и бы положить религиозные или средневековые ценности сами по себе. Но за долгий срок эти либеральные принципы оказали разъедающее воздействие на ценности, предшествующие либерализму и необходимые для сохранения сильных общий/а потому необходимые и для возможности самоподдержания для либерального общества. 31. БЕЗГРАНИЧНЫЕ ВОЙНЫ ДУХА Закат общественной жизни предполагает, что в будущем мы рискуем стать безмятежными и самопоглощенными последними людьми, лишенными тимотических стремлений к высшим целям и жаждущими только личного комфорта. Но существует и обратная опасность, а именно что мы снова станем первыми людьми, ввязывающимися в кровавые и бессмысленные войны за престиж, только на этот раз-- с современным оружием. И действительно, эти проблемы взаимосвязаны, поскольку отсутствие регулярных и конструктивных выходов для мегалотимии могут просто привести к ее выбросу на поверхность в экстремальной и патологической форме. И разумно поинтересоваться, все ли люди верят, что виды борьбы и жертв, возможные в самодовольном и процветающем либеральном обществе, достаточны для выражения всего, что есть высшего в человеке. Потому что разве нет резервуаров идеализма, которые нельзя исчерпать -- да что там, из которых едва ли даже зачерпнули, -- если человек становится исследователем, как Дональд Трамп, или альпинистом, как Рейнгольд Мейсснер, или политиком, как Джордж Буш? Как бы ни была трудна во многих смыслах жизнь этих людей, и при всем признании, которое они получают, жизнь их не самая трудная, и дело, которому служит каждый из них, не самое серьезное и не самое справедливое. А поскольку это так, то горизонт человеческих возможностей, ими определенный, не будет окончательно удовлетворителен для наиболее тимотических натур. В частности, доблести и честолюбие, выявляемые войной, вряд ли найдут свое выражение в либеральных демократиях. Будет много войн в переносном смысле -- вспомним корпоративных юристов, специализирующихся по насильственным захватам, считающих себя акулами или разбойниками, или биржевых маклеров, воображающих себя, как сказано в "Кострах тщеславия" Тома Вулфа, "хозяевами вселенной". (Это, правда, бывает лишь при повышении ресурсов на рынках.) И все же, утопая в мягкой коже сиденья своей "БМВ" они в глубине души знают, что были когда-то настоящие разбойники и настоящие хозяева мира, которые с презрением плюнули бы на мелкотравчатые достоинства, необходимые для завоевания богатства или славы в современной Америке. И долго ли мегалотимия будет удовлетворяться метафорическими войнами и символическими победами -- вопрос остается открытым. Есть подозрение, что некоторые люди не будут удовлетворены пока не проявят себя тем самым актом, который составлял человеческую сущность в начала истории: они захотят пойти на смертельный риск в битве и тем без тени сомнения доказать себе и своим собратьям, что они свободны. Они намеренно будут искать дискомфорта и возможности принести себя в жертву, потому что боль и страдание будут единственным способом определенно продемонстрировать, что они могут думать о себе хорошо, что они остаются людьми. Гегель -- вопреки своему интерпретатору Кожеву -- понимал, что необходимость испытывать гордость своей человеческой сущностью не обязательно удовлетворится "миром и процветанием" конца истории.479 Перед людьми будет стоять постоянная опасность выродиться из граждан в простых буржуа и испытывать при этом презрение к себе. Поэтому последним испытанием для гражданского достоинства было и остается одно: погибнуть за свою страну, а значит, государство должно будет требовать военной службы и продолжать войны. Этот аспект гегелевской мысли привел к тому, что автора назвали милитаристом. Но Гегель никогда не прославлял войну ради самой войны, не считал, что она есть главная цель человека; война для него была важна из-за своих вторичных эффектов, воздействующих на характер общества. Гегель считал, что без возможности войны и жертв, которых она требует, человек станет мягкотелым и самопоглощенным, общество выродится в трясину эгоистического гедонизма, и общественная жизнь постепенно исчезнет. Боязнь же людского "господина и повелителя -- Смерти" -- это сила, подобной которой нет; она способна вырвать человека из самопоглощенности и напомнить людям, что они -- не изолированные атомы, но члены общества, построенного на общих идеях. Либеральная демократия, которая способна в каждом поколении проводить короткую и решительную войну для защиты своей свободы и независимости, будет куда более здоровой и удовлетворенной, чем знающая лишь непрерывный мир. Точка зрения Гегеля на войну отражает общий опыт битв: пусть люди редко подвергаются таким ужасным страданиям и страху, как в бою, полученный выжившими опыт имеет тенденцию ставить все на свете в определенную перспективу. То, что в гражданской жизни называется героизмом и жертвой, становится положительно мелким, дружба и доблесть получают новое и более глубокое значение, а жизнь людей преображается воспоминанием об участии в том, что было куда больше их самих. Как заметил один писатель о конце Гражданской войны в Америке -- одном из самых кровавых и страшных конфликтов нового времени: "Один из ветеранов Шермана, возвращаясь домой вместе с другими, заметил, что когда армии снова растворялись в народе, приспособиться к этому было трудновато. Люди всюду побывали и все видели, величайшее переживание жизни закончилось, и надо было жить дальше, а найти общую цель в эти тихие дни мира было очень нелегко..."480 Но что если, скажем так, мир "наполнится" либеральными демократиями, и в нем не станет тирании и гнета, достойных этого названия, чтобы против них сражаться? Опыт подсказывает, что если люди не могут бороться за правое дело, потому что это правое дело уже победило в предыдущих поколениях, они будут бороться против правого дела. Иными словами, они пойдут на борьбу от определенной скуки, потому что не могут себе представить жизни в мире без борьбы. И если львиная доля мира, в котором они живут, будет характеризоваться мирными, и процветающими либеральными демократиями, они будут бороться против мира и процветания -- и против демократии. Действие такой психологии можно усмотреть в основе событий во Франции 1968 года. Студенты, которые временно взяли Париж и свергли генерала де Голля, не имели никаких "рациональных" причин для бунта, потому что в основной массе это были изнеженные отпрыски одного из самых свободных и самых процветающих обществ на земле. Но именно отсутствие борьбы и жертвы в жизни среднего класса, которую они вели, позвало их на улицы драться с полицией. Хотя многие из них были увлечены неработоспособными фрагментами идей вроде маоизма, конкретного видения лучшего общества у них не было. Положительная программа их протеста не представляла интереса; но они отвергали жизнь в обществе, где идеалы стали в определенном смысле невозможны. Скука от мира и процветания в прошлом имела куда более мрачные последствия. Возьмем, например, Первую мировую войну. Истоки конфликта до сих пор остаются сложными, их много изучают, но они полны противоречий. В интерпретациях причин войны, включая германский милитаризм и национализм, прогрессирующий распад баланса сил в Европе, возрастающую окостенелость систем союзов, стимулы, которые связали с нападением и превентивным ударом военные, технологические доктрины, глупость и неосмотрительность отдельных лидеров -- во всем этом есть элементы истины. Но помимо этого, был еще один нематериальный, но решающий фактор, ведущий к войне: общественность многих европейских стран просто хотела войны, потому что пресытилась скукой и нехваткой общественной жизни в мирные времена. Большинство рассуждений о решениях, проложивших путь к войне, сосредоточены на рациональных стратегических расчетах, и в них не учитывается огромный народный энтузиазм, который послужил толчком для всех стран к мобилизации. Резкий австрийский ультиматум Сербии, последовавший за убийством эрцгерцога Франца-Фердинанда в Сараево, был встречен в Берлине сумасшедшими восторженными публичными демонстрациями в поддержку Австро-Венгрии, несмотря на то что у Германии не было прямого интереса в этой ссоре. В течение семи критических дней в конце июля и начале августа 1914 года шли огромные националистические митинги перед министерством иностранных дел и резиденцией кайзера; когда последний вернулся 31 июля из Потсдама в Берлин, его кортеж захлестнули толпы, призывавшие к войне. Вот в такой атмосфере и были приняты ключевые решения, поведшие к войне.481 На той же неделе эти сцены повторились в Париже, Петрограде, Лондоне и Вене. И во многом энтузиазм этих толп был вызван чувством, что война означает наконец-то национальное единство и гражданственность, преодоление раскола между капиталистами и пролетариями, протестантами и католиками, рабочими и крестьянами, характерного для гражданского общества. Как описал чувство толпы в Берлине один очевидец: "Никто никого не знает, но все охвачены одним всепоглощающим порывом: Война, война, и чувство объединения".482 В 1914 году Европа пережила столетний мир со времен последнего конфликта континентального масштаба" который был урегулирован Венским конгрессом. Это столетие, казалось, видело расцвет современной технологической цивилизации в индустриализующейся Европе, цивилизации, несущей за собой невиданное материальное процветание и возникновение общества среднего класса. Демонстрации за войну, прошедшие, в разных столицах Европы в августе 1914 года, можно рассматривать в некоторой степени как бунты против этой цивилизации среднего класса с ее безопасностью, процветанием и отсутствием трудных задач. Растущая изотимия повседневной жизни больше не казалась удовлетворительной. Возродилась в массовом масштабе мегалотимия: мегалотимия не отдельных принцев, но целых наций, ищущих признания своей ценности и достоинства. В Германии, больше чем повсюду, многие видели в войне восстание против материализма коммерческого мира, созданного Францией и этим архетипом буржуазного общества -- Великобританией. Конечно, у Германии было много конкретных претензий к существующему порядку в Европе, от колониальной и морской политики и до угрозы русской экономической экспансии. Но, читая оправдания войны у немецких авторов, поражаешься последовательным проведением мысли о необходимости какого-то вида бесцельной борьбы, той борьбы, что окажет очистительное моральное действие совершенно независимо от того, получит ли Германия колонии и добьется ли свободы на морях. Комментарии молодого немецкого студента-юриста по дороге на фронте сентябре 1914 года типичны: развенчивая войну как дело "ужасное, недостойное человека, глупое, старомодное и во всех смыслах разрушительное", он тем не менее приходит к ницшеанскому выводу, что "определенно ключевым вопросом всегда была готовность человека к жертве, а не цель этой жертвы".483 Pflicht, или долг, понимается не как дело просвещенного собственного интереса или договорного обязательства; это абсолютная моральная ценность, демонстрирующая внутреннюю силу человека и его превосходство над материализмом и природным предопределением. Это начало свободы и творчества. Современная мысль не ставит барьера будущей нигилистической войне против либеральной демократии со стороны тех, кто был взращен на ее лоне. Релятивизм -- учение, которое утверждает, что все ценности всего лишь относительны, и которое критикует любые "привилегированные точки зрения" -- должен привести также к подрыву демократии и ценностей толерантности. Релятивизм -- это не такое оружие, которое можно навести на врагов, выбранных произвольно. Оно стреляет во все стороны, отшибая ноги не только у "абсолютизма", догм и твердости западных традиций, но и у традиций, сосредоточенных на терпимости, разнообразии и свободе мысли. Если ничто не может быть абсолютно верным, если все ценности определяются своей культурой, то и лелеемые принципы вроде равенства людей тоже должны быть устранены. Нет тому лучшего примера, чем мысли самого Ницше. Он считал, что уверенность человека в том, что нигде нет истины, есть одновременно и угроза, и возможность. Угроза, поскольку, как отмечалось выше, она подрывает возможность жизни "в пределах горизонта". Но и возможность, потому что допускает полную свободу человека от прошлых моральных ограничений. Высшей формой творчества для Ницше было не искусство, но создание самого высшего -- новых ценностей. Его проект, когда он освободился от лохмотьев прежней философии, верившей в возможность абсолютной истины или права, был "переоценить все ценности", начиная с ценностей христианства. Он намеренно старался подорвать веру в равенство людей, утверждая, что это просто предрассудок, внедренный в нас христианством, Ницше надеялся, что принцип равенства когда-нибудь уступит морали, оправдывающей господство сильных над слабыми, а кончил прославлением того, что превратилось в учение жестокости. Он ненавидел общества диверсифицированные и толерантные, предпочитая нетерпимые, инстинктивные и безжалостные -- индийскую касту чандала, которая пыталась вывести новые расы людей, или "белокурых хищных бестий", которые "без колебаний запускают страшные когти в население".484 Отношение Ницше к немецкому фашизму обсуждается давно, и если от узколобых обвинений в том, что он -- праотец упрощенческих доктрин национал-социализма, его можно защитить, то все же перекличка его мыслей и нацизма не случайна. Как и у его последователя, Мартина Хайдеггера, релятивизм у Ницше сносил все философские подпорки, поддерживающие западную либеральную демократию, заменяя их учением силы и господства.485 Ницше считал, что эра европейского нигилизма, которой он помогал прийти, поведет к "безграничным войнам духа", бесцельным войнам, чье единственное назначение -- утвердить самое войну. Современный либеральный проект пытается сдвинуть основы человеческого общества от тимоса на более безопасную почву желания. Либеральная демократия "решила" проблему мегалотимии, ограничив и сублимировав се сложным рядом институциональных ограничений -- принцип суверенности народа, определение прав, власть закона, разделение властей и так далее. Либерализм также сделал возможным современный экономический мир, освободив желание от всех ограничений на жажду нажины и соединив его союзом с рассудком в виде современной науки. Новое, динамичное и бесконечно богатое поде деятельности внезапно открылось человеку. Согласно англосаксонским теоретикам либерализма, праздным господам предстояло склониться к убеждению оставить свое тщеславие и найти себе дом в этом экономическом мире. Тимосу полагалось подчиниться желанию и рассудку, то есть желанию, руководимому рассудком. Гегель тоже понимал, что фундаментальный переход, который случился в современной жизни, явился одомашниванием господина и его метаморфозой в человека экономического. Но он понимал, что это означает не столько отмену тимоса, сколько его трансформацию в новую и, как верил Гегель, высшую форму. Мегалотимия немногих должна была уступить дорогу изотимии многих. Человек не перестанет иметь грудь, но эта грудь не будет более надуваться столь чрезмерной гордостью. Те, кого не мог удовлетворить прежний, додемократический мир, составляли большинство человечества; те же, кто остался неудовлетворенным в современном мире универсального признания, куда более малочисленны. Отсюда и примечательная стабильность, и сила демократии в современном мире. Работу всей жизни Ницше можно в некотором смысле рассматривать как попытку радикально сдвинуть это равновесие обратно в сторону мегалотимии. Гнев стражей Платона более не должен был ограничиваться какой-либо концепцией общего блага. Общего блага нет: попытки его определить просто отражают силу тех, кто вводит определение. Разумеется, общее благо, защищающее самодовольство последнего человека, истощилось. Уже нет хорошо или плохо воспитанных стражей, остались только более или менее гневные. И поэтому они будут отличаться друг от друга главным образом силой своего гнева -- то есть способностью навязать свои "ценности" другим. Уже не одной из трех частей человека, как для Платона, а человеком в целом стал тимос для Ницше. Оглядываясь назад, мы, живущие в век старости человечества, могли бы прийти к следующему заключению. Ни один режим -- ни одна "социоэкономическая система" -- не может удовлетворить всех и повсюду, в том числе и либеральная демократия. Вопрос не в неполноте демократической революции, то есть не в том, что блага свободы и равенства не были распространены на всех людей. Неудовлетворенность возникает именно там, где триумф демократии наиболее полон: это неудовлетворенность свободой и равенством. Таким образом, те, кто остался неудовлетворенным, всегда будут иметь потенциал запустить историю заново. Более того, оказывается, что рациональное признание не является самоподдерживающимся, но должно опираться на до-современные, не-универсальные формы признания, чтобы оно могло быть действенным. Стабильная демократия требует иногда иррациональной демократической культуры, и спонтанное гражданское общество вырастает из долиберальных традиций. Капиталистическому процветанию лучше всего способствует сильная трудовая этика, которая, в свою очередь зависит от призраков мертвых религиозных верований, если не от самих верований, либо же от иррациональной приверженности к расе или нации. Групповое, а не универсальное признание -- лучшая поддержка экономической деятельности и общественной жизни, и даже если оно в конечном счете иррационально, эта иррациональность еще очень не скоро приведет к подрыву обществ, в которых оно существует. Итак, универсальное признание не только не дает универсального удовлетворения, но сама способность экономического общества создавать и поддерживать себя на рациональной основе в чем-то сомнительна. Аристотель считал, что история будет циклической, а не секулярной, поскольку все режимы в чем-то несовершенны, и это несовершенство постоянно будет подталкивать людей к желанию сменить режим на что-нибудь другое. Не можем ли мы, по всем перечисленным причинам, отнести то же самое к современной демократии? Следуя Аристотелю, мы могли бы постулировать, что общество последних людей, состоящих только из желания и рассудка, будет сменяться бестиальными первыми людьми, ищущими только признания, и обратно, и так до бесконечности. И все же эти две опорные колонны вряд ли равны друг другу. Ницшеанская альтернатива заставляет нас полностью разорвать с той частью души, что ведает желаниями. Последнее столетие показало нам страшные последствия попыток пробудить необузданную мегалотимию, потому что в нем мы уже в некотором смысле испытали "безграничные войны", предсказанные Ницше. Толпы, требовавшие войны в августе 1914 года, получили жертвы и опасности, которых хотели, и даже куда больше. Последующее течение Великой войны показало, что каковы бы ни были положительные вторичные эффекты войны в смысле структуры общества, они полностью задавлены ее разрушительными последствиями первого порядка. В двадцатом веке риск жизнью в кровавой битве полностью демократизировался. Он уже не отмечал исключительные натуры, а стал опытом, навязанным массам мужчин, а потом -- и массам женщин и детей. Он вел не к удовлетворению признания, но к безымянной и бессмысленной смерти. Никак не пробуждая творческие способности, современная война подорвала народную веру в такие понятия, как храбрость и героизм, и выпестовала глубокое ощущение отчуждения и распада личности у тех, кто ее испытал. Если людям будущего наскучат мир и процветание и они станут искать новой тимотической борьбы и трудностей, последствия обещают быть еще более ужасными, потому что сейчас есть ядерное и иное оружие массового поражения, которое может убить миллионы людей мгновенно и анонимно. Барьером на пути возрождения истории и возвращения первых людей стоит внушительный Механизм современной науки, который мы описали во второй части нашей книги; Механизм, приводимый в движение не ограниченным желанием и управляемый рассудком. Возрождение мегалотимии в современном мире будет означать разрушение этой мощной и динамичной глобальной экономики и попытку перелома логики технологического развития. Такие переломы оказались возможными в конкретные моменты в конкретных местах, например, когда такие страны, как Германия или Япония, жертвовали собой ради национального признания, -- но сомнительно, может ли весь мир в целом совершить такой перелом достаточно надолго. Германией и Японией двигало желание навязать признание своего превосходства в войнах первой половины двадцатого века, но при этом они считали, что защищают свою экономику, завоевывая себе нео-меркантилистское Lebensraum (Жизненное пространство (нем)) или "сферу со-процветания". Последующий опыт показал обеим странам, что экономической безопасности куда проще было бы достичь либеральной свободной торговлей, чем войной, а путь военных завоеваний для экономических ценностей полностью деструктивен. При взгляде на современную Америку мне не кажется, что мы столкнулись с проблемой избытка мегалотимии. Те серьезные молодые люди, которые толпами идут в школы права и бизнеса, трудолюбиво заполняют свои резюме в надежде поддержать стиль жизни, который, как они считают, им положен, -- мне кажется, что им куда больше грозит опасность стать последними людьми, чем оживить страсти первого человека. Для них либеральная идея наполнить жизнь материальными приобретениями и безопасным, разрешенным честолюбием слишком хорошо подходит. И трудно отыскать великие неудовлетворенные стремления или иррациональные страсти под внешним обликом среднего юриста-стажера. То же справедливо и для других регионов постисторического мира. В восьмидесятых годах лидеры большинства европейских стран не выказывали стремлений к великой борьбе или жертвам, имея дело с такими проблемами, как "холодная" война, уничтожение голода в третьем мире или военные, акции против терроризма. Были фанатики, вступавшие во Фракцию Красной Армии в Германии или в Красные Бригады в Италии, но это были считанные маргиналы-сумасшедшие, которых поддерживала на плаву только помощь советского блока. После великих событий осени 1989 года в Восточной Европе значительная часть немцев засомневалась насчет мудрости объединения, потому что это обойдется слишком дорого. Это не признаки цивилизации, натянутой, как пружина, готовой принести себя в жертву на костер нового, еще невиданного фанатизма, -- это признаки цивилизации вполне удовлетворенной своим настоящим и будущим. Платон утверждал, что хотя тимос есть основа добродетелей, сам по себе он не хорош и не плох, но требует воспитания, дабы он служил общему благу. Иными словами, тимос должен управляться рассудком и стать союзником желания. В городе справедливости все три стороны души были удовлетворены и уравновешены под водительством разума.486 Этот наилучший из режимов было бы крайне трудно реализовать, поскольку он должен удовлетворять человека целиком -- одновременно его рассудок, желание и тимос. Но если даже для реального режима невозможно удовлетворить человека полностью, наилучший режим давал образец, с которым можно сравнивать существующие режимы. Тот режим наилучший, который наилучшим образом удовлетворяет все три стороны души одновременно. Если рассмотреть доступные нам исторические альтернативы в данном аспекте, кажется, что либеральная демократия дает наибольшие возможности всем трем сторонам. Если она и не годится как самый справедливый режим "в речах", то может послужить хотя бы самым справедливым режимом "в реальности". Потому что, как учит нас Гегель, современный либерализм основан не столько на отмене жажды признания, сколько на ее трансформации в более рациональные формы. Если тимос не сохранен полностью в его более ранних проявлениях, то он и не отменен полностью. Более того, ни одно существующее либеральное общество не основано исключительно на изотимии; все они должны допускать некоторую степень безопасной и укрощенной мегалотимии, даже если это идет вразрез с принципами, которые такое общество искренне проповедует. Если верно, что исторический процесс покоится на двух колоннах-близнецах -- желании и рациональном признании, и что современная либеральная демократия сеть политическая, система, наилучшим образом и, в каком-то смысле сбалансированно удовлетворяющая обе эти потребности, то, по-видимому, основной угрозой демократии будет наше непонимание того, что на самом деле поставлено на карту. Потому что, хотя современные общества развились до демократических, современная мысль зашла в тупик и не может прийти к согласию о том, что составляет суть человека и его специфическое достоинство, а потому не может определить права человека. Таким образом открывается путь к преувеличенным требованием признания равных прав с одной стороны, и к высвобождению заново мегалотимии -- с другой.487 Эта путаница мысли может произойти, несмотря ни то что история движется в согласованном направлении рациональным желанием и рациональным признанием и несмотря на то, что либеральная демократия в реальности дает наилучшее возможное решение проблемы человека. Возможно, что если события пойдут так, как, шли в последние несколько десятков лет, идея универсальной и направленной к либеральной демократий истории станет более приемлемой для людей, и релятивистский тупик современной мысли в каком-то смысле разрешится сам. То есть культурный релятивизм (европейское, изобретение) кажется приемлемым для нашего столетия, потому что впервые Европа оказалась вынужденной всерьез встретиться с неевропейскими культурами в процессе колониализма и деколонизации. Многие из событий последнего века -- упадок моральной самоуверенности европейской цивилизации, подъем третьего мира, возникновение новых идеологий -- способствует укреплению веры в релятивизм. Но если со временем все больше и больше стран с различающимися культурным и историческим наследиями пойдут одинаковыми долговременными путями развития, если будет наблюдаться постоянная конвергенция институтов, управляющих обществом в наиболее передовых странах, и если гомогенизация человечества будет в результате экономического развития продолжаться, то идея релятивизма может показаться куда более странной, чем сейчас. Потому что очевидное различие "языка добра и зла" народов окажется несущественным фактом на этой конкретной стадии их исторического развития. Человечество будет казаться не тысячей цветущих побегов на стольких же различных растениях, а длинной цепью фургонов на одной дороге. Некоторые будут двигаться к городу быстро и резко, другие встанут на отдых в прерий, а то и застрянут в колее на горном перевале. Некоторые будут подожжены при нападениях индейцев и брошены на дороге. Кое-кто из погонщиков, оглушенный битвой, потеряет чувство направления и какое-то время будет гнать фургон не туда, а в паре-другой фургонов народ устанет от езды и решит встать постоянным лагерем, вернувшись для этого назад в удобное место. Еще кто-то найдет объездные пути, ведущие туда же, куда и главная дорога, хотя окажется, что для перехода через последнюю горную цепь придется выезжать на тот же перевал. Но подавляющее большинство фургонов медленно будет продвигаться к городу, и почти все они в конце концов туда приедут. Фургоны все подобны друг другу: пусть они выкрашены по-разному и сделаны из разных материалов, у каждого четыре колеса и лошади в запряжке, а внутри сидит семья, которая надеется и молится, чтобы путешествие Окончилось благополучно. Очевидную разницу в положении фургонов не следует считать за отражение перманентных и неизбежных отличий между людьми, которые в них едут, а лишь следствием разных позиций, которые они занимают на дороге. Александр Кожев считал, что в конечном счете история сама докажет свою рациональность. Имеется в виду, что въедет в город число фургонов достаточное, чтобы любой разумный человек, поглядев на ситуацию, согласился, что было только одно путешествие и только одно место назначения. Сомнительно, чтобы сейчас мы уже достигли этого момента, потому что, несмотря на недавнюю всемирную либеральную революцию, доступные нам свидетельства о разбредании фургонов не дают возможности сделать такое заключение. Не можем мы и в окончательном анализе сказать: если большая часть фургонов доберется до города, не выйдет ли так, что их пассажиры, оглядев новые места, решат предпринять еще одно, и более дальнее, путешествие? ПРИМЕЧАНИЯ Вместо предисловия 1 "The End of History" The National Interest 16 (Summer 1989 г.), стр. 3-18. 2 Первые Попытки ответить на некоторые из этих критических замечаний см. мою статью "Reply to My Critics", The National Interest 18 (Winter 1989--1990); стр. 21-22. 3 Локк и особенно Мэдисон не понимали, что одной из целей республиканского правления является защита гордого самоутверждения граждан республики. Глава 1. Наш пессимизм 4 Emile Fackenheim, God's Presence in Historiy: Jewish Affirmations and Philosophical Reflections (New York: New York Universites Press, 1970), рр.5--б. 5 Robert Mackenzie, The Nineteenth Century -- A History, цитата приводится у Коллингвуда (R.G. Collinwood), The Idea of History (New York: New York Oxford Universites Press, 1956), р. 140. 6 Encyclopaedia Britannica, 11th edition (London, 1911) vol. 27, р.72. 7 Norman Angell, The Great Illusion: A Study of the Relation of Military Power to National Advantage (London: Heinemann, 1914). 8 Paul Fussel, The Great War and Modern Memory (New York: New York Oxford Universites Press, 1956). 9 Эту мысль высказал Modris Eksteins, Rites of Spring: The Great War and the Birth of the Modern Age (Boston: Houghton Mifflin, 1989, pp. 176-191); см. также Fussel (1975), рр. 19--20. 10 Эрих Мария Ремарк, Лениздат 1959, стр. 19. 11 Цитируется у Экштейна (Ekstein 1989), стр. 291. 12 Это замечание принадлежит Жан-Франсуа Ревелю (Jean-Fran?ois Revel), "But We Follow the Worse" The National Interest (Winter 1989-1990): 99-103. 13 См. ответ Гертруды Гиммельфарб (Gertrude Himmelfarb) на исходную статью "The End of History?", The National Interest (Winter 1989): 25--26. См. также статью Лешека Колаковского (Leszek Kolakowsky) "Uncertainties of a Democratic Age", Journal of Democracy 1, no. 1 (1990): 47-50. 14 Курсив наш. Henry Kissinger, "The Perlament Challenge of: U.S. Policy Toward the Soviet Union" в книге Kissinger, America Foreign Policy, third edition (New York: Norton, 1977), р. 302. 15 В том числе и автора этой книги, который в 1984 году писал, что "среди американских обозревателей, пишущих о Советском Союзе, сложился очень последовательный стиль: преувеличивать проблемы советской системы и недооценивать ее эффективность". Обзор под редакцией Роберта Бернса (Robert Bernes), After Brezhnev в The American Spectator17, no. 4 (April 1984), р. 35-37 16 Жан-Франсуа Ревель (Jean-Fran?ois Revel), How Democracies Perish (New Zork: Harper and Row, 1983), р. 3. 17 Jeanne Kirpatrick, "Dictatorshops and Double Standarts", Commentary 68 (November 1979); 34--35. 18 Хорошую критику Ревеля, написанную до перестройки и гласности, см. Stephen Sestanovich, "Anxiety and Ideology", University of Chicago Law Rewiew 52, по. 2 (Spring 1985): 3--16. 19 Revel (1983), р. 17; Не вполне ясно, насколько сам Ре-нель верил своим более резким формулировкам насчет относительной силы и слабости демократии и тоталитаризма. Многие его издевки над провалами демократии могут быть отнесены на счет риторической необходимости пробудить собратьев-демократов от очевидной дремоты и раскрыть им глаза на угрозу советской мощи. Очевидно, если бы он считал демократии столь никчемными, какими он их описывает, незачем было бы писать How Democracies Perish. 20 Джерри Хоуг (Jerry Hough), The Soviet Union and Social Science Theory (Cambridge, Mass.: Havard University Press, 1977), р. 8. Хоуг продолжает так: "Есть, конечно, ученые, которые предположили бы, что политическое участие в Советское Союзе в чем-то не настоящее... что слово "плюрализм" не может быть употреблено в разумном смысле при описании Советского Союза... такие утверждения я не считаю достойными длительного и серьезного обсуждения". 21 Hough (1977), р. 5. Джерри Хоуг, переписывая классическую работу по советскому коммунизму Merle Fainsod How the Soviet Union is Giverned, большой раздел отводит под описание старого брежневского Верховного Совета, который Хоуг защищает как форум, где формулируются и отстаиваются социальные интересы. Эту книгу любопытно перечитывать в свете деятельности Съезда народных депутатов и нового Верховного Совета, созданных Горбачевым после девятнадцатой партконференцию в 1988 году, и многих республиканских верховных советов, возникших после 1990 года. См. How the Soviet Union is Giverned (Cambridge, Mass.: Havard University Press, 1979), рр. 363--380. 22 James McAdams, "Crise in the Soviet Empire: Three Ambiguites in Search of Prediction", Comparative Politics 20, no. 1 (October 1987): 107-118. 23 О советском общественном договоре см. Peter Hauslohner, "Gorbathev's Social Contrac t", Soviet Economy 3 (1987), 54--89. 24 См., например, утверждение Ригби, что коммунистические страны достигли легитимности на основе "целесообразности". "Introduction: Political Legitimacy, Weber and Communist Mono-organizational System", сб. под редакцией Rigby and Ferenc Feher, Political Legitimation in Communist States (Nnew York: St. Martin Press, 1982). 25 Samuel Huntington, Political Order in Chanbung Societes (New Haven: Yale University Press, 1968), р. 1. См. также заключение в работе Timothy J. Colton, The Dilemma of Reform in Soviet Union, расширенное и переработанное издание (New York: Council on Foreign Relations, 1986), рр. 119--122. 26 Общее описание см. Dankwart A. Rustow "Democracy: A Global Revolution?" Foreign Affairs 69, no. 4 (Fall 1990): 75--90. Глава 2. Слабость сильных государств I 27 Понятие легитимации было весьма разработано Максом Вебером, который классифицировал знаменитое трехчленное разделение властей как традиционное, рациональное и харизматическое. Велись серьезные споры, какая из этих веберовских категорий лучше характеризует власть в таких тоталитарных странах, как нацистская Германия или Советский Союз. См., например, различные работы в книге Rigby and Feher (1982). Оригинальные рассуждения Вебера о типах власти можно найти в The Theory of Social and Economic Organization под редакцией Talcott Parson (New York: Oxford University Press, 1947), рр. 324--423. Трудность классификации тоталитарных государств по категориям Вебера наводит на мысль об ограниченности этой довольно формальной и искусственной системы идеальных типов. 28 Положение сформулировано в ответе Кожева Штрауссу, "Tyranny and Wisdom" в книге Leo Straus, On Tyranny (Ithaca, N.Y.: Cornell University Press, 1963), рр. 152--153. 29 Внутреннее инакомыслие в государстве Гитлера проявилось в июле 1944 года в виде заговора на его жизнь и стало бы, наверное, таким же всепроникающим, как в Советском Союзе, если бы этот режим продержался еще несколько десятилетий. 30 По этому поводу см. введение к сборнику под редакцией Guillermp O'Donnell and Phillippe Schmitter, Transition from Authoritarian Rule: Tentative Conclusions about Uncertain Democracies (Baltimore: John Hopkiens University Press, 1986d), р. 15. 31 Классический труд на эту тему -- сб. под редакцией Juan Linz, The Breakdown of Democratic Regimes: Crisis, Breakdown and Reequilibration (Baltimore: John Hopkiens University Press, 1978). 32 Цитата из статьи некоего швейцарского журналиста в работе Phillippe C. Schmitter, "Liberation by Golpe: Retrospective Thoughts on the Demise of Authoritarianism in Portugal", Armed Forces and Society 2, no. 1 (November 1975): 5--33. 33 См. там же и в Thomas C. Bruneau, "Continuity and Change in Potuguese Politics: The Years after the Revolution of 25 April 1974" в сб. под редакцией Geoffrey Pridham, The New Mediterranean Democracies: Regime Transition in Spain, Greece, and Portugal (London: Frank Cass, 1984). 34 Kenneth Maxwell, "Regime Overthrow and Prospects for Democratic Transition in Portugal" в сб. под редакцией Guillermo O'Donnell, Phillippe Schmitter, and Lawrence Whitehead, Transition from Authoritarian Rule: Southern Europe (Baltimore: John Hopkins University Press, 1986c), p. 136 35 Kenneth Medhurst, "Spain Evolutionary Pathway from Dictatorship to Democracy" B Pridham (1984), рр. 31-32, и в Jose Casanova, "Modemization and Democratization: Reflections on Spain's Transition to Democracy", Social Research 50 (Winter 1983): 929-973. 36 Jose Maria Maravall and Julian Srtamaria, "Politieal Change in Spain and the Prospect for Democracy", B O'Donnell and Phillippe Schmitter (1986c), p. 81.р. Опрос, проведенный в декабре 1975 года, показал, что 42,2% опрошенных и 51,7% процента выразивших мнение склонялись к необходимости изменений, чтобы вывести Испанию на уровень демократических государств Западной Европы. John F. Coverdale, The Political Transformation of Spain after Franco (New York: Praeger, 1979), p. 17. 37 Несмотря на оппозициютвердых франкистов, 77,7% всех граждан, обладающих избирательным правом, голосовали на декабрьском референдуме в 1976 году, и из них 94,2% проголосовали "за". Coverdale (1979), р; 53. 38 P. Nikiforos Diamandouros, "Regime Change and Prospects for Democracy in Greece: 1974--l983", В O'Donnell, Schmitteri and Whitehead (1986c), p. 148. 39 На отсутствие у военных уверенности в себе указало восстановление традиционной иерархии командования, которое выбило почву из-под ног главы режима, бригадир-генерала Деметриоса Иоаннидеса. "Transition to, and Consolidation of, Democratic Politics in Greece, 1974--1983: A Tentative Assessment", B Pridham (1984), pp. 53--54. 40 См. Carios Waisman, "Argentina: Autarkic Industrailization and Illegitimacy" в сб. под редакцией Larry Diamond, Juan Linz and Semour Martin Lipset, Democracy in Developing Countries, vol. 4, Latin America (Boulder, Colo: Linne Rienner, 1988b), p. 85. 41 Cyntia McClintock, "Peru; Precarious Regimes, Authoritarian and Democratic", B сб. Diamond et al. (1988b), p. 350. Кроме того, резкое противостояние между традиционной перуанской олигархией и реформистской партией страны АПРА к тому времени достаточно смягчилось, чтобы президент из этой партии смог прийти к власти в 1985 году. 42 Об этом периоде бразильской истории см. Thomas E. Skidmore, The Politics of Military Rule in Brazil, 1964-1985 (New York: Oxford University Press, 1988), pp. 210-255. 43 Charles Guy.Gillespie and Luis Eduarcto Gonzaicz, "Uruguay: the Survival of Old and Autonomous Institutions" В СБ. Diamomd et al. (1988b), pp. 223-226. 44 Фервурд, министр по делам коренного населения после 1950 года и премьер-министр с 1961 по 1966 год, учился в Германии в двадцатые годы и привез оттуда в Южную Африку "неофихтеанокую" теорию Народа (Volk). см. T.R.H. Davenport, South Africa: A Modem History (Johannesburg: Macmillan South Africa, 1987), p. 318. 45 Цитируется у John Kane-Berman, South Africa's Silent Revolution (Johannesburg; South African Institute of Race Relations, 1990), p. 60. Разумеется, заявление было сделано в ходе предвыборной кампании 1987 года. 46 К этим примерам можно добавить Ирак под властью Саддама Хусейна, Как и многие полицейские государства двадцатого века, Ирак выглядел просто великолепно, пока его военная сила не рухнула под тяжестью американских бомб. Впечатляющая военная машина, самая большая на Ближнем Востоке и основанная на нефтяных запасах, уступающих только Саудовской Аравии, оказалась гнилым орехом, поскольку иракское население вовсе не желало сражаться за режим. Это сильное государство показало коренную слабость, в течение одного десятилетия втянувшись в две разрушительные и ненужные войны -- такие войны, которые вряд ли затеял бы демократический Ирак. ответственный перед своим народом. Хотя Саддам Хуссйн, к удивлению своих противников, пережил войну его будущее и статус Ирака как сильной державы в регионе под серьезным вопросом. 47 Забастовки и протесты действительно сыграли определенную роль в добровольных уходах авторитарных правительств в Греции, Перу, Бразилии, Южной Африки и т.д., но в других случаях падение режима определялось, как мы видели, внешнеполитическим кризисом. Однако никак нельзя сказать, что эти факторы вынудили отстранение прежних режимов от власти -- те вполне могли бы удержаться, если бы решили цепляться за власть. Глава 3. Слабость сильных государств II, или Поедание ананасов на Луне 48 В сборнике под редакцией Ю. Афанасьева "Иного не дано" (Москва, "Прогресс" 1989), стр. 510. 49 Стандартное определение тоталитаризма было дано в книге Carl. J. Friedrich and Zbignew Brzezinski, Totalitarian Dictatorship and Autocracy, second edition (Cambridge, Mass: Harvard University Press, 1965). 50 Mikhail Heller, Cogsm the Wheel: The Formation of Soviet Man (New York: Knopf, 1988). 51 Custine, Marguis de. Journes for Our Time N 4 1951. P. 30. 52 Все эти юго-восточные европейские страны после 1989 года прошли путь одной и той же эволюции. Осколки бывшего коммунистического режима сумели перекраситься в "социалистов" и выиграть приемлемо честные выборы, но потом попали под огонь интенсивной критики, поскольку население радикализировалось в своих требованиях демократии. Такое давление свергло режим в Болгарии и сильно ослабило других "перекрашенных", кроме Милошевича в Сербии. 53 Ed Hewett, Reforming the Soviet Economy: Equality versus Efficiency (Washington, D.C.: Brookings Institution, 1988), p. 38. 54 Андерс Аслунд (Anders Aslund); цифры Селюнина и Ханина и Абела Аганбегяна приводятся в работе Aslund, Gorbachev's struggle for Economic Reform (Ithaca, N.Y.: Cornell University Press, 1989), p. 15. Аслунд указывает, что советские расходы оборону в процентах от ВНП, по оценке ЦРУ достигавшие 15--17% чистого материального продукта в течение почти всего послевоенного периода, на самом деле доходили до 25-- 30%. В начале девяностых годов такие официальные представители Советского Союза, как Эдуард Шеварднадзе, обычно указывали цифру оборонных затрат в советской экономике в размере 25% ВНП. 55 Там же. 56 Обзор этих различных школ советской экономики см. Aslund (1989), pp. 3--8, И Hewlett (1988), pp. 274-302. Репрезентативный пример советской критики центрального планирования см. в статье Гавриила Попова "Реструктуризация управления экономикой" в сб. под редакцией Афанасьева (1989), стр. 621-623. 57 Совершенно ясно, что и Андропов, и Горбачев до некоторой степени понимали размеры экономического застоя, когда занимали свой пост, и что ранние реформы обоих этих лидеров были продиктованы пониманием необходимости предотвратить экономический кризис. См. Marshall I. Coldman, Economic Reform in the Age of High Technology (New York: Norton, 1987), p. 71. 58 Почти все внутренние причины неэффективности и патологии централизованного планирования, вскрытые в ходе перестройки были документально изложены в пятидесятых годах в таких книгах, как Joseph Berliner, Factory and Management In the USSR (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1957), основанных на беседах с эмигрантами. Предположительно, КГБ вполне был в состоянии провести аналогичный анализ для таких советских лидеров, как Горбачев и Андропов, после их прихода к власти. 59 В 1985 году Горбачев фактически восхвалял деятельность Сталина в целом; к концу 1987 года он (как ранее Хрущев) все еще одобрял действия Сталина в период коллективизации. И только в 1988 году он оказался готов согласиться с ограниченной либерализацией, которую отстаивали Бухарин и Ленин в период нэпа в начале двадцатых готов. См. упоминание о Бухарине в речи Горбачева на торжественном заседании, посвященном семидесятой годовщине Великой Октябрьской социалистической революции. 60 На самом деле существуют русские националисты правого крыла вроде Александра Проханова, поддерживающие антикапиталистическую и антидемократическую идеологию, которая все же не является марксистской. В таких склонностях обвиняют Александра Солженицына, но он в конечном счете является критичным сторонником демократии. См. его статью "Как нам обустроить Россию" в "Литературной газете" No18 (от 18 сентября) 1990 года, стр. З--6. 61 Я полностью подписываюсь под точкой зрения Джереми Азраэля (Jeremy Azrael), который считает, что перед русским народом следовало бы извиниться и его многочисленным западным хулителям, считавшим его неспособным выбрать демократию, и собственной русофобской интеллигенции. 62 Среди университетских советологов шел долгий спор относительно окончательного успеха тоталитарного проекта, а также о том, точен ли термин "толитарный" при описании режимов послесталинского СССР или любого из его бывших сателлитов в Восточной Европе. Датирование конца тоталитарного периода СССР сегодняшним днем поддерживает Андраник Мигранян в статье "Долгая дорога к европейскому дому", "Новый мир" No7 (июль 1989), стр. 166--184. 63 Vaclav Havel e. a. The Power of Powerless (London: Hutchinson, 1985), p. 27. Этот термин также использует Хуан Линц (Juan Linz) для описания коммунистических режимов брежневской эпохи. Неправильно было бы говорить, что Советский Союз под управлением Хрущева и Брежнева стал просто еще одним авторитарным государством. Некоторые советологи, например Джерри Хоуг (Jerry Hough), считали, что видят возникновение "групп интересов" или "институционального плюрализма" в Советском Союзе шестидесятых -- семидесятых годов. Но хотя некоторые переговоры и компромиссы имели место, скажем, между различными советскими экономическими министерствами или между Москвой и партийными лидерами провинций" подобные взаимодействия происходили в рамках очень жестких правил, определеннйхтамим государством. См. сборник под редакцией H. Gordon Skilling and Franklyn Griffiths, Interest Groups in Soviet Politics (Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1871) И Hough (1979), pp. 518--529. 64 Ху Яобан, бывший помощник Дэна, студентами воспринимался как сторонник реформ в Коммунистической партии Китая. Хронологию этих событий см. Lucian W. Pye, "Tiananmen and Chinese Political Culture", Asian Survey 30, no. 4 (April 1990b): 331-347 65 Это предполагал Генри Киссинджер в статье "The Caricature of Deng as Tyrant Is Unfair", Washington Post (August I, 1989), Р.А21. 66 lan Wilson and You Ji, "Leadership by 'Lines': China's Unresolved Succession", Problems of Communism 39, no. 1 (January-February 1990): 28-44. 67 Разумеется, общества такого типа весьма различно рассматриваются в таких отдельных дисциплинах, как "синология", "советология" или "кремлинология", которые обращают внимание не на широкие просторы гражданского общества, но лишь на политику ее предполагаемого суверена, а зачастую на политику группы десятка или дюжины людей у власти. Глава 4. Мировая либеральная революция 68 Dokumente zu Hegels Entwicklung под редакцией Hoff J. Hoffmeister (Stuttgart, 1936), p. 352. 69 Обзор этой перемены дан, в частности, в статье Sylvia Nasar "Third World Embracing Reforms to Encourage Economic Growths, New York Times (July 8, 1991), p. Al. 70 По поводу переосмысления легитимности революционных диктатур, которое произошло за последние десять лет в Латинской Америке, см, Robert Barros, "The Left and Democracies: Recent Debates in Latin America*, Telos6& (1986): 49-- 70. Пример замешательства, в которое события в Восточной Европе повергли левых, см. Andre Gunder Frank, "Revolution in Eastern Europe: Lessons for Democratic Social Movement (and Socialist?)" Third World Quarterly 12, No. 2 (April 1990); 36-52 71 James Bryce, Modern Democracies, vol. 1 (New York, Mac-millan, 1931), рр. 53-54. 72 Принимая поправки Шумпетера к определениям демократии в восемнадцатом веке, мы можем вместе с ним сказать, что демократия есть "свободная конкуренция между кандидатами в лидеры за голоса электората". Joseph Shumpeter, Capitalismus, Socialismus and Democracy (New York: Harper Brothers,, 1950), р. 284. См. также дискуссию об определении демократии у Хантингтона -- Samuel Huntington, "Will More Countries Become Democratic" Political Sciense Querteerly 99, no. 2 (Summer 1984); рр. 193-218. 73 Расширение избирательного права в большинстве демократических стран, включая Англию и Соединенные Штаты, было постепенным процессом; многие современные демократии достигли всеобщего избирательного права достаточно позд-но в двадцатом веке, и все же их можно было назвать демократиями еще до этого. См. Bryce, vol. I (1931), рр. 20--23. 74 Вслед за восточно-европейскими революциями 1989 года началось движение за демократизацию в различных странах Ближнего Востока, таких как Египет и Иордания. Но в этом регионе мира сильным барьером на пути демократии оказался ислам. Как показали алжирские муниципальные выборы в 1990 году или на десять лет раньше иранские события, большая степень демократии не обязательно ведет к большей либерализации, поскольку приводит к власти исламских традиционалистов, желающих установить нечто вроде народной теократии. 75 Хотя Ирак и исламская страна, партия БААС Саддама Хусейна -- откровенно светская арабская националистическая организация" Попытки Хусейна примерить на себя мантию ислама после вторжения в Кувейт были лицемерием в свете его прежних усилий выставить себя защитником секулярных ценностей от исламских фанатиков в Иране во время войны с этой страной. 76 Конечно, он может бросить вызов либеральной демократии бомбами и пулями террористов -- вызов значительный, но не губительный. 77 Предположение, что либеральной демократии нет жизнеспособной альтернативы, высказанное в моей исходной статье "Конец истории?", вызвало множество возмущенных откликов от людей, указывавших на исламский фундаментализм, национализм, фашизм и многие другие возможности. Но никто из этих критиков не считает, что эти альтернативы выше либеральной демократии, и во всей совокупности возражений на статью никто, насколько мне известно, не предложил альтернативной формы социальной организации, которую лично считал бы лучше демократии. 78 Разнообразные отличия такого сорта указаны в статье Robert M. Fishman, "Rethinking State and Regime: Southern Europe Transition to Democraty", World Politics 42, no. 3 (April 1990): 422-440. 79 Эта таблица с некоторыми модификациями основана на таблице, приведенной в работе Michael Doyl, "Kant, Liberal Legacies, and Foreign Affairs", Philosophy and Public Affairs (Summer 1983а); 205--235. Условия Доила, при которых страну можно считать либеральной демократией, включают рыночную экономику, представительное правление, внешнеполитический суверенитет и юридические права. Исключаются страны с населением меньше миллиона. Включение многих из этих государств в список либеральных демократий может, вполне вероятно, оказаться непоследовательным. Например, Болгария, Колумбия, Эль-Сальвадор, Никарагуа, Мексика, Перу, Филиппины, Сингапур, Шри-Ланка и Турция исследовательской корпорацией Freedom House названы лишь "частично свободными" -- или из-за сомнения в честности последних выборов, или из-за неспособности государства защищать права отдельных людей. Был и обратный ход: Таиланд перестал быть демократией с 1990 года. С другой стороны, многие государства, не вошедшие в список, стали с 1991 года демократиями или решили в ближайшем будущем провести свободные выборы. См. обзор "дома свободы" Freedom at Issue (January-February 1990). 80 Афинская демократия могла казнить своего самого знаменитого гражданина, Сократа, фактически за то, что он пользовался правом на свободу слова и развращал молодежь. 81 Howard Wiarda, "Toward a Framework for Study of Political Change in Iberio-Latin Traditions, World Politics 15 (January 1973): 106-135. 82 Howard Wiarda, "The Ethnocentrism of Social Science (sic): Implications for Research and Policy", Review of Politics 43, no. 2 (April 1981): 163-197. Глава 5. Идея для Универсальной Истории 83 Ницше Ф. Соч. в двух томах, Т. 1. М., 1990. С. 213. 84 Геродот, так называемый "отец истории", фактически написал такое энциклопедическое исследование по греческим и варварским обществам, но практически без какой-либо связующей общей нити, очевидной не эзотерическому читателю. 85 См. "Государство", книга VII, и "Политика", книга VIII. 86 По этому вопросу см. Leo Strauss, Thoughts on Machiavelli (Glengoe, I11.: Free Press, 1958), p. 299. 87 О двух весьма различных точках зрения на прошлые попытки написать Универсальную Историю см. J.B. Bury, The Idea of Progress (New York: Macmillan, 1932) И Robert Nisbet, Social Change and History (Oxford: Oxford University Press, 1969). 88 Современная практика нумерации годов до и после Рождества Христова, принятая теперь и многими нехристианскими странами, начинается с работы одного из таких христианских историков седьмого века, Исидора Севильского. См. R.G. Collingwood, The Idea of History (New York: Oxford University Press, 1956), pp. 49, 51 89 Среди других попыток написания универсальной истории в начале нового времени можно назвать Jean Bodin, Louis de Roy, De la vicissitude ou vari?t? des choses en I'univers, веком позже -- Bossuet, Discours sur I'histoire universelle (Paris, F. Didot, 1852). CM. Bury, pp. 37-47. 90 Цитируется в Nisbet (1969), p. 104. CM. TaKxe Bury (1932), p. 104-111. 91 См. Nisbet (1969), p. 120-121. 92 Обсуждение эссе Канта см. Collingwood, pp. 98--103, H William Galston, Kant and the Problem of History (Chicago: University of Chicago Press, 1875), особенно стр. 205--268. 93 "Идея всеобщей Истории с космополитической точки зрения", в издании: Kant I. On history. Indianapolis, 1963. P. 11--13. 94 Там же, стр. 16. 95 Кант, "Идея" (1963), стр. 23-26. 96 Поверхностно-неправильных прочтений Гегеля в эмпиристической или позитивистской традиции -- миллионы. Например: "Но что касается Гегеля, я даже не считаю его талантливым. Он совершенно неудобоваримый автор. Как даже его самые страстные апологеты должны признать, стиль его "безусловно скандален". И что касается содержания его работ, превосходны они только в одном: в выдающемся отсутствии оригинальности... Заимствованные идеи и методы он с завидной целеустремленностью, хотя без малейших признаков блеска, направил на одно: сражаться против открытого общества и тем служить своему хозяину, Фридриху-Вильгельму Прусскому... Вся эта история с Гегелем не стоила бы даже упоминания, если бы не ее пагубные последствия, показывающие, как легко шут может оказаться "творцом истории"" (Карл Поппер, "Открытое общество и его враги"). "Из его метафизики следует, что истинная свобода состоит в повиновении произвольному авторитету, что свобода слова -- зло, что абсолютная монархия -- добро, что прусское государство есть лучшее из существующих на время написания его работ, что война есть добро, а любая международная организация ради мирного урегулирования споров была бы несчастьем" (Бертран Рассел, "Непопулярные статьи"). Традицию отрицания за Гегелем либерализма продолжает Пол Херст (Paul Hirst): "Ни один внимательный читатель "Философии права" Гегеля не может принять автора за либерала. Политическая теория Гегеля -- это точка зрения прусского консерватора, который считает, что политические реформы после поражения под Иеной уже достаточно далеко продвинулись. ("Endism", London Review of Books [November 23. 1989]) 97 Это утверждение можно найти у Галстона (Galston, 1975), р. 261. 98 Эта цитата взята из записи лекций Гегеля по истории, которая дошла до нас как "Философия истории"; см.: Hegel Y.W.F. The Philosophy of History. N 4., 1956. Р. 17-18. 99 Ibid.Р.19. 100 Хорошие коррективы к обычным взглядам на Гегеля как на авторитариста можно найти у Shlomo Avonery, Hegel's Theoty of Modern State (Cambridge: Cambridge University Press, 1972), и Stephen B. Smith, "What is Recht in Hegel's Philosophy of Richt?", American Political Science Review 83, no. 1 (1989а) 3--18. Вот несколько примеров, как неправильно понимали Гегеля: хотя он действительно поддерживает монархию, его концепция монархии в абзацах 275--286 "Философии права" близка к современному пониманию сути главы государства и вполне совместима с существующими в настоящее время конституционными монархиями -- пониманию, очень далекому от оправдания прусской монархии его дней, Гегеля можно прочесть как эзотерическую критику ее практики. Верно, что Гегель был противником свободных выборов и ратовал за сословную организацию общества. Но это не было связано с возражениями против принципа народного суверенитета как такового. Корпоративизм Гегеля можно считать сравнимым с "искусством объединения" Токвиля: в большом современном государстве участие в политике должно быть опосредовано рядом более мелких организаций и ассоциаций, иначе оно будет бессмысленно и бесполезно. Членство в сословии зависит не от рождения, но от рода занятий, и открыто для всех. Насчет приписываемого Гегелю прославления войны см. часть пятую данной книги. . 101 Прочтение Гегеля, подчеркивающее недетерминистские аспекты его системы, см. Terry Pinkard, Hegels Dialectic: The Expansion of Possibility (Philadelphia: Themple University Press, 1988). 102 Hegel (1956). Р. 318-323 103 "Историцизм" в этом смысле следует отличать от использования этого термина Карлом Поппером в "Нищете историцизма" и других работах. Со своим обычным отсутствием проницательности Поппер идентифицирует историцизм как претензию на умение предсказывать будущее по историческому прошлому, и в этом смысле такой философ, как Платон, верящий в существование неменяющихся глубинных основ человеческой природы, оказывается таким же "историцистом", как Гегель. 104 Это исключение составлял Руссо, у которого во "Втором дискурсе" представлено историческое описание человека, природа желаний которого со временем меняется в корне. 105 Это означает среди прочего, что люди не полностью подчиняются законам физики, управляющим всей остальной природой. Сейчас, наоборот, большинство современных общественных наук строятся на предположении, что изучение человека может быть встроено в изучение природы, поскольку суть человека не отличается от сути природы. Быть может, это допущение и является причиной того, что социальная наука не может утвердить еебя как широко признанная "наука". 106 См. рассуждения Гегеля об изменчивой природе желаний в абзацах 190--195 "Философии права". 107 Гегель о консюмеризме; "То, что англичане называют "комфортом", есть нечто неистощимое и неограниченное. [Другие могут открыть, что то, что вы считаете] комфортом, на самом деле есть дискомфорт, и эти открытия никогда не кончатся. Поэтому необходимость еще большего комфорта не возникает непосредственно в вас, она предлагается вам теми, кто надеется получить выгоду от его создания". Курсив наш. "Философия права", добавление к параграфу 191. 108 Такая интерпретация Маркса стала модной в результате работы Георга Лукача "История и классовое сознание". 109 По этим вопросам см. Shlomo Avineri, The Social and Political Thoughts of Karl Marx (Cambridge: Cambridge University Press, 1971). 110 Лекции Кожева в Ecole Pratique приведены в Introduction ? la lecture de Hegel (Paris: Gallimard, 1947), английский перевод Introduction to the Reading of Hegel, перевод James Nichols (New York: Basic books, 1969). Среди учеников Кожева было в последующие годы много прославленных имен: Raymond Queneau, Jacques Lacan, George Bataille, Raymond Aron, Eric Weil, Georges Fessard И Maurice Merleau-Ponty. Полный список см. Michael S. Roth, Knowing and History (Ithaca, N.Y.: Cornell University Press, 1988), pp. 225--227. О Кожеве см. также Barry Cooper, The End of History: An Essay on Modem Hegelianism (Toronto: University of Toronto Press, 1984). 111 Raymond Aren, Memoirs (New York and London: Holmes and Meier, 1990), pp. 65--66. 112 Конкретнее: "После этой даты [1806] что произошло? Ничего вообще, подтягивание провинций. Китайская революция была всего лишь введением в Китае кодекса Наполеона". Из интервью в La quinwine literaire, 1--15 июня 1968 года, цитируется у Рота (Roth, 1988), стр. 83. 113 Кожев, (1947), стр. 436. 114 Нельзя безоговорочно считать самого Кожева либералом, поскольку он часто высказывал страстное восхищение Сталиным и утверждал, что нет существенной разницы между Соединенными Штатами, Советским Союзом и Китаем пятидесятых годов: "Если американцы кажутся богатыми совето-китайцами, то это потому, что русские и китайцы -- это единственные американцы, которые до сих пор бедны, но быстро богатеют". Тем не менее тот же Кожев был верным слугой Европейского Сообщества и буржуазной Франции и верил, что "Соединенные Штаты уже достигли окончательного этапа марксистского "коммунизма", видя это практически в том, чтобы все члены "бесклассового общества" могли присваивать все, что им кажется хорошим, без необходимости работать для этого больше, чем душа пожелает". Определенно, послевоенные Америка и Европа реализовали "универсальное признание" полнее, чем сталинская Россия когда бы то ни было. Поэтому Кожева более правдоподобно определить как либерала, чем как сталиниста, Кожев (1945), стр. 436. 115 Max Betoff, "Two Historians, Arnold Toynbee and Lewis Namier", Encounter 74 (1990): 51--54. 116 Не существует единого текста, дающего авторитетное определение теории модернизации, и за много лет появилось много вариантов исходного проекта. Помимо работы Daniel Lerner, The Passing of Traditionell Society (Glencoe, I11.: Free Press, 1958), теория модернизации развивалась и в других работах Talcott Parsons, особенно The Structure of Social Action (New York: Mc-Grow-Hill, 1937), и в работах Edward Shils, Towarda General Theory of Action (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1951) И The Social System (Glencoe, I11.: Free Press, 1951). Сокращенная и относительно доступная версия взглядов Парсонса (Parsons) содержится в его работе "Evolutionary Universals in Society", American Sociological Review 29 (June 1964): 339--357. В этой традиции написаны девять томов, спонсированных американским советом по социологическим исследованиям (American Sociological Research Councii) между 1963 и 1975 годами, начиная с Lucian Pye, Communication and Political Development (Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1963) И Konqaa Raymond Grew, Crises of Political Development in Europe and the United States (Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1968). Обзоры истории этой литературы см. в статьях amuel Huntington and Gabriel Almond в сборнике под редакцией Myron Weiner and Samuel Huntington Understanding Political Development (Boston: Little, Brown, 1987), а также Leonard Binder "The Natural History of Development Theory", Comparative Studios m Society and History 28 (l 986); 3-33. 117 "Страна, промышленно более развитая, показывает менее развитой лишь картину ее собственного будущего". К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 9. 118 См., например, Lerner (1958), р. 46. 119 Хотя концепция экономического развития достаточно интуитивна, это в меньшей степени относится к "политическому развитию". В этом понятии неявно скрыта иерархия исторических форм политической организации, которая для большинства ученых современной Америки находит свою кульминацию в либеральной демократии. 120 Таким образом, стандартный американский учебник для студентов-политологов гласит: "Литература о политическом развитии остается сильно нагруженной ориентацией демократического плюрализма на стабильность и упором на модифицирующие изменения... Концептуально неготовая иметь дело с радикальными изменениями и фундаментальными преобразованиями систем, американская социология пропитана нормативной приверженностью к порядку". James A. Bill and Robert L. Hardgrave, Jr., Comparative Politics: The quest for Theory (Lanham, Md.: University Press of America, 1973, p. 75. 121 Mark Kesselman, "0rder or Movement? The Literature of Political Development as Ideology", World Politics 26 no. 1 (October 1973): 139--154. СМ. ТАКЖЕ Howard Wiarda, "The Ethnocentrism of Social Science [sic]: Implication for Research and Policy", Review of Politics 43, no. 2 (April 1981): 163-197. 122 Среди других критических работ этого направления можно назвать Joe Migdal, "Studying the Politics of Development and Change: The State of the Art" в сб. под редакцией Ada Finifter Political Science: The State of the Discipline (Washington, D.C.: American Political Science Association, 1983), pp. 309--321; a TaioKe Nisbet (1969). 123 Так Гэбриэл Алмонд (Gabriel Almond) в обзоре теории модернизации, отвечая на обвинения в этноцентризме, цитирует Lucian Pye, Communications and Political Development, утверждая, что "воспитание целого поколения в духе культурального релятивизма оказало свое действие, и социальные мыслители сейчас настораживаются от любой крнцепции, которая могла бы предполагать веру в "прогресс" или "стадии цивилизации"". Weiner and Huntington (1987), p. 447. Глава 6. Механизм желания 124 У циклической теории есть решительные сторонники и в наши дни. См. ответ Ирвинга Кристола (lrving Kristol) на мою исходную статью "End of History?", The National Interest 16 (Summer 1989): 26-28. 125 Кумулятивносгь и прогрессивность природы современной науки оспаривал Томас Кун (ТЬотаз Кипп), указавший на разрывы и революционную природу изменений в науках. В самых радикальных своих утверждениях он вообще отвергал возможность "научного" познания природы, поскольку все "парадигмы", с помощью которых ученые понимают природу, в конечном счете оказываются непригодными. Имеется в виду, например, что теория относительности не просто добавила новые сведения к уже установленным истинам механики Ньютона, но показала, что вся ньютоновская механика в некотором фундаментальном смысле неверна. Однако скептицизм Куна к нашей теме не имеет отношения, поскольку научная парадигма не должна быть "верной" в каком бы то ни было окончательном эпистемологическом смысле, чтобы приводить к верным и далеко идущим выводам. Она всего лишь должна давать человеку возможность прогнозировать природные явления и в них вмешиваться. Тот факт, что механика Ньютона не годится при скоростях, близких к скорости света, и не подходит как теоретическая база для создания атомной электростанции или водородной бомбы, не значит, что она неадекватна при покорении природы в других аспектах -- например, в морской навигации, передвижении с помощью парового двигателя или создании дальнобойной пушки. Более того, среди парадигм есть иерархия, установленная не человеком, а природой: теория относительности не могла быть открыта до открытия законов движения Ньютона. Именно эта иерархия парадигм обеспечивает преемственность и направленность движения научного знания. См. Thomas S. Kuhn, The Structure of Scientific Revolutions, second edition (Chicago: University of Chicago Press, 1970), в особенности стр. 95--110, 139--143 H 170--173. Обзор критик Kyнa смю. Terence Ball, "From Paradigms to Research Programs: Toward a Post-Kuhnian Political Sciences, American Journal of Political Science 20, no. 1 (February 1976): 151--177. 126 Есть примеры, как менее технологически развитая страна "побеждала" более развитую: Вьетнам и Соединенные Штаты, Афганистан и Советский Союз, но причины этих поражений -- слишком различные политические ставки с обеих сторон. Не приходится сомневаться, что в обоих этих случаях преимущество в технологии обеспечивало возможность победы. 127 См. Samuel Huntington, Political Order in Changing Societies (New Haven, Conn.: Yale University Press, 1968), pp. 154--156. То же утверждается в работе Walt Rostow, The Stage of Economic Growth: A Non-Communist Manifesto (Cambridge: Cambridge University Press, 1960), pp. 26--27, 56. 128 Huntington (1968), pp. 122-123. 129 Сравнение процессов модернизации в Турции и Японии см. сборник под редакцией Robert Ward and Dankwart Rustow, Political Development in Japan and Turkey (Princeton, N.H.: Princeton University Press, 1964). 130 О прусской реформе см. Gordon A. Craig, The Politics of the Prussian Army 1640--1945 (Oxford: Oxford University Press, 1955), pp. 32--53, H Hajo Holborn, "Moltke and Schlieffen: The Prussian-German Schoolo в сб. под редакцией Edward Earl The Makers of Modem Strategy (Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1948), pp. 172-173. 131 Alexander Gerschenkron, Economic Backwardness in Historical Perspective (Cambridge, Mass: Harvard University Press, 1962), p. 17. Такого рода реформа "сверху" является, конечно, обоюдоострой: разрушая старые, традиционные или феодальные институты, она создает новые, "современные" формы бюрократического деспотизма. В случае Петра Великого Гершенкрон указывает на то, что модернизация повела к усилению гнета российского крестьянства. 132 Много есть и других примеров модернизации по военной необходимости, как, скажем, "Сто дней" в Китае, запущенных поражением Китая от Японии в 1895 году, или реформы шаха Резы в двадцатых годах после советских и британских вторжений в 1917--1918 годах. 133 Тем не менее высшие советские военные чины, такие как бывший начальник Генерального штаба маршал Огарков, не считали радикальные экономические реформы и демократизацию решением проблемы модернизации вооруженных сил. Необходимость сохранить конкурентоспособность в военной области была для самого Горбачева более весомым фактором в 1985--1986 годах, чем в последующий период. Когда цели перестройки стали более радикальными, боевая готовность отошла на второй план перед более серьезными внутренними задачами. К началу девяностых годов процесс реформ сам по себе резко ослабил советскую экономику и понизил ее военную конкурентоспособность. Обзор взглядов советских военных на необходимость экономических реформ см. Jeremy Azrael, The Soviet Civilian Leadership and the Military High Command, 1976-1986 (Santa Monica, Calif.: The RAND Corporation, 1987), pp. 15--21. 134 Многие из этих тем сформулированы у Найпола (V.S. Naipaul), Among the Believers (New York: Knopf, 1981). 135 Nathan Rosenberg and L. E. Birdzell, Jr., "Science, Technology, and the Western Miracle", Scientific American 263, no. 5 (November 1990): 42--54; о доходе на душу населения в восемнадцатом веке см. David S. Landes, The Unbound Prometheus: Technological Change and Industrial Development in Western Europe from 1750 to the Present (New York: Cambridge University Press, 1969), p. 13. 136 Технология и законы природы, на которых она основана, обеспечивают определенную регулярность и последовательность процесса изменения, но они никак не определяют характер экономического развития механически, как иногда подразумевают Маркс и Энгельс. Например, М1спае1 Рюге и Спаг1е8 8аЬе1 утверждают, что американская модель организации промышленности, в которой с девятнадцатого века делался акцент на массовое производство стандартизованных товаров и весьма детализированное разделение труда за счет пренебрежения искусством работника, не является необходимой, и странами с иными традициями, например Германией и Японией, была перенята в гораздо меньшей степени. См. The Second Industrial Divide (New York: Basic Books, 1984), pp. 19-48, 133-164. 137 Мы будем пользоваться термином "организация труда" вместо более привычного "разделение труда", поскольку последний стал подразумевать все возрастающее разделение ручных работ на простые до отупения. Хотя такое и произошло в процессе индустриализации, имеются другие направления развития технологии, которые обращают этот процесс и заменяют ручные работы другими, гораздо большего интеллектуального содержания и сложности. Предвидение Маркса, что в индустриализованном мире рабочие станут просто придатками машин, в общем, не оправдалось. 138 Возникновение и распространение новых, все более специализированных задач предполагает, в свою очередь, новые приложения для технологий в производственном процессе. Адам Смит в "Богатстве наций" указывает6 как сосредоточение на единственной простой работе часто открывает такие новые возможности для машинного производства, которые ускользнули бы от искусного ремесленника, внимание которого рассеяно между различными работами; следовательно, разделение труда зачастую приводит к созданию новой технологии -- и наоборот. Adam Smith, An Inquiry into the Nature and Causes of the Wealth of Nations, vol. 1 (Oxford: Oxford University Press, 1976), pp. 19-20. 139 Чарльз Линдблом указывает, что в конце семидесятых годов половина американского населения работала в бюрократических структурах частного сектора, а еще тринадцать миллионов американцев работали в правительственных учреждениях страны, штата и местного самоуправления. См. Charles Lindblom, Politics and Markets: The World's Political-Economic System (New York: Basik Books, 1997), pp. 27--28. 140 Маркс соглашался, что Адам Смит прав, подчиняя машинное производство разделению труда, но только относительно периода производства до конца девятнадцатого столетия, когда машины использовались лишь спорадически. 141 Трудно поверить, что это знаменитое пророчество из "Немецкой идеологии" было высказано всерьез. Помимо экономических последствий от отмены разделения труда, неясно, может ли такая дилетантская жизнь вообще кого-то устраивать. 142 В этом отношении Советы были" в общем, разумнее, хотя у них тоже были свои пунктики насчет того, чтобы одновременно быть и "красным", и "спецом". См. Maurice Meisner, "Marx, Mao and Deng on the Division of Labor in History" в сборнике под редакцией Arif Dirlil and Maurice Meisner, Marxism and the Chinese Experience (Boulder, Colo.: Westview Press, 1989), рр. 79-116. 143 Durkheim указывает, что концепция разделения труда асе больше используется в биологических науках для характеристики не человеческих организмов и что одним из основных примеров этого я влени" выступает биологическое разделение труда между мужчинамил женщинами в создании детей. См. The Division of Labor in Society (New York: Free Press, 1964), рр. 39-41, 56-61. 144 Большие и централизованные бюрократические системы были характерны для империй прежних времен, например, Китая и Турции. Однако эти системы не были созданы для оптимизации экономической эффективности, и потому были совместимы со стагнацией и традиционным общественным строем. 145 Конечно, эти революции часто пользуются возможностью, предоставленной сознательным политическим вмешательством в виде земельной реформы. 146 Juan Linz "Europe's Southern Frontier: Evolving Trends toward What?" Daedalus 108, no. 1 (Winter 1979): 175-209. Глава 7. Варваров у ворот нет 147 То есть Руссо в отличие от Гоббса и Локка утверждает, что агрессия не является естественной для человека и неотъемлемой частью его естественного состояния. Поскольку у естественного человека Руссо потребностей мало, а те, что есть, относительно легко удовлетворяются, то нет причины грабить или убивать своих собратьев, нет причины на самом-то деле жить в гражданском обществе. См. Discours sur l'Origine, et les Fondaments de l'in?galit? parmi les Hommes в Oevres Complutes, vol. 3 (Paris: ?ditions Gallimard, 1964), p.136. 148 Обсуждения значения этой природной целостности и sentiment de l'existence у Руссо см. Arthur Melzer, The Natural Goodness of Man: On the System of Rousseau's Thought (Chicago: University of Chikago Press, 1900) в частности стр. 69--85. 149 Bill McKibben в работе The End of Nature (New York: Random House, 90), утверждает, будто мы вот-вот не оставим в природе ничего, не затронутого человеческой деятельностью. Конечно, это наблюдение верно, но Мак-Киббен ошибается в датировке этого момента лет на-четыреста. Первобытные племенные сообщества тоже изменяли природные условия своего обитания; разница между ими и современными технологическими цивилизациями лишь в масштабах. Но проект покорить природу и заставить ее служить благу человека был ядром научной революции начала новых времен; и поздно сейчас начинать жаловаться на манипуляции с природой в принципе. То, что мы сегодня считаем "природой" -- будь то озеро в национальном парке Анджелес или Адирондакская тропа, -- во многих отношениях такой же результат человеческого искусства, как Эмпайр-Стейт-Билдинг или космический шаттл. 150 Сейчас нам не следует принимать допущение о благой роли современной науки или экономического развития, которое она за собой ведет, а потому не надо; торопиться с суждением о том, как следует рассматривать возможность глобального катаклизма. Если наши исторические пессимисты окажутся правы и современная технология не послужит тому, чтобы люди стали счастливее, а вместо этого окажется их госпожой и уничтожительницей, то перспектива катаклизма, который, если можно так выразиться, сотрет все с доски и заставит человечество начать сначала, окажется проявлением благожелательности природы, а не ее жестокости. Такова была точка зрения таких классиков политической философии, как Платон и Аристотель, которые без всяких сантиментов считали, что все человеческие изобретения, в том числе их собственные работы, должны будут в конце концов пропасть при переходе человечества от этого цикла к следующему. По этому поводу см. Leo Strauss, Thoughts on Machiavelli (Glencoe, I11.: Free Press 1958), рр. 298-299. 151 Как утверждает Strauss, "трудность, подразумеваемая допущением, что изобретения, относящиеся к искусству войны, должны поощряться, -- единственная, создающая основу макиавеллиевской критики классической политической философии". Strauss, стр. 299. 152 Альтернативным решением было бы заменить международную систему государств мировым правительством, которое могло бы силой ввести мораторий на опасные технологии либо поистине глобальное соглашение об ограничении технологий. Помимо различных причин, по которым такого трудно было бы достичь даже в мире после катаклизма, проблема технических новшеств при этом вовсе не обязательно была бы решена. Научный метод по-прежнему останется доступным для криминальных групп, организаций национального освобождения или других диссидентов, и поведет к международному соревнованию технологий. Глава 8. Бесконечное накопление 153 О Дойчере (Deutcher) и других авторах, веривших в будущую конвергенцию Запада и Востока на оснрве социализма, см. Alfred G. Meyer, "Theories of Convergence" в сб. под редакцией Charles Johnson Change in Communist Systems (Stanford, Calif.: Stanford University Press, 1970), рр. 321 ff. 154 Термин "высокое массовое потребление" принадлежит Уолту Ростоу (Walt Rostow), в The Stages of Economic Growth: A Non-Comunist Manifesto [Cambridge: Cambridge University Press, 1960), "технотронная эра" -- Збигневу Бжезинскому (Zbigniew Brzezinski, в Between Two Ages: America's Role in Technetronic Era, New York: Viking Press 1970), а "постиндустриальное общество" -- Дэниелу Беллу (Daniel Bell); см. его работу "Notes on the Post-Industrial Society" I И II, The Public Interest 6--7 (Winter 1967a): 24--35 M (Spring 1967b): 102-118, и его описание источника концепции "постиндустриального общества" в The Coming of Post-Industrial Society (New York: Basic Books, 1973), pp. 33--40. 155 Bell (1967), p. 25. 156 Цифра, приведенная в Lucian W. Pye, "Political Science and Crisis ofAuthornarianism", American Political Science Review 84, no. 1 (March 1990): 3-17. 157 Даже в этих старейших отраслях социалистическая экономика заметно отстала от капиталистической в модернизации производственных процессов. 158 Цифры приведены Hewlett, (1988), р. 192, 159 Арона цитирует Jeremy Azrael, Managerial Power and Soviet Politics (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1966), p. 4. Azrael на ту же тему также цитирует следующих авторов: Otto Bauer, Isaac Deutscher, Herbert Marcuse, Walt Rpstow, Zbigniew Brzezinsky M Adam Ulam. см. также Alien Kassof, "The Future of Soviet Society" в сб. под ред. Kassof, Prospects for Soviet Society (New York: Council on Foreign Relations, 1968), p. 501. 160 Обсуждение способов, которыми советская система приспосабливалась к требованиям растущей промышленной зрелости, см. Richard Lowenthal, "The Ruling Party in a Mature Society" в сб. под редакцией Maric G. Field Social Consequences a/Modernization in Communist Societies (Baltimore: John Hopkins University Press, 1976). 161 Azrael (1966), pp. 173-180. 162 По отношению к Китаю' это отметил Фридман в работе Edward Friedman, "Modemization and Democratization in Leninist States: The Case of China, Studies in Comparative Communism 22, nos. 2--3 (Summer-Autumn 1989): 261--264. Глава 9. Победа видеомагнитофона 163 Цитируется по Lucian W. Pye, Asian Power arid Politics:The Cultural Dimension of Authority (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1985), p. 4. 164 В. И. Ленин, "Империализм как высшая стадия капитализма. Популярный очерк" // В.И. Ленин. Полное собр. соч. Т. 27. М., 1980. С. 299-426. 165 Обзор этой литературы см. Ronald Chilcote, Theories of comparative Politics: The Search for a'Paradigm (Boulder, Colo.: Westview Press, 1981); James A. Capoiaso, "Dependence, Dependency and Power in the Global System: A Structural and Begavior Analysis, International Organization 32 (1978): 13--43, а также "Dependency Theory: Continuities and Discontinuities in Development Studies", International Organisation 34 (1980): 605--628 и J. Samuel Valenzuela and Arturo Valenzuela, "Modernization and Dependency: alternative Perspectives in the Study of Latin American Underdevelopment", Comparative Politics 10 (July 1978): 535-557. 166 Выводы этого комитета излагались, в частности, в El Segundo Decenio de las Naciones Unidas Para el Desarollo: Aspectas Basicos del la Estrageria del Desarollo de America Latino (Lima, Peru: ECLA, 14--23 April, 1969). Работу Пребиша продолжали такие экономисты, как Osvaldo Sunkel И Celso Furtado, а популяризировал в Северной Америке Andre Gunder Franh СМ. Osvaldo Sunkel, "Big Business and 'Dependenda'"; Foreign Affairs 50 (April 1972): 517--531; Celso Furtadd, Economic Development of Latin America: A Survey from Colonial Times to the-Cuban Revolution (Cambridge: Cambridge University Press, 1970); Andre Gander Frank, Latin America: Underdevefopmeat of Revolution (NewYork: Monthly Review Press, 1969). В том же жанре писал Theotonio DOS Santos, "The Structure of Dependency", American Economic Review 40 (May 1980): 231-236. 167 О Пребише см. Walt W. Rostow, Theorists qf Economic Growth from David Hume to the Present (New York: Oxford University Press, 1990), pp. 403-407. 168 Osvaldo Sunkel и Pedro Paz, цитируется в Valenzuela Hnd Valenzuela (1978.), p. 544. 169 Это утверждение впервые было сделано относительно развития Германии в девятнадцатом веке Торстенсий Вебленом (Thorsten Veblen) в работе Imperial Germany and the Industrial Revolution (New York: Viking Press, 1942). См. также Alexander Gershenkron, Economic Backwardness in Historical Perspective (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1962), p, 8. 170 Некоторые последующие теоретики зависимости, признавая, что на самом деле в Латинской Америке обрабатывающая промышленность развивается, начинали отличать небольшой, изолированный "современный" сектор, связанный с западными транснациональными корпорациями, от традиционного сектора, чьи возможности развития подорваны первым. См. Tony Smith, "The Underdevelopment of Development Literature: The Case of Dependency Theory", World Politics 31, no. 2 (July 1979): 247--285, а также "Requiem or New Agenda for Third World Studies?" World Politics 37 (July 1985): 532-561; Peter Evans, Dependent Development: The Alliance of Multinational, State and Local Capital in Brazil (Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1979); Fernanda H. Cardoso and Enzo Faletto, Dependency and Development in Latin America (Berkley: University of California Press, 1979) и Cardoso,. "Dependent Capitalist Development in Latin American, New Left Review 74 (July-August 1972): 83--95. 171 Многие, но не все. Например, Фернандо Кардозо признавал, что "предпринимателей, по-видимому, привлекает "демократический либерализм" точно так же, как привлекает прочих действующих лиц общества", и что "похоже, что существуют структурные элементы, образовавшиеся при формировании массового индустриализованного общества, которые ведут к поиску социальной модели, где гражданское общество ценится выше государства". "Entrepreneurs and the Transition Process: The Brazilian Case"; в работе O'Donnell and Schmitter (1986b), p. 140. 172 В Соединенных Штатах точка зрения теории зависимости стала платформой для широкой атаки на теорию модернизации и ее претензии на звание эмпирической социальной науки. Говоря словами одного из критиков: "господствующие теории, используемые американскими социологами, никак не являются универсально верными, как утверждают их сторонники: они весьма конкретно связаны с весьма конкретными американскими интересами в Латинской Америке, а потому их куда точнее было бы назвать выражением идеологии, чем твердой основой научного знания". Концепция, что либо политический, либо экономический либерализм развитого мира должен быть конечной точкой исторического развития, подвергалась нападкам как вид "культурального империализма", который "навязывает американскую-- или, шире, западную -- культуру другим обществам..." См. SusanneJ. Bodenheimer, "The Ideology of Developmentalism: American Political Science's Paradigm-Surrogate for Latin American Studies", Berkley Journal of Sociology 15 (1970): 95--137; Dean C. Tipps, "Modernization Theory and the Comparative Study of Society: A Critical Perspective", Comparative Studies of Society and History 15 (March 1973): 199-- 226. Целая отрасль возникла вокруг усилий обратить теорию зависимости обратно ради весьма тенденциозного прочтения истории, в котором мир шестнадцатого века уже рассматривается как капиталистическая "мировая система", разделенная на "центр" и эксплуатируемую "периферию". Такая тенденция представлена в работах Иммануила Валлерштейна (Immanuel Wallerstein), в том числе в The Modem World-Systems в трех томах (New York: Academic Press, 1974 H 1980). Критики, не полностью неблагожелательные, что раскрывает их взгляд на ход истории, -- Theda Skocpol, "Wallerstein World Capitalist System: A Theoretical and Historical Critique", American Journal of Sociology 82 (March 1977): 1--75--1090; и Aristide Zolberg, "Origins of the Modern World System: A Missing Link", World Politics (January 1981): 253-281. 173 Это утверждение приводится в Руе (1985), стр,4. 174 Цитируется там же. стр. 5. 175 Там же. 176 Цифры взяты из "Taiwan and Korea: Two Path to, Prosperity", Economist 316, no. 7663 (July 14, 1990); 19-22. 177 Один из показателей роста широкого и образованного среднего класса-- регулярное чтение газет--акт, который, согласно Гегелю, заменит ежедневную молитву в обществах среднего класса в конце истории, В настоящее время показатель чтения газет на Тайване и в Корее не ниже, чем в Соединенных Штатах. Руе (1990а), р. 9. 178 Там же. Тайвань в начале восьмидесятых имел наинизший "Коэффициент Джини" (показатель равенства распределения доходов) среди всех развивающихся стран. См. Gary S. Fields, "Employment, Income Distribution and Economic Growth in Seven Small Open Economies", Economic Journal 94 (March 1984); 74-83. 179 О других попытках защитить теорию зависимости от азиатской очевидности см. Peter Evans, "Class, State and Dependence in East Asia: Lessons for Latin Americanists", И Bruce Cumings, "The Origins and Development of the Northeast Asian Political Economy: Industrial Sectors, Product Cycles and Political Consequenceso, обе работы в сб. под редакцией Frederic C. Deyo, The Political Economy of the New Asian Industrialism (Ithaca, N.Y.: Cornell University Press, 1989), pp. 45-83, 203-226. 180 О конкурентной природе успешных секторов японской промышленности см. Michael Porter, The Competitive Advantage of Nations (New York: Free Press, 1990), pp. 117--122. 181 Это утверждение высказано Лоренсом Гаррисоном (Lawrence Harrison) в Underdevelopment Is a State of Mind; The Latin American Case (New York: Madison Books, 1985). 182 Wemer Baer, The Brazilian Economy: Growth and Development, third edition (New York: Praeger, 1989), pp. 238--239. 183 Цифра из исследования Барансона приводится в Wemer Baer, "Import Substitution and Industrialization in Latin America: Experiences and Interpretations", Latin American Research Review 7, no. 1 (Spring 1972); 95--122. Многие ранее слаборазвитые европейские и азиатские страны защищали зарождающиеся отрасли промышленности, но не ясно, явилось ли это причиной их раннего экономического роста. Как бы там ни было, но в Латинской Америке импортозамещение проводилось без всякого разбора и продолжалось куда дольше, чем это можно было бы оправдать защитой нарождающихся отраслей. 184 По этому поводу см. Albert 0. Hirschmari, "The Turn to Authorittrianism in Latin America and the Search for Its Economic Determinants" в сб. под. ред. David Collier, The New Authoritarianism in Latin America (Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1979), p. 85. 185 Об общественном секторе в Бразилии см. Ваег (1989), рр. 238-273. 186 Hemando de Soto, The Other Path: The Invisible Revolution in the Third World (New York: Harper and Row, 1989), p. 134. 187 В предисловии к тому же, стр. XIV. 188 Цитируется в Hirschman (1979), стр. 65. 189 См. Sylvia Nasar, "Third World Embracing Reforms to Encourage Economic Growth", New York Times (July 8, 1990), pp. A1, D3. Глава 10. В стране культуры 190 Ницше Ф. Соч. в двух томах. М. 1990. Т. 2. С. 85. 191 Seymour Martin Lipset, "Some Social Requirements of Democracy: Economic Development and Political Legitimacy" American Political Science Review 53 (1959):69--105. см. также главу "Economic Development and Democracy" B S.M. Lipset, Politicot Man: Where, How and Why Democracy works in the Modem World. (New York: Doubleday, 1960), pp. 45-76; Phillips Cutright, "National Political Development; Its Measurement and Social Correlate", American Sociology Review 28 (1963):253--264; n Deane E. Neubauer, "Some Condition of Democracy", American Political Science Review 61 (1967: 1002--1009. 192 R. Hudson and J. R. Lewis, "Capital Accumulation: The Industrialization of Southern Europe?" в сб. под ред.Allan Williams, Southern Europe Transformed (London: Harper and Row, 1984), pp. 182 См. также Linz (1979), стр. 176. Эти темпы роста больше, чем за сравнимый период у шести исходных членов ЕС или девяти его членов после прекращения начального расширения сообщества. 193 Johan F. Coverdale, The Political Transformation of Spain after Franco (New York: Praeger, 1979), p. 3. 194 Linz (1979), p. 176. 195 Coverdale (1979), p.l. 196 "Taiwan and Korea: Two Path to Prosperity", Economist 316, no. 7663 (July 14, 1990), p. 19. 197 Pye (1990a), p.8 198 Согласно одному источнику, в то время пятую часть африкандерского населения можно было бы назвать "белыми бедняками" с таким определением: "лицо, ставшее настолько зависимым по моральным, экономическим или физическим причинам, что не может без посторонней помощи найти для себя средства к жизни..." Davenport (1987), р. 319. 199 В 1936 году 41% африкандеров проживали в сельской местности; к 1977 году эта цифра упала до 8%, при этом 27% остались "синими воротничками" -- рабочими, а 65% стали "белыми воротничками" -- менеджерами и специалистами. Цифры взяты из Hermann Gilomee and Laurence Schlemmer, From Apartheid to Nation-Building (Johannesburg: Oxford University Press, 1990), р. 120. 200 В начале шестидесятых годов Питер Уаqлз указывал, что Советский Союз начинает обучать технократов своей элиты на основе функциональных, а не идеологических критериев, и это в конце концов заставит их понять иррациональность и прочих аспектов их Экономической системы. См. Political Economy of Communism (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1962), р. 329. Moshe Lewin указывал на колоссальную важность урбанизации и образования как базы для перестройки. См. The Gorbachev Phenomenon: A Historical Interpretation (Berkley, Calif.: University of California Press, 1987). 201 Как отмечалось в части первой, в восьмидесятых годах многие африканские страны, включая Ботсвану, перешли К демократии, и еще многие запланировали выборы органов власта на девяностые. 202 Parsons (1964). рр. 355-356. 203 Есть и такой вариант этого функционального аргумента, что либеральная демократия необходима для гарантии правильной работы рынка. Дело а том, что авторитарный режим надзирает за рыночной экономикой и редко при этом готов не вмешиваться -- у него постоянное искушение воспользоваться властью государства в интересах роста, справедливости, национальной безопасности или ради других политических целей, имя которым легион. И только наличие политического "рынка", можно было бы сказать, предотвратит не нужное вмешательство государства в экономику благодаря реакции и сопротивлению немудрой государственной полигики. Такой аргумент приводит Марио Варгас Льоса уде Сото (1989), стр. ХVIII-ХIХ. 204 Нечто подобное происходило в Советском Союзе в шестидесятых -- Семидесятых годах, когда партия до некоторой степени стала меньше рулевым, направляющим курс экономического развития сверху, и больше третейским судьей, посредником между интересами различных секторов, министерств и предприятий. Партия могла диктовать на идеологической основе, что сельское хозяйство должно быть коллективизировано, а министерства -- работать по централизованному плану, но идеология мало может помочь в разрешении конфликта, скажем, двух отраслей химической промышленности, конкурирующих за инвестиционный ресурс. Утверждение, что советская партия, государство играла роль посредника в институциональных интересах, не подразумевает, что существовала настоящая демократия или что партия в других областях жизни общества не правила железной рукой. 205 О взглядах, возлагающих вину за ущерб природе на капитализм, см. Marshal Goldman, The Spoils of Progress: Environmental Pollution In the Soviet Union (Cambridge, Mass.: MIT Press, 1972). Обзоры экологических проблем в Советском Союзе и Восточной Европе см. Joan Debardleben, The Environment and Marxism-Leninism: The Soviet and East German Ezperience (Boulder, Colo. Westview, 1985); и B. Komarov, The Destruction of Nature in the USSR (London: M.E. Sharpe, 1980). 206 См. "Eastern Europe Faces Vast Environmental Blight", Washington Post (March 30, 1990), р. А1; "Czechoslovakia Tackles the Environment, Government Says a Third of the Country is Ecologically Devastated" Christian Science Monitor (June 21, 1990), р. 5. 207 Рассуждения на эти темы см. Richard Lowenthal "The Ruling Party in a Mature Society" в Field (1976), р. 107. 208 Эта точка зрения содержится во многих анализах в работах O'Donnel, Schmitter, Przewrski, опубликованных в томах transcription from Authoritarian Rule под редакцией O'Donnel, Schmitter (1986а, 1986b. 1986с, 1986d). 209 Однако в этой литературе по большей части обсуждается, как образование подготавливает людей к демократии и помогает ее консолидировать, а не объясняется, почему образование должно предрасполагать людей к демократии. См., например, Bryce (1531), рр, 70--79. 210 В развитых странах наверняка можно найти полубезработных обладателей ученой степени, которые зарабатывают меньше строительных подрядчиков с дипломом средней школы, но в целом существует тесная корреляция между доходом и образованием. 211 Это утверждение приводит David Apter в The politics of Modernization (Chicago: University of Chicago Press, 1965). 212 Это утверждение принадлежит Хантингтону (Huntington, 1968), стр. 134--137. Об экономических последствиях того, что американцы "рождаются равными", см. Louis Hartz, The Liberal Tradition in America (New York; Harcourt Brace, 1955). 213 Исключением из этого обобщения является возникновение большой испаноязычной популяции на американском юго-западе, которая отличается от прежних этнических групп размером и относительно малой степенью лингвистической ассимиляции. 214 Аналогичная ситуация существует в Советском Союзе; но здесь вместо старых общественных классов, оставшихся от феодализма, существует "новый класс" Партийных чиновников и номенклатурных руководителей, окруженных привилегиями и властью. Как латифундисты Латинской Америки, свою традиционную власть они могут использовать, чтобы исказить электоральные процессы в свою пользу. Этот класс образует неодолимое препятствие на пути как капитализма, так и демократии, и, чтобы тот или другая могли возникнуть, власть этого класса должна быть уничтожена. 215 Диктатуры как таковой явно недостаточно, чтобы провести в жизнь эгалитарные реформы. Фердинанд Маркое использовал власть государства для награждения своих личных друзей, бередя тем самым существующее социальное неравенство. Но модернизирующая диктатур