в, поданных за кандидатов Союза трудового народа, составил 99,19 в Литве, 97,8 - в Латвии и 92,8 - в Эстонии. Ни на одних выборах, ранее проводившихся в этих государствах, не было достигнуто таких высоких показателей, и советская пропаганда очень гордилась этим достижением. Однако, даже если сомнительные цифры были истинными, а не сфабрикованными, хвастаться этими показателями все же не было оснований. "Уклонение от выборов будет вызывающим шагом: в нынешнем положении пассивность может расцениваться как враждебность по отношению к рабочему народу, пассивными могут оставаться лишь те, кто выступает против трудящихся", - было написано, например, 14 июля в редакционной статье "Рахва Хяэль", официальном органе эстонского марионеточного правительства. <...> Тем, кто не хотел быть смещенными с должности, лишенными любой возможности найти работу или обреченными на всякого рода гонения, не исключая тюремного заключения и смерти, естественно, приходилось избегать того, чтобы их занесли в список "врагов народа". Как в таких условиях возможно было массовое уклонение от выборов? <. -> Ни угрозы, ни другие предпринятые меры не способны были оказать воздействие, желательное для Москвы. Циничное попрание законности, справедливости и порядочности в инсценировке пародии на выборы так глубоко взволновало умы людей и пробудило чувство такого непреодолимого отвращения, что сотни тысяч предпочли опасность преследования участию в омерзительном спектакле. Следовательно, то, что не удалось получить с помощью угроз и других предпринятых мер, приходилось подделывать. Истинный процент участия в выборах и поданных голосов необходимо было "скорректировать" или, иными словами, фальсифицировать. Уже в то время, в июле 1940 года, ни для кого не было секретом, что по приказу марионеточного правительства как подчиненные, так и верховные, или центральные избирательные органы широко прибегали к фальсификациям. Теперь это подтверждают данные под присягой показания ряда беженцев из Балтийских государств, опрошенных в качестве свидетелей Комиссией по коммунистической агрессии Палаты представителей США. Чтобы подготовить почву для этих манипуляций, подсчет голосов производился за закрытыми дверями, хотя статью закона о выборах, согласно которой он должен происходить публично, не отменили. Ничто не препятствовало процессу фальсификации, требуемой Москвой: в избирательных комиссиях заправляли коммунисты и им сочувствующие, а 274 некоммунисты, входившие в состав комиссий, были напуганы атмосферой беззакония, царившей в стране, и угрозами, ежедневно звучавшими в адрес тех, кто отважится выступить против "победоносного марша трудящихся". "Местные коммунисты получили приказ продемонстрировать участие в выборах на 90%", - свидетельствует один их тех, кто был связан с выборами в Эстонии. Другой свидетель добавляет: "В сельской местности, где людям легче было уклоняться от голосования, часто приходило голосовать всего 40-60%." Обобщая показания свидетелей, отчет констатирует: "В случаях, когда избирательные комиссии давали истинные результаты голосования, окружной комитет "корректировал" данные в сторону увеличения. Так многие избирательные округа достигли в конце концов 100% участия, хотя на самом деле на выборы пришло всего 50-60% избирателей". <...> Тайна голосования на избирательных участках практически не соблюдалась. Рядом с входившими в комиссии коммунистами везде сидели политруки Красной Армии, которые строго следили за поведением избирателей и делали письменные заметки. Даже воспользовавшись отделенным ширмой углом для того, чтобы положить бюллетень в конверт перед вручением его комиссии, можно было навлечь на себя опасность попасть в список подозреваемых или "врагов народа". В то же время, не заходя за ширму, было почти невозможно вычеркнуть имя кандидата или написать что-то на избирательном бюллетене, заменить один бюллетень другим, не положить бюллетень в конверт или как-нибудь иначе выразить желание голосовать против кандидата и остаться при этом незамеченным членами комиссии. В таких обстоятельствах величайшего восхищения заслуживают 43 400 граждан Эстонии, которые все же отважились так или иначе выказать свое осуждение кандидату и комедии "выборов" по-советски. Согласно официальной информации, 43 399 голосов были признаны недействительными, все эти аннулированные голоса - знак того, что они были отданы против намеченного кандидата. На самом деле проголосовать против кандидатов отважилось значительно больше избирателей, поскольку некоторые избирательные комитеты объявили действительными большое количество - тысячи - бюллетеней, относительно которых не могло быть сомнений в намерении избирателей выступить против кандидатов (например, бюллетени, на которых было зачеркнуто или вырезано имя кандидата, приписаны слова "против", "нехороший" и т.д.). Многие избирательные бюллетени содержали пометки, составленные весьма саркастически или язвительно, выражавшие крайнее отвращение избирателей к унизительному спектаклю и их полное презрение к кандидатам и коммунистическим правителям, которые рассматривались как изменники своей страны. Из: "1940 год в Эстонии...", с. 152-153. Выписка из фонограммы телепередачи "Депутаты Государственной думы свидетельствуют " от 7 декабря 1989г.: Вопрос: Избирательная платформа была популярной, но почему она не была реализована? Лембит Люйс (заместитель министра социальных дел, в дальнейшем - народный комиссар): "Это было за два дня до выборов. Неэме Руус (министр социальных дел) сказал мне, что в Эстонии не удастся установить народно-демократический строй по примеру Монголии (как раньше было обещано - Прим. изд.). Он сказал, что нам следует войти в состав Советского Союза. Я спросил: "Как же это так вдруг? Ведь были выборы, была и избирательная платформа". Он ответил, что ничего нельзя сделать, таково требование Жданова, и мы не имеем возможности противостоять этому. Одно из двух: либо мы будем согласны, либо нам здесь придется очень плохо. Ситуация чрезвычайно усугубляется. Другого выхода сейчас нет. Позже я слышал, что перед заседанием Государственной думы ее члены были вызваны в ЦК (КПЭ - Прим. изд.), и там им разъяснили, что следует голосовать за установление советского строя и вступление в СССР. Меня в ЦК не вызывали. Очевидно, считалось достаточным, что Неэме Руус мне уже все разъяснил". Из материала, направленного в адрес комиссии Президиума Верховного Совета Эстонской ССР по выработке историко-правовой оценки событий 1940 года в Эстонии: 275 17 июля 1940 года по требованию эмиссаров Советского Союза в столицах Прибалтийских республик впервые появились лозунги о вступлении в состав СССР. Рабочий завода "Ф.Крулль" Э.Леэт вспоминает: Я принимал участие и в митинге на площади Вабадузе 17 июля. Когда мы колонной шли с рабочими на митинг на площадь Вабадузе, нам дали с собой свернутый в трубку лозунг, который не было разрешено разворачивать. Когда мы пришли на площадь, нам приказали развернуть лозунг, и его текст нас очень удивил. А именно, в нем требовалось "Вступить в состав Советского Союза". Из: "Eesti riikja rahvas II ntaailmasojas... ", Ik, 139-140, ^8Ш1Ш. (пер. с энс/п.) <0 Банке Эстонии> К. Тунгал В первые дни мая (1940 г. -Прим. сост.) в руководство банка неожиданно пришел какой-то человек еврейской внешности, который назвался Симакиным и представился представителем Госбанка Советского Союза. Это было совершенной неожиданностью как для руководства Банка Эстонии, так и для его сотрудников. Шло время военных баз и пришедшее новое лицо приняли со смешанным чувством. Представитель очень интересовался нашими внешними долгами. Особенно его интересовали долги перед Германией, какие мы заказывали оттуда товары и сколько нам еще надо было заплатить. Как известно, начиная с сентября 1931 г. контроль всех внешних платежных средств государства был под надзором Банка Эстонии. Он оставался у нас до 4-5 июня 1940 г., затем исчез так же внезапно, как и появился, ничего не сообщив и не попрощавшись. Первым шагом правительства Иоханеса Барбаруса-Вареса в отношении Банка Эстонии было увольнение тогдашнего руководства и назначение комиссара, которым оказался прежний бухгалтер Городского банка Зигфрид Пант. Сотрудникам Банка Эстонии Зигфрид Пант был известен как честный и корректный человек, патриот Эстонии, который, будучи комиссаром нового правительства и выполняя свои прямые обязанности, защищал Банк Эстонии больше, чем интересы "красного правительства". Сотрудники Банка Эстонии были поэтому по-настоящему обрадованы, хотя и старались скрыть это. Позже "правительство республики" назначило еще нескольких "помощников" комиссара. 15 июля 1940 г. на стадионе Кадриорга в Таллинне состоялись международные соревнования по футболу между Эстонией и Латвией. Их организатором было Эстонское спортивное общество "Калев" в Таллинне. Как известно, эти международные соревнования закончились большой патриотической демонстрацией с сине-черно-белыми флажками и с исполнением гимна Эстонии. Из руководства Банка Эстонии в руководство спортивного общества "Калев" входили директор Кристиан Каарна, помощник директора Людвиг Паркас и сотрудник отдела внешних связей Вольдемар Рыке. В следующую ночь после массовой демонстрации на стадионе Кадриорга Людвиг Паркас и Кристиан Каарна были арестованы у себя дома. Месяцем позже на улице арестовали Вольдемара Рыкса. <0 событиях на стадионе Кадриорга> Г.Пярнпуу Руководство Центрального спортивного союза Эстонии было арестовано почти в полном составе, главным образом в связи со спонтанной народной демонстрацией 18 июля 1940 г. на таллиннском стадионе, где проходили соревнования по футболу между Эстонией и Латвией. Эти международные соревнования, которые были последними в республике, собрали, как известно, на стадионе Кадриорга, свыше 10000 зрителей. Хотя в последнее время латыши в футболе были сильнее нас, команда Эстонии в белых майках играла с необычайным воодушевлением и выиграла со счетом 2:1, причем уже в первой половине матча эстонская команда вела со счетом 1:0. Первый гол от Эстонии забил Р.Куремаа, второй - Й.Сименсон. В 276 состав команды со стороны Эстонии входили Карп, Тепп, Неерис, Матсалу, Парбо, Пийсанг, Сименсон, Ууккиви, Куремаа, Вейдеманн, Касс. Во второй половине матча игра была весьма напряженной, народ горячо сопереживал. К тому же энтузиасты спорта находились в каком-то наэлектризованном состоянии, поскольку некоторые места в ложе были заняты уже новыми государственными и спортивными деятелями, там сидели Н.Руус, А.Пирсон, А.Антсон и др., которым ранее приходилось бывать на больших спортивных мероприятиях, не выделяясь из толпы на задних рядах трибуны. Откуда-то появились маленькие сине-черно-белые бумажные флажки, которые передавались по трибуне из рук в руки. Теперь, если команда Эстонии шла в наступление, то ее успешные атаки сопровождались неслыханными ранее на стадионе поощрительными криками и размахиванием флажками. Сборная команда Эстонии играла, будто окрыленная какой-то волшебной силой, и в результате победила. Когда команда уходила с поля, в одном из углов трибуны начали петь гимн, который, конечно, пели и перед матчем, но теперь к гимну присоединился хор из 10 000 голосов. Народ не желал расходиться, когда все же начали покидать стадион, раздалось несколько призывов: "Пойдем к президенту!" Часть народа двинулась в направлении Кадриоргского дворца, часть направилась в сторону города. Дойти до дворца демонстранты не успели, безоружных патриотов спорта разогнали бронемашины Красной армии, двигавшиеся по дорожкам Кадриорга близ дворца президента. Последствия этой спонтанной демонстрации были очень тяжелыми. Большинство руководства Футбольного союза Эстонии, а также почти все руководство Центрального спортивного союза Эстонии арестовали и увели на допрос. Немногие вернулись после этого посещения штаб-квартиры НКВД. Из: A.Ots. "Miks kaotasime iseseisvuse. Eestluse probleeme eksiilis" ("Почему мы потеряли независимость. Проблемы эстонского сознания в изгнании" ), Stockholm, Vdlis-Eesti & EMP, 1982, lk. 95-97. (пер. с зет.) Уничтожение К.Пятсом администрации Эстонской республики Сразу после прихода к власти правительства Вареса президент Пяте, по предложению коммунистического премьер-министра и для создания новой коммунистической администрации, начал уничтожение администрации Эстонской республики периода независимости с массового увольнения руководящих государственных служащих. Он сделал это несмотря на заявление эмиссара Советского Союза Жданова о том, что "с назначением Вареса премьер-министром в Эстонии ничего не меняется. Советский Союз соблюдает условия пакта о взаимопомощи и не вмешивается во внутренние дела Эстонии". Пяте сам рассказал об этом посланнику Аугусту Рею и члену Государственной думы Михкелю Юхкаму, о чем я уже подробнее писал в книге "Люди на поворотах истории". Требованием ультиматума Советского Союза было: 1) "Сформировать новое правительство, которое способно и готово честно выполнять пакт о взаимопомощи, заключенный между Советским Союзом и Эстонией, и 2) беспрепятственно пропустить советские войска в Эстонию". Однако статья 5 пакта о взаимопомощи четко определяла: "Проведение в жизнь настоящего пакта ни в какой мере не должно затрагивать суверенных прав договаривающихся сторон, в частности, их экономической системы и государственного устройства". Но тем не менее президент Пяте, подхалимствуя перед коммунистами, начал, по предложению премьер-министра Вареса, "освобождать" (читай: увольнять) от должностей всех государственных служащих из числа руководства периода независимости, мотивируя определениями "по личной просьбе" или "по собственному желанию". Хотя все приказы об увольнении, подписанные К.Пятсом, были опубликованы в "Рийги Театая", на родине многими уволенными это осталось незамеченным. И лишь в изгнании, 40 лет спустя, листая эти "Рийги Театая", я узнал, что К.Пяте уволил по личной просьбе: 1. Помощников министров, директоров отделов министерств, заместителей директоров, советников и чиновников по особым поручениям всех министерств Эстонии. 277 2. Уездных старейшин, префектов и комиссаров полиции всех уездов Эстонии. 3. Всех высших военачальников Эстонии и командиров воинских частей, начиная с генералов и полковников, и более низких по званию специалистов. 4. Членов правления и исполнительных директоров всех государственных предприятий Эстонии - президента Банка Эстонии, руководителя Государственной типографии и др. 5. Всех посланников и консулов Эстонской республики он отозвал из-за границы на родину. Однако они, предвидя и опасность увольнения, и возможность ареста, не вернулись на родину, за исключением Яана Латтика из Литвы. Непокорных посланников он уволил со службы, а их посольства в зарубежных государствах передал местным полпредам Советского Союза. Посланник в Швеции Ларетей искал политического убежища в этой нейтральной стране, которое было ему предоставлено, в то время как ведение дел в посольстве, с согласия шведского социалистического правительства, взял на себя посол Советского Союза. Политическое убежище в Швеции нашли также эстонский посланник в Италии Леппик и посланник в Москве Рей, после второй оккупации туда приехал и Варма из Финляндии. Только посланник в Лондоне Торма оставался на месте, поскольку британское правительство отказалось признать оккупацию Эстонской республики Советским Союзом. Остался на месте и консул в США Йоханнес Кайв, правительством США ему даже была предоставлена возможность исполнять обязанности политического представителя Эстонии, хотя Эстония вообще не имела посланника в США. Пяте отозвал из зарубежных государств на родину также всех представителей наших вооруженных сил, в случае неповиновения он освобождал их от должности. Президенту Пятсу должно было быть очень хорошо известно, чем было обусловлено такое массовое "освобождение от должности по личной просьбе" государственных служащих периода независимости. Предложения об их увольнении представлял ему на подпись коммунистический премьер-министр Варес с сопроводительной подписью соответствующего министра, но он ни разу не отказался подписать увольнение и продолжал автоматически подписывать подносимые приказы до последнего. Из государственных служащих периода независимости не уволенными остались только те, кто уже перешел на сторону коммунистов, например, служащий министерства иностранных дел Эльмар Киротар - в награду за выдачу эстонских государственных секретных документов и пересылку их из Стокгольма. На своем месте оставили также первого секретаря главного комитета по выборам в Государственную думу Артура Мяги, которого коммунисты во время выборов в красную Государственную думу использовали для обнародования сообщений об исключении кандидатур, оппозиционных коммунистам. Освобождение государственных служащих от должности "по личной просьбе", кроме, как по политическим причинам, осуществляли еще и потому, что в таком случае государство не обязано было платить специальное возмещение в размере нескольких месячных окладов, как это было предусмотрено в законе о государственной службе. При подписании приказов об увольнении с должности государственных служащих периода независимости президенту Пятсу должны были быть ясны политическая цель и причина того, что сразу весь состав руководящих государственных служащих желает уволиться со службы "по личной просьбе". Он должен был бы догадаться, что в такой ситуации обязанность уволиться со службы "по личной просьбе" когда-нибудь коснется и его, о чем он, по-видимому, не подумал, может быть, надеясь в награду за предательство государства остаться коммунистическим президентом! К большому разочарованию, именно сам Пяте и оказался тем единственным, кто вынужден был уйти со службы "по личной просьбе", как свидетельствует об этом начальник его канцелярии Э.Тамбек. Листая "Рийги Театая" времен правительства Вареса, я был поражен, обнаружив, что президент Пяте освободил меня от должности советника министерства экономики по личной просьбе без моего заявления. Министр Нихтиг вызвал меня тогда в свой кабинет и сообщил, что я должен уйти со службы. При этом добавил, что это не его личное желание, ибо он получил такое распоряжение, но не сказал, от кого. Я долгое время знал Нихтига как директора ЭТК, поэтому в личной беседе я сказал ему, что это во власти нового правительства, и простился, пожав ему руку. Приказы президента Пятса о массовом освобождении от должности государственных служащих <...> были противозаконными актами, целью которых было очистить 278 государственную администрацию от служащих периода независимости и помочь прийти к власти в Эстонской республике коммунистическому режиму. Из: I.Raamot. "Malestused...", lk. 166-170, 172-174 (пер. с эст.) Вторжение советских войск в Эстонию В понедельник, 17 июня 1940 года, началось вторжение советских войск в Эстонию.<...> В последние дни распространялись разного рода слухи о новых требованиях русских в отношении Эстонии. Опасались увеличения числа советских войск, находившихся на базах Эстонии, но в оккупацию в прямом смысле верить еще не хотелось. <.. .> Рано утром зазвонил телефон, и мы узнали, что происходит. Раяский молочник, как обычно, вернулся из Тарту около десяти и привез нам всякие новости. Самой удручающей из них была та, что советские войска уже к обеду этого дня ожидались в Тарту со стороны Ряпинаского шоссе. Мне до сих пор непонятно, почему наша военная контрразведка была настолько слаба, что правительству республики даже за 24 часа не было известно о вторжении русских. Весь этот исторический день, т.е. 17 июня, мы провели в Рая и Юленурме в недоумении. Слушали радио и обсуждали, что теперь будет с Эстонией и со всеми нами и что предпринять, но никто из нас так и не смог предложить какой-нибудь выход... В тот же или на следующий день пришло известие, что колонна советских войск движется по Вырускому шоссе в направлении Тарту. Когда ее стало видно у нас в Реола, мы вышли на край шоссе, чтобы стать свидетелями этого печального для Эстонии исторического события. <...> Семьи поселенцев с Запада расположились на нашей стороне шоссе, а народ с мызы -- на своей стороне. Таким образом, несколько десятков человек по обе стороны шоссе следило за вступлением русских. <...> При виде длинной моторизованной колонны, двигавшейся мимо нас, любопытство постепенно уменьшалось, и на смену ему все больше и больше приходило беспокойство о завтрашнем дне и о будущем. Число любопытных мало-помалу стало сокращаться, и мы с женой в тревожном раздумье тоже отправились назад в Рая. Я сразу потерял веру в свободу нашего народа и почувствовал, что мы оказались полностью во власти русских. Утешительные слова президента Пятса и правительства Вареса на следующий день нисколько меня не успокоили, так как сопровождавшие их постановления и законы говорили прямо противоположное. <.. .> Одновременно с военной оккупацией Эстонии началось и установление в ней коммунистического режима. Основной политической целью была инкорпорация Эстонской республики в состав Союза ССР в качестве одной из "свободных" республик. Это было осуществлено, в нарушение эстонского законодательства, уже 6 августа 1940 года. Началась советизация Эстонии, сопровождавшаяся арестами, убийствами и ссылками в концлагеря в Сибирь, как это уже более 20 лет происходило в Советском Союзе. Все предвещало эстонскому народу беды и страдания, а помощи против оккупантов ждать было неоткуда. Жизнь брала свое, и ничего другого не оставалось, как подчиниться судьбе, надеяться на лучшее будущее и, насколько возможно, продолжать свою работу. Началась пора сенокоса... Я приехал в Рая, чтобы воспользоваться плодами своих трудов и порадоваться им, как обычно, но теперь все эти чувства исчезли, вместо них появился страх за свою семью и собственную жизнь. По ночам я больше не мог как следует заснуть. Такими бессонными ночами взвешивал я любые возможности вырваться из когтей русских. Не хотелось так легко поддаваться судьбе. Днем пытался с головой уйти в работу и повседневные хлопоты, как это делали все, кто меня окружал. <.. .> Из Тарту поступали сообщения, что русские солдаты отправлены в казармы и что им запрещено грабить и убивать в городе. Поговаривали об арестах полицейских и тюремных охранников. Известное утешение находили в том, что железнодорожное сообщение с Таллинном поддерживалось и было достаточно регулярным. 279 Я поехал в Таллинн разузнать, как оценивают наше положение мои таллиннские друзья и что они собираются предпринять. В Таллинне, как и в Тарту, общество по-прежнему собиралось в кафе. Поскольку о политических новостях, новых декретах и постановлениях и в Таллинне, и в Тарту узнавали из одних и тех же газет, различий в информации не было. Сообщения и рассказы о немногочисленных арестах, передаче магазинов и домов тоже не были новостью, так как в то тревожное время разного рода известия или слухи распространялись повсюду из уст в уста с удивительной скоростью. Главной целью моей поездки в Таллинн был вовсе не сбор слухов и многочисленных анекдотов о русских, на самом деле я хотел потихоньку выяснить, можно ли мне надеяться на бегство - в первую очередь через залив в Финляндию. Поговаривали тогда и о переселении вслед за немцами. Но в это мне тогда не особенно верилось. На первом месте стояло все же бегство на лодке в Финляндию или Швецию. Оставаться на родине я не желал ни в коем случае. Я просто не мог себе представить, чтобы коммунисты могли вести себя в Эстонии по-человечески и чтобы они рано или поздно не начали уничтожать буржуазию. Я знал, что в Советском Союзе тюрьмы и лагеря смерти работали как и прежде, хотя после революции 1917 года прошло уже более двадцати лет. В отношении бегства трудным для меня было то, что как человек из Тартумаа, я был мало знаком с жителями побережья. Другом, с которым я хотел откровенно поделиться мыслями о политическом положении, был Рудольф Пенно. Пенно находился в Таллинне, мы долго и доверительно беседовали. Мы оба были пессимистами и наши взгляды совпадали. Оба мы видели возможность спасения от русской оккупации в войне между Германией и Советским Союзом. Я был убежден, что война начнется. Пенно не был в этом уверен. Однако мы оба сходились во мнении, что как только Советский Союз бесшумно, но последовательно ликвидирует в Эстонии все возможности противодействия и полностью отрежет Эстонию от внешнего мира, заигрывание с народом прекратится и коммунистический режим начнут насаждать насильственно. Так мы дошли до вопроса о том, что мог бы любой из нас в таком положении предпринять для спасения своей жизни и жизни своей семьи. Я открыл свои карты, сказав, что подумываю о бегстве из Эстонии, и спросил Пенно, может ли он помочь мне в этом через своих знакомых среди жителей побережья. Пенно посерьезнел, замолчал и, казалось, задумался, что мне ответить. Ответ Пенно был коротким и ясным - он уже договорился с одним рыбаком с побережья. Он не собирается ставить об этом в известность семью прежде, чем они выйдут в открытое море. Лодка вместительная, на ней хватит места также для меня и моей семьи, если я захочу разделить с ним его судьбу. Теперь была моя очередь серьезно задуматься, могу ли я принять такое решение без участия своей семьи. Я решил согласиться и дал ему слово. При более подробном обсуждении этого вопроса Пенно сказал, что бегство намечено на конец лета, когда ночи станут более длинными и темными. Мы договорились, что Пенно даст мне знать, когда мне с семьей ехать к нему в гости. Там он устроит так, что мы вместе отправимся на море, чтобы показать море и берег моим сыновьям. Мы только условились, что я не стану предупреждать о бегстве свою семью и не возьму с собой никакого имущества, которое, в случае, если нас поймают, дало бы повод предположить, что семья знала о нашем намерении. Курс лодки и причину поездки также необходимо было как можно дольше держать в тайне от домашних. Решено было направиться в Финляндию. Договоренность с Пенно оказалась для меня неожиданной, тут было о чем задуматься, но лучшего решения я не нашел и поэтому отказываться не стал. В середине июля мне сообщили, что Рудольф Пенно арестован... Пенно пришлось пробыть в тюрьме с июля по ноябрь 1940 года - чуть меньше четырех месяцев. После освобождения из тюрьмы Пенно еще энергичнее приступил к организации нового плана бегства из Эстонии и вскоре после того договорился с одним рыбаком, включив и мою семью. В качестве места назначения предусматривался остров Готланд, бегство должно было состояться ранней весной 1941 года из одного пункта на южной стороне, который я не могу назвать. Почему это не удалось осуществить Пенно, я не знаю. Я со своей семьей в то время уже находился в Германии. 280 Из: A.Aarelaid. "Ikka kultuurilemoeldes" ("Думая о культуре"), Tallinn, Virgela, 1998, lk. 123-131. (пер. с эст.) Воспоминания: ВАЙНО ВЯЛЬЯС, р. в 1931 г. (общественный деятель, лидер ЦК КПЭ, посол СССР в странах Латинской Америки). Это политическое противостояние 1940 года проявилось и в том, что у нас больше не было своего государства, пусть даже этот факт сам по себе не сразу дошел до сознания людей. Государственный флаг использовали по-прежнему, исчезновение государства еще не стало настолько очевидным. Думали, что июньский переворот означает официальное установление советской власти, а что Россия теперь снова подомнет нас под себя - так не думали. С детства в памяти остались рассказы старших, в то время это было не так болезненно. Как бы дико это сейчас ни звучало, но в 1939 году многим на Хийумаа базы дали работу. Теперь мы о таких вещах вообще не думаем! На островах работы не хватало, рабочие руки все время были в избытке. Базы дали крестьянам работу и возможность заработка, с лошадью за трудодни платили хорошо. Люди зарабатывали и благодарили новый порядок. В наших местах, в Тахкуна, выселения из сел и принудительного отчуждения не было, ведь военные пришли на пустое место и при этом платили за землю. На Пакри и в Палдиски людей высылали, а на Хийумаа -- нет. Говоря о 1940 годе, мы теперь забываем о земельном голоде, а ведь весь вопрос как раз в земельной реформе и в тех, кто получал новую землю, их было довольно значительное количество. На Хийумаа такого острого противостояния не возникло. Я опять же не могу сказать, что повсюду так было, могу говорить только о своем окружении. На Хийумаа больших, то есть свыше 60 гектаров, хуторов было не так уж много. У нас в селе было одно место - Нууди, тамошний хозяин просто сказал батраку, слушай, все равно отнимут, подай заявление и бери этот кусок себе. ФЕРДИНАНД ЭЙЗЕН, р. в 1914 г. (общественный деятель, министр образования Эстонской ССР в 1960-1978 гг.) В 1940 году я только что женился, и мы с женой как раз решили отправиться путешествовать на велосипедах, когда где-то по дороге услышали по радио, что произошло. Мы сразу же вернулись назад в Таллинн, и мне как сыну безземельного крестьянина поручили восстанавливать общегосударственный союз трудового крестьянства. Первой нашей задачей был вопрос о заработной плате рабочих государственных земледельческих хозяйств, с ним мы немного замешкались, я еще получил за это по шапке. Вторым был вопрос обеспечения землей безземельных - новоземельцев. Я тоже входил в состав комиссии, которая этим занималась. Число желающих получить землю было так велико, что у нас никогда не хватало времени, чтобы каждый раз кого-то посылать на места. Ведь режим Пятса был очень суровый и жесткий, а поскольку теперь все так повернулось, то это казалось неимоверной свободой. Я нигде об этом раньше не говорил, но Яан Тыниссон приходил ко мне в Союз безземельного крестьянства - и как же он ругал Пятса. Раз Пяте запретил все партии, то это он был виноват в том, что случилось. Тыниссон говорил, что был бы полностью согласен с этим переворотом, возникни он под сине-черно-белым флагом. ЭВАЛЬД ТЫНИССОН, р. в 1928 г. (доктор археологии) В июне 1940 года люди не понимали, что происходило, даже те, от кого этого следовало бы ожидать. Например, каждый год проходило собрание кавалеров Креста свободы. Они имели право брать с собой сыновей. Мне посчастливилось побывать на двух таких собраниях, в последний раз - в Пярну, 16 июня 1940 года. Люди там, на собрании, вообще не сознавали, что происходило в то же самое время. В народе бытовало такое мнение, что куда-то Эстония примкнуть все равно должна, то ли к востоку, то ли к западу. Рассуждали скорее о том, с кем лучше идти дальше - с немцами или с русскими. Кто побогаче - склонялись к немцам, кто победнее - к русским. Ни в коем случае нельзя утверждать, что настроенность против русских была у эстонцев в национальном самосознании, если не говорить об отдельных группах. Левая 281 интеллигенция и печать хорошо делали свое дело. Очень многие находились в оппозиции к власти Пятса. Не было ясности в отношении будущего. Изменение настроений стало заметно уже осенью 1940 года. Земельная реформа оказалась сравнительно сдержанной. Ярвамаа она особо не коснулась - там были мелкие хутора. С осени начались аресты. Лично для меня ясность в происходящее внесло то, что случилось с эстонскими военными, с офицерами. А также то, что все стало каким-то законспирированным, начали говорить шепотом. Открыто больше ничего не обсуждалось, хотя раньше это было в селе обычным делом. Ясность наступила постепенно, по истечении месяцев. Еще в 1940 году стало очевидным, что за спиной у нашего правительства стоит кто-то другой. Запрещение флага привело к нагнетанию страстей. Но в остальном люди занимались своим обычным делом -- время летнее, в селах работы было много. Пора сенокоса отвлекала внимание крестьянина от всего остального. К известию о начале войны отнеслись с воодушевлением, в общем-то, война уже какое-то время витала в воздухе. Может быть, с воодушевлением - это слишком сильно сказано, скорее, с облегчением. Многие мужчины ушли в лес, и в нашей семье подумывали об этом, но никто не ушел. Надеялись, что война прекратит эту русскую чушь. В нашей семье к немцам никогда хорошо не относились. Что-то должно было быть слишком уж наперекосяк, чтобы их теперь ожидали с таким нетерпением. Надеялись все же на их помощь, на освобождение. Опять же люди не отдавали себе ясного отчета в том, что может произойти. Ведь все было так неопределенно, непредсказуемо, запутано. ЭАЯНСЕН,р. в 1921 г. (доктор исторических наук) По-моему, все эти события были для людей настоящим шоком. После каждого крутого поворота испытывали ужас, он и держал в узде. Потом наступали привыкание и приспособление, на это уже требовались годы. То, что происходило в 1940 году, было очень чужим для меня. И когда стали приходить вразброд солдаты частей Красной Армии и от них дурно пахло, когда с устрашающим грохотом стали прилетать самолеты, это потрясало, как столкновение с чем-то чужеродным. Дело было даже не в идеологии. 21 июня 1940 года я стояла перед дворцом в Кадриорге, когда туда, зажатое танками, прибыло это жалкое войско -бесчисленная русская солдатня. В ту же секунду стало понятно, что происходит. Пяте вышел на балкон и пропищал, мол, дорогие сограждане и пр. Внизу стояли люди с красными флагами, которые что-то орали в ответ. И тогда я заплакала, о республике, конечно, и о несчастном Пятсе. Хотя в наших кругах Пятса не жаловали, но все-таки он был свой. Потом пришло ужасное и чужое. ИНГРИД РЮЙТЕЛЬ, р. в 1935 г. (доктор фольклористики) Помню, в четыре года я спросила отца, что такое Россия и Германия. Отец ответил: "Это два волкодава, которые хотят проглотить Эстонию. Нам надо выбрать кого-то одного. Один, может быть, еще даст нам выжить, а вдвоем они нас на кусочки раздерут". Этот рассказ вызвал гнетущий ужас. ХАЛЬЯНД УДАМ, р. в 1936 г. (писатель, составитель энциклопедии) Установление советского строя - это мое первое воспоминание о себе. У моих родителей был хутор недалеко от Равила. Бабушка с дедушкой из Виру-Нигула были у нас в гостях и как раз в то воскресенье собрались пойти в церковь. В воскресенье к вечеру они все еще не вернулись, и мы были страшно напуганы. Начиная с 16 июня, они в течение трех дней не могли перейти через шоссе Таллинн-Нарва, так как дорога была забита русскими войсками. С тех пор во мне фундаментально запечатлелся ужас перед этой чуждой силой. Всеобъемлющий ужас перед чуждым миром. Этот ужас возник и возвращался снова и снова. Особенно жуткими были поворотные моменты: в сентябре 1944 года снова возникло острое чувство ужаса, в марте 1949 года я почувствовал страх смерти. 282 Из: "Минувшее. Исторический альманах...", с. 148-149. Обращение президента Эстонской республики К.Пятса к эстонскому народу в июле 1940 г.: Так как теперь перешли к совсем иному государственному строю, я считаю свои полномочия оконченными. Благодарю народ за оказанное мне доверие и прошу отныне вверить себя заботам премьер-министра Й.Вареса. К.Пятс. Президент Э.Р. Опубликование обращения было запрещено. Из: H.Laretei. "Saatuse indnguka.nmks...", lk. 211-216. (пер. сэст.) Закрытие посольства Все эстонские посольства в странах, в которых из-за их отношения к оккупационному режиму невозможно было продолжать деятельность посольств, прекратили свою деятельность одновременно и без получения предварительных инструкций из Таллинна. Это произошло после того, как коммунистическая Государственная дума решила выдвинуть просьбу о принятии Эстонии в состав Советского Союза. 24 июля 1940 года в Стокгольме я передал заместителю министра иностранных дел К.Г.Вестману ноту следующего содержания: "Как Вам известно, учреждение, называющее себя Государственной думой Эстонии, 21 и 22 июля решило провозгласить Эстонскую Республику советской социалистической республикой и присоединить ее к Советскому Союзу, представив правительству соответствующую просьбу о принятии. Эти решения нельзя считать законными и отвечающими воле народа по следующим причинам: А. Избрание этой так называемой думы проходило на основе незаконно измененного закона о выборах и под давлением советских воинских частей, что противоречит пакту о взаимопомощи, подписанному 28 сентября 1939 г., в котором Советский Союз обязался не нарушать суверенитета и не вмешиваться во внутренние дела Эстонской Республики. В. На выборах не соблюдался даже измененный закон о выборах, поскольку был представлен только один список "Союза трудового народа", а все другие были не допущены по различным абсурдным причинам. На выборах также не была обеспечена секретность и свобода участия в выборах. Нет смысла перечислять все другие нарушения, характеризовавшие выборы 14 и 15 июля. С. В платформе, опубликованной перед выборами и содержавшей план деятельности выдвинутых монопольных кандидатов, не говорилось ни слова о намерении покончить с независимостью Эстонской Республики и присоединить ее к Советскому Союзу, такие лозунги появились лишь после выборов, тем самым избиратели были обмануты. Уже то, что правительство прибегло к такой низменной, лживой политике, ясно показывает, что лидеры, хотя и использовали максимум возможностей, все же не хотели раскрывать свои секретные намерения, боясь сильного противостояния. D. Даже в случае, если бы Государственную думу избрали законно, у нее не было бы права изменить государственный строй и определенно не было бы полномочий объединять Эстонию с иностранным государством, так как закон требует, чтобы два парламента сначала утвердили изменения в Конституции и лишь потом провозгласили их. Кроме того, по имеющимся у меня сведениям, президент Эстонской Республики находится сейчас под стражей советских военных, и этот факт позволяет сомневаться, что законы, изданные начиная с 21 июня, изданы с его одобрения и вообще содержат его подпись. 283 Учитывая все это, я считаю, что у этих законов так называемой Государственной думы, которые были приняты вопреки Конституции Эстонии и при обмане народа, нет морального и правового основания, и что эти решения не выражают действительной воли эстонского народа, следовательно я не могу считать эти решения, принятые при помощи обмана, насилия и нарушения законодательства, имеющими силу в отношении эстонского народа и меня как его представителя. Поэтому я выражаю желание эстонского народа и обращаюсь с просьбой к правительству Его Величества не признавать изменений, принятых в отношении международного статуса моей страны при помощи насилия и давления. Прошу вас принять, господин министр, выражение моей самой глубокой признательности." Помимо этого я устно высказал озабоченность тем, что советская оккупация может стать роковой для эстонского народа, потому что в Москве уже давно подумывали о том, как ликвидировать барьер, блокировавший выход русских к Балтийскому морю, и стать хозяевами Балтийского моря. Прочитав ноту, К.Г.Вестман выразил явно неподдельное сочувствие. К.Г.Вестман считался другом Балтийских государств и от наших представителей в Лиге наций я слышал только хорошие отзывы о сотрудничестве с К.Г.Вестманом. "Но, - добавил Вестман, - Швеция не может не признавать сложившегося положения". Выяснилось, что Швеция признала инкорпорацию Эстонии в состав Советского Союза по меньшей мере de facto. To, что она сделала и признание dejure, стало известно намного позже. Работа посольства продолжалась еще некоторое время, хотя всем нам было известно, что признание de facto со стороны Швеции заставит нас рано или поздно прекратить свою деятельность. Сотрудничество между посланниками трех Балтийских стран в этот период было очень тесным. Почти каждый день проводились совместные собрания для обсуждения и оценки событий. Совместно были выработаны и переданы в министерство иностранных дел ноты, первые наброски которых были составлены автором этого текста. После принятия Балтийских стран в состав Советского Союза все три посланника получили указание от своих стран о передаче посольств посольству Советского Союза в Стокгольме. Все также получили письма от госпожи Коллонтай, в которых она просила придти в советское посольство "для обсуждения будущего посольств Балтийских стран". Эти письма были проигнорированы. Единогласно решили не передавать посольства русским, хотя вопрос о том, что делать с посольствами, представлял собой серьезную головоломку. Нужно было выбирать между добровольной ликвидацией посольств или захватом их с помощью полиции. Мы не сомневались, что Швеция пойдет и на такой шаг, так как при приходе к власти Франко в Испании посольство Испании в Швеции было отобрано с помощью полиции у посла демократической Испании, отказавшегося передать его добровольно. После длительных обсуждений мы пришли к единому мнению о том, что в будущем нам может пригодиться помощь такого близкого соседа, как Швеция, поэтому не стоит зря осложнять отношения. Прием иммигрантов в Швеции в 1944 г. показал, что наши предположения оправдались. Мы решили передать ценности из посольства шведскому министерству иностранных дел в случае согласия последнего. Как будет видно из последующего описания, шведское министерство иностранных дел попыталось обойти передачу посольств напрямую. Последующую цепь событий лучше всего представит протокол, составленный несколько лет спустя в американском консульстве, поэтому я публикую этот протокол в дословном переводе. "Королевство Швеции Стокгольм Посольство Соединенных Штатов Америки Ко мне, Ф.Сигмонду, полномочному и постоянному консулу Соединенных Штатов Америки данного консульского округа, явился лично господин Хейнрих Ларетей, который после предусмотренной законом присяги рассказывает, что он, гражданин Эстонии, родившийся 4 января 1892 г. в Эстонии и являющийся посланником Эстонии в Стокгольме с сентября 1936 г., дает следующее разъяснение: 284 21-22 июля 1940 г. парламент Эстонии под давлением оккупационных властей принял решение высказать просьбу об инкорпорации Эстонии в состав Советского Союза, 24 июля я передал ноту заместителю шведского министра иностранных дел господину К.Г.Вестману, в которой я объяснил, что решение 21-22 июля недействительно с точки зрения Конституции Эстонии, и попросил правительство Швеции не признавать изменения международного статуса Эстонии, которое могло бы последовать вслед за этим актом насилия, господин К.Г.Вестман ответил мне, что у Швеции нет другого выхода, как только признать данные обстоятельства, не признавая неконституционные изменения в Эстонии, я не мог выполнять поручения находящегося в Эстонии марионеточного правительства, требующего передачи имущества посольства советскому посольству в Стокгольме, и поскольку у меня не было возможности продолжать деятельность посольства, я согласился передать все имущество шведскому министерству иностранных дел, 13 августа 1940 г. я получил от шведского министерства иностранных дел заявление, в котором говорилось: "Согласно договоренности, передача помещений и инвентаря посольства состоится в пятницу, 16 августа 1940 г. в 9.30 в канцелярии посольства, Остермалмсгатан 43-IV, а также после этого в квартире посланника, Стурегатан 16-11. В качестве представителя советской стороны при этом будет присутствовать советник посольства А.Плахин...", из этого заявления я понял, что шведское министерство иностранных дел полагает, что мы прямо передадим посольство советскому посольству в присутствии представителя шведского министерства иностранных дел, отказавшись от этого, я послал секретаря господина Э.Пярла в министерство иностранных дел с заявлением, что я не собираюсь добровольно передавать свое посольство советскому, такое же заявление появилось и в шведских газетах. Тогда была принята договоренность, что эстонское посольство передаст ключи от канцелярии посольства представителю шведского министерства иностранных дел без присутствия при этом представителя советского посольства. Это и произошло 16 августа 1940 г. В тот же день шведский представитель передал ключи представителю советского посольства, данная акция показала мне, что шведское правительство признало инкорпорацию Эстонии в состав Советского Союза уже в 1940 году, и этот факт подтвердился заявлениями министра иностранных дел в 1944 и 1945 годах, и на этом присягнувший свидетель закончил свое объяснение". Заявление для шведского министерства иностранных дел и прессы, упомянутое в протоколе, было следующего содержания: "В связи со статьей, опубликованной 15 августа 1940 года в Вашей уважаемой газете под заголовком "Балтийские посольства передаются советским представителям", эстонское посольство имеет честь сообщить и просит Вас опубликовать следующее: 1. Не соответствует действительности тот факт, что эстонское посольство в Стокгольме передается советским представителям. В связи с тем, что эстонские посольства за границей не признали антиконституционное присоединение Эстонской Республики к Советскому Союзу, не может быть и речи о добровольной передаче эстонских посольств Советскому Союзу. 2. Поскольку военная оккупация Эстонии не позволяет сейчас продолжить деятельность посольства, возможно, что после некоторых раздумий посольство попросит о предоставлении возможности передать имущество и архив посольства шведскому министерству иностранных дел. Стокгольм, 15 августа 1940 года". Это заявление было опубликовано в некоторых газетах полностью, а в других - в сокращенном варианте. Из него следовало, что не было никакой договоренности о передаче посольства русским. В тот же день, когда секретарь Пярл показал текст сообщения, предназначенный для публикации в газетах, секретарю министерства иностранных дел господину Нюландеру, который собственноручно также внес некоторые стилистические исправления, я сообщил в министерство иностранных дел по телефону, что если Швеция будет настаивать на передаче посольства русским, им придется обращаться за помощью к полиции, поскольку я категорически отказываюсь передавать посольство русским. Понятно, что своим 285 сообщением министерство иностранных дел хотело поставить нас перед свершившимся фактом, что, однако, не удалось. События приняли такой оборот, что уже не могло быть и речи о передаче архива, который был изъят из посольства и помещен в надежное место для хранения. В то же время 6 августа, или в день инкорпорации Эстонии, я получил из Таллинна следующую телеграмму: "Выезжайте немедленно для дачи объяснений в Таллинн, Мининдел 1568". В ответ я послал следующую телеграмму: "Сообщаю, что я и дипломатический корпус посольства в Стокгольме не считаем решение о присоединении Эстонии к Союзу Советских Социалистических Республик конституционным и отвечающим желанию народного большинства. Ларетей, эстонский посланник. 7 августа, 17.30". Вскоре после этого я услышал по радио, что меня заочно приговорили к смерти и что мое имущество решили конфисковать. Таким образом, деятельность посольства в Стокгольме закончилась 15 августа 1940 г., тем же числом датирован и мой последний приказ номер 14, который звучит так: "Поскольку Эстонская Республика присоединена к Советскому Союзу неконституционным путем и вопреки желанию подавляющего большинства народа, а шведское правительство попросило меня передать посольство Советскому Союзу, с сегодняшнего дня я прекращаю деятельность посольства. В связи с тем, что я не могу передать посольство неконституционному правительству, я отдаю распоряжение передать ключи от моей квартиры и посольства представителю шведского министерства иностранных дел, а если он откажется их принять, оставить их в его присутствии на столе в посольстве. Пользуясь случаем, я хочу выразить искреннюю благодарность всем своим коллегам за дружеское и доверительное отношение и сотрудничество, создавшие в посольстве сердечную атмосферу и облегчившие работу посольства в последний трудный период". Представитель шведского министерства иностранных дел все же принял ключи, и посольство не пришлось оставлять на волю божью. Из: A. Warma. "Diplomaadi kroonika" ("Хроника дипломата"), Eesti kirjanike kooperatiiv, s.a; lk. 133-Ш. (пер. сэст.) Советский ультиматум и оккупация С точки зрения историка я считаю нецелесообразным касаться здесь всех дискуссий в дипломатических кругах Хельсинки в следующие несколько месяцев после Зимней войны. Отголоски, попадавшие по частным каналам из Таллинна в Хельсинки, а также неоднозначные намеки, источником которых я считал немецких военных, - все это вызывало множество волнений. Когда до Хельсинки стали доходить сообщения об ультиматуме Советского Союза Эстонии, я 17 июня связался по телефону с министерством иностранных дел, чтобы выяснить ситуацию. К телефону подошел сам министр иностранных дел Пийп и подавленным голосом проинформировал меня об ультиматуме Советского Союза. Прочитав его содержание, он добавил грустно: можешь сам представить себе позицию правительства республики. Нам пришлось подчиниться ультиматуму. После этого можно было ожидать самого худшего со стороны Советского Союза. После того, как через прессу стало известно о "демонстрациях" в Таллинне, о последовавшем роспуске правительства Улуотса и назначении "правительства" Вареса, настало время занять конкретную позицию в вопросе о дальнейшей судьбе посольства. Несмотря на то, что "правительство" Вареса было назначено президентом Пятсом, министр иностранных дел Николай Андрезен предписал всем посольствам строго отрицать "злые слухи" о том, что будто бы Эстонию собираются присоединять к Советскому Союзу. 286 Я связался с заведующим политическим отделом министерства иностранных дел Финляндии, доверительно описав ему ситуацию в Таллинне в соответствии с тем, что сам узнал о положении дел от министра А.Пиипа и что позже было дополнено информацией от секретаря посольства Котсара, находившегося в Таллинне на Балтийских днях, а также еще более подробно - и от моей супруги. У них были сложности с возвращением в Хельсинки. Корабль, курсирующий между Таллинном и Хельсинки, должен был, по требованию русских, сделать крюк и остановиться в порту Палдиски. Основными пассажирами этого корабля были русские, в разговорах которых мелькали слова вроде "бывшие дипломаты", произнесенные в адрес моей жены и господина Котсара. В министерстве иностранных дел я говорил с советником по политическим вопросам о возможности рассмотрения в ближайшее время проблем, которые могут возникнуть в связи с представительством Эстонской республики в Финляндии. Мы договорились, что официально я не поставлю вопрос, пока для этого не будет формального основания. Внешнеполитическое положение Финляндии заставляет министерство иностранных дел занять позицию, согласно которой Константин Пяте остается по-прежнему президентом Эстонии и поэтому назначенное им правительство тоже законно, хотя и было известно, что оно образовано по указке эмиссара советского правительства Жданова. Министерство иностранных дел в Хельсинки также придерживалось мнения, что пока финскому правительству не дадут каких-либо указаний от эстонского правительства в отношении посольства, в компетенцию посланника входит решение того, как осуществлять деятельность посольства. Когда 22 июля 1940 г. собрание, назвавшее себя Государственной думой безо всякого на то законного основания, решило обратиться к Советскому Союзу с просьбой, чтобы Эстонию приняли в состав Советского Союза в качестве республики, я снова высказал пожелание получить разъяснение от министерства иностранных дел Финляндии - как отнесется финское правительство к вопросу о продолжении полномочий эстонского посольства в случае, если Эстонию присоединят к Советскому Союзу, чего можно было опасаться. Мне ответили, что ситуация, в которой Финляндия сейчас находится, не позволяет финскому правительству гарантировать дальнейшее существование посольства Эстонии. Если Советский Союз официально потребует закрытия посольства, Финляндия будет вынуждена выполнить это требование. Чтобы не ставить финское правительство перед такой проблемой, когда пришлось бы принимать решения, которые можно трактовать как признание присоединения Эстонии de jure, эстонскому посланнику надо самому, не вовлекая в это финское правительство, найти подходящее решение. В любом случае было высказано настоятельное пожелание, чтобы я не совершал обструкцию при передаче посольства. Кроме того, министр иностранных дел подчеркнул, что весь инвентарь и все сбережения, значащиеся по официальным документам, должны были оставаться в посольстве. В противном случае Советский Союз мог бы потребовать выдачи персонала посольства, обвиняя его в незаконном присвоении чужого имущества. После выполнения этих требований финское правительство надеется, что оно могло бы предоставить персоналу посольства и самому посланнику политическое убежище. Во избежание недоразумений, министерство иностранных дел Финляндии предлагало составить письменный акт о передаче всего имущества, который подтверждал бы, что все имущество посольства находится в сохранности. В качестве свидетелей были предложены двое уважаемых финских граждан, которые поставили бы свои подписи под актом. Больше министерство иностранных дел в этот вопрос не вмешивалось, за исключением одной детали. Недели через три-четыре после того, как мы уже должны были покинуть здание посольства, меня пригласили в министерство иностранных дел и проинформировали, что Советский Союз обвинил меня в незаконном присвоении служебной машины, и попросили доказать, что эта машина действительно принадлежит лично мне. После того, как я представил документ о покупке машины, меня больше никто не беспокоил. Со своей стороны я проинформировал министерство иностранных дел о том, что собираюсь, когда настанет момент, предъявить финскому министру иностранных дел ноту, в которой я выражу протест против действий Советского Союза в Эстонии, а также сообщу, как устроятся дела в посольстве в Хельсинки. Помощник министра иностранных дел выразил желание ознакомиться с содержанием ноты до ее официальной передачи. Выразив согласие, я отнес проект ноты помощнику министра иностранных дел д-ру Пакаслахти. Содержание ноты удовлетворило его, кроме одного слова. В ноте было сказано, что, учитывая действительное 287 состояние дел, я решил и считаю целесообразным приостановить деятельность посольства и подчиненных ему консульств с 7 августа. Слово "приостановить" не было одобрено помощником министра. Он высказал пожелание заменить его словом "прекратить". Когда 7 августа я наконец лично передал ноту помощнику министра в министерство иностранных дел Финляндии, он внимательно прочитал все и нервно отметил: "И все же здесь слово -приостановить". Я отвечал, что в полномочия посла не входит ликвидация посольства, но лишь приостановка его деятельности в чрезвычайной ситуации: "Я хочу в своих решениях оставаться в рамках закона. К тому же я уверен, что придет время, когда вы убедитесь, что этим словом мы защищаем интересы как Эстонии, так и Финляндии". Ноту приняли в первоначальном варианте. Коротко содержание ноты было следующим: В первом абзаце я сообщаю о решении приостановить деятельность посольства и консульств в Финляндии. Во втором абзаце я подчеркиваю, что присоединение Эстонии к Советскому Союзу прошло под прямым давлением со стороны Красной армии, с грубыми нарушениями Конституции Эстонской республики и договоров между Эстонией и Советским Союзом, а также отмечаю, что имела место фальсификация воли эстонского народа. В конце ноты я сообщаю, что не считаю себя состоящим на службе ни Советского Союза, ни его республики, а также не считаю себя гражданином Советского Союза. Примерно такие же ноты я представил всем аккредитованным послам и посланникам. Из посольства мы ушли вечером 6 августа, когда по радио сообщили, что Эстонию приняли в состав Советского Союза в качестве одной из республик. В присутствии доверенных лиц министерства иностранных дел, я опечатал двери посольства. Я оставил сторожа от фирмы по охране недвижимости, которому приказал никого не пускать на территорию посольства без моего разрешения. Ключи я отдал на хранение в ту же фирму, после того как два крупнейших банка отказали мне в их депонировании, а министерство иностранных дел посоветовало мне не иметь их при себе, кроме того, я и сам не хотел этого. Еще до того, как помещения посольства опустели, весь секретный архив был сожжен, так как я боялся, что в противном случае он может попасть в чужие руки. Флаг и печать эстонского посольства я взял себе на хранение. По совету министерства иностранных дел Финляндии, сразу же после ухода из посольства (6.08.1940) я сообщил министерству иностранных дел в Таллинне, что деятельность посольства и консульств прекращена, и весь персонал отпущен в очередной отпуск, предусмотренный законом. Я также ушел в отпуск. В телеграмме я добавил, что не считаю себя служащим и гражданином Советского Союза или его республики. В действительности. Советский Союз принял помещения посольства Эстонии в Хельсинки через несколько дней после того, как нам пришлось их покинуть. Говорили, что русские потребовали от министерства иностранных дел вызвать полицию, чтобы убрать вооруженного сторожа и достать ключи из хранилища. Приведу небольшое замечание для характеристики советской политики. Сразу же после того, как "парламент" Жданова принял решение о присоединении Эстонии к Советскому Союзу, посол Советского Союза в Хельсинки Зотов пожелал встретиться со мной в посольстве Эстонии. Он вошел с букетом роз для моей жены и с напускной радостью поздравил с объединением, которое, по его словам, сулит эстонскому народу невиданные преимущества и безопасность. "Эстонии и Вам лично, - добавил он, - было бы полезно, если бы Вы послали поздравление Сталину в связи с этим событием". Далее он принес свои извинения за то, что дал номер телефона посольства командующему Балтийским флотом в Таллинне, от которого он ожидает ответа по одному срочному вопросу. И вскоре позвонили из Таллинна. Я подумал, что этот звонок был лишь проверкой того, действительно ли Зотов в это время находился в посольстве Эстонии. Я ответил послу Советского Союза, что могу принять его поздравления лишь в качестве сочувствия, и что я поражен вероломной политикой Советского Союза. Предложение послать поздравления по этому поводу Сталину было иронией по отношению ко мне и моему народу. Несмотря на мой четкий ответ, он еще долгое время пытался переубедить меня. На следующий день я связался по телефону с министерством иностранных дел в Таллинне. К телефону подошел ждановский министр иностранных дел Ниголь Андрезен. Наш разговор 288 был коротким. Я: "От Вас поступило циркулярное письмо, в котором велено опровергать все происходившее в Таллинне. Что будет дальше?" Он: "События идут своим чередом. Помощник министра Н.Каазик получил задание выработать правила поведения посланников в отношении посольств. Скоро увидимся в Таллинне", - добавил Н.Андрезен. На этом телефонный разговор закончился. Из: KPusta. "Saadikupaevik...", lk. 213-216. (пер. с зет.) Моя аудиенция с министром иностранных дел Бодуэном была устроена моим старым другом господином Лемери, колониальным министром. Бодуэн, молодой человек, бывший эксперт по экономике и член правления банка Базеля. открыл дверь на мой стук и проводил меня в другую комнату, в рабочий кабинет, где стоял его раскладной диван. Беседу я начал с того, что перечислил свои прежние титулы и рассказал о своей деятельности. Я попросил министра не верить тому, что Эстония и другие Балтийские государства сами выступили с требованием и даже просьбой (!) о присоединении их к Советской России. Министру должно было быть ясно, что народное голосование в этих странах было проведено методами обмана и давления, и должно было явиться лишь легальной завесой для нарушения "Балтийских пактов", поскольку эти пакты запрещали вмешательство Москвы во внутренние дела Балтийских стран, в их политический и экономический строй. Бодуэн сказал, что ему все понятно: Москва пользуется ситуацией, чтобы удовлетворить свои агрессивные и экспансионистские амбиции. За Балтийскими странами последует Финляндия, Советский Союз уже пытается разжечь ссору с Хельсинки. Поскольку это сейчас происходит под прикрытием договора с Германией, несомненно, что интересы России и Германии столкнутся, возможно, уже в ближайшем будущем. А что может предпринять против этого Франция, при своем нынешнем бессилии? В ее протестах, высказанных в адрес Москвы, не было бы никакого толку. Я ответил, что я и не прошу заявлений протеста. Я лишь прошу, чтобы французское правительство не торопилось признавать dejure этот акт насилия. Пусть те немногие эстонцы, которые находятся во Франции со своими национальными паспортами, останутся эстонцами, как и находящиеся здесь грузины, поляки, чехи и т.д. Бодуэн пообещал поговорить об этом в правительстве, он заверил меня, что в любом случае я могу положиться на то, что во Франции к эстонцам не будут относиться враждебно. Я добавил еще, что надеюсь в ближайшее время направиться в Америку, где уже находятся дочь и зять, и куда я хочу послать еще сына из Англии. Может быть, у меня найдется, что сказать американцам о Балтийских странах, а также о Франции, где я провел много лет в качестве представителя своей страны и народа. Поскольку в Америку путь шел через Лиссабон, нужно было затребовать французскую, испанскую, португальскую и американскую визы для моего эстонского дипломатического паспорта и для моей жены. Самой важной из них была бессрочная виза представителя США Роберта Мэрви, выданная "для выполнения особой миссии". Последним сообщением из свободной Эстонии было письмо Пийпа от 7 июня, которое я получил в Бордо. А позже в наше консульство в Бордо на мое имя пришла телеграмма из оккупированного министерства иностранных дел, в которой говорилось, что я уволен "из-за ликвидации должности". В Лиссабон мы прибыли 17 июля и сняли комнату в гостинице с пансионом. Проезжая через Испанию, я случайно встретил на улице Барселоны Иоханнеса Э.Маркуса, бывшего посланника в Будапеште. По его сведениям, президента Пятса со всей семьей отвезли в Воронеж, Лайдонера с супругой "пригласили" в Москву, Ээнпалу и Йоакима Пухка сняли с финского корабля и расстреляли, бывший министр внутренних дел Рыук и его помощник Тенсо покончили с собой. О Яане Тыниссоне и о других он ничего не знал. Он звонил из Будапешта Ларстею в Стокгольм, Меллерсону в Берлин, Сельтеру в Женеву и Леппику в Рим. Никто из них не собирался подчиниться приказу нового эстонского министерства иностранных дел и уехать домой. Во время его телефонного разговора в нашем посольстве в Стокгольме (4-5 августа) комиссар по особым делам Сяре принимал архивы. В Будапеште некто из страны 289 Советов тоже приходил внушать, а потом и угрожать Маркусу, чтобы тот уехал домой. Тогда венгерские власти поставили на дверях охрану, и у Маркуса было две недели сроку для ликвидации своих дел. На вокзале его провожал заведующий протокольного отдела венгерского посольства и немецкий посол с женой. По сообщению португальских газет, посланники Латвии и Литвы в Берлине отказались принять московских "преемников", в отличие от эстонского посольства (?). Уже в Виши мы знали, что российское посольство в Париже потребовало закрытия посольств Балтийских стран сразу же в начале немецкой оккупации, но ключи от посольств передали русским через парижского префекта полиции лишь в августе. По окончании германско-российской дружбы 22 июня 1941 года немцы взяли эти дома под свою опеку, а с 1944 года, после прихода к власти французского движения сопротивления, эти дома опять оказались во власти русских. 15 августа я прочитал в газете "Свенска Дагбладет", что в Стокгольме дома посольств Балтийских стран переданы советским представителям через шведское министерство иностранных дел. Газета добавила от себя, что все это прошло без осложнений, не так, как в Берлине, где литовский посол Шкирпа созвал сотрудников своего посольства и произнес речь о последнем уголке свободной Литвы, который следовало отдать, после чего на здании посольства подняли литовский флаг с траурной ленточкой. Два часа спустя приехали советские на трех машинах и первым делом сорвали литовский флаг. <...> В Лиссабоне я встретил советника литовского посольства Иозефа Кайакаса (нынешний представитель Литвы в Вашингтоне), ожидавшего корабль для отплытия в США. По его сведениям, литовского министра иностранных дел Урбшиса, как и латвийского Мунтерса, пригласили с женой в Россию и поселили в Подмосковье. В Россию отвезли и Волдемараса. Президент Сметона с многочисленным окружением находится в Кенигсберге так же, как и сбежавший в Германию бывший премьер-министр Гальванаускас. Из Эстонии, вроде бы, было намного сложнее выбраться. Из: Eesti riikja rahvas II maailmasojas..., Ik. 15-16. (пер. с зет.) Протест в Лондоне А. Торма После оккупации Германией весной и в начале лета 1940 г. многих западно-европейских государств поддерживать связь между Лондоном и Таллинном становилось все труднее, приходилось довольствоваться короткими телеграммами. Однако в печати время от времени появлялись сообщения о том, как происходила подготовка к выборам 14-15 июля и как проходили сами выборы. Особенно симптоматичными были ежедневные новости, которые сразу после выборов стали передавать по московскому радио. В них говорилось об "импровизированных манифестациях" во многих районах Эстонии, на которых народные массы требовали присоединения к Советскому Союзу. Мы в Лондоне по праву могли сомневаться, были ли вообще в Эстонии подобные выступления, однако цель этих сообщений в новостях была очевидной. Когда в понедельник, 22 июля, пресса принесла известия о том, что "народные представительства" в Таллинне, Риге и Каунасе решили объявить Эстонию, Латвию и Литву советскими республиками и что следует ожидать скорого присоединения этих республик к Советскому Союзу, посланники Балтийских государств в Лондоне немедленно попросили о встрече с министром иностранных дел или его заместителем. Мне была назначена встреча на утро следующего дня. Вечером 22 июля представитель отдела прессы министерства иностранных дел на обычной пресс-конференции в министерстве информации заявил, что государственные органы, избранные в Балтийских государствах под давлением Советского Союза, решили пожертвовать независимостью. Представитель министерства отметил, что Великобритания всегда была заинтересована в независимости Балтийских государств, и по этой причине данное решение весьма прискорбно (very saddening). Утром 23 июля я лично передал в министерство иностранных дел ноту протеста, в которой обращал внимание на борьбу эстонского народа в Освободительной войне, крупные успехи в 290 годы независимости и явное давление Советского Союза, под которым происходили выборы 14-15 июля. Я отметил, что вся имеющаяся в распоряжении информация бесспорно опровергает утверждения, что эстонский народ якобы по своей доброй воле решил присоединиться к Советскому Союзу. Я попросил правительство Великобритании отказаться от признания инкорпорации Эстонии в состав Советского Союза, поскольку это очевидно происходит под нажимом извне, в полном противоречии с конституционным порядком Эстонии и международным правом. К ноте был приложен более обширный меморандум, содержавший подробный юридический анализ произошедших событий в свете действующего у нас Основного закона. Задачей этого документа было показать на конкретных примерах, какое циничное своеволие было применено по отношению к нашим наиважнейшим государственно-правовым нормам для того, чтобы придать произошедшему акту насилия видимость законности. В тот же день аналогичные ноты были представлены в министерство иностраных дел Великобритании посланниками Латвии и Литвы в Лондоне. После посещения министерства иностранных дел я передал официальное сообщение о предпринятом шаге в прессу. Его немедленно распространили в телеграммах агенства "Рейтер" и передали по британскому радио. Вечером того же дня мы услышали повторение сообщения в передачах других государств. Хотя протесты посланников Балтийских государств и получили широкое освещение в английских газетах, но немного было тех, кто верил, что в ближайшее время не произойдет признания аннексии. Некоторые полагали, что покорение Балтийских государств без войны может даже создать предпосылки для улучшения советско-британских отношений, которые после гарантий, предоставленных Польше, были не особенно дружественными. Другие, особенно те, кто был ближе знаком с нашим положением, сочувствовали нам, однако все же с тревогой смотрели в будущее. Посольства Абиссинии и Албании, например, после покорения этих государств Италией просуществовали недолго, поскольку новый порядок по прошествии сравнительно короткого времени получил международное признание. Притом, что все это произошло еще в дни существования Лиги наций. Судьба посольства Чехословакии летом 1939 г. также была уже по существу решена. Лишь начавшаяся война спасла его от закрытия. В конце августа в Лондон пришло первое - и единственное - письмо от министра иностранных дел правительства Вареса. Письмо было помечено 1-м июля и, таким образом, было в пути почти два месяца. По-видимому, это один из действительно немногих сохранившихся документов, отправленных в тот период из Таллинна, поэтому небезынтересно было бы остановиться на нем. Письмо Н.Андрезена, направленное зарубежным представителям для информирования, достаточно пространно. Оно начинается с обзора развития событий после заключения в сентябре 1939 г. пакта о взаимопомощи, при этом подробно рассматриваются внешнеполитическая ориентация Эстонии, а также значение и задачи вооруженных сил Эстонии в новой ситуации. Далее Н.Андрезен подчеркивает, что "нынешнее положение никоим образом не влияет на нашу политику невмешательства". Однако, поскольку Эстония находится в союзнических отношениях с СССР, пишет Андрезен, "наш неизменный нейтралитет в отношении других государств должен подчиняться пакту. Таким образом, наша политика невмешательства ограничена господствующими в той или иной стране отношениями с Советским Союзом. Но и тут подчеркнем, что такая точка зрения проистекает, в соответствии с нашими убеждениями, из интересов нашей страны и народа". О будущем Эстонии Андрезен пишет: "Все слухи о протекторате и прочие подобные измышления, само собой разумеется, недопустимы, как интриги против пакта. Пережив большой перелом во внутренней политике и социальной сфере, Эстония все-таки останется независимым государством, чей суверенитет гарантируется Советским Союзом". Но, с другой стороны. Советская Россия пыталась делать все, что только было в ее силах, чтобы добиться признания аннексии, а тем самым закрытия представительств Балтийских государств и передачи золота, депонированного в Лондоне центральными банками Балтийских государств, вкладов в других банках, а также задержанных в английских гаванях эстонских и латвийских судов. Поскольку Великобритания к тому времени вела борьбу не на жизнь, а на смерть с противником, который уже стал, казалось, хозяином западной части европейского материка, она, конечно, пыталась избегать всего, что могло бы вызвать раздражение у русских. 291 Поэтому наше положение было очень опасным и трудным. Однако уже в середине сентября лондонская "Evening Standard" сообщила, что министерство иностранных дел оставило без ответа предъявленное послом Советской России письменное требование об отказе от признания посланников Эстонии, Латвии и Литвы в Лондоне правительством Великобритании. Переговоры по вопросам передачи золота, вкладов и судов продолжались, но через несколько недель прекратились и они. В конце октября было принято решение реквизировать находившиеся в английских гаванях эстонские и латвийские суда. Тем самым они переходили под британский флаг и под защиту властей Великобритании. Часть деловых кругов весьма резко отнеслась к этому шагу. Даже либеральная "News Chronicle" очень рассердилась, назвав это решение британского правительства грубой ошибкой (blunder) и сочтя, что за это надо кое-кого уволить (somebody should be sacked). Однако это не изменило положения - суда и прочее имущество русским переданы не были. Из: И.Майский. "Воспоминания советского посла. Война 1939-1943", М., 1965, с. 128-129. Как известно, летом 1940 г. Эстония, Латвия и Литва вошли в состав СССР. 15 августа того же года я посетил Галифакса и от имени Советского правительства просил его принять меры к ликвидации британских миссий и консульств, существовавших раньше в Прибалтике, а также к упразднению бывших прибалтийских дипломатических представительств в Англии. Галифакс уклонился от прямого ответа на мой демарш и вместо этого пустился в длинные рассуждения на тему о том, как следует квалифицировать действия СССР в отношении прибалтийских государств: агрессия это или не агрессия? В итоге Галифакс пришел к выводу, что действия СССР приходится рассматривать как агрессию со всеми вытекающими отсюда выводами. Слушая британского министра иностранных дел, я думал, как лучше всего реагировать на его аргументацию. Разумеется, я легко мог бы облечь свой ответ в столь разумные и привычные для нас марксистско-ленинские формулы, однако из долгого опыта я знал, что люди, подобные Галифаксу, их совершенно не воспринимают. Эти формулы отскакивают от их сознания, как от стены горох. А мне важно было сказать Галифаксу что-то такое, что могло бы воздействовать на его разум и его чувства и толкнуть его на некоторые практические шаги для ликвидации британских дипломатических представительств в Прибалтике и балтийских дипломатических представительств в Англии. Надо было поэтому найти такой язык, который был бы понятен Галифаксу, и облечь мои аргументы в такие конкретные образы, которые что-то говорили бы его мышлению и фантазии. - Вы знаете, лорд Галифакс, - начал я, - что я сибиряк... Так вот, позвольте мне рассказать вам сказку о сибирском крестьянине... В одной деревне проживал крестьянин по имени Иван. Он тяжело заболел, и соседи решили, что ему суждено умереть... Тогда, не дожидаясь кончины больного, один сосед взял и увел к себе его лошадь... Другой сосед взял и увел к себе его корову... Третий сосед взял и утащил у него плуг... Но случилось неожиданное: больной крестьянин выздоровел и увидал, что за время его болезни сделали соседи. Тогда он пошел к первому соседу и сказал: "Отдай мне мою лошадь". Сосед стал ему сопротивляться. Крестьянин крепко стукнул его и забрал свою лошадь. Потом крестьянин пошел ко второму соседу и сказал: "Отдай мне мою корову". Второй сосед, видя, что случилось с первым соседом, пошумел, поругался, но в конце концов отдал корову без драки. Потом крестьянин пошел к третьему соседу и сказал: "Отдай мне мой плуг". Третий сосед после опыта первых двух уже не рискнул даже ругаться и просто вернул плуг его прежнему владельцу... Так вот, лорд Галифакс, кто же, по-вашему, тут агрессор: крестьянин Иван или его соседи? Галифакс долго молчал после моей "сказки", потом посмотрел на потолок, потом потер переносицу и, наконец, произнес: - Да, это интересная точка зрения... 292 Комментарий историка Из: EMedijdinen. "Saadiku $aatus" VaHsministeeriumja saatkonnad, 1918-1940..,", Ik. 79, 82, 105,107, 136-138, 155-156, М-162М84, 199-201, 227, 245-246, 258,290-293 (пер.сэст.) <0 реакции эстонских посланников за рубежом на события 1940 г. в Эстонии> <Швеция> Как и А.Варма в Хельсинки, Х.Ларетеи поспешил подтвердить свою солидарность с правительством Й.Вареса и министром иностранных дел Н.Андрезеном. В письме от 1 июля 1940 г. он выразил признательность правительству, которое, по его мнению, взяло на себя очень трудную задачу управления Эстонией. В отличие от А.Варма, Х.Ларетеи сомневался в целесообразности экономической реформы и особенно в спешке с выборами. Посол подтвердил, что уже с октября 1939 г. ему было ясно, что "сохранение нашей внутриполитической независимости, народа и мира зависит от пакта между Эстонией и Советским Союзом". В своем письме от 12 июля посланник подчеркивал, что он всегда был "убежден в том, что у нас законное правительство". Х.Ларетею было нелегко это сделать, ведь и ему было известно, что пресса и правительственные круги Швеции считали произошедшее в государствах Балтии оккупацией. В Скандинавии были уверены, что правительства Балтийских государств не являются свободными и самостоятельными при решении как внешне-, так и внутриполитических вопросов. <...> Решительный шаг был предпринят посланником Х.Ларетеем 24 июля 1940 г. В этот день он вручил заместителю министра иностранных дел Швеции Карлу Густаву Вестману ноту, в которой выражал протест против провозглашения Эстонской Советской Социалистической Республики и присоединения ее к Советскому Союзу. Вестман ответил, что Швеция не может "не признать создавшееся положение". 8 августа 1940 г.. министерство иностранных дел Эстонской ССР направило в Стокгольм телеграмму: "Прекратить деятельность посольства, консульств, передать дела, имущество представительству СССР, после передачи в полном составе немедленно выехать в Таллинн". Согласно подписанному в тот же день в Таллинне решению, Х.Ларетеи был освобожден от обязанностей посланника в Стокгольме, Осло и Копенгагене. 10 августа 1940 г. приказы такого же содержания были составлены в отношении работников посольства в Стокгольме А.Линкхорста, Э.Пярла, К.Аста. К.Берг, по причине того, что он состоял в браке с гражданкой Швеции, уже в июле 1940 г. попросил освободить его по собственному желанию. В Эстонию никто из них не вернулся. Окончанием деятельности посольства в Стокгольме можно считать последний приказ Х.Ларетея от 15 августа 1940 г. за No14: "Поскольку в результате акции, проведенной неконститугщонным путем, и не отвечающей воле подавляющего большинства народа, Эстонская Республика была присоединена к Советскому Союзу и правительство Швеции попросило меня передать посольство посольству Союза ССР, с сегодняшнего дня я прекращаю деятельность посольства". Передача помещений и имущества посольства под нажимом Швеции и по прямому требованию посольства Советского Союза состоялась 16 августа 1940 г. Посланник отказался вступать в непосредственный контакт со служащим из Москвы и передал ключи представителю министерства иностранных дел Швеции. Всего две недели спустя, 23 июля 1940 г., пресс-атташе посольства в Стокгольме К.Аст писал своему другу и давнему другу Эстонии в Финляндии Лаури Кеттунену о своем наивно-романтическом отношении к июньским коммунистам: "Все кончено. Все в прошлом - все оказалось сном. как и жизнь вообще. Над Эстонией пала огромная ночь. Ужаснейшая ночь. Тьма, в которой не мерцает ни единой звезды. Могила, куда не проникает ни одной надежды. Могила, где не звучит больше голос разума или совести. Вопят и шумят насилие, глупость, попирание сапогом человеческих ценностей и самая губительная душевная слепота". <Финля11дия> Самой большой заслугой Александра Варма считается разоблачение противоправной сущности оккупации стран Балтии. Он был одним из тех посланников, которые, подобно Аугусту Рею и Хейнриху Ларетею, сформировали 2 сентября 1940 г. в Стокгольме эстонскую зарубежную делегацию с целью сохранить преемственность 293 государства. Зарубежная делегация считала правительство Й.Вареса марионетками чужого государства, пришедшими к власти с помощью танков. До того отношения А.Варма и Н.Андрезена были более чем дружескими. На основе имеющихся в Эстонии архивных документов можно утверждать, что А.Варма самым ясным образом выражал свою лояльность в отношении новой власти. Н.Андрезен упоминает, что у него была постоянная связь по телефону с послом в Хельсинки и он получал ценнейшие данные о Финляндии, в том числе сообщения о планируемой Финляндией реваншистской войне с Советским Союзом. Похоже на то, что этот факт, по существу, шпионской деятельности против Финляндии Н.Андрезен добавил в свои воспоминания для того, чтобы дискредитировать А.Варма, который в 1963-1971 гг. занимал должность премьер-министра правительства в изгнании, исполняющего обязанности президента. Впрочем, реакция А.Варма на события 1940 г. в Эстонии действительно кажется странной. В своем циркулярном письме послам от 1 июля 1940 г. Н.Андрезен утверждал, что события в Эстонии были всего лишь ответом на шестилетнее молчание, и что Красная Армия будто бы активно не вмешивалась в события. Одновременно он требовал соблюдения концепции времен договора о базах. В свою очередь, пакт о взаимопомощи был для Эстонии средством укрепления безопасности, а не вмешательством чужого государства во внутренние дела. Отказ от Балтийского союза обосновывался ненужностью союза и провоцирующего интриги договора. <...> Окончательное решение посланник принял лишь 7 августа. В этот день он предъявил ноту, в которой извещал о прекращении деятельности посольства и отказывался признать присоединение Эстонии к Советскому Союзу. В воспоминаниях А.Варма утверждает, что запечатал двери посольства в присутствии финского должностного лица. Но через кого был передан отказ от услуг эстонских консулов в Финляндии? Произошло это посредством А.Варма или министерства иностранных дел Финляндии? Многие эстонцы, бежавшие в Финляндию, впоследствии не доверяли А.Варма. Возможно, причиной тому была его проанглийская мировоззренческая ориентация, что не исключало и передачи данных об Эстонии в Москву. Также не исключено, что причиной было двуличное поведение А.Варма летом 1940 г. Позже он действительно выступал как политик, беспокоящийся о преемственности эстонской государственности, которому в 1941 г. даже удалось вновь открыть посольство Эстонии в Хельсинки, оставаясь в Финляндии до сентября 1944 г.. <Великобритапия> В мае 1940 г. Аугуст Шмидт изменил фамилию. В государстве, воюющем с Германией, ему было надежнее пользоваться новой -- Торма. Однако это не спасло его от проблем, источником которых служила Москва. Ликвидацию посольства в Лондоне в июне 1940 г. начали не с посланника, а с его подчиненных. Сам посланник выражал, по крайней мере, частичную готовность к сотрудничеству с новой властью. В письме от 2 июля он сообщал о своих распоряжениях относительно здания посольства, 9 июля направил в Таллинн полный обзор событий последнего времени во Франции и проанализировал возможности обороны Англии от нападения немцев. Еще в середине июля он послал в Таллинн через Швецию отчет о деятельности посольства в Лондоне и другую дипломатическую почту. Первым был уволен из посольства главный консул. Назначенный летом 1940 г.. министром иностранных дел правительства Й.Вареса Николай (Ниголь) Андрезен пишет в своих воспоминаниях, что "срочно следовало уволить и главного консула в Лондоне Виллибальда Рауда", не уточняя при этом, почему именно В.Рауда. Характерной была реакция А.Торма на увольнение В.Рауда. О.Эпик писал, как он был поражен тем, что посланник в Лондоне поспешил сразу же передать это распоряжение в министерство иностраных дел Англии. Там А.Торма сообщил, что В.Рауд больше не относится ни к составу посольства, ни к дипломатическому корпусу. О.Эпик утверждает: "Мне показалось невероятным, чтобы один из наших посланников мог так поступить". Разве это не было открытым признанием правительства Й.Вареса и начавшейся оккупации? Возможно, за этой поспешностью стояло желание посланника любой ценой сохранить те 25 000 фунтов, которые 18 июня 1940 г.. передало в распоряжение посольства в Лондоне последнее законное правительство Эстонии, поскольку теперь решение о дальнейшем использовании денег оставалось принимать только посланнику. Сам А.Торма вспоминает, что сразу после "выборов" 14-15 июня попросил о встрече с помощником британского министра иностранных дел, и она была назначена на 294 22 июля. Однако утром того же дня в газетах появились сообщения о намерении Балтийских государств присоединиться к Советскому Союзу. 23 июля все балтийские представители в Лондоне вручили ноты протеста против решений незаконно избранных парламентов и попросили не признавать инкорпорацию их государств в состав Советского Союза. Положение было для них в высшей степени напряженным, так как британское общественное мнение и особенно экономические круги оказывали давление в пользу признания объединения государств Балтии с Советским Союзом. Отношения с Советским Союзом стали важнее любых малых государств. К счастью для Балтийских стран, Великобритания все же осталась страной, которая рассматривала проведенную инкорпорацию как аннексию и не признала ее юридически. С 25 июля 1940 г. Н.Андрезен освободил от должности А.Торма, советника Эрнста Сарепера и служащего Аугуста Бергмана. Однако, все они и далее оставались на своих должностях в эстонском посольстве до смерти в первой половине 1970-х гг. <Фраиция> Когда в конце 1939 г. было принято решение несколько расширить состав зарубежных представительств Эстонии, было учреждено место пресс-атташе в Париже. Однако в начале 1940 г. решили, что этой должности надо дать новое наименование, которое предоставляло бы возможность заниматься и другими вопросами. Так К. Р. Пуста вновь отправился в Париж в качестве служащего посольства по особым поручениям. Посланником в Париже решили назначить такого же спецслужащего из Берлина -- Оскара Эпика. Его выезд в Париж и передача полномочий напоминали уже бег наперегонки с немецкими войсками. После приезда в Париж у него создалось впечатление, что пораженческие настроения царили не только во Франции в целом, но и в эстонском посольстве. <...> К.Р.Пуста был одним из первых дипломатов, которого Н.Андрезен уволил уже 29 июня 1940 г. Возможно, что причиной послужило неведение новых хозяев Таллинна и их московских начальников относительно того, в чем заключались особые поручения К.Р.Пуста. Однако о непримиримом отношении Пуста к коммунистическому режиму было известно, и его хотели уволить поскорее. Вторая причина увольнения могла заключаться в том, что имя К.Р.Пуста было связано с движением борцов за свободу, так как и Юри Саммуль был уволен из министерства иностранных дел именно под этим предлогом. Официальным представителям Эстонии трудно было контролировать происходившее в посольстве, поскольку и О.Эпик, и К.Р.Пуста в связи с войной вместе с французским правительством бежали в Виши. Находясъ там, 22 июля К.Р.Пуста попросил французского министра иностранных дел не признавать присоединение Эстонии к Советскому Союзу. Так утверждает Пуста в своих воспоминаниях. Но успело ли декларированное в тот день в Тсиишнне попасть в Виши и в руки Пуста? Возможно, его заявление появилось еще в связи с июльскими выборами или относится к более позднему времени, когда он уже не был официальным посланником. Полномочный посол О.Эпик и последний военный атташе в Париже полковник Хенн-Антс Кург тайно бежали из посольства, скрыв от других свои планы бегства. Работу и хлеб надеялись в дальнейшем получать от немцев. Советнику посольства Александру Палло в посольстве СССР сделали предложение поступить на должность генерального консула Советского Союза в Нью-Йорке. Отсутствуют данные о том, была ли это всего лишь провокация или А.Палло действительно возбуждал такое доверие в глазах советской власти. "Неожиданно было то, что Варик, повар Хильда и женщина-служащая посольства барышня Саукас перешли на службу к большевикам", - вспоминает последний посланник. И большинство живших в Париже эстонцев будто бы ответили на приглашения советского посольства и отправились регистрироваться и ставить штамп в паспорте. Поскольку служащие посольства в Париже перешли на сторону новой власти, посольство и архив также относительно легко выпустили из рук. Не было в Париже и человека, который попытался бы любой ценой защитить преемственность эстонской государственности. О.Эпик сделал для сохранения эстонской государственности гораздо меньше, чем предполагала его должность. Может быть, есть доля правды в его утверждении, что Франция продала Балтийские государства. Правда, Париж, не сделал открытого юридического признания присоединения Балтийских государств к Советскому Союзу, но и не предпринял ничего, достойного упоминания, в их поддержку. <...> 295 <Испания> После июньского переворота, произошедшего в Эстонии, с местом посланника в Мадриде произошло нечто странное. Не совсем ясно, что планировал Н.Андрезен, назначая И.Леппика одновременно послом в Испанию. Выполнял ли он более раннее решение <-..> или это был его собственный план, и он верил, что такая возможность действительно реализуется? Он чуть было не доверил эту задачу человеку, который был на очень хорошем счету у руководства Эстонской республики, ликвидированного летом 1940 г. Во всяком случае, 27 июля 1940 г. Н.Андрезен направил телеграмму в Рим: "Просить срочного согласия Йохана Леппика с назначением в Мадрид". На следующий день Й.Леппик подтвердил в своем письме министру иностранных дел, что он, в соответствии с полученной инструкцией, отправился на беседу с послом в Испании и сообщил о воле правительства И.Вареса. Одновременно он привлек внимание министра иностранных дел Н.Андрезена к отсутствию эстонского представительства в Португалии. Посланник считал, что <... > можно было бы за небольшую доплату распространить его деятельность и на Лиссабон. Этого не произошло. Й.Леппик не получил полномочий посланника ни в Испании, ни в Португалии. До закрытия представительств Балтийских государств он продолжал работать в Риме. Секретарь посольства Давид Яансон также выполнял свои обязанности до августа 1940 г. Служебная переписка посольства в Риме и личные письма посланника были свободны от цензуры. Это посчитали возможным в связи с войной в Европе, о чем Д.Яансон поспешил радостно сообщить 18 июля 1940 г. Н.Андрезену. Приказ об освобождении от должности посланника И.Леппика был сформулирован несколько по-иному, чем это делали летом 1940 г. в отношении других зарубежных представителей Эстонии: "Отзываю посла Йохана Леппика с его должности в Риме". Такую вежливую формулировку в 1940 г. использовали лишь в двух-трех случаях. Й.Леппик, однако, не принял приглашение и в Эстонию не вернулся, но передачи посольства представителю Советского Союза ему избежать не удалось. Обращение в итальянское министерство иностранных дел за поддержкой также не помогло, этот вопрос римские власти больше не интересовал. <...> <Германия> Р.Меллерсон до последнего оставался в Берлине добросовестным служащим. Его последний основательный доклад, теперь уже министру иностранных дел нового, Варесовского правительства Н.Андрезену относится к 16 июля 1940 г. В самые решающие минуты ликвидации посольства в августе 1940 г. посланника не было в Берлине. Он вернулся из поездки в Скандинавию к середине августа. Посольство передал Советскому Союзу А.Массакас, который в мае 1940 г. был командирован из оккупированного немцами Брюсселя в Берлин. 22 августа 1940 г. в своем письме эстонскому посланнику в Стокгольме Х.Ларетею Р.Меллерсон сообщал: "Действия Массакаса преподнесли нам множество мелких неожиданностей, которые впредь необходимо иметь в виду". Гораздо большей неожиданностью стала для посланника деятельность атташе Роберта Бирка. Р. Бирка назначили в Берлин осенью 1939 г. Он был "парвеню", отличался тяжелым характером и хорошим знанием языков. О нем вспоминают, что даже работники министерства иностранных дел не знали, кто он - немец, француз или русский. Р.Меллерсон сообщал, что "Бирк, в свою очередь, рьяно начал служить новым господам - все поспешно передал русским, попытался заполучить и некоторые вещи, которые к нему прямо не относятся, но о существовании которых ему было известно". Позже и К.Селътер вспоминал, что уже осенью 1939 г. у него вызывало подозрения "недопустимое поведение Бирка с представителем одного зарубежного государства". Сельтер не сомневался, что Бирк в качестве коммунистического агента вел в посольстве "шпионскую и предательскую работу". Не исключено, что подобное поведение Бирка было вызвано лишь страхом за себя и своих близких в Таллинне, куда он сразу и поспешил. Смерть посланника Р.Меллерсона 8 октября 1940 г. стала для многих неожиданностью, ему было всего 48 лет. Подозревали даже насильственную смерть, отравление. На самом деле ее причиной действительно был инфаркт. <...> <Литва> Летом 1940 г. июньские коммунисты искренно верили в возможность сохранения зарубежных представительств Эстонии, по крайней мере, в Балтийских государствах. Н.Андрезен заметил, что в Таллинне вообще были против замены посланников, поскольку направление "активистов" (коммунистов) за пределы Эстонии считалось разбазариванием рабочей силы. Однако с посланниками в Риге и Каунасе именно так и поступили. По 296 воспоминанию Э.Киротара, этот шаг получил одобрение не только среди июньских коммунистов. Поводом стало обвинение, предъявленное Советским Союзом Балтийским государствам 14-16 июня 1940 г. Москва утверждала, что Балтийские государства состоят в военном союзе. Министр иностранных дел Н.Андрезен и все члены правительства Й.Вареса сочли своим первостепенным долгом заменить посланников в Риге и Каунасе. Это казалось каким-то оправдательным ответом на обвинения. 29 июня 1940 г. означенные лица были отозваны в распоряжение министерства иностранных дел в Таллинне. Летом 1940 г. Я.Латтик не пытался бежал за границу, хотя посольства многих государств предлагали ему эту возможность. По его собственным словам, его удержало беспокойство за оставшихся в Эстонии родственников. Перед отъездом Я.Латтика из Литвы тамошним новым властям удалось вручить ему орден Гедиминаса 1 степени, как делалось и раньше в отношении посланников Эстонии, покидавших пост. В Эстонии он нашел работу благодаря известному участию Н.Андрезена. 12 июля 1940 г. новым посланником в Каунасе был назначен Рихард Кяспер. Об этом человеке Э.Липсток, сохранивший место атташе, вспоминал, что "действия Кяспвра в Каунасе были неопределенными... Кяспер был как-то не похож на прежних посланников и впечатления о себе, как о дипломате, не оставил". <...> В августе 1940 г. возникло неожиданное замешательство: что делать с эстонским посольством в Каунасе и литовским представительством в Таллинне? По предложению литовского министра иностранных дел приступили, прежде всего, к передаче посольств. Затем в Эстонии решили, что было бы проще и лучше, чтобы каждое посольство отправило свое имущество на родину, соответствующее распоряжение поступило в Каунас 12 августа. Наконец, за основу приняли первоначальное решение, действительное для всех зарубежных посольств, передать имущество и архивы представительствам Советского Союза. В Каунасе это произошло 23 августа 1940 г. <Венгрия> В некрологе об умершем в 1969 г. от инсульта И.Маркусе говорится, что он не выполнил полученного в 1940 г. от пособников советской власти распоряжения вернуться в Эстонию. Вместо этого он принялся в "истинном свете" разъяснять в Венгрии постигшую Эстонию судьбу. Действительная картина действий посланника Эстонии в Венгрии, Румынии и Турции Й.Маркуса в 1940 г., к сожалению, несколько иная. 29 июня 1940 г. посланник сообщал из Будапешта: "При обсуждении со здешним советским полпредом, с которым у меня всегда были наилучшие дружеские отношения, нашего сотрудничества с Советской Россией, полпред всегда заверял, что между Эстонией и Советским Союзом мыслимы только доверительные отношения." И. Маркус также дал понять, что он даже несколько опередил события в Таллинне: "Меня радует, что наше нынешнее правительство завоевало доверие советского правительства, и я желаю счастья Вам, г-н министр, и всему нашему новому правительству". На циркулярное письмо, направленное эстонским посланникам министром иностранных дел правительства Й.Вареса Н.Андрезеном, И.Маркус ответил 9 июля 1940 г., как добросовестный карьерный дипломат, которого не интересовало то, что действительно происходит на родине: "Подтверждаю получение письма от 1 июля. Я с большим вниманием принял к сведению данные Вами указания о нашей дальнейшей деятельности и со всей откровенностью подтверждаю, что смогу лояльно выполнять их, поскольку они отвечают моей собственной оценке политической ситуации и пониманию того, что мы должны делать для сохранения независимости Эстонии и благополучного хода дел". В тот же день И. Маркус направил в Таллинн последний регулярный отчет посольства в Будапеште и даже свои счета от дантиста. 12 июля 1940 г. посол получил в ответ телеграмму с требованием о передаче архива в Берлин и ликвидации посольства. Выполнив указания, И. Маркус очень точно подвел все счета. Уже 13 августа 1940 г. остато