и по потоку, пальцы на ногах в волдырях, руки тащат Влома за руку - и пополз, извиваясь, как слепой высохший червь, прочь от печи. Он почувствовал, что выползает из адского грота, но не запомнил ничего, что с ним случилось после того, как он заглянул в дальнюю пещеру. Возможно, он отчасти находился без сознания и полз инстинктивно. Атон обернулся, чтобы посмотреть на руку, в которую вцепился, и обнаружил, что Влом все еще к ней присоединен. Другая его рука по-прежнему сжимала гранат. Атон лихорадочно глотнул воды из меха, оставленного в нише, затем приложил обе руки ко рту, чтобы не дать бесценной жидкости изрыгнуться. Его мех был теперь пуст; он нашел мех Влома и влил остатки в ничего не сознающего товарища. Это было необходимо - волдыри и синяки покрывали все его тело. "Почему мы не догадались перелить воду в один мех, а другой использовать как щит?" - подумал он, слишком утомленный для того, чтобы на себя сердиться. Влом, наконец, пришел в себя. - Надо выбираться отсюда, - прохрипел он. Сжимая свое сокровище, он повис на Атоне, и они, шатаясь, побрели по туннелю. Силы вернулись к ним, когда суховей смягчился расстоянием. Ветер ослаб и охладился, их движение ускорилось. Ветер подталкивал их в спину. Через полчаса они уже подходили к дому. Но это, оказывается, было еще не все. Влом затормозил у крутого спуска: - Пятый, смотри! Маленькое чудовище перегородило дорогу. Животные в Хтоне редкость, и человек их почти не видит, но они существуют и неизменно ужасны. Химеры - худшие из них, однако есть и иные страшилища. Это напоминало ящерицу длиной сантиметров двадцать, красную, как гранат. Глубоко посаженные злые глазки горели огнем, морщинистая челюсть откидывалась и захлопывалась в напряженных спазмах. - Саламандра! - прошептал Влом. Атон слышал о них. Миниатюрные огненные ящерицы населяли наветренные пещеры. Они были стремительны, мерзки, могли высоко прыгать, а их крохотные челюсти выделяли смертельный яд. Легкая царапина, одна капля на обожженной коже - и все кончено. - Ее надо обойти, - сказал Атон. - Как? Опять назад? Саламандра не дала им времени на обсуждения. Она рванулась вперед, цепляя толстыми ножками за камни. На вид неуклюжая, она делала добрых пять километров в час против ветра. Атон и Влом молча повернулись и побежали по туннелю. Ветер хлестал с новой силой, толкая людей назад. Ящерица преследовала их со зловещей настойчивостью, отставая, но не слишком. Было очевидно, что она способна бежать дольше измученных людей. Ощущение притока сил, вызванное путешествием по ветру, было обманчивым. Обычно человек обгонял саламандру, поскольку ее скорость была меньше и, в общем, не зависела от ветра. Но Атон и Влом попались в неудачном месте и не имели ни пространства, ни сил для бегства. Однако и ждать было безрассудно: голые руки и ноги - плохая защита от высоко прыгающего и кусающегося зверя. Проход слишком узок, оружия нет. О, топор Старшого! Влом упал на землю. - Я - все, - выдохнул он. - Больше не могу. Атон попробовал помочь ему, но сам слишком устал, чтобы что-то сделать. Саламандра приближалась. Приключение в пещере голубого граната отняло у обоих чересчур много сил. - Бесполезно, - сказал Влом. - Остается одно. - С чрезвычайным усилием он протянул голубой гранат. - У тебя меткая рука? Атон не стал спорить, взял сверкающий камень, осторожно взвесил его в руке и швырнул в приближающуюся саламандру. Он прицелился слишком низко. Камень ударился прямо перед зверем и раскололся пополам. Один кусок перелетел через голову саламандры, другой попал в туловище, отбросив ее на несколько сантиметров в сторону. Саламандра мстительно набросилась на обломок, сомкнула на нем челюсти. Атон и Влом не стали ждать конца. Понятно, что сделает кусок граната с укусившими его зубами. Они перепрыгнули через маленькое чудовище и побежали по проходу в безопасное место. - Все равно не вышло бы ничего хорошего, - сказал Атон, когда они замедлили шаг; он понимал, как чувствует себя Влом, утративший трофей. - Он не настоящий. Гранаты так не ломаются. - Мы могли бы бросить мех, - сказал Влом. Второй раз разум Атона предал его в критических обстоятельствах, оба раза использование мехов уменьшало риск. Бросить их на ящерицу, накрыть хотя бы на миг - что удержало людей от этой попытки? Теперь граната не было. Голубой гранат, который так и не смог бы дать свободу, разве что каким-то хитроумным способом. Пещеры взбунтовались бы, узнав о гранате; никакая собственность не была бы в безопасности перед лицом такого соблазна. - Лучше не говорить... - сказал он. - Кто мне поверит? Тайна будет на время сохранена. "А как насчет большей тайны? - спросил себя Атон. - Той, что могла бы поудить такой хаос, который разрушил бы оба мира Хтона? Нужно ли рассказывать, что я увидел мельком в дальней пещере, когда меня перекувырнул ветер? Или это должно оставаться сокрытым: целый туннель в рядах блестящих голубых кристаллов?" $ 398 ЧЕТЫРЕ - Машиниста Пятого в Седьмой грузовой отсек. Авария. Атон выключил машину и схватил рубаху, техник махнул ему рукой: - Это Капитан! Имеет приоритет. "Почему я должен подскакивать, когда зовет Капитан? - подумал Атон. - Я уже не на Военном Флоте. За три года меня научили там двум вещам: машинам и боевому единоборству. Теперь мне двадцать четыре, и я по-прежнему ищу женщину - свою любимую стерву, с такой легкостью обворожившую меня в лесу. Я не должен подскакивать ни из-за кого, кроме нее". Он вошел в ближайшую транскабину, пристегнулся в ожидавшей капсуле, набрал код Седьмого отсека. Когда аппарат начал движение по маршруту, он нажал кнопку "ПРИОРИТЕТ" и вцепился в подлокотники. "Меня, в конце концов, сделали машинистом. Мне пришлось совершить сделку, чтобы путешествовать по космосу, а это означало - подчиниться тому, что предлагал Военный Флот. Испепеляемый любовью, я ждал набора. Но я научился тому, как найти эту коварную женщину, о да!" Закрытая капсула втянулась в вакуумный туннель и набрала скорость. Защелкали внутренние реле, прокладывая транскабине курс в лабиринте, индикаторы вспыхивали на пересечениях и при прохождении встречного транспорта. Космокорабль в миниатюре, двигающийся по скрытой сети, как "Иокаста" двигалась по сети звезд. Для капсулы стен не существовало: она достигала любого места в считанные мгновения. Ибо большой корабль... $-привод - правильнее СС (сверхсветовой привод) - открытие которого отметило рывок человека в космос, сравнимый со вспышкой сверхновой звезды, был весьма эффективным, но научно необъяснимым. Профессор Фитл, как гласила ироническая легенда, открыл его в бассейне у себя на даче: когда вода вместила его погрузившуюся тушу, а перелетевшее через забор яблоко упало ему на голову. Стоявший на кромке бассейна магнитофон включился на ключевые слова "движение" и "тяготение", и дословно записал последующую речь. Записанный отрывок, был отредактирован роботом-секретарем, умело опустившим частые богохульства и упоминания соседних мальчишек, и отослан в технический бюллетень, робот-редактор которого напечатал его стенографический отчет. Пятнадцать независимых исследовательских фирм пытались сконструировать описанное в отчете устройство. Двенадцать сдались в течение года, две открыли шальные побочные эффекты и забыли о первоначальной задаче, а в пятнадцатой неумелый робот-служащий неверно припаял диод, и она выдала $. Поначалу устройство было воспринято как своего рода вечный двигатель. Оно было убого, громоздко и стремилось двигаться кругами, сердито завывая. Профессор Фитл подписал яростное заявление, где требовал уничтожить упомянутый объект. На испытаниях в космосе его скорость возросла в течение часа с сантиметра до метра в секунду. За следующий час устройство набрало скорость в насколько раз большую. Потом разогналось так, что уследить за ним смогли только приборы. Наконец, вообще пропало: определенной им самим орбиты не покинуло, но исчезло. Вернее почти исчезло: приборы фиксировали черенковское излучение - след, оставляемый импульсом, скорость которого превышает скорость света в данной среде. Средой в данном случае был, в сущности, абсолютный вакуум. Профессор Фитл забрал заявление назад и проявил активный интерес к собственному детищу. После чего легенда утрачивает всякую живость, цензура накрыла плотным покровом все печатные отчеты. Ходили слухи, что $-устройство, раз запущенное, черпало энергию из неизвестного источника - некую неограниченную природную силу, что корабли строились на основе больших $-устройств и посылались в преддверия ада, куда даже свет не проникал, будучи слишком грубым; что не все корабли вернулись назад; что в отдаленном космическом пространстве или не-пространстве обитали злые духи. Из всего этого и возник стандартный $-корабль - судно с командой в тысячи человек и мощностью, доставляющей его куда угодно. Одним из таких кораблей была "Иокаста", скорость которой подчинялась логарифмическому закону. Чтобы определить скорость, выраженную в километрах в час, достаточно количество часов, в течение которых корабль ускорялся, поставить показателем степени числа 10. Например, если корабельные $-часы показывают 2, это означало, что привод работает два часа и скорость корабля равняется 10^2 или сто километров в час. "О да, - думал Атон, пока капсула накренялась и поворачивала, - $-корабль медленно начинает движение. Но уже в 9,03 по корабельным часам его скорость превышает скорость света - 300.000 километров в секунду, а в 13 достигает скорости один световой год в час. 16 - сигнал к торможению, поскольку самостоятельно привод отключается только после того, как на часах появится это число - более высокая скорость, чем 10^16 километров в секунду, выбросила бы корабль из галактики. Полтора дня (по объективному земному времени) достаточно "Иокасте" для достижения любой точки галактики". Движение капсулы замедлилось, и ум Атона вернулся к практическим вопросам. Он прошел через затвор, восстанавливающий нормальное давление. Его поездка, неважно, в метрах или световых годы, завершилась. ПЯТЬ Капитан Мойна с нетерпением его ожидала. Атон никогда не встречался с ней лично, но не узнать ее было нельзя. Приятная женщина в форме торгового флота, неопределенного возраста, приглаженная и строгая. Губы почти бесцветны; волосы заправлены под шапочку и скрыты шлемом. На лице ни малейшего следа двадцатичетырехлетнего разрушительного воздействия космоса. Команда не любила ее от всего сердца: она сама усердно взращивала эту нелюбовь. Почему она одна? При аварии все помощники капитана должны беспомощно сновать вокруг нее. И что она делает в темном грузовом отсеке? - Пятый, - сказала она без вступления, - охладитель Седьмого не действует. У нас не больше тридцати минут. Атон направился за ней в отсек: - Капитан, кажется, вы вызвали не того человека. Я - машинист. Она привычным движением открыла шкафчик и вынула комплект космокостюмов. - Я вызвала _т_о_г_о_ человека. - Послушайте, я не могу починить систему охлаждения, даже если мне приставят к горлу... Капитан повернулась и схватила его своей тонкой рукой за рубаху. Она дернула застежки, сунула руку ему за пазуху и вытащила из внутреннего кармана крохотную книжечку. Атон был у нее в руках. Обвинение стоило бы ему двух лет тюрьмы и пожизненного запрета на работу в космосе. Реестр дивидендов торгового корабля являлся секретным документом. - Вы - капитан, Капитан, - сказал он. Она швырнула ему костюм: - Надевай. Он замешкался. Его толстый комбинезон не влез бы в легкий костюм. Капитан мгновенно поняла его мысль: - Раздевайся. Мы не можем тратить время на благопристойность. Не отделяя слов от дела, она скинула собственную форму - минимум нижнего белья только подчеркивал отлично сложенную фигуру - и быстро влезла в космокостюм. Атон сделал то же самое, все еще не понимая, что от него требуется. Она тут же разрешила его сомнения. - У нас минут двадцать, не больше, мы не можем рисковать. Нужно перетащить груз из Седьмого отсека в Восьмой, там действует механизм охлаждения. Пока это возможно, будем работать вдвоем, потом я прикрою тебя гидрантом. Не теряй времени, но и не тряси особенно ящики. Давай начинать. - Прикроете меня гидрантом?.. _Ч_т_о_ в _э_т_о_м _о_т_с_е_к_е_? Она взяла одну из коробок. - Турлингские афисы. Коробка в его руках задрожала, когда до него дошел смысл слов. Тафисы! Пожиратели кораблей! Во время работы капитан Мойна объяснила положение дел. - Это насекомые, личинки. На многих планетах считаются деликатесом. Их надо перевозить живыми, низкая температура держит их в спячке. Когда теплеет, они просыпаются и начинают все жрать. Сначала собственную упаковку, потом грузы. Потом все остальное, включая команду. Их не остановить; со временем они пожирают даже металл. Необходимо содержать их в холоде и покое. Сейчас на часах 13. За борт их сбросить не удастся. Это было явное преуменьшение. Покинуть корабль, движущийся быстрее света, физически невозможно. Окружающей вселенной для него просто не существует. Пять часов замедления вернули бы их в досветовую область... если бы голод тафисов выдержал так долго. А экономические и политические последствия... - Это легальный груз? - Не будь наивным! Почему тогда я послала за тобой? В самом деле, почему. Оказывается, Капитан - безжалостная делячка. Строго говоря, никакая межзвездная торговля не была нелегальной, поскольку ни одна планета не могла навязать свои законы вне непосредственной сферы своего влияния, так что никакого правоведения в большом масштабе формально не существовало. Но определенный свод законов возник и твердо поддерживался, а политические системы миров были достаточно сходными, чтобы поощрять путешествия и торговлю, в частности, между теми планетами, что гордились своим добрым именем. Закон сектора и полицейские силы сектора существовали лишь номинально; сама идея такой власти тревожила независимые колонии намного больше, чем преступное поведение. Однако нарушение неписаного закона каралось занесением виновного в "черный список" во многих процветающих мирах, ни один торговый корабль не мог себе этого позволить. У Капитана был повод для секретности. Половину коробок перенесли без приключений. Наконец началось. Коробка, которую нес Атон, взбухла. Поверхность испещрили булавочные проколы, потом следы когтей. Его тяжелые перчатки безошибочно отреагировали на движение внутри, после чего наружу показались белые рогатые личинки. Тафисы проснулись. Атон какой-то миг еще смотрел на артроподов с наждачной поверхностью, затем бросил коробку. Она тут же разлетелась и запенилась склизкими тельцами. Личинки безошибочно его учуяли и двинулись белой волной по полу. - Маска! - крикнула сзади Мойна. Он застегнул ее вовремя: поток замораживающей пены уже был направлен на пол. Она повернула гидрант на него. Теперь он понял, зачем нужны костюмы. Не будь защиты, пена убила бы людей за несколько минут. Личинки на полу сверились и затихли, погрузившись в состояние спячки. Но уже корежились остальные коробки. - Быстрей! - услышал он голос Капитана в наушниках поверх шума воздухообмена. - Я могу накрывать сразу только одну. Ум и тело отвращали Атона от соприкосновения, но он слишком хорошо понимал последствия промедления. Подобрав упавшую коробку, он повес ее в холодильный отсек. Мойна стояла у дверей и непрестанно поливала его пеной, окатывая заодно сложенные в Седьмом отсеке коробки. Замороженные тафисы неопасны - но граница тонка. Если гидрант вдруг сломается... Атон спешил. Он чистился в каюте Капитана. Он не мог позволить себе расспросов о характере работы в Седьмом отсеке, а забытая второпях форма пропиталась пеной. Существовали, конечно, и другие темы, которые надо было обсудить, прежде чем расстаться. Атон вышел из ванной и обнаружил, что капитан Мойна полулежит переодетая в обычное платье. Ее волосы Сияй распущены и ниспадали тусклым каштановыми прядями. Она выглядела молодой, слишком молодой для тех самообладания и силы, которые он видел. Внешний вид обманчив; она действительно крепка, и впереди ожидается нелегкий поединок. Было бы рискованно поверить ее позе и позволить себе расслабиться. Атон прикинул свой актив: он сослужил ей службу, которая спасла корабль, и обладал информацией, которая вынудила бы ее уйти из торгового флота в отставку. Но она по-прежнему капитан, наделена капитанской властью и имеет против него улики. Пат, если один из них не совершит ошибки. И не потеряет самообладания. - Садись, Атон, - сказала она, указывая на диван рядом с собой. Ее голос был нежным, почти музыкальным. Он сразу же понял, что она с ним играет. То, что он - ее подручный, ей недостаточно? Или она хладнокровно использует сексуальную привлекательность для усиления своей позиции? До какого предела? - Система долей, - сказала Мойна, делая первый ход, - самый удобный способ беспристрастного вознаграждения участников торгового рейса. Да, это так. Система заимствована из практики древних китобоев на Земле. Члены китобойной команды получали вместо платы определенную часть прибыли. Пятидесятая доля представляла собой пятидесятую часть целого, и так далее. Даже двадцатитысячная доля могла обернуться внушительной суммой, если рейс оказывался удачным. Каждый член команды был заинтересован в экономическом успехе всего предприятия. Атон кивнул и воспользовался активной защитой: - Перевозка тафисов, уверен, должна хорошо оплачиваться. Мойна улыбнулась: - Владельцы берут себе вторую долю - половину прибыли. - А какую долю берет Тафис? Мойна отказалась уступить инициативу: - Доли на "Иокасте" включают четырехтысячную для новичка... - Двухтысячную для опытного машиниста, - сказал Атон, подвигаясь ближе. - Но иногда бывают очень опасные дежурства... - Частичные дивиденды должны рассчитываться в каждом порту... - А холодильники проверяться... - ...в том случае, если член команды увольняется и требует свою долю... - ...или если эту долю требуют его близкие родственники... Глаза у Мойны были серые, почти зеленые. - Поэтому реестр дивидендов - исчерпывающий справочник, описывающий каждого человека на корабле. - И весь легальный груз. - Волосы у нее, похоже, стали ярче, с медным отливом. - Наличие реестра у постороннего лица является преступлением. - Равно как и нахождение на борту личинок, - закончил Атон. Ее губы были крепко сжаты. - Однако... - начала она. Атон поцеловал ее. Он сделал хитроумный ход, сознавая свою власть над этой женщиной, и готов был достичь молчаливого взаимопонимания любым необходимым знаком. Он понимал, что речь идет о чем-то большее нежели взаимные обязательства: никто не мог позволить другому выступить с осуждающими намерениями. Но это были всего-навсего рассудочные козни ради выживания. На душевном уровне все определялось его бесплодным поиском миньонетки - если она действительно существовала. Он воспринимал капитана Мойну как помеху, а не как женщину. Но когда их губы соединились, странный огонь объял его. То, что казалось рассчитанным искусством, обернулось реальной страстью. Он хотел ее как женщину. Мойна отстранялась. - Зачем ты это сделал? - спросила она. Атон подавил расстройство от внезапного отказа и решил истолковать вопрос как деловой. - Реестр дивидендов? Будем считать, что причина такая же, что и у контрабанды тафисами. Дебаты его теперь не интересовали. Он был раздражен - тем, что его смогли так легко возбудить и отвергнуть. Но сказанное было правдой: взаимопонимание не требовало того, чтобы раскрывать более глубокие мотивы. Возникло своего рода равновесие. Следовало его сохранять. Она наклонилась к нему, опять соблазняя его. Что с ней? Пришлось признать, что она действует на него возбуждающе: желание возобновилось. С этой женщиной шутки плохи. Он никогда еще не попадал в подобную переделку, никогда не был так восприимчив. На этот раз он отказывается играть в ее игру; больше он ее не поцелует. - Что это, - спросила она, - в твоих волосах? В вопросе была короткая заминка, обеспокоившая его. Мойна хотела сказать что-то еще или, возможно, сказать по-иному. Ему казалось, что легкая деланность ее речи - следствие ее официального положения, но теперь-то она не играла роль Капитана, а искусственность осталась. Он вынул из волос цветок. - Это хвея. Для жизни ей нужны воздух и любовь - любовь к ее спутнику. Если отнять ее у меня, она умрет. Мойна взяла цветок с ладони. - Я слышала сказку о хвее, - пробормотала она, рассматривая растение. - Очаровательно. Атон опять почувствовал беспричинное раздражение. До сего дня он и сам думал, что тафисы - выдумка. Неудивительно, что люди не верили в уникальные свойства хвеи. - Сейчас покажу, - сказал он, забирая цветок. Он положил его на стол и отошел. Какое-то мгновение хвея цвела, затем лепестки ее стали вянуть. Атон быстро подошел и взял цветок: к хвее вернулись силы, она вновь стала зеленой и свежей. - Не сказка. Глаза Капитана сияли. - Какая обворожительная связь, - воскликнула она. - Ее дала тебе мать? Челюсть Атона напряглась: - Нет. Мойна, улыбаясь, коснулась его руки: - Я причинила тебе боль? - Нет! Но под ее понимающим взглядом он испытывал потребность оправдаться. - Мой отец, - сказал он, - женился на девушке из Династии Десятых. Они прожили вместе два года, и хвеи цвели как никогда. Она была добрая, очень его любила и умерла при родах. Мойна положила ладонь ему на руку. - Мне незачем это знать, Атон. Но сейчас ему надо было высказаться. - После чего Аврелий отправился в космос. Его двоюродный брат Вениамин Пятый присматривал за хозяйством, так что хвеи не погибли. Аврелий путешествовал в дальних уголках галактики, стараясь забыться. Из-за неисправности его корабль причалил к неизвестной планете. Отец... полюбил местную девушку и взял ее с собой. Он привез ее на Хвею. Мойна всматривалась в его беспокойные глаза: - Нет необходимости... - Она жила с ним всего один год... и бросила его. Скорее всего, вернулась на свою глухую лесистую планету. Аврелий больше не путешествовал; он выращивал в одиночестве хвеи и воспитывал меня. - Но она дала ему силы продолжать... - Она не любила его! - закричал Атон, отбросив руку Мойны. - Она его бросила. Ни одна дочь Хвеи так бы не поступила. У меня _н_е _б_ы_л_о матери - ни родной, ни мачехи. - Возможно, она бросила его _п_о_т_о_м_у_, что любила, - сказала Мойна. - Ты способен это понять? - Нет, - Атон поднял руку, словно собираясь ее ударить. - Если я когда-нибудь встречу эту женщину, я ее убью. Я подтверждаю свое происхождение от Династии Десятых. От достойной женщины. Десятой! - Какие страстные слова! - Капитан постаралась сменить тему. - Через тридцать шесть часов я покажу тебе, куда везут тафисов. А теперь быстро уходи. И Атон ушел. ШЕСТЬ Через четыре смены в грузовом отсеке Атон и Капитан перетаскивали ящики с тафисами в планетарный челнок. - Кто-нибудь еще летит? - спросил он. - Никого. Атон завершал работу молча. Эта удивительная женщина скоро раскроет ему свои карты. По-видимому, она сама вымыла за это время отсек. Поврежденные ящики были переупакованы. Маленький челнок вылетел в тень материнского судна. В иллюминаторе появились немигающие далекие звезды. Пока Капитан занималась управлением, Атон рассеянно рассматривал их, пытаясь догадаться, в какой части галактики они находятся. - Когда я был космогардом, - сказал он, подразумевая годы, проведенные на Военном Флоте, - я научился не смотреть на звезды. Если глядеть на них слишком долго, они могут прожечь дырки в сетчатке. Мойна фыркнула: - Когда я оказалась в космосе, прежде всего я научилась отличать факты от фикции. Атон засмеялся. Челнок, обогнув корабль, оказался на солнце. На иллюминатор опустился чехол, защищающий от жесткой радиации, ориентироваться приходилось теперь по экрану. Капитан направила маленький челнок с орбиты в атмосферу. - Это застава Ксеста, - сказала она. - Я до сих пор не научился отличать факты от фикции. Разве _е_с_т_ь такие существа, как ксестиане? - Ксесты. Все в космосе существует, если путешествовать достаточно далеко, - сказала она. - Ксесты редко общаются с человеческими мирами, но они, вероятно, самый сильный нечеловеческий фактор в нашей области галактики. Оказывается, они верят в формулу "живи сам и давай жить другим", и мы им не нужны. Но эта застава гораздо ближе к человеческим торговым путям, чем к их собственным, и поэтому они согласились иметь с нами дело. "Иокаста" - один из кораблей, выполняющих их заказы. - Это _о_н_и_ едят тафисов? - Возможно. Или выращивают их в качестве домашних животных. Трудно сказать. Во всяком случае, товар заказали они. Они хорошо платят, а их репутация превосходна. Атон покачал головой: - Каждый раз, когда я думаю, что привык к космосу, он вновь меня удивляет. Если так много мифов оказываются правдой... - Он не докончил фразу, задумавшись о миньонетке. Мойна бросила на него беглый взгляд: - Но есть одна сложность... - Естественно. Поэтому-то и позвали машиниста Пятого. - У ксестов нет понятия пола. Они с большим трудом воспринимают человеческий организм. Торговцы преуспели в частных вопросах, но недоразумения остаются. Ксесты считают, что два тела, мужское и женское, составляют одно сложное человеческое существо. - Неужели? - Разум ксестов не улавливает оттенки, - она помрачнела. - Протокол требует, чтобы в качестве Капитана присутствовала я лично. Но для них... - Вы всего-навсего полкапитана! - Атон хлопнул себя по колену. - Прискорбное нарушение этикета. - Совершенно верно. По человеческим меркам ксесты были невелики и, исходя из земной силы тяжести, весили меньше сорока килограммов. Здесь, однако, их вес составлял лишь четверть земного. Восемь тонких отростков, разделенных на фаланги, отходило от их шарообразных тел. Общаться с ними приходилось посредством галактических знаков; для ксестов звуков не существует. По прошествии деловой части протокол предполагал развлечение гостей в течение строго определенного времени и обмен подарками. Ксесты были полутелепатами, способными реагировать непосредственно на чувства, а не на смысл, и считали, что честь, оказываемая гостю, автоматически оценивается всеми людьми. Капитан Мойна подарила им несколько баллонов с кислородом - веществом, необходимым для них так же, как и для человека, а они в свою очередь пригласили художника - сделать портрет Человека. Незадолго до этого представитель ксестов застрял на их любимой загадке о бинарной природе человека. - Два вида, чтобы создать одного Человека? - просигналил он. - Один вид, два пола, - ответил Атон. - Да, да. Мужчина одного вида. Женщина - другого. - Нет, нет, мужчина и женщина одного вида. - Одного целого? - просигналило бесполое существо. Еще один термин для их понимания кровного родства. - Нет, слишком близко, - начал было Атон, но остановился. Капитан Мойна с полуулыбкой наблюдала за их разговором, но не вступала в него. - Никак не пойму! - закончил смущенный ксест. - Огонь и вода смешиваются, чтобы создать Человека. Неизбежно разрушение - но это уже ваша проблема. Давайте лучше поговорим о торговле. Хозяева понимали, что людям необходим сон. Им отвели просторные покои: спальню с туалетными и кухонными приборами, спальными принадлежностями, кроватью. - Отлично, - сказал он. - Кто ее займет? - Я, - твердо ответила капитан Мойна. - Вам не кажется, что ее нужно делить? - Нет. - А если я пожалуюсь хозяевам? - Протокол запрещает... Можешь выйти, пока я приготовлюсь ко сну. - Но где же буду спать я? - Когда вернешься, постелешь себе на полу. Вернувшись, он увидел, что Мойна сидит на кровати в ночной рубашке, прозрачнее которой он еще не видел. Игра, похоже, продолжалась, и Мойна неплохо к ней подготовилась. Изумительные женские округлости, скрываемые капитанской формой, стали совсем очевидными и несомненными. Она интриговала и расстраивала его планы, а ему не нравилось, что она прекрасно это понимает. Атон сел на край кровати. - В чем ваш секрет, Капитан? У вас тело молодой девушки - но вам наверняка лет пятьдесят. - Годы в космосе летят быстро, - сказала Мойна. На ней была шапочка, скрывающая волосы. - Не настолько же быстро! - Оставь женщине ее тайны, и, возможно, она оставит тебе твои. Здесь был какой-то намек. - Что вам известно о моих тайнах? Мойна наклонилась вперед, позволив простыне сползти до пояса, а рубашке обтянуть фигуру. - Реестр дивидендов. Ты использовал его, чтобы проверить всех женщин в команде корабля. Ты ищешь какую-то женщину. Она знала. Внезапно ему захотелось рассказать ей об этом, раскрыть свой секрет, вот уже четыре года бросавший его, с планеты на планету, с корабля на корабль. Удручающая и разочаровывающая тщетность этого поиска, этих сложных проверок украденных списков пассажиров и реестров дивидендов ради поддельной нимфы привнесли в его душу разрушительное страдание. Вынести его было нелегко. Словно ребенок, он оказался в ее руках, прижимаясь головой к ее груди. Она крепко обняла его, и постепенно тоска и мука его памяти унеслись прочь. - Я влюблен в иллюзию, - прошептал Атон. - В лесу поющая девушка начала со мной любовную игру, и я не успокоюсь, пока песня не будет завершена. Мне нужно ее найти, даже если я знаю... - Кто она? - мягко спросила Мойна. Вновь боль нахлынула на него - море отчаяния, которое он слишком долго сдерживал. - Она назвала себя Злобой, - сказал он, - но скорее всего, это аллегория. Имя сирены, миньонетки, которая живет тем, что изводит мужчину. Под этой маской она подарила мне хвею. Если она существует, я пропал; если нет, вся моя жизнь была сном, хрупким кошмаром. Мойна наклонилась и, обжигая огнен, поцеловала его в губы. - Ты так сильно ее любишь, Атон? - Я люблю ее! Я ее ненавижу! Она должна стать моей! Мойна поцеловала его в щеку, в веки. - А другая женщина? Другая любовь? - Нет! До тех пор, пока не закончится песня... До тех пор, пока я не узнаю то, что не знает никто, что не сообщает ни одна книга... О Боже, что бы я ни сделал ради любви Злобы... только бы оказаться рядом с ней. Она продолжала обнимать его, и через несколько минут он, как и был одетый, заснул. - Это было так сладостно, так сладостно, - услышал он в полусне ее голос. Переговоры о торговле завершились на следующий день, и Атон с Капитаном были готовы к возвращению на "Иокасту". - Благодарим тебя, Человек, - просигналил представитель ксестов. - Теперь прими от нас в подарок твой портрет. Они вынесли большую завернутую раму. Атон удивился, когда это художник успел выполнить работу, поскольку ни он, ни Капитан ему не позировали. Разве что манера была очень субъективной... Портрет развернули. Это и впрямь была паутина; разноцветные нити оплетали пустую раму, пересекаясь под всевозможными углами, и неким колдовским способом образовывали в воздухе трехмерный узор. Поначалу он ничего не означал, затем, когда чувства Атона начали отвечать смыслу картины, заманивавшей внутрь искусными прекрасными нитями, целое попало в фокус - возникла таинственная картина некой сцены в лесу. На ней были два человека, ожившие посредством волшебства ксестов: похожие, но странным образом противоположные - потрясающей красоты женщина с волосами как яростный огонь и маленький мальчик с огромной книгой в руке и с нескрываемым удивлением на лице. Атон, словно загипнотизированный, уставился на картину. - Это... мы двое? - Наше искусство нелегко объяснить, - сообщил ксест. - Мы не понимаем истинной природы Человека. Мы сделали твой портрет так, как ты увидел две - Мужскую и Женскую - части своего существа, когда впервые постиг их. Надеемся, для тебя это ценно. Атон медленно повернулся к капитану Мойне. Он увидел слезы, блеснувшие в глубине темно-зеленых глаз. - Вероятно, ей _п_р_и_ш_л_о_с_ь_ спрятаться, - сказала она. - Любовь... любовь этого мужчины стоила бы ей всего; с обычной точки зрения, всего. Она медленно поднесла руку к шапочке и сняла. Огненная лавина скатилась ей на плечи. Атон коснулся живого пламени ее волос. - Ты! - произнес он.  * ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ОЗНОБ *  $ 400 Первоцвет бухнулся рядом с Атоном, от его огромного тела валил пар. - Я пытался, - сказал он грустно. - Пытался... но просто _н_е м_о_г_у_ целиком извлечь гранат из той ничейной стены. Такой вот я невезучий! - Такой вот ты толстый! - дружелюбно пробормотал Влом с другой стороны. - Твое пузо тебя обжуливает. Хорошо, что можешь еще у_в_и_д_е_т_ь_ гранат... - Я бы его достал, если бы мог разглядеть сквозь пот, - сказал Первоцвет, протирая глаза. Возможно, насмешки Влома задевали его, но он этого не показывал. - У меня проворные пальцы, но эта жара... иногда я мечтаю о приступе озноба. - Озноба! Я о нем слыхал. На этот раз, Цветик, ты не получишь от меня ни камня. Озноб убил бы тебя. Глаза Первоцвета сузились. Атон сидел, не шевелясь, ибо знал, что этот человек никогда не попытается сам найти гранат, если его запасы не на исходе, и что он почуял выгодную встречу. Когда Первоцвет голодал, развлечения нарушали монотонность тюремной жизни, а Влом, наработав на несколько пайков после неудачи с голубым гранатом, наверняка был готов сыграть снова. - Ты уверен, что достаточно знаешь об ознобе? - вежливо спросил Первоцвет. - Что тут знать? - Влом ковырял сломанный ноготь на ноге. - Мой дружок умер от него, протянул ноги - это я знаю. Он оказался по своим делам на одной плачете и не подозревал, что там свирепствует озноб. Не понял, что и у него самого озноб, пока не стало слишком поздно. Наверняка я подхватил эту штуку от него, а ведь мне не сходить к врачу, как ему. Он все холодел, холодел - и умер. - На Хвее, моей родине, была эпидемия в 306-ом, - сказал Атон, поскольку заметил по некоторым признакам, что Влом уже на крючке и заплатит дань. - Она началась в первый месяц года. Мой прадедушка Пятый оказался после нее сиротой. Скосило треть планеты. - Значит, пандемия, а не эпидемия, - сказал Первоцвет. - Она, если хотите знать, происходит регулярно раз в 98 лет, и примерно половина миров человеческого сектора уже пострадала от озноба. А вам известно, что он не заразен? И что сейчас от него страдает сама Земля? Влом молчал перед столь искусно поставленными вопросами, но наконец прекратил сопротивление. Его слабость была в том, что он терпеть не мог, когда кто-то знает нечто, чего не знает он, даже если в этом знании для него нет никакой корысти. - Ты здесь дольше меня! - воскликнул он. - Ты не можешь ничего знать о Земле. Первоцвет уселся поудобнее: - Зато я кое-что знаю об ознобе, - и самодовольно умолк. - Я тоже знаю про озноб. Мой друг умер от него. Если бы нашелся врач, который напичкал бы его лекарствами... - От озноба нет лечения, - сказал Первоцвет. Атон при этом помрачнел. - Врешь, - неубедительно произнес Влом. - Кучу людей спасли. Даже тех, кто проходил с ним два дня. - Лечения от него нет. После отчаянных оборонительных действий Влом лишился наконец граната, вокруг них собралась аудитория, и полился поток новостей. - Человек, - сказал Первоцвет, говоря тихо и заставляя слушателей рассесться, - обогнал свет, чтобы насадить колонии в сотнях и тысячах световых лет от своего дома. Но озноб поймал его врасплох. В $ 25 новехонькая колония в 700 световых годах от Земли к центру галактики (не бучу уточнять ее галактические координаты: пригодится еще для одного граната) сообщила о первом случае. Молодой рабочий сельхозбригады пришел в больницу с жалобами на внезапную лихорадку. Она длилась каких-то две минуты, признался парень, но наверняка он чем-то заболел. Врач применил термощуп, температуры не обнаружил и отправил парня назад в поле. Колонизация - тяжкая работа, ленивых тогда не баловали. Случай был занесен в картотеку и забыт. - Пять дней спустя (по земному времени, конечно - этот гранат на сравнительную хронологию не тянет) тот парень вернулся к врачу с запиской от бригадира: производительность низкая, в работе небрежен. В чем дело? Врач опять ткнул щупом и снова не обнаружил температуры - наоборот, температура тела ниже нормы - и отослал его в дисбригаду. - Прошло еще три дня. На этот раз жертву привел друг. Невозможно было заставить его работать. Парень пребывал в благодушном ступоре, словно пьяный, хотя уже два дня не притрагивался к самогонке. К тому же он совершенно перестал есть. Приятель больного упомянул, что временами и сам чувствует холод. Как будто холодный воздушный ток обрушивается на него и заставляет дрожать, хотя со стороны этого не видно. А уже через минуту чувствуешь себя отлично, даже лучше, чем раньше, но... Врач машинально провел над ним щупом, температуры не обнаружил и отпустил, сделав еще одну запись в картотеке (ибо это был опытный врач), а нерадивого работника взял под наблюдение. - Температура его тела была 297" К и постоянно падала. Небывалое отклонение от нормы, равной для человека 310" К, врача, естественно, заинтересовало. У парня не было ни одного болезненного симптома, который соотносился бы с ознобом; что именно вызывало его, так и оставалось тайной. Вскоре пациент умер, и этот факт был соответственным образом зафиксирован. Историю болезни послали обычными каналами на Землю, где она затерялась среди канцелярских отчетов и была забыта. - Между тем с ознобом доставили еще троих, включая приятеля умершего. Никто из них не был болен, - то есть, ни у кого не было температуры - но врач уже сообразил, что проблема требует методов, которыми он не владеет, - то есть, серьезного исследования - и, оставив двух потерпевших для наблюдения, третьего срочно отправил на Землю. Тот был перехвачен образцовой карантинной станцией, задержан для соответствующей обработки и умер незадолго до того, как о нем уведомили дежурного медицинского работника. Для выдачи свидетельства о смерти была проведена Стандартная Операционная Процедура. Вскрытие выяснило причину: неправильное функционирование тканей вследствие недостаточной температуры. Естественный механизм регулирования вышел из строя. Причины же этого _в_ы_х_о_д_а_ так и не определили. - Месяц спустя более половины двухтысячного состава упомянутой колонии умерло, остальные умирали. Планету закрыли на карантин. Земля посылала туда капсулы с продовольствием, записывая их стоимость на счет колонии, но отказывалась принимать из поселения кого-либо или что-либо. Через тридцать шесть дней после вспышки - официально зарегистрированной по дню исходной лихорадки первой жертвы - еще десять человек начали страдать от озноба и приводить свои дела в порядок, каждый согласно со своим положением и вероисповеданием. Но новых случаев озноба не отметили ни назавтра, ни в последующие дни. Все десятеро выздоровели, а эпидемия (так ее тогда называли) прекратилась так же таинственно, как и началась. Колония находилась под карантином пять лет, и долг ее достиг за эти годы таких размеров, что для его погашения потребовалось бы столетие, но о нем как будто забыли. - Пятнадцать лет спустя озноб разразился снова, на этот раз в колонии, отстоявшей от первой на двадцать пять световых лет. Эпидемия развивалась сходным образом, за исключением того, что через несколько часов после первой смерти власти бдительно захлопнули карантин. Половина колонистов смертельно заразилась в течение тридцати шести дней, остальные остались живы. Однако никакой инфекции выявлено не было, и человечество дружно с облегчением вздохнуло. - В первом $-веке по поводу озноба разгорелись жаркие споры. Что это такое? Как он распространяется? На первый вопрос удовлетворительного ответа никто не дал. На второй - их было несколько. Одна многочисленная группа полагала, что озноб имеет волновую природу и передается со скоростью света; это своего рода лучи смерти, захлестывающие целые планеты и перемещающиеся через определенный промежуток времени к другим. Эту теорию назвали волновой. Другая влиятельная группа заявила, что заражение передается через личный контакт, посредством некоего вируса, быстро, а именно за тридцать шесть дней, мутирующего до безвредного состояния. Эта теория получила название корпускулярной. - От волновиков требовали ответить, каким образом волне, двигавшейся со скоростью света, удавалось преодолеть двадцать пять световых лет за двадцать лет. Они объясняли это так: смертоносный луч исходил из какой-то третьей точки, расположенной на двадцать световых лет ближе к первой зараженной колонии, чем ко второй. Волновики с нетерпением поджидали, когда заразится третья колония, чтобы методом триангуляции вычислить источник. От корпускулистов они, в свою очередь, требовали объяснить, почему ни один член базировавшейся на Луне карантинной партии не заболел, хотя многие из них, пока не осознали грозившей им опасности, были подвержены риску. И почему озноб, если он в самом деле неуклонно мутировал, не ослабевал плавно до полного исчезновения. Ответ корпускулистов был таков: карантинные эксперты соблюдали чрезвычайную осторожность, потому и избежали заражения ознобом. Что же касается постепенного прекращения озноба, то симптоматически это не проявлялось, а когда вирус-причина ослабевал настолько, что пересекал порог действенности, естественные защитные механизмы оказывались способны ему противостоять. - Пять лет спустя обе теории подверглись серьезному испытанию. Была поражена третья колония... Но поскольку врач на ней был занят изданием научных трактатов, обязательных для продвижения по службе и поддержания на уровне современных медицинских теорий, он не сумел распознать озноб, пока не умерло несколько человек. Зараженные колонисты к этому времени успели посетить пять планет, включая Землю. Лунную карантинную станцию они обошли. Однако вне пораженной колонии не было отмечено ни одного случая, хотя больные путешественники претерпевали озноб и умирали в общественных клиниках. Корпускулисты тужились объяснить парадоксы и не могли. Одной из жертв озноба стала популярная девушка по вызову, продолжавшая свою практику до тех пор, пока ее клиенты не пожаловались на ее буквальную холодность. Она умерла, все ее клиенты остались в живых. Корпускулярная теория была подорвана. - Волновики с жаром набросились на третью координату и вычислили пресловутый источник заражения. Третья точка находилась в семидесяти трех световых годах от первой, ее местоположение определили элементарно и немедленно отправили туда корабль с экспертами. Они нашли лишь пустой космос - если источник и был, он давно сместился. Рассерженные корпускулисты не замедлили указать, что между так называемой исходной точкой и зараженными планетами находилось изрядное количество незаразившихся колоний. Каким образом они избежали трагической участи? Неужели волна действовала выборочно? Но в любом случае, движение луча, поразившего третью колонию, теперь можно было установить посредством экстраполяции. Добровольцы поместили себя прямо на его пути... и не заразились. Таким образом была опровергнута и теория волновиков. - Шло время, а тайна усугублялась. Было опустошено еще несколько колоний, однако любая жертва, вывезенная в течение дня после появления первого симптома, обязательно выздоравливала. Если озноб заразен, почему время и место накладывают такие ограничения? Если это волна, почему многие ее избежали? - Постепенно появились дополнительные ответы. Настал день компромисса. Да, озноб перемещался волнообразно со скоростью света, но эта волна не была ни единична, ни локальна. Существовало множество волн с амплитудой примерно в световой месяц, отстоящих друг от друга на девяносто восемь световых лет. Пересечение любой волной любой колонии вызывало в ней пандемию до тех пор, пока волна не проходила. Но в этой волне, оказывается, присутствовали беспорядочно движущиеся частицы инфекции, поражавшие исключительно по закону больших чисел. Существовал гипотетический питательный эфир, который способствовал прогрессу болезни, если жертву вовремя не вывозили из его поля. Как и в случае с эфиром стародавних времен, он не обнаруживался приборами, а сообщал о своем присутствии лишь смертями. - Источником озноба оказалось не что иное, как центр галактики. Существовали промежуточные разумные формы жизни между человеком и этим центром, также страдавшие от тех или иных разновидностей озноба, и вскоре стало понятно, что дальнейшие исследования бесполезны. Общая полоса импульса озноба была длиной в двадцать тысяч световых лет, а его источник был уничтожен давным-давно отмершими видами. Озноб был искусственного происхождения; больше о нем ничего не было известно. - Между тем отдельные волны были нанесены на, карты и построены их графики. Богатые люди перебирались в критический месяц на другие планеты, а большинство просто ожидало эпидемию и вывозило пораженных из поля действия, если вовремя их находило. Огромное число людей узнавали об эпидемии слишком поздно. - А Земля, - закончил Первоцвет, - перенаселенная Земля со многими миллиардами людей, которых надо транспортировать, не способна ничего поделать, кроме как ждать, когда ударит первая волна. Сейчас самое время: год $ 400. Я рад, что меня там нет. Толпа разошлась. Первоцвет бросил свет на опасность, но глубоко в душе озноб пугал каждого. Ведь ни один заключенный не знал, где расположен Хтон. Озноб мог разразиться хоть завтра. 8 - Эй, Пятерка, приятель... знаешь, что сейчас отчудила Гранатка? - ворвался с новостями Влом. - Могу догадаться, - Атон отложил работу и сел. Влома понесло дальше: - Дала мне пайку просто так. Я протянул ей гранат, а она не взяла. Сунула еду и ушла, точно во сне. Никогда не помню такой небрежности. Пока Влом ел, Атон прислонился к стене, стирая грязь с рук. - Это не небрежность. Влом заговорил с полным ртом: - Но она же никогда не брала... по-твоему, она сделала это намеренно? Атон кивнул. - Свихнулась, наверное, если делает такие вещи. Ведь она ненавидит меня начти ток же, как и тебя. - Да? - спросил Атон. "Ненависть - интересная вещь. Я ненавижу миньонетку..." Прервав их разговор, появилась Гранатка: - Есть камень? - хрипло спросила она у Атона. Он молча протянул камень. Она взяла и бросила на землю сверток. Влом смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду. - Боже Каторжный! Никогда такого не видывал! Она, подобрела к тебе, Пятый. Атон развернул пакет. Но человечек все еще был смущен: - У нее нет причины делать одолжение _м_н_е_. Я не женский идол. Почему она не дала пайку просто так _т_е_б_е_? Атону пришлось объяснять то, что другой понял бы и сам, Влом не поверил. - В смысле, она не хочет показать, что нежна к тебе, и выплескивает это на меня? Потому что я твой приятель и все равно ни о чем не догадываюсь? - Примерно так. - Но в этом нет смысла! Никакого. На всеобщее обозрение внесли наполовину объеденный труп. Человек забрел в одиночку слишком далеко. Возможно, искал гранаты или выход из нижних пещер. Появилась химера. Помощь подоспела через десять минут после предсмертного крика, то есть через пять минут после его смерти. Живот и внутренности были разодраны и съедены, глаза и язык исчезли. На полу пещеры, где был найден труп, остались длинные темные полосы: это химера слизала вытекшую кровь. - Лишнее мне напоминание никогда не отправляться в Тяжелый Поход, - сентиментально проговорил Первоцвет. - Я слишком лакомый кусочек, чтоб подвергаться такому риску. Черноволосая красавица косо взглянула на него. - До моего слуха доносится кое-что похуже, чем Тяжелый Поход, - заявила она. - В этом еще никто не разобрался. Ты тоже можешь услышать вой людей-зверей, что когда-то были людьми, вроде нас. - Они живы? - спросил Первоцвет, любезно подхватывая ее реплику. - Не-ет... но воют. Раздался общий смех. Это была старая шутка, и не без намека на достоверность. "Мой шанс, - подумал Атон. - Сейчас, пока это выглядит естественным. Симулировать сомнения, но выведать". - Я слышал, что кто-то выбрался, - сказал он. Влом тут же подхватил: - Кто-то выбрался? Кто-то совершил Тяжелый Поход? - Наружу должен быть путь, - сказал Первоцвет. - Если бы найти его! Г_д_е_-_т_о_ должна напасть химера. - Может, эти самые животные никогда и не нападают, - сказала темноволосая женщина. Атон так и не знал ее имени. Со времени первого спора, она им очень интересовалась, но остерегалась играть в открытую. Боялась Гранатка... или просто была умнее. Она не была ему безразлична: ее способность раскидывать волосы в своего рода платье намекало на чувственность одежды. Ничто так не бесполо, понял он здесь, как нагота. - Может, и нет никаких зверей, - продолжала она. - Мы ни одного не видели. - Я видел саламандру... - начал было Влом, но осекся. - Саламандру, да, - сказал Первоцвет. - Но здесь речь о человеке, увидевшем и выжившем. Потому-то мы и говорим "химера", воображаемое чудовище. Но клянусь Хтоном, для нас _э_т_о_ - не только воображение. - Его взгляд пробежал по трупу. - Наружу выбрался некий доктор, - рассудительно продолжал Атон. - Он совершенно обезумел... но обрел свободу. Головы повернулись в его сторону. Разговоры прекратились. - Д_о_к_т_о_р_? - выдохнул Первоцвет. Атон протянул руку за гранатом, и все рассмеялись. - Кажется, пять лет назад. Так и не выяснили, как он умудрился бежать. Его поместили в психбольницу. - Бедокур! - крикнул кто-то. - Он клялся, что выбрался... - Значит, есть тропинка... - Ты в этом уверен? - спросил Первоцвет. - Помнишь имя? "Помню ли я имя, которое так осторожно вытянул из тюремного библиотекаря, зная, что оно может меня освободить?" - Не Бедокур, - сказал он. - Что-то вроде Карл Бедекер, доктор медицины. Конечно, его лишили диплома, когда отправили вниз. - Угу, - согласился Влом. - Расстригли. - Я знал его, - заявил Первоцвет. - Почти забыл. Мы, конечно же, никогда не называли его настоящим именем. Он пробыл около месяца, потом отправился прочь с докторским саквояжем. Он сказал, что проторит для всех тропку, если у нас кишка не тонка, чтобы пойти следом. Такой маленький мягкий типчик. Мы знали, что далеко он не уйдет. - Почему вы его отпустили? - спросила женщина. - Ведь он доктор. - Здесь, внизу, не болеют, - объяснил Первоцвет. - Мы стерилизованы... Вероятно, влияние жары. А смерть, как правило, скоропостижна. И еще он был слишком обидчив. Маленький, но то, что он мог сделать... - Неудивительно, - сказал Атон. - Знаете, за что его послали вниз? Первоцвет оборвал его: - Не слишком ли много вопросов? Мы здесь стараемся об этом не спрашивать. Не наше дело. - Но тропа существует, - произнес, смакуя, Влом. - Тропа в психбольницу, - указал Первоцвет. - То же самое, что смерть. - Но тропа... Волшебное слово вылетело. Атон зная, что оно разлетится по пещерам, как горячий ветер. Доказательство... доказательство пути на волю. Теперь они не обретут покоя до тех пор, пока не найдут эту тропу. 9 Через десять паек Старшой созвал собрание. Поскольку еда раздавалась каждые двенадцать часов или около того, в зависимости от графика движения лифта сверху, это означало по внешнему времени пять дней. Переводить в дни, по мнению Атона, было делом бессмысленным: короткие промежутки времени отмерялись пайками. Семьсот паек - около года. - Наверное, что-то важное, - сказал Влом, когда все собрались. - Раньше мы ни разу не сходились всей толпой. Атон пропустил его замечание мимо ушей, впервые досматривая весь личный состав нижнего Хтона. Похоже, здесь находились сотни человек, причем женщин гораздо больше, чем мужчин. Большинство пришло из других гранатовых рудников - раньше он их никогда не видел. Высокие, низкие, косматые, кривые, статные, дряхлые: каждый - личность, каждый осужден обществом и собратьями по тюрьме. Здесь присутствовало высшее средоточие зла. Каждый был уникален. Атон привык к своему узкому кругу, словно им ограничивалось все, что нужно знать о пещерном обществе - но людей, которых он знал, выбрал случай, а не намерение, и потому они были типичными представителями Хтона. Старшой, Гранатка, Влом, Первоцвет, черноволосая - ожесточенные и вспыльчивые, да. Но разве злые? "Если здесь и есть зло, - думал он, - я его не видел. Зло - в миньонетке. Зло - во мне". Старшой вышел на середину просторной пещеры, держа на плече топор. Он взобрался на небольшую груду камней. Пересечение полудюжины древних громадных туннелей над ним свидетельствовало об истории возникновения здешних структур. Сколько раз раскалывался камень, чтобы образовать эту путаницу? Столько же, сколько раскалывались человеческие души, чтобы образовать эту толпу. Ветер завихрялся, вырываясь из нескольких туннелей, то и дело вздымая небольшие пылевые смерчи, которые в свою очередь с ревом всасывались в жерла других каналов. Эта пещера, отражавшая сущность подземной мощи, - самое подходящее место для собраний. Старшой зычно крикнул, подтверждая свои притязания на приличествующее главарю внимание. Крик эхом пронесся по проходам и смешался со звуком ветра. Еще раз Атон бесстрастно оглядел этого человека. Болтовня прекратилась. - Сверху нам обещают суровые времена, - проговорил Старшой без предисловий. - Требуют больше гранатов. Раздался всеобщий хохот. - Мы дадим ублюдкам все, что пожелают! - с издевкой крикнул кто-то. - Им надо будет для этого лишь спуститься к нам! - закончила какая-то женщина. Старшой не смеялся. - Это всерьез. Они урезают наши пайки. Теперь, ропот стал сердитым. - Они не имеют права! - Имеют, - заверил Старшой. - Так вот. Каждый из вас должен теперь давать три камня за две пайки! - Но столько нам не добыть! Атон огляделся и увидел лица, изможденные внезапным страхом. Наступит голод. - Почему? - выкрикнул Первоцвет. Некоторые злобно фыркнули: вот кто первым пострадает от оскудения рынка. - Что на них нашло? - Потому что они свихнулись, - сказал Старшой. - Им пришла дурацкая мысль, что внизу есть голубой гранат... - Счетоводу известно, что такой штуки нет. Что с ним? - Счетовод клянется, что у него есть доказательство. Влом глянул на Атона и наклонился к нему: - Ты никому не говорил?.. Атон замотал головой: - Ни слова. "Зло во мне", - подумал он. - Я тоже. Я вернулся назад, когда саламандра ушла, и нашел один из кусков. Вероятно, другой она съела. Я подумал о твоих с Цветиком словах, и ничего не стал говорить. Старшой продолжал: - Счетовод передает, что они будут урезать пайки до тех пор, пока не получат голубой гранат. Следующие десять паек будет два камня за... - Хтон Великий! Меня точно убьют, если узнают, что у меня есть гранат... - прошептал Влом. Его тело напряглось и подрагивало. - Кто-то, верно, нашел другой. Атон подумал: "Химера - враг, которого не видишь". - ...Они его не заполучат! - ревел Старшой. - Мне это _н_е н_р_а_в_и_т_с_я_, как и вам. Они думают, что возьмут нас измором... - Он сделал паузу. Его голос понизился. - Но у меня есть план. Пещера притихла. - Довольно нам торговаться с этими слабаками - любимчиками Лазы! - продолжал он. - Они слишком долго господствуют над нами. А работу-то делаем мы. Теперь мы наступим им на мозоль. Мы поменяемся местами? Он сделал паузу, чтобы улеглось смятение. Переворот! Раньше такую возможность никогда не воспринимали всерьез. - Во-первых, надо подкупить стража у дыры. Сейчас надо поразмыслить как следует и понять, что на него подействует. Возможно, женщина, сверху или снизу, - его взгляд мелькнул по черным прядям, вызывающе скрывающим грудь знакомой Атону женщины, - или подловим его на чем-нибудь другом. Надо организовать комитет, который бы этим занялся. Следующее - план нападения. По-моему, надо заслать наверх пять-шесть мужиков поздоровее. Пусть придержат этих придурков, если те почуют что-то прежде, чем мы будем готовы. Как только они по-тихому обоснуются, мы будем как можно быстрее поднимать остальных. Внизу никто не останется. Когда выберемся, первым делом захватим конденсатор. Без воды они быстро сломаются. Следующая цель - лифт; они постараются его расколошматить, чтобы мы все подохли. Нас не волнуют уроды в отдельных пещерах; оставим их в покое, они не заметят происшедшего. Как только захватим власть, отправим придурков сверху вниз - пусть добывают гранаты. А если они найдут голубые... Старшой продолжал, уточняя план в атмосфере растущего возбуждения. Он демонстрировал свойства, делавшие его главарем: не только физическая сила, но и дисциплинированность, практичность, энтузиазм и безжалостность. - Но помните - такой переворот опасен. В случае неудачи они уморят нас голодом. Каждого. И тогда останется одно: Тяжелый Поход... - После переворота, - сказал Влом, чуть не приплясывая от возбуждения, - после того, как мы возьмем власть, знаете, чем я займусь? Остальные окружили его, предвкушая обсуждение величественных планов. В руднике собралось человек двенадцать, не способных сосредоточиться на работе. День переворота приближался; назначить его должен был Подкупочный Комитет. - Схвачу старика Шахматиста за его седую козлиную бороденку и буду крутить до тех пор, пока он не научит меня играть в эту игру. - Лучше попытать счастья с маленькой Подмастеркой, - пошутил кто-то. - Спорю, она обучит тебя игре быстрее, чем он. - Нет, - Влом был непреклонен. - Это должен быть сам Шахматист, и никто другой. Мы расставим фигуры и сыграем перед всем Хтоном, а когда я разгромлю его, Хтон узнает, что я мозговитый и никогда ничего не делал неправильно. У них достало такта не засмеяться. У каждого было свое тайное желание, открыв которое, многие выглядели бы довольно нелепо. Свое слово сказал и Первоцвет: - Не уверен, что вообще пролезу через эту дыру, - пробурчал он, и все улыбнулись вместе с ним: дыра была метр в диаметре. - Но если веревка не лопнет, когда меня потащат наверх, а пол не провалится, отчего бы тогда... - Знаю! - встрял кто-то. - Он хочет стать главным крутильщиком на конденсаторе! - Чтоб похудеть! - Меховой Матушке это понравится. - Что понравится? Первоцвет терпеливо ждал, когда все затихнут: - Отчего бы тогда не пойти в пещеру к Лазе? У меня, сами знаете, руки ловкие, - они знали, - и когда она подойдет ко мне с каменным ножом, отчего бы не вырвать его у нее, а потом... Все подались вперед: - Потом... - Смыться с ним, Цветик! - Потом я устрою ей то, о чем она давно мечтает, причем так, что она никогда меня не забудет! - Что именно, Цветик? - Я заплачу за разрешение посмотреть, Цветик! - Не волнуйтесь... посмотрите, - сказал кто то. - Один гранат за один раз. Смех усилился. Влом обернулся к Атону: - А что сделаешь ты, Пятерка? Какой у тебя план? Атон огляделся. Он ожидал от Первоцвета неожиданного оборота, но тот разочаровал его бездарной развязкой. Гранатка тихо стояла с краю. У нее, казалось, тоже были сомнения насчет переворота. Он почувствовал желание сделать ей больно. - У Счетовода есть девчонка. Кретинка-Кристинка, - сказал он. - Знаете? Она однажды заигрывала со мной, но я был занят. На этот раз, думаю, все будет иначе. - Все сдвинулись поближе. - Хорошенькая, да. Вы не видали такой красавицы. Само совершенство. От ее волос можно сойти с ума, когда она любит; глаза черно-зеленые, словно глубины океана. Как хвея, она цветет только тогда... - Он увидел озадаченные взгляды. "Что-то не так? Их смутила фантазия о простой пещерной девушке?" Он пожал плечами, не волнуясь больше о том, что они подумают. Переворот не удастся. - Наконец-то я нашел ее. Она была наряжена как человек, но когда я разоблачил ее, ей пришлось прятаться от людей. Я привез ее в домик на астероиде... - Как человек? - спросил Влом с озадаченным выражением лица. - Кретинка? - Вероятно, ее вид включает человеческую природу. Генетическая модификациям но она выглядела как человек - настолько божественна. Легенды приписывают ей удивительные способности, и некоторые из легенд... верны. Правда, она не достигла бессмертия, но, кажется, она - полутелепатка. - Может читать мысли? - Не знаю. Это многое бы объяснило. Вот почему ее поступки так парадоксальны. Она заставляла меня делать ужасные вещи. Я любил ее, когда, искал, но возненавидел, когда нашел. Она уничтожила меня. Я не посмел дать ей хвею... - Зеленый цветочек, что носят некоторые люди? Никогда не видел. - Наконец, я бросил ее и вернулся домой. Я сказал Аврелию, что женюсь на дочери Четвертого, если только смогу излечиться от... от Злобы. Он был так счастлив, что едва не скончался. А до этого умирал от уныния, с трудом продержался до моего возвращения. Он отправил меня на одну знаменитую уединенную планету. Атон поднял глаза и увидел, что Гранатка внимательно слушает. О ней он совершенно забыл. На миг он засомневался: "Имею ли я право мучить эту женщину? Не должен ли, на худой конец, предупредить ее? Злоба, Злоба - ты сделала меня чудовищем! Ты заставляешь меня претворять в жизнь твое имя, и от этого никуда не деться". Однако Гранатка выглядела скорее задумчивой, чем взволнованной, а остальные молчали. В чем дело? Громкие крики перекрыли звук ветра. Люди побежали: - Время! Время! Стража подкупили! Переворота Время? Переворот начался! Началось! Туннели, ведущие к переходной пещере, наполнились возбужденными людьми. Все взгляды устремились к крохотной дыре в потолке на высоте десяти метров, единственной связи между двумя мирами. В других местах камень был настолько тверд и толст, что пробиться через него без тяжелых орудий было невозможно. Верхние пещеры заперты, но у запора - одно слабое место, а именно страж на "ночной" вахте. Атон не знал, что тому посулили, но Старшой всегда держал слово, и стражу гарантировали бы безопасность на всю жизнь. Достаточно было опустить веревку и отойти. Тяжелая плита начала медленно-медленно сдвигаться. Темная дыра зазывно светилась с той стороны зеленым мерцанием - дверь в удачу. Но ничье лицо там не появилось. Ни звука сверху, кроме громкого скрежета камня. Пауза; затем возникла раскручивающаяся из бухты веревка. Она была без корзины и поэтому опускалась, волнообразно извиваясь. Растрепанный конец веревки повис, не касаясь пола, и болтался невольным приглашением. Старшой удовлетворенно промычал. Назначенный отряд вторжения выстроился в центре пещеры. Атон - вторым. Важнее всего было умение забраться быстро и тихо и сберечь силы для возможной немедленной схватки. Первый мужчина с короткими искалеченными ногами, но неимоверно сильными руками, шагнул вперед и дернул за веревку. Та слегка подалась, но держалась: она была закреплена. "Дернул, словно девчонку за косу", - надумал Атон. Мужчина ухватился за веревку и умело потащил себя в воздух. Атон видел, что Старшой внимательно наблюдает за ним, потряхивая головой. "Волнуешься, креллевод? - подумал он. - Тоже помнишь про ум Счетовода?" Мужчина быстро взобрался наверх, подтягиваясь на руках и захватывая ногой изгиб веревки при редких остановках. Он уцепился руками за край отверстия и напряг мускулы, протаскивая голову и плечи. Атон держался за веревку, не делая пока никаких движений. Сверху послышался сдавленный крик. Ноги наверху поджались, мужчина выпустил край, когда, казалось, вот-вот завершит подъем. Он сполз в дыру и тяжело упал на нижний пол. Старшой тут же его поднял, но это уже не имело значения. Горло мужчины было аккуратно перерезано. Натяжение веревки ослабло. Упало второе тело. Это был подкупленный страж. Веревка петлей обвивалась вокруг шеи. Он-то и послужил якорем, вес первого вторгшегося задушил предателя. Переворот не оказался для Счетовода неожиданностью. "Ты должен был знать, - подумал Атон, - что Счетовод угадает такой ход. Он не садист и не дурак, у него есть определенные причины для своих действий, и он готов к любым последствиям. В конце концов ты узнаешь, что был предатель, и предположишь, что подкуплен один из вашей собственной шайки. Узнав теперь, что ум Счетовода такой же проницательный, как и всегда, ты заподозришь, что голубой гранат _е_с_т_ь_ на самом деле. Ты будешь искать и неутомимо допрашивать каждого мужчину и каждую женщину - и на дне Вломова меха для воды найдешь голубой осколок. Влом будет выкрикивать историю открытия и потери граната. Он обратится ко мне за подтверждением, но я признаюсь, что в упомянутое время занимался Гранаткой. Она согласится, убеждая себя, что иначе заподозрили бы ее, и стремясь вызвать ревность у черноволосой. Влом известен как большой обманщик, но ты позволишь довести тебя до места, где, по его словам, он нашел гранат, и там ничего не окажется, а он не будет знать, что доказательство прямо под рукой. - Я этого не делал, - завопит он наконец. - Меня вломили! Меня вломили! А ты уже это слышал. Узники верхних пещер не смягчатся. Они захотят выяснить, откуда взялся первый осколок, и узнать, действительно ли есть такой рудник. Поскольку вы отказались честно вести дело со Счетоводом, он заморит вас голодом и сделает нижние пещеры безопасными для исследователей сверху. А мы предпримем Тяжелый Поход. О да, предпримем". $ 399 СЕМЬ Идиллия: солнечная уединенная планета. Пальмы и ели росли здесь рядом, после того как осторожное прикосновение генетической модификации пригладило природу, заставило ее улыбаться. Голубые воды искрились у подножия серых гор, белоснежные облака осеняли мирные деревеньки. Атон машинально прошел процедуру регистрации - его мысли были сосредоточены на женщине, которую он прилетел забыть. Он пренебрег ознакомительной экскурсией. Красоты самобытного рая его не интересовали, наконец он оказался на красивой даче - домике, окруженном цветниками и извивающейся изгородью, - без понятия, как это произошло. "Прелестная планета, - с горечью подумал он. - Но никогда не станет так прелестна, как Злоба. Злоба - меня должно было предупредить твое имя. Но я был слеп ко всему, кроме твоей красоты; я был глух к отцовским словам. Я маялся детской мечтой. А когда нашел тебя..." Он осмотрел цветники. Не будучи силен в садоводстве, кроме особого искусства выращивания хвей, Атон понял, что начать ему не с чего. Да это и не важно: даже самые прекрасные начинания вряд ли бы подействовали на его разрушительную страсть к миньонетке. "Миньонетка. Когда после игры в Капитана я, наконец, обнаружил тебя среди ксестов... было не удивительно, что эти дружелюбные иномиряне смутились. Они увидели, что ты действительно миньонетка - странный отпрыск человека, а не подражание ему, а я тем временем пытался обратить их внимание на свое неведение. И они показали мне все, что могли, а я увез тебя в укромный космотель и там постиг чудовищное зло твоей природы". Предоставленный на этом курорте самому себе, Атон понял, что жизнь продолжается. Он праздно изучил сад, разгадывая очевидные загадки кустарников, и в конце концов вернулся в светлый коттедж. Неестественно круглое заходящее солнце просвечивало сквозь плывущие облака. В воздухе парили запахи кухни. "_Т_о_г_д_а_, разбитый, я слушал тебя, Аврелий. Но ты, в сущности, ничего мне не сказал, лишь послал на Идиллию, чтобы я отдохнул и забыл. Забыл Злобу". Войдя в домик, Атон обнаружил на стене древние гравюры на ботанические темы, паркет из псевдососны и старинные ручки на дверях с петлями. "Такой дом был у Вордсворта!" - подумал он. В камине большой комнаты ярко пылал огонь: тени от узорной железной решетки трепетали на каменном участке поля. Вдруг он услышал шум в помещении, которое принял за кухню. В доме кто-то был. Он прошел сквозь арку. Арку? Значит, это не было намеренной подделкой "под старину". И увидел ее: изящную, светловолосую, умелую. - Что вы здесь делаете? - спросил он. - "Тебе-то какая разница, Атон?" Она с улыбкой обернулась: - Здесь мое место. - Но мне сказали, что это мой дом, - проворчал он. - Да, - она подошла к нему и показала серебряный браслет на левом запястье. - В обычаях Идиллии отправлять рабов на службу к господам. Пока вы здесь, я принадлежу вам, и да здравствует эта планета, добро пожаловать! - Она сделала реверанс. Атона это не убедило: - Что-то такое упоминалось. Но я думал, будет привратник... слуга. - Они обслуживают дам. - Вот как! Идиллия, это слишком вопиюще. Она взяла его за руку, провела к камину с нежной настойчивостью, исключительным правом рабов, и усадила за ужин. Атон воспринял ситуацию с сомнительным удовольствием. Никогда еще женщины так о нем не заботились, и его отношение, сначала двойственное, быстро стало положительным. В общем, задумка интересная. - Как звать рабыню? - спросил он. - По имени, - бойко ответила она. - Кокена. Атон полез в толстую картотеку, составленную много лет назад его учителем. - Строительный камень из коралла? Это твоя тема - твердость и жесткость?.. - Некогда на Земле, - сказала она, - жили крохотные морские моллюски с красочными раковинами, которых коллекционировали. Они назывались... - Понятно. И что же милая ракушка посоветует смущенному сердцу? - спросил ей, и подумал: "Она пытается угождать... отчего бы тебе не отгородиться ею, Атон?" - Вечером в деревне танцы, - сказала она, явно пропустив в вопросе намек. - Если вам это доставит удовольствие... - Мне ничто не доставит удовольствие, Кокена, - ответил он, но при этом улыбнулся. Танцы были красочны. Их устроили в теплом деревянном амбаре - по углам запах сена, под стропилами воробьиные гнезда. Гирлянды флажков свисали с балок; светлый сидр сочился из-под пресса, установленного посреди амбара. Отчаянно улыбавшиеся люди входили и выходили в сопровождении своих хорошо осведомленных рабов и рабынь. Атон заметил, что слишком часто сквозь их радостные личины просвечивала борьба с внутренней мукой. Он выпил сидра и нашел его весьма крепким. Несмотря на явную свежесть, напиток был терпким, претящим... Вероятно, естественную ферментацию искусственно усилили. Или модифицировали сорт яблок. Сидр вызывал в воображении крохотные деревца с огромными плодами, и каждое громадное яблоко таит в себе легендарные 40". Душа Атона стала чиста, и он понял, что смех пребывает даже в грусти. - Начинаем? Заиграли два усатых, очень похожих музыканта: один на скрипке, другой на объемистой трехрядке. В помещении воцарилось веселье. Пары, составившиеся с краю, вихрем неслись в середину и образовывали неправильные квадраты. Дамы резко оправляли широкие юбки и брали под руку важных кавалеров. Атон заговорил с Кокеной: - Как здесь получить партнершу? Пальцы музыканта все быстрее бегали по черным и белым кнопкам гармони, все сильнее раздувались мехи. - Нужно пройти через зал к одной из сидящих дам, вежливо поклониться и испросить позволения на ее общество в танце. - А кого выбрать? - спросил он, оглядывая женин. Белые нижние юбки кружились вокруг бедер, отбрасывая забавные тени. Кокена приподняла бровь: - Вкусы клиентов, не принято обсуждать... Но, если я не ошибаюсь, третья девица справа привлекает определенного рода мужчин и к тому же превосходно танцует... Атон посмотрел на женщину, которая весело болтала с соседкой и только что наклонилась, чтобы поправить туфлю. Декольте открывало красивую грудь. Маленькие ступни, длинные распущенные волосы. - Нет! - сказал он с большим нажимом, чем подобало. - Рыжие волосы никуда не годятся. Кокена угодливо указала другой вариант. На этот раз волосы оказались каштановые и не такие длинные. Дама стояла в стороне со стаканом сидра, слегка покачиваясь под музыку. В конце припева она притопнула, весьма соблазнительно качнув грудью и ягодицами. - Нет... у нее зеленые глаза. - Сходства почти не было; Атон мучился от грусти, его возбуждение усиливалось вином. Усомнившись в том, что Атон говорит серьезно, Кокена взглянула на него. Глаза у нее были голубые. - Пойдем, - сказал он, не в силах объяснить свое настроение. - Я предпочитаю свою рабыню. И они пошли танцевать. У девушки были проворные ноги, ее легко было вести; на минуту груз упал с его души, отступил на полшага. Они танцевали, кружились, вертелись, ее юбки соблазнительно вздымались, но душевная тягость сопровождала их. Ряды расходились и сближались; мужчины встречали своих партнерш в центре, кланялись им, отставали, снова подходили, и пары весело кружились. Правая рука к правой руке, левая к левой, партнер встречает девушку касанием бедра и с улыбкой пропускает ее назад. О, сверкающий взгляд! Какое чудо это вольное движение вместо заученной фигуры! Какой мгновенный восторг, заостренный усмешкой, - ибо эти интригующие улыбки и жесты были пусты, лишены любви. "Злоба, о Злоба, о Злоба, почему ты меня предала?" Была полночь, когда утомленный Атон готовился в коттедже ко сну. Видение росло и билось теперь о раковину его головы, разрывая мозг, довлея над его усталостью. Это было лицо Злобы, улыбающееся, опустошающее, одновременно прекраснее и ужаснее любого призрака. Огонь пробежал в ее волосах и зажег его желание. - Кокена! - позвал он, и та застенчиво вошла, одетая в ночную рубашку. - Я сегодня не могу уснуть. Ты поговоришь со мной? - Понимаю, - сказала она. - Мне хотелось бы знать... - И пока он говорил, мучительное видение распалось. - Ты когда-нибудь была влюблена, Кокена? - Нет. - Люди думают о любви как о чем-то романтичном, как о счастье, о чуде. Любовь якобы должна возвышать человека, делать его сильным и добрым. Ты видела такую книгу - ДЗЛ? - Она кивнула. - Но они не правы. Любовь - самое страшное оружие, известное человечеству. Она может скрутить человека, связать в тугой узел, пока его кровь не вытечет на каменистую действительность, пока он не иссохнет и не превратится в шелуху. Если ты когда-нибудь станешь искать зло, начинай с любви... Я не должен говорить это женщине? - Я рабыня, - сказала Кокена. Он внимательно посмотрел на нее. - Говоришь, что рабыня. Но только ли рабыня? Разве в тебе нет женщины? Когда ты двигаешься в танце, милая ракушка... Если, бы я попросил тебя раздеться передо мной... - Идиллия обязана защищать свою собственность, - сказала она. - Я не разденусь. Атон улыбнулся: - Это лишь пример. Ты не только рабыня. Скажи, Кокена, ты продаешься? Могу ли я приобрести тебя и увезти с собой, куда захочу? - Рабы не продаются. Они на время предоставляются господам и в определенных пределах оказывают им услуги. - В определенных пределах... Кажется, раковина закрыта, - сказал Атон. - Тем хуже... но зато честно. Я хотел бы, чтобы как можно больше женщин стало рабынями и как можно больше рабынь - женщинами... ВОСЕМЬ Атон ходил на вечеринки, танцевал, смотрел безразличные ему театральные постановки и бездумно флиртовал с женщинами. Днем он купался, участвовал в античных спортивных играх, ездил на пикники; ночью о нем заботилась Кокена, растирая спину маслами. Он говорил с ней, облегчая душу и с удивлением замечая, как слабеют воспоминания о Злобе при разговоре о... Злобе. Он рассказывал Кокене столько, сколько мог вспомнить, то есть больше, чем кому-либо, поскольку стал относиться в ней как к рабыне, а не как к женщине. Но этого было мало. Злоба то и дело вторгалась в его душу, вызывая неутолимое желание, безмерную боль. Он мог скрыться от нее на час, но убежать не мог. - Это все, честно говоря, совсем меня не развлекает, - признался он наконец. - Нужно что-то такое, что увлечет меня надолго, а не на минуту. И Кокена, как всегда, предложила. - Не попробовать ли восхождение на горы? - спросила она. - Это нелегкий вид спорта, отнимающий много дней и сил. Здесь он не опасен, и у него есть свои достоинства. - Ты напоминаешь мне, нежная ракушка, что лучшее лекарство от сомнений - работа, - сказал Атон. - Замечательная викторианская мысль из ДЗЛ. Но если ты советуешь, я попробую. До сих пор ты заботилась обо мне изумительно. - Я найду проводника, - сказала Кокена. - Далеко искать не придется, - сказал он в ответ. - Или ты думаешь, мне понравится, что в мое отсутствие тебя растлит какой-нибудь господин? Кокена улыбнулась, и на следующий день они уже шагали вдоль лесистой подошвы ближайшей горы. По обе стороны тропинки поднимались вьющиеся папоротники в рост человека; пахучие венерины башмачки были впору самой Венере. Исполинские дождевики, подобно вулканам, выбрасывали при малейшем прикосновении дымовую завесу. Выше появился молочай вперемешку с карликовой секвойей. Большие и маленькие, цветущие и плодоносящие, естественные и модифицированные растения Идиллии предъявляли себя человеку на одобрение. Атон остановился перед гибкой красной ящерицей, застывшей на валуне. Она довольно осмысленно глядела на него. "Мы еще встретимся, твой род и мой", - словно бы говорила она, и Атон, засмеявшись, шлепнул по камню рукой, после чего она юркнула в безопасное место. Кокена, какой бы хрупкой она ни казалась, несла рюкзак и спальный мешок и шагала с Атоном нога в ногу. Атона ее выносливость изумляла. Они рано остановились на привал, еще до того, как склон горы скрылся в тени, и Кокена приготовила ужин. Атон вгляделся в темную воду речки, где они мылись, и увидел громадную норку. Он как раз собирался смахнуть с руки прутик, но вовремя остановился: это было насекомое - тросточка длиной сантиметров семь, настолько неподвижная, что казалась мертвой. Его потянуло бросить ее в воду и посмотреть, схватит ли ее рыбина, но, поймав на себе взгляд Кокены, он устыдился. Откуда у него этот позыв причинить боль, мучение невинному насекомому? Он пересадил тросточку на листик и пронаблюдал, как она неторопливо уползает. В ночном воздухе не было никаких кусачих тварей. Атон с Кокеной спали бок о бок в двойном спальном мешке на пахучей постели из папоротника. Посреди ночи Атон проснулся от крика совы и посмотрел на спящую рабыню. Светлая прядь волос падала ей на лицо. Красота Кокены была почти классическая. Атона поразило, что он мог оценить ее красоту без всяких задних мыслей, это было для него чем-то новым... Утренний солнечный свет струился между деревьев, а они уже шагали среди елей, пальм и дубов. Наслаждаться лесом следовало не спеша, но Атону было не до него. Он пытался разогнать свои думы физической нагрузкой. Кокена поспевала за ним без жалоб, хотя путь становился все круче. Тропинка петляла меж толстых мшистых корней. Атон удвоил усилия, поднимаясь в гору, как одержимый, пока не заныли мышцы на ногах и не закружилась голова. Рабыня молча и не отставая шла следом. Атону стало любопытно. Детство на Хвее при силе тяжести процентов на пятнадцать больше, чем земная, гарантировало ему силу. Генетики в лаборатории укрепили его тело за много поколений до того, как он родился. При обычном тяготении он мог совершать подвиги, которые изумили бы непосвященного, а годы, проведенные в космосе, его выносливости почти не ослабили. Ни один нормальный мужчина не мог сравниться со стойкостью модифицированного, а среди женщин лишь удивительная миньонетка обладала сходной мощью. Нежный мир удовольствий, подобный этому, - не то место, где можно найти по-настоящему выносливую женщину. На второй вечер, высоко на склоне, где дул холодный порывистый ветер, Атон изобразил большую усталость, нежели ощущал. Он упал и, притворившись спящим, стал незаметно наблюдать за Кокеной. Та без признаков явного утомления принялась готовить еду, хотя движения ее несколько замедлились. Глянув в сторону Атона и убедившись, что он крепко спит, она подошла, повернула его в более удобную позу и подложила под голову подушку из мха, будить его она не пыталась. Что сделало девушку такой выносливой? Она давным-давно должна была упасть от изнеможения. Но она не только оставалась с ним, но и выполняла всю необходимую работу. Не произошла ли и она от модифицированного рода? Действительно ли рабыня на Идиллии без всяких помех сочетает преимущества жены и тяжеловоза? Атон сел, потянулся, протер как бы заспанные глаза. Нет смысла пропускать ужин. Завтра он определит, насколько она вынослива. Дорога становилась все более крутой и неровной. Атон не обращал никакого внимания на открывшийся внизу вид или на появлявшихся животных - бобра, горного козла, черепаху, которые с любопытством взирали на негоден выбрал самый трудный подъем и взбирался с максимальной скоростью. Кокена стала для него вызовом: он обязан определить предел ее выносливости. Его не покидал интерес к тому, с чем же он состязается, и восхищало соперничество с женщиной, которая должна всего-навсего выполнять его волю. На исходе дня, истекая потом, он стал подозревать, что достиг предела своих возможностей. Девушка ни о чем не спрашивала. Она была сведуща в искусстве восхождения; ее скупые движения сберегали силы, и она расходовала их куда меньше, чем он. "Наверняка, - подумал он, - она сопровождала по этим склонам многих господ". Эта мысль почему-то его тревожила. Наконец они вышли к нависшему выступу, где зубчатая скала вздымалась над поверхностью почвы на добрых пятнадцать метров, а затем отступала под покров кустарника. Скала неширока, ее легко обогнуть - но Атон этого не хотел. Пусть будет проверка для Кокены! Годы на Военном Флоте научили его лазать по канату; подъем здесь трудный, но для него посильный. А вот для женщины со слабой мускулатурой и недостатком практики подъем был неодолим. Атон накинул петлю на нижний выступ метрах в шести от основания скалы. Тот достаточно велик, чтобы на него встать, и послужит площадкой для дальнейшего подъема. Атон быстро полез наверх, упираясь ногами в почти отвесную скалу. Приятно было чувствовать знакомое напряжение. Он забрался наверх, проверил веревку и стал ждать Кокену. И она поднялась, перебирая руками и упираясь ногами, как и он. Рюкзак на спине явно мешал ей удерживать равновесие и создавал другие сложности, но она не сказала ни слова. Атон закинул веревку за самый верхний выступ и затянул покрепче. Нелегкий будет подъем - метров семь, не меньше, причем гора уходила вниз под углом так, что веревка висела свободно. На этот раз упереться ногами о скалу не удастся. Атон полез вверх. Подъем был очень непрост. С опозданием он осознал, что есть разница между подъемом при половинной, силе тяжести в космокорабле и противоборством с рюкзаком на плечах нормальному тяготению. Сил, которые Атон так щедро расходовал на прошлый подъем, теперь не хватало; он оказался слишком расточителен. Надо было поднять рюкзаки отдельно... и закрепить страховку, чтобы предотвратить случайное падение. Запасная веревка бесполезно висела на ремне. Но снизу на Атона смотрела девушка, и он был силен. Он достиг верхнего выступа и, радуясь победе, забрался на него. Уступ был надежный, на нем можно было закрепить вторую веревку. Он размотал запаску и сделал петлю. Кокена уже начала подъем. Лежа ничком - голова и плечи за краем скалы - он увидел, что его догадка верна. Она не привыкла к подобным упражнениям и не знала маленьких хитростей веревки. Такие занятия - не для женщин, ее раскачивало, то выкидывая на фон кустарников и деревьев, то почти ударяя о неровности камня. Она очень устала, но продолжала карабкаться. Метра через четыре Кокена остановилась. Кажется, она достигла наконец предела. Атон, мрачно удовлетворенный, уже собирался крикнуть ей, чтобы она спустилась и выбрала другой путь. Только сейчас он увидел, до какой степени она устала. Ее маленькие онемевшие руки скользнули по веревке. Далеко внизу под ее опускающейся фигурой простиралась каменистая равнина: падение означало смерть. Не думая, Атон захлестнул петлю за выступ и бросился с него вниз. Рефлекс космогарда: немедленное действие без мыслей о личной опасности. Он просто выпустил выступ из рук; рюкзак, по-прежнему висевший на нем, рванул по подмышкам. На половине отвесного склона упругая веревка, за которую он держался, остановила его с такой силой, что содрала кожу с ладоней и едва не разжала их. Сорванные мышцы рук и плеч дадут знать о себе завтра. Атон болтался чуть ниже девушки. Как только та окончательно разжала ладони, он вытянул руку и, обхватив ее за талию, грубо подтянул к себе. Почти теряя сознание от усталости, она прижалась к нему. Пытаясь удержать двойной вес плюс рюкзаки, одной натуженной рукой держась за веревку, Атон тем не менее обратил внимание, хотя это и было до кошмарного неуместно, какое гибкое и нежное тело он обнимает. Не считая первого вечера на танцах, он никогда не обнимал ее; его даже как-то удивило, что она настолько женственна. Между тем рефлекс космогарда вновь взял верх. Его ладонь разжалась и медленно, но все же сдирая кожу, заскользила по веревке. Он твердо приземлился на нижний выступ и положил Кокену на широкую площадку. Когда Атон опустился на колени рядом с ней, ее рука обвила его шею и притянула к себе. - Ты сильный, сильный, - прошептала Кокена, не открывая глаз. - Сильнее меня. После чего рука безвольно упала; она потеряла сознание. Ее слова подбодрили его. Он понимал, что они искренни. Что бы ни было раньше. Кокена увидела в нем теперь мужчину, а не изнеженного господина. Этого, вероятно, он и добивался. С нескрываемым удовольствием он стал делать то, что раньше делала для него она. Уложил ее поудобнее, разыскал в рюкзаке еду. После обмотал бинтом окровавленную руку, скинул рюкзаки к подножию скалы и спустился сам, чтобы устроить место для привала. Только когда оба были внизу, он позволил ей смазать и перебинтовать ему руку. Кокена вновь оказалась на своем месте, и это ему по-прежнему нравилось - кроме того, с приятным потрясением он сообразил, что Злоба на какое-то время совершенно выпала из его головы и что есть множество безотлагательных вещей, о которых ему надо позаботиться. ДЕВЯТЬ Первыми словами Кокены в тот вечер, под песню одинокого сверчка, были извинения: - Простите, что не смогла остаться с вами, господин Пятый. Я не собиралась... - Больше никогда не называй меня так, - сказал он, прерывая ее. - Я человек, а не титул: глупый человек, едва не погубивший тебя. - Да, Атон, - сказала Кокена. - Только на Идиллии никто не умирает. - Она встала. - Меня ждет работа. Атон схватил ее за лодыжку и притянул к себе: - Сделаешь завтра. А сейчас будешь спокойно отдыхать, иначе я тебя побраню. Почему ты не сказала мне, что устала? Она горестно улыбнулась: - У рабыни не должно быть личных проблем. Их достаточно у господ. Атон в душе побледнел, услышав про господ. Значит, между ними ровно ничего не изменилось. - Ты была рабыней всю жизнь? Еще одна горькая улыбка: - Конечно, нет. Никто не рождается для рабства. Существуют конвенции... Я попала сюда единственно возможным способом: добровольно. - Добровольно! - Это хорошее место. Пришлось выждать длинную очередь. Отбор очень строгий. - Я это заметил, - сказал Атон, любуясь ее фигурой. Кокена, бессознательно защищаясь, выставила перед собой руки. - Я рабыня иного рода и не хотела бы, чтобы вы говорили обо мне в таких выражениях. - Извини, - сказал Атон с раскаянием, - но я - мужчина. И мои выражения отчасти определила ты сама. Разве у тебя не случаются порой неприятности с мужчинами в таких вот уединенных местах? - Случаются, - призналась она. - Но мы обучены защищать себя. Атон подумал о некоторых известных ему приемах. - Даже от космогардов? - В особенности, от космогардов. Он рассмеялся: - Гордость не позволяет мне в это поверить, но именно такой ты кие очень нравишься. Кокена рассмеялась вместе с ним, и он ощутил в своем теле прилив тепла. Но на заднем плане маячил неумирающий образ Злобы. Он попытался отогнать его: - Ты удивительно сильна для женщины, Кокена. Откуда ты родом? - Я не должна говорить... Внезапно в этом не оказалось нужды. - Хвея! - воскликнул он. - Таких женщин, как ты, нет больше нигде в галактике. Лишь на моей родной планете. С этим открытием его интерес к ней расцвел и утратил всякую праздность - если она вообще когда-либо была. - Назови свою Династию! - Пожалуйста, не надо. Атон щелкнул пальцами: - Четвертая? - спросил он, и ей пришлось кивнуть. - Мне следовало догадаться. Замыслы Аврелия всегда безупречны. Он клялся, что устроит прекраснейший брак - и он это сделал, несомненно сделал. Я бы полюбил тебя. Выражение ее лица не изменилось, но он почувствовал, что чем-то ее обидел. - Я говорил о прошлом, - неубедительно произнес он, однако вред уже был нанесен. - Это была песня, прерванная песня. Она вела меня, и я не мог свернуть в сторону. Теперь я как рыба на крючке; я могу признать лишь то, что могло бы случиться. - Вы упоминали об этом раньше. "Да, конечно... я рассказал все, не зная, кому говорю. Не зная!" - Как ты сюда попала? - спросил Атон, чтобы скрыть смущение. - Я никогда не видела человека, за которого должна выйти замуж, и не знала его имени, - сказала она почти неслышно. - Но я... я возненавидела его, когда он опозорил мою Династию. Он отверг меня без единой встречи... а Династии не расторгают союз. Я не могла там оставаться. Атон попытался взять ее за руку, но она увернулась. - Я не знал. "Третья дочь Старшего Четвертого" - это лишь обозначение, а не личность. - У рабынь тоже есть прошлое, - сказала она. - Но оно не в счет. - Ты наверняка знала! Мы встретились не случайно. - Нет. Лицо и имя были мне незнакомы. Пока вы не заговорили о прошлом, и я не начала понимать. Династии не смогли представить нас формально... - И ты не сказала ни слова. Ни слова! Атон не был голоден, но нервно вынул из рюкзака судок-самогрев и принялся есть. Кокена последовала его примеру: только в ее руках оказался замороженный пакет. Атон понимал, что эта символика случайна, но рискнул сделать еще одну попытку. - Давай забудем все, что произошло между нами, - сказал он. - Это... Слишком много нужно преодолеть. Слишком много стыда. Давай начнем все сначала. Я хочу знать о _т_е_б_е_ все. Кокена не отвечала. - Ну, пожалуйста! Она колебалась: - Рабыня не может... - К черту рабыню! Ты - женщина, на которой я должен был жениться, и я хочу _з_н_а_т_ь_. Она молча покачала головой. Раздраженный Атон растерянно смотрел на нее. Раньше она непокорной не казалась - но раньше он и не расспрашивал ее о себе. Вероятно, обстоятельства отменили условности. Если не... - Послушай, - сказал он. - Ты говорила мне, что на Идиллии не умирают. Это ведь сказано не ради красного словца, а? Это должно означать, что за клиентами все время наблюдают... и не только их верные рабы. За нами сейчас следят? Кокена опустила глаза. - И если б я не поймал тебя на скале, какая нибудь штуковина выскочила бы из камня, ткнулась в меня механическим носом и утащила тебя... Отвечай! - Что-то вроде этого. - А если бы ты сказала хоть слово, тебя понизили бы до выгуливания собак? - Некоторые собаки очень милы. - Ну, если ты настаиваешь на такой глупости, я просто обязан снова вскарабкаться на эту скалу, прыгнуть вниз и заставить эту штуку поймать м_е_н_я_ в воздухе. Где была бы _т_о_г_д_а_ твоя ценная работа? - Пожалуйста, - прошептала она. - Надо было взять ДЗЛ, - печально возразил он. - "Имей мы, кроме мира, время..." - Возможно, я застенчива, - сказала Кокена на этот раз с каким-то воодушевлением, - но я не ваша... Она лежала на листьях, волосы утопали в них. Атон лег рядок, опершись на локоть. Он ухватил прядь ее волос. - Я слишком быстро избавился от условностей и, увы, оценил огромную мудрость выбора старших. - Нет, - сказала она. - Тот позор давно забыт. - Я искуплю его. Я обещаю жениться на дочери Четвертого... - Нет! Раковина закрылась. Подъем стал теперь более неторопливым. По мере того, как они приближались к вершине, внизу разворачивалась величественная перспектива. Атон должен был признать, что чувствует себя лучше, чем когда бы то ни было. Бодрый вид и спокойная сила характера Кокены сочетались с красотой пейзажа, вновь превращая жизнь в достойное событие. Ему было жалко, что они достигли вершины. Он, как и прежде, предпочел бы восхождение: не останавливаясь, не думая, не сталкиваясь со сложностями жизни по ту сторону горы, лишь вдыхать пахучий ветерок да слышать сухой хруст под ногами. Зловещая тень Злобы ненадолго уменьшилась. Насколько сильнее стало сейчас живое видение Кокены - безыскусно бойкая, она ни о чем не спрашивала, лишь короткие локоны подпрыгивали при ходьбе. В порыве чувств Атон обнял ее. Она нахмурилась, но не скинула его руку. Последний отрезок до вершины они прошли вместе. Атон ожидал какого-то особого вида, но открывшийся его взору пейзаж превзошел все ожидания. Гора оказалась не одиночной, а двойной: крупная расщелина разделяла ее половины, круто спускаясь на полкилометра и превращаясь в узкое ущелье между ними. Склоны с обеих сторон были почти отвесны. Он отошел на шаг с отвращением к своей тяге к пропасти. - Когда-то, - сказала Кокена, тревожно удерживая равновесие у края, - здесь было поле и ручей... - Ручей? - Маленькая речка. А поле - это плоская местность. - Больше не буду перебивать, - согласился он. - Давным-давно из земли поднялась гора. Но ручей был старше и не потеснился. Он разрезал вздымавшуюся глыбу. Вскоре - через какую-нибудь пару геологических эпох - горе это надоело. Она стала подниматься быстрее, и река не смогла ее побороть. Река сдалась и, в конце концов, обогнула гору. И вот результат: русло на километр выше реки, а у горы два пика. - Если б я был рекой, - сказал Атон, - я бы пробуравился _с_к_в_о_з_ь эту выскочку. - И пожалел бы об этом. Река пыталась это сделать, на берегу озера есть отверстие, ведущее в подножие горы. Но вода, входя с одной стороны, с другой не выходит. Так что большая часть реки отступила и держится подальше от этого места. - Я ее не виню. Хорошо, что вовремя предупредила; ты уберегла меня от больших неприятностей. Атон стоял позади нее, наблюдая, как ветер из расщелины откидывает назад ее волосы и теребит походную юбку. - Песня исчезла, - сказал он. Кокена медленно повернулась: - Атон. "Раковина раскрылась, - подумал он. - Лишь от прикосновения истинной любви". Он неторопливо вынул хвею из своих волос и воткнул ей в прическу. Кокена радостно улыбалась, ее глаза сияли. Они стояли на расстоянии вытянутой руки, молча всматриваясь друг в друга и в хвею. Потом она оказалась в его объятиях, всхлипнула у него на плече. - Атон, Атон, обними меня. Ты - первый... Он прижал ее к себе, испытывая чувство, которое наконец-то было естественным, а не злокачественным. Она отступила на шаг, резко вырисовываясь на фоне утреннего неба. Она вся лучилась. - Так ново, - сказала она. - Так прекрасно. Поцелуй меня, Атон, чтобы я поверила... Он положил руки ей на плечи и медленно притянул к себе. Когда ее лицо приблизилось, перед ним будто бы проплыло облако. Мерцающее, тающее... ...И это было лицо миньонетки. Волосы цвета живого пламени обрамляли его, переплетаясь в змеином великолепии. Черно-зеленые глаза заглядывали в его глаза. Алые губы приоткрылись. - Поцелуй меня, Атон... - Нет! - закричал он. Его мечта о свободе лопнула. Он отгородился от призрака рукой, чтобы не видеть переменчивых глаз, и в ужасе оттолкнул его. И остался стоять на горе один, окутанный мелодией... ИНТЕРЛОГ Любовь построила дворец На гнили и дерьме. Вильям Батлер Йетс, "Разговор Безумной Дженни с епископом" Это не наш народ. Вселенная в его понимании была чиста: Яркие незапятнанные солнца отметали кружившуюся пыль, Вечно скапливались туманности - пока одна из них не лишалась милости. Наша галактика больна: Она гниет с ядра, разлагается на части, гноится с отвратительным зловоньем, Пораженная предельным ужасом: Жизнью. Из этого болота поднимается небывалая пародия на разум, Посвящающий себя великому мору порядка, Заражающий каждую частицу. У него несколько личин, но нас интересует ближайшая: Человек. Это не наш народ. Враг - человек. Это зло должно быть вычеркнуто, галактика стерилизована. Да не останется ни следа грязи. Однако недуг зашел далеко; У инфекции больше возможностей, чем у нас. Преждевременность означает провал. Мы управляем собственными изменениями: мы умны и искусны. Мы набираем агентов человеческого рока из их же рядов. Мы отбираем индивидуума и приручаем его, чтобы он соответствовал нашей цели. Это существо душевно нездорово (Как говорит его культура), Оно идеально: Атон. Атон мечтает о союзе. Атон желает объять красоту. Атон стремится убить зло... Атон, Атон, дитя заблужденья, "Честность и подлость друг другу сродни". Сила твоя вырастает из зла. Посмотри на свои испражнен