звержения 1964 г. этот большой кратер разительно отличался от того,
что мы  видим сегодня. Он  представлял  собой  широкую депрессию диаметром в
полкилометра и глубиной  несколько метров,  плоское дно которой, прорезанное
длинной   трещиной,   резко   обрывалось   бездонным   провалом   Вораджине.
По-итальянски Voragine значит "бездна". В то время этот провал шириной около
250  м  и  глубиной, в  которой терялся  взгляд,  был самым  главным,  самым
широким, самым глубоким, самым  центральным кратером Этны. Однако  Вораджине
не действовал с  тех пор, как  в 1911  г. прорезалась  эта  северо-восточная
выскочка, это побочное устье, которое и сорок лет спустя, несмотря на весьма
активную деятельность,  не озаботилось  украситься чем-либо, кроме небольшой
стенки, правда широкой, но до смешного низкой.
     В  действительности эта  шестиметровая стенка,  или  вал,  представляет
собой  небольшой  участок огромной  шапки размером  с километр, образованной
наслоениями потоков лавы,  изливавшихся из этого  устья.  Понял  я это  лишь
много лет спустя, когда  заметил, что бокка  мало-помалу  подрастает за счет
бесконечных  потоков,  ложащихся  в  виде веера,  и  превращается в  широкий
плоский купол. В середине него возвышается крутой конус  из шлака  высотой в
200 м. Собственно, его неправильно называют северо-восточный боккой, так как
это все же настоящая гора, а не просто устье.
     На   протяжении  шестидесяти  лет  северо-восточная  бокка  была  самым
активным кратером на  Этне: ее деятельность очень редко прерывалась краткими
периодами покоя.  И в один прекрасный день конус, который бокка взгромоздила
на себя, поднялся выше главной вершины.
     Однако после  1971 г.  северо-восточная бокка работает хотя и эффектно,
но чрезвычайно  редко.  Теперь  наиболее  активной помимо Вораджине является
бокка Нуова - "Новая", внезапно возникшая в главном кратере в 1968 г.

     Глава вторая,

     в которой говорится, как сильно за последнюю треть века изменился облик
не только самой Этны, но и людей, живущих у ее подножия.

     К  сожалению,  весьма  крупные  изменения коснулись не  только внешнего
облика Этны, но и характера живущих на ней людей.
     Как я уже говорил, впервые я приехал в Сицилию в 1949 г., спустя четыре
года после второй мировой войны. Италия  в  ту пору жила в глубокой  нищете.
Двенадцатью годами ранее  Карло Леви написал: "Христос остановился в Эболи",
имея в виду, что бог забыл обо всем, что происходит южнее Неаполя.
     Эту нищету, показанную Карло Леви, я наблюдал своими глазами. Она стала
особенно горькой в результате вторжений, прокатившихся по стране: сначала  с
севера до юга  прошел вермахт, а  позднее с юга  на север - союзные  войска.
Вместе с ними двигались толпы любителей  погреть руки на несчастье ближнего,
причем не только иностранцы, но и итальянцы.
     Жизнь  крестьян,  которую  я  наблюдал  каждый  свой  приезд,  вызывала
одновременно восхищение и душевную  боль.  Меня  восхищали  древние, глубоко
укоренившиеся  традиции  земледельцев и  приводила в  ужас их  беспросветная
нужда.
     Полевой  геолог   поневоле  близко  соприкасается  с  жизнью  сельского
населения и, даже будучи, как я, весьма далек от этнографии, ощущает местную
социальную обстановку гораздо острее, чем обычный приезжий.  И уж тем более,
чем турист-экскурсант.
     В те ранние годы я посетил Этну и Стромболи, Липари и Вулькано, Везувий
и  Флегрейские  поля, Меццоджорно, итальянский  юг,  тогда  еще не вышел  из
средневековой  нищеты,  и  подлинно  средневековый запах его  селений пьянил
голову.  Об этих селениях  лучше рассказывают картины Брейгеля-старшего, чем
Джотто.  Сицилия была почти полностью сельскохозяйственной областью. Я  знал
об  этом из  книг  и поэтому  так  поразился отсутствию на  острове  ферм  и
деревень:  все население  жило в городах  -  крупных,  таких, как  Палермо и
Мессина,  Катания и  Сиракузы, или в маленьких  городках. Я видел  то, о чем
было  давно известно всем, кроме  меня: сицилийский крестьянин -  горожанин,
городской пролетарий, который ходит на работу в поле, но живет в городе.
     И  только у  широкого  подножия  Этны, особенно  в его  южном  секторе,
расположились  настоящие деревни, по нескольку сот жителей каждая. Они  были
рассеяны  на богатейших  склонах, плодородие которых  не  иссякает благодаря
вулканическому  пеплу,  наносимому   на  поля  ветром  из  почти  непрерывно
действующих  кратеров.  За  пределами  массива  Этны большая  часть  Сицилии
представляет собой подобие пустыни.
     И бедные  домишки,  и  жилища  зажиточных людей  в  городах, городках и
селениях были  построены  -  и  строятся по сей  день, несмотря  на  засилие
бетона, - из темных вулканических камней,  иногда покрытых кирпично-красной,
розовой или охряной  штукатуркой.  Крестьянские  хижины  были  одноэтажными,
редко  двухэтажными.  Первый  этаж чаще всего не  имел  окон на улицу,  туда
выходила толстая деревянная дверь, зимой закрытая, а летом  всегда открытая,
занавешенная  несколькими рядами грубых  цветных бус.  На всю огромную семью
было две,  а то и одна комната.  Второй этаж удваивал жилплощадь, которая от
этого не становилась удобней.
     Автомобили встречались  редко,  и люди имели обычай ставить  стул перед
домом, усаживаясь прямо на краю улицы. Тротуаров еще не было, как во времена
экипажей. Женщины садились  чаще всего спиной  к улице (обычай,  оставшийся,
вероятно,  со времен  арабского владычества) и занимались шитьем,  вязанием,
штопкой,  вышиванием, а старики наблюдали за всем, что движется по мостовой:
это были мулы, повозки, лошади, велосипеды, стада  овец, редкие авто, первые
мотороллеры,  ослы... И конечно, пеший люд! Ходили пешком в те годы  много и
охотно.
     Дома, стены дворов, уличные плиты - все было из базальта почти черного,
а иногда ржаво-бурого цвета из-за присутствия  окисла железа-гематита, часто
встречающегося в местных лавовых породах.  В  городке  поэтому царили темные
тона и невеселое настроение, с  которыми контрастировали  лишь яркие  краски
рынка, где продавали овощи и  фрукты, да редкие  торжества по случаю выборов
или церковные праздники, сопровождаемые звоном колоколов.
     Сицилийский крестьянин той поры был суров,  замкнут, недоверчив  и лишь
изредка   позволял   себе  грубоватую   шутку.   Де  Гурбийон,  отличавшийся
щепетильной объективностью,  писал в 1818 г.: "Будучи стократ более угнетен,
нищ  и  раздавлен,  чем  любой ему  подобный,  под грузом  работы  и  нужды,
сицилианский крестьянин порой стряхивает с себя свою ношу;  тогда он  скачет
под  звуки волынки, но  скачет  в  лохмотьях..."  В сороковых  годах  нашего
столетия  дела обстояли уже  не так мрачно, но  разница  была еще не слишком
значительной.
     Сегодня, как мне кажется,  суровость  и замкнутость ушли. За  последние
тридцать  лет сам народ Сицилии и жизнь его изменились еще более разительно,
чем верхние  склоны Этны.  Изменились до  неузнаваемости.  На  месте  многих
деревенских  хижин из  тесаного  вулканического  камня  выросли  современные
бетонные   здания   и  роскошные  виллы,  не  всегда   безупречного   вкуса.
Двухколесные  машины  с трескучим  моторчиком  пришли на  помощь  неутомимым
крестьянским ногам. Раздобревшие бледнокожие или покрытые изысканным пляжным
загаром  горожане  заменили  крепких  суровых  мужчин  с кожей, продубленной
солнцем  полей.  Мулы  и  лошади  почти  исчезли, вытесненные  неистребимым,
вездесущим  автомобилем.  Взамен  мандолины  и  серенады пришли  телевизоры,
радиоприемники   и   магнитофоны.   Куда   подевались   старые   сицилийские
ремесленники с их прелестными поделками  из дерева и лозы  или изделиями  из
железа, выкованными вручную в ту пору, когда еще  ценился хороший вкус?  Все
эти милые вещицы вытеснены  безобразной пластмассой. Где зонтичные  сосны  и
кактусы,  красовавшиеся  вдоль  дорог? Стоят  одни рекламные  щиты,  станции
техобслуживания да  самодовольные виллы. А  у подножия  Этны, среди бетонных
многоэтажек  для   небогатых  людей,   вместо   садов,   некогда   террасами
поднимавшихся над Катанией, раскинулись городские свалки...
     И все  же нищета отступила. Разумеется,  население в массе  своей живет
далеко не безбедно. Но жить  стало чуть легче, и будущее  вырисовывается  не
так  мрачно,  как  прежде, несмотря  на безработицу, на каморру,  на  мафию,
которые расцветали пышным цветом по мере того, как появлялись капиталы.

     Глава третья,

     в  которой  автор  пытается сделать  то, что  под силу  лишь настоящему
сицилийцу,  -  рассказать  о мафии, где вспоминается об Эмпедокле,  и  вновь
разговор заходит о мафии.

     Раньше  толковать  о  мафии  было  не  принято,   во  всяком  случае  с
малознакомыми людьми и тем паче с иностранцами,  что  я осознал,  когда стал
задавать наивные  вопросы.  А было это в то время, когда о мафии  заговорили
все  газеты  мира,  когда Сальваторе Джульяно  ловко  прятался  от  властей,
пользуясь  страшным   законом  молчания   "омерта",  которое  было  навязано
населению "почтенным обществом".
     Поскольку  я  сам  четыре  года  участвовал  в   подпольной   борьбе  с
оккупантами,   меня   привлекала  личность  этого   легендарного  "бандита".
Смущенные улыбки  и уклончивые ответы быстро  дали мне  понять  неуместность
расспросов. Лишь много  лет спустя, уже  имея по-настоящему верных друзей, я
заслужил, чтобы со мной начали не то чтобы говорить, нет, а только чуть-чуть
упоминать о мафии. О ней в ту пору говорили еще в единственном числе, потому
что  она была  одна, по крайней мере  такое  у меня создалось впечатление, и
хотя  это  давно  уже  была  преступная  организация,  в  ней  тем  не менее
оставалось  что-то  от   "сочьета  д'оноре"  -  "почтенного  общества",  или
"общества чести", сохранившего какие-то крохи  этики, принятой в те времена,
когда она еще не превратилась в обычную шайку.
     Мне  рассказали, что тогда, в пятидесятые годы, мафия не свирепствовала
на  востоке  Сицилии,  что  Мессина,  Сиракузы  и  Катания были,  к счастью,
избавлены от нее. Зато над Палермо и Трапани,  Корлеоне и Агридженте, Шаккой
и Кальтанизеттой власть ее была беспредельна.
     Изменения произошли и  здесь.  Мафий развелось множество, подобно  тому
как помимо неаполитанской каморры  появилось множество соперничающих каморр,
раскинувших свои паучьи сети над всей Сицилией, над Италией, даже над частью
французской территории, не говоря уже о США.
     Сегодня  мафия властвует  в  Катании, а значит, и на  Этне.  Это  можно
почувствовать по некоторым выражениям лиц и манере отвечать на  вопросы,  по
той  неторопливости,  с  которой  ведутся  подчас  строительные  работы,  по
неловкости, возникающей  порой в  беседе...  То  же самое  происходит,  едва
заходит речь о Торре дель Философе - Башне Философа.
     Под таким названием существовал  - и существует  по сей  день небольшой
холм на широкой спине верхней Этны,  на высоте 2900 м. Уже несколько лет его
украшает сооружение из грязно-серого бетона,  заляпанного еще более грязными
пятнами. Название  это  чрезвычайно древнее,  намного  старше, чем вершинный
конус  вулкана,  у  подножия  которого находится  эта  "башня". Оно возникло
примерно  за  пять  столетий до  новой  эры,  когда  выдающийся  философ  из
Агридженте  по имени Эмпедокл  приказал  воздвигнуть на самом  краю  кратера
убежище в виде башни. В то время край кратера находился именно здесь, на 400
м ниже, чем сегодня.
     Эмпедокл желал созерцать - и понять - деятельность вулкана, окутанную в
те  времена непроницаемой завесой тайны, не до конца  разъясненной и в  наши
дни.   Древняя  башня  не  сохранилась,  тем  более  что  кратер   Эмпедокла
впоследствии  переполнился  лавой  и на его  месте  вырос четырехсотметровый
конус. Как выражаются географы, отрицательный рельеф сменился положительным.
     Название же осталось. О  его происхождении  мне поведал в 1949  г. Мичо
Аббруцезе. Это произошло в мой первый приезд, ко времени которого в  течение
уже многих столетий на этом холме из вулканического пепла не велось никакого
строительства.  Мичо Аббруцезе  показывал  мне Этну в качестве "совладельца"
горы.  Любопытно, что Этна  принадлежит  не государству,  не  области  и  не
провинции, а отдельным  владельцам, среди  которых  числятся  и  деревенские
коммуны,  и частные лица.  Верхний сектор этого колоссального вулканического
конуса порезан на кусочки, как гигантский пирог.
     Менее четверти  века  спустя, к моему  глубокому  сожалению,  на  холме
закипела  работа:  там  начали  строить отель.  К  этому  периоду  роскошные
пустынные  склоны  Этны  уже  лет  двенадцать  как  были  отданы  на   откуп
организаторам  массового  туризма,  и  по  ним  бродили  разномастные  стада
экскурсантов,  прибывавших в автобусах и по  канатной  дороге.  Наша  база -
"обсерватория"  - пока оставалась  недоступной, но  по всему чувствовалось -
ненадолго.  Таким  образом, при  известии о строительстве  отеля  я  испытал
двоякое  чувство:  с  одной стороны, бетонное  сооружение  грозило испортить
красоту  этого  неповторимого  места, но, с другой  стороны, отель  мог хоть
как-то защитить нашу "обсерваторию" от непрекращающихся набегов, совершаемых
стаями этих двуногих. В общем, я утешал себя как мог.
     В  любом  случае от  меня  ничего  не  зависело: я  выбивался  из  сил,
доказывая, что  решение  о  строительстве  наносит явный  ущерб  уникальному
ландшафту,  что  оно было  принято  на  основании  эгоистических соображений
немедленной выгоды,  что и здание, и  персонал  гостиницы,  и ее  постояльцы
будут  каждодневно  находиться  под  угрозой  извержений  вулкана.  Все было
напрасно. Принятое решение не подлежит  пересмотру! Мне отвечали, что  здесь
участвует не частный капитал: Сицилийская область  сама финансирует проект и
намеревается эксплуатировать отель, то есть вкладываются общественные деньги
и пользу от  этого получит также общество. Говорилось это с большим пафосом,
и  хотя никто меня  не переубедил, мне  все же  пришлось замолчать.  То, что
вкладываются общественные деньги,  было  несомненно.  Вопрос  же  о том, кто
получит прибыль,  пока  оставался  открытым...  Строительство  развернулось,
несмотря  на большие  трудности, поскольку даже летом  и даже в  Сицилии  на
высоте 2900 м часто бывают и холода, и ветры, и туманы.
     Когда  рыли  котлован  под  фундамент,  неожиданно  обнаружили  остатки
древнего  сооружения.  Это  была башня  Эмпедокла,  что подтверждало легенду
двадцатипятивековой давности. Подобно большинству  легенд, она  основывалась
на истинных  фактах: Эмпедокл, будучи  философом, живо интересовался тайнами
природы,  а  потому часто  поднимался  на  "огненную  гору"  и  наблюдал  за
эруптивной деятельностью,  которая  в ту эпоху происходила постоянно,  как и
теперь.
     В конечном  итоге здание построили и  дали ему название "Альберго Торре
дель Философе"  -  "Приют  "Башня  Философа"".  Бедный  Эмпедокл!..  Но этот
бетонный параллелепипед с  дверями и  ставнями из  листового железа так и не
принял  ни  одного постояльца.  Он  служит  лишь  приютом для  восходителей.
Мрачное  и  неуютное,  как  бетонный  дзот  немецкого  Атлантического  вала,
лишенное  всякого  ухода,  сооружение  за  несколько  лет  пришло  в  полную
негодность,   подобно   заброшенной   окраинной   многоэтажке.   Итальянским
налогоплательщикам затея обошлась в несколько миллиардов лир, однако им было
не привыкать; многие  сицилийцы говорили мне, что  это  "не в первый и  не в
последний раз". Надо думать, на этих миллиардах кое-кто неплохо погрел руки.
     Вековая история мафии уходит корнями  в стремление  сицилийцев защитить
себя от непрерывных набегов  иноземцев. Против захватчиков,  кем  бы они  ни
были,  вставала  подпольная организация,  сплоченная  чувством  национальной
гордости,  своеобразной,  так сказать,  "племенной"  солидарностью,  законом
молчания, характерным для всякой законспирированной группы... Но действовала
она  не  только  против  захватчиков, а  зачастую и  против властей, которые
нередко  были  пришлыми,  чужаками; она боролась против  несправедливостей и
произвола  феодального  строя,  против... многого  другого. Вначале  мафиози
считались  благородными   разбойниками   вроде  Робин  Гуда  или   Мандрена.
Бесспорные  бандиты,  именовавшие себя "людьми  чести",  столь  же бесспорно
выступали  и  как  поборники  справедливости,  и  как  мировые  судьи  между
враждующими  сторонами. Они были выразителями  социального  протеста  против
постоянных притеснений.
     Уходящая истоками  в  средневековье  этика мафии была  нацелена  прежде
всего на поддержание  должного порядка в своих собственных делах, особенно в
так называемых "вопросах  чести", к  которым относились  супружеские измены,
излишнее внимание, проявляемое, на ваш  взгляд, кем-либо к вашей  сестре или
дочери,  и так далее. Выглядевшие вполне  достойно, эти  конфликты,  однако,
разрешались исключительно путем насилия, угроз и зачастую убийства.
     С самого начала, взяв на себя  роль нелегальной  частной власти,  мафия
превратилась в любопытную смесь определенного благородства  и малоприглядных
деяний. В  XIX  в. деятельность мафии стала  принимать  все более выраженный
преступный характер,  по мере того как  ее услугами все охотнее пользовались
крупные  латифундисты и  развивалось чрезвычайно прибыльное занятие, которое
американцы  называют "рэкет", то  есть  вымогательство денег путем  шантажа,
запугивания и террора.
     К началу XX в. зловещая тень мафии нависла над местной политикой. Мафия
вписалась  между  аристократами-латифундистами  и  неграмотной  крестьянской
массой  в  виде  некоего  немногочисленного,  но  влиятельного  "подпольного
среднего класса". Ее боялись и ненавидели, но она оставалась неуязвимой - ее
защищал  закон  молчания,  "омерта",  унаследованный от  средних  веков.  Он
поддерживался  как  уважением к былым традициям чести,  приписываемым ранней
мафии, так и страхом перед нынешними гангстерами.
     Сразу  по окончании первой мировой войны мафия с  головой погрузилась в
кровопролитную  борьбу за внутреннюю  власть  и  связанные с ней  финансовые
выгоды. Ну  а  после  второй  мировой войны  мафия сделалась  олицетворением
преступности,  так  сказать,  в  чистом  виде. В  том  числе и  политической
преступности. К концу  70-х  годов и  сегодня, в середине 80-х, на  мафию не
осталось   никакой  управы,  правительства   подчас  ведут   себя  настолько
беспомощно, что невольно  приходится  заподозрить  существование  пособников
мафии на самых высоких постах.
     Мафия убивает  людей хладнокровно  и  подло.  В 1982  г. было совершено
более  трехсот убийств.  Она  добирается  до  все  более  высокопоставленных
деятелей: ее жертвами стали офицеры карабинеров, судейские  чиновники, глава
судебной полиции, президент  Сицилийского района, прокурор республики и даже
генерал  Далла  Кьеза, застреленный  вместе  с женой в  тот  момент,  когда,
разоблачив одну из самых крупных террористических организация Италии, он был
назначен префектом Палермо и намеревался объявить мафии беспощадную войну.
     Мафия плодится  везде, где этому  способствует вялость, продажность или
попустительство властей. Как  всегда, неспособность руководителей  и  вечное
малодушие  "молчаливого  большинства",   молчаливого  именно   из-за  своего
малодушия,  обеспечивают  процветание главарям  банд, власть  которых  порой
превосходит даже власть глав правительств: их могущество можно сравнить лишь
с могуществом президентов транснациональных корпораций. Именно такими были в
50-60-х годах Лаки Лучано, позднее - "доктор" Наварра, а в 80-х годах Лучано
Лиджо, Сальваторе Инцерилло, Бадаламенти, Стефано Бонтаде.
     Шантаж  (в  том  числе  в  самых  высоких  правительственных  органах),
диверсии (в том числе, если  надо, на борту океанского  лайнера), убийства -
вот те "убедительные" аргументы, которыми  пользуется эта "транснациональная
корпорация", штаб-квартира которой кочует из Палермо в Чикаго, из Корлеоне в
Нью-Йорк или в Катанию.
     Раньше бандиты убивали только тех, кто отказывался им повиноваться, или
же соперников из  конкурирующих шаек (называемых в Сицилии "коска"),  причем
делалось это либо из соображений  выгоды, либо  с позиций престижа, или, как
они сами говорили, "чести". Как видим, понятие чести здесь трактуется весьма
широко. Сегодня мафия убивает любого, кто против нее. Ей удалось так глубоко
просочиться в административные органы, что она кажется неуязвимой, даже если
иногда  на удивление  всем  неустрашимые судейские чиновники проводят  вдруг
аресты или  облавы.  Мафиози предстают  как в облике рядовых граждан,  так и
господ более  высокого ранга, заподозрить которых просто невозможно - врачей
и министров, нотариусов и епископов...
     Много  лет назад  мне рассказывали, что  контрабанда  табачных  изделий
приносит  в Сицилии такие барыши,  что "коски" расплодились, как грибы после
дождя, и  живут  припеваючи. Сегодня  место  табака  заняли наркотики, место
"лупары"  - автомат,  а  доходы стали просто сказочными.  Недавно  парижская
газета "Канар аншене" приводила  такие данные: с 1951  по 1975 г. банковские
вклады на Сицилии выросли в четыре раза больше, чем в остальной части Италии
(соответственно на  216%  и на  51%),  из  трехсот  восьмидесяти трех коммун
Сицилии только семьдесят не имеют банка, что  является европейским рекордом,
хотя в  Сицилии самый низкий доход на душу населения,  здесь  самые  крупные
банковские  вклады, среди  крупнейших  итальянских городов  Палермо занимает
последнее  место  по доходам в  расчете на  одного жителя, а по  расходам  -
шестое  место, за последние  десять лет  в провинции Палермо построено около
200 тыс.  жилищ, которые обошлись в 3000 млрд.  лир, из которых банки внесли
только 400 млрд. Приводя эти факты, Оливия Земор  спрашивает, откуда взялись
остальные  2600  млрд.  Дело  в  том,  что  благодаря  строительным  работам
"отмываются"  грязные  деньги  -  доходы  от торговли  наркотиками, рэкета и
проституции. Зная, какую  важную роль играют банки на мировом, национальном,
областном и  местном уровнях, поневоле  задумываешься: какова же должна быть
власть банков в Сицилии. Банки обеспечивают всю деловую активность,  то есть
торговлю  цитрусовыми, сооружение водопроводов,  продажу земельных участков,
разбивку  виноградников,  концессии,  транспорт,  строительство,  сооружение
дорог  и плотин,  туризм,  похоронное  дело  и так  далее... Невольно  на ум
приходят возможные объяснения некоторых  случаев, когда  заурядное, казалось
бы, дело принимало необъяснимый поворот. Это касается как экономической, так
и  культурной сферы.  В  тех странах и  областях, которые их терпят, мафиози
ведут себя  как  черви в  загнивающем  мясе. И встает важный вопрос, пока не
получивший ответа: можно ли извести червей, сохранив при этом остатки мяса?
     Усилий честных и неподкупных людей здесь явно недостаточно. Сколько уже
было убито государственных служащих,  полицейских, военных, свидетелей! Пока
государство  будет  дрожать в  скорлупе  страха, руководствоваться мелочными
предвыборными  интересами,   раскладывать   политические  пасьянсы,  бояться
разгневать  тех  или других,  стремиться  к  извлечению  личной  выгоды  или
удовлетворению  личного  самолюбия,  до тех  пор храбрые  люди  будут лишены
возможности исцелить районы, зараженные мафией, будь то в Сицилии или в США,
на итальянском полуострове или во Франции. В своем репортаже  о мафии Оливия
Земор  приводит  слова  директора  Центра  документации  по мафии в Палермо:
"Мафия - это не вторая власть, это уже просто Власть новой буржуазии".
     Борьба крайне трудна. Тут и "омерта",  отсутствие прямых доказательств,
и власть  денег, и высокопоставленные  сообщники... Но борьба  продолжается.
Если  государство  выступит   наконец  решительно  и  мощно,  то  молчаливое
большинство,  которое, конечно, не станет от этого  менее малодушным, окажет
ему  необходимую поддержку, которую оно, будучи  во власти закона  молчания,
пока поневоле оказывает мафии.
     Этна,  вызывающая  повышенный  интерес  с  самых  разных точек зрения -
строительства  и  сельского  хозяйства,  организованного   туризма,  научных
исследований, культуры, - Этна тоже страдает от этой гангрены.

     Глава четвертая,

     в  которой  автор   рассказывает   об   исчезновении  старой  Этнейской
обсерватории,  рисует  идеальную  вулканологическую обсерваторию,  говорит о
строительстве  новой,  призванной стать идеальной,  упоминает  о легендарном
антарктическом вулкане  Эребусе,  делает  попытку строгого определения науки
вулканологии и речь вновь заходит о мафии.

     Мне очень  жаль,  но  исчерпывающей полноты в  этой книге  читатель  не
найдет, о чем бы в  ней ни говорилось - об извержениях, о наших наблюдениях,
об  Этне,  ее истории  или  геологии...  Обратитесь, если нужно,  к  научным
трактатам  или  к туристскому путеводителю. Я  буду рассказывать  об Этне на
свой  манер.  Конечно,   некая  главная  идея  или   несколько   идей  будут
присутствовать. Но...
     В 1971 г. "Оссерваторио Этнео" исчезла, погребенная под слоем лавы. Нам
самим едва удалось унести ноги, так как в момент, когда лавовые потоки пошли
на последний приступ,  мы как  раз  отдыхали в  обсерватории  после тридцати
часов наблюдений за чрезвычайно эффектным  извержением, которое продолжалось
на южном склоне верхней Этны уже не первую неделю и как раз  на наших глазах
начинало менять свой характер.
     Еще в марте, в самом начале извержения, потоки  лавы  достигли подножия
мощного  здания  обсерватории.  Здание,  однако,   выдержало  натиск,  и  мы
оставались  в  нем,  невзирая  на  свист,  вой,  рев  и  грохот  извержения,
бушевавшего всего в сотне метров  от  нас.  Мы привыкли  и не  беспокоились.
Переживал только наш новенький - Франсуа Легерн.
     Фанфан - человек  нервный, хоть и  умеет владеть собой. А нервные  люди
самые чуткие.  К счастью для  моей жены  Франс  и для меня самого, он почуял
что-то  и в тот памятный вечер,  когда мы отдыхали после утомительного дня и
ночи. До этого  более  суток  нам  приходилось шагать  вдоль  потоков  лавы,
залезая на края кратеров, а потом со всех ног удирать - столь негостеприимно
они себя вели.
     Как и мы, Фанфан  прикорнул  на  матрасе. Однако  его томило подспудное
беспокойство. Он вышел наружу  и  тут же вернулся, сильно встревоженный.  Мы
едва успели обуться, подхватить  рюкзаки, вылететь  наружу  и  забраться  на
трехметровый камень, как налетевший поток лавы, приближение которого заметил
Фанфан, охватил с  обеих сторон наше  здание, сомкнулся вокруг и невозмутимо
потек дальше.
     Вскоре  к нам  присоединился Антонио  Николозо, бродивший поблизости со
своим  коллегой  Антонио  Томазелли.   Отрезавший  обсерваторию  поток  лавы
толщиной  в  два с лишним  метра замедлил  бег и  уже  начал затвердевать  с
поверхности. Антонио осторожно  поставил правую  ногу на один из почерневших
камней в  движущемся потоке  лавы,  потом левую, и  поскольку  камни  стояли
прочно, он  пропрыгал по ним до самого здания обсерватории, вскарабкался  на
фасад, добрался до ниши над дверью, вытащил статуэтку пресвятой  девы  Марии
и, сжимая ее в объятиях, вновь пересек по камням огненную реку.
     Чуть  позже сверху чудовищной пурпурной  гусеницей наполз  новый поток.
Вокруг обсерватории сомкнулся второй покров лавы.  Потом третий,  четвертый,
пятый... Наше милое  убежище  постепенно  исчезало.  Несколько  часов спустя
видна  была уже  только  крыша  с куполом для  астрономических наблюдений, а
вскоре исчезла и она.
     Лава   продолжала  прибывать,  и   к  настоящему  времени  обсерватория
погребена под  десятиметровым  слоем базальта.  Такая  же  участь постигла и
конечную станцию канатной дороги - нелепейшее сооружение из железа и бетона,
располагавшееся  метрах  в  ста ниже  по  склону.  Исчезновение  ненавистной
канатки меня слегка утешило, но нашей старой обсерватории  мне было искренне
жаль.
     Минутой  позже я  осознал,  какие блестящие  перспективы  открывает  ее
исчезновение!  Как  я уже  говорил,  вести наблюдения из старой обсерватории
было практически невозможно. По крайней мере так обстояло дело до последнего
извержения,  которое  ее  и  разрушило.   Между  тем,  непрерывный  характер
вулканической деятельности  Этны  требует наличия обсерватории. Наша  старая
"оссерваторио"  находилась  у южного  подножия по  другую  сторону от  места
обычных  извержений   (последнее  излияние  лавы  явилось  исключением),  от
северо-восточной  бокки,  от  Вораджине  и  от  бокки  Нуова  ее отгораживал
колоссальный экран  высотой в четыреста метров и шириной в полтора километра
- вершинный конус...
     За несколько лет до  этого, в 1961 г.,  при поддержке Альфреда Ритмана,
который в ту пору преподавал вулканологию  в Катанийском университете, и его
ученика  Джордже  Маринелли,  профессора  Пизанского университета, я основал
Международный  институт  вулканологии.   Мы  неоднократно  просили  выделить
необходимые средства для строительства новой обсерватории, откуда можно было
бы наблюдать за  непрерывной  вулканической деятельностью и  вести серьезные
исследования.  Заявки  тонули одна  за другой в трясине административной или
университетской  суеты. Здесь  мафия  была уж ни при  чем:  согласно  закону
Паркинсона,  администрация  с определенного  уровня  не  нуждается ни в чьих
услугах, чтобы действовать вполне неэффективно...
     Год от  года, по мере  совершенствования  приборов,  я все более  остро
ощущал  потребность   в   хорошей  обсерватории.  Ведь   теперь,  располагая
соответствующими  датчиками,  можно  было не только  измерять температуры  и
скорости  потоков (как  это  делалось еще задолго до  нашего рождения), но и
следить за изменениями других параметров,  измерять  которые мешала  сложная
обстановка   извержения:  химический   состав  эруптивных   газов,  удельное
сопротивление глубоко  залегающих пород, вариации локальных магнитных полей,
потоки энергии,  исходящие  из  жерла... И вот  наконец за считанные  минуты
исчез решающий аргумент противников создания новой обсерватории.
     В мире насчитываются десятки вулканологических лабораторий, но  ни одна
из  них  не  располагается на столь непрерывно разнообразно проявляющем себя
вулкане (а ведь разнообразие  проявлений наиболее важный фактор для изучения
и правильного понимания явлений) и в то же  время столь доступном или, чтобы
быть уж совсем точным относительно доступном, как Этна.
     Поэтому, как только наша  старая  "оссерваторио" оказалась  погребенной
под лавами я вновь с упорством маньяка затянул свою песню. Наш добрый Ритман
был же немолод, но к  его мнению еще прислушивались. Меня очень  поддерживал
Маринелли, а  его  бывший студент Франко Барбери, ставший  выдающимся ученым
занимал  высокий   пост  в   итальянском  Национальном  совете   по  научным
исследованиям. Кредиты были отпущены и  мы могли начать строить обсерваторию
достойную Этны и современной науки.
     Нужно  было выбрать  место.  Это  следовало  сделать  так,  чтобы иметь
возможность с  удобством вести наблюдения и измерения не подвергаясь в то же
время  ненужному риску: исчезновение  старой Этнейской  обсерватории  должно
было  послужить  нам  уроком.  Предстояло  не только  застраховать здание от
разрушения, надо было по возможности защитить обсерваторию от потоков лавы и
падения  вулканических  глыб. А таких удобных мест на  всей  верхней  Этне -
раз-два и обчелся...
     С  Леттерио Виллари, заменившим ушедшего  на  пенсию Ритмана, мы  долго
обсуждали  этот  вопрос  и в  конце  концов  остановились на двух  возможных
точках:  Монтаньола  на  южном склоне  и Пицци Денери - на северо-восточном.
Само собой, каждый из двух  вариантов имел свои  достоинства и недостатки. В
итоге мы выбрали Пицци Денери.
     Франко Барбери  обеспечил нам  в Риме кредиты, а Виллари поручил группе
катанийских  архитекторов подготовить  проект. План был представлен,  мы его
обсудили и приняли. Однако из-за охватившего весь мир, в том числе и Италию,
экономического кризиса, а также из-за  неповоротливости администрации прошло
несколько лет, прежде чем деньги были нам действительно отпущены и мы смогли
развернуть строительные  работы. Они в свою очередь  также затянулись не  на
один год,  в частности  потому,  что, как  мы  убедились  на примере  "Башни
Философа",  строить  на  верхних склонах Этны  летом очень  трудно, а  зимой
невозможно.
     Зима на Этне такая, что впору позавидовать и Альпам. Она начинается еще
до ноября и, бывает, длится до мая. Я своими глазами видел там шестиметровые
толщи  снега.  Вьюги наметают  огромные сугробы. Ветер дует со  скоростью до
двухсот километров в час, и ходить против такого ветра нелегко даже сильным,
тренированным людям. Выдаются там,  конечно, и теплые  солнечные дни,  когда
воздух прозрачен и настолько неподвижен, что над  ярко сверкающими снеговыми
хребтами гор видны Липарские острова, а по другую сторону - залив Аугусты, и
еще дальше - Сиракузы. Но  даже когда много дней и недель  подряд на вершине
стоит отличная  ясная  погода, вести работы мешает снег, засыпавший  все - и
подъездные дороги и саму площадку. Подняться туда можно только на лыжах,  но
зато спуск доставляет огромное удовольствие.
     По  проекту сооружение состояло из соединенных переходом двух отдельных
строений,  своей полукруглой формой  напоминавших  эскимосские  иглу.  Такие
здания было легче построить, кроме того  они  имели целый ряд преимуществ, в
первую  очередь повышенную стойкость  к  вулканическим  бомбам  и сотрясению
почвы. К тому же такая форма наиболее экономична с точки зрения отопления.
     Года два работы велись еле-еле, и  я  уже  начал  беспокоиться, что они
затянутся навечно. Но сицилийцы умеют работать, и возможно даже, что тяжелые
условия их только раззадоривают. К 1980 г.  новая "Оссерваторио Этнео"  была
готова. За те восемь лет, что прошли после принятия решения о строительстве,
мы, основатели Института вулканологии, и вставший во главе его Лилло Виллари
успели основательно поразмыслить о  том,  каким  именно  образом будем вести
работу.
     Больше  всех  заинтересован  был,  конечно,  я,  потому  что  меня  как
геолога-полевика само извержение интригует гораздо сильнее, чем моих друзей,
которые  намного  охотней  трудятся  в  лаборатории  и  обожают  возиться  с
выплюнутыми вулканом камнями и минералами.
     Не  подлежало сомнению, что вулканологическая обсерватория -  это еще и
лаборатория, даже в первую очередь лаборатория. Однако, если учесть, что она
затеряна среди  враждебной  природы на  высоте 1800 м над уровнем  моря и на
удалении  в  тридцать  километров  от  города,  к тому  же постоянно рискует
оказаться отрезанной снегопадами  или бурей, туманом или  пургой,  не говоря
уже  о  вполне  вероятном  извержении,  становится  понятно,   что  подобная
лаборатория должна манить к себе не  обычных профессоров, а исследователей с
авантюрным складом характера.
     Мои итальянские друзья  не  относятся к последней  категории.  Для  них
вулканология хороша  тем,  что  позволяет  вырвать  у природы ее  секреты  с
помощью   микроскопа,   спектрографа,  рентгенофлуориметра,  сейсмографа   и
аппаратуры для  химических  анализов.  Я  тоже люблю  открытия,  но  на пути
активного  поиска, в  котором  работа  на земле,  на местности настолько  же
важна,  как  и работа в лаборатории: я пришел в геологию, движимый любовью к
природе,  и любое соприкосновение с ней  вселяет в  меня  буйную  радость  и
придает мне новые силы. Как Антею!
     В узком смысле вулканология, то есть наука об эруптивной  деятельности,
носит  ярко выраженный полевой характер.  И обсерватория всего лишь средство
облегчить  себе работу, ибо слишком  часто исследования  приходится вести  в
тяжелых условиях. А то  и просто  в невыносимых.  Поэтому-то мы с коллегами,
вдоволь  натерпевшись  от  природных  препятствий,  часто  заставлявших  нас
отступать, так стремились  получить настоящую обсерваторию на  склоне  этого
удобного  вулкана. Мы  расположили  ее  в месте,  достаточно  защищенном  от
извержений  (если  не  считать  колоссальных   катаклизмов)  и  одновременно
достаточно приближенном к  местам обычной деятельности  Этны. Причина же, по
которой я выбрал Пицци Денери, а не Монтаньолу, состоит в том, что  излишняя
доступность последней  вызывает поток  экскурсантов - помеху,  вредоносность
которой невозможно переоценить.
     Все  остальные вулканологические обсерватории, по  крайней мере те, где
мне  довелось  побывать,  расположены  чаще у подножия  вулкана,  чем  в его
верхней части. Некоторые из  них даже держатся на почтительном расстоянии от
опасного зверя. И наблюдения ведутся большей частью над спящим вулканом.
     Забыл сказать - с 1978 г. на Эребусе существует небольшая обсерватория,
расположившаяся на высоте 3 600 м над уровнем моря и  это на 78-й параллели.
За год до того я обратился в американскую "Нэшнл сайенс фаундейшн" (НСФ) и в
новозеландские организации,  ведающие  научными  исследованиями,  с просьбой
развернуть  такую  обсерваторию. До  той  поры  мы  ютились  в палатке.  При
температуре -30<sup>o</sup>С (летом) в палатке умственная работа становится,
мягко  говоря,  малоэффективной, что и послужило решающим аргументом. Похоже
на  то, что  НСФ  более поворотлива,  чем  научные учреждения  нашей древней
Европы:  спустя всего десять месяцев мое желание было  удовлетворено. Однако
на  Эребусе работать можно тишь несколько недель в году. А его лавовое озеро
при  относительной  доступности  настолько  агрессивно,  что  до  настоящего
времени нам так и не удалось достичь его берега. Не то что на Этне...
     Новая  "Оссерваторио  Этнео", как  я  уже говорил,  открывала  поистине
невиданные   перспективы,   и  на  протяжении  долгих  лет,  пока   тянулось
строительство, я с  вожделением разрабатывал  в  уме нашу будущую  программу
исследований.  Эта  программа  должна  была объединять  в  себе  наблюдения,
измерения  и постоянную  регистрацию  всех поддающихся измерению  параметров
температуры, давления,  скорости  -  с  целью определения потоков  энергии и
вещества   (жидкого,  твердого  и  газообразного),  локальной  сейсмичности,
дифференциального  геомагнетизма,  удельного  сопротивления  на  максимально
доступных   глубинах.   Меня  очень  интересовала  связь  между   явлениями,
непосредственно доступными глазу, да-да, тому  самому глазу,  которого ничто
не заменит (пусть  простят  меня  мои друзья  - специалисты по ЭВМ), с одной
стороны,  и результатами вышеуказанных измерений - с другой. Я тихо ликовал,
представляя себе, как все это будет прекрасно и какие смелые набеги мы будем
совершать с этого передового опорного пункта в районы извержений.
     Увы! Чуть  ли  не на следующий день основатель Международного института
вулканологии, института,  которому в рамках Итальянского совета  по  научным
исследованиям подчинена эта новая обсерватория, председатель ученого  совета
этого  института,  то  есть  пишущий  эти  строки, оказался отстраненным  от
разработки   научных  программ  и  пользования   обсерваторией.   Не  будучи
гражданином Италии, я не имел возможности возражать против такого решения, о
котором, кстати, никто официально меня не известил.
     Нет, мафия тут была ни при чем. Впрочем... Впрочем, здесь могли сыграть
свою  роль  мои  заявления  об  ответственности  катанийских вулканологов за
гибель девяти экскурсантов в результате извержения, о возможности которого я
предупреждал за  несколько  недель.  После  чего и последовало  это решение,
принятое без шума, втихую, с храбростью, достойной истинных мафиози.

     Глава пятая,

     в которой говорится о "вулканологических  диагнозах",  делается попытка
обобщить  все известные данные о  долгой и сложной вулканологической истории
Этны и объясняется, почему в  1979 г. уснувшая Этна  была столь  же грозной,
насколько безобидным был в 1976 г. извергающийся Суфриер.

     И по сей день мне остаются неясными подспудные соображения, заставившие
в августе-сентябре 1979 г. отдельных сотрудников Катанийского университета и
стоявших  за ними лиц утверждать, что  экскурсантам,  желающим, как  обычно,
подняться к кратерам Этны, не угрожает абсолютно никакая опасность. В начале
августа я дал полностью противоположное заключение.
     Заключение  вулканолога сродни диагнозу врача или прогнозу метеоролога:
оно делается после обзора имеющихся  симптомов  или синдромов, после анализа
поддающихся измерению  параметров,  после  установления возможных  связей  и
причинно-следственных отношений между наблюдениями и измерениями и, наконец,
после  интерпретации всей имеющейся прямой и косвенной информации. Точно так
же  как  синоптики  предсказывают  погоду,  а  врачи  -  возможное  развитие
заболевания.
     Качество интерпретации и достоверность диагноза зависят как от качества
и  надежности произведенных  наблюдений и измерений, так и  от теоретических
знаний и опытности лечащего врача. И если врач может высказываться тем более
определенно, чем больше болезней пришлось ему наблюдать  на своем веку, то и
вулканолог,  изучая  извержения,  мало-помалу   вырабатывает  в  себе  некую
способность предвидения, имеющую  поистине  жизненную важность для  тех, кто
живет вокруг вулкана.
     Практика вулканолога  аналогична  медицинской: это сложный комплекс. Он
объединяет в себе знакомство с результатами испытаний, которые проводятся во
всем  мире,  публикуются   в   специальной   литературе   и  обсуждаются  на
профессиональных  конгрессах,  и  собственные лабораторные  исследования,  в
первую  очередь осмотр  пациентов.  Для  нас,  вулканологов, роль  пациентов
играют действующие вулканы.
     В  вулканологии  вести  "осмотр   пациента",  держась  на  почтительном
расстоянии  от  извергающихся  кратеров,  настолько же немыслимо,  насколько
глупо   осматривать   инфекционного  больного  с  другого  конца  палаты.  С
извергающимся вулканом приходится вести себя точно так же, как и  с больным:
не  только  подходить вплотную к  кратеру,  но  и  стараться исследовать его
возможно полнее и вести измерения возможно глубже.
     Примером  ошибочного  заключения,  сделанного  кабинетным  вулканологом
может служить диагноз,  поставленный одним профессором в августе 1976  г. во
время извержения Суфриера на Гваделупе. Читатель уже знаком с этой историей.
Напомню  лишь,  что  наблюдатель  находился  на  почтительном  расстоянии от
вулкана,  на  берегу,  на   удалении  восьми   километров,   а  в   качестве
доказательства  своей  правоты  приводил  данные  микроскопического  анализа
вулканической пыли, проведенного без  проверки  на месте (и  при этом весьма
плохо) одной из учениц профессора -  учительницей  средней школы, приехавшей
на  Гваделупу  провести отпуск.  Понятно,  что  ни измерить  температуру, ни
проанализировать  состав  газов,  ни составить  себе  мнение  об  эруптивных
явлениях    невозможно,    если    не    подниматься    к   кратеру,    чего
вулканологи-паникеры делать не желали, так  как риск  и физическая усталость
их не привлекают. Таким образом, извержение Суфриера шло до самого конца без
всяких эксцессов, ни  о какой палящей  туче не было  ни слуху ни духу, а  я,
оказавшись правым  и  тем самым  вызвав раздражение,  был  смещен со  своего
поста.
     Тремя  годами  позже, на Этне,  между кабинетными вулканологами  и мной
опять возникли разногласия, и хотя аргументы были  иными, наши  выводы вновь
оказались диаметрально противоположными. Только на сей раз бил тревогу  я, а
успокаивали мои оппоненты.
     Коллеги  из  Катании утверждали,  что  экскурсии  к  вершине  и  осмотр
кратеров  абсолютно  безопасны,  поскольку  кратеры  находились в  состоянии
покоя,   воцаряющемся   обычно   между  двумя   последовательными  периодами
активности. Этот покой, по их мнению, ничем не отличался от тех бесчисленных
периодов затишья, во  время  которых сотни  тысяч экскурсантов год  за годом
прогуливались  у  самых  краев  этнейских  провалов,  устраивали  пикники  и
фотографировались. Обратные  утверждения, заявляли  они,  не имеют под собой
никакого   основания,  а   посему   следует   незамедлительно  вновь  выдать
организаторам   автобусных   экскурсий   и   владельцам   канатной    дороги
аннулированное  без  всяких  на  то  убедительных  причин  разрешение  вновь
организовать  посещения этого уникального  места, к которому тысячи желающих
рвутся ежедневно в  течение летнего сезона. Рвутся  и,  пока нет разрешения,
сгорают  от  нетерпения.  Не  знаю  как  в  отношении  экскурсантов,   но  с
организаторами уж не могло быть и тени сомнений: сгорают...
     Сейчас я во всех подробностях опишу,  каким  путем я пришел к выводу  о
грозящей опасности,  чтобы стало ясно, как  в науках о природе  возникает то
или иное  мнение.  Заранее  прошу прощения  за  то,  что рассказ  мой  будет
чересчур обстоятельным. Итак...
     Пятого  августа  1979  г.,  только  я  успел  вернуться  во  Францию из
экспедиции на индонезийский вулкан Мерапи - тоже наш давний объект изучения,
как  мне позвонил  Антонио  Николозо.  Он  сообщил,  что  накануне появились
странные  явления:  юго-западная   бокка   начала  выбрасывать  значительные
количества раскаленных бомб. На Этне это  дело обычное. Непривычным  же было
то, что одновременно из бокки Нуова забила мощная струя  газа с пеплом более
чем километровой высоты.  Северный ветер отклонял  султан  и  уносил  его за
пределы видимости.  Пепел  осыпал Катанию, Аугусту  и даже  Сиракузы. Власти
заволновались,  и Антонио  просил  меня приехать. Насчет билета  на самолет,
сказал он,  можно  не  беспокоиться, несмотря на  разгар туристского сезона:
префект Катании  дал  соответствующие  инструкции  компании  "Али талия".  Я
вылетел немедленно. Уже через несколько часов, глядя в иллюминатор, я увидел
серый дымный султан, стлавшийся от вершины Этны до самого горизонта. Следует
учесть, что с борта самолета горизонт расширяется неизмеримо...
     Антонио встретил меня,  и  мы  тут  же покатили в  Николози. Вечер  еще
только начинался, но все уже погружалось в предгрозовую мглу - столь плотной
была  завеса,  застилавшая  небосвод  от края до края, лишь на  востоке и на
западе оставались просветы. Моросивший дождик из твердых частиц барабанил по
кузову автомобиля,  еще  более усугубляя  зловещее впечатление. Было  совсем
темно, когда мы приехали  в шале, построенное Антонио и его братом Орацио на
высоте около 2000 м, выше Каза-Кантоньера.  Султан не был виден, раскаленных
потоков  также  не  наблюдалось. Земля,  однако,  дрожала  под ногами  и  не
прекращался гул, похожий на  дальние раскаты  грома. Это свидетельствовало о
мощи  извержения. Мы  вышли  на  балюстраду, откуда  хорошо  просматривалась
долина  Валле-дель-Бове, и тут мы увидели красные потоки,  рвущиеся к городу
Форнаццо. В мощный бинокль  они смотрелись очень  красиво и  казались совсем
рядом.
     В  три  часа   утра  меня   разбудило   пугающее   затишье.  Извержение
прекратилось. На  рассвете  мы сели в машину и поехали вверх. Было тихо,  во
всех четырех  кратерах  - Вораджине,  северо-восточной бокке, бокке  Нуова и
юго-западной бокке  - беспечно курились фумаролы. Ни следа раскаленной лавы,
ни единого газового фонтана - затишье после бури, да и только. Разочарование
мое  было безмерно: примчаться сломя голову - и застать  лишь  самый хвостик
этого  уникального  по  своей  мощи, по своему объему, по всем  своим данным
прорыва газов.
     Вчетвером  - двое  братьев Николозо еще один проводник по имени Антонио
Томазелли и  я  решили спуститься в Валле-дель-Бове и  посмотреть, из  каких
трещин изливались лавовые потоки, наступавшие четыре дня подряд на Форнаццо,
но истощившиеся и замершие несколько часов назад.  Мы направились туда через
Валь-дель-Леоне  представляющую   собой   как   бы   залив  внутри   широкой
Валле-дель-Бове которая образовалась, вероятно, также в результате обрушения
верхушки древнего вулкана.
     Геологи, специально  изучавшие  Этну доказали, что  гора имеет долгую и
сложную вулканологическую историю, в ходе которой один за другим возникали и
скрывались  в  глубинах огромные  конусы. После каждого  такого исчезновения
оставалась кальдера  -  широкий  многокилометровый  кратер обрушения.  Можно
предположить,  что  наиболее древними вулканами - предшественниками нынешней
Этны  были Монте-Каланна и  Монте-Трифольетто сгинувшие в  широкой  кальдере
Валле-дель-Бове,  которая  раскинулась  подковой   5  на  6  км  в   сторону
Ионического моря. Некоторые  авторы считают,  однако что эта кальдера моложе
кальдер  Вавалачи и Эллитико,  переполненных  лавой  из  Монджибелло  -  как
звалась  Этна.  Губу кальдеры  Вавалачи  можно  заметить сегодня  только  по
перелому профиля склона у Пикколо Рифуджо "малого приюта" на отметке 2500 м:
если подниматься по южному склону средний уклон горы меняется на этом рубеже
с 8  до 4<sup>o</sup>, что легко заметно на глаз, но еще явственнее  ощутимо
по изменению  нагрузки  двигателя машины, по дыханию  и  работе  ног  пешего
туриста, особенно когда за плечами у него тяжелый рюкзак.
     Диаметр кальдеры Вавалачи  составлял, надо думать,  около  5 км. Кратер
Эллитико  имел в диаметре около 3  км и  располагался чуть  северо-восточнее
нынешней вершины, откуда пришли лавы,  залившие более молодую кальдеру, край
которой проходил, мне думается  через Торре-дель-Философо. Наверное именно в
этой  кальдере две  с  половиной  тысячи  лет  назад  Эмпедокл  наблюдал  за
таинственной игрой лав и газов. Наконец  самым поздним по времени обрушением
этнейского комплекса  была,  очевидно,  Валь-дель-Леоне.  Она  вся прорезана
заметными   глазу   трещинами   идущими  с  юго-запада  на  северо-восток  и
отражающими основное направление тектонических нарушений района Этны.
     В  ходе краткого но сильного извержения начала августа 1979 г. в долине
Валь-дель-Леоне,  а также  ниже - в Валле-дель-Бове  раскрылись  трещины, из
которых пошла лава. Мне хотелось посмотреть, действительно ли они пролегли в
направлении с юго-запада на северо-восток, как  это было и во время "нашего"
крупного извержения 1971 г. и при  извержении  1928 г., когда  излившийся из
трещин  мощный  поток  захлестнул  город  Маскали.  Вскоре мы убедились  что
трещины пролегают именно в этом направлении.
     Широко шагая, а  порой пускаясь чуть ли не вскачь спускались мы по этой
скалистой  пустынной местности, идущей под уклон, где полого, а где и круче;
там  и  сям  были  разбросаны высокие  шлаковые конусы  -  свидетели боковых
извержений. Здесь магма подошла так близко к поверхности, что  ее газы бурно
вырываясь на волю, выбрасывали в воздух мириады раскаленных кусочков  шлака,
скапливавшихся вокруг этих очагов недолгого извержения.
     На этот раз как впрочем и в 1971 г., извержение не было  боковым. Магма
вышла значительно  выше в каких-нибудь 100 или 200 м от вершины. Сбросив там
избыток газов и лавы магма,  лишенная газов на 90% прошла через сеть трещин,
растянувшуюся  на  несколько  километров  от  вершины, спустилась  до уровня
Валь-дель-Леоне и Валле-дель-Бове и вновь вышла на поверхность только здесь,
на высоте 2000, 1700 и даже всего 1500 м.
     Отдав  почти  все  газы  наверху  через  верхние   жерла  выходящая  на
поверхность  лава течет  без  взрывов  и не  образует шлаковых конусов;  она
просто  переливается через нижний край трещины, по которой  добралась сюда с
вершины, не успев  остыть,  и так же спокойно,  без единого  прорыва  газа и
шлакового конуса, стекает вниз по склону.
     Между    нижним   краем    Валь-дель-Леоне    и   нижней   оконечностью
Валле-дель-Бове мы обнаружили  три  группы трещин, идущих  в  одном и том же
направлении с юго-запада  на северо-восток, из  которых  изливались  лавовые
потоки. Сейчас они лежали  затвердевшие, черные и блестящие, как базальт, не
успев  под действием кислорода,  дождевой воды, лучей солнца  стать  бурыми,
рыжеватыми,  ржаво-красными в  зависимости от  содержания  в  них  окислов и
гидратов окиси  железа. Снаружи  лава  совсем  остыла, а  это  означало, что
эффузивные  трещины перестали  функционировать  одновременно с эксплозивными
жерлами.
     Было уже около  четырех  часов пополудни. Мы начинали ощущать усталость
после  целого  дня  блужданий  по  этнейским  просторам, одновременно  таким
знакомым и чуждым, когда  внезапно  метрах в двухстах впереди  увидели  алую
кипящую лужицу. Сначала  мы замерли, с недоверием вглядываясь в  эту красную
точку, которую вовсе не ожидали встретить. Потом побежали к ней.
     Перед нами светилось озерцо расплавленного базальта шириной  около 30 м
и  длиной  вдвое  больше.  Источником его  служила  хорошо заметная трещина,
протянувшаяся  с юго-запада на северо-восток,  из которой в двух местах били
фонтаны  лавы.  Бурлящую  верхушку одного из  этих  фонтанов мы  и  углядели
издали.  По поверхности  шли  кольцевые  волны,  топорща  местами  чернеющую
корочку застывающей  лавы,  и переливались  через  гребень склона,  разрывая
корку  и засасывая ее  внутрь. Здесь  брал начало мощный  поток  раскаленной
лавы. Метров на сто ниже крутой склон переходил в почти горизонтальное плато
длиной в несколько сот метров, где  свежая лава растекалась поверх недавних,
но успевших застыть  потоков. Фронт  лав  еще не достиг  следующего перелома
профиля,  приближаясь  к  нему со скоростью пешехода.  По всей  вероятности,
поток  образовался совсем  недавно, минут  за двадцать до  нашего появления.
Итак, прервавшись часов  на  пятнадцать, извержение началось вновь,  и новые
потоки  лав  поползли  к Форнаццо.  Отсюда, с  отметки  1400  м  до цели  им
оставалось  по  вертикали не  более 700 м, а по склону  5  км. Через два дня
точно будут там...
     Внезапно я вспомнил о  прорыве  магматических  газов: быть  может,  это
замечательное явление, к которому я в прошлый раз так обидно опоздал, к моей
великой радости  и  немалой пользе повторится  вновь? Я  обернулся и обратил
взор к вершине вулкана, удаленной от меня примерно на 6 км. Над центральными
кратерами Этны  не было вообще  ничего,  не только вчерашнего  колоссального
фонтана  газа пополам с  вулканическим  пеплом, но и даже привычного пышного
султана.  Совсем ничего,  если не считать беззаботных фумарол,  непрерывно с
самого утра курившихся белым дымком.
     Значит, так и не удастся увидеть вновь вчерашнего буйства газов. Слегка
разочарованный,  я  вновь  принялся  следить  за   эффузивной  деятельностью
вулкана, которая,  кстати, являет собой захватывающее зрелище даже для таких
привычных людей, как мы.
     Потом  мы  заторопились вниз,  насколько  позволяли  уставшие  мышцы, а
кое-кому  - и мне  в  том  числе - натертые  ноги.  Дело в том,  что в мэрии
поселка Мило, расположенного рядом с Форнаццо, мы должны  были встретиться с
префектом округа, вызвавшим меня сюда, и министром гражданской обороны.
     Нам   предстояло  участвовать   в  публичном   обсуждении  создавшегося
положения  и  выработке  необходимых   мер.  Жителей  волновала   не  только
опасность, грозившая  их  садам,  виноградникам, землям,  домам,  но и планы
администрации по возмещению убытков тем из  них,  кто частично или полностью
оказался лишенным  своего имущества. И пока мы спускались, я  раздумывал над
тем, как  преподнести им еще одну неприятную новость о новом лавовом потоке,
которого никто не ждал...
     Мне  вдруг пришло на ум, что  увиденные лавы практически не заключали в
себе  газов.  А  ведь  мы  нигде  не наблюдали выхода газов ни  бурного,  ни
спокойного, ни из трещин, откуда шла лава (если предположить, что извержение
было  боковым), ни  из вершинных кратеров (если оно было центральным,  но  с
"боковыми" потоками).
     Между  тем,  как бы  ни было мало содержание  газов  в магме, их всегда
хватает,  чтобы  вызвать   эффектные  явления,   которые   принято  называть
эксплозиями, то есть  взрывами, хотя  в действительности  это бурные прорывы
газов, длящиеся не  менее нескольких секунд, а чаще  минут  и даже (изредка)
часов, в то время как настоящий взрыв длится доли секунды.  А тут -  ничего.
Это было странно и в сущности тревожно.
     К тому времени, когда мы спустились в Мило,  я пришел к  убеждению, что
газы,  сопровождающие  виденные  нами  лавовые   потоки,  оказались  как  бы
запертыми в  жерле бокки Нуова под колоссальными  завалами,  образовавшимися
вчера  в  результате  неоднократного  обрушения стенок  канала после резкого
прекращения активности. Ибо речь-то шла о лавах, а отнюдь не о магме. Весьма
маловероятно, чтобы настолько освобожденная от газов  магма могла прорваться
наружу и  образовать  те потоки,  которые мы наблюдали. Лишь  газы  способны
вытолкнуть  расплавленные  горные  породы на поверхность Земли, и чем больше
этих газов, тем  сильнее  идет извержение. Известно несколько случаев, когда
наружу выходили только газы, а сама лава, то есть магма, лишенная газов, так
и оставалась на глубине. Без газов же извержений не бывает. Разве что данное
извержение первое в своем роде.
     Объяснение здесь могло  быть только одно: газы отделились,  как обычно,
под  землей,  в верхней  части столба магмы (в данном  случае  под  вершиной
горы), но попали в  ловушку под завалами, закупорившими вчера дно кратера. Я
ясно увидел опасность: если изливание лавы не прекратится, то давление газов
вытолкнет  удерживающую  их  пробку... Это  может  случиться  и  в следующую
секунду,  и  через день, и даже  через  несколько  недель  - все зависит  от
толщины пробки и от количества газов в магме.
     Представилось мне и вполне мирное объяснение происходящего, хоть я и не
смел  на это надеяться:  быть  может,  выход сегодняшней  лавы  -  результат
внезапного прорыва газов, имевшего место на  днях? Просто они не могли выйти
раньше из-за какого-то  препятствия,  образовавшегося в трещине, соединявшей
бокку  Нуова  с  верхней  частью Валле-дель-Бове  и обусловившего  внезапное
прекращение активности. Таким образом, сейчас выходит наружу скопившаяся там
лава,  не несущая с собой  газа  и поэтому вполне безопасная...  Всеми этими
соображениями я  намеревался  поделиться с представителями  властей.  Но  не
пришлось: в мэрии, до отказа забитой людьми - многим не хватило места, и они
стояли на площади, -  министр и префект настолько увязли в проблемах местной
политики,  что опасность взрыва  в  пустынной местности вблизи  вершины горы
полностью  выпала из их поля зрения. Выдвигаемые жителями Форнаццо бюджетные
и политические вопросы захлестнули их с головой,  тем более  что официальные
советники-вулканознатцы  уверяли,   что  извержение  кончилось  и  опасность
миновала.
     Эти   трое-четверо   катанийских  вулканологов  в  течение  многих  лет
поднимали  на смех  всякого, кто заикался об опасности. Они берегли  себя от
физического  напряжения и боялись даже намека на риск. Сейчас они только что
объехали все кратеры на машине, а профессор, играющий  при них роль  лидера,
даже  перелетел  через  вулкан  на  вертолете.  Ничего  угрожающего  они  не
заметили,  и  профессор  изрекал  округлые  успокаивающие  фразы  с  той  же
непоколебимой уверенностью, с какой его парижский коллега витийствовал тремя
годами  ранее на Гваделупе. Я не желал, да и не мог вести дискуссию,  к тому
же   еще   по-итальянски,  в  обстановке  политического  митинга.  Пользуясь
посредничеством  Антонио,  я проинформировал представителей властей  о  моих
невеселых соображениях, после чего  мы  отправились спать. На следующее утро
мы имели возможность наблюдать в  бинокль за  лавой которая текла все так же
плотно.  Утешительная   гипотеза  явно  не  подтверждалась.   Лава  все  еще
находилась в нескольких километрах от Форнаццо, но двигалась  неуклонно, как
и   прежде.  Следовательно,  под  пробкой,  заткнувшей   кратер,   продолжал
накапливаться газ, и давление его росло.
     Мы вновь поднялись  на  вершину.  Там  все было тихо,  как  и вчера. За
беззаботными  дымками  дно бокки Нуова оставалось невидимым, и мной овладело
предчувствие неминуемого взрыва. Я ускорил шаг, и мы почти бегом обежали все
четыре кратера, а потом вскочили  в машину и помчались вниз. По сути говоря,
это было бегство.
     Наблюдая с террасы  в нижней  части Валле-дель-Бове, мы убедились,  что
лава и не  собирается  останавливаться, так  что это вовсе не конечная  фаза
вчерашней бурной  активности. Я попросил  Антонио собрать всех  проводников.
Мне  хотелось объяснить им, почему  впервые за  тридцать лет  я считаю,  что
положение является угрожающим настолько, что  нам не следует даже показывать
носа  на  вершину  Этны. Мне также хотелось услышать их мнение,  так как они
лучше кого бы то ни было знают свою Монджибелло.
     Все поддержали меня и в правоте моих рассуждений, и  в том, что следует
запретить восхождение к кратерам до тех пор, пока скопившиеся газы не выйдут
наружу. Я поручил старшему проводнику - Антонио - довести  все это от  моего
имени до  сведения  префекта, а затем  поспешил в  Катанию, чтобы  поспеть к
первому самолету на Рим, а оттуда - в Париж.
     Немедленно был  наложен  запрет  на  всякое  восхождение  к вершине.  В
течение трех-четырех дней проводников не покидало беспокойство, и никому  не
приходило в голову  возражать. Между тем, поток  лавы остановился, к счастью
не дойдя до  Форнаццо. Казалось, вулкан мирно уснул, как это бывает всегда в
промежутках между периодами активности. Оказавшись по прихоти Этны не у дел,
проводники воспользовались вынужденным простоем по-своему: один  строил дом,
другие  работали  в  поле,   после  чего  все  дружно  спускались  на  берег
Ионического моря и до отвала объедались рыбой.
     На   четвертые  сутки  началось  брожение  умов:  нашлись   катанийские
вулканологи, категорически  заявившие, что  мой тревожный  прогноз  не стоит
ломаного гроша, что вулкан спокойно спит и что, стало быть, можно без опаски
снова идти к  кратерам  Этны.  Декларации  высокоученых  мужей запестрели на
страницах  газет,  зазвучали  по  радио  и  в  телевизионных  программах,  и
туристская компания  - организатор экскурсий на верхнюю  Этну  - в приказном
порядке призвала  проводников возобновить сопровождение экскурсий к вершине.
Несколько   проводников,   не   доверяя   доводам  кабинетных  вулканологов,
отказались  подчиниться, и  им  начали  грозить  судебным  преследованием за
организацию незаконной забастовки. И вот снова  от восхода  до глубокой ночи
закрутился  обычный  летний  конвейер,  автобусы-вездеходы  выгружали  толпы
туристов... 2 сентября в 17 ч 47 мин  тишину разорвал  взрыв, которого ждали
уже пять недель. Погибло девять человек, раненых было вдвое больше.
     Я уже  говорил, что мое  августовское заключение на  сей  раз  не  было
основано на  данных  каких-либо физических,  химических  или  географических
измерений.  К   логическому  выводу  я  пришел,  наблюдая  за   обстановкой,
анализируя  увиденное и опираясь на свой долгий опыт.  И  то, что мой  вывод
подтвердился, вызвало недовольство  так называемых вулканологов,  причем  не
только в Катании.
     Спустя какое-то время некоторые из них попытались доказать, что роковой
взрыв  никак  не  был  связан с выходом  газов  из  августовских потоков,  а
объяснялся просто неудачным стечением обстоятельств, приведшим к катастрофе.
Во-первых, говорили они, на Этне в  начале августа прошли грозовые дожди.  В
жерло  бокки Нуова попало  много воды,  которая  пропитала  слой обломков, а
также  проницаемый  слой, выстилавший дно.  Во-вторых,  под  действием  силы
тяжести  все это соскользнуло вниз  и закупорило все отдушины, имевшиеся  на
дне. В-третьих, вода продолжала просачиваться через эту проницаемую пробку и
в  определенный момент превратилась в  пар,  так  как в действующем  вулкане
температура стремительно  нарастает с  глубиной. В-четвертых,  параллельно с
повышением  температуры  росло  и  давление  образующегося   водяного  пара.
В-пятых,  давление возросло настолько,  что  вытолкнуло  пробку, заглушавшую
канал.
     Подобное   объяснение   преследовало  цель  снять   ответственность   с
представителей администрации, с туристической компании и прежде  всего с тех
вулканологов, что с 8 августа до 12 сентября неустанно твердили, что никакой
опасности  нет  и в  помине.  Кроме  того, оно  льстило  самолюбию  и  самих
вулканологов, и солидарных с ними коллег во Франции и Англии.
     Гипотеза о том, что взрыв был вызван не магматическими газами, а парами
воды,  содержала  в  себе внутреннее противоречие.  Согласно этой  гипотезе,
пробка в канале вулкана должна быть, с одной стороны, водопроницаемой, чтобы
дождевая вода могла  просочиться внутрь и пройти на достаточную глубину, где
она якобы превратилась в пар, а с другой стороны непроницаемой, иначе пар не
мог  бы  набрать нужное для взрыва давление.  Мой ответ  таков:  если пробка
оказалась  настолько  проницаемой, что  вода смогла просочиться вниз,  то  в
таком  случае пар никак не смог бы  накопиться под  ней  и вызвать  взрыв, а
скорее он прошел бы насквозь и наружу. Но взрыв-то последовал!..
     Пробка  состояла отнюдь не из свежей  лавовой массы, а исключительно из
твердых горных пород. Под ней скопились  газы,  и  пробку  разорвало. Вполне
очевидно,  что эта  пробка была абсолютно непроницаемой, иначе все,  что под
ней  собиралось,  будь то  водяной  пар  или  магматический  газ,  постоянно
просачивалось бы наружу. Уж если она не  пропустила  наружу газы, которые  в
итоге выбросили ее на поверхность (а этот  факт  оспаривать  трудно),  то  и
дождевая вода не могла  бы попасть внутрь. И отчаянная  попытка  со  стороны
вулканологов, раздосадованных  очередной  демонстрацией их  неумения вовремя
разобраться  в  механизме  извержения,  оправдать  себя,  оказалась  подобна
лопнувшей шине.
     В  результате  меня лишили  всех  званий  и сместили  со  всех  постов,
занимаемых мной в Международном институте  вулканологии,  который сам же я и
создал за 18 лет до того.

     Глава шестая,

     в  которой  говорится  о  самых  известных вулканах  и  об  опасностях,
связанных с массовым  туризмом, а также о риске, которому подвержены селения
и городки на Этне.

     По-настоящему  знаменитых  вулканов  на свете  не так  много - Везувий,
Фудзияма, Попокатепетль, Кракатау, Мон-Пеле, недавно прославившийся Суфриер,
Сент-Хеленс, Галунггунг, Эль-Хихон. И конечно, с незапамятных времен Этна.
     Известность  их  порождена  различными  причинами.  Везувий  все  знают
потому,  что  с  1631  по  1944  г. он  находился  практически непрерывно  в
состоянии бурной  активности, а это  была эпоха зарождения и расцвета наук о
Земле. Кроме того, на  него были постоянно обращены взоры  жителей  крупного
города - столицы королевства Обеих Сицилий. Именно Неаполь с его королевским
двором, посольствами, художниками, писателями  и толпами приезжих из  разных
стран (ведь Неаполь - крупный морской  порт)  принес  славу Везувию,  сделал
всеобщим достоянием его  пышный  султан и потоки  раскаленной лавы, а  также
поведал  миру  о  колоссальных  жертвах   в  засыпанных  пеплом  Помпеях   и
Геркулануме.
     Фудзияма,  или,  как ее  называют  японцы, Фудзи-сан (причем  в  данном
случае  и  "яма"  и  "сан"  означают  просто  "гора"),  стала  знаменитостью
благодаря  чистоте линий  своего усеченного  конуса,  вознесшегося  на  4000
метров над мирным ландшафтом, между двумя столицами японской империи - Киото
и  Токио.  Эстампы  Хокусая  и Хиросиге познакомили  весь мир  с силуэтом  и
красками  великой  горы.  Попокатепетль  получил мировую  известность скорее
благодаря  экзотическому  звучанию своего  ацтекского имени,  чем извержению
1520 г., в канун вторжения испанцев под предводительством Кортеса. Кракатау,
как  уже говорилось, прославился  взрывом, случившимся  15 августа  1883  г.
Тогда с пустынного  островка в Зондском проливе в  воздух поднялось около 15
км3 горных пород, вызванные взрывом  цунами унесли 36 тыс. человек на  Яве и
Суматре, а  его  грохот  был  слышен  в  радиусе  до  4  тыс.  км  в  центре
Австралийского континента и посреди Индийского океана. Представьте себе, что
вы в Париже услышали бы взрыв,  прогремевший в центре Сибири, в Тегеране или
в сердце Сахары... Немудрено, что этот вулкан знают все.
     Слава Мон-Пеле схожа со славой  Кракатау. 8  мая 1902  г. жизнь 28 тыс.
обитателей  столицы Мартиники,  городка  Сен-Пьер,  унесла первая в  истории
"палящая  туча",  страшный  и,  увы,  нередкий  "бич  божий".  Расположенный
недалеко   от  него  вулкан  Суфриер  на  Гваделупе   приобрел  сомнительную
известность  разгоревшимся вокруг него  скандалом. Вулкан Сент-Хеленс  имеет
вполне обоснованную мрачную репутацию. Его извержение, продолжавшееся с 1980
по  1982 г., стало  объектом наиболее тщательного научного  изучения за  все
годы существования  вулканологии.  Но  дело не  только  в  этом:  извержение
продолжалось  уже семь недель, когда 18 мая  1980  г.  произошел неслыханный
пароксизм  вулканической  деятельности.  Вырвавшийся из  недр вулкана  вихрь
колоссальной  силы  как  спички  поломал  миллионы  крупных  деревьев,   так
называемых дугласовых пихт высотой  40-50 м и толщиной до 1 м у комля, и как
кучу соломы  сдул  их  на сотни  метров в сторону. Соломинки были, повторяю,
весом  по  3-4  т... Погибло  80 человек, в  том  числе молодой  талантливый
вулканолог Дэвид Джонсон.
     Немало  вулканов  приобрели  известность  в  результате того, что после
второй мировой войны вулканология вышла из состояния  спячки. В это же время
получили мощное развитие туризм и телевидение, которые можно уподобить языку
из притчи об Эзопе - в мире нет ничего лучше  (что верно далеко не всегда) и
ничего  хуже  их (вот  это уж точно!). Благодаря им весь мир познакомился со
Стромболи  и Ньирагонго, Мерапи  и Сиуртсеем,  Килауэа,  Бромо,  Этной...  И
другими.
     Известность  подобна   славе:  если   не   поберечься,   то  пропадешь.
Неисчислимый урон приносит туризм, или  скажем так  - определенные категории
туристской  деятельности: прекрасные ландшафты исчезают под дружным натиском
бетона,  пластмассы и  дурного  вкуса, страдает  мораль  местного населения,
исконное гостеприимство  которого постепенно,  но  неуклонно  уступает место
алчности,   а   сердечность  -  угодничеству,   толпы  экскурсантов,   почти
нечувствительных  к красоте, захлестывают памятные места и  лишают их всякой
прелести.  Стоит  только  увидеть  эти стада,  пасущиеся возле  Нотр-Дама  и
Боробудура, вокруг "Падающей башни" и Парфенона, на Лазурном берегу (некогда
столь прекрасном), в Шамони, на Карибских  островах, Бали,  Гваделупе или на
Этне...
     Ах, эта  Этна! С  ней случилось  то же, что  и со  всем, чего  касается
одержимый  стремлением   к   прибыли   "массовый  туризм":  дивная  гора  от
благородства  соскользнула  к  проституции.  Заплати несколько  тысяч лир  и
автобус или архисовременная  кабина канатной  дороги потащит тебя  вместе  с
кучей других последователей  одной из многих религий общества потребления  -
туризма - вверх, от разномастных бетонных сооружений, выстроенных на отметке
1900  м  у  асфальтового шоссе, к  другим  бетонным строениям, угнездившимся
соответственно  на  высоте  2500  и 2900 м.  Везде  - у Рифуджо-Сапьенца,  у
Пикколо-Рифуджо, у  Торре-дель-Философо  земля  усеяна  ржавыми  жестянками,
пластиковыми  пакетами,  битыми  бутылками.   "Рифуджо"  значит  "приют",  и
когда-то  это  были  действительно приюты  для  восходящих на вулкан;  тогда
альпинизм еще не превратился, как многое другое, в очередной источник наживы
для оборотистых дельцов.
     Вершина  Этны   пока  еще  свободна  от  бетона,  видимо   оттого,  что
"бетонировщики",  обезобразившие весь южный склон  от самого моря до  высоты
3000 м над его уровнем, опасаются понести здесь убытки: на вершине случаются
извержения, и вулкан вполне способен разрушить  не успевшие еще окупить себя
"архитектурные  сооружения",  позор  возведения  которых  падает  на  головы
выродившихся потомков зодчих Кватроченто.
     Однако единственная ли это причина? Не  уверен, ибо именно южный  склон
чаще других страдал от извержений Монджибелло - достаточно перечислить годы:
1381, 1536,  1537, 1669,  1763, 1766,  1780, 1819,  1832, 1892, 1910,  1949,
1971, 1979,  1983... Туризм,  однако, приносит  такие  барыши, что опасность
повреждения сооружений при  извержении вулкана отступает на  задний план.  И
последствия сказываются.
     В 1971 г.  Этна преподала бизнесменам хороший урок,  поглотив под слоем
лавы  верхнюю станцию  и мачты второго отрезка  канатной  дороги.  Я, каюсь,
надеялся,  что она  разрушит  также  промежуточную  станцию и  мачты нижнего
отрезка  в  четырехстах  метрах  ниже.   Однако  Орацио  Николозо,  движимый
инициативой, экономически связанной  с его работой проводника, проделал один
фокус, который нередко пытаются совершить во многих частях света, но который
редко у кого выходит: прорыл бульдозером  отводной  канал,  насыпал защитную
дамбу  из  обломков  и сумел  направить  в  сторону  поток лавы,  к  счастью
оказавшийся не слишком  бурным. Итак, горе-мастера  осквернили  южные склоны
славной горы,  и нам  остается только  возмущаться  да надеяться,  что  Этна
когда-нибудь довершит начатое ею в 1971-м и сметет с себя эту пакость. И что
строения, которые  непременно  появятся  после  этого, будут  наконец удачно
вписаны в ландшафт. Доказательства, кстати, налицо:  профанация  южной  Этны
вызвала  всплеск столь  бурных чувств,  что  застройщики  северного  склона,
развернувшие  на  нем  работы  лет  двенадцать назад, постарались  свести  к
минимуму  наносимые  природе  оскорбления,  доказывая  тем  самым, что  и  в
коммерческой деятельности можно проявить минимум вкуса.
     Нужно  ли восстанавливать  то,  что  поглотила  лава?  В  наших  краях,
которые, к счастью, мало страдают от природных катаклизмов, люди удивляются,
услышав,   что  алжирцы  восстанавливают   пострадавший   от   землетрясения
Эль-Аснам, а  жители  Форнаццо, Мило  и других населенных пунктов  Этны, чьи
поля и жилища поглотил вулкан, вновь строятся на прежнем месте.
     Но что им остается? Ведь это их земля! Даже если они перейдут на другое
место  в  своей стране -  это уже  не то. Там -  чужбина. Там  ты  приезжий,
иммигрант.  А каково живется  чужаку,  знают все. Ни городок, ни поселок  не
восстановишь в другом краю. Такое предприятие заранее обречено  на  неудачу,
так  как  возникло  бы  неисчислимое множество  трудностей  -  выбор  места,
получение разрешения, психологические  препятствия...  А  кроме того,  между
двумя катастрофами, случающимися в  одной и той же точке земной поверхности,
обычно  проходят  долгие  годы,  а то  и  века.  Случай  Орлеанвилля-Аснама,
разрушенного  в  1954  г.  и вновь пострадавшего  в  1980  г. -  исключение,
уникальное событие. Такими же исключениями являются этнейские городки, в том
числе Форнаццо, пострадавший в 1950, 1971 и 1979 гг.
     Итак,  когда после одного-двух  очистительных  извержений южные  склоны
Этны вновь обретут - ненадолго - свой первозданный вид, тут же армия местных
жителей,  подрядчиков и  организаторов  массового  туризма  дружно  примется
царапать эти склоны. А разрушительных извержений долго ждать не придется - в
этом нас  убеждают и  история, и  геология. Всего за сто  лет более  десятка
извержений   прокатились  по  этому  узкому  участку  Этны.  Так  что  будем
надеяться!  (Эти  строки  я  писал  в  1982  г.  В  последних  главах  книги
рассказывается об извержении 1983 г.)
     На  Этне, как  и  на  большинстве  подобных  ей  вулканов -  Фурнезе на
Реюньоне, Килауэа,  Мауна-Лоа и  Мауна-Кеа  на Гавайях, Картале на Коморских
островах, Ньямлагире и Ньирагонго в Заире и других, извержения происходят не
только  из  вершинного  кратера,  но  и  на  склонах.  Своими  значительными
размерами  (Мауна-Лоа поднимается почти на 10000  м над основанием  площадью
150  квадратных   километров,   покоящимся  на   дне   Тихого   океана,   на
пятикилометровой глубине)  эти крупнейшие базальтовые вулканы  обязаны тому,
что  питающие  их  лавы поднимаются по  густой сети  пересекающихся трещин в
земной коре, причем число этих трещин в одной точке может быть столь велико,
что  они образуют  широкий питающий  канал, по которому  расплавленная магма
поднимается  из глубин к  поверхности в течение десятков тысяч и даже  сотен
тысяч лет.
     Всякий раз, когда магма прорывается наверх, вокруг кратера скапливается
лава (я  позволю  себе напомнить, что лавой мы называем магму,  из которой в
процессе извержения  вышли  газы,  ранее находившиеся в  ней в  растворенном
состоянии) в виде отвердевших потоков или в форме глыб, бомб, лапилли, песка
и пыли, выброшенных в воздух в процессе бурного выхода магматических  газов.
Спустя несколько столетий или тысячелетий из этой лавы вырастает гора. Такая
гора,   стало  быть,  резко   отличается  по   своей  природе   от  обычных,
невулканических  систем,  таких,  как  Альпы,  Пиренеи,  Скалистые горы  или
Гималаи, возникших в результате мощных местных поднятий и складкообразования
верхних слоев земной коры;  напротив,  вулканы  -  это  нагромождения горных
пород,  пришедших в  расплавленном состоянии из  недр  Земли.  Чем  больше в
данной точке земной  коры пересекается открытых трещин, тем  шире образуемый
ими  питающий  канал  вулкана. И тем  дольше  продолжается  активный  период
деятельности вулкана, который определяет объем накопившихся лав.
     Магма поднимается по трещинам. Самый легкий, а потому и наиболее частый
ее путь - по вертикально восходящему каналу. Иногда магма идет эксцентрично,
то есть не из точки пересечения, а вдоль какой-нибудь одной группы трещин. В
этом случае она выходит  на  поверхность не в вершинном кратере, а где-то на
склоне горы, порой у самого подножия, то есть просто-напросто  в точке,  где
ползущая вверх  стенка  магмы  вылезает  наружу. Происходит  так  называемое
латеральное,   или   боковое,   извержение,  в   отличие  от   центрального,
приуроченного к питающему каналу.
     На  Этне боковые  извержения повторяются часто.  Они  никогда не бывают
точно на прежнем месте,  а происходят  или выше, или ниже, на той же трещине
либо на соседней; причиной этому служит то, что трещина, по которой  расплав
шел в  прошлый раз, прочно забита застывшей  магмой. Понятно, что наименьшая
вероятность нового извержения  связана  со шлаковыми и  пепловыми  конусами,
возникшими при боковых извержениях прошлых лет; сотни таких конусов усеивают
склоны Этны.  Десятки тысяч  других  навсегда похоронены в  толще  горы  под
позднейшими наслоениями лавы и шлака.
     Центральные  извержения более  привычны, однако никоим образом не стоит
недооценивать те, что происходят на склонах горы: чем ближе они к  подножию,
тем ощутимее приносимые ими убытки. Извержение может произойти и на  отметке
нуль  и  даже  ниже:  хотя в истории  Этны ни разу не  отмечалось  подводных
извержений,   их  вероятность   исключить  все-таки  нельзя.   Вполне  может
случиться,  что однажды  лава  и эруптивные  газы  прорвутся наружу в  самом
центре  Катании.  Вероятность этого  невелика, но  все же она существует. Не
исключено что где-то в период между концом нынешнего года и концом  третьего
тысячелетия этот крупный населенный  пункт окажется полностью  или  частично
разрушенным либо извержением, открывшимся в самом городе, либо, как это было
в 1669 г. потоками лавы,  вышедшими слишком низко (тогда  они  появились  на
высоте около 800 м чуть выше Николози), чтобы успеть затвердеть не доходя до
моря.
     Однако  и история, и  геология ясно  указывают  что  отныне  извержения
случаются почти (почти!) исключительно  в верхней половине горы. По-видимому
это объясняется  тем, что  Этна возвышается над переплетением многочисленных
групп трещин и чем больше  расстояние от  центрального питающего канала, тем
меньше остается трещин, по которым может подняться магма.

     Глава седьмая,

     в  которой вспоминается Атлантида  -  легенда,  берущая свое  начало от
чудовищного  доисторического  извержения Тиры-Санторина;  в  которой Флоранс
Тристрам рассказывает о древней Этне.

     Сведения о вулканической активности Этны  -  самые  ранние из всех, ибо
связаны  они с именем Эмпедокла, жившего за 500 лет до нашей эры, в то время
как  извержения  Везувия известны только  с  79  г. н.  э. а  об  активности
Фудзиямы мир узнал всего 15 веков назад. Никак нельзя назвать "историческим"
невероятное  по  силе  извержение,  датируемое  1470 г.  до  н. э.,  которое
разрушило  вулкан  Тира  в  Эгейском  море  и  привело  к  гибели  минойской
цивилизации на Крите,  лежащем  в 100  км  к югу.  От нескольких  миллиардов
кубометров  пород,  некогда  слагавших остров Тиру,  в наши дни  сохранилось
только кольцо Санторина.
     Это извержение случившееся  в Средиземном  море 35 столетий тому назад,
по тем  разрушениям, которые оно  вызвало, является наиболее мощным  из всех
известных  человечеству за последние три  тысячелетия. С ним нельзя сравнить
ни взрыв Кракатау (хотя он  и  весьма схож), ни извержение Тамборы в 1815 г.
Приходится вернуться  на  10000 лет  назад, чтобы  вспомнить о  страшных  по
своему размаху  прорывах игнимбритов * в  Японии, Новой  Зеландии, Италии  и
других  краях, прорывах, оставивших после  себя кальдеры диаметром  до 20  и
более километров.

     *  Игнимбриты  (от  лат.  ignis  -  огонь  imber  -  ливень)  -  породы
образующиеся  при  выпадении  в  виде  ливня  мельчайших  нагретых  обломков
вулканической  лавы, выброшенной при  извержении на  большую высоту. - Прим.
ред.

     Извержение Тиры (или Санторина как еще называют этот остров)  бесспорно
оставило  в истории  человечества самый крупный след потому,  что  причинило
неисчислимые  разрушения   густонаселенной  и  высокоцивилизованной  к  тому
времени области - Восточному Средиземноморью. Следы этих разрушений  живы  и
по сей  день: достаточно вспомнить миф об  Атлантиде. Атлантида - не материк
внезапно провалившийся в земные недра, чего  физически просто не могло быть.
Здесь  речь  может  идти  об отдельной  цивилизации  -  минойской  культуре,
достигшей  посреди  морей  такого  же величия,  какого достигла на  материке
страна фараонов.  Сведения об  этом катаклизме есть  в египетских папирусах,
хранившихся в библиотеке Саиса - города в дельте Нила. Лишь через  800 лет о
них узнал Солон и принес это предание в Афины. Прошло  еще около двух веков,
прежде чем один из его потомков, Платон, включил эту историю, превратившуюся
за тысячу  лет в легенду, в свои произведения  "Критий" и  "Пир".  Именно из
платоновского рассказа и родилась легенда об Атлантиде.
     Несмотря  на  то  что  извержение греческого вулкана  имело место уже в
историческом периоде нашей части света, узнали мы о  нем не из истории, а из
древней литературы; впоследствии  факты были подкреплены данными современной
науки.  Таким  образом Этне было суждено  стать  первым  вошедшим в  историю
вулканом  благодаря тому, что  ее  извержением  заинтересовался Эмпедокл. Об
Этне  мы  знаем  по  рассказам  отважных  коринфян  и  неустрашимых  афинян,
открывших Сицилию во время своих набегов на запад за 7 веков до новой эры.
     Де Гурбийон писал в 1819 г.:
     "В незапамятные времена Сицилия  звалась  островом Солнца  или островом
Циклопов.  Ей  давали  имена Тринакрия,  Трикетна,  Тринация;  в  вопросе  о
происхождении  причудливых  сих названий и сами древние  историки не  всегда
согласны. Первым вывел это имя Фукидид из греческого "тринакрос" имеющий три
угла или три острия...
     О  первых  обитателях  исконно  вулканической  земли  мы  имеем  весьма
неточные  сведения. Говорят что первыми обжили эти края дети Ноя -  гиганты,
которых позже  называли циклопами, антропофагами, лотофагами, лестригонами и
сиканами.
     Немногим  ранее  взятия  Трои,  если  верить  Солину, а по словам Трога
Помпея - сразу  после  падения ее,  сиканы, предводительствуемые  Сиканосом,
высадились здесь на побережье  и подчинили себе население острова... Солин и
другие авторы говорят, что они пришли из Лациума, Фукидид же уверяет, что из
Испании,  и  наконец,  Тимей не сомневается,  что то  было  одно  из местных
племен, испокон веку обитавшее на  Сицилии. Достоверно  лишь  то,  что с той
поры  остров  назывался  по имени  новых  своих  властителей. После них  или
одновременно  с  ними пришли  сикулы. Изгнанные из  Лигурии  пеласгами  либо
аборигенами, либо, наконец, по Фукидиду,  осками, сикулы пришли на Сицилию в
год  4300  от  сотворения мира  и  дали острову  то  имя, которое он носит и
сейчас.
     Четырьмя  или  пятью  веками  позже  здесь  возникло   некоторое  число
греческих колоний,  коим удалось захватить часть острова. Около  2000 лет до
рождества Христова  одна греко-италийская колония основала  Сиракузы. С сего
времени  берет начало  греческий период  Сицилии, сюда  же  следует  отнести
появление  принесших  наибольшую  пользу  и  истинно  прекрасных  достижений
искусства,  наук  и  литературы.  Именно  здесь,  в  городе  Энна,  родилась
подлинная наука  о сельском  хозяйстве -  "агрикультура", распространившаяся
впоследствии  в Греции и других странах старой Европы. Здесь же, в  Сицилии,
была  колыбель  первых  в истории человечества законодателей,  и  здесь  жил
Эмпедокл, проложивший путь Гиппократу..."
     В 734 г. до н. э. афинянин Феокл с товарищами причалил к берегу лагуны,
за которой простиралось  плоское  побережье восточной Сицилии. Они без труда
выволокли  на берег  свои хрупкие суда севернее высокой горы Этна. Это место
находилось к  югу от  Тавроменона -  нынешней Таормины,  чуть севернее устья
Алькантары. Почва выглядела совсем черной, как часто бывает вокруг вулканов,
и казалась плодородной. Сикулы сначала только смотрели  сверху, из Таормины,
на пришельцев, а потом подружились с ними.
     Вскоре  греки  привыкли  к  соседству  гигантской  горы,  к  ее  дымам,
застилавшим порой солнце, к  ее  вселявшему  беспокойство ворчанию и  даже к
толчкам,  сотрясавшим  время  от  времени  поля,  которые  они  возделывали.
Поначалу им было не  по себе, но потом они привыкли, тем более  что сикулы -
племя, жившее  здесь с  незапамятных времен, -  уверили греков,  что в  этих
местах ничего худого от горы не  бывает. Феокл решил основать здесь колонию,
которой он  дал название  Наксос - по  имени  самого  большого острова своих
родимых Киклад.
     Через несколько лет  демон странствий вновь вселился  в душу Феокла. Уж
если  гора столь мирна, то нельзя ли к ней приблизиться  и  поселиться  у ее
подножия? Земли вокруг Наксоса были дивные, но грекам становилось тесновато,
так как с севера путь преграждали горы, а там сидели сикулы и уходить никуда
не собирались.
     Поэтому  в 728  г. до н. э. Феокл собрал группу добровольцев и двинулся
на юг. Миновав Этну, они вышли на равнину и, пройдя вглубь, основали в 10 км
от   побережья   город  Леонтины  (современный   Лентини,   в   35   км   на
северо-северо-запад от Сиракуз). Сердце крестьянина, дремавшего  в каждом из
этих  моряков,  радовалось:   аллювиальные  почвы   и   вулканический  пепел
способствовали  сказочному  плодородию земель. Феокл  напал на самую богатую
равнину во всей Сицилии. Но здешние сикулы в отличие от наксосских оказались
малогостеприимными, и, прежде чем основать  Леонтины, грекам пришлось с ними
разобраться. Сикулов без особых церемоний прогнали, и вскоре здесь поднялись
к небу первые храмы.
     Будучи моряком и авантюристом по натуре, Феокл не желал сидеть сиднем в
десяти  километрах  от берега. Вскоре он вновь поднимается на  свой корабль.
Между  Наксосом  и Леонтинами он  углядел  заливчик,  расположенный прямо  у
подножия вулкана, и в том же 728 г. до н. э. основал город Катанию. Значение
этого  названия   неизвестно.  Если  считать,  что  оно  имеет  семитическое
происхождение, слово может  означать "маленькая", а если оно пришло из языка
сикулов, то оно указывает на форму бухты, напоминающую таз.
     Сама  природа  предназначила  заливу  служить  портом  здесь  был  даже
серпообразный мол, защищавший бухту.  В море впадала река. Дивное место, без
сомнения,  но  все-таки  -  прямо  у вулкана. А  природная плотина -  просто
застывший поток лавы... Наверно, греки  не  задумывались,  а может быть,  не
хотели думать, что в один прекрасный  день вулкан может наслать новый поток,
который пройдет тем же путем до самого побережья...
     Они построили город, вскоре заселившийся земледельцами, поскольку прямо
за Катанией  начиналось  плодородное  подножие  вулкана,  а потом  благодаря
наличию удобного порта - и торговцами.  Вулкан, столь гостеприимно принявший
греков,  нисколько  их  не  пугал,  напротив,  они  стали  поклоняться  ему,
продолжая тем  временем осваивать  новые  территории. В том же  году рядом с
Катанией была основана  Мегара Гиблейская, название  которой  происходило от
города  Мегара  в Аттике и  городка сикулов Гиблея,  население  которой было
изгнано пришельцами-эллинами.
     Однако вскоре Катании довелось  познать все  превратности  судьбы. Этот
исключительно  удобный   уголок  притягивал   к   себе   многих.  Невозможно
перечислить все прогремевшие здесь сражения и войны, тяготы которых  вынесли
на своих плечах  жители. В 476 г. до н.  э. сиракузский  тиран Гиерон изгнал
всех катанийцев из Леонтины, поселил здесь 5000 человек из Сиракуз и столько
же с  Пелопоннеса и даже  сменил имя города: сохранились смутные упоминания,
что, желая умилостивить  судьбу,  он назвал город  Этной.  Но  не  прошло  и
пятнадцати  лет,  как при пособничестве сиракузцев прежние обитатели  города
вновь взяли его  в свои руки  и восстановили былое название. И вновь на века
закипела адская круговерть войн, осад и вторжений.
     Страдающие от раздоров между знатными господами жители Катании и Мегары
Гиблейской воздавали должное плодородию своей земли, которую пепел делал все
более   плодородной   после   каждого   нового  извержения.  Благотворный  и
одновременно грозный вулкан, занимающий столь большое место в  жизни  людей,
проник и в их сказания.
     Греки были большие  любители преданий, и вскоре  вокруг Этны закружился
целый  рой  легенд,  иногда  основанных на  истинных  происшествиях, а  чаще
являющихся плодом чистого вымысла, отголоском старинных верований и историй,
что  рассказывались долгими вечерами и переходили  из  уст в уста.  В  конце
концов  нашелся  поэт,  которого  эти предания вдохновили настолько, что  он
обессмертил их, написав поэму,  а написанное слово, как известно, остается в
веках.
     Вид пламени, столь часто извергаемого вулканом,  напоминал о том, кто в
пантеоне  греческих богов повелевал огнем:  его звали Гефест, позже у римлян
он стал  называться Вулканом.  Поэт писал  "Из переполнившихся  сиих  глубин
выплескивается огнь Вулканов,  а в глухих сиих пещерах слышно,  как работает
бог".  Сын Зевса  и Геры, Гефест, служил у  богов  в кузнецах,  и  кузня его
располагалась под  вулканами. На склонах  Этны  Гефест вновь предстал  перед
греками.  Этна  стала  его  любимым, а по  мнению катанийцев  - единственным
жилищем.
     Гефест  был  хром  и уродлив,  и  супруга  его  Афродита, богиня любви,
доставляла ему  немало  огорчений, открыто  изменяя  мужу  и  с богами, и со
смертными.  Ничего удивительного,  что он  стал  одним  из  самых  хмурых  и
раздражительных на всем Олимпе. Страшен был гнев бога огня  и металлов! Этна
убеждала в  этом ежедневно.  Приходилось бога умасливать,  вознося  молитвы,
принося жертвы и воздвигая великолепные храмы.
     Другие поэты, правда, уверяли, что Гефест как родился на острове Лемнос
в  Эгейском море, так никуда оттуда  и  не  трогался,  а в мрачных этнейских
пещерах  обитает  не он сам, а его подручные циклопы, они-то и выковывают  в
недрах вулкана ужасные молнии - оружие Зевса. Кто  бы там, однако, ни сидел,
сам ли  Гефест  или его циклопы, результат  для местных  крестьян был один -
сквозь  землю  на склонах  горы пробивались искры адского пламени,  причем с
такой силой, что порой они уничтожали и жилища, и посевы.
     Существует еще одна  легенда, которая  также  была записана  и  поэтому
стала бессмертной. В ней говорится о битве богов  с гигантами, разгоревшейся
почти сразу  по сотворении мира. Сыновья Геи-Земли, гиганты, внешне походили
на людей,  только нижняя часть тела была у них змеиная. Побуждаемые матерью,
имевшей  свои счеты  с  Зевсом,  они напали  на обиталище богов и попытались
занять их место. Битва была ужасающей, как и пристало гигантам.
     Обе сражающиеся  стороны прибегали к хитрости и силе в  самых диких  ее
проявлениях.  В  конце  концов боги  с  превеликим  трудом  победили,  и  то
благодаря  вмешательству  человека  -  Геракла.  Ибо  гиганты не могли  быть
побеждены  богами.  На  исходе  битвы  один  из  гигантов  по  имени Энцелад
попытался сбежать, но Афина его заметила и сбросила на него Сицилию.  Гигант
не погиб, но остров придавил  его. Яростные попытки  освободиться и огненное
дыхание гиганта  мы  ощущаем и сегодня на  Этне. По крайней мере  так  пишут
Виргилий и Оссиан. Пиндар, Эсхил и Страбон, однако,  говорят, что Этной Зевс
придавил  гиганта  Тифона. У  Энцелада  был брат  Мимас, и  на  него  Гефест
взгромоздил металлокипящую гору Везувий.
     Живущие на Этне  могли,  таким  образом, выбирать  себе покровителей на
основе  нескольких  вариантов,  и чтобы  защититься  от бесчинств  Этны, они
взывали  и к  Гефесту,  и к  гигантам,  и  к циклопам,  и  даже, возможно, к
титанам. Если же все молитвы и жертвоприношения оказывались безрезультатными
и  Этна начинала  бушевать не  на  шутку, люди понимали,  что  они по ошибке
обратились не к тому богу.
     Между  тем,  и  в  древности  находились  здравомыслящие  и  критически
настроенные люди,  отказывающиеся  слепо верить преданиям: "Пусть никого,  -
говорили они, - не введут в заблуждение обманчивые выдумки поэтов...  Здесь,
уверяют они нас, пребывает бог... Нет, богов не влекут столь низкие занятия;
мы не вправе приписывать им столь мерзостные побуждения. Их царство вдали от
нас, высоко в небесах, и ничтожные дела - не их удел".
     Те,  кого  легенды  не   удовлетворяли,  стремились   больше  узнать  о
вулканической  деятельности,  понять  ее.  Первым ученым, заинтересовавшимся
Этной,  или по крайней мере первым, о ком нам  стало известно, был Эмпедокл.
Гражданин  города   Агридженте,  носившего  тогда  имя   Акрагант,  он   был
одновременно государственным мужем, философом, поэтом, медиком... Аристотель
нарек его "отцом риторики",  а знаменитый врач II в. н. э. Гален почитал его
как основателя итальянской медицинской школы.  Эмпедокл  родился в 490 г. до
н.  э.  Он сражался  сначала  против тирании,  а потом против  сменившей  ее
олигархии. Когда сограждане предложили ему стать их царем, он отказался, ибо
предпочитал  трудиться,  а  не  принимать  почести.  Следуя интеллектуальной
традиции  своего времени,  он  не ограничивался  диспутами,  носившими,  как
всегда в те времена, одновременно философский и научный характер, но пытался
создать строгое учение об "элементах", или стихиях.
     Эмпедокл первым  выделил четыре  стихии: огонь,  воздух, воду и  землю.
Движимые   любовью   или  ненавистью,   стихии  изменяются,  сливаются   или
разделяются  в зависимости  от  того, привлекают их  или  отталкивают другие
стихии.   Любовь    и    ненависть,    согласно    Эмпедоклу,   одновременно
противопоставляются и объединяются; позже Мани  скажет то же самое о свете и
темноте, о добре и зле...
     Вода, воздух, огонь, земля - не  наблюдаем ли мы все это  одновременно,
глядя  с  вершины  Этны  самого прекрасного  вулкана  цивилизованного  мира,
расположенного всего в нескольких сутках пешего хода от Акраганта? Будучи не
только теоретиком, но и экспериментатором, Эмпедокл задался  целью проверить
свои  умозаключения.  Начиная  с  этого момента,  исторические  данные тесно
сплетаются  с  преданиями. Из  истории известно,  что Эмпедокл  скончался на
Пелопоннесе в 430  г. до н. э,  но,  согласно  преданию, он погиб на Этне, в
Этне и  из-за  Этны.  Говорят,  он  долго стоял, размышляя,  на  самом  краю
кратера,  пытаясь  проникнуть  мыслью в глубины вулкана, но вулкан оставался
каменно равнодушен к заботам человека, и ученый,  снедаемый отчаянием, якобы
бросился в  кратер. Говорят, что вулкан  пыхнул огнем и выбросил наружу  его
сандалии...
     Порой случается, что вновь найденные данные подтверждают легенду. Я уже
упоминал, что недалеко от вершины Этны, на холме,  называемом Башня Философа
(в честь  ученого из Акраганта), недавно обнаружили остатки древнегреческого
сооружения.  Обсерватория  Эмпедокла?  Храм  где люди  пытались умилостивить
подземных  богов? С тем  же каменным равнодушием что и на  Эмпедокла взирает
сегодня на нас  Этна и  не дает  ответа. Пикантный штрих насчет сандалий как
это  часто  бывает   в  греческих  сказаниях  придает  истории  определенную
достоверность...
     В  летописях   отмечены   некоторые  наиболее  мощные  извержения  Этны
случившиеся во времена древних греков. Первое имело место  в 695 г. до н. э.
лет  через сорок после того, как люди Феокла обосновались в Сицилии.  Вплоть
до 475 г. до н. э. похоже царило  полное спокойствие. И потом в течение двух
столетий греки отметили лишь четыре крупных извержения - в  475, 425, 394  и
350 гг. до н. э.
     В дальнейшем Этна повела себя более агрессивно. Наверно дело в том, что
до  того времени  греки не  поднимались  выше подножия  на восточных и южных
склонах  и поэтому  могли  не  замечать  ни того,  что происходило по другую
сторону горы, ни того, что делалось выше  по склону - за лесами. Лишь  самые
сильные извержения, случающиеся в верхней части горы, должны были привлечь к
себе внимание береговых жителей. Когда огонь бушует только на  вершине, даже
если  горят  отдельные  участки  леса,  это  не  причиняет  никакого  ущерба
расположенным  гораздо ниже возделанным  полям, поэтому  грекам  не  было до
пожаров никакого дела.
     Извержение  475 г. до  н. э.  достопримечательно уже хотя  бы  тем, что
впервые  было  описано  по-настоящему,  в  частности   Пиндаром,   а   Эсхил
использовал  его  в  своем  творении  "Прометей  прикованный" -  космической
апологии свободы человека. Приглашенный  в  Сицилию просвещенным властителем
Сиракуз Гиероном, Эсхил жил и  умер  там,  в городе Гела, в 456 г. до  н. э.
Величие и буйство Этны,  таким  образом,  были  ему хорошо знакомы. Возможно
даже что он находился в Катании, когда извержение 475 г. до  н. э.  потрясло
гору и город.

     "...Мне больно думать что дитя Земли,
     Стоглавый обладатель Киликийских гор,
     Злосчастный великан, Тифон неистовый,
     Побит и сломлен. Челюстями страшными
     Он скрежетал, бунтуя против всех богов.
     Глаза ею сверкали диким пламенем,
     Вот-вот казалось Зевсову низвергнет власть,
     Но Зевс в него стрелу свою бессонную
     Направил, громом и огнем разящую,
     И вмиг с его бахвальством и надменностью
     Покончил. Прямо в грудь стрела ударила,
     Испепелила силу, мощь дотла сожгла.
     И нынче, дряблой распластавшись тушею,
     Подножьем Этны накрепко придавленный,
     Близ узкого пролива он лежит, Тифон,
     А на высоких кручах раскаленное
     Кует Гефест железо. Хлынет некогда
     Поток огня отсюда, и в зубах огня
     Исчезнут нивы тучные Сицилии,
     Так гнев Тифона шквалом огнедышащим
     Вскипит и страшной изольется бурею,
     Хоть и перуном Зевса опален гордец".*

     * Эсхил. Прометей прикованный. Пер. С. Апта.  - В  кн.: Трагедии. - М.:
1971, с. 184-185.

     В честь  Гиерона Сиракузского Эсхил сочинил еще одну трагедию - "Этна",
по имени  города, который тиран основал  на месте сметенной им с лица  земли
Катании. От  города Этны до наших дней не сохранилось никаких следов. Ничего
не осталось и от эсхиловой трагедии.
     Извержению 396  г. до н. э. было суждено изменить на время ход истории:
оно  заставило  отступить  карфагенский  флот,  пришедший от  Наксоса, чтобы
захватить  Катанию. На  сей  раз местные жители  от всей души вознесли хвалу
подземным богам, вовремя заставившим заговорить Этну.
     В  263  г.  до  н. э.  греки, живущие в южной  Сицилии, вынуждены  были
склониться перед возросшим могуществом Рима, и Катания перешла в новые руки.
Римляне приняли  пантеон греческих богов, ограничившись тем, что изменили их
имена, дабы приспособить  их к древним  этрусским  божествам.  Это  упрощало
задачу римлян в  завоеванных  землях. Этнейским крестьянам не пришлось  даже
менять  своих  религиозных обычаев:  став Вулканом,  Гефест,  как  и прежде,
продолжал  обитать  вместе  с  циклопами и  гигантами в  пылающих  подземных
пещерах.
     По своему складу ума и интеллектуальным особенностям римляне отличались
от греков. Они были прагматиками, их не привлекали теоретические построения.
Они, конечно, заинтересовались эмпедокловой теорией  четырех стихий  - огня,
воздуха, земли и воды, но еще больше им хотелось  узнать, как обстоит дело в
действительности.  Будучи  людьми  практическими  они  попытались  объяснить
деятельность вулканов и Этны в том числе причинами рациональными.
     На  рубеже  I и  II вв. до н. э. некий поэт, чье имя  до нас  не дошло,
сочинил поэму "Этна", в которой излагаются основы вулканологии в том виде, в
каком их представляли себе древние римляне.
     Три  основополагающих стихии планеты -  вода, земля и воздух (любопытно
что  в отличие от  теории Эмпедокла огонь  здесь  отсутствует) -  составляют
отличные друг от друга "элементы". Когда создавалась всем нам знакомая почва
элементы  перепутались между собой как камешки в  куче.  Поскольку  элементы
имели неодинаковую форму  и размеры  между ними остались пустоты, образующие
сложную   систему  каналов,  трещин  и  пещер,  систему,  во  многих  местах
сообщающуюся  с поверхностью. В эти  отверстия устремляются мощнейшие потоки
воздуха.  В  подземных   лабиринтах  свирепствуют  невероятной  силы  ветры,
вызванные притоком воздуха и падающей с неба дождевой воды.
     "Так  в  глубинах  Земли,  в местах,  недоступных  человеку  образуются
фантастические  бури.  Ветрам  тесно,  ветры рвутся  наружу. Так  происходят
землетрясения, подземные взрывы  и вулканические  извержения,  которыми  так
богата  Этна.   Стоит   ветрам  вырваться  из   глубин  на  волю,   как  они
успокаиваются. Им  привольно, они утихают, обретают  покой  и  становятся не
отличимы от окружающего воздуха".
     Почему  вулканические  явления  наблюдаются  именно  на  Этне?  Потому,
говорит наш автор, что Этна - высокая гора  и на ней резко противопоставлены
мягкий  морской климат  равнин  и  холода  ветровых высот.  На склонах  горы
давление воздуха растет  и поэтому воздух  легче проникает в  многочисленные
расщелины и отверстия, которых в этой местности больше чем где бы то ни было
еще.
     Но   откуда  берется  огонь  извержений?  Любопытно  что  излагая  свои
соображения  о  сотворении  Земли,   наш  неизвестный  автор  ни  словом  не
обмолвился  об огне.  Впервые  он  упоминает о  нем в  следующем  контексте.
Достаточно чтобы крохотная  частичка внутри  Этны воспламенилась, как тут же
ветры раздувают подземный  пожар, который начинает гулять по всем внутренним
ходам,  пустотам и  пещерам. И