ского и социального капитала; отсутствие видимой связи между устойчиво снижающейся ценой высокотехнологичной продукции и такими качественными изменениями в разных поколениях этой про- ---------------- [76] - См.: Abramowitz. М., David P.A. Convergence and Deferred Catch-up: Productivity Leadership and the Waning of American Exceptionalism // Landau R., Taylor Т., Wright G. (Eds.) The Mosaic of Economic Growth. Stanford (Ca.), 1996. P. 28-29. ---------------- дукции, которые порой делают ее попросту несопоставимой, -- все это показывает, что задача создания новой системы экономико-статистической отчетности, позволяющей реально отражать возрастающее благосостояние общества на основе не только валовых стоимостных показателей, но и качественных параметров производства, не говоря уже о необходимости оценки развития человеческого потенциала, сегодня актуальна как никогда. При этом, подчеркнем еще раз, опасности, проистекающие из отсутствия такой системы, хотя и могут оказаться весьма серьезными, в конечном счете ограничены тем, что, пользуясь прежней "системой координат", лидеры современной экономики могут в ряде случаев принять неадекватные управленческие решения, но не более того. Напротив, последние две тенденции представляются намного более важными, а проистекающие из них последствия -- гораздо более тревожными. На основе неумолимо развертывающейся технологической революции постиндустриальные страны внутренне поляризуются; перед людьми, реализующими свой творческий потенциал вне рамок традиционного материального производства, а также имеющими уникальные интеллектуальные, творческие, а нередко даже физические, способности, открываются все более широкие возможности не только для самосовершенствования, но и для присвоения значительной доли производимого обществом материального богатства. В результате становится реальностью формирование двух новых социальных групп -- класса интеллектуалов и того отчужденного класса производителей материальных благ и массовых услуг, который вполне может объединить в себе большую часть граждан постиндустриального мира. Противоречия между ними (а в данном случае необходимо иметь в виду, что они количественно умножаются по мере эрозии так называемого "среднего класса") в перспективе неминуемо станут весьма острыми, так как будут основываться не только на диспропорциональности в распределении общественного богатства, но и на резко отличающихся типах менталитета и системах ценностей. Аналогичный процесс набирает силу одновременно и в мировом масштабе, где индустриальные страны оказываются неспособными усвоить постэкономические императивы и утрачивают возможности сокращения своего отставания от основных центров постиндустриальной цивилизации. Снижая собственную потребность в естественных ресурсах и выступая экспортером информационных благ, потребление которых в рамках собственной страны не снижается от масштабов их экспорта, постиндустриальные державы не только обретают могущество, но и постепенно становятся в глазах остальных государств источником и оплотом глобальной социальной несправедливости. Эти два процесса, развертывающихся как отражение друг друга, превращают индустриальную цивилизацию, в конце 60-х годов казавшуюся Р.Арону и его сторонникам "единой реальностью, а не двумя коренным образом отличными мирами" [77], в расколотый мир, полярные элементы которого проникнуты по отношению друг к другу если и не явной враждебностью, то легко различимым неприятием. Говоря о кризисе середины 70-х годов, часто отмечают огромное количество иных тенденций, претерпевших в этот период серьезные изменения. Экономисты заявляют, что в большинстве развитых стран именно в это время был нарушен тренд постепенного сокращения бюджетных дефицитов и государственного долга[78], нарушены привычные соотношения располагаемого дохода, нормы накопления и масштабов потребительского кредитования[79]; социологи апеллируют к резкому росту нестабильности целого комплекса социальных отношений, прежде всего -- к разрушению семейных ценностей, быстрому снижению с середины 70-х количества браков и росту числа разводов[80]; политологи обращают внимание на снижение политической активности, ухудшение ситуации с преступностью, увеличение числа региональных конфликтов, рост напряженности в отношениях между людьми различных рас и национальностей. В результате формируется представление, что этот период существенным образом изменил само направление развития западной цивилизации. Попытки анализа в русле таких представлений, предпринимавшиеся в той или иной форме начиная с конца 80-х годов, получили наиболее концентрированное выражение в концепции "великого разрыва (great disruption)", ставшего предметом исследования в недавней работе Ф.Фукуямы[81]. Между тем подавляющее большинство аналитиков не пытается объяснить происходящее теми процессами, которые, в контексте нашего исследования, действительно определяют лицо современного мира и воплощаются, если говорить максимально обобщенно, в возрастающей индивидуализации и самодостаточности отдельных личностей, стремящихся к. самовыражению и самореализации, и отдельных стран, развивающихся по пути усвоения достижении информационной революции на основе максимального использования творческого потенциала своих граждан. Современная литература насыщена иными трактовками происшедшего в те годы -- от явной переоценки внешней составляющей, связанной с политикой развивающихся стран, и попыток представить все эти события как очередной "кризис перепроизводства" до апелляции к концепции "длинных волн" Н.Кондратьева[82] и наивных аналогий с финансовыми циклами, наблюдавшимися в 1816-1825, 1864-1873 и 1919-1929 годах[83]. В заключение отметим, что, начавшись в середине 70-х или даже в конце 60-х годов, первый системный кризис индустриального общества имел свое продолжение; ему предстояло пройти еще одну фазу, после которой, собственно, и началось радикальное переустройство хозяйственных порядков западных стран на принципиально новой основе. ---------------- [77] - Aron R. 28 Lectures on Industrial Society. L., 1968. P. 42. [78] - См.: Heilbroner R., Bernstein P. The Debt and the Deficit. False Alarms // Real Possibilities. N.Y.-L., 1989. P. 42-43; Cavanaugh F.X. The Tmth about the National Debt. Five Myths and One Reality. Boston, 1996. P. 8-9; Krugman P. Peddling Prosperity. Economic Sense and Nonsense in the Age of Diminishing Expectations. N.Y.-L., 1994. P. 153; Sassen S. Losing Control? Sovereignty in an Age of Globalization. N.Y., 1996. P. 46; Strange S. Mad Money. Manchester, 1998. P. 64-65, и др. [79] - См. SchillingA.G. Deflation. P. 101. [80] - CM. Hermstein R.J., Murray Ch. The Bell Curve. P. 168-169, 172-173, и др. [81] - См. Fukuyama F. The Great Disruption. Human Nature and the Reconstitution of Social Order. N.Y., 1999. P. 27-60. ---------------- Второй нефтяной шок и "нижняя точка" кризиса Итак, мы показали, что события 1973-1975 годов нанесли мощный удар по экономической стабильности западного мира. Период между 1974 и 1979 годами характеризовался рядом негативных процессов, затруднявших выход из кризиса. Прежде всего это инфляция, достигавшая 8,7 процента в 1973 году, 12,3 процента в 1974-м, 6,9 процента в 1975-м и 4,9 процента -- в 1976-м[84]; более того, впервые был зафиксирован случай, когда инфляционные процессы не прекратились даже в условиях экономического спада, что получило у экономистов название стагфляции[85]. Финансовая система США также оказалась дезорганизованной: между 1974 и 1978 годами вложения в ценные бумаги федерального казначейства в большинстве случаев приносили инвесторам убытки[86]. Ситуация на Уолл-Стрит была еще более плачевной: в конце 1974 года индекс Доу-Джонса находился на уровне 577,6 пункта -- более ------------------ [82] - См.: Bell D. The End of Ideology. Cambridge (Ma.)-L., 1988. P. 71. [83] - См.: Davidson J.D., Lord William Rees-Mogg. The Great Reckoning. Protect Yourself in the Coming Depression. N.Y., 1993. P. 146. [84] - См.: Mussa M. Monetary Policy // Feldstein M. (Ed.) American Economic Policy in the 1980s. Chicago-L., 1994. P. 87. [85] - Подробнее см.: Spulber N. The American Economy. P. 8-9. [86] - См.: Niskanen W.A. Reaganomics. An Insider's Account of the Policies and the People. N.Y.-Oxford, 1988. P. 246. ------------------ чем на 100 пунктов ниже значения в 685,5 пункта, достигнутого им за пятнадцать (!) лет до этого, летом 1959-го[87]; хотя на протяжении 1975 года акции совершили один из рекордных рывков, до восстановления утраченных позиций оставалось еще далеко. Был зафиксирован быстрый рост дефицита федерального бюджета: если за пять лет, пока у руля США находилась администрация президента Л.Джонсона, суммарный дефицит составил около 44,8 млрд. долл., за шесть лет правления президента Р.Никсона -- 67,0 млрд. долл., то всего за два года администрации Дж.Форда он превысил 126,9 млрд. долл., а за четыре года, проведенных в Белом доме Дж.Картером, составил 226,9 млрд. долл. [88] Однако даже и эти экстраординарные заимствования не могли сохранить на прежнем уровне большинство социальных выплат, реальный объем которых со второй половины 1974 года стал снижаться; лишь отказ от пересмотра уровня минимальной заработной платы и индексирования прожиточного минимума смогли предотвратить резкое снижение видимости социальной защищенности населения. Между тем нарастание неравенства в распределении доходов стало очевидным уже с 1975 года. На протяжении всего этого периода, как мы отметили выше, темпы экономического развития и темпы роста производительности в США балансировали около нулевой отметки. Некоторое оживление экономики в 1976-1978 годах не принесло заметного улучшения ситуации, так как наряду с позитивными процессами возникла новая волна дестабилизации финансовой системы. Серьезно затронутые первым нефтяным шоком, японская и германская экономики (темпы их роста в 1973-1975 годах упали с 10,5 до 3,4 и с 3,7 до 1,6 процента в год соответственно[89]) начали выходить из кризиса, что сопровождалось укреплением марки и иены против доллара, вновь терявшего позиции на мировых рынках[90]. Внутренний спрос на американском рынке оставался относительно низким, международная конъюнктура -- неустойчивой, а ожидания -- мрачными. Нарастание внутренних заимствований для финансирования федерального бюджета усиливало инфляционные ожидания. В результате, несмотря на то, что производственные мощности оставались недозагруженными, а безработица не опускалась ниже 6 процентов, инфляция поднялась с 4,9 процента в 1976 году до 6,7 процента в 1977-м и 9 процентов в 1978-м[91]. ---------------- [87] - См.: Rothchild J. The Bear Book. Survive and Profit in Ferocious Markets. N.Y., 1998. P. 10-11. [88] - См.: Figgie H.E., Swanson G.J. Bankruptcy 1995. The Coming Collapse of America and How To Stop It. Boston-N.Y., 1993. P. 42. [89] - См.: Piore M.J., Sabel Ch.F. The Second Industrial Divide. P. 177. [90] - См.: Strange S. Casino Capitalism. Manchester, 1986. P. 17-18. [91] - См.: Krugman P. Peddling Prosperity. P. 99-100, и др. ---------------- В марте 1979 года инфляция в США составила в годовом исчислении 10,09 процента. Ответом стала реакция стран-членов ОПЕК, полагавших, что их валютные поступления обесцениваются по мере снижения реальной стоимости американской валюты: 27 марта цена на нефть была повышена на 9 процентов, до 14,54 долл. за баррель, а затем началась целая серия повышательных движений. К 1 июля 1980 года цены достигли 34,72 долл. за баррель [92], что в сегодняшних ценах составляло бы более 60 долл. за баррель [93] (для сравнения следует отметить, что в начале 1999 года цена порой опускалась до 10,2 долл. за баррель). В то же время начался быстрый рост цен и на другие виды базовых сырьевых товаров: между 1975 и 1980 годами цены на тонну каменного угля выросли с 38,5 до 45,3 долл., железной руды -- с 22,8 до 28,1 долл., древесины -- с 61,8 до 137 долл., меди -- с 1320 до 2200 долл., никеля -- с 4560 до 6500 долл., а олова -- с 6860 до 16750 долл. Наиболее быстро дорожали золото и серебро; хотя спрос на них и подогревался развертывающейся инфляцией, масштабы роста цен оказывались несопоставимыми с ней: с 1975 по 1980 год серебро подорожало (из расчета за 10 граммов) с 1,42 до 6,62, а золото -- с 56,8 до 214,4 долл. [94] Эти процессы шли параллельно со стремительным наращиванием добычи природных ресурсов: так, производство нефти с начала века и вплоть до конца 70-х годов росло в среднем на 7 процентов в год, удваиваясь, таким образом, каждые десять лет; при этом за относительно "спокойные" 60-е объем поставленной на рынок нефти превысил масштабы ее добычи за все предшествующие годы с начала промышленной ее разработки в 1857 году [95]. В конце 70-х годов западные страны предприняли первые попытки противостоять атаке со стороны "третьего мира", активизируя разработку собственных запасов полезных ископаемых, а также используя новые технологические достижения. С одной стороны, США и страны ЕС увеличили добычу нефти в Техасе и на шельфе Северного моря. Несмотря на то, что сегодня страны-члены ОПЕК располагают доказанными запасами нефти, достаточными для их разработки нынешними темпами в течение 88 лет, тогда как для стран, не входящих в ОПЕК, этот показатель сос- -------------- [92] - См.: Brockway G.P. Economists Can Be Bad for Your Health. Second Thoughts on the Dismal Science. N.Y.-L., 1995. P. 51. [93] - См.: Feldstein M. (Ed.) American Economic Policy in the 1980s. A Personal View. P. 87. [94] - Рассчитано по: International Financial Statistics Yearbook. Wash., 1993, 1994, 1995, 1998. [95] - См.: Hubbert M.K. Exponential Growth as a Transient Phenomenon in Human History // Daly H.E., Townsend K.N. (Eds.) Valuing the Earth: Economics, Ecology, Ethics. Cambridge (Ma.)-L., 1996. P. 114-116. -------------- тавляет 14 лет (в том числе 22 года для России, 10 -- для США и 9 -- для Норвегии) [96], увеличение добычи в развитых странах снизило долю ОПЕК на мировом рынке с 51 процента в 1973 году до 41 процента в 1994-м, в том числе долю ближневосточных поставщиков с 37 до 30 процентов [97]. С другой стороны, развитые страны стали активно переориентировать свою промышленность на энергосберегающие технологии. Наибольших успехов добилась здесь Япония, фактически полностью зависящая от импортируемых энергоносителей. В среднем за 1973-1982 годы энергоемкость японской продукции снижалась на 3,5, а ее нефтеемкость -- на 5,7 процента в год [98]; этот пример показывает, в частности, как четкое государственное программирование экономики позволяло достичь весьма важных локальных (подчеркнем это слово) целей. Так или иначе, когда все западные страны под воздействием очередного нефтяного шока стали жертвами жестокой инфляции и вошли в фазу спада, Япония продолжила свой уверенный экономический рост (на 5,5 процента в 1980 году) [99]; при этом производительность в японской экономике повышалась на протяжении этого периода в среднем на 5 процентов в год, а в США -- не более чем на 1 процент [100]. Гораздо более важно, однако, что новая атака со стороны ОПЕК была встречена в западном мире невиданным ранее явлением: впервые в 1979 году стал очевидным тот факт, что спрос на нефть может быть столь же эластичным, как и спрос на прочие виды потребительских товаров [101]. Это было первым сигналом ослабления зависимости Запада от поставщиков природных ресурсов. Однако в те годы перенесение акцента на развитие наукоемких высокотехнологичных секторов экономики еще не могло дать решающего эффекта, и поэтому повышение сырьевых цен привело к новому экономическому кризису, ставшему наиболее жестоким в послевоенной истории свободного мира. Пытаясь переломить ситуацию за счет усиления государственного вмешательства в экономику, американская администрация и большинство социал-демократических правительств в Западной Европе стремились к повышению доли валового национального продукта, перераспределяемого по каналам бюджета. Вторая поло- -------------- [96] - См.: The Economist. 1998. July 18. Р. 106. [97] - См.: Mitchell К., Beck P., Grubb M. The New Geopolitics of Energy. L., 1996. P. 7, 9, 42. [98] - См.: Проблемы энергообеспечения в капиталистических странах в условиях современной энергетической ситуации. С. 45. [99] - См.: Piore M.J., Sabel Ch.F. The Second Industrial Divide. P. 179. [100] - См.: Thurow L.C. The Zero-Sum Society. P. 5. [101] - См.: Mitchell K, Beck P., Grubb M. The New Geopolitics of Energy. P. 42. -------------- вина 70-х была ознаменована небывалым для США ростом расходов федерального правительства (со 118,4 до 576,6 млрд. долл. между 1965 и 1980 годами, что, соответственно, составляло чуть более 17 и несколько менее 22 процентов ВНП [102]); такие траты требовали роста налогов, ставших к началу 80-х годов даже большим препятствием для хозяйственного развития, нежели сырьевые цены. За период 1965-1980 годов максимальная ставка налогов, которые уплачивала средняя американская семья, поднялась с 22 до 43 процентов ее доходов, а ставка налогов, уплачиваемых семьей, имевшей доход в два раза выше среднего, достигла 54 процентов. В аналогичной пропорции выросли и налоговые платежи, взимавшиеся властями штатов и округов [103]. Параллельно шло увеличение денежной массы, темп которого неуклонно нарастал между 1977 и 1980 годами (с 4,5 до почти 9 процентов в годовом исчислении). Период с августа 1971 года, когда президент Р.Никсон объявил об отказе от золотого обеспечения доллара, до июля 1979-го, когда президент Дж. Картер принял отставку У.Миллера с поста председателя совета директоров Федеральной резервной системы (ФРС) и назначил на него П.Уолкера, был справедливо назван У.Найс-кененом "худшим периодом в истории денежно-кредитной политики США после 1930-х годов" [104]. Однако попытка исправить ситуацию за счет регулирования процентной ставки без радикального изменения бюджетной и налоговой политики вряд ли могла принести в подобных условиях существенные результаты. Несмотря на то, что новое руководство ФРС между 18 сентября 1979-го и 15 февраля 1980 года четырежды поднимало дисконтную ставку -- в общей сложности с 10,5 до 13 процентов, -- вынуждая банки увеличить обязательные резервы на 8 процентов, а также прибегло к резким ограничениям потребительского кредитования, инфляция продолжала расти, составив в январе и феврале 1980 года 17 процентов в годовом исчислении. При этом поднимающиеся цены на сырье, высокие налоги и резко сократившийся потребительский спрос воплотились в беспрецедентном снижении корпоративных доходов (прибыли "Дженерал моторе" упали на 87 процентов, а компания "Форд" впервые с 1930 года объявила об убытках) [105]. В течение нескольких месяцев глубоким кризисом были поражены фактически все отрасли промышленности и сферы услуг, за исключением финансовых. Вследствие абсолютного снижения инвестиций на 8,3 млрд. долл. только за один ------------------ [102] - См.: Piore M.J., Sabel Ch.F. The Second Industrial Divide. P. 90. [103] - См.: Feldstein M. American Economic Policy in the 1980s: A Personal View. P. 17. [104] - Niskanen W.A. Reaganomics. P. 158. [105] - См.: Brockway G.P. Economists Can Be Bad for Your Health. P. 52-53. ------------------ 1980 год промышленное производство падало, но темп инфляции оставался рекордно высоким. Впервые в мирное время рост цен выражался двузначными цифрами -- по итогам 1979 года он составил 12, а 1980-го -- 13 процентов [106]. Цены на потребительские товары по сравнению с повышением котировок на фондовом рынке столь быстро ползли вверх, что инвестор, купивший в 1960 году акции компаний, входящих в "Standard & Poor 500", мог продать их в 1980-м с номинальной прибылью в 35 процентов, однако вырученные деньги имели в это время в два раза меньшую покупательную способность, чем вложенные им пятнадцать лет назад [107]. На фоне экономического спада усиливалась безработица (с 5,8 до 7,0 процента только с 1979 по 1980 год), а также повышалась зависимость США от экспортно-импортных операций (если в 1970 году суммарная стоимость импортированных и экспортированных товаров не достигала и 6 процентов американского ВНП, то к 1980 году она превысила 12 процентов) [108]. Накладываясь на предельно низкие темпы роста производительности (от 1,1 до 1,3 процента в год) [109] в американской промышленности, эти процессы подготавливали предпосылки нового кризиса, связанного на этот раз с вторжением на внутренний рынок товаров, произведенных в новых индустриальных странах, в первую очередь в Юго-Восточной Азии и Латинской Америке. Положение западного мира в 1979-1980 годах оказалось самым неустойчивым за весь послевоенный период. Весьма характерно, что основную опасность для него представлял в это время не стратегический противник, в качестве которого воспринимался обычно Советский Союз с его сателлитами, а само несовершенство индустриальной системы, требующей для своего развития все новых и новых объемов ресурсов и сырья. Как отмечают экономисты, знаковым событием в этой связи стало быстрое отставание объемов добычи нефти в США от ее потребления в конце 60-х годов, что было связано с самим принципом функционирования индустриального хозяйства, ориентированного на максимальное экстенсивное расширение производства [110]. Уже первый удар, нанесенный развивающимися странами по экономике ведущих западных держав в 1973-1974 годах, был настолько силен, что позволил ли- ---------------- [106] - См.: Krugman P. The Age of Diminishing Expectations. US Economic Policy in the 90s. 3rd ed. Cambridge (Ma.)-L" 1998. P. 55. [107] - См.: Feldstein M. American Economic Policy in the 1980s: A Personal View. P. 18. [108] - См.: Richardson J.D. Trade Policy // Feldstein M. (Ed.) American Economic Policy in the 1980s. P. 629. [109] - См.: Krugman P. The Age of Diminishing Expectations. P. 15. [110] - См.: Heilbroner R., Milberg W. The Making of Economic Society, 10th ed. Upper Saddle River (N.J.), 1998. P. 138. ---------------- дерам "третьего мира" поставить на заседании Генеральной ассамблеи Организации Объединенных Наций в 1974 году вопрос об установлении так называемого нового международного экономического порядка, основные положения которого не могут сегодня восприниматься без иронии. Однако в те годы намерения развивающихся стран были весьма серьезны. Согласно выдвинутым ими предложениям, западным державам предлагалось присоединиться к серии специально разработанных торговых соглашений, определявших цены на основные природные ресурсы, отказаться в одностороннем порядке от подавляющего большинства тарифных ограничений на импорт продукции из развивающихся стран, а также одобрить целый ряд мер помощи "третьему миру", среди которых, в частности, важное место занимало требование активизации поставок высоких технологий и оборудования, необходимого для их использования; кроме того, предлагалось изменить патентное законодательство таким образом, чтобы сделать передаваемые технологии максимально дешевыми [111]. Какими бы наивными ни выглядели сегодня эти требования, двадцать пять лет назад они не казались таковыми. Помимо явной и труднопреодолимой зависимости западного мира от поставщиков энергоносителей и сырья, американская модель подвергалась все более радикальным нападкам на международной арене и, нельзя не признать, терпела поражение за поражением в той войне, которую некоторые считают возможным обозначать как "Семидесятипятилетнюю войну двадцатого столетия" [112]. Во второй половине 70-х годов, несмотря на крайне неэффективную экономику и чрезвычайно низкий, по западным стандартам, уровень жизни большинства населения, Советский Союз обладал значительной военно-стратегической мощью и имел союзников на всех континентах; армии стран Варшавского договора стояли в центре Европы; под руководством и с участием советских военных специалистов северовьетнамские войска фактически выиграли войну с США, а советское вторжение в Афганистан, казалось, свидетельствовало о том, что режим далек от своего краха. Как признанный лидер западного мира, США несли на себе основные военные расходы, связанные с этим глобальным противостоянием; их суммарная величина достигала в 1980 году 134 млрд. долл., что составляло 6,1 процента валового национального продукта, в то время как для ФРГ и Франции соответствующий показатель не поднимался выше 3,5 процента, а для Японии постоянно оставал- ---------------- [111] - См.: Porter G., Brown J. W. Global Environmental Politics, 2nd ed. Boulder (Co.), 1996. P. 108-109. [112] - См.: Bellah R.N.,Madsen R., Sullivan W.M.,Swidler A., Tipton S.M. The Good Society. P. 50-51 ---------------- ся ниже 1 процента ВНП [113]. В Западной Европе были сильны прокоммунистические настроения, уходившие корнями в неспокойную эпоху конца 60-х годов; у власти в большинстве европейских государств находились социал-демократические правительства. На Ближнем Востоке, превратившемся в условиях энергетического кризиса в зону жизненных интересов США, Японии и европейских стран, усиливались фундаменталистские настроения; Израиль, основной союзник западных держав, на протяжении конца 60-х и первой половины 70-х годов несколько раз оказывался в состоянии войны с арабскими соседями, а исламская революция в Иране стала одним из катализаторов, ускоривших вторую волну нефтяного кризиса, столь болезненного для Запада. Положение усугублялось и серьезными противоречиями внутри западного мира, к которым мы подробнее обратимся несколько ниже. Неопределенность экономической ситуации активизировала вывоз капитала из развитых стран, и значительные средства направлялись прежде всего в те регионы, которые, перенимая (разумеется, с определенными изменениями) западную политическую и социальную модель, активно создавали основы рыночного индустриального хозяйства. Экспорт инвестиций и технологий в эти государства был предопределен целым рядом причин, как был предопределен и активный импорт продукции этих стран в США и другие развитые государства. Между тем, по мнению многих экспертов, "в семидесятых и восьмидесятых годах эта негласная взаимосвязь военных и политических целей привела к возникновению причудливого конгломерата подходов к вопросам передачи технологии и торговой конкуренции", причем связанные с этим процессом противоречия "усиливались по мере того, как Америка постепенно утрачивала свое ведущее положение в коммерческой и технической областях" [114]. Так, наряду с увеличивающимся внутренним долгом одной из самых болезненных проблем для Соединенных Штатов и стран Западной Европы стало нарастающее год от года отрицательное сальдо в торговле с Японией, а несколько позже -- и с другими странами Юго-Восточной Азии. В 70-е и 80-е годы, когда индустриальная модель развития еще не обнаружила своего ограниченного характера в условиях нарастания постиндустриальных тенденций, технологические достижения Запада должны были с трудом прокладывать себе дорогу на мировые рынки и оставались поэтому относительно недооцененными. В этой ситуации Япония, а в еще большей мере страны Азии, активно (и во ---------------- [113] - См.: Bernstein M.A. Understanding American Economic Decline. P. 108-109. [114] - Kuttner R. The End of Laissez-Faire. National Purpose and the Global Economy After the Cold War. Philadelphia, 1991. P. 194. ---------------- многом централизованно) внедрявшие ресурсосберегающие технологии и использовавшие значительные государственные и привлеченные средства для продвижения своей промышленной продукции, оказывались в выигрыше -- в первую очередь за счет дешевизны выпускаемых товаров, достигаемой за счет экономии на сырье и оплате рабочей силы. Запад же вынужден был расходовать свои средства на разработку новых технологий и до некоторой степени мириться с постоянно повышающимися ценами на сырьевые ресурсы; рынок для его дорогих товаров неуклонно сужался, а возможности серьезной модернизации собственных производств были невелики из-за низкого платежеспособного спроса и непомерно высоких налогов. Таким образом, к началу 80-х годов сложилась критическая ситуация, в которой, казалось, западные державы терпят поражение на всех направлениях. Лишь немногие могли в то время предполагать, сколь быстро и радикально вернут эти страны свои доминирующие позиции. Путь к этому лежал, однако, через весьма противоречивые реформы 80-х годов, получившие широко известное теперь название "рейганомики", которое связало реализованную администрацией экономическую модель с именем президента Р.Рейгана. Но прежде чем перейти к их анализу, сформулируем некоторые выводы, вытекающие из содержания этой главы. * * * События конца 60-х - начала 80-х годов определены нами как первый системный кризис индустриального типа хозяйства. Говоря о них в таком качестве, следует постоянно иметь в виду три обстоятельства. Во-первых, собственно индустриальная составляющая экономики развитых стран не только не была разрушена в ходе кризиса, но и сохранилась фактически в неизменном виде: доля промышленного производства оставалась все это время относительно стабильной, а технологический прогресс исходил в первую очередь из потребностей промышленного сектора; при этом были созданы условия, позволившие другим странам осуществить ускоренную индустриализацию. Во-вторых, сама трехсекторная модель экономики резко деформировалась в этот период: в новых условиях третичный сектор обрел доминирующую роль, тогда как отрасли первичного в силу возросшей эффективности сельского хозяйства и добывающей промышленности стали утрачивать свое значение. В-третьих, к началу 80-х годов в хозяйственной структуре развитых западных стран проявились очертания четвертичного сектора, развивающего наукоемкие технологии и опирающегося на производство новой информации и знаний; именно со становлением и развитием этого сектора стали формироваться и получать все более широкое распространение новые, по сути своей постматериалистические мотивы человеческой деятельности, стала оформляться постэкономическая система ценностей. Таким образом, первый системный кризис индустриального типа хозяйства фактически подвел черту под историей первичного сектора экономики и открыл дорогу развитию четвертичного. То, что эта эпоха оказалась наполненной драматическими событиями (два "нефтяных шока" и их последствия), было обусловлено самой логикой социального прогресса второй половины XX века. Как это нередко бывает в переломные моменты истории, в 70-е годы развивающиеся страны, в полной мере ли осознавая или лишь подспудно ощущая, что возможности для маневрирования в новой хозяйственной среде стремительно сокращаются, предприняли попытку грубого, "силового" воздействия на формирующийся постиндустриальный мир, и казалось, что в тот момент ему нечего было противопоставить этой атаке. Следует особо подчеркнуть, что это противостояние, как бы парадоксально ни выглядело такое утверждение, было, пожалуй, последним актом борьбы относительно равных сил, действовавших на всемирной экономической арене. Меры, предпринятые экспортерами природных ресурсов, были весьма эффективными и достигли той цели, которую они перед собой ставили: на протяжении целого десятилетия западная цивилизация платила по возросшим требованиям "третьего мира" замедлением своего экономического роста. В то же время попытка поставить на колени постиндустриальное сообщество была обречена на провал. Внутренние закономерности развернувшегося в тот период противоборства предопределяли то, что западный мир объективно должен был выйти из него более мощным, а страны Юга ослабленными и зависимыми -- при любом развитии событий. Непонимание этих закономерностей дорого обошлось многим государствам. "Третий мир" уже к началу 80-х распался на две группы стран: в первую вошли те, кто однозначно ориентировался лишь на эксплуатацию своих природных богатств, и их судьба была предрешена; во вторую -- те, кто принял на вооружение доктрину ускоренной индустриализации, и их перспективы, казалось, могли рассматриваться как весьма безоблачные. Но в конечном счете оба этих пути оказались бесперспективными. Что касается экспортеров сырья, они, как правило, полагали возможным бесконечно долго получать естественную ренту; приток валютных поступлений сопровождался ростом импорта промышленных товаров из западных стран, причем обычно в больших размерах, чем позволяло сальдо торгового баланса: так, только с 1980 по 1982 год превышение импорта над экспортом в торговом балансе 40 наиболее отсталых аграрных стран выросло с 6,5 до 34,7 млрд. долл. [115] Понятно, что их правительства вынуждены были активно привлекать кредиты западных банков и международных финансовых организаций [116], и если в 1974 году общий объем внешнего долга развивающихся стран составлял 135 млрд. долл., то к 1981 году он достиг 751 млрд. долл. [117] Западный мир, боровшийся с внутренним кризисом, одним только этим de facto устранил возможность чрезмерного давления на себя со стороны экспортеров сырья. По мере осознания масштабов этого явления, а также в силу сокращения спроса на природные ресурсы, алармистские настроения на Западе стали уходить, а безнадежное положение развивающихся стран -- становиться все более очевидным. Этот пример ясно иллюстрирует, что государства, специализирующиеся на производстве продукции первичного сектора, однозначно оказываются в подчиненном положении по отношению к тем, в экономике которых доминирует сектор третичный. В случае новых индустриальных стран развернулся как бы следующий акт исторической драмы. Возникло новое противостояние, одной из сторон которого оказались те государства "третьего мира", которые достаточно успешно осуществили индустриализацию, а другой -- постиндустриальные державы. При всей его болезненности для постиндустриального мира, оно было гораздо менее опасным для него, нежели серия ударов со стороны экспортеров природных ресурсов. Безусловно, индустриальная система Запада не могла обходиться без энергоносителей и сырья (и именно это мы имели в виду, говоря о столкновении 70-х годов как о борьбе равных), но их производство в странах "третьего мира" фактически не требовало технологического обеспечения, в создании и поставках которого развитые страны могли бы выступать монополистами. Напротив, отношения с новыми индустриальными государствами складывались на совершенно иной основе: их экономика не только была создана на базе западных технологий и патентов, но и могла существовать лишь до тех пор, пока постиндустриальный мир проявлял сколь-либо заметный интерес к производимым в массовом масштабе потребительским товарам. Поэтому движение по пути "догоняющего" развития оставалось до известной степени движением в никуда. Таким образом, как только стала очевидной победа западного мира в противостоянии с экспортерами сырья, перспектива его ---------------- [115] - См.: Korten D.C. When Corporations Rule the World. L., 1995. P. 165. [116] - См.: Weivsaecker E.U., von. Earth Politics. L.-Atlantic Highlands (N.J.), 1994. P. 97. [117] - См.: Greider W. One World, Ready or Not. P. 282. ---------------- абсолютного доминирования в мировом масштабе также не могла вызывать серьезных сомнений. Отсюда следует и вывод о том, каким окажется второй системный кризис индустриального типа хозяйства: на этот раз он будет развертываться по мере укрепления и экспансии в хозяйственной системе Запада уже не третичного, а четвертичного сектора, а "жертвой" окажется, соответственно, не первичный сектор, то есть добывающая промышленность и сельское хозяйство, а вторичный, то есть само индустриальное производство. Поэтому второй системный кризис индустриального типа хозяйства должен стать одновременно и кризисом индустриального типа хозяйства как такового; его преодоление будет означать, что открывается новая страница человеческой истории, когда постиндустриальная цивилизация в полный голос заявит о себе на всей планете. Тенденции, уже сегодня свидетельствующие о таком направлении развития, будут рассмотрены в седьмой главе; в следующей, шестой, мы несколько более подробно остановимся на тех преобразованиях, что были осуществлены в постиндустриальных странах в 80-е годы, и на тех процессах, которые сопровождали становление новых индустриальных государств на периферии развитого мира. Глава шестая. Рождение новой реальности Говоря о социальном прогрессе послевоенной эпохи, следует отметить, что именно в 80-е годы мир изменился наиболее существенным образом. За этот период, весьма непродолжительный с точки зрения масштабов исторического времени, произошло множество событий, на много лет вперед определивших направление развития тех или иных социальных и политических процессов. Это и начало перестройки в СССР, и последовавший крах коммунизма, и завершение формирования Европейского Союза, и резкий упадок влияния развивающихся стран, и многие другие, однако, какими бы значимыми ни остались эти перемены в памяти человечества, все они стали следствием становления в 80-х годах постиндустриального общества как целостной и самодостаточной системы. Выше мы рассмотрели этот вопрос, пытаясь чисто теоретически объяснить причины обособления развитых держав от остальных регионов мира. Не повторяя основных положений этого анализа, остановимся теперь на нескольких важнейших факторах, определивших динамику хозяйственного развития западных стран в 80-е годы. Во-первых, именно в этот период в большинстве постиндустриальных стран было закреплено фактическое устранение первичного сектора из национальной экономики. К началу 80-х годов доля добывающей промышленности в ВВП Соединенных Штатов составляла около 2,6 процента, тогда как в Германии -- 1,1 процента, а во Франции и Японии -- 0,8 и 0,6 процента соответственно [118]. То же самое можно сказать и об аграрном секторе: к середине 80-х в нем создавалось менее 3 процентов американского -------------- [118] - См.: Структурные сдвиги в мировом капиталистическом хозяйстве. Киев, 1985. С. 49. -------------- ВВП и находило себе применение не более 2,7 процента совокупной рабочей силы [119]. Это было обусловлено, с одной стороны, насыщением потребительского рынка развитых стран продовольственными товарами и другими продуктами сельского хозяйства, а с другой -- энергопотребления. Энергоемкость промышленной продукции снизилась в США с 1970 по 1983 год на 39 процентов, в Японии -- на 40,3, а в Великобритании -- на 45,2 процента [120]. В подобных условиях сам характер экономического развития западных стран обусловливал снижение спроса на энергоресурсы на внутреннем и мировом рынках и, таким образом, формировал предпосылки для преодоления сырьевого кризиса, столь жестоко ударившего по Западу в 70-е годы. Во-вторых, к 80-м годам относится также стабилизация и последующее сокращение доли вторичного сектора в производимом валовом национальном продукте. Достигавшая в 1975 году в США 33,2 процента, в Великобритании -- 28,4 процента, в Германии -- 38,0 процента и Франции -- 30,2 процента [121], она уже в начале 90-х годов колебалась в США между 22,7 и 21,3 процента [122], составляя около 20 процентов в странах ЕС (от 15 процентов в Греции до 30 в ФРГ [123]). При этом характерно, что не слишком значительное снижение доли обрабатывающих отраслей в валовом продукте сопровождалось не только резким падением доли занятых в ней (с 1980 по 1994 год занятость в обрабатывающей промышленности США упала до 18 процентов трудоспособного населения [124], а в странах Европейского Союза до 24 процентов' [125]), но и начавшимся приблизительно в одно и то же время (в Германии с 1972 года, во Франции с 1975-го [126], а в США в конце 70-х) процессом абсолютного сокращения рабочих мест в обрабатывающей промышленности. В-третьих, и это наиболее принципиальный момент, ко второй половине 70-х и 80-м годам относятся быстрое развитие высокотехнологичных отраслей хозяйства и рост занятости в производстве информации и знаний. Занятость в информационном секторе американской экономики (который ныне "снабжает хозяйство ---------------- [119] - См. Rifkin J. The End ofWork. N.Y., 1995. P. 110. [120] - См. Проблемы энергообеспечения в капиталистических странах в условиях современной энергетической ситуации. С. 58. [121] - См. OECD. National Accounts of OECD Countries, 1960-1979. [122] - См. StehrN. Knowledge Societies. Thousand Oaks-L., 1994. P. 75, 130. [123] - См. Lash S., Urry J. Economies of Signs and Space. L.-Thousand Oaks, 1994. P. 194. [124] - См. Handy Ch. The Age of Unreason. L" 1995. P. 39. [125] - Рассчитано по: OECD Economic Surveys. United States. N.Y., 1996. Annex "Basic Statistics". [126] - См.: Forse M., Langlois S. (Eds.) Tendances comparees des societes post-industrielles. P., 1995. P.72, 73. ---------------- наиболее существенным и важным ресурсом производства" [127]) возросла с 30,6 процента в 1950 году до 48,3 процента в 1991-м. Резко вырос спрос на программистов, менеджеров, работников сферы образования и так далее. Темпы ежегодного увеличения численности этих категорий работников превышали иногда 10 процентов [128]. В результате произошло перераспределение занятости внутри предприятий: оценки доли работников, непосредственно выполняющих производственные операции, составляют в США для начала 80-х годов около 12 процентов [129], а для начала 90-х -- менее 10 [130]. Понятие "информационного общества", введенное в научный оборот в начале 60-х годов одновременно в США Ф.Мах-лупом и в Японии Т.Умесао [131], стало общепринятым обозначением социальной реальности, которая сложилась в западном мире [132]. Таким образом, имелись в наличии все необходимые предпосылки для быстрой экспансии четвертичного сектора; в то же время кризисные явления середины и второй половины 70-х годов серьезно нарушили внутреннюю сбалансированность как экономики большинства западных стран, так и мирового хозяйства в целом. С одной стороны, сами центры постиндустриального мира нуждались в создании условий для беспрепятственного развития новых отраслей хозяйства, и это требовало стабилизации денежно-финансовой системы и радикального изменения инвестиционного климата; с другой стороны, в мировом масштабе Запад должен был противостоять конкуренции, исходящей из Азии и Латинской Америки, где складывались новые центры индустриального производства. Безусловно, первая задача была гораздо более важной, так как, не решив ее, нечего было и думать о противостоянии потокам товаров из новых индустриальных стран. Именно поэтому в большинстве развитых стран Запада приоритеты хозяйственной политики сосредоточились на активизации экономической жизни. ------------------ [127] - DruckerP.F. The Age of Discontinuity. New Brunswick (US)-London, 1994. P. 264. [128] - Рассчитано по: Employment and Earnings, 1998. January. [129] - См.: Naisbitt J. Megatrends. The New Directions, Transforming Our Lives. N.Y., 1984. P.5. [130] - См.: Sakaiya Т. The Knowledge-Value Revolution or A History of the Future. N.Y.-Tokyo,1991.P.240. [131] - См.: Machiup F. The Production and Distribution of Knowledge in the United States. Princeton, 1962; Dordick H.S., Wang G. The Information Society: A Retrospective View. Newbury Park-L., 1993. [132] - См.: PoratM., Rubin M. The Information Economy: Development and Measurement. Wash., 1978; Masuda Y. The Information Society as Post-Industrial Society. Wash., 1981; Stonier Т. The Wealth of Information. L., 1983; Katz.L. The Information Society: AJI International Perspective. N.Y., 1988; Sakaiya T. The Knowledge-Value Revolution. Tokyo-N.Y., 1991; Stehr N. Knowledge Societies. Thousand Oaks-L., 1994, и др. ------------------ Реформа Р.Рейгана и ее позитивные результаты Действия, предпринятые новой американской администрацией, триумфально пришедшей к власти по итогам выборов 1980 года, основывались на целом ряде исходных тезисов, которые нельзя сегодня не счесть совершенно адекватными сложившейся ситуации. Согласно основному из них, в условиях глубокого структурного кризиса важнейшей предпосылкой стабилизации экономической ситуации является активизация частных производственных инвестиций и оживление венчурного капитала, способного быть направленным в сферу разработки новых высоких технологий. Средством создания таких предпосылок могло стать только радикальное снижение налогов с корпораций и частных лиц, а также обуздание инфляции. В свою очередь, для этого требовалось активное вмешательство государства, выступающего в качестве мощного потребителя кредитных ресурсов ради сокращения давления денежной массы на финансовые рынки. Таким образом, было de facto признано, что обязательства США по государственному долгу гораздо менее опасны для перспектив хозяйственного развития страны, чем отсутствие частной инициативы и недостаток производственных инвестиций. Хорошо известно как то, что по окончании второй мировой войны в Великобритании и США государственный долг заметно превышал объемы ВНП, так и то, что в период с 1946 по 1968 год отношение этих показателей было сокращено в США со 134 до 43 процентов [133], а в 1974 го-ду достигло своего минимального значения в 35 процентов [134]. В 70-е годы номинальная величина долга быстро росла, однако галопирующая инфляция фактически поддерживала его отношение к ВНП, а в 1974-1975 и 1978-1980 годах даже снижала его. Поэтому объем государственных обязательств по состоянию на начало 1981 года не мог считаться излишне опасным для экономики, и перспектива увеличения долга выглядела наименьшим злом. В результате активных заимствований суммарный дефицит за первые четыре года президентства Р.Рейгана составил около 600 млрд. долл., а за второй срок, проведенный им в Белом доме, -- более 1,1 триллиона долл. [135]; отношение бюджетного дефицита к ВНП увеличилось в 1983 году почти в четыре раза по сравнению с показателем 1979 года и составило чуть более 6 процентов [136]. ---------------- [133] - См.: PlenderJ. A Stake in the Future. P. 229-230. [134] - См.: Figgie H.E., Swanson G.J. Bankruptcy 1995. P. 112. [135] - См.: Ibid. P. 42. [136] - См.: Niskanen W.A. Reaganomics. P. 107. ---------------- Безусловно, в условиях стабильно развивающейся экономики такой дефицит государственного бюджета не мог быть признан нормальным и оправданным; между тем не следует забывать, что эта мера была вызвана неординарностью сложившейся ситуации. Нельзя также не отметить, что хотя в большинстве развитых стран кризис 1978-1980 годов породил существенное увеличение дефицита бюджета и государственного долга (так, суммарный долг стран-членов ОЭСР вырос с 42 процентов их ВНП в 1974 году до более чем 77 в середине 90-х [137]), положение в США не вызывало особой тревоги. Так, согласно сравнительной статистике, Соединенные Штаты занимали в 80-е годы лишь четвертое место среди стран "Большой семерки" по масштабам роста процентной ставки и шестое -- по темпам роста отношения государственного долга к ВНП [138]. Однако подлинное значение рассматриваемых тенденций становится понятным лишь в свете позитивных результатов, достигнутых к середине 80-х годов. Нарастающая несбалансированность государственного бюджета в период рейгановской администрации тесно взаимосвязана с проводившейся ею налоговой политикой. Дефицит в первой половине 80-х годов радикально вырос в первую очередь в силу того, что он стал одним из важнейших методов финансирования бюджета в условиях первого этапа налоговой реформы. Так, если в период с 1950 по 1970 год доля дохода среднего американца, уплачиваемая им в виде одних только федеральных налогов, увеличилась более чем в три раза -- с 5 до 16 процентов [139], а налоги на корпорации, последовательно повышавшиеся на протяжении 70-х годов, вынуждали предпринимателей отказываться от новых инвестиционных проектов, то рост дефицита позволял оживить инвестиционную активность, не снижая при этом текущего потребления. Кроме того, следует учитывать два других важных фактора: с одной стороны, к 1980 году расходы на оборону снизились на 23 процента всех бюджетных трат по сравнению с 46 процентами в 1968-м; с другой, экономический спад вызывал необходимость более активного финансирования социальных программ [140]. Таким образом, рост дефицита был неизбежной ценой налоговой реформы, если правительство хотело провести ее в условиях относительной социальной стабильности и сохранения своих позиций на мировой арене. ------------------ [137] - См.: Shutt H. The Trouble with Capitalism. An Inquiry into the Causes of Global Economic Failure. L.-N.Y., 1998. P. 61. [138] - См.: Heilbroner R., Bernstein P. The Debt and the Deficit. P. 103. [140] - Подробнее см.: Samuelson R.J. The Good Life and Its Discontents. The American Dream in the Age of Entitlement 1945-1995. N.Y., 1997. P. 158-160. ------------------ Налоговая реформа Р.Рейгана, проведенная в два этапа, с 1981 по 1984 год, стала одной из наиболее противоречивых реформ в новейшей американской истории. С одной стороны, с первых ее шагов она была направлена на облегчение налогового бремени частных лиц и корпораций. С 1 июля 1981 года налоги на личные доходы были заметно снижены (максимальная ставка налогообложения упала с 70,5 процента до 50), что обеспечило населению сохранение почти 27 процентов всех средств, которые были направлены ими в налоговые платежи в 1980/81 финансовом году [141]. Начатое одновременно существенное снижение налогов на прибыли промышленных компаний [142] не только привело к оживлению деловой активности, но и сэкономило для них средства, эквивалентные 58 процентам всех затрат на техническое перевооружение промышленности США в первой половине 80-х годов [143]. Это вызвало экономический бум, определивший ведущее положение Соединенных Штатов в мире на протяжении целого десятилетия, на чем мы остановимся ниже. С другой стороны, были значительно повышены различные виды косвенных налогов, и в первую очередь налог на социальное страхование, ставка которого четырежды пересматривалась между 1983 и 1988 годами. Реформа привела к тому, что в распоряжении предпринимателей оставались значительные средства, в то время как малообеспеченные слои населения потеряли существенную часть своих доходов и пособий. Это отразилось в быстрых темпах роста имущественного неравенства, характерных именно для 80-х годов. В итоге совокупные налоговые поступления в федеральный бюджет выросли с 1980 по 1988 год на 76 процентов (в том числе поступления по линии налогообложения на социальное страхование -- на 112 процентов) [144]; при этом траты из бюджета по-прежнему опережали рост поступлений. Важнейшим элементом нового экономического курса стало изменение политики Федеральной резервной системы, перед которой была поставлена задача обуздать инфляцию и привлечь в экономику дополнительные средства. В начале 1981 года всего за два месяца руководство ФРС подняло уровень базовой процентной ставки на 600 пунктов и удерживало ее, несмотря на ухудшение общей экономической конъюнктуры в 1981-1982 годах. Эту составную часть рейгановского эксперимента следовало бы признать наи- -------------- [141] - См.: Niskanen W.A. Reaganomics. P. 73. [142] - Наиболее показательные примеры этого снижения и его результаты отмечены в: Reich R.B. Tales of a New America. The Anxious Liberal's Guide to the Future. N.Y, 1987. P.208f. [143] - См.: Piker P.Z. Unlimited Wealth. P. 14. [144] - См.: Figgie H.E., Swanson G.J. Bankruptcy 1995. P. 112. -------------- более рискованной, так как именно она порождала социальную и экономическую напряженность в стране. По сути дела, был взят курс на истребление малоэффективных производств и обеспечение выживания лишь для сильнейших. Официальный уровень процентной ставки, устанавливаемый ФРС, в 1981 и 1982 годах дважды вплотную приближался к 20 процентам годовых, что оказывалось почти на 400 пунктов выше текущей доходности, приносимой облигациями федерального казначейства[145]. К сентябрю 1982 года уровень безработицы достиг 10,2 процента, увеличившись с момента прихода новой администрации к власти более чем на треть; в то же время инфляция снизилась с 9 до 4,5 процента в годовом исчислении[146]. Однако правительство не спешило отказываться от экстраординарных мер: в 1983-1984 годах ФРС продолжала удерживать ставку на уровне не ниже 14 процентов годовых; как следствие, реальная доходность вложений в долгосрочные государственные обязательства составила 8,1-8,2 процента, что было почти в 30 (!) раз выше усредненного показателя второй половины 70-х[147]. Различные эксперты по-разному оценивают, насколько оправданной была подобная политика и был ли оптимальным избранные правительством курс. Безусловно, предпринятые администрацией меры способствовали тому, что рецессия 1980-1982 годов оказалось одной из наиболее тяжелых за последние десятилетия. По расчетам П.Крагмана, в 1982 году цена подавления инфляции составила около 10 процентов валового национального продукта, сдерживание роста которого в этих условиях представлялось искусственным, а общие потери за 1980-1987 годы оценены им в 1 триллион долл. в ценах 1990 года. Вместе с тем он не может не признать, что к 1988-1989 годам показатели реального ВНП и того его показателя, который, по мнению экспертов, имел бы место в случае раскручивания инфляции, вновь выровнялись[148]. При этом уже к 1986 году налоговые поступления вновь достигли докризисного уровня по отношению к ВНП[149]. В 1982 году инфляция снизилась до 6,4 процента в годовом исчислении, а на следующий год -- до 3,9 процента; если в 1982 году валовой национальный продукт сократился на 2,5 процента, то в 1983 году он вырос на 3,6 процента. Между тем дефицит бюджета увеличился в 1983 году до 208, а в 1985-м -- до 212 млрд. долл.[150] Таким обра- ---------------- [145] - См.: Mussa M. Monetary Policy. P. 101. [146] - См.: Feldstein M. American Economic Policy in the 1980s: A Personal View. P. 7. [147] - См.: Strange S. Casino Capitalism. P. 17. [148] - См.: Krugman P. The Age of Diminishing Expectations. P. 60-61. [149] - См.: Niskanen W.A. Reaganomics. P. 106. [150] - См.: Heilbroner R., Bernstein P. The Debt and the Deficit. P. 23-24. ---------------- зом, две важнейшие проблемы, наиболее очевидным образом характеризующие кризис конца 70-х -- начала 80-х годов -- радикальное снижение налоговых ставок и резкое уменьшение инфляционных ожиданий -- были решены ценой перенапряжения государственных финансов и массированного увеличение дефицита бюджета. Следствием этой политики стали рост социальной напряженности, взлет безработицы, расширение круга американцев, живущих ниже черты бедности, а также разорение множества неэффективных предприятий и самое радикальное за послевоенный период сокращение занятости в промышленном секторе. Воздействие рейгановских реформ на развитие американской экономики нельзя считать однозначным, хотя рассматриваемые в долгосрочной перспективе позитивные факторы являются, безусловно, доминирующими. Важнейшим из них был рост производственных инвестиций. Основными его источниками стали, во-первых, средства самих американских предпринимателей, сохраненные в результате налоговой реформы, во-вторых, активизировавшиеся банковские кредиты, вновь направившиеся в промышленный сектор, в первую очередь в высокотехнологичные сферы, и, в-третьих, иностранные инвестиции в экономику США, также наиболее активные в промышленном секторе. Выше отмечалось, что особое значение имело снижение налогов на индивидуальные доходы и прибыль коммерческих компаний. В 1981 году, непосредственно после первой волны ослабления налогового бремени, сбережения частных лиц достигли 9,4 процента доходов, остающихся в их распоряжении после уплаты налогов, - наивысшего уровня за весь послевоенный период[151]. Суммарные инвестиции в 1983-1989 годах удерживались на уровне 18 процентов ВНП, что превышало показатели 1977-1981 годов и лишь немногим отставало от уровня 1974-1980-го[152]. При этом промышленные и сервисные компании резко увеличили долю средств, направляемых на цели инвестиционные: с 30-35 процентов прибыли в конце 20-х годов этот параметр возрос в начале 80-х до более чем 50 процентов[153]. Согласно экспертным оценкам, меры по изменению налогового законодательства снизили для большинства предпринимателей цену нового оборудования и издержки по поддержанию производственных мощностей на 6-8 процентов и повысили инвестиции в основные фонды на 25 процентов только за 1982-1984 годы. Именно в этой ---------------- [151] - См.: Kiplinger K. World Boom Ahead. Why Business and Consumers Will Prosper. Wash., 1998. P. 46. [152] - См.: Krugman P. Peddling Prosperity. P. 158. [153] - См.: Bell D. The End of Ideology. P. 44. ---------------- области отмечались самые разительные темпы перемен: в течение первого срока пребывания Р.Рейгана на посту президента инвестиции в основные фонды росли в среднем на 12,3 процента в год, тогда как в годы президентства Дж. Картера соответствующий показатель составлял всего 1,3 процента [154]. Наиболее очевидным примером эффективности рейгановской либерализации стала немедленная отмена в январе 1981 года контроля за ценами на нефть, введенного еще в 1971 году; это дало дополнительный импульс инвестициям как в энергосберегающие технологии, так и в разработку нефтяных месторождений в самих США; в результате всего за один год импорт нефти сократился более чем на треть, а ее стоимость снизилась столь значительно, что уже в 1983 году правительство ввело ряд налогов для предотвращения быстрого падения розничных цен на бензин [155]. Исключительно важную роль сыграла и активизация банковских операций -- как в финансировании структурной перестройки промышленности, так и в сфере потребительского кредитования. За период с 1981 по 1989 год ссуды, выданные банками коммерческим и производственным компаниям, выросли более чем в два раза, тогда как показатель ВНП за те же годы повысился лишь на 75 процентов [156]. Однако следует иметь в виду, что значительная их часть была использована для развития высокотехнологичных отраслей, а реальный эффект этого процесса не всегда может быть отражен в стоимостных показателях, что мы неоднократно подчеркивали выше и на чем еще не раз остановимся. Параллельно шло активное кредитование частных лиц: доля ссудных средств в сбережениях американцев существенно превосходила японский и европейский уровни; так, аналогичный показатель для ФРГ был в 7 (!) раз ниже американского [157]. Однако и в этом случае нельзя не отметить, что большая часть подобных займов направлялась на приобретение товаров длительного пользования или вкладывалась в недвижимость, тем самым повышая хозяйственную активность предпринимателей. Резко активизировались и иностранные инвесторы. Привлеченные в начале 80-х годов на американский финансовый и фондовый рынок высокими процентными ставками и возможностями эффективной биржевой спекуляции, многие из них уже к середине десятилетия переориентировались на производственные опера- ---------------- [154] - См.: Niskanen W.A. Reaganomics. P. 234. [155] - См.: Ibid. P. 120. [156] - Подробнее см.: Galbraith James K. Created Unequal. The Crisis in American Pay.N.Y., 1998. P. 225. [157] - См.: Kuttner R. The Economic Illusion. False Choices Between Prosperity and Social Justice. Philadelphia, 1991. P. 62-63. ---------------- ции, что обусловливалось как потенциалом американского рынка, так и относительно низкими, по сравнению с европейскими, издержками на найм рабочей силы. В этой сфере лидировали английские, германские и французские компании, тогда как японские инвесторы активно вкладывали средства в финансовые институты и приобретали объекты недвижимости. С 1980 по 1988 год доля иностранных капиталовложений в нефинансовые корпорации выросла почти в три раза -- с 3,5 до 8,9 процента; доля иностранных компаний в американском промышленном производстве характеризовалась в 1987 году беспрецедентной цифрой в 12,2 процента[158]. Все это также существенным образом способствовало улучшению инвестиционного климата. Новая политика привела к стремительному росту производительности в американской экономике, парадоксальному в тех условиях. Как отмечает У. Найскенен, "в первый срок пребывания Рейгана на посту президента темпы роста производительности в несельскохозяйственном секторе составили 1,2 процента в год, в то время как в годы правления Картера этот показатель не превышал 0,2 процента. В обрабатывающей промышленности производительность труда росла значительно более высокими темпами; при администрации Рейгана она увеличилась на 3,6 процента по сравнению с 1 процентом при Картере. Более того, поскольку в 1981-1984 годах почасовая заработная плата возрастала очень медленно, реальные расходы на оплату труда на единицу продукции снизились"[159]. За счет низких издержек на рабочую силу и выбраковывания неэффективных производств в 1981-1983 годах американская промышленность стала гораздо более конкурентоспособной. Оценивая тенденции, характерные для динамики производительности в то время, следует отметить три важных момента. Во-первых, повышение темпов роста производительности с 2,3 процента в 1970-1980 годах до 3,7 в 1980-1988-м не только поставило США по данному показателю выше Германии (где этот рост в 1980-1988 годах не превышал 2,8 процента), но и сделало их единственной из постиндустриальных стран, в которой в 80-е годы производительность в промышленности росла быстрее, чем в 70-е. Во-вторых, этот результат был получен в условиях, когда доля чистых сбережений в отношении к ВНП оставалась в США в 2,7 раза ниже, чем в Германии, и в 5 раз ниже, чем в Японии, а по расходам на научно-технические и опытно-конструкторские разработки (относительно ВНП) Америка отставала практически от всех постиндустриальных стран[160]. И, наконец, в-третьих, уже в этот период ------------------ [158] - См.: Richardson J.D. Trade Policy. P. 634. [159] - Niskanen W.A. Reaganomics. P. 234. [160] - См.: Krugman P. Pop Internationalism. Cambridge (Ma.)-L., 1996. P. 100. ------------------ сфера услуг в американской экономике была гораздо более развитой, нежели в других странах; между тем именно в ней рост капиталовложений далеко не всегда имеет своим результатом повышающуюся производительность. Так, между 1976 и 1987 годами инвестиции в информационные технологии выросли в США почти в 4 раза, тогда как почасовая выработка на одного работника увеличилась не более чем на 20 процентов[161]. Этот момент особенно важен, так как здесь мы сталкиваемся с тем основным ограничением макроэкономического анализа, которым служит "тот факт, что обычная мера производительности -- отраслевой объем производства, оцениваемый по тем или иным долларовым критериям, таким, как сократившийся доход или цена, деленный на производственные затраты (часто обозначаемые в категориях количества часов работы или численности работников), -- не учитывает важные аспекты эффективности сферы услуг (да и производственной сферы), которые имеют огромное значение как для клиентов, так и для руководителей отдельных предприятий, принимающих решения об инвестициях в информационные технологии"[162]. Этот тезис имеет принципиальное значение, поскольку позволяет подчеркнуть, что в 80-е годы технологический прогресс в американской экономике принял самоподдерживающийся и самодостаточный характер; он "наращивал обороты" в условиях, когда традиционные экономические показатели формально не свидетельствовали об эффективности вложений в эту сферу. С данного момента доминирование американской экономической модели в мировом масштабе стало лишь вопросом времени. Именно в 80-е годы деиндустриализация американской экономики обозначалась как явная тенденция, определившая ее позиции в следующем десятилетии. С 1975 по 1990 год доля занятых в промышленности сократилась в США с 25 до 18 процентов рабочей силы, тогда как за предшествующие 15 лет она уменьшилась лишь с 27 до 25 процентов; в этих условиях "деиндустриализация, зачастую считающаяся признаком экономического спада, стала естественным следствием экономического прогресса"[163]. Еще более характерно, что именно в эти годы большинство высоких технологий, применявшихся ранее лишь в оборонной промышленности или остававшихся слишком дорогими для их массового коммерческого использования, воплотились в продуктах, которые были в широчайшем ассортименте предложены рынку. Так, если в конце 50-х годов компьютеры, применявшиеся Министерством -------------- [161] - См.: Davis В., Wessel D. Prosperity. P. 92. [162] - Information Technology and Service Society. A Twenty-First Century Lever. P. 5-6. [163] - The Economist. 1997. April 26. P. 88. -------------- обороны, требовали для их производства дотаций, достигавших 85 процентов себестоимости, то в 70-е годы их выпуск стал приносить прибыль[164]; в 1981 году фирма "Эппл" представила первый персональный компьютер, а через несколько лет объем их продаж в США превысил 1 млн. штук. Если в 1964 году допотопная вычислительная машина IBM 7094 стоила около 6 млн. долл. в ценах 1995 года, то сегодня компьютер, обладающий в сто раз большими оперативной памятью и быстродействием, обходится не дороже 3 тыс. долл.[165] Подобные процессы интересны в контексте нашего исследования не столько как отражение растущих технических возможностей, сколько в качестве свидетельства беспрецедентной активности в инвестиционной сфере, начало которой восходит именно к 80-м годам, когда сформировалась современная система американского венчурного капитала, достигшего невероятных результатов: сегодня только в Массачусетсе в рискованные высокотехнологичные проекты инвестируется больше средств, нежели в любой европейской стране, а в Калифорнии -- больше, чем во всей Западной Европе; при этом 37 процентов начатых проектов достигают стадии промышленного производства, тогда как в европейских странах этот показатель не превосходит 12 процентов[166]. В то же время нельзя не отметить, что большинство позитивных сдвигов, возникших и отчасти проявившихся в 80-е годы, стало ощутимым для большей части американцев и было осознано в качестве важнейшего фактора повышения конкурентоспособности страны на мировой арене гораздо позже, лишь в первой половине 90-х. Непосредственно же в 80-е годы могло казаться, что новая экономическая политика не приносит явных результатов (так, нередко отмечается, что темпы роста ВНП в годы администрации Р.Рейгана оставались ниже, чем при Дж.Картере: обычно называют цифры в 2,7 и 2,9[167] или 2,3 и 2,4 процента[168]); ведь именно 80-е годы ознаменовались высокой безработицей (в среднем 7,2 процента против 6,1 процента в 70-е годы и 4,7 процента в 60-е[169]), гигантскими военными расходами (возросшими с 1980 по 1988 год на 116 процентов, со 134 до 290 млрд. долл. [170]), увеличением государственного долга, финансовыми потрясениями 1987 года, к которым мы еще вернемся, и, что самое существенное, -- возрастающим неверием американцев в способность их страны экономически противостоять давлению иностранных, и в первую очередь азиатских, конкурентов. На этих аспектах хозяйственной ситуации 80-х следует остановиться подробнее. ---------------- [164] - См.: Chomsky N. World Orders, Old and New. L., 1997. P. 105. [165] - См.: Dertouzos M.L. What Will Be. How the New World of Information Will Change Our Lives. N.Y., 1997. P. 321. [166] - См.: The Economist. 1997. December 6. P. 117. [167] - См.: Niskanen W.A. Reaganomics. P. 234. [168] - См.: Krugman P. Peddling Prosperity. P. 117. [169] - См.: Piven F.F., Cloward R.A. Regulating the Poor. P. 388. [170] - См.: Figgie H.E., Swanson G.J. Bankruptcy 1995. P. 36. ---------------- Отталкиваясь от дна В той же мере, в какой радикальное реформирование налогообложения и действия рейгановской администрации по манипулированию процентными ставками вызвали к жизни негативные процессы в национальной экономике (которые уже через несколько лет сменились устойчивыми позитивными трендами), запоздалая структурная перестройка американской промышленности и позиции доллара на международных финансовых рынках привели к серьезным нарушениям торгового баланса (восстановление которого стало делом куда более сложным). Обострение конкуренции на мировых товарных рынках в 80-е годы было обусловлено вполне объективными причинами. Начиная со второй половины 70-х по мере индустриализации стран Азии стали выкристаллизовываться мнения о том, что "модернизация экономики не воспроизводит американскую систему свободного рынка в мировом масштабе... Возникновение подлинно глобальной хозяйственной системы не предполагает распространения западных ценностей и институтов на остальное человечество, а это означает окончание эпохи глобального превосходства Запада" [171]. В условиях, когда успешное копирование технологических достижений западных стран оставалось достаточным для сохранения конкурентоспособных позиций на мировых рынках, возникло исключительно жесткое противостояние двух моделей развития -- западной, ориентированной на максимальное поощрение индивидуальной инициативы и опирающейся на научный прогресс, и той, которую условно можно назвать азиатской, основанной на экстенсивном развитии массового промышленного производства при активной поддержке государственных и полугосударственных структур. К середине 80-х вполне определились главные группы конкурентов: это были США и европейские страны, занимавшие "оборонительные" позиции, и "наступающие" на рынках товаров народного потребления Япония и иные страны, производящие примитивную продукцию производственного назначения -------------- [171] - Gray J. False Dawn. The Delusions of Global Capitalism. L., 1998. P. 3-4. -------------- (так, экспорт стали из развивающихся государств с 1960 по 1978 год рос темпами от 13 до 23 процентов в год [172]). В этих условиях все большее число западных компаний стремилось перенести свои производства, не связанные с самыми передовыми технологиями, в страны "третьего мира" [173]. Однако основным соперником на этом этапе оставалась Япония. Уже к середине 80-х она обеспечивала 82 процента мирового выпуска мотоциклов, 80,7 процента производства домашних видеосистем и около 66 процентов фотокопировального оборудования [174]; экспансия японских производителей на рынке высокотехнологичных средств производства была столь значительной, что к 1982 году их компании контролировали до 60 процентов американского рынка станков с числовым программным управлением [175]. С 1973 по 1986 год доля США в мировом производстве товаров и услуг снизилась с 23,1 до 21,4 процента, доля ЕС -- с 25,7 до 22,9 процента, а доля Японии возросла с 7,2 до 7,7 процента [176]. В отдельных высокотехнологичных отраслях ситуация выглядела еще более мрачно (см. таблицу 6-1). Соответствующим образом ухудшались и позиции американских компаний. Если в 1971 году 280 из 500 крупнейших транснациональных корпораций были американскими, то к 1991 году таковых осталось лишь 157 [177]; к этому времени Япония фактически догнала США, обладая 345 крупнейшими компаниями из 1000 (против 353 у США) [178]; в конце 80-х годов она располагала 24 крупнейшими банками при том, что в странах ЕС таковых было 17, а в Северной Америке -- всего 5; 9 из 10 крупнейших сервисных компаний также представляли Страну восходящего солнца [179]. В конце 80-х японское экономическое чудо продемонстрировало, насколько далеко может зайти страна, исповедующая индустриальную парадигму, в окружении соседей, принадлежащих постиндустриальному миру. Японские производители радикально изменили торго- -------------- [172] - См.: Piore M.J., Sabel Ch.F. The Second Industrial Divide. P. 208. [173] - Подробнее см.: Bamet R.J., Cavanagh J. Global Dreams. Imperial Corporations and the New World Order. N.Y., 1994. P. 275-276. [174] - См.: Forester T. Silicon Samurai. How Japan Conquered the World's IT Industry. Cambridge (Ma.)-0xford, 1993. P. 147. [175] - См.: Kuttner R. The Economic Illusion. P. 118-119. [176] - См.: Castells M. The Informational Economy and the New International Division of Labor // Carnoy M., Castells M., Cohen S.S. Cardoso F.H. The New Global Economy in the Information Age. University Park (Pa.), 1993. P. 25. [177] - См.: Greider W. One World, Ready or Not. P. 22. [178] - См.: Sayer A., Walker R. The New Social Economy: Reworking the Division of Labor. Cambridge (Ma.)-Oxford (UK), 1994. P. 154. [179] - См.: Thurow L. Head to Head. P. 30. -------------- Таблица 6-1 Сокращение доли США на рынке продукции высокотехнологичных отраслей (% мирового рынка) 1975 1980 1985 1988 Сталь 16,2 14,2 11,1 11,6 Автомобили 27,0 20,6 26,6 23,2 Станки 17,6 18,2 12,5 6,7 Волоконная оптика Н.Д. 73,0 59,2 41,9 Полупроводники Н.Д. 60,0 49,0 36,0 Запоминающее устройство произвольного выбора (ЗУПВ) 95,8 55,6 35,0 20,0 Суперкомпьютеры Н.Д. 100,0 80,0 76,0 Примечание: За исключением ЗУПВ, цифры представляют производство в Соединенных Штатах как долю в мировом производстве. Цифры по ЗУПВ представляют производство размещенных в Северной Америке компаний как долю в мировом производстве. При расчете цифр по волоконной оптике, полупроводникам, ЗУПВ и суперкомпьютерам Советский Союз и страны Восточного блока не включались в общий мировой рынок. Источник: Olmer L.H. [Remark in the discussion] // Feldstein M. (Ed.) American Economic Policy in the 1980s. P. 664. ---------------- вый баланс Соединенных Штатов. Если в годы картеровской администрации экспорт из США рос ежегодно в среднем на 8,1 процента, а импорт -- на 2,2 процента, то на протяжении восьми лет пребывания президента Р.Рейгана у власти импорт повышался на 9,5 процента в год, тогда как объем экспорта сокращался в среднем на 0,9 процента [180]. Акции японских промышленных гигантов на бирже в Токио котировались по ценам, которые обеспечивали их держателям дивиденд менее 1 процента годовых на вложенный капитал; страна имела самые большие в мире финансовые резервы [181]; результаты столь впечатляющих поначалу процессов оказались, однако, далеко не столь триумфальными, какими их рассчитывали увидеть японские лидеры. Противостояние японских и американских производителей в 80-е годы представляет собой классический пример увлеченности индустриальной нацией количественными показателями своего успеха. Мы не будем подробно останавливаться здесь на механиз- -------------- [180] - См.: Niskanen W.A. Reaganomics. P. 232. [181] - См.: Drucker P.F. Managing in a Time of Great Change. Oxford, 1997. P. 166. -------------- мах, обеспечивавших и поддерживавших японское экономическое чудо (этим вопросам посвящена восьмая глава); отметим лишь два обстоятельства, которые мы считаем наиболее существенными. Во-первых, несмотря на то, что условия торговли США с остальным миром в 80-е годы серьезно ухудшились (как отмечает П.Крагман, "за период с 1970 по 1990 год соотношение цен экспортируемых и импортируемых товаров во внешней торговле США сократилось более чем на 20 процентов; иными словами, в 1990 году США были вынуждены экспортировать на 20 процентов больше товаров, чем в 1970-м, для того, чтобы оплатить одно и то же количество импортируемых товаров; в результате такого ухудшения конъюнктуры национальный доход США сократился на 2 процента" [182]), Соединенные Штаты по-прежнему получали большую часть импортируемых товаров из стран, близких по уровню развития (согласно тому же источнику, "в 1990 году средняя заработная плата промышленных рабочих в странах, являющихся торговыми партнерами США, взвешенная по общему объему двусторонней торговли, составляла 88 процентов от уровня США" [183]), и, таким образом, формировавшийся торговый дефицит не был необратимым. Кроме того, сами американские компании, сокращавшие индустриальную занятость в США[184] и перебазировавшие рабочие места за границу, вносили, как это ни парадоксально, существенный вклад в нарастание дефицита, оказывавшегося в некоторых случаях достаточно формальным (известно, например, что IBM, использующая в Японии 18 тыс. работников и имеющая годовой объем продаж в 6 млрд. долл., стала с начала 90-х годов одним из ведущих японских экспортеров компьютерной техники, в том числе и в США[185]). Следует подчеркнуть, что этот фактор имел и имеет гораздо большее значение, чем принято считать. То, что Япония экспортировала в 1985 году в США товаров на 95 млрд. долл., а покупала только на 45 млрд. долл., не означает гигантского разрыва более чем в 100 процентов, о котором часто говорят политики и экономисты. В том же 1985 году американские компании произвели и продали в Японии товаров на 55 млрд. долл., тогда как соответствующий показатель для японских фирм в США не превышал 20 млрд. долл. С учетом этого оказывается, что японские производители реально поставили в США продукции на 115 млрд. долл., в то время как американские в Японию -- на 100 млрд. долл., и дефицит в этом случае сокращается до реалистической ---------------- [182] - Krugman P. Pop Internationalism. P. 42. [183] - Ibid. P. 47. [184] - Подробнее см.: Spulber N. The American Economy. P. 68-69. [185] - См.: Reich R.B. The Work of Nations. P. 123, 120. ---------------- величины в 15 процентов[186], а если учесть выплаты японских компаний за американские авторские права и патенты, то фактически исчезает вовсе. Во-вторых, что также весьма существенно, японские производители во многом лишь тешили себя положительным сальдо своего торгового баланса, подобно тому как это делали поставщики нефти в период высокой инфляции в США в 1977-1980 годах. Исследуя этот вопрос, следует помнить, когда возник тот дисбаланс в торговле, который считается столь серьезной проблемой американской экономики. При ближайшем рассмотрении оказывается, что в 1980 году его фактически не существовало, но уже со следующего года начался бурный рост: в 1981-м он достиг уровня в 36 млрд. долл., в 1982-м -- 67 млрд. долл., а в 1983-м превысил 113 млрд. долл. Что же произошло в этот период? М.Фельдштейн, руководивший тогда группой экономических советников при президенте Р.Рейгане, отвечает на этот вопрос совершенно категорично: "Главной причиной резкого увеличения импорта в США и стагнации нашего экспорта, несомненно, является существенное повышение курса доллара". На протяжении 1981-1983 годов, когда правительство США и руководство ФРС поддерживали исключительно высокие учетные ставки, на американский финансовый рынок хлынули массированные инвестиции, что резко повысило спрос на доллар; в результате в период с середины 1979 по первый квартал 1985 года его стоимость по отношению к корзине основных мировых валют выросла на 73 процента [187]. Поэтому неудивительно, что объем потребления импортных товаров в США в отношении к общему объему потребления вырос, а объем экспорта американских товаров за границу в отношении к общему объему производства соответственно сократился по всем без исключения товарным позициям[188]. Но, расширяя в такой ситуации свое присутствие на американском рынке, иностранные (и в первую очередь японские) производители не учитывали по меньшей мере двух факторов. С одной стороны, усиление доллара не воспринималось ими как следствие временных трудностей самой американской экономики, и поэтому возможности экспортной экспансии Японии казались безграничными. С другой стороны, не учитывалось, что до тех пор, пока международные расчеты ведутся в долларах, США не имеют внешней торговли в собственном смысле слова [189], и про- -------------- [186] - См.: Ohmae К. The Borderless World. Preparing Ourselves to 21st Century Capitalism. N.Y" 1992. P. 142-143. [187] - См.: Feldstein M. American Economic Policy in the 1980s: A Personal View. P. 63,65. [188] - См.: Richardson J.D. Trade Policy. P. 632. [189] - См.: Ohmae K. The Borderless World. P. 138-139. -------------- блема "восстановления" нарушенного баланса решается до смешного просто, посредством организации спекулятивной атаки против доллара, моментально обесценивающей гигантские средства, полученные экспортерами от продажи их товаров в США; в этом случае нет даже необходимости прибегать к тому "инфляционному дефолту", который способствовал частичному решению проблемы внешнего долга США в 70-е годы. Сегодня очевидно, что подобное развитие событий было неизбежным. С 1985 года началось снижение процентных ставок, а вместе с ним и падение доллара; только за полтора года его курс снизился более чем на 25 процентов. Реакция мировых рынков оказалась очень болезненной, однако в ходе переговоров, завершившихся в нью-йоркском отеле "Плаза" 22 сентября 1985 года, министр финансов США Дж.Бейкер пришел к согласию со своими коллегами из других стран о возможности признания девальвации доллара свершившимся фактом. Однако это не остановило дальнейшего снижения ставок, которые к февралю 1987 года достигли 6,1 процента, а доллар к этому времени "отыграл назад" почти четыре пятых своего прежнего повышения. В результате только за два года, с середины 1986 по середину 1988 года, американский экспорт вырос более чем на треть, а дефицит торгового баланса сократился на 40 процентов[190]. Проявившиеся в эти годы тенденции фактически полностью устранили дефицит в торговле США с европейскими странами, а при условии снижения курса доллара еще на 15-20 процентов был бы преодолен и дефицит в торговле с Японией[191]. Таким образом, возвращение доллара к котировкам, характерным для "дорейгановского" периода, устраняло и дефицит торгового баланса, порожденный прежде всего неравными условиями конкуренции, искусственно созданными в 80-е годы. Нельзя также не учитывать, что трудности 80-х годов в значительной мере дезориентировали американских конкурентов, которые, ощутив привлекательность американского рынка, усилили свое присутствие на нем в первую очередь в сфере распределения и торговли, предпочитая отказаться от создания там производственных мощностей. Это отчетливо видно при сравнении американских и японских показателей, характеризующих экспорт готовой продукции и перенесение производства за границу. Если в 1988 году общий объем японского экспорта был всего на 20 процентов ниже американского, то масштабы торговли японскими товарами, произведенными за рубежом, почти в четыре раза уступали американским, тогда как реализация товаров через созданные за границей японские торговые конгломераты была вдвое большей, нежели аналогичный показатель для США[192]. В результате совокупный объем американских товаров, вывезенных из страны или произведенных за рубежом, почти вдвое превосходил японские достижения в этой сфере; таким образом, на фоне беспрецедентных формальных успехов японцев американские производители сумели самым серьезным образом пересмотреть прежние ориентиры, что стало залогом их достижений в 90-е годы. Однако в конце 80-х годов они не смогли в полной мере воспользоваться своими успехами по двум причинам. Во-первых, под возрастающим давлением других постиндустриальных стран в Париже в начале 1987 года было заключено так называемое Луврское соглашение, призванное стабилизировать доллар на сложившемся к тому времени уровне; идя навстречу партнерам, американское руководство предприняло повышение учетной ставки до 7,3 процента осенью 1987 года, и ситуация стабилизировалась. И, во-вторых, конец 80-х ознаменовался еще одним знаковым событием -- крахом котировок на нью-йоркской бирже в октябре 1987 года, который был воспринят многими наблюдателями как начало очередного масштабного кризиса, хотя с большим основанием он может считаться свидетельством завершения эпохи, на протяжении которой западный мир был подвержен кризисам перепроизводства в их традиционном виде. ---------------- [190] - См.: Feldstein M. American Economic Policy in the 1980s: A Personal View. P. 72-73; Niskanen W.A. Reaganomics. P. 175-176. [191] - См.: Krugman P. The Age of Diminishing Expectations. P. 140. ---------------- На пороге новой реальности В отличие от кризисов 1973-1974 и 1979-1982 годов, кризис 1987 года не был явным образом связан с изменениями конъюнктуры на мировых товарных рынках, и, хотя многие эксперты усматривали в нем ослабление позиций США, уже одно только то, что события 1987 года часто сравнивают с потрясениями времен Великой депрессии, свидетельствует о принципиально иной его природе. Мы также попытаемся использовать в своем анализе это сопоставление. ---------------- [192] - См.: Encarnation D.J. Rivals Beyond Trade. America versus Japan in Global Competition. Ithaca-L., 1992. P. 22. ---------------- Кризис 1929 года, положивший начало Великой депрессии, был наиболее острым, но в то же время фактически последним классическим кризисом индустриальной эпохи. Начало века прошло в США под знаком интенсивного промышленного развития и максимальной инвестиционной активности. Массовое индустриальное производство радикально снизило издержки, повысило уровень жизни людей и сделало многие товары, которые раньше могли позволить себе лишь наиболее состоятельные американцы, доступными широким слоям населения. Известно, например, что, несмотря на фактор неизбежной инфляции, розничные цены на дешевые автомобили (такие, как "Модель Т", производившаяся компанией "Форд"), снизились с 1908 по 1924 год с 950 до 290 долл.[193]; это обусловливалось быстро растущей в американской экономике производительностью (в 1918 году выработка угля на одного шахтера составляла в США 4,7 т, тогда как в Великобритании, Пруссии и Франции -- 1,9, 1,4 и 0,9 т соответственно; аналогичные сравнения могут быть приведены и для других отраслей). Как следствие, среднедушевой доход в США накануне первой мировой войны достигал 368 долл. в год, тогда как в Великобритании -- 250 долл., в Германии -- 178, во Франции -- 161, а в Италии -- всего 108 долл.[194]. В 20-е годы американские потребители предъявили гигантский по своим масштабам спрос на товары длительного пользования и недвижимость: расходы на их приобретение за 1921-1929 годы выросли на 116 процентов, тогда как прочие потребительские расходы повысились лишь на 34 процента[195]. В условиях активного спроса и отсутствовавшей в 20-е годы инфляции не могло не возникнуть инвестиционного бума. На протяжении нескольких лет американские компании предложили игрокам на фондовом рынке такое количество ценных бумаг -- прежде всего акций и облигаций, -- что средства, полученные от их реализации, заметно превысили объемы финансирования по банковским каналам[196]. С середины 20-х годов на фондовый рынок накатила волна сбережений населения, инвестируемых через разного рода взаимные и трастовые фонды. В результате фондовый индекс совершил рывок, который до последнего времени не имел аналогов в истории американского рынка: в 1924 году он вырос на 16 процентов, в 1925-м -- на 27, в 1926-м -- всего на 5, однако -------------- [193] - См.: Hall Т.Е. The Great Depression. An International Disaster of Perverse Economic Policies. Ann Arbor (Mi.), 1998. P. 18. [194] - См.: Heilbroner R., Milberg W. The Making of Economic Society. P. 121. [195] - См.: Hall Т.Е. The Great Depression. P. 19. [196] - См.: Galbraith J.K. The Great Crash 1929. L., 1992. P. 58. ---------------- затем последовала настоящая "золотая лихорадка", поднявшая индекс Доу-Джонса на 25 процентов в 1927 году, на 29 -- в 1928-м и на 30 процентов с января по сентябрь 1929 года[197]. Средства, помещенные в 1921 году в акции, на основании котировок которых рассчитывался основной американский фондовый индекс, оценивались в конце 1928 года почти в двадцать раз (!) выше, причем в этих расчетах не учитывались ни выплаченные дивиденды, ни беспрецедентный рост рынка в первой половине 1929 года[198]. Объемы торгов также увеличивались с невероятной скоростью: если 12 марта 1928 года из рук в руки на Нью-йоркской фондовой бирже перешло почти 3,86 млн. акций, то 12 июня их количество выросло до 4,89 млн., 16 ноября составило 6,64 млн., а 1929 год вошел в историю с новыми рекордами: 8,24 млн. -- 26 марта, 12,89 млн. -- 24 октября и 16,41 млн. -- 29 октября; именно этот день перечеркнул все достижения индекса за предшествующие 12 месяцев[199]. Однако в подобных условиях тенденция неизбежно должна была переломиться. Перенапряженная экономика не могла далее развиваться прежними темпами, и первые признаки спада проявились уже в августе 1929 года: в течение трех месяцев, предшествовавших биржевому краху в октябре, объем промышленного производства, оптовые цены и личные доходы населения снижались с годовым темпом в 20, 13,5и 17 процентов соответственно. Достигнув 3 сентября своего максимального значения в 452 пункта, индекс акций промышленных предприятий, рассчитываемый экспертами газеты The New York Times, опустился к середине ноября более чем вдвое, до отметки в 224 пункта[200]. Подобным образом вел себя и индекс Доу-Джонса; именно его поведение свидетельствует, что крах в октябре 1929 года оказался опасен и разрушителен не столько потому, что вызвал разовое обесценение активов, сколько в силу того, что положил начало устойчивому понижательному тренду, продолжавшемуся до середины 1932 года, когда 8 июля этот индекс достиг своего минимального значения в 41,22 пункта[201]. Совокупное падение индекса превысило в результате 82 процента, а цены на акции перешагнули свой докризисный уровень только через 25 лет, в 1954 году[202]! Фондовый обвал фактически заморозил инвестиционную активность, резко подскочил спрос на деньги, сократились все виды кредитования. Отказ Федеральной резервной системы от спасения американских банков, попавших в сложное финансовое положение, ---------------- [197] - См. Hall Т.Е. The Great Depression. P. 23. [198] - Cм. Heilbroner R., Milberg W. The Making of Economic Society. P. 96-97. [199] - Cм. Galbraith J.K. The Great Crash 1929. P. 43, 45, 62, 121, 133. [200] - См. Hall Т.Е. The Great Depression. P. 65-66. [201] - Cм. Davidson J.D., Lord William Rees-Mogg. The Great Reckoning. P. 288. [202] - См. Hall Т.Е. The Great Depression. P. 7. ---------------- вызвал волну массовых банкротств кредитных учреждений, нараставшую вплоть до 1933 года, когда общее число разорившихся банков превысило 11,4 тыс., то есть более 45 процентов всех американских банковских учреждений, действовавших накануне кризиса[203]. Объем валового национального продукта сократился к этому времени более чем на 30 процентов[204], а безработица сохранялась на уровне около 20 процентов трудоспособного населения вплоть до 1938 года[205]. Кризис, порожденный нарушением пропорций в американской экономике, фактически немедленно принял всемирный масштаб. В силу сократившегося потребительского спроса американский импорт сжался к 1932 году почти в три раза относительно своего максимального объема в 1929-м -- с 5,5 до 1,9 млрд. долл. в текущих ценах, результатом чего стало значительное положительное сальдо торгового баланса США; в условиях золотого стандарта это вело к сокращению финансовых ресурсов в европейских странах и углублению кризиса. Только Япония, которая в тот период не была связана тесными торговыми отношениями с США, и Великобритания, вышедшая из режима золотого стандарта 21 сентября 1931 года, сумели пережить кризис с наименьшими потерями[206]. Японское промышленное производство к 1931 году находилось на уровне 1928-го[207], и вскоре началось оживление; в Великобритании в 1935 году экономические показатели были ниже, чем в 1928-м, всего на 6 процентов, а промышленный рост в период с 1932 по 1937 год был самым высоким в нынешнем столетии[208]. На этом фоне итоги депрессии в США и других европейских странах выглядят поистине трагическими. В Германии промышленное производство снизилось в 1933 году почти на 50 процентов, а в США -- на 60; американская экономика оказалась отброшенной на уровень 1922-го, немецкая -- 1908 (!) года[209]. Даже два года спустя, несмотря на начавшееся оживление, положение оставалось очень тяжелым: в США объем промышленного производства "не дотягивал" до докризисного на 28 процентов, в Германии -- на 24, в Австрии -- на 22, во Франции -- на 15 процентов[210]. Окончательно последствия кризиса в промышленности были преодолены лишь к концу 30-х годов на фоне активной подготовки к новой европейской войне. ---------------- [203] - См. Hall Т.Е. The Great Depression. P. 83. [204] - См. World Economic Outlook. A Survey by the Staff of the International Monetary Fund. May 1998. Wash., 1998. P. 46-47. [205] - См. Hall Т.Е. The Great Depression. P. 154. [206] - См. Ibid. P. 85-86. [207] - См. Davidson J.D., Lord William Rees-Mogg. The Great Reckoning. P. 235. [208] - Cм. Plender J. A Stake in the Future. P. 35. [209] - См. Davidson J.D., Lord William Rees-Mogg. The Great Reckoning. P. 235. [210] - Cм. Hall Т.Е. The Great Depression. P. 86. ---------------- Кризис 1987 года начался в иной ситуации, и последствия его были принципиально противоположными.