ептилией жалкой, лишь бы Орка не зреть, - Пламенем пляшет тот, пылающей похотью жжет - Жены нагие рдеют, кинуты навзничь скоттом. Ибо бессмертны Духи-Девы, религии Ад Ныне покинув и узы сбросив, алым цветут, Полнят победой похоть юности, жажду веков, Бледные ноги стали пенны, как чаши вина. Грады, и веси, холмы, долы и дали - в огне, Плавится небо, каплет пламенем, плавится сам Вечный Уризен, плачет, прячет проказу в дыму, Криком кричит, потопом плачет, печалится: Мир Чуть шевелится - снегом, призраком Зла, заметен; Гром оглушительный грянул, криков ревнивых дитя. Жалко унижен, вниз Уризен сошел, вопия: Войско разбито, слезы блещут, смятенье и хлад. Снег он согреб, железные вытряс, стеная, гроба Над Атлантидой - бездна мрачно глотала дары. Болен проказой, дряхл Уризен - землисто глядит, Дико ревя, хоронит демона битвы во склеп - Американцы, строги, смотрят во склеп, к мертвецам. Ангел и Слабость правят - Сила двенадцать лет спит, Слабость свести - взойдет во Франции Демон Огня. Троны небес трясутся! Немец, испанец, француз Видят гибель в мученьях мощи английской былой - Прахом она пошла, чумой умерла изнутри. Прочь поспешили все - спасти Небеса, запереть Храм пятивратный, Веру, грезы дурные прогнать, Ржу отчаянья смыть... Но с Орком не сладят они, Врат не уберегут - ведь в огне растекся засов. Дикое пламя Небо, Землю и Душу пожрет. Перевод В. Л. Топорова EUROPE A PROPHECY 'Five windows light the cavern'd Man: thro' one he breathes the air; Thro' one hears music of the spheres; thro' one the Eternal Vine Flourishes, that he may receive the grapes; thro' one can look And see small portions of the Eternal World that ever groweth; Thro' one himself pass out what time he please, but he will not; For stolen joys are sweet, and bread eaten in secret pleasant.' So sang a Fairy, mocking, as he sat on a streak'd tulip, Thinking none saw him: when he ceas'd I started from the trees, And caught him in my hat, as boys knock down a butterfly. 'How know you this,' said I, 'small Sir? where did you learn this song?' Seeing himself in my possession, thus he answer'd me: 'My Master, I am yours! command me, for I must obey.' 'Then tell me, what is the Material World, and is it dead?' He, laughing, answer'd: 'I will write a book on leaves of flowers, If you will feed me on love-thoughts, and give me now and then A cup of sparkling poetic fancies; so, when I am tipsy, I'll sing to you to this soft lute, and show you all alive The World, when every particle of dust breathes forth its joy.' I took him home in my warm bosom: as we went along Wild flowers I gathered; and he show'd me each Eternal Flower: He laugh'd aloud to see them whimper because they were pluck'd. They hover'd round me like a cloud of incense. When I came Into my parlour and sat down, and took my pen to write, My Fairy sat upon the table, and dictated EUROPE. ЕВРОПА ПРОРОЧЕСТВО "Пять Окон у Души твоей, в темницу заточенной, - Лиется воздух сквозь одно, музыка сфер - в другое, А в третье - Вечное Вино течет благословенно, Четвертое - открыто в мир, вечнорастущий, вечный. Есть пятое - дабы душа из тела вырывалась В любую пору: сладок хлеб, вкушаемый украдкой". Такую песню распевал Эльф около тюльпана И думал: нету никого поблизости. Внезапно Я, выскочив из-за дерев, накрыл малютку шляпой, Как бабочку. "Откуда знать тебе, дружок, об этом?" Мой пленник понял, что ему не избежать неволи. "Мой господин, - он запищал, - я весь к твоим услугам". "Тогда скажи мне, что есть Мир Материи - и мертв ли?" Смеясь, ответил он: "Трактат, начертанный на листьях, Я написать готов, коль ты меня вскормишь любовью, Да поднесешь мне кубок-два искрящихся фантазий. Я, захмелев чуток, спою тебе о жизни мира, Где радость дышит и живет в любой пылинке праха". Пригрел его я на груди, а он мне по дороге На все бессмертные цветы указывал персточком. Он объяснил мне трепет их в тот миг, как их срывают. Их аромат меня объял, божественный, как ладан. Когда вернулся я домой и сел к столу работать, Мой Эльф, посмеиваясь, мне продиктовал "Европу". PRELUDIUM The nameless Shadowy Female rose from out the breast of Ore, Her snaky hair brandishing in the winds of Enitharmon; And thus her voice arose: - 'O mother Enitharmon, wilt thou bring forth other sons, To cause my name to vanish, that my place may not be found? For I am faint with travel, Like the dark cloud disburden'd in the day of dismal thunder. 'My roots are brandish'd in the heavens, my fruits in earth beneath Surge, foam, and labour into life, first born and first consum'd! Consumed and consuming! Then why shouldst thou, Accursed Mother, bring me into life? 'I wrap my turban of thick clouds around my lab'ring head, And fold the sheety waters as a mantle round my limbs; Yet the red sun and moon And all the overflowing stars rain down prolific pains. 'Unwilling I look up to heaven, unwilling count the stars: Sitting in fathomless abyss of my immortal shrine I seize their burning power, And bring forth howling terrors, all-devouring fiery kings, 'Devouring and devoured, roaming on dark and desolate mountains, In forests of Eternal Death, shrieking in hollow trees. Ah, mother Enitharmon! Stamp not with solid form this vig'rous progeny of fires. 'I bring forth from my teeming bosom myriads of flames, And thou dost stamp them with a signet; then they roam abroad, And leave me void as death. Ah! I am drown'd in shady woe and visionary joy. 'And who shall bind the Infinite with an eternal band To compass it with swaddling bands? and who shall cherish it With milk and honey? I see it smile, and I roll inward, and my voice is past.' She ceas'd, and roll'd her shady clouds Into the secret place. ПРЕЛЮДИЯ Тенистая Дщерь восстала с Оркова ложа любви. Змееподобные косы веют на лютом ветру. Голос ее звучит: "Матерь Энитармон! Кого породишь ты еще, Чтобы мое униженье стало бы смерти под стать? Хватит мне этих мук! Туче обычной легко ль, когда загремит адский гром? Корни мои на небе, чахнут в почве мои плоды, В жизнь впадая, как в море, чтоб навек раствориться в ней. Умереть и убить! Будь же ты проклята, Мать, за то, что меня родила! На голову я одела кромешной тучи тюрбан, Я члены мои сокрыла под саваном черных вод, Но льют Солнце с Луной Вечных мучений ливень на слабое тело мое. Поневоле гляжу я в небо, поневоле я чту Звезды в моей недоле, в беспросветной жизни моей. Вижу: их свет кровав. Вижу: они чреваты смертью, ужасом и огнем. Я вижу: жгут и горят. Вижу: жгут и горят везде - На потаенных вершинах и в чащах посмертных дней. Матерь моя, зачем? Зачем из дрожащих огней твердыню жизни куешь? Из груди исторгаю свирепое пламя твое. Тщетно! его ты пускаешь исчадием ярости в жизнь. Вот я пуста, как смерть, В призрачном горе и в призрачном счастье погребена. Кто же теперь сменит Вечности мокрые пелены? Вечные мокрые пелены? Кто накормит ее Млеком и медом? Ах! Вот улыбнулась, проснулась, и к ней сейчас побегу!" Умолкла, тучи за собой Ведя в безвестный путь. A PROPHECY The deep of winter came, What time the Secret Child Descended through the orient gates of the Eternal day: War ceas'd, and all the troops like shadows fled to their abodes. Then Enitharmon saw her sons and daughters rise around; Like pearly clouds they meet together in the crystal house; And Los, possessor of-ihe Moon, joy'd in the peaceful night, Thus speaking, while his num'rous sons shook their bright fiery wings: - 'Again the night is come, That strong Urthona takes his rest; And Urizen, unloos'd from chains, Glows like a meteor in the distant North. Stretch forth your hands and strike the elemental strings! Awake the thunders of the deep! 'The shrill winds wake, Till all the sons of Urizen look out and envy Los. Seize all the spirits of life, and bind Their warbling joys to our loud strings! Bind all the nourishing sweets of earth To give us bliss, that we may drink the sparkling wine of Los! And let us laugh at war, Despising toil and care, Because the days and nights of joy in lucky hours renew. 'Arise, О Ore, from thy deep den! First-born of Enitharmon, rise! And we will crown thy head with garlands of the ruddy vine; For now thou art bound, And I may see thee in the hour of bliss, my eldest-born.' The horrent Demon rose, surrounded with red stars of fire, Whirling about in furious circles round the Immortal Fiend. Then Enitharmon down descended into his red light, And thus her voice rose to her children: the distant heavens reply: - 'Now comes the night of Enitharmon's joy! Who shall I call? Who shall I send, That Woman, lovely Woman, may have dominion? Arise, О Rintrah! thee I call, and Palamabron, thee! Go! tell the Human race that Woman's love is Sin; That an Eternal life awaits the worms of sixty winters, In an allegorical abode, where existence hath never come. Forbid all Joy; and, from her childhood, shall the little Female Spread nets in every secret path. 'My weary eyelids draw towards the evening; my bliss is yet but new. 'Arise! O Rintrah, eldest-born, second to none but Ore! О lion Rintrah, raise thy fury from thy forests black! Bring Palamabron, horned priest, skipping upon the mountains, And silent Elynittria, the silver-bowed queen. Rintrah, where hast thou hid thy bride? Weeps she in desert shades? Alas! my Rintrah, bring the lovely jealous Ocalythron. 'Arise, my son! bring all thy brethren, О thou King of Fire! Prince of the Sun! I see thee with thy innumerable race, Thick as the summer stars; But each, ramping, his golden mane shakes, And thine eyes rejoice because of strength, О Rintrah, furious King!' Enitharmon slept Eighteen hundred years. Man was a dream, The night of Nature and their harps unstrung! She slept in middle of her nightly song Eighteen hundred years, a Female dream. Shadows of men in fleeting bands upon the winds Divide the heavens of Europe; Till Albion's Angel, smitten with his own plagues, fled with his bands. The cloud bears hard on Albion's shore, Fill'd with immortal Demons of futurity: In council gather the smitten Angels of Albion; The cloud bears hard upon the council-house, down rushing On the heads of Albion's Angels. One hour they lay buried beneath the ruins of that hall; But as the stars rise from the Salt Lake, they arise in pain, In troubled mists, o'erclouded by the terrors of struggling times. In thoughts perturb'd they rose from the bright ruins, silent following The fiery King, who sought his ancient temple, serpent-form'd, That stretches out its shady length along the Island white. Round him roll'd his clouds of war; silent the Angel went Along the infinite shores of Thames to golden Verulam. There stand the venerable porches, that high-towering rear Their oak-surrounded pillars, form'd of massy stones, uncut With tool, stones precious!-such eternal in the heavens, Of colours twelve (few known on earth) give light in the opaque, Plac'd in the order of the stars; when the five senses whelm'd In deluge o'er the earth-born man, then turn'd the fluxile eyes Into two stationary orbs, concentrating all things: The ever-varying spiral ascents to the Heavens of Heavens Were bended downward, and the nostrils' golden gates shut, Turn'd outward, barr'd, and petrify'd against the Infinite. Thought chang'd the Infinite to a Serpent, that which pitieth To a devouring flame; and Man fled from its face and hid In forests of night; then all the eternal forests were divided Into earths, rolling in circles of Space, that like an ocean rush'd And overwhelmed all except this finite wall of flesh. Then was the Serpent temple form'd, image of Infinite, | Shut up in finite revolutions, and Man became an Angel, Heaven a mighty circle turning, God a tyrant crown'd. Now arriv'd the ancient Guardian at the southern porch, That planted thick with trees of blackest leaf, and in a vale Obscure enclos'd the Stone of Night; oblique it stood, o'erhung With purple flowers and berries red, image of that sweet South, Once open to the heavens, and elevated on the human neck, Now overgrown with hair, and cover'd with a stony roof. Downward 'tis sunk beneath th' attractive North, that round the feet, A raging whirlpool, draws the dizzy enquirer to his grave. Albion's Angel rose upon the Stone of Night. He saw Urizen on the Atlantic; And his brazen Book, That Kings and Priests had copied on Earth, Expanded from North to South. And the clouds and fires pale roll'd round in the night of Enitharmon, Round Albion's cliffs and London's walls: still Enitharmon slept. Rolling volumes of grey mist involve Churches, Palaces, Towers; For Urizen unclasp'd his Book, feeding his soul with pity. The youth of England, hid in gloom, curse the pain'd heavens, compell'd Into the deadly night to see the form of Albion's Angel. Their parents brought them forth, and Aged Ignorance preaches* canting, On a vast rock, perceiv'd by those senses that are clos'd front thought ------- Bleak, dark, abrupt it stands, and overshadows London city. They saw his bony feet on the rock, the flesh consum'd in flames; They saw the Serpent temple lifted above, shadowing the Island white; They heard the voice of Albion's Angel, howling in flames of Ork, Seeking the trump of the Last Doom. Above the rest the howl was heard from Westminster, louder and louder: The Guardian of the secret codes forsook his ancient mansion, Driven out by the flames of Ore; his furr'd robes and false locks Adhered and grew one with his flesh and nerves, and veins shot thro' them. With dismal torment sick, hanging upon the wind, he fled Grovelling, along Great George Street, thro' the Park gate: all the soldiers Fled from his sight: he dragg'd his torments to the wilderness. Thus was the howl thro' Europe! For Ore rejoie'd to hear the howling shadows; But Palamabron shot his lightnings, trenching down his wide back; And Rintrah hung with all his legions in the nether deep. Enitharmon laugh'd in her sleep to see (O woman's triumph!) Every house a den, every man bound: the shadows are fill'd With spectres, and the windows wove over with curses of iron: Over the doors 'Thou shalt not,' and over the chimneys 'Fear' is written: With bands of iron round their necks fasten'd into the walls The citizens, in leaden gyves the inhabitants of suburbs Walk heavy; soft and bent are the bones of villagers. Between the clouds of Urizen the flames of Ore roll heavy Around the limbs of Albion's Guardian, his flesh consuming: Howlings and hissings, shrieks and groans, and voices of despair Arise around him in the cloudy heavens of Albion. Furious, The red-limb'd Angel seiz'd in horror and torment The trump of the Last Doom; but he could not blow the iron tube! Thrice he assay'd presumptuous to awake the dead to Judgement. A mighty Spirit leap'd from the land of Albion, Nam'd Newton: he seiz'd the trump, and blow'd the enormous blast! Yellow as leaves of autumn, the myriads of Angelic hosts Fell thro' the wintry skies, seeking their graves, Rattling their hollow bones in howlings and lamentation. Then Enitharmon woke, nor knew that she had slept; And eighteen hundred years were fled As if they had not been. She call'd her sons and daughters To the sports of night Within her crystal house, And thus her song proceeds: - 'Arise, Ethinthus! tho' the earth-worm call, Let him call in vain, Till the night of holy shadows And human solitude is past! 'Ethinthus, Queen of Waters, how thou shinest in the sky! My daughter, how do I rejoice! for thy children flock around, Like the gay fishes on the wave, when the cold moon drink" dew. Ethinthus! thou art sweet as comforts to my fainting soul, For now thy waters warble round the feet of Enitharmon. 'Manatha-Varcyon! I behold thee flaming in my halls. Light of thy mother's soul! I see thy lovely eagles round; Thy golden wings are my delight, and thy flames of soft delusion. 'Where is my luring bird of Eden? Leutha, silent love! Leutha, the many-colour'd bow delights upon thy wings! Soft soul of flowers, Leutha! Sweet smiling Pestilence! I see thy blushing light; Thy daughters, many changing, Revolve like sweet perfumes ascending, О Leutha, Silken Queen! 'Where is the youthful Antamon, Prince of the Pearly Dew? О Antamon! why wilt thou leave thy mother Enitharmon? Alone I see thee, crystal form, Floating upon the bosom'd air, With lineaments of gratified desire. My Antamon! the seven churches of Leutha seek thy love. 'I hear the soft Oothoon in Enitharmon's tents; Why wilt thou give up woman's secrecy, my melancholy child? Between two moments Bliss is ripe. О Theotormon! robb'd of joy, I see thy salt tears flow Down the steps of my crystal house. 'Sotha and Thiralatha! secret dwellers of dreamful caves, Arise and please the horrent Fiend with your melodious songs; Still all your thunders, golden-hoof d, and bind your horses black. Ore! smile upon my children, Smile, son of my afflictions! Arise, О Ore, and give our mountains joy of thy red light! She ceas'd; for all were forth at sport beneath the solemn moon Waking the stars of Utizen with their immortal songs; That Nature felt thro' all her pores the enormous revelry, Till Morning oped the eastern gate; Then every one fled to his station, and Enitharmon wept. But terrible Ore, when he beheld the morning in the East, Shot from the heights of Enitharmon, And in the vineyards of red France appear'd the light of his fury. The Sun glow'd fiery red! The furious Terrors flew around On golden chariots, raging with red wheels, dropping with blood! The Lions lash their wrathful tails! The Tigers couch upon the prey and suck the ruddy tide; And Enitharmon groans and cries in anguish and dismay. Then Los arose: his head he rear'd, in snaky thunders clad; And with a cry that shook all Nature to the utmost pole, Call'd all his sons to the strife of blood. ПРОРОЧЕСТВО Во глубине зимы Таинственное Дитя спустилось на Землю Сквозь Восточные врата Вечного дня. Война кончилась, и солдаты, подобно ночным теням, бежали в укрытия. Энитармон окинула взором своих сыновей с дочерями. В доме хрустальном они, как жемчужные тучи, сошлись для беседы. Лос, предводитель Луны, ликованья не сдерживал мирною ночью, Так возвещая сынам, потрясавшим лучистыми крыльями яро: "Снова настала ночь. Бестревожно Уртона вкушает отдых; Уризен же, освободившись от пут, Пылает на дальнем Севере огнем. Руки прострите и коснитесь своими перстами стихией исполненных струн, Гряньте громом глубин! Резкий ветр засвистал. Сыны Уризена с завистью внемлют Лосу. Покорим Духов Жизни, заставим их Отдать потайную неукротимую радость нашим пламенносущим струн_а_м! Да пребудет восторг Вселенной - веселием нашим и чашей Лоса, Отныне искрящейся мирным вином, Презрительным смехом помянем войну, Труд и тревоги, - ведь Радости ночи и дни возвернутся в свой час непременно. Орк-пещерник, восстань! Проснись, перворожденный сын Энитармон! Мы увенчаем хмелем твою главу. Хочу, мой первенец, увидеть тебя: Хочу в час блаженства увидеть тебя, как ты есть, мой закованный в цепи гордец!" Яростный демон восстал в окружении красных созвездий огня, Мыслью и взором чертя вкруг Врага Неизбывного бешеный круг. Энитармон опустилась к нему и ступила в кровавое пламя. К чадам своим обратилась, и Небом подхвачены были призывы: "Ночь Свершенья пришла! Кого позвать мне, кого, скажите, послать мне, Как поступить, чтоб Женщине дали власть? Ринтра, мой сын, восстань! Встань, Паламаброн! Ты ли поведаешь миру, что нету для Женской любви другого слова, чем Грех? И ждет шестьдесят лет Червя, чтоб воспрянуть для Вечной Жизни, тело? И радость земная - запретное Зло? И Дева родится затем только, чтобы расставить капканы на тропах благих? Веки устало смыкаю, не жду перемен, не желаю такого блаженства. Ринтра, первенец, встань! Старше тебя лишь Орк. Львом возреви из чащи, Паламаброна-жреца с собой возьми И Элинитрию - с луком серебряным молчаливую королеву- сестру. Где невеста твоя? Ринтра, ответь, где гневная Окалитрон? Все ли в пустыне горько плачет она? Увы, так и есть. Приведи ее, Ринтра, сюда, приведи ее, Ринтра, ко мне! Встань, владыка огня! Братьев своих приведи, солнцеликий витязь. Племя моих сыновей зреть я хочу! Словно летние звезды, горят они! Каждый гривой своею трясет златой! Ринтра, грозный король, ты ликуешь в сознании мощи своей, взирая на них". Энитармон спит Восемнадцать веков: Человек - ее греза! Ночь Природы и рваные струны арф! Спит посредине песни своей ночной, Восемнадцать веков женственным сном спит. Тени людей в истончившихся кандалах, в перетлевших путах витают вверху: Небо Европы вклочь. Ангелу Альбиона уже не до гнева: Страшно стучится туча в британский брег, Ныне не гнетом, а славою, грядущей свободою чревата и - навсегда. Ангелов гложет ерах. В Зале Совета они, но стучится туча Страшным стуком и в Залу Совета. Гром Грянул над головами заступников Альбиона; они пали наземь, во прах. Час лежали они, Замурованы в рухнувшей Зале. Но словно Звезды над мертвым морем, провидя Смерть, Битвы грядущие и пораженья, - восстали в тумане и страхе над миром, Молча последовав за Властелином Огня прочь из пышных развалин В змиеподобный и Змию воздвигнутый храм на вершине, с которой Он затмевал небо Англии, тенью своею мрача белый остров. В тучах, чреватых войною, ступал огненосный Владыка по свету, Ангелы следом вдоль Темзы брегов бесконечных в собор поспешали; Там, в Веруламе, священные светочи ярко горели по стенам; Там драгоценные камни - нетленны, как те, что на небе, - струили Свет в двунадесять цветов, на земле из которых известно премало, В ту равнозвездную тьму, пяти органам чувств заповедную темень, Что, как Потоп, затопляет сознанье живущим и очи ввергает В две постоянных орбиты, объявшие разом и вещи, и мысли, - Дубом обшиты - по дубу резьба - из массивного камня колонны; Были здесь закреплены звенья нижние вечно зыбучей спирали, В Небо Небес уходящей; и Ноздри Златые ворот затворились И не вбирали изнанкою изголодавшеюся Бесконечность. Мысль претворить возмогла Бесконечность живую в коварного Змия, В пламени всепожирающем миру представшего, - и человеки, Плача, бежали от взора его в Сокровенного Мрака чащобы, Ибо из Вечных Лесов получились премногие смертные Земли, В вихре пространства вращаясь, потоплены, как в океане, - и только Плоти вершины последние чуть поднимались над черной водою. Змиеподобный воздвигнуть во славу Коварного Храм порешили, - Тень Бесконечности, ныне разъятой на циклы конечных вращений, Ангелом стал Человек, Небо кругом, Господь - венценосным тираном. Ныне пришел древний Страж в этот Храм и взошел он на южную паперть, Всю окруженную наичернейших листов чернолистом, в долине, Глухо и скрыто обставшей Наклонную Ночи Колонну, заветным Пурпурным цветом поросшую - образом сладко-коварного Юга, Некогда к Небу взнесенную гордой главой Человека, а ныне Крышкой прикрытую, как волосатая и безголовая Шея, - Ночи Колонну, наклонную в сторону Севера, ибо оттуда, Водоворот тошнотворный, глядела, звала и манила Погибель. Англии Ангел встал Над Колонною Ночи, Уризена видя, Уризена с Медною книгой его, Которую короли и жрецы переписали, дабы устрашить ею мир, Север и Юг казня. Бледный огонь и тучи тяжело катились в ночи Энитармон, Вкруг Альбиона утесов и лондонских стен; Энитармон спала. Клубы густые седого тумана - Религия, Войско и Царство, - Таяли, ибо Уризен решил книгу раскрыть, страданьем исполнясь. Тяжко проклинала измученные Небеса британская юность, Ибо сплошной мрак наступил, подобающий Ангелу Альбиона. Родители оттаскивали их прочь, и Престарелая Невинность Проповедовала, ползая по склону Скалы, лишающей мыслей, - Кости Престарелой Невинности скользили по склону, плоть шипела огнем, Змию воздвигнутый Храм, в воздух взмыв, затенял и мрачил белый Остров; Ангела Альбиона рыдания прозвучали в пламени Орка, Тщетно трубя о начале Судного дня. Плач - и все громче и громче - стоял и в Вестминстере; выло аббатство; Тайного Знанья хранитель покинул свою вековую обитель, Пламенем Орка гоним: мех на рясе топорщился, ворс и волосья Из парика встали дыбом и с плотью и мозгом срослись воедино. В диких мученьях он мчался по улицам, яростным ветром гонимый, к воротам Парка; солдаты шарахались; вопли его разносились в пустыне. Крик над Европой, рев! Скованный Орк стенаниям внемлет, ликуя, Но Паламаброн потрясает своим Пылающим факелом; Ринтра же держит в подземных глубинах свои легионы до верной поры. Энитармон смеется во сне (торжество ее женского знанья!), Видя, что в тюрьмы жилища, и в узников люди теперь превратились; Призраки, тени и спектры повсюду, а окна - в проклятьях решеток; Страшное "Бог накажет" начертано на дверях и "Страшись!" - в Небе; В тяжких оковах в застенке лежит горожанин; и житель предместья В тяжких оковах бредет; и крестьянина кости трещат и крошатся. В тучах Уризена Орково пламя победно бушует, сжирая Плоть Альбионова Стража и нежные мощные члены калеча; Крики и стоны, стенанья и плачи, отчаянья жалкие речи О гибели Стража над Альбионом повисли. И тщетно взывает Огненный Ангел в позоре бесславном своем и в безмерном мученье К Судному дню: он трубит что есть силы - труба остается беззвучна! Трижды пытается он Страшный суд возвестить, воскрешая усопших. Очнулся мощный дух По имени Ньютон - поднял трубу и дунул С чудовищной силой во весь Альбион! Как листья Осени, желты и мертвы, Мириады Ангелов пали с Небес, Ища свои земные могилы, треща полыми костями и жалко крича. Тогда проснулась Энитармон, не ведая больше о том, что она спала. Восемнадцать веков Миновали, как будто их не было вовсе. Сыновей с дочерьми она призвала На празднество пышных полночных забав В ее хрустальный дом, Такую Песнь запев: "Дочерь Этинта, встань! Пусть угрожает Червь - Он тебя не пожрет, пока не пройдет Ночь, Ночь Священных теней, Когда одинок человек. Дочерь Этинта, Царица Вод, как в небесах ты сияешь прекрасно! Дочерь Этинта, сколь счастлива я зреть твои чада вместе с тобою! Резвые рыбки в лунной дорожке - малые чада твои, Этинта! Дочерь моя, ты душе угодна, боль ее ран ты заговоришь - Дочерь моя, долгожданной лаской ноги омыла Энитармон! Маната-Варкион! Свет материнской души, пламенеешь в доме. С тобой, златокрылым, твои орлы. Пламя нежного заблуждения, вымолвить трудно, насколько ты мне желанен! Где моя райская птица соблазна, Леута, двуединство любви с молчаньем? Леута, радуги многоцветье на крыльях! Леута, мать цветов! С нежной улыбкой Чума! Вижу твой свет! Дщери твои, о Дщерь, Перетекают одна в другую, переливаются, как сладкие запахи. Встань и ты, Антамон! Юный король серебристой росы, не медли! Почему ты покинул Матерь свою? Я вижу одна, как горишь хрусталем, Я вижу, как льешься в эфире миров, Суля исполненье желаний сердцам. Мой Антамон! семь Храмов сестры твоей Леуты истово ищут твоей любви! Сладкой Утуны глас Слышу отныне под кровом Энитармон. Тайну женщин зачем ты открыла всем? Увы, мое печальное дитя, наслаждение мгновенье спустя увянет. Теотормон! Мой сын, Счастья лишенный, я вижу, ты горько плачешь! Сота и Тиралата! жильцы пещер, Восстаньте из тайной тьмы и утешьте могучего Врага пленительной песней! Укротите ваши златоподкованные громы и сдержите черных коней! Орк, на братьев взгляни! Орк, с улыбкой взгляни! Улыбнись, мой из сердца рожденный сын, своим кровавым сиянием горы залей! С этим умолкла, и чада ее принялись возле пышности лунной Звезды будить, пленниц Лоса, свои распевая бессмертные гимны, В жилах природы взыграло вино небывалой разгульной Пирушки; Утро открыло Врата Востока - бежали Каждый на прежнее место свое. И Энитармон возрыдала. И только страшный Орк, Увидев Восход, не пожелал возвратиться. Низвергнут с недавней вершины, он пал На виноградники Франции, тут же запламеневшие кровью, громом, огнем. Солнце в огне, в крови! Ужас стоит кругом! Золотые колесницы покатились на красных колесах по красной крови. Гневный Лев ударил хвостом по земле! Тигр выкрался из тумана, ища добычу! Матерь заплакала. И тогда грозный Лос В громе и грохоте предстал перед всем миром И криком, пронзившим Природу насквозь, Созвал своих сыновей, возвещая им сраженье до последней капли крови. Перевод В. Л. Топорова FROM "MILTON" ИЗ ПОЭМЫ "МИЛЬТОН" x x x And did those feet in ancient time Walk upon England's mountains green? And was the holy Lamb of God On England's pleasant pastures seen? And did the Countenance Divine Shine forth upon our clouded hills? And was Jerusalem builded here Among these dark Satanic Mills? Bring me my Bow of burning gold: Bring me my Arrows of desire: Bring me my Spear: О clouds unfold! Bring me my Chariot of fire. I will not cease from Mental Fight, Nor shall my Sword sleep in my hand Till we have built Jerusalem In England's green & pleasant Land. x x x На этот горный склон крутой Ступала ль ангела нога? И знал ли агнец наш святой Зеленой Англии луга? Светил ли сквозь туман и дым Нам лик господний с вышины? И был ли здесь Ерусалим Меж темных фабрик сатаны? Где верный меч, копье и щит, Где стрелы молний для меня? Пусть туча грозная примчит Мне колесницу из огня. Мой дух в борьбе несокрушим, Незримый меч всегда со мной. Мы возведем Ерусалим В зеленой Англии родной. x x x Thou hearest the Nightingale begin the Song of Spring. The Lark sitting upon his earthy bed, just as the morn Appears, listens silent; then springing from the waving Cornfield, loud He leads the Choir of Day: trill, trill, trill, trill, Mounting upon the wings of light into the Great Expanse, Reechoing against the lovely blue & shining heavenly Shell, His little throat labours with inspiration; every feather On throat & breast & wings vibrates with the effluence Divine All Nature listens silent to him, & the awful Sun Stands still upon the Mountain looking on this little Bird With eyes of soft humility & wonder, love & awe, Then loud from their green covert all the Birds begin their Song: The Thrush, the Linnet & the Goldfinch, Robin & the Wren Awake the Sun from his sweet reverie upon the Mountain. The Nightingale again assays his song, & thro' the day And thro' the night warbles luxuriant, every Bird of Song Attending his loud harmony with admiration & love. This is a Vision of the lamentation of Beulah over Ololon. x x x Ты слышишь, первый соловей заводит песнь весны - Меж тем как жаворонок ранний на земляной постели Сидит, прислушиваясь молча, едва забрезжит свет. Но скоро, выпорхнув из моря волнующейся ржи, Ведет он хор веселый дня - Трель-трель, трель-трель, трель-трель, - Взвиваясь ввысь на крыльях света - в безмерное пространство. И звуки эхом отдаются, стократ отражены Небесной раковиной синей. А маленькое горло Работает, не уставая, и каждое перо На горле, на груди, на крыльях трепещет от прилива Божественного тока. Вся природа, Умолкнув, слушает. И солнце на гребне дальних гор Остановилось и глядит на маленькую птичку Глазами страха, удивленья, смиренья и любви. Но вот из-под зеленой кровли свой голос подают Все пробудившиеся птицы дневные - черный дрозд, Малиновка и коноплянка, щегол и королек - И будят солнце на вершине от сладостного сна. А там уж снова соловей зальется щедрой трелью, Защелкает на все лады с заката до утра. И всюду - в рощах и полях - с любовью, с изумленьем Перед гармонией его умолкнет птичий хор. x x x Thou perceivest the Flowers put forth their precious Odours, And none can tell how from so small a center comes such sweets, Forgetting that within that Center Eternity expands Its ever during doors that Og & Anak fiercely guard. First, e'er the morning breaks, joy opens in the flowery bosoms, Joy even to tears, which the Sun rising dires, first the Wild Thyme And Meadow-sweet, downy & soft waving among the reeds, Light springing on the air, lead the sweet Dance: they wake The Honeysuckle sleeping on the Oak; the flaunting beauty Revels along upon the wind; the White-thorn, lovely May, Opens her many lovely eyes listening; the Rose still sleeps None dare to wake her; soon she bursts her crimson curtain'd bed And comes forth in the majesty of beauty; every Flower, The Pink, the Jessamine, the Wall-flower, the Carnation, The Jonquil, the mild Lilly, opes her heavens; every Tree And Flower & Herb soon fill the air with an innumerable Dance, Yet all in order sweet & lovely. Men are sick with Love, Such is a Vision of the lamentation of Beulah over Ololon. x x x Ты замечаешь, что цветы льют запах драгоценный. Но непонятно, как из центра столь малого кружка Исходит столько аромата. Должно быть, мы забыли, Что в этом центре - бесконечность, чьи тайные врата Хранит невидимая стража бессменно день и ночь. Едва рассвет забрезжит, радость всю душу распахнет Благоухающую. Радость до слез. Потом их солнце До капли высушит. Сперва тимьян и кашка Пушистая качнутся и, вспорхнув На воздух, начинают танец дня И будят жимолость, что спит, объемля дуб. Вся красота земли, развив по ветру флаги, Ликует. И, глаза бессчетные раскрыв, Боярышник дрожит, прислушиваясь к пляске, А роза спит еще. Ее будить не смеет Никто до той поры, пока она сама, Расторгнув пред собой пурпурный полог, Не выйдет в царственном величье красоты. Тогда уж все цветы - гвоздика, и жасмин, И лилия в тиши - свое раскроют небо. Любое дерево, любой цветок, трава Наполнят воздух весь разнообразной пляской. Но все же в лад, в порядке строгом. Люди Больны любовью... Перевод С. Я. Маршака КОММЕНТАРИИ {*} {* Настоящие комментарии опираются на следующие исследования: Damon S. F. The Blake Dictionary: The Ideas and Symbols of William Blake, Providence, 1965; Beer, John. Blake's Visionary Universe, Manchester, 1969; Erdman D. V. Blake: Prophet Against Empire, N. Y., 1977. Использованы также примечания А. Острайкер в издании The Complete Poems of William Blake, Ed. by Alicia Ostriker, Penguin Books, 1977.} Первые посмертные издания Блейка относятся к середине XIX века. В основном, они были осуществлены участниками "Прерафаэлитского братства". Особенно велики заслуги братьев Россетти и Александра Гилкриста (ем. предисловие, с. 6-7). Научное издание Блейка было впервые подготовлено в 1925 г. сэром Дж. Кинсом, посвятившим изучению его творчества в целом около шестидесяти лет. Ученый осуществил и факсимильные перепечатки всех дошедших до нас награвированных самим Блейком произведений. Итогом работы Дж. Кинса над творчеством Блейка явились его издания 60-х годов: Geoffrey Keynes (Ed.). The Complete Writing of William Blake, Oxford, 1966; Geoffrey Keynes (Ed.). The Letters of William Blake, Hart-Davis, 1968. Из других современных изданий укажем однотомники под редакцией У. Б. Йетса {The Poems of William Blake, Ed. by W. B. Yeats, Lnd. 1905), А. Кейзина {The Portable Blake, Ed. by A. Kazin, N. Y., 1946) и новейшее издание А. Острайкер. В России первое упоминание о Блейке появилось в 1834 г., когда в журнале "Телескоп" была перепечатана из какого-то английского журнала заметка, характеризовавшая поэта в духе тогдашних представлений как "безумца". Первые стихотворные переводы из Блейка были сделаны в 1900 г. К. Бальмонтом (вошли в его книгу "Из мировой поэзии", Берлин, 1921). С 10-х годов Блейка начал переводить С. Маршак, периодически возвращавшийся к нему на протяжении десятилетий и сделавший его творчество достоянием широкого круга русских читателей. В 1965 г. вышел его итоговый сборник "Вильям Блейк в переводах С. Маршака". Многие переводы С. Маршака без изменений перепечатывались в последующих изданиях: "Поэзия английского романтизма" ("Библиотека всемирной литературы", М., 1975) и однотомник, подготовленный к 150-летию со дня смерти Блейка (Вильям Блейк. Стихи, М., 1978). Эти два издания отразили и работу других поэтов-переводчиков, обратившихся к Блейку в последние годы (даты первых публикаций переводов нами в дальнейшем не отмечаются; специально отмечены только переводы, публикуемые в данном издании впервые). Тексты оригиналов в настоящем издании даны по книге The Poetical Works of William Blake, Ed. with an Introduction and Textual Notes by John Sampson, Lnd., Oxford University Press, 1934. В издании Дж. Сэмпсона орфография и пунктуация, как правило, приведены в соответствие с современной нормой, хотя сохранены нарушения грамматических норм, наиболее характерные для Блейка, а также существенные для его метрики и ритмики. Поэтический язык Блейка в целом соответствует нормам английской литературной речи конца XVIII - начала XIX века. Архаичность сказывается в широком употреблении устаревших глагольных и местоименных форм (art, doth, hast, wilt, canst, seeketh и т. п.; thou, thee, thy, thyself), в особенностях написания некоторых слов (desart, thro, giv'n, watry, eyne и др.), порою вызванных требованиями так наз. "визуальной рифмы" (eye-rhyme), а также в оттенках семантики, не всегда соответствующей' современным значениям слов. Помимо случаев наиболее трудных и важных для понимания текста, подобные отступления от утвердившейся в современном языке нормы не оговариваются, как и примеры типичной для поэтического языка синтаксической инверсии ("And builds a Hell in Heavens despite" и т. п.). Основные трудности для читателя создает обилие необычных имен из области блейковской мифологии, а также не всегда уловимые специфические значения ряда понятий философии Блейка. Очерк важнейших понятий такого рода дается во вступительной статье. Среди многочисленных образов блейковской мифологии важнейшее значение имеют: Уризен (Urizen) - символ механического Разума, неприемлемого для Блейка, воплощение тиранического начала, насилия и несвободы; Лос (Los, анаграмма латинского sol - "солнце") - "Вечный пророк", олицетворяющий Творческий Гений; Орк (Ore, анаграмма латинского cor - "сердце") - символ вольности и революции. Эти и другие персонажи обладают в мире Блейка своими Эманациями (см. коммент. к стихотворению "Спектр и Эманация"). Философские мотивы и функции, выполняемые в блейковской мифологии отдельными ее персонажами и их эманациями, далее разъясняются только в необходимых случаях применительно к тексту комментируемого стихотворения. Раскрыты также наиболее существенные мифологические, библейские и литературные (особенно шекспировские и мильтоновские) реминисценции, которыми изобилует поэзия Блейка. POETICAL SKETCHES ПОЭТИЧЕСКИЕ НАБРОСКИ Сборник отпечатан в 1783 г. на средства, предоставленные Дж. Флаксменом (John Flaxman) и священником Э. Мэтью (A. S. Mathew), без ведома Блейка редактировавшим некоторые стихотворения. Существует версия, согласно которой Блейк, недовольный вмешательством Мэтью, забрал из типографии весь тираж, намереваясь его уничтожить, и сохранились лишь 22 экземпляра из числа подаренных автором своим знакомым. Однако найдены и экземпляры с дарственными надписями Дж. Флаксмена и его жены; это заставляет предположить, что тираж полностью поступил в распоряжение Флаксмена и Мэтью, оплативших расходы по изданию. Новейшими исследованиями установлено, что книга была отпечатана в типографии известного издателя Джона Николса, специализировавшегося на перепечатках раритетов и первым предпринявшего издание средневековых рукописей и хроник. 1. SONG 1. ПЕСНЯ Одно из первых стихотворений Блейка, написанных, когда ему было около 14 лет. the Prince of Love - Эрос, или Купидон my golden wing - вероятно, имеется в виду Психея, нередко изображавшаяся в виде бабочки или молодой женщины с крыльями бабочки Приводим перевод А. Парина: Несли беззаботные крылья мои Меня по лугам, по долинам, Пока я не встретила князя любви И стал он моим властелином. И он плетеницей увил мне чело И в волосы вплел мне лилеи, И в сад, где все золотом буйным цвело, Вошла я, от счастья хмелея. И майские росы кропили крыла, И пела я песни, ликуя, - Шелковая сеть мне крыла оплела, Попала я в клеть золотую. И любо с улыбкой у клетки сидеть И слушать меня чародею, На крылья мои золотые глядеть, Глумясь над неволей моею. 2. ТО SPRING 2. К ВЕСНЕ Первое стихотворение из так наз. "Стихов о временах года", где у Блейка впервые выражена идея цикличности человеческой: жизни и принцип четырехступенчатого построения, важный для его космогонии (см. коммент. к "Странствию" и "Бракосочетанию Рая и Ада"). ...languish'd head - цитата из Мильтона (John Milton, 16081674): "Комус" (Comus, 1634, 1. 744); "Самсон Борец" {Samson Agonistes, 1671, 1. 119) 5. ТО WINTER 5. К ЗИМЕ mount Hecla - Гекла, вулкан в Исландии 6. MAD SONG 6. БЕЗУМНАЯ ПЕСНЯ Навеяно чтением "Короля Лира", прежде всего монологами Эдгара. В сборнике Томаса Перси (Thomas Percy, 1729-1811) "Реликты древнеанглийской поэзии" (Reliques of Ancient English Poetry, 1765), с которым Блейк, по всей видимости, был хорошо знаком, есть цикл из шести стихотворений под общим заглавием "Безумные песни". Считается одним из первых произведений Блейка, в которых выразилось неприятие узкорационалистического материализма XVIII в. ...the night is a-cold - ср. в "Короле Лире" (акт III, сц. 4): "Poor Tom's a-cold" Like a fiend in a cloud - у Блейка облако - символ тела, являющегося темницей души (см. в "Песнях Неведения" "Вступление" и "Черный мальчик", а также в "Песнях Познания" - "Дитя-горе") 7. ТО THE MUSES 7. К МУЗАМ Ida - Ида, гора на о. Крит, место рождения Зевса; по другим мифам, эта гора находилась в окрестностях Трои и на ней происходил суд Париса Fair Nine - Девять муз античной мифологии 8. BLIND MAN'S BUFF 8. ИГРА В ЖМУРКИ Ритмика стихотворения и образность первых строк наводят на предположение, что перед нами подражание комедии Шекспира "Напрасные усилия любви" {Love's Labour's Lost, Act V, Sc. 2): "When icicles hang by the wall / And Dick the shepherd blows his nail." 9. GWIN, KING OF NORWAY 9. КОРОЛЬ ГВИН Сюжет баллады позаимствован у Томаса Чаттертона (Thomas Chatterton, 1752-1770), чьи произведения представляют собой имитации средневековой фольклорной поэзии. В сборнике Чаттертона "Всякая всячина" (Miscellanies in Prose and Verse, 1778 есть баллада "Гордред Ковен" (Gordred Covan), повествующая о норвежском тиране, покорившем Остров человека. Д. Эрдман полагает, что в этом стихотворении Блейк откликнулся на события американской революции 1776 г. Как и некоторые другие комментаторы, он считает Гордреда прообразом Орка из "пророческих книг" (см. коммент. к "Америке"). Like blazing comets - возможно, заимствование из первой части "Генриха IV" (акт I, сц. 1), где армии сходятся "like the meteors of a troubled heaven" 10. FROM "KING EDWARD THE THIRD" 10. ПЕСНЯ МЕНЕСТРЕЛЯ Отрывок (сц. VI) из незавершенной драмы "Эдуард III", навеянной шекспировскими хрониками, главным образом, "Генрихом V". Основным источником для Блейка послужила, видимо, книга Томаса Кука (Thomas Cooke. Life of King Edward III of England, Lnd., 1734), изображавшая Эдуарда III "прославленным обходительным убийцей" ("a gallant and illustrious Murderer"), хотя образ, созданный Блейком, противостоит такой трактовке исторического персонажа. В драме впервые появляются символы, развитые в "пророческих книгах": Орел - воплощение Гения, Альбион - символ человечества, порабощенного механическим разумом (см. также коммент. к "Америке"). Trojan Brutus - имеется в виду Брут, который, согласно мифу, бежал из Трои и, победив гигантов, населявших Британские острова, положил начало нации бриттов prevented - зд. prefigured, anticipated 11. FROM "AN ISLAND IN THE MOON" 11. СТИХИ ИЗ "ОСТРОВА НА ЛУНЕ" Неоконченная рукопись Блейка в прозе и стихах, своего рода сатирическое обозрение в традициях литературы XVIII в., была создана примерно к 1784 г. По замыслу должна была изображать жителей Луны как общество, "имеющее некоторое сходство с Англией". В персонажах произведения пародийно запечатлены некоторые друзья Блейка и он сам. Публикуются песни из 9-й и 11-й глав этой рукописи: они исполняются философом Квидом по прозвищу Циник (имеется в виду Блейк) и мисс Джиттипин (вероятно, имеется в виду жена Джона Флаксмена, см. коммент. к "Поэтическим наброскам"). Sir Isaac Newton - на Ньютона Блейк безосновательно возлагал вину за воцарение механистического разума как нормы мышления и поведения Doctor South / Or Sherlock upon Death - Подразумеваются авторы религиозных трактатов Роберт Саут (1634-1716) и Уильям Шерлок (1641-1707); последнему, в частности, принадлежит сочинение A Practical Discourse concerning Death, 1689. Sutton - Томас Саттон (1532-1611), филантроп, основавший на началах благотворительности мужскую школу и приют для престарелых "Чартерхаус". SONGS OF INNOCENCE AND OF EXPERIENCE Shewing the Two Contrary States of the Human Soul ПЕСНИ НЕВЕДЕНИЯ И ПОЗНАНИЯ, изображающие два противоположных состояния человеческой души "Песни Неведения" создавались приблизительно между 1784-1790 гг., впервые награвированы в 1789 г. (31 лист, сохранился 21 экземпляр). Стихотворения "Нянюшкина песня", "Заблудившийся мальчик", "Святой четверг" первоначально входили в рукопись "Острова на Луне". "Песни Познания" создавались в основном между 17901792 гг., впервые награвированы совместно с "Песнями Неведения" в 1794 г. (54 листа, сохранилось 27 экземпляров). В дальнейшем гравировались только вместе с первым циклом. При окончательном редактировании из "Песен Неведения" в "Песни Познания" были перенесены 4 стихотворения: "Заблудшая дочь", "Обретенная дочь", "Школьник", "Голос древнего барда". Стихотворение "К Тирзе" добавлено не ранее 1803 г. Идея объединения "Песен" в единое целое могла быть подсказана Блейку его любимым поэтом Мильтоном, издавшим в 1645 г. в виде диптиха свои юношеские поэмы L'Allegro и Л Penseroso, где один и тот же герой изображен на двух стадиях своего духовного развития. Сходный принцип композиции применен Айзеком Уоттсом (Isaac Watts, 1674-1748) в его "Божественных песнях для детей на простом языке" {Divine Songs Attempted in Easy Language for the Use of Children, 1715). По своему содержанию, однако, стихи Блейка либо очень далеки от поэзии Уоттса, либо полемичны по отношению к ней. В издании Дж. Сэмпсона стихи расположены согласно блейковскому изданию 1794 г. В дальнейшем порядок расположения менялся, окончательный вариант установлен сэром Дж. Кинсом и принят во всех новейших изданиях, включая и настоящее. SONGS OF INNOCENCE ПЕСНИ НЕВЕДЕНИЯ 13. INTRODUCTION 13. ВСТУПЛЕНИЕ Стихотворение содержит основную мысль всего цикла: от безмятежности Неведения через горечь Познания к высшему жизнеприятию. Приводим перевод В. Топорова: С дудкой я бродил в лесах, Дул в зеленое жерло. Вижу: с тучки в небесах Свесилось дитя мало. - Про ягненка мне сыграй! - Я сыграл, как мне велят. - Ах! и снова начинай! - Вижу: божий мальчик рад. - Если в песне есть слова, Их, счастливец, не таи! - Спел я, что играл сперва. Хвалит он слова мои. - В книжку песню помести, Чтобы все прочесть могли! - И уж облачко в пути... Взял я пригоршню земли, Ею воду замутил И тростинку поломал: Без пера и без чернил Детям книгу написал. 15. THE ECHOING GREEN 15. ЗЕЛЕНОЕ АУ Приводим перевод С. Маршака: Смеющееся эхо Солнце взошло, И в мире светло. Чист небосвод. Звон с вышины Славит приход Новой весны. В чаще лесной Радостный гам Вторит весной Колоколам. А мы, детвора, Чуть свет на ногах, Играем с утра На вешних лугах, И вторит нам эхо Раскатами смеха. Вот дедушка Джон. Смеется и он. Сидит он под дубом Со старым народом, Таким же беззубым И седобородым. Натешившись нашей Веселой игрой. Седые папаши Бормочут порой: - Кажись, не вчера ли На этом лугу Мы тоже играли, Смеясь на бегу, И взрывами смеха Нам вторило эхо! А после заката Пора по домам. Теснятся ребята Вокруг своих мам. Так в сумерках вешних Скворчата в скворешнях, Готовясь ко сну, Хранят тишину. Ни крика, ни смеха Впотьмах на лугу. Устало и эхо. Молчит, ни гугу. 16. THE LAMB 16. ЯГНЕНОК В стихотворении содержится евангельская реминисценция: "На другой день видит Иоанн идущего к нему Иисуса и говорит: Вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира" (От Иоанна, I, 29). Ср. также заключительные строки трактата Блейка "Не существует естественной религии" {There is No Natural Religion): "Therefore God becomes as we are, that we may be as He is." Перевод В. Топорова публикуется впервые. Приводим перевод С. Маршака: Агнец Агнец, агнец белый! Кем ты, агнец, сделан? Кто пастись тебя привел В наш зеленый вешний дол, Дал тебе волнистый пух, Голосок, что нежит слух? Кто он, агнец милый? Кто он, агнец милый? Слушай, агнец кроткий, Мой рассказ короткий. Был, как ты, он слаб и мал. Он себя ягненком звал. Ты - ягненок, я - дитя. Он такой, как ты и я. Агнец, агнец милый, Бог тебя помилуй! 17. THE LITTLE BLACK BOY 17. НЕГРИТЕНОК В стихотворениях Уоттса (см. коммент. на с. 503) Praise for Birth and Education in a Christian Land и Praise for the Gospel английский мальчик благодарит Бога за то, что родился христианином, а не язычником. Стихотворение Блейка утверждает равенство всех обитающих в царстве Неведения. Приводим перевод С. Маршака: Черный мальчик Мне жизнь в пустыне мать моя дала, И черен я - одна душа бела. Английский мальчик светел, словно день, А я черней, чем темной ночи тень. Учила мать под деревом меня И, прерывая ласками урок, В сиянье раннем пламенного дня Мне говорила, глядя на восток: - Взгляни на Солнце - там господь живет, Он озаряет мир своим огнем. Траве, зверям и людям он дает Блаженство утром и отраду днем. Мы посланы сюда, чтоб глаз привык К лучам любви, к сиянию небес. И это тельце, этот черный лик - Ведь только тучка иль тенистый лес. Когда глазам не страшен будет день, Растает тучка. Скажет он: "Пора! Покиньте, дети, лиственную сень, Резвитесь здесь, у моего шатра!" Так говорила часто мать моя. Английский мальчик, слушай, если ты Из белой тучки выпорхнешь, а я Освобожусь от этой черноты, - Я заслоню тебя от зноя дня И буду гладить золотую прядь, Когда, головку светлую клоня, В тени шатра ты будешь отдыхать. to bear the beams of love - ср. стихотворение Уоттса Grace Shining and Nature Fainting: "Nor is my soul refined enough / To bear the beaming of his love, / And feel his warmer smiles." Is but a cloud - см. коммент. к стихотворению "Безумная песня"; ср. также Данте "Чистилище", II, ст. 122-123 19. THE CHIMNEY SWEEPER 19. МАЛЕНЬКИЙ ТРУБОЧИСТ Стихотворение представляет собой отклик Блейка на призывы передовой общественности Англии запретить эксплуатацию детского труда. Эта тема тогда широко обсуждалась в английской печати (см., в частности, "Эссе о трубочистах" Чарльза Лэма - Charles Lamb, 1775-1834). В 1824 г. стихотворение было перепечатано в составленном Дж. Монтгомери альманахе Chimney Sweepers' Friend and Climbing Boys Album. Перевод В. Топорова публикуется впервые. Приводим перевод С. Маршака: Маленький трубочист Был я крошкой, когда умерла моя мать. И отец меня продал, едва лепетать Стал мой детский язык. Я невзгоды терплю, Ваши трубы я чищу, и в саже я сплю. Стригли давеча кудри у нас новичку, Белокурую живо обстригли башку. Я сказал ему: - Полно! Не трать своих слез. Сажа, братец, не любит курчавых волос! Том забылся, утих и, уйдя на покой, В ту же самую ночь сон увидел такой: Будто мы, трубочисты, -Дик, Чарли и Джим, - В черных гробиках тесных, свернувшись, лежим. Но явился к нам ангел, - рассказывал Том, - Наши гробики отпер блестящим ключом, И стремглав по лугам мы помчались к реке, Смыли сажу и грелись в горячем песке. Нагишом, налегке, без тяжелых мешков, Мы взобрались, смеясь, на гряду облаков, И смеющийся ангел сказал ему: "Том, Будь хорошим - и бог тебе будет отцом!" В это утро мы шли на работу впотьмах, Каждый с черным мешком и с метлою в руках. Утро было холодным, но Том не продрог. Тот, кто честен и прям, не боится тревог. 'weep! 'weep! 'weep! - иронически обыгрывается типичное для того времени разговорное произношение слова "sweep" 20. THE LITTLE BOY LOST 20. ЗАБЛУДИВШИЙСЯ МАЛЬЧИК Некоторыми комментаторами стихотворение рассматривается как предвестие позднейших философских произведений Блейка о человечестве, оказавшемся в плену плоскорационалистических представлений и утратившем Бога. Перевод В. Топорова публикуется впервые. Приводим перевод С. Маршака: "Где ты, отец мой? Тебя я не вижу, Трудно быстрей мне идти. Да говори же со мной, говори же, Или собьюсь я с пути!" Долго он звал, но отец был далеко. Сумрак был страшен и пуст. Ноги тонули в тине глубокой, Пар вылетал из уст. And away the vapour flew - Слово "vapour" употреблено здесь в значении "блуждающий огонек", подобный болотным огням (ср. will-o'-the wisp), и непосредственно связано с "wandr'ng light" следующего стихотворения. Лист, на котором награвированы эти стихи, изображает мальчика, протягивающего руки к лучу света: он предчувствует приближение Отца. 21. THE LITTLE BOY FOUND 21. МАЛЬЧИК НАЙДЕННЫЙ Перевод В. Топорова публикуется впервые. Приводим перевод С. Маршака: Маленький мальчик, устало бредущий Вслед за болотным огнем, Звать перестал. Но отец вездесущий Был неотлучно при нем. Мальчика взял он и краткой дорогой, В сумраке ярко светя, Вывел туда, где с тоской и тревогой Мать ожидала дитя. 23. A CRADLE SONG 23. КОЛЫБЕЛЬНАЯ По своей метрической организации "Колыбельная" близка стихотворению Уоттса Cradle Hymn. Однако, если в стихотворении Уоттса благополучие младенца противопоставлено бесприютности Иисуса, по преданию родившегося в хлеву ("How much better thou'rt attended / Than the Son of God could be... Here's no ox anear thy bed"), то Блейк скорее подчеркивает близость ребенка и творца ("Sweet babe once like thee, / Thy maker lay and wept for me"). 24. THE DIVINE IMAGE 24. ПО ОБРАЗУ И ПОДОБИЮ all must love - В данном случае слово "must" указывает не только долженствование, но и существование, выступая синонимом как should, так и do. 25. HOLY THURSDAY 25. СВЯТОЙ ЧЕТВЕРГ Приводим перевод С. Маршака: Куда идут ряды детей, умытых, чистых, ясных, В нарядных платьях - голубых, зеленых, синих, красных? Седые дядьки впереди. Толпа течет под своды Святого Павла, в гулкий храм, шумя, как Темзы воды. Какое множество детей - твоих цветов, столица! Они сидят над рядом ряд, и светятся их лица. Растет в соборе смутный шум, невинный гул ягнят. Ладони подняты у всех, и голоса звенят. Как буря, пенье их летит вверх из пределов тесных, Гремит, как гармоничный гром среди высот небесных. Седые пастыри внизу. Лелейте же сирот, Чтоб добрый ангел не ушел от запертых ворот. Holy Thursday - День Вознесения в англиканской церкви (первый четверг мая). В лондонском соборе св. Павла в этот день на торжественную службу собирали сирот. mighty wind - ср. Acts, II, 2-4 26. NIGHT 26. НОЧЬ Приводим перевод В. Топорова, публикуемый впервые: Ночь Взошла, хоть все еще закат, Вечерняя звезда. Умолкши, в гнездах птицы спят, Лишь я лишен гнезда. Луна, как растение, В небесном цветении Любуется тьмой С улыбкой немой. Покойны травы и стога, Отрада дн_е_вных стад. Ягнята дремлют. На луга Заступники спешат. Они, светозарные, Вольют в благодарные Земные создания Свое ликование. Они обстанут тихость гнезд И мир звериных нор, Ночных дерев неслышный рост И сонный плеск озер. А встретят неспящего И жалко кричащего - Пребудут при нем Забвеньем и сном. Где кровоалчны Волк и Лев, Они вздымают стон О том, чтоб сгинул глад и гнев И агнец был спасен. А зверь не отступится - Пред богом заступятся За тварь убиенную, За душу бесценную. И в рай ведут овцу со львом, Но лев уже не тот: Из огненных очей ручьем Златые слезы льет. "Мое превращение - В его всепрощении, И кротость его - Мое естество! Теперь, ягненок, я пасусь С тобою наравне И Агнцу Божьему молюсь В небесной вышине. В блаженном раскаянье Сбылись мои чаянья, Ночь стала благой, А грива - златой!" And now beside thee... - ср. Исайя, II, 6: "Тогда волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком; и теленок, и молодой лев, и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их" ...life's river - ср. Откровение Иоанна Богослова, 22,1: "И показал мне чистую реку воды жизни, светлую, как кристалл, исходящую от престола Бога и Агнца" 30. A DREAM 30. СОН В сборнике Уоттса имеется стихотворение The Ant, or Emmet по метрическому рисунку совпадающее с этим стихотворением Блейка. hie = hasten 31. ON ANOTHER'S SORROW 31. О СКОРБИ БЛИЖНЕГО Wiping all our tears away - ср. Откровение Иоанна Богослова, 7. 17: "...и отрет Бог всякую слезу с очей их" SONGS OF EXPERIENCE ПЕСНИ ПОЗНАНИЯ 32. INTRODUCTION 32. ВСТУПЛЕНИЕ Стихотворение содержит призыв к Падшему Человеку, чьим символом выступает Земля, восстать и вернуть себе утраченное могущество над Вселенной. Человек должен жить не по законам механического разума, а по законам воображения, являющегося для Блейка высшей способностью человека. Calling the lapsed soul - подразумевается грехопадение Адама и Евы The starry pole - Северный полюс. В символике Блейка ассоциируется с состоянием войны. О Earth, О Earth, return! - ср. Иеремия 22, 29: "О, земля, земля, земля! Слушай слово Господне " The starry floor, / The wat'ry shore - в символике Блейка обозначения царства Уризена, или же "ньютоновского (см. коммент. на с. 505) космоса", как и starry Jealousy и the heavy chain в следующем стихотворении 33. EARTH'S ANSWER 33. ОТВЕТ ЗЕМЛИ Развитие темы предыдущего стихотворения: волею Уризена мир окован цепями страха и зла, а Вечность подменена в нем конечностью времени и пространства. 35. HOLY THURSDAY 35. СВЯТОЙ ЧЕТВЕРГ Параллель к одноименному стихотворению "Песен Неведения". Перевод В. Топорова публикуется впервые. Приводим перевод С. Маршака: Святой четверг Чем этот день весенний свят, Когда цветущая страна Худых, оборванных ребят, Живущих впроголодь, полна? Что это - песня или стон Несется к небу, трепеща? Голодный плач со всех сторон. О, как страна моя нища! Видно, сутки напролет Здесь царит ночная тьма, Никогда не тает лед, Не кончается зима. Где сияет солнца свет, Где роса поит цветы, - Там детей голодных нет, Нет угрюмой нищеты. 36. THE LITTLE GIRL LOST 36. ЗАБЛУДШАЯ ДОЧЬ Grave = engrave And the desart wild / Become a garden mild - Согласно античной мифологии, Земля превращается в бесплодную пустыню в период пребывания Персефоны в подземном царстве Аида и вновь расцветает каждой весной, когда по велению Зевса Персефона возвращается к своей матери Деметре. Ср. также Исайя, 35, I: "Возвеселится пустыня и сухая земля, и возрадуется страна необитаемая, и расцветет, как нарцисс". Lyca - Один из блейковских образов чистой души, которая страдает, приобщаясь к Познанию (ср. "Книгу Тэль"). Гравюра изображает не семилетнюю девочку, а девушку-подростка в объятиях юноши. 37. THE LITTLE GIRL FOUND 37. ОБРЕТЕННАЯ ДОЧЬ allay = put to rest 38. THE CHIMNEY SWEEPER 38. МАЛЕНЬКИЙ ТРУБОЧИСТ Параллель к одноименному стихотворению "Песен Неведения". 39. NURSE'S SONG 39. НЯНЮШКИНА ПЕСНЯ Параллель к одноименному стихотворению "Песен Неведения". 40. THE SICK ROSE 40. БОЛЬНАЯ РОЗА В представлениях Блейка любовь - это чисто духовное переживание, непримиримое с физическим инстинктом, символом которого является червь в данном стихотворении и других произведениях, изображающих мир Познания (в стихах о Неведении этот образ отсутствует). Приводим перевод А. Парина: О роза, ты гибнешь! Червь, миру незрим, В рокотании бури, Под покровом ночным Высмотрел ложе Алого сна твоего И потайной и мрачной любовью Губит твое естество. 41. THE FLY 41. МОТЫЛЕК В XVIII в. слово "fly" означало любое крылатое насекомое яркой окраски. Перевод В. Топорова публикуется впервые Приводим перевод С. Маршака: Муха Бедняжка муха, Твой летний рай Смахнул рукою Я невзначай. Я - тоже муха: Мой краток век. А чем ты, муха, Не человек? Вот я играю, Пою, пока Меня слепая Сметет рука. Коль в мысли сила, И жизнь, и свет, И там могила, Где мысли нет, - Так пусть умру я Или живу, - Счастливой мухой Себя зову. Am not I / A fly like thee? - Ср. у Т. Грея (Thomas Gray, 17161771) Ode on the Spring: "Poor Moralist! and what art Thou? A solitary fly!" 42. THE ANGEL 42. АНГЕЛ По своему общему смыслу перекликается с "Больной розой". 43. THE TYGER 43. ТИГР Параллель к стихотворению "Ягненок" из "Песен Неведения". Многочисленные толкования "Тигра" отражают сложность центрального образа-символа. Большинство современных комментаторов в большей или меньшей степени разделяют интерпретацию, предложенную С. Ф. Дэмоном (S. F. Damon): олицетворяя ярость разрушения, Тигр символизирует и очистительную энергию, необходимую, чтобы сокрушить заблуждения и зло мира, порабощенного Уризеном, и проложить путь к свету через темные заросли людских самообманов и жестокостей, составляющих сущность современного бытия. Приводим перевод К. Бальмонта: Тигр, тигр, жгучий страх, Ты горишь в ночных лесах. Чей бессмертный взор, любя, Создал страшного тебя? В небесах иль средь зыбей Вспыхнул блеск твоих очей? Как дерзал он так парить? Кто посмел огонь схватить? Кто скрутил и для чего Нервы сердца твоего? Чьею страшною рукой Ты был выкован - такой? Чей был молот, цепи чьи, Чтоб скрепить мечты твои? Кто взметнул твой быстрый взмах, Ухватил смертельный страх? В тот великий час, когда Воззвала к звезде звезда, В час, как небо все зажглось Влажным блеском звездных слез, - Он, создание любя, Улыбнулся ль на тебя? Тот же ль он тебя создал, Кто рожденье агнцу дал? Приводим также широкоизвестный перевод С. Маршака: Тигр, о тигр, светло горящий В глубине полночной чащи, Кем задуман огневой Соразмерный образ твой? В небесах или глубинах Тлел огонь очей звериных? Где таился он века? Чья нашла его рука? Что за мастер, полный силы, Свил твои тугие жилы И почувствовал меж рук Сердца первый тяжкий звук? Что за горн пред ним пылал? Что за млат тебя ковал? Кто впервые сжал клещами Гневный мозг, метавший пламя? А когда весь купол звездный Оросился влагой слезной, - Улыбнулся ль, наконец, Делу рук своих творец? Неужели та же сила, Та же мощная ладонь И ягненка сотворила, И тебя, ночной огонь? Тигр, о тигр, светло горящий В глубине полночной чащи! Чьей бессмертною рукой Создан грозный образ твой? forests of the night - у Данте ("Ад") и Мильтона ("Комус") лесная чащоба олицетворяет земное бытие 45. AH! SUN-FLOWER... 45. АХ! ПОДСОЛНУХ!.. Who countest the steps of the sun - В "Метаморфозах" Овидия нимфа Клития, отвергшая любовь бога солнца Гипериона, обращена в цветок, на протяжении всего дня поворачивающий головку вслед солнцу. 46. THE LILY 46. ЛИЛЕЯ Приводим перевод С. Маршака: Есть шип у розы для врага, А у барашка есть рога. Но чистая лилия так безоружна, И, кроме любви, ничего ей не нужно. Приводим также перевод В. Потаповой: Лилии Шипы для защиты испытаны Розой. Своей красоты не пятнают угрозой В любовном всесилии лишь белые Лилии, Восторженно льющие свой блеск в изобилии. 47. THE GARDEN OF LOVE 47. САД ЛЮБВИ Согласно Блейку, в сфере Познания властвует церковность, обращающая в кладбище райский сад Неведения, тогда как подлинная вера не имеет ничего общего с религиозной догматикой и запретами. Перевод В. Топорова публикуется впервые. Приводим перевод В. Потаповой: Я увидел в Саду Любви, На зеленой лужайке, - там, Где, бывало, резвился я, - Посредине стоящий Храм. Я увидел затворы его, "Ты не должен!" - прочел на вратах. И взглянул я на Сад Любви, Что всегда утопал в цветах. Но, вместо душистых цветов, Мне предстали надгробья, ограды И священники в черном, вязавшие терном Желанья мои и отрады. 48. THE LITTLE VAGABOND 48. МАЛЕНЬКИЙ БРОДЯЖКА Приводим перевод В. Топорова, публикуемый впервые: Сорванец Маманя, чем в церкви холодной дрожать, Уж лучше в кабак я отправлюсь опять; Хоть знаю о том, что пиво с вином На небе считают смертельным грехом. Вот если бы в церкви давали пивка, Да грели бы грешников у камелька, Любой бы орал священный хорал, А грязный кабак за углом прогорал; Вот что бы священнику выпить со мной - Я возликовал бы, как птичка весной; Да выгнать к чертям уродливых дам, Которые нас приучают к постам. Да если б Господь, как папаша хмельной, Играл бы, дурачился вместе со мной, Не клял Сатану за тягу к вину, А выпил бы с ним, да притом не одну! 49. LONDON 49. ЛОНДОН Приводим перевод В. Топорова, публикуемый впервые: Лондон Размышляя о Правах, Я по Лондону брожу. В каждом взоре вижу страх, Страх и горе нахожу. В каждом крике каждых уст, В хоре детских голосов, - Каждый шорох, каждый хруст - Ржанье ржавых кандалов. Церковь каждую клянут Трубочистов черных кличи, Вопли ветеранов льют Кровь - в дворцовое величье. А в ночи - всего лютей Шлюхи визг, чернотворящий Новорожденных - в чертей, Новобрачных - в прах смердящий. each charter'd street ... charter'd Thames - Блейк иронически обыгрывает слово "charter", означающее сумму привилегий и свобод, предоставленных хартиями городу Лондону. 50. THE HUMAN ABSTRACT 50. ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ АБСТРАКЦИЯ Параллель к стихотворению "По образу и подобию" из "Песен Неведения". 51. INFANT SORROW 51. ДИТЯ-ГОРЕ Параллель к стихотворению "Дитя-радость" из "Песен Неведения". 53. A LITTLE BOY LOST 53. ЗАБЛУДИВШИЙСЯ МАЛЬЧИК Параллель к стихотворениям "Заблудившийся мальчик" и "Мальчик найденный" из "Песен Неведения". Перекликается со стихотворением Уоттса Obedience to Parents. 55. ТО TIRZAH 55. К ТИРЗЕ Имя Тирза взято из "Песни Песней" (6, 4). Персонаж фигурирует у Блейка также в "Мильтоне" и "Иерусалиме". Олицетворение физической страсти, отвергнутой, поскольку плотский инстинкт лишает любовь духовности. На гравюре изображено тело мертвеца, над которым склонился старик, готовящий его к погребению; на одеянии старика начертано: "It is raised a spiritual body" (I Corinthians, 15, 44). FROM "THE ROSSETTI MANUSCRIPTS" ИЗ "МАНУСКРИПТА РОССЕТТИ" Альбом, представляющий собой рабочую тетрадь Блейка и заполнявшийся рисунками и стихами приблизительно с 1789 по 1811 гг. Был приобретен в 1847 г. Данте Габриэлем Россетти. Содержит первоначальные варианты ряда стихотворений из "Песен Неведения и Познания", а также стихи, не включенные в этот цикл, рисунки, прозаические заметки и пр. В издании Дж. Кинса обосновано деление материала этой тетради на три раздела по хронологическому принципу, сохраняемое и нами. Датировка обосновывается, исходя из размещения набросков тех гравюр, относительно которых с большей или меньшей точностью известно время исполнения. 1789-1793 58. NEVER SEEK TO TELL THY LOVE... 58. СЛОВОМ ВЫСКАЗАТЬ НЕЛЬЗЯ... Приводим перевод В. Топорова, ранее не публиковавшийся: Изреченная любовь Станет отреченной; И безмолвен, и незрим Ветер сокровенный. Я ей открыл, я ей открыл Любовь мою и душу - Задрожала, зарыдала, Убежала тут же. А прохожий той порой, Сокровенно хладен, И безмолвен, и незрим, Быстро с нею сладил. 59. I SAW A CHAPEL ALL OF GOLD... 59. ПРЕДСТАЛ МНЕ ЗЛАТОГЛАВЫЙ ХРАМ... Одно из стихотворений Блейка, обличающих церковь-"блудницу", которая, по его представлениям, не имеет ничего общего с духом и смыслом христианского учения. Перевод В. Топорова публикуется впервые. Приводим перевод В. Потаповой: Я храм увидел золотой - И оробел. Он был открыт, И тьма народа перед ним Молилась, плакала навзрыд. Увидел я змею меж двух Колонн, сверкавших белизной. Сбив створки с петель золотых, Она вползла в проем дверной. В рубинах, перлах гладкий пол Раскинулся, как жар горя. А склизкая ползла, ползла И доползла до алтаря. На вино и хлеб святой Изрыгнула яд змея. Я вернулся в хлев свиной. Меж свиней улегся я. 61. I HEARD AN ANGEL SINGING... 61. Я СЛЫШАЛ АНГЕЛА ПЕНЬЕ... Предполагалось в качестве параллели к стихотворению "По образу и подобию" из "Песен Неведения". Отдельные строки в несколько измененном виде вошли в "Человеческую абстракцию" из "Песен Познания". 62. A CRADLE SONG 62. КОЛЫБЕЛЬНАЯ Предполагалось в качестве параллели к "Колыбельной" из "Песен Неведения". Перевод В. Топорова публикуется впервые. 64. INFANT SORROW 64. ДИТЯ-ГОРЕ Две первые строфы вошли в одноименное стихотворение из "Песен Познания". But the time of youth is fled / And grey hairs are on my head - строки повторены в стихотворении "Под миртовым древом" и с небольшим изменением в стихотворении "Ангел" ("Песни Познания"). 67. ТО NOBODADDY 67. НИЧЬЕМУ ОТЦУ Одно из многочисленных стихотворений Блейка, направленных против официозной церковности. Nobodaddy - неологизм Блейка (Daddy Nobody в противоположность Father of All). Перевод В. Топорова публикуется впервые. Приводим перевод В. Потаповой: Ничьему папе Отец придирчивый! Зачем Ты в облаках, высоко, Скрываешься, незрим и нем, От ищущего ока? Зачем твой сумрачный закон, Язык твой темный, полный гнева, Нам повелят вкушать плоды Не с древа, - у змеи из зева? Ужели оттого, что к тайности Отзывчив женский пол до крайности? 71. MERLIN'S PROPHECY 71. ПРОРОЧЕСТВО МЕРЛИНА Merlin's Prophecy - ср. слова Шута после исполнения им сатирических куплетов в "Короле Лире" (акт III, сц. 2): "This prophecy Merlin shall make; for I live before his time." Мерлин - маг при дворе короля Артура. 73. WHY SHOULD I CARE FOR THE MEN OF THAMES... 73. ТЕМЗА И ОГАЙО Один из ранних откликов Блейка на Войну за независимость в Северной Америке 1775-1783 гг. Блейк воспринял ее как начало освобождения всего человечества из темниц современного Вавилона (см. также "Америку"). charter'd streams - см. коммент. к стихотворению "Лондон" 80. LET THE BROTHELS OF PARIS BE OPENED... 80. ДВЕРИ НАСТЕЖЬ, ПАРИЖСКИЕ БОРДЕЛИ!.. Стихотворение навеяно событиями Французской революции 1789 г. Queen of France - Мария-Антуанетта (1755-1793), казненная вместе с Людовиком XVI. Ее описание пародирует портрет, созданный Эдмундом Берком (Edmund Burke, 1729-1797) в "Размышлениях о революции во Франции" {Reflections on the Revolution in France, 1790), где низвергнутая королева изображена в патетических тонах. ...old Nobodaddy - см. коммент. к стихотворению "Ничьему отцу". В данном контексте образ приобретает дополнительный, конкретно-исторический смысл, поскольку старший сын Людовика XVI скончался в 1789 г., а младший, отличавшийся слабым здоровьем, с 1791 г. находился в заточении (умер в 1795 г.). suckers - зд. растения-паразиты Fayette - Маркиз де Лафайет (1757-1834), французский политический деятель, один из генералов американской армии в период Войны за независимость в Северной Америке 1775-1783 гг. По возвращении во Францию командовал Национальной гвардией, охранявшей низложенного короля. Был сторонником Конституционной монархии, за что подвергался нападкам радикалов, добивавшихся его отставки. Бежал из Франции и был арестован в Австрии, где провел в заточении четыре года (1793-1797). См. также поэму "Французская революция". 1800-1803 81. MY SPECTRE AROUND ME NIGHT AND DAY... 81. СПЕКТР И ЭМАНАЦИЯ Перевод В. Топорова публикуется впервые. Spectre ... Emanation - По определению Н. Фрая, "Блейк называет Призраками абстрактные идеи и прежде всего Себялюбие. С этим понятием связано другое - Эманация, т. е. целостная форма всех вещей, которые любит и которые создает человек" (N. Frye. Fearful Symmetry, 1947). Ср. также определения, которые даны этим понятиям у А. Острайкер: до грехопадения Спектр и Эманация сосуществуют в одном существе, а в дальнейшем женское начало (Эманация) приобретает самостоятельное существование. Призрак, или Спектр, - это человеческий рацио на той ступени, когда связь человека и Бога, а тем самым и целостность человека уже утрачены. В поэме "Мильтон" читаем: "Дух Отрицания есть Спектр, или же Рациональные Способности Человека, и это Позолота, скрывающая Бессмертный мой Дух, и это Себялюбие, которое необходимо отринуть и уничтожить навеки". По символике Блейка, человек, обращающий себя в Спектр, неполноценен даже физически - Эманация есть утраченное "женское" начало, та духовность, которая восстанавливает целостность личности и в физическом отношении, поскольку Рай - это преодоление не только разлада между рациональным и чувственным, но и разделения Человека на начала мужское и женское. См. также коммент. к стихотворению "Странствие". This the Wine, and this the Bread - от Матфея, 26, 26-28; от Марка, 14, 22-24; от Луки, 22, 19-20. Приводим перевод В. Потаповой: Призрак и Эманация Мой Призрак день и ночь теперь Следит за мной, как хищный зверь, А Эманация - мой грех Оплакивает горше всех. В бездонной глубине, в бескрайней, Блуждаем втайне, плачем втайне. Под вихрем, воющим в алчбе, Крадется Призрак мой к тебе - Узнать, обнюхивая снег, Куда направишь ты свой бег. Сквозь частый дождь и зимний град Когда воротишься назад? В гордыне, ты затмила бурей Блеск утренней моей лазури. Ночь, - с ревностью и неприязнью, - Слезами кормишь и боязнью. Семь раз любовь мою сразил Твой нож, семь мраморных могил Я воздвигал, с холодным страхом, И хмуро слезы лил над прахом. И семь еще осталось милых: Они рыдают на могилах. И семь любимых, не тревожа Мой сон, жгут факелы у ложа. Мне семь возлюбленных, в постели, На скорбный лоб венок надели Из виноградных лоз и, в жалости, Прощают все грехи - до малости! Когда, сменив на милость гнев, Вернешься - оживить семь дев? Ответь, когда вернешься ты Для всепрощенья и доброты? "Не вернусь, - не жди и ведай: Я горю одной победой! Живой, - мне быть твоею милой, А мертвой, - быть твоей могилой! Сквозь небо, землю, рай и ад Помчусь вдогон - мне нет преград! Дни и ночи напролет Длиться будет мой полет". Мой долг - избавиться от власти Гееннской рощи, женской страсти, Затем чтоб Вечности порог Достойно преступить я мог. Не дам тебе насмешки множить! Тебя я должен уничтожить И, сотворив другую стать, Слугу судьбы моей создать. Покончим оба, по условью, С гееннской рощей и с любовью И узрим, вне ее игры, Блаженной Вечности миры. Нам жить - в прощенье обоюдном. Не так ли в поученье чудном Спасителем изречено? "Се хлеб, - сказал он, - се вино". 82. WHEN KLOPSTOCK ENGLAND DEFIED... 82. КЛОПШТОК АНГЛИЮ ХУЛИЛ, КАК ХОТЕЛ... Немецкий поэт Фридрих Готлиб Клопшток (1724-1803) в августовском номере лондонского The German Museum за 1800 г. сопоставлял немецкие и английские переводы Гомера, порицая англичан за "грубость стиха" и приписывая этот недостаток дурному влиянию Свифта. Стихи Блейка написаны в ответ на эти обвинения, чем и объясняется вызывающая, "свифтовская" приземленность их лексики. Перевод В. Топорова публикуется впервые. For old Nobodaddy aloft / ...and belch'd and cough'd - повторены строки из стихотворения "Двери настежь, парижские бордели!"; Nobodaddy - см. коммент. к стихотворению "Ничьему отцу" Lambeth - Ламбет, район Лондона, где в 1791-1800 гг. жил Блейк 83. MOCK ON, MOCK ON, VOLTAIRE, ROUSSEAU... 83. ЖИВЕЙ, ВОЛЬТЕР! СМЕЛЕЙ, РУССО!.. В целом Блейк объективно оценивал роль великих французских мыслителей, считая, что их идеи подготовили события 1789 г. Однако нараставшее разочарование поэта во Французской революции вызвало несколько горьких и язвительных стихотворений, включая и эти строки. The Atoms of Democritus - согласно учению греческого философа Демокрита (ок. 470 или 460 до н. э. - умер в глубокой старости), каждая вещь в мире состоит из мельчайших атомов, находящихся в непрерывном движении Newton's Particles - речь идет о ньютоновском открытии семи основных цветов спектра 85. ON THE VIRGINITY OF THE VIRGIN MARY AND JOHANNA SOUTHCOTT 85. О ДЕВСТВЕННОСТИ ДЕВЫ МАРИИ И ДЖОАННЫ САУСКОТТ Джоанна Саускотт (1750-1814) - полуграмотная служанка, последовательница одной из хилиастических сект. В 1813 г. объявила, что носит во чреве второго мессию, и была подвергнута медицинской экспертизе. Год спустя умерла от водянки. 86. MORNING 86. УТРО ...the Western path - у Блейка Запад всегда ассоциируется с духовным высвобождением The war of swords and spears / Melted by dewy tears - образ, доносящий впечатление от усыпанного звездами небосклона, символа царства Разума, которое исчезает с приходом рассвета (ср. "Тигр": "When the stars threw down their spears / And water'd heaven with their tears") 1808-1811 Эпиграммы, в основном преобладающие в этом разделе "Манускрипта Россетти", вызваны ссорой Блейка с издателем Р. X. Кромеком и художниками, работавшими по его заказам, а также неуспехом выставки работ Блейка в 1809 г. и охлаждением в отношениях с Флаксменом (см. коммент. к "Поэтическим наброскам"), разделявшим, как казалось Блейку, негативную оценку его графики и живописи (см. также предисловие, с. 9, и хронологическую таблицу). 89. HERE LIES JOHN TROT, THE FRIEND OF ALL MANKIND... 89. НИ ОДНОГО ВРАГА, ВСЕОБЩИЙ ДРУГ, ДЖОН ТРОТ... Джон Трот - имя нарицательное, обозначает мужлана 92. GROWN OLD IN LOVE... 92. ВСЮ ЖИЗНЬ ЛЮБОВЬЮ ПЛАМЕННОЙ СГОРАЯ... Предполагается, что эпиграмма была написана в 1806 г., когда Блейку было 49 лет. 93. ALL PICTURES T