национальных окраин..."
     После такого выступления "Правды" слово обычно переходило к чекистам, и
там уже  с "предателями" разговаривали  другим  языком  и  при  помощи более
веских  аргументов.  Пока  что  слово было  предоставлено  Ленину, а  я  сам
поставлен  в  косвенную   связь  с  "тов.  Бухариным".   Намек  был  слишком
прозрачным,  чтобы я  мог себя  утешать.  К  тому  же, началась "психическая
атака" и изнутри Института.
     Как только  в этот день утром я  появился в  Институте, толпа из породы
Юдиных взяла меня в "штыки": "Товарищ мастер правых  дел! Сколько вам платит
товарищ Бухарин?",  "Товарищ красный профессор, покажите ваши  предательские
уши!" Один даже  вплотную подошел ко мне, стал  лицом к  лицу  и,  приставив
растопыренные  пальцы  к собственным ушам, начал выть  по-ослиному. Раздался
хохот толпы. Я полез в драку. Позже  я встретил Сорокина.  Я  был в страшном
волнении. Он  уже  был проинформирован  об  инциденте, читал и статью против
меня. Ко всему этому он знал,  что если  я сегодня стал "дважды героем" дня,
то не  без  его личного  влияния.  Он  предложил мне поехать с  ним в  "одно
место".  Через час мы сидели  в том же ресторане  на  Арбате, в  котором  он
впервые  начал  "просвещать  меня". "Плоды"  этого  "просвещения"  уже  были
налицо:  "предательские  уши",  публичная   травля,  открытое  "мордобитие".
Сорокин заказал нам пиво и пельмени. Я потребовал водки.
     - Что с тобой, ты же ведь водки  не пьешь? - спросил Сорокин с деланным
недоумением.
     - Для полноты картины,- ответил  я и добавил: -правильно говорят  люди:
"тут без пол-литра не разберешь!"
     На столе  появился графинчик. Я наполнил две рюмки и,  не  дожидаясь ни
закуски,  ни  Сорокина,  почти одним глотком  выпил  полную  рюмку.  По телу
медленно  поползли "мурашки" алкоголя. Еще одна, другая... Мозг начал бешено
работать,  даже  чересчур... Чувство обиды за сегодняшнее оскорбление  стало
еще тяжелее, чувство мести еще  более жгучим. Потом я мысленно перенес толпу
институтских ослов на всероссийскую арену, в  туркестанские пески кавказские
горы,  где она или  такая же,  как  она,  организованная  банда олицетворяет
"диктатуру пролетариата". Если жгучая ненависть к такой банде называлась, по
Готфриду, "предательством", то предателем я стал задолго до его статьи.
     - Ну  вот и  спасибо, что  воевали за такую советскую  власть,  товарищ
Сорокин,-  высказал  я официальным тоном свой вывод  Сорокину, как  будто он
следил  за  незримой  работой  моего  мозга и лично нес  ответственность  за
нынешний режим.
     -  У каждого народа бывает, как сказал  немецкий мудрец,  только  такая
власть, какой  он достоин. У прусских юнкеров ее жестокость компенсировалась
их  рыцарством, а  у  наших  кремлевских  башибузуков  -  подлость затмевает
жестокость. Я должен тебя разочаровать -за власть этих подлецов я не воевал.
Но если  она  сегодня  временно  утвердилась,  Гегель  глубоко прав  - мы ее
достойны. Если  в миллионной партии нет двух десятков Тарасов Бульб, которые
могли бы  сказать: "мы  тебя  родили - мы  тебя  и убьем",  значит,  мы  все
подлецы. Но идеалы нашей революции так же мало повинны в практике сталинцев,
как  Христос   в  жестокостях  средневековой  инквизиции.  Вывод?  Поскольку
"Тарасов" нет, а с корабля первыми бегут сами "капитаны", то остается только
уйти  в  глубокие  катакомбы, как  шли  первые христиане  в Риме.  Нет.  Это
оккупация нас, партии и страны, полицейскими штыками внутренних иностранцев.
Она будет продожаться  ровно столько, сколько  нам необходимо времени, чтобы
выстрадать собственную подлость.
     Так рассуждал теперь Сорокин.  "Новая философия" Сорокина не  оставляла
никакого  сомнения  в  том,  что безоговорочная  капитуляция  бухаринцев  на
происходящем съезде - уже решенный вопрос.
     Сорокин не был готов к капитуляции,  как и десятки других  людей из его
окружения, но это были люди без ярких и больших имен в партии и стране.  Как
раз  для  "революции  сверху",  для того  "государственного  переворота",  о
котором мечтал Сорокин, нужны бьли не столько яркие лозунги, сколько громкие
имена.
     "Капитаны"  (лидеры группы Бухарина)  решительно  отказались  дать  для
этого свои  имена. Все еще юридический председатель Советского правительства
-  Рыков - не  хотел стать им и  фактически. Все еще гигантский  авторитет в
партии  -  Бухарин -  испугался  собственного  авторитета.  Власть  Сталина,
которая с осени 1929 года до  поздней весны 1930 года переживала глубочайший
кризис, была спасена не мудростью сталинцев, а доктринерством бухаринцев.
     Мне  напрашивается  на  язык  слово  "трусость".  Но  я  не  хочу  быть
несправедливым. Величайшим трусом всех времен  и  народов  даже  Сталин стал
только  после  своей победы. До нее он  так же смело  и  безоглядно рисковал
своей жизнью, как и  его нынешние противники.  Нет,  это не  были трусы. Это
были рабы общего их со  Сталиным учения - "социальной революции", "диктатуры
пролетариата" и "социализма". Разница заключалась в том, что Сталин, придя к
власти, просто бросил все это в мусорный  ящик истории, а бухаринцы все  еще
хватались за мираж.
     Мы  сидели долго и как бы подводили  итоги крушениям наших иллюзий. Это
были итоги бесславной гибели последней оппозиции в  ВКП(б). Что же  касается
моих  личных   политических  и  "психических"  невзгод,   то  Сорокин   меня
"успокоил", что атаки на меня в связи с создавшимся на съезде положением  не
прекратятся до моего публичного отказа от своих мнимых ошибок.
     - Впрочем, руководствуйся велением собственной совести,- добавил он.
     Через   несколько    дней    я   решил   руководствоваться   инстинктом
самосохранения. Этому предшествовали следующие события.
     На второй день, 1 июля, меня вызвали на  заседание  бюро ячейки ИКП. На
повестке дня стояло два вопроса:
     1. О правооппортунистическом выступлении т. Авторханова в "Правде".
     2. О хулиганском поступке т. Авторханова в ИКП.
     Присутствовали почти все члены бюро, в том числе
     и    Сорокин.    По   первому   вопросу    разговор    был    короткий:
председательствующий задал мне два вопроса: 1) признаю
     ли я свое выступление в  "Правде"  правооппортунистическим, 2) если да,
то готов ли я признать это выступление ошибочным?
     Попутно, намеком, председатель дал понять, что от моих  ответов зависит
и решение по второму вопросу.
     Я совершенно спокойно, но довольно решительно ответил:
     -  Поскольку я  нахожу первый вопрос  провокационным,  то я отказываюсь
отвечать на второй вопрос.
     Председатель перешел в наступление.
     - Вы утверждаете,  что колхозы не подходят для национальных республик и
областей, вы пишете, что  партия  не должна там проводить политику  сплошной
коллективизации  и  ликвидации  кулачества,  как  класса,  на  ее  базе.  Вы
говорите, что партия должна проводить там политику
     землеустройства, то есть политику увековечения индивидуальных хозяйств.
Что же,  вы хотите  убедить нас в  том, что  это  не правооппортунистическая
теория?  Вы хотите,  чтобы  партия имела две политики: одну, ленинскую,- для
русских, другую, бухаринскую,- для национальностей?
     - Все это ваша личная интерпретация, построенная на фантазии  Таболова,
Готфрида и  других,  а  потому и  не  авторитетная.  Для  меня  единственный
авторитет в данном случае съезд партии.  Политику землеустройства как раз  и
огласил XV партсъезд,- отвечаю я.
     - А товарищ  Сталин для вас не авторитет? - ехидно спрашивает кто-то из
членов бюро.
     - Больше, чем для вас,- отвечаю я с намеренным желанием задеть его.
     -  Но  тогда  прочтите, что  сказал  товарищ  Сталин  на  XVI  съезде о
землеустройстве.  Через  четыре  дня  после появления  вашей статьи  товарищ
Сталин  прямо  сказал:  "Партия  пересмотрела метод землеустройства в пользу
колхозного строительства". Согласны вы с этим?
     Это был прямой,  острый и  самый  неприятный  для  меня вопрос. Сталин,
который безусловно следил за нашей дискуссией, действительно сказал то,  что
цитировал член
     бюро.
     Положение  мое было  критическим.  Все  взгляды  устремились  на  меня.
Малейшая  неосторожность,  оплошность или  горячность могла  меня  погубить.
Ожидаемое мною с самого начала спасение пришло вовремя. Поднялся Сорокин.
     -  Я чувствую, что разбор  дела товарища Авторханова мы  ведем  слишком
однобоко  и придирчиво. Вопрос о его статье надо разделить, как это сделал и
товарищ Готфрид, на две части.
     Первая часть - это чрезвычайно деловая и правильная  постановка вопроса
о  необходимости  усиления   внимания  партии  к  национальному  вопросу   и
национальной политике. В этом не ошибка, а заслуга товарища  Авторханова. Об
этой части статьи товарища Авторханова в ЦК отзывались очень положительно, о
чем мне лично  рассказывал сам товарищ Готфрид. ЦК, как и мы с вами, находит
ошибочной   тенденцию   второй   части  статьи   -   рекомендацию   политики
землеустройства вместо коллективизации для национальных  республик. Поэтому,
по  прямому  поручению  ЦК, товарищ  Готфрид  уже  поправил ошибку  товарища
Авторханова. После всего этого объявить его  "правым оппортунистом" - значит
сознательно  толкать молодого  члена партии в  пропасть. Я  предлагаю вообще
снять с обсуждения данный вопрос, а так  как второй вопрос  связан с первым,
то ограничиться здесь взаимным извинением обоих...
     Выступление Сорокина вызвало бурные прения. Забыв на время меня, начали
атаковать  его. Пошло  в  ход и  роковое слово "примиренец",  начали громить
"примиренца"  Сорокина.  Приняли  и  для  меня  и  для  Сорокина  совершенно
неожиданное решение:
     1. Исключить т. Авторханова "как перерожденца" и "правого оппортуниста"
из партии и поставить вопрос перед ЦК об исключении его из Института.
     2. Объявить т.  Сорокину выговор за  примиренческое отношение к правому
оппортунизму.
     Второй вопрос повестки дня - о моем "хулиганстве" - механически отпал.
     На  другой  день,  это  было  уже  2  июля, мы  с  Сорокиным  (я  - как
"оппортунист", а он - как мой "примиренец") поехали в ЦК. В перерывах съезда
сумели поговорить  со  Стецким. Стецкий внимательно выслушал наши объяснения
по поводу заседания бюро и его решения, но вдаваться в детали дела не стал.
     - Ваш  спор уже решен резолюцией  съезда по  докладу товарища Сталина,-
сказал  Стецкий  и сослался на  соответствующие  места названной  резолюции.
Места эти были весьма определенны и недвусмысленны:
     "Правые  оппортунисты, решительно выступавшие  против  коллективизации,
попытались использовать трудности
     колхозного  движения  и  антисередняцкие   перегибы  для  новой   атаки
Центрального  Комитета  и его  политики.  За последнее  время наблюдался ряд
новых    вылазок   обанкротившихся    правых    оппортунистов,    пытавшихся
дискредитировать всю работу партии в  деле  коллективизации, проповедывавших
теорию самотека в колхозном  движении и ликвидаторское отношение  к основным
лозунгам партии на данном этапе социалистического строительства:  к лозунгам
сплошной  коллективизации и  ликвидации  кулачества,  как  класса... (курсив
мой.- А. А.)
     ...XVI  съезд  поручает  ЦК  партии... неуклонно  проводить  ликвидацию
кулачества,  как  класса,  на  основе   сплошной  коллективизации  по  всему
Советскому Союзу".
     <i>"Съезд   объявляет   взгляды   правой   оппозиции    несовместимыми   с
принадлежностью к ВКП(б)"</i>90 (курсив мой.-
     А. А.).
     Процитировав эти места, Стецкий обратился ко мне:
     -  Это  решение   съезда,   обязательное   для  каждого   из   нас.   О
землеустройстве вообще  у нас теперь и  речи нет. Именно  вашу статью имел в
виду Сталин,  когда  положил  конец дискуссии -  "партия  пересмотрела метод
землеустройства в пользу колхозного строительства",  а  съезд  добавил - "по
всему  СССР".  Отсюда для  вас один вывод:  пойдите  в  редакцию "Правды"  и
немедленно признайте свою "грубейшую" (слово "грубейшую" Стецкий подчеркнул)
правооппортунистическую ошибку.
     Но  не спросив даже, согласен  ли я признать  такую ошибку (это, видно,
казалось ему совершенно естественным), он вызвал своего секретаря и в  нашем
же  присутствии  продиктовал  телефонограмму:  "Секретарю  бюро ячейки  ИКП.
Прекратите травлю т.  Авторханова.  Уничтожьте протокол о тт. Авторханове  и
Сорокине. Исполнение сообщить. По поручению ЦК - Стецкий".
     После этого - 4 июля 1930 года в "Правде" появилось
     следующее мое "Письмо в редакцию":
     "Тов. редактор!
     В своей статье "За выполнение директив партии по национальному вопросу"
(см.  "Правда",   "Дискуссионный  листок"   No  17)  я   допустил  грубейшую
правооппортунистическую ошибку, утверждая, что подготовка к колхозному

     90 "ВКП(б) в резолюциях...", стр. 620, 624.

     движению   в   национальных   районах  и  окраинах  должна  начаться  с
землеустройства. От этого своего тезиса  я отказываюсь. Совершенно правильно
ставит  вопрос  относительно национальных окраин  и районов  т. Яковлев, где
сказано, что "наряду с артелью в некоторых районах незернового  характера, а
также  в  национальных  районах  Востока,  может  получать  на первое  время
массовое распространение товарищество  по общественной обработке  земли, как
переходная  форма  к  артели",  тем  более, что  "партия пересмотрела  метод
землеустройства в пользу колхозного строительства" (из доклада т. Сталина на
XVI съезде партии).
     В правильности генеральной линии партии как в области индустриализации,
коллективизации сельского  хозяйства и решительной борьбы на два фронта  - в
первую очередь против главной опасности -  правого  уклона, так  и в области
национальной политики, у меня никаких колебаний и сомнений нет.
     С коммунистическим приветом - А. Авторханов".
     В самом  начале  сталинской диктатуры  по СССР гуляли "шесть  заповедей
безопасности" советских граждан:
     1. Не думай.
     2. Если подумал, не говори.
     3. Если сказал, не записывай.
     4. Если написал, не печатай.
     5. Если напечатал, не подписывай.
     6. Если подписал, откажись.
     Письмом   в   редакцию  "Правды"   я   отрекся  от   своей   "грубейшей
правооппортунистической  ошибки" и  тем самым попытался выполнить требование
"шестой заповеди" и поправить свое пошатнувшееся положение в Институте.
     Но письмо помогло только отчасти.
     Случилось то,  чего я больше всего  боялся. Через  недели две или три я
был вызван к заведующему пресс-бюро ЦК Сергею Ингулову. Меня  принял один из
его помощников, который сухо сообщил суть дела:
     - Решением ЦК  вы отозаны  из ИКП в распоряжение  национального сектора
пресс-бюро, а что  вы должны  делать там,  вам расскажет  товарищ  Рахимбаев
(Рахимбаев был заведующим этим сектором).
     - Есть у меня шансы вернуться  обратно на учебу  или пока  это  все?  -
спрашиваю я.
     - У вас есть все шансы подчиняться партийной дисциплине и  это пока что
все,- ответил помощник Ингулова.
     Сказано это было тоном, подчеркивающим нежелание продолжать разговор на
данную тему. И я был достаточно благоразумен, чтобы прекратить его.
     "Судьба играет человеком",- говорили раньше.
     "ЦК играет коммунистом",- утверждали теперь.
     Кто не подчинялся этой игре, оказывался в тайге.
     Я предпочел игру.


     Часть вторая
        ТРИУМФ СТАЛИНА


     I. ПРОПАГАНДНАЯ ЛАБОРАТОРИЯ ЦК ПАРТИИ

     ЦК в жизни  большевистской  партии на  разных  этапах  ее истории играл
разную  роль. До прихода большевиков к власти Ленин больше значения придавал
центральному органу печати (ЦО), чем ЦК.
     Так,  например, после раскола партии на  втором ее съезде  (1903 г.) на
"большевиков" и "меньшевиков"  Ленин  в ЦК не вошел, а  посадил  туда  своих
помощников (Кржижановский  и  др.). Сам же  Ленин предпочел  войти в  состав
редакции  центрального  органа  партии  -  газеты  "Искра" (Ленин, Плеханов,
Мартов).  Когда  же  Мартов,  лидер меньшевиков,  отказался  войти  в  такую
редакцию  и требовал  сохранения старой редакционной "шестерки", отвергнутой
"большевиками",- Плеханов, Ленин, Мартов,  Засулич, Потресов,  Аксельрод,- а
Плеханов в  этом споре стал на  сторону Мартова,  Ленин вышел из  редакции и
предложил кооптировать себя в состав ЦК, что и было сделано.
     На III чисто большевистском съезде (Лондон, 1905 г.) Ленин был избран и
в ЦК  и  в центральный  орган печати, но  не попал в состав  ЦК  на  IV, так
называемом "объединительном",  съезде  (Стокгольм, 1906  г.).  На  V  съезде
партии (Лондон, 1907 г.) Ленин был избран лишь в кандидаты членов ЦК (членом
ЦК от большевиков  был избран, например, Зиновьев).  Однако Ленин  постоянно
избирался в состав партийной редакции, которой он придавал решающее значение
и  куда  он  постоянно стремился. Печать Ленин ставил  выше всего.  Как  раз
Ленину  принадлежит  знаменитое  большевистское   определение  роли  печати:
"газета  не только коллективный пропагандист, но и коллективный организатор"
("Что делать?").
     Положение резко изменилось накануне, во время и после революции.
     Ленин,  который  первым  из  русских  революционеров сформулировал свой
знаменитый "организационный план революции" словами  "дайте нам  организацию
революционеров  -   мы  перевернем  всю  Россию"   (идея   "профессиональных
революционеров"  в  той  же  работе  "Что  делать?"),  Увидел  в Центральном
Комитете "Центральный штаб"  революции.  Со  времени "пражской  конференции"
большевиков 1912  года  Ленин  не  только сам входит в  ЦК, но и  юридически
возглавляет его до самой смерти. Соответственно меняются  функции  ЦК.  Если
раньше он считался техническим исполнительным органом партии, то теперь он -
орган диктатуры партии, а в условиях октябрьской  победы большевиков и орган
государственной "диктатуры пролетариата".
     Следующие два определения, данные большевиками  в разное время значению
ЦК  партии, довольно ясно  говорят о роли  этого органа в структуре партии и
государства:
     1.  По  словам Сталина91,  "требовать от  ЦК,  чтобы он не предпринимал
никаких шагов, предварительно не  опросив провинции, значит требовать, чтобы
ЦК шел не впереди,а позади событий... Это был бы не ЦК".
     2. Ленин на  VIII съезде  партии  (1919 г.) определил  роль ЦК как роль
"боевого органа".
     "В противном случае  это будут, - говорит Ленин, - либо полуслова, либо
парламент, а парламентом нельзя  в  эпоху  диктатуры  ни решать вопросов, ни
направлять партию или советскую организацию".
     Но  с  того времени как  Сталин  стал  хозяином  ЦК,  ДК, как  коллегия
выборных членов партии, постепенно теряет свою силу.  Теперь значение органа
универсальной  диктатуры приобретает аппарат ЦК.  Роль этого аппарата хорошо
охарактеризована в определении Л. Кагановича92:
     "ЦК  находил  время  руководить  вопросами   не   только  международной
политики, вопросами  обороны,  хозяйственного строительства, но одновременно
заниматься   такими   вопросами,   как   учебники,   как   библиотеки,   как
художественная литература, театры, кино, такими вопросами,

     91 Протокол VIII съезда партии, 1919, стр. 27.
     92 Л. Каганович. "От XVI к XVII съезду партии", 1934, стр. 35.

     производство  граммофонов,  качество мыла  и  т.  д.  В этом и  состоит
искусство большевистского руководства, чтобы  выделить главный фронт, налечь
на  него и в  то  же время обозревать все поле боя,  чтобы не было  участка,
который ускользнул бы из поля зрения".
     Таковой  стала роль аппарата ЦК в "системе  диктатуры пролетариата" при
Сталине.
     Но Каганович слишком обобщил  свое определение.  Другой ученик Сталина,
Киров, раскрыл скобки и вокруг безымянного аппарата.  Ровно за год до своего
убийства,  в декабре  1933  года, на партийной  конференции в  Ленинграде он
легализировал  Сталина как подлинного диктатора и  над аппаратом ЦК. Вот его
слова93:
     "Трудно представить  себе  фигуру  гиганта, каким является  Сталин.  За
последние годы, с того времени, когда мы работаем без Ленина, мы не знаем ни
одного поворота в нашей работе, ни одного сколько-нибудь крупного начинания,
лозунга, направления  в нашей  политике, автором которого был бы  не товарищ
Сталин. Вся  основная  работа  -  это должна  знать  партия  -  проходит  по
указанию, по инициативе и под руководством  товарища  Сталина. Самые большие
вопросы  международной политики решаются  по  его указанию, и не  только эти
большие вопросы, но и,  казалось бы, третьестепенные и  даже десятистепенные
вопросы интересуют его..."
     Таким аппарат ЦК  становится со времени прихода сюда Сталина (1922 г.).
До  него  он  играл  подчиненно-техническую  роль по отношению  к Оргбюро  и
Политбюро.
     До  1919  года   аппарат  ЦК  возглавлялся  Свердловым   и  состоял  из
каких-нибудь  двух десятков людей с канцелярией, которая вся помещалась, как
тогда говорили, в  кармане Свердлова в  виде  его  "записных книжек".  После
смерти Свердлова Ленин внес предложение (на  VIII  съезде,  1919 г.) избрать
коллегию  "секретарей  ЦК"  для  ведения  организационно-технической  работы
партии (информация, распределение кадров). В этом "секретариате" побывали до
Сталина видные большевики из ленинской и даже троцкистской гвардии (Стасова,
Серебряков,  Преображенский, Крестинский, Молотов), но "секретариат" все еще
оставался подчиненно-техническим аппаратом, пока не появился Сталин. С конца
двадцатых годов картина  резко  меняется. Сначала "Секретариат  ЦК", а потом
"Секретариат т. Сталина" становится той мощной силой, которая вовне извест-

     93 С. Киров. "Избранные статьи и речи", 1939, стр. 609-610.

     на  как  "ЦК партии". Вот  теперь  происходит  то,  что  Киров называет
"заслугами  Сталина".  Сталин и его аппарат интересуются не  только "большой
политикой",   но  и   "десяти-степенными  вопросами".  Юридические   функции
советского  государственного аппарата  перемещаются к  аппарату  партийному.
Соответственно разбухает и сам аппарат.
     К  тому  времени,  которое  я  описываю, аппарат  ЦК  уже  окончательно
сложился. Правда, структура его руководящих отделов, как и состав работников
ЦК,  постоянно меняется, но принципы, на которых  построена  вся его работа,
остаются постоянными и поныне.
     Первый  и главный принцип  гласит: поскольку коммунистическая  партия -
единственная  правящая  и руководящая партия в СССР, то ее  бдительное око и
направляющая рука должны быть всюду и везде. Весь государственный организм -
политика,  экономика, культура -  все социальное общежитие людей должно быть
пропитано лишь одной идеей - большевистской партийностью, лишь одной силой -
большевистским руководством.
     В этом смысле в жизни советского  государства  нет важных и  маловажных
участков, а есть  только  своеобразные  "двигатели  внутреннего сгорания"  и
приводные  к  ним  ремни.  Поэтому, как говорил Каганович,  Политбюро решает
вопросы  не  только   большой  внешней  политики,  но  живо  интересуется  и
производством  "граммофонов" и "мыла".  Ничто не  может  находиться вне поля
партийного  зрения -  ни человек,  ни вещи, ни  время, ни пространство. Этот
принцип  и   лежит  в  основе  тоталитаризма  и   тоталитарности  советского
управления. Исходя из него,  Сталин создал и аппарат партии. Чтобы наилучшим
образом  претворять  в  жизнь  этот  идеально-методологический принцип, надо
иметь и необыкновенно даровитых и способных людей.
     Поэтому  второй принцип  организации  аппарата  касается  подготовки  и
подбора людей аппарата. Этот принцип гласит: в аппарат партии надо подбирать
людей, исходя из двух соображений:  фанатичной преданности режиму и высокого
организаторского  таланта.  Самодовлеющим  из  этих  двух  качеств  является
первое,  но при  одинаковых  условиях  предпочитается обладатель  и  второго
качества. То, что при Ленине и в первые годы при Сталине считалось решающими
признаками,  определяющими  карьеру  работника  аппарата партии:  социальное
происхождение  (из   трудовой,  "пролетарской"  семьи),   "партийный   стаж"
(давность  пребывания  в  партии),  "национальное  меньшинство"  (из  бывших
угнетенных наций России), перестает играть какую-
     либо важную  роль, а  впоследствии даже  играет иногда  и отрицательную
роль  при  выдвижении  коммунистов  в  аппарат   (опыт  показал,  что  такие
коммунисты  ведут   себя   независимо  и   не   всегда   преклоняются  перед
"авторитетом" верхов или заражены "буржуазным национализмом").
     Третий, немаловажный принцип - это, так сказать, "диалектический" склад
ума   партийного   работника.   Партийный   работник   -   это   не   просто
бюрократ-исполнитель,  но и  вернейший интерпретатор воли  верховного вождя.
Каким бы "гениальным"  ни был "вождь", но он не может  физически успевать во
всем  и  везде.  Он  дает  лишь  "генеральную линию".  Партаппарат  дает  ее
практическую интерпретацию.  И  вот при осуществлении  "генеральной  линии",
будь  это перед  Ассамблеей  Объединенных Наций,  на заседании  бюро  обкома
партии  или  на работе  в  колхозе,  партийный  аппаратчик должен  постоянно
спрашивать  себя: а как поступил бы  в данном конкретном случае ЦК? Если его
практические  действия  верно  интерпретируют   волю  ЦК,  то   он  надежный
аппаратчик партии.
     Четвертый   принцип   тесно   связан   с   третьим,   но  ему   придают
самостоятельное значение  -  это инициативность  в  работе.  Обычно  принято
считать,  что  средние и низшие аппаратчики партии лишены  права инициативы.
Совершенно наоборот.  Инициативность, помогающая  крепости режима,  какой бы
области  это  ни  касалось, инициативность, помогающая наиболее эффективному
претворению  в жизнь требований  и смысла "генеральной линии", называется на
языке партии  "творческой  инициативой" и признается  неотъемлемым принципом
построения партийного аппарата.
     Пятый  принцип   -  это  дисциплинированность.  "Железная   дисциплина"
считается  качеством всех  качеств  партийного  работника.  Речь  не идет об
аккуратном появлении  на службу или о  добросовестном  исполнении  служебных
обязанностей.  Речь  идет об  умении  отречься  от собственного  "я" во  имя
аппарата, об  умении  превращать  самого  себя  в  безличный,  но  постоянно
действующий  винтик  общего партийного  механизма. "Я" вообще нет  на  языке
большевиков  - есть  только  "мы".  "Мы, большевики,  мы,  советские  люди".
Дисциплинированность   есть  и  самоотречение  и  обреченная   готовность  к
самопожертвованию во  имя аппарата.  Если  такой партийный  работник  в силу
каких-либо условий  становится  жертвой  жестоких законов  партаппарата,  он
меньше всего  винит в этом аппарат. Он винит свое собственное несовершенство
в столь совершенном аппарате.
     Таковы, по крайней  мере,  основные  принципы, согласно которым  Сталин
десятилетиями строил  аппарат  партии. Очень  немногие в партийных  верхах и
низах выдержали испытание этими принципами. Тех, кто выдержал экзамен по ним
на  самой  верхушке партии, можно сосчитать по пальцам одной  руки.  В низах
была полная  катастрофа. Происходил  жестокий отбор новой армии аппаратчиков
на основе указанных принципов.
     Деловой аппарат  ЦК партии к этому времени  выглядел следующим образом.
Всем аппаратом  ЦК  руководил  и  руководит  "Секретариат ЦК" -  коллегия из
нескольких   членов   ЦК.  К  описываемому   времени,   кроме  Сталина,  как
генерального секретаря,  в состав "Секретариата"  входили: Молотов  - второй
секретарь,  Каганович - третий секретарь, Бауман  -  четвертый  секретарь  и
Посты-шев - пятый секретарь. Но поскольку Молотов вскоре был назначен главой
правительства,   а   Каганович   и   Постышев   были   секретарями   ЦК   по
совместительству,  то  аппаратом  ЦК руководили  Бауман  и личный  секретарь
Сталина Поскребышев.  Когда Бауман был переведен на  работу в  Среднюю Азию,
фактическим  хозяином  аппарата  ЦК  стал  Поскребышев с  титулом "помощника
секретаря ЦК", хотя он не был тогда даже кандидатом в члены ЦК.
     Сам  аппарат ЦК  разбивался на  отделы:  организационно-инструкторский,
распределительный  (отдел кадров),  культуры и пропаганды,  отдел агитации и
массовых  кампаний  и два  сектора  - управление  делами и  "Особый  сектор"
("Секретариат Сталина").
     В  1934  году  эту  "функциональную систему"  структуры  ЦК отменили  и
аппарат  был  реорганизован по производственному принципу. По этому принципу
отдел культуры и пропаганды и отдел агитации и массовых кампаний были  вновь
воссоединены, а  другими отделами были:  сельскохозяйственный, промышленный,
транспортный,  планово-финансовый,  политико-административный,   руководящих
парторганов, Институт Маркса - Энгельса -  Ленина. Секторы управления делами
и "Особый" остались без изменений.
     Такая система структуры  аппарата  ЦК  существует  и  сейчас,  только с
большей детализацией производственных  отделов.  Соответственно выросло и их
число.
     Цель этой  реорганизации  заключалась  только  в  одном  -  довести  до
логического  конца  основной  принцип  аппаратного руководства  -  тотальный
контроль над всей жизнью страны, о котором говорил Каганович.
     Во главе отдела  пропаганды и агитации стоял сначала Криницкий (до 1929
г.), а  потом  до  самой своей ликвидации  Стецкий  (1937  г.). Стецкий,  по
образованию экономист (кончил ИКП по  экономическому отделению), был  рьяным
учеником  Бухарина (но уже в 1928 году отошел от  него). Хотя сам происходил
из буржуазной семьи, но терпимо относился к буржуазным ученым (у большевиков
бывало  наоборот   -  коммунист   из   чуждой   социальной   среды  старался
компенсировать  свою "чуждость" репрессиями против собственного класса, как,
например, Вышинский, Булганин, Маленков).
     Лучше      всего,     пожалуй,      характеризуют      Стецкого     как
"диалектика-пропагандиста" следующие два примера.
     В разгаре  новой волны репрессий в  одном из  городов  Украины агитпроп
обкома партии конфисковал  у местной еврейской  общины старинную синагогу и,
сделав соответствующие  перестройки,  превратил  ее в клуб "областного союза
безбожников".  Тогда   группа   верующих  евреев  обратилась  с   жалобой  к
председателю ЦИК  СССР Калинину. Приемная Калинина переслала жалобу местному
исполкому  с  указанием,  что  синагогу  можно  закрыть  только  с  согласия
верующих.   Агитпроп   обкома   провел   "голосование":   его  представители
(комсомольцы)  ходили  по  квартирам еврейских семей с  открытым  листом,  в
котором стоял вопрос: желает ли данный  гражданин, чтобы был открыт клуб для
"просветительных  целей" в этом районе? Ни в чем не  сомневающиеся евреи без
всякого  принуждения  дали  свои   подписи.  "Волеизъявление"  евреев   было
направлено назад к Калинину и  тогда  последовала санкция приемной Калинина,
что  синагогу можно превратить  в клуб. Только после этого верующие  поняли,
что  их обманули, и обратились с  протестом в ЦК партии,  лично к Кагановичу
(видимо, и  как к секретарю ЦК,  и  как  к еврею). От имени верующих местный
раввин  писал,  что  его  община  готова  уступить  советской власти другую,
маленькую синагогу,  находящуюся в том же городе, но просит сохранить старую
большую  синагогу,  которая  рассматривается  общиной  не  только как  место
отправления  религиозного  культа, но  и  как  редкий архитектурный памятник
религиозно-духовной культуры евреев России. Раздраженный личным обращением к
себе,  Каганович  наложил   на  обращение  раввина  лаконическую  резолюцию:
"Закрыть обе синагоги".  Бумага по принадлежности поступила в Агитпроп ЦК, к
Стецкому.  Стецкий, не менее раздраженный, чем  Каганович, наложил на той же
бумаге новую резолюцию, но иного содержа-
     ниг: "В архив", а местному агитпропу протелеграфировал: "Реставрировать
на  деньги  обкома и немедленно вернуть общине головотяпами  реквизированную
синагогу".  На  имя Кагановича последовало  благодарственное  письмо того же
раввина, не  знавшего,  конечно,  в  чем дело.  Окончательно  выведенный  из
равновесия  "самоуправством"  Стецкого, Каганович обратился к "арбитру"  - к
Сталину.  Рассказывали, что Сталин очень быстро привел в чувство Кагановича.
"Лазарь,- сказал ему Сталин,- ни один католик не может перещеголять папу, но
неразумный папа может взбунтовать всех католиков  мира. Мы -не хотим бунта".
При этом Сталин напомнил своему усердному помощнику "международное значение"
безвестной еврейской общины где-то на юге  страны. Старый  Рузвельт пошел на
посредничество в  Портсмуте во время русско-японской войны в 1905 году  лишь
после  согласия царя и  его  министра  Витте  умерить  жар  в  антиеврейских
погромах.  Новый  Рузвельт пойдет  на признание СССР, если нью-йорские евреи
перестанут получать от нас тревожные вести,- такова была логика Сталина. Вот
и второй пример,  но  из другой области. Это  было  уже в 1934 году, когда я
второй раз вернулся в ИКП. Был  у нас семинар по древней истории.  Семинаром
руководил  известный беспартийный  профессор Преображенский. Разбирали тему:
"Классическая  демократия  Афин  периода  Перикла".  Задача  как   основного
докладчика,  так и содокладчиков заключалась не только в том, чтобы изложить
школьную концепцию, но продемонстрировать  самостоятельный исследовательский
подход к теме. Все  шло хорошо, пока  один  из содокладчиков  не  привлек на
помощь Маркса и  Энгельса. Он доказывал,  что в Афинах было все не  так, как
это рассказано у  Фукидида или у Бузескула. Аргументы:  цитаты из  Маркса  -
Энгельса. Обычно  спокойный и  невозмутимый профессор долго боролся с собой,
весьма  корректно  старался   вернуть  содокладчика   к  существу  темы,  но
убедившись,  что  это  ему  не удастся,  совершенно  неожиданно для всех нас
громко  стукнул дрожащим старческим  кулаком по  столу и,  словно ужаленный,
вскочил со стула: - Это скандал, это чудовищно! Вы нам разводите здесь самую
несусветную чепуху. Вы должны знать, что  Маркс и Энгельс в вопросах древней
истории  не  являются  авторитетами.  Вы  позорите  и  науку  и  этих  ваших
учителей... Садитесь, я вам ставлю "неудовлетворительно"!
     Содокладчик сел в великом недоумении. В недоумении были и мы. Профессор
предоставил слово очередному содокладчику, но встал парторг группы и заявил,
что "ввиду  усталости  как  профессора,  так  и  слушателей", он  считал  бы
целесообразным перенести продолжение семинара  на завтра. Профессор отклонил
предложение,  но  мы,  знавшие  в  чем  дело,  поддержали  парторга. Семинар
прервали.  Профессор  ушел, а парторг открыл чрезвычайное партийное собрание
группы.    Повестку    дня    собрания    парторг    сформулировал     ясно:
"Контрреволюционная  и   антимарксистская  вылазка  на  семинаре  профессора
Преображенского". Срочно притащили на собрание секретаря парткома Кудрявцева
и  директора  Дубину.  Парторг  доложил  суть  дела.  Начались  выступления.
Разумеется,  все осуждали  профессора. На  второй  день вопрос перенесли  на
общепартийное  собрание  Института. Было  решено  избрать  делегацию,  чтобы
доложить  инцидент  Стецкому  и  потребовать  удаления  из  Института  проф.
Преображенского. Делегация отправилась к Стецкому в самом боевом настроении.
Стецкий выслушал доклад с тем  холодным  равнодушием,  за которым скрывалась
снисходительность  осведомленного   циника.  Потом  вынес  и  приговор:  что
профессор Преображенский  не марксист,  а буржуазный  ученый, ЦК знает и без
вас,  но  что   вы   такие  простофили  -  мы   узнаем  впервые.  Учитесь  у
Преображенских фактическим знаниям до тех пор, пока не будете сильнее их и в
буржуазных науках. Вот тогда мы вышибем Преображенских, а вас поставим на их
место. Но ни днем раньше. Вернитесь в Институт и продолжайте семинар!
     Таков  был суд Стецкого. Преображенского  "вышибли" только в 1937  году
прямо в тюрьму, правда, вместе с тем же Стецким.
     Совершенно   другого  толка  был  заведующий  пресс-бюро  ЦК   Ингулов.
Доктринер до мозга костей, он хвалился тем, что чтение Маркса  и Ленина  ему
доставляет большее  духовное  удовольствие,  чем слушать музыку Чайковского,
читать  Толстого  или  обозревать   Третьяковскую  галерею.  Пользуясь  этим
"духовным богатством", он  писал невероятно  скучные, примитивные  и  в силу
этого   вполне   просталинские  учебники  "политграмоты"  для   коммунистов.
Собственно,  Ингулов  и  был  основоположником  той  унифицированной жвачки,
которая   вошла   потом   в  "железный  фонд"   сталинизма   под   названием
"коммунистическое  воспитание" масс. Малейшее отклонение  от  этой системы в
советской   печати   Ингулов   преследовал   беспощадно.   Даже  собственные
произведения    он   подвергал   самой    претенциозной    "самокритике"   и
"саморазоблачениям",  если они не отвечали в какой-либо  части  сегодняшнему
этапу  пресловутой  "генеральной  линии". Ингулов принадлежал как  раз к тем
людям,  которые  умели читать вслух невысказанные мысли  "вождя". Они как бы
составляли  "запасной  мозг"  Сталина.  Там,  где "основной мозг"  думал "за
всех", "запасной" думал лишь за Сталина. Эти люди давали  интерпретацию воли
диктатора.  В  этом они  соревновались между собою, а арбитром  соревнования
оставался сам Сталин. Он давал  делать карьеру только тем из  соревнующихся,
кто   предлагал   наиболее   эффективные,  наиболее   динамические   рецепты
установления его единоличной диктатуры. В своей первой "сенсационной" статье
против  Сталина  газета  "Правда" от  28 марта  1956 года  хотела  объяснить
карьеру  таких  людей,  ссылаясь на Л.  Берия,  тем, что Сталин выдвигал  на
руководящие посты лишь  сторонников "культа Сталина". Это, конечно, неверно.
Сотни  и  тысячи  сталинцев, которые  так  же, как и  нынешние  его  ученики
создавали ему  "культ",  погибли в  сталинской  тюрьме.  Уцелели  и  сделали
карьеру  сталинцы  не  только в  мышлении, но и в  действии. Одной хвалы  по
адресу  Сталина,  одной  рабской   преданности  ему,  одного  просталинского
"запасного  мозга" не  было  достаточно, чтобы  сделать такую карьеру.  Ярко
иллюстрирует  это карьера самого Ингулова  на идеологическом фронте. Ингулов
подсказал  и подготовил  для  Сталина организованный поход  за  сталинизацию
общественных наук  в СССР  в начале тридцатых  годов  ("О некоторых вопросах
истории  большевизма",  письмо  Сталина  в  редакцию  журнала  "Пролетарская
революция"). За то, что подсказал,- Ингулов сделал карьеру, но за то, что не
сумел  превратить   в   действие   собственный   же  замысел,-   Сталин  его
ликвидировал.
     Будучи  заведующим пресс-бюро ЦК, Ингулов в обход  своих прямых шефов -
Стецкого и его заместителя  Керженцева - подготовил Сталину подробный доклад
о   "контрабандистах"   на   идеологическом   фронте.   Это  была   еще   не
сформулированная самим  Сталиным сталинская идея  "аракчеевского  режима"  в
идеологии.  Сталин  воспользовался планом  Ингулова,  и Оргбюро ЦК в  начале
сентября 1931 года вынесло два решения:
     1.  Поручить т. Сталину  выступить в печати со статьей об антиленинских
вылазках на историческом фронте,  заострив внимание партии на  необходимости
систематически   разоблачать   устно   и   печатно   троцкистских   и   иных
фальсификаторов  истории, систематически срывать с них маски, объявить войну
либерализму в литературе, пре-
     кратить всякие дискуссии "насчет кровных интересов большевизма".
     2.  Освободить Керженцева от  работы заместителя заведующего Агитпропом
ЦК и назначить на его место Ингулова.
     Такова история появления в журнале "Пролетарская революция" знаменитого
письма Сталина "О некоторых вопросах истории большевизма".
     Сталин  не  пощадил в этом  письме даже своего вернейшего  помощника по
разгрому всех  оппозиций  - Ем.  Ярославского, члена Президиума  ЦКК. И  это
только  из-за одного пустякового замечания Ярославского в его книге "История
ВКП(б)" о том, что до приезда Ленина из-за границы в апреле 1917 года лидеры
большевиков  в России  -  Каменев, Свердлов и "даже" Сталин" -  не  занимали
правильной  ленинской  позиции  по   отношению  к  Временному  правительству
(условная  поддержка  Временного   правительства).   Сталин  припомнил   это
Ярославскому, публично дисквалифицировав его как "большевистского историка".
     Письмо  Сталина в духовной  и идеологической жизни  СССР имело такое же
значение, как  его речь  на конференции аграрников-марксистов в декабре 1929
года в жизни  российского крестьянства. Хотя  письмо Сталина было  формально
направлено против историков, но его основные принципы были применимы ко всей
идеологической  жизни страны.  С тех пор  и  началась полная и  всесторонняя
сталинизация   всех  общественных  наук   в  СССР.   Все  области   духовной
деятельности  советских  людей: наука, литература, живопись,  театр, музыка,
кино,  цирк  -  подверглись  пересмотру  с точки  зрения  требований "письма
Сталина". Эта "аракчеевщина" приняла впоследствии настолько уродливые  (даже
с  точки зрения  интересов режима)  формы, что  из парткабинетов  (партийные
библиотеки)  были  изъяты  не  только  всякие  подозрительные  книги,  но  и
"стенографические отчеты" съездов партии и даже старые статьи, речи, брошюры
самого Сталина, Кагановича, Молотова  и других членов Политбюро, по указанию
авторов. Сообщая об этом местным органам партии, ЦК давал и разъяснение: эти
работы  вождей  партии  отражают  вчерашний  день.  Они  должны  быть  вновь
отредактированы  и  комментированы  самими авторами, чтобы  устранить в  них
"видимые  противоречия"  с текущей политикой  и практикой  партии.  Разгадка
здесь была простая -  в этих речах  вождей и стенографических отчетах  ЦК (в
свое время опубликованных) молодые коммунисты легко могли видеть маневренную
демагогию, завуалированные подкопы и  рассчитанное двурушничество  Сталина и
сталинцев в идейной борьбе за власть.
     В  одних  из этих  документов  Сталин,  Молотов, Каганович,  Ворошилов,
Микоян, Шверник, Андреев с пеной  у рта защищали Зиновьева и Каменева против
Троцкого, в других  с  той же  решительностью и с тем же  усердием  защищали
Бухарина,  Рыкова  и  Томского  против  Зиновьева  и   Каменева,  в  третьих
категорически  отвергали  "культ   вождей"  и   объявляли  высшим  принципом
ленинизма в  организацонном вопросе - "коллективное руководство" всего ЦК, а
не отдельных вождей. Сам Сталин громогласно заявлял  в дискуссии с Троцким и
Зиновьевым, что это просто смешно думать,  что после  смерти Ленина у партии
может  быть  только один  вождь.  "Такого вождя у нас  нет и не может  быть.
Вождем у нас будет только "коллективное руководство".
     Так, например, в речи на XIV съезде партии, выступая против Зиновьева и
Каменева, Сталин повторно (а потому  и подозрительно) заявил, что  он против
репрессий  в  отношении  вождей  партии,  какими считались  тогда все  члены
Политбюро, в том числе и Зиновьев, Каменев, Троцкий, Бухарин и т. д.94.
     "Мы  против  политики  отсечения  (то есть репрессий.- А.  А.).  Это не
значит, что  вождям будет позволено безнаказанно  ломаться и садиться партии
на голову. Нет уж, извините. Поклонов в  отношении вождей  не будет...  Если
кто-либо  из нас  будет  зарываться,  нас  будут призывать к  порядку,-  это
необходимо, это нужно. Руководить партией вне коллегии нельзя. Глупо мечтать
об   этом   после   Ильича,   глупо   об   этом  говорить...   коллегиальное
руководство...- вот что нам нужно теперь".
     Сталин  запрещал  другим  вождям  партии  и   "мечтать"  о  единоличном
руководстве, во  всеуслышание  заявляя, что после смерти Ленина даже "глупо"
об  этом  говорить,  но  сам, не  мечтая  и  не  разглагольствуя,  упорно  и
последовательно  шел  к этой  цели.  Понятно, почему были изъяты  эти старые
работы Сталина и его сторонников. Только после второй мировой войны Сталин и
нынешнее  "коллективное  руководство"  решились  на  их  переиздание в  виде
"сочинений Сталина".
     Сталин был уже признанным диктатором. Теперь все

     94 И. Сталин. Сочинения, т. 7, стр. 390-391.

     видели, что  "глупо" было  бы  и мечтать о  "коллективном руководстве",
пока есть непогрешимый "гений, учитель и отец".
     Все-таки  и в  этом  случае Сталин  и сталинцы  остались  верными себе:
"сочинения     Сталина"    появились    в    новом    издании     наполовину
фальсифицированными,  наполовину  переделанными. Наиболее "устарелые" работы
(статьи и речи с хвалой Троцкого, как  "организатора Октября", статьи и речи
в  защиту Зиновьева, Каменева, Бухарина  и им  подобные)  Сталин  вообще  не
включил в свои сочинения95. Вернемся к работе пресс-бюро ЦК.
     Через  некоторое  время  пресс-бюро было  превращено  в самостоятельный
отдел  печати ЦК  (тогда  во главе  его  был  поставлен  бывший  заместитель
Ингулова - Б. Таль), но функции его  остались те же. Только права и круг обя
занностей были значительно  расширены.  По своему  назначению  отдел  печати
выполнял три самостоятельных функции, это был:
     1) орган руководящих указаний для всей партийной
     и советской печати,
     2) орган контроля над печатью,
     3) исследовательская лаборатория выработки новых
     форм, методов и приемов текущей печатной пропаганды.
     Вся эта работа проходила по секторам:
     1) партийной печати,
     2) советской печати,
     3) ведомственной печати,
     4) военной печати,
     5) молодежной печати,
     6) национальной печати,
     7) профсоюзной печати,
     8) печати "братских компартий",
     9) иностранной печати,
     10) издательский сектор.
     На правах самостоятельного сектора в отдел печати входил ТАСС.
     Каждый сектор имел помимо своих  постоянных штатных сотрудников большой
штат  нештатных специалистов  из  руководящих  работников разных центральных
учреждений и  организаций - институтов, Коммунистической академии, Института
красной профессуры,  редакций  центральных  органов печати, Государственного
издательства,

     95  П. Берлин. "Сталин  под  автоцензурой" ("Социалистический вестник",
1951,No 11 (648).

     военного  ведомства,  Национального Совета ЦИК СССР,  ЦК  ВЛКСМ, ВЦСПС,
Наркоминдела (отдел печати Министерства иностранных дел), Коминтерна и т. д.
     До того  как  ЦК выработает "линию поведения" по тому или иному вопросу
или  развернет  какую-нибудь новую  пропагандную  кампанию,  соответствующий
сектор проводил одно или несколько  совещаний этих  специалистов с детальным
обсуждением предстоящих  задач  и целей новой кампании.  На  этих совещаниях
обсуждалось не "что делать" (что  делать - это дело ЦК), а "как делать". Как
сделать так, чтобы от предстоящей кампании (методы перманентных "кампаний" -
ведь это  неизменный стиль большевистской пропаганды  и до сих пор) получить
наиболее  эффективные  психологические и  практические результаты.  Тут было
широкое поле инициативы  и  для каждого из участников совещаний, и для самих
сотрудников отдела печати.
     Национальным   партийным  организациям   также   предоставлялась  такая
инициатива  применительно к  национально-бытовым условиям данного народа.  И
надо сказать, что местные национальные  организации иной раз "переплевывали"
столицу  в "творческой инициативе" на пропагандных кампаниях. Так,  Агитпроп
Среднеазиатского  бюро ЦК  ВКП(б) предложил  награждать отстающие республики
Средней  Азии "крокодилами"  (конечно,  бутафорскими).  Затея  эта  не  была
осуществлена  из-за  вмешательства   ЦК.  В  Среднюю  Азию  была  отправлена
телеграмма,   чтобы   немедленно   были   убраны   "крокодилы"   из   самого
Среднеазиатского бюро  ЦК.  Но  на чем сорвались малоподвижные  туркестанцы,
вполне  преуспели бойкие  кавказцы. На отстающих нефтяных промыслах Грозного
(Чечено-Ингушская   АССР)  созывались  многолюдные  рабочие  собрания  и  им
торжественно вручали буйвола  с "почетной  грамотой": "вы  лентяи,  а я  ваш
король!"
     Для  отстающих  колхозов  установили   "переходящего  осла".   На  осла
нацепляли плакат с надписью: "вы ослы - я осел: мы родные братья!"
     Знаменитый  тогда  на  весь   СССР  бывший  друг  Сталина  и  секретарь
Кабардино-Балкарского обкома партии (и член Центральной ревизионной комиссии
ЦК партии)  Беталь  Калмыков поступил  еще  оригинальнее: он  созвал  "съезд
лодырей"  республики  с   повесткой  дня:  "мы  живем  на  шее  трудящихся".
Республиканская  печать дала пышное пропагандное оформление затеи Калмыкова,
а сам Калмыков победно протелеграфировал от "имени съезда лодырей" в
     ЦК, чтобы был созван такой же "всесоюзный съезд лодырей" в Москве.
     После  таких и  им  подобных  трюков  на  местах право  инициативы было
сохранено только за Агитпропом и отделом печати ЦК.
     В системе отдела печати иностранный сектор тоже имел троякие функции:
     1) цензурные,
     2) информационные и
     3) "исследовательские"-
     Цензурные функции сводились к строжайшему соблюдению "монополии внешней
торговли"  идеями  -  газетами,  журналами,  книгами.  Ни одно  произведение
(политическое,  художественное   или  научно-техническое)   не  могло   быть
экспортировано  из  СССР  за границу без ведома сектора, так же  как ни одно
произведение  (газеты, журналы,  книги)  не  могло быть  импортировано из-за
границы в СССР без ведома того же сектора. Это  была не главная задача, хотя
она и соблюдалась строго. Главная  же задача "монополии идей" заключалась  в
том, чтобы в  собственных советских изданиях - книгах, журналах  и газетах,-
согласно "письму Сталина", не допускать "зловредной контрабанды идей" извне.
Сектор иностранной печати  следил за  тем, чтобы  систематически  "освежать"
инструкции Главлиту (главной  цензуре)  касательно  переводной литературы  и
того, какие  и  в  каких границах могут быть использованы  советской печатью
иностранные источники. Такие  же строгие инструкции  были  выработаны  и для
ТАСС:  какие  и в  каких границах могут  быть  использованы в текущей прессе
сообщения иностранных  агентов  и собственных корреспондентов из-за границы.
Эти инструкции "освежались" в зависимости от изменения внешней политики СССР
в отношении того или другого государства, партии и даже лица.
     Информационные   или,   вернее,   дезинформационные   функции   сектора
иностранной  печати сводились  к  одной  из  замаскированных  форм советской
пропагандной  диверсии  -  нащупывание противника  для вербовки  "симпатии",
рекогносцировки  в  лагерь  для  разложения  врага,   дезинформации  мировой
общественности  в  отношении Советского Союза. Такую  работу проводили  чаще
всего   через  иностранных  "прогрессивных  журналистов"   в  Москве,  через
нейтральную  прессу  за  границей  и  нередко  через  некоторых   не  всегда
разборчивых   иностранных    политических    деятелей    или    литературных
знаменитостей.
     С  той же  точки зрения сектор  печати подходил и к изданию иностранных
писателей. Стоило  какому-нибудь  вчерашнему "реакционному писателю" сделать
пару  публичных  заявлений  в  пользу  Кремля, чтобы в Москве его сейчас  же
занесли в  "список  прогрессивных писателей".  Тем временем  Государственное
издательство  получало  задание  отдела  печати  ЦК немедленно  перевести на
русский  язык  произведения этого писателя. Его  начинали  рекламировать как
друга   "русского  народа".  Известное  число  иностранных   писателей  было
"поймано" таким образом. Незачем называть здесь их имена. Достаточно сказать
о "непойманном" - А. Жиде.
     "Исследовательские"  функции сектора печати не  имели  ничего общего  с
литературной  задачей.  Это  были чисто  разведывательные  функции для целей
военного, хозяйственного и политического  шпионажа. При Институте  Маркса  -
Энгельса  - Ленина и  при Институте мировой политики  и  мирового  хозяйства
работали (с большими штатами научных работников) несколько исследовательских
групп  по разработке  и классификации мировой печати. Тут можно было  видеть
газеты  и журналы всех  стран  и  на всех  языках.  Эти  группы  были заняты
изучением не только  столичных, но и  провинциальных газет  и журналов почти
всех стран мира. Они  представляли один  раз в месяц  в сектор печати научно
разработанные данные из этой  прессы по названным выше  трем отделам. Сектор
печати объявлял такие анализы "секретными" и рассылал их в виде "бюллетеней"
соответствующим ведомствам.
     Сектор  национальной печати имел те же задачи, что и весь отдел  печати
для общей пропаганды. Задачи сектора  не  распространялись на Украину  и  на
Белоруссию  (эти  республики  обслуживали  соответствующие  производственные
секторы общего  отдела). Национальный сектор  обслуживал только неславянские
народы: Крым,  Кавказ,  Татарию,  Среднюю  Азию  и  Казахстан  во внутренней
пропаганде   и  восточноазиатские  страны   -  во   внешней  (Китай,  Индия,
Афганистан, Иран,  Турция,  арабский Восток  и др.).  Во главе сектора стоял
член  национальной  комиссии ЦК и один  из будущих председателей ЦИК  СССР -
Рахимбаев.  Близкое  участие  в   работе  сектора  принимали  видные   тогда
специалисты   по   национальному   вопросу  Бройдо,  Диманштейн,   Рыскулов,
Габидуллин, Павлович, Климович, Аршаруни,  Тулепов, Таболов, Сванидзе  (брат
первой  жены Сталина) и  др. Нештатными,  но постоянными консультантами  для
пропагандных акций сектора на зарубежном Востоке
     привлекались  представители соответствующих  компартий  из  Коминтерна,
дипломаты из  Наркоминдела  и специалисты  двух  восточных  университетов  в
Москве - КУТВ им. Сталина и Коммунистического университета им. Сун Ятсена (в
последнем учились китайцы, корейцы,  малайцы,  индийцы,  филиппинцы, негры и
другие представители азиатских народов). Особенно сложны были задачи сектора
в области зарубежной  пропаганды.  Общая линия коммунистической пропаганды и
ее  более  или  менее  варьирующиеся,  но  в  основном  однотипные стандарты
пропагандных приемов на  Западе мало подходили для условий азиатских  стран.
Приходилось считаться с фактами, которые играли самодовлеющую роль  в Азии и
на Востоке вообще. Наличие феодальных и дофеодальных порядков в этих странах
рядом  с  существованием  отдельных  высокоразвитых  индустриальных  оазисов
(Китай,  Индия),  исключительная сила и влияние местных религий,  всем своим
духом  противодействующих коммунистической  инфильтрации, существование  там
сильных  националистических  движений,   по  своей  идеологии  и  социальной
направленности отрицающих догмы коммунизма,- таковы  были  факты, с которыми
приходилось считаться. В этих странах коммунистическая пропаганда имела дело
не с "пролетариатом", желающим "социализировать" богатство капиталистов, а с
крестьянством,   добивающимся   того,   чтобы   самому   стать   деревенским
"капиталистом". Однако  общим для  всех  этих  стран  было  их  национальное
состояние - их зависимое или полузависимое колониальное положение.
     Но как  раз  идеологом независимости  выступала там  националистическая
интеллигенция   вместе  с  духовенством.  Она   и  была  главным  и  опасным
конкурентом  для  "национального  коммунизма". Учитывая  все  эти факты,  ЦК
строил пропаганду на Востоке по строго  разработанному методу дифференциации
стран  и  народов.  Основные  ее  теоретические  принципы  открыто  изложены
Сталиным еще  в 1925  году в  его  речи  перед  студентами Коммунистического
университета трудящихся Востока (КУТВ) им. Сталина. Эти принципы таковы96:
     "Мы имеем теперь,- говорил в этой  речи Сталин,- по  крайней  мере, три
категории  колониальных и зависимых стран. Во-первых, страны, вроде Марокко,
не  имеющие или  почти не имеющие своего  пролетариата... Во-вторых, страны,
вроде Китая или Египта, в промышленном отношении

     96 И.Сталин.Сочинения, т.7,стр.146-151

     мало  развитые  и   имеющие  сравнительно   малочисленный  пролетариат.
В-третьих,  страны, вроде Индии, капиталистически более или менее развитые и
имеющие более или менее многочисленный национальный пролетариат...
     Для стран, вроде Марокко... задача коммунистических элементов состоит в
том, чтобы  принять все меры к созданию  единого национального фронта против
империализма... В странах, вроде  Египта или  Китая...  от политики  единого
национального  фронта  коммунисты должны  перейти к  политике революционного
блока  рабочих и мелкой буржуазии.  Блок этот может  принять в таких странах
форму единой партии,  партии рабоче-крестьянской  (как, например,  тогдашний
Гоминдан, куда входили  и коммунисты.- А. А.)... Такая  двухсоставная партия
нужна и  целесообразна,  если она не связывает компартию по рукам и ногам...
если  она  облегчает  дело  фактического  (курсив мой.-  А. А.)  руководства
революционным движением со стороны компартии...
     <b>Несколько иначе обстоит дело в странах, вроде Индии. Основное и новое в
условиях  существования таких колоний, как  Индия,  состоит не только в том,
что  национальная  буржуазия раскололась на  революционную и соглашательскую
партии, но  прежде  всего в  том,  что  соглашательская часть этой буржуазии
(речь,  конечно,  идет  о  Конгрессной  партии  Ганди  и  Неру,  а  также  о
мусульманской Лиге  теперешнего Пакистана.- А. А.) успела уже сговориться  в
основном с империализмом. Боясь революции больше, чем империализма, заботясь
об интересах своего  кошелька  больше,  чем об  интересах своей  собственной
родины, эта часть буржуазии, наиболее богатая  и влиятельная,  обеими ногами
становится в лагерь непримиримых врагов революции...  Нельзя добиться победы
революции, не  разбив  этого  блока...  Самостоятельность компартии  в таких
странах  должна  быть основным лозунгом передовых  элементов  коммунизма..."
После изложения этих принципов Сталин, обращаясь к студентам, так  определил
основную  задачу университета: "В университете народов Востока имеется около
10 различных групп слушателей, пришедших к  нам из  колониальных и зависимых
стран... Задача Университета народов  Востока состоит в том, чтобы  выковать
из   них  настоящих  революционеров,  вооруженных  теорией  ленинизма...   и
способных выполнить  очередные  задачи освободительного  движения колоний  и
зависимых стран не за страх, а за совесть".</b>
      В выполнении этой задачи Сталин требовал тактической
     эластичности.  Он   предупреждал   против  того  уклона   в   азиатском
коммунизме, который состоял 97
     "...в переоценке революционных возможностей освободительного движения и
в  недооценке дела союза рабочего класса  с  революционной буржуазией против
империализма. Этим  уклоном страдают,  кажется,  коммунисты на Яве, ошибочно
выставившие недавно лозунг Советской власти для своей страны".
     Особняком  в зарубежной  пропаганде  ЦК стояла  Япония.  Тут  проповедь
чистого коммунизма считалась само собой разумеющейся задачей. Правда, в ряде
вопросов государственные интересы СССР и Японии на колониальном Востоке были
идентичны  (изгнать   западные  державы  с  Востока  и  Тихого  океана),  но
социальные интересы  были  прямо противоположны.  Когда хорошо осведомленный
японский корреспондент газеты "Ници-Ници" однажды задал Сталину  вопрос, как
найти  выход  из  такого  противоречивого   положения,  Сталин  ответил  без
соблюдения какого-либо дипломатического этикета: "Изменить государственный и
социальный строй Японии"98...
     В  соответствии  с  этими  установками  Сталина  и  строилась  печатная
пропаганда для Востока. В  самой Москве  для азиатских  стран переводились и
издавались только официальные документы Коминтерна и произведения "классиков
марксизма". Не думаю, чтобы в Москве печатались и экспортировались документы
и  произведения зарубежных  восточных компартий.  Тут  начеку был .Литвинов.
Народный комиссариат по иностранным делам всегда поднимал скандал в ЦК, если
кто-либо  из  представителей  заграничных  компартий старался  завести  свою
типографскую базу в Москве, хотя бы даже под фальшивой маркой: "напечатано в
Берлине"  или  "в  Калькутте". Столь же категорически  Наркоминдел  возражал
против снабжения заграничных агентов  ЦК и Коминтерна подложными документами
экспортно-импортных  предприятий  Комиссариата внешней торговли. Так как  на
практике  к  снабжению  этих   агентов   фальшивыми  документами   советских
хозяйственных  органов  прибегали  постоянно,  то  Коминтерн  и  Наркоминдел
находились в ведомственной непрерывной "холодной войне" между собой. Позднее
этот  вопрос стал  (после ряда разоблачений  за границей)  , по настойчивому
представлению Литвинова, предметом специального рассмотрения ЦК.

     97 Т а м же, стр. 151.
     98 Там же, стр. 228.

     Литвинов убеждал ЦК,  что  если  Коминтерн не  хочет  рисковать  своими
кадрами для революционной работы, как рисковали  большевики до своей победы,
то  Наркоминдел не  может рисковать  престижем  советского  правительства  в
международном масштабе. Литвинов добивался высшего признания его официальной
формулы: "Советское правительство и Коминтерн не одно и то же". Но оставался
.другой  канал, тайны  и  возможности которого  не  были  известны  и самому
Литвинову. Это  - НКВД. НКВД  находил возможности помочь агентам  Коминтерна
при условии, если агенты Коминтерна будут одновременно и агентами НКВД.
     Я   указывал  выше,  что   функции  сектора   национальной  печати  для
национальных районов в СССР были те же, что и всего отдела в целом для СССР.
     Во всех национальных республиках и областях печать существовала на двух
языках  -  на русском  и на местном.  Направлять и контролировать печать  на
русском языке было просто. Но ею  пользовалась только  весьма незначительная
часть населения - местная  интеллигенция.  Более  90  %  коренного населения
русского языка не  понимало. Более 60%  было  неграмотным и на  родном языке
(это  не  относилось к  Грузии,  Армении и отчасти  к Азербайджану). Поэтому
печатная   пропаганда   на   советском   Востоке   началась  с   ликвидацией
неграмотности. Сначала издавались буквари, а потом тут же следовали переводы
классиков марксизма:  Маркса, Энгельса,  Ленина,  Сталина!  Сколько народных
средств  тратилось на  дело,  которое  не  имело абсолютно никакого эффекта!
Языки  у  многих  отсталых  народов  не  знали  собственной  политической  и
философской терминологии  по той простой  причине,  что  у  них до революции
вообще  не было письменности.  Для  них переводились  "классики  марксизма".
Конечно, из  этого,  кроме неудобоваримой  каши, ничего не  выходило, но  ЦК
продолжал ее  варить. При всем этом на агитацию и пропаганду в  национальных
районах отпускались  огромные средства. Помимо  "классиков  марксизма",  вся
текущая   политическая   литература   Москвы  руководящего  значения  (речи,
постановления)  немедленно   переводилась  на   местные  языки.   Готовились
специальные  кадры переводчиков. Для устранения  неразберихи  в терминологии
начали   выпускать  специальные  терминологические   словари,   утверждаемые
местными партийными комитетами. Над  переводами был весьма строгий контроль.
Прежде всего  за  качество  и,  самое важное, за политическую  выдержанность
перевода отвечал
     сам  переводчик, обязательно  утверждаемый  партийным  комитетом. Затем
назначался  литературный  редактор,  который  отвечал за точность  перевода.
После этого директор издательства направлял перевод политическому рецензенту
-  члену  партии, назначенному  обкомом  партии  (или  ЦК  союзной  партии).
Рецензент    обязан    был   дать   подробную   рецензию    о   политической
доброкачественности  перевода.  С  его   замечаниями  и  указаниями  перевод
возвращался в издательство. Издательство проводило теперь вторую  ревизию  и
исправление перевода  по  указаниям рецензента. После  всей  этой  процедуры
партком  назначал  ответственного  редактора  (какого-нибудь  ответственного
коммуниста) . Ответственный редактор читал рукопись в окончательной редакции
и ставил свою визу  (он мог делать любые исправления). Рукопись направлялась
тогда в Лито (цензура) . Цензура  проверяла рукопись  с точки  зрения  своих
собственных требований  и,  если она выдерживала  эту проверку, то начальник
цензуры  ставил  свою   стандартную  резолюцию:  "К  печати  разрешается"  с
указанием  цензурного  номера  издания.  Теперь  рукопись  шла,  наконец,  в
производство. Книга набрана,  откорректирована, отпечатана, но она не увидит
света,  пока   ответственный  сектор   НКВД  на  полученном  им  "сигнальном
экземпляре"    книги   не   поставит   последней   визы:   "Разрешается    к
распространению".  Но  вот  вышла книга  и дошла до читателей.  Увы,  только
сейчас  обнаружены политические ошибки в ней. Кто же отвечает  за них?  Все,
кто имел отношение к ней, кроме НКВД. Такой порядок издания как оригинальных
(на  русском языке), так и переводных произведений тоже был разработан после
письма  Сталина  в редакцию "Пролетарской  революции".  Подобный  порядок  в
глазах человека свободного мира, конечно, выглядит просто диким, но,  будучи
вполне нормальным в советской стране, он имеет все-таки одно несомненное для
этого   строя   преимущество:   он   максимально  страхует   государство  от
дорогостоящего брака, хотя  и увеличивает производственные издержки.  Весьма
часто  случалось,  что  какое-нибудь   туркменское   издательство  выпускало
массовым  тиражом "великое произведение классиков марксизма" и в нем найдено
два-три   термина,   допускающие  двоякое   толкование.  Такое  произведение
немедленно  изымалось  из обращения вместе с  ответственными за него людьми.
Людей бросали в НКВД, а книги в печку! Поэтому люди стали  более осторожными
и, как всегда в таких случаях, находили блестящий выход из такого положения:
если термин звучал на родном языке двусмысленно, то просто вставляли в текст
это самое русское  слово  без перевода. В итоге  получался  русский язык  на
местном диалекте. Этот процесс русификации меньше всего был навязан Москвой.
Он был результатом местной превентивной самообороны.
     Правда, "Комитет нового алфавита" при ЦИК СССР старался бороться против
злоупотребления   русскими  терминами  на  языках  национальных  меньшинств.
Комитет  в своих изданиях и докладах ЦК приводил многочисленные примеры, как
национальные  издательства и  газеты, чтобы "застраховать"  себя, "пишут  на
русском языке латинским шрифтом", тогда  как  соответствующие термины  легко
переводятся на местные, особенно тюркские языки.
     "Наши  литераторы   поступают  вполне   правильно,  давая  предпочтение
великому  русскому языку - языку  Ленина - Сталина  (?)  - перед  арабизмами
средневекового мракобесия",-  так обычно защищались местные комитеты партии.
Против такого аргумента был бессилен даже ЦК!
     В конце 1930 года, когда  я был  откомандирован на  Кавказ, вопрос этот
еще не был решен, но в 1937 году, летом,  после окончания мною ИКП и за  два
месяца до  моего ареста,  мне пришлось быть  свидетелем того,  как  легко  и
радикально был решен вопрос не только национальной терминологии, но и самого
алфавита.
     Было  это так. Заведующий  отделом науки ЦК К.  Бауман  созвал  при  ЦК
специальное  совещание  представителей мусульманских  республик  и областей.
Повестка дня совещания -  "введение русского алфавита в республиках  Средней
Азии, Казахстана, Татарии, Башкирии, Азербайджана и на Северном Кавказе".
     Бауман  огласил  проект  решения  ЦК  по этому вопросу. К проекту  были
приложены решения местных национальных  комитетов  партии  с  ходатайством о
переводе их алфавита с латинского на русский  шрифт. Мотив у всех один и тот
же: русский алфавит -  алфавит  Ленина - Сталина. Присутствующим  была  дана
возможность высказаться по существу предлагаемого проекта. Но никто слова не
требовал. Образовалась напряженная тишина, которую лучше всего можно было бы
охарактеризовать  русской  поговоркой:  "В  доме  повешенного  о веревке  не
говорят!" Или: "Снявши голову, по волосам не плачут!"
     Ленин назвал однажды латинский алфавит  "революцией на  Востоке", а вот
теперь на Лубянке  сносили головы  самим вождям Октябрьской революции. Какой
же может быть спор о каком-то алфавите?!
     Бауман настаивал на  дискуссии. Мы продолжали  хранить молчание.  Среди
присутствующих  не было,  вероятно, и трех человек, согласных с проектом, но
не было и "добровольцев" на Лубянку. Роковое клеймо "буржуазный национализм"
уже  давно склонялось на  все  лады  в  газете "Правда".  Основной  аргумент
проекта решения ЦК - "русский алфавит - алфавит Ленина и Сталина" был в этих
условиях слишком  неуязвим. К тому же  всякие  возражения  - бесцельны. Дело
предрешенное. Когда на повторное  требование высказаться никто не отозвался,
Бауман  взял  список  присутствующих  и  предложил  первое  слово Рыскулову.
Рыскулов - толстенький  приземистый  крепыш с монгольским  лицом, в  роговых
очках   и  изящном  европейском  костюме,  скорее   смахивал   на  японского
профессора,  чем на первого казахского революционера.  До сих  пор  он делал
хорошую  карьеру  при  самом  неподходящем  качестве  -  думать  собственной
головой. При Ленине это ему сходило с рук - он был и правителем  Туркестана,
и  заместителем  Сталина по  Наркомнацу, и  даже  заместителем  Председателя
Совнаркома РСФСР при Рыкове. Сталин делал на него одно время большую ставку,
но  эта  ставка  не  оправдала  себя  в  силу  этого своенравного  характера
Рыскулова. Его начали  отодвигать, но  к его мнению все  еще прислушивались.
Сегодня ему предоставлялась возможность высказать это мнение.
     Рыскулов от этой возможности не отказался.
     - Тут товарищ Бауман упорно настаивает на том, чтобы -мы высказались по
вопросу  о  том,  какая будет  реакция  в  Туркестане на  введение  русского
алфавита.  Я  должен  ответить  честно:  никакой!  Введите  вместо  русского
алфавита  грузинский  алфавит  (Рыскулов  намекал на  алфавит  Сталина)  или
китайские иероглифы - результат будет тот же.
     Другие отделывались стандартной  фразой: "Я  одобряю проект ЦК". Бауман
огласил постановление: "Проект  решения  ЦК о введении  русского алфавита  в
национальных республиках единогласно одобряется национальным совещанием".
     Через месяца два все мы, участники этого совещания, во главе с Бауманом
и Рыскуловым, сидели, правда,  не в одной,  но  в соседних камерах на той же
Лубянке.  Зато  проект  русского  алфавита был  принят "единогласно", и этот
алфавит поныне здравствует в мусульманских республиках СССР.


     II. ОТ ПАРТИИ ЛЕНИНА К ПАРТИИ СТАЛИНА

     Мне могут возразить:
     - Простите, по-вашему получается, что Сталин все видел и даже предвидел
и потому шел так уверенно к единовластию?
     Такое возражение бьет мимо цели. Я утверждаю  нечто другое:  Сталин  не
предвидел,  но  предусматривал,  не   импровизировал,  а   рассчитывал,   не
"азартничал", а комбинировал.
     В  "Секретариате  Сталина",  конечно,  не  было  "сектора  планирования
политики", но  в голове своей  он  ее  планировал  несомненно.  Убедительные
доказательства  сталинской  "предусмотрительности", расчета и  комбинации на
началах  "планированной политики"  именно  и дает  нам история его  борьбы с
группой  Троцкого при  опоре  на  группу  Зиновьева  и  Каменева; с  группой
Зиновьева и Каменева при опоре на группу Бухарина -  Рыкова  -  Томского;  с
группой  бухаринцев при  опоре  на  вновь создаваемый "партактив". В разгаре
борьбы  с Зиновьевым и  Каменевым Сталин однажды буквально  выдал свой план,
правда,  как  план  "чужой" и  "опасный". Ссылаясь на  то,  что  зи-новьевцы
требовали  еще в  1924  году исключения  Троцкого  из партии,  Сталин как бы
нечаянно проговорился об этом своем плане на XIV съезде партии":
     "Мы  не согласились с Зиновьевым и  Каменевым потому,  что  знали,  что
политика  отсечения  чревата большими  опасностями  для  партии,  что  метод
отсечения,  метод  пускания  крови  -  а  они  требовали   крови  -  опасен,
заразителен: сегодня одного отсекли, завтра другого, послезавтра  третьего,-
что  же у нас останется в партии?  (Аплодисменты.)"  (весь  курсив  в цитате
мой.- А. А.).
     Сталин  осуждал под  аплодисменты съезда "метод отсе-  чения и пускания
крови" - сегодня одного  (Троцкого), завтра другого (Зиновьева), послезавтра
третьего (Бухарина), а сам уже тогда наметил именно такой путь восхождения к
власти. В свете  последующих  событий  в истории партии в этом не приходится
сомневаться  ни  на  йоту.   Руководствуясь  этим  планом,  Сталин  покончил
политически с  Троцким на XIII  съезде  партии  (1924  г.),  с  Зиновьевым и
Каменевым на XIV  съезде (1925 г.), с Бухариным, Рыковым  и Томским накануне
XVI съезда (1930 г.). Успокоился ли Сталин на том, что покончил со своими

     99 И. Сталин. Сочинения, т. 7, стр. 380.

     противниками  политически?  Нет,  не успокоился. Пока  что был выполнен
только  "план-минимум".  Для  безраздельного  и  безопасного владычества над
страной  надо  было осуществить  "план-максимум"  -  физическое  уничтожение
(любимое выражение  Сталина,  по  запоздалому  свидетельству  Хрущева)  всех
старых  ленинских  кадров,  даже  тех,  которые  никогда  не принадлежали  к
какой-либо оппозиции, и  замена их новыми, сталинскими кадрами, послушными и
преданными  своему  вождю.  Для  осуществления  этого плана-максимума Сталин
избрал "метод пускания крови", метод массовых и непрекращающихся чисток.
     Существует довольно распространенное мнение, что к методу чистки Сталин
и сталинцы приступили только в связи с убийством Кирова в декабре 1934 года.
В этом  смысле "великая чистка"  Сталина - Ежова - Маленкова трактуется  как
контртеррор на террористический акт Леонида Николаева против Кирова. Если бы
это было  так, то в значительной  степени показалось бы  искусственным и мое
утверждение  о "планированной политике"  Сталина.  Однако  факты  говорят  в
пользу  "планированной  политики".  Поэтому  не  убедительны  и  утверждения
Хрущева  и  Микояна, что Сталин встал  на путь террора внутри партии  только
после XVIII съезда (1934 г.).
     Метод периодических генеральных  чисток стал  уже, начиная с 1925 года,
тем  основным  оружием,  при  помощи  которого  он  создал  и  укрепил  ныне
существующий режим партийной олигархии. Чистка стала универсальным средством
расправы  не  только  с  настоящей  оппозицией   внутри   партии,   но  и  с
потенциальными  оппозициями  и  в  партии,  и в  народе. Ее основная цель  -
ликвидация  думающей  партии.  Этого  можно   было   добиться  только  путем
политической  и  физической ликвидации  всех  и  всяких  критически мыслящих
коммунистов в партии. Критически мыслящими как раз и были те, которые пришли
в партию до и во время революции, до и во время гражданской войны. Эти люди,
ставшие коммунистами  еще до того,  как Сталин стал  генеральным  секретарем
партии, были  главным  препятствием  для Сталина  на его пути к  единоличной
диктатуре. Многие  из  них до  конца своих  дней оставались идейными людьми.
Именно  поэтому они и были опасны  Сталину. Это касалось верхов партии. Но и
низовая   многотысячная   партийная   масса   стала   проявлять    некоторое
непослушание.  Она  с  опаской и  критически начала относиться к  тому,  как
Сталин  расправляется со своими противниками наверху. Поэтому  чистка партии
направлялась
     одновременно   и   против   оппозиционных   верхов   партии,  и  против
потенциальной оппозиции в низовой партийной массе.
     Таковы были чистки;
     первая - чистка вузовских и учрежденческих ячеек партии - 1925 год;
     вторая - чистка деревенских парторганизаций -1926 год;
     третья - генеральная чистка - 1929-1930 годы;
     четвертая - генеральная чистка - 1933 год;
     пятая  -  генеральная  чистка,  под видом  "обмена  парт-документов"  -
1935-1936 годы;
     шестая  -  "великая чистка"  партии, армии,  интеллигенции и  народа  -
1936-1939 годы.
     Каждая новая чистка  сопровождалась  исключением из партии значительной
части ее общего  состава. Сейчас  же после очередной чистки объявлялся новый
прием  в  партию, но  только  тех, кто безоговорочно  признавал  Сталина  за
великого вождя, а его олигархию - за подлинную партию.
     Можно ли доказать фактами и  документами, что сталинские чистки служили
не только  ликвидации действительной оппозиции в партии, но и предупреждению
всякой потенциальной оппозиции? Можно ли  доказать,  что сталинские чистки в
конечном счете и главным образом служили для:
     1) ликвидации старой партии Ленина,
     2) создания новой партии Сталина.
     <b>Даже те документы,  которые  доступны нашему анализу, подтверждают, что
это было именно так.</b>
      Обратимся к этим документам.
     В  ноябре 1928 года пленум ЦК по докладу Молотова "О вербовке рабочих и
регулировании  роста   партии"  постановляет  развернуть  одновременно   две
кампании:
     1) прием новых членов партии,
     2) чистка старых членов.
     В этом постановлении говорится100:
     "1.  Добиться, чтобы не позднее конца  1930 года в партии было не менее
половины ее состава из рабочих от производства...
     5.  Проверка  и  чистка  организаций  от чуждых  элементов  ...  должна
производиться <i>гораздо более решительно и более систематически"</i> (курсив мой.-
А. А.).
     Сталину нужны "рабочие"  от производства, но  не от политики. Ему нужны
голосующие, а не думающие рабочие.

     100 "Правда", No 274, 25.11.1928.

     Думающие   рабочие,   старые   кадровые  коммунисты   ленинской   школы
переводятся  в разряд  "чуждых элементов"  и подлежат "более  решительной  и
более систематической" чистке.
     К началу 1929 года - в разгар борьбы  с Бухариным - в партии было 1 500
000 членов и кандидатов. Это была весьма разношерстная масса. Общее  у них -
это  признание  принципов ленинского большевизма. Для  них лишь Ленин  был и
оставался  единственным  авторитетом.  Но Ленина  нет. Они настроены  весьма
подозрительно  и  в  отношении  тех, кто стремится в Ленины. В  значительной
степени  на этом  сорвались и  претенденты  в  Ленины  - Троцкий,  Зиновьев,
Бухарин...  Борьба  за  ленинизм  тоже  велась  под знаменем  "коллективного
руководства"  против принципа "единого вождя". Под этим знаменем  выигрывал,
собственно,  и Сталин.  Однако наступает  время, когда Сталин и  аппаратчики
начинают   открывать  свои  карты:  "Сталин  -   Ленин   сегодня"!  В   ушах
значительного  большинства  партии  это   звучит  как  "святотатство".   Для
признания  Сталина   "Лениным  сегодня"  партия  слишком  думающая,  слишком
разнородна. Нужна новая,  генеральная чистка, чтобы  сделать  ее однородной,
послушной,  "монолитной".  Поэтому  в  апреле   1929  года   XVI   партийная
конференция  принимает  по  докладу  Емельяна  Ярославского  постановление о
проведении  "генеральной чистки".  В  нем говорилось101:  "Эта чистка  рядов
партии должна  сделать партию  однородной"  и  очистить ее от всяких  чуждых
элементов, "разоблачая скрытых троцкистов и сторонников других антипартийных
групп".  В  постановлении делалась  ссылка на  Ленина  по поводу чистки 1921
года. Он указывал тогда, что партию надо очистить от меньшевиков, считаясь с
голосом беспартийных  рабочих. Но  эта ссылка  на Ленина  в  новых условиях,
когда чистка должна была быть проведена, считаясь  с требованием не рабочих,
а аппаратчиков,  чистка  не  от меньшевиков, а  от большевиков,  приобретала
совершенно иное значение,  весьма ярко подчеркивая и цель  самой чистки. Вот
что  говорилось  в этой ссылке102: "Если бы нам действительно  удалось таким
образом  очистить  партию  сверху донизу,  "невзирая  на  лица",  завоевание
революции было бы в самом деле крупное".
     Само это решение, с  точки зрения устава,  было незаконным. Конференция
партии  была  совещательным  органом.   Ее  постановления  приобретали  силу
партийного  закона лишь после утверждения ЦК. Но  ЦК не имел  права объявить
чистку партии без решения съезда. В этом как раз  и был весь секрет - Сталин
решил  созвать съезд партии  после ее "генеральной  чистки". В постановлении
конференции  так  и  говорилось:  закончить  чистку  партии  к  XVI  съезду.
Разумеется,  съезд  партии,  подготовленный  в  условиях  такого  партийного
террора, должен  был  быть  первым  "монолитным"  съездом.  Массовые  чистки
сопровождались массовыми  приемами новых членов партии. Это легко установить
из  официальных данных.  Так,  на  XV съезде партии (декабрь 1927  г.)  было
представлено 887 233  члена  партии. Но  за  время с XV по XVI съезд  партия
выросла,  по данным  Сталина, почти  в  два раза.  При этом рост этот идет в
порядке  ударной  кампании,  то  есть  искусственно.  Сталинцы  прибегают  к
необычным для них чрезвычайным мерам  массовой вербовки новых  членов с тем,
чтобы  радикально  изменить  состав  и  политическое  лицо  партии. Все  это
выдается за выражение "доверия рабочего класса" сталинскому руководству. Это
обстоятельство Сталин и подчеркнул на XVI съезде103:
     "Я  уже  не  говорю  о  таких  признаках  роста  доверия к партии,  как
заявления  рабочих  о вступлении  в партию <i>целыми цехами  и заводами</i> (курсив
мой.-  А.  А.),  рост числа  членов  партии в промежутке от XV съезда до XVI
съезда  более  чем  на 600 тысяч человек, вступление в партию за первый лишь
квартал этого года 200 тысяч новых членов".
     Этот искусственный рост  партии "целыми цехами и заводами"  происходил,
как указывалось, наряду с "генеральной чисткой" старых ее членов.
     Сталин на этом, однако, не думал успокоиться. Создание слепо голосующей
партии  должно   сопровождаться  и  созданием  нового  типа   партийного   и
государственного  работника.  У  него  узурпируется  право  на  рассуждение.
Последнее теперь  признается только за  аппаратом  ЦК. Для  самой партии  ЦК
преподносит "генеральную линию". Правильна ли  она или  нет - об этом нельзя
рассуждать.  Ее  надо  принимать. Но этого  же  недостаточно.  Ее надо точно
проводить,  проводить как  свою собственную  линию.  Безусловная преданность
этой  линии  должна сочетаться  с  бюрократической  аккуратностью в деле  ее
проведения в жизнь. Второй натурой нового типа партийного и государственного
бюрократа должна стать его нерассуждающая исполнительность. Такова директива
XVI съезда. <i>"Проверять людей и</i>

     101"ВКП(б) в резолюциях...", 1933, ч. II, стр. 566.
     102 Та м же, стр. 567.
     103 И. Сталин. Сочинения, т. 12, стр. 344.

     <i>проверять фактическое исполнение дела</i> - в этом, еще раз  в этом, только
в  этом  теперь  гвоздь  всей  работы,  всей политики" -  эти  слова  Ленина
цитируются  в резолюции  XVI  съезда по докладу  председателя ЦКК  -  РКИ  -
Орджоникидзе и добавляется104 : "Съезд поручает ЦКК - РКИ решительно снимать
с  постов работников,  не выполняющих  со всей точностью и добросовестностью
директив партии и правительства,  <i>независимо  от  происхождения, должности и
прошлых заслуг"</i> (курсив мой.- А. А.).
     Таким образом,  чистка  становится  постоянным  методом  создания новой
партии. Ставка делалась не на партию политически мыслящих людей, а на партию
преданных и исполнительных  чиновников в аппарате и  слепо голосующих членов
партии  в  массе.  Все,  кто  этому  сопротивлялся,  подлежали  немедленному
исключению  из  партии  "независимо  от происхождения, должности  и  прошлых
заслуг".
     Весь этот процесс вызвал взрыв нового сопротивления и именно в верхушке
партии.
     Казалось  бы, откуда  взяться этому сопротивлению после  XVI съезда, на
котором Сталин внешне  одержал полную победу, а лидеры всех бывших оппозиций
выступали с покаяниями?  Откуда взяться этому сопротивлению в высших органах
партии, избранных на том  же съезде, куда допускались  только проверенные на
деле высшие  сановники  партии,  а из  бывших оппозиционеров  только  такие,
которые безоговорочно признали Сталина "вождем партии"?
     Но  сопротивление  пришло  и  пришло сразу с  трех  сторон:  от  старых
большевиков во главе с членом ЦК А. П. Смирновым,  от молодых большевиков во
главе  с членом  ЦК Сырцовым и от национал-большевиков во главе с членом  ЦК
Скрыпником.
     Это были люди весьма известные в партии. Главное - никто из них никогда
не был причастен к какой-либо оппозиции в прошлом.

     104 "ВКП(б) в резолюциях...", 1933, ч. II, стр. 632.

      <b>III. ГРУППА СЫРЦОВА</b>

     Особенно   неприятным    и   неожиданным   для    Сталина   был   "бунт
младо-большевиков" из  состава ЦК  и  ЦКК  во главе с  Сырцовым. В  их  лице
взбунтовались  как  раз  те  кадры,  на  которые  Сталин  опирался  в  своей
"планированной  политике"  по  уничтожению старой  гвардии  и созданию новой
партии.  Глава этой  группы  Сырцов готовился  в  преемники Рыкову  на посту
председателя Совнаркома  СССР.  Он  был отозван в  Москву с работы секретаря
крайкома партии в Сибири и назначен председателем Совнаркома РСФСР  на место
Рыкова, хотя последний  номинально  и оставался еще председателем Совнаркома
СССР. Но  все понимали,  что  Рыков -  уже  обреченный  человек, и нарушение
установившейся  со времени  Ленина традиции,  когда  Председатель Совнаркома
РСФСР одновременно был и Председателем Совнаркома СССР, лишь подтверждало  и
обреченность Рыкова и обеспеченность занятия его места Сырцовым. Введение же
Сырцова  в  состав  кандидатов  Политбюро наряду  с такими будущими  членами
Политбюро, как Микоян, Чубарь,  Андреев,  не оставляло  никакого сомнения  о
предрешенном  выборе  будущего  главы советского  правительства.  Дальнейшее
зависело  только от самого  Сырцова - насколько  он  проявит понимание новой
политики и важности своей личной роли в деле ее проведения. Сталин, со своей
стороны, делал все, чтобы облегчить Сырцову эту задачу.  Хотя он и был самым
молодым и по  возрасту и по партийному стажу в составе Политбюро, причем был
только  кандидатом, ему создавался авторитет, не уступающий некоторым из его
членов.  Занятие Сырцовым места Рыкова в самом Политбюро было также вопросом
ближайшего будущего.  Это гарантировало бы ему второе после  Сталина место в
монопартийном государстве.  Сталин  намеренно  подчеркивал  эту  роль  новой
"восходящей звезды" Сырцова  при каждом удобном  для  этого  случае, вызывая
зависть среди своих старых соратников.  Сталин хорошо запомнил  и то,  какую
великую услугу оказал ему Сырцов,  когда он впервые, опираясь на него, начал
лично проводить свой план коллективизации в Сибири и на Урале.
     Личные  качества  Сырцова  для предназначенной  ему  роли тоже были вне
сомнения  -  выдающийся   талант   организатора,  прямота  и  решительность,
ортодоксальное прошлое, энергичная и волевая  натура и  кажущееся отсутствие
всякой  претензии  на  самостоятельное  мышление  в "большой  политике".  На
расстоянии  - когда  Сырцов  был  в  далекой  Сибири -  эти  качества весьма
импонировали в "естественном отборе"  новых  кадров.  В  них была, однако, и
потенциальная  опасность:  если  Сталин  не  сумеет  воспользоваться  ими  в
собственных интересах, они могут повернуться против него же. Сталин полагал,
что гарантируя большую госу-
     дарственную   карьеру,  на   которую   так  велик  был  спрос,  он  уже
ликвидировал потенциальную опасность личных качеств Сырцова. Расчет  этот не
оправдался. Стоило Сырцо-ву переселиться в столицу и самому войти в переднюю
лаборатории  Сталина, как не осталось  и следа  от  его былой провинциальной
наивности.
     Сырцов  увидел,  куда  метит  Сталин  и  при помощи  каких  методов  он
добивается своей  цели.  Увидел и людей, в партии  неизвестных,  но решающих
судьбу  партии  от  ее  имени,-  "Секретариат  Сталина". К  своему  великому
удивлению, установил и то,  что громогласная  вывеска "Политбюро" - это лишь
легальное  прикрытие  всемогущей нелегальной силы  - того  же  "Секретариата
Сталина".  Увидел  больше:  анонимный   коллектив   -  "ЦК  ВКП(б)"  -   это
коллективный псевдоним технических служащих самого Сталина.
     В  этих условиях для "новичка" не было  большого выбора: либо служить в
этом аппарате с наилучшими шансами на карьеру, либо  выступить против него с
такими  же  шансами   на  гибель.  Триумфальные  победы  Сталина  над  всеми
предыдущими оппозициями - независимо  от того, были оппозиционеры  правы или
нет - говорили в пользу сталинского аппарата. Надо было иметь большое личное
мужество и неисчерпанный запас идеализма былого революционера, чтобы выбрать
не Сталина. То и другое оказалось у Сырцова.
     Сырцов решил, что то, что  не удалось старым большевикам  -  Бухарину и
бухаринцам,- удастся ему и молодым большевикам в составе ЦК и ЦКК. Платформа
Сырцова та же,  что  и  у  бухаринцев, но метод и средства  борьбы - другие.
Сталин -  не  идеалист, не искатель правды. Споры с  ним на  тему  о путях и
идеалах социализма не только бесполезны, но даже вредны. Столь  же вредны  и
всякие попытки апеллировать к  партии. Партия сейчас сплошь карьеристская, а
не идейная. Но даже та часть  партии, которая все  еще осталась верна старым
принципам и способна самостоятельно мыслить, не отважится на самостоятельное
действие при установившемся ныне режиме внутри партии. Вся нынешняя политика
партии  диктуется   не  интересами  страны,  а  интересами  аппарата.  Чтобы
выправить  эту  политику  -  надо выправить  организацию,  аппарат,  систему
управления. Короче: чтобы лишить Сталина возможности  стать диктатором, надо
реорганизовать   управление  партией  на  совершенно  новых   началах.  Если
постановка этого вопроса вызовет сопротивление Сталина, то это явится лучшим
доказательством его  тайных замыслов, и тогда легче будет его вообще  убрать
из ЦК. В самом деле, в чем была сила  Сталина в аппарате партии?  В том, что
он был одновременно  и генеральным секретарем в исполнительном органе ЦК - в
Секретариате, и  председателем  в  фактически  законодательном  органе  -  в
Политбюро.  В  третьем и  весьма важном органе - Оргбюро - он был не  только
членом,  но и фактическим хозяином,  хотя там  формально председательствовал
второй секретарь  ЦК (в разное время - Молотов, Каганович, Андреев, Жданов и
Маленков).    Разделение   этого   исключительного,    в    истории    самой
коммунистической партии  беспрецедентного,  сосредоточения  власти  в  руках
одного  человека  -   таков   был   замысел  Сырцова.  Как  этого  добиться?
Организованными требованиями  секретарей ведущего  звена партии - секретарей
обкомов   и  крайкомов.   На   этой  почве  и  составился   так   называемый
"право-левацкий"  блок  Сырцова - Ломи-надзе  - Шацкина.  Вано Ломинадзе был
членом  ЦК и секретарем Закавказского  крайкома партии (куда  входили три ЦК
национальных компартий - Азербайджана, Армении и Грузии). Лазарь Шацкин  был
членом  ЦКК  и   одним  из  руководителей  Коммунистического  интернационала
молодежи.   Блок   опирался  на  поддержку  многих  секретарей   и   местных
коммунистов.  Если не прямой поддержкой, то явной симпатией требования блока
пользовались  и  у  значительной  части  молодых членов  ЦК и  ЦКК  (Чаплин,
Мильчаков, Хитаров  и др.). Из  бывших оппозиционеров в блок  входил  бывший
член ЦКК Стэн.
     Блок Сырцова ("блоком" его назвал  Сталин, хотя никакого блока не было,
а была группа единомышленников) собирался выступить со своим организационным
планом на ближайшем пленуме ЦК и ЦКК, который должен был состояться не позже
октября 1930 года. Но  С. И. Сырцову и его друзьям  так и не пришлось больше
принимать участие в пленумах  ЦК.  Вся группа  была  исключена из  партии, а
пленум созвали только  в декабре.  Это был первый случай, когда членов  ЦК и
ЦКК исключили из партии не только без  дискуссий, но и без согласия  пленума
ЦК. Ряд  местных  секретарей  был  снят,  а  те, которые  в  решающий Момент
изменили  Сырцову, получили  повышение (так, бывший друг  Сырцова  секретарь
Уральского   обкома  Д.  Сулимов  был  назначен  вместо  него  Председателем
Совнаркома   РСФСР).  Это   был   обычный   метод  поощрения   предателей  и
предательства.


     IV. ГРУППА СМИРНОВА

     Расправа Сталина была жестокой, систематической  и целеустремленной. До
сих  пор она не давала  промаха. Ликвидируя действительных  врагов, сталинцы
рассчитывали  на  предупреждение  и  устрашение  возможных  врагов. Чистки и
расправы должны были отучить охотников играть в оппозицию. Исключение членов
ЦК  и  ЦКК, принадлежавших  к группе  Сырцова,  показало,  что  отныне враги
Сталина будут  дискутировать  о своих  программах  не  на  пленумах ЦК,  а в
подвалах  ГПУ.  И  все-таки  Сталин не чувствовал  себя  хозяином положения.
Ликвидация  одной  оппозиции   оказывалась   прологом  к  появлению  другой.
Оппозиция против Сталина  смахивала  на ту легендарную гидру древнегреческой
мифологии, у  которой  на  месте одной  отрубленной  головы  вырастали новые
головы. Не успели  участники  группы Сырцова прибыть на место ссылки  (тогда
еще не расстреливали), как появились новые группы оппозиции:
     1) группа Рютина,
     2) группа Смирнова,
     3) группа Скрыпника.
     Хотя между этими группами  было  много общего по идеологии и программе,
они все-таки не были связаны между собою организационно.
     Группа  Рютина, бывшего секретаря Краснопресненского райкома партии  г.
Москвы и кандидата в члены ЦК после XV съезда, вообще возникла  вне ЦК. В ее
состав входили, главным образом, бывшие участники правой оппозиции в среднем
звене - Галкин, Астров, Слепков и др.
     Группа Смирнова, долголетнего члена ЦК, бывшего секретаря  ЦК и  одного
из  деятелей  "Петербургского союза борьбы за освобождение  рабочего класса"
Ленина  и Мартова,  была  наиболее влиятельной. Авторитет  А.  П. Смирнова в
партии  был  огромен.  Он  числился  в личной  гвардии  Ленина  как один  из
основоположников большевизма. Сейчас он входил в состав Оргбюро ЦК и поэтому
хорошо знал всю закулисную "организационную политику" аппарата.
     <b>Группа   Смирнова   объединяла    в    себе   преимущественно    старых
рабочих-большевиков, никогда не  участвовавших в каких-либо оппозициях.  Она
имела свои ячейки  в рабочей среде Москвы, Ленинграда, Иваново-Вознесенска и
Ростова-на-Дону. К  этой группе принадлежали некоторые из  видных участников
гражданской  войны  (Эйсмонт, Толмачев).  Ее  поддерживали  и  весьма видные
деятели из среды профессиональных союзов. Программа группы Смирнова мало чем
отличалась  от  программы  бывшей группы  Бухарина, но  была  более резкой и
определенной. Смирновцы требовали:</b>
       1)  пересмотреть  однобокий курс  "сверхиндустриализации",  создающей
диспропорцию в развитии народного хозяйства;
     2) распустить колхозы и совхозы;
     3) реорганизовать ОГПУ и поставить его под контроль закона;
     4) удалить Сталина и его выучеников из ЦК;
     5) отделить профессиональные союзы от государства.
     Конечно, группа Смирнова понимала, что она бессильна
     добиться выполнения этих требований легальным  путем. Об этом говорил и
опыт всех предыдущих оппозиций. Поэтому она решила  перейти  на  нелегальное
положение и организовалась в самостоятельную группу "рабочих-большевиков".
     Как я  уже  указывал, платформа группы  Смирнова по существу была новым
изданием  платформы  правой   оппозиции  Бухарина.   Была,  однако,  и  одна
существенная разница во времени, которая делала группу  Смирнова опасней для
сталинского  большинства, чем  была группа  Бухарина.  Разница  сводилась  к
следующему.
     Бухаринцы выдвинули свою платформу и объединились в  группу в условиях,
когда ЦК: 1)  вместе  с  теми  же буха-ринцами только  что покончил с левыми
(троцкисты)  под  право-центристским   флагом  (Бухарин   плюс  Сталин),  2)
хозяйственная  и  организационная  политика  Сталина еще  не была  проверена
практикой. Другими словами,  бухаринцы предупреждали возможное направление и
последствия  сталинского  плана, не имея  еще  достаточных  данных  для  его
дискредитации, тогда как смирновцы атаковали этот  самый  план на основе его
первых практических результатов.
     Результаты эти были весьма серьезны и конкретны:
     1.  Развал  плана  принудительной коллективизации сельского  хозяйства,
катастрофическое падение  зернового хозяйства, массовый убой поголовья скота
и  связанный  с  этим небывалый голод в стране, особенно на Украине, где, по
самым  осторожным  данным специалистов, погибло от голода  до пяти миллионов
человек.
     2. Образование  кричащей диспропорции  в развитии промышленности, когда
курс на  развитие  тяжелой промышленности привел  к  почти полному  застою в
развитии
     легкой промышленности и предметов широкого потребления.
     3. Превращение ОГПУ в силу, стоящую и над партией и над государством.
     Группа Смирнова, реставрируя старую платформу  правых,  исходила  не из
теоретических соображений, а  из  этих  практических результатов  сталинской
политики.  При  всей  своей  диалектической  изворотливости  Сталин  был  бы
беспомощным  против таких  фактов,  если  бы  ими располагали в  свое  время
бухаринцы. Ими теперь  располагали  смирновцы. Но  зато и  Сталин располагал
теперь гораздо большим, чем в 1928 году,- "монолитным единством" в ЦК  и ЦКК
и  усовершенствованным  партийно-полицейским  аппаратом  на  местах.  Однако
группа Смирнова  и не  собиралась апеллировать к  партии. В этом заключалась
другая и самая важная разница между нею и оппозицией Бухарина.
     Группа  Смирнова решила первый  и  последний  раз в  истории сталинизма
перенести  спорные  проблемы  хозяйственного  и  политического  курса на суд
рабочих  и  крестьян, именем  которых он управлял. Это возможно было сделать
только в  глубоком  подполье,  формально  не  противопоставляя  себя партии.
Создание  нелегальных  ячеек  в  важнейших   рабочих  центрах  и   собирание
оппозиционных  сил  в  рядах партии  -  такова была подготовительная  работа
Смирнова. Свержение сталинского руководства мыслилось как акт восстановления
"советской  власти".   Это   уже  было  второе   издание  ленинского   плана
"пролетарской революции", на этот раз против  диктатуры партаппарата и ОГПУ.
И главный лозунг Смирнова оставался тот же ленинский - "вся власть Советам!"
Смирновцы   выступали   за   реставрацию  власти   Советов,   узурпированной
сталинцами. На этой  платформе  группа  Смирнова постаралась привлечь к себе
бывших лидеров  "правой  оппозиции". Бухарин категорически отказался  вообще
вступать  в контакт  с группой  Смирнова. Так же  поступили  Угланов, Котов,
Михайлов и другие. Рыков и Томский, вероятно, имели встречи со Смирновым, но
дальше этих безобидных встреч дело не пошло. Уроки 1928-1929 годов  пошли на
пользу правым.
     Но не  спал  и  Сталин.  В конце  1932  года  чекисты  раскрыли  группу
Смирнова.  В январе  1933  года объединенный  пленум  ЦК  и ЦКК  по  докладу
Рудзутака  рассмотрел  и дело  самой  группы.  Никаких уличающих  документов
против   Смирнова  на  пленум  представлено  не  было,  кроме  свидетельских
показаний  секретных   сотрудников   того  же   ОГПУ  о   противопоставлении
смирновцами "советской власти"
     партаппарату. Правые лидеры, к которым обращался ранее Смирнов, в своих
же  интересах  заявили,  что, кроме обычных разговоров  "на тему  дня",  они
ничего  не слышали  от Смирнова.  Тем не  менее решение пленума  было весьма
суровым.  Оно небольшое,  но  весьма  характерное.  Я  привожу  его  поэтому
полностью105.
     "Об антипартийной группировке Эйсмонта, Толмачева, Смирнова А. П. и др.
     I
     1)  Объединенный пленум ЦК и  ЦКК  ВКП (б) устанавливает, что  Эйсмонт,
Толмачев, Смирнов и др., заявляя на словах о своем согласии с линией партии,
на деле вели антипартийную  работу против политики  партии. С этой целью они
создали  подпольную  фракционную группу, причем Эйсмонт и Толмачев вербовали
своих  сторонников среди  разложившихся элементов, оторвавшихся  от  рабочих
масс,буржуазных перерожденцев.
     2) В момент, когда партия подводит итоги величайшим  победам пятилетки,
эта группа,  подобно рютинско-слепковской антипартийной группировке, ставила
своей задачей  по  сути дела  отказ  от  политики индустриализации  страны и
восстановление капитализма, в частности кулачества.
     3) Исходя из этого, объединенный пленум ЦК и ЦКК ВКП (б) постановляет:
     а)  одобрить решение Президиума ЦКК об исключении из  партии Эйсмонта и
Толмачева,   как   разложившихся   и  переродившихся   антисоветских  людей,
пытавшихся организовать борьбу против партии и партийного руководства;
     б)  на  основании резолюции X  съезда  партии исключить из Центрального
Комитета  ВКП  (б) Смирнова,предупредив  его, что в  случае, если всей своей
работой в дальнейшем не заслужит доверия партии -будет исключен из партии.
     II
     Объединенный  пленум  ЦК и  ЦКК  ВКП  (б)  устанавливает,  что члены ЦК
Томский и Рыков и кандидат в члены ЦК Шмидт вместо действительной и активной
борьбы с антипартийными элементами за генеральную линию пар-

     105"Правда", No13, 13.1.1933.

     тии  и  практическую  политику ЦК  партии стояли  в стороне от борьбы с
антипартийными  элементами   и   даже  поддерживали  связь  со  Смирновым  и
Эйсмонтом,  чем  по сути дела поощряли их в их антипартийной работе,  причем
всем  своим   поведением   давали   повод  всяким  антипартийным   элементам
рассчитывать на поддержку бывших лидеров правой оппозиции.
     Объединенный  пленум ЦК и ЦКК  требует от  Рыкова,  Томского  и  Шмидта
коренного  изменения своего  поведения  в вопросах борьбы  с  антипартийными
элементами и предупреждает  их, что при продолжении их нынешнего поведения к
ним будут применены суровые меры партийных взысканий".
     Таким образом, резолюция Сталина - Рудзутака признавала, что
     1) группа Смирнова стояла на платформе правых;
     2) группа Смирнова опиралась на рабочих, хотя и "обуржуазившихся".
     Организационная  связь  бывших  лидеров  правой  оппозиции   с  группой
Смирнова  не была  установлена. Несмотря на  это, Рыкову, Томскому и  Шмидту
объявлялось последнее предупреждение (но  без  упоминания Бухарина, так  как
Бухарин на пленуме резко отмежевывался от группы Смирнова).
     Характерно,  что Сталин не решился дать  в этой  резолюции огласку тому
факту, что коммунисты Эйсмонт и  Толмачев во время  обсуждения их вопроса на
пленуме  уже  находились  под  арестом  как  "враги  советской   власти",  а
требование самого Сталина (Рудзутака)  подвергнуть той  же участи  члена  ЦК
Смирнова было отвергнуто пленумом. Ничего не говорила резолюция  и  об  идее
"вся власть Советам". По  другому  поводу на том же пленуме Сталин объяснил,
что такое "Советы без сталинцев"106:
     "...дело не только в Советах, как в  форме организации, хотя  сама  эта
форма представляет величайшее революционное завоевание. Дело, прежде  всего,
в содержании работы Советов, дело в  характере  работы  Советов, дело в том,
кто именно руководит Советами,- революционеры или контрреволюционеры".

     106 И. Сталин. Сочинения, т. 13, стр. 226.


     V. "НАЦИОНАЛЬНАЯ ОППОЗИЦИЯ" В ПАРТИИ

     В письме к Максиму Горькому в 1912 году Ленин из Вены писал107: "Насчет
национализма  вполне  с Вами согласен.  У нас один  чудесный  грузин засел и
пишет для "Просвещения"  большую статью..."  "Чудесный грузин" был Сталин, а
статья - "Марксизм и национальный вопрос".
     После   октябрьского   переворота   Сталин   получает   назначение   по
"специальности"   -  он   делается  народным   комиссаром   по  делам  малых
национальностей.  Потом его  комиссариат  получил  и  конкретное  задание  -
подготовить   слияние  с   советской  Россией   самостоятельно  существующих
советских республик - Украины (1919 г.), Белоруссии  (1919 г.), Азербайджана
(1920 г.), Армении (1920 г.), Грузии  (1921 г.). Среднеазиатские рес