодов полны - Опять зима всего желанней. Придет зима, но в тот же час Возжаждем мы весенней воли, Не зная, что в крови у нас Тоска по смерти, и не боле. ИЗ ФРАНЦУЗСКИХ ПОЭТОВ РЕМИ БЕЛЛО (1528 - 1577) АПРЕЛЬ Ты, Апрель, земных долин Властелин; Ты ласкаешь потаенно Легкой дланью каждый плод, Что живет В нежной глубине бутона. Ты, Апрель, живишь листву И траву,В - Зелен, как волна морскаяВ - Сотни тысяч лепестков Средь лугов Рассыпаешь ты, играя. Ты, Апрель, сошел на мир, И Зефир, Спрятавшись, незримый взору, Порасставил сто сетей Средь полей, Возжелав похитить Флору. Ты, Апрель, дары несешь, Ты хорош, Ты в цветении богатом Наполняешь лес и лугВ - Все вокругВ - Несравненным ароматом. Ты, Апрель, цветешь кругом, И тайком Госпоже в златые косы И на грудь бросаешь ты Все цветы И предутренние росы. Ты, Апрель, дарить нам рад Аромат, Вздох легчайшей Киферея, Чья волшебная краса В небеса Смотрит чище и светлее. Птицы, словно год назад, К нам летят, С юга, что далек и жарок; Эти вестницы весны Нам даны От тебя, Апрель, в подарок. Вот шиповник средь полян, И тимьян, И фиалка, и лилея, И гвоздики, что растут Там и тут, В ярких травах пламенея. И сладчайший соловей, Меж ветвей Заливаясь нежной песней, В небо шлет за трелью трель, О Апрель, Все волшебней, все чудесней. Твой приход людей живит, И звучит Песнь любви в весеннем гимне, И трепещет нежно кровь В жилах вновь, Растопляя панцирь зимний. И с тех пор, как ты пришел, Столько пчел Над цветами суетится: Собирают жадно впрок Сладкий сок, Тот, что в чашечках таится, Май на землю низойдет, Чистый мед Принося в подарок пчелам, Новым фруктам будет рад ВертоградВ - Созревающим, тяжелым. Но тебе, Апрель, привет В твой расцветВ - Месяц Анадномены, Той богини, что весной Неземной Родилась из белой пены. БЕРИЛЛ Бериллу песнь моя. Сей самоцвет хорош, Окраской на волну морскую он похож В тот нежный час, когда уходят аквилоны, И дышит вновь зефир, весною пробужденный. Но иногда берилл бывает золотистВ - Как самый свежий мед, необычайно чист; Однако, меньше блеск, и лик его туманней, Коль не имеет он необходимых граней: Затем, чтоб мог берилл достоинства хранить, Потребно камень сей искусно огранить. ЗеленыйВ - лучше всех, коль он похож при этом На гордый изумруд своим глубоким цветом. С Индийских берегов его привозят к нам, Зеленый и златой. Испорченным глазам И печени больнойВ - нет ничего полезней; Одышку, тошноту, сердечные болезни Излечивает онВ - а также он один Хранитель брачных уз для женщин и мужчин. Он изгоняет лень, он возвращает друга, Пред ним надменный враг робеет от испуга. О, если ты, берилл, воистину таков, Из Франции гони воинственных врагов: Нет пользы ни душе, ни сердцу, ни здоровьюВ - Нам руки обагрять напрасно вражьей кровью. СЕРДОЛИК Любитель всяческих проказ, Эрот веселый, как-то раз В садах Киферы, утром рано Летал,В - не выпускал из рук Слоновой кости тонкий лук; Торчали стрелы из колчана. Но горе! Он, рез