я, где требуется, во-первых, наличие обижаемого мужа, а во-вторых, обидчика в лице соблазнителя. Речь Артаксата царю понравилась. Она была приятна ему, и, взяв евнуха под руку, он его поцеловал. - Справедливо ставлю я тебя выше всех, - сказал он ему, - ты самый преданный мне человек и ты добрый мой страж. Ну что же, ступай и веди ко мне Каллирою. Приказываю тебе только выполнять два условия: не веди ее против ее воли и не веди открыто. Я хочу, чтобы ты ее уговорил и привел бы ее ко мне тайно. Немедленно дан был условный сигнал к возвращению с охоты, и все пустились в обратный путь. Окрыленный надеждами, радостно, будто прекраснейшую поймал он на охоте добычу, въезжал царь к себе во дворец. Радовался и Артаксат, полагавший, что он оказал царю большую услугу и что он будет отныне держать в своих руках бразды управления царской колесницей, раз благодарны будут ему и царь, и тем более Каллироя. Как евнуху, как рабу, как варвару, дело ему представлялось легким: неведома ему была греческая благородная гордость, гордость же Каллирои в особенности, целомудренной, честной супруги. 5 Выждав удобное время и подкараулив ее, когда она была одна, Артаксат подошел к Каллирое и сказал ей: - Женщина, приношу тебе сокровищницу великих благ. Не забудь же того добра, какое я тебе делаю! Верю в твою благодарность. Начало речи Каллирою очень обрадовало: в природе человека воображать то самое, о чем он мечтает. Так и Каллирое сейчас же подумалось, что ее отдают Херею, и она спешила это услышать, давая себе обещание отплатить евнуху за его добрую весть. Артаксат же, после вступления, продолжал свою речь так. - Женщина, - сказал он, - ты имеешь счастье обладать божественной красотой: никакого, однако, сколько-нибудь значительного почета ты от нее не стяжала. Прославленное по всей земле знаменитое имя твое не нашло по сей день ни мужа, ни возлюбленного, какие были бы тебя достойны: выпали на долю тебе двое людей, бедный островитянин и царский раб. Какое величие, какой блеск дало тебе это? Владеешь ты какой плодоносной страной? Какими владеешь ты драгоценностями? Какими правишь ты городами? Много ли рабов преклоняются перед тобой? Да богаче тебя служанки рядовых вавилонянок! Впрочем, не вовсе лишена была ты внимания со стороны богов: пекутся о тебе боги. Это они-то тебя и привели сюда под предлогом тяжбы, дабы тебя узрел великий царь. И вот первая благая для тебя весть: увидеть тебя было царю приятно. Я же восхваляю ему тебя, постоянно ему о тебе напоминая. Последнее Артаксат присочинил, ибо каждый раб, разговаривая о своем хозяине, любит ставить рядом с ним и себя, так как рассчитывает извлечь для себя отсюда и собственную выгоду. А Каллирою от этих слов, как мечом, ударило в сердце. Но она сделала вид, будто смысла их она не понимает. - Да пребудут боги, - сказала она, - милостивыми к царю, и да пребудет царь милостив к тебе за то, что жалеете вы несчастную женщину: обращаюсь с просьбой к нему скорее избавить меня от моей печали, закончив судебное разбирательство, дабы не надоедать мне более и царице. Подумав, что он недостаточно ясно выразил свою мысль и что женщина не поняла его, евнух начал говорить более откровенно: - Счастлива ты именно тем, что уже не рабом любима ты или бедняком, а любима великим царем, который, в угоду тебе, в состоянии подарить тебе и самый Милет, и всю Ионию, и Сицилию, и другие, еще более важные страны. Приноси же жертвы богам, славь свое блаженство, старайся понравиться царю еще больше и помни обо мне, когда станешь богатой. В первое мгновение Каллироя готова была выдрать, если бы только это было возможно, глаза тому, кто подкупал ее, но, воспитанная и умеющая владеть своими порывами женщина, она, вспомнив, где она находится, кто она сама и кто с ней разговаривает, сдержала свой гнев и перешла перед варваром к притворству. - Не такая же я, - сказала она, - сумасшедшая, чтобы считать себя достойной великого царя: персидским я ровня служанкам. Прошу тебя, больше обо мне не упоминай владыке, потому что даже если он и не прогневается сейчас, то рассердится на тебя впоследствии при мысли о том, что его, всей земли господина, ты подчинил невольнице Дионисия. Но удивительно мне, как это при своем огромном уме ты все-таки не постиг доброты царя и не понимаешь, что несчастную женщину он жалеет, а не влюблен в нее. Прекратим, однако, нашу беседу, чтобы нас с тобой не оклеветали перед царицей. И она убежала, а евнух остался стоять с раскрытым ртом: воспитанный в условиях великого произвола, он не допускал ничего невозможного не только для царя, но и для самого себя. 6 Покинутый ею и не удостоенный с ее стороны даже ответа, удалился он, полный самых разнообразных чувств, в гневе на Каллирою, в тревоге за себя, в страхе перед царем. Царя, так боялся он, просто ему не поверит, будто он неудачно, но все же разговаривал с Каллироей: царь подумает, что его поручение он выдал царице, из угодничества перед ней. Боялся Артаксат также, что Каллироя передаст его речи царице, а, разгневавшись на него за то, что он не только прислуживает царю в его любовных делах, но их ему еще и устраивает, Статира придумает для него какое-нибудь ужасное наказание. И евнух начал взвешивать, каким способом будет ему всего безопаснее доложить царю о происшедшем. А Каллироя, оставшись наедине с собой, так сказала себе: "Я предвидела это: ты, Евфрат, мне тому свидетель! Говорила же я, что не переправляться мне больше через тебя. Прощай же, отец, и ты, мать, прощай, прощайте и Сиракузы, мое отечество: больше я вас уже не увижу. Ныне Каллироя действительно умерла! Вышла я из могилы, но отсюда не вывести меня и Ферону-разбойнику. О коварная красота! Ты причина всех моих бедствий! Из-за тебя я была убита, из-за тебя продана в рабство, из-за тебя вышла вторично я замуж после Херея, из-за тебя привезена была в Вавилон, из-за тебя же я и перед судом предстала. Кому только ты не предавала меня? Разбойникам, морю, могиле, рабству судилищу! Но самое тяжкое для меня - это влюбленность царя: о его негодовании нечего мне уже и говорить, но страшнее мне, так считаю я, ревность царицы, то чувство, не совладел с которым и Херей, мужчина и грек. Что же сделает женщина, да еще варварская властительница? Решись же, Каллироя, на нечто отважное, достойное Гермократа: заколи себя! Впрочем, погоди. Это же пока только первый был разговор и притом разговор через евнуха. Вот если проявлено будет насилие, вот тогда наступит для тебя час воочию доказать Херею твою ему верность". Придя к царю, евнух истину происшедшего утаил от него, сославшись на неукоснительную тщательность присмотра, установленного царицей за Каллироей, помешавшего ему даже и подойти к ней: - Ведь это же ты приказал мне, владыка, позаботиться о соблюдении тайны. И ты правильно повелел это: ты же возложил на себя священный лик судьи и ищешь себе доброй славы у персов. Недаром же все воспевают тебя. А греки мелочны и болтливы, и дело они предадут широкой огласке: Каллироя, чтобы похвастаться, что влюблен в нее царь, Дионисий же и Херей из ревности. Нельзя огорчать и царицы, красота которой, по всеобщему убеждению, превышает славу о ней. Такие новые вводил он в свою речь напевы, в надежде отвлечь царя от его любви, а себя самого освободить от тягостного поручения. 7 На мгновение ему удалось уговорить царя, но с наступлением ночи царь стал опять пылать: Эрот заставлял его вспоминать, какие у Каллирои глаза и до чего красиво ее лицо, и выхвалял перед ним ее волосы, ее походку, голос и то, как вошла она в суд, как села, как говорила, как замолчала, как застыдилась и как расплакалась. Проведя большую часть ночи в бессоннице, он и во сне, когда засыпал ненадолго, видел опять-таки Каллирою. Утром он вызвал к себе евнуха, которому и сказал: - Ступай и весь день сторожи: так или иначе, найдешь же ты подходящий случай для самой хотя бы краткой беседы тайком. Ведь желай я добиться удовлетворения своей страсти открытой силой, у меня для этого имеется мой конвой! Преклонившись перед царем, евнух дал обещание: никому нельзя возражать на приказания царя. Зная, однако, что подходящего случая Каллироя ему не предоставит, нарочно оставаясь неотлучно с царицей, Артаксат, желавший пособить делу, перенес обвинения с охраняемой на охранительницу: - Если, - сказал он, - угодно будет тебе, владыка, вызвать к себе Статиру, будто ты хочешь поговорить с ней о чем-то наедине, то, как только она уйдет, Каллироя окажется в моем распоряжении. - Так и сделай, - ответил царь. Артаксат явился к царице и сказал ей: - Владычица, тебя просит к себе твой супруг. Статира, при этих словах, отвесила поклон и поспешно отправилась к царю. А евнух, увидев, что Каллироя осталась одна, подал ей руку и отвел Каллирою в сторону от толпы служанок. Каллироя поняла его, побледнела и лишилась голоса, но все же последовала за ним. Оставшись наедине с нею, Артаксат задал ей вопрос: - Заметила ты, как поклонилась царица, услышав имя царя, и как бросилась к нему бегом? А ты - рабыня и не понимаешь своего счастья: ты недовольна, что царь тебя к себе просит, хотя он и имеет возможность тебе это приказать! Но я ему о твоем сумасшествии не доношу: я тебя уважаю. Нет, я сам ему за тебя обещался. Перед тобой, таким образом, лежат две дороги на выбор: опишу и ту, и другую. Если ты послушаешься царя, то получишь прекраснейшие подарки, а в мужья - того, кого ты захочешь. Сам на тебе жениться царь, конечно, не собирается: радость подаришь ты ему временную. Если же ты его не послушаешься, то волей-неволей придется тебе испытать те выпадающие на долю царских врагов мучения, избавиться от каких, если бы даже человек предпочел им смерть, нельзя. Усмехнувшись на эту угрозу, Каллироя проговорила: - Не впервые переживать мне ужасы: в несчастиях я искушена. Чему может меня подвергнуть царь, что оказалось бы тяжелее того, что я уже претерпела? Живой была я погребена, а могила теснее любой темницы! Я отдана была в руки разбойников. Иесчастие же самое страшное переживается мною сейчас: я не вижу Херея, хотя и находится он рядом со мной. Этими словами она себя выдала: человек проницательный, евнух понял, что она любит. - Ох! - воскликнул он, - безумнейшая на свете женщина! Митридатова раба ты предпочитаешь царю! Дерзость по отношению к Херею Каллирою задела. - Человек! - сказала ока. - Не кощунствуй! Херей свободный гражданин первостепенного города, победить который не смогли даже афиняне, победившие при Марафоне и Саламине великого твоего царя. Так говорила она, проливая потоки слез, а евнух стал еще настойчивее. - Медлительностью своей ты сама же себе вредишь, - заметил он ей, - да как же иначе расположишь ты судью в свою пользу или как улучшить тебе свое положение для того, чтобы вернуть себе мужа? А может быть, и Херей не узнает про это! А и узнает, так не приревнует же он тебя к тому, кто сильнее его: как приглянувшаяся царю, ты в его глазах сделаешься для него только более ценной. Последнее добавил он уже не применительно к ней, а высказывая вообще свое убеждение: перед царем все варвары благоговеют, считая его богом наяву. Каллироя же отказалась бы от брака с самим даже Зевсом и один день с Хереем не променяла бы на бессмертие. Так, не будучи в состоянии ничего добиться, евнух сказал Каллирое: - Женщина, даю тебе время на размышление: и подумай не об одной себе, но и о Херее, которому грозит опасность погибнуть жесточайшей смертью. Царь не примирится с тем, что ему в любви предпочитают другого. Артаксат удалился, и конец его с ней разговора Каллирою встревожил. 8 Но все расчеты и всяческие любовные разговоры быстро изменила Судьба, нашедшая повод к развитию совершенно новых событий. Царем было получено донесение о том, что отпал от него Египет, собравший огромную военную силу. Царского сатрапа египтяне, так сообщалось, убили и выбрали в цари одного из местных людей, который, двинувшись, прошел через Пелусий и вступил уже в Сирию и Финикию, где города бессильны оказывать ему сопротивление, так как обрушился он на них, словно бурный поток или огонь неожиданного пожара. Молва об этом смутила царя и в ужас повергла персов. Унынием охвачен был весь Вавилон. Сочинители слухов и предсказатели тогда же начали говорить о том, что приснившийся царю сон, будто боги требуют себе жертв, предвещал войну, но вместе с тем и победу. Словом, происходило и говорилось все то, что обычно всегда бывает в условиях неожиданно возникшей войны. Вся Азия приведена была в большое движение. И вот, царь созвал всех тех персидских вельмож и предводителей отдельных народностей, с которыми он обычно занимался важнейшими делами, и начал обсуждать с ними создавшееся положение. Одни советовали одно, другие - другое, но все стояли за то, чтобы спешить, и, если возможно, ни на один день не откладывать начала действий, по двум причинам: во-первых, с целью помешать дальнейшему росту вражеских сил и, во-вторых, дабы ободрить друзей подачей им быстрой помощи. В случае же, говорили они, промедления все выйдет наоборот: если медлить, враги возгордятся, подумав, что их страшатся, а свои, оставшись без помощи, сделаются уступчивее. Большим счастьем для царя считалось то обстоятельство, что война застала его не в Бактрах или в Экбатанах, а в Вавилоне, близ Сирии: стоит царю перейти Евфрат, и отпавшие сейчас же окажутся в его руках. Было поэтому решено двинуть имевшиеся при царе силы вперед и в то же время разослать по войскам приказ стягиваться к реке Евфрату. Снаряжение на войну происходит у персов чрезвычайно быстро, так как еще со времен Кира, первого персидского царя, определено, какому народу, какую и в каком числе надлежит поставлять конницу на военный поход, какого рода и сколько пехоты, каких стрелков, сколько простых колесниц и сколько серпоносных, откуда и сколько слонов и сколько от кого денег. Снабжение войска всем необходимым столько же у них берет времени, сколько требуется, чтобы снарядиться каждому человеку в отдельности. 9 На пятый день после получения им известия о войне царь выступил из Вавилона в сопровождении, согласно общему распоряжению, всех, кто был годного для войны возраста. В том числе выехал из Вавилона и Дионисий: он ведь был ионийцем, а никому из персидских подданных оставаться было нельзя. Он украсился превосходным оружием и создал из состоявших при нем людей вовсе не маловажный военный отряд. Занял он место в передовой, наиболее видной части войска. Было ясно, что человек честолюбивый, в глазах которого доблесть оказывалась делом не второстепенным, а принадлежащим к числу того, что является самым прекрасным и ценным, он будет готов на любое отважное предприятие. А кроме того, имелась в то время у Дионисия еще и некая слабая надежда на то, что в случае, если он проявит себя на войне полезным, то в награду за храбрость он и без суда получит от царя свою жену. Брать Каллирою с собой в дорогу не хотелось царице, а потому она и не упомянула о ней царю и не осведомилась у него о том, что прикажет он относительно чужеземки. Но молчанием обошел Каллирою и Артаксат, будто бы не осмелившись в условиях военной опасности, возникшей перед владыкой, напоминать последнему о его любовной шалости, на самом же деле радуясь возможности избавиться как от дикого зверя от Каллирои. Пожалуй, он даже был благодарен войне, которая пресекла у царя его страсть, питавшуюся праздностью. Царь, однако же, не забыл Каллирои: нет, именно в это время неописуемой суеты в нем и всплыло как раз воспоминание о красоте ее. Ему только стыдно было о Каллирое заговорить: помышлять в годину такой войны о женской прелести, это, боялся он, будет сочтено совершеннейшим с его стороны ребячеством. Хотя и обуреваемый желанием, он ничего не сказал о Каллирое ни самой Статире, ни даже евнуху, посвященному в тайну его любви, а придумал вот что. Существует и у самих персидских царей, да и у знатных персов обычай, отправляясь в поход, возить за собой и жен, и детей, и золото, и серебро, и одежды, и евнухов, и наложниц, и собак, и еду, и драгоценности, и роскошь неги. И вот, вызвав к себе служителя, этим Есем заведовавшего, царь сперва поговорил с ним подробно о других вопросах, давая по каждому из них соответствующие предписания, а затем, под самый конец, упомянул ему и о Каллирое, сохраняя на своем лице равнодушное выражение, будто ему до нее никакого не было дела. - Пусть и та чужеземка, та бабеночка, суд над которой, - сказал он, - я взял на себя, также следует вместе с остальными женщинами. Так не без радости выехала из Вавилона и Каллироя. Она надеялась, что в поход отправится и Херей. "Много скрытого несет с собой война, - думала она про себя, - несчастным сулит она перемены к лучшему. Если же скоро заключен будет мир, то завершится тогда, может быть, и суд". КНИГА СЕДЬМАЯ 1 В то время как все уходили вместе с царем на войну против египтян, Херею никто никакого приказа не отдавал: подданным царя он ведь не был. Являлся он тогда в Вавилоне единственным свободным человеком. Херей радовался в надежде, что остается в городе и Каллироя. Ища встречи с женой, он на следующий же день подошел к дворцу, но когда он увидел, что дворец заперт и что у ворот стоит многочисленная охрана, он принялся кружить в своих поисках по всему городу, беспрерывно, как сумасшедший, спрашивая Полихарма, своего друга: - Где же Каллироя? Что случилось с ней? Не могла же уйти и она в поход! Не находя Каллирои, он стал разыскивать Дионисия, своего соперника. Когда же он подошел к его дому, то оттуда, как бы случайно, вышел навстречу ему какой-то человек и сказал ему то, что сказать ему был он подучен. Дело в том, что, желая заставить Херея потерять всякую надежду на брак с Каллироей и побудить его больше уже не дожидаться суда, придумал Дионисий следующую хитрость: уходя на войну, он оставил человека, который должен был объявить Херею, что персидский царь, которому необходимы были союзники, отправил Дионисия собирать войско против Египтянина и что, дабы Дионисий честно и ревностно выполнил возложенное на него поручение, он отдал ему Каллирою. В это Херей сейчас же поверил: человек в несчастии легко поддается обману. Разодрав на себе одежду и растрепав волосы, Херей накосил себе в грудь удары, сопровождая их восклицаниями: - Пустынный для меня и предательский Вавилон, коварный гостеприимец! О как великолепен судья, развратитель чужой жены! Свадьба во время войны! А я-то готовил речь для суда, не сомневаясь, что выйдет у меня она правой! Вместо этого осужден я заочно, и победил меня Дионисий молча. Но победа его будет для него тщетной: не переживет Каллироя разлуки с живым Хереем, хотя Дионисию раньше и удалось ее обмануть моей мнимой смертью. Зачем, однако, я медлю? Зачем не закалываю я себя и не проливаю крови своей на дверь дома судьи? Пускай и персы узнают, и мидяне, как вершился царем здесь суд! Видя невозможность подать утешение Херею в постигшем его несчастии и понимая, что Херею не уцелеть, Полихарм так сказал ему: - Милый! Уговорами своими я в свое время мешал тебе умереть, теперь же я считаю твое решение правильным: сейчас я так далек от намерения помешать тебе в его осуществлении, что и сам я готов умереть вместе с тобой. Подумаем только о способе смерти, взвесим, какой окажется лучшим. Тот, который намечен тобою, хотя и послужит, конечно, некоторым укором царю и стыдом ему на будущее время, но не великим явится он ему наказанием по сравнению с тем, что мы от него потерпели. Между тем, раз уже мы решаемся умереть, наша смерть должна быть нами использована как месть тирану. Будет хорошо, если причиняемой ему нами обидой мы на деле заставим его раскаяться и если грядущим поколениям мы завещаем славную повесть о том, как двое эллинов, обиженных великим царем, и сами причинили ему за это обиду и умерли как мужчины. - Но какую же обиду, - воскликнул Херей, - сможем мы, одинокие и бедные чужеземцы, причинить повелителю такого множества больших стран, обладающему той военной силой, какую мы с тобой видели? Его особа охраняется двойной стражей, и если нам даже и удастся убить кого-нибудь из его окружения или поджечь что-нибудь из того, что ему принадлежит, то и тогда никакого вреда для себя он от этого не ощутит. - Твои слова, - ответил Полихарм, - были бы правильны, не будь войны. Ныне же, как мы слышим, Египет отпал, взята Финикия, а Сирия опустошается набегами. Царя встретит война даже прежде, чем он перейдет Евфрат. Мы с тобой, таким образом, ие одни: союзников нас столько, сколько их ведет за собой Египтянин, и ровно столько же у нас и оружия, столько же денег, столько же и триер. Чтобы отомстить за себя, воспользуемся мы чужой силой. Слов еще он не докончил - как Херей уже закричал: - Поспешим! Едем! В войне справедливое взыщу я с судьи возмездие. 2 Наскоро снарядившись, они пустились догонять царя, делая вид, будто желают участвовать в его походе: они надеялись, что под таким предлогом они безопасно перейдут Евфрат. Войско застали они у реки и, вмешавшись в его тыловые части, последовали за ним дальше. Когда же прибыли они в Сирию, то перебежали к Египтянину. Часовые остановили их и стали расспрашивать, кто они такие, а вследствие того, что на них не было костюма послов, в них начали подозревать лазутчиков. Тут попали бы они в очень опасное положение, если бы случайно не нашлось там одного грека, который понял их речь: они просили отвести их к царю, которому несут они с собой, говорили они, великую пользу. И Херей сказал царю, после того как их привели к нему: - Мы греки, сиракузяне, из числа евпатридов. А вот это мой друг, из-за меня приехавший в Вавилон, куда приехал и я из-за своей жены, дочери Гермократа: слыхал, быть может, и ты о Гермократе, победившем афинян в морском сражении? Египтянин в ответ утвердительно кивнул головой. Ибо не было такого народа, который бы не знал о поражении, понесенном в Сицилийскую войну афинянами. - Мы жертвы насилия Артаксеркса. И они обо всем рассказали Египтянину. - Отдавая самих себя тебе в руки, - говорили они ему, - мы вручаем тебе в нашем лице верных твоих друзей, которых побуждают быть мужественными две наиболее действенных к тому силы - жажда смерти и жажда мщения. Я бы уже и теперь был мертв под тяжестью своего несчастия, но я остался жить единственно для того, чтобы причинить горе своему врагу: Но не без дела погибну, во прах я паду не без славы; Нечто великое сделаю, что и потомки услышат. Услышав это, обрадовался Египтянин и, пожав руку Херею, сказал ему: - Ко времени приходишь ты ко мне, юноша, и к моей, и к своей собственной выгоде! Сейчас же приказал он выдать Херею и Полихарму оружие и отвести им палатку. Вскоре он сделал Херея своим застольным гостем, а затем и своим советником, подметив его храбрость и его благоразумие, а кроме того, и честность, так как, будучи и от природы хорошим, получил Херей и заботливое воспитание. Главной побудительной причиной, заставившей Херея выделиться, было его стремление отличиться перед царем, выказав себя перед ним не ничтожеством, а человеком, заслуживающим уважения. Сразу же и проявил он себя на одном крупном деле. Все давалось Египтянину легко: с набега он овладел Келесирией, и подчинилась ему и Финикия, за исключением Тира. Тирийцы - народ воинственный, не желающий терять своей славы, приобретенной ими их храбростью. Опасаются они и опозорить Геракла, важнейшего у них бога, которому едва ли не одному только и посвятили они свой город. Полагаются они и на надежные условия самой местности: город их лежит в море и соединен с землей узеньким перешейком, что делает его почти что островом. Тир напоминает собой корабль, бросивший у берега якорь и протянувший на землю сходни. Тирийцам поэтому нетрудно отгородить себя со всех сторон от войны: стоит им только закрыть ворота, и, окруженные морем, они для сухопутного войска становятся неприступны. А с моря от нападения триер защищены они прочными стенами, и как доступ в дом запирают двери, так доступ в Тир запирается его гаванями. 3 И вот, все кругом неприятелем было взято, а тирийцы одни относились к египтянам с презрением, продолжая хранить дружескую верность Персу. В досаде на это, Египтянин созвал совет и впервые тогда пригласил и Херея на заседание. - Союзники! - так обратился к собравшимся Египтянин. - Союзники, ибо друзей своих не могу же я называть рабами! Вы видите безвыходность положения. Как корабль, захваченный противным ветром, задержаны в нашем быстром движении вперед и мы неподатливым Тиром. А спешит, как мы слышим, и царь. Итак, что же делать нам? Тира не можем мы ни взять, ни обойти. Как стена стоит перед нами он, загораживая собою от нас всю Азию, и я склоняюсь к решению уходить отсюда как можно скорее, прежде чем присоединятся к тирийцам персидские силы. Нам угрожает опасность быть захваченными на вражеской земле. Но укреплен Пелусий: там нестрашно нам нашествие ни тирийцев, ни мидян и никого другого на свете. Непроходимые лежат там пески, узка ведущая туда дорога, там наше море и благоволящий египтянам Нил. Общее последовало после этой его речи настороженное молчание. Уныние охватило всех. Осмелился заговорить один лишь Херей: - О царь! Ведь истинный царь наш ты, а не Перс, этот отвратительнейший на свете негодяй! Ты огорчил меня, помыслив на празднике победы об отступлении. По воле богов мы же побеждаем! И мы овладеем не только Тиром, но и Вавилоном. На войне много бывает трудностей, перед которыми не надо отчаиваться, а, приступая к которым, всегда надо иметь перед собой добрую надежду. А тирийцев этих, которые теперь смеются над нами, я голыми доставлю тебе в оковах. Если не веришь, то отступай, предварительно заколов меня в жертву, потому что, пока я жив, я участвовать в бегстве не стану. Если же ты непременно хочешь бежать, то оставь со мной немного людей, добровольно готовых остаться: Мы с Полихармом останемся здесь и будем сражаться. Ведь с богом пришли мы. Стало каждому стыдно не присоединиться к мнению Херея. А царь, изумившись его отваге, предоставил ему отобрать из войска столько людей себе, сколько будет ему Угодно. И Херей отобрал, но не сразу: вмешавшись в ряды бойцов и приказав то же самое и Полихарму, начал он искать сперва, нет ли эллинов в войске, и действительно, нашлось их немало среди наемников. Из них-то Херей и отобрал для себя лакедемонян, коринфян и прочих пелопоннесцев. Нашел он и около двадцати сицилийцев. Образовав таким образом отряд численностью в триста человек, он выступил перед ним со следующего рода речью: - Граждане эллины, - сказал он, - царь дал разрешение мне выбрать лучших в войске бойцов, и я выбрал вас. И сам я ведь эллин, сиракузянин, родом дориец. Но должны отличаться вы перед остальными не одним лишь благородством происхождения, но и доблестью: да не устрашится никто из вас того дела, на какое я призываю вас. Оно окажется для нас легкоисполнимым и не столько трудным по существу, сколько трудным по видимости. Греки при Фермопилах, в таком же точно числе, что и мы, противустали Ксерксу. А тирийцев не пятьсот мириад: они малочисленны и высказывают они бахвальство, основанное на зазнайстве, а не гордость, соединяемую с благоразумием. Пускай же они узнают, сколь отличны греки от финикиян. Что же меня касается, то я к командованию не стремлюсь и следовать готов за любым из вас, кто пожелал бы взять на себя начальство: встретит такой человек с моей стороны повиновение, так как я дорожу не личной своей, а нашей общей славой. Все закричали: - Ты и будь стратегом! - Делаюсь, - сказал Херей, - вашим стратегом по вашему желанию: вами поручено мне начальство. Постараюсь же поступать во всем так, чтобы, выбрав меня, вам не пришлось в вашем ко мне благоволении и доверии раскаиваться. Но вы и в настоящее время стяжаете с божьей помощью славу и, заслужив внимание окружающих, будете самыми богатыми среди союзных войск и за доблесть свою сохраните за собой и в грядущем бессмертное имя: подобно тому как все воспевают воинов Мильтиада и отряд Леонида в триста бойцов, столь же благоговейно будут чтить и отряд Херея. Он продолжал еще говорить, когда все закричали "веди" и бросились тут же к оружию. 4 Украсив их великолепнейшими доспехами, он подвел их строем к царскому шатру, и при виде их Египтянин изумился, вообразив, что перед ним другие, незнакомые ему бойцы, и обещал им большие награды. - Мы верим в награды. Но имей наготове к бою другое войско, с которым, однако, ты к Тиру не приближайся раньше, чем мы им не овладеем и не позовем вас, поднявшись на его стены. - Так да совершат боги, - сказал в ответ царь. Херей подвел своих воинов к Тиру тесно сомкнутым строем, так что казалось, что их гораздо меньше: поистине Щит со щитом, шишак с шишаком, человек с человеком Тесно смыкался. Неприятель сперва даже не замечал их. Когда же они приблизились, то, завидев их, люди, стоявшие на городских стенах, дали о них знать находившимся внутри города, будучи готовы принять их за что угодно, только не за врагов. Да и кто бы мог ожидать, что столь малочисленный отряд пойдет на могущественнейший город, подступить к которому не осмелилась даже вся целиком сила египтян? Когда же они подошли к стенам уже вплотную, их начали спрашивать, кто они такие и чего желают. И Херей ответил: - Греческие наемники, не получившие своего жалования от Египтянина и им вдобавок едва не погубленные, мы пришли к вам, желая отомстить вместе с вами общему нашему врагу. Слова эти были сообщены находившимся внутри города, и, открыв ворота, из города вышел стратег в сопровождении небольшого отряда. Он первым пал от руки Херея, бросившегося вслед затем и на остальных: Начал рубить он кругом; поднялися ужасные стоны. Убивали один одного, другой другого: воины напоминали собою львов, напавших на беззащитное стадо. По всему городу раздавались вопли и стоны. Мало кто видел происходившее, но всех охватило смятение. Из ворот повалили наружу нестройные толпы народа, стремившиеся узреть случившееся. И это-то главным образом и погубило тириян. Люди, находившиеся внутри города, пытались из него выйти, а вышедшие за его стены поражались ударами мечей и копий и убегали обратно в город, в тесноте сталкиваясь с выходившими и тем легче подставляя себя под удары. Нельзя было даже закрыть ворот из-за трупов, кучами в них скопившихся. Среди этой неописуемой сумятицы хладнокровие сохранил лишь один Херей. Силой прорвавшись в ворота, он вскочил сам десятый на стену и с ее высоты стал подавать призывные знаки. Быстрее всякого слова явились египтяне, и Тир был взят. Но в то время как взятие Тира праздновали все остальные, один Херей не приносил жертв и не надевал венка: "На что же праздновать мне победу, раз ты, Каллироя, на это ликованье не смотришь? Никогда после той нашей брачной ночи не надену я больше венка! Если тебя нет в живых, то кощунственно для меня веселие, если же ты жива, то разве могу я и в такой даже день, как этот, предаваться праздничным радостям, возлежа за столом от тебя отдельно?". А персидский царь, перейдя Евфрат, спешил встретиться с неприятелем как можно скорее, так как, узнав о взятии Тира, начал он страшиться и за Сидон, да и за всю Сирию, видя перед собой противника, равного ему по силам. Он решил поэтому двигаться дальше уже налегке, без громоздкой свиты, мешавшей быстроте передвижения, и, забрав с собой наиболее боеспособный состав своего войска, он воинов пожилого возраста вместе с казной, одеждами и царскими драгоценностями оставил при царице. Когда же, наполняя все на своем пути смятением и тревогой, война охватила города вплоть до Евфрата, тогда более надежным показалось царю тех, кого покидал он, переправить на остров Арад. 5 Арад - это остров, в тридцати стадиях от твердой земли, на котором стоит старинный храм Афродиты. Словно у себя дома, женщины жили там в полной безопасности. Каллироя, увидев статую Афродиты, приблизилась к ней и молча плакала перед ней сперва, слезами своими попрекая богиню. Наконец, она тихо проговорила: - Вот и Арад, островок, взамен обширной Сицилии, и ни одного на нем нет мне близкого. Довольно, владычица! Долго ли еще будешь ты вести против меня войну? Если была у тебя вообще на меня обида, то ты уже выместила ее на мне, и если возмутила тебя злосчастная красота моя, то причиной стала она моей гибели. Только одного не хватало мне в моих бедствиях - испытаний войны, но вот и им подвергаюсь я, и перед лицом настоящих моих страданий милостивым кажется мне даже и Вавилон: был там поблизости от меня Херей. А теперь он, конечно, умер: не мог же он пережить моего отъезда! И нет у меня никого, у кого бы справиться мне о том, что с ним сталось. Окружают меня здесь все чужие, все варвары, люди, завидующие мне или меня ненавидящие. Те же, что меня любят, для меня еще хуже тех, кто меня ненавидит. Объяви же мне, владычица, жив ли Херей. С этими словами отходила она от статуи, когда остановилась перед ней Родогуна, дочь Зопира, жена Мегабиза, принадлежавшая и по отцу, и по мужу к именитейшим людям Персии, та самая, которая при въезде Каллирои в Вавилон встретила ее первая из персиянок. А Египтянин, как только услышал, что готовый к бою на суше и на море царь находится близко, так сейчас же вызвал к себе Херея и сказал ему: - До сих пор не успел я еще отблагодарить тебя за первую твою удачу: ведь это я от тебя получил Тир. Давай же, прошу я тебя, не будем пропускать мы в дальнейшем тех благ, какие для нас уже готовы и соучастником которых буду я делать тебя. Египта с меня достаточно: твоим владением будет Сирия. Размыслим, однако, о том, как нам поступить: война развертывается в обеих стихиях, и я тебе предоставляю решить, предпочтешь ли ты начальствовать над сухопутными силами или же над морскими. Думается мне, впрочем, что тебе привычнее море. Ведь в морском бою вы, сиракузяне, одержали победу даже и над афинянами, теперь же тебе предстоит состязаться с персами, которых победили афиняне. А по сравнению с сицилийскими египетские триеры, которые будут в твоем распоряжении, и более мощны, и более многочисленны. Возьми же на море пример с Гермократа, своего тестя! Херей ответил: - Приятно мне любое сражение, а защищая тебя, я в то же время принимаю на себя войну против царя, который мне так ненавистен. Только дай мне вместе с триерами и триста моих бойцов. - Бери и их, - сказал Египтянин, - и еще других, сколько ты захочешь. И тотчас же слово претворено было в дело: нужда заставляла спешить. Египтянин пошел навстречу врагам во главе сухопутного войска, а Херей был назначен навархом. В сухопутных частях это вызвало сперва некоторое уныние: досадовали, что Херей не с ними. И любили его уже, и добрые возлагали на его начальство надежды. Казалось, у большого тела вырвали глаз. Напротив, флот окрылился надеждами и исполнился гордостью при мысли о том, что его ведет лучший и мужественнейший начальник. Каждый мечтал о чем-то большом: и триерарх, и рулевой, и матрос, и солдат одинаково стремился каждый оказаться в глазах Херея первым в усердии. Сражение завязалось в один и тот же день и на суше, и на море. Долго, очень долго держалось против натиска мидян и персов пешее войско египтян, но потом уступило, подавленное численным превосходством, и персидская конница с царем во главе пошла в преследование. Египтянин старался спастись в Пелусий, а Перс хотел его перехватить. И быть может, и удалось бы Египтянину уйти, не соверши Дионисий изумительного дела. Блестяще сражавшийся и во время битвы и постоянно находившийся поблизости от царя, в стремлении быть на глазах у него, Дионисий первым заставил повернуть тыл находившиеся перед ним ряды, а затем, когда началось долгое, безостановочно продолжавшееся и днями и ночами отступление египтян, он, заметив, что царь этим недоволен, сказал ему: - Не огорчайся, владыка. Я помешаю Египтянину убежать от нас, если ты дашь мне отборных всадников. Царь согласился и предоставил ему отряд в пять тысяч человек отборной конницы. Получив этот отряд, Дионисий сделал с ним два перехода за один день и, неожиданно напав ночью на египтян, взял многих в плен, а еще больше перебил. Египтянин, когда брали его живым в плен, заколол себя, и его голову Дионисий привез царю. Увидев ее, царь сказал Дионисию: - Вношу тебя в список благодетелей моего дома и делаю тебе самый для тебя дорогой подарок, к которому ты больше всего стремишься: отдаю тебе Каллирою в жены. Суд решила война. За доблесть свою стяжал ты себе лучшую победную награду. 6 Дионисий отвесил царю поклон и, в твердой уверенности, что мужем Каллирои стал он теперь уже прочно, приравнял себя богу. Так было на суше. А на море Херей одержал такую победу, после которой неприятельский флот бороться с ним больше и не пытался. Не принимая удара египетских триер и не вступая вообще с ними в бой, персидские суда обращались перед ними немедленно в бегство, иные же, выбросившиеся на берег, были взяты Хереем в плен вместе с людьми. Море наполнилось обломками индийских судов. Но персидский царь не знал о поражении своих в морской битве, а Херей не ведал о поражении египтян на суше, и оба считали каждый себя победителем как на суше, так и на море. В тот же день, в который дал он морское сражение, Херей подвел свой флот к Араду и приказал кораблям сторожить остров, под страхом ответственности перед владыкой, плавая вокруг него. На городскую площадь солдаты согнали евнухов, служанок и другой людской товар подешевле. Площадь была вместительна, но скопилось на острове такое огромное количество народа, что ночевали люди не только в стоях, но и под открытым небом. Людей поважнее солдаты отвели в здание на площади, обычно служившее присутственным местом для властей. Женщины сидели там на полу вокруг царицы, не разводя огня и не прикасаясь к пище. Они были убеждены, что царь попал в плен, что дело персов погибло и что всюду победил Египтянин. Спустившаяся на Арад ночь была и радостной, и тяжелой. Избавлению от войны и персидского рабства радовались египтяне, а пленные персы ожидали оков, плетей, глумления, смерти или, в лучшем случае, рабства. Статира плакала, положив свою голову на колени к Каллирое: образованная гречанка, Каллироя, хорошо знакомая с горем, умела лучше других успокаивать царицу. И случилось следующее. Один египетский воин, которому поручена была охрана людей, находившихся в здании, узнав, что там же помещена и царица, и не посмев, в силу присущего каждому варвару благоговения перед царским званием, подойти к ней, остановился у запертой двери и сказал: - Не беспокойся, владычица: наварх еще не знает, что здесь вместе с другими женщинами заключена и ты, но когда он об этом узнает, то человеколюбиво он о тебе позаботится. Он ведь не только храбрый человек, ио и добрый {В оригинале пропуск, заключительные слова воина обращены уже не к Статире, а к Каллирое (прим. ред.).} . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . он сделает тебя своей женой: он влюбчив. Каллироя, услышав эти слова, громко разрыдалась и стала терзать свои волосы, восклицая: - Теперь я по-настоящему пленница! Лучше меня убить, чем объявлять мне такие вещи! Не потерплю я брака: мечтаю о смерти я! Пусть колют меня, пусть жгут: я отсюда не сдвинусь! Умру я на этом месте. Если же, как ты говоришь, стратег человеколюбив, то пусть окажет он мне тогда милость: пусть он здесь же меня убьет. Воин опять принялся повторять свои просьбы, но она не вставала, а, укрывшись с головой платком, продолжала перед ним лежать. Задумался египтянин, не зная, что ему делать. Применить силу он не решался, а уговорить был он не в состоянии. Поэтому он вернулся обратно к Херею и с грустью на лице подошел к нему. - Ну, что еще? - спросил Херей при виде воина. - Крадут лучшую часть добычи? Ну, даром им это не пройдет! - Ничего плохого не произошло, владыка, - ответил египтянин, - только женщина, которую я там нашел, словно стоящей в боевом строю под Платеями, отказывается Прийти, лежит на полу, просит смерти и хочет, чтобы принесли ей меч. Херей рассмеялся. - Неумелый ты человек! - сказал он. - Ты что же? Не знаешь, как уговаривают женщин утешением, лаской, обещаниями, особенно когда покажется женщине, что в нее влюбились? А ты, чего доброго, начал применять к ней силу или стал ей грубить? - Нет, владыка, - возразил египтянин, - все, что ты говоришь, проделано мною - в усиленной, пожалуй, степени. Я даже ей на тебя наврал, уверяя ее, что ты возьмешь ее себе в жены. А она на это-то в особенности и вознегодовала. - Как, должно быть, привлекателен я, как любят меня, если даже прежде чем увидеть меня, она с ненавистью от меня уже отвернулась! Гордость этой женщины походит, однако же, на благородство. Насилия к ней пусть не применяют: предоставьте ей вести себя, как ей угодно. Надлежит мне уважать целомудрие. Может быть, ведь и она оплакивает своего мужа. КНИГА ВОСЬМАЯ 1 О том, как, предположив, что Каллироя отдана Дионисию, Херей перешел на сторону Египтянина, чтобы отмстить царю, и как, будучи назначен навархом и одержав на море победу, он овладел Арадом, куда царь перевез и свою жену, и всю свою свиту, и Каллирою, рассказано в предыдущей книге. Затевала Судьба не только странное, но и лютое дело: хотела она, чтобы Херей, не узнав, что в его руках находится Каллироя, и посадив чужих жен на свои триеры, покинул на острове одну лишь собственную, и покинул ее, оставив ее там не в невесты Дионису, как спящую Ариадну, а в добычу своим врагам. Но принято было некое мудрое решение Афродитой, так как уже собиралась она помириться с Хереем, в свое время жестоко ее прогневавшим своею злосчастной ревностью, когда, получив от нее прелестный дар, какого не получал от нее даже и сам Александр Парис, он на эту милость ее к нему ответил ей оскорблением. Но так как ценой бесчисленнейших страданий, им в скитаниях с Запада на Восток пережитых, он хорошо оправдался перед Эротом, сжалилась над ним Афродита и пожелала вновь воссоединить прекрасную пару, которую некогда связала она ярмом, а потом и объездила, гоняя ее и по суше, и по морю. И думаю я, что и заключительная часть этой повести окажется приятной читателям, которых она освободит от мрачности тех событий, какие изложены в предшествующих ей частях. Речь в ней пойдет уже не о разбоях, порабощениях, тяжбах, сражениях, самоубийствах, войнах или пленениях, а о любви и о законных браках. Итак, расскажу о том, каким способом вскрыла богиня истину и как показала друг другу тех, кто находился друг о друге в неведении. Был вечер, а на острове много еще оставалось пленных и, чтобы распорядиться отплытием, Херей, усталый, поднялся с ложа. Когда он проходил по площади, египетский воин сказал ему: - Та женщина, которая не желает вставать с земли, решив покончить с собой, находится тут вот. Быть может, удастся тебе, владыка, заставить ее подняться с места. Зачем, в самом деле, терять тебе лучшую часть добычи? Эти слова подхвачены были и Полихармом, стремившимся, если бы только оказалось это возможным, отвлечь Херея новой любовью от тоски его по Каллирое. - Херей, - сказал он ему, - войдем. Херей перешагнул порог и увидел лежащую на полу и накрывшуюся платком женщину, очертания тела которой и то, как она дышала, смутили душу его и привлекли сейчас же его внимание. Херей и узнал бы ее, конечно, не будь он так твердо уверен, что Дионисий отнял у него Каллирою. Приблизившись осторожно к лежавшей, он сказал ей: - Ободрись, женщина! Кто бы ты ни была, мы не станем насиловать твоей воли: в мужья ты получишь того, кого ты желаешь. Не успел он кончить, как Каллироя, узнавшая его голос, открыла свое лицо, и оба они одновременно вскрикнули: - Херей! - Каллироя! Заключив друг друга в объятия, оба упали они, лишившись чувств. От неожиданности утратил способность речи сперва и Полихарм, и прошло много времени, пока он, наконец, воскликнул: - Вставайте! Вы снова вместе: боги исполнили ваши молитвы. Не забывайте, однако, что вы не на родине У себя, а во вражеской стране и что надо сначала все хорошо наладить, чтобы больше уже никто вас не разлучил. Громко кричал это им Полихарм, а они, будто погруженные в глубокий колодезь, едва слышали его голос, как бы доносившийся к ним откуда-то сверху. Не скоро пришли они в себя, а затем, увидев друг друга и поцеловавшись, вновь ослабели. То же повторилось с ними и во второй раз, и в третий, и всякий раз говорили они в один голос друг другу: - Ты со мной, Каллироя, если только и вправду ты Каллироя, - если только ты и вправду Херей! Побежала Молва о том, что наварх нашел свою жену, и не было ни одного солдата, который бы не бросил своей палатки, ни одного матроса, который бы не покинул своей триеры, ни одного привратника, который бы не оставил своего дома. Отовсюду сбегались люди и все говорили: - Счастливая женщина: какого красавца она получила себе в мужья! Но когда появилась перед ними Каллироя, то прекратились похвалы в честь Херея и взоры всех обращаться начали на нее, будто перед ними только она одна. Гордо шла Каллироя в сопровождении Херея с одной стороны и Полихарма с другой. Их забрасывали цветами, возлагали на них венки, а под ноги им лили вина и благовония. То, что и на войне, и в мирное время бывает самым приятным, соединилось здесь вместе: торжество победы и свадьба. Занятый постоянно, и днем, и ночью, делами, спать привык Херей на триере. Но тут он передал все дела Полихарму, а сам, даже не дождавшись наступления ночи, вошел в царскую опочивальню: в каждом городе отводится для великого царя лучший дом. В опочивальне стояла золоченая кровать, постланная тирской в вавилонских вышивках порфирой. И кто смог бы описать ту ночь, в которую столько было рассказов, столько было слез и столько поцелуев? Первой начала рассказывать Каллироя о том, как она ожила в могиле, как была увезена Фероном, как совершила плавание и как она была продана. До сих пор Херей, слушая, плакал. Но когда Каллироя дошла в своем повествовании до Милета, она смутилась и замолчала, а к Херею вернулась его природная ревность. Рассказ о ребенке, однако же, его успокоил. Впрочем, прежде чем дослушать все до конца, Херей задал Каллирое вопрос: - Скажи мне, как ты попала на Арад? Где оставила ты Дионисия и что произошло у тебя с царем? Каллироя тотчас же поклялась ему, что с Дионисием она после суда так и не виделась. Что же до царя, то хотя он в нее и влюбился, но общения у нее с ним не было и их отношения не дошли у них даже до поцелуя. - Как я, значит, несправедлив и как вспыльчив я! - воскликнул Херей. - Как много ужасного причинил я царю, ни в чем перед тобой неповинному! Ведь это разлука с тобой вынудила меня сделаться перебежчиком. Я, впрочем, тебя не посрамил: и сушу, и море покрыл я своими победами. И он подробно ей все рассказал, хвалясь перед ней своими удачами. Когда же вдоволь наплакались они и наговорились, то обнявшись, они Старым обычаем вместе легли на покойное ложе. 2 Еще ночью приплыл к Араду важный египтянин и, высадившись из лодки, принялся нетерпеливо расспрашивать, где находится Херей. Когда его привели к Полихарму, он объявил, что никому, кроме Херея, он тайны своей сообщить не может и что дело, по которому он прибыл, не терпит отлагательства. Полихарм долго задерживал доступ к Херею, не желая тревожить того не вовремя. Но так как приехавший торопил, то Полихарм приотворил дверь в опочивальню и доложил о спехе, Херей же как добрый стратег сказал Полихарму: - Зови! Проволочек война не допускает. Было еще темно, когда египтянин, как только его ввели, сказал, подойдя к кровати: - Узнай, что персидский царь убил Египтянина и что, отправив одну часть войска в Египет для устройства тамошних дел, он другую ведет сюда и почти что здесь уже. Получив известие о взятии Арада, жалеет царь и свои богатства, полностью им тут оставленные, но особенно тревожится он за свою жену Статиру. Услышав это, Херей вскочил с постели, но Каллироя схватила его, говоря ему: - Куда ты спешишь, еще не обдумав дела? Ведь если ты предашь огласке случившееся, то все перестанут с тобой считаться и ты дашь толчок к великой против тебя воине. А попав в плен, окажемся мы в положении еще более тяжком, чем то, в каком находились мы раньше. Херей быстро внял совету и из спальни вышел он, уже подготовив хитрость. Он созвал народ и, держа египтянина за руку, объявил: - Граждане! Мы и над сухопутным поиском царя одержали победу. Этот человек доставил нам добрую весть вместе с письмом от Египтянина: надлежит нам как можно скорее плыть туда, куда он приказывает. Снарядитесь же и взойдите все на суда. Как только он это сказал, трубач заиграл повестку к посадке на триеры. Пленные вместе с добычей погружены были еще накануне, и, за исключением громоздких и ненужных вещей, ничего больше на острове не оставалось. Отвязывать начали причалы и поднимать якоря, и залив наполнился суетой и криками. Каждый занят был каким-нибудь делом. Херей обходил триеры, тайно уславливаясь с триерархами держать направление к Кипру, ввиду необходимости овладеть этим островом, находившимся пока без охраны. Благодаря попутному ветру, они подошли на следующий же день к Пафу, в котором находится храм Афродиты. После того как корабли стали на якорь в гавани, Херей, прежде чем спустить кого-нибудь с триер на берег, отправил вестников в город предложить его жителям мир и условия соглашения. Когда же те приняли его условия, он высадил все войско на остров и почтил подношениями Афродиту. Пригнав множество жертвенных животных, он устроил угощение войску, причем жрецы (они же являются там и предсказателями) объявили Херею, размышлявшему о предстоящем, что жертвы дали благоприятные знамения. Тогда, набравшись мужества и созвав триерархов и тех из египтян, преданность которых ему была хорошо известна, он сказал им следующее: - Граждане, соратники и друзья, товарищи великих удач! С вами и мир мне радостен, и не страшна война! Мы на опыте поняли, что мы овладели морем благодаря нашему единомыслию. Теперь же настал для нас тот тяжелый час, когда должны мы крепко подумать о будущем: узнайте же, что Египтянин убит в сражении, что на суше всюду господствует царь и что мы с вами находимся в самой гуще врагов. Итак, не советует ли кто уйти нам к царю и отдать ему себя в руки? Сейчас же раздались крики о том, что лучше все, что угодно, другое, но только не это. - Куда же, однако, направиться нам? Ведь нам все кругом нас враждебно, и даже на море нельзя больше нам полагаться, раз неприятель владеет сушей. А не можем же мы улететь на крыльях! После наступившего вслед за тем молчания первым решился заговорить один лакедемонянин, родственник Брасида, в силу сурово сложившихся для него обстоятельств бывший тогда изгнанником Спарты. - Зачем ищем мы, куда нам бежать от царя? - сказал он. - У нас есть триеры и море, и как то, так и другое ведет нас в Сицилию и в Сиракузы, где не могут быть нам страшны не только персы, но и сами афиняне. Все одобрили его речь, и один лишь Херей, ссылаясь на дальность плавания, делал вид, будто он к мнению остальных не присоединяется: в действительности же он стремился проверить, твердо ли принимаемое ими решение. И, в ответ на их неотступные требования и их готовность сейчас же плыть, Херей сказал им: - Граждане греки! Решение ваше прекрасно, и за ваше расположение ко мне и за вашу верность я благодарен вам. Если же боги помогут вам, то не допущу я того, чтобы пришлось вам потом раскаиваться. Что до египтян, то насильно заставлять их нам подчиняться не следует: их много, и у большинства есть жены и дети, оторваться от которых им было бы нелегко. Поспешите поэтому проникнуть в их толщу, и каждого из них в отдельности расспросить, дабы взять нам с собой только тех, кто плыть вместе с нами хочет. 3 Как приказал он, так и было поступлено. А Каллироя, взяв Херея за руку и отведя в сторону, спросила его: - Что это ты надумал, Херей? Ты и Статиру везешь в Сиракузы, и красавицу Родогуну? Херей покраснел. - Везу, - сказал он, - я их не для себя, а тебе в прислужницы. Каллироя вскрикнула: - Да не допустят боги меня до такого безумия, чтобы держать у себя в рабынях царицу Азии! К тому же я связана с ней и узами гостеприимства. Уж если хочешь ты угодить мне, отошли Статиру к царю. Ведь это же она приняла меня под свою охрану и сберегла меня для тебя, точно жену родного брата. - Нет ничего на свете, чего бы не сделал я, раз ты того желаешь, - сказал Херей, - властительница ты и Статиры, и всей военной добычи, и моей, это прежде всего, души! Обрадовалась Каллироя и поцеловала его. И сейчас же велела служителям вести ее к Статире. А Статира в это время вместе со знатнейшими персиянками находилась в корабельном трюме и ничего не знала о происшедшем. Не знала она и того, что Каллироя нашла Херея. Крепкой окружена была Статира охраной, и никому не разрешалось ни подходить к ней, ни видеть ее, ни сообщать ей о чем бы то ни было из того, что делалось. Когда под почетным конвоем триерархов Каллироя пришла на корабль, то все были изумлены ее появлением. Беспорядочно сбегались со всех сторон люди и шепотом говорили один другому: "На корабль явилась жена наварха!". Глубокий и громкий вырвался из груди Статиры стон, и, разрыдавшись, сказала она: - О, Судьба! Ты хранила меня нарочно к этому дню, чтобы мне, царице, дать узреть госпожу над собой! Это пришла, может быть, моя госпожа взглянуть, какую получила она рабыню. С этими словами подняла она плач: постигла она тогда, что значит для свободнорожденного человека плен. Но бог быстро все это изменил. Каллироя подбежала к Статире и обняла ее, говоря: - Здравствуй, царица! Ты ведь царица, и царицей ты остаешься всегда: попала ты не в руки врагов, а в руки той, которая тебе мила и которую ты облагодетельствовала. Мой Херей - наварх, египетским же навархом сделал Херея его гнев на царя за слишком медленное мое к нему возвращение. Но теперь сердиться он перестал, с царем примирился и больше он вам уже не враг. Вставай же, дорогая моя, и в радости уезжай. Получи обратно и ты своего мужа: царь ведь жив, и к нему посылает тебя Херей. Встань и ты, Родогуна, первая моя среди персиянок подруга, и поезжай к своему мужу. Поезжайте и вы все, другие, сколько ни пожелает взять вас с собой царица, и не забывайте Каллирои. Изумилась Статира, слыша такие речи, и не знала, верить ей им или не верить. Но, зная нрав Каллирои, не могла допустить она мысли, чтобы Каллироя, в обстановке великих несчастий, стала притворствовать. Время заставляло, однако, спешить. Находился в числе египтян некто Димитрий, знакомый царю философ, пожилого возраста человек, среди остальных египтян выделявшийся и образованием, и нравственными качествами. Его-то вызвал к себе Херей и сказал ему: - Хотелось мне взять тебя с собой, приходится же мне возложить на тебя одно важное поручение: через тебя я великому царю посылаю царицу. Это и тебе придаст в его глазах особую ценность, и примирит его также с остальными египтянами. И, сказав это, Херей назначил Димитрия стратегом триер, возвращаемых им обратно царю. Всем хотелось сопутствовать Херею, все готовы были пожертвовать ради него и детьми, и отечеством, но Херей, ввиду предстоявшей ему переправы через Ионийское море, отобрал только двадцать самых больших и лучших триер и посадил на них весь наличный состав имевшихся у него греков, из числа же египтян и финикиян лишь тех, чья выносливость была ему известна. По доброй охоте взошло к нему на его корабли и немало кипрян. Остальных же всех Херей разослал по их домам, одарив каждого долей военной добычи, чтобы в радости возвращались они к своим близким, будучи им уважены. И никому и ни в чем не было у Херея отказа, кто бы о чем бы его ни просил. Каллироя же поднесла Статире все ее царские уборы, но та отказалась принять их: - Носи их сама себе в украшение, - сказала она Каллирое, - подходит царский наряд такому, как твое, телу. Ты должна это взять в утешение твоей матери и в подношение отечественным богам. А у меня нарядов осталось в Вавилоне еще больше этого. Да хранят же боги тебя, да пошлют они тебе благополучное плавание и да не разлучат они тебя больше никогда с Хереем! Во всем поступила ты со мной честно. Выказала ты благородный свой, достойный твоей красоты характер. Прекрасный залог был вручен мне в тебе царем. 4 Кто смог бы описать этот день, в который произошло столько разнообразных событий, когда люди молились и уговаривались, радовались и печалились, давали поручения друг другу и писали домой? Писал и Херей следующее письмо царю: "Ты собирался рассудить нашу тяжбу, а я ее уже выиграл перед лицом беспристрастнейшего судьи: ведь самым хорошим судьей по вопросу о том, на чьей стороне сила и на чьей слабость, служит война. Война вернула мне Каллирою, и получил жену от войны не только я, но и ты. Не подражаю, однако, тебе в твоей медлительности, а быстро, даже без твоей о том просьбы, отдаю тебе Статиру чистой и продолжавшей и во время своего плена оставаться царицей. Впрочем, знай, что не я, а Каллироя посылает тебе этот подарок, в благодарность за который мы с ней просим тебя примириться с египтянами. Ведь больше, чем всем другим людям, терпеливость приличествует царю. А в египтянах этих получишь ты превосходных и преданных тебе солдат: вместо того чтобы следовать за мной в качестве друзей, они предпочли остаться с тобой". Так написал Херей. Но и Каллироя сочла долгом своей признательности написать Дионисию. Лишь это одно совершила она втайне от Херея: зная ревнивый его характер, она и постаралась сделать это от него потихоньку. Взяв грамматидий, вот что она начертала на нем. "Каллироя шлет привет Дионисию, благодетелю своему: ведь это же ты избавил меня и от разбойников, и от рабства. Прошу тебя, не сердись на меня. Ведь душой своей я с тобой из-за нашего общего у нас сына, которого и выкормить, и воспитать достойным нас я и завещаю тебе. Мачехи ему брать не пробуй. Не только сын у тебя но и дочь: довольно с тебя двух детей. Когда возмужает наш сын, соедини их обоих браком, а его пришли в Сиракузы, чтобы повидал он и своего деда, Плангона! Обнимаю тебя! Это я написала тебе собственной своей рукой. Будь здоров, милый Дионисий, и помни о своей Каллирое". Запечатав письмо, Каллироя спрятала его у себя за пазухой и, когда, наконец, наступила пора отплывать и садиться всем на триеры, она подала руку Статире и сама проводила ее на корабль. Димитрий соорудил на корабле царский шатер, кругом покрыв его порфировой тканью в вавилонских золотых вышивках. Почтительно склонившись перед Статирой, Каллироя сказала ей: - Будь здорова, Статира, помни меня и пиши мне в Сиракузы почаще: ведь для царя ничего нет трудного. А я перед греческими богами в родительском доме своем продолжать буду чувствовать к тебе признательность. Тебе поручаю я своего ребенка, который и тебе нравился. Считай его моим тебе залогом. Так говоря, она залилась слезами, которые и остальных женщин заставили разрыдаться. А покидая корабль, Каллироя незаметно нагнулась к Статире и, покраснев, отдала ей письмо. - Передай, - сказала она, - это письмо несчастному Дионисию, которого я тебе и царю вверяю: утешьте его. Боюсь, как бы из-за разлуки со мной не покончил он самоубийством. Продолжали бы женщины еще долго и говорить, и плакать, и целоваться, если бы кормчие не подали знака к отплытию. Прежде, однако же, чем взойти на свою триеру, преклонилась Каллироя перед Афродитой. - Благодарение тебе, владычица, за все ныне происшедшее, - сказала она, - ты уже помирилась со мной. Дай же узреть мне и Сиракузы! Прекрасное лежит между ними и мною море, и жуткие ожидают меня пучины. Но не страшны они мне, если только ты будешь со мной во время моего плавания. На суда Димитрия ни один египтянин не всходил, не попрощавшись сперва с Хереем и не поцеловав ему его головы и рук: такую всем внушил он к себе любовь, этим судам позволил Херей выступать в открытое море Первыми, и на далекое расстояние по воде слышались приветствия, чередовавшиеся с добрыми пожеланиями. 5 Плыли они, а великий царь, разбивший неприятельские силы, занят был отправкой человека в Египет с поручением прочно наладить тамошние дела, сам же он спешил на Арад к жене. И вот, когда, находясь между Хиосом и Тиром, он совершал благодарственное по случаю победы жертвоприношение Гераклу, получено было им сообщение: "Арад разграблен, пуст и все, что было на нем, увозится египетскими кораблями". Известие о гибели жены, естественно, причинило царю великое горе, а вместе с царем плакали и знатнейшие персы. С виду о Статире мертвой, но в сердце собственном горе. кто о жене своей, кто о сестре, кто о дочери, каждый о ком-нибудь из своих близких. Неведомо было, в какие же воды неприятель уплыл от Арада. А на следующий день показались в море египетские суда, шедшие к берегу. Истина осталась скрытой, и люди смотрели на корабли, недоумевая. Особенно загадочным представлялось поднятое на корабле Димитрия царское знамя, поднимают которое только тогда, когда плывет на корабле царь. Оно внушало тревогу, заставляя подозревать, что это плывут враги. Сейчас же побежали докладывать Артаксерксу: "Пожалуй, окажется еще новый какой-нибудь египетский царь". Артаксеркс вскочил с трона и, поспешив к морю, начал подавать знак к началу сражения. Не было у него триер, но все свое сухопутное войско он поставил у гавани готовым к бою. Уже натягивались луки и пущены были бы в ход и копья, если бы Димитрий, поняв происходящее, не доложил о том царице. Статира выступила вперед из шатра и показалась народу, и тотчас же воины, отбросив оружие в сторону, поклонились ей. Царь не выдержал и, еще до того как канаты притянули корабль к пристани, прыгнул первым на его борт, обнял жену и воскликнул, заплакав слезами радости: - Кто из богов вернул тебя мне, дорогая моя жена? И то и другое кажется невероятным: и утрата царицы, и встреча с ней. Но я покинул тебя на суше, обратно же получаю тебя из моря! Статира ему ответила: - Я подарок тебе от Каллирои. Услышав это имя, царь ощутил как бы новый удар в старую рану, и, взглянув на Артаксата, евнуха, сказал ему: - Веди меня к Каллирое! Я хочу выразить ей свою благодарность. - Ты все от меня узнаешь, - объявила царю Статира. И с этими словами они направились во дворец. Там, всем приказав удалиться, остаться же одному лишь евнуху, Статира рассказала о том, что было на Араде и что произошло на Кипре, и под конец передала царю письмо от Херея. Тысяча чувств наполняли царя, пока он его читал: и сердился он на плененье самых ему дорогих людей, и раскаивался, что послужил причиной, заставившей Херея перебежать к неприятелю {Пропуск в оригинале (прим. ред.).}.., что Каллирои больше ему уже не увидеть. Но сильнее всего говорило в нем чувство зависти. "Херей блаженствует: счастливее он меня", - повторял он себе. Когда же насытились они вдоволь рассказами, Статира заметила: - Утешь Дионисия, царь. Ведь об этом просит тебя Каллироя. Тогда обернувшись к евнуху, Артаксеркс сказал: - Пусть придет Дионисий. И, окрыленный надеждами, Дионисий быстро пришел. Ведь о том, что произошло с Хереем, он ровно ничего не знал и, полагая, что вместе с другими женщинами приехала и Каллироя, думал, что царь вызвал его для того, чтобы передать ему его жену в награду за его военную доблесть. Когда вошел Дионисий, царь поведал ему обо всех событиях с самого начала. И именно в это мгновение особенно и выказал Дионисий и ум свой, и свое тонкое воспитание. Ибо какой человек не дрогнул бы, если бы ударила у его ног молния? А Дионисий, услышав слова, бывшие для него тяжелее удара грома, сообщавшие ему о том, что Каллирою увозит в Сиракузы Херей, сохранил тем не менее спокойствие: небезопасным показалось ему предаваться горю, раз была спасена царица. - Если бы я мог, - сказал Артаксеркс, - я отдал бы тебе, Дионисий, и Каллирою: полностью проявил ты любовь ко мне и свою мне верность. Но так как это для меня невозможно, то я даю тебе в твое управление всю Ионию и вношу тебя в "список первых благодетелей царского дома". Дионисий поклонился царю и, выразив ему благодарность, поспешил удалиться, чтобы дать волю своим слезам. А когда уходил он, Статира тайком вручила ему письмо. Вернувшись домой, Дионисий заперся у себя на ключ. Узнав руку Каллирои, он первым долгом поцеловал письмо, а затем, распечатав его, приложил его к своей груди, будто то была сама Каллироя. Долго прижимал он к себе письмо, будучи из-за слез не в силах приступить к его чтению. Наконец, наплакавшись, он начал его читать, поцеловав сперва имя Каллирои. Прочитав слова "Дионисию, благодетелю своему", он про себя подумал: "Увы, уже больше не мужу!". "Радоваться": "да как же могу я радоваться, находясь, в разлуке с тобой?". "Ты ведь мой благодетель": "да что же я для тебя сделал такого особенного?". Но та часть письма, где она перед ним оправдывалась, доставила ему радость, и слова эти он несколько раз перечитал: в них она намекала ему, что покинула его против своей воли. Так легкомысленно чувство любви, и так нетрудно бывает Эроту убедить влюбленного, что и он любим. Дионисий посмотрел на своего ребенка и, его на руках покачавши, - подумал: "когда-нибудь и ты, дитя, уедешь от меня к своей матери. Так, впрочем, она и сама велела. А я, виновник всего со мною случившегося, буду продолжать жить в одиночестве. Погубила меня моя напрасная ревность, да и ты погубил меня, Вавилон!". Сказав это, начал он спешно собираться в обратную дорогу в Ионию, великое надеясь найти утешение в продолжительности пути, в деле управления многочисленными городами и в портретных изображениях Каллирои, бывших у него в Милете. 6 В то время как это происходило в Азии, доплыл до Сицилии благополучно Херей: все время находился он на корме и, располагая крупными кораблями, держался открытого моря, из опасения вновь подпасть под удар сурового божества. Когда же показались Сиракузы, он велел триерархам разукрасить триеры и плыть общим строем. Была ясная, безветренная погода. В городе, как только заметили их, поднялись вопросы: "Откуда плывут эти триеры? Уж не из Аттики ли? Доложим, давай, Гермократу!" И тотчас же доложили ему: "Подумай, что предпринять. Не запереть ли нам гавани? А то не выплыть ли нам навстречу им в открытое море? Мы ведь не знаем, не следуют ли за ними еще большие силы и не видим ли мы перед собой лишь передовой отряд?" Гермократ бросился с площади к морю и отправил навстречу кораблям гребное судно. Посланный на нем человек близко подошел к ним и стал их расспрашивать, кто они такие. Херей велел одному из египтян ответить: - Мы купцы, плывем из Египта и везем груз, который сиракузян обрадует. - Только все разом вместе вы не входите в гавань, - сказал им человек с гребного судна, - пока не убедимся мы сперва, что вы говорите правду: купеческих-то судов я не вижу, а вижу большие триеры, как будто возвращающиеся с войны, так что пускай большая часть кораблей останется в море, за пределами гавани, в гавань же войдет пусть только одна триера. Так и сделали. И вот, первой в гавань вошла триера Херея, на палубе которой был устроен шатер, кругом занавешанный вавилонскими тканями. Когда она остановилась у пристани, переполнилась народом вся гавань. Толпе вообще свойственно любопытство, а тут был у народа еще и особый повод сбегаться. Народ смотрел на шатер и думал, что не люди скрыты внутри его, а дорогие товары. Каждый высказывал свои предположения, будучи готов допустить что угодно, но только не то, что было в действительности: ведь никому же из них, убежденным в смерти Херея, не могла прийти в голову мысль, что это он вернулся, да еще окруженный такою роскошью. Родители Херея даже не выходили из дома, скорбел равным образом и Гермократ, хотя делами государственными он, правда, и занимался. Он и тогда незаметно стоял на пристани. Устремив глаза на шатер, все терялись в догадках, когда вдруг его занавеси раздернулись, и взорам людей предстали одетая в тирскую порфиру Каллироя, лежавшая на золотом ложе, и сидевший с ней рядом Херей в одежде стратега. Никакой гром никогда так не поражал слуха, никакая молния так не ослепляла глаз, никогда из груди человека, нашедшего золотой клад, не вылетало такого громкого крика, какой вырвался тогда у толпы, нежданно увидевшей это неописуемое зрелище. Гермократ ринулся к шатру и, обняв свою дочь, воскликнул: - Ты жива, дитя мое! Или я и теперь заблуждаюсь? - Я жива, отец, жива теперь в самом деле, потому что живым вижу я перед собой тебя! У всех от радости потекли слезы. Подплывает между тем и Полихарм с прочими триерами: весь остальной флот с Кипра был доверен ему, так как у Херея ни на что другое, кроме Каллирои, времени не хватало. Гавань быстро заполнилась судами, являя собой тот самый вид, какой был у нее после аттического морского сражения: такие же, украшенные венками после битвы, под начальством сиракузского стратега, входили в гавань триеры, и такие же неслись с моря крики приветствия к людям, стоявшим на берегу, и обратно с берега к людям, находившимся в море, добрые возгласы, восхваления и взаимные, непрерывно раздававшиеся пожелания счастья. Принесли тем временем на носилках и Хереева отца, потерявшего сознание от внезапной радости. Стремившиеся поздравить Херея теснились вокруг него его товарищи по эфебии и по гимнасиям, а вокруг Каллирои женщины. Нашли и они, что Каллироя еще больше похорошела и что, посмотрев на нее, каждый теперь в самом деле скажет, что видит перед собой Афродиту, выходящую из вод морских. А Херей подошел к Гермократу и к стоявшему рядом с Гермократом своему отцу и сказал им: - Примите богатства великого царя. И сейчас же Херей приказал выгрузить бесчисленное количество серебра и золота, а затем он выставил сиракузянам на показ и слоновую кость, и янтарь, и одежды, и драгоценнейшие изделия из дерева, и кровать великого царя, и его обеденный стол, и евнухов его, и наложниц, так что теперь не аттической бедностью, как то было тогда, после сицилийской войны, наполнился город, а персидской военной добычей, и притом, что было всего удивительнее, переполнился он ею в дни мира. 7  "Идем в народное собрание", - разом завопила толпа: всем страстно хотелось и видеть обоих вернувшихся, и слышать их. И быстрее всякого слова наполнился театр и мужчинами, и женщинами. Когда же выступил перед собранием один только Херей, то и женщины все, и все мужчины закричали ему: - Пригласи Каллирою! Гермократ, который хотел и в этом угодить народу, вывел дочь свою перед собранием. И вот, обратив сперва свои взоры к небу, народ начал славить прежде всего богов, еще горячее благодаря их за этот день, чем за день победы, а затем то мужчины отдельно от женщин восхвалять принимались Херея, а женщины отдельно от мужчин Каллирою, то те и другие вместе воздавать начинали хвалу обоим, что последним было приятнее. Каллирою, уставшую после плавания и волнений, тотчас же после ее приветствий отечеству увели из театра, но Херея народ задержал, желая услышать от него его повествование обо всем, что было с ним на чужбине. И Херей начал свой рассказ с последних событий, так как он не хотел причинять печали народу грустным своим сообщением о том, что произошло сперва. Народ, однако же, настаивал на своем: - Мы ждем ответа! - Начни с самого начала! - Обо всем расскажи нам! - Ничего не пропускай! Херей стоял в нерешительности: о многом таком, что случилось с ним вопреки рассудку, говорить ему было совестно. Но Гермократ сказал ему: - Не смущайся, сын мой, хотя бы пришлось тебе говорить и кое о чем для нас печальном или горьком: перед блестящим концом все это ведь бледнеет, недоговореность же, вследствие именно замалчивания, влечет за собой подозрение в сокрытии чего-то более тяжелого. Речь твоя обращена к отечеству и к родителям, которые обоих вас одинаково любят. Что же, начальную часть твоей повести знает уже и город: сам ведь он заключил ваш брак. Все мы также знаем и о заговоре женихов, пробудившем в тебе твою ложную ревность, из-за которой ты и нанес жене своей злосчастный удар. Знаем мы и о том, как подумали мы, что она умерла, знаем, с какой роскошью была она погребена и как, привлеченный к суду за убийство, ты вынес сам себе смертный приговор, желая умереть вместе с женой, а народ тебя оправдал, усмотрев в совершившемся несчастный случай. Относительно же последующего было нам сообщено, что (c)ерон-разбойник, раскопавший ночью могилу, нашел в ней Каллирою живой и что, посадив ее в свою разбойничью лодку, куда сложил он и находившиеся при ней погребальные дары, он продал ее в Ионию, а что ты, отправившись на поиски своей жены, самое ее не нашел, но, встретив в море пиратское судно, ты всех остальных разбойников застал на нем скончавшимися от жажды и одного лишь Ферона привел в народное собрание живым и что тот после пытки был распят, народ же отправил за Каллироей триеру с посольством, вместе с которым, в качестве добровольца, выплыл, сопровождая тебя, и Полихарм, твой друг. Это мы знаем. Ты же нам расскажи о том, что случилось после этого твоего отсюда выезда. И Херей, продолжив с этого места свое повествование, рассказывать начал так: - Благополучно переплыв Ионийское море, прибыли мы в именье милетского гражданина по имени Дионисий, и богатством, и родом своим, и славой выдававшегося среди всех ионийцев. Это он за один талант купил Каллирою. Не пугайтесь: рабыней она не стала. Невольницу свою Дионисий немедленно же объявил своей госпожой, и к ней, благородной, он, влюбившись в нее, применить насилия не дерзнул, отослать же в Сиракузы ту, в кого он был влюблен, он оказался не в силах. Когда же Каллироя заметила, что она от меня беременна, то, стремясь сохранить для вас вашего гражданина, вынуждена была она выйти за Дионисия замуж и хитро обставила рождение ребенка с целью заставить Дионисия поверить, будто ребенка родила она от него, и дать ребенку надлежащее воспитание. Воспитывается ведь, сиракузяне, для вас богатый гражданин в Милете, в доме важного человека, принадлежащего, как и он, греческому знаменитому роду. Не будем же по зависти мешать ему стать наследником громадного состояния. 8  - Об этом узнал я, разумеется, позже. Тогда же, причалив в той местности к берегу, я преисполнился добрых надежд, как только увидел там в храме изображение Каллирой. А ночью фригийские разбойники, предприняв набег на берег моря, сожгли наш корабль, перебили большую часть людей, меня же и Полихарма связали и продали в Карию. При этих его словах народ разразился плачем, и Херей сказал: - Разрешите мне о последующем умолчать, так как оно еще мрачнее предшествующего. Но народ закричал ему: - Говори все! И Херей продолжал так: - Явившийся рабом Митридата, правителя Карий, человек, который купил нас, приказал нам закованными вскапывать землю. Когда же некоторыми из числа кандальников был убит тюремщик, то Митридат велел всех нас распять. Меня повели на крест, но Полихарм, под угрозой пытки, произнес мое имя, и оно припомнилось Митридату, так как, будучи связан с Дионисием узами гостеприимства в Милете, он присутствовал там при погребении Херея: дело в том, что, услышав про триеру и про напавших на нее разбойников, Каллироя, думая, что и я погиб, соорудила мне роскошнейший погребальный холм. И вот, Митридат распорядился скорее снять меня, которому совсем близок тогда был конец, с креста и сделал меня одним из самых доверенных своих лиц. Споспешествуя возвращению мне Каллирои, он вынудил меня ей написать, но по нерадению слуги, которому поручено было письмо, последнее попало в руки самого Дионисия. В то, что я жив, Дионисий, однако же, не поверил, а подумал, что это, должно быть, коварно посягает на его жену Митридат. Немедленно послал он царю письменную жалобу, которой он обвинил Митридата в обольстительстве, царь же эту жалобу принял и вызвал к себе всех на суд. Так мы отправились в Вавилон. Восхищаться Каллироей, которую он повез с собой, Дионисий заставил всю Азию, меня же доставил в Вавилон Митридат. Когда прибыли мы Вавилон, то долго мы там перед царем судились. Митридата царь тотчас же оправдал, но разбор моего с Дионисием из-за жены спора царь отложил, передав Каллирою на это время царице Статире на ее о ней попечение. Представляете себе, сиракузские граждане, сколько раз я в разлуке с женой принимал решение умереть! Да я бы и умер, если бы только не спасал меня каждый раз Полихарм, вернейший на всем свете у меня друг. Ведь пылавший к Каллирое страстной любовью царь о суде и не помышлял. Но не склонил он ее к себе и бесчестия не причинил ей, а кстати случившееся отпадение от него Египта тяжелую вызвало войну, послужившую, впрочем, мне на великое благо. Царица увезла Каллирою с собой на войну, я же, получив ложное известие от одного человека, сказавшего мне, будто Каллироя отдана Дионисию, захотел отомстить царю, и, перебежав с этой целью к Египтянину, большие совершил подвиги; я самолично взял неприступный Тир и, будучи назначен на должность наварха, победил великого царя в морском сражении и завладел Арадом, куда царь укрыл и царицу, и те богатства, которые вы увидели. Смог бы я даже поставить Египтянина господином всей Азии, не будь он убит, сражаясь от меня отдельно. И, наконец, я великого царя сделал вашим другом, поднеся ему в дар его жену и отослав знатнейшим из персов их матерей, их сестер, их жен и их дочерей. К вам же сюда я сам привел и доблестнейших из греков, и добровольцев из числа египтян. Приплывет из Ионии и еще один, ваш же, отряд судов, и приведет его к вам внук Гермократа. Добрые в ответ на эти слова раздались со всех сторон пожелания, Херей же, успокоив крики, сказал: - Я и Каллироя - оба мы перед вами приносим благодарность другу нашему Полихарму, доказавшему нам и свое благоволение к нам, и истиннейшую свою по отношению к нам верность, и если согласны вы, давайте отдадим ему в жены мою сестру, в приданое же за ней получит он часть военной добычи. На это народ ответил возгласами одобрения: - Тебя, Полихарма, доброго гражданина и верного друга, благодарит народ. Осчастливил ты так отечество, как заслуживали того Гермократ и Херей. После этого Херей внес новое предложение: - Кроме того, прошу вас трем этим греческим сотням, храброму моему отряду, дать сиракузское гражданство. И опять закричал народ: - Достойны они быть нашими согражданами! Проголосовать это предложение поднятием рук! Постановление было записано, и, сейчас же заняв места в народном собрании, стали они частью его состава. Каждому из них Херей дал в подарок по таланту денег, египтянам же отвел Гермократ наделы для занятия земледелием. А пока народ находился в театре, Каллироя, прежде чем войти к себе в дом, направилась в храм Афродиты. Там обхватила она ноги богини и, прижавшись лицом своим к ним, целовала их и так говорила, распустив свои волосы: - Благодарение тебе, Афродита! Ты вновь дала мне узреть Херея в Сиракузах, где и девушкой увидела я его по твоей же воле. Не ропщу на тебя я за испытанные мною страдания, владычица: суждены мне были они судьбой. Умоляю тебя я: никогда меня больше не разлучай с Хереем, но даруй нам счастливо вместе жить и умереть обоим нам одновременно. Столько написал я про Каллирою. ПРИМЕЧАНИЯ  С. 21. Афродисиец - то есть родом из кипрского города Афроисии, или малоазиатского Афродисиады. Ритор - в Древней Греции риторами называли как собственно риторов, так и учителей красноречия, в Риме - первоначально только последних, в эпоху империи эти понятия также смешиваются. Риор в античном обществе являлся и чем-то близким современному адокату. Сиракузы - богатый и могущественный греческий город на остове Сицилия. Гермократ... победитель афинян... - Известный военный и политический деятель второй половины V в. до н. э., стратег (главнокомандующий) сиракузской армии, разбивший в 413 г. до н. э. афинский лот. Нереида - морская нимфа, дочь морского бога Нерея и Дориды, мифы указывают различное число нереид, чаще всего - пятьдесят. Нимфами же в греческой мифологии назывались низшие божества, олицетворявшие явления и силы природы. Так различались нимфы рек, ручьев (наяды), гор (ореады), долин (напей), деревьев (дриады) и т. д. Эрот - божество любви. Ахиллес (Ахилл) - знаменитый мифологический герой, самый ильный и красивый из греков, воевавших под Троей. Сын нереиды Фетиды и Пелея, царя племени мирмидонян во Фтии (в греческой области Фессалия). Нирей - один из участников Троянской войны, по словам Гомера (Илиада, II, 674), самый красивый среди них после Ахиллеса. Ипполит - сын мифического героя Тезея (см. прим. к с. 253). Алкивиад - известный афинский военный и политический деятель второй половины V в. до н. э., один из инициаторов сицилийского похода 413 г. до н. э., закончившегося разгромом афинского флота, Алкивиад славился красивой внешностью. Афродита - богиня любви и красоты, родившаяся, согласно одному из вариантов мифа, из морской пены, мать Эрота. С. 21-22. Палестра - гимнастическая школа. С. 22. Гимнасий - Место для физических упражнений, часто служившее и местом философских бесед. От гимнасия, как места, где чему-то обучаются, произошло и наше слово "гимназия". В отличие от палестр, содержавшихся частными лицами, гимнасий были общественными учреждениями. Демагог - то есть руководитель собрания, слово "демагог" буквально означает "ведущий народ" (demos - народ, и ago - веду). Слово "демагог" не имело в античности отрицательного смысла. ...народ бросился вон из театра - Театр часто становился местом народных собраний, указание на это имеется и в "Эфиопике" (кн. V). С. 23. Венки и светочи (факелы) были в античности обязательной принадлежностью свадебного обряда. ...праздничный день победы. - Речь идет о победе над афинами (см. прим. к с. 21). Дрогнули ноги... - Гомер. Илиада, XXI, 114. Перевод И. Толстого. Пелион - горный хребет в Фессалии (северо-восточная Греция). У подножия Пелиона, согласно мифу, праздновали свою свадьбу нереида Фетида и герой Пелей, родители Ахилла. На свадьбу были приглашены все боги за исключением богини раздора Эриды. Обиженная, она подбросила пирующим золотое яблоко с надписью "прекраснейшей", что возбудило спор между богинями Афиной, Афродитой и Герой. Троянский царевич Парис, избранный судьею, польстился на обещание Афродиты дать ему в жены прекраснейшую из смертных Елену и присудил яблоко ей, а затем с помощью богини похитил Елену у ее мужа Менелая, что привело к Троянской войне. ...сын тирана регинцев. - Слово "тиран" имело в древности значение не оценочное, а терминологическое: так называли властителя, пусть самого мягкого, но достигшего власти незаконным путем. Самый жестокий законный властитель не мог быть назван тираном. Регий - греческий город в южной Италии, на побережье Мессинского залива. С. 24. Акрагант (Агригент, совр. Агридженто) - греческий город на юго-западе Сицилии. С. 25. взять... с собой... было уже нельзя. - То есть Каллироя уже была беременна. Комос - шествие молодых людей к дому возлюбленной с пением серенад. Обычно устраивался комос к дому гетеры. С. 26. Парасит (букв.: нахлебник) - так называли" приживальщиков в богатых домах. Парасит - постоянный персонаж античной комедии. Отсюда происходит и современное слово "паразит". Абра - молодая, приближенная к хозяйке рабыня. С. 27. Рек, - и Пелида покрыло... - Гомер. Илиада, XVIII, 22-24. Описание скорби Ахиллеса (Пелида) при известии о гибели его друга Патрокла. Цитаты из "Илиады", кроме особо оговоренных случаев, даются в переводе Н. Гнедича. Гиматий - плащ, использовавшийся в качестве верхней одежды. С. 29. Ариадна - дочь критского царя Миноса. Помогла афинскому герою Тезею одолеть чудовище Минотавра, обитавшего во дворце в Лабиринте, и выбраться из Лабиринта. Ариадна бежала с Тезеем с Крита, но на острове Наксосе была им покинута спящей по повелению бога Диониса, пожелавшего стать ее супругом. Спящая Ариадна была распространенным сюжетом в античном изобразительном искусстве. Гоплиты - тяжело вооруженные пехотинцы. С. 30. Эфебы - юноши в возрасте 18-20 лет, отбывающие воинскую повинность. Фурией, - житель Фурии, города в южной Италии, на берегу Тарентского залива. Мессенец - уроженец Мессены (иначе Мессина или Мессана), города на северо-востоке Сицилии, на берегу Мессинского пролива. С. 35. Аттика - греческая область с главным городом Афины. Сколько народу на рынке, столько же в Афинах узреть можно городов! - То есть в Афинах всегда множество приезжих. Сикофанты - так в Афинах называли людей, занимавшихся доносительством и шантажом. Чаще всего их жертвами становились приезжие, нарушавшие афинские законы по незнанию. С. 36. Ареопаг - верховное судилище в Афинах. Архонты - высшие афинские должностные лица. Иония - населенная греками, но подвластная в описываемое время Персии область на западном побережье Малой Азии и близлежащих островах, наиболее могущественным городом ее был Милет. ...из Великой Азии... - То есть из Персии. С. 37. Сибарис - богатый и могущественный город в Южной Италии, на побережье Таренского залива; роскошь и изнеженность его жителей - сибаритов - вошла в поговорку, отсюда современное значение слова "сибарит". С. 38. Телоны - сборщики таможенной пошлины. С. 39. Ликия - населенная греками область на юге Малой Азии, входившая в описываемое время в состав Персии. С. 40. Талант (букв.: весы, позднее - груз) - ок. 26 кг, служил также денежно-расчетной единицей. Талант серебра - значительная сумма. С. 42. Гименей - имя бога брачных уз и песнь в его честь, исполнявшаяся во время свадебного обряда. С. 43. ...ступай на площадь... - Городские площади были местом, где располагались среди прочих учреждений и конторы законников. С. 46. Боги нередко, облекшися в образ... - Гомер. Одиссея. XVII, 485-487. Цитаты из "Одиссеи", кроме особо оговоренных случаев, даются в переводе В. Жуковского. С. 51. Алкиной - один из персонажей "Одиссеи", царь мифического племени феаков, жившего на острове Схерии. Алкиной оказал покровительство Одиссею, занесенному на Схерию бурей, и отправил его домой на феакийском корабле. Менелай - мифический царь Спарты, муж прекрасной Елены (знаменитой лакедемонянки). См. прим. к с. 23. С. 52. Дотронувшись до ее колен... - Обычный в античности жест мольбы. С. 54. ...наградой назначается тебе свобода... - Плангона и ее муж Фока - рабы. С. 56. Медея - дочь царя Колхиды (на Кавказе, включавшемся в античности в состав Скифии) Ээта, вышедшая замуж за героя Ясона, которому она помогла похитить у Ээта золотое руно. Когда Ясон бросил ее, Медея из мести убила их детей. Зетос (Зет) и Амфион - дети бога Зевса и фиванской царевны Антиопы, брошенные на произвол судьбы и воспитанные пастухами. Юношами они нашли свою мать, попавшую в рабство, и убили ее жестокую повелительницу Дирку. Кир - основатель персидского царства. Легенда гласит, что его дед Астиаг, желая погубить внука, отнял ребенка у матери и приказал пастуху бросить его в лесу. Пастух тайно вырастил мальчика, который был впоследствии опознан раскаявшимся дедом. Призрак, величием с ним. - Гомер. Илиада, XXIII, 66-67, Явление призрака Патрокла Ахиллесу. С. 61. Великий царь - царь Персии. Плангонион - уменьшительное от имени Плангона. С. 65. Семела - фиванская царевна, возлюбленная бога Зевса и мать Диониса. С. 66. Ливия - древнее название Африки. Так называли иногда всю известную древним Африку, иногда лишь северную ее часть, тогда как внутренняя часть после Геродота (V в. до н. э.) получила название Эфиопии. С. 67. Кефалления (Кефалония, совр. Кефалиния) - крупнейший остров Ионического архипелага (семь островов в Ионическом море). С. 68. Слов еще он не докончил... - Выражение, постоянно встречающееся у Гомера. С. 69. Катапельт - одно из орудий пытки. С. 72. Сын мой! почти хоть сие... - Гомер. Илиада, XXII, 82-83. Слова Гекубы, умоляющей Гектора не вступать в бой с Ахиллесом. Посейдон - бог моря, одно из центральных греческих божеств. С. 73. Закора - младшая храмовая служительница. С. 74. ...в одно из сторожевых укреплений варваров... - То есть персидское укрепление, охранявшее побережье. Кария - область на юго-западе Малой Азии, в этой области и был расположен Милет. С. 76. ...не представил ни Афины, ни Артемиды держащими... младенца. - Греческие мифы считают Афину и Артемиду богинями-девственницами. Немезида - в греческой мифологии божество, несущее возмездие и карающее за чрезмерное счастье. С. 82. О! погреби ты меня... - Гомер. Илиада. XXIII, 71. С. 83. Будет далеко он на море... - Гомер. Одиссея, XXIV, 83. Сатрапы - наместники персидского царя (Великого Царя), правители областей персидского царства. Лидия - область в Малой Азии, к северу от Карий. Леда - возлюбленная Зевса, мать прекрасной Елены. "Белолокотные", "стройноногие" - гомеровские эпитеты красавиц. С. 88. Хламида - род плаща, застегивавшийся на правом плече или на груди. С. 90. Эфедр (букв.: рядом с кем-либо сидящий, подсиживающий)- атлет, в состязаниях с нечетным количеством участников не попавший по жребию в пару (например, в состязаниях по борьбе, кулачному бою). Эфедр должен был ожидать конца боя пары, а затем бороться с победителем, имея, таким образом, преимущество перед усталым соперником. С. 91. Кто с ней живет... - Гомер. Одиссея, XV, 21, Перевод И. Толстого. С. 92. Приена - город в Карий. Демосии - государственные рабы. С. 96. Светлым лицом с золотой Афродитой... - Гомер. Одиссея, XVII, 37-38. ...была возможность спать... - Стих из несохранившейся комедии. С. 98. Киликия - приморская область на юго-востоке Малой Азии. Сирия находилась между Киликией и Месопотамией, уже за пределами Малой Азии. С. 99. Добрый гений - то есть душа умершего, становящаяся, согласно поверью, божеством-покровителем для любящих его. Бактры - город к югу от Амударьи (древнего Окса). Сузы - город к востоку от реки Тигра. С. 100. ...в обе он руки схвативши. - Гомер, Илиада, XVIII, 23-24. С. 101. ...в целомудренной Спарте... варвар-пастух затмил... царя... - Речь идет о похищении Парисом Елены, жены спартанского царя Менелая (см. прим. к с. 23). Спарта в древности славилась строгостью нравов. Варваром Парис назван за свое негреческое происхождение (Троя находилась в Малой Азии), пастухом за то, что в юности пас стада на горе Иде. При рождении Париса оракул предсказал, что он погубит Трою, и мальчик был оставлен в лесу, где его подобрали и вырастили пастухи. Вернувшись затем в Трою, к своему отцу царю Приаму и похитив Елену, Парис действительно погубил город. Армамакса - крытая персидская повозка. С. 102. Если бы... была у тебя возможность... показаться на людях. - Персидской царице обычай запрещал появляться перед народом. ...посредством поднятия рук, как в театре... - То есть как в греческом народном собрании. С. 103. ...из старого бактрийского рода... - Бактриана с главным городом Бактры, одна из персидских сатрапий, находилась вблизи нынешнего Гиндукуша. В Бактриане персидская родовая аристократия была очень сильна. С. 104. Олимпийское состязание - Олимпийские игры, проводившиеся раз в четыре года в городе Олимпии (п-ов Пелопоннес). Элевсинская ночь - то есть ночная часть так называемых Элевсинских мистерий, празднества в честь богинь Деметры и Персефоны, справлявшегося в городе Элевсине, недалеко от Афин. Лохаги и таксиархи - командиры военных подразделений. Боги у Зевса отца... - Гомер. Илиада, IV, 1. Стола - длинная и широкая одежда без рукавов. С.107. Божественный поэт - Гомер. Что вкруг Приама... - Гомер. Илиада, III, 146. Ложе с ней разделить... - Гомер, Одиссея, I, 362. Переводы И. Толстого. С. 108. Возьми и читай... - Эти слова относятся не к самому царю, а к чтецу, оглашающему документы в судах. С. 114. Протесилай - герой, первый из греков убитый под Троей. Отчаяние его жены Лаодамии было столь сильно, что Протесилай на одну ночь воскрес и явился утешить ее. С. 115. Стела - здесь: надгробный камень. И муж, и ребенок. - Смысл этих слов неясен, текст в оригинале, по-видимому, испорчен. Если ж умершие смертные... - Гомер. Илиада, XXII, 389-390. Согласно верованиям древних греков, души умерших, попадая в подземное царство Аид, лишаются памяти. С. 118. То на хребет он ложился... - Гомер. Илиада, XXIV. 10-11. С. 119. Иеромения - букв.: священный месяц. Туков воня до небес... - Гомер. Илиада, I, 317. Туков воня, то есть благоухание жира, означает запах сжигаемых на алтарях жирных частей жертвенных животных. С. 122. Нисейский конь - нисейская равнина в персидской провинции Париане была центром коневодства. Там находились царские конюшни. С. 123. Тирский - то есть сделанный в финикийском городе Тире (см. прим. к с. 340), изделия тирских мастеров высоко ценились в античности. Тиара - высокий головной убор. Акинака - кривая персидская сабля. Так стрелоносная ловлей... - Гомер. Одиссея. VI, 102-104. Тайгет и Эримант - горы на полуострове Пелопоннес. С. 129. ...афиняне, победившие при Марафоне и Соломине великого твоего царя. - Имеются в виду предки Артаксеркса, Дарий, побежденный афинянами в битве при Марафоне (490 г. до н. э.), и Ксеркс, разбитый афинским флотом в морском сражении у острова Саламин (480 г. до н. э.). С. 130. Пелусий - город в низовьях Нила. Серпоносные колесницы (дрепанефоры) - вид боевых колесниц. с прикрепленными особым образом серпами или косами, поражающими в сражении пехоту и конницу врага. С. 134. Мидяне - одно из названий персов. Мидия была персидской провинцией. С. 135. Евпатриды - то есть "имеющие хороших отцов", так греки называли представителей знатных родов. С. 136. Но не без дела погибну... - Гомер, Илиада, XXII, 304-305. Келесирия - букв.: глубокая Сирия, то есть расположенная в Долине, страна между горами Ливаном и Антиливаном. С. 137. Мы с Полихармом... - Перефразированная цитата из "Илиады" (IX, 48-49). С. 138. Греки при Фермопилах... противустали Ксерксу. - В 490 г. до н. э., в период греко-персидских войн, спартанский царь Леонид с отрядом в триста человек защищал Фермопильский проход от намного превосходящих сил неприятеля. Весь отряд погиб в сражении. Пятьсот мириад - то есть пять миллионов, гиперболизированное указание на огромное войско Ксеркса. Мильтиад - победитель персов при Марафоне (см. прим. к с. 129). С. 139. Щит со щитом... - Гомер. Илиада, XIII, 131; XVI, 215. Начал рубить он кругом.,. - Гомер. Илиада, X, 483. С. 140. ...не приносил жертв и не надевал венка... - То есть не совершал принятых в подобных случаях торжественных обрядов. С. 141. ...с персами, которых победили афиняне. - Речь идет о битве при Саламине (см. прим. к с. 129). С. 142. Наварх - командующий флотом. Триерарх - командующий экипажем триеры, военного судна. С. 143. Стоя - портик, крытая колоннада. С. 144. Платеи - город в греческой области Беотия, близ которого в период греко-персидских войн греки нанесли персам поражение (479 г. до н. э.). С. 146. ...дар, какого не получал... Парис... - см. прим. к с. 23. С. 149. Старым обычаем вместе... - Гомер. Одиссея, XXIII, 296. С. 150. Паф (Пафос) - город на острове Кипр, один из центров культа Афродиты. ...жертвы дали благоприятные знамения. - В античности было распространено гадание по расположению внутренностей жертвенных животных. С. 151. Брасид - лакедемонский (спартанский) военачальник периода Пелопоннесской войны. Погиб в 422 г. до н. э. в битве с афинянами под Амфиполем. С. 154. Грамматидий - приспособление из двух покрытых воском табличек, соединенных по одному краю шарниром. На воске писали заостренной палочкой, затем грамматидий складывали, перевязывали и концы шнура скрепляли печатью из воска. С. 155. ...для царя ничего нет трудного. - То есть нетрудно посылать нарочного с письмами. Организованной почты в античности не существовало. С. 156. Хиос - греческий остров у западного побережья Малой Азии. С виду о Статире мертвой... - Слегка измененный стих из "Илиады" (XIX, 302). С. 159. ...его на руках покачавши... - Реминисценция из "Илиады" (VI, 474). С. 160. ...располагая крупными кораблями, держался открытого моря... - для больших кораблей плавание в открытом море было безопасней, чем близость прибрежных скал и отмелей. С. 472. ...измеряется тысячью стадиев. - Гелиодор сильно преувеличивает размеры Мерой. С. 484. ...ты назвала его братом... - Противоречие в тексте романа, в книге девятой сказано, что Теаген, а не Хариклея объявляет их братом и сестрой. С. 490. ...послы счастливых арабов... - Аравийский полуостров греки называли счастливой Аравией в отличие от пустынной Аравии - песчаных областей, соединявших полуостров с материком. Талант - см. прим. к с. 40. С. 491. Камелопард - это название составлено из слов "caraelos" - верблюд и "pardalis" - леопард. Жираф был для греков диковинкой, и Гелиодор приписывает эфиопам такое же отношение к этому животному. М. Томашевская