его работа. Это не просто выслеживание и вынюхивание, как считают люди, пытающиеся припрятать то, чем они владеют. Они дураки, но их глупость не тревожила Маурин. Ибо существовали и другие, которые были рады ей. Они верили. Они были полностью уверены, что сенатор Джеллисон спасет им жизнь, и они были просто счастливы увидеть его дочь. Их не тревожило, что она, придя в их дом, всюду сует свой нос и, вероятно, заберет какую-то часть их имущества. Они только радовались, предлагая то, чем владели, предлагали добровольно - в обмен на покровительство и защиту. В обмен на то, что на самом деле не существовало. Некоторые фермеры и жители ранчо были людьми гордыми, обладающими стремлением к независимости. Они понимали необходимость организации, но не желали по-холопски относится к ней. Но другие... а именно: жалкие беглецы, каким-то образом просочившиеся мимо заставы; горожане, владеющие домами в долине, удравшие сюда в страхе перед падением Молота и не знающие, что делать дальше; даже сельские жители, привыкшие издавна полагаться на грузовики, доставляющие продовольствие, на вагоны-рефрижераторы и погоду Калифорнии - для всех этих людей Джеллисон был "правительством". Правительством, которое возьмет на себя заботу о них - как это всегда бывало. Маурин трудно было выносить бремя ответственности. Она лгала людям. Она говорила им, что они будут жить, но лучше них знала, чего следует ожидать. В этом году урожая не будет. Нигде не будет. Надолго ли хватит того, что добыто из затопленных наводнением магазинов и складов? Достаточно ли, чтобы люди смогли выжить? Сколько еще беглецов скитается по Сан-Иоаквину? И права ли Маурин, пытаясь спасти их жизнь, когда мир умирает? Поблизости вспыхнула молния. Маурин не пошевелилась. Она стояла на голой гранитной скале, рядом с пропастью. Я хотела, чтобы у меня появилась цель. Теперь у меня появилась цель и не одна. Их даже слишком много. Жизнь Маурин не замыкалась на вашингтонских вечеринках, приемах и сплетнях. Нельзя сказать, что выжить, когда настал конец света - это тривиально. Но ведь так оно и есть. Если жизнь является не более, чем существованием, то какая разница? Там было легче скрыть когда тебе плохо. Это и есть единственное различие. Она услышала за спиной шаги. Кто-то шел по гребню горы. Оружия у Маурин не было, она почувствовала страх. И, осознав этот страх, она чуть не рассмеялась. Она стоит на краю пропасти, на вершине голой гранитной скалы, вокруг вспыхивают молнии - и она испугана. В первый раз за все время, проведенное в этой долине, она ощутила страх, услышав приближение незнакомца. И поняв это, Маурин ужаснулась еще больше. Молот разрушил и уничтожил все. Даже ее любимое место - и то теперь не убежище. Маурин глянула вдоль гребня и чуть переместила вес своего тела. Так, если что, удобнее. Мужчина подошел ближе. На нем были пончо и широкополая шляпа, а под пончо у него была винтовка. - Маурин?! - воскликнул он. Маурин почувствовала облегчение - словно ласковой волной омыло. Отзвук истерического смеха послышался в ее голосе, когда она сказала: - Гарви? Что вы здесь делаете? Гарви Рэнделл подошел ближе к краю утеса. Остановился. Держался он как-то неуверенно. Маурин вспомнила, что он боится высоты, и, поняв его, шагнула навстречу Гарви - отошла от пропасти. - Я обязан быть здесь, - сказал Гарви. - А вот какого дьявола вы здесь делаете? - Не знаю, - она собралась с силами (даже не знала, что они у нее еще остались). - Мокну, наверное, - сказав это, она поняла, что сказала правду. Несмотря на влагонепроницаемую куртку, она вымокла с головы до ног. Ее низкие сапожки были полны воды. Дождь был холодным, он проникал под куртку, и потому спине было холодно и мокро. - Почему вы обязаны быть здесь? - Несу охрану. У меня там укрытие. Пойдемте, спрячемся там от дождя. - Хорошо. - Вдоль гребня Маурин пошла вслед за Гарви. Он шагал не оглядываясь и она покорно шла за ним. Через пятьдесят ярдов Маурин увидела обломки скалы, вершинами наклоненные друг к другу. Под ними находилось неуклюжее сооружение, на постройку которого пошли дерево и старые полиэтиленовые мешки. Внутри не было никакого источника освещения - лишь дневной полумрак. Вся обстановка - лежащие на полу надувной матрац и спальный мешок. И деревянный ящик, чтобы можно было сидеть. В землю был вогнан столб, а в него вбиты колышки. На колышках висели охотничий рожок, пластиковый мешок, набитый книгами в бумажных обложках, бинокль и мешок с едой. - Добро пожаловать, - сказал Гарви. - Входите, снимайте куртку и чуть обсушитесь - он говорил спокойно, обычным тоном - будто не было ничего удивительного в том, чтобы найти ее стоящей в одиночестве на голой скале, в окружении беспрестанно вспыхивающих молний. Убежище имело немалые размеры, места вполне хватало, чтобы можно было стоять. Гарви скинул шляпу и пончо, помог Маурин снять куртку. Развесил их, мокрые на колышках - возле открытого входа в укрытие. - Что вы охраняете? - спросила Маурин. - Путь, по которому можно проникнуть в долину, - Гарви пожал плечами. - Вряд ли в такой ливень кто-нибудь решится отправиться в дорогу. А если решится, вряд ли я его или их замечу. Но это укрытие пришлось построить. - Вы здесь живете? - Нет. Мы несем охрану по-очереди. Я, Тим Хамнер, Брэд Вагонер и Марк. Иногда Джоанна. Живем мы все там, внизу. Вы этого не знали? - Нет! - Я не видел вас с тех пор, как мы пришли сюда, - сказал Гарви. Я пытался увидеть вас пару раз, но у меня создалось впечатление, что для меня вас никогда не бывает дома. И вообще, в большом доме моим приходам не рады. Но, как бы то ни было, благодарю вас за голос, поданный за меня. - Голос? - Сенатор сказал, что вы попросили, чтобы меня впустили. - Вам - рады. - Решать тогда было нечего. Ведь я не сплю с каждым встречным мужчиной. Даже, если ты тут же почувствовал себя виноватым и ушел в другую комнату, все равно, то, что между нами произошло, было прекрасно, и я не сожалею об этом. Это была честная мысль. Если ты мне настолько не безразличен, что я переспала с тобой, уж наверняка я постараюсь спасти твою жизнь. - Присаживайтесь, - Гарви показал на деревянный ящик. - Когда-нибудь здесь появится и более приличная мебель. Пока тут не особенно уютно, но приходится обходится тем, что есть. - Не понимаю, какую пользу вы приносите, находясь здесь, - сказала Маурин. - Я тоже. Но попытайтесь это объяснить Харди. Карты показывают, что здесь хорошее место, чтобы установить наблюдательный пункт. Когда видимость окажется большей, чем хотя бы на пятьдесят ярдов, это мнение будет правильным, но сейчас то, чем я занимаюсь - напрасная трата времени и сил. Человеческих сил и энергии. - У нас большой запас человеческих сил и энергии, - сказала Маурин. Она осторожно села на ящик, прислонилась спиной к твердой поверхности обломка скалы. Тонкое полотнище пластика между спиной и поверхностью камня было мокрым от сконденсировавшейся на пластике влаги. - Вам следует как-то утеплить здесь, построить что-то более солидное, - сказала Маурин. Провела пальцем по мокрому пластику. - Все будет сделано в подходящее время, - Гарви было весьма не по себе. Он постоял в центре убежища, потом перешагнул через надувной матрац и сел на свой спальный мешок. - Вы считаете, что Эл дурак, - сказала Маурин. - Нет. Нет, этого я не говорил, - серьезно ответил Гарви. - Наверное, находясь здесь, я могу принести определенную пользу. Даже, если группа налетчиков пройдет мимо меня, в их тылу окажется вооруженный человек, то есть я. Кроме того, я смогу предупредить людей, там, внизу, что тоже не пустяк. Нет, я не считаю, что Харди дурак. И, как вы сказали, у нас большой запас человеческих сил и энергии. - Слишком большой, - сказала Маурин. - Слишком много людей. А пищи слишком мало, - ей показалось, что сухой в обращении, забывший улыбку мужчина, сидящий на спальном мешке, ей незнаком. Он не тот, что рассказывал о Галактических империях. Он не спрашивал, зачем она пришла сюда. Это не был мужчина с которым она спала. Она не знала, кто это, сидящий перед ней. Он несколько походил на Джорджа. Вид у него был уверенный. Свою винтовку он прислонил к столбу - так, чтобы она была под рукой. По бокам карманов его куртки были нашиты петельки - для патронов. Во всем этом мире сейчас два человека, с которыми я спала - и оба они чужие. И Джордж, если честно, не в счет. То, что тобою сделано в пятнадцать лет - не в счет. Торопливое, яростное совокупление на склоне холма, не очень далеко отсюда, и оба мы были так напуганы происшедшим, что вслух - ни он, ни я - никогда не говорили об этом. И потом мы бывали вместе, но вели себя так, будто того, первого раза, никогда не было. Это не в счет. Джордж, этот мужчина, этот незнакомый чужак. Оба чужие. Остальные умерли. Джонни Бейкер наверняка мертв. Мой бывший муж - тоже. И... Перечень был не слишком велик. Люди, которых она любила - в течении года, в течении недели... Даже в течении одной единственной ночи. Их было немного, и все они во время Падения Молота должны были находится в Вашингтоне. Все они умерли. Некоторые люди тверды в испытаниях. Сильны в критической ситуации. Таков Гарви Рэнделл. Я думала, что и я такая. Теперь я знаю себя лучше. - Гарви, я боюсь. - (Зачем я это сказала?) Она ожидала, что он скажет что-нибудь успокаивающее. Что-нибудь утешительное - так поступил бы Джордж. Пусть эти слова были бы ложью, но... Но Маурин никак не ожидала взрыва истерического хохота. Гарви Рэнделл захлебывался, всхлипывал, смеялся как сумасшедший. - Вы боитесь! - он задохнулся. - Господи Боже в небесах, вы же не видели ничего, от чего бы вам следовало быть испуганной! - Он уже кричал - кричал на нее: - Вы знаете, что творится за пределами этого вашего замкнутого мирка?! Вы не можете этого знать! Вы не были там, вы все время оставались на равнине! - Было видно, что Гарви старается овладеть собой. Маурин изумленно наблюдала, как он постепенно осилил себя, снова стал сух и спокоен. Смех умолк. И чужак уже снова сидел, будто и не сдвигался с места. Трудно поверить. - Извините, - сказал он. Традиционное, расхожее слово, но сказано оно было отнюдь не небрежно. Сказано было так, будто Гарви искренне просил прощения. Маурин уставилась на него в ужасе: - Вы - тоже? Все это только наигранное? Все это мужское хладнокровие, это... - А чего вы ждали? - спросил Гарви. - Что еще остается мне? И я на самом деле прошу у вас прощения. Эта моя слабость, которую я себе позволил, еще не означает... - Все хорошо. - Нет, не все хорошо, - сказал Гарви. - Единственный, черт возьми, шанс, который у нас есть, который есть у нас всех, состоит в том, что мы будем продолжать действовать рационально. И когда один из нас ломается, это означает, что остальным придется тяжелее. Вот за что я прошу извинить меня. Такое находит на меня слишком редко. Но находит, увы! Я научился переживать эти приступы. Но мне не следовало позволять вам видеть это. Вам от этого легче не станет... - Но это необходимо, - сказала Маурин. - Иногда вам необходимо... необходимо высказать кому-нибудь то, что у вас на душе, - она молча посидела мгновение, слушая шум дождя и ветра и раскаты грома, перекатывающиеся в горах. - Давайте мы... Это будет как обмен, что-ли, - сказала Маурин. - Вы откровенно высказались мне, я буду откровенна с вами. - Умно ли это? - спросил Гарви. - Видите ли, в последнее время мне постоянно вспоминается как мы встретились здесь, на этом гребне. - Я тоже не могу забыть этого, - голос Маурин был тих и тонок. Ей показалось, что она сейчас сделает движение, чтобы встать, и она быстро продолжила: - Не знаю, что теперь делать. Пока не знаю. Гарви сидел неподвижно, так, что теперь Маурин уже не была уверена, что он хотел встать. - Скажите мне, - попросил он. - Нет, - она не могла как следует разглядеть его лицо. Мешала покрывшая щеки щетина, да и в укрытии было не слишком светло. Иногда вспыхнувшая поблизости молния заливала все кругом ярким светом - зеленым и жутким (в зеленый цвет было окрашено пластиковое полотнище). Но вспышка лишь ослепляла и длилась она лишь мгновение. И Маурин не могла разглядеть выражение лица Гарви. - Не могу, - сказала она. - Это приводит меня в ужас, но если высказать словами получится тривиально. - А если попробовать? - Они надеются, - сказала Маурин. - Они приходят к нам в дом, или я прихожу в их дома, и они верят, что мы можем спасти их. Это я-то могу их спасти. Некоторые сошли с ума. Там в городе есть мальчик, младший сын мэра Зейца. Ему пятнадцать лет. Он голый бродил под дождем, пока его мать не увела его. Есть еще пять женщин, чьи мужья никогда не вернутся с охоты. И старики, и дети, и горожане - и все они ожидают, что мы сотворим чудо... Гарви, я не умею творить чудеса. Но я должна продолжать делать вид, будто могу сотворить для них чудо. Она чуть не рассказала ему и остальное: о сестре Шарлотте, сидящей в одиночку в своей комнате и глядящей в стену пустыми глазами. Но она оживает и кричит, когда не видит своих детей. О Джине, негритянке из почтовой конторы: она сломала ногу и лежала в канаве, пока ко-то не нашел ее, а потом она умерла от газовой гангрены, и никто не мог помочь ей. О троих детях, заболевших брюшным тифом, которых не смогли спасти. О других, сошедших с ума. Казалось, рассказ о них не мог бы быть тривиальным. Это все действительно было. Но рассказ об этом прозвучал бы тривиально. Какой ужас. - Я не могу больше подавать людям лживые надежды, - сказала она наконец. - Но должны, - сказал Гарви. - В этом теперешнем мире дать людям надежду - ничего более важного не существует. - Почему? Гарви недоуменно развел руками: - Потому, что это так. Потому, что нас осталось так мало. - Если жизнь не считалась главным прежде, почему она должна считаться таковым теперь? - Потому, что это так. - Нет. Какая разница между бессмысленным существованием в Вашингтоне и бессмысленным существованием здесь? И то и другое не имеет ни малейшего значения. - Имеет значение для окружающих. Для тех, кто ждет от вас чуда. - Я не умею творить чудес. Почему, если другие люди зависят от тебя, полагаются на тебя, - то это важно? Почему вдруг моя жизнь приобретает ценность? - Иногда только это и является важным, - очень серьезно ответил Гарви. - И тогда вы обнаружите, что существует нечто большее. Гораздо большее. Но сперва - делайте свое дело, дело, за которое по настоящему вы еще не брались. Это забота о тех, кто окружает вас. И тогда через какое-то время вы поймете, как это важно - жизнь. - Он печально улыбнулся. - Я-то это знаю, Маурин. - Так расскажите мне. - Вы действительно хотите это услышать? - Не знаю. Да. Да, хочу. - Хорошо. - Он рассказал ей все. Она слушала: о его приготовлениях на случай Падения Молота; о его ссоре с Лореттой; о своих угрызениях совести чувстве вины за то мимолетное, что произошло у него с Маурин - не потому, что он переспал с ней, а потому, что впоследствии думал о ней и сравнивал со своей женой; и как из-за этого его отношение к Лоретте изменилось. Он продолжал рассказывать, она слушала, хотя на самом деле и не все понимала. - И вот, наконец, мы здесь, - сказал Гарви. - В безопасности. Маурин, вы не знаете этого ощущения: знать, действительно знать, что проживете хотя бы еще один час. Что целый час, наверное, ты не увидишь любимого человека - растерзанного и изломанного, словно это был не человек, а никому не нужная тряпичная кукла. Я не хочу - на самом деле не хочу, чтобы вы узнали подобное. Но вы должны хорошо понять: дело, которым занят ваш отец, то, что он делает в этой долине - самое важное дело на свете. Оно - бесценно; чтобы не дать этому делу загаснуть, следует заплатить любую цену. И бесценно знать... знать, что у кого-то, где-то появилась надежда. Что кто-то может быть почувствует, что он спасен. - Нет! Это ведь настоящий ужас! Эта надежда насквозь лжива! Конец света, Гарви! Весь этот проклятый мир развалился, а мы обещаем что-то, что никогда не исполнится, что просто невозможно. - Конечно, - сказал Гарви. - Иногда я думаю точно так же. Вы знаете, что Эйлин бывает там, в "Большом доме". Мы в курсе, чего следует ожидать. - Но тогда какой смысл стремится пережить эту зиму? Гарви встал и подошел к ней. Маурин сидела - очень притихшая, он стоял рядом с ней, не касаясь ее, и она, не глядя, знала, где он находится. - Во-первых, - это не безнадежно. Вы сами это должны знать. Харди и ваш отец выработали очень хороший план. Чтобы он удался, нужно немалое везение, но шанс у нас есть. Предположим, он, этот план, удастся. - Может быть. Если нам повезет. Но что если вся наша удача кончилась? - Во-вторых, - твердо продолжил Гарви. - Предположим, что все это - чушь. Все мы этой зимой умрем голодной смертью. Предположим, что это будет так. Маурин, все равно игра стоит свеч, да еще как! Если мы сможем хотя бы на час избавить кого-нибудь от тех душевных мук... наподобие тех, что испытывал я, корчась на заднем сиденье моего автомобиля... Маурин, если знаешь, что избавил хоть одного человека от такого ада, то можно спокойно умереть. Это правда. И вы можете сделать это. Если для этого нужно лгать - лгите. Но - делайте. Он имеет в виду именно то, что говорит. Может быть он тоже лжет, играет, говоря ей, что надо действовать. Но он и в самом деле подразумевает именно это - в противном случае почему же он так волнуется? Может быть он прав. О, Господи! Сделай так, чтобы действительно он был прав. Только тебя ведь нет, тебя нет? Насколько ты сам веришь во все это, Гарви Рэнделл? Насколько прочно твое решение? Твоя решимость - насколько сильна она? Пожалуйста, не растеряй ее, потому что я начинаю ощущать то, о чем ты сказал мне. Твое решение может стать и моим решением. Маурин подняла взгляд на Гарви и очень тихо сказала: - Вы хотите, чтобы я опять стала вашей? Вы хотите любить меня? - Да, - Гарви по-прежнему стоял неподвижно. - Почему? - Потому что я месяцами думал о вас. Потому что я не чувствую за собой вины. Потому что я хочу любить кого-нибудь, и хочу, чтобы меня любили. - Это... веские причины, - Маурин, встав, потянулась к нему. Ощутила его руки на своих плечах. Он обнял ее, несильно прижимая к себе, любуясь ею. Спине - там, где она раньше промокла - было холодно. Маурин едва не отпрянула: то, что может сейчас произойти, будет не случайным, не будет подобным тому, как бывало в последнее время. То, что может сейчас произойти, будет обязывать. Будет обязывать. Его ладони касающиеся ее спины, были теплыми, и пахло от него потом и усталостью. Это честный запах - в отличие от тех запахов, которые таятся в пульверизаторах. Когда он нагнулся, чтобы поцеловать ее, ее тело словно пронзил удар тока и она вцепилась в него, прильнула к нему, пряча себя в нем, надеясь забыть себя в нем. Постелив сверху спальный мешок, они легли на надувной матрац. Он нежно овладел ею, и она знала, что будет хорошо, что еще долго будет хорошо. Потом она лежала рядом с ним и наблюдала, как молнии рисуют странные узоры на зеленой пленке пластика. И думала о том, что она обязана делать. Делай свое дело. Все живое делает свое дело. На самом деле Гарви этого не говорил, это Альбер Камю, "Чума", но именно это имел в виду Гарви. Мое дело... оно включает в себя массу всякой всячины, но я не уверена, что оно включает в себя и Гарви Рэнделла. Вот ведь в чем парадокс. Он сказал мне для чего я должна жить, и я очень хорошо понимаю, что одной, без него, мне не справиться. Но что сделает Джордж, если он, предположим, узнает, где я сейчас? Он выгонит Гарви. Вообще выгонит из долины. - Что случилось? - спросил Гарви. Голос его будто донесся откуда-то издалека. Обернувшись к нему, Маурин попыталась улыбнуться: - Ничего не случилось. Все случилось. Просто я размышляю. - Ты дрожишь. Тебе холодно? - Нет. Гарви... как обстоят дела с твоим сыном? И с мальчиком Марии? - Они где-то там, наверху. И я должен уйти - искать их. Я пытался убедить Харди, чтобы он позволил мне уйти, но он слишком занят, чтобы беседовать со мной. Если нужно будет, я уйду и без разрешения, но я попрошу его еще раз. Попытаюсь это сделать завтра. Нет. Не завтра. На завтра намечены другие дела. - Ферма Романов. - Да. - Ты примешь участие в этом? - Похоже, что выбор пал на меня и Марка. С нами пойдут мистер Кристофер и его брат. И Эл Харди. И, наверное, еще несколько человек. - Будет перестрелка? - (Ты понимаешь, что тебя могут убить?) - Наверное. Они стреляли в Гарри. Они убили того, другого человека, который пошел с ним - с соседнего ранчо. - Ты не боишься? - спросила Маурин. - Боюсь до ужаса. Но это должно быть сделано. А когда это будет сделано, я попрошу Харди разрешить мне вместе с Марком отправиться в горы. Маурин не стала спрашивать Гарви, обязательно ли ему уходить. Она хорошо все понимала. - Ты вернешься? - Да. Ты хочешь, чтобы я вернулся? - Да. Но... но я пока не могу сказать, что люблю тебя. - И это правильно, - сказал Гарви. Хмыкнул. - В конце концов, мы ведь едва знакомы друг с другом. Когда-нибудь ты полюбишь меня? - Не знаю, - ("Я не смею себе этого позволить") - Не думаю, чтобы я когда-нибудь полюбила кого-либо. - (Будущее любви не предусматривает. Впрочем, будущего вообще не будет). - Полюбишь, - сказал Гарви. - Давай не будем говорить на эту тему. Над Сахарой лил дождь. Озеро Чад, выйдя из берегов, затопило город Нгуигми. Нигер и Вольта оказались залитыми потопом. Те, кого пощадили цунами, были поглощены потопом - их было несколько миллионов. В восточной Нигерии племя Ибо подняло восстание против центральной власти. Далее к востоку. Палестинцы и израильтяне внезапно осознали, что не существует более великих держав, способных вмешаться в драку. На этот раз война будет вестись до победного конца. Остатки войск Израиля, Иордании, Сирии и Саудовской Аравии выступили в последнюю битву. Реактивных самолетов более не было; для танков не хватало горючего. Восполнять расход боеприпасов было неоткуда. Но они будут резаться на ножах. И война не закончится, пока одна сторона не вырежет другую. НЕДЕЛЯ ВТОРАЯ: ГОРЦЫ Время, как вечно текущий поток, Уносит детей своих, И они исчезают в назначенный срок, И никто не вспомнит о них. Исаак Уоттс, 1719 г. Английский церковный гимн N 289 С неба потоками лила вода. Гарви Рэнделл едва ли замечал ее, точно так же, как едва ли замечал места, где дорога полностью исчезала. Уже выработалась привычка, и Гарви инстинктивно избегал наиболее глубоких выбоин. Он осторожно шагал через реки грязи, сплошь покрывшие дорогу. Это было хорошо - идти, мерить большими шагами круто поднимающуюся вверх, продуваемую ветрами дорогу. Дорогу, ведущую к Хай Сьерре. Не было ни автомобилей, ни людей - только дорога. Пища у Гарви была, а еще были нож и спортивный пистолет. Еды было не слишком много, и боеприпасов не слишком много, но Гарви был счастлив, что у него вообще что-то есть. - Эй, Гарв, как насчет передохнуть? - крикнул сзади Марк. Гарви продолжал идти. Марк пожал плечами, пробормотал себе что-то под нос и перекинул ружье с правого плеча на левое. Ружье он нес дулом вниз, спрятав под пончо. Оружие оставалось сухим, зато Марку казалось, что у самого его на теле не осталось ни единого сухого места. Он так вспотел, что, наверное, мог бы обойтись без панчо: все равно весь мокрый. Словно под одеждой устроили баню с парилкой. Гарви пересек глубокую лужу. Он видел, что как бы ни плоха была дорога, вездеход бы здесь наверняка прошел, и Гарви выругался по адресу сенатора и его жестокосердного помощника. Но выругался он про себя. Если б он высказал это вслух, Марк бы обязательно с ним согласился, а у Марка и так хватало неприятностей с Элом Харди. В один из ближайших дней Марк либо сам бы ушел из "Твердыни" сенатора, либо его оттуда бы выбросили. Это тоже повлияло на решение Гарви Рэнделла: пора в путь. Напрягая все свои силы, Гарви продолжал идти - все вверх и вверх. Шаг. Остановка на крошечную долю секунды. Дать отдых - на мгновение - подколенным сухожилиям. Перенести вес на переднюю ногу, качнувшись в очередной шаг. Снова мгновение отдыха... Машинально Гарви полез в висящую на ремне сумку и достал оттуда кусок сушеного мяса. Медвежатина. Никогда прежде не приходилось есть медвежатину. А теперь ему было странно, что он когда-то ел совсем другую пищу. Ну, к вечеру они отшагают от "Твердыни" добрых девять миль и любая дичь, которую им удастся подстрелить, будет по праву принадлежать им. И у них будет право съесть ее. Один из законов, введенных сенатором: никакой охоты в районе пяти миль от ранчо. Умный закон. Дичь может понадобиться позднее, и нет никакого смысла загодя распугивать ее, преждевременной охотой гнать прочь от ранчо. Все законы сенатора - умные законы. Но они законы, которые принимаются без обсуждения. Они приказы, исходящие из Большого дома, а о них заранее не сообщается никому, за исключением Кристоферов, а Кристоферы их не оспаривают. Во всяком случае, пока еще не оспаривают. Именно Джордж Кристофер дал Гарви разрешение уйти. Харди рисковать не хотелось. Не то, чтобы его заботила судьба Гарви, но оружие и пища, которые должен был забрать с собой Рэнделл, представляли немалую ценность. Но Маурин переговорила с Харди, а потом из дома вышел Джордж Кристофер и передал Гарви еду и оружие. И рассказал о дороге. Гарви был совершенно уверен, что это не совпадение. У Кристофера не было никаких причин помогать Рэнделлу и, тем не менее, он появился на сцене в тот самый день, когда Маурин повела переговоры со своим отцом и Элом Харди о деле Гарви. В тот самый день, когда она открыто высказала свою приязнь к Гарви Рэнделлу. Пошла на поступок слишком значительный, чтобы его не заметить. Было не трудно понять, как Джордж Кристофер относится к Маурин. А вот как она относится к нему? И уж затронув эту тему - как Маурин Джеллисон относится к Гарви Рэнделлу? Гарви присвистнул про себя: кажется я влюбился. Только... Не знаю, на что это похоже. Будучи верным... ладно, почти верным мужем на протяжении восемнадцати лет, я не слишком подготовлен для любовных интриг. А может и подготовлен. Он всегда считал, что любые мужчина и женщина способны к этому, если представится возможность. Теперь он был в недоумении. Что это такое - любовь? Он был готов жизнь положить за Лоретту - но не пожелал остаться дома потому, что она боялась. Сейчас он, возможно, встретился с любовью, и все же не уверен, что понимает - что оно такое? Наконец, настал полдень, время устроить привал. Гарви на ходу высматривал хворост. Он чувствовал себя очень одиноким и беззащитным. Раньше, даже отойдя далеко от дороги, можно было встретить немалое количество людей. Но это было до Падения Молота. Может два дня назад, вон с тех гор спустились бандиты, подстерегающие случайного прохожего, и сейчас ждут - а засаду они могут устроить где угодно. Хотя, пока что никто навстречу не попался, и от этой мысли Гарви сделалось радостно. Дорога шла через сосновый лес, по крутым склонам. Повсюду стояла вода. Такой дождь... нелегко будет найти подходящее место для привала. Лучше всего было бы укрытие, образованное обломками скалы - вроде того, где было устроено место отдыха для часового. Хотя - нужно быть очень осторожным. Все живое разыскивает какое-нибудь сухое место. Медведи, змеи и так далее. В первом же удобном найденном месте оказался скунс. Гарви с большим сожалением прошел мимо. Здесь хорошо было бы устроить привал: два обломка, соприкасающиеся вершинами, а под ними действительно сухо. Но - бусины глаз и запах, который ни с чем не перепутаешь - с эти врагом не справиться. Кроме того, скунс может быть бешеным. В теперешних условиях укус скунса может оказаться особенно опасным. Некуда бежать, чтобы тебе сделали прививку от бешенства. И долго еще некуда будет бежать за такой прививкой... В следующем найденном укрытии оказалась лиса, а может одичавшая собака. Гарви и Марк выгнали ее прочь. Под этими обломками, в этом укрытии было мокро и места было мало, но все же Марк и Гарви, сняв свои пончо, устроили из них нечто вроде навеса, так что хоть на голову не лило. Теперь - костер. Пока еще светло, Гарви принялся собирать дрова. Сухостоя было достаточно, но он был весь насквозь мокрый. Все же, если расщепить его, то дерево в середине сухое. Дров набралось не более, чем на час горения. Хотя, может, хватит и подольше, если быть экономным. Когда стало совсем темно, Гарви разжег костер, для этого пришлось потратить часть драгоценного горючего. - Вот если бы у нас была железнодорожная ракета, - бережно наливая горючее к основанию маленькой кучки сухих щепок, сказал Гарви. - С помощью ракеты костер можно разжечь даже в буран. - Харди, мать его, не дал бы ее вам, - ответил Марк. - Вам лучше бы быть с ним поосторожней, - Гарви зажег спичку. Горючее зажглось, и на мгновение свет пламени ослепил Гарви и Марка. Зажглись щепки, и ощущать даже ту крошечную долю тепла, которую давал их огонь, было очень приятно. - Он вас не любит. - Сомневаюсь, чтобы он вообще кого-нибудь любил, - сказал Марк. Начал раскладывать вокруг костерка полешки побольше - чтобы они подсохли. - Всегда улыбается, но в душе его нет улыбки. Гарви кивнул. Улыбка Харди осталась все той же - какой она была и до падения Молота. Он по-прежнему оставался помощником политического деятеля - то-есть, человеком, который дружелюбно держится со всеми и каждым. Но теперь его улыбка не означала дружелюбия и приветливости, теперь в ней таилась угроза. - Господи, - сказал Марк. - А? - Просто мне вспомнились эти бедные выродки, - сказал Марк. - Гарв, я кажется, от этого свихнусь. - Не думайте об этом. - Когда повешусь - перестану. Не могу забыть этого. - М-да. - На ферме Романов их было четверо - четверо перепуганных детей - подростков. Два мальчика и две девочки, никому из них не было еще и двадцати. Когда Харди и Кристофер взяли их, наконец, в плен, оказалось, что двое из них в схватке получили ранения. А затем, между Харди и Кристофером разгорелся яростный спор - с криками, чуть не до драки. Джордж Кристофер хотел пристрелить всех четверых прямо на месте. Эл Харди доказывал, что их следует отправить в город. Гарви и Марк приняли сторону Харди, и Кристофер, наконец уступил. Но когда их доставили в город, сенатор и мэр в тот же день устроили суд. И к вечеру все четверо были повешены перед зданием Городского Совета. Способ смерти, на котором настаивал Джордж Кристофер, был милосерднее. - Они убили Романов и того другого парня из "Мучос Намбрас", - сказал Гарви. - Как еще нам оставалось поступить с ними? - Черт, они получили то, чего заслужили, - сказал Марк. - Но слишком уж это, мать его так... страшно. И больно. А эти девочки - они кричали и плакали... - Марк подбросил еще полешек в огонь. Задумался. Большая часть горожан была потрясена казнью, подумал Гарви. Но вслух никто ничего не сказал. В городе у Романов было много друзей. Кроме того, протестовать могло оказаться опасным. Эл Харди улыбался, был как всегда спокоен и вел себя, будто ничего особенного не происходит - и за всем этим ясно виднелась угроза. Страшная угроза. Путь. Для тех, кто не умеет объединяться, для тех, чья жизнь связана с бедами, всегда существует лишь один путь. Путь. Они находились почти на вершине горы. Добрались до самой верхней точки дороги. И как раз настало время устроить привал. Уже третий день, как они в дороге. Ливень не прекращался, и чем выше взбираешься в горы, тем он делается холоднее. Сегодня ночью без костра не обойтись. Значит его нужно разжечь. Гарви бережно выложил на землю щепки. Но не успел еще достать из кармана флягу с горючим, как почувствовал этот запах. - Дым, - сказал Марк. - Дым костра. - Да. Его разожгли так, чтобы не было видно со стороны, - отозвался Гарви. - Это где-то поблизости. При таком дожде мы бы никогда не почувствовали запах дыма, если б костер был далеко. Вероятно, костер так хорошо укрыт, что увидеть его свет не удастся. Гарви, не производя ни малейшего шороха, сел. Жестом показал Марку, что нужно соблюдать абсолютную тишину. С вершины дул сильный ветер, должно быть, он и донес запах дыма. Ливень походил на дымовую завесу, он гасил любой проблеск света. Видимость была не более, чем на несколько ярдов. - Надо пойти посмотреть, - сказал Марк. - Да. Пончо оставим здесь. Промокнуть больше, чем мы промокли, уже не возможно. Они осторожно двинулись вверх по склону, вглядываясь в сумрак. - Там, - прошептал Марк. - Я кое-что услышал: голос. - Гарви показалось, что он тоже услышал это, но именно показалось: звук был слишком слабый. Он и Марк двинулись в направлении, откуда донесся голос. Не имело смысла стараться соблюдать тишину. Ветер и дождь заглушали почти все звуки. Заглушали, в том числе и звук шагов - тем более, что под ногами были устилающие подножие леса мокрые листья и грязь. - Подержи. Марк и Гарви замерли. Голос был девичий. Голос очень юной девушки, подумал Гарви. Девушка была где-то очень близко, вероятно она скрывалась в зарослях впереди. - Энди, - крикнула она. - Идут двое. - Встречу. Мгновение Гарви не мог пошевелиться. Ведь это... - Энди! - закричал он. - Энди, это ты? - Да, сэр, - по тропе спускался его сын. Гарви кинулся к нему: - Энди, благодарение Богу, с тобой все в порядке... - Да, сэр. Со мной все в порядке. А мама... Гарви ощутил, как это снова мертвой хваткой сграбастало его. В памяти, и от этого уже не избавишься, это стало частью его самого: то жалкое и страшное, что завернуто в одеяло. - Налетчики, - сказал Гарви. - Твою мать убили бандиты. - Ох! - Энди отпрянул от отца. Из чащи вышла девушка, в руках у нее ружье. Энди подошел к ней, и они встали рядом. Вместе. За эти две недели мальчик повзрослел, подумал Гарви. Он видел, как стоит его сын рядом с девушкой. Стоит как защитник, и это выглядит у него как то естественно, и вспомнились слова брачного обряда: "Одна плоть". Так они и стояли - две половины единого целого. Но ведь они так молоды, слишком молоды. Редкие клочки волос покрывали подбородок Энди. Это еще не настоящая борода, просто щетина, и Лоретта всегда заставляла Энди сбривать ее, потому что вид у него - небритого - был ужасный, хотя эту щетину и разглядеть было трудно... - Мистер Ванс здесь? - спросил Гарви. - Конечно. Идите вон туда, - ответил Энди. Он повернулся и девушка снова скрылась в чаще. Она не сказала ни слова. Кто она? - подумал Гарви. Она... женщина его сына. А он даже не знает как ее зовут, и мальчик не назвал отцу ее имени. Все это было ужасно, все было не так, как должно было бы быть, но Гарви не знал, что ему теперь следует делать. Горди Ванс был рад увидеть его. А Гарви был просто счастлив, что видит Горди. Горди выстроил укрытие немалых размеров - бревна и, защищающая от дождя, соломенная крыша. И у него был запас сухих дров, а под потолком были развешаны рыба и птичьи тушки... На огне булькал котелок: тушилось мясо. - Гарв! Я знал, что вы придете сюда. Я ждал, - сказал Горди. Гарви поглядел с недоумением: - Как вы могли рассчитывать, что я разыщу вас? - Черт побери, но ведь это место привала, не так ли? Здесь мы всегда останавливались. Света - для полной уверенности - было маловато, но это место ничем не отличалось от любого другого поблизости от дороги, и Гарви четко понимал, что ничего узнать здесь не может. - Я собирался пойти дальше... мимо... - Вам бы пришлось повернуть обратно, когда бы вы добрались до сторожки, - сказал Горди. - До того, что осталось от сторожки. Их в убежище было с дюжину - в основном по парам, спящих вместе в спальных мешках. Мальчики и девочки. Друг с другом, по парам. Бойскауты и... - Герлскауты? - спросил Гарви. Горди кивнул: - Я расскажу вам об этом позже. На прошлой неделе у нас были... кое-какие неприятности. Сейчас - все хорошо. Вы ведь видели Дженни, не так ли? - Это девушка, которая была с Энди? - Гарви оглянулся. Энди здесь не было. Он провел Гарви и Марка к убежищу, не сказав не слова. - Она, конечно, Дженни Саммерс. Она и Энди... - Горди пожал плечами. - Понимаю, - сказал Гарви. Но на самом деле он ничего не понимал. Энди ведь еще ребенок... Римский мальчик в четырнадцать лет получал меч и щит и вступал в легион. Закон мог признать его главой семьи и хозяином дома. Но ведь то был Рим, а это... А это мир, порожденный Падением Молота. И у Энди есть семья, и он - взрослый. И остальные дети - уже не дети. Они очень внимательно оглядывали Гарви. Дети так на взрослых не смотрят. А эти - в их взглядах читалось подозрение, наверное. Но не было ни злости, ни уважения, ни... Они - дети, которые очень сильно повзрослели. И в спальном мешке Горди тоже спала девушка. Вряд ли ей было больше шестнадцати. Было тепло и сухо. Одежда Гарви была развешена возле огня, а сам он сидел в спальном мешке Горди, его всего окутывал мешок, совершенно сухой мешок, это было восхитительно, великолепно. Его ноги были сухие - впервые за столько дней. Чай был не настоящий, его приготовили из древесной коры, но на вкус но был прекрасен. Как и прекрасно было заранее приготовленное Горди тушеное мясо. Расположившись поближе к костру, Марк спал, по его лицу блуждала улыбка. Остальные тоже спали или занимались любовью, как будто они были одни. Энди и Дженни, крепко обнявшись, спали в своем спальном мешке. Сын Горди, Берт, спал с другой девушкой. Стаси, девушка, с которой спал Горди, прикорнула, положив голову на колени Горди, дремала. Стародавние времена, когда люди жили в чащобах. - Да, сначала пришлось туго, - говорил Горди. - Когда мы поняли, что Молот ударил, я повел ребят обратно к содовым источникам. Там можно было укрыться от ливня и ураганов. На четвертый день мы двинулись от источников к дому. Шли четыре дня. Когда мы добрались сюда, здесь были какие-то мотоциклисты. Они обнаружили туристический лагерь девочек и захватили его. - Захватили его? Вы имеете в виду... - Господи, Гарви, вы понимаете, что я имею в виду. Одну из девочек они изнасиловали до смерти. Женщину, которая повела девочек в этот турпоход, они убили: она пыталась защитить своих подопечных. - Господи, - сказал Гарви. - Горди, у вас же не было никакого оружия. - Был пистолет двадцать второго калибра, - ответил Горди. - Прихватил на всякий случай. Но в том, что потом произошло, он главной роли не играл. Это был другой Горди. Гарви не мог до конца понять - почему новый, ибо он отпускал те же самые шутки, что раньше, но он не был тем же Горди. Он сильно изменился. Начать с того, что его уже невозможно было представить в роли банкира. Казалось он всегда был в этом убежище - обросший двухнедельной бородой, до предела собранный и хладнокровный. Здесь удобно, сухо, и на него возложена огромная ответственность. Здесь удобно... - Они были дураками, - сказал Горди. - Не захотели мокнуть под дождем. Устроили здесь свой лагерь, поставили палатки. Купленные в магазинах палатки. То, чем они владели, теперь принадлежит нам, и мы использовали кое-что из этого, когда возводили все это. - Он обвел рукой построенную из камней и дерева хижину: крыша, навес, стены, углубление для костра. - Они все забрались внутрь, даже те, которые должны были стоять на страже. Мы били их в голову. - Просто вот так: "били в голову"? - Просто вот так, - сказал Горди. - А затем перерезали им глотки. Энди убил двоих. Горди помолчал, чтобы дать Гарви осознать сказанное. Гарви сидел, замерев. Потом медленно глянул поверх костра - туда, где его сын спал со своей... со своей женщиной. Женщиной, которую он завоевал в бою, которую спас... - А потом эти девочки просто взяли и прыгнули в ваши постели? - спросил Гарви. - Спросите у них сами. И узнаете, как это было, - сказал Горди. - Мы никого не насиловали, если вы это имеете в виду. - Не насиловали только с формальной точки зрения, - сказал Гарви. И тут же пожалел о сказанном. Горди не рассердился. Он рассмеялся: - Изнасилование, как его определяет закон. Кто теперь следит за соблюдением этого закона? Кого это может заботить, Гарви? - Не знаю. Может быть сенатора. Со мною была Мария. Она осталась на ранчо сенатора... - Мария? Я думал, она мертва, - сказал Горди. - Разумеется, она действительно хотела разыскать Берта. Моя судьба ее не беспокоит. Гарви промолчал. Это, видимо, было правдой. - Но и о Берте она на самом деле не беспокоилась, - сказал Горди. - Дерьмо коровье. Она как тигрица. Мы сделали все, чтобы она осталась на ранчо, когда вместе с Марком отправились на поиски. - Да? Может быть. Узнав, что он жив и невредим, она перестанет беспокоится. - Горди уставился в огонь. - Так что теперь будет? - Мы возьмем вас с собой и поедем обратно... - Чтобы сенатор глянул на меня странным взглядом и, возможно, проследит, чтобы закон об изнасиловании соблюдался? И чтобы он, разлучил Энди с его девушкой? - Этого не может быть. - Да? Идите спать, Гарв. А я пойду сменю охрану. Моя очередь нести охрану. - Я тоже... - Нет. - Но... - Не заставляйте меня высказывать все откровенно, Гарви. Спите. Гарви кивнул, и не вылезая из спального мешка, улегся. Не заставляйте его высказывать все откровенно. Не заставляйте его говорить мне, что я не один из них, что они не доверяют мне охранять их... На завтрак были жареная рыба и какие-то незнакомые Гарви овощи. Завтрак оказался вкусным. Гарви как раз заканчивал, когда вошел Горди и сел рядом с ним. - Мы обсудили все, Гарви. Мы не пойдем с вами. - Никто не пойдет? - спросил Гарви. - Совершенно верно. Мы останемся вместе. - Горди, вы с ума сошли. Скоро здесь сильно похолодает. Через пару недель пойдет снег... - Справимся, - ответил Горди. - Энди! - крикнул Гарви. - Да, сэр? - Ты пойдешь со мной. - Нет, сэр, - Энди не спросил. Он не отстаивал свои позиции. Он просто констатировал то, что произойдет. Потом он встал и вышел в дождь. Сразу за ним вышла Дженни. С того времени, как она встретила Гарви Рэнделла, она так и не сказала ему ни слова. - Вы можете остаться с нами, - сказал Горди. Мне бы хотелось этого. Но еще больше хотелось бы, чтобы об этом мне сказал Энди. - А чего вы ожидали? - спросил Горди. - Видите ли, вы сделали свой выбор. Вы остались в городе. У вас была работа и вы из-за нее остались, а Энди услали в горы... - Где он оказался в безопасности! - И в одиночестве. - Он не оказался в одиночестве, - настаивал Гарви, - он... - Не надо спорить со мной, - сказал Горди. - Докажите это Энди. Послушайте, сегодня утром мы проголосовали. Никто не возражал. Вы можете остаться с нами. - Это глупо. Что у вас здесь есть? - А что есть там, внизу? - Безопасность. Горди пожал плечами: - Ну и что в ней хорошего? Послушайте-ка, - Горди отнюдь не оправдывался - потому, что ему не за что было оправдываться. Он просто старался, чтобы Гарви понял его, хотя и знал, что Гарви этого никогда не поймет. Впрочем, сие Горди по-настоящему и не заботило. Вот только все же старый приятель, которому он многим обязан. - Послушайте, Гарв. Если он уйдет с вами, он снова сделается ребенком. А здесь - он второй по значению в группе. - Из кого состоящей группе? - В группе, состоящей из тех, кем мы являемся. Он здесь мужчина, Гарв. А там, внизу он перестанет быть мужчиной. Я видел как вы смотрели на него и Дженни. Для вас они еще дети. Спустившись вниз, вы снова превратите их в детей. Вашими стараниями они снова почувствуют себя детьми. Детьми, от которых нет никакой пользы. Ну а здесь - здесь Энди знает, что приносит окружающим пользу. Мы все зависим от него и полагаемся на него. И, делая здесь что-то необходимое для остальных, он не просто винтик в машине выживания. - Машина выживания, - верно сказано, подумал Гарви. Вот что у нас там, в "твердыне" сенатора: машина выживания. Очень плохо налаженная машина. - По крайней мере, эта машина дает хорошие шансы на выживание. - Конечно, - сказал Горди. - Обдумайте это, Гарви. Конец света. Падение Молота. Разве положение дел после этого не должно изменится? - Оно уже изменилось. Господи Боже, каких еще перемен вы хотите? Недавно мы захватили четырех детей и повесили их перед зданием городского совета... У нас вся промежность в мыле - так мы стараемся подготовиться к грядущей зиме. Мы хотим пережить эту зиму. Здесь многое зависит от того, что заранее предусмотреть невозможно, но с этим мы примирились, мы справимся... - И что мы будем делать внизу? - спросил Горди. Гарви подумал. Он не мог точно ответить. Не знал, пропустит ли Харди в "твердыню" такую многочисленную группу. Отряд бойскаутов - да. Но отряд бойцов? Может быть, им лучше оставаться здесь, они уже принадлежат этим местам. Новая порода горцев. - Черт побери, но это мой сын, и он пойдет со мной. - Нет, не пойдет, Гарв. Он больше не ваш. Он - свой собственный, и у вас нет способа принудить его пойти с вами. Мы не намерены возвращаться, Гарв. Никто из нас не вернется. Но вы можете с нами остаться. - Остаться. И кем стать? - Тем, чем вы захотите. Предложение не искушало. Что он будет делать здесь? И кем он станет здесь? Гарви встал и поднял с пола свой рюкзак. - Нет. Марк? - Что, босс? - Вы уходите или остаетесь? С тех пор, как они пришли сюда, Марк вел себя неестественно тихо. - Пойду назад, Гарв. Там Джоанна. Не думаю, чтобы ей очень понравилось здесь. Да и мне тоже вряд ли. Это может надоесть - всю жизнь провести в туристическом лагере. Как вы? - Пошли, - сказал Гарв. Печально огляделся. Здесь никто и ничто не принадлежит Гарви Рэнделлу. Он здесь чужой. Цунами продолжали начатое ими. По берегам всего Атлантического океана не осталось и следа от деятельности людей. Очертания береговых линий сильно изменились. Мексиканский залив стал втрое больше, чем был прежде. Флорида превратилась в цепь островов. Чизпик Бей стал заливом. Западное побережье Африки покрылось зазубринами глубоко вдавившихся в сушу бухт и заливов. Кратеры в тех местах, куда ударил Молот, уже более не светились. По крайней мере, их свечение нельзя было различить невооруженным глазом. Но они продолжали оказывать влияние на погоду. Вулканы извергали лаву и дым. Ураганы бичами хлестали воду морей. По всему миру шли ливни. Молот еще не закончил свою разрушительную деятельность. НЕДЕЛЯ ТРЕТЬЯ: БРОДЯГИ Одно обстоятельство может послужить утешением для значительной части выпивших: проблемы, с которыми они столкнутся, по крайней мере, будут полностью отличаться от тех, которые казались им подлинной мукой в минувшее время. Проблемы высокоцивилизованного общества сменятся проблемами, присущими примитивным цивилизациям. Вероятно, большинство выживших окажется состоящим из людей, заранее в определенной мере подготовленных к быстрому переходу от сложного и утонченного образа жизни к примитивному типу существования. Роберто Вакка. "Наступление темной эры". Лес был прекрасен - дремучий и темный, вот только сверху все время капало. Дан Форрестер вздыхал, вспоминая об утерянном мире, где было тепло и сухо, и продолжал идти все дальше. По всем пяти слоям надетой на нем одежды в такт движениям сочилась вода. Под деревьями суше не было. Хотя и более мокро тоже не было. И ненамного темнее, зато здесь можно укрыться от падающего редкими хлопьями снега. Дан не считал, что он проживет достаточно долго, чтобы снова увидеть Солнце. На ходу он жевал кусок еще не до конца сгнившей рыбы. В одной из его книг рассказывалось, как ловить рыбу, скрывающуюся в омутах. К удивлению Дана, описанный способ оказался верным. Кроме того, он неустанно расставлял ловушки для кроликов. Дан ни разу не поел досыта с того момента, как ушел из Туджунги. Но и от голода он не умирал, и это, понимал Дан, отличало его от многих и многих из тех, кому удалось пережить катастрофу. Со дня Падения Молота прошло четыре недели. Четыре недели неуклонного продвижения к северу. Своей машины Дан лишился через считанные часы, после того как выехал из дома. Двое мужчин (с ними были их жены и дети) просто отобрали автомобиль у Дана. Рюкзак и значительную часть его припасов они оставили - поскольку в первые дни после Падения Молота люди не знали, насколько плохо все теперь будет. Но может быть, они оказались просто порядочными людьми, которым машина была нужна больше, чем ему, Дану. Во всяком случае именно так они ему и сказали. Но вряд ли. Теперь, похудевший и - так ему казалось - поздоровевший, более здоровый, чем когда бы то ни было прежде, Дан Форрестер, астроном, которому не суждено увидеть звезды, человек, не имеющий ни работы, ни надежды получить работу, шел все дальше и дальше - просто потому, что ничего другого ему не оставалось. Поздоровевший, если не считать незаживающих волдырей на ногах и регулярно повторяющихся приступов диабета, из-за чего Дан мог проходить лишь несколько миль в день. Ветры не дули столь свирепо как раньше - если не считать тех, которые поднимались во время ураганов. Но и ураганы теперь повторялись значительно реже. Дождь лил без конца, но иногда он лишь моросил. А изредка - благодарение Богу! - и вообще ненадолго прекращался. Но дождь становился все холоднее, и временами вместо капель падали снежинки. Снег в июле на высоте четыре тысячи футов над уровнем моря. Значит, похолодание началось гораздо раньше, чем ожидал Дан. Покров туч, окутавший Землю, отражает слишком большое количество солнечного света. Дан понимал, что на севере начинают образовываться ледники. Сейчас они всего лишь тонкий слой снега, устилающий склоны гор и расположенные в этих горах долины. Но сколько бы не прожил Дан - ему не доведется увидеть таяние этого снега. Через некоторое время Дан решил отдохнуть. Присев на корточки, он прислонился к дереву, уперев рюкзак в его широкую кору. Этим он снимал вес со своих ног, давал им передышку, и так было легче, чем сперва снимать рюкзак, а потом одевать его снова. Четыре недели - и уже начал идти снег. Зима будет очень и очень суровой... - Не двигайтесь. - Хорошо, - сказал Дан. Откуда раздался этот голос? Двигались у Дана только глаза. Он всегда считал себя не представляющим угрозы для кого бы то ни было - и по внешности и на самом деле, но теперь он похудел и оброс редкой бородой, и в этом мире страха никто не выглядит не представляющим угрозы. Из-за дерева вышел человек, одетый в солдатскую форму. Винтовку он держал легко, словно перышко, а отверстие ствола направленное на Дана, казалось огромным. Огромным как смерть. Мужчина рыскнул глазами налево-направо. - Вы один? Вы вооружены? У вас есть еда? - Да. Нет. Не очень много. - Не острите тут мне. Выкладывайте, что там у вас в рюкзаке. - Винтовку нацеливал в Дана весьма нервный парень, он все время подозрительно оглядывался и озирался. Кожа у него была очень бледная. Как ни удивительно - он почти не оброс бородой - только щетина. Не прошло и недели как он брился. "Зачем он брился?" - подумал Дан. Дан расстегнул поясной ремень и стащил с плеч рюкзак. Поставил его на землю. Солдат наблюдал, как Дан расстегивает молнии на карманах. - Инсулин, - сказал Дан, откладывая в сторону коробку. - Я диабетик. У меня две упаковки, - он вытащил вторую упаковку, положил ее рядом с первой. Рядом с коробками положил завернутую книгу. - Разверните это, - сказал мужчина, имея в виду книгу. Дан развернул. - Где же ваша еда? Дан раскрыл пластиковую сумку. Запах шел ужасающий. Дан отдал рыбу мужчине. - Ничего не удается сохранить надолго, - объяснил Дан. - Вы уж извините. Но я думаю, она еще съедобна... если только вы не хотите подождать. Но ждать придется долго. Мужчина волком набросился на вонючую сырую рыбу, горстями запихивал ее в рот. Впечатление было такое, словно он не ел целую неделю. Что еще у вас есть? - потребовал он. - Шоколад, - полным сожаления голосом ответил Дан. Это был последний в мире шоколад. И Дан приберегал его до какого-нибудь радостного события. Он смотрел как одетый в форму мужчина ест шоколад - не торжествуя, не смакуя - просто ест. - Откройте это, - мужчина показал на кастрюлю. Дан снял крышку. Внутри большой кастрюли находилась другая, поменьше, а внутри этой - маленькая плита для туристов. - Для плиты нет горючего, - сказал Дан. - Не знаю, почему я ее еще не выбросил. А от кастрюли, если в ней нечего варить, большой пользы нет. - Дан старался не смотреть на отрезки медной проволоки, вывалившейся из рюкзака. Проволока для устройства ловушек. Без этой проволоки Дан Форрестер, вероятно, умрет с голоду. - Я заберу одну из ваших кастрюль, - заявил мужчина. - Конечно. Большую или поменьше? - Большую. - Пожалуйста. - Спасибо, - мужчина, похоже, несколько расслабился, хотя по-прежнему рыскал глазами и вздрагивал при любом, даже самом слабом шуме. - Где вы были, когда началось... все это? - солдат неопределенно повел рукой. - В институте реактивного движения. Это в Пасадене. Я видел все. На нас шла прямая телепередача со спутника "Молотлаб". - Видели все. И как это было? - Множество столкновений. Большинство пришлось на территории к востоку отсюда, на Европу, на Атлантический океан. Но некоторые - и на близлежащие местности, в основном, - к югу отсюда. Поэтому, пока я не лишился своей машины, я ехал не север. Вы не знаете, ядерный центр Сан Иоаквин еще работает? - Нет. Там, где была долина Сан-Иоаквин, теперь океан. - А как обстоят дела в Сакраменто? - Не знаю, - солдат, казалось еще не знал, что делать, но его винтовка по-прежнему была нацелена в голову Дана. Легкое движение пальца - и Дан Форрестер перестанет существовать. Дан удивился, поняв, как сильно его волнует, убьет его сейчас солдат или нет, удивился, поняв, как ему хочется жить - хотя и точно знал, что никаких реальных шансов выжить у него нет, если даже он дотянет до самой зимы, то зимой и умрет. Он подсчитал, что большая часть тех, кто доживет до зимы, весны уже не увидит. - Мы были на учениях, - сказал мужчина. - Военных учениях. Когда грузовики накрылись, наши пристрелили офицера и занялись устройством собственных делишек. Как сказал Гиллингс, устроить свои дела - это хорошая идея. Я пошел с ними. Потому, что ведь теперь все равно все умрут, так ведь? - солдат торопился, захлебываясь словами. Ему нужно было найти себе оправдание - до того, как он убьет Дана Форрестера. - Но потом нам пришлось идти, идти и идти и мы не могли себе найти никакой еды и... Поток слов внезапно оборвался. Темная тень скользнула по лицу солдата. - Хотелось бы мне, чтобы у вас было больше жратвы. Я забираю вашу куртку. - Зачем она вам? - Снимайте. Нам не выдают дождевиков и так далее. - Вы слишком большой. Она вам не подойдет, - сказал Дан. - Как-нибудь натяну, - бандит весь дрожал. Разумеется, он был таким же промокшим, как Дан. Хотя особого жира, который мог бы предохранить от холода, у него не было. - Эта куртка может защитить только от ветра. Она не влагонепроницаемая. - Может защитить от ветра? - прекрасно. Я все равно отниму ее, сами знаете. Конечно отнимет, поделав в ней дыру. А может и нет. Выстрел в голову не оставляет дыр в куртках. Дан снял куртку и уже хотел перебросить ее бандиту, когда кое о чем вспомнил. - Смотрите, - сказал он. Засунул капюшон в узкий карман на вороте куртки и застегнул его не молнию. Затем вывернул внутренний большой карман и засунул в него всю куртку. Получился маленький пакетик. Дан вжикнул молнией, застегивая, и перебросил пакетик бандиту. - Ух ты! - сказал тот. - Знаете, что вы сейчас украли? - горечь потери оказалась глубже той горечи, к которой Дан уже привык. - Такого материала больше никогда делать не будут. И уже не будут делать машин, с помощью которых изготовлена эта куртка. Такие куртки изготовляла одна компания в Нью-Джерси. Она изготовляла куртки пяти размеров. И продавала за такую цену, что можно было забросить ее в багажник автомобиля и забыть. Вам даже не пришлось бы искать ее. Компания сама разыщет куртку, а потом разыщет вас и начнет слать толстые письма с извещениями. Сколько придется ждать, пока снова начнут изготовлять такие вот куртки? Мужчина кивнул. Начал было пятиться к деревьям, но вдруг остановился. - Не идите на запад, - сказал он. - Мы убили мужчину и женщину и съели их. Мы. Не хочу, чтобы еще кто-нибудь видел, что у меня на душе. Следующего, кого я встречу, пристрелю. Так что не лейте слезы о своей куртке, а радуйтесь, что вокруг не так уж мокро. - Бандит расхохотался - дико и полным муки смехом и скрылся. - Дан покачал головой. Каннибализм - так скоро? На Дане еще оставались майка-сетка, тенниска, фланелевая рубашка с длинными рукавами и свитер. Ему просто повезло и он хорошо это понимал. Он начал запихивать свое имущество обратно в рюкзак. Проволока для ловушек осталась у него - вещь гораздо более ценная, чем куртка. Несколько футов тонкой прочной проволоки, всего лишь моток прочной проволоки - это сама жизнь, пусть даже и на недолгое время. Дан взвалил на плечи свой рюкзак. Не идите на запад. Ядерный центр Сан-Иоаквин был расположен к западу отсюда, но Сан-Иоаквин заполнен водой. Центр не мог уцелеть, и кроме того, он еще не был достроен. Остается Сакраменто. Дан представил в памяти карту Калифорнии. Он находился в горах, образующих восточный край залитой потопом центральной долины. Ему нужно спуститься ближе к низменности: там будет не так трудно. Но низменность расположена на западе. Между ним, Даном, и обширным озером, образовавшимся в долине Сан-Иоаквин - людоеды. Лучше не спускаясь с гор, идти к северу. Дан не думал, что ему удастся выжить, но ему очень не хотелось стать пищей для каннибалов. Сержант Хукер шагал, глядя в небо. Ветер вел себя будто он - стая разыгравшихся котят. Он бил с размаху, залезая под шлем, дергая за рукава и штаны, утихал на мгновение, затем засыпал пылью глаза, дуя чуть ли не одновременно со всех сторон. Черные тучи со вздутым брюхом словно были беременны и тяжеловесно двигались по небу. Вид у них был угрожающе страшен. Уже несколько часов как не шел дождь. Погода обещала выкинуть нечто особое - даже по стандартам Эпохи После-Падения-Молота. Врач шагал в угрюмом молчании - заставлял себя не упасть. Сил на то, чтобы сбежать, у него не осталось. По крайней мере, хоть на этот счет Хукер мог не беспокоится. Зато его тревожило доносящееся сзади бормотание. Слов разобрать было нельзя, но в голосах часто слышалось недовольство и гнев. Он думал: "Конечно, мы не станем есть друг друга. Должны же быть какие-то пределы. Мы же даже не едим своих умерших. Пока еще не едим. Придется ли мне это делать? Они недовольны, разозлены. Может быть, мне следует пристрелить Гиллингса?" Вероятно, ему нужно было сразу застрелить Гиллингса - когда он вернулся и увидел, что капитан Хора мертв, а командование захватил Гиллингс. Но тогда у него не было никаких боеприпасов, а Гиллингс сказал, что теперь им следует устраивать свои собственные дела, стараться только для самих себя, что теперь, когда Молот прикончил цивилизацию, они все станут, мать их так, королями. Вот смехота-то, но сержант Хукер не рассмеялся. Во внезапном приступе ярости он обернулся к врачу. - Когда мы сделаем привал снова, на этот раз съедят тебя. В животе у сержанта булькало. - Знаю. Я уже говорил вам почему вы заболеваете, - сказал врач. Он был маленький, на вид безобидный, и весьма походил на бурундука. Сходство усиливала щеточка усов, торчащих под вытянутым носом. Он старался держаться поближе к Хукеру - что было разумно. - Вы едите недожаренную говядину, - сказал врач, - потому что от крупного рогатого скота человек может подцепить не так уж много болезней. Свинину хорошо прожаривают, потому что многие болезни свиней - болезни и для человека. Паразиты и так далее, - он замолчал на мгновение, ожидая, что Хукер даст ему оплеуху, чтобы он заткнулся, но Хукер не отреагировал. - Однако, от человека вы можете заразится чем угодно, за исключением, быть может, серповидной анемии. С тех пор, как вы стали людоедами, вы уже потеряли пятнадцать человек... - Восьмерых застрелили. Ты сам это видел. - Они были слишком больны, чтобы бежать. - Черт возьми, Они были новобранцами. Не знали, что им следует делать. Врач замолчал на время. Они продолжали свой трудный путь. Тащились, не произнося ни слова. Задыхались, карабкаясь по крутому отсыревшему склону. Восемь человек застрелено, четверо из них новобранцы. Но умерло еще семеро солдат, причем не от пули. - Мы все должны заболеть, - сказал врач. - Мы уже сейчас все больны, - он сходил с ума от жгущей его мозг мысли. - Господи, зачем только я... - Просто ты был также голоден как и все другие. А что было бы, если б ты так ослабел, что не смог идти? - Хукер и сам удивился - с какой стати это должно волновать его? Что бы там не переживал в душе врач, что бы не испытывал - для него, Хукера, это было ничто. Он таил в себе один секрет, мстительно напоминал себе: когда они найдут подходящее для поселения место, доктора, видимо, изувечат. Как пещерные люди калечили своих кузнецов, чтобы те не сбежали. Но пока этой необходимости еще нет. Где-нибудь. Где-нибудь должно отыскаться место, достаточно небольшое, чтобы его легко было оборонять, достаточно большое, чтобы там мог разместиться и прокормиться весь отряд Хукера. Какая-нибудь сельская община, где будет достаточно народу, чтобы обрабатывать землю, и достаточно земли, чтобы прокормить всех. Отряд сможет там поселиться. Хорошие вояки что-нибудь да стоят. Чертов Гиллингс! Он утверждал, что стоит им явиться куда-нибудь, как успех уже обеспечен. Пока что так не получалось. Слишком голодны. Слишком много, черт побери, пришлось пройти, спускаясь с гор. Все магазины и склады ограбили еще до них. А люди просто бежали, либо так забаррикадировались, что, может даже с помощью базуки или безоткатного орудия не прошибешь... Хукеру хотелось думать о чем-нибудь другом. Если бы они затеяли драку раньше, все было бы распрекрасно. Но нет, он позволил себя уговорить. И его уговорили, что лучше идти дальше, искать более подходящее место, что со временем они отыщут такое место... - Если вам приходиться есть человеческое мясо... - врач не мог удержать свои соображения при себе. Ему нужно было их высказать. Лицо его кривилось, он старался сдержать тошноту. Хукер надеялся, что все это просто выдумки докторишки. - Если вам приходится есть человеческое мясо, вы должны выбирать здоровых. Тех, кто быстрее всех бегает. Самых быстрых, самых сильных, тех, у кого самая лучшая реакция. Те, кого вы сейчас едите - больны. Съев их мясо, вы заболеваете тоже. Лучше б вы ели больную скотину, чем больных людей... - Заткнись, лекарь-между-ног. Ты знаешь почему они умерли. Они умерли потому, что ты вообще не настоящий доктор, а лекарь-между-ног. - Конечно. Как только вы изловите настоящего врача, я попаду в котел. - Держись поближе ко мне, если хочешь дожить до того времени, пока мы его изловим. До Падения Молота Ковлес был гинекологом. Во время Падения он находился в сдаваемом в наем охотничьем домике. Выехав оттуда, он сквозь непрекращающийся ливень направился вниз, к долине. Остановиться ему пришлось, когда машина уперлась в берег: в долине Сан-Иоаквин широко разлилось новообразовавшееся море. Там его и обнаружила банда Хукера - он сидел на радиаторе своего автомобиля под хлещущим дождем, нижняя челюсть у него отвалилась, он абсолютно не знал, что делать. Если бы у Ковлеса не хватило здравого смысла назвать свою профессию, он тут же угодил бы в котел. Ему не хотелось ни с того ни с сего призываться на военную службу. Он протестовал. И протестовал до тех пор, пока Хукер не объяснил ему, какая на самом деле сложилась ситуация. Теперь он сделался достаточно послушным. Больше не балабонил насчет своих гражданских прав. Хукер не сомневался, что он сделает все, сто только в его силах, чтобы спасти жизнь заболевших. И он сумел идти не менее быстро, чем самые медленно бредущие солдаты. А следом за ним несли котел. Его тащили трое оставшихся пока здоровыми. Одним из этих незаболевших был Гиллингс. Это давало Хукеру максимальную безопасность, какая только возможна: Гиллингс сперва должен выпустить из рук котел, прежде, чем выстрелить Хукеру в спину. Сам Хукер не хотел стрелять ни в кого. Они уже потеряли слишком много людей. Одни заболели, другие дезертировали, третьи нарвались на пулю в оставшейся позади долине. Кто бы мог подумать, что фермеры способны дать такой отпор? Драться против отряда военных, располагающих современным оружием? Да только отряд-то не особенно хорош, и то, чем их снарядили - тоже. И не особенно велик боезапас. И вообще, они действуют не всегда слишком умно. Нет времени на обучение новобранцев. Среди солдат отсутствует настоящая дисциплина. Все раздражены, все бояться - что, если на розыски их послан настоящий армейский патрульный отряд или отряд полиции? Хотя пока еще никто не вставал на их пути, пока еще нет. И солдаты не могут передвигаться быстрее, чем разносятся слухи. Что необходимо - так это побольше новобранцев. Но нельзя их набирать слишком много, пока нет достаточных запасов еды. Экономика, выходит, может оказаться ужасным врагом. Убить человека, назначенного в пищу, и нужно еще добыть горючее и воду, чтобы приготовить его мясо - все это требует больших усилий. Если же число членов отряда слишком уж уменьшится, мясо может испортиться до того, как его успеют съесть. Напрасная трата усилий, напрасные убийства. Хукера немного удивляло, что им мало что удавалось - будто ополчилась судьба. Со Дня Падения Молота все шло и все делалось не так, как надо. А с этого дня уже миновала не одна неделя. Хукер не помнил точно, сколько уже прошло дней, но двое солдат независимо друг от друга вели подсчет, зачеркивая цифры на карманных календариках. Если сержанту Хукеру понадобится узнать точную дату, он легко это выяснит. Помимо обычных, сержанту Хукеру пришлось взять на себя и другие обязанности. Это было необходимо. Будучи просто сержантом, он занимался лишь сравнительно небольшими делами. Теперь он фактически исполняет обязанности офицера - а он не офицер и того, что должен уметь офицер, не умеет. Он не слишком задумывался, насколько он пригоден для исполнения роли командира. Никого другого, способного взять на себя командование, попросту не было. Левой. Правой. Прочь из этой долины. Отряд возвращался на юг - туда, где, возможно, удастся найти подходящее место, где можно будет поселится. Место, где можно будет пополнить отряд новобранцами и где будет какая-то другая еда, помимо... Он смотрел на тучи и думал, действительно ли они кружатся водоворотом (в направлении часовой стрелки), или это ему только кажется. Единственное укрытие в поле зрения - вон тот дом впереди, стоящий на склоне холма. Нужно было послать туда разведчиков. Возможно, без укрытия не обойтись. Хукер надеялся, что дом покинут его обитателями. А может быть, в этом доме отыщутся какие-нибудь консервы. Вдруг там окажется пища. - Баскомб! Фланш! Пошарьте вон в том доме. Посмотрите, нет ли там кого. Если есть, не стреляйте, а вступите в переговоры. - Хорошо, сержант, - двое солдат - из тех, кто остался пока здоровыми, покинули строй и побежали вниз по склону холма к дому. - Переговоры, которые заканчиваются смертью? - спросил врач. - Мне нужны новобранцы, лекарь-между-ног. И у нас осталось еще мясо, назавтра хватит... - рассеяно сказал Хукер. Он наблюдал за продвижением Баскомба и Фланша к дому. И еще его беспокоили возможные фокусы погоды. Только что миновал полдень, но тучи крутились как вертится вода в ванной, если вынуть пробку... Что-то яркое показалось среди туч. Солнечный луч, проникший сквозь грозовой покров? - исключено. Это была лишь красноватая точка, очень быстро перемещающаяся. Она двигалась почти параллельно тучам, то ныряла в их черное подбрюшье, то вновь выныривала. - Не-е-ет! - закричал Хукер. Заподозрив, что сержант сошел с ума, доктор Ковлес отскочил. - Нет, - тихо повторил Хукер. - Нет, нет, нет. Мы этого не переживем. Хватит, ведь хватит же, как ты этого не понимаешь?! Пусть это остановится, - частил, будто объяснял Хукер, не отрывая глаз от устремившейся вниз ярко сверкающей точки. Он этого не переживет, никто уже не выживет, если Молот ударит снова. И, как ни странно, его молитва была услышана: над метеоритом раскрылся купол парашюта. Хукер уставился на него, ничего не понимая. - Это космический корабль, - сказал Ковлес. - Будь я проклят, Хукер, это космический корабль. Должно быть, он с "Молотлаба". Хукер, с вами все нормально? - Заткнись, - Хукер смотрел на спускающийся парашют. - Эй, сержант, интересно, а каков на вкус астронавт? - замычал сзади Гиллингс. - Может, его мясо похоже на индюшатину? - Этого нам уже не узнать, - ответил Хукер. Хорошо, что голосом он умеет владеть, голос его не выдаст. А лицо видно только Ковлесу. Ковлес никому не скажет. - Они опускаются в долину. Как раз туда, где фермеры вчера задали нам жару. Падение в восточном направлении - вслепую. Расстилающиеся под падающим метеоритом - "Союзом" облака сверкали ослепительно ярким светом. Облачный покров во многих местах был испещрен спиралеобразными узорами - ураганами. К северу виднелся громадный облачный столб - ураган-матка. Очевидно его породил и продолжал поддерживать слой горячей воды - в том месте, где удар Молота пришелся в Тихий океан. От матки отрывались и уносились вдаль меньшие по размеру крутящиеся спирали ураганов. "Союз" трясло, иллюминатор, естественно, тоже прыгал и взгляд Джонни Бейкера непроизвольно перескакивал с места на место. "Союз" опускался, нырял в слои облаков, выходил из них и снова погружался в тучи. Все вокруг из светло-серого постепенно становилось темно-серым. - Там внизу может оказаться что угодно, - сообщил остальным Джонни. Падение теперь происходило более круто. Корабль выскочил из покрова туч, но внизу было темно. Что там: суша, море, болото? Впрочем, это уже не имело значения, космонавты вверили свою судьбу случаю. "Союз" не располагал энергией, горючее кончилось. Маневрировать корабль не мог. Космонавты оставались на орбите так долго, как только могли - до тех пор, пока не подошли к концу запасы пищи, пока не остались считанные фунты кислорода. До тех пор, пока жара в "Молотлабе" не сделалась непереносимой: запасов электроэнергии, необходимой для охлаждения, не было так как солнечные батареи оказались разрушенными. До тех пор, пока на орбите уже нельзя было оставаться и выход был один: возвращение на исковерканную взрывами Землю. Это казалось необходимым: последний полет корабля, посланного человечеством в космос, должен продолжаться так долго, как только возможно. Может быть, это принесет какую-нибудь пользу. Удалось точно зафиксировать место падения обломков Молота, сообщить по радио результаты своих наблюдений. Некоторое время назад космонавты видели, как запускались и устремлялись в небо ракеты, видели атомные взрывы... - сейчас всего этого уже не было. Русско-китайская война продолжалась. Она продолжалась и, может быть, будет длиться еще очень долго, но атомное оружие в боях уже не применялось. Космонавты наблюдали это и передавали на Землю все, что видели. И кое-кому на Земле удавалось их услышать. Были получены подтверждения из Претории, из Новой Зеландии. Состоялся почти пятиминутный разговор с Командованием Соглашения по обороне Северной Америки и Колорадо-Спрингз. Особо важных наблюдений за четыре недели, прошедшие со дня Падения Молота, с орбиты провести не удалось - но ничего другого просто не оставалось делать. Последняя экспедиция, отправленная в космическое пространство. - Парашюты раскрылись, - сказал сзади Петр. Совершенно безобидная фраза, но что-то в тоне Петра было такое, от чего Джонни напрягся. Что-то такое было в его тоне. - Нелегкий спуск, - тоже сзади, но с другой стороны сказал Рик. - Может быть потому, что корабль перегружен. - Нет, у него всегда так, - сказала Леонилла. - В вашем "Аполлоне" было бы лучше? - Мне никогда не приходилось совершать спуск в "Аполлоне", - сознался Рик. - Но должно быть, для нервов было бы легче. Мы одеваем скафандры. - Здесь для этого нет места, - сказал Петр. - Я уже говорил вам, что после тех затруднений... после того, как погибли три космонавта, конструкция была изменена. Сейчас утечек у нас нет, ведь _д_а_? - Да. - Тоже по-русски. Видно становилось лучше, Земля быстро приближалась. - Мне кажется, мы слишком уклонились к югу, - сказал Петр. - Ветров такой силы мы не предусмотрели. - Слишком долгий спуск, - сказал Джонни Бейкер. Перевел взгляд вниз, на казавшуюся твердой поверхность воды. - Все здесь умеют плавать? - Лучше спросить: все ли мы здесь умеем ходить? - рассмеялась Леонилла. - Не похоже, чтобы там было глубоко. На самом деле... - она поглядела на то, что разворачивалось внизу, остальные ждали. Леонилла сидела рядом с Джонни. Позади, держась за поручни, разместились Петр и Рик. - На самом деле мы спускаемся вглубь материка. В восточной его части. Я вижу трех... нет, четырех человек, выскочивших из дома. - Двести метров, - сказал Джонни Бейкер. - Держитесь. Приземляемся. Сто метров... пятьдесят... двадцать пять... Бах! Поскольку "Союз" был перегружен, приземлился он тяжело. Похоже, приземлился он на сушу. Джонни выдохнул воздух и позволил себе расслабиться. Они кончились, исчезли - вибрация, визг разрезаемого кораблем воздуха, страх, что произойдет мгновенная разгерметизация, страх, что им предстоит утонуть. Приземлились. Все были мокры от пота. Спуск дался нелегко. - У всех все в порядке? - спросил Джонни. - Так точно. - Да, спасибо. - Вывернулись, - это Рик. Джонни не видел причин торопиться. Но Рику и Петру, цеплявшимся за поручни там, сзади, видимо пришлось нелегко. Рик предложил переделать в корабле кое-что на свой манер, но вряд ли от этого в "Союзе" сделалось бы комфортабельнее. Джонни на ощупь пытался открыть незнакомые замки люка. Замки не поддавались - пока он не проклял их. И, наконец, запор сдался, отскочил. - Оп-па! - Что это? - спросил Рик. Леонилла вытянула шею, выглядывая из-за его спины. - Смутное время, - ответил Джонни. Он стоял в отверстии люка и ослепительно улыбался - чтобы улыбку смогла разглядеть толпа, ощетинившаяся ружьями и винтовками. Возле корабля стояло множество мужчин, ни одной женщины среди них не было. Джонни не стал подсчитывать, но разглядел с полдюжины дробовиков, много винтовок и револьверов и даже - о Господи - два армейских автомата. Он поднял вверх руки. Было нелегко выбираться из капсулы с высоко поднятыми руками. Что это они так ужасно нервно настроены? Джонни вылез и повернулся, чтобы можно было разглядеть эмблему с флагом США, нашитую на его плече. - Не стреляйте. Я герой. Никакого благоприятного отклика его заявление не вызвало. Во время всеобщих бедствий вот такие, едва не потонувшие крысы, облаченные в фермерскую одежду, гораздо хуже и опаснее, чем обычные. Их лица были зловещи и столь же зловещи были стволы их оружия. Общее впечатление усиливали повязки на некоторых - повязки, сквозь которые выступила кровь. Джонни ощутил внезапное желание заговорить с ними на пиджи: "Моя есть великий астронавт. Моя пришла из страна, который есть твой страна". Джонни подавил это желание. Один из полукруга, охватившего корабль, заговорил. Он был крепкого сложения, седовласый - хотя и не такой здоровенный, как остальные. (Одежда на тех буквально трещала по швам.) Руки седовласого были могучие, словно руки профессионального борца. Облегченного вида автомат казался хрупким в таких ручищах. - Скажи-ка нам, герой, почему ты явился к нам на коммунистическом самолете? - Это не самолет, а космический корабль. Мы прилетели с "Молотлаба". Вы слышали о "Молотлабе"? (Твой голова слышать о такой большой есть ракета, который умеет прыгать вверх-вверх на небо, который длинный время не прыгать вниз-вниз обратно есть?) - Проект "Молотлаб" предусматривал совместный полет в космос "Союза" и "Аполлона". Целью нашего полета является изучение кометы. - Это мы знаем. - Прекрасно. "Аполлон" получил дыру в обшивке. Видимо наш корабль столкнулся со снежным комом, двигавшимся с чрезвычайно большой скоростью. Нам пришлось просить, чтобы советские космонавты доставили нас домой. Это их корабль. Я... - Джонни Бейкер! Я его узнал, это Джонни Бейкер! - это крикнул мужчина - тощий болезненного вида чернокожий, его тонкие пальцы крепко сжимали громадных размеров ружье. - Привет! - Рад встретиться с вами, - сказал Джонни - и это было чистейшей воды правдой. - Можно я опущу руки? - Давайте, - разрешил седовласый предводитель. Он явно был главным - частично потому, что так и было раньше заведено, частично потому, что в теперешних условиях его бычья сила стала немаловажным фактором. И, видимо, автомат в его руках лишь подтверждал его право на лидерство. Автомат был неподвижен, седовласый не старался все время держать Джонни под прицелом. - Кто еще там у вас в корабле? - Остальные астронавты. Советские и еще один американец. Там, в корабле тесно. Им бы хотелось выйти наружу, если... ну, если ваши люди не станут горячиться. - Никто здесь не горячится, - сказал предводитель. - Выпускайте своих друзей, я хочу задать им несколько вопросов. Например, почему коммунистам захотелось приземлиться именно здесь? - А где еще они могли приземлиться? У нас на всех четверых был всего один корабль. Леонилла! В люке показалась Леонилла - улыбающаяся, с невысоко поднятыми руками. - Леонилла Малик. Первая женщина, побывавшая в космосе, - это было не совсем правда, но прозвучало хорошо. Пристально глядящие глаза фермеров помягчели. Седовласый опустил ствол автомата. - Я - Дик Вильсон, - представился он. - Выходите, мисс. Или лучше сказать "товарищ"? - Это как вам больше нравится, - ответила Леонилла. Она вылезла из люка и встала, щурясь на отражающую свет поверхность воды - в паре сотен ярдов к западу от места приземления. - Мое первое посещение Америки. А также первый выезд за пределы Советского Союза. Раньше мне этого не разрешали. - Выходят остальные, - объявил Джонни. - Петр... Генерал-майор Яков не улыбался. Руки его были высоко подняты, а спина четко выпрямлена. На плече - эмблема с серпом и молотом и буквами "СССР". Взгляды фермеров вновь стали подозрительными. - Генерал Петр Яков, - представил его Джонни, произнеся это имя очень по-русски - в надежде, что тогда ни у кого не возникнет искушения острить. - Там есть еще один. Рик... Пара фермеров обменялись со своими друзьями понимающими взглядами. Появился Рик, также улыбающийся, делающий все, чтобы был виден украшающий его плечо флаг США. - Полковник Военно-Воздушных Сил США Рик Деланти, - сказал Джонни. Фигуры фермеров сделались чуть менее напряженными. Чуть-чуть. - Первый чернокожий, побывавший в космосе, - сказал Рик. - И на ближайшую тысячу лет - последний. - Он сделал паузу. - Мы все последние. - На какое-то время последние, - сказал Дик Вильсон. - Может быть, ждать придется не так уж долго. - Он закинул автомат на плечо, дуло оружия теперь смотрело в небо. И остальные теперь как-то иначе держали свои винтовки, ружья и пистолеты. Сейчас это была просто толпа фермеров, имевших зачем-то при себе оружие. На лице одного из них вспыхнула озорная улыбка: - Значит, они довезли вас? - Ну, как на попутном автобусе, - ответил Рик. Послышались смешки. - Дерек, бери своих ребят и возвращайся на заставу, - распорядился Вильсон. Обернулся к Бейкеру: - Мы сейчас чуточку нервно настроены. Вокруг шастают поднявшие мятеж солдаты. Там, дальше по дороге убили какого-то армянина и съели его. Съели! Один из его детей добрался до нас, так что мы были заранее предупреждены. Устроили засаду на этих сук... в общем, устроили на них засаду. Но их еще много осталось. Есть еще и другие - горожане и те, кто сошел с ума. - Все так плохо? - спросила Леонилла. - Прошло так мало времени и уже все так плохо? - Может быть, на мне следовало бы приземляться? - спросил Рик. - В корабле хранятся чрезвычайно важные записи наблюдений, - жестом хозяина, погладив борт "Союза", сказал Петр Яков. - Их необходимо сохранить. Сберечь. Где-нибудь могут заняться их изучением? Есть тут поблизости какие-нибудь ученые? Какой-нибудь университет? Фермеры засмеялись. - Университет? Генерал Бейкер, посмотрите, что происходит вокруг. Посмотрите как следует, - сказал Дик Вильсон. Джон Бейкер посмотрел. Сказать, что все вокруг в самом жалком состоянии - это мало. К востоку - ободранные, залитые водой холмы, некоторые еще зеленые, а в большинстве голые. Все, что расположено ниже среднего уровня, доверху наполнено водой. Шоссе, ведущее к северо-востоку, походило не столько на дорогу, сколько на цепь бетонных островков. На западе простиралось огромное море, по которому ходили волны в фут высотой. Невысокие коричневого цвета холмы стали островами. Из воды правильными рядами торчали верхушки деревьев: море не полностью затопило сад. Плыло по волнам несколько лодок. Вода была грязная, темная, от нее веяло опасностью. И пахло от нее трупами. Коровы, быки и... На волнах мягко подпрыгивала исковерканная тряпичная кукла. Кукла плыла ярдах в тридцати от берега. Неподалеку, видимо, что-то (возможно, течение?) подталкивало ее к берегу. Пучки светлых волос, платье в клетку - в "кукле" трудно было узнать человеческое тело. Дик Вильсон проследил за ней взглядом и отвернулся. Повернулся лицом к дому, стоящему на холме, над морем. - Мы ничего не можем сделать, - горько сказал он. - Мы можем тратить лишь часть своего времени на то, чтобы хоронить их. Вот и все. Но и это мы не всегда можем делать. Лишь теперь до Джонни Бейкера дошел весь ужас происшедшего. Ужас, порожденный Падением Молота. - Все не так просто, - сказал он. Вильсон нахмурился, не понимая. - Тут не просто "бах"! - и все этим закончилось. Цивилизация лежит в руинах и мы обязаны восстановить ее. Последствия столкновения с кометой хуже самого столкновения... - Совершенно верно, черт побери, - сказал Вильсон. - Вам очень повезло, Бейкер. Самое худшее вас не затронуло. - Центрального правительства более не существует? - спросил Петр Яков. - Оно как раз перед вами, - ответил Вильсон. - Билл Эпплби - заместитель шерифа, более пока ничего нет. Известия из Сакраменто перестали поступать со дня Падения Молота. - Но наверняка кто-то пытается восстановить порядок, - сказала Леонилла. - Да. Это люди сенатора, - сказал Вильсон. - Сенатора? - Джон Бейкер постарался, чтобы на его лице не отразилось никаких эмоций. Отвернулся от страшного, покрывшего прежнюю сушу моря, уставился на холмы на востоке. - Сенатора Артура Джеллисона, - пояснил Дик Вильсон. - Вы сказали это так, будто он вам не очень-то нравится, - сказал Рик Деланти. - Не совсем так. Не надо порицать его, но любить его я не обязан. - Что он делает? - спросил Бейкер. - Устанавливает организацию и порядок, ответил Вильсон. - Он - хозяин расположенной там долины, - Вильсон показал на северо-восток, в направлении предгорий Хай Сьерры. - Его долина окружена горами. Люди сенатора выставили патрули, стражу, перекрывшую границы долины, и не позволяют никому проникнуть в нее без его разрешения. Если тебе нужна помощь, он окажет ее, но за чертовски высокую цену. Нужно кормить посланных им на помощь бойцов. И передать ему немалое количество пищи, горючего, военного снаряжения, удобрений - то есть того, что теперь просто так добыть невозможно. - Если у вас есть горючее, ваши дела не так уж плохи, - сказал Рик Деланти. Вильсон сделал широкий жест рукой: - Как нам держаться здесь? Никаких естественных преград на границах. Никаких скал, в которых можно было бы соорудить укрепленные пункты. Нет времени возводить укрепления. Никакой возможности остановить поток беглецов, не дать им ограбить нас, не дать им забрать то, что еще не обнаружено нами. Нужно накрепко перекрыть границы. Но у меня не хватит на это людей. Слишком много иной работы. Это неизбежно: иная работа, которую необходимо сделать. - Да. А записи нужно сохранить, - Петр вскарабкался по борту "Союза" и закрыл люк. Нет электричества, - сказал Джонни Бейкер. - Как обстоят дела с атомными силовыми центрами? Кажется поблизости от Сакраменто существовал такой центр? Вильсон пожал плечами: - Сакто, должно быть, расположено примерно на высоте футов двадцать пять над уровнем моря. Но в результате землетрясения многое изменилось. Возможно, этот центр сейчас находится под водой. А может быть, нет. Я просто не знаю. И все же там, видимо, дела обстоят лучше, чем здесь... Болото на двести пятьдесят миль, и повсюду появились озера. Большая часть долины покрыта глубоким слоем воды. Перекрыть заставами такой район? А надо бы. Они шли вверх по склону холма к дому. Когда они подошли ближе, Бейкер увидел насыпи и ямы, вырытые вокруг здания. Копошились женщины и дети, добавляя к имеющимся укреплениям новые. Взгляд Вильсона сделался задумчивым: - Генерал, нужно бы придумать что-то получше, чем эти ямы, но я не знаю что тут можно придумать. Джонни Бейкер ничего не ответил. Его ошеломило увиденное. Ошеломило то, что он узнал. Здесь вообще не осталось цивилизации, здесь были только отчаявшиеся фермеры, пытающиеся удержать за собой несколько акров земли. - Мы не можем работать, сказал Рик Деланти. - Вам придется работать, - сказал Вильсон. - Послушайте, через несколько недель придет весть от сенатора; я сообщу ему, что вы здесь. Может быть, он захочет увидеться с вами. Может быть, ему так захочется увидеть вас, что он решит, что я должен отослать вас к нему. И тогда он окажется у вас в долгу, что возможно, мне позднее удастся использовать. НЕДЕЛЯ ЧЕТВЕРТАЯ: ПРОРОК Из всех государств в наихудшем положении окажутся те, чьи законы более не будут обладать достаточным авторитетом для людей, и по доброй воле люди не пожелают повиноваться этим законам, но где власти обладают достаточной мощью, чтобы силой принудить жителей к повиновению. Бертран де Жувеналь. "Верховная власть" Это был сумасшедший мир. Это ощущение ярко отпечаталось в памяти Алима Нассора. Однажды, белесые деятели вздумали уделить часть своих благ жителям гетто, надеясь этим остановить мятеж, и Алим взял, что мог - не просто деньги, есть такая штука - власть, а Алима уже знали в Городском совете, и он готовился для больших дел. Затем, черный дядя Том стал мэром, и поток денег прекратился, власть, которой добился Алим, улетучилась. Алим ничего тут не мог поделать. Без денег, без всяких там штучек - символов богатства и власти - ты - ничто. Ты ничтожнее проституток, торговцев наркотиками и прочей шушеры, зарабатывающей себе на жизнь на жителях гетто. Алим потерял свою власть, но должен был вернуть ее обратно. Затем он попался на ограблении магазина, и единственная возможность выпутаться была - заплатить судье и полицейскому - и тот и другой белесые. Алима выпустили на поруки, а чтобы заплатить, ему пришлось ограбить другой магазин. Сумасшедший мир! Затем сотни белесых, из тех, кто побогаче, удрали в горы. С небес на землю падал удар рока! Алим и его братья могли сделаться богатыми - навечно богатыми. Они и стали богатыми, у них было полно барахла, стоящего хорошей монеты, а потом... Сумасшествие, сумасшествие. Алим Нассор вспоминал, но это походило на навеянные наркотиком грезы - мир, существовавший до Молота. Алим сделал все, от него зависящее, чтобы защитить братьев, тех, которые повиновались ему. Четыре из шести групп, ранее выделенных для ограблений, двинулись вместе с Алимом - сквозь толпы беглецов. Вместе с ним! Но пришлось остановиться в одной хижине вблизи Грейпвайна. Двигатель одного из грузовиков сдох. С него ободрали все, что можно, выцедили из него горючее, и оставили его в канаве. Выкинули заодно и весь этот электрический хлам: телевизоры, аппаратура высокой точности воспроизведения, радиоприемники, маленький компьютер. Однако оставили бинокли и телескоп. Сперва все было прекрасно. Неподалеку от хижины обнаружили ферму, где были и коровы и другая пища. Этого хватило бы на две дюжины братьев надолго. Не пришлось даже драться за это добро. Фермер был мертв: на него обрушилась крыша, он так и лежал с переломанными ногами, и умер то ли от голода, то ли от потери крови. Но явилась толпа белесых, вооруженных ружьями и отобрала ферму. Восемнадцати братьям на трех машинах пришлось уехать прочь - в дождь. Затем дела действительно пошли ни к черту. Нечего есть, некуда направиться Черные никому не нужны. И что им теперь делать, интересно, умирать с голода? Алим Нассор сидел под льющим на него дождем, скрестив ноги, полудремля, вспоминая. Это был сумасшедший мир, с законами, придуманными ополоумевшими идиотами. Мир совершенно неправдоподобной роскоши: мир горячего кофе, мяса на обед, сухих полотенец. На Алиме была шуба, сидевшая на нем просто великолепно: женская шуба, мокрая как губка. Никто из братьев не осмелился проехаться на этот счет. Алим Нассор вновь обладал властью. В поле его зрения показались чужие ноги: сворованные у кого-то ботинки, расползшиеся по швам, почти отвалившиеся от беспрерывной ходьбы подошвы. Алим поднял взгляд. Сван был человеком ниже среднего роста, и все его поведение показывало, что он чрезвычайно высокого мнения о своей персоне. Когда Алим пришел к нему с предложением совершить ограбление, он был изящен и строен, словно профессиональный танцор. Хладнокровный и опасный. А сейчас вид у него был растерянный и неуверенный. И - будто он не умирал с голода - Джекки снова полез к Касси. Касси была против. Наверное, она все рассказала Чику. - Дерьмо, Алим встал. - Нужно убить Чика, - сказал Сван. - А теперь послушай меня, Алиму было страшновато, что голос его звучит недостаточно внушительно. Алим устал, очень устал. Он подвинулся ближе к Свану и тихо заговорил: так, чтобы было видно, насколько он рассвирепел: - Без Чика нам не обойтись. Я скорее убью Джекки, чем Чика. И убью тебя. Сван отшатнулся: - Хорошо, Алим. Алим смаковал его страх. Свану не хотелось испробовать ножа. Он отшатнулся Алим еще обладал властью. - Из всех братьев, что с нами, Чик самый большой, самый сильный, - объяснил Алим. - Чик - фермер. Фермер, понимаешь ты это? А тебе бы понравилось заниматься этим вот до конца жизни? Парень, мы в пути уже десять дней, это тебе как нравится? Где-то для нас должно отыскаться место, но какая разница, отыщется оно или нет, если мы не знакомы с фермерскими работами... - Пусть кто другой занимается этими работами, мать их так, - заявил Сван. - Пусть. А откуда ты узнаешь, что он их выполняет правильно? - спросил Алим. - Мы... - он чуть не высказал охватившего его отчаяния. - Где Чик? - У костра. Джекки там нет. - А Касси? - Она с Чиком. - Ладно, - Алим зашагал к костру. Было приятно сознавать, что он может повернуться к Свану спиной, и ничего не случится. Он необходим Свану. Он необходим всем им. Никто другой не смог бы провести их так далеко - и они прекрасно это знают. Первую неделю после Падения Молота беспрерывно шел ливень. Затем он поутих, превратился в покрапывание. И этот моросящий дождь все продолжался и продолжался, и уже не было сил выносить его, а он все шел. Теперь, спустя четыре недели после Падения Молота, он продолжал моросить, хотя и с небольшими перерывами, и по крайней мере раз в день дождь превращался в сильный ливень. Сегодня ливень шел уже трижды, сейчас лишь моросило. Этот дождь было трудно вынести, это было - как рашпилем по нервам. Обуви с ног не снимали, ноги гнили. Все вокруг было безнадежно мокрым, за сухое пристанище могли убить человека. К полуночи покрапывание почти прекратилось. Сейчас все сгрудились вокруг костра, скорчились под пластиковым полотнищем. Завтра Алим, наверное пожалеет, что позволил потратить часть горючего на костер, но - дерьмо! - вероятно, придется убирать с шоссе раньше, чем в грузовике, украденном в Ойл-сити, кончится бензин. Большинство дорог пролегало по низменности, они оказались под водой, и приходилось возвращаться на мили, чтобы разыскать объезд и в результате продвинуться только на несколько дюжин ярдов. Сумасшествие... Там, где дороги сохранились, хоть и пролегали по низменности, их зачастую перекрывали заставы: фермеры с ружьями. И потом им необходим огонь. Горячий бензин высушивает дрова в достаточной степени, чтобы они могли гореть, но дым от него ужасающий. Двадцать братьев и пять сестер теснились полумесяцем, в наветренной, по их надеждам, стороне от костра, под вздувающимся волнами листом пластика, а дым изгибался, вился вокруг, и иногда ветер нес дым прямо на сидящих. Алим услышал смех, это ему понравилось. Когда в такой банде, как эта, оказываются женщины, это плохо. Но еще хуже, когда их нет. Хотелось бы Алиму знать, не совершил ли он ошибку, но сейчас все равно поздно. Дерьмо. Ошибки Алима Нассора могут повести гибель всей банды - вот это-то, если вам угодно, и есть власть. Когда они проникли в эту долину, их было восемнадцать. Восемнадцать братьев без женщин. Те, кого они встречали, были в основном белые. По большей части умирающие от голода, по большей части неспособные вступить в бой. Банда Алима грабила, в схватках добывая себе пищу и сухие пристанища. И если надо - убивала. Если встречали негров, их вовлекали в ряды банды. Здесь, на севере, было чертовски мало негров, в большинстве эти негры были фермерами, и далеко не всем хотелось вступать в банду. Это обстоятельство было хорошо для Алима: меньше лишних ртов, и плохо для самих чернокожих. Там, где проходила банда Алима, чернокожие особой любовью уже не пользовались. А банда продвигалась все дальше. Никак не удавалось найти место, где можно было бы остановиться, место, которое легко было бы оборонять. Не хватало братьев, а буквально по пятам шли фермеры, вооруженные ружьями, полицейские, вернее то, что сохранилось от полиции, беглецы, которым, если они хотели жить, ничего не оставалось, как убивать людей Алима Нассора... Теперь банда насчитывала двадцать мужчин и пять женщин. Четверо мужчин уже были убиты в драках из-за женщин. У трех женщин были мужья. Одна женщина, овдовев, кончила жизнь самоубийством в тот же день, когда погиб ее муж. Алим был ей благодарен за это. Самоубийство, на какое-то время, охладило страсти. Но ненадолго. Муж Мэйб был во сне заколот ножом, и теперь Мэйб спит со всеми подряд. Но ведет она себя как-то странно. Где бы она не появилась, возникают драки. Может быть, она таким образом мстит. Но что может Алим тут поделать? Убить ее? - но надо, чтобы это выглядело как несчастный случай. Нельзя просто так убивать единственную шлюху, имеющуюся в распоряжении братьев. Может быть, подождать подходящего момента? Может, если случится очередная схватка не на шутку, и братья поймут, что спровоцировала ее Мэйб? Чик и Касси - это проблема другого рода. Они были фермерами. Сейчас их ферма находится на дне океана, океана, возникшего на месте Долины Сан Иоаквин. И разговор у них был, словно у белесых - деревенщины. Они не понимали выражений, привычных для городских, для своих. Касси была гибкая и тонкая, с большим чувством собственного достоинства. Сильная и красивая. Чик - здоровенный гигант, способный приподнять автомобиль за задний конец, или схватить кого-нибудь из братьев, вроде Свана за лодыжку и, раскрутив в воздухе, швырнуть его на дюжину футов - что он однажды и сделал. У Чика и Касси во время наводнения погибли двое детей. Если б дети спаслись... Алим покачал головой. В чем - в чем, а уж в детях банда сейчас никак не нуждается! Но с другой стороны... Если б Касси явилась в банду как мать двоих детей, возможно, братья больше думали бы о том, как защитить ее, и меньше, как ей засунуть. Когда Алим подошел к сидящим, они подняли на него взгляды, и Алим увидел улыбки. Да, костер - это была хорошая идея. Чик и Касси сидели, держась за руки, глядя задумчиво в огонь. Алим присел на корточки перед ними, спросил: - Мы можем кое о чем поговорить? Чик покачал своей огромной головой. Касси просто не отреагировала. - Вы уверены, что без этого разговора можно обойтись? - Держи своих воров подальше от моей жены, - сказал Чик. - Я пытаюсь сделать это. Это ничья не вина, просто так сложились обстоятельства. Кого конкретно ты имеешь в виду? - Джекки. Тебе известно, что этот сукин сын грозил ей ножом? - Он просто показал его мне, - сказала Касси. - Но я не испугалась. - Ты не испугаешься и ружей, - сказал Алим. У Касси был огромный револьвер и с пол дюжины обойм к нему с различного рода зарядами: от зарядов для охоты на птиц, до таких, что могли свалить медведя. Алиму никогда не снилось, что существуют револьверы с таким широким диапазоном действия. - При чем здесь нож? Касси просто покачала головой, а Чик вспыхнул. Алим встал: - Я попытаюсь это прекратить. Где он? - Спрятался. Алим кивнул. Отошел от них. Что теперь, просто побыть неподалеку? Или попытаться разыскать Джекки? Лучше остаться здесь. Алим шел между сестер и братьев - так, чтобы свет костра освещал его, чтобы его узнали. Завтра они вспомнят об этом. Но время шло, братья и сестры по-двое, по-трое уходили от костра, забирались в грузовик. Дождик осиливал огонь костра, а Джекки все еще не появлялся. Алим уже догадался, где он скрывается. По ту сторону отсюда лежал берег, вдоль которого они шли в течении недели. Алиму хотелось выяснить, сможет ли банда, в случае необходимости, уйти в горы... Но чего ради? Мир, созданный белесыми, мертв, и нужно на