м большинство ответвлений от главного потока продолжают течь, не
соприкасаясь  с  наружным  воздухом,  в результате,  охлаждаясь  значительно
медленнее,  они  текут  дальше  и быстрее.  В  целом  благодаря  этому  лава
распространяется на гораздо более обширные участки.  Что  касается выходного
отверстия туннеля,  то иногда его удается распознать, а иногда  он  выглядит
как лавовый источник,  открывшийся  посреди  каменистой  поверхности.  Можно
предположить,  что разветвления  и  слияния потоков происходят и в  закрытых
галереях,  подобно  тому  как это бывает на поверхности.  Тем же,  вероятнее
всего,  следует объяснить те поразительные изменения,  которые  нам довелось
наблюдать, когда чудовищный по своим размерам фронт потока за час сократился
в десять  раз,  а расход  соседнего  потока вырос в  четыре раза:  очевидно,
второй поток "перехватил" значительную часть массы первого.
     Такой  "перехват"  напоминает совершающиеся  на протяжении  тысячелетий
слияния рек, однако вызваны они не действием маловероятной  пятящейся эрозии
а скорее присутствием какого-то препятствия внутри туннеля.  Это  может быть
камень крупных  размеров,  перекрывающий вход в туннель или ставший  поперек
течения  где-то  внутри,  либо  обрушение свода.  Такое  перекрытие  туннеля
вынуждает лаву искать других путей как внутри туннеля, так и на поверхности.
     Внушивший нам  вначале  столь  глубокое  почтение  мощный  поток  лавы,
превратившись в хилый ручеек и сильно замедлив свое продвижение, в итоге все
же перерезал шоссе. Произошло это уже  в полночь, и видели сцену только Рено
и Доминик. Я к этому времени уже спал,  вдоволь  наглотавшись и газа и дыма.
На другой день лавы вышли к отметке 1600 м. Таким образом, за те четыре дня,
что продолжалось  извержение, поток  опустился примерно на 700 м,  до первых
домов Николози  оставалось по высоте примерно столько  же.  Однако учитывая,
что  по мере удаления от точки выхода скорость  лав всегда уменьшается и что
по прямой от фронта  до  городка  оставалось  не менее 5  км,  я решил,  что
непосредственной опасности для Николози в ближайшие  недели нет при условии,
конечно,  что  мощность  потока  внезапно   не  возрастет,  а  главное,  что
эруптивная трещина не  раскроется  сильнее  в сторону  подножия.  С этим  мы
уехали в Париж.

     Глава восемнадцатая,

     в которой говорится о сходстве между Этной и вулканом Фурнез, где вновь
объясняется,  почему  не стоит воспрещать  в период  затишья  восхождение  к
вершине Этны;  где  опять  говорится о  вулканологии - какова она сегодня  и
какой  она должна быть; где  разъясняется происхождение  "подушечной" лавы и
гиалокластитов, и где описывается первая в истории попытка отвести в сторону
мощный лавовый поток.

     С  точки зрения возможных профилактических  мер  наша поездка  мало что
дала, мы разве что лишний раз  убедились  в бесполезности  запрета подходить
близко к очагу извержения, запрета, обходящегося весьма недешево, так как он
требует  значительного  привлечения  сил  и  средств.  Однако все  это  было
внутренним  делом  итальянских  властей: поскольку  нашего  мнения  никто не
спрашивал, мы и  не высказывались. Занимая официальный  пост во Франции, я в
ходе  своей  поездки  в  Италию мог либо отвечать на официально поставленные
вопросы,   либо  помалкивать.   К  тому  же  ранее  я   сто  раз  говорил  и
представителям властей,  и  корреспондентам газет и  телевидения, что считаю
запрещение  подниматься  на высоту  более 2900  м  произвольным  и научно не
обоснованным.
     Тем  не  менее  всем нам, а  в особенности двум  моим сотрудникам, было
небесполезно   увидеть  на  практике  ход  извержения,  реально  угрожавшего
материальным ущербом,  изучить  реакцию  населения,  посмотреть, как поведут
себя пресса  и  власти. Польза была  еще и в  том,  что  один из французских
вулканов,  а именно  Фурнез, расположенный на острове  Реюньон * в Индийском
океане, имеет много общего с Этной. Все, что мы узнали на Этне, вполне могло
пригодиться нам впоследствии в случае извержения "нашего" вулкана.

     * Заморский департамент Франции. - Прим. перев.

     Хотя  деятельность Фурнеза не является столь непрерывной,  как  у Этны,
она  все  же значительно  более  постоянна,  чем  у большинства  современных
вулканов. Как  и на Этне,  извержения на нем происходят в  верхней пустынной
части.  Как и  на  Этне, они представляют  собой скорее  живописное зрелище,
привлекающее  внимание людей, чем реальную опасность, которой, кстати, никто
там и не боится.  Отличие же  от Этны заключается в том, что очаг извержения
Фурнеза  расположен  не на  вершине высокой горы,  а в  кальдере, то  есть в
выемке  площадью около  40  км2,  которую  от  обжитой  территории  отделяет
отвесный  обрыв  в форме  подковы, повернутой  открытой  стороной к  океану.
Выемка  эта,   усиливающая  сходство  Фурнеза  с  Этной,  напоминает  долину
Валле-дель-Бове. В настоящий момент реюньонский вулкан еще менее опасен, чем
Этна, однако на его склонах,  как и на Этне, в любой  момент может появиться
трещина и произойти боковое  извержение.  Это несет  в себе ту же опасность,
что  и на  Этне,  так  как  оно точно так же  может начаться на южном, самом
густонаселенном склоне, да еще на небольшой высоте над уровнем моря.
     Остров  обитаем уже три столетия, и  за это время  подобных  извержений
здесь  не  отмечалось. Это ни  в коей мере не означает, что  их и не следует
ожидать.  Напротив,  склоны Фурнеза усеяны множеством конусов и  адвентивных
кратеров,  в  точности  как  на  Этне,  и  извержение может открыться вблизи
Сен-Жозефа  с не  меньшей вероятностью,  чем в пригородах  Катании. К  этому
следует быть готовым.
     Чтобы свести  возможные  последствия до минимума, надо,  во-первых,  по
возможности  рассчитать  место и  время  будущего  извержения  и, во-вторых,
заранее  продумать систему  эвакуации  населения на случай  необходимости. В
этом  смысле  важно  помнить   события  1976  г.  на  Гваделупе,  где  плохо
организованная  (и,  кстати,  оказавшаяся  ненужной)  эвакуация сама по себе
принесла множество бед.
     Нам следовало  предусмотреть все заранее  с  тем, чтобы  мероприятия по
временному  удалению  людей  от  очага   извержения   на  Фурнезе  протекали
организованно. В этом плане поездка  на  Этну многому научила.  Особенно это
касалось   использования   сил   порядка:   карабинеры,   военные,  лесники,
таможенники образцово выполняли  свой долг под  руководством  представителей
власти. И  тут  не  имело значения, что порученная им  задача  не  допускать
никого,  за исключением имеющих специальный  пропуск,  выше такой-то отметки
носила по меньшей мере непродуманный характер.
     Мое новое качество  - ответственного  за безопасность  населения и  мои
новые задачи  ни  в  коей  мере  не  повлияли  на мои  научные  интересы,  и
извержение вулкана все так же привлекает меня. Остаться, как бывало, на Этне
для научных исследований, на этот раз было невозможно, и я горько сожалел об
этом,  также как и о том, что мои товарищи,  занятые плановыми работами,  не
смогли быстро собраться, приехать на Этну и пробыть здесь сколько надо.
     Организация    дел    в     системе    высшего    образования    и    в
научно-исследовательских учреждениях ныне такова, что ученый просто не имеет
возможности  оперативно откликнуться на призыв, исходящий от коллеги, или на
происходящие события.  Считается, что все должно быть предусмотрено заранее,
все  поездки  расписаны  с  точностью  до  дня,  все  расходы   завизированы
бухгалтерией.  Жесткие рамки  расписания  не  позволяют  вулканологу  срочно
вылететь туда, где внезапно открылось извержение, социологу туда, где только
что  произошел  государственный   переворот,  а  астроному  туда,  где  упал
метеорит. "Вы, месье, должны были  заранее подать заявку  на свой  метеорит.
Ведь солнечные затмения у вас расписаны, не так ли?"
     В результате  такой достойной пера Куртелина позиции администраторов от
науки мои молодые коллеги не смогли  немедленно приехать к месту извержения.
Самое обидное, что они не увидели первую фазу явления, а последующие события
зачастую носят уже  совсем  иной характер.  Наиболее  интересно  это  видеть
изменения, происходящие в характере извержения, поэтому необходимо наблюдать
за  ними  шаг  за шагом, следить за  любыми вариациями измеримых параметров,
отмечать   связь  тех   или   иных   особенностей  извержения  с  различными
физико-химическими  характеристиками,   словом,  всячески   расширять   свои
познания.
     Все  это  выглядело  тем более нелепо, что  мои молодые коллеги  к тому
времени  уже   много  месяцев  готовились   выехать  в  комплексную  научную
экспедицию на Этну. Она была намечена на середину апреля. Но середина апреля
это вам не конец марта. Не  исключено также,  что  какая-то вина  ложится  в
данном  случае и  на них  самих.  Может быть,  они вели  себя  пассивно,  не
проявили должной  настойчивости в переговорах  с  администрацией, которая не
считает себя обязанной учитывать подобные  непредусмотренные случаи. Поэтому
Франсуа Легерн,  Рене Фэвр-Пьерре и еще несколько менее опытных, но не менее
увлеченных  вулканологов смогли  приехать в  Сицилию, добраться до  Катании,
затем  до Николози и, наконец, подняться к  очагам извержения  только тогда,
когда до начала плановой экспедиции уже оставались считанные дни.
     Их главной целью было выявление характера связи между такими факторами,
как химические соединения,  входящие в состав эруптивных газов, газообразные
вещества,   образующиеся   на   воздухе,   микроскопические   капельки   или
кристаллики,  выпадающие  из  них  при  охлаждении  (то  есть  вулканические
аэрозоли),  уровень  радиоактивности  эманаций,  по  всей видимости  имеющий
важное  значение, и, наконец,  химизм охлажденных газов  поднимающегося  над
вулканом облака по форме напоминающего пинию.
     Современную аппаратуру невозможно даже сравнивать с приборами, которыми
мы  располагали  когда-то.  Она   позволяет  измерять  параметры  раньше  не
поддававшиеся измерению,  и  тем самым значительно раздвинуть рамки  научных
представлений в  данной области. Только так мы можем  понять, откуда взялись
вулканы  и  как  они  работают,  а  это  в  свою   очередь  позволит  делать
обоснованные заключения и прогнозы. Сегодня  мы можем например измерять едва
уловимые   отклонения  физических  и  химических  характеристик  извержения.
Благодаря  автоматизации  телеизмерениям   и  передаче  данных  на   большие
расстояния работа идет быстрее легче и с меньшим риском для людей.
     Тем не  менее  следует строго  следить, чтобы  эти  чудеса  современной
техники применялись с толком и не лили воду на мельницу шарлатанов от науки.
В  области вулканологии, которая пока остается достоянием немногих  и где, к
сожалению, велик соблазн подтасовки данных из-за невозможности проверки, это
может  привести  к  неправильному  использованию  замечательных   достижений
современной техники. Мольеровский Диафуарус * ныне сменил поле деятельности.
Свежий  пример  тому  мы  имеем  на Этне:  здесь  несколько  лет  назад была
установлена   чрезвычайно   дорогостоящая  система   термодатчиков,  которая
впоследствии оказалась  в непосредственной  близости от очага извержения, не
потому,  что  извержение сумели  предсказать заранее, а  просто потому,  что
место  установки  аппаратуры было выбрано так, чтобы к  нему  можно было без
труда  доехать на машине. Показания  датчиков  передавались через спутник  в
Ланьонский  центр  сбора  космической информации  в Бретани.  И  хотя каждая
полученная цифра оказалась буквально на вес золота, в научном плане ценность
данной информации  была  равна  нулю  и  никак не  способствовала  выработке
прогноза. Жаль: деньги, вложенные в это мероприятие, могли быть использованы
с толком и принести немалую пользу.

     *   Невежественный  врач-шарлатан,  персонаж  комедии  Мольера  "Мнимый
больной". - Прим. перев.

     На  второй  день  своего  пребывания  на Этне  Фанфан позвонил  мне  по
телефону.   Он   рассказал,  что,   поднявшись  на  вершину,  убедился,  что
действительно из бокки Нуова выходят значительные  количества газов, гораздо
большие,  чем во  время  периодов  нормальной  активности  вулкана,  и  что,
возможно, этот выход газов  связан с изливаниями  лав ниже по склону.  Из-за
большой глубины и значительного задымления дно бокки ему увидеть не удалось,
но  необычный характер деятельности вулкана подтверждался непрерывным гулом,
перемежавшимся взрывами, толстым  слоем пепла, выпавшего вокруг  провала,  а
также обилием выброшенных незадолго до того бомб свежей лавы и кусков старой
породы.  Уровень  магмы в колодце  находился  на несколько  сот  метров ниже
устья,  то  есть  примерно  соответствовал   высоте  выхода  лавы  внизу,  у
Пикколо-Рифуджо.
     Легерн сообщил  также,  что  лава пошла сильнее, отростки потока ползут
через лес,  поджигая дубы, каштаны, сосны,  вновь и  вновь  перерезая шоссе,
заливая там виллу, здесь - ресторан... Да, фронт лавы вовсе не замедлил свой
бег, как предполагал я: если к моменту нашего приезда он проходил на отметке
1800, а  29 марта, уезжая,  мы  оставили его на  отметке 1600, то теперь,  в
середине апреля, он спустился до высоты 200 м над уровнем моря.
     Спустя несколько дней Фанфан позвонил снова и  спросил, что я  думаю об
их  плане: Франко Барбери, Лилло  Виллари  и сам Фанфан замыслили  отвести в
сторону  или  по крайней  мере попытаться  отклонить вправо от естественного
русла верхнее течение потока, то есть короткий отрезок от источника до точки
разветвления  на  рукава, одни из которых  ползли  поверх  старых  застывших
лавовых покровов, а другие уходили в длинные туннели.
     Легерн сказал, что для осуществления  этого плана он  нашел  подходящее
место, где огненный ручей протекал вдоль затвердевшей береговой стенки. Если
ее взорвать, можно  будет заставить  лаву  течь по  склону в район, где  нет
построек.
     Дело в том, что за прошедшее  время на вулкане возникли новые проблемы.
Жерло продолжало ежесуточно извергать десятки тысяч кубометров расплавленных
горных  пород, фронт,  распавшись  на отдельные отростки,  выполз  на нижнюю
опушку леса и, беспрепятственно стекая по открытой местности, угрожал теперь
возделанным участкам. Люди  в  Николози и  Бельпассо  начали волноваться, им
тяжело было сидеть  сложа руки. Мэр Бельпассо  призывал даже в  случае, если
власти не проявят инициативы, самим попытаться  остановить продвижение лавы.
Точь-в-точь   как   поступили   в   1669   г.   Диего   Паппалардо   и   его
земляки-катанийцы, пока их не шуганули жители Патерно!
     Для Барбери, Виллари и Легерна было вполне ясно, что предложенная мэром
авантюра не имела никакого  смысла,  ибо он предлагал прорыть  канавы вокруг
нижней  границы лавы а затем при помощи дамб из песка и грунта отвести поток
в сторону. Единственная реальная возможность остановить лаву состояла  в том
чтобы  отрезать  одновременно все  рукава  угрожающего фронта  от их  общего
источника питания,  отклонив  в сторону верхнее течение  потока  и тем самым
резко снизив  напор.  Это  представлялось  вполне осуществимым,  что  бывает
нечасто.
     К  сожалению ни у кого не  было ни малейшего опыта в таком деле, потому
что никто и никогда еще этого не делал.  Однако подобная мысль  неоднократно
приходила в голову нам, вулканологам, как в тех случаях, когда действительно
возникала нужда отвести лаву в сторону, а это на одной только Этне случалось
в  1951,  1971,  1979  и  1980  гг.,  так  и  безотносительно  к  конкретным
обстоятельствам  на Этне и на других  вулканах. Поэтому  когда  на  открытом
заседании  муниципального совета  Николози мэр заявил:  "Если  не  вмешаются
государственные или провинциальные  власти мы будем действовать  сами",  мои
коллеги втроем задумали остановить лаву,  отведя  в сторону поток на верхнем
участке.  Придя  к  выводу, что это  возможно,  они тут же решили  позвонить
"старику" и спросить его мнение.
     Я полностью  доверял их знаниям,  опыту, спокойствию и здравому смыслу.
Именно поэтому  я горячо поддержал коллег хотя и слабо помнил топографию тех
мест.  Была  тут  и еще одна причина:  если в описываемый момент лава только
подошла  к плантациям и в течение ближайших двух-трех недель  могла угрожать
разве  что нескольким домам вдобавок к  тем,  что она  уже разорила  (Легерн
сообщил мне что по состоянию на 20 апреля убытки составили сумму в 40  млрд.
лир)  то  в   случае  продолжения  периода  активности  вулкана  (а  он  мог
продолжаться  и  три недели и  три  года),  городки, многие  из которых были
дороги  нашему  сердцу,  могли  оказаться в  опасности.  Стоило  попробовать
предпринять хоть что-то и выяснить на практике, как следует  поступать, дабы
избежать тяжких последствий.
     Этот опыт может оказаться  еще более ценным в тот увы, неотвратимый час
когда земля разверзнется не  на высоте 2000-3000 м над уровнем моря, а между
отметкой  1 км и этим самым уровнем:  речь пойдет уже не о нескольких фермах
или виллах... В  этих  местах люди  помнят  как в 1669 г.  погибла  Катания.
Однако  это  извержение  было отнюдь не единственным,  открывшимся  на южном
склоне на небольшой высоте: даже если не брать в  расчет древность  и раннее
средневековье, достаточно вспомнить  что лава доходила до берега моря в 1329
и  в  1381 гг., а в  1408 1444, 1536,  1537  и 1634-1638 гг.  от  извержения
вулкана сильно пострадало южное  подножие. В те времена селений было мало  и
они далеко отстояли одно от другого. Сегодня их здесь уже великое множество.
     - Однако, -  заметил я  Легерну, -  как быть с  обычаем  или  скорее  с
законом предков, запрещающим мешать лаве разбойничать на Этне?
     Действительно после неудачной попытки Паппалардо в  1669 г. вмешаться в
то, что происходит при  извержении,  значит взять на себя ответственность за
все,  что  могут  натворить  отведенные  в  сторону  лавовые  массы. Этим  и
объяснялся запрет властей отвести в сторону лаву, спускавшуюся в направлении
Форнаццо в  1971  г., хотя в тот раз ничего не стоило  это сделать. А теперь
учитывая  что опасность была не столь велика как  двенадцать лет назад, я не
мог  себе  представить,  чтобы  префект  провинции  взял  на  себя  смелость
разрешить  проведение в жизнь  гораздо  более трудоемкого плана.  Поэтому  с
крайним изумлением я  услышал в ответ что Барбери удалось убедить и министра
гражданской обороны и префекта в том, что план реален и игра стоит свеч.
     Как  же  я сожалел, что новые обязанности  не  позволяют  мне уехать из
Франции и  быть  рядом  с  товарищами, когда они предпримут первую в истории
серьезную попытку отвести в сторону  поток лавы! Все предпринимавшиеся ранее
попытки  такого рода  как например  бомбардировка с воздуха берегов лавового
потока  на  Гавайях или  поливка  его водой  при  помощи пожарных  катеров в
Исландии, представляли собой  скорее некий курьез, чем  мероприятия, имеющие
под собой серьезное научно-техническое основание.
     Ни бомбы, ни артиллерийские снаряды, ни ракеты не  могли  дать никакого
ощутимого эффекта:  в лучшем случае в  массе  твердого  базальта  появлялись
воронки, через которые  вытекала  совершенно  незначительная  часть  лавовых
масс. Что касается поливки  водой, то было, разумеется, совершенно немыслимо
остановить  таким способом фронт потока многометровой толщины: для этого  не
хватило бы всей воды  океанов. Известно, кстати,  что  потоки расплавленного
базальта  способны  растекаться  на  многие  километры  даже  под  водой, по
морскому  дну. В  свое  время  говорилось о  том, что американские  пожарные
катера  оказались-де  весьма эффективными  в  Исландии. Однако  я  при  этом
присутствовал вместе со своим  исландским  коллегой Сигурдуром Тораринссоном
и, помнится, позволил себе непочтительно сравнить это нелепейшее предприятие
с  попыткой  маленького  мальчика  потушить  пожар,  пописав на  огонь.  Что
касается якобы  успешного завершения  этой  авантюры,  то  надо сказать, что
поток к тому времени уже целые сутки как остановился сам по себе.
     Еще  во  время самого первого  извержения вулкана, которое мне пришлось
увидеть в своей  жизни -  это было в  Заире в 1948 г. на вулкане Китуро - я,
сидя   в  лодке-пироге  наблюдал  как  в  течение  нескольких  часов  подряд
расплавленный базальт  медленно растекался под многометровой  толщей воды по
дну  озера  Киву.  Ничего  странного в  этом  факте не  было: он объясняется
чрезвычайно  низкой теплопроводностью горных пород  вообще и вулканических в
частности, причем это свойство определяется значительным содержанием крупных
и мелких пузырей, действующих подобно теплоизолирующей воздушной прослойке в
двойной оконной  раме.  При соприкосновении  с  водой расплавленный  базальт
мгновенно  покрывается   тонкой  корочкой,  предохраняющей   от   охлаждения
внутренние слои, которые продолжают оставаться жидкими и течь.  Корочка либо
удерживается  на месте и  сопротивляется внутреннему напору магмы, которая в
таком  случае  выползает из-под ее нижнего края и  тут  же сама  покрывается
такой  же корочкой, либо  не выдержав  растяжения, лопается и отрывается  от
своей  верхней  части  метрах в  полутора  позади  фронта  потока,  имеющего
примерно метр в толщину. Я  своими  глазами видел, как  кусок  корки сначала
"ехал" на верхней  поверхности потока а  потом (поскольку поток  продвигался
подобно гусенице  танка,  верхняя  ветвь  которой  идет вперед быстрее,  чем
нижняя, лежащая на  земле) скатилась  вперед с фронта и  ушла  под поток. Но
рядом с  краем  этого  оторвавшегося полотнища тут  же  образовывалась новая
темная  пленка, покрывавшая раскаленную лаву; она  мгновенно  превращалась в
корку и твердела.
     Первый из двух описанных  мною процессов при котором лава выдавливается
напором верхних  масс подобно  пасте  из  тюбика  выражается  в  образовании
фаций*, характерных для районов, где вулканическая магма движется под водой:
это  так  называемая  подушечная  лава (ее принято  называть  по-английски -
пиллоу-лава).  Это  подушкообразные  фрагменты  ограниченные краем  наружной
корки из-под которой выползает вязкая лава. При  соприкосновении с водой она
покрывается  вначале  тонкой  пленкой,  и,  пока  та  не   затвердеет,  лава
продолжает  течь,  вздувая  пленку,  при  этом и  образуется  комок  в форме
подушки, достигающий порой нескольких десятков сантиметров, в зависимости от
напора.  Подушка перестает  раздуваться в тот  момент,  когда  корка  станет
достаточно прочной, чтобы сдержать напор внутренней жидкой массы. Тогда лава
вновь начинает  вылезать из-под края  корки и образуется следующая  подушка.
Процесс повторяется многократно по всей длине потока.

     *  Термин, отражающий совокупность признаков,  характерных для того или
иного комплекса горных пород (от  лат. facies - наружность,  форма). - Прим.
ред.

     Если  склон  крут,  тяжелые  подушки  нередко   отрываются  от  тонкого
стебелька,  привязывающего  их к  основной массе лавы,  и скатываются  вниз.
Геологи  часто находили в разных частях  света  целые горы подобных подушек.
Если же склон уходит далеко вниз, то бывает по-другому: подушка отрывается и
катится  вниз, но по  пути корка отскакивает от  нее из-за  трения, а  на ее
месте  мгновенно  нарастает  новая,  которая также отскакивает, и так далее,
причем порой от подушки в конце концов ничего не остается.
     Такого  исчезновения  катящихся  подушек пока  еще  никому  не  удалось
наблюдать, а вот образование подушек  отдельным вулканологам посчастливилось
видеть своими глазами.  Альфред Ритман  дал  теоретическое  обоснование этим
процессам как в результате полевых наблюдений, так и по данным  лабораторных
исследований. На  местности  -  например  около Ачи-Тредза у подножия Этны -
можно видеть и нагромождения оставшихся целыми подушек и их остатки впаянные
в матрицу, позднее закрепленную  цементом и состоящую из  крохотных осколков
базальта. Разглядывая их под  лабораторным микроскопом, Ритман убедился, что
эти  осколки представляют  собой  не что  иное, как  фрагменты твердой корки
лавовых  подушек. Если подводное извержение  продолжается  достаточно долго,
осколки могут образовать  слои многометровой толщины на площади в  несколько
гектаров. Километрах в пятидесяти южнее Этны у селения Палагониа сохранились
целые холмы, насыпанные из такого материала. Впервые открытый в начале века,
этот материал получил  название палагонита. Позже  большие запасы  его  были
обнаружены в Исландии, а еще позже - в других местах, в частности в Афарской
впадине.
     Раскрыв происхождение  этих геологических  формаций, Ритман  назвал  их
гиалокластитами,  от греческих слов hyalos -  стекло и klastein - разбивать.
Действительно, оболочка  подушек  состоит из  самого  настоящего  природного
стекла, то есть из изверженной породы полностью или почти полностью лишенной
кристаллов.  Все это можно видеть и сегодня у Ачи-Тредза  и  Ачи-Кастелло на
берегу Ионического моря, где в незапамятные времена народилась Этна.
     Отступления  -  одна  из  моих  слабостей,  и  если  я  вдруг  принялся
рассказывать  о  том,  как лавы  идут под  водой,  то лишь для  того,  чтобы
доказать:  лаву не остановишь ни  с помощью пожарных  катеров, как  делалось
совсем  недавно,  ни  колотя по ней мокрыми вениками, как это  делал некогда
Диего Паппалардо.
     Итак,  поскольку просто  взять и остановить  лавовый поток  никогда  не
удается (кроме тех редчайших случаев, когда этому способствуют исключительно
благоприятные топографические условия как это было в 1971 г. на  склоне выше
Форнаццо), единственное что можно попытаться сделать, - это отвести огненную
реку в сторону. То есть не мешать ей  течь  вниз, но попытаться заставить ее
принять иное направление, с тем чтобы уменьшить ущерб, а  то и  свести его к
нулю. Это и предлагали сделать мои друзья.

     Глава девятнадцатая,

     в которой рассказывается об ожесточенной кампании в прессе, развернутой
противниками проекта отклонения русла лавового потока.

     Идея   новой  смелой   попытки   захватила   меня.   Условия   казались
благоприятными  и  предвещали  успех. В случае  удачи  подтвердилось  бы  на
практике наше давнее  убеждение,  что перспективным путем является  вскрытие
стенки, ограничивающей  поток  с помощью  взрыва  а вовсе  не  бомбардировка
потока с воздуха. Ранее как только речь заходила о попытке отвести в сторону
поток  лавы  угрожающей  населению,  все  как  один  начинали  толковать  об
авиационных бомбах  и  артиллерийских  снарядах, о постройке плотин и даже о
поливке лавы водой.
     Проект донельзя воодушевлял меня. Единственное, о чем я горько сожалел,
это о том,  что не могу  сам принять  участие в  этом выдающемся событии. Но
присутствие мое следовало считать в высшей степени нежелательным, в основном
из-за  моего  выступления против некоторых  катанийских  вулканологов  после
жертв 1979 г., а также в  связи с  моим  нынешним  официальным положением. Я
даже  начал жалеть,  что согласился  занять  эту  должность,  из  чего можно
понять, как сильно захватила меня идея.
     Правильность моих  опасений подтвердили те вопросы, которыми журналисты
осыпали меня в первый  приезд по случаю начала извержения. Стоит  мне теперь
вновь появиться на Этне, как  все  начнется сначала, а  я  не был уверен что
смогу  держаться  "в  рамках" и  ограничиваться  осторожными  и  уклончивыми
ответами.  Это  поставило  бы  моих  друзей в  затруднительное  положение, в
которое они  не  раз  уже  попадали  по моей милости  как  в  связи  с моими
заявлениями, так и после искаженного толкования  моих слов,  появлявшегося в
прессе. В  нашей  "латиноязычной" отнюдь  не беспристрастной прессе в  самых
казалось бы серьезных газетах  бытует  довольно своеобразное представление о
том, насколько объективными должны быть ведущие журналисты.
     На  сей  раз   требовалась   особая   осторожность.  Едва  проект   был
обнародован, как в прессе разгорелись бурные страсти, хотя сейчас я не делал
никаких (обычно  "резких")  заявлений. О реакции мне сообщали по  телефону с
Сицилии,  хотя положение вещей выглядело по-разному  в зависимости  от того,
кто звонил - Антонио или его  брат  Орацио, Фанфан, Франко или Лилло. Однако
факт  оставался  фактом:  идея  защитить  от  гибели  Рагальну,  Николози  и
Бельпассо, уведя лаву в сторону, вызвала яростные споры.
     Противники  выдвигали  массу   аргументов,  в  том  числе   и  довольно
любопытных, как, например необходимость  защитить от исчезновения спиносанто
-  "колючку  святого  духа",  произрастающую   пучками  на  верхних  склонах
Монджибелло.  Отведение  в  сторону  лавового  потока в  пределах этнейского
природного заповедника  якобы грозило  исчезновению этого  растения, которое
навеки  останется  в памяти всякого,  кто,  подобно  мне,  прельстившись его
безобидным видом,  хоть  раз в  жизни  рискнет  присесть  на мягкую  зеленую
подушечку. Не думаю  что ему захочется повторить этот опыт! Ничто не смущало
отважных  защитников  природы -  ни  то,  что пучки  спиносанто  в  изобилии
раскинулись  на тысячах  гектаров, ни  то,  что  в  любовно  оберегаемом ими
секторе  горы как нигде много  бетона, железа и пластмассы, за четверть века
заполонивших эти места.
     К ним  примыкали другие, утверждавшие,  что  взрыв, устроенный  с целью
пустить  огненную реку по новому  руслу,  может привести к тому, что на горе
откроется новая трещина, и даже, не дай бог,  новый кратер! Если  вспомнить,
что  энергия  взрыва одной тонны динамита не  достигает и  миллиардной  доли
общей энергии среднего извержения, становится очевидным, сколь невежественны
не только подобные слова, но и мысли.
     Были  и  более  серьезные  возражения:  так, например, говорилось,  что
непосредственной  опасности для населенных пунктов пока нет.  Действительно,
фронт потока находится в тот момент на отметке 1200,  а Рагальна расположена
на высоте 1000 м над уровнем моря. За месяц чуть  меньше, лава спустилась на
800  м по вертикали,  но, поскольку  по  мере удаления от источника скорость
падает, можно было предполагать, что до Рагальны она будет идти  еще столько
же, а до Николози и  Бельпассо -  вдвое дольше. Спешить, стало быль, некуда,
следует подождать и не торопиться вкладывать огромные средства в операцию, а
там, глядишь, извержение утихнет само собой.
     Такие  рассуждения  были  более  обоснованными,  однако  их  авторы  не
учитывали  двух  обстоятельств:  во-первых,  надлежало  отработать  методику
отвода лавы, не  дожидаясь, пока она  двинется в направлении густонаселенных
районов  (что не исключалось), а  во-вторых, столь широкомасштабные земляные
работы   нельзя   оставлять   на    последний    момент,   когда   возникнет
непосредственная угроза. Следовало воспользоваться случаем и действовать.
     Выдвигался,   наконец,  и  такой  довод:  те  суммы,  которые  поглотит
предлагаемое  мероприятие, -  причем,  как  позволил  себе  выразиться  один
высокоученый  "спец",  "это  произойдет наверняка, а поглотит ли  лава жилые
дома,  еще неизвестно",  предпочтительнее  было  бы  отдать  в  распоряжение
новоявленных "вулканологов". Ну что тут скажешь... Достаточно вспомнить, что
эти эксперты прозевали начало извержения,  назревавшего  у них под  носом. К
сожалению, противников проекта активно поддержала пресса. Скандалы для нее -
хлеб насущный, и порой она не гнушается поднимать их своими силами.
     Сложилась ситуация,  при  которой  противники  имели  широкий  доступ к
газетам, радио и телевидению, в  то  время как Барбери, Легерн, Виллари и их
помощники сидели на верхушке Этны возле очагов извержения. Никого другого, в
том числе и представителей  прессы, полицейские туда не допускали, разве что
на весьма  короткий срок  и  опять-таки под  контролем  полиции.  Журналисты
посему были вынуждены часами и даже сутками впустую околачиваться в Катании,
где  их окружали  в основном яростные  противники  проекта  - так называемые
"экологи"  (кого  только  среди  них  не  встретишь  сегодня!),  салонные  и
кабинетные  вулканологи,  вулканологи-чиновники  и просто  конформисты  всех
мастей, встречающие в штыки все, что ломает установившийся порядок.  В спор,
активно   подогреваемый   средствами   массовой    информации,   мало-помалу
вовлекались и неспециалисты, в первую очередь, естественно,  жители Катании,
а вскоре и  вся страна. На  что один итальянский  министр заметил:  "Я и  не
знал, что в Италии тридцать миллионов вулканологов!"
     С  вулканологией  дело  обстоит  точно  так  же,  как  с  любой  темой,
вызывающей  интерес  публики, -  со  спортом, музыкой,  театром,  политикой,
войной: начитавшись газет, наслушавшись радио, насмотревшись телепередач,  а
то и  поприсутствовав, так сказать, на месте, увидев все "своими глазами" на
концерте или  на  стадионе,  а в  данном случае - на склоне вулкана, человек
немедленно  превращается  в  знатока,  не терпящего  возражений. Он начинает
вкривь и  вкось толковать  о том, что следовало сделать ранее, и  о том, что
надлежит делать теперь. Ему кажется, что  объем знаний, которые он почерпнул
из своей газеты, вполне достаточен для специалиста, каковым он  себя  отныне
мнит. До чего вы живучи, великие стратеги, сидящие в кафе на углу!
     У подножия Этны в апреле-мае 1983 г.  буквально  каждый судил и рядил о
том,  что надо  и чего  не надо  делать.  Общественное мнение, подогреваемое
газетами,   радио  и   телевидением,  начинало   проявлять  себя  все  более
агрессивно, поскольку на конец июня были  намечены парламентские выборы и  в
связи  с  этим  высказываемые  в  интервью мнения  и заявления комментаторов
приобретали прозрачною политическую подоплеку.
     Следует   признать,   что   определенная  ответственность  за   широкую
поддержку,  встреченную  в  прессе  противниками проекта,  ложилась на  моих
друзей, не жаловавших вниманием журналистов. Воспитанные (в отличие от своих
англо-саксонских  коллег) в убеждении  что  наука  -  дело благородное и  не
нуждается    в   популяризации,   раздраженные    высказываниями   отдельных
специалистов,  не  обремененных  излишней научной  честностью,  мои  коллеги
избегали  журналистов, вместо того чтобы привечать их.  В  результате пресса
примкнула не к тому лагерю.
     В конце апреля противники проекта высказывались уже безапелляционно и в
полный  голос.  Нет,  они  не выдвигали  никаких  новых  доводов,  аргументы
оставались прежними, но теперь за ними стояли средства массовой информации.
     Заявляющий что-либо  во всеуслышание поневоле  начинает  казаться  себе
важной фигурой. Увидев в газете или услышав по радио свои  слова, человек не
только утверждается в сознании собственной правоты - как же, меня печатают в
газете и даже показывают по телевизору, значит, я прав! -  но  и принимается
высказываться еще более категорично, чем до того. Журналисты же, считая, что
лицо, высказывающееся столь безапелляционно, по всей видимости, знает, о чем
говорит,  начинают  всячески  поддерживать и  продвигать понятные  им  идеи,
оставляя без внимания те, которые им понять труднее.
     Нежелание большого числа ученых латиноязычных стран принимать участие в
тонкой игре в вопросы-ответы, известной под названием "интервью", берет свое
начало  в прошлом,  когда средства массовой  информации  еще  не имели  того
огромного, поистине пугающего  веса, который они приобрели  сегодня. То была
эпоха,  когда  был  придуман емкий  образ  "башня  из слоновой кости", когда
ученый  держался  в стороне  от  необразованных  людей  и  говорил на языке,
недоступном  "простым людям",  взиравшим на  него с  почтительной  робостью.
Подобные непонятные  языки,  или  профессиональные  жаргоны,  сохранились до
наших  дней  в медицине  (со  времен  мольеровского Диафуаруса),  а также по
давней традиции в юриспруденции, которая, несмотря на весь прогресс, все еще
стоит на  страже интересов  сильного  против  слабого. Жаргон  и  научный, и
врачебный,  и  юридический  полезен  и  необходим,  когда   на  нем  говорят
специалисты  между   собой   он  позволяет   выражаться   кратко  и   точно.
Специалистам, однако, следует забыть свой жаргон, когда они разговаривают  с
неспециалистами,  например  с  читателями,  слушателями,  зрителями,  или  с
политическими деятелями.
     Да, люди, вершащие государственными делами, редко бывают  специалистами
в тех отраслях, которыми  они управляют. В частности,  это касается вопросов
энергии,  землетрясений,  вулканических  извержений. Политик  не  может быть
компетентным  во  всем   сразу,  он  вынужден  полагаться  на  мнение  своих
советников-специалистов.  Или  тех, кто  таковыми  считается. Вот  тут-то  и
зарыта  собака, причем  весьма вредная. Ибо  и советники-шарлатаны и  вполне
компетентные  профессионалы   в  разговоре  с  "хозяином"  любят  щегольнуть
непонятными для него терминами.
     Ну вот, отступление о важности средств массовой информации привело меня
к "башне из  слоновой  кости", оттуда к научному жаргону и далее к подоплеке
решений,  принимаемых политиками. Тут  уже мы  касаемся  темы, заслуживающей
отдельной книги, и посему я позволю себе вернуться к своим друзьям,  которые
пока что  сражаются  с двумя противниками - с  лавой  и кампанией, ведущейся
против  них,  причем не всегда честными средствами.  Единственное замечание,
которое я  хотел бы сделать, заключается в  том, что Франко Барбери  и Лилло
Виллари  давно  следовало уделить  хоть малую часть своего времени (которого
катастрофически не хватает)  и поговорить наконец с журналистами на понятном
им языке.
     В самом  конце  апреля Фанфан опять  позвонил мне  и спросил,  что  мне
известно о французской организации,  называющей себя Ассоциацией за развитие
возобновляемых видов энергии, сокращенно АДЕР. Я  ответил,  что ничего о ней
не знаю,  и  поинтересовался,  чем вызван такой вопрос  Оказывается, местная
газета  поместила  письмо, в котором названная ассоциация предупреждала, что
со дня на  день  следует ожидать мощного прорыва магмы на южном склоне Этны,
последствия чего будут непоправимыми. Сейчас уже не  помню, на каких доводах
зиждилось это предсказание,  достойное Нострадамуса*,  но  мой ответ  вполне
подтвердил  мнение  самого  Легерна:  неизвестная   нам  группа,   по   всей
вероятности, ничего не смыслила ни в Этне,  ни вообще в извержениях.  Однако
материал  на четыре колонки в  провинциальной  газете - это могучая  сила, и
кампания дезинформации и отрицания забушевала вовсю.

     *  Нострадамус,  он  же Мишель  де  Нотрдам (1503-1566)  -  французский
астролог, автор многочисленных "пророчеств". - Прим. перев.

     В следующий  раз,  когда я подошел к телефону,  Фанфан обрушил на  меня
заголовки местных  газет  за  неделю  "Разбомбить лаву",  "Тревожные  дни  в
Бельпассо", "Коммунальный совет Николози просит  разрешение на строительство
плотин",  "В трех  километрах  от  Рагальны  гибнут  сады  и  виноградники",
"Заминировать  источники и отвести лаву в  сторону", "Поток продвигается  со
скоростью  20-25  метров в час", "Люди готовятся уходить", "Опустели виллы в
верхней части Рагальны",  "Мы  остановим поток, говорит министр  гражданской
обороны. Но даст ли разрешение Совет министров?", "Мэры Николози,  Бельпассо
и Патерно выступают за активные действия", "Министр Лори Фортуна отбыл в Рим
для подготовки текста  декрета", "Наступая со скоростью 15-20 метров  в час,
лава уничтожила здание семинарии в черте Николози", "Правительство  наделяет
министра Фортуна исключительными  полномочиями  для борьбы с лавой на Этне",
"В Рагальне разрушены виллы и виноградники", "Фортуна получил полную свободу
действий",  "Операция   начинается",  "Операция  на   день   откладывается",
"Заработали 90 бульдозеров",  "60 миллионов кубометров лавы" и  так далее, и
тому подобное.
     На  следующий день  Фанфан  позвонил опять  и  попросил меня  приехать.
Франко Барбери  считал  это  желательным ввиду усиления кампании противников
проекта.

     Глава двадцатая,

     в которой говорится  об  искусстве  строить  дороги,  мосты и акведуки,
унаследованном  итальянцами  от своих предков,  и о  работах,  развернутых в
конце  апреля 1983 г. при попытке остановить угрожающий фронт лавы, отведя в
сторону его верхнее течение.

     Площадка,  где  велись  работы, произвела на  меня  большое впечатление
своим размахом,  образцовой организацией  и продуманностью. От своих предков
нынешние  итальянцы  унаследовали  много  хорошего,  и  в  частности  умение
возводить сложные инженерные  сооружения.  Все, что построили некогда одни и
что   продолжают  строить  сегодня   другие   -   от  известного   памятника
древнеримской архитектуры  - моста-акведука через реку  Гар и до современной
Солнечной автострады, радует глаз красотой и вызывает восхищение технической
стороной дела.
     Так, уже два тысячелетия в  Италии придерживаются  наилучшей политики в
области  строительства дорог, умело  используя инженерные сооружения  вместо
того,  чтобы  во имя ложной экономии с грехом  пополам пристраивать дорожное
полотно  на  неудобном  склоне с  зыбким  грунтом, они смело  выбирают такие
трассы,  которые,  требуя поначалу  значительных  капиталовложений,  в итоге
оказываются наиболее экономичными, потому  что  проложены  уверенной рукой и
идут  напрямик,  прорезая  горы  туннелями и  перешагивая  через  овраги  по
путепроводам. Такие дороги оказываются чрезвычайно выгодными в экономическом
плане,  ибо  практически  не  требуют  восстановительно-ремонтных  работ,  в
отличие от дорог, проложенных по насыпям и  в  выемках, которые, если только
их  ложе  не  вырублено  в скале,  обходятся весьма  накладно государству  и
местным органам, то  есть в итоге рядовым гражданам. Зачастую в горах склоны
сложены сланцами,  известняками  или  гипсами  - неустойчивыми  породами,  а
отсюда оползни и обвалы, ежегодно выводящие дороги из строя.
     В те далекие времена, когда Солнечная автострада еще только строилась и
количество автомашин  на  дорогах не успело  достичь нынешнего  невыносимого
уровня, я, бывало, катил к Этне и возвращался оттуда за рулем своего легкого
"рено-11",  а  позже  - выносливого  "пежо-403",  нередко останавливался  по
дороге, чтобы  поглядеть,  как  пробивают  туннель, и  сердце старого минера
радовалось. Или же я  наблюдал, как легко, почти  играючи  рабочие монтируют
конструкции    будущего    путепровода    -     спокойно,    уверенно,     с
шуточками-прибауточками, как будто это не головоломная инженерная задача,  а
детская игра.
     И теперь,  спустя  двадцать лет,  на верхних склонах Этны  я лишний раз
убедился, как умеют работать итальянские строители. Замечу, что работы здесь
проходили совсем  в  иной  атмосфере,  да и  обстановка  вокруг была другой,
начиная от соседства огненной лавы и кончая ожесточенной полемикой в прессе.
Пока мы ехали из аэропорта  в Николози, я  просматривал  попавшийся  мне под
руку  номер ведущей катанийской газеты "Сичилиа", и вот как  там  описывался
бесконечно ведущийся  спор: "...За  обедом, в баре,  на площади,  в  конторе
только и слышны критические замечания, проекты, варианты, предположения...".
Из  этого у читателя,  как того и добивались редакторы, вовсе не должно было
сложиться впечатление, что критические замечания большей частью смехотворны,
а предлагавшиеся  варианты нелепы. На  следующий день "Сичилиа" предоставила
трибуну  по  "делу  Этны", как  говорили  в те  дни, каким-то профессорам  -
"бесспорным авторитетам в  своей области",  если верить газете,  и названные
профессора   требовали  "немедленной   приостановки   работ",  ибо  операция
представляла собой, по их  мнению, "инженерный эксперимент  вместо серьезной
попытки защитить населенные пункты".
     Да,  это  был  эксперимент, но эксперимент совершенно  необходимый:  он
позволял опробовать на практике те  технические  приемы, которые  предстояло
применить позже,  когда  населенные пункты окажутся в критическом положении.
"Бесспорные авторитеты", связанные с  обществом  "Италиа ностра", не считали
достойным упоминания  тот факт,  что  данный  уникальный  эксперимент  давал
единственную  возможность спасти от разрушения  дома и постройки, рассеянные
на открытой местности выше Рагальны и Николози, избежать захвата лавой сотен
и  сотен  гектаров возделанных  земель,  а  не пустырей, поросших  "колючкой
святого  духа".  Помимо  своей  полной  бесплодности  этот  спор  отнимал  у
организаторов работ время, задерживая принятие любых решений - политических,
административных, даже чисто технических,  ибо все решения в соответствии  с
демократическими традициями обсуждались в префектуре и даже в Риме, в Совете
министров, вынуждая Барбери  и  Виллари  то  и  дело  спускаться  в  Катанию
утрясать разнообразные вопросы.
     Работы велись одновременно на трех площадках, которые  располагались на
высоте 2200, 2100 и 1800 м. На первой шла  подготовка к  подрыву динамитными
зарядами  стенки,  ограничивающей  поток  справа,  это  была  активная  фаза
операции.  Две другие ниже по склону,  обеспечивали пассивную фазу -  проход
лавы по искусственному руслу и направление ее к земляной плотине, защищавшей
Серра-ла-Наве,  расположенную в 400 м  ниже, метеостанцию,  Гран-Альберго, а
также большое количество вилл, выросших здесь за последние годы.
     Чтобы  лава могла вытечь наружу, необходимо  было, как я  уже  говорил,
проделать брешь в толстых базальтовых стенках, между  которыми полз огненный
ручей. Долбить стенку  до самой лавы киркой  либо  при  помощи  гидромолота,
бульдозера  или иной  машины  было  рискованно, так как  при этом  опасности
подвергались не только механизмы (что в  создавшихся обстоятельствах было бы
еще терпимо), но и люди, чего  уже  никак  нельзя было допустить.  Следовало
действовать  по-другому.  Бурить  насквозь  шпуры,  то  есть  отверстия  для
зарядов,  тоже  было  невозможно  по  техническим причинам, так  что  решили
сначала при  помощи  землеройных  машин уменьшить  толщину лавовой стенки до
минимума, а потом взорвать оставшуюся перемычку динамитом.
     К  моменту моего  приезда работы  велись уже  дней  десять. На  верхней
площадке  от  базальтового  откоса  оставалась  только  последняя  перемычка
(толщиной, впрочем никак не меньше 3 м), за которой огненный поток продолжал
невозмутимо струиться со скоростью бегуна. На нижней  площадке шла прокладка
нового русла. Его рыли бульдозерами и  экскаваторами в  случае необходимости
на помощь рабочим приходил удивительный механизм  - гидромолот на гусеничном
шасси,  водитель которого  восхищал  меня своим искусством:  он  владел этим
колоссальным  стальным   пальцем  так,  будто  это   был   его   собственный
указательный палец.
     Барбери, Лагерну  и Виллари  еле-еле удалось убедить строителей довести
толщину стены, позади которой  текла жидкая лава,  до  3 м, но о том,  чтобы
сократить  перемычку  до 2  и  тем более  до  1 м,  не могло  быть  и  речи.
Обстановка, в которой пришлось трудиться этим людям  была суровой, временами
даже устрашающей. В первый момент здесь всегда, повинуясь инстинкту, хочется
попятиться назад, победить этот рефлекс могут лишь доводы рассудка, а  позже
начинает действовать привычка. Когда им  -  инженерам и рабочим-строителям -
придется делать  то же  самое  во второй  раз,  они без  колебаний сведут  к
минимуму размер перемычки.
     Итак, лава текла отныне за вертикальной стенкой, имевшей 3 м в толщину,
5 в высоту и 15 в длину. Подрывники включились в работу за три дня  до моего
приезда,  так что я увидел в стенке более двадцати  пробуренных  в несколько
рядов шпуров  Одни имели 10, другие 15 см в диаметре и были укреплены внутри
стальной трубой. Трубы выдавались из  шпуров  наружу и  поэтому стенка  была
похожей  на  ощетинившуюся  стволами  орудий  артиллерийскую  батарею.  Если
заглянуть внутрь трубы,  можно было видеть, что  дальний  конец упирается во
что-то  красное:  это  лава,  та  же  самая  тысячеградусная  лава  докрасна
нагревала  внутренний  конец каждой трубы. Мысль о  том что  в  каждый такой
мини-туннель  надо будет вставить взрывной заряд, протолкнуть его в дальний,
раскаленный конец  и,  главное,  оставить  там  на долгие  часы,  пока будут
установлены  на  место  все   заряды,  подсоединена  запальная  система  для
одновременного  взрывания  и  тщательнейшим образом  проверена  работа  всей
установки, повергала в  ужас вулканологов,  а подрывники только усмехались -
на сей раз все было наоборот!
     Подрывники  знали свое дело: помимо громадного опыта взрывных работ при
строительстве  им  приходилось прибегать  к  помощи  взрывчатых веществ  для
очистки внутренних  полостей  металлоплавильных  и  стеклоплавильных  печей.
Поэтому-то Виллари  и  Барбери решили  привлечь  их  к работе, когда военные
саперы отказались,  ссылаясь на свою некомпетентность. Эти двадцать человек,
в том  числе  четверо инженеров, работали вместе уже долгие годы,  с первого
взгляда было видно, что действуют они дружно,  умело  и сплоченно. Руководил
ими швед Рольф Леннард Аберстен. Он и  с виду был типичный швед - худощавый,
светловолосый, светлоглазый,  флегматичный. Правда, со  временем  Рольф, так
сказать,  сильно обытальянился. Он прожил много  лет  в Милане,  женился  на
итальянке и бегло говорил по-итальянски, хотя и с акцентом. Кое-кто время от
времени отпускал  по этому поводу едкие замечания.  Он  а  также  Рипамонти,
Бертолетти и еще  один швед  по фамилии Густавссон составляли "штаб" группы,
каждый участник которой имел большой навык и в бурении  шпуров и в обращении
со взрывчаткой.
     Было  уже  10  мая,  на  верхней  площадке  одновременно  работали  две
бурильные машины: одна заканчивала третий ряд шпуров, другая начинала нижний
- четвертый. Нижний ряд  был  предусмотрен для  подрыва  основания  стенки а
также для  разрушения наклонного каменистого русла, по которому  текла лава.
Таким  образом, поток должен  был целиком уйти  в отводный канал и полностью
отрезать от корня далекий, но грозный фронт потока; не получая питания фронт
остановится,  как только  позволит огромная инерция  текучих  лавовых  масс,
вязкость которых, кстати, увеличивается по мере  остывания.  То  есть  поток
весьма  быстро  густеет. В  связи  с  этим Аберстен  бурил нижние  шпуры  не
горизонтально как в трех верхних рядах, а с наклоном градусов  в тридцать, к
тому же на вдвое большую глубину на шесть метров а не на три.
     Одновременно  вокруг  продолжался не замирающий  ни  на минуту  "балет"
строительно-дорожных  машин, похожих  на  огромных  желтых  жуков бульдозеры
ловко и уверенно менялись местами со скреперами, а когда попадалась очень уж
крепкая скала,  в дело вступал тот самый гидромолот,  который  ранее поразил
мое воображение.  Подъезжая, отъезжая, подрезая  один другому  путь, меняясь
местами, проходя впритирку, но ни  разу  не задев друг друга, стальные звери
прорыли русло длиной в несколько  сот метров и  шириной в сорок-пятьдесят. С
бесконечным  терпением они  отгребали  в сторону  десятки  тысяч  кубометров
грунта вулканического  пепла, лапиллей, щебня:  до пуска лавы  им предстояло
отгрести  еще  столько  же.  Русло  рассчитали  так,  чтобы  лава  не  могла
отклониться  вправо  и  пройти  северо-западнее  древнего  бокового   конуса
Монте-Кастелладзо, откуда она могла бы угрожать  Серра-ла-Наве и близлежащим
постройкам.  Наш канал должен был отвести огненную реку левее  к востоку  от
конуса и вывести ее  на более крутой склон. Если бы это удалось осуществить,
Серра-ла-Наве оказалась бы вне опасности.
     Многих  в том числе  и  меня,  интересовал вопрос: сохранится  ли заряд
взрывчатки  в течение многих часов в  дальнем конце шпура при температуре  в
800<sup>o</sup>С, не начнется ли его разложение? Но Джанни Рипамонти рассеял
все опасения: благодаря особой системе охлаждения, основанной  на циркуляции
воды,  температура  в  шпуре, даже в  нескольких сантиметрах  от жидкой лавы
держалась  на  уровне,  не  превышавшем  30<sup>o</sup>С.  К  тому  же  вода
циркулировала в  замкнутом контуре, благодаря чему расход ее был ничтожен, а
это  имело немаловажное значение на вулкане высотой 2000 м, где до ближайших
источников по прямой около 20 км. В каждый шпур была вставлена металлическая
трубка  с двойными  стенками  между которыми  подавалась  охлаждающая  вода,
одновременно   трубка   обеспечивала  теплоизоляцию   шпура.   Вода  шла  по
пластиковым  шлангам  из  пластикового  же  резервуара,  который  подрывники
установили в  15м выше по склону, чтобы  обеспечить напор. Туда ее доставили
пожарные из Николози и Бельпассо.
     -   Тут   есть   еще  одна  хитрость,  -  объяснил  мне  Рипамонти.   -
Пятнадцатисантиметровые шпуры пока стоят  пустые. Заряды мы заложим  в них в
последний  момент  и протолкнем их  внутрь  сжатым  воздухом  вот  из  этого
большого баллона.

     Глава двадцать первая,

     в которой еще раз подчеркивается, как важно учитывать возможные капризы
природы  в  тех  случаях,  когда  природные  факторы  играют  немалую роль в
намеченной  программе;  где  показано,  что  когда речь идет  об  извержении
вулкана, нельзя терять ни минуты.

     Чем  большую роль в намеченных  мероприятиях играют  природные факторы,
тем труднее бывает их предусмотреть и предсказать ход развития событий.  Ибо
природа столь  сложная система,  что при  составлении графика работ  человек
порой не в  силах  предугадать грядущие события. Как  правило, вмешательство
природы  приводит  не  к  опережению  графика,  а  к отставанию.  Достаточно
вспомнить, как при бурении наклонных шпуров нижнего ряда рабочие  наткнулись
на толстый слой песка,  в  то  время как бурильные  машины  были оборудованы
инструментом для прохождения через скалу. Или о том, как внезапно поднимался
уровень лавы в потоке.
     Предусматривалось  все подготовительные  работы закончить  10  мая и на
следующий  день  взрывать  перемычку. Для меня  это  было  подарком  ко  дню
рождения.  Увидеть  такой  "салют"  в  такой  обстановке  да  еще  в  момент
завершения столь грандиозного мероприятия - тут и более избалованный человек
почувствовал бы себя на седьмом небе!
     Что  ж, 11 мая  меня  действительно  поздравили,  но все  прошло вполне
традиционно: мы с друзьями подняли  бокалы и  чокнулись, стоя наверху, среди
строительных  машин. Я  был вполне счастлив,  ибо  слушать приятные слова от
тех, кого ты уважаешь, одно из самых  больших удовольствий на  свете. Каждый
человек нуждается в поддержке и ободрении, ибо каждый подсознательно ощущает
свое несовершенство и, дабы обрести  уверенность в себе, должен видеть знаки
одобрения  со  стороны окружающих. Но салюта мне  не  досталось:  в  графике
произошел сбой, и взрыв пришлось перенести на 12 мая.
     В  этот  самый день кампания противников  проекта забушевала  внизу, на
уровне моря, с удвоенной силой. Газеты Палермо и Катании запестрели броскими
заголовками  "Динамитом хотят  положить конец  спорам", "Лава  теперь не так
страшна", "Продолжается полемика вокруг проекта отведения лавы", "В Рагальне
боятся взрыва", "Ширится фронт противников  проекта". Несколько  профессоров
Катанийского  университета,  членов "Италиа ностра", заявили, что отклонение
потока лавы  грозит нанести  непоправимый вред окружающей среде. Повторяемые
изо дня  в  день,  такие  заявления  в конце концов  внесли  смятение в  умы
обитателей  селений.  Газеты  сообщили, что  жители  Рагальны  обратились  с
просьбой  повременить  со  взрывом:  лучше  дождаться,  пока  угроза  станет
очевидной, поскольку в  настоящий момент непосредственной опасности  нет, во
избежание таинственных катаклизмов, маячивших,  если  верить  членам "Италиа
ностра" и  Лиги  в защиту  окружающей среды, на  горизонте,  надо  выяснить,
грозит  ли  поток  селению,  тем  более  что  лава  идет  со  скоростью,  не
превышающей 20 м/ч, и все еще находится в нескольких километрах от Рагальны.
     Я  не  мог понять, почему  проект вызывал такое бешенство.  Глядя,  как
противники с пеной у  рта  защищают доводы, не  выдерживающие,  в  сущности,
никакой  критики,  я  чувствовал,  что  мы  имеем дело с  чем-то похожим  на
религиозную или политическую ненависть. Вспоминал я по этому поводу и о том,
как  несколько  лет назад  в Италии  бушевали  страсти в  стане  противников
закона,   разрешающего  разводы,  а   во  Франции  закона  об  искусственном
прерывании  беременности.  Ненависть к инакомыслящему самая  стойкая. И  чем
менее она обоснованна, тем труднее ее искоренить.
     Вполне  понятно,   что  у  любого   законопроекта,  любой  политической
программы, любой религиозной догмы или  даже такого проекта, как наш, всегда
найдутся  противники:  люди  неодинаково  воспитаны,  получили  неодинаковое
образование,  к  ним  доходит  разная  информация,  они  живут  в  различном
окружении, наконец, их способности мышления тоже различаются; неудивительно,
что  в итоге  у человека вырабатывается позиция, не  совпадающая,  скажем, с
позицией соседа.  Однако  противники  данного  проекта  встретили  саму идею
отведения лавы  с  такой ненавистью, что их нынешняя  позиция была не то что
необоснованна, а просто выходила за пределы понимания. В ней невозможно было
различить хоть какие-нибудь резоны - личные, политические или любые  другие,
менее явные.
     Утром  11  мая  стало  ясно, что с бурением шпуров мы не укладываемся в
срок и  что взрывать можно будет в  лучшем случае не раньше завтрашнего дня.
Мы были расстроены, но еще больше, казалось, были  разочарованы бесчисленные
корреспонденты, получившие разрешение посещать площадку в определенные часы.
Они уже две недели, а  многие и  дольше в нетерпении переминались  с ноги на
ногу не будучи в состоянии предложить  своим читателям что-либо поинтереснее
бесконечных перипетий и подробностей полемики, без всяких разумных оснований
разжигаемой   нашими   противниками.  Я   пытался   разъяснить  журналистам,
приехавшим порой издалека, из Лос-Анджелеса или даже из Токио, причины новых
задержек.  Одна из них, кстати остается неясной мне самому и сегодня: почему
работы велись только днем? Было очевидно, что при трехсменной круглосуточной
работе все можно было бы  закончить уже неделю назад,  тем  более  что люди,
вынужденные работать по двенадцать и более  часов подряд, валились с  ног от
усталости.
     Мы,  вулканологи  хорошо  знакомые  с   непредсказуемыми  переменами  в
настроении вулкана, знали что все  намеченное надо делать как можно быстрее,
не  откладывая,  идет ли  речь о  кратковременном  визите или  о  длительном
исследовании,   так   как  в   любую   минуту  обстановка  может  радикально
перемениться, причем в любую  сторону: извержение  может забушевать так, что
придется  убираться подобру-поздорову,  но может  и  утихнуть в  один миг. С
самого  приезда мне не давала покоя  мысль, что надо бы организовать  работы
круглосуточно. Мне еще тогда сказали, что со следующего дня все будет именно
так.  Но  ни  на следующий  день,  ни через  день  сменная  работа  так и не
началась. Мои коллеги также сожалели об этом,  но не сумели привлечь на свою
сторону  профессора Катанийского  университета -  специалиста по  инженерным
сооружениям, отряженного администрацией для руководства работами. Я не  могу
точно  сказать, до  какой степени  там, наверху,  не  сознавали неотложности
ситуации, а  в  какой  мере  пошли на поводу у  явных  и скрытых противников
проекта (а я почти уверен, что подобное  давление оказывалось). Как бы то ни
было, все мы и Барбери, и Виллари, и  Легерн,  и  Аберстен, и Рипамонти, и я
сам  были  убеждены,  что каждый  потерянный день уменьшает  шансы  на успех
предприятия.
     Я  даже начал  опасаться, что  извержение  кончится и  наши  противники
отпразднуют победу: сам вулкан, сказали бы они, доказал ненужность затеянной
операции. Однако именно теперь, когда полемика зашла столь далеко, на первый
план выдвигалась не столько необходимость защитить несколько гектаров земель
или  несколько  зданий,  сколько  возможность  отработать  технику  защитных
мероприятий на случай, если  какой-либо населенный  пункт, может  быть та же
Катания,  оказался  бы  в  критическом положении.  Преждевременная остановка
извержения лишила бы  нас возможности  приобрести ценный  опыт,  а  "победа"
наших  противников,  при  всем своем  негативном  характере,  прозвучала  бы
похоронным звоном для любых грядущих начинаний.
     На  следующий  день, 12 мая,  случилось,  как и  опасались вулканологи,
непредвиденное: уровень потока, который ранее колебался в обычных пределах -
на  несколько  десятков сантиметров вверх  или  вниз, внезапно  поднялся  до
самого   верха  стенки.  Это   произошло  так  быстро,  что  мы   не  успели
подготовиться,  и  лава  перелилась  через  перемычку.  Рабочие едва  успели
извлечь  из  шпуров  свои инструменты  и  отойти на  несколько  метров,  как
огненная жидкость перевалила поверх стенки в самой  ее низкой точке, потекла
по крутому склону и вмиг залила всю площадку, где только что кипела работа.
     К счастью,  или, вернее сказать, по счастливой случайности, сразу после
этого  уровень лавы столь  же резко  упал, словно Гефест  решил на этот  раз
ограничиться простым предупреждением. Площадка  оказалась залитой слоем лавы
толщиной не  более  30 см. Однако лава  не опустилась до прежнего уровня, то
есть  до 2 м ниже  верхнего обреза стенки  (такой уровень вполне обеспечивал
безопасность  работающих).  Теперь до верха  оставался  всего  метр, и  хотя
продолжать   работу   было  можно,  приходилось  действовать   с   удвоенной
осторожностью,  дежурные,  выставленные  выше по  течению,  должны  были еще
внимательнее следить  за  колебаниями  уровня,  чтобы успеть вовремя  подать
сигнал тревоги.
     Прежде чем продолжать бурение нижнего ряда шпуров,  надо  было очистить
площадку.  Разумеется, уже  спустя несколько  минут поверхность залившей  ее
лавы  погасла  и затвердела.  Но если ходить по  ней можно было  без всякого
риска, то  стоять  на месте и  тем более устанавливать  буровое оборудование
нечего было и думать. Хотя с виду поверхность была черной  и вполне твердой,
в  нижних слоях устойчиво держалась температура порядка  900<sup>o</sup>С, и
жар оттуда шел такой, что находиться там было невозможно. Пришлось пустить в
дело  бульдозеры, грейдеры, скреперы, гидромолот.  Они  трудились двенадцать
часов кряду, отбивая куски  свежего лавового  покрова, все  еще  багровые  и
пышущие жаром  изнутри, и отгребая их к откосу, наваленному вдоль  отводного
канала.
     В  тот  вечер мне  надо было  ехать в  Педару  на встречу  с  немецкими
журналистами, и часов в восемь я ушел с площадки. Я договорился с Фанфаном и
Франко, что они подъедут к ужину и мы спокойно обсудим создавшуюся ситуацию,
потому  что среди грохота бульдозеров рядом с расплавленной  лавой толком не
поговоришь. Если все пойдет как надо, наутро можно будет взрывать. По правде
говоря, ничто не мешало сделать это  уже  вечером 12 мая или по крайней мере
ночью, но  нам не хотелось  обижать телевизионщиков. Они  уже который день с
нетерпением дожидались  этого  часа, сидя на Монте-Кастелладзо, в нескольких
сотнях  метров ниже  по  склону,  где  силами  префектуры  для  прессы  была
оборудована отлично защищенная смотровая площадка под внушительной крышей из
крепких  бревен,  покрытых  мешками с  землей.  Оттуда, не опасаясь  летящих
камней, можно было спокойно снимать и сам взрыв, и  огненный  ручей, который
должен был брызнуть.
     Пробило  десять вечера,  а  моих друзей  все не было. Голод  становился
нестерпимым. В одиннадцать  мое волнение  настолько  возросло, что я потерял
всякий аппетит. К двум часам ночи я ни о чем, кроме своих друзей, уже не мог
думать. Я позвонил Антонио, но не застал его дома.  За мной приехал ею шурин
и  отвез  меня  в  Николози,  где  пожарные держали  с  Фанфаном  постоянную
радиосвязь. Фанфан, однако, уже несколько часов как не выходил на связь и не
отвечал на вызов.
     В  этот самый момент раздался телефонный звонок от  Орацио Николозо. Он
звонил  из  "Гран-Альберго", куда только что вернулся  с  площадки,  и сразу
успокоил меня, сказав, что все живы-здоровы  и  волноваться за них  не надо.
Вот только лава, продолжал  он, опять  резко  поднялась  - и как  раз тогда,
когда  с  наступлением темноты  бурильные работы были остановлены, она вновь
полилась через стенку...
     Наутро я  застал площадку в таком же  аварийном  состоянии, как и сутки
назад, с  той разницей, что на  сей  раз слой  лавы, выросший на  земле, был
толще. Как и вчера, суетились бульдозеры, разбивая и отгребая в сторону 2000
т раскаленной породы, а пожарные поливали лаву водой, чтобы облегчить задачу
грейдерам,  ковши  которых не  были приспособлены для  такого специфического
материала,  а  также для  того, чтобы водителям машин  было  не  так  тяжело
работать.
     Объем скопившейся на  площадке породы составлял примерно 750 м3 и на ее
уборку должно было  уйти больше  времени. Кроме того, лава залила три первых
шпура нижнего ряда, расположенного у основания стены, а это уже было хуже.
     Лава  переливалась через  стенку  в течение  всего нескольких секунд, и
сразу после этого ее уровень пошел на убыль, как накануне. Барбери, Виллари,
Легерн, Аберстен,  Рипамонти  и еще несколько человек  не хотели  уходить  с
площадки, опасаясь, что события могут повториться, и провели там всю ночь, с
тем чтобы в случае  необходимости  попытаться  как-то  защитить  без  малого
пятьдесят пробуренных  шпуров. Ночь  была тревожная, казалось,  ей  не будет
конца. Как  всегда  по ночам,  росло беспокойство, мучили сомнения, не давал
отдохнуть и расслабиться холодный ветер,  а от огненной реки, к которой то и
дело кто-нибудь  подходил,  чтобы  посмотреть  на ее  поведение  или  просто
согреться, несло обжигающим жаром... К утру мои друзья сильно устали. У всех
были осунувшиеся лица, а Франко к  тому  же совсем потерял голос.  Он только
сипел, и в этом было что-то одновременно смешное и жалкое. Но дискуссия была
настолько  серьезна, что ему, бедняге, волей-неволей то  и дело  приходилось
брать слово.
     Вопрос стоят так: попытаться ли достичь полного успеха, рискуя в случае
неудачи потерять  все,  или удовлетвориться частичным  успехом?  Чтобы,  как
ранее предполагалось,  отвести  в  сторону  весь  поток  целиком,  надо было
заминировать самую нижнюю часть стенки, а для этого пришлось бы потерять еще
целые  сутки на бурение новых шпуров.  При этом лава вполне могла перелиться
вновь  и уничтожить все то, что было сделано ранее, а это означало бы полный
крах.  Чтобы  не рисковать,  тем  более  что  отныне уровень  лавы  держался
постоянно всего на 20-30 см ниже верхнего края  стенки следовало действовать
немедленно, то есть обойтись без бурения нижних шпуров.  Но тогда при взрыве
перемычки через пролом пошла бы лишь верхняя часть потока.
     Если бы  не  предыдущая  полемика  и не происки  наших  противников,  я
непременно  стал  бы  добиваться полного успеха,  оправдывавшего весь  риск.
Однако  в  случае  провала  последствия  могли  быть  столь  серьезными, что
откладывать  взрыв нельзя было  ни на час. Я  имею в  виду последствия и для
оценки  выбора мер  по  защите  населения,  и  для самой науки вулканологии.
Поэтому  я встал  на сторону тех, кто  настаивал на  необходимости  взрывать
немедля, считая,  что частичный, но  реальный успех лучше, чем успех полный,
но не обеспеченный на сто процентов. Лучше синица в руках...
     Поскольку речь  шла о мероприятии чисто технического характера, да  еще
направленном на спасение человеческих жизней, логично было бы,  чтобы на его
осуществление  влияли   только   факторы   технического  или   гуманитарного
характера.  Так нет  же!  Уговаривая  меня  приехать  на  Этну,  мои  друзья
рассчитывали использовать мой  богатый опыт по части извержений и мое знание
Этны прежде всего для оказания давления на общественное мнение Катании, да и
всей  Италии  и лишь  во вторую  очередь  для  получения  научно-технических
советов.
     Как  ни странно, но  в Италии  меня  знают лучше  чем  дома.  Таков  уж
результат Суфриерской  аферы. Теперь от меня  требовали, опираясь на доверие
итальянцев,  всемерной  поддержки группе,  взявшей  на себя нелегкую  задачу
отведения в сторону потока  лавы.  Тем самым  я  протянул  бы руку  помощи и
министру  Лорису Фортуне,  который, не  побоявшись  ответственности,  принял
решение, имевшее далеко идущие общественно-политические последствия.
     После   твердых   и  недвусмысленных  заявлений  в  поддержку  проекта,
сделанных мной в газетах, по радио  и телевидению, мы просто  не имели права
на ошибку, ибо  тем, кого я поддерживал,  ошибки теперь не  простили бы. Что
касается стиля  моих заявлений,  то он был  таковым  и  в силу свойств моего
характера, и в силу создавшейся ситуации. Тем  более теперь не следовало зря
рисковать. Дело,  как  видим,  заключалось не в науке и не  в желании спасти
людей.
     Было уже четыре часа пополудни, когда гусеничные машины кончили наконец
разгребать все еще раскаленную лаву, загромождавшую площадку. Рольф Аберстен
сказал,  что  ему   требуется   двенадцать  часов,  чтобы  заложить  заряды,
подсоединить  их и подготовить установку. Что  ж, тем хуже для телезрителей,
столь  долго ожидавшееся  событие, то есть взрыв, после которого лава должна
бурно хлынуть в отводный канал, произойдет  глубокой ночью, а  не  в удобное
для прямого  репортажа время. О том, чтобы  повременить со взрывом, не могло
быть и речи, так как за это время лава вполне была способна вновь перелиться
через стенку.
     Несмотря на мои беседы с префектом,  ни автомобилям, ни журналистам так
и  не  было  разрешено  подниматься  выше  километровой  отметки,  поскольку
вулканологи,  продолжавшие числиться официальными экспертами, не дали на это
своего согласия. Лишь немногим репортерам,  оказавшимся  хитрее  других или,
может,  не так боявшимся  натрудить ноги,  удалось  посетить  нашу  площадку
отдельно от своих  коллег, навещавших нас в  официально разрешенные часы. Не
известно,  по какой  причине  круглые  сутки в  воздухе  висела  целая  туча
вертолетов, и  шум от  их двигателей выводил нас из равновесия.  Вертолетами
пользовались  все моряки,  военные, карабинеры,  начальство из Рима, местное
начальство,  кабинетные вулканологи,  просто любопытные, туристы, репортеры,
кинооператоры...
     В этот день последний  (как мы надеялись) перед  взрывом -  журналистов
привезли на  смотровую  площадку  на Монте-Кастелладзо. Мы с Франко  Барбери
провели там часа по два каждый, отвечая на вопросы,  в  том числе участвуя в
прямых трансляциях  итальянского телевидения. Огромным  преимуществом прямой
передачи является то, что вы обращаетесь  к зрителю без посредников и, таким
образом, сами заботитесь,  чтобы зритель вас понял.  Если  вы ясно выражаете
свои мысли и вас не прерывают, то все вас поймут.  Совсем другое дело, когда
происходит  так  называемая запись: в этом  случае до  зрителя или слушателя
дойдет лишь  то, что пропустит  ответственный  за передачу. То есть ведущий,
или  главный  редактор,  или  начальник  последнего,  или   какая-то  группа
заинтересованных  лиц,  или   политические  власти.  Именно  таким   образом
возникают  разного  рода  искажения,  умышленные или  нечаянные,  но  всегда
нежелательные, поскольку  они  ведут к  искажению  истины.  Что-то,  бывает,
опускают  по ошибке, недосмотру или некомпетентности оператора, разрезающего
и  монтирующею  пленку, но бывает  и  так, что ту  или иную  фразу намеренно
вырывают из контекста  или произвольно стыкуют с другой фразой, чтобы вместо
вашей мысли прозвучала прямо противоположная, зато  близкая идеям журналиста
или его начальника. Для людей, улавливающих разницу между прямой трансляцией
и записью, бывает достаточно услышать  радио-  или телепередачу, чтобы сразу
определить степень честности ее организаторов.
     Короче,  мы  с  Барбери  были  очень  довольны, когда  нам предоставили
возможность выступить в  прямом репортаже итальянского радио и телевидения и
сказать несколько слов в  защиту нашей  операции, за которой  затаив дыхание
следил весь мир и о которой было сказано столько неправды.

     Глава двадцать вторая,

     где рассказывается об  окончании  эксперимента и о  том, чем окончилась
попытка  отвести лаву в сторону  и как Этна превратила  начальный  частичный
успех в полную победу.

     Вплоть  до  четырех  часов  дня  в  неумолчном  грохоте  бульдозеров  и
вертолетов,  под  взглядами десятков журналистов, находившихся на  смотровой
площадке   Монте-Кастелладзо,  продолжалась   расчистка  площадки  от  лавы,
залившей  ее  во  второй раз. Дежурные  не  отводили глаз от огненной  реки,
уровень  которой держался на прежней опасной  высоте.  Новые "всплески", как
говорили рабочие,  могли поставить под удар весь проект:  взрыв пришлось  бы
откладывать  каждый раз еще  на двенадцать  часов, а при большем объеме лавы
площадка могла оказаться безнадежно выведенной из строя.
     Трижды за эти долгие часы звучал сигнал тревоги, и трижды нам удавалось
отстоять  площадку. Мне  уже приходилось  рассказывать,  насколько нереальны
попытки остановить реку  жидкого  огня, поливая ее водой: даже океану это не
под силу. Однако опыт показал, что, если направлять достаточно сильную струю
воды не на  фронт и не на  верхнюю поверхность, а только на  боковую сторону
потока, то удается образовать на ней твердую корочку толщиной в миллиметр, и
эта хрупкая корочка способна  сдержать расплавленную породу. Дело в том, что
динамическое давление  лавы  направлено не  перпендикулярно,  а  параллельно
боковой поверхности, и благодаря этому корочка не лопается.
     Как  только  один  из нас, дежуря на гребне, замечал,  что уровень лавы
поднимается, он  подавал  сигнал тревоги, и пожарные  готовились вступить  в
дело.  Поливка   начиналась  в  момент,  когда  над  верхним   краем  темной
базальтовой   стенки  появлялась  тонкая  ярко-красная   черта.  Эффект  был
мгновенным:  через  несколько секунд  свечение  исчезало за  вновь  выросшей
хрупкой загородкой из лавы, застывшей под струей  воды; надстройка росла  по
мере  того,  как  повышался  уровень  в  реке  лавы.  Когда  уровень  падал,
раздавались вздохи  облегчения  и расцветали улыбки, а над стенкой оставался
невысокий и  до боли тонкий новый заборчик,  напоминавший о недавней панике.
Теперь, если  все повторится, лаве придется  карабкаться  выше,  но ее вновь
встретят струи воды из пожарных брандспойтов.
     За  время  расчистки подрывники приготовили четыре  дюжины  зарядов,  и
теперь  приступили  к  их  установке.  Установить заряды  значило не  только
поместить  их  в  шпуры,  но  еще  и  полностью  отладить   сложную  систему
охлаждения, подключить провода,  подвести воду и  сжатый  воздух, замуровать
шпуры,  проверить  систему  управления   и  последовательного  взрывания.  В
подрывном  деле  не  меньше тонкостей, чем  в строительном.  Аберстен и  его
товарищи опытные мастера, и,  глядя на них в течение двенадцати часов,  пока
шла  подготовка взрывной системы,  я восхищался неторопливой уверенности  их
движений,    свойственной   всякому   профессионалу   высшей   квалификации,
уверенности,  на  которую не  могли  повлиять ни  двадцать часов непрерывной
утомительной работы, ни соседство огненной  реки,  текущей  буквально над их
головами,  ни, наконец, два зенитных прожектора, заливавших площадку белыми,
жесткими,  прямыми  лучами,  резко  выделявшимися  на  фоне  лавы,  игравшей
золотыми  и  алыми отсветами,  и  багрово-красного  дыма,  повторявшего  эти
отсветы и своим непрерывным движением составлявшего поразительный контраст с
мертвой неподвижностью искусственного света прожекторов.
     К часу  ночи,  как по команде, все вдруг  неторопливо  полезли  вниз  с
лесов, возведенных накануне  вдоль стенки, и медленно,  устало отошли в тень
позади ближайшего  прожектора.  Я не осмелился  спросить ни у рабочих,  ни у
мастеров,  ни у  инженеров,  что случилось,  почему  они  покинули площадку.
Тревога не покидала меня: что-то не получалось? Дело было явно не в вулкане,
так как я сам стоял на гребне стенки, наверху, одновременно следя за лавой и
пытаясь согреться на холодному ветру (я не захватил  с собой ни пуловера, ни
теплой куртки),  и мог убедиться, что огненная река течет спокойно. В чем же
дело? Неполадки? Или...
     Рабочие уселись на землю. Один из  них раздал бутерброды, другой разлил
по  стаканчикам  горячий  кофе.  И  немедленно  запах  кофе,  этот   типично
итальянский запах, навеял уют и тишину. Десять минут спустя подрывники стали
подниматься  на   ноги,  отряхиваться,  отпускать  шуточки   и  все  так  же
неторопливо,  ступая уверенно и  тяжело, потянулись на  площадку: они просто
позволили себе немного передохнуть, впервые  за девять часов труда, и теперь
возвращались на рабочие места.
     Около трех  часов пополуночи Аберстен  попросил военных увести  десяток
посторонних,  которым до того  было позволено  стоять рядом,  туда, где  уже
находилось четыреста или  пятьсот человек  официальных  лиц,  представителей
общественности, журналистов,  операторов телевидения, карабинеров, водителей
строительно-дорожных машин,  гидов, на  смотровую площадку, оборудованную на
холме Монте-Кастелладзо. Все  эти люди уже в течение многих часов наблюдали,
как  там,  на  площадке,  работали  специалисты  в  белых  защитных  касках,
работали, прилепившись к стенке,  по ту сторону которой отсюда это было ясно
видно  медленно  и  величаво двигался  поток  жидкой лавы  и  в  двух  белых
абсолютно  неподвижных  лучах  прожекторов,  бьющих с  близкого  расстояния,
вились  красноватые  вихри.  Одни смотрели  как  завороженные, не отрываясь,
другие, утомившись  за нескончаемые часы ожидания, спали прямо на земле  или
свернувшись на сиденье автомобиля.
     Устали и бывшие  на площадке, причем, вероятно, больше других устали не
те, кто  был занят непосредственно  работой, а кто,  как я и  мои  товарищи,
оказались почти  не у дел: мы, конечно, продолжали следить за лавой, пытаясь
предугадать  ее  поведение   и  будучи   готовы   при  необходимости  отдать
распоряжения пожарным, но  это была все-таки пассивная деятельность, которая
не могла  разогнать  сонливость.  Несколько раз за это время  мне  удавалось
прикорнуть, свернувшись  калачиком прямо  на стенке,  где  с  одной  стороны
обдавала жаром огненная река, а  с другой размеренно двигались подрывники, и
этот краткий сон восстанавливал силы - явление, хорошо знакомое спортсменам.
Я  принадлежу  к   числу  счастливых  людей,   способных  засыпать  в  любой
обстановке, в любую минуту  и восстанавливать таким образом не только  силы,
но  и абсолютно необходимое и обеспечиваемое  только  сном  равновесие  -  и
физическое, и моральное.
     Незадолго до  четырех часов Рольф  Аберстен  и еще трое-четверо рабочих
спустились с лесов и  сказали  "Э пронто"  ("Готово")  Аппаратура управления
взрывом  находилась  в  небольшом укрытии-бункере,  оборудованном в трехстах
шагах. Все члены "штабной группы" отправились в укрытие, а я решил пойти  на
смотровую  площадку  Монте-Кастелладзо вместе  с  проводниками, чтобы  лучше
видеть, как лава  пойдет через  пролом. Смотровая площадка гудела, как улей,
все  были  возбуждены:  только  что  сообщили  о наступлении давно ожидаемой
минуты.  Избегая журналистов, я  затерялся в кучке сицилийцев-горцев: мне по
душе их солидность, здравый смысл и грубоватые крестьянские шутки.
     Внезапно я  почувствовал, как  мною  овладевает каменное равнодушие  ко
всему,  из-за чего  здесь  царило  такое возбуждение. Мне  вдруг  стало  все
безразлично. Свою роль, безусловно, играла накопившаяся усталость, но, кроме
того, теперь, когда  решающий шаг был  сделан  и ничто уже не могло помешать
осуществлению  проекта,  который  мы  так давно  вынашивали,  разрабатывали,
защищали,  на  меня  ни  с  того  ни  с  сего  навалилось  ощущение   полной
незаинтересованности  в  том, что  будет.  И я  вновь узнал  это  чувство, с
которым  впервые  познакомился сорок лет назад,  на  войне,  когда,  заложив
взрывчатку, мы вот так же ждали взрыва.
     Тогда, в  40-е годы, подпольщики работали только по  ночам,  и лишь под
утро, как  сегодня на Этне, оканчивали все  приготовления и отходили. Иногда
мы использовали бикфордов  шнур  или электропровод, например,  чтобы свалить
линию электропередачи, взорвать  пост  централизации  на железной дороге или
просто  разворотить пути;  иногда взрыв вызывал  сам  проходящий поезд. Часы
перед акцией  были  полны  действия,  тревоги,  напряжения,  опасностей. Это
начиналось в момент, когда, сгибаясь  под тяжестью своей смертельно  опасной
ноши, мы выходили из  дому  и  шли  к  месту  встречи.  Вокруг  подстерегала
опасность,  везде  были  враги  -  оккупанты  и  их  пособники, полицейские,
жандармы, военные, гестаповцы... К  месту встречи мы приближались осторожно,
как  к западне,  а потом, встретившись, все  так  же  настороже, прикрываясь
напускной беззаботностью, отправлялись к  месту акции. Иногда нам предстояло
несложное дело  - взорвать опору электропередачи или железнодорожные рельсы,
в  другие  дни  перед  нами  стояла  более  крупная,  стратегическая задача,
например  разрушить  на железной дороге пост централизации  или туннель, или
военные гаражи, или, например,  вывести из строя железнодорожный мост  через
реку  Мез,  к которому  за  все  четыре  года  нам  так  и не  удалось  даже
приблизиться.
     Установка взрывных  зарядов,  чаще всего толовых,  иногда  пластиковых,
бывших в те годы в новинку (их нам изредка сбрасывали  английские самолеты),
оказывалась  настолько  увлекательной,  что  мы  порой  забывали  про всякую
осторожность.  Оставалось только  горячее желание  все провести как следует,
удовлетворение от того, что ты что-то сделал своими  руками и сделал хорошо.
И  когда  все  было подготовлено,  выполнено с  тщанием,  без  которого  нет
хорошего рабочего,  или  инженера,  или  бойца,  мы складывали  инструменты,
садились на свои велосипеды и не торопясь отъезжали, выполнив свою задачу.
     Не знаю,  знакомо ли было  моим тогдашним  товарищам  овладевавшее мною
чувство  внезапной отстраненности  от  всего,  что  занимало нас  целиком  в
предыдущие часы. Я никогда им  об этом  не  говорил,  потому что наступление
этого  чувства у меня совпадало  с  ощущением сильного нервного  напряжения,
усталости, прорывавшейся наружу, только когда  все было готово.  А когда  мы
встречались вновь, готовые к новым акциям, было уже не  до ощущений: я о них
забывал и  думать. Сегодня никого из моих товарищей не осталось в живых. И в
этот  день,  в  четыре  часа  утра  14  мая  1983  г., я  вновь  ощутил, как
наваливается на меня  внезапное  и кажущееся равнодушие ко  всему,  что  без
остатка занимало мой ум целую неделю, днем и ночью. Лет сорок это чувство не
приходило  ко мне,  и я  о нем забыл. Я  уже говорил,  что  мне по характеру
свойственно отбрасывать прошлое  и  жить  настоящим и  будущим.  Чтобы вновь
воскресли в  моей памяти эпизоды минувших времен,  мне необходимо было снова
попасть  в  точно те же  условия,  и вот  теперь я стоял в толпе и вместе со
всеми, без всякого волнения, почти равнодушно ждал, когда же Аберстен подаст
команду и прозвучит взрыв.
     Он прозвучал в 4 ч 04  мин. Вернее, в этот  момент прогремел  первый из
трех отдельных  взрывов, рассчитанных  с  интервалами  в  несколько десятков
секунд.  Сначала  брызнул  сноп  искр  и  раздался  глухой грохот взрываемой
породы,  потом  поднялась  густая  завеса пыли и скрыла  от наших  взглядов,
прикованных к перемычке, ту ее точку, которая интересовала нас больше всего,
где  прямо  напротив  нас  должна  была  покатиться  огненная  река.  Прошло
несколько  томительных  минут,  пока рассеялась  плотная пыль.  И тот да  мы
увидели, как медленно, не спеша, лава широким  фронтом движется в нужном нам
направлении: стена была разрушена, подрывники справились с задачей.
     Равнодушие  мое  куда-то  делось,  и,  забыв  про  усталость,  я  бегом
устремился к  зияющему пролому в стене. Впереди меня бежали Барбери, Легерн,
Виллари, Аберстен,  Рипамоши,  еще какие-то люди. Брешь  получилась широкая,
что  надо.  Но  мы знали,  что,  поскольку нам не  удалось заминировать  низ
стенки, основание ее  осталось на месте,  и  нижняя  часть потока продолжала
течь по прежнему руслу.
     Подошли  журналисты.  Я им  ответил, что думал: результат  отличный,  в
создавшихся  условиях  могло быть  и  хуже, однако если  бы  лава дважды  не
переливалась через стенку и  мы  сумели  бы пробурить нижний  ряд шпуров, то
могли бы  достичь и  большего.  Я  сказал, что мы  добились  полууспеха,  но
французской публике  это было преподнесено как полупоражение.  Полууспех или
полупоражение считать  можно  и  так и этак, это  все  равно  что  сказать о
стакане "полупустой" или "налитый до половины".
     Через двое суток полууспех стал полным успехом.  Припугнув нас 12 и  13
мая, когда из-за переливов лавы мы  не смогли заминировать основание стенки,
сейчас судьба  расщедрилась  и преподнесла нам подарок: в результате  взрыва
туннель, куда 500 м ниже уходил поток,  неожиданно  оказался наглухо забитым
обломками  берегов,  отломившимися при сотрясении. Облепленные жидкой лавой,
эти глыбы,  подобно  чудовищным красным бегемотам,  грузно  поплыли  вниз по
течению. Вначале они образовали запруду, из-за которой лава вышла из берегов
и растеклась поверх  застывших потоков, прошедших здесь в начале извержения.
Тем самым  фронты, угрожавшие Рагальне  на километр  ниже,  оказались еще  в
большей степени отрезанными от своего источника питания.
     Затем запруду прорвало, и "бегемоты" один за другим  поплыли ко входу в
туннель. Об этом широком и высоком туннеле мы знали давно, но нам и в голову
не могло прийти, что  он  нам так сильно поможет. В  несколько часов обломки
"запечатали"  туннель, после чего  лаве не  оставалось  другого  выхода, как
только разливаться поверх  широчайшего каменного панциря, наросшего в начале
извержения что она и делала с 15 мая и вплоть до конца событий, то есть до 6
августа.
     В итоге примерно 80%  объема потока, составлявшего в среднем 15 м3/час,
оказалось  отведенным  по  искусственному  руслу  к  западу,  мимо  подножия
Монте-Кастелладзо,  а  20%  прошли к  востоку. Фронты,  угрожавшие Рагальне,
Николози  и  Бельпассо, были полностью отрезаны и остановились тогда же,  15
мая. За первые 47 суток извержения, с 28 марта по  15 мая, лава разрушила 14
км шоссе, 52 здания, 76 га лесов, 25 га садов. В течение 83 суток, прошедших
после операции по отведению лавы, не пострадал ни единый метр шоссе, ни один
телеграфный  столб, ни  один дом,  ни одна телефонная линия, ни один  клочок
земли.
     Те  из вас, кто знал Этну  раньше, найдут  ее  сильно изменившейся. Так
случается после всякого извержения,  однако сейчас  изменения, коснувшиеся и
топографии, и облика того сектора горы, где  больше всего туристов, поражают
каждого, кто приезжает сюда и для кого Этна - это прежде всего именно  узкий
южный  сектор.  Новый   чудовищный  горб  застывшей  лавы  -  150  млн.   м3
свежезатвердевшего  базальта  дает  представление  о  мощи  вулкана. А  ведь
извержение 1983 г.,  о котором только и было  слышно с середины апреля  и до
середины мая,  когда  после успешного осуществления нашего  проекта средства
массовой  информации,  словно  сговорившись,  как  воды  в рот набрали,  это
извержение, продолжавшееся  при  полном  неведении  широких масс  вплоть  до
начала августа, было одним из самых маломощных за все те 34 года, что я хожу
на Этну. Вообразите только, что могли бы натворить более крупные извержения,
подобные, например, извержению 1928 г., или те, что происходили в  1950-1951
или в  1971 г., а  тем более чудовищные катаклизмы, подобные извержению 1669
г.,  когда,  казалось,  поднялись  сами циклопы, сидящие  в  недрах  горы. В
результате увлекательного приключения, в которое  вылилась попытка отвести в
сторону поток  лавы,  изменился  даже характер  моей  книги,  которая сейчас
подходит   к   концу:  захватывающие   технические   подробности,   огромный
общественный  резонанс  этой  операции,  наконец,  тот  невероятный интерес,
который данный проект вызвал лично у меня, все это никуда не уходило за пять
последних месяцев, пока я писал вторую половину  моей книги,  и  то, о чем я
ранее  намеревался  рассказать   в  последних  шести  главах,  растаяло   за
голубоватыми дымками, вьющимися над потоками лавы.
     Я  не успел рассказать  о строении земной  коры под  Этной,  о взаимных
перемещениях  евразийской   и  африканской   плит,  граница  между  которыми
пролегает  как  раз  под  нашим   вулканом   и  определяет  вулканические  и
сейсмические  явления в этой области. Не удалось мне поговорить  и  на тему,
дорогую моему сердцу  вот уже  более трети  века. Я имею в виду чрезвычайную
важность  вулканических  газов  не только  для характера  деятельности самих
вулканов,  но  и  для  возникновения океанов и атмосферы: если  бы  не  было
вулканов, они  были  бы совсем  другими, и еще  неизвестно, смогли ли бы они
существовать вообще. Отсюда вытекает  та исключительная роль, которую играли
вулканические газы в зарождении жизни и в ее невероятной эволюции вплоть  до
появления животных, наделенных разумом, то есть нас с вами.
     Не смог я как следует рассказать и о ландшафтах  Этны, волнующих  меня,
как встарь,  всякий раз, когда я вновь приезжаю  сюда, о садах у ее широкого
подножия, которые дарят "золотые  плоды", о дивных лесах, взбирающихся на ее
склоны.
     Сколько еще надо рассказать!