То, отрешась от прочих чувств вседневных, 4 Душа лишь этой силе отдана; И тем опровержимо заблужденье, Что в нас душа пылает не одна. 7 Поэтому, как только слух иль зренье К чему-либо всю душу обратит, Забудется и времени теченье; 10 За ним одна из наших сил следит, А душу привлекла к себе другая; И эта связана, а та парит. 13 Дивясь Манфреду и ему внимая, Я в этом убедился без труда, Затем что солнце было выше края 16 На добрых пятьдесят долей, когда Все эти души, там, где было надо, Вскричали дружно: "Вам теперь сюда". 19 Подчас крестьянин в изгороди сада Пошире щель заложит шипняком, Когда темнеют гроздья винограда, 22 Чем оказался ход, куда вдвоем Мой вождь и я за ним проникли с воли, Оставив тех идти своим путем. 25 К Сан-Лео всходят и нисходят к Ноли, И пеший след к Бисмантове ведет; А эту кручу крылья побороли, - 28 Я разумею окрыленный взлет Великой жажды, вслед вождю, который Дарил мне свет и чаянье высот. 31 Путь шел в утесе, тяжкий и нескорый; Мы подымались между сжатых скал, Для ног и рук ища себе опоры. 34 Когда мы вышли, как на плоский вал, На верхний край стремнины оголенной: "Куда идти, учитель?" - я сказал. 37 И он: "Иди стезею неуклонной Все в гору вслед за мной, покуда нам Не встретится водитель умудренный". 40 К вершине было не взнестись очам, А склон был много круче полуоси, Секущей четверть круга пополам. 43 Устав, я начал, медля на откосе: "О мой отец, постой и оглянись, Ведь я один останусь на утесе!" 46 А он: "Мой сын, дотуда дотянись!" И указал мне на уступ над нами, Который кругом опоясал высь. 49 И я, подстегнутый его словами, Напрягся, чтобы взлезть хоть как-нибудь, Пока на кромку не ступил ногами. 52 И здесь мы оба сели отдохнуть, Лицом к востоку; путник ослабелый С отрадой смотрит на пройденный путь. 55 Я глянул вниз, на берег опустелый, Затем на небо, и не верил глаз, Что солнце слева посылает стрелы. 58 Поэт заметил, как меня потряс Нежданный вид, что колесница света Загородила Аквилон от нас. 61 "Будь Диоскуры, - молвил он на это, - В соседстве с зеркалом, светящим так, Что все кругом в его лучи одето, 64 Ты видел бы, что рдяный Зодиак Еще тесней вблизи Медведиц кружит, Пока он держит свой старинный шаг. 67 Причину же твой разум обнаружит, Когда себе представит, что Сион Горе, где мы, противоточьем служит; 70 И там, и здесь - отдельный небосклон, Но горизонт один; и та дорога, Где несчастливый правил Фаэтон, 73 Должна лежать вдоль звездного чертога Здесь - с этой стороны, а там - с другой, Когда ты в этом разберешься строго". 76 "Впервые, - я сказал, - учитель мой, Я вижу с ясностью столь совершенной Казавшееся мне покрытым тьмой, - 79 Что средний круг вращателя вселенной, Или экватор, как его зовут, Между зимой и солнцем неизменный, 82 По сказанной причине виден тут К полночи, а еврейскому народу Был виден к югу. Но, когда не в труд, 85 Поведай, сколько нам осталось ходу; Так высока скалистая стена, Что выше зренья всходит к небосводу". 88 И он: "Гора так мудро сложена, Что поначалу подыматься трудно; Чем дальше вверх, тем мягче крутизна. 91 Поэтому, когда легко и чудно Твои шаги начнут тебя нести, Как по теченью нас уносит судно, 94 Тогда ты будешь у конца пути. Там схлынут и усталость, и забота. Вот все, о чем я властен речь вести". 97 Чуть он умолк, вблизи промолвил кто-то: "Пока дойдешь, не раз, да и не два, Почувствуешь, что и присесть охота". 100 Мы, обернувшись на его слова, Увидели левей валун огромный, Который не заметили сперва. 103 Мы подошли; за ним в тени укромной Расположились люди; вид их был, Как у людей, объятых ленью томной. 106 Один сидел как бы совсем без сил: Руками он обвил свои колени И голову меж ними уронил. 109 И я сказал при виде этой тени: "Мой милый господин, он так ленив, Как могут быть родные братья лени". 112 Он обернулся и, глаза скосив, Поверх бедра взглянул на нас устало; Потом сказал: "Лезь, если так ретив!" 115 Тут я узнал его; хотя дышала Еще с трудом взволнованная грудь, Мне это подойти не помешало. 118 Тогда он поднял голову чуть-чуть, Сказав: "Ты разобрал, как мир устроен, Что солнце влево может повернуть?" 121 Поистине улыбки был достоин Его ленивый вид и вялый слог. Я начал так: "Белаква, я спокоен 124 За твой удел; но что тебе за прок Сидеть вот тут? Ты ждешь еще народа Иль просто впал в обычный свой порок?" 127 И он мне: "Брат, что толку от похода? Меня не пустит к мытарствам сейчас Господня птица, что сидит у входа, 130 Пока вокруг меня не меньше раз, Чем в жизни, эта твердь свой круг опишет, Затем что поздний вздох мне душу спас; 133 И лишь сердца, где милость божья дышит, Могли бы мне молитвами помочь. В других - что пользы? Небо их не слышит". 136 А между тем мой спутник, идя прочь, Звал сверху: "Где ты? Солнце уж высоко И тронуло меридиан, а ночь 139 У берега ступила на Моррокко". ПЕСНЬ ПЯТАЯ 1 Вослед вождю, послушливым скитальцем, Я шел от этих теней все вперед, Когда одна, указывая пальцем, 4 Вскричала: "Гляньте, слева луч нейдет От нижнего, да и по всем приметам Он словно как живой себя ведет!" 7 Я обратил глаза при слове этом И увидал, как изумлен их взгляд Мной, только мной и рассеченным светом. 10 "Ужель настолько, чтоб смотреть назад, - Сказал мой вождь, - они твой дух волнуют? Не все ль равно, что люди говорят? 13 Иди за мной, и пусть себе толкуют! Как башня стой, которая вовек Не дрогнет, сколько ветры ни бушуют! 16 Цель от себя отводит человек, Сменяя мысли каждое мгновенье: Дав ход одной, другую он пресек". 19 Что мог бы я промолвить в извиненье? "Иду", - сказал я, краску чуя сам, Дарующую иногда прощенье. 22 Меж тем повыше, идя накрест нам, Толпа людей на склоне появилась И пела "Miserere", по стихам. 25 Когда их зренье точно убедилось, Что сила света сквозь меня не шла, Их песнь глухим и долгим "О!" сменилась. 28 И тотчас двое, как бы два посла, Сбежали к нам спросить: "Скажите, кто вы, И участь вас какая привела?" 31 И мой учитель: "Мы сказать готовы, Чтоб вы могли поведать остальным, Что этот носит смертные покровы. 94 И если их смутила тень за ним, То все объяснено таким ответом: Почтенный ими, он поможет им". 37 Я не видал, чтоб в сумраке нагретом Горящий пар быстрей прорезал высь Иль облака заката поздним летом, 40 Чем те наверх обратно поднялись; И тут на нас помчалась вся их стая, Как взвод несется, ускоряя рысь. 43 "Сюда их к нам валит толпа густая, Чтобы тебя просить, - сказал поэт. - Иди все дальше, на ходу внимая". 46 "Душа, идущая в блаженный свет В том образе, в котором в жизнь вступала, Умерь свой шаг! - они кричали вслед. - 49 Взгляни на нас: быть может, нас ты знала И весть прихватишь для земной страны? О, не спеши так! Выслушай сначала! 52 Мы были все в свой час умерщвлены И грешники до смертного мгновенья, Когда, лучом небес озарены, 55 Покаялись, простили оскорбленья И смерть прияли в мире с божеством, Здесь нас томящим жаждой лицезренья". 58 И я: "Из вас никто мне не знаком; Чему, скажите, были бы вы рады, И я, по мере сил моих, во всем 61 Готов служить вам, ради той отрады, К которой я, по следу этих ног, Из мира в мир иду сквозь все преграды". 64 Один сказал: "К чему такой зарок? В тебе мы верим доброму желанью, И лишь бы выполнить его ты мог! 67 Я, первый здесь взывая к состраданью, Прошу тебя: когда придешь к стране, Разъявшей землю Карла и Романью, 70 И будешь в Фано, вспомни обо мне, Чтоб за меня воздели к небу взоры, Дабы я мог очиститься вполне. 73 Я сам оттуда; но удар, который Дал выход крови, где душа жила, Я встретил там, где властны Антеноры 76 И где вовеки я не чаял зла; То сделал Эсте, чья враждебность шире Пределов справедливости была. 79 Когда бы я бежать пустился к Мире, В засаде под Орьяко очутясь, Я до сих пор дышал бы в вашем мире, 82 Но я подался в камыши и грязь; Там я упал; и видел, как в трясине Кровь жил моих затоном разлилась". 85 Затем другой: "О, да взойдешь к вершине, Надежду утоленную познав, И да не презришь и мою отныне! 88 Я был Бонконте, Монтефельтрский граф. Забытый всеми, даже и Джованной, Я здесь иду среди склоненных глав". 91 И я: "Что значил этот случай странный, Что с Кампальдино ты исчез тогда И где-то спишь в могиле безымянной?" 94 "О! - молвил он. - Есть горная вода, Аркьяно; ею, вниз от Камальдоли, Изрыта Казентинская гряда. 97 Туда, где имя ей не нужно боле, Я, ранен в горло, идя напрямик, Пришел один, окровавляя поле. 100 Мой взор погас, и замер мой язык На имени Марии; плоть земная Осталась там, где я к земле поник. 103 Знай и поведай людям: ангел Рая Унес меня, и ангел адских врат Кричал: "Небесный! Жадность-то какая! 106 Ты вечное себе присвоить рад И, пользуясь слезинкой, поживиться; Но прочего меня уж не лишат!" 109 Ты знаешь сам, как в воздухе клубится Пар, снова истекающий водой, Как только он, поднявшись, охладится. 112 Ум сочетая с волей вечно злой И свой природный дар пуская в дело, Бес двинул дым и ветер над землей. 115 Долину он, как только солнце село, От Пратоманьо до большой гряды Покрыл туманом; небо почернело, 118 И воздух стал тяжелым от воды; Пролился дождь, стремя по косогорам Все то, в чем почве не было нужды, 121 Потоками свергаясь в беге скором К большой реке, переполняя дол И все сметая бешеным напором. 124 Мой хладный труп на берегу нашел Аркьяно буйный; как обломок некий, Закинул в Арно; крест из рук расплел, 127 Который я сложил, смыкая веки: И, мутною обвив меня волной, Своей добычей придавил навеки". 130 "Когда ты возвратишься в мир земной И тягости забудешь путевые, - Сказала третья тень вослед второй, - 133 То вспомни также обо мне, о Пии! Я в Сьене жизнь, в Маремме смерть нашла, Как знает тот, кому во дни былые 136 Я, обручаясь, руку отдала". ПЕСНЬ ШЕСТАЯ 1 Когда кончается игра в три кости, То проигравший снова их берет И мечет их один, в унылой злости; 4 Другого провожает весь народ; Кто спереди зайдет, кто сзади тронет, Кто сбоку за себя словцо ввернет. 7 А тот идет и только ухо клонит; Подаст кому, - идти уже вольней, И так он понемногу всех разгонит. 10 Таков был я в густой толпе теней, Чье множество казалось превелико, И, обещая, управлялся с ней. 13 Там аретинец был, чью жизнь так дико Похитил Гин ди Такко; рядом был В погоне утонувший; Федерико 16 Новелло, руки протянув, молил; И с ним пизанец, некогда явивший В незлобивом Марцукко столько сил; 19 Граф Орсо был средь них; был дух, твердивший, Что он враждой и завистью убит, Его безвинно с телом разлучившей, - 22 Пьер де ла Бросс; брабантка пусть спешит, Пока жива, с молитвами своими, Не то похуже стадо ей грозит. 25 Когда я, наконец, расстался с ними, Просившими, чтобы просил другой, Дабы скорей им сделаться святыми, 28 Я начал так: "Я помню, светоч мой, Ты отрицал, в стихе, тобою спетом, Что суд небес смягчается мольбой; 31 А эти люди просят лишь об этом. Иль их надежда тщетна, или мне Твои слова не озарились светом?" 34 Он отвечал: "Они ясны вполне, И этих душ надежда не напрасна, Когда мы трезво поглядим извне. 37 Вершина правосудия согласна, Чтоб огнь любви мог уничтожить вмиг Долг, ими здесь платимый повсечасно. 40 А там, где стих мой у меня возник, Молитва не служила искупленьем, И звук ее небес бы не достиг. 43 Но не смущайся тягостным сомненьем: Спроси у той, которая прольет Свет между истиной и разуменьем. 46 Ты понял ли, не знаю: речь идет О Беатриче. Там, на выси горной, Она с улыбкой, радостная, ждет". 49 И я: "Идем же поступью проворной; Уже и сам я меньше утомлен, А видишь - склон оделся тенью черной". 52 "Сегодня мы пройдем, - ответил он, - Как можно больше; много - не придется, И этим ты напрасно обольщен. 55 Пока взойдешь, не раз еще вернется Тот, кто сейчас уже горой закрыт, Так что и луч вокруг тебя не рвется. 58 Но видишь - там какой-то дух сидит, Совсем один, взирая к нам безгласно; Он скажет нам, где краткий путь лежит". 61 Мы шли к нему. Как гордо и бесстрастно Ты ждал, ломбардский дух, и лишь едва Водил очами, медленно и властно! 64 Он про себя таил свои слова, Нас, на него идущих озирая С осанкой отдыхающего льва. 67 Вождь подошел к нему узнать, какая Удобнее дорога к вышине; Но он, на эту речь не отвечая - 70 Спросил о нашей жизни и стране. Чуть "Мантуя..." успел сказать Вергилий, Как дух, в своей замкнутый глубине, 73 Встал, и уста его проговорили: "О мантуанец, я же твой земляк, Сорделло!" И они объятья слили. 76 Италия, раба, скорбей очаг, В великой буре судно без кормила, Не госпожа народов, а кабак! 79 Здесь доблестной душе довольно было Лишь звук услышать милой стороны, Чтобы она сородича почтила; 82 А у тебя не могут без войны Твои живые, и они грызутся, Одной стеной и рвом окружены. 85 Тебе, несчастной, стоит оглянуться На берега твои и города: Где мирные обители найдутся? 88 К чему тебе подправил повода Юстиниан, когда седло пустует? Безуздой, меньше было бы стыда. 91 О вы, кому молиться долженствует, Так чтобы Кесарь не слезал с седла, Как вам господне слово указует, - 94 Вы видите, как эта лошадь зла, Уже не укрощаемая шпорой С тех пор, как вы взялись за удила? 97 И ты, Альберт немецкий, ты, который Был должен утвердиться в стременах, А дал ей одичать, - да грянут скорой 100 И правой карой звезды в небесах На кровь твою, как ни на чью доселе, Чтоб твой преемник ведал вечный страх! 103 Затем что ты и твой отец терпели, Чтобы пустынней стал имперский сад, А сами, сидя дома, богатели. 106 Приди, беспечный, кинуть только взгляд: Мональди, Филиппески, Каппеллетти, Монтекки, - те в слезах, а те дрожат! 109 Приди, взгляни на знать свою, на эти Насилия, которые мы зрим, На Сантафьор во мраке лихолетий! 112 Приди, взгляни, как сетует твой Рим, Вдова, в слезах зовущая супруга: "Я Кесарем покинута моим!" 115 Приди, взгляни, как любят все друг друга! И, если нас тебе не жаль, приди Хоть устыдиться нашего недуга! 118 И, если смею, о верховный Дий, За род людской казненный казнью крестной, Свой правый взор от нас не отводи! 121 Или, быть может, в глубине чудесной Твоих судеб ты нам готовишь клад Великой радости, для нас безвестной? 124 Ведь города Италии кишат Тиранами, и в образе клеврета Любой мужик пролезть в Марцеллы рад. 127 Флоренция моя, тебя все это Касаться не должно, ты - вдалеке, В твоем народе каждый - муж совета! 130 У многих правда - в сердце, в тайнике, Но необдуманно стрельнуть - боятся; А у твоих она на языке 133 Иные общим делом тяготятся; А твой народ, участливый к нему, Кричит незваный: "Я согласен взяться!" 136 Ликуй же ныне, ибо есть чему: Ты мирна, ты разумна, ты богата! А что я прав, то видно по всему. 139 И Спарта, и Афины, где когда-то Гражданской правды занялась заря, Перед тобою - малые ребята: 142 Тончайшие уставы мастеря, Ты в октябре примеришь их, бывало, И сносишь к середине ноября. 145 За краткий срок ты сколько раз меняла Законы, деньги, весь уклад и чин И собственное тело обновляла! 148 Опомнившись хотя б на миг один, Поймешь сама, что ты - как та больная, Которая не спит среди перин, 151 Ворочаясь и отдыха не зная. ПЕСНЬ СЕДЬМАЯ 1 И трижды, и четырежды успело Приветствие возникнуть на устах, Пока не молвил, отступив, Сорделло: 4 "Вы кто?" - "Когда на этих высотах Достойные спастись еще не жили, Октавиан похоронил мой прах. 7 Без правой веры был и я, Вергилий, И лишь за то утратил вечный свет". Так на вопрос слова вождя гласили. 10 Как тот, кто сам не знает - явь иль бред То дивное, что перед ним предстало, И, сомневаясь, говорит: "Есть... Нет..." - 13 Таков был этот; изумясь сначала, Он взор потупил и ступил вперед Обнять его, как низшему пристало. 16 "О свет латинян, - молвил он, - о тот, Кто нашу речь вознес до полной власти, Кто город мой почтил из рода в род, 19 Награда мне иль милость в этом счастье? И если просьбы мне разрешены, Скажи: ты был в Аду? в которой части?" 22 "Сквозь все круги отверженной страны, - Ответил вождь мой, - я сюда явился; От неба силы были мне даны. 25 Не делом, а неделаньем лишился Я Солнца, к чьим лучам стремишься ты; Его я поздно ведать научился. 28 Есть край внизу, где скорбь - от темноты, А не от мук, и в сумраках бездонных Не возгласы, а вздохи разлиты. 31 Там я, - среди младенцев, уязвленных Зубами смерти в свете их зари, Но от людской вины не отрешенных; 34 Там я, - средь тех, кто не облекся в три Святые добродетели и строго Блюл остальные, их нося внутри. 37 Но как дойти скорее до порога Чистилища? Не можешь ли ты нам Дать указанье, где лежит дорога?" 40 И он: "Скитаться здесь по всем местам, Вверх и вокруг, я не стеснен нимало. Насколько в силах, буду спутник вам. 43 Но видишь - время позднее настало, А ночью вверх уже нельзя идти; Пора наметить место для привала. 46 Здесь души есть направо по пути, Которые тебе утешат очи, И я готов тебя туда свести". 49 "Как так? - ответ был. - Если кто средь ночи Пойдет наверх, ему не даст другой? Иль просто самому не станет мочи?" 52 Сорделло по земле черкнул рукой, Сказав: "Ты видишь? Стоит солнцу скрыться, И ты замрешь пред этою чертой; 55 Причем тебе не даст наверх стремиться Не что другое, как ночная тень; Во тьме бессильем воля истребится. 58 Но книзу, со ступени на ступень, И вкруг горы идти легко повсюду, Пока укрыт за горизонтом день". 61 Мой вождь внимал его словам, как чуду, И отвечал: "Веди же нас туда, Где ты сказал, что я утешен буду". 64 Мы двинулись в дорогу, и тогда В горе открылась выемка, такая, Как здесь в горах бывает иногда. 67 "Войдем туда, - сказала тень благая, - Где горный склон как бы раскрыл врата, И там пробудем, утра ожидая". 70 Тропинка, не ровна и не крута, Виясь, на край долины приводила, Где меньше половины высота. 73 Сребро и злато, червлень и белила, Отколотый недавно изумруд, Лазурь и дуб-светляк превосходило 76 Сияние произраставших тут Трав и цветов и верх над ними брало, Как большие над меньшими берут. 79 Природа здесь не только расцвечала, Но как бы некий непостижный сплав Из сотен ароматов создавала. 82 "Salve, Regina," - меж цветов и трав Толпа теней, внизу сидевших, пела, Незримое убежище избрав. 85 "Покуда солнце все еще не село, - Наш мантуанский спутник нам сказал, - Здесь обождать мы с вами можем смело. 88 Вы разглядите, став на этот вал, Отчетливей их лица и движенья, Чем если бы их сонм вас окружал. 91 Сидящий выше, с видом сокрушенья О том, что он призваньем пренебрег, И губ не раскрывающий для пенья, - 94 Был кесарем Рудольфом, и он мог Помочь Италии воскреснуть вскоре, А ныне этот час опять далек. 97 Тот, кто его ободрить хочет в горе, Царил в земле, где воды вдоль дубрав Молдава в Лабу льет, а Лаба в море. 100 То Оттокар; он из пелен не встав, Был доблестней, чем бороду наживший Его сынок, беспутный Венцеслав. 103 И тот курносый, в разговор вступивший С таким вот благодушным добряком, Пал, как беглец, честь лилий омрачивший. 106 И как он в грудь колотит кулаком! А этот, щеку на руке лелея, Как на постели, вздохи шлет тайком. 109 Отец и тесть французского злодея, Они о мерзости его скорбят, И боль язвит их, в сердце пламенея. 112 А этот кряжистый, поющий в лад С тем носачом, смотрящим величаво, Был опоясан, всем, что люди чтят. 115 И если бы в руках была держава У юноши, сидящего за ним, Из чаши в чашу перешла бы слава, 118 Которой не хватило остальным: Хоть воцарились Яков с Федериком, Все то, что лучше, не досталось им. 121 Не часто доблесть, данная владыкам, Восходит в ветви; тот ее дарит, Кто может все в могуществе великом. 124 Носач изведал так - же этот стыд, Как с ним поющий Педро знаменитый: Прованс и Пулья стонут от обид. 127 Он выше был, чем отпрыск, им отвитый, Как и Костанца мужем пославней, Чем были Беатриче с Маргеритой. 130 А вот смиреннейший из королей, Английский Генрих, севший одиноко; Счастливее был рост его ветвей. 133 Там, ниже всех, где дол лежит глубоко, Маркиз Гульельмо подымает взгляд; Алессандрия за него жестоко 136 Казнила Канавез и Монферрат". ПЕСНЬ ВОСЬМАЯ 1 В тот самый час, когда томят печали Отплывших вдаль и нежит мысль о том, Как милые их утром провожали, 4 А новый странник на пути своем Пронзен любовью, дальний звон внимая, Подобный плачу над умершим днем, - 7 Я начал, слух невольно отрешая, Следить, как средь теней встает одна, К вниманью мановеньем приглашая. 10 Сложив и вскинув кисти рук, она Стремила взор к востоку и, казалось, Шептала богу: "Я одним полна". 13 "Te lucis ante", - с уст ее раздалось Так набожно, и так был нежен звук, Что о себе самом позабывалось. 16 И, набожно и нежно, весь их круг С ней до конца исполнил песнопенье, Взор воздымая до верховных дуг. 14 Здесь в истину вонзи, читатель, зренье; Покровы так прозрачны, что сквозь них Уже совсем легко проникновенье. 22 Я видел: сонм властителей земных, С покорно вознесенными очами, Как в ожиданье, побледнев, затих. 25 И видел я: два ангела, над нами Спускаясь вниз, держали два клинка, Пылающих, с неострыми концами. 28 И, зеленее свежего листка, Одежда их, в ветру зеленых крылий, Вилась вослед, волниста и легка. 31 Один слетел чуть выше, чем мы были, Другой - на обращенный к нам откос, И так они сидевших окаймили. 34 Я различал их русый цвет волос, Но взгляд темнел, на лицах их почия, И яркости чрезмерной я не снес. 37 "Они сошли из лона, где Мария, - Сказал Сорделло, - чтобы дол стеречь, Затем что близко появленье змия". 40 И я, не зная, как себя беречь, Взглянул вокруг и поспешил укрыться, Оледенелый, возле верных плеч. 43 И вновь Сорделло: "Нам пора спуститься И славным теням о себе сказать; Им будет радость с вами очутиться". 46 Я, в три шага, ступил уже на гладь; И видел, как одна из душ взирала Все на меня, как будто чтоб узнать. 49 Уже и воздух почернел немало, Но для моих и для ее очей Он все же вскрыл то, что таил сначала. 52 Она ко мне подвинулась, я - к ней. Как я был счастлив, Нино благородный, Тебя узреть не между злых теней! 55 Приветствий дань была поочередной; И он затем: "К прибрежью под горой Давно ли ты приплыл пустыней водной?" 58 "О, - я сказал, - я вышел пред зарей Из скорбных мест и жизнь влачу земную, Хоть, идя так, забочусь о другой". 61 Из уст моих услышав речь такую, Он и Сорделло подались назад, Дивясь тому, о чем я повествую. 64 Один к Вергилию направил взгляд, Другой - к сидевшим, крикнув: "Встань, Куррадо! Взгляни, как бог щедротами богат!" 67 Затем ко мне: "Ты, избранное чадо, К которому так милостив был тот, О чьих путях и мудрствовать не надо, - 70 Скажи в том мире, за простором вод, Чтоб мне моя Джованна пособила Там, где невинных верный отклик ждет. 73 Должно быть, мать ее меня забыла, Свой белый плат носив недолгий час, А в нем бы ей, несчастной, лучше было. 76 Ее пример являет напоказ, Что пламень в женском сердце вечно хочет Глаз и касанья, чтобы он не гас. 79 И не такое ей надгробье прочит Ехидна, в бой ведущая Милан, Какое создал бы галлурский кочет". 82 Так вел он речь, и взор его и стан Несли печать горячего порыва, Которым дух пристойно обуян. 85 Мои глаза стремились в твердь пытливо, Туда, где звезды обращают ход, Как сердце колеса, неторопливо. 88 И вождь: "О сын мой, что твой взор влечет?" И я ему: "Три этих ярких света, Зажегшие вкруг остья небосвод". 91 И он: "Те, что ты видел до рассвета, Склонились, все четыре, в должный срок; На смену им взошло трехзвездье это". 94 Сорделло вдруг его к себе привлек, Сказав: "Вот он! Взгляни на супостата!" - И указал, чтоб тот увидеть мог. 97 Там, где стена расселины разъята, Была змея, похожая на ту, Что Еве горький плод дала когда-то. 100 В цветах и травах бороздя черту, Она порой свивалась, чтобы спину Лизнуть, как зверь наводит красоту. 103 Не видев сам, я речь о том откину, Как тот и этот горний ястреб взмыл; Я их полет застал наполовину. 106 Едва заслыша взмах зеленых крыл, Змей ускользнул, и каждый ангел снова Взлетел туда же, где он прежде был. 109 А тот, кто подошел к нам после зова Судьи, все это время напролет Следил за мной и не промолвил слова. 112 "Твой путеводный светоч да найдет, - Он начал, - нужный воск в твоей же воле, Пока не ступишь на финифть высот! 115 Когда ты ведаешь хоть в малой доле Про Вальдимагру и про те края, Подай мне весть о дедовском престоле. 118 Куррадо Маласпина звался я; Но Старый - тот другой, он был мне дедом; Любовь к родным светлеет здесь моя". 121 "О, - я сказал, - мне только по беседам Знаком ваш край; но разве угол есть Во всей Европе, где б он не был ведом? 124 Ваш дом стяжал заслуженную честь, Почет владыкам и почет державе, И даже кто там не был, слышал весть. 127 И, как стремлюсь к вершине, так я вправе Сказать: ваш род, за что ему хвала, Кошель и меч в старинной держит славе. 130 В нем доблесть от привычки возросла, И, хоть с пути дурным главой все сбито, Он знает цель и сторонится зла". 133 И тот: "Иди; поведаю открыто, Что солнце не успеет лечь семь раз Там, где Овен расположил копыта, 136 Как это мненье лестное о нас Тебе в средину головы вклинится Гвоздями, крепче, чем чужой рассказ, 139 Раз приговор не может не свершиться". ПЕСНЬ ДЕВЯТАЯ 1 Наложница старинного Тифона Взошла белеть на утренний помост, Забыв объятья друга, и корона 4 На ней сияла из лучистых звезд, С холодным зверем сходная чертами, Который бьет нас, изгибая хвост; 7 И ночь означила двумя шагами В том месте, где мы были, свой подъем, И даже третий поникал крылами, 10 Когда, с Адамом в существе своем, Я на траву склонился, засыпая, Там, где мы все сидели впятером. 13 В тот час, когда поет, зарю встречая, Касатка, и напев ее тосклив, Как будто скорбь ей памятна былая, 16 И разум наш, себя освободив От дум и сбросив тленные покровы, Бывает как бы веще прозорлив, 19 Мне снилось - надо мной орел суровый Навис, одетый в золотистый цвет, Распластанный и ринуться готовый, 22 И будто бы я там, где Ганимед, Своих покинув, дивно возвеличен, Восхищен был в заоблачный совет. 25 Мне думалось: "Быть может, он привычен Разить лишь тут, где он настиг меня, А иначе к добыче безразличен". 28 Меж тем, кругами землю осеня, Он грозовым перуном опустился И взмыл со мной до самого огня. 31 И тут я вместе с ним воспламенился; И призрачный пожар меня палил С такою силой, что мой сон разбился. 34 Не меньше вздрогнул некогда Ахилл, Водя окрест очнувшиеся веки И сам не зная, где он их раскрыл, 37 Когда он от Хироновой опеки Был матерью на Скир перенесен, Хотя и там его настигли греки, - 40 Чем вздрогнул я, когда покинул сон Мое лицо; я побледнел и хладом Пронизан был, как тот, кто устрашен. 43 Один Вергилий был со мною рядом, И третий час сияла солнцем высь, И море расстилалось перед взглядом. 46 Мой господин промолвил: "Не страшись! Оставь сомненья, мы уже у цели; Не робостью, но силой облекись! 49 Мы, наконец. Чистилище узрели: Вот и кругом идущая скала, А вот и самый вход, подобный щели. 52 Когда заря была уже светла, А ты дремал душой, в цветах почия Среди долины, женщина пришла, 55 И так она сказала: "Я Лючия; Чтобы тому, кто спит, помочь верней, Его сама хочу перенести я". 58 И от Сорделло и других теней Тебя взяла и, так как солнце встало, Пошла наверх, и я вослед за ней. 61 И, здесь тебя оставив, указала Прекрасными очами этот вход; И тотчас ни ее, ни сна не стало". 64 Как тот, кто от сомненья перейдет К познанью правды и, ее оплотом Оборонясь, решимость обретет, 67 Так ожил я; и, видя, что заботам Моим конец, вождь на крутой откос Пошел вперед, и я за ним - к высотам. 70 Ты усмотрел, читатель, как вознес Я свой предмет; и поневоле надо, Чтоб вместе с ним и я в искусстве рос. 73 Мы подошли, и, где сперва для взгляда В скале чернела только пустота, Как если трещину дает ограда, 76 Я увидал перед собой врата, И три больших ступени, разных цветом, И вратника, сомкнувшего уста. 79 Сидел он, как я различил при этом, Над самой верхней, чтобы вход стеречь, Таков лицом, что я был ранен светом. 82 В его руке был обнаженный меч, Где отраженья солнца так дробились, Что я глаза старался оберечь. 85 "Скажите с места: вы зачем явились? - Так начал он. - Кто вам дойти помог? Смотрите, как бы вы не поплатились!" 88 "Жена с небес, а ей знаком зарок, - Сказал мой вождь, - явив нам эти сени, Промолвила: "Идите, вот порог". 91 "Не презрите благих ее велений! - Нас благосклонный вратарь пригласил. - Придите же подняться на ступени". 94 Из этих трех уступов первый был Столь гладкий и блестящий мрамор белый, Что он мое подобье отразил; 97 Второй - шершавый камень обгорелый, Растресканный и вдоль и поперек, И цветом словно пурпур почернелый; 100 И третий, тот, который сверху лег, - Кусок порфира, ограненный строго, Огнисто-алый, как кровавый ток. 103 На нем стопы покоил вестник бога; Сидел он, обращенный к ступеням, На выступе алмазного порога. 106 Ведя меня, как я хотел и сам, По плитам вверх, мне молвил мой вожатый: "Проси смиренно, чтоб он отпер нам". 109 И я, благоговением объятый, К святым стопам, моля открыть, упал, Себя рукой ударя в грудь трикраты. 112 Семь Р на лбу моем он начертал Концом меча и: "Смой, чтобы он сгинул, Когда войдешь, след этих ран", - сказал. 115 Как если б кто сухую землю вскинул Иль разбросал золу, совсем такой Был цвет его одежд. Из них он вынул 118 Ключи - серебряный и золотой; И, белый с желтым взяв поочередно, Он сделал с дверью чаемое мной. 121 "Как только тот иль этот ключ свободно Не ходит в скважине и слаб нажим, - Сказал он нам, - то и пытать бесплодно. 124 Один ценней; но чтоб владеть другим, Умом и знаньем нужно изощриться, И узел без него неразрешим. 127 Мне дал их Петр, веля мне ошибиться Скорей впустив, чем отослав назад, Тех, кто пришел у ног моих склониться". 130 Потом, толкая створ священных врат: "Войдите, но запомните сначала, Что изгнан тот, кто обращает взгляд". 133 В тот миг, когда святая дверь вращала В своих глубоких гнездах стержни стрел Из мощного и звонкого металла, 136 Не так боролся и не так гудел Тарпей, лишаясь доброго Метелла, Которого утратив - оскудел. 139 Я поднял взор, когда она взгремела, И услыхал, как сквозь отрадный гуд Далекое "Те Deum" долетело. 142 И точно то же получалось тут, Что слышали мы все неоднократно, Когда стоят и под орган поют, 145 И пение то внятно, то невнятно. ПЕСНЬ ДЕСЯТАЯ 1 Тогда мы очутились за порогом, Заброшенным из-за любви дурной, Ведущей души по кривым дорогам, 4 Дверь, загремев, захлопнулась за мной; И, оглянись я на дверные своды, Что б я сказал, подавленный виной? 7 Мы подымались в трещине породы, Где та и эта двигалась стена, Как набегают, чтоб отхлынуть, воды. 10 Мой вождь сказал: "Здесь выучка нужна, Чтоб угадать, какая в самом деле Окажется надежней сторона". 13 Вперед мы подвигались еле-еле, И скудный месяц, канув глубоко, Улегся раньше на своей постеле, 16 Чем мы прошли игольное ушко. Мы вышли там, где горный склон от края Повсюду отступил недалеко, 19 Я - утомясь, и вождь и я - не зная, Куда идти; тропа над бездной шла, Безлюднее, чем колея степная. 22 От кромки, где срывается скала, И до стены, вздымавшейся высоко, Она в три роста шириной была. 25 Докуда крылья простирало око, Налево и направо, - весь извив Дороги этой шел равно широко. 28 Еще вперед и шагу не ступив, Я, озираясь, убедился ясно, Что весь белевший надо мной обрыв 31 Был мрамор, изваянный так прекрасно, Что подражать не только Поликлет, Но и природа стала бы напрасно. 34 Тот ангел, что земле принес обет Столь слезно чаемого примиренья И с неба вековечный снял завет, 37 Являлся нам в правдивости движенья Так живо, что ни в чем не походил На молчаливые изображенья. 40 Он, я бы клялся, "Ave!" говорил Склонившейся жене благословенной, Чей ключ любовь в высотах отворил. 48 В ее чертах ответ ее смиренный, "Ессе ancilla Dei", был ясней, Чем в мягком воске образ впечатленный. 46 "В такой недвижности не цепеней!" - Сказал учитель мой, ко мне стоявший Той стороной, где сердце у людей. 49 Я, отрывая взгляд мой созерцавший, Увидел за Марией, в стороне, Где находился мне повелевавший, 52 Другой рассказ, иссеченный в стене; Я стал напротив, обойдя поэта, Чтобы глазам он был открыт вполне. 55 Изображало изваянье это, Как на волах святой ковчег везут, Ужасный тем, кто не блюдет запрета. 58 И на семь хоров разделенный люд Мои два чувства вовлекал в раздоры; Слух скажет: "Нет", а зренье: "Да, поют". 61 Как и о дыме ладанном, который Там был изображен, глаз и ноздря О "да" и "нет" вели друг с другом споры. 64 А впереди священного ларя Смиренный Псалмопевец, пляс творящий, И больше был, и меньше был царя. 67 Мелхола, изваянная смотрящей Напротив из окна больших палат, Имела облик гневной и скорбящей. 70 Я двинулся, чтобы насытить взгляд Другою повестью, которой вправо, Вслед за Мелхолой, продолжался ряд. 73 Там возвещалась истинная слава Того владыки римлян, чьи дела Григорий обессмертил величаво. 76 Вдовица, ухватясь за удила, Молила императора Траяна И слезы, сокрушенная, лила. 79 От всадников тесна была поляна, И в золоте колеблемых знамен Орлы парили, кесарю охрана. 82 Окружена людьми со всех сторон, Несчастная звала с тоской во взоре: "Мой сын убит, он должен быть отмщен!" 85 И кесарь ей: "Повремени, я вскоре Вернусь". - "А вдруг, - вдовица говорит, Как всякий тот, кого торопит горе, - 88 Ты не вернешься?" Он же ей: "Отмстит Преемник мой". А та: "Не оправданье - Когда другой добро за нас творит". 91 И он: "Утешься! Чтя мое призванье, Я не уйду, не сотворив суда. Так требуют мой долг и состраданье". 94 Кто нового не видел никогда, Тот создал чудо этой речи зримой, Немыслимой для смертного труда. 97 Пока мой взор впивал, неутомимый, Смирение всех этих душ людских, Все, что изваял мастер несравнимый, 100 "Оттуда к нам, но шаг их очень тих, - Шепнул поэт, - идет толпа густая; Путь к высоте узнаем мы у них". 103 Мои глаза, которые, взирая, Пленялись созерцаньем новизны, К нему метнулись, мига не теряя. 106 Читатель, да не будут смущены Твоей души благие помышленья Тем, как господь взымает долг с вины. 109 Подумай не о тягости мученья, А о конце, о том, что крайний час Для худших мук - час грозного решенья. 112 Я начал так: "То, что идет на нас, И на людей по виду непохоже, А что идет - не различает глаз". 115 И он в ответ: "Едва ль есть кара строже, И ею так придавлены они, Что я и сам сперва не понял тоже. 118 Но присмотрись и зреньем расчлени, Что движется под этими камнями: Как бьют они самих себя, взгляни!" 121 О христиане, гордые сердцами, Несчастные, чьи тусклые умы Уводят вас попятными путями! 124 Вам невдомек, что только черви мы, В которых зреет мотылек нетленный, На божий суд взлетающий из тьмы! 127 Чего возносится ваш дух надменный, Коль сами вы не разнитесь ничуть От плоти червяка несовершенной? 130 Как если истукан какой-нибудь, Чтоб крыше иль навесу дать опору, Колени, скрючась, упирает в грудь 133 И мнимой болью причиняет взору Прямую боль; так, наклонясь вперед, И эти люди обходили гору. 136 Кто легче нес, а кто тяжеле гнет, И так, согбенный, двигался по краю; Но с виду терпеливейший и тот 139 Как бы взывал в слезах: "Изнемогаю!" ПЕСНЬ ОДИННАДЦАТАЯ 1 И наш отец, на небесах царящий, Не замкнутый, но первенцам своим Благоволенье прежде всех дарящий, 4 Пред мощью и пред именем твоим Да склонится вся тварь, как песнью славы Мы твой сладчайший дух благодарим! 7 Да снидет к нам покой твоей державы, Затем что сам найти дорогу к ней Бессилен разум самый величавый! 10 Как, волею пожертвовав своей, К тебе взывают ангелы "Осанна", Так на земле да будет у людей! 13 Да ниспошлется нам дневная манна, Без коей по суровому пути Отходит вспять идущий неустанно! 16 Как то, что нам далось перенести, Прощаем мы, так наши прегрешенья И ты, не по заслугам, нам прости! 19 И нашей силы, слабой для боренья, В борьбу с врагом исконным не вводи, Но охрани от козней искушенья! 22 От них, великий боже, огради Не нас, укрытых сенью безопасной, А тех, кто там остался позади". 25 Так, о себе и нас в мольбе всечасной, Шли тени эти и несли свой гнет, Как сонное удушие ужасный, 28 Неравно бедствуя и все вперед По первой кромке медленно шагая, Пока с них тьма мирская не спадет. 31 И если там о нас печаль такая, Что здесь должны сказать и сделать те, В ком с добрым корнем воля есть благая, 34 Чтоб эти души, в легкой чистоте, Смыв принесенные отсюда пятна, Могли подняться к звездной высоте? 37 "Скажите, - и да снидут благодатно К вам суд и милость, чтоб, раскрыв крыла, Вы вознеслись отсюда безвозвратно, - 40 Где здесь тропа, которая бы шла К вершине? Если же их две иль боле, То где не так обрывиста скала? 43 Идущего со мной в немалой доле Адамово наследие гнетет, И он, при всходе медлен поневоле". 46 Ответ на эту речь, с которой тот, Кто был мой спутник, обратился к теням, Неясно было, от кого идет, 49 Но он гласил: "Есть путь к отрадным сеням; Идите с нами вправо: там, в скале, И человек взберется по ступеням. 52 Когда бы камень не давил к земле Моей строптивой шеи так сурово, Что я лицом склонился к пыльной мгле, 55 На этого безвестного живого Я бы взглянул - узнать, кто он такой, И вот об этой ноше молвить слово. 58 Я был латинянин; родитель мой - Тосканский граф Гульельм Альдобрандески; Могло к вам имя и дойти молвой. 61 Рожден от мощных предков, в древнем блеске Из славных дел, и позабыв, что мать У всех одна, заносчивый и резкий, 64 Я стал людей так дерзко презирать, Что сам погиб, как это Сьена знает И знает в Кампаньятико вся чадь. 67 Меня, Омберто, гордость удручает Не одного; она моих родных Сгубила всех, и каждый так страдает. 70 И я несу мой груз, согбен и тих, Пока угодно богу, исполняя Средь мертвых то, что презрел средь живых". 73 Я опустил лицо мое, внимая; Один из них, - не тот, кто речь держал, - Извившись из-под каменного края, 76 Меня увидел и, узнав, позвал, С натугою стремясь вглядеться ближе В меня, который, лоб склонив, шагал. 79 И я: "Да ты же Одеризи, ты же Честь Губбьо, тот, кем горды мастера "Иллюминур", как говорят в Париже!" 82 "Нет, братец, в красках веселей игра У Франко из Болоньи, - он ответил. - Ему и честь, моя прошла пора. 85 А будь я жив, во мне бы он не встретил Хвалителя, наверно, и поднесь; Быть первым я всегда усердно метил. 88 Здесь платят пеню за такую спесь; Не воззови я к милости Владыки, Пока грешил, - я не был бы и здесь. 91 О, тщетных сил людских обман великий, Сколь малый срок вершина зелена, Когда на смену век идет не дикий! 94 Кисть Чимабуэ славилась одна, А ныне Джотто чествуют без лести, И живопись того затемнена. 97 За Гвидо новый Гвидо высшей чести Достигнул в слове; может быть, рожден И тот, кто из гнезда спугнет их вместе. 100 Мирской молвы многоголосый звон - Как вихрь, то слева мчащийся, то справа; Меняя путь, меняет имя он. 103 В тысячелетье так же сгинет слава И тех, кто тело ветхое совлек, И тех, кто смолк, сказав "ням-ням" и "вава"; 106 А перед вечным - это меньший срок, Чем если ты сравнишь мгновенье ока И то, как звездный кружится чертог. 109 По всей Тоскане прогремел широко Тот, кто вот там бредет, не торопясь; Теперь о нем и в Сьене нет намека, 112 Где он был вождь, когда надорвалась Злость флорентийцев, гордая в те лета, Потом, как шлюха, - втоптанная в грязь. 115 Цвет славы - цвет травы: лучом согрета, Она линяет от того как раз, Что извлекло ее к сиянью света". 118 И я ему: "Правдивый твой рассказ Смирил мне сердце, сбив нарост желаний; Но ты о ком упомянул сейчас?" 121 И он в ответ: "То Провенцан Сальвани; И здесь он потому, что захотел Держать один всю Сьену в крепкой длани. 124 Так он идет и свой несет удел, С тех пор как умер; вот оброк смиренный, Платимый каждым, кто был слишком смел". 127 И я: "Но если дух, в одежде тленной Не каявшийся до исхода лет, Обязан ждать внизу горы блаженной, - 130 Когда о нем молитвы доброй нет, - Пока срок жизни вновь не повторился, То как же этот - миновал запрет?" 133 "Когда он в полной славе находился, - Ответил дух, - то он, без лишних слов, На сьенском Кампо сесть не постыдился, 136 И там, чтоб друга вырвать из оков, В которых тот томился, Карлом взятый, Он каждой жилой был дрожать готов. 139 Мои слова, я знаю, темноваты; И в том, что скоро ты поймешь их сам, Твои соседи будут виноваты. 142 За это он и не остался там". ПЕСНЬ ДВЕНАДЦАТАЯ 1 Как вол с волом идет под игом плужным, Я шел близ этой сгорбленной души, Пока считал мой добрый пестун нужным; 4 Но чуть он мне: "Оставь его, спеши; Здесь, чтобы легче подвигалась лодка, Все паруса и весла хороши", 7 Я, как велит свободная походка, Расправил стан и стройность вновь обрел, Хоть мысль, смиряясь, поникала кротко. 10 Я двинулся и радостно пошел Вослед учителю, и путь пологий Обоим нам был явно не тяжел; 13 И он сказал мне: "Посмотри под ноги! Тебе увидеть ложе стоп твоих Полезно, чтоб не чувствовать дороги". 16 Как для того, чтоб не забыли их, Над мертвыми в пол вделанные плиты Являют, кто чем был среди живых, 19 Так что бывают и слезой политы, Когда воспоминание кольнет, Хоть от него лишь добрым нет защиты, 22 Так точно здесь, но лучше тех работ И по искусству много превосходней, Украшен путь, который вкруг идет. 25 Я видел - тот, кто создан благородней, Чем все творенья, молнии быстрей Свергался с неба в бездны преисподней. 28 Я видел, как перуном Бриарей Пронзен с небес, и хладная громада Прижала землю тяжестью своей. 31 Я видел, как Тимбрей, Марс и Паллада, В доспехах, вкруг отца, от страшных тел Гигантов падших не отводят взгляда. 34 Я видел, как Немврод уныло сел И посреди трудов своих напрасных На сеннаарских гордецов глядел. 37 О Ниобея, сколько мук ужасных Таил твой облик, изваяньем став, Меж семерых и семерых безгласных! 40 О царь Саул, на свой же меч упав, Как ты, казалось, обагрял Гелвую, Где больше нет росы, дождя и трав! 43 О дерзкая Арахна, как живую Тебя я видел, полупауком, И ткань раздранной видел роковую! 46 О Ровоам, ты в облике таком Уже не грозен, страхом обуянный И в бегстве колесницею влеком! 49 Являл и дальше камень изваянный, Как мать свою принудил Алкмеон Проклясть убор, ей на погибель данный. 52 Являл, как меч во храме занесен Двумя сынами на Сеннахирима И как, сраженный, там остался он. 55 Являл, как мщенье грозное творимо И Тамириса Киру говорит: "Ты жаждал крови, пей ненасытимо!" 58 Являл, как ассирийский стан бежит, Узнав, что Олоферн простерт, безглавый, А также и останков жалкий вид. 61 Я видел Трою пепелищем славы; О Илион, как страшно здесь творец Являл разгром и смерть твоей державы! 64 Чья кисть повторит или чей свинец, Чаруя разум самый прихотливый, Тех черт и теней дивный образец? 67 Казался мертвый мертв, живые живы; Увидеть явь отчетливей нельзя, Чем то, что попирал я, молчаливый. 70 Кичись же, шествуй, веждами грозя, Потомство Евы, не давая взору, Склонясь, увидеть, как дурна стезя! 73 Уже мы дальше обогнули гору, И солнце дальше унеслось в пути, Чем мой плененный дух считал в ту пору, 76 Как вдруг привыкший надо мной блюсти Сказал: "Вскинь голову! - ко мне взывая. - Так отрешась, уже нельзя идти. 79 Взгляни: подходит ангел, нас встречая; А из прислужниц дня идет назад, Свой отслужив черед, уже шестая. 82 Укрась почтеньем действия и взгляд, Чтоб с нами речь была ему приятна. Такого дня тебе не возвратят!" 85 Меня учил он столь неоднократно Не тратить времени, что без труда И это слово я воспринял внятно. 88 Прекрасный дух, представший нам тогда, Шел в белых ризах, и глаза светили, Как трепетная на заре звезда. 91 С широким взмахом рук и взмахом крылий, "Идите, - он сказал, - ступени тут, И вы теперь взойдете без усилий. 94 На этот зов немногие идут: О род людской, чтобы взлетать рожденный, Тебя к земле и ветерки гнетут!" 97 Он обмахнул у кручи иссеченной Мое чело тем и другим крылом И обещал мне путь незатрудненный. 100 Как если вправо мы на холм идем, Где церковь смотрит на юдоль порядка Над самым Рубаконтовым мостом, 103 И в склоне над площадкою площадка Устроены еще с тех давних лет, Когда блюлась тетрадь и чтилась кадка, - 106 Так здесь к другому кругу тесный след Ведет наверх в почти отвесном скате; Но восходящий стенами задет. 109 Едва туда свернули мы: "Beati Pauperes spiritu", - раздался вдруг Напев неизреченной благодати. 112 О, как несходен доступ в новый круг Здесь и в Аду! Под звуки песнопений Вступают тут, а там - под вопли мук. 115 Я попирал священные ступени, И мне казался легче этот всход, Чем ровный путь, которым идут тени. 118 И я: "Скажи, учитель, что за гнет С меня ниспал? И силы вновь берутся, И тело от ходьбы не устает". 121 И он: "Когда все Р, что остаются На лбу твоем, хотя тусклей и те, Совсем, как это первое, сотрутся, 124 Твои стопы, в стремленье к высоте, Не только поспешат неутомимо, Но будут радоваться быстроте". 127 Тогда, как тот, кому неощутимо Что-либо прицепилось к волосам, Заметя взгляды проходящих мимо, 130 На ощупь проверяет это сам, И шарит, и находит, и руками Свершает недоступное глазам, - 133 Так я, широко поводя перстами, Из врезанных рукою ключаря Всего шесть букв нащупал над бровями; 136 Вождь улыбнулся, на меня смотря. ПЕСНЬ ТРИНАДЦАТАЯ 1 Мы были на последней из ступеней, Там, где вторично срезан горный склон, Ведущий ввысь стезею очищений; 4 Здесь точно так же кромкой обведен Обрыв горы, и с первой сходна эта, Но только выгиб круче закруглен. 7 Дорога здесь резьбою не одета; Стена откоса и уступ под ней- Сплошного серокаменного цвета. 10 "Ждать для того, чтоб расспросить людей, - Сказал Вергилий, - это путь нескорый, А выбор надо совершить быстрей". 13 Затем, на солнце устремляя взоры, Недвижным стержнем сделал правый бок, А левый повернул вокруг опоры. 16 "О милый свет, средь новых мне дорог К тебе зову, - сказал он. - Помоги нам, Как должно, чтобы здесь ты нам помог. 19 Тепло и день ты льешь земным долинам; И, если нас не иначе ведут, Вождя мы видим лишь в тебе едином". 22 То, что как милю исчисляют тут, Мы там прошли, не ощущая дали, Настолько воля ускоряла труд. 25 А нам навстречу духи пролетали, Хоть слышно, но невидимо для глаз, И всех на вечерю любви сзывали. 28 Так первый голос, где-то возле нас, "Vinum non habent!" - молвил, пролетая, И вновь за нами повторил не раз. 31 И, прежде чем он скрылся, замирая За далью, новый голос: "Я Орест!" - Опять воскликнул, мимо проплывая. 34 Я знал, что мы среди безлюдных мест, Но чуть спросил: "Чья это речь?", как третий: "Врагов любите!" - возгласил окрест. 37 И добрый мой наставник: "Выси эти Бичуют грех завистливых; и вот, Сама любовь свивает вервья плети. 40 Узда должна звучать наоборот; Быть может, на пути к стезе прощенья Тебе до слуха этот звук дойдет. 43 Но устреми сквозь воздух силу зренья, И ты увидишь - люди там сидят, Спиною опираясь о каменья". 46 И я увидел, расширяя взгляд, Людей, одетых в мантии простые; Был цвета камня этот их наряд. 49 Приблизясь, я услышал зов к Марии: "Моли о нас!" Так призван был с мольбой И Михаил, и Петр, и все святые. 52 Навряд ли ходит по земле такой Жестокосердый, кто бы не смутился Тем, что предстало вскоре предо мной; 55 Когда я с ними рядом очутился И видеть мог подробно их дела, Я тяжкой скорбью сквозь глаза излился. 58 Их тело власяница облекла, Они плечом друг друга подпирают, А вместе подпирает всех скала. 61 Так нищие слепцы на хлеб сбирают У церкви, в дни прощения грехов, И друг на друга голову склоняют, 64 Чтоб всякий пожалеть их был готов, Подвигнутый не только звуком слова, Но видом, вопиющим громче слов. 67 И как незримо солнце для слепого, Так и от этих душ, сидящих там, Небесный свет себя замкнул сурово: 70 У всех железной нитью по краям Зашиты веки, как для прирученья Их зашивают диким ястребам. 73 Я не хотел чинить им огорченья, Пройдя невидимым и видя их, И оглянулся, алча наставленья. 76 Вождь понял смысл немых речей моих И так сказал, не требуя вопроса: "Спроси, в словах коротких и живых!" 79 Вергилий шел по выступу откоса Тем краем, где нетрудно, оступясь, Упасть с неогражденного утеса. 82 С другого края, к скалам прислонясь, Сидели тени, и по лицам влага Сквозь страшный шов у них волной лилась. 85 Я начал так, не продолжая шага: "О вы, чей взор увидит свет высот И кто другого не желает блага, 88 Да растворится пенистый налет, Мрачащий вашу совесть, и сияя, Над нею память вновь да потечет! 91 И если есть меж вами мне родная Латинская душа, я был бы рад И мог бы ей быть в помощь, это зная". 94 "У нас одна отчизна - вечный град. Ты разумел - душа, что обитала Пришелицей в Италии, мой брат". 97 Немного дальше эта речь звучала, Чем стали я и мудрый мой певец; В ту сторону подвинувшись сначала, 100 Я меж других увидел, наконец, Того, кто ждал. Как я его заметил? Он поднял подбородок, как слепец. 103 "Дух, - я сказал, - чей жребий станет светел! Откуда ты иль как зовут тебя, Когда ты тот, кто мне сейчас ответил?" 106 И тень: "Из Сьены я и здесь, скорбя, Как эти все, что жизнь свою пятнали, Зову, чтоб Вечный нам явил себя. 109 Не мудрая, хотя меня и звали Сапия, меньше радовалась я Своим удачам, чем чужой печали. 112 Сам посуди, правдива ль речь моя И был ли кто безумен в большей доле, Уже склонясь к закату бытия. 115 Моих сограждан враг теснил у Колле, А я молила нашего Творца О том, что сталось по его же воле. 118 Их одолели, не было бойца, Что б не бежал; я на разгром глядела И радости не ведала конца; 121 Настолько, что, лицо подъемля смело, Вскричала: "Бог теперь не страшен мне!". - Как черный дрозд, чуть только потеплело. 124 У края дней я, в скорбной тишине, Прибегла к богу; но мой долг ужасный Еще на мне бы тяготел вполне, 127 Когда б не вышло так, что сердцем ясный Пьер Петтинайо мне помог, творя, По доброте, молитвы о несчастной. 130 Но кто же ты, который, нам даря Свое вниманье, ходишь, словно зрячий, Как я сужу, и дышишь, говоря?" 133 И я: "Мой взор замкнется не иначе, Чем ваш, но ненадолго, ибо он Кривился редко при чужой удаче. 136 Гораздо большим ужасом смущен Мой дух пред мукой нижнего обрыва; Той ношей я заране пригнетен". 139 "Раз ты там не был, - словно слыша диво, Сказала тень, - кто дал тебе взойти?" И я: "Он здесь и внемлет молчаливо. 142 Еще я жив; лишь волю возвести, Избранная душа, и я земные, Тебе служа, готов топтать пути". 145 "О, - тень в ответ, - слова твои такие, Что, несомненно, богом ты любим; Так помолись иной раз о Сапии. 148 Прошу тебя всем, сердцу дорогим: Быть может, ты пройдешь землей Тосканы, Так обо мне скажи моим родным. 151 В том городе все люди обуяны Любовью к Таламонэ, но успех Обманет их, как поиски Дианы, 154 И адмиралам будет хуже всех". ПЕСНЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ 1 Кто это кружит здесь, как странник некий, Хоть смертью он еще не окрылен, И подымает и смыкает веки?" 4 "Не знаю, кто; он кем-то приведен; Спроси, ты ближе; только не сурово, А ласково, чтобы ответил он". 7 Так, наклонясь один к плечу другого, Шептались двое, от меня правей; Потом, подняв лицо, чтоб молвить слово, 10 Один сказал: "Дух, во плоти своей Идущий к небу из земного края, Скажи нам и смущение развей: 13 Откуда ты и кто ты, что такая Тебе награда дивная дана, Редчайшая, чем всякая иная?" 16 И я: "В Тоскане речка есть одна; Сбегая с Фальтероны, вьется смело И сотой милей не утолена. 19 С тех берегов принес я это тело; Сказать мое вам имя - смысла нет, Оно еще не много прозвенело". 22 И вопрошавший: "Если в твой ответ Суждение мое проникнуть властно, Ты говоришь об Арно". А сосед 25 Ему сказал: "Должно быть, не напрасно Названья этой речки он избег, Как будто до того оно ужасно". 28 И тот: "Что думал этот человек, Не ведаю; но по заслугам надо, Чтоб это имя сгинуло навек! 31 Вдоль всей реки, оттуда, где громада Хребта, с которым разлучен Пелор, Едва ль не толще остального ряда, 34 Дотуда, где опять в морской простор Спешит вернуться то, что небо сушит, А реки снова устремляют с гор, 37 Все доброе, как змея, каждый душит; Места ли эти под наитьем зла, Или дурной обычай правду рушит, 40 Но жалкая долина привела Людей к такой утрате их природы, Как если бы Цирцея их пасла. 43 Сперва среди дрянной свиной породы, Что только желудей не жрет пока, Она струит свои скупые воды; 46 Затем к дворняжкам держит путь река, Задорным без какого-либо права, И нос от них воротит свысока. 49 Спадая вниз и ширясь величаво, Уже не псов находит, а волков Проклятая несчастная канава. 52 И, наконец, меж темных омутов, Она к таким лисицам попадает, Что и хитрец пред ними бестолков. 55 К чему молчать? Пусть всякий мне внимает! И этому полезно знать вперед О том, что мне правдивый дух внушает. 58 Я вижу, как племянник твой идет Охотой на волков и как их травит На побережьях этих злобных вод. 61 Живое мясо на продажу ставит; Как старый скот, ведет их на зарез; Возглавит многих и себя бесславит. 64 Сыт кровью, покидает скорбный лес Таким, чтоб он в былой красе и силе Еще тысячелетье не воскрес". 67 Как тот, кому несчастье возвестили, В смятении меняется с лица, Откуда бы невзгоды ни грозили, 70 Так, выслушав пророчество слепца, Второй, я увидал, поник в печали, Когда слова воспринял до конца. 73 Речь этого и вид того рождали Во мне желанье знать, как их зовут; Мои слова как просьба прозвучали. 76 И тот же дух ответил мне и тут: "Ты о себе мне не сказал ни звука, А сам меня зовешь на этот труд! 79 Но раз ты взыскан богом, в чем порука То, что ты здесь, отвечу, не тая. Узнай: я Гвидо, прозванный Дель Дука. 82 Так завистью пылала кровь моя, Что, если было хорошо другому, Ты видел бы, как зеленею я. 85 И вот своих семян я жну солому. О род людской, зачем тебя манит Лишь то, куда нет доступа второму? 88 А вот Риньер, которым знаменит Дом Кальболи, где в нисходящем ряде Никто его достоинств не хранит. 91 И не его лишь кровь теперь в разладе, - Меж По и Рено, морем и горой, - С тем, что служило правде и отраде; 94 В пределах этих порослью густой Теснятся ядовитые растенья, И вырвать их нет силы никакой. 97 Где Лицио, где Гвидо ди Карпенья? Пьер Траверсаро и Манарди где? Увы, романцы, мерзость вырожденья! 100 Болонью Фабро не спасет в беде, И не сыскать Фаэнце Бернардина, Могучий ствол на скромной борозде! 103 Тосканец, слезы льет моя кручина, Когда я Гвидо Прата вспомяну И доблестного Д'Адзо, Уголина; 106 Тиньозо, шумной братьи старшину, И Траверсари, живших в блеске славы, И Анастаджи, громких в старину; 109 Дам, рыцарей, и войны, и забавы, Во имя благородства и любви, Там, где теперь такие злые нравы! 112 О Бреттиноро, больше не живи! Ушел твой славный род, и с ним в опале Все, у кого пылала честь в крови. 115 Нет, к счастью, сыновей в Баньякавале; А Коньо - стыд, и Кастрокаро - стыд, Плодящим графов, хуже, чем вначале. 118 Когда их демон будет в прах зарыт, Не станет сыновей и у Пагани, Но это славы их не обелит. 121 О Уголин де'Фантолин, заране Твой дом себя от поношенья спас: Никто не омрачит его преданий! 124 Но ты иди, тосканец; мне сейчас Милей беседы - дать слезам излиться; Так душу мне измучил мой рассказ!" 127 Мы знали - шаг наш должен доноситься До этих душ; и, раз молчат они, Мы на дорогу можем положиться. 130 И вдруг на нас, когда мы шли одни, Нагрянул голос, мчавшийся вдоль кручи Быстрей перуна в грозовые дни: 133 "Меня убьет, кто встретит!" - и, летучий, Затих вдали, как затихает гром, Прорвавшийся сквозь оболочку тучи. 136 Едва наш слух успел забыть о нем, Раздался новый, словно повторенный Удар грозы, бушующей кругом: 139 "Я тень Аглавры, в камень превращенной!" И я, правей, а не вперед ступив, К наставнику прижался, устрашенный. 142 Уже был воздух снова молчалив. "Вот жесткая узда, - сказал Вергилий, - Чтобы греховный сдерживать порыв. 145 Но вас влечет наживка, без усилий На удочку вас ловит супостат, И проку нет в поводьях и вабиле. 148 Вкруг вас, взывая, небеса кружат, Где все, что зримо, - вечно и прекрасно, А вы на землю устремили взгляд; 151 И вас карает тот, кому все ясно". ПЕСНЬ ПЯТНАДЦАТАЯ 1 Какую долю, дневный путь свершая, Когда к исходу близок третий час, Являет сфера, как дитя, живая, 4 Такую долю и теперь как раз Осталось солнцу опуститься косо; Там вечер был, и полночь здесь у нас. 7 Лучи нам били в середину носа, Затем что мы к закатной стороне Держали путь по выступу утеса, 10 Как вдруг я ощутил, что в очи мне Ударил новый блеск, струясь продольно, И удивился этой новизне. 13 Тогда ладони я поднес невольно К моим бровям, держа их козырьком, Чтобы от света не было так больно. 16 Как от воды иль зеркала углом Отходит луч в противном направленье, Причем с паденьем сходствует подъем, 19 И от отвеса, в равном отдаленье, Уклон такой же точно он дает, Что подтверждается при наблюденье, 22 Так мне казалось, что в лицо мне бьет Сиянье отражаемого света, И взор мой сделал быстрый поворот. 25 "Скажи, отец возлюбленный, что это Так неотступно мне в глаза разит, Все надвигаясь?" - я спросил поэта. 28 "Не диво, что тебя еще слепит Семья небес, - сказал он. - К нам, в сиянье, Идет посол - сказать, что путь открыт. 31 Но скоро в тяжком для тебя сверканье Твои глаза отраду обретут, Насколько услаждаться в состоянье". 34 Когда мы подошли: "Ступени тут, - Сказал, ликуя, вестник благодати, - И здесь подъем гораздо меньше крут". 37 Уже мы подымались, и "Bead Misericordes!" пелось нам вослед И "Радуйся, громящий вражьи рати!" 40 Мы шли все выше, я и мой поэт, Совсем одни; и я хотел, шагая, Услышать наставительный ответ; 43 И так ему промолвил, вопрошая: "Что тот слепой романец разумел, О "доступе другим" упоминая?" 46 И вождь: "Познав, какой грозит удел Позарившимся на чужие крохи, Он вас от слез предостеречь хотел. 49 Богатства, вас влекущие, тем плохи, Что, чем вас больше, тем скуднее часть, И зависть мехом раздувает вздохи. 52 А если бы вы устремляли страсть К верховной сфере, беспокойство ваше Должно бы неминуемо отпасть. 55 Ведь там - чем больше говорящих "наше", Тем большей долей каждый наделен, И тем любовь горит светлей и краше". 58 "Теперь я даже меньше утолен, - Ответил я ему, - чем был сначала, И большими сомненьями смущен. 61 Ведь если достоянье общим стало И совладельцев много, почему Они богаче, чем когда их мало?" 64 И он в ответ: "Ты снова дал уму Отвлечься в сторону земного дела И вместо света почерпаешь тьму. 67 Как луч бежит на световое тело, Так нескончаемая благодать Спешит к любви из горнего предела, 70 Даря ей то, что та способна взять; И чем сильнее пыл, в душе зажженный, Тем большей славой ей дано сиять. 73 Чем больше сонм, любовью озаренный, Тем больше в нем благой любви горит, Как в зеркалах взаимно отраженной. 76 Когда моим ответом ты не сыт, То Беатриче все твои томленья, И это и другие, утолит. 79 Стремись быстрей достигнуть исцеленья Пяти рубцов, как истребились два, Изглаженные силой сокрушенья". 82 "Ты мне даруешь..." - начал я едва, Как следующий круг возник пред нами, И жадный взор мой оттеснил слова. 85 И вдруг я словно был восхищен снами, Как если бы восторг меня увлек, И я увидел сборище во храме; 88 И женщина, переступив порог, С заботой материнской говорила: "Зачем ты это сделал нам, сынок? 91 Отцу и мне так беспокойно было Тебя искать!" Так молвила она, И первое видение уплыло. 94 И вот другая, болью пронзена, Которую родит негодованье, Льет токи слез, и речь ее слышна: 97 "Раз ты властитель града, чье названье Среди богов посеяло разлад И где блистает всяческое знанье, 100 Отмсти рукам бесстыдным, Писистрат, Обнявшим нашу дочь!" Но был спокоен К ней обращенный властелином взгляд, 103 И он сказал, нимало не расстроен: "Чего ж тогда достоин наш злодей, Раз тот, кто любит нас, суда достоин?" 106 Потом я видел яростных людей, Которые, столпившись, побивали Камнями юношу, крича: "Бей! Бей!" 109 А тот, давимый гибелью, чем дале, Тем все бессильней поникал к земле, Но очи к небу двери отверзали, 112 И он молил, чтоб грешных в этом зле Господь всевышний гневом не коснулся, И зрелась кротость на его челе. 115 Как только дух мой изнутри вернулся Ко внешней правде в должную чреду, Я от неложных грез моих очнулся. 118 Вождь, увидав, что я себя веду, Как тот, кого внезапно разбудили, Сказал мне: "Что с тобой? Ты как в чаду, 121 Прошел со мною больше полумили, Прикрыв глаза и шатко семеня, Как будто хмель иль сон тебя клонили". 124 И я: "Отец мой, выслушай меня, И я тебе скажу, что мне предстало, Суставы ног моих окостеня". 127 И он: "Хотя бы сто личин скрывало Твои черты, я бы до дна проник В рассудок твой сквозь это покрывало. 130 Тебе был сон, чтоб сердце ни на миг Не отвращало влагу примиренья, Которую предвечный льет родник. 133 Я "Что с тобой?" спросил не от смятенья, Как тот, чьи взоры застилает мрак, Сказал бы рухнувшему без движенья; 136 А я спросил, чтоб укрепить твой шаг: Ленивых надобно будить, а сами Они не расшевелятся никак". 139 Мы шли сквозь вечер, меря даль глазами, Насколько солнце позволяло им, Сиявшее закатными лучами; 142 А нам навстречу - нараставший дым Скоплялся, темный и подобный ночи, И негде было скрыться перед ним; 145 Он чистый воздух нам затмил и очи. ПЕСНЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ 1 Во мраке Ада и в ночи, лишенной Своих планет и слоем облаков Под небом скудным плотно затемненной, 4 Мне взоров не давил такой покров, Как этот дым, который все сгущался, Причем и ворс нещадно был суров. 7 Глаз, не стерпев, невольно закрывался; И спутник мой придвинулся слегка, Чтоб я рукой его плеча касался. 10 И как слепец, держась за вожака, Идет, боясь отстать и опасаясь Ушиба иль смертельного толчка, 13 Так, мглой густой и горькой пробираясь, Я шел и новых не встречал помех, А вождь твердил: "Держись, не отрываясь!" 16 И голоса я слышал, и во всех Была мольба о мире и прощенье Пред агнцем божьим, снявшим с мира грех. 19 Там "Agnus Dei" пелось во вступленье; И речи соблюдались, и напев Одни и те же, в полном единенье. 22 "Учитель, это духи?" - осмелев, Спросил я. Он в ответ: "Мы рядом с ними. Здесь, расторгая, сбрасывают гнев". 25 "А кто же ты, идущий в нашем дыме И вопрошающий про нас, как те, Кто мерит год календами земными?" 28 Так чей-то голос молвил в темноте. "Ответь, - сказал учитель, - и при этом Дознайся, здесь ли выход к высоте". 31 И я: "О ты, что, осиянный светом, Взойдешь к Творцу, ты будешь удивлен, Когда пройдешь со мной, моим ответом". 34 "Пройду, насколько я идти волен; И если дым преградой стал меж нами, Нам связью будет слух", - ответил он. 37 Я начал так: "Повитый пеленами, Срываемыми смертью, вверх иду, Подземными измучен глубинами; 40 И раз угодно божьему суду, Чтоб я увидел горние палаты, Чему давно примера не найду, 43 Скажи мне, кем ты был до дня расплаты И верно ли ведет стезя моя, И твой язык да будет наш вожатый". 46 "Я был ломбардец, Марко звался я; Изведал свет и к доблести стремился, Куда стрела не метит уж ничья. 49 А с правильной дороги ты не сбился". Так он сказал, добавив: "Я прошу, Чтоб обо мне, взойдя, ты помолился". 52 И я: "Твое желанье я свершу; Но у меня сомнение родилось, И я никак его не разрешу. 55 Возникшее, оно усугубилось От слов твоих, мне подтвердивших то, С чем здесь и там оно соединилось. 58 Как ты сказал, теперь уже никто Добра не носит даже и личину: Зло и внутри, и сверху разлито. 61 Но укажи мне, где искать причину: Внизу иль в небесах? Когда пойму, Я и другим поведать не премину". 64 Он издал вздох, замерший в скорбном "У!", И начал так, в своей о нас заботе: "Брат, мир-слепец, и ты сродни ему. 67 Вы для всего причиной признаете Одно лишь небо, словно все дела Оно вершит в своем круговороте. 70 Будь это так, то в вас бы не была Свободной воля, правды бы не стало В награде за добро, в отмщенье зла. 73 Влеченья от небес берут начало, - Не все; но скажем даже - все сполна, - Вам дан же свет, чтоб воля различала 76 Добро и зло, и ежели она Осилит с небом первый бой опасный, То, с доброй пищей, победить должна. 79 Вы лучшей власти, вольные, подвластны И высшей силе, влившей разум в вас; А небеса к нему и непричастны. 82 И если мир шатается сейчас, Причиной - вы, для тех, кто разумеет; Что это так, покажет мой рассказ. 85 Из рук того, кто искони лелеет Ее в себе, рождаясь, как дитя, Душа еще и мыслить не умеет, 88 Резвится, то смеясь, а то грустя, И, радостного мастера созданье, К тому, что манит, тотчас же летя. 91 Ничтожных благ вкусив очарованье, Она бежит к ним, если ей препон Не создают ни вождь, ни обузданье. 94 На то и нужен, как узда, закон; На то и нужен царь, чей взор открыто Хоть к башне Града был бы устремлен. 97 Законы есть, но кто же им защита? Никто; ваш пастырь жвачку хоть жует, Но не раздвоены его копыта; 100 И паства, видя, что вожатый льнет К благам, будящим в ней самой влеченье, Ест, что и он, и лучшего не ждет. 103 Ты видишь, что дурное управленье Виной тому, что мир такой плохой, А не природы вашей извращенье. 106 Рим, давший миру наилучший строй, Имел два солнца, так что видно было, Где божий путь лежит и где мирской. 109 Потом одно другое погасило; Меч слился с посохом, и вышло так, Что это их, конечно, развратило 112 И что взаимный страх у них иссяк. Взгляни на колос, чтоб не сомневаться; По семени распознается злак. 115 В стране, где По и Адиче струятся, Привыкли честь и мужество цвести; В дни Федерика стал уклад ломаться; 118 И что теперь открыты все пути Для тех, кто раньше к людям честной жизни Стыдился бы и близко подойти. 121 Есть, правда, новым летам к укоризне, Три старика, которые досель Томятся жаждой по иной отчизне: 124 Герардо славный; Гвидо да Кастель, "Простой ломбардец", милый и французу; Куррадо да Палаццо. Неужель 127 Не видишь ты, что церковь, взяв обузу Мирских забот, под бременем двух дел Упала в грязь, на срам себе и грузу?" 130 "О Марко мой, я все уразумел, - Сказал я. - Вижу, почему левиты Не получили ничего в удел. 133 Но кто такой Герардо знаменитый, Который в диком веке, ты сказал, Остался миру как пример забытый?" 136 "Ты странно говоришь, - он отвечал. - Ужели ты, в Тоскане обитая,