нам одно поражение за другим, Восточная Азия становилась новым всемирным сборочным цехом для, казалось бы, наиболее высокотехнологичных производств, экспорт японского капитала в США и Европу достигал умопомрачительных сумм, а дефицит американояпонского торгового баланса рос год от года. Складывалось впечатление, что узкий круг стран--великих держав, который еще недавно считался недосягаемым для всех остальных, вот-вот пополнится новыми индустриализировавшимися государствами, а разрыв в хозяйственном развитии отдельных регионов мира, до того лишь нараставший, станет наконец сокращаться. Последние три года перечеркнули надежды на такое развитие событий. Японское "экономическое чудо" осталось лишь на страницах книг и учебников: страна переживает затяжной хозяйственный спад, капитализация крупнейших компаний снижается десятый год подряд, банковская система отягощена гигантскими безнадежными долгами, а правительство не способно принять радикальные меры, которые могли бы изменить прежнюю стратегию. Страшный удар постиг и экономики Юго-Восточной Азии; хозяйственный и финансовый кризис поставил их на грань банкротства, привел к резкому нарастанию социальной напряженности, обесценил национальные валюты и принес инвесторам многомиллиардные потери. Гигантские капиталовложения, год за годом все более интенсивно притекавшие в эти страны, покинули регион за считанные месяцы, обескровив производственную систему, не имевшую опоры на внутренний рынок. Еще более жестокое разочарование постигло тех, кто считал возможным применение мобилизационной модели в России -- стране, полностью ориентированной на развитие добывающего сектора хозяйства и почти начисто лишенной высокотехнологичного производства в отраслях, поставляющих на рынок потребительские товары. Последовавший здесь в августе 1998 года дефолт по внешним обязательствам усугубил картину мирового кризиса, поразившего рынки развивающихся стран. Можно ли было прогнозировать такой ход событий задолго до драматических перемен 1997-1998 годов? С нашей точки зрения, он выглядел вполне закономерным. Общим для всех стран, направившихся по пути "догоняющего" развития, было их стремление создать индустриальную экономику. Эта задача могла быть решена двумя путями. С одной стороны, то был путь Советского Союза, предполагавший высокую закрытость хозяйственной системы, мобилизацию ресурсов и создание производственной базы, развивавшейся вне всякой связи с потребительским рынком. В таком случае происходило развитие ради развития, страна оказывалась оторвана от остального мира, и причиной неизбежного упадка становилось как переистощение внутренних ресурсов, так и отсутствие необходимой конкуренции. При этом построение постэкономического общества принципиально не могло стать результатом подобной стратегии. Хотя сознание людей в достаточно высокой степени было ориентировано на постэкономические по своей природе ценности, ориентация эта была в значительной мере искусственной и не могла лежать в основе самовоспроизводящейся системы, способной обеспечить уверенное повышение жизненного уровня людей. С другой стороны, -- и по этому пути пошли Япония и ее последователи, -- можно было использовать широкомасштабные технологические заимствования и создать высокотехнологичное производство, направленное на завоевание рынков развитых стран за счет низких издержек и высокого качества. Эта стратегия по определению делала страну зависимой от внешнего мира, так как снижение издержек достигается в данном случае лишь высокими нормами накопления и постоянным притоком инвестиций извне, а низкая оплата труда определяет второстепенную роль внутреннего рынка, который по своей потенциальной емкости не может в случае необходимости стать субститутом экспортных поставок. Кроме того, страны, выбравшие для себя такой путь, сталкиваются с необходимостью определенной экономической самоизоляции, поскольку развертывание подобных производств в еще менее развитых странах автоматически делает их товары более конкурентоспособными. И в этом случае формирование постэкономического общества вряд ли возможно, так как переступить рубеж постиндустриальной эпохи можно лишь на основе высокоэффективного индустриального производства. Поэтому "опыт Советского Союза, Китая и других социалистических стран, -- подчеркивает Ф.Фукуяма, -- свидетельствует о том, что централизованные хозяйственные системы, достаточно эффективные для достижения уровня индустриализации, соответствовавшего европейскому образцу 50-х годов, проявили свою полную несостоятельность при создании такого сложного организма, как "постиндустриальная" экономика, в которой информация и техническое новаторство играют гораздо более значительную роль" [2]. Источник экономического взлета, столь эффективно освоенный западными державами в 90-е годы, остался практически неизвестен в "догоняющих" странах. Постэкономическое общество не может быть построено; единственным путем его становления является эволюционное развитие, происходящее на собственной основе, безоговорочно предполагающей максимальную самореализацию личности, достигшей высокого уровня материального благосостояния. Там, где нет достаточного уровня экономической свободы, как это было в Советском Союзе, никакие надутилитарные ориентиры не могут привести к формированию постэкономического общества; там, где постэкономические ценности приносятся в жертву индустриальному развитию, такое общество также не может появиться на свет. Сегодня же, на пороге нового столетия, вполне оформился еще один ограничитель движения по пути "догоняющего" развития: ни в одной из стран, которые решили бы двинуться этим маршрутом, не может "открыться" источник того потока новой информации и знаний, опираясь на которые идут вперед страны Европы и Соединенные Штаты. Десятилетия заимствования новых технологий, как показывает пример Японии, не порождают собственных технологических прорывов. Таким образом, мы приходим к выводу, что опыт относительно успешного "догоняющего" развития исчерпывается только тем историческим периодом, на протяжении которого господствуют экономические закономерности. Догнать постэкономическое общество экономическими методами невозможно; ускоренное построение необходимого для него материального базиса сопряжено с такими мутациями общественного сознания, на исправление которых требуется больше времени, нежели на собственно хозяйственный прогресс. Поэтому к настоящему времени сложилась ситуация, характеризующаяся невозможностью построения постэкономической системы нигде, кроме США и последовательно сближающихся стран Европейского сообщества. Единственным успешным опытом "догоняющего" развития был и останется опыт восточных земель Германии, где в течение ближайшего десятилетия коллективными усилиями граждан западной части страны и в значительной мере всего Сообщества установятся постэкономические стандарты общественной и хозяйственной жизни. Совершенно очевидно, что в любой другой части мира элементы постэкономической структуры могут стать реальностью только при условии подобного по своим масштабам целенаправленного усилия лидирующей группы стран. Иллюзорность такой возможности в сегодняшних условиях не требует, на наш взгляд, комментариев. Таким образом, проблема пределов и самой возможности осуществления "догоняющего" типа развития определяет основное противоречие, которое будет доминировать в глобальной общественной системе XXI века. Мы попытаемся рассмотреть ниже, насколько оно опасно для устойчивого хозяйственного развития и можно ли его смягчить или отчасти преодолеть. Пока же, чтобы оценить масштаб и глубину проблемы, обратимся более обстоятельно к опыту Японии и последовавших за нею стран. [2] - Цит. по: Koch R. The Third Revolution. Creating Unprecedented Wealth and Happiness for Everyone in the New Millennium. Oxford, 1998. P. 161. Глава восьмая. Взлет и упадок японского индустриализма Японское "экономическое чудо" находилось в центре внимания западных экономистов и социологов начиная с 60-х годов, когда страна достигла невиданных в истории темпов хозяйственного прогресса. Фактически лишенная богатых минеральных ресурсов и обескровленная в ходе второй мировой войны, Япония менее чем через восемь лет после ее окончания уже восстановила довоенный уровень производства и на протяжении почти двух десятилетий, с 1956 по 1973 год, удерживала среднегодовые темпы роста ВНП около 9,3 процента; хотя в 70-е этот показатель и снизился до 4,1 процента[3], в целом такой результат оказался беспрецедентным. Феноменальный успех японской модели, позднее использованной в других странах Азии, долгое время объяснялся в первую очередь социокультурными причинами и рассматривался как свидетельство формирования многополюсного мира, в котором западные культурные ценности утрачивают доминирующее значение. В 80-е и 90-е годы такой взгляд преобладал в общественном мнении Запада: известные социологи рассматривали успехи Азии как свидетельство превосходства идеологии и ценностей конфуцианства над протестантской этикой, ранее считавшейся наиболее приемлемой для обеспечения хозяйственного прогресса[4]; крупнейшие экономисты полагали, что хозяйственное развитие стран региона демонстрирует эффективность максимального использования человеческого капитала в условиях недостатка материальных и естественных ресур- сов[5]; в результате сложилось общее мнение, согласно которому "справедливо было бы сказать, что гипотеза о существовании "азиатских ценностей" [не только] привлекла к себе широкое внимание, [но] и, по крайней мере, на первый взгляд заслуживает доверия" [6]. Однако существовали и альтернативные точки зрения, которые долгое время не были востребованы. Неоднократно подчеркивалось, что успешное функционирование хозяйственной системы неизбежно должно основываться на определенном сочетании коллективистских и индивидуалистических начал, а в Японии, где традиционно не существует различия между тем, что принято обозначать терминами Gesellschaft и Gemeinschaft[7], опора на оба эти фактора по определению невозможна. В конце 80-х С.Хантингтон утверждал, что "следует с изрядной долей скептицизма относиться к доводам о том, что определенные культуры всегда препятствуют развитию в том или ином направлении" [8], однако и это предупреждение не было воспринято достаточно серьезно. Таким образом, фактически до начала 90-х большинство исследователей усматривали источники японского экономического роста в особенностях страны и считали его относительно самодостаточным по своей природе. Большую ошибку трудно было сделать. [3] - См.: Katz. R. Japan: The System That Soured. The Rise and Fall of Japanese Economic Miracle. Armonk (N.Y.)-L., 1998. P. 5. [4] - См.: Hobsbawm E. On History. L., 1997. P. 218. Основы успеха японской модели в 60-е и 70-е годы В первые два десятилетия своего ускоренного роста японская экономика достигла небывалых успехов. В 50-е и 60-е годы, согласно общепризнанной статистике, производительность в расчете на одного работника росла в Японии темпом не ниже восьми процентов в год, тогда как в Германии этот показатель не превосходил шести процентов, а в США и большинстве европейских государств -- четырех[9]. Отчасти можно объяснить эти успехи относи- [5] - См.: Becker G.S. Human Capital. A Theoretical and Empirical Analysis with Special Reference to Education, 3rd ed. Chicago-L., 1993. P. 24. [6] - Islam 1., Chowdhury A. Asia-Pacific Economies. A Survey. L.-N.Y., 1997. P. 131. [7] - См.: Hampden- Turner Ch., Trompenaars F. The Seven Cultures of Capitalism. Value Systems for Creating Wealth in the United States, Britain, Japan, Germany, France, Sweden and the Netherlands. L., 1994. P. 159; подробнее см.: Ohmae К. The Borderless World. Power and Strategy in the Global Marketplace. N.Y., 1994. P. 17-18. [8] - Huntington S.P. The Third Wave. Democratization in the Late Twentieth Century. Norman (Ok.)-L., 1991. P. 310. [9] - См.: Madrick J. The End of Affluence. The Causes and Consequences of America's Economic Dilemma. N.Y., 1995. P. 69. тельно низкими стартовыми показателями: Япония в начале 60-х находилась приблизительно на том же уровне развития, что Индия в начале 90-х, и среднедушевой ВНП не превышал здесь 3,5 тыс. долл. Но уже ко времени первого "нефтяного шока" валовой национальный продукт на душу населения вырос в четыре раза, достигнув 13,5 тыс. долл. [10]; такой подъем был достигнут в первую очередь за счет бурного роста промышленного производства: только на протяжении 60-х годов японские производители автомобилей, стали, бытовой аудиотехники и транзисторов увеличили физический объем выпуска соответствующих товаров более чем в четыре раза, одновременно обеспечив им выход на внешний рынок, в результате чего Япония заняла место второй по индустриальной мощи державы мира, а США впервые столкнулись в торговле с нею с феноменом нарастающего отрицательного сальдо[11]. Чем же было обусловлено это экономическое чудо? Ответ на данный вопрос предполагает рассмотрение двух групп факторов. С одной стороны, ему благоприятствовала общая экономическая обстановка в первые послевоенные десятилетия. Знания и технологии еще не стали в то время основным производственным ресурсом, и их производители стремились закрепить свое будущее превосходство, предлагая технологии по относительно низким ценам, способным обеспечить их быстрое распространение. Сырьевые товары также были относительно недорогими, в то время как цены на промышленные изделия оставались традиционно высокими. В этой ситуации страна, располагающая сравнительно квалифицированной и при этом достаточно дешевой рабочей силой, а также сохранившая традиции, позволяющие осуществить необходимую мобилизацию, имела весьма привлекательные перспективы. С другой стороны, японская государственная машина, запланировав масштабный рывок вперед, создала систему максимального благоприятствования отечественному производителю. Опираясь на крупнейшие монополии, находившиеся с государством в очень тесных отношениях, она разработала целый комплекс мер, обеспечивающих экономический рост. Сюда входили дотации на научно-исследовательские работы, сертификация отдельных концернов, позволявшая им на кредитные средства приобретать валюту по заниженному курсу для покупки технологий за рубежом, гигантские таможенные барьеры на пути иностранных товаров, льготные кредиты, демпинг и, что весьма существенно, [10] - См.: KatT. R. Japan: The System That Soured. P. 55. [11] - См.: LaFeber W. The Clash. US-Japanese Relations Throughout History. N.Y.-L., 1997. P.327. санкционирование создания огромных финансово-промышленных синдикатов, управлявшихся фактически без вмешательства извне и неподконтрольных ни акционерам, ни подчас самому правительству[12]. Чтобы оценить масштабность этих мер, рассмотрим несколько основных слагаемых японского успеха. Первым и важнейшим из них мы считаем искусственно удерживавшиеся на высоком уровне инвестиции. В течение всего периода ускоренной индустриализации доля ВНП, направляемая на эти цели, не опускалась ниже 35 процентов, что на 10 процентных пунктов больше, чем в большинстве западных экономик[13]. За счет чего на протяжении почти двадцати лет стране удавалось удерживать столь высокий показатель инвестиционной активности? В первую очередь, за счет искусственных ограничений в сфере потребления. Доля заработной платы в общем объеме валового национального продукта не позволяла инвестициям населения подниматься до уровня 10 процентов ВНП, причем этот уровень оставался постоянным между 1955 и 1970 годами, тогда как корпоративные инвестиции выросли с 7 до более чем 20 процентов ВНП; именно это позволяло инвестировать средства не по принципу более высокой рентабельности вложений, а в развитие тех отраслей, которые определялись в централизованном порядке. Следствием становились высокие темпы роста и успешное освоение новых производств; согласно проведенным в середине 70-х годов подсчетам, при сохранении темпов роста японской и американской экономик, характерных для периода 1963-1973 годов, Япония должна была в 1985 году превзойти США по показателю ВНП на душу населения, а в 1998 году и по общему объему промышленного производства[14]. Сегодня [12] - Хотя подобные синдикаты, более известные под названием keiretsu, традиционно считают японским изобретением, П.Дракер убедительно показывает, что первыми применившими такую практику предпринимателями были американцы Уильям Дюрант [William С. Durant] и Сирс Роэбак [Sears Roebuck]. Собственно японской чертой в подобной практике стала беспрецедентная концентрация производства на шести крупнейших keiretsu, где сегодня сосредоточена треть общего капитала всех японских компании и которые контролируют четверть всех продаж на японском рынке (см.: Drucker P.F. Management Challenges for the 21st Century. N.Y" 1999. P. 30-32, 290). [13] - Оценивая масштабность японских инвестиций, необходимо среди прочего иметь в виду, что в Японии к инвестиционной активности относится целый ряд направлений капиталовложений, которые в статистике, принятой в США и большинстве европейских стран, рассматриваются в качестве расходов на потребление (подробнее см.: Ohmae К. The Borderless World. P. 146-147); характерно, что исчисленные в соответствии с японской методикой показатели инвестиционной активности в США оказываются не намного ниже уровней, достигнутых в Стране восходящего солнца. [14] - См.: Krugman P. Pop Internationalism. Cambridge (Ma.)-L., 1998. Р. 179. вполне очевидна ошибочность подобных прогнозов, проистекающая из того, что во внимание не принималось происходившее параллельно с повышением темпов экономического роста снижение отдачи, составлявшей на вложенный капитал 34 процента в 1955 году, 28 процентов -- в 1960-м, 18 -- в 1970-м и 8-в 1980 году[15]. В этой ситуации экономический рост мог поддерживаться двумя способами: сверхэксплуатацией работников и искусственным "впрыскиванием" необходимых ресурсов. Остановимся пока на первом из них. В 60-е и 70-е годы японские работники фактически стали первопроходцами на том пути, по которому позднее пошли другие страны Юго-Восточной Азии. Выплаты отечественных производителей работникам составляли в Японии в 60-е годы не более 40 процентов ВНП, тогда как в США достигали 58 процентов; доля потребительских расходов в ВНП в 70-е годы оставалась на уровне 52 процентов, тогда как в США не опускалась ниже 64-67 процентов[16]; ряд таких примеров можно продолжить. В то же время средняя продолжительность рабочего дня в Японии была гораздо больше, чем в Европе и США; 2044 часа, проводимых "среднестатистическим" японцем на работе в течение года, на 10 процентов превышают рабочее время американца, на 20 -- англичанина и француза и более чем на 30 -- немецкого работника[17]. Характерно, что это положение фактически не могло быть изменено, так как господствовавшая в стране система лояльности той или иной фирме существенно снижала возможности миграции рабочей силы: даже в 80-е годы более 43 процентов японских работников были заняты в одной и той же компании более десяти лет подряд[18]. Таким образом, несколько десятилетий роста были в значительной мере основаны на экстенсивных факторах; даже применяя в массовом производстве весьма совершенные технологии, Япония сумела обеспечить к концу 80-х годов производительность труда, не достигавшую и 65 процентов американского уровня; при этом в отдельных отраслях она была гораздо ниже (в легкой промышленности -- 57 процентов, в пищевой -- 35, а в сельском хозяйстве -- всего лишь 18 процентов американского показателя) [19]. [15] - См.: Katz R. Japan: The System That Soured. P. 71. [16] - См.: Spulber N. The American Economy. Cambridge, 1997. P. 93. [17] - См.: Sakaiya Т. What is Japan? Contradictions and Transformations. N.Y.-Tokyo, 1993. P. 30. [18] - См.: Gray J. False Dawn. The Delusions of Global Capitalism. L., 1998. P. 173. [19] - См.: Abramomti M., David P.A. Convergence and Deferred Catch-up: Productivity Leadership and the Waning of American Exceptionalism // Landau R., Taylor Т., Wright G. (Eds.) The Mosaic of Economic Growth. Stanford (Ca.), 1996. P. 33. Дополнительные инвестиции извлекались двумя путями. Во-первых, с 1950 года правительство стало предоставлять крупным корпорациям исключительные права на приобретение новых технологий за рубежом. Так, например, компания "Тойо Рэйон" получила в 1951 году эксклюзивное право на покупку технологии производства нейлона; следующая компания дожидалась подобного разрешения в течение трех лет; в случае с полиэтиленом подобные права получили в 1958-1962 годах "Сумитомо", "Мицуби-си" и "Мицуи", тогда как прочим фирмам они были предоставлены лишь в конце 60-х; при этом средства, расходуемые компаниями на покупку технологий, конвертировались в доллары через Банк Японии по заниженному курсу, что умножало выгодность подобных инвестиций. В результате в 50-е годы 28 процентов общего импорта приходилось на импорт технологий, а в общем объеме инвестиций эта статья достигала немыслимой величины в 9 процентов[20]. Условия, на которых японским предпринимателям и правительству удавалось приобретать новые технологии, поражают воображение: общие затраты на эти цели за 1952-1980 годы составили от 45 до 50 млрд. долл., что меньше расходов на научно-технические разработки в США в одном только 1980-м году[21]. Тем самым формировалась система keiretsu -- гигантских промышленно-финансовых конгломератов, -- которая, в свою очередь, стала эффективным источником привлечения еще больших инвестиций. Уже в начале 70-х в большинстве подобных групп доминирующие позиции заняли банки, в которых замкнулись все финансовые потоки предприятий, принадлежащих той или иной монополии. Масштаб сложившейся системы можно оценить на примере группы "Мицубиси", возглавляемой "Мицубиси Бэнк", занимавшим в 1992 году 8-ю строчку в списке крупнейших компаний мира; в группу, помимо банка, входили также 14 предприятий из списка 1000 крупнейших мировых корпораций, не говоря уже о более мелких компаниях[22]. В среднем каждым из предприятий концерна на 25-29 процентов владеют другие входящие в него компании; для группы "Мицуи" этот показатель составляет от 16,5 до 17,6 процента, для "Сумитомо" -- от 23,3 до 27[23]. Подобная структура, с одной стороны, максимально мобилизует внутренние ресурсы самой группы, а с другой -- через головной банк или финансовую [20] - См.: KatT. R. Japan: The System That Soured. P. 90, 89. [21] - См.: WoronoffJ. The Japanese Economic Crisis, 2nd ed. Houndmills-L., 1996. P. 35. [22] - См.: Tyson К. W.M. Competition in the 21st Century. Delray Beach (FL), 1997. P. 146-147. [23] - См.: Doremus P.N., Keller W.W., Pauly L.W., Reich S. The Myth of the Global Corporation. Princeton (NJ), 1998. P. 51. компанию привлекает огромные средства как внутри страны, так и на мировых рынках. Таким образом, первым залогом успеха японских компании стало максимально эффективное использование всех средств-- собственных, заемных и даже государственных-- с целью инвестиции в те отрасли, монопольное положение которых было изначально им гарантировано. Вторым фактором бурного промышленного роста являлось прямое участие государства. Основной его формой было скрытое финансирование стратегических отраслей, направленное в конечном счете на расширение рынка сбыта. Начиная с 50-х годов правительство субсидировало японские компании в случае приобретения ими отечественного оборудования, причем размер субсидии составлял до половины его цены; однако и этого было явно недостаточно, так как внутренний рынок не мог поглотить растущее количество продукции, тем более потребительского назначения. В начале 60-х Министерство внешней торговли и промышленности создало объединение, в которое вошли такие гиганты, как "Сони", "Хитачи", "Тошиба", NEC и "Мицубиси"; названный Японской электронно-компьютерной компанией, новый консорциум получил от Японского банка развития льготный кредит для форсирования экспорта потребительской электроники, что стало началом японской компьютерной индустрии[24]. Этот опыт оказался настолько эффективным, что вплоть до середины 70-х годов подобные кредиты по линии Японского банка развития или Банка Японии обеспечивали до половины всех заимствований крупных компаний, направленных на финансирование экспортных операций, и выдавались на 3-5 процентных пунктов ниже средней межбанковской ставки того времени[25]. Эта политика с неизбежностью приводила к тому, что цены на мировых рынках, где чувствовалась японская конкуренция, снижались, тогда как на защищенном внутреннем рынке росли, в первую очередь на продукцию тяжелой промышленности. Так, в 70-е и 80-е годы цены на сталь на внутреннем рынке были на 30 процентов выше, чем на мировом, а цены на полиэтилен и другие продукты химической промышленности оказывались завышены в полтора раза и более[26]. В результате общий индекс цен на большинство товаров начал резко расти; следствием этого стало, с одной стороны, еще большее отвлечение средств населения в пользу корпораций, а с другой -- дальнейшее усиление роли государства, распределявшего дотации в те или иные отрасли. Если в США только 6,6 процента ВНП производится в отраслях, считающихся регу- [24] - См.: Kuttner R. The Economic Illusion. False Choices Between Prosperity and Social Justice. Philadelphia, 1991. P. 118-119. [25] - См.: Katг. R. Japan: The System That Soured. P. 154. [26] - См.: Ibid. P. 185-187. лируемыми государством, то в Японии этот показатель составляет в промышленности 16,8 процента, в сельском хозяйстве -- 86 процентов, а в финансовой сфере -- 100; среднее его значение равняется 50,4 процента[27]. Масштаб вмешательства государства в экономику может быть проиллюстрирован также тем, что японские потребители ежегодно теряли в конце 80-х около 40 млрд. долл. только на покупках продовольственных товаров, а пошлины на ввоз дешевого американского риса достигали 800 процентов; при этом на 170 тыс. японских фермеров приходилось 420 тыс. управленческих работников низового уровня и 90 тыс. персонала Министерства по делам сельского хозяйства и рыболовства[28]. Расчеты показывают, что ограничения, предпринимаемые японскими властями, искусственно сокращают потенциальный объем американского экспорта в Японию не менее чем на 55 млрд. долл. в год и тем самым не позволяют американскому ВНП дополнительно вырасти на 115 млрд. долл. [29] В результате в те годы цены на бытовую электронику в США были ниже японских на 40 процентов, на схожие капитальные товары -- почти на 70, на автомобили -- на 71, на запчасти к ним -- на 82, а на продовольственные товары -- на 96 процентов, то есть в двадцать пять раз[30]! Р.Мэрфи приводит выразительное описание соответствующих сопоставлений, наиболее впечатляющими из которых остается стоимость проезда 100 километров по автостраде (около 40 долл.) и ремонта проигрывателя для компакт-дисков (438 долл.), розничная цена которого в Нью-Йорке составляет 129 долл. [31]! Вполне понятно, что инвестиционный климат в стране был чрезвычайно неблагоприятным для иностранных предпринимателей, и даже наиболее конкурентоспособные американские компании, действующие в сфере компьютерных технологий (за исключением IBM), начали инвестировать в японскую экономику только в 90-е годы[32]. Третьим важнейшим слагаемым стремительного роста японской экономики стало бурное развитие экспорта-- как товаров, так и капитала. В 70-е годы Япония экспортировала в первую очередь [27] - См.: Hartcher P. The Ministry. How Japan's Most Powerful Institution Endangers World Markets. Boston (Ma.), 1998. P. 192. [28] - См.: Ohmae К. The End of the Nation-State: The Rise of Regional Economies. N.Y., 1995. P. 48-49, 98-99. [29] - См.: Prestowitz С. V., Jr. After the Meltdown: A New Approach to Asian Markets // Harrison S.S., Prestowitz C.V., Jr. (Eds.) Asia After the 'Miracle': Redefining U.S. Economic and Security Priorities. Wash., 1998. P. 91. [30] - См.: Kuttner R. The End ofLaissez-Faire. National Purpose and the Global Economy After the Cold War. Philadelphia (Pa.), 1991. P. 178-179. [31] - См.: Murphy R.T. The Weight of the Yen. How Denial Imperils America's Future and Ruins an Alliance. N.Y.-L., 1997. P. 93. [32] - См.: Yip G.S. Asian Advantage. Key Strategies for Winning in the Asia-Pacific Region. Reading (Ma.), 1998. P. 39. автомобили, сталь и продукты металлопереработки, а также морские суда. Их доля в совокупном экспорте товаров составляла более 40 процентов, а объем экспортных поставок обеспечивал в 70-е и 80-е годы от 70 до 83 процентов роста производства в этих отраслях[33]. В 1950 году Япония производила не более 32 тыс. автомобилей в год, что соответствовало среднему их выпуску на американских автозаводах за полтора дня (!); в 1960 году это число выросло до 482 тыс., из которых 39 тыс. было поставлено на экспорт; в 1970-м эти показатели достигли 5,3 и 1,1 млн. автомобилей в год. В 1974 году Япония сместила ФРГ с первого места в списке крупнейших экспортеров автомобилей, а в 1980-м заняла место США как крупнейшего их производителя[34]. Проникнув на американский рынок мотоциклов в 1960 году, японские производители контролировали 85 процентов продаж уже в 1966-м[35]; к середине 80-х годов японская промышленность добилась максимального успеха, обеспечивая 82 процента мирового выпуска мотоциклов, 80,7 процента производства домашних видеосистем, около 66 процентов фотокопировального оборудования[36], 50 процентов общего тоннажа морских судов и более 30 процентов автомобилей[37]. При этом треть продукции сталелитейной промышленности, 46 процентов всей производимой электроники и 55 процентов автомобилей поставлялись на экспорт[38]. Между тем наращивание японского экспортного потенциала не всегда учитывало реальные потребности рынка: так, экспортируя в конце 80-х годов в США 2,3 млн. автомобилей в год, японские компании создали в самих США мощности, способные обеспечить производство еще 2,5 млн. машин, в то время как весь объем американского рынка составлял не более 10 млн. штук в год[39]. Нельзя также не заметить, что японские предприниматели серьезно переоценили свои возможности по экспансии в высокотехнологичных секторах рынка: если к 1991 году они обеспечивали около половины мирового выпуска полупроводников[40], то усилия американских и европейских компаний на протяжении последующих лет снизили эту долю более чем в полтора раза[41]. [33] - См. Katz R. Japan: The System That Soured. P. 143-144. [34] - См. Landes D.S. The Wealth and Poverty of Nations. Why Some Are So Rich and Some So Poor. L., 1998. P. 483. [35] - См. LaFeber W. The Clash. P. 330. [36] - См. Forester T. Silicon Samurai. How Japan Conquered the World's IT Industry. Cambridge (Ma.)-0xford, 1993. P. 147. [37] - См. Ohmae K. The Mind of the Strategist. The Art of Japanese Business. N.Y., 1982. P.23 . [38] - См. Murphy R. T. The Weight of the Yen. P. 201. [39] - См. Ohmae K. The Borderless World. P. 49-50. [40] - CM. Ibid. P. 293. [41] - См.: Ghoshal S., Bartlett Ch. The Individualized Corporation. A Fundamentally New Approach to Management. N.Y., 1997. P. 96. График 8-1 Между тем подобная экспортная ориентированность во все большей степени замыкалась на потребности одних только США, поглощавших до 75 процентов японского экспорта, которые обеспечивались менее чем пятьюдесятью крупнейшими компаниями[42]. Фактически возникла зависимость страны от открытости американской экономики, а также от курса иены к доллару, что стало особенно заметно в 90-е годы. Весьма характерно повторение динамикой торгового дефицита США торгового профицита Японии (график 8-1), показывающее, в какой степени экономика страны стала определяться малопрогнозируемыми факторами, находящимися за пределами компетенции могущественного Министерства внешней торговли и промышленности. [42] - См.: Ohmae К. The Borderless World. P. VIII. Экспортная политика японских компании, и в первую очередь их финансовых подразделений, стала еще одним свидетельством неэффективности избранной экономической модели, содержавшей в себе самой зародыш будущего упадка. В 80-е годы японские фирмы начали активные инвестиции в экономику США и европейских стран; это свидетельствовало о значительных финансовых возможностях Японии и увеличении суммы валютных резервов. Однако впоследствии данные инвестиции оказались, как и политика японских корпораций на мировом рынке в целом, неэффективными. Во-первых, наблюдая снижение прибылей от экспорта промышленных товаров и постоянное падение темпов роста ВНП, японские предприниматели начали вкладывать средства в те отрасли, которые, по их мнению, могли принести наиболее высокие спекулятивные доходы. В США большая часть инвестиций направлялась в операции с недвижимостью, банковский сектор и отчасти производство электроники; в результате только за 80-е годы японцы получили контроль над 11 процентами всех банковских активов на территории США[43], а их успехи на рынке полупроводников оказались беспрецедентными[44]: если в 1975 году на долю США приходилось 65 процентов мирового производства полупроводников и 76 процентов производства интегральных схем, то в 1986 году эти цифры снизились, соответственно, до 39 и 41 процента; в 1986 году Япония превзошла США по производству как полупроводников, так и интегральных схем[45]. Однако инвестиции в производственный сектор не стали преобладающими, что особенно хорошо прослеживается на примере Европейского сообщества, где по состоянию на конец 80-х годов они составляли не более 22 процентов, уступая суммарным вложениям в недвижимость и торговлю и оказываясь почти вдвое меньшими, чем инвестиции в страхование и банковский сектор[46]. Напротив, американские инвестиции в европейский промышленный сектор почти в четыре раза превышали вложения в торговые операции и недвижимость[47]. Нельзя также не отметить и того факта, что американ- [43] - См.: Bamet R.J., Cavanagh J. Global Dreams. Imperial Corporations and the New World Order N.Y., 1994. P. 405. [44] - См.: Encarnation D.J. Rivals Beyond Trade. America versus Japan in Global Competition. Ithaca-L., 1992. P. 124-125; Forester T. Silicon Samurai. P. 44-45. [45] - См.: Hart J.A. A Comparative Analysis of the Sources of America's Relative Economic Decline // Bernstein M.A., Adier D.E. (Eds.) Understanding American Economic Decline. Cambridge, 1994. P. 212. [46] - См.: Mason M. Historical Perspectives of Japanese Direct Investment in Europe // Mason M., Encarnation D.(Eds.) Does Ownership Matter? Japanese Multinationals in Europe. Oxford, 1995. P. 31. [47] - См.: Dunning J. The Strategy of Japanese and US Manufacturing Investment in Europe // Mason M., Encarnation D. (Eds.) Does Ownership Matter? Japanese Multinationals in Europe. P. 60. ские и европейские компании инвестировали в Японию относительно неохотно (так, в конце 80-х Япония оставалась пятым по масштабам объектом американских инвестиций, в четыре раза уступая Канаде и Великобритании и располагаясь в списке вслед за Швейцарией[48]; в отношении ЕС оказывалось, что японские инвестиции в Европу превосходили по своему объему встречный поток более чем в 11 раз[49]). На наш взгляд, это объясняется не только традиционной закрытостью японской хозяйственной системы, но также и тем, что подобные инвестиции, как предполагалось, не могли обеспечить должной отдачи и были сопряжены с существенными рисками. В результате неконкурентоспособность японских капиталовложений в промышленность, отсутствие происходящих из Страны восходящего солнца новых технологий и дороговизна рабочей силы в Европе и США привели к тому, что в 1985 году "три четверти японских инвестиций за рубежом были вложены в безопасные активы, представлявшие собой пассивные источники дохода" [50]; положение изменилось только тогда, когда основные потоки капиталовложений были переориентированы на другие регионы. Во-вторых, ограниченные возможности повышения прибыльности инвестиций в США и Европу подтолкнули японских предпринимателей к наращиванию с середины 70-х годов активности в Азии, где Япония объективно выступала в роли региональной сверхдержавы. В 1971 году американские инвестиции в ЮВА составляли 36,4 процента всех прямых иностранных капиталовложений в регион, тогда как японские -- 15,4 процента; всего через несколько лет показатели сравнялись, а к концу 80-х японские инвестиции в Азию превосходили американские почти в 2,5 раза[51]. В данном случае японцы пошли "своим путем", вооруженные испытанной политикой демпинга, государственных дотаций и прямой помощи странам Азии, оказываемой в основном в виде финансируемых государством поставок товаров и технологий. В результате дефицит азиатских стран в торговле с Японией вырос почти в пять раз только между 1985 и 1993 годами, а японские компании все активнее проникали в экономику региона: в 1994 году объем акций южноазиатских эмитентов, принадлежащих японским институциональным инвесторам, превысил аналогичный показатель Соединенных Штатов и составил около 40 млрд. долл. [52] [48] - См.: Encarnalion D.J. Rivals Beyond Trade. P. 96. [49] - См.: Mason M. Historical Perspectives of Japanese Direct Investment in Europe. P. 37. [50] - Krugman P. The Age of Diminishing Expectations. Cambridge (Ma.)-L., 1998. P. 142. [51] - См.: LaFeber W. The Clash. P. 366-367. [52] - См.: Henderson С. Asia Falling. Making Sense of the Asian Crisis and Its Aftermath. N.Y., 1998. P. 6, 10. Характерно, что японские предприниматели инвестировали главным образом в относительно низкотехнологичные производства (так, в 80-е годы объем средней инвестиции был вдвое меньше средней американской[53]); при этом строго соблюдалось прежнее правило, при котором основной поток капитала -- 47 млрд. долл. между 1986 и 1993 годами[54]-- направлялся в экспортно-ориентированные отрасли и, таким образом, не столько подстраховывал японскую экономику от зависимости от западных рынков, сколько усиливал ее. К середине 90-х годов в азиатские страны поступало до 45 процентов японского экспорта товаров (в основном технологий и комплектующих) и 47 процентов экспорта технологий; японские финансовые институты владели 25-40 процентами долговых обязательств как самих этих стран, так и их крупнейших компаний[55]. Последствия такого развития событий сегодня хорошо известны. Таким образом, к концу 80-х годов успехи японской экономики были очевидны. Хотя западные специалисты подчеркивали, что подобное развитие было в значительной мере искусственным, и отмечали гигантское различие между экономическими системами развитых обществ и Японии как между capitalist regulatory state и capitalist development state[56], отрицать сам этот успех не имело смысла. Япония серьезно потеснила США на мировых рынках товаров и капитала (так, если в 1971 году 280 из 500 крупнейших транснациональных корпораций были американскими, то к 1991 году таковых осталось лишь 157[57]; к этому времени Япония фактически догнала США, имея 345 крупнейших компаний из 1000 -- против 353 у США[58]; в конце 80-х годов она располагала 24 крупнейшими банками при том, что в странах ЕС таковых было 17, а в Северной Америке -- всего 5; 9 из 10 наиболее мощных сервисных компаний также представляли Страну восходящего солнца[59]) и обеспечила себе постоянно нарастающий профицит в торговле как с Соединенными Штатами, так и с азиатскими государ- ствами. Социологи начали искать исторические аналогии, призванные объяснить неожиданное возвышение новой великой державы[60], которой оставалось доказать, казалось бы, совсем немногое -- свою способность перейти к немобилизационной экономике, использовать механизм свободной конкуренции и решить проблемы, возникшие в финансовой сфере. Однако именно этого архитекторам японского "чуда" сделать не удалось, и тому была, на наш взгляд, единственная причина -- явно вторичный характер экономического прогресса. [53] - См. Bella W., Rosenfeld S. Dragons in Distress. San Francisco, 1990. P. 253. [54] - См. Phongpaichit P., Baker Ch. Thailand's Boom and Bust. Chiang Mai, Thailand, 1998. P. 3. [55] - См. Henderson C. Asia Falling. P. 172. [56] - См. Johnson Ch. MITI and the Japanese Miracle: The Growth of Industrial Policy 1925-1975 Stanford (Ca.), 1982. P. 19. [57] - См. Greider W. One World, Ready or Not. The Manic Logic of Global Capitalism. N.Y, 1997 P. 22. [58] - См. Sayer A., Walker R. The New Social Economy: Reworking the Division of Labor. Cambridge (Ma.)-0xford (UK), 1994. P. 154. [59] - См. Thurow L. Head to Head. The Coming Economic Battle Among Japan, Europe, and America. N.Y., 1993. P. 30 На пороге кризиса В течение продолжительного периода японская экономическая модель обеспечивала экономический рост преимущественно экстенсивными методами. Японские предприниматели активно заимствовали в США и других странах производственные приемы, в то время как сама Япония фактически не производила собственных технологий. Баланс импорта и экспорта технологий и патентов оставался отрицательным на протяжении более чем сорока лет; и если раньше это могло компенсироваться ростом промышленного экспорта, то к началу 90-х, когда значение технологического фактора резко выросло, а концентрация наиболее наукоемких производств в США стала предельно очевидной, японские производители почувствовали ухудшение ситуации. Однако даже это не привело к качественному пересмотру сложившегося в обществе отношения к инициативе и образованности, к непредвзятой оценке значения, какое эти факторы приобрели в эпоху постиндустриализма. Характерно, что несмотря на показатель посещаемости средних школ -- один из самых высоких в мире, -- этим уровнем обычно и ограничивается образование японского предпринимателя: в 1995 году более 30 процентов высшего персонала японских компаний даже не учились в колледже[61]. Индустриальная модель прогресса, принятая в Японии, делала невыгодными инвестиции в образование: например, если в США с 1973 по 1987 год заработная плата мужчины, не закончившего колледж, снизилась на [60] - Так, например, И.Валлерстайн, различая континентальные и морские державы, сравнивал борьбу Англии и Франции как наследников датского могущества, а затем Германии и США как наследников английского, обосновывая столь экзотическим способом неизбежное возвышение Японии по сравнению с США и ее будущее противостояние Европейскому Союзу (см.: Wallerstein I. After Liberalism. N.Y.., 1995. Р. 29). [61] - См.: Sakaiya Т. What is Japan? P. 8. 12 процентов, а мужчины, не имеющего аттестата о полном среднем образовании, -- на 18, то в Японии лица, имеющие лишь полное среднее образование, увеличили свои доходы за этот же период на 13 процентов[62]. В результате инвестиции в человеческий капитал находились здесь на одном из самых низких уровней стран -- членов ОЭСР; это не только создавало объективные препятствия для современного типа экономического прогресса (так, многие эксперты непосредственно связывают упадок keiretsu как специфического типа корпоративной структуры с их неспособностью установить общение между работниками и руководством как равноправными партнерами[63]), но и повышало давление на остальные секторы инвестиционного рынка. Во второй половине 80-х годов Япония достигла пика своего экономического могущества. Оптимальное соотношение цен и качества ее товаров подняло страну на высшую строчку в таблице мировой конкурентоспособности; положительное сальдо торгового баланса давало возможность наращивать инвестиции в США и Юго-Восточную Азию, достигшие в 1989 году 200 млрд. долл. в год; японские банки обеспечивали в конце 80-х более четверти всего прироста мировых кредитных ресурсов[64]. Фондовый индекс Nikkei вырос с 1980 по 1987 год почти в пять раз и при этом фактически не отреагировал на мощные потрясения, пережитые рынками США и других ведущих стран в конце 1987 года; хотя подобное его поведение в значительной степени может быть объяснено административным регулированием[65] и определенной закрытостью фондового рынка для иностранных инвесторов[66], в дальнейшем цены акций продолжили повышательный тренд. К концу 1989 года совокупная оценка акций, котирующихся на токийском фондовом рынке, достигла 5,2 триллиона долл., тогда как аналогичный суммарный показатель для всех трех бирж Нью-Йорка составлял 4,3 триллиона долл., а для Лондонской фондовой биржи -- лишь 1,3 триллиона долл. [67] Еще более впечатляющим был рост цен на недвижимость и землю: в 1990 году общая стоимость земельных участков, по оценкам японских экспертов, достигла почти 2400 триллионов иен, в 5,6 раза превысив значение валового на- [62] - См.: Reich R. В. The Work of Nations. Preparing Ourselves to 21st Century Capitalism. N.Y., 1992. P.205-206. [63] - См.: Drucker P.F. Management Challenges for the 21st Century. P. 33. [64] - См.: Davidson J.D., Lord William Rees-Mogg. The Great Reckoning. Protect Yourself in the Coming Depression. N.Y., 1993. P. 161. [65] - См.: KuttnerR. The End ofLaissez-Faire. P. 176. [66] - См.: Soros G. The Alchemy of Finance. Reading the Mind of the Market. N.Y., 1987. P.356. [67] - См.: Luttwak E. Turbo-Capitalism. Winners and Losers in the Global Economy. L., 1998. P. 117. ционального продукта[68], а ссуды, выделявшиеся банками на проведение операций по строительству и покупке объектов недвижимости, росли на протяжении второй половины 80-х годов в среднем вдвое быстрее, чем кредитные вложения в экономику в целом[69]. В результате с 1955 по 1990 год индекс розничных потребительских цен вырос в 8 раз, номинальная заработная плата -- в 25 раз, а цены на земельные участки в шести крупнейших японских городах -- в 210 раз[70]. Чтобы проиллюстрировать масштабы этого процесса, достаточно отметить, что в те годы японская территория, составлявшая около 3 процентов земной поверхности, стоила больше, чем вся остальная часть суши, а цена одной только токийской недвижимости (в центральной части города каждый квадратный метр площади оценивался в 50 тыс. долл.!) превышала суммарную оценку всех объектов недвижимости в границах США[71]. Капиталы при этом продолжали притекать в крупные города: так, в 1980 году средние доходы жителей столицы были на 26 процентов выше, чем в целом по стране; в 1986 году этот разрыв составлял уже 45 процентов, а к 1990 году вырос до 60 процентов[72]. Правительство, как и предприниматели, стремилось извлечь максимальную выгоду из этого бума: известно, что в начале 90-х годов бюджеты 44 из 47 префектур, на которые разделена страна, были дотационными; донорами же выступали три префектуры, причем все они располагались на территории Большого Токио[73]. Иррациональность сложившегося положения становилась очевидной в условиях, когда темпы роста экономики начали снижаться. Нельзя не подчеркнуть еще раз, что японское "чудо" в конце 80-х годов воплощалось уже не в темпах промышленного роста, не превышавших 5-6 процентов в год, а исключительно в росте цен на фондовом рынке и рынке недвижимости[74]. В 1989-1990 годах все основные фондовые индексы, а также индекс цен на землю, достигли своего пика на столь запредельных абсолютных значениях, что гигантская инвестиционная пирамида, выстроенная усилиями японских бюрократов, не могла не пошатнуться. Процесс же ее саморазрушения был запущен, как обычно, кризисом на фондовом рынке. В силу того, что "уровни цен на активы в конце [68] - См. Hartcher P. The Ministry. P. 69-70. [69] - См. Cargill T.F., Hutchison M.M., Ito T. The Political Economy of Japanese Monetary Policy. Cambridge (Ma.)-L., 1997. P. 109. [70] - См. Woronoff J. The Japanese Economic Crisis. P. 198. [71] - См. Dent Ch.M. The European Economy: The Global Context. L.-N.Y, 1997. P. 147. [72] - См. Woronoff J. The Japanese Economic Crisis. P. 203-204. [73] - См. Morton C. Beyond World Class. Houndmills-L., 1998. P. 226. [74] - Подробнее см.: Taira К. Japan Faces the Twenty-First Century // Halal W.E., Taylor K.B. (Eds.) Twenty-First Century Economics. Perspectives of Socioeconomics for a Changing World. N.Y., 1999. P. 282-283. 80-х годов не были подкреплены какими-либо обоснованными расчетами основополагающих соотношений" [75], фондовый индекс, достигший в 1989 году предельного значения в 38 915 пунктов, резко пошел вниз, оказавшись к концу 1990 года на отметке около 20 000 пунктов. Но цены на недвижимость по инерции продолжали расти вплоть до зимы 1990/91 годов. Темпы роста ВНП, в 1990 году удерживавшиеся на уровне около 5 процентов, снизились до 4 процентов в 1991 году, затем упали в 1992-м до 1 процента, а в 1993-м -- почти до нуля[76]. Вместе с ними рухнули фондовый индекс, а также, с некоторым запозданием, и цены на недвижимость и землю (график 8-2). Потери на фондовом рынке и на рынке недвижимости оказались столь значительными, что по целому ряду показателей японский кризис 1990-1997 годов оказался даже более глубоким, нежели американская Великая депрессия[77]. График 8-2 [75] - Cargiil T.F., Hutchison M.M., Ito T. The Political Economy of Japanese Monetary Policy. P. 99. [76] - См.: The Economist. 1998. September 26. P. 24. [77] - Подробнее см.: Thurow L. Creating Wealth. The New Rules for Individuals, Companies, and Countries in a Knowledge-Based Economy. L., 1999. P. 60. Ответом японского правительства на эти драматические события стало очередное усиление государственного вмешательства в экономическую жизнь страны. Казалось бы, основным направлением подобного вмешательства должна была стать попытка несколько исправить то критическое положение, в которое попали крупные корпорации, банки, а отчасти и население. Известно, что только между 1990 и 1994 годами потери от падения стоимости акций японских промышленных компаний, котировавшихся на токийской бирже, составили беспрецедентную цифру в 2,6 триллиона долл. (заметим, что валютные резервы Банка Японии не превышали в этот период 100 млрд. долл.); расчетные потери от обесценения земельных участков и недвижимости превысили 5,6 триллиона долл. [78] Однако и радикальное снижение капитализации токийских рынков сохранило цены японских акций на необъяснимо высоком, с точки зрения мировой практики, уровне. Даже сегодня отношение суммарной капитализации компаний, котирующихся на бирже, к их доходам "зашкаливает" за 100, тогда как среднемировой показатель не поднимался выше 25, а для США составлял немногим более 20[79]. Таким образом, несмотря на потрясения первой половины 90-х годов, японские ценные бумаги переоценены в три-четыре раза[80] и имеют колоссальный резерв для дальнейшего обесценения. В такой ситуации не только промышленные компании не могли более так же свободно, как прежде, оперировать своими финансовыми ресурсами; возникли серьезные проблемы у ряда банков, выдавших кредиты под залог недвижимости, земли и ценных бумаг; даже рядовые граждане, которые приобрели жилье в рассрочку (а каждый десятый токиец перед началом кризиса был долларовым миллионером только за счет стоимости земли, на которой стоял его дом), вынуждены были платить за него из расчета прежней цены и либо стремились сбыть недвижимость, либо тратили на выплаты по обязательствам фактически все свои доходы[81]. В то же время правительство столкнулось и с иной проблемой: резко сократились бюджетные поступления, поскольку до кризиса компании платили налоги в том числе и с сумм, получаемых в результате перепродаж акций или земли (например, в 1988 году обычная хозяйственная деятельность давала менее половины общего прироста бюджетных поступлений[82]). Поэтому единственным средством воздействия на экономику стало наращивание государственного долга. [78] - См.: Hartcher P. The Ministry. P. 100. [79] - См.: The Economist. 1997. February 15. P. 107. [80] - См.: Murphy R. T. The Weight of the Yen. P. 239. [81] - См.: Maclntyre D. Spend, Japan, Spend // Time. 1998. April 20. P. 29. [82] - См.: Hartcher P. The Ministry. P. 68. Японские государственные заимствования имеют весьма продолжительную историю. В начале 70-х годов, на первом этапе массированной индустриализации, размеры долга не превосходили 100 млрд. иен, что составляло менее 10 процентов ВНП. Но уже через десять лет он вырос более чем в десять раз и достиг почти 40 процентов валового национального продукта[83]. В дальнейшем процесс наращивания внешних и внутренних заимствований представляет собой картину, которую трудно понять с позиций здравого смысла. С одной стороны, в 1992 году, когда объем производства стагнировал, долг, оформленный ценными бумагами правительства, составлял около 90 процентов ВНП[84]. Эту цифру следует рассматривать скорее в индикативном аспекте, так как она не отражает реального масштаба государственных обязательств (в том же 1992 году, например, правительственные гарантии только по долгам приватизированных незадолго до этого железных дорог составляли 270 млрд. долл., а сельскохозяйственные дотации были еще более весомыми). Подобное положение оказалось возможным только из-за отсутствия реальной независимости Банка Японии от государства, а крупнейших коммерческих банков -- от тех корпоративных структур, к сети которых они принадлежали[85]. Однако даже прямые государственные обязательства выросли к началу 1999 года до 140 процентов ВНП, увеличившись с начала токийского биржевого кризиса 1990 года более чем вдвое в относительном выражении[86]. Между тем суммарные банковские кредиты, выданные промышленным компаниям, уже в 1992 году составляли 262 процента ВНП[87] и с того времени также отнюдь не уменьшились. С другой стороны, банки пришли к пониманию опасности выдачи новых кредитов промышленным и сервисным компаниям и стали переориентироваться на вложения в государственные ценные бумаги, доходность которых в 1990 году превышала 8 процентов годовых. По мере роста этих вложений, активно поощрявшихся правительством, процентные ставки быстро шли вниз. Был пройден рубеж в 1 процент годовых, и в настоящее время этот показатель приблизился к нулевой отметке. Такая ситуация удешевляла государственные заимствования и помогала правительству поддерживать на плаву крупные корпорации, компенсируя их неэффективность. Более того, правительство предприняло целый ряд мер, по всем канонам совершенно недопустимых. Когда в ноябре 1992 года фондовый индекс упал ниже психологически важной отметки в 16 000 пунктов, функционеры Министерства внешней торговли и промышленности "рекомендовали" руководству ведущих страховых компаний разместить имевшиеся в их распоряжении деньги на фондовом рынке, что подняло оборот торгов на 80 процентов, а индекс -- на 785 пунктов в течение одной торговой сессии; эта категория инвесторов стала затем наиболее активным оператором рынка, увеличивая свои капиталовложения в среднем на 18 процентов ежегодно в течение последующих трех лет[88]. Активные меры правительства по стимулированию экспорта, сохранение на высоком уровне положительного сальдо торгового баланса с США, гигантские непроизводительные расходы, направляемые на финансирование общественных работ, а также формирование в стране крайне низкого общего уровня процентных ставок, облегчавшего кредитование предприятий, казалось бы, принесли свои результаты. Темпы роста ВНП стали вновь подниматься, достигнув в 1996 году 3,9 процента[89] (хотя и составили за период 1990-1995 годов в среднем всего 1,3 процента в год[90]), повысились корпоративные прибыли (хотя более 60 процентов этого повышения было обусловлено исключительно удешевлением кредитов[91]), оживился и внутренний рынок. Такова была последняя победа, одержанная японским правительством над здравым смыслом. [83] - См.: Strange S. Mad Money. Manchester, 1998. Р. 148. [84] - См.: Ayres R. U. Turning Point. An End to the Growth Paradigm. L., 1998. P. 33. [85] - Согласно проведенным финансовыми аналитиками сопоставлениям, "что касается "правовой независимости", то по среднему значению показателей... Банк Японии занял 64-е место среди 68 банков, участвовавших в исследовании, и 20-е место в группе, куда вошел 21 центральный банк индустриальных стран; по такому показателю, как сменяемость управляющих центральных банков, Банк Японии занимает 18-е место среди 19 центральных банков промышленно развитых стран" {Cargill T.F., Hutchison M.M., Ito Т. The Political Economy of Japanese Monetary Policy. P. 184). [86] - См.: The Economist. 1998. September 26. P. 27. [87] - См.: Davidson J.D., Lord William Rees-Mogg. The Great Reckoning. P. 155. Страна заходящего индекса В начале 90-х годов первая волна японского кризиса уничтожила надежды бюрократов из Министерства внешней торговли и промышленности на достижение страной доминирующих позиций в мировой экономике. В 1991 году Япония утратила первую позицию в индексе конкурентоспособности, заняла пятую строчку в 1995-м, девятую в 1997-м и восемнадцатую в 1998-м, пропустив вперед все развитые страны Европы, а также Тайвань, Австралию [88] - См.: HartcherP. The Ministry. P. Ill, 113. [89] - См.: The Economist. 1998. June 20. Р. 24. [90] - См.: McLeod R., Gamaul R. (Eds.) East Asia in Crisis. From Being a Miracle to Needing One? L.-N.Y., 1998. P. 22. [91] - См.: The Economist. 1998. April 11. P. 15. и Новую Зеландию[92]. Экспорт японских товаров на традиционные рынки оказался крайне затруднен тем, что в середине 90-х годов наметилась тенденция к укреплению иены по отношению к доллару и другим основным мировым валютам. США, стремясь расширить собственную экспортную экспансию, предпочли политику дешевого доллара, нанесшую жестокий удар по японской экономике. В начале 1995 года курс иены достиг уровня сначала в 90, а затем и 80 иен за доллар, что соответствовало повышению более чем на 20 процентов по сравнению с концом 1994 года; по официальным японским оценкам, подобный рост сделал бессмысленной потенциальную экономическую активность, соответствующую 1 проценту ВНП, или почти 50 млрд. долл. [93] Результатом стала череда банкротств японских компаний; начиная с 1991 года закрылось почти 110 тыс. фирм, и это число умножается с каждым годом[94]. Напротив, американские компании усилили присутствие на внутреннем рынке Японии, увеличив объемы своего экспорта между 1986 и 1996 годами почти в два с половиной раза -- с 27 до 65 млрд. долл. [95] Тем самым экономике был нанесен еще один удар, так как проникновение относительно дешевых западных товаров серьезно дестабилизировало внутренний рынок, суммарная переоценность товаров на котором обходилась японским потребителям в 75-100 млрд. долл. в год (в середине 80-х стоимость основных потребительских товаров в Токио превышала аналогичный показатель для Парижа на 43 процента, для Лондона -- на 50, а для Нью-Йорка -- на 52 процента) [96]. Известно, что активность на японском рынке компании "Компак" в 1992 году снизила долю корпорации NEC в общем объеме продаж с 53 до 40 процентов; цены на пиво упали более чем на треть после некоторых послаблений в торговле с Европой, а "Дженерал электрик", реализуя свою бытовую технику на 25-30 процентов ниже установившейся на японском рынке цены, не только получала прибыль большую, чем при продаже этих изделий в США, но и объявила о грандиозных планах экспансии[97]; такие примеры можно продолжать как угодно долго. Именно поэтому сегодня все новые и новые эксперты отмечают, что только либерализация внешней торговли и открытие внутреннего рынка для импортируемых товаров позволят вывести страну из затяжного экономического кризиса[98]. [92] - См. The Economist. 1998. April 25. Р. 122. [93] - См. HartcherP. The Ministry. P. 174. [94] - См. Poweil В., Kattoulas V. The Lost Decade // Newsweek. 1998. July 27. P. 16>. [95] - CM. Gough L. Asia Meltdown. The End of the Miracle? San Francisco, 1998. P. 25.> [96] - См. Woronoff J. The Japanese Economic Crisis. P. 253. [97] - См. Katz R. Japan: The System That Soured. P. 246. [98] - См. Harrison S.S., Prestowitz C. V., Jr. Overview: New Priorities for U.S. Asia Policy // Harrison S.S., Prestowitz C.V., Jr. (Eds.) Asia After the 'Miracle': Redefining U.S. Economic and Security Priorities. P. 47. На протяжении 1992-1997 годов поражение правительства стало очевидным еще на двух стратегических направлениях. С одной стороны, оказались неудачными его попытки стимулировать внутреннее конечное потребление, что могло бы повысить спрос на японские товары на отечественном рынке. На протяжении этих лет оно практически оставалось неизменным, что иллюстрируется колебанием расходов на текущее потребление между 349,6 и 357,6 тыс. иен в год на семью -- и это несмотря на пять пакетов экстренных мер по сокращению налогов и повышению доходов, предложенных правительством за этот период! Отметим, что общая стоимость самих этих оказавшихся столь безрезультатными мер оценивается астрономической суммой, превышающей 800 (!) млрд. долл. В 1998 году было объявлено о новых акциях правительства, направленных на выделение 123 млрд. долл. дополнительных средств для развития потребительского рынка; ответом стало резкое снижение трат, упавших до минимального с середины 80-х годов уровня в 338 тыс. иен на семью в год[99]. С другой стороны, массовое банкротство мелких и средних компаний выбрасывало на рынок труда множество работников (около 630 тыс. только в промышленном секторе между 1990 и 1997 годами[100]), что вызывало быстрый рост безработицы. В условиях, когда государственные кредиты уже не могли использоваться для решения этой проблемы, так как снижение ставки при уже достигнутых ею близких к нулю значениях было очевидно невозможным, правительству оставалось лишь наблюдать, как безработица прибывала почти на 10 процентов в год на протяжении 1992-1998 годов[101]; в результате впервые в послевоенной истории доля безработных оказалась на том же уровне, что и в США[102]. Тем не менее японское руководство было вдохновлено своими успехами в деле оживления экономики в 1996 году и надеялось на лучшее. "Правительство верило в реальность подъема экономики, в то, что с очередным падением курса иены по отношению к доллару худшие годы Японии, последовавшие за бумом, остались позади. На самом же деле источником роста служили огромные суммы государственных средств, закачиваемых в экономику в качестве чрезвычайных мер, принятых в стране в период с 1992 по 1995 год" [103]; в силу этого основные ориентиры и цели экономического развития были сохранены фактически в неизменном виде. [99] - См.: Maclntyre D. Spend, Japan, Spend. P. 30. [100] - См.: Poweil В., Kattoulas V. The Lost Decade. P. 17. [101] - См.: The Economist. 1998. September 26. P. 24. [102] - См.: The Economist. 1998. June 20. P. 23. [103] - The Economist. 1998. March 21. P. 26. Между тем, на наш взгляд, японская экономика обладала бы шансами на определенное развитие только в единственном случае: если бы ее руководители сумели отказаться от той модели, которую Т.Сакайя очень удачно охарактеризовал не как "развитый (advanced)", а как "доведенный до предела (ultimate)" индустриализм и в которой "из-за отсутствия прогрессивных элементов не возникает новых идей и понятий" [104]. Искусственная стабилизация ситуации могла бы принести пользу только в том случае, если бы Япония в середине 90-х годов отказалась от политики чисто индустриальной экспансии и сконцентрировалась на внутренних проблемах, даже ценой снижения своей роли в Азиатско-Тихоокеанском регионе при усилении влияния США. Однако такой ход событий вряд ли был возможен -- как по чисто политическим соображениям, и в первую очередь в силу привлекательности азиатских рынков, так и по экономическим причинам, и прежде всего -- из-за отсутствия научно-технической политики, способной в течение периода тактического отступления перестроить структуру экономики настолько, чтобы она стала саморазвивающейся и функционирующей без постоянных государственных дотаций и искусственной накачки инвестиций. Вместо необходимого пересмотра позиций творцы японской экономической политики избрали вариант, казавшийся им наиболее эффективным из остававшихся в их распоряжении: организовать новую волну экспансии в Азии и таким образом добиться реванша за поражения в США и Западной Европе, а также трудности на внутреннем рынке. Если в конце 80-х годов японские инвестиционные фонды держали до 60 процентов своих активов в американских ценных бумагах, то к 1994 году их доля снизилась почти в пять раз, до 13 процентов; на этом фоне вложения в акции и ценные бумаги наиболее быстро развивавшихся азиатских "тигров" увеличились с 18 до 75 процентов[105]. Уже в 1991 году объем экспорта японских товаров и услуг в Юго-Восточную Азию, составивший 96 млрд. долл., превзошел экспорт в США; темпы роста стоимостной оценки поставляемых в ЮВА товаров составили в период 1986-1991 годов не менее 25 процентов в годовом исчислении[106]. За десять лет, с 1985 по 1995 год, основные японские производители электроники, такие, как "Сони", "Мацусита" и "Саньо", увеличили долю своих продаж в Юго-Восточной Азии с 5-6 до 20 и более процентов, и до самого последнего времени [104] - Sakayia Т. What Is Japan? P. 264. [105] - См.: Hartcher P. The Ministry. P. 229. [106] - См.: Cargill T.F., Hutchison M.M., Ito T. The Political Economy of Japanese Monetary Policy. P. 87. большинством kelretsu страны региона рассматривались как крупнейший рынок для уже разработанных массовых продуктов[107]. С 1990 по 1996 год число японских банков, имеющих отделения в азиатских странах, выросло с 83 до 161. Их прямые кредиты производственным фирмам Таиланда, Индонезии, Малайзии, Филиппин и Южной Кореи оценивались в 1996 году в 97 млрд. долл., что в четыре раза превышало вложения американских банков; при этом наибольшие суммы направлялись в наименее развитые и, казалось бы, обладавшие максимальным потенциалом государства: так, на Таиланд и Индонезию приходилось более 60 процентов общего объема кредитов в страны ЮВА. На тот период он составлял около 119 млрд. долл., что почти на 20 процентов превышало суммарные кредиты, выданные государствам региона банками США, Великобритании и Германии[108]. К началу 1997 года японские банки и финансовые компании владели 53 процентами всех долговых обязательств частных компаний в Таиланде и 40 процентами подобных же обязательств в Индонезии[109]. Сумма кредитов, выданных азиатским странам, впоследствии наиболее пострадавшим от кризиса 1997-1998 годов, составила почти 43 процента суммарного капитала японской банковской системы[110]. Ежегодный экспорт японских товаров в страны Юго-Восточной Азии достиг в этот же период суммы в 170 млрд. долл., но особое значение приобрели для японских предпринимателей прямые инвестиции в экономику этого региона. В 1996 году "Мицубиси" получал от экспорта в Азию доходов на 25 млрд. долл.; здесь же была занята четверть рабочей силы концерна "Сони"; в Таиланде, Малайзии и Индонезии японские фирмы обеспечивали работой до 7 процентов всего трудоспособного населения этих стран. В целом, более 20 процентов японского экспорта направлялось в начале 1997 года в пять стран, которые в максимальной степени пострадали от последнего финансового кризиса, -- Таиланд, Индонезию, Малайзию, Южную Корею и Филиппины[111]. Как и раньше, банки и промышленные компании стремились к извлечению спекулятивных прибылей из самых "перегретых" секторов рынка: [107] - См.: Ernst D. Partners for the China Circle? The East Asian Production Networks of Japanese Electronics Firms // Naughton B. (Ed.) The China Circle. Economics and Electronics in the PRC, Taiwan, and Hong Kong. Wash., 1997. P. 225. [108] - См.: McLeod R.H., Gamaut R. (Eds.) East Asia in Crisis. P. 275. [109] - См.: The Economist. 1997. October 11. P. 97. [110] - См.: Goldstein M. The Asian Financial Crisis: Causes, Cures and Systemic Implications. Wash., 1998. P. 21. [111] - См.: World Economic Outlook. A Survey by the Staff of the International Monetary Fund. May 1998. Wash., 1998. P. 44. несмотря на явно завышенные цены на недвижимость в странах Юго-Восточной Азии, японские инвесторы направили в 1996 году на приобретение или строительство промышленных и офисных сооружений в Таиланде, Малайзии, Индонезии и на Филиппинах более 5,7 млрд. долл. из общей суммы соответствующих инвестиций в регион, удерживавшейся на уровне около 10 млрд. долл. [112] Высокая доходность таких вложений позволяла японским экспертам прогнозировать дальнейшую экспансию подобных проектов в 1997 году. Этот пример служит яркой иллюстрацией того факта, что уроков из предшествующего кризиса извлечено не было. В условиях, когда дивиденды, выплачиваемые по акциям японских компаний, снизились до 0,8 процента даже в относительно успешном для экономики 1996 году, азиатская экспансия, казалось бы, могла исправить положение. Однако японские предприниматели не учли двух достаточно очевидных даже на первый взгляд обстоятельств: с одной стороны, они не заметили, что в азиатских странах, фактически повторявших японскую модель развития, также формируются предпосылки опасного кризиса; с другой, они явно недооценивали масштабов финансовых проблем внутри самой Японии. Наконец, в качестве отдельного фактора можно отметить то обстоятельство, что правительство страны и японский большой бизнес преувеличивали возможности своего контроля над ситуацией в Азии. В августе 1997 года азиатский финансовый кризис стал реальностью. Более подробно мы рассмотрим его несколько ниже, здесь лишь отметим, что не может не удивлять, в какой степени он повторил японский опыт 1990-1993 годов, хотя, как и следовало ожидать, оказался гораздо более тяжелым. Удар, нанесенный им по японской экономике, также оказался исключительно мощным. Падение японского индекса только с 15 до 14 тыс. пунктов должно было, по мнению экспертов, привести к прямым потерям для 20 крупнейших инвесторов в сумме не менее 100 млрд. долл. [113]; между тем минимальное в 1998 году значение индекса оказалось ниже 13 тыс. пунктов, что означало увеличение потерь минимум в 2,5 раза. Акции японских банков только за вторую половину 1997 года потеряли до 40 процентов своей докризисной стоимости[114]. Два из 20 крупнейших финансовых институтов страны -- "Хоккайдо Такусоку Бэнк" и "Ямайичи Секьюритиз" -- обанкротились по причине как рискованной кредитной политики, так и очевидных злоупотреблений руководства в течение первых же месяцев после [112] - См.: Spaeth A. Calling Japan // Time. 1998. February 16. Р. 37-38. [113] - См.: Gibney F. Stumbling Giants // Time. 1997. November 24. P. 55. [114] - См.: The Economist. 1998. June 27. P. 88. начала кризиса в азиатских странах[115]. Особенно пострадали интересы ведущих финансово-промышленных групп, осуществлявших значительную часть своих экспортно-импортных операций в этом регионе. Так, концерн "Мицубиси", к концу 1994 года включавший 185 крупных промышленных и финансовых компаний, 28 из которых входили в специальный список Министерства внешней торговли и промышленности, и обеспечивавший 9,5 процента чистой прибыли всех японских корпораций, в период 1997-1998 годов понес убытки, исчислявшиеся в сумме около 900 млн. долл. только для главного производственного подразделения, "Мицубиси моторе" [116]. Но подлинный масштаб постигших его проблем стал понятен только летом 1998 года, когда важнейшее звено этой группы -- "Бэнк оф Токио-Мицубиси" -- объявил об убытках, исчисляемых 6,7 млрд. долл. [117] К середине 1998 года стало очевидным, что только для того, чтобы не допустить полного хозяйственного краха экономических систем Юго-Восточной Азии и предупредить в странах этого региона волну хаоса и насилия, подобную имевшей место в мае того же года в Индонезии, необходимы гигантские финансовые вливания. Требовалось также обеспечить определенный уровень выполнения внешних обязательств, чтобы на грани краха не оказалась вся мировая финансовая система. И именно в этих условиях японские банки обнаружили свою фактическую неплатежеспособность. Финансовые проблемы Японии, обнажившиеся в последние два года, формировались с начала 90-х. Первый удар по банковской системе страны был нанесен, когда фондовый рынок пережил спад 1990 года, а затем резко пошли вниз цены на землю и недвижимость. Эти проблемы были в некоторой части решены посредством привлечения дополнительных средств на рынок акций, а также масштабными программами государственных расходов: только между 1991 и 1995 годами правительство направило на финансирование своих программ не менее 500 млрд. долл. В 1995 году второй удар был связан с повышением курса иены по отношению к доллару, резко снизившим объемы корпоративных прибылей и, соответственно, доходы банков. Именно тогда впервые появились опасения глобального коллапса японской финансовой системы, усилившиеся после того, как в конце 1995 года безнадежные долги японских банков превысили суммарный объем их акционерного капитала более чем на 20 процентов[118]. И вновь государство при- [115] - Подробнее см.: The Economist. 1997. November 29. Р. 85-87. [116] - См.: The Economist. 1998. May 9. P. 76. [117] - См.: Gibney F. Is Japan About to Crumble? // Time. 1998. June 8. P. 30. [118] - См.: Hartcher P. The Ministry. P. 150. шло на помощь банковской системе: во-первых, был принят закон, по которому все депозиты во всех финансовых компаниях и банках были гарантированы государством вплоть до 31 марта 2001 года[119], что позволило уменьшить депозитные ставки до фантастической цифры в 0,34 процента годовых[120]; во-вторых, в 1994 году были снижены предельные ставки налогов, что дало крупным компаниям дополнительные возможности для оплаты банковских долгов; в-третьих, государство наращивало заимствования, частично направляемые и на санацию банковской системы (что привело с 1993 года к обострению проблемы бюджетного дефицита[121]). Третий удар, нанесенный азиатским финансовым кризисом, оказался наиболее разрушительным, что в немалой мере стало следствием пренебрежения финансовыми проблемами, накопления на протяжении 1994-1998 годов огромного количества проблемных долгов, осуществления низкоэффективных инвестиций как крупнейшими финансовыми институтами страны, так и самим государством. Предпосылкой подобного хода событий было искусственное занижение процентных ставок, мультиплицировавшее денежную массу и создавшее иллюзию безграничных финансовых возможностей японских инвесторов. В 1995 году на деньги, привлекавшиеся банкирами практически бесплатно, Япония обеспечивала до 60 процентов мирового чистого экспорта капитала. Учитывая падение курса с 79 иен за доллар в 1995 году[122] до 147 иен за доллар в октябре 1998 года, можно предположить, что доходность вложений, если бы они были сделаны в развитые страны -- США или ЕС, -- по определению не могла опускаться ниже 30 процентов годовых. Однако, если между 1985 и 1993 годами вложения в средний американский пенсионный фонд приносили около 16,5 процента годовых, то в японский -- всего 5,5[123]; с середины же 90-х годов положение резко ухудшилось, и разрыв достиг невероятных размеров: за период с начала 1987 по конец 1996 года стоимость активов взаимных фондов в США выросла на 480 процентов, в Великобритании -- на 260, а в Японии -- всего на 13! [124] При этом, однако, инвестиционная активность банкиров превышала все разумные пределы. В конце февраля 1997 года, когда признаки азиатского кризиса для западных аналитиков казались уже вполне раз- [119] - См.: Ohmae К. Not Another Hashimoto, Please! // Newsweek. 1998. July 27. P. 19. [120] - См.: Japanese Finance. A Survey // The Economist. 1998. June 28. P. S-8. [121] - См.: The Economist. 1997. August 30. P. 68. [122] - Подробнее см.: Soros G. The Crisis of Global Capitalism. [Open Society Endangered]. L., 1998. P. 189. [123] - См.: HartcherP. The Ministry. P. 164. [124] - См.: Japanese Finance. A Survey. P. S-8. личимыми, общий объем ссуд, предоставленных японскими банками коммерческим предприятиям, превысил 4,5 триллиона долл. (!); в то же время аналогичный показатель американской банковской системы, чья структура инвестиций была гораздо менее рискованной, а капитализация превышала японскую почти в два с половиной раза, не превышал 2,8 триллиона долл. [125] Существует большой разброс в оценках проблемных долгов, накопленных японскими банками и компаниями. Максимальная из них, учитывающая все суммарные проблемные обязательства в различных секторах экономики, принадлежит К.0мае; он считает, что они составляют 3 триллиона долл. и в шесть раз превышают все доходные статьи государственного бюджета[126]. Такая оценка представляется не столько завышенной, сколько весьма иллюзорной, поскольку она включает в себя обязательства, de facto уже не учитывающиеся в качестве реальных банковских активов. Но даже те оценки, с которыми согласно большинство экспертов, поражают воображение. Если в сентябре 1995 года, когда актуальность этой проблемы была признана на национальном уровне, объем просроченной задолженности, возврат которой представлялся проблематичным, не превышал 46 триллионов иен[127], то сегодня сумма проблемных долговых обязательств японских банков наиболее часто определяется на уровне 77-80 триллионов иен, что по курсу на середину 1998 года составляло от 548 до 570 млрд. долл. (к середине нынешнего года, однако, курс иены вырос до 120 иен за доллар, что повысило долларовый эквивалент данных обязательств ориентировочно до 620-660 млрд. долл.). Согласно данным "Бэнк фор интернэшнэл сеттлментс", еще около 250 млрд. долл. представляют собой обязательства компаний стран Юго-Восточной Азии со сроком исполнения до полугода или уже просроченные; они, скорее всего, потребуют продолжительной реструктуризации или даже частичного списания[128]. Между тем сумма в 80 триллионов иен составляет около 18 процентов японского валового национального продукта и около 75 процентов суммарных доходов государственного бюджета. Попытки компенсировать ее из государственных источников вряд ли принесут результаты, так как пределы заимствований у населения уже достигнуты, а ставки, вплотную приблизившиеся к нулю, не могут опускаться ниже. [125] - См.: Japanese Finance. A Survey. P. S-6. [126] - См.: Ohmae К. Not Another Hashimoto, Please! P. 19. [127] - См.: Cargill T.F., Hutchison M.M., Ito T. The Political Economy of Japanese Monetary Policy. P. 118. [128] - См.: Рассчитано по: The Economist. 1998. June 20. Р. 24; The Economist. 1998. June 27. P. 85; Gibney F. Is Japan About to Crumble? P. 30. Проблема просроченной банковской задолженности и безнадежных долгов является одной из наиболее острых в современной ситуации; попытки ее решения восходят к началу 90-х годов, когда японское правительство вынуждено было преодолевать последствия краха на фондовом рынке. В конце 1992 года была создана Кооперативная кредитно-закупочная компания, объединившая под патронажем Министерства финансов 162 кредитных учреждения. Она стала первым институтом, предназначенным для скупки безнадежных долгов с целью реформирования и оздоровления финансовой системы страны. Спустя полтора года в практику вошло централизованное погашение части таких кредитов из средств государственного бюджета на основании специальных решений парламента[129]. Однако сегодня, несмотря на активизацию подобных усилий по всем направлениям, проблема остается весьма далекой от разрешения. Многие эксперты отмечают, что у Японии, где по каналам государственного бюджета перераспределяется несколько менее 40 процентов ВНП, существует резерв в виде повышения этой доли до 50-55 процентов, то есть до того уровня, который установился в настоящее время в большинстве развитых европейских стран. Такая возможность достаточно реальна, однако существуют как минимум два ограничения, препятствующих тому, чтобы ее использовать. Во-первых, в условиях, когда в конце 1998 -- начале 1999 года курс иены вновь пошел вверх, а азиатские страны находятся в глубоком кризисе, японская промышленность нуждается в увеличении экспорта в США и Европу; в последние месяцы его объемы действительно растут, однако это требует если не государственных дотаций, то по меньшей мере весьма снисходительного отношения к уровню налоговых поступлений. Во-вторых, уже сегодня обслуживание государственного долга обходится в беспрецедентные 22 процента всех расходов бюджета, что превышает все совокупные расходы на оборону, пенсионные выплаты и образование[130]. Совершенно очевидно поэтому, что дальнейшее повышение налогов, которое, возможно, и приведет к определенному улучшению финансовой ситуации, окончательно перечеркнет надежды на промышленный рост, и безработица может повыситься как минимум вдвое, а традиционные для японских товаров рынки окажутся заняты конкурентами. При этом японское правительство вынуждено держать в поле зрения еще одну проблему, способную похоронить все плоды нынешних усилий уже через десять-двенадцать лет, [129] - См.: Cargill T.F., Hutchison M.M., Ito T. The Political Economy of Japanese Monetary Policy. P. 125, 122-123. [130] - См.: The Economist. 1998. March 21. Р. 26. когда пенсионные фонды, активы которых сегодня либо не растут, либо приносят доход, не превышающий 2 процентов в год, окажутся банкротами, а стареющее население, выходящее на пенсию, будет требовать соответствующих выплат и исполнения обязательств государства. Особенно важно иметь в виду, что очередная порция дотаций из бюджета, даже если она и будет предоставлена, не изменит поведения предприятий, так как будет воспринята в качестве очередной инвестиции на поддержание индустриального сектора в ряду тех, что, продолжаясь уже несколько десятилетий подряд, привели страну к ее сегодняшнему положению. 1997 и 1998 годы стали самыми неблагоприятными для японской экономики за всю послевоенную эпоху. Уже в первые месяцы 1997 года темпы роста замедлились, и МВФ пересмотрел свой прогноз роста японского ВНП: установленный ранее на отметке 2,7 процента в годовом исчислении, он был понижен до 2,2 процента[131]. Японское правительство попыталось в очередной раз активизировать рост посредством мер, направленных на развитие потребительского кредитования; однако во втором квартале впервые почувствовалось приближение кризиса в Азии, экспортные поставки снизились, а крупные банки столкнулись с серьезными проблемами при получении процентов по выданным ссудам. В результате в апреле и мае ВНП упал на величину, соответствовавшую снижению с годовым темпом в 11,2 процента[132]. Второй квартал 1997 года оказался периодом, наиболее тяжелым для японской экономики со времен первого нефтяного шока в 1974 году. ВНП снизился по сравнению с соответствующим периодом 1996 года на 2,9 процента, потребление упало на 5,7 процента по сравнению с предшествующим кварталом, промышленные инвестиции сократились на 1,5 процента, вложения в покупку недвижимости -- на 11,5 процента[133]. Объемы продаж автомобилей и других товаров длительного пользования опустились до рекордно низкого с 1986 года уровня; количество банкротств выросло по сравнению с предшествующим годом на 17 процентов, а официальный (заниженный, согласно мнению большинства экспертов, как минимум вдвое) уровень безработицы достиг послевоенного максимума в 4,6 процента трудоспособного населения[134]. Несмотря на некоторую стабилизацию ситуации летом 1997 года, новый прогноз МВФ, обнародованный в августе, определял темпы роста [131] - См.: The Economist. 1997. April 26. Р. 79. [132] - См.: Henderson C. Asia Falling. P. 169. [133] - См.: The Economist. 1997. September 20. P. 101. [134] - См.: Schilling A. G. Deflation. How to Survive and Thrive in the Coming Wave of Deflation. N.Y., 1999. P. 90. японской экономики в 1,2 процента. Однако разразившийся в сентябре-ноябре кризис перечеркнул все ожидания. Дефицит бюджета впервые достиг 10 процентов ВНП, а отношение общего объема государственного долга к валовому национальному продукту превысило 100 процентов[135]. В марте 1998 года японское правительство в очередной раз направило гарантированные государством средства, составлявшие в данном случае почтовые депозиты, на фондовый рынок, а усилия по поддержанию иены сократили валютные резервы Банка Японии на 18 млрд. долл. всего за один месяц, что стало примером одной из самых масштабных валютных интервенций в мировой истории[136]. Несмотря на все меры, в 1997 году ВНП страны впервые сократился на 1,4 процента, а в 1998-м -- еще на 2,3. Прогноз на 1999 год пока определяет дальнейшее, хотя и не столь быстрое (на 1,1 процента), падение валового национального продукта. Напротив, США и европейские государства достаточно уверенно пережили первые последствия азиатского кризиса и дефолта в России: в 1997 году рост ВНП в США, Канаде и Великобритании составил более 3 процентов, в Германии и Франции -- более 2; в 1998 году он оказался еще большим (в среднем на 0,5-0,7 процента). Фондовые рынки развитых стран также сумели преодолеть первую волну азиатского кризиса уже к концу весны 1998 года, а от российского дефолта оправились еще быстрее -- за три-четыре месяца. Весь 1998 год был насыщен в Японии относительно малоэффективными попытками реформировать финансовые институты и систему государственного управления. Новый кабинет К.Обучи провозгласил отказ от наиболее одиозных мер, использовавшихся ранее, однако приходится констатировать, что ничего качественно нового до сего дня не предложено. Япония по-прежнему демонстрирует приверженность однажды выбранной индустриальной модели. Наблюдатели отмечают, что страна переживает болезненное ощущение утраты собственного величия и своей исторической роли в Азии. По-прежнему высоко ценится лояльность работников компании к руководству -- качество, культивирующееся как высшая ценность на протяжении десятилетий. Но, как было показано выше, современный общественный и хозяйственный прогресс базируется на органичной приверженности личностей самореализации и на развитии наукоемких отраслей производства, в которых реализуется национальный потенциал. Сможет ли Япония отвечать этим условиям в XXI веке? От этого прежде всего зависит, сохранит ли она нынешний статус полноправного члена сообщества великих держав. [135] - См.: Krugman P. The Return of Depression Economics. N.Y.-L., 1999. P. 75. [136] - См.: Godement F. The Downsizing of Asia. L.-N.Y., 1999. P. 171. * * * История индустриального прорыва, предпринятого Японией в 50-е -- 90-е годы, дает возможность составить ясное представление о потенциале "догоняющего" развития как в целом, так и применительно к конкретным странам, попытайся они следовать японскому примеру. Во-первых, анализ японского опыта дает основание полагать, что быстрый хозяйственный прогресс индустриального типа не является достаточным условием становления саморегулирующейся системы, в которой вызревают и получают широкое распространение постматериалистические ценности. В этой связи вспоминается известный вывод Р. Инглегарта о том, что люди, начавшие свою жизнь с борьбы за экономический успех, не меняют до конца своих дней усвоенную ими материалистическую мотивацию; по-видимому, так же и в стране, определившей своей целью достижение максимально возможного уровня индустриального развития, общественное сознание не вырабатывает стремления преодолеть избранный тип ориентации и целей. Японская же хозяйственная модель сформировалась, кроме того, в условиях, когда индустриальный рост обеспечивался за счет относительного недопотребления собственного населения; таким образом, отсутствовала необходимая обратная связь повышающегося материального благосостояния с меняющимися ценностными предпочтениями, абсолютно необходимая для становления системы мотивов деятельности, свойственных постэкономическому обществу. Японская модель "догоняющего" индустриального развития была способна лишь к самовоспроизводству в расширенном масштабе и не предполагала перехода общества к более высокому и совершенному состоянию. Последовательно реализуя эту модель, Япония стала в конце 80-х годов самой мощной индустриальной державой мира, однако оказалась таковой в тот период, когда индустриальный тип общества становился достоянием истории и уже перестал быть целью общественного прогресса. Во-вторых, искусственно стимулируемое "догоняющее" развитие, и мы неоднократно отмечали это как во введении к данной части книги, так и на протяжении всей этой главы, неизбежно требует инвестиционной накачки экономики. Такая система не может возникнуть в ходе индустриализации как таковой (в государствах, развивавшихся естественным образом, данный процесс занял десятки, если не сотни, лет, хотя при этом всегда активно подталкивался политическими и военными потребностями общества); поэтому правительство вынуждено изыскивать возможности для капиталовложений, превышающих те суммы, которые могут быть реинвестированы при норме накопления, сложившейся в развитом мире. Основным источником необходимых для этого средств является, как правило, собственное население; так как "догоняющее" развитие по определению начинается с низкого стартового уровня, то сравнительно легко обеспечить рост доходов граждан более низкими темпами, нежели прогресс иных экономических показателей. В японском случае именно этот фактор стал первым из двух источников сверхнакоплений. Вторым оказались поступления от экспорта, поскольку, как мы уже отмечали, в 70-е и 80-е годы в мировом масштабе сложилась исключительно благоприятная ситуация для экспорта промышленных товаров массового производства; даже будучи произведены в стране с относительно дорогой рабочей силой, они оставались конкурентоспособными благодаря качеству и дешевым технологиям. Удачное сочетание этих факторов и обеспечило экономический бум; более того, в отличие от других азиатских стран, к рассмотрению хозяйственной практики которых мы переходим в следующей главе, японская модель фактически не предполагала масштабных внешних заимствований, а страна оставалась крупнейшим в мире (но при этом далеко не самым эффективным) инвестором. В-третьих, опыт Японии показал, что сегодня в мировой экономике не может доминировать страна, которая не является мощным источником технологических нововведений и не имеет положительного сальдо в торговле с остальным миром патентами и изобретениями. Японская промышленность сформировалась в условиях, когда доступ к технологиям объективно был легким и дополнительно облегчался посредством политики, проводившейся Министерством внешней торговли и промышленности. Не в последнюю очередь именно этим объясняется явное пренебрежение японцев проблемами образования и научных исследований. Образование поддерживалось на высоком уровне, но оставалось унифицированным, НИОКР занимали сравнительно небольшое место, в целом же культивируемые в обществе ценности и традиции препятствовали проявлению того индивидуализма, который только и может принести научные, технологические и хозяйственные достижения, адекватные потребностям наступающего столетия. Между тем, когда во второй половине 80-х, а особенно в 90-е годы, главным источником добавленной стоимости в развитых экономиках стали информация и знания, радикально изменилась общая композиция издержек производства, и экспорт научных разработок и технологий стал гораздо более выгодным, нежели торговля потребительскими товарами и иными продуктами массового производства. В этих условиях японским производителям оказалось нечего предложить не столько массовому потребителю в Азии и Америке, сколько представителям того класса интеллектуалов, которые как раз и будут определять и спрос, и предложение на рынках XXI века. В-четвертых, и эта проблема представляется в современных условиях, пожалуй, наиболее принципиальной, итоги японского рывка в будущее с новой силой поставили вопрос: может ли сейчас или в более отдаленной перспективе какая-либо нация за пределами Западной Европы и США применить принципы организации западного общества для обеспечения собственного развития? С нашей точки зрения, ответ должен быть отрицательным, причем по нескольким фундаментальным причинам. Первая заключается в уже существующем хозяйственном и, что более существенно, научном и интеллектуальном разрыве, который образовался за последние полвека. Сосредоточив у себя лучших ученых, располагая максимальным научным потенциалом, США и Западная Европа не утратят теперь своего лидерства не только потому, что имеют большие финансовые возможности для поддержания приоритета. Научное сообщество по самой своей природе устроено так, что его представители стремятся быть в возможно более тесном взаимодействии. Сколь привлекательные материальные условия ни создавали бы развивающиеся по "догоняющему" пути страны для собственных научных кадров, они будут по-прежнему оседать в США и западноевропейских странах, лишь увеличивая уже наличествующий разрыв между двумя мирами. Вторая причина состоит в принципиально различном менталитете общества развитых и развивающихся стран. В данном случае мы не имеем в виду протестантскую или конфуцианскую этику, распространенность православных или буддистских традиций; гораздо важнее то, что страна, вставшая на путь "догоняющего" развити