ья; Обмажь лицо истиной, Забудь притязанья; Вернись. Ибо это не твой народ... А мы не их бог.  * ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. МИНЬОН *  $ 401 ДЕСЯТЬ Было светло, ослепительно светло, даже в густой тени. Атон забыл, как много естественного света расточалось на открытом воздухе. Запах воли был повсюду - сочный и возбуждающий. Был день, и было тепло - не суховей пещер, а свежий душистый ветер. Свобода! Кошмар теперь позади, его долгое осуждение закончилось. Безумное зло пещер растворялось в прошлом, оставив лишь того Атона, который завоевал свободу, - Атона очищенного, Атона непорочного. Здесь были деревья, и травы, и голая почва. Человек, покоривший Хтон и не сошедший с ума, упал на колени не в благодарственной молитве, но для того, чтобы физически дотронуться до вновь явленного чуда. Его бледные пальцы зарылись в мягкую землю, наслаждение пробежало вверх по рукам; он поднес горсть ко рту, чтобы на вкус ощутить зелень и прелые листья. "В природе нет грязи, - подумал он. - И нет ужаса, кроме того, что берет начало в человеческой душе". Он катался по земле, обуреваемый радостью узнавания. Он знал эту планету - словно не было мрачной интерлюдии между его убийством любви Кокены и теперешним чудом, словно не было в промежутке Хтона как расплаты за преступление. "Я любил тебя, милая ракушка. Но это была моя вторая любовь - слабее первой. И вот так я тебя освободил". После полудня какой-то шум вывел его из задумчивости. А выбрался он утром. Его внимание сфокусировалось: звук был результатом действия древнего стрелкового механизма... Выстрел. Мальчиком он его слышал - кто-то... охотился. Многообещающие ассоциации. Человек, у которого были столь древние вкусы, мог позволить себе и личный корабль. Похоже, он был эксцентриком, нелюдимым одиночкой. Но если это частный охотничий заповедник, как теперь ему казалось, Атона подстерегала прямая опасность. Здесь могли содержаться многочисленные экзотические хищники. Он сглупил, забыв о бдительности лишь потому, что освободился. Лучше всего немедленно захватить охотника и взять его корабль. Это решило бы вопрос передвижения, поскольку ему надо покинуть планету, скрыв свою личность от местных властей. Двигаясь как можно тише, Атон направился к источнику звука. Он привык к каменному полу пещер, и его ноги после вечно сумеречных переходов стали грубы и нечувствительны. Хрупкие прутики громогласно трещали, будто защищаясь каким-то волшебным способом. Наверняка его приближение было слышно за километр! Он решил сам дождаться человека, надеясь, что блуждания приведут того в пределы досягаемости. Какой досягаемости? У Атона не было оружия, а случай вряд ли подвел бы незнакомца на расстояние вытянутой руки. Атон все еще мыслил по-пещерному. Он принялся тихонько нащупывать камешки и собирать их в кучку возле ног. Он стоял за тонкий красноватым деревом, слишком тонким, чтобы скрыть человека, но удобным для броска из-за него. Стреляли всего один раз - вероятно, для тренировки или по ошибке. Возможно, стрелок нервничал. Хорошо. Атон швырнул самый большой камень из кучки по высокой дуге, так чтобы тот не задел при взлете ветвей. Камень шумно упал метрах в пятидесяти от его дерева, в стороне от охотника. Исследуя это явление, человек должен пройти рядом с Атоном. Первый бросок должен быть как можно более точным: метательное оружие, соответствующим образом использованное, так же смертоносно, как нож. Приближаясь, намеченная жертва что-то фальшиво насвистывала. Неужели глупец ожидает, что сумеет таким образом выследить зверя? Нет никакого смысла обсуждать что-либо с подобным идиотом. Лучше просто убить его и по следам найти корабль. Атон мог управлять любой стандартной моделью. Свист становился все громче. Атон поднял руку, поудобнее зажав в кулаке камень. Раскрыться придется мгновенно: слишком опасно целиться лишь на звук. Свист прекратился. - Должен вам доложить, - произнес скрипучий голос, - что моя старомодная винтовка снабжена старомодным теплоулавливателем. Если у вас хватит ума, действуйте сообразно услышанному. Дерево кое-как прикрыло бы Атона. Охотник не посмеет подойти слишком близко и вряд ли чего-нибудь добьется, ходя вокруг. Но и Атон уже не надеялся взять над ним верх, поскольку потерял преимущество неожиданности. Придется вступить в переговоры. - Ума хватит, - отозвался он. - Перемирие. - Я буду держать ружье наготове, - согласился голос, - столько, сколько, на мой взгляд, будет нужно. Впрочем, я не очень меткий стрелок - скорее угожу в живот, чем в сердце. Предупреждение было достаточно ясным: человек выстрелит, чтобы искалечить его, а не убить. Атон принял предупреждение и прежде, чем выйти из-за дерева, выбросил камень. У него не было желания испытывать точность "не очень меткого" стрелка, который оказался не так глуп, как ожидалось. Охотник оказался низеньким щуплым человеком средних лет. Маленькие, очень ясные глаза выделялись на морщинистом желтоватом лице. Руки тоже желтые, кожа обтягивает сухожилия, ногти - неровные и длинные. Но винтовку эти руки держат наизготовку, и она своим черным дулом вперилась Атону прямо в живот. Этого человека никак нельзя было отнести к изнеженным любителям. Охотник тоже приглядывался к Атону. - Когда возвращаешься к природе, естественно, выходишь в чем мать родила, - сказал он наконец. Атон внезапно вспомнил: снаружи все _о_д_е_в_а_ю_т_с_я_, а он после пещер был наг. Волосы у него грязные, длинные, борода с запутавшимися травинками достигала груди. Кожа мертвецки бледная, за исключением тех мест, куда въелась пыль. - У вас вид беглеца, - продолжил человек. - Я хочу знать, почему вам не пришло на ум честно вступить в переговоры, вместо глупейшей попытки подкараулить вооруженного человека. Вероятно, я должен немедленно принести вас в жертву, прежде чем вы воспользуетесь своим шансом. Человек играл со своей добычей. Он не мог подозревать об истинном положении Атона, так как снаружи никто не знал о местонахождении тюрьмы. Никто, кроме самого Атона. Если бы человек заподозрил это, он тотчас бы его застрелил. Или еще застрелит? Он наблюдал за Атоном, поглаживая пугающе цепкими пальцами полированный приклад винтовки. Подозревает ли он, что у Хтона здесь выход? Или же знает природу невинной пещеры, ведущей во внутренности планеты, но нуждается в высшем доказательстве... доказательстве, которое убило бы его задолго до того, как он смог вернуться на поверхность? А что если он ищет сейчас не заповедных зверей, но одно-единственное существо, которое поведало бы ему тайну невообразимого богатства и безопасно провело бы в Хтон? С каким бесконечным спокойствием прочесывал он этот лес из года в год, разыскивая... Атона? Такому человеку надлежит умереть. - Как вижу, вы понимаете, - сказал охотник. - Вы пойдете со мной в пещеру и докажете свое происхождение оттуда... или умрете. Необходимо ли доказывать мою способность заставить вас действовать? - У вас нет такой способности, - заявил Атон, не стремясь отрицать то, что человек, похоже, знал. - Вы не доверяете мне и будете в моей власти... там. Человек улыбнулся так, что даже Атон похолодел. - Вы недостаточно хорошо меня знаете. Лишь однажды Атон проигрывал в единоборстве и почти не знал страха, но сейчас он боялся этого человека. Он поднес руку ко рту и выплюнул гранат. Глаза другого понимающе сузились. - Я мог бы пересмотреть свои слова перед лицом вашего довода. Еще есть? Атон кивнул. - Спрятаны в лесу? Кивок. - Ваши камни могут, в конце концов, привести меня в уныние, поскольку за ними я и пришел. Вы знаете, что такое кодовый корабль? Атон знал. Никто не мог управлять кодовым кораблем, кроме зарегистрированного владельца. Все механизмы автоматически блокировались, если их включал чужак, не знавший кода. Такой корабль ему не заполучить. - Мне нужно больше, чем несколько гранатов, которые вы смогли вынести, - сказал человек. - Мне нужны _р_у_д_н_и_к_и_. В данный момент мне достаточно доказательства, что вы можете провести меня к ним. Вы его дали. Мы с вами будем соучастниками... со временем весьма богатыми. - Как мне вас называть, соучастник? - спросил Атон. Маленький корабль плыл по космосу, туманный шарик планеты Хтона медленно уменьшался позади. Видя его на экране, Атон вспомнил о мнимом несоответствии разгона до второй космической скорости и торможения до галактической нормы уже вне поля тяготения планеты. Но это было необходимо для перехода к $-приводу. Три часа назад они двигались со скоростью километр в час относительно нормального движения этой части галактики, и, казалось, падали на независимо от них вращавшуюся планету. Теперь скорость была в тысячу раз больше, а вскоре они перегонят все достижимое посредством химических реакций. $-привод, конечно же, нельзя использовать на поверхности планеты, поскольку начальная траектория была бы в этом случае сильно искажена. Глаза человека затуманились от вопроса Атона, выдавая поляризованные контактные линзы. - Именно так, - сказал он. - "Соучастник"? Как вам угодно. Меня зовут Атон Пятый. Вы должны понять, что никакая сила не может вернуть меня в Хтон, пока я не закончу свои дела снаружи. Докажите, что способны помочь мне в этом, прежде чем доверите сотрудничество в ваших затеях. - "Каким напыщенным молокососом я ему кажусь... Но на принцип взаимного недоверия полагаться нельзя", - подумал он. - Понял. Когда вы узнаете, что я предлагаю, вы с охотой присоединитесь ко мне. Время пока терпит, и я к вашим услугам. Но мрачная тайна человека оставалась Атона не интересовали богатства Хтона, и у него не было намерения туда возвращаться, но он не мог рисковать убить или бросить Соучастника, пока не узнал больше о способностях этого человека. Дело следовало вести, не причиняя друг другу вреда. - Я куплю у вас одну планету, - сказал Атон, имея в виду, что выложит еще один гранат за информацию о ее местоположении и за перелет туда. Соучастник полез за Каталогом Сектора, по величине и оформлению с потерянную Атонову ДЗЛ. - Он охватывает большую часть человеческого сектора - около двух миллионов звезд. Я никогда не прошу платы за общедоступную информацию. Атон взял книгу, но не раскрыл ее. - Я не могу воспользоваться каталогом. - Вы не знаете Галактических Координат? Я думал, вы - космогард. Эта система - до-$, на много столетий старше. Но существуют же карты. - Я знаю эту систему. Но вряд ли планета, которая мне нужна, туда занесена. - Конечно, нет. Это каталог звезд. Вам придется использовать подсекторные эфемериды для орбит планет. Но зачем беспокоиться? Вам выдадут информацию, когда вы войдете в систему. - Это запретная планета, - угрюмо сказал Атон. Соучастник опять посмотрел на него, и, когда сместились линзы, зрачки мгновенно обесцветились. - Действительно, проблема. Знаете, куда надо лететь в первую очередь? Атон знал. ОДИННАДЦАТЬ Земля: дом человечества и его легенд на протяжении времени в десять с лишним тысяч раз больше времени пребывания этого рода в космическом пространстве; планета, каждый звездный год посылавшая в космос сто миллионов человек и население которой при этом не уменьшалось - пока катастрофа озноба не наложила de facto карантин на материнский мир. Один месяц - и стерто сорок процентов всех жителей, необходимо применять термоядерные бомбы, чтобы кремировать горы трупов. Но даже после этого на Земле остается население большее, чем во всей остальной империи вместе взятой, и по-прежнему ее суша, моря и атмосфера набиты скоплениями живой плоти. Даже ознобу не решить проблемы перенаселения. Но у Земли - власть. Она - непреложная царица миллиардов кубических парсеков космического пространства: не за счет военной, экономической или нравственной мощи, но за счет превосходства знания. Здесь имелась информация, находившаяся за пределами обычного воображения, - настолько подробная и обширная, что одно ее хранение и каталогизация занимали силы небольшого континента. Здесь находилась Библиотека Сектора. Немыслимый комплекс представлял собой систему компьютеров, выдававших любую известную информацию любому человеку за долю секунды. Достаточно войти в кабинку и высказать свое желание. Если эта информация не была под запретом. Но существовали еще "стеллажи" - всеобъемлющие тома печатной документации, интересовавшие едва ли одного из тысячи и сохранявшиеся в силу древней привычки, несмотря на возраставшее противодействие. Когда-нибудь прирост численности населения уничтожит этот чудовищный пережиток. Пока же он сохранялся. Преданные старожилы содержали архивы в праздном совершенстве, и интерес служил единственным критерием допуска к ним. Земля, в конце концов, была свободной и поддерживала право каждой личности на тягу к знаниям и открытиям настолько, насколько могли позволить человеческая решительность и изобретательность. Информация находилась там в полном объеме, только найти нужную было непросто. Само неудобство стеллажей создавало некоторое преимущество: архивы были слишком громоздки, чтобы изымать засекреченную информацию выборочно. Изъять ее всю было практически невозможно. Стеллажи занимали кубические километры пространства. Никогда Атон не встречался с помещениями таких размеров: двести рядов длинных низких коридоров, каждый от пола до потолка заполнен с обеих сторон толстыми томами, каждый тянулся так далеко, что стены, казалось, сходятся. На равных расстояниях полки прерывались, создавая дополнительные проходы и выделяя участки, стаккато длин которых также вдавливалось в бесконечно удаленную точку. Атон представил себе, что можно увидеть тягучий изгиб планеты на уровне пола и что в действительности коридоры ограничивает горизонт. "Сам Хтон утрачивает новизну после этих коридоров. Склонятся ли когда-нибудь творения природы, - подумал он, - перед творениями человека?" Но с чего начать? Каждый том размером с ДЗЛ - сорок миллионов слов. Каждая полка плотно заставлена, лишь кое-где пустые места: десять книг в метре, шесть волок в стене, две стены в коридоре. Трехметровая секция одного коридора содержит 360 книг - более четырнадцати миллионов слов. Атон не читал быстро ни по-галактически, ни по-английски. За целый день напряженных усилий он усвоит небольшую часть одного тома. Он может провести здесь десятилетия, но как бы он ни спешил, прочитает до конца лишь долю того, что на виду. Если он будет лишь пролистывать книги, он рискует пропустить роковое слово. Он начал понимать, почему эти шкафы не запрещены. Лишь по безумной ошибке человек способен натолкнуться на опасную информацию - если, конечно, он опознает ее, когда увидит. Действенно пользоваться библиотекой можно только с помощью компьютера. Соучастник, находившийся всегда рядом, испытующе посмотрел на Атона. - Вы раньше никогда не видели библиотеки? - Думал, что видел. Там существовали библиотекари, выслушивавшие вопрос и бросавшиеся прочь, чтобы каким-то неуловимым образом породить пачку книг. Здесь их не видно. - Тогда примите совет. Вы пришли к стеллажам не _ч_и_т_а_т_ь_, точно так же, как отправляетесь в космос не любоваться вакуумом. Вы исследуете. Выясняете координаты и берете курс (сейчас я говорю о космосе) и пренебрегаете тем, что вас не интересует. Вы не сможете определить местоположение планеты, читая вслепую, точно так же, как не смогли бы сделать это, выглядывая в иллюминатор. Прежде всего нужен каталог, б_и_б_л_и_о_т_е_ч_н_ы_й_ каталог. Вам необходимо определить секцию библиотеки, которая вам, нужна, затем книгу. Сейчас вы даже не знаете, где вы находитесь, хотя какое-то время мне казалось, что у ваших блужданий есть цель. Возьмите какую нибудь книгу. Взгляните на нее. Атон молча повиновался. - Это исследования Эдипова комплекса, - сказал Атон. - Собрание работ. - Он сделал паузу. - Зачем целая книга противоречивых толкований? Сорок миллионов... - И, вероятно, ни один из авторов по-настоящему его не понимает, - резко произнес Соучастник. - _М_ы_-_т_о_ уж точно. Вы позволили плутающим ногам привести себя к секции и книге, не имеющим никакого возможного отношения к загадке, которую вы должны разгадать. Что вы, по-вашему, делали? - Полагаю, это действительно бесполезно, - рассеянно сказал Атон. Он поставил книгу на место, его рука, казалось, неохотно расстается с ней. Неожиданно прозвучал мелодичный аккорд, и между полками замигала лампочка. - Обращай внимание на то, что делаешь! - прикрикнул Соучастник. - Не то место. Атон быстро вынул книгу и нашел правильный зазор. Сигнал тревоги прекратился, но поблизости уже послышались тяжелые шаги. Их звук сопровождался затрудненным дыханием. - Что с вами? Атон взял себя в руки. - Что-то... что-то жуткое. Память. - Его лицо приобрело прежний цвет. - Я не... кажусь себе самим собой. - Все его тело тряслось. Из-за угла вышел толстый бородатый человек. На нем была шапочка с эмблемой Библиотеки Сектора и номером 14. - Небольшая неприятность, господа? У него был любопытный акцент. Вскоре Атон понял в чем дело: это же местный земной английский в устах человека, родившегося здесь. - Ошибка, - ответил Соучастник. - Извините, что побеспокоили. Служитель неволил, очевидно не рискуя больше доверять книги безнадзорной небрежности. Он был стар, морщины проглядывали на его полных щеках, тыльные стороны мертвенно бледных рук походили на рельефные карты. - Вам помочь? - Да, - сказал Атон. - Я ищу планету. - В библиотеке? Атон покорно улыбнулся. - Она называется Minion. Прореагирует ли служитель? Хранитель N_14 задумчиво поднял свою окладистую бороду: - Mignon [резеда (фр., англ.)]. Верно, одна из цветочных планет. - Не думаю, - сказал Атон, но посмотрел на служителя с пробуждающимся уважением. Такая планета Mignon была, он видел ее в эфемеридах, когда искал другую. У всех планет этой системы были цветочные имена. - О... слово знакомое. Вам известно, что наш шрифт - миньон? [Minion (англ.) также означает "любимец", "ставленник"] Семь пунктов - 2,53 мм... Атон отрицательно покачал головой: - Это планета. Обитаемая. Но я не знаю названия светила. - Мы ее найдем. Каталог, Энциклопедия, эфемериды... не волнуйтесь, мы ее найдем! Номер 14 говорил со сдержанным возбуждением и самоуверенностью, словно забыл источник вопроса. Это стало его собственной проблемой, и он не успокоится, пока Не решит ее. Атон улыбнулся простодушию хранителя. - Конечно, под запретом? - спросил тот. Атон нахмурился его прозорливости. - Возможно. Честно говоря, я лишь слышал о ней, но не нашел в обычных списках... - Да. И вы не можете использовать компьютер, потому что он фиксирует все подозрительные заказы. Персонал стеллажей безвреден, ему можно доверять. В основном. Просил ли служитель взятку за молчание? Или пытался вытянуть дополнительную информацию, чтобы насытить свое любопытство? Каковы его условия? Они следовали за ним по бесконечным проходам, им было не по себе. Потом перебрались в какие-то широкие коридоры. Вдоль одной стены стоял ряд кабин, каждая со столом и скамьей посередине. Номер 14 завел их в одну из кабин, а сам отправился в каталог. Атон посмотрел на Соучастника. "Можно ли ему доверять?" - спросил его взгляд. "Приходится", - отвечало выражение лица Соучастника. Номер 14 вернулся с руками полными книг и маленьким ящичком. Он разложил все на столе. - Вам придется достичь запретной планеты - не тревожьтесь, это частные кабины - окольным путем, - бодро сказал он. - Светило, конечно, должно быть в списках, поскольку вряд ли можно скрыть звезду, игнорируя ее, но может не оказаться свидетельства его связи с искомой планетой. Вот каталог всех звезд в Секторе Земли. Если требуемое светило находится в нем - а мы вынуждены предположить, что это так, ибо в галактике сотни тысяч секторов, большинство из которых невероятно чужды - то оно наверняка сюда занесено. Этот справочник не выделяет пригодные для жизни планеты, но их нетрудно установить: древние исследователи так или иначе называли обитаемые планеты, а прочим присваивали номера. Давали имена и тем планетам, что представляли какой-то особый интерес. Иными словами, _в_с_е обитаемые планеты названы, хотя не все названные планеты пригодны для жизни. Вы следите за моей мыслью? Атон и Соучастник кивнули. Разве этот человек _к_о_г_д_а_-_л_и_б_о казался невежественным или наивным? - Это приходит с годами, - сказал номер 14 в ответ на невысказанное замечание. - Хороший библиотекарь находит книгу, даже когда заходит в тупик компьютер. - Он улыбнулся, давая понять, что слегка преувеличивает, и занялся ящичком. Тот замерцал, а его торец засветился. - Я собираюсь спроецировать карту сектора, - сказал он. - Вы, конечно, знакомы с этой системой - белый цвет для ближних звезд, красное смещение для дальних? А вы слышали анекдот про навигатора-дальтоника? Очень жаль. Насколько вы понимаете, на такой всеобъемлющей картине можно показать только установленные навигационные маяки. Через минуту мы перейдем к более подробным картам. Он дотронулся до панели, и возникла запутанная сеть, связывающая звезды удивительным узором. Атон с болью вспомнил живопись ксестов: возможно, это и есть источник их искусства. - Это картина, показывающая пути исследований, - сказал номер 14. - Большинству людей как то не приходит в голову, что все обитаемые планеты были кем-то открыты. У нас хранятся отчеты всех первых экспедиций. Мы сумеем получить прекрасное представление о расположении вашей планеты, если вы ответите на несколько вопросов. Она заселена? - Да, - сказал Атон, завороженный стремительностью, с которой начался поиск. - По-моему, уже несколько столетий. - Прекрасно! Это исключает новые колонии, далеко обогнавшие по числу обжитые. - Картинка сменилась, и большая часть нитчатого узора исчезла. - Граница установлена на $ 100 - как видите, картина менее запутанная. Используя ее, мы должны сократить список кандидатов до нескольких тысяч. У вас есть какие-нибудь навигационные данные? - Нет. Планета может быть где угодно. - Планета может быть только там, где она _н_а_х_о_д_и_т_с_я_. Местные жители модифицированы? - Наверняка. По крайней мере, женщины имеют репутацию... - О! Это опять-таки уменьшает количество. Вы, случайно, не знаете, п_о_ч_е_м_у_ она под запретом? - Лишь легенда. Женщины оттуда - сирены, которые живут вечно. Говорят, что... что любить их убийственно. - О! - воскликнул номер 14, настораживаясь. - Вы влюбились в одну из сирен! Надеюсь, что, к вашему счастью, эта легенда лжет. Даже обычная женщина достаточно скверна. Но допустим, что генная инженерия одарила местных жителей долголетием, что, безусловно, могло стать основанием для запрета. Земля перенаселена даже сейчас, и прошло много лет после принятия указа о том, что колонизацию следует осуществлять посредством вывоза людей с родной планеты; естественный прирост населения за счет долголетия порицается. - Земля не может предписывать... - начал Соучастник. До этого он спокойно изучал проекцию. Номер 14 пожал плечами: - Будь по-вашему. Во планета, тек не менее, вне обращения. Это еще больше сужает диапазон, ибо долголетие примерно на пятьдесят лет младше $. С ним считались задолго до того, как оно стало коммерчески осуществимо - понимаете ли, дурные побочные эффекты - а десять лет спустя закон сломался. Или, как гласит неофициальный эвфемизм, и вы это отметили. Земля не может предписывать. - Десять лет, - сказал Соучастник. - С $ 70 по $ 80. Картина вновь сменилась, и теперь карта увеличилась, а пути сменились яркими отметками колоний. - Модифицированных колоний на этот период немного. Как видите, около сотни. Можно просмотреть каждую из них в каталоге, будь мы уверены, что он перечисляет все планеты. Но планеты, к сожалению, не являются навигационными помехами, как звезды. Уверен, мы зря потеряем время. - А список колоний есть? - Запретных в нем нет. Они просто не упоминаются, по крайней мере, по названию, а если и есть, то не в современных томах. У нас не хватает места, чтобы хранить ежегодные издания; в старых книгах, вышедших до запрета, ваша планета, возможно, упоминается, однако они списаны столетия тому назад. Можно найти ее методою исключения... но если в списке больше одной запретной планеты, мы не узнаем наверняка, которая из них ваша. Соучастник занимался каталогом. - Дайте мне том Энциклопедии Сектора со словом "Пункт", - сказал он. - "Пункт"? Как угодно, - согласился номер 14. - Но звезды в Циклоп не внесены. Через минуту они погрузились в текст. "Пункт, Ионафан Р., звездный разведчик, $ 41-154", - прочитал Соучастник. - Возможно, это наш человек. - Первооткрыватель Пункта, одной из звезд в нашем списке, - сказал номер 14. - Вероятно, его первая "пригодная для жизни", поскольку он назвал ее своим именем. Но что заставило вас подумать... - Я следую вашему совету, - сказал Соучастник. - Решаю проблему окольным путем. Обычный путь самое большее введет нас в определенный круг, ибо, как вы указали, запретную планету могли Пронумеровать, словно она необитаемая, или вообще изъять, лишив нас всяких следов. Ключ к решению - в омониме. - Он нашел место и громко прочитал: - "Пункт - древняя единица измерения шрифта... в дюйме семьдесят два пункта..." - Не понимаю... - Возьмите каталог и прочтите названные планеты Пункта. Сбитый с толку номер 14 раскрыл книгу: - Первые две - безымянные; затем Эксцельсиор, Диамант, Перл... понимаю! Это же размеры шрифтов! - Продолжайте. - Перл, Нонпарель, Петит, Боргес, Элита. Все. Соучастник сиял: - Вы сверены, что не пропустили одну? - О! Шрифт, который здесь использован... - Миньон? - воскликнул Атон. - Семь пунктов! - Седьмая планета, - прошептал Соучастник. - Приходится признать у исследователя чувство индивидуальности, - сказал Соучастник. - И юмора. Ионафан Р. Пункт, вероятно, подписал частный контракт на заселение нескольких первых пригодных к жизни миров, которые он откроет, и предчувствовал неприятности, если бы Земля за что-нибудь уцепилась. Он не собирался позволять такой ерунде, как запрет, вычеркнуть одну из его планет. ДВЕНАДЦАТЬ Своими отлогими зелеными горами и отсутствием промышленности Миньон напомнил ему Хвею. Корабль, укрытый на глухой поляне, казался чем-то инородным девственной планете. Атон шел по пересеченной местности, пока не наткнулся на пыльную дорогу, которая, как показала предварительная разведка с воздуха, вела в ближайшую деревушку. Соучастник позволил ему путешествовать в одиночку - невозможно было бежать с запретной планеты как-то иначе, чем он прибыл. Миньон оказался захолустьем: его жители, конечно, знали о галактической технологии, но не в состоянии были ею воспользоваться. Наказание было жестоким. Показались первые допотопные лачуги. Они были сделаны из глины и соломы, но выглядели очень уютно, а запах, присущий буколическим поселениям, почти отсутствовал. Это означало, что местные жители чистоплотны. Они бродили вокруг - скорее люди, чем гуманоиды, - не обращая на чужестранца никакого внимания. Модификация не вызвала никаких неприятных изменений - во всяком случае, видимых: низкорослые мрачно нахмуренные мужчины, облаченные в короткие одежды, высокие женщины - в паранджах, скрывающих все тело. Навстречу ему до дороге шла пара. Мужчина с ровно подстриженной бородой и в набедренной повязке был на добрых пятнадцать сантиметров ниже спутницы, но, похоже, чувствовал себя достаточно уверенно. Женщина пошатывалась под тяжестью огромного тюка, который вкупе с мешавшей движениям паранджой грозил в любой миг свалить ее на землю. Атон посторонился, давая им пройти. Ему показалось, что под тяжелыми складками жара особенно невыносима; и в самом деле, женщина покачивалась при ходьбе. Ее нога ступила на камень, она пошатнулась и чуть не упала. Когда она попыталась удержать равновесие, тяжелый тюк задел мужчину. Человечек раздраженно заговорил на непонятном Атону диалекте, но в его словах нетрудно было распознать забористое ругательство. Мужчина зашелся в гневе и ударил женщину по лицу. Она упала, тюк выпал из рук и покатился по дороге к ногам Атона. Пока женщина пыталась подняться, мужчина еще раз выругался и сильно пнул ее норой. Атон никогда не встречал столь подлого нрава. Женщина не издала ни звука, а лишь быстро опустилась на четвереньки, чтобы поднять тюк. Схватив тяжелый сверток, она, шатаясь, встала. Мужчина изливал через дорогу плотный поток односложных слов. Они пошли дальше, так и не удостоив чужака вниманием. Проходя по деревне, Атон заметил, что никто из мужчин ничего не делает. Работали одни женщины - и весьма усердно. Какой-то старик стоял в одиночестве, прислонившись к дереву на краю главной площади. Атон обратился к нему на галактическом языке знаков: - Где может остановиться чужестранец? Старик оглядел его и прожестикулировал: - У тебя есть женщина? Символ в действительности означал "движимое имущество женского пола". Атон подумал о Злобе. - Нет. - Ты пришел в благоприятное время. Можешь взять сегодня вечером дом и жену Розового Утеса. Атон замешкался. Обычаи в галактике разнообразны, но лучше досконально понять положение дел и лишь тогда принимать на себя опасные обязательства. - Розовый Утес куда-то уехал? Старик показал на площадь. Атон увидел то, что проглядел раньше: мужчину, привязанного к большому вертикальному камню, и зловещие орудия, разложенные перед ним на помосте. - Казнь? Преступник? - Нет. - Жертвоприношение? - Нет. - Тогда почему он связан? - Он был неосторожен. - ? (Знак растерянности.) - Он влюбился в свою жену. - (Растерянность.) За это его будут пытать? Старик посмотрел ему в глаза: - Это обряд милосердия. Атон не остался на обряде с участием неосторожного Розового Утеса. Он пообещал вскоре вернуться и отправился бродить по окрестностям, пытаясь разгадать тайну этого народа. Официально и в фольклоре они могли производить впечатление чудовищ - но где же этот ужас, поставивший галактику в безвыходное положение? Что означает однозначное осуждение торговли и информации? Пока я видел невероятно патриархальное общество, где женщина была доведена до такой покорности, что даже любовь к ней объявлялась преступлением. Но сомнения оставались. Среди этих женщин Миньона, закутанных в паранджи - он не мог думать о них как о "миньонетках" - невозможно было узнать лицо или какую-то особенную черту. Однако что-то в них было тревожно знакомым. Он отбросил эту мысль. Конечно, сходство было. Ведь Злоба родилась здесь. У деревенского колодца женщина наполняла большой кожаный бурдюк. Она завязала его сверху ремнем и, пошатываясь от тяжести, забросила себе на плечо. Атон загородил ей дорогу, предлагая взять сосуд. Он делал это не из рыцарских побуждений, а лишь для того, чтобы узнать о ней чуть больше. Женщина отпрянула в сторону. - Я хочу помочь, - просигналил Атон. Он дотянулся до бурдюка и схватил ремень, но она так быстро отклонилась назад, что под него попал уголок вуали. И вуаль сползла с лица. Атон уставился на нее. Это была Злоба. Он дал ей уйти. Рассудком он понимал, что Злобы на планете нет. Даже если бы она была, вероятность случайной встречи с ней была ничтожна. После того, что он пытался сделать давным-давно, и почти изъятая из памяти, она не могла вновь искушать его у колодца. Он вспомнил мнимую перемену в лице дочери Четвертого и картину, что увидел в громадной газовой расщелине Хтона. Не всегда можно доверять своему зрению. Но если это не очередное бредовое видение... Еще одна женщина спускалась по тропе. Он подошел к ней, предложил помочь и тут же грубо откинул вуаль. Опять лицо Злобы? Нет - глаза не так глубоки, волосы менее огненны. Выцветшая Злоба. Что это значит? До сих пор он колебался, соблюдая местные обычаи, но теперь должен все узнать. Кто безумен - он или планета? Две женщины шли рядом по дороге, влача неизбежные ноши. Атон загородил им путь и с мучительным предвкушением сорвал вуали с обеих. Одинаковые лица встретили его взгляд. У каждой - длинный поток огненных волос и темно-зеленые глаза. Близнецы - отражения его возлюбленной. - Кто вы? - закричал он вслух и знаками. Ему ответила двойная улыбка разрушительной красоты. - Меня зовут Боль, - просигналила одна. - Жуть - мое имя, - сообщила другая. Наконец Атон понял. К вечеру обряд милосердия был совершен. Беззвучно висел выпотрошенный труп, медленно улетучивалась вонь от сгоревших внутренностей. Пустые глазницы Розового Утеса взирали на друзей, сидевших на душистой траве площади, - они оказали ему услугу и теперь отдыхали. Атон стоял на краю площади, не совсем понимая, в чем смысл этого не-садизма. Розового Утеса никто не порицал - просто нужно было очистить его от низких чувств. Несомненно, последний остаток любви был вырван с кровью до того, как он умер. Теперь прекрасные миньонетки, отбросив вуали, восторженно пели хором - изумительным хором - заключительный гимн обряда. Атон затрепетал от звуков этой песни. С самого детства он не испытывал такого очарования - хотя под его поверхностью таилась неуютная иномирянская горечь. Мужчины Миньона, нахмурившись, сидели отдельной группой. "Понимаю, - подумал Атон. - Вы исполнили вынужденный спектакль и теперь сердитесь, что понадобилось ваше искусство, сердитесь на своих красавиц-женщин, на свое общество. Вы всегда сердитесь". Наконец миньонетки надели вуали и присоединились к своим хозяевам. Хмурые взгляды и проклятия растворились в сумерках. "Наверняка эти женщины рады при удобном случае покинуть планету, чтобы служить нормальным мужчинам. Но побуждения Злобы вряд ли были столь ординарны". Одна женщина молча стояла перед трупом в молитвенной позе. Атон подошел сзади и взял ее за руку. Это была вдова Розового Утеса. Она привела его в хижину на окраине и покорно отступила в сторону, пропуская первым. Она восприняла перемену без малейшего сопротивления и удивления. У нее был мужчина, который ее любил; теперь мужчина, который ее не любит. Вот и все. Темное пространство пахло свежим сеном. Глаза привыкли к мраку, и оказалось, что комната просторнее, чем можно было подумать - очень чистая и уютно обставленная. У задней стены располагалась лежанка из мягкой травы, по ширине годная для двоих. Рядом, на низком столике, лежали взбитые подушки, свеча и плеть. - Я голоден, - властно прожестикулировал Атон, и женщина принесла ему хлеб и воду. Он сердито отшвырнул еду, и она вышла, чтобы заменить ее. - Я устал, - пожаловался он, и она нежно раздела его и повела к лежанке. Положила его и умело поправила подушки. Миньонетка покорна, миньонетка сильна. Разум Атона с ужасом припомнил сходную сцену. Он не хотел ее вспоминать, но ничего не мог с собой поделать. Когда-то давно он оказался наедине с женщиной, с миньонеткой. Но тогда он раздевался сам. - Скажи свое имя, - ему нужно уничтожить воспоминание. - Невзгода, - просигналила она в ответ. Ему показалось: "Злоба". Он опять увидел замкнутый пузырь жилища на астероиде - космотель. Они вдвоем пришвартовали челнок, перешли из корабельного шлюза во входной и дальше в роскошные покои. Он тотчас же снял плотно облегающий защитный костюм, обнажившись перед ней в полумраке. Злоба была спокойна и флегматична - и едва ли напоминала то искрящееся существо, что он похитил недавно с заставы Ксеста. Раздеваться она не стала. - Хочешь знать мое имя? - "Бессмысленный разговор, едва видимый в наступавшей ночи. Как убить это жуткое воспоминание?" Невзгода ответила: - Если хозяину это доставит удовольствие. - Черт! - взорвался он, бросив взгляд на вуаль и обнаружив пустую маску космокостюма, скрывавшего ее красоту. - Раболепная пустышка! У тебя есть хоть одно собственное желание? Он говорил вслух, забывая сигналить; он знал, что никто из местных его не поймет. Но Невзгода отреагировала блаженной улыбкой, заметной даже сквозь темную вуаль. Сердитый и встревоженный, он сорвал вуаль. Попался ли он... Волосы у нее были тусклые, глаза - серые. Невзгода напоминала скорее Капитана, чем нимфу. Она продолжала улыбаться, но уже безучастно. "Я глупец, - подумал он. - Если бы она поняла мои слова, то она бы не улыбалась. Это и впрямь местная девушка, воспитанная отвечать на грубость виноватой улыбкой. Однако мужчину, любившего ее, замучали до смерти". - Можешь звать меня "Каменное Сердце", - сказал он, подлаживаясь под очевидный обычай планеты. Он все еще сердился, как, вероятно, сердились все местные мужчины... на женщину, на общество, которое она представляла, на его мерзкую и угрюмую тайну. Эта ситуация всплывет в жутких воспоминаниях, будучи несправедливо похожей. - Почему ты некрасива? - теперь он был намеренно зол, и его раздражение обернулось на самого себя. - "Гнев порождает гнев?" Невзгода лишь улыбалась. - Сними одежду, - приказал он. Он едва различал ее в темноте. - Сначала зажги свечу. Я хочу тебя _в_и_д_е_т_ь_. Она вяло повиновалась. Ее тело было великолепно. Длинные волосы ниспадали на плечи и прекрасно вылепленные груди, а его взгляд следовал за складкой космокостюма, когда тот соскользнул с узкой талии и широких бедер. Наедине с ней, совершенно наедине, впервые... "_Н_о _э_т_о _ж_е _в_о_с_п_о_м_и_н_а_н_и_е_! - подумал он. - _Я с_м_о_т_р_ю _н_а _Н_е_в_з_г_о_д_у_, _а _н_е _н_а _З_л_о_б_у_! _Н_е _н_а З_л_о_б_у_. _Н_е_..." Нет, не подданный какой-либо планеты, но здесь, в непреложной уединенности космотеля - платного временного жилища новобрачных и богатых космических путешественников. Роскошное место, роскошное тело, наконец-то оковы сняты. "_Н_е_в_з_г_о_д_а_!" "Я люблю тебя, Злоба, и ты - моя". "Невзгода!" "Почему ты не отвечаешь, Злоба?" "Воспоминание..." "Почему молчишь?" "Злоба..." "Почему отодвигаешься? Ты больна? Злоба, Злоба..." Но она была лучезарно здорова, волосы ее все горели и горели, глаза никогда не были так глубоки; естественная, нормальная, не считая того, что она, казалось, знать его не знает. "Поговори со мной!" Она молчала. Что за невидимая рука наложила на нее чары, лишила дара речи в час торжества? Что это - постгипнотическое состояние или приказа отданный неведомым врагом ради его уничтожениям Не его ли долг вырвать сейчас ее, спящую красавицу, из этого состояния одним-единственным жарким поцелуем? Атон поцеловал ее, но она не пробудилась. Ее губы были мягки, безответны. Или требуется большее усилие? Должен ли он овладеть ею? А ведь он еще не подарил ей хвею! Он поднял миньонетку - одна рука под ее плечом, другая под мышкой - и перенес безвольное тело на диван. "_Н_е_в_з_г_о_д_а_!" С жутким потрясением Атон вернулся в настоящее. Невзгода лежала на соломенном тюфяке, нагая и прекрасная, открытая его ласкам. Он думал, что Злоба - единственная в своем роде, но вот перед ним ее копия, одна из десятков только в этой деревне, и сотен, тысяч на планете. Он ошибочно принял стандартные признаки вида за красоту, всю жизнь обманывая свои чувства. Невзгода вновь улыбнулась, изогнувшись от удовольствия. Как странно, что эта женщина, которую он в общем-то не желает, так чутко реагирует на его небрежное прикосновение, тогда как Злоба... "Злоба... - это амнезия?" Она не выказывала ни беспокойства, ни тревоги, ни смущения. Видела его, признавала - но как мебель, а не как мужчину. Она не пребывала в ступоре, но и не прикоснулась к нему, когда подвинулась. Могла ли любовь миньонетки ослабнуть? Или ее вообще не было? Ее пламенные волосы и бездонные глаза отрицали и то, и другое. Ее любовь сильна. Она предназначалась ему; миньонетка никогда бы не пошла с ним без любви. В космосе она была невероятно способным капитаном. Без веской причины она не сделала бы ничего. Должен быть мотив. Знала ли она что-то, чего не знал он? Что-то, чего не могла ему сказать? Перед Атоном промелькнуло видение простенькой драмы. В чулане скрывается преступник с пистолетом в руке, готовый вот-вот похитить и обесчестить героиню. В дверях - ее любимый: сильный, красивый, умный. Но если она даст знать о своем предпочтении, любимый умрет первым. Она вынуждена молчать и как-то знаками передать ему, что скрывающийся незваный гость не остановится ни перед чем. Если она сумеет тайком передать это известие, задача решена. Злоба лежала неприкрытая - руки вниз, ноги слегка раздвинуты - изумительно прекрасная. Дышала она ровно, глаза были закрыты. Где же злодей? На навесном замке виднелась пломба владельца. Здесь не могло быть третьего, на этом заброшенном безвоздушном астероиде, куда кислород был подан перед самым их появлением. Не могло быть ни тайного подслушивающего устройства, ни дистанционного управления. В первую очередь владельцы продавали уединенность. "В КОСМОТЕЛЕ ВЫ МОЖЕТЕ РАССЧИТЫВАТЬ НА УЕДИНЕНИЕ", - рекламировала фирма, и у нее имелись средства для защиты своего доброго имени. Злоба лежала без движения. Тайна глубже, чем... Атон не мог заниматься любовью с куклой. Его сбили с толку. Вмешался душевный цензор. Воспоминание прервалось. С облегчением перенес он все внимание на Невзгоду. При свече ее волосы заблестели. Эта женщина, если он понимал знаки, уже училась его любить - а он лишь обругал ее. Внезапно он почувствовал угрызения совести, теплое чувство к ее страданиям. Невзгода отпрянула. На этот раз он не сигналил, не говорил, но она отреагировала. Миньонетка была телепаткой! Он подозревал об этом и раньше, почему же вдруг забыл? Она могла читать его мысли или, на худой конец, чувства и отвечать на них, а не на слова. Только одно казалось странным. Атон собрал все свои душевные силы и обрушил на нее, как только мог, поток свирепости, ненависти и гнева. Неожиданная радость осветила ее черты. Она привстала, схватила его за плечи, прижалась к нему и страстно поцеловала. Чувства у нее перевернуты! Его ненависть - ее любовь! Все совпадало: злодейства низкорослого человека на дороге - ответ на любое раздражение мужчины. А Злоба... она же была возбуждена, когда он сердился или тосковал, и холодна, когда он был настроен романтично. Неудивительно, что поладить с ней было невозможно. Невзгода лежала рядом с ним, ее волосы блестели. Он ударил ее. Миньонетка качнулась от удара, ослепительно улыбаясь. Он схватил ее пламенные пряди и грубо потащил к себе, поражая ее ненавистью. Невзгода подскочила, чтобы встретить его дикий поцелуй. Он сильно прикусил ей губу, как ему показалось, до крови; она застонала от удовольствия, но крови не было. Атон схватил рукой ее шею и осторожно сдавил. У него в уме возник образ нежных полей хвей - ждущая, льющаяся через край любовь, самозабвенно жаждущая своего предмета. Невзгода выкручивалась и боролась, ее лицо исказило страдание. - Да, - сказал он, - тебе больно, ведь так? Насколько было бы больнее, если бы любил тебя я сам, а не только хвея? У миньонетки вырвался сдавленный крик. Атон держал ее крепко, хотя она очень сильно вырывалась. - Вот видишь, Невзгода, - я куда больший садист, чем ты думала. Я знаю, что тебе больно находиться рядом с любовью - и причиняю тебе боль тем, что люблю тебя. И ты должна с радостью вернуть любовь мужчины, который делает тебе больно. Она прекратила борьбу и смущенно посмотрела на него. Она не понимала произносимых слов, но их настроение было разрушительным. - Я пожалею тебя, - продолжал Атон, не выпуская ее. - Я пощажу тебя, ибо моя любимая меня не пощадила. Поскольку я не могу непосредственно воспринимать твои чувства, как ты мои. Поскольку ты не способна постичь парадоксальный склад своего характера. Поскольку я понимаю искренность твоих намерений и необходимость твоего вдовства. Поскольку хочу сделать тебя счастливой на то короткое время, что отпущено мне. Я награжу тебя, выплеснув весь свой гнев, который вызвала во мне твоя сестра. Я убью тебя, Невзгода! Он держал голову Невзгоды в своих сильных ладонях, ухватив пальцами уши, и поворачивал ее. Миньонетка улыбалась. Его мышцы напряглись - он пытался медленно свернуть ей шею. Она целиком отдалась этой роскоши, невзгода напоминала куклу - мягкая, податливая и невероятно упругая внутри. Атона охватила ярость, и он погрузил ее головой в лежанку, словно собираясь закопать в траву. Давным-давно изможденный, он осознал, что голых рук, как бы умелы они ни были, недостаточно, чтобы убить миньонетку. Она - создание кары, она для нее сотворена, она наслаждается ею. Проиграв, Атон отдыхал; ее теплое тело прижалось к нему с лаской и любовью. Он не в силах был очиститься от того, что находилось в нем. А нож проткнет эту хрупкую на вид плоть? Он боялся узнать. Старая плеть не оставляла на ее теле следов. Но имелись и другие тайны. Все миньонетки словно были отлиты в одной-единственной форме; все извращенно реагировали на садистскую любовь, тогда как мужчины казались нормальными. Он не видел еще старух. Неужели они все молоды? - Как долго вы живете, Невзгода? - на этот раз Атон спросил жестами. Она ответила: - Нет предела... - Вы бессмертны? - Нет. - Как же вы умираете? - Когда боль очень сильна, она убивает. "А наша любовь - ваша боль, - подумал он. - Пока мужчина ненавидит вас, вы живете и становитесь все прекраснее, и ваши волосы пылают. Но когда он добр, когда любит, вы умираете. Однако умер Розовый Утес, а не его жена". - Ты знаешь смысл любви? - спросил он. - О да, это мое существование. Я люблю... - Ты любила Розового Утеса? - Да... сначала он был хороший. Но у нас не было сына. Потом его душа вывернулась, и он стал причинять мне страдание. Я заставила бы его вновь полюбить меня, если б его не забрали. Конечно. Миньонетка крепка. Она бы не угасла в обычной женской беспомощности. Если мужчина "обижает" ее, она старается избавиться от боли, восстанавливая его изначальную установку. Она сделает все возможное, чтобы заставить его, в понимании мужчины, ее ненавидеть. Мужчины Миньона вряд ли позволили бы это. Линия между любовью и ненавистью кажется кому-то тонкой, но может быть устрашающе широкой - широкой как бездна Хтона. Ибо кто знает, как эти жуткие чувства проявят себя до того, как остановятся на избранном предмете? Мужчины Миньона мудры. Они понимают, что под опасным факелом неуправляемых чувств накапливается разрушительный слой. Они совершают необходимый и милосердный шаг и гасят огонь до того, как миньонетка начинает действовать. Они по-своему добры - они пытаются вернуть мужчине естественную ненависть до того, как он умер, чтобы он унес ее с собой в мир своих духов. Цивилизация большой галактики не так мудра. Она видит милосердие в воздержании от смерти. Она признает врожденную опасность любви миньонетки, но предпочитает отправлять жертву в вечную тюрьму Хтона, а не исполнять приговор непосредственно. Но даже Хтон не содержит в себе зла этой любви. А сколько людей там умерло? Почему Злоба вышла в галактику? Как? Что заставило ее искать Атона? Зачем она соблазнила его юношескую любовь - любовь, которая должна была мучить миньонетку с самого начала? Без Атона Злобе было гораздо лучше, а при ее высоком положении на Торговом Флоте и безопаснее. Или в родном мире, где все мужчины ее понимали. Мозг Атона знал ответ, но не сообщал его сознанию. Она сказала ему, там... - Невзгода, любовь возового Утеса, до того как он изменился, была сильнее моей? - Нет, Каменное Сердце. Твоя любовь сильнее. Сильнее, чем у любого мужчины. "Потому что я из галактики. Потому что я представитель вида, не приспособленного к миньонеткам. Что за редкое наслаждение, когда женщина с этой планеты бежит в галактику, где любой мужчина воспринимает свои чувства со всей наивностью. Где, без знания о телепатической связи, каждый неотчетливый оттенок раздражения и боли притупляет его воображение. Да, мои душевные движения сильны. Чувствительные хвеи улавливали их и росли в детстве ради меня, и Злоба поняла мои возможности - и что-то, еще - когда случайно встретила в том пасторальном мире маленького мальчика. Она совершила жертвоприношение, накинула на мальчика изящную сеть и отправила его прочь, пока распустившееся чувство не стало для нее слишком сильным. Злоба знала, что тогда моя любовь была еще не для нее, хотя она тягостно ее искушала. Я был безобидным развлечением, мигом предвкушения, полем, не готовым для жатвы. До тех пор, пока я не нашел ее, настолько измотанный крушениями и сомнениями бесплодного поиска, что она не в силах была мне противостоять. Она пыталась смаковать меня тайком, близкая, но скрытная, пока картина ксеста не разоблачила Капитана и не раскрыла миньонетку. ...И обрекла нас обоих". - Ну что ж, Невзгода, - сказал он. - Я одарю тебя сейчас такой любовью, о которой ты и мечтать не смела. $ 400 10 Девяносто девять мужчин и сто сорок две женщины начали устрашающий Тяжелый Поход. Не со смелостью и отвагой, не решительно и бесповоротно в поисках своей судьбы, но испуганные, отчаявшиеся, гонимые - гонимые несомненным знанием об оставленных позади голоде и муках. Переворот в нижних пещерах был предан, и каждому приходилось платить цену неудачи. Пищу из верхних пещер больше не опускали. У людей Счетовода достаточные запасы, множество драгоценных камней было накоплено именно на этот случай: они не смягчатся. Осколок голубого граната Влома мог бы выиграть им время, стань о нем известно пораньше. Вместо этого, он роковым образом засвидетельствовал, что они отрицают то, что предводители верхних пещер почитают за истину. Перед лицом этого факта у переворота не было шанса: он оказался лишь удобным предлогом, чтобы уничтожить все население преисподней. Поход начинали с ощущением нависшей над ними судьбы. Никто не сомневался, что большинство вскоре умрет - и не своей смертью. Их вела за собой легенда о докторе Бедокуре. Он отправился пять лет назад - самодельный рюкзак и снаряжение привязаны к жилистому телу, в руке острый камень. Он исчез в стране химеры, и больше о нем не слышали - пока Атон не принес весть, что он прорвался. Бедокур появился с обратной стороны здравою смысла - но могло ли его безумие заразить двести сорок одного сведущего и умелого путешественника? Они двигались по его маршруту, выискивали его следы, сели те вообще существовали; во второй раз будет легче. Конечно же, они ошибались. Атон в течение десяти часов шагал впереди отряда по просторным пещерам и туннелям, которые незначительно, но постоянно поднимались вверх. Стены расступались в стороны, потолки становились выше; а когда пространство расширяется, ветер становится слабее и прохладнее. Путешествие превращалось в почти приятную прогулку. Если бы не отсутствие еды, внешние пещеры были бы намного лучше для человеческого пребывания, чем уже известные. Они отдыхали часов шесть, в их голодных желудках урчало. Стражу не выставляли. Приходилось двигаться всем вместе, жуткие подземные твари не рисковали приблизится к такому большому отряду. И все же они надеялись на нападение - действуя сообща, можно убить даже химеру, в теле которой наверняка найдется мясо. Голод остановит путешествие в самом начале, если не будет обнаружено что-нибудь съедобное. Бедокур наверняка доставал в пещерах пропитание. На третьем переходе от истощения и голода свалились первые люди. Их тщательно разделали и съели. Атон стоял в смятенной толпе, когда Старшой показывал, как это делается он отрубил топором еще теплые конечности, другие мужчины оттащили их от торса. Брызнула кровь, покрыла лезвие топора, побилась на каменный пол и, густея, отвратительно потекла по тропе. Первоцвет развел костер из нескольких старых мехов; дым и вонь были тошнотворны, мясо обгорало, падало в огонь и вообще готовилось плохо. Впоследствии они будут довольствоваться сырой пищей. Топор Старшого продолжал работу, разделывая конечности на маленькие куски и расчленяя туловище. Под конец в ход пошли ножи и камни. - Кто голоден, ешьте, - сказал Старшой. В первый раз это сделали немногие. Годные куски завернули в оставшиеся меха и отдали угрюмым носильщикам, поскольку Старшой мясо выбрасывать запретил. Кости и прочие отбросы оставили химере. Через несколько переходов все больше и больше людей сдавалось - и давилось сырым мясом, предпочитая его голодной смерти. Через некоторое время все выжившие ели - так сказать, по определению. Особо щепетильных забирала смерть. Щепетильность - не для Тяжелого Похода. Во время четвертого перехода начались нападения. Отставшие громко кричали, затем их находили с вывороченными кишками. Для сбора пригодных остатков составили бригаду уборщиков. Но до основного отряда химера не добиралась и оставалась для него невидимой. На четвертой ночевке Старшой нашел занятие предателю. Он привязал Влома к выступу недалеко от привала. - Когда увидишь химеру, кричи, - посоветовал он. - Если хочешь, спи. Атон слушал. - ...знаю, я грешен. Я все время врал. Атон - хитрый, он врал только когда надо. Сообразил, наверное, что, если бы узнали, повязали бы обоих. Интересно, кто же нашел второй осколок голубого граната? Кто-то подобрал его и отослал в дыру. А я теперь расплачиваюсь за все мое мелкое вранье. Потому что я не в силах отважиться на настоящую ложь, хотя она - часть меня. Но я знаю, что должен платить, и единственный способ для этого - сваливать все, как он, на кого-нибудь другого, вроде Гранатки. Я должен нести наказание за ложь, которой не было, и надеяться, что это сделает добром ту ложь, которая была и которую я не способен отменить. - Кто это? Я слышу тебя, тебе не спрятаться, я прекрасно слышу. Не надо меня дурачить. Я слышу... поступь твоих ног и... рев твоего дыхания, шуршание твоего хвоста и... Сдавленные крики заставили прибежать людей. Они застыли, сдерживая тошноту, при виде того, что осталось от Влома. Кровь капала из пустых глазниц и изо рта, где когда-то был язык, текла меж разорванных ног. Старшой осмотрел еще живое тело, взвесил в руке топор и одним ударом разрубил Влому шейные позвонки. - Я сделал ему чуток легче, - словно извиняясь за слабость, проговорил он. Другой мужчина отвязал труп от выступа. - Не это ли и отличает людей от химеры, - сказал он. - Мы убиваем прежде, чем сожрать самые лакомые кусочки. "Да? - хотелось спросить Атону. - В самом деле?" В начале шестого перехода отряд вышел к реке - вероятно, километрах в ста от начала пути. Узкая, но глубокая и быстрая водяная струя пересекала пещеру, образуя небольшую расщелину. Первая река, которую они видели в Хтоне, и выглядела она, пожалуй, сверхъестественно. - Жребий, - сказал Старшой. - Если мы сможем ее пить... Достали и перемешали гранаты. Процедурой заправлял Первоцвет. Пока Старшой строил всех в очередь, он сунул обе руки в мех с камнями, вынул два сжатых кулака, протянул их в лицо первому подошедшему - сурового вида женщине. Она шлепнула по левому кулаку. Там лежал обычный красный гранат. Женщина взяла его, надменно бросила обратно в мех и невозмутимо отошла в сторону. Первоцвет опустил пустую руку в мешок и снова вытащил ее сжатой. Следующий в очереди снова выбрал левый кулак: второй красный гранат. Он с облегчением ушел. Атон был третьим. Он выбрал ту же руку - ему достался роковой голубой обломок. - Один есть, - сказал Старшой. - Надо бы еще одного, чтобы наверняка. Из очереди выступила женщина. Это была Гранатка. - Я пойду, - сказала она. - Без всякого жребия. Старшой нахмурился, но перечить не стал. Очередь рассеялась - до первой подобной ситуации. Гранаты убрали. Старшой указал на воду. - Пейте! - приказал он. - Сколько сможете. И наполните меха. - Он обратился к остальным: - Останемся с конденсатором. Мы еще не уверены. Предупреждение было излишним. Вода могла оказаться ядовитой, в ней могли водиться какие-нибудь крохотные, твари, убивающие человека, или большие, подкарауливающие, когда он неосторожно войдет в воду. Хтон никогда не был безопасен. Атон и Гранатка пили. Вода не была холодна, но по сравнению с извлекаемой из воздуха - свежа и приятна. Если они останутся в живых, остальные поймут, что источник безвреден. - Пойдем вдоль реки, - предложил Первоцвет, - тогда нам не понадобится конденсатор. И меха. Старшой взглянул на него: - Вверх или вниз по течению? Первоцвет развел руками: - Понимаю твою мысль. - Зато я не понимаю! - вмешалась черноволосая знакомая Атона. - Мы пойдем вверх по течению, у нас будет вода, и мы поднимемся наверх. Что-то не так? - Если мы пойдем вверх, - спокойно объяснил Первоцвет, - то рано или поздно выйдем к слою пористого камня. Сквозь него просачивается влага и капает вниз, пока ее не собирается достаточно, чтобы стать потоком. - В таком случае пойдем вниз! - сказала черноволосая женщина с нарочитым безразличием. - Как скоро, по-твоему, мы доберемся до поверхности, если пойдем в_н_и_з_? Она с недоверием посмотрела на него: - Толстый бочонок! Мы должны идти или туда, или туда. - Мы пойдем пещерами, - сказал Старшой, отметая ее довод. - Пещеры поднимаются, а ветер в них доказывает, что они _к_у_д_а_-_т_о_ ведут. Отряд, уже не столь многочисленный, как прежде, перешел реку вброд и двинулся дальше. Туннели продолжали подниматься и расширяться. Свечение на стенах уменьшилось, воцарился полумрак; сзади и спереди на колонну все настойчивее нападали невидимые хищники. Атон и Гранатка шагали рядом где-то посреди, но поодаль от остальных. Такое положение не было случайным: проба воды окажется ни к чему, если они станут добычей химеры. Оба оказались в выгодной ситуации: пока не истечет изрядное время, никто к ним не приблизится. Болезнь, разносимая водой, без труда нашла бы слабые организмы... - Ты меня больше не проклинаешь, Гранатка, - заметил Атон. - Нет смысла, Атон. Я проиграла. - Зачем же ты прикрыла меня? - язвительно спросил он. Она закрыла глаза, двигаясь на звук шагов, как теперь мог делать любой. Вопрос не нуждался в ответе, но она заговорила ради другого: - Потому что ты похож на _н_е_г_о_. - Первое ее упоминание о жизни до Хтона. - Не внешностью, а своим каменным сердцем. В таких мужиках, в таких демонах, как ты, нет жалости, только цель. - Ты любила его и убила, потому что он разлюбил тебя, - сказал Атон. - А теперь любишь меня. - Сначала я пыталась с этим бороться. Я с первого взгляда поняла, кто ты такой. "О, Злоба, Злоба, неужели ты насмехаешься надо мной и над этой одинокой женщиной? Почему я должен причинять ей боль?" - Разве ты не знаешь, что я никогда не стану твоим? Никогда не поцелую тебя? Никогда не полюблю? - Знаю, - сказала она. - Ты и меня собираешься убить? Она продолжала идти, но говорить уже не могла. - Или на сей раз себя? Месть была едкая, но это его не волновало. Гранатка - лишь пешка в его игре. Она обеспечила ему алиби в деле с голубым гранатом, подтвердив, что в это время они занимались любовью. Это было скорее приятным воспоминанием, нежели истиной: он изнасиловал ее и обнаружил в ней желание. Теперь Гранатка делила вину за смерть Влома и знала это. - Не убежать, - сказал он то ли себе, то ли ей. - Я пытался вырваться из-под ее власти, во она настигла меня на расстоянии многих световых лет. "Зачем я сообщаю свои тайны этой женщине? - гадал он. - В самом ли деле я изнасиловал Гранатку из мести или просто потому, что нуждался в контрасте и собственности - даже в Хтоне? Понимаю ли я свои побуждения?" 11 Еще два перехода привели их в огромные пещеры. Потолки скрывались высоко во мраке, а шириной туннели были в десятки метров. Ветер напоминал слабый шепот и стал совсем прохладным: в Хтоне это приводило в замешательство. Возникло ощущение, предвкушение: больше пещеры продолжаться не могут. Постоянный подъем должен привести отряд к поверхности. Внезапно стены раздвинулись. Люди замерли на кромке перед огромной пропастью - настолько широкой, что дальний ее край терялся в темноте, и настолько глубокой, что звук от падения брошенного камня не был слышен. Двести мужчин и женщин столпились в тревоге на краю пропасти: дальше пути не было. - Зажгите факел, - рявкнул Старшой. Зажгли головешку, испускавшую желтый свет с давно забытой яркостью. Вытянув ее в руке. Старшой встал на край и посмотрел вниз. - Так гореть не должно, - пробормотал кто то. - Слишком ярко. - Откуда ты знаешь? - возразил другой. - Ведь ты не видел настоящий свет уже три года, не так ли? Когда факел подняли, обнаружился потолок пещеры. Он оказался ниже, чем думал Атон, на расстоянии метров пятнадцати: глыбы висячих пористых образований, напоминающих морское дно, из которых струились вниз потоки мутного пара. Картина была довольно зловещей. Что это за пар, который тяжелее воздуха? Но дальний край по-прежнему не был виден, а глубина, куда опускался пар, - скрывалась в темноте. Старшой крикнул. Эхо вернулось через десять секунд. - Есть один способ определить, насколько глубока эта штука, - предложил какой-то мужчина. Старшой улыбнулся. - Нет! - воскликнул Первоцвет, тяжело подпрыгнув, чтобы остановить его. Но опоздал. Старшой бросил факел в поток пара. Первоцвет смотрел на него с ужасом. - Это газ, дурак! - крикнул он. - Сейчас загорится. Отряд как завороженный наблюдал за летящим вниз факелом. Падая, он разгорался все ярче и озарял крутую стену у них под ногами. Яркость была невероятной; факел стал как бы малой сверхновой звездой. Теперь он отражался от белесого облака, заполнявшего дно расщелины. Ближняя стена ничем не выделялась. Факел упал в облако. Беззвучно, как зарница, вспыхнул свет и исчез. Затем последовала еще одна вспышка, открывшая в неоновом свете величие Хтона. Атон глянул вниз и увидел на фоне огня и пропасти манящее лицо Злобы. "Поцелуй меня! - молча говорила она. - Вот обратная сторона песни". Сильные руки оттащили его назад. - Неужели ты хочешь так глупо умереть? - прошептала Гранатка. Наконец свечение погасло, и пропасть снова потемнела. - Недостаточная плотность, - проговорил Первоцвет, обливаясь холодным потом. - Слава Хтону, ты не взорвал нас всех к черту. Ты знаешь, что это такое? Старшой воспринял замечание: - Что? - Круговорот огня, - сказал Первоцвет. Десятки лиц уставились на него. - Смотрите, с потолка спускается пар, своего рода природный газ, и скапливается в озере на дне. Вероятно, существует множество ущелий и трещин, отсасывающих смесь к пламени. Километры труб, наподобие тех, по которым двигались мы, только гораздо глубже. Все в целом - громадная паяльная лампа (если вы помните старинный термин), выбрасывающая огонь и перегретый воздух с другого конца и нагревающая пещеры. По мере своего движения и расширения воздух охлаждается, снова попадает сюда и омывает эти насыщенные образования сверху, поглощая топливо. - Все-то ты знаешь, - в изумлении произнес Старшой. Это означало, как понял Атон, замкнутый круг. Водяные пары, кислород, горючее просачивались сквозь пористый камень, а физического выхода не было. Убежать здесь невозможно, даже если бы они сумели перебраться через пропасть. Сквозняк вел в никуда, они по-прежнему оставались в ловушке. Отряд спал: мужчины и женщины, растянувшись на полу во всевозможных позах, набирались сил и смелости для возвращения назад, к реке. "Утром" неспособные или не желающие продолжать поход будут убиты и заготовлены на мясо: таков был заведенный порядок, и пока для его поддержания жребия не требовалось. Несколько добровольцев стояли на страже, хотя при нынешнем повороте событий химера ужаса уже не вызывала. Если бы она пришла, первый же крик вызвал бы дикую погоню - за ее мясом. Гранатка не спала. Она молча и неподвижно стояла над отвесным склоном. Ее крупное тело за время голодного похода заметно похудело. Вскоре оно станет совсем тощим - но пока у нее прекрасная фигура. Атон подошел к ней сзади: - Я мог бы тебя толкнуть. - "Кончится ли это когда-нибудь?" - По-моему, вода безопасна, - сказала она. - Повернись. Гранатка обернулась с угрюмой полуулыбкой. Атон положил ей руку на ключицу, касаясь пальцами шеи, ладонь посреди груди. Слегка надавил. - Твое тело упадет в эту мглу, - сказал он. - Сначала будет кувыркаться, потом ударится о дно, и ни один звук не достигнет ушей, человека, а оно будет лежать там любовницей камня и газа, пока совсем не сгниет и не возгонится в пищу жертвенного пламени. Погребальный костер для Гранатки. Тебе нравится? - Мы оба пили, и ничего не случились. Хорошая вода. - Возможно, сначала я овладею тобой, - размышлял он. - Затем ты должна будешь умереть. Все, чего я касаюсь, должно умереть. - Да. Он слегка толкнул ее, но Гранатка не уклонилась. - Позади тебя глубоко, - сказал он. - Как в колодце. - Я никогда не знал наверняка, как она путешествовала, - говорил Атон. Его рука скользнула вниз, чтобы сжать ее грудь, но продолжала удерживать Гранатку у края. - Я оставил ее на астероиде, запер в космотеле, а сам угнал челнок, так что ей приходилось или оставаться там, или раскрыть свое местоположение внешнему миру. Я отправился домой, потом - на Идиллию, но каким-то непостижимым образом она не покидала меня... и я вновь нашел ее на Хвее. Ода была в лесу со своей песней - песней, которую она так и не завершила. Тогда я понял, что должен ее убить. Босые ноги Гранатой стояли на самой кромке. - Но там, в окрестностях усадьбы, не было ни скалы, ни горы. Понимаешь, это должно было произойти как-то по-особому. Я привел ее к лесному колодцу - узкому и глубокому. Пусть паденье убьет ее, как убило оно мою вторую любовь, как разбило раковину. Он шагнул ближе и, согнув локти, положил руки ей на плечи. - Ибо смерть превращает любовь в иллюзию. "Поцелуй меня, Атон", - сказала она там на горе, там у колодца. А потом возникла песня. - Он тряхнул ее: - Скажи так и ты. Глаза Гранатки были закрыты. - Поцелуй меня, Атон. Смерть была к ней так же близка, как и его губы. - Преступление, этот бутон фантазии, должен расцвести в реальности. Я коснулся ее губ. - Он осторожно поцеловал Гранатку. - И швырнул... Атон грубо приподнял Гранатку, и ее ноги оторвались от края. Она колыхнулась над пропастью и рухнула вместе с ним на пол. Атон гладил ее волосы. - И она сказала: "Я знала, что ты не сможешь этого сделать, Атон, - не сможешь в реальности". И я не смог. Ибо любовь превратила смерть в иллюзию. Он обнимал ее, неподвижную и онемевшую. - О тебе, Гранатка, нет песни, - сказал он. - Но если б я любил тебя, песня бы возникла, и ты бы погибла, ибо мной правит лишь миньонетка. - Миньонетка, - прошептала Гранатка. Он обнимал ее, угадывая страх. - А моя планета, мой дом, моя Хвея продали меня Хтону, потому что я ее любил. Теперь я возвращаюсь. - Мы все умрем, Атон. - Проверь, у меня нет выбора, - сказал он, поцеловал еще раз в лицо, в грудь - и ушел. 12 "Тяжелый Поход, - думал Атон, - извлек нас из мира бушующих ветров, в котором мы так долго пребывали, не догадываясь, насколько он уютен. Поход показал нам мир сердцевины печи, где родившиеся газы бросают свою мощь в обширную систему, подобно самой Земле, без малейших послаблений и сострадания, чтобы сгореть быстро и ярко и вернуться, наконец, обессиленными лишь для того, чтобы вновь возродиться и сгореть. А сейчас Поход открывает нам последнюю из могучих стихий - мир воды". Атон стоял на берегу реки, задумчиво глядя в нее. "Раньше они ее отвергли, будет ли она теперь, как женщина, мстить им?" Отряд находился в нескольких километрах отсюда, ниже по течению, а двое мужчин отправились в разведку - один вверх по течению, другой вниз. Каждый оставит за собой знаки, отмечая свою тропу; отряд последует за тем, кто не вернется. Это логично: какой человек, обретя свободу, посмеет вернуться в пещеры? Кто рискнет потерять надежный путь и повернет назад? Лишь неудача заставит его вернуться к собратьям. Так Атон оказался наедине с истоком, поскольку его позыв к побегу был самым сильным. Он был вооружен, имел при себе мешок с сочным красным мясом и чувствовал, что Бедокур убежал именно этим путем. Где-то найдется его метка. У воды свечение стало ярче. Атон наклонился, чтоб обмакнуть пальцы в чистую жидкость и коснуться сияющей границы у своих ног. Поверхность тропы была ровной и чуть скользкой. При ходьбе он оставлял на темном камне пятна, словно давил въевшиеся в него растения. Зеленое мерцание пробивалось сквозь толщу воды, с сюрреалистической красотой отбрасывало ему в лицо свой свет. Вдоль одного берега тянулся узкий уступ, своего рода прорубленная тропинка в пятьдесят сантиметров шириной, прилепившаяся к отвесной стене. Атон придерживался ее, это было на удивление удобно. Иначе пришлось бы пробираться по пояс в воде против быстрого течения, доверяя голые ноги неизвестным речным тварям. Он выбрал этот путь, хотя и не доверял ему. Никогда еще Хтон не предлагал вариант, который воспринимался бы как безопасный. По тропинке наверняка кто-то ходил, и этот кто-то наверняка был врагом. Атон двигался быстро, но не потому, что спешил, - хотя это могло быть и так, если расстояние до поверхности оставалось велико - а для того, чтобы нарушить планы чудовища, преследующего его сзади. Или напасть врасплох на кого-то, притаившегося впереди. Пройдены километры, и - ничего. Никаких злобных пещерных зверей на пути. Никаких внезапных обрывов. Тропа тянулась ровная и твердая, рядом спокойно текла вода. Наконец стены раздались, позволив реке, перелиться через мраморные берега и залить почти всю пещеру. Тропа, впрочем, сохранилась, продолжая извиваться вдоль каменной реки, между редких завалов. Пещеры стали разнообразнее. Появились сталактиты - большие каменные сосульки, нацелившиеся в пол, и сталагмиты, выставляющие им навстречу свои чудовищные зубы. Река образовывала то шумные пороги, то тихие заводи среди отполированного камня успокаивающих оттенков. Мягкий свет, отраженный водой и гладким камнем, придавал всему сверхъестественную прелесть. Атон замедлил шаг, пораженный незнакомой обстановкой, как если бы его взволновала красота неизвестной женщины. Ветра в пещерах не было, и его отсутствие слегка тревожило. Окружающие пещеры расширялись, сужались и вновь расширялись в змееподобном ритме - с коврами из скользких камней и стенами, покрытыми гобеленами из минералов. Внушительно возвышались колонны каменный лес, размыкавшийся лишь перед петлявшей рекой и ровной тропой, по которой шел Атон. Очень подозрительно! Это вовсе не тот смертоносный подземный мир, который он знал. Где саламандры и химеры? Где хозяин тропы? Где красные зубы и когти? Движение! Атон схватил обломок камня и начал подкрадываться. Ведь если это существо не убежит, оно само вскоре станет подкрадываться к нему. За каменными завесами он мельком увидел его: огромное волосатое тело, седое. Волосатое? В пещерах? Знак того, что выход близок? Вскоре он смог разглядеть животное без помех - оно вовсе не было волосатым. Громадная ящерица, камнетеска, а не плотоядное животное; она щелкала по стене здоровенными зубами и пожирала зеленое свечение. Скорее всего, безобидная. Наверняка химера охотилась на _к_о_г_о_-_т_о_, до того как открыла человека. Атон подошел к ней сзади, выискивая уязвимую точку под чешуйками. Тварь была большая, с человека; она стояла на задних лапах, опершись передними о стену. Ящерица не повернулась: то ли не услышала Атона, то ли не распознала в нем опасности. Атон воткнул самодельное лезвие под правую переднюю лапу ящерицы, туда, где чешуйки были тоньше. Оно с легкостью вошло в мягкую плоть. Камнетеска, ничего не понимая, беззвучно упала, схватившись за рану когтями другой лапы. Она тупо раздирала себя, пытаясь унять боль, а Атон, тяжело дыша, стоял и наблюдал за ней. Немного спустя он вырезал ей глаза и ушел. Когда он уходил, камнетеска еще трепыхалась и размазывала кровь по зеленому камню. Стены вновь сдвинулись, река и тропа стали прежними. На этот раз он увидел на дне реки каких-то тварей: безглазых, словно из резины, с извивающимися во все стороны плавниками. Наконец-то водяная жизнь! Еще несколько километров пройдено без приключений. Внезапно туннель прервался. Вода, падая из высокой вертикальной шахты, пенилась в круглом озерце и вытекала в русло, вдоль которого он шел. Тропа огибала озеро и круглым ходом уходила в каменную стену. Он заглянул в этот резко обрывавшийся туннель и ничего не увидел. Потом приложил к стене ухо и услышал отдаленный стук, биение чьего-то сердца. Кто-то там был. Кто-то очень большой. Атон глянул в озеро и глубоко внизу увидел странную шаровидную медузу, в метр диаметром, покачивавшуюся в выбоине как раз под водопадом. Он запрокинул голову и увидел... свет. Солнечный свет. Стены шахты были не обработаны. Отдельные слои представляли собой концентрические круги. Некоторые из них выпирали из стены на несколько сантиметров, приближаясь к зеркальному столбу падающей воды. Одна сторона была сравнительно гладкой, словно вода когда-то размыла ее начисто, но с каждой стороны между стеной и водой оставалось сантиметров по тридцать. Атон снял мех для воды - нелепую обузу при таких обстоятельствах - оставил его вместе с прочими вещами и приготовился к самому сложному восхождению в жизни. Шахта была диаметром около метра и, похоже, слегка расширялась кверху. Атон прижался к гладкой стороне, раскинул руки полукругом, упершись в стену на уровне плеч, и поднял ногу, чтобы упереть ее о противоположную стену. Потом уперся другой ногой и стал медленно подниматься, так чтобы столб воды безвредно струился между его расставленными ногами. Он отжался руками от стены и приподнялся, после чего сделал два крохотных шажка по дальней стене. И так снова и снова, продвигаясь каждый раз сантиметров по пять. Подъем поначалу не был труден, но впереди предстоял длинный путь. Атон решил не беречь силы, поскольку даже отдых в таком положении был утомителен. Если он сумеет быстро достичь верха, там он найдет возможность для отдыха. Если же не доберется туда сразу, усталость вообще помешает ему подняться. Он ускорил движение, до боли упираясь спиной о камень; мышцы его ног напрягались, расслаблялись и вновь напрягались. Первыми стали уставать руки, и он повернул их ладонями вниз, изогнув так, чтобы можно было продвигаться вверх; он обдирал себе локти, однако это мало его беспокоило. Усталость нарастала, но Атон продолжал подъем. Его глаза не отрывались от неподвижного водяного столба, находившегося под самой рукой, позволяя его глубинам себя гипнотизировать. Ему хотелось отпустить стену, на мгновение обхватить эту совершенную форму и, целуя ее гладкую и чистую поверхность, съехать по ней вниз. Внезапно он ощутил жажду: сильнее, чем когда-либо в жизни, до ужаса невыносимую - а холодная струя у самого лица изводила язык и горло танталовыми муками. "Один глоток, - понял он, - и все кончено". Искал-то он чашу смерти, которой лишили его воздух и огонь, и никогда не находил ее так восхитительно близко, как сейчас. Смерть. Почему он убил камнетеску? Это был акт чистого садизма, и он им наслаждался. Почему? Почему он хотел умереть? Что с ним? В зеркале перед ним засияли переменчивые глаза Злобы, намекая на ответ, который он не смел понять. Она была в огне; она была в воде. Узники Хтона правы, что страшились его. Он влюблен в зло. Но мощь облика Злобы его поддерживала. Раньше он не мог убить предмет своего страха, так сильны были узы детства. Но после тягот Хтона у него будут силы, и он сделает то, что необходимо сделать. Во-первых, он разгадает тайну миньонетки, отправившись на ее родную планету, о которой рассказал, получив за это гранат, Первоцвет. Миньон - запретная планета, местоположение которой, как и Хтона, хранилось в тайне - из-за ее смертоносных жителей. Нет - они были людьми, но генная инженерия вызвала непонятные процессы в раковине человеческого тела и сделала их менее похожими на основу вида, чем многие нечеловеческие расы. Нет, Первоцвет утверждал, что не знает, что случилось с ее обитателями, и вдруг ушел, как будто расспросы Атона вызывали у него отвращение. Больше Первоцвет с Атоном не разговаривал; и никто не разговаривал, кроме немногословного Старшого да Гранатки. Но ведь сам-то он не с Миньона. Он только хотел знать. Что в нем отталкивало этих грубых заключенных? Почему он убил камнетеску? Это Злоба нуждалась в убийстве. Он - враг миньонетки, и больше ничей. Не считая этой страсти, он наделен свободой воли. "И каждый в тюрьме самого себя почти убежден в свободе", сказал древний поэт Оден в памятных глубинах ДЗЛ, которая сейчас хранится у Гранатки. "Почти убежден!" Наконец Атон достиг почти самой вершины. Бесконечные туннели ждали его в двадцати метрах внизу и, кажется, ждали тщетно. Еще полтора метра вверх, и солнечный свет захлестнул его лицо, солнечный свет вперемежку с льющейся водой. Зеленый свет исчез, не в силах встретиться лицом к лицу с солнцем: оно было ярче, намного ярче, чем за всю его жизнь - в любом из обитаемых миров. Окажется ли он беспомощным перед сиянием свободы? Атон ждал, всматриваясь в него, заставляя свои глаза привыкнуть прежде, чем двинуться дальше. Его голова поднялась над краем, и всего в полуметре от себя он увидел поверхность планеты. Жерло пещеры совпадало со сверкавшей поверхностью воды, засасывая ее вниз. В ней отражалось дерево - пальма. Запах свежего воздуха буйно бил в нос. Из воды, образуя купол, поднимались созданные человеком сталагмиты: стальные прутья. Совершенная тюрьма: звук водопада заглушит любую попытку позвать на помощь, даже если ухо не принадлежит тюремному стражу. Прутья, конечно же, не поддадутся нажиму. Любая попытка выломать или изогнуть их вызовет сигнал тревоги. Установленные внутри пещеры они не позволяли делать знаки кому-либо; вода, втекающая внутрь, не вынесет весть наружу. Почти убежден. Это не выход из Хтона. Это пайка Тантала. Спуска Атон не помнил. Он обнаружил, что лежит на узкой тропе с болью в плечах, спине, бедрах. Ссадины горели по всему позвоночнику и на ступнях. Какое-то слово вертелось у него в голове, отдаваясь эхом в туннелях мозга. Он сосредоточился, и оно возникло: ручей. И вдруг он с достоверностью, отрицавшей совпадение, узнал истинное лицо поверхности Хтона, обнаружил его поэтическую аллегорию и иронию своего отринутого искупления. "Что может находиться над адом, как не рай? Верно, верно, - говорил он самому себе, - что меня отвергли внизу, ведь меня бросили туда сверху. Тюрьма самого себя еще не готова к свободе". Атон окунул руку в холодную воду и обтер лоб. Он знал эту воду, эту реку, этот ручей, что втекал с одной стороны горы - и никогда не вытекал с другой.  * ЧАСТЬ ПЯТАЯ. МИНЬОНЕТКА *  $ 402 ТРИНАДЦАТЬ Миньонетка не спрашивала, как он освободился. Естественно, что у него, как и у нее, было для этого достаточно способов. Они гуляли вдвоем по лесу Хвеи, по их месту встречи, и осенявшие их толстоствольные деревья с радостью воспринимали игру их чувств. Лесная нимфа явилась во всем великолепии; ее волосы пламенели на фоне светло-зеленого платья. Легкие ноги ступали по сухой листве стародавних лет, а пальцы с восторгом сжимали его руку. Она сказала, и он давно это признал, что не может быть женщины, сравнимой с ней. Отзвук прерванной песни окружал ее: мучение, восхищение, сущность, квинтэссенция... - А у тебя в Хтоне была женщина? - спросила она, игриво сознавая, что любая смертная - всего лишь статуэтка. Атон пытался вспомнить, представить себе другую женщину, любую другую; в присутствии Злобы это было невозможно. - Не помню. - Ты изменился, - сказала она. - Ты изменился, Атон, и это дело рук женщины. Расскажи. - У меня была миньонетка. Ее пальцы напряглись. Никогда раньше он не видел ее удивленной. Она молчала. - Да, - сказал он. - Но у нее не было песни. - Вот и все, ни объяснения, ни монологи не нужны. Невзгода забыта после единственной ночи странного романа. Ни внешность, ни природа миньонетки не служили основой его любви - лишь женщина детского видения, родившая музыку и волшебство его юности. О радость!.. Лес кончился, открыв асфальтированное шоссе - горячие черные волны катились в океан. Вдали над шоссе поднимался космочелнок, готовый к полету для стыковки. Царство исследований и путешествий, военных и торговых флотов. Казалось, миньонетка шагает рядом с ним в форме: симпатичная, умелая, суровая, беспощадная, женственная. - Больше никакого космоса, Капитан? - Никакого, Машинист. - Ты могла бы вернуться, когда я отправился в Хтон. Она уверенно покачала головой: - Простодушные ксесты знали, а слух в космосе распространяется быстро. Для миньонетки смертельно опасно разгуливать в открытую среди мужчин. И... - И?.. Злоба умолкла, и этого было достаточно. Космотель... Они пересекли черный жар, вышли в поле хвей, отцовское поле, и пошли среди молодых растений, которые, как и он, тянулись к предмету своей любви. Небо над ними отступало перед опускающимися тучами; зарождалась летняя гроза. Из леса на космокорабль: Атон вспомнил первое путешествие - он со своей хвеей в поисках любви. Тогда он нашел корабль угрожающим, похожим на дракона, чей хвост, однажды ухвативши, вряд ли отпустишь. Почему она пришла в тот первый день нового года к нему, хотя в поле ее действия были все мужчины космоса? Могла ли быть случайностью та искусная встреча, на которой она очаровала его музыкой, подарила хвею, поцеловала и навсегда привязала к себе? Почему она скрывалась от него, раз его любовь была поймана? Почему приняла облик Капитана, понимая, каким мукам его подвергает? Сейчас, после опыта с Невзгодой, он знал ответ. Но даже это не объясняло полностью случай в космотеле - несчастный случай, обнаруживший основополагающее зло в ее природе и заставивший его бежать. Зло, выражающееся не в чувстве, нет. Существовало молчаливое соглашение, тогда... Тогда... Замок его памяти открылся, и он наконец понял, что за ужас не подпускал его к себе три года. Если... если миньонетка была злом, значит злом был и он. - Ты пыталась защитить местную девушку - ту, что бросила моего отца! - воскликнул он - сейчас и в прошлом космотеля. Сейчас и в прошлом миньонетка не смогла ничего ответить. - Когда ты отправилась в космос? - спросил он. Они оставили хвеи позади и сидели в старой садовой беседке - остроконечной крыше на четырех крепких столбах. Дыхание приближающейся грозы проникло к ним через отсутствующие стены, вызвало легкий озноб. Душевный озноб усилился, когда Атон неверными шагами приблизился к истине, которую отвергал его рассудок. Они оба в замкнутом пространстве вроде этого, боролись за понимание вопреки сопротивлению личности. Никогда еще Атон не испытывал столь мощного конфликта культур. - Я знаю ответ, - продолжал он. - Знаю, когда ты отправилась в космос. Я прочел дату в реестре дивидендов "Иокасты". Ты поступила в торговый флот на должность корабельного канцеляриста в начале $ 375. Пять лет спустя перевелась на "Иокасту" в качестве члена торгового совета, несмотря на множество выгодных предложений с других кораблей, и устроила так, что на следующий год "Иокаста" встала на ремонт над Хвеей. Но суть в том, что ты отправилась в космос через несколько месяцев после моего рождения. Зачем тебе понадобился определенный корабль и график задолго до того, как ты стала им командовать, менее важно, чем твоя прежняя история. Где ты была до $ 375? Как тебя звали? Реестр этого не сообщает. Злоба не шелохнулась - ни в беседке, ни в космотеле. - Ты была на Хвее, - сказал Атон, и она не стала это отрицать. - Ты знала Аврелия после того, как скончалась его жена из Династии Десятых. Знала обо мне. И... знала свою соотечественницу, на которой он женился. Девушку с Миньона. Ты хорошо ее знала. Злоба сидела неподвижно, пристально глядя на него. - На самом деле, - сказал он с непомерным усилием, - ты и была той девушкой! Они сидели наедине с тем, что оба знали и о чем никогда не говорили. - Той, которая бросила моего отца. Мачехой, которую я поклялся убить. "О, Злоба, я мог бы простить тебя после того, как узнал твою природу. Но это не то зло, которое я искал. Не тот ужас, что отталкивал меня от тебя". - Женщина Десятых умерла за два года до моего рождения, - сказал Атон, признавая эту истину в первый - и второй - раз в своей жизни. - У нее родился мертвый ребенок. У меня не было мачехи. - Да, - сказала она, прервав наконец молчание. - Да, Атон... Я - твоя мать. В прохладной тени беседки они смотрели на поле хвей. В это время там никто не работал, но растения были здоровы. Кто-то, обладавший великой любовью, заботился о них, как Аврелий уже не мог, и в душе Атон распознал эту манеру. - Почему ты не сказала мне тогда, в первый раз? - спросил Атон. - До... космотеля. - И уже знал ответ: единственный тогда, двойной сейчас. Она была его матерью. Как могла она сказать мужчине, полагавшему, что он ее любовник, о том... да и что могла она сказать ему, так потрясающе перепутавшему ее любовь? Однако как смела она бросить его, ее сына? Атон лицемерил. Она могла бы сделать это во время их первой встречи в лесу... но он, слишком юный, чтобы понять всю сложность положения, пошел бы к Аврелию и все разрушил. Отец еще пытался вернуть ее, и он был в силах. Когда же он узнал... А второй раз в лесу Атон был достаточно взрослым, чтобы увидеть в этой чудной женщине частичку того, что видел его отец. Атон, как показали события, тоже был в силах. Так лицемерно рассуждал он в космотеле, загнанный в вынужденное укрытие за фасадом разума. Он тогда и впрямь не понимал и подозревал, что не понимает, и был безмерно встревожен мнимым удовлетворением. Теперь он понял вторую, более важную, причину и недостатки общественных условностей. Ибо для миньонетки наслаждение было болью, а боль - наслаждением. Она откликнулась на Аврелия, гостя своего мира, разрываемого тоской и ненавистью к себе - потому что его сын убил его возлюбленную. Миньонетка полюбила Аврелия, найдя неотразимыми его ужасную вину и ощущение предательства. Он носил траур по дочери Десятого, однако нашел Злобу привлекательной и страшно порицал себя за это. Таким образом, он покорил ее и, не ведая о том, сдался сам. Злоба приняла обряды его культуры, мало значившие для чувственных телепатов, но без обмена хвеей, поскольку его вина не могла позволить этот знак чести. Она улетела с ним, наслаждаясь его тревожной радостью по поводу запрета, который он нарушил. Ни один из них не знал тогда причины запрета. На Хвее она забеременела. Когда они узнали друг друга лучше, его боль ослабла, и постепенно он полюбил ее без чувства вины. Она поняла грозившую им опасность, но слишком поздно. Злоба родила ему ребенка и бросила его, так как в более продолжительной совместной жизни их обоих ожидали бы большие мучения. Ее неумиравшая любовь уничтожила бы его просто потому, что Злоба была такова, как есть, потому что она любила его по-своему и не могла заставить себя причинить ему боль так, как требует ее культура. Мужчина с Миньона все понял бы, но только не Аврелий. Ее сын вырос в такой ненависти к памяти непутевой матери, что отказался признавать факты и предпочел воспоминания лишь о той матери, о которой хотел вспоминать. Никто не смог бы сказать Атону истину заблаговременно. Он был слеп. Более того: те самые боль и гнев, которые он пестовал, дарили ей наслаждение, ибо она была миньонеткой. Даже в ребенке, не знавшем ее, она могла найти ненависть - идеальное чувство для ее вида. О да, она поцеловала мальчика, восхищенная его смущением, и отослала домой до того, как это чудесное чувство потускнеет. Когда Злоба встретила его четырнадцатилетнего, она повторила поцелуй от вины и подавленности от мысли о том, что он делает плохо, было достаточно. Атон нашел ее на борту тщательно выбранной "Иокасты" (только теперь он понял, что это был знак, призванный направить его к ней, когда он станет достаточно зрелым) - и ее трудности усугубились. Он появился слишком быстро, но был полон безмерно привлекательной подавленности, и она не смогла удержаться. Игра продолжилась, втягивая ее еще глубже: его страх перед грузом тафисов, холодный гнев из-за того средства достижения цели, которое дало ей обнаружение у него реестра дивидендов, горе из-за женщины, которую он, как думал, потерял. Пока умельцы-ксесты, сами полутелепаты, не раскрыли ее хитрость и не сделали беспомощной перед наивной любовью своего сына. Злоба сбежала с ним, так как сопротивляться было бесполезно, а ее положение на торговом флоте все равно было утрачено. Она сбежала с ним, хотя по-прежнему не знала, как справиться с грядущим кризисом. Она не могла сказать ему правду, ибо лишилась бы его навсегда, но не могла и покориться страстному объятию, которое было у него на уме. Она не могла остаться и не могла уйти. И в результате, на бесповоротной точке - молчание. Только так могла она удержать его вблизи, но на некотором расстоянии, пока появится какая-нибудь другая, более продолжительная возможность. Так рассуждал Атон - сейчас, а не в прошлом - и обнаружил, что даже это еще не все. Воображение отчаянно боролось, удерживая его от полного осознания. Душа вычеркивала из памяти весь эпизод столько, сколько могла, а сейчас с неохотой сдавала позиции. Ему необходимо открыть зло, зная, что оно существует, зная, что он недостаточно еще зрел, чтобы противостоять ему. Эпизод в космотеле не был завершен. Им обоим приходилось разыгрывать его, в прошлом и настоящем, пока не раскроется вся подоплека его мучений. Тайное стало явным: Атон влюблен в свою мать. "Начни с этого и вернись назад. Переживи вновь... если сможешь". Назад... Так как она знала, что он вернется, он реагировал на известие с тоскливой нерешительностью. То, о чем он мечтал, не могло произойти. Его милые чувства, какими они могли показаться ее восприятию и которые заставляли блестеть ее восхитительные волосы, были пустой роскошью. Он уйдет и никогда больше с ней не встретится. Обойдется без нее. Как мало он понимал миньонетку! Скинув космокостюм, обнаженная. Злоба позвала его. - Атон, - сказала она. Красота ее была абсолютна. Он подошел к ней, как делал всегда, смущенный своими мыслями и ситуацией. Ему больно терять ее, ибо с первой встречи в лесу она - как женщина - жила в его любящем воображении. - Атон, - повторила она. - На Миньоне, - в космотеле он впервые услышал название ее родной планеты, и название это осталось с ним, - на Миньоне культура не похожа на вашу. Я была неправа, что сбежала с иномирянином, но тогда я была молода и не понимала... - Знакомым движением она взяла его за руки. - Атон... на Миньоне женщины живут долго, во много раз дольше мужчин. Миньонетка переживает своего первого супруга, даже если его вскоре не казнят, а затем принадлежит его ближайшему родственнику по крови. Ему она рожает еще одного сына, а тому - еще одного, из одного поколения в другое, пока, наконец, не становится слишком старой и не рожает дочь Таков наш путь. Атон молча опустился перед ней на колени, его руки - ее пленники. О чем она пыталась ему рассказать? - Атон, ты наполовину миньон, ты - моя кровь. Ужас начал охватывать его, тогда. - Ты - моя мать... - Да. Вот почему все так получилось. Вот причина, по которой я пришла к тебе еще мальчику, в лес и подарила музыку и хвею - чтобы в душе ты узнал то, чего не мог постичь из книги. Что ты - миньон, рожденный для миньонетки. Ты должен это сделать, а после тебя твой сын, ибо такова твоя культура и твоя кровь - кровь миньона. Сопротивляясь тому, что, как он уже знал, было правдой, Атон испытал колоссальное потрясение. Ибо хотя культура, которую он понимал, строго это запрещала, он, в перевернутом виде соответствуя чувствам Злобы - о чем тогда не знал - вырос с верой, что Злоба - самая желанная из женщин. Поскольку они с ней, согласно его неполным знаниям, не были родственниками. Теперь он знал, что Злоба - по его собственным убеждениям, которые были основополагающими - запретна. И он нашел ее... По-прежнему самой неотразимой и желанной женщиной, какую только мог вообразить. Она предложила ему себя - и он физически захотел ее сильнее, чем когда-либо. Что и разъярило его больше всего. - До сих пор, - сказала она, - ты не был готов, Атон. Мне пришлось долго ждать, чтобы победить тебя. - Злоба лежала на диване, великолепная в своем спокойствии, прижав его к себе. Живое пламя ее волос разметалось во все стороны: на лицо и плечи, на изумительную грудь, высвечивая ее тело. Черно зеленые глаза, близкие как никогда, были бездонны. - Так долго, - сказала она. - Так прелестно. Поцелуй меня, Атон, и приди ко мне. Сейчас, Атон... сейчас! ЧЕТЫРНАДЦАТЬ День был ветреный. Они вместе встали, покинули беседку и пошли навстречу ветру. - Зачем в космотеле ты позволила мне открыть твою сущность? - спросил Атон. - Тому, чего ты хотела, легче было случиться, если бы я не знал. - Атон, - сказала она, с нежным упреком покачивая головой. - Разве ты не был на Миньоне? Разве не видел, что делает с миньонеткой любовь, твоя любовь? Он позволил себе забыть. - Твоя любовь убила бы меня, как и любовь твоего отца, если б она была такой, какой ты ее вообразил, когда ухаживал за мной, - объяснила Злоба. - Лишь знание истины могло заставить тебя осуждать меня. Лишь посредством этого - по-твоему, отрицательного - чувства ты мог достичь меня физически. Ты должен был знать. Атон сразу не смог ответить. Она долго ждала - но их встреча произошла слишком рано. - Смерть и любовь для нас всегда связаны, - сказал он, не глядя на нее. - Смерть иллюзии, любовь к боли. Мне приходилось думать, что ты - воплощение зла, и ты заставляла меня верить в это. Но мое сопротивление оказалось сильнее желания. В конце концов, я оставил тебя. - Разве, Атон? Дорога стала круче, но ветер стих. Он помогал ей подниматься, хотя она в этом не нуждалась. Их разговор смолк, когда она, по-видимому, вновь преобразилась, чтобы присоединиться к одинокому шествию его воспоминаний. Теперь она несла рюкзак, а в ее светлых волосах трепетал ветерок. На запястье поблескивал серебряный браслет. Атон почувствовал дурноту, захотев внезапно узнать, была ли интерлюдия с хорошенькой рабыней, вторая любовь, жалобно надеявшаяся сразиться с первой, - любовь, которая спасла бы его от Хтона, если бы он сумел на нее ответить. Была ли Кокена вообще реальной личностью? Или всего-навсего еще одним плодом его воображения? Терял ли он в самом деле когда-либо верность миньонетке? "Тема раковины! Была ли ты частью прерванной песни? Была ли моя мечта тщетна даже тогда? Даже тогда... Ничто не умирает на Идиллии - кроме надежды". Они находились на вершине холма, заменявшего гору. Атон забыл сомнения. Под нависшими облаками вид был прекрасен, ярок особым цветом ранних сумерек. Раковина, песня - бесполезно понимать... - Я люблю тебя! - закричал он и откуда-то издали услышал свой голос. - Я люблю тебя... - и вновь его чувство было искренним и сильным. Волосы Злобы были алыми; они были черными; они извивались от боли, и она упала, как и должна была упасть, жестоко пораженная. Гром взорвал небо, и лес, и поле, и любовь; пошел дождь, заливая все вокруг и марая. И мелодию, что он любил, смыло и всосало в почву. После Атон катился, кувыркаясь и подскакивая, по склону холма, потрясенный нечаянно нанесенным ударом, хватаясь за песню и находя лишь грязь и выдранную траву. Любовь - запретна. Он никогда не обладал ни одной женщиной ради любви, лишь ради болезненной цели. Всегда песня кромсала любовь - а теперь он был по ту сторону песни; он ее потерял, прервал навсегда... и холодная вода, лившаяся на лицо, затопляла его. Дождь прекратился - через час или через секунду, а Атон лежал в болоте у подножия холма рядом с вонючим прудом, ежегодно плодившим отвратительных головастиков и смертельную ржу. У другого склона лежало тело - нагое, прелестное, но не мертвое, вовсе не мертвое. С темной поверхности пруда поднималось зеленое свечение, свечение Хтона, отбрасывая скользкие тени и выдавая зловещую рябь у берега. Атона раздирали подавленные воспоминания, указания на ужас и жуткое убийство. Он был здесь раньше. Он был... Немертвое тело потянулось, волосы у него были ни светлыми, ни огненными, но чем-то мокрым, неопределенного цвета. Очертания тела были не божественными, а просто женскими. Женщина шла к нему, огибая темный пруд, по узкому берегу. Атон тоже встал на берегу, не в силах отойти от зловонного края. Нет способа избежать ее, кроме как беспомощно устремиться по этому кошмарному пути, не стараясь понять свой испуг. Он не сподобился даже на это; просто стоял и наблюдал, как она медленно приближается к нему своими маленькими, но тяжелыми шагами. Он наблюдал, как вслед за первым шаг в шаг шествует ее второе тело, а за ним третье: множество отвратительных тел... Ужас праздновал победу. Он бросился от пруда - проливной дождь стоял стеной, изогнувшись над головой смутным куполом, который ему не пробить. Не вырваться. Атон взглянул в пруд, и ему показалось, что там не длинные водоросли, а языки. Один - больше и ближе прочих: толстый круглый язык, слепо поднимавшийся в поисках плоти. Вскоре он его почует и устремится к нему. Атон, поскальзываясь, побежал. Но с противоположной стороны приближалось что-то еще - плотное и горизонтальное, какое-то острие... и выхода не было. Атон прислонился спиной к ненадежной стене, поднял глаза к круглому куполу вверху и заставил себя думать. Мысли были нечеткие и неясные, рассудок тянулся к пище и, давясь тошнотворностью окружающего, все же что-то переваривал, дабы сохранить утекающие силы и заставить мир застыть хотя бы на мгновение. "Этот тупик, этот ужас - каким